Замкнутый круг

Рудольфус нервно мерит шагами помещение, то и дело мельтеша перед глазами и явно не находя себе места. Я сижу в кресле, бездумно глядя в одну точку — противоположный угол комнаты, но не вижу ничего кроме сгустившейся темноты. Моя рука сжимает полупустую бутылку, пальцы до боли вдавливаются в толстое стекло, рискуя вот-вот пустить по нему трещины. Чувствую головокружение, предметы вокруг кажутся слишком эфемерными, приобретая причудливые, совершенно безумные формы. И только то и дело мелькающий черный плащ Рудольфуса остается неизменным. Внезапно полумрак пронзает яркая вспышка, и через миг гаснет, снова погружая комнату в темноту. Разносится запах табачного дыма, в глазах щиплет, они слезятся, и я жмурюсь, стараясь снова привести в порядок зрение. Это не увенчивается успехом — взгляд наоборот застилает мутный туман, еще сильнее искажая окружающую обстановку.

А Руди, кажется, даже не видит меня. Продолжает свои метания, пуская едкий дым. Я и не пытаюсь обратить на себя его внимание. Стараюсь сдержать дрожь и как-то развеять туман в сознании, но с каждой секундой он становится только гуще. Хочется столько всего сказать, но слова куда-то исчезают, прежде чем слететь с языка.

В какую-то секунду Рудольфус останавливается, и я так же резко замираю, почти физически чувствуя, как во мне напрягается каждый нерв. Пожалуй, слишком ярко вижу перекошенное от гнева лицо брата, но по-прежнему не могу ничего сказать. Возможно, причиной всему этот дешевый огневиски, а, быть может, то, что я просто не вижу смысла высказывать все, что и так понятно.

Рассматриваю точеный профиль брата, как гневно раздуваются его ноздри, как бледные губы сжимаются в тонкую полоску. И знаю, что в следующий момент может произойти все, что угодно, начиная от варварских беспощадных ударов, заканчивая совершенно необоснованными проявлениями одному Рудольфусу известных чувств. Но брат вдруг снова резко подрывается на ноги, вырывает у меня из рук бутылку и залпом допивает остатки золотистого напитка. Вскоре слышится звук разбитого стекла и сдавленный рык Руди:

— Тварь. Подлая дешевая шлюха.

Я не сразу понимаю, что мои губы растягиваются в победной усмешке. Так и хочется напомнить ему о наших прежних разговорах, о том, как я не раз предупреждал, что именно этим все и закончится. Но молчу, прекрасно понимая, что это выведет Руди из себя еще сильнее. Шумно втягиваю носом воздух, прикрываю глаза. А когда через несколько минут открываю их снова, вижу пустую комнату.

* * *

Иду вниз по улице, почти не различая перед собой дороги. Все мысли по-прежнему окутаны туманом, все движения делаются совершенно подсознательно, но я не чувствую себя пьяным. Бессмысленно смотрю по сторонам, вглядываюсь в лица проходящих мимо волшебников, но они кажутся такими же туманными и невыразительными, как мои мысли. Пытаюсь различить среди них только одного, знакомого и нужного мне человека, но его образ ускользает от меня. И так не хочется признавать, что найти его здесь невозможно. Но продолжаю блуждать по грязным, мокрым и туманным улицам магического Лондона, все сильнее отдаляясь от цели и меньше осознавая, что же происходит.

Прекрасно знаю, что Рудольфус не мог далеко уйти, и еще лучше понимаю то, что я ушел куда дальше и вряд ли смогу найти брата в ближайшее время. Поэтому замедляю шаг, останавливаюсь на мостовой, опускаю голову. И так хочется разозлиться: на Рудольфуса за то, что его нет рядом, на его невесту-сучку — за безумные выходки, на самого себя — за неизлечимый идиотизм, невозможность избавиться от навязчивых мыслей и неспособность быть сейчас с братом. Но ничего не получается — только пальцы слабо нащупывают в кармане мантии волшебную палочку, а дышать почему-то становится еще труднее.

Но вместо того, чтобы рвать и метать, я молча закуриваю. Не знаю, сколько проходит времени, а я так и стою на грязной мостовой и всматриваюсь в пустоту. Наступление сумерек проходит как-то мимо меня: просто в какой-то момент открываю глаза и вижу, что улица окутана сгустками темной дымки, все больше и больше охватывающей узкие проходы между домами. Моя злость не проходит, но я упорно продолжаю молчать. А в сознании мелькают мгновения и лица прошлого — то, что я видел или просто когда-то воображал. Вспоминаю бессмысленное и уже ничего не дающее мне прошлое: детство, лицо Рудольфуса — смеющееся, злое, безэмоциональное или дурашливое; Метки на наших руках и невообразимую гордость брата, его невесту и один из сотен балов, где я в очередной раз наблюдаю за их танцами.

При воспоминании о Беллатрикс ощущаю с новой силой поднимающийся во мне гнев, и уже через несколько секунд понимаю, что больше не в состоянии держать его в себе. Хватаюсь за волшебную палочку, другой рукой надвигаю на лицо капюшон мантии и уже готов аппарировать. Но в тот же миг кто-то твердо прикасается к моему плечу. На несколько секунд я замираю, после чего медленно оборачиваюсь.

Он стоит всего в шаге от меня, продолжая сжимать мое плечо. Его лицо почти полностью скрывает глубокий капюшон, и мне удается только рассмотреть сжатые в тонкую полоску губы. А еще почувствовать резкий запах алкоголя, табака и… крови. И направленный на меня взгляд — не вижу глаз, но понимаю, насколько сейчас они внимательные и холодные.

Кажется, мы стоим так целую вечность, до тех пор, пока не чувствую резкий рывок, то, как все органы внутри меня словно связываются в узел, и уже через мгновенье стою в совершенно другом месте.

* * *

Только оказавшись в уже знакомом мне номере, я понимаю, насколько продрог. Но никак не решаюсь сделать какое-либо движение, все еще не прекратив злиться. Рудольфус стаскивает мантию — она падает на ближайшее кресло, а брат направляется к столику, где уже предусмотрительно стоит новая бутылка огневиски и несколько стаканов. Краем глаза я замечаю расплывшиеся пятна крови на манжетах рубашки Руди, невольно ухмыляюсь.

— Она бы одобрила это, да? — почти язвительно произношу я, вспоминая то, какое удовольствие доставляет Белле осознание того, что ее жених перенял у нее привычку выплескивать гнев именно таким кровавым образом.

Руди мгновенно поворачивается ко мне, и я вижу, что его лицо перекошено от злости. Еще секунда — и он уже рядом со мной. Я чувствую, как мои лопатки вжимаются в стену, а пальцы брата впиваются в мою шею. Дыхание сдавливается, воздуха не хватает, но я не шевелюсь и не пытаюсь вырваться.

— Еще одно слово о ней, — рычит мне на ухо Рудольфус, — только посмей…

От удушья начинает кружиться голова, но ухмылка получается как-то сама по себе. Кто же виноват, что его невеста — шлюха? Я не говорю это вслух, но, видимо, на моем лице отражается каждая мысль — а я никогда не умел ничего скрывать от Рудольфуса.

Хватка брата в какой-то миг ослабевает, и я рефлекторно хватаю ртом воздух. Чувствую головокружение и, не в силах держать себя в руках, начинаю сползать вниз по стене. Но не успеваю осесть на пол, перехваченный крепкими руками Руди. Он держит меня за ворот мантии, встряхивает (голова начинает кружиться еще сильнее) и приближается ко мне почти вплотную.

— Никогда не смей о ней так говорить, слышишь? Ты ничего не знаешь, совсем ничего…

От Рудольфуса еще ярче пахнет алкоголем, табаком и отчего-то мятой, а его горячее дыхание обжигает мне щеку. И на какое-то время я начисто забываю о своем положении — что прижат к стенке, а кулак брата в любой момент готов пройтись по моей физиономии. Тяжело дышу, еще не осознавая, что жадно всматриваюсь в лицо Руди, на сощуренные темно-карие глаза, сошедшиеся у переносицы брови, смуглые небритые щеки. И впервые в жизни в присутствии брата ощущаю совершенно иррациональный страх. Никогда он еще не смотрел на меня с таким презрением, никогда в его глазах не было такого желания причинить мне боль. И никогда прежде я не видел Рудольфуса таким растерянным и унылым.

Опускаю глаза и почти сразу ощущаю, как хватка Руди слабеет, а еще через несколько секунд он и вовсе отпускает меня, отступая назад.

Вокруг как-то внезапно становится слишком тихо — ни дыхания, ни сердцебиения, ни перестука капель дождя по карнизу. Молчание настолько тяжелое, тягучее, что только и хочется, что забиться в самый дальний угол, зажмуриться и попытаться раствориться в окружающей тишине, больше не в силах ее терпеть.

Но тяжелые шаги Рудольфуса по деревянному полу через какое-то время (минуты, часы?) слишком резко нарушают ее, отчего я вздрагиваю, и теперь, как завороженный, наблюдаю за движениями брата. Он больше не кажется ни разгневанным, ни взволнованным. Его плечи поникли, голова опущена, движения слишком неуверенны. Весь его вид так и кричит о невероятной усталости. И так хочется кинуться к нему, вцепиться в плечи и закричать: «Ну, посмотри же на меня! Хоть раз в жизни посмотри на меня!»

Но знаю, что никогда так не сделаю. А буду продолжать наблюдать за братом со стороны, как наблюдал уже много лет, молча восхищаясь его силой, решительностью, умом. Смотрел, но никогда ничего не говорил. Надевал излюбленную маску шута, а он, кажется, никогда не придавал этому значения, умело находя во мне только настоящее. Все, кроме одного — того, чего не понимал и я сам.

— Ты знаешь, что я прав, — вдруг слышу собственный голос. Туман в сознании еще не развеялся, поэтому кажется, что все происходит во сне. — И прекрасно понимаешь, что творится на самом деле.

Рудольфус резко останавливается, сжимает кулаки, поднимает голову, смотрит на меня уничтожающим взглядом.

— Это. Не. Твое. Дело, — раздельно произносит он, цедя каждое слово сквозь сжатые зубы.

Снова почти физически чувствую, как от Руди исходят волны ярости, и это приносит мне странное удовлетворение. Почти так же, когда под моей палочкой корчится жертва, переживая действие Круциатуса. И в тот же момент мне хочется наброситься на Руди, сбить с ног, как самый последний маггл вцепиться в его лицо, отвешивая удары до тех пор, пока оно не превратится в кровавое месиво. Как десятки раз в глубоком детстве, когда мы ссорились из-за очередной глупости. Только на этот раз по какой-то совершенно другой, неизвестной нам обоим причине.

— Ты делаешь глупость, старик… — вместо этого начинаю я, но тут же замолкаю: взгляд Руди говорит слишком о многом.

Знает. Он обо всем прекрасно знает. И, возможно, даже лучше меня самого.

Туман в голове становится слишком густым — так много мыслей и осознаний, что силы вдруг начинают куда-то исчезать. Он все понимает, принимает — даже то, что так старательно отвергаю я, и не скрывает. А я настолько забылся в своей ребяческой злобе и… ревности, что не мог разглядеть того, что происходит на самом деле.

Без сил сажусь на пол, опускаю голову, хватаюсь за виски. В голове шумит, а грудь разрывается от знакомого, но теперь еще более сильного ощущения, когда все чувства вдруг становятся сильнее, и одновременно хочется и кричать, и причинять боль, и хохотать, подобно сумасшедшему. Я молча рассматриваю узор на потертом ковре на полу, не смея поднять взгляд на Рудольфуса. Хочется аппарировать отсюда ко всем дементорам, но я прекрасно осознаю, что брат найдет меня даже на краю света.

В какой-то момент у меня в руке оказывается бутылка, и я пью залпом, разливая огневиски себе на рубашку, давлюсь, чувствую, как из глаз брызгают слезы. А потом просто отбрасываю в сторону бутылку, заходясь в диком приступе хохота. Он разносится по комнате и, кажется, от него дрожат стекла. А я никак не могу остановиться. Какая глупая ирония! Какой безумный замкнутый круг! Белла вот уже который год ложится под своего обожаемого Лорда, Рудольфус, подобно собаке, предан своей сумасшедшей невесте и готов ей простить даже то, как она вытирает об него ноги. А я… я, в свою очередь, стараюсь привлечь его внимание, проклиная все на свете за то, что никак не могу подобраться к нему настолько близко, как хотелось бы.

Как это смешно и нелепо и до невозможности больно. А я, как полнейший кретин, продолжаю хохотать, и не могу замолчать даже тогда, когда чувствую, как сильные руки хватают меня за плечи. Рудольфус трясет меня, а я все не прихожу в себя, и только грубый удар в челюсть заставляет меня заткнуться.

Почти удивленно смотрю на сидящего передо мной брата. Лицо болит от удара, но это последнее, что сейчас меня волнует. Все мое внимание приковано к Руди. Впервые в жизни он кажется мне настолько серьезным и… решительным. Его рука по-прежнему на моем плече, и от этого незначительного прикосновения тело странно дрожит, как будто под действием сотни заклинаний. Открываю рот — идиотская привычка вечно стремиться сказать какую-нибудь глупость. Но и в этот раз что-то меня останавливает. Возможно, именно то, что все понятно без лишних фраз.

Рудольфус, то и дело создающий себе проблемы, и его незадачливый младший брат, сходящий по нему с ума. Прекрасная картина.

— Ты идиот, Рабастан, — говорит Руди так, как будто я и не знаю этого. И тут же настораживаюсь: очень редко, только в самых серьезных ситуациях Руди называет меня полным именем.

Я усмехаюсь. На себя посмотри, братец. Я ведь, в отличие от тебя, не строю ложных надежд на то, чему никогда не быть.

— Ты тоже, — в тон ему заявляю я и хочу встать — пора заканчивать этот фарс, расходиться и ждать нового дня, ведь все теперешние стенания не имеют смысла и никогда не наполнятся им.

Но Рудольфус удерживает меня, не желая никак отцепиться от моего плеча, на что я посылаю ему весьма выразительный взгляд.

А потом, то ли стараниями своего брата, то ли собственной неуклюжести, я оказываюсь почти вплотную прижатым к нему. Сквозь несколько слоев одежды чувствую тепло его кожи, сумасшедшее сердцебиение, а на щеке — частое дыхание. И впервые в жизни так замираю, прикасаясь к нему, чувствуя, что еще миг — и взорвусь от переизбытка слишком ярких эмоций, голова идет кругом, а мыслей с каждым мгновением становится все меньше. Чувствую себя совсем маленьким, слабым, глупым, и почему-то это кажется совершенно нормальным.

Сильные руки на спине, сводящий с ума запах, пряди растрепанных волос на моем лице — и ничего больше не нужно, кроме такого спокойствия и умиротворения, какого не было еще ни разу в моей жизни. Лицо Руди слишком близко, и когда я делаю, вероятно, самую большую глупость в своей жизни — осторожно прикасаюсь своими губами ко рту брата. А тот даже не шевелится. Просто потому что он близко, просто потому что второго шанса, скорее всего, не будет никогда. Рудольфус не отстраняется, просто сводит с ума своей снисходительной покорностью, словно терпя мой поступок и ожидая, когда же я, наконец, наиграюсь. Но почему-то не хочу ни смущаться, ни злиться. И уже тогда, когда я готов отстраниться, Руди слегка приоткрывает губы, его пальцы легонько касаются моего затылка, у меня перехватывает дыхание.

Он не отвечает на поцелуй, только подается навстречу мне, прижимаясь еще теснее, а когда я начинаю окончательно задыхаться, Руди мягко, но решительно снимает руки с моей спины. Я молча наблюдаю за тем, как он встает, берет с дивана мантию и направляется к двери.

— Руди… — шепчу я хриплым, едва слышным голосом. — Одумайся, пока не поздно. Не будет же ничего хорошего.

Какое-то время мне кажется, что Рудольфус уйдет, ничего не сказав, но он вдруг останавливается и медленно поворачивается ко мне. Смотрит сверху вниз, пронизывая взглядом, и от этого по моему телу идет холод.

— Я сделал свой выбор, Раба, — говорит он, и его голос звучит слишком отдаленно. — Так же, как и ты.

Вслед за словами слышаться приглушенные шаги, скрип и звук закрывающейся двери. А я продолжаю так же сидеть на полу, глядя в пустоту, чувствуя, как туман окончательно распространяется по сознанию.

* * *

Не было ничего хорошего.

Холод, резкие порывы ветра, непрекращающийся страх и крики боли, отчаяния и безумия. Кровь на каменных стенах, хриплое дыхание и слова успокоения. Смотрю сквозь дымку перед глазами на эту странную, пусть и так давно знакомую мне картину, и еще дальше забиваюсь в угол камеры. Она мечется по узкому помещению с низкими потолками, и даже тогда, когда в коридорах или за окнами появляются вереницы дементоров, она продолжает рычать и сбивать руки и ноги в кровь об неотесанные каменные стены. Он всегда рядом. За это ему платят синяками, царапинами и оскорблениями. И время от времени я ловлю на себе взгляды, полные странного сожаления и… извинений. Но только я этого почти не понимаю. Смотрю, прижимаю колени к груди, обхватываю их руками и снова окунаюсь в темноту сознания — там ничего. И даже тогда, когда чувствую обхватывающие меня сильные руки, едва шевелюсь.

Каждый сделал свой выбор.