В жаркие дни влага обретает новый облик: она кажется более весомой, более осязаемой, каждая из капель, осевших на прозрачной стенке бокала, притягивает взгляд. Пальцы Флер, протягивающей Биллу бокал, сквозь стекло кажутся надломленными.
— Спасибо, Флер. — Улыбка плохо удается в вязкой духоте.
Флер присаживается на подлокотник и смотрит, как Билл отпивает глоток. Серебристые волосы слегка касаются его щеки.
— У тебя не было другой женщины после меня, Билл?
Бровь Билла чуть приподнимается.
— Нет. — Другая женщина. Ха-ха. — После тебя — ни одной.
Серебристая завеса колышется у самых глаз.
— С тех самых пор, как мы поженились?
— С тех пор, как мы познакомились, — поправляет Билл.
Флер склоняется над ним, заглядывая ему в глаза.
— Так в твоей жизни нет других женщин?
Билл подавляет зарождающееся раздражение и отвечает таким же игривым тоном:
— Нет, отчего же. Мама, Виктуар, Джинни... Назвал бы Гермиону, да Рон пристукнет...
Флер закрывает ему рот поцелуем.
А в следующий миг она уже спархивает с подлокотника и бежит к двери, легкая, гибкая, в переливчатом струящемся платье, напоминающем зыбь на воде в этот непривычно знойный день.
На самом пороге она останавливается на миг, оглядывается с улыбкой и, наконец, исчезает за дверью. Билл успевает увидеть солнечный блик, пробежавший по серебристым прядям.
Серебристые... серые... седые...
Грива серых волос всклокочена, светло-голубые глаза с желтыми искорками пронизывают насквозь, губы насмешливо изгибаются.
Шум маггловского бара, куда Билл заходит порой в поисках уединения, будто стихает в отдалении.
— Ты? — Он не сразу узнает в тихом рыке собственный голос. — Тебя что, выпустили?
— Сам не видишь? — Улыбка становится еще шире, Билл видит заостренные зубы.
Грейбек подается вперед; Билл, впавший в оцепенение, не успевает отстраниться, когда жесткие, заскорузлые пальцы касаются его покрытой шрамами щеки.
— Перестарался, — еле слышно бормочет Грейбек, словно разговаривая сам с собой. — И все равно, хорош...
Это прикосновение словно парализует в Билле волю к движению. Он даже не может отстраниться, только молча смотрит в эти искрящиеся глаза: в них нет ни злости, ни издевки — одна лишь звериная уверенность в своей свободе и силе.
— Каково в полнолуние, малыш? Чувствуешь?
Глаза Билла расширяются. Каждое полнолуние ему нет покоя. Дом становится тесен, и тесна для бурлящей крови человеческая оболочка, в которой он остается, как в клетке. Каждое полнолуние — время силы, которую он проклинает, не умея найти ей выход.
Уголки губ Фенрира еще чуть-чуть приподнимаются, делая улыбку более похожей на оскал. Он отодвигает руку, а когда Билл, наконец, приходит в себя, Грейбека уже нет в баре.
Билл видит его сразу, как только выбегает на улицу. Грейбек идет неторопливо, и узкая маггловская улочка тесна для его мощных плеч. Он сворачивает в маленький проулок, и Билл, бросившийся следом, понимает, что его заманили в западню, лишь тогда, когда его буквально придавливают к стене дома, не давая возможности шелохнуться. Палочка в кармане, но теперь до нее дотянуться — почему он, дурень, не вытащил ее прежде, чем броситься в погоню! Они в колодце из глухих, без единого окошка, стен, и их некому увидеть.
Фенрир держит его, как матерый вожак, придавивший лапой разошедшегося волчонка. А потом властным движением обхватывает его рукой.
— Ты что это, Грейбек? — хрипло выдыхает Билл, пытаясь защититься хоть насмешкой. — Я-то думал, что тебе малолетки нравятся.
— К малолеткам у меня другой интерес, — спокойно, даже как-то рассеянно отвечает Грейбек.
Билл прижат к нему так плотно, что не может разобрать, где чье сердце стучит. Грейбек достаточно силен, чтобы удерживать его одной рукой. А вторая гладит его шею, касается затылка, и мощные пальцы быстрым движением разрывают резинку, стягивающую его волосы.
Словно огненная волна, вырвавшаяся из заточения, захлестывает Билла. Фенрир чутьем угадывает, как пробудить в нем дикую свободу, непокорность обыденному — все, то он держал в себе, оберегая и подавляя одновременно.
И молодой неопытный зверь окончательно затихает, признавая над собой вожака.
Они выбирают для встреч самые глухие закутки маггловского мира, где меньше всего вероятность, что их встретят свои. Фенрир заводит Билла на безлюдные пустыри и заброшенные стройки; шелковые простыни и прозрачные балдахины Флер сменяются запыленными досками, шершавыми бетонными плитами и сухой землей с мелкими камешками, впивающимися в колени и локти. Там, среди брошенной арматуры и зарослей сорной травы, Билл постигает, что волкам для рая не нужен и шалаш.
Когда наступают холода, Фенрир уводит Билла к себе домой. Но и там если Билл и оказывается в постели, то только после. Грейбек прижимает его к себе на подоконнике, на столе, на ступенях лестницы, и лишь потом на руках относит его в спальню на чердаке, чтобы он отдышался. Билл подолгу лежит, не двигаясь, слушая, как Фенрир, сам тяжело дыша, бормочет "репаро", сращивая треснувшие в кулаках Билла перила или возвращая на место надломленную ножку стола.
Фенрир не причиняет боли, но он слишком мощен, слишком неукротим. Он поступает иначе лишь однажды — когда Билл упоминает, что Виктуар неразлучна с Тедди Люпином.
— Ты серьезно? — спрашивает Фенрир, и в глазах его загораются золотистые искорки. — Твоя дочь — с сыном Люпина?
— Ну да, — отвечает Билл, и вдруг до него доходит.
Двое волчат выделяют друг друга из всех остальных детей.
В тот день Грейбек не нежен, нет — к нему неприменимо это слово. Но он действует бережно и медленно.
С Фенриром проходит страх перед полнолунием. Билл помнит, с какой мукой ждал этого времени Римус. Он видит, с каким нетерпением этого ждет Фенрир. Ждет, когда можно будет ощутить кожей близость земли и силу бьющего навстречу ветра. Билл следует за своим вожаком, и страх отступает.
Ибо вожак — единственный, кому молодой волк согласен подчиниться.
За колышущейся занавеской виден силуэт Флер, бродящей у кромки воды с корзинкой в руке. Водоросли — одно из ее излюбленных средств, особенно в косметических зельях.
Билл усмехается и снова подносит к губам бокал.
Неожиданно его рука замирает, а ноздри расширяются.
Человек ничего не уловил бы — человеческому чутью этот запах недоступен. Да и волчье чутье распознает не столько зелье, сколько исходящую от него опасность.
Vova
