Иная жизнь

Конечно, рано или поздно ему должно было это надоесть. И вот — надоело: раз и навсегда заведенный распорядок в доме, жизненный уклад чуть ли не начала прошлого века, замшелые традиции прадедов, соблюдать которые полагалось неукоснительно, и так же неукоснительно следить за тем, чтобы их соблюдали остальные, двусмысленное положение, в котором они все жили вот уже несколько лет… А еще надоела собственная трусость — до омерзения.

— Ненавижу, — тихо сказал он и рванул на горле белую атласную бабочку. — Мерлин-заступник, как же я все это ненавижу!

Отражение в старинном зеркале пошло неодобрительной рябью, отказываясь демонстрировать хозяину расстегнутый ворот шелковой рубашки, смятый пальцами борт фрака и нервно дергающийся на шее острый кадык. В общем-то, оно оказалось единственным свидетелем того, что случилось несколькими минутами позже.

Фрак полетел на пол, туда же упали содранная бабочка, рубашка, оставшаяся без пары пуговиц, идеально отглаженные брюки. Поверх кучи вещей, сразу потерявших свой блеск и изысканность, небрежно легли белые перчатки с костяными пуговицам, бархатная лента для волос. Звякнув, раскатились в разные стороны массивное обручальное кольцо и литой золотой браслет, улетела куда-то под бюро булавка, холодно сверкнув бриллиантовыми гранями.

К сожалению, зеркало так и не смогло потом ответить его родным, куда он ушел, почему ушел и в чем ушел. Оно ничего больше не отражало — напоследок он запустил в него тяжелым пресс-папье, взятым со стола. Осколки жалко блестели на дорогом ковре, и пустая дубовая рама с причудливыми завитками по углам отчего-то казалась дверью в иную жизнь.

* * *

До Бристоля оставалось менее полусотни миль, и Дадли Дурсль уже предвкушал горячую ванну, бокал бренди и кусок хорошо прожаренной говядины с сыром. Он представлял себе золотистую корочку, покрытую крупными кольцами лука, горку сладкого горошка, истекающие маслом чипсы, обильно залитые острым соусом, глотал слюну и жмурился, наслаждаясь этим ожиданием не меньше, чем самим ужином.

Дождь лил как из ведра, дворники не успевали смахивать воду с лобового стекла, и только каким-то чудом Дадли в последний момент заметил мужчину в сером плаще, шагнувшего на дорогу с поднятой рукой. Дурсль ударил по тормозам, крутанул руль, машина пошла юзом, зацепив левым задним крылом голосующего и отшвырнув его через ограждение в кювет.

Вцепившись в кожаную оплетку, Дадли замер. Машина остановилась поперек дороги, и надо было бы съехать на обочину, выйти, посмотреть, что с упавшим человеком, но Дурсль не мог заставить себя. Трасса была пуста — дождь, поздний вечер, — и Дадли осторожно дал задний ход, разворачивая машину. А затем ударил по газам, трусливо сбегая с места происшествия. Об ужине и ванной он уже не думал. Хотелось напиться и забыть о том, что случилось.

У Клифтонского моста он остановился. Вышел из машины под проливной дождь, постоял, подняв голову к небу и чувствуя, как промокает насквозь, как ледяные струйки стекают по волосам за ворот куртки. Затем выругался, влез в машину, развернулся и погнал назад, проклиная этот вечер, этот дождь, пьяницу, выскочившего прямо под колеса машины, и глупую совесть, не желавшую успокаиваться.

Мужчина все так же лежал в кювете, лицом вверх. Глаза у него были закрыты, пульс прощупывался, но кожа казалась ледяной. Одежда промокла, серый плащ выглядел черным от пропитавшей его воды.

Вытащив мобильный телефон, Дадли растерянно уставился на темный экран и снова выругался. Ведь хотел же зарядить на работе! Забыл…

Трасса по-прежнему оставалась пустой. Ругаясь и оскальзываясь на мокрой траве, Дурсль потащил мужчину к машине. Следовало бы отвезти пострадавшего в больницу, но Дадли до смерти боялся, что придется объясняться с полицией. А у него и так уже было два предупреждения за превышение скорости. Терять права, оправдываться в суде… нет, он решительно не хотел подобных проблем из-за какого-то…

Дадли завалил мужчину на заднее сидение, вытер мокрое лицо, обошел машину и сел за руль. Он отвезет этого типа к себе домой. В конце концов, три года жил с медсестрой, кое-что знает, кое-что умеет. Да и удар был не слишком сильным — скорее всего, тип просто переохладился. Отогреется, получит денег — и пусть катится на все четыре стороны.

— Империо, — негромко прозвучало с заднего сидения странное слово, и Дурсль тупо уставился на мелькавшие по стеклу дворники. — Езжай к себе домой. Там посмотрим, что с тобой делать.

Дом был небольшим: гостиная, кухня и крохотный душ на первом этаже, две маленькие спальни и еще одна ванная — на втором. Драко с трудом доковылял до туалетной комнаты, заглянул внутрь, сморщился. Конечно, это корыто не шло ни в какое сравнение с огромной ванной в Малфой-мэноре. Но сейчас ему подошла бы даже бочка — лишь бы в ней была горячая вода. Маггл суетился на кухне, гремел тарелками и столовыми приборами. По дому расползался восхитительный аромат жареного мяса, но Драко первым делом желал вымыться и согреться.

Перед тем, как раздеться и залезть в ванну, он выложил из кармана на туалетную полку резной костяной шарик, обвитый тонкой золотой нитью. Внутри шарика клубился голубоватый туман.

На этот артефакт Драко потратил несколько лет своей никчемной жизни.

Сначала он просто убивал время, роясь в книгах и мечтая о том, как создаст нечто великое. Такое, о чем будут вспоминать через столетия. Потом всерьез заинтересовался возможностью создания артефакта, не позволяющего обнаруживать никакие заклятия вплоть до Непростительных. Затем, шесть лет назад, начал работать.

Скручивая магию в узлы, искривляя пространство, консервируя время. Работая урывками — чаще всего ранним утром, пока все в имении еще спали.

Шесть лет, овеществленных в костяном шарике размером с грецкий орех. Волшебство, заключенное внутри, поглощало любые следы магического эфира. Сейчас Драко мог с улыбкой вспоминать, как впервые испытал свое детище, убив Непростительным заклятием волка-одиночку в лесу, окружавшем Малфой-мэнор. Как он с дрожью в коленях ждал появления авроров. Объяснения, разумеется, были заготовлены заранее. Но никто так и не явился хватать Малфоя и тащить его в Азкабан. Осмелев, Драко прямо в Косом переулке заставил какого-то мага под Империо пять раз зайти в одну и ту же лавку. И это тоже сошло ему с рук. Артефакт работал, клубился в костяной клетке туман, и именно тогда в голову Драко впервые пришла мысль о возможности побега.

Он называл это про себя путешествием в иную жизнь. Заблуждения детства, когда Драко был свято уверен в неполноценности магглов, давно остались в прошлом. Он люто завидовал свободе обычных людей — их независимости от условностей, их возможностям вести ту жизнь, которая нравилась и не была жестко завязана на сословных предрассудках. Драко тоже хотел — так. Но жажду свободы пересиливала трусость, непреодолимый детский страх окончательно упасть в глазах общества и — самое главное — ужас от мысли, как же взъярится Поттер.

В конце концов Драко поддался порыву. И не пожалел о нем — до мгновения, когда сумасшедший маггл сбил его на дороге.

Впрочем, тот все-таки вернулся. А если бы не вернулся — Драко справился бы и сам. С артефактом в кармане он мог безнаказанно использовать любую магию.

Маггла звали Дадли. Это Драко выяснил еще в машине, заставив того по дороге рассказывать о себе. Тот послушно выложил все вплоть до маленьких грязных тайн, имевшихся у любого человека. На самом деле Малфою было глубоко наплевать на то, что Дурсль мастурбирует на фотографию своей начальницы, любит подсматривать в бинокль за замужней соседкой и мечтает о выигрыше в лотерею. Намного важнее являлось наличие у маггла собственного дома, где тот жил в полном одиночестве. Деньги Малфоя не интересовали — сняв в “Гринготтс” кругленькую сумму, он обменял ее на фунты.

Конечно, заморочить под прикрытием артефакта голову любому банковскому служащему и получить нужное безо всяких документов Малфой тоже мог. Но это было не совсем то же самое, что присвоение бесхозной шоколадной лягушки или котлокекса. Драко до сих пор краснел, когда вспоминал о своих проделках на первых курсах Хогвартса. Разницу между воровством и шалостью он усвоил достаточно давно. В тридцать лет он предпочитал пользоваться собственными деньгами, а не крадеными.

Разбудило Драко солнце, ворвавшееся в комнату сквозь неплотно задернутые шторы. Потянувшись, он встал с кровати, прислушался к храпу за стеной, сморщился. Дурсль оказался неприятным типом — заклятие заклятием, но лебезить перед магом оно не обязывало. А маггл накануне вечером из шкуры выпрыгивал, лишь бы угодить своему хозяину. Драко давно уже не льстило подобное, но другого слугу пока взять было негде — приходилось терпеть.

Спустившись в кухню, Драко открыл холодильник, вытащил приготовленные с вечера Дурслем сэндвичи и подогрел их заклятием, не утруждая себя разбирательством с маггловской техникой.

Конечно, ни пытать, ни убивать кого-то, пользуясь артефактом, Малфой не собирался. Ему требовалось жилье и кто-то, способный обеспечивать его естественные потребности в пище, воде и чистой одежде.

Дадли вполне подходил на роль домработника. До домашнего эльфа ему было далеко, но ничего лучшего судьба Драко не предложила. Заставить себя обслуживать Малфой мог только с помощью Империуса, а артефакт надежно прятал запрещенную магию от авроров.

Милостиво разрешив слуге отправиться в офис (Драко не запомнил, чем именно занимался Дурсль), Малфой налил себе еще одну чашку кофе и вышел в крохотный садик на заднем дворе. Сел в шезлонг, вытянул ноги, пожмурился на ослепительное солнце и блаженно вздохнул.

* * *

В Бристоль Драко занесло совершенно случайно.

Шагнуть в камин, оставляя за спиной родовое гнездо, семью и прошлое, висевшее на ноге каторжным ядром, оказалось просто. Маггловский мир притягивал невозможной в понимании Малфоя свободой, независимостью от совершенных ошибок и правом стать самим собой хотя бы на время этого невероятного путешествия.

Он собирался вернуться — когда-нибудь потом, когда ностальгия по привычной жизни станет сильнее желания о ней забыть. Драко надеялся, что это случится очень нескоро.

Сначала он отправился в Косую аллею. Взял часть золота из семейной ячейки в “Гринготтс”, обменял на фунты, заглянул в Лютный переулок к одному старому и не очень уважающему закон чародею и через задний двор “Дырявого котла” выбрался в Лондон. Не желая привлекать внимание магглов необычной одеждой, зашел в первый попавшийся мужской магазин.

Маггловские вещи оказались неожиданно удобными и элегантными. Драко с удовольствием оглядел себя в зеркало, расплатился, тут же в магазине переоделся, сунув уменьшенную до размеров носового платка мантию в карман брюк, и отправился в парикмахерскую.

Короткая стрижка разом убавила ему лет пять-восемь. Полюбовавшись на продуманно растрепанные волосы, Малфой поинтересовался у довольного собой мастера, где можно хорошо и со вкусом провести вечер. Парикмахер удивленно взглянул на него.

— В Сохо, сэр. Где же еще?

Сохо встретил Драко огнем реклам и блеском витрин. Поначалу Малфой шарахался от машин и гомонящей возбужденной толпы. Давно и прочно забытые уроки маггловедения вспоминались с трудом, но уже через час Драко освоился и принялся глазеть на окружающий его необычный мир. Щелкающие фотоаппаратами туристы, переливающиеся яркими огнями рекламы, надменные манекены в вечерних туалетах и драгоценностях. Малфой чувствовал себя провинциалом, впервые попавшим в столицу. Да он и был провинциалом, человеком, пусть и обладающим сверхъестественными возможностями по сравнению с обычными людьми, но выросшим где-то на задворках.

Его изумляло все: ресторанчики на каждом углу, в которых шумели магглы, киоски, набитые дешевыми сувенирами, парочки, без стеснения целовавшиеся на людных улицах… Обогнув очередной дом, Драко увидел паб, показавшийся ему странным. Приглядевшись, он сообразил, что за столиками сидят только мужчины — молодые, среднего возраста, пожилые и даже откровенно старые. Похоже, это было именно то, что Малфой искал.

Свободных мест не наблюдалось, многие посетители стояли у стен или у входа на улице, потягивали пиво, присматривались к прохожим. Драко взял бутылку, пакетик с чипсами, тоже вышел на улицу и прислонился к стене.

Ему недолго пришлось проскучать в одиночестве. Высокий негр в яркой цветастой рубахе и туго облегающих бедра брюках оперся ладонью на стену рядом с головой Драко и слегка наклонился к его уху.

— Хочешь хорошо провести время, красавчик?

Чем-то он напомнил Малфою Кингсли. Такой же ширококостный, массивный, с добродушным простоватым лицом.

У Драко сладковато екнуло в мошонке. На мгновение показалось, что в руке не запотевшая бутылка пива, а длинный крупный член Шеклболта, с лиловой влажной головкой и мягкой нежной кожицей цвета молочного шоколада.

Малфой собирался хорошо провести ближайший вечер и, может быть, ночь. А прожил у Йезекии две недели, наслаждаясь свободой, реализованным правом самому выбрать партнера вместо ненавистного Поттера и совершенно отвязным, безумным сексом. Вылезая из постели только для того, чтобы дойти до туалета, вымыться или поесть с любовником в пиццерии напротив.

На исходе второй недели в их квартиру ворвались копы — в касках, бронежилетах и с оружием наизготовку. Ошалевшего спросонья Драко уложили лицом в пол. Добродушный Йезекия оказался мелким наркодилером.

Документов у Малфоя не оказалось, да и откуда им было взяться у чистокровного мага. Но волшебная палочка подозрений у полицейских не вызвала, чем Драко и воспользовался, как только ему велели встать и одеться.

Рисковать Малфой не стал — наслал на всех присутствующих скопом Петрификус Тоталус, затем стер память. Собрал свои вещи и, ликвидировав парализующее заклятие, аппарировал. Мерлин знает, почему за мгновение до перемещения он подумал о Бристольских пещерах. Может быть, снова вспомнил о Кингсли, с которым впервые поцеловался именно там.

До нитки промокнув под проливным дождем, Малфой выбрался на шоссе, где его тут же ослепили мощные фары какого-то автомобиля. Драко шатнулся куда-то вперед, услышал визг покрышек по мокрой дороге, а затем его швырнуло в кювет. Однако удравший было маггл вернулся, и проблемы Малфоя на время решились сами собой.

* * *

С удовольствием потянувшись, Драко ленивым движением палочки подозвал к себе кофейник. Жизнь без Поттера была прекрасна. Она могла бы стать прекрасной и с Поттером тоже, если бы тот хоть чуть-чуть заинтересовался, чего именно хочет сам Малфой. Если бы не приобрел себе любовника по договору, а добивался ответных чувств. Если бы не афишировал их связь направо и налево, таская Драко с собой на приемы и приватные вечеринки наравне с женой и всячески демонстрируя, что Малфой — его собственность. Вроде домашней кошки.

Поттер даже семейство Уизли заставил смириться с Драко. И с тем, что кольцо на его пальце было точно таким, как у их дочери.

Сам Малфой никогда бы не принял подобных отношений — он не любил делиться и не окончательно еще потерял чувство собственного достоинства. Если бы не смерть Кингсли…

При воспоминании о гибели Шеклболта Драко помрачнел. Прошедшие годы притупили боль потери, оставив только легкую горечь и постоянный, ни на минуту не оставляющий страх разоблачения. И хотя Драко был непричастен к убийству, он никогда бы не смог этого доказать ни Визенгамоту, ни кому-либо еще.

Кингсли убили в крохотной квартирке недалеко от Чаринг-Кросс. О ее существовании знали только трое — сам Шеклболт, Драко и Люциус, выследивший сына с помощью зачарованного амулета. Кто именно пришел к Кингсли под видом Драко в ночь убийства, Малфой не знал. Отец запер его в подвале мэнора и продержал там до утра. Он именовал свой поступок вендеттой за поруганную родовую честь, но Драко не обманывался ни на секунду: для Люциуса слишком мало значило понятие чести. Малфой-старший сводил счеты и платил старые долги, а затасканные слова были не более, чем фиговыми лиcточками, скрывающими истинные причины его поступков. Во всяком случае, родовая честь не помешала ему продать сына Поттеру, когда возникла реальная угроза.

Бунтовать Драко не осмелился. Покорно надел на палец кольцо, покорно лег под Поттера, покорно принял роль официального любовника, покорно сносил шепотки и насмешливые взгляды в спину.

Он обретал себя только в лаборатории, надежно укрытой от чужих глаз его личным заклятием. Вся страсть, на которую Драко был способен, весь нерастраченный пыл юности — все уходило в работу, ставшую единственным смыслом существования.

Чуть-чуть внимания и нежности со стороны Поттера, один-единственный приход вне “графика”, раз и навсегда установленного самим Гарри — и, может быть, Драко нашел бы в себе какие-то чувства. Или хотя бы попытался их поискать. Его не насиловали, не принуждали делать что-то неприятное или болезненное — просто использовали. Но именно этот равнодушный однообразный секс три раза в неделю ранил больше всего. Если бы не крепнувшая с каждым опытом надежда освободиться, Драко неминуемо спился бы от такой жизни.

Свобода пьянила не хуже огневиски. Впервые за долгие годы Малфой отвечал сам за себя. Делал то, что нравилось, и ничего не боялся. По его расчетам, полученных в “Гринготтсе” денег должно было хватить года на два-три безбедной жизни. Дальше Драко не заглядывал, но возможность безнаказанно творить волшебство гарантировала ему беззаботное существование и после того, как они закончатся.

Бездонный мешок с пачками маггловских купюр был надежно укрыт от посторонних глаз отводящим заклятием, так что воров Малфой не боялся. Он собирался провести август в Британии, затем перебраться куда-нибудь на континент, в теплые южные страны, наслаждаясь волей, солнцем, молодостью и всем тем, что предлагал ему мир магглов. Дом Дадли Дурсля был удобным временным убежищем вдали от Лондона и всего магического мира. А моральные аспекты ментального насилия над хозяином беспокоили Драко меньше всего.

Жизнь у Дурсля нравилась Драко. Заклятие не давало Дадли возмущаться жильцом, которого требовалось кормить и обслуживать. И оно же заставляло Дадли улыбаться гостям Драко и предлагать им выпивку. Если случайные любовники Малфоя и удивлялись подобному радушию, то не помнили о нем уже на следующее утро. Корректировать чужую память Драко никогда не забывал — он слишком хорошо знал, на что способен Поттер. Не из желания вернуть сбежавшего и, возможно, давно надоевшего любовника, а из чистого упрямства.

Жить за чужой счет Драко не хотел. Не из благородных побуждений, разумеется. Дурсль не так уж много зарабатывал, чтобы полностью удовлетворять потребности Малфоя. Так что Драко не скаредничал, снабжая Дадли деньгами. Хорошие вина, вкусная еда — не было причин отказывать себе в чем-либо привычном только потому, что маггл-слуга привык питаться фастфудом. Малфой как-то попробовал то, что Дурсль называл “королевским гамбургером”, и потом полдня маялся от рези в желудке. Впрочем, может быть, в этом был виноват не гамбургер, а сладкая коричневая жидкость с пузырями, которую Дадли поглощал галлонами. Кока-кола Драко тоже не понравилась — он предпочитал свежевыжатый сок и кофе.

После этого он запретил Дурслю покупать что попало, дав четкие и жесткие инструкции — парное мясо, фрукты, овощи, сыр и хлеб только с рынка. Сливки, сметана — фермерские. Никаких суррогатов с пониженной жирностью. Никакого растворимого кофе — только в зернах. Никаких пакетиков с чаем. Стоило это все недешево, но Драко предпочитал переплачивать, чем травиться.

Август заканчивался. По утрам все чаще появлялся холодный туман, оставляя на траве и листьях влагу, не исчезавшую до полудня. Любимый шезлонг Драко отсырел, ткань потемнела и была неприятно скользкой на ощупь. Дожди стали холоднее и продолжительнее, и Малфой всерьез начал подумывать о том, что пора перебираться в Италию. Он мог бы воспользоваться обычным транспортом, но останавливало опасение, что авроры наверняка продолжают контролировать аэропорты, морские вокзалы и железнодорожные терминалы. Проверить это можно было исключительно опытным путем, используя артефакт. Однако Драко не торопился с проводить подобный опыт. Не то чтобы боялся — скорее, подсознательно не хотел даже мимолетно сталкиваться со «своими». Да и расставаться с уютным домиком Дадли, к которому Малфой по-своему привязался, не хотелось. Надежнее казалось подождать конца августа и получить у Горбина обещанное.

И все же с каждым днем все больше подступала скука. Слишком однообразной, слишком пресной стала жизнь. Чего-то в ней не хватало, хотя всего имелось в избытке — тепла, еды, любовников на ночь или две. От безделья Драко творил мелкие чудеса, неизменно восхищавшие Дурсля — то заставлял расцвести хилую герань, медленно умиравшую на окне, то превращал конфетные фантики в бабочек, то запускал к потолку сияющих призрачных дракончиков. Но и это быстро надоедало, настроение портилось, и тогда Драко отправлял Дадли за вином или виски. Или сам собирался и ехал в центр Бристоля за очередным пареньком.

Как-то раз на полпути в город Драко застал ливень. Малфой не пользовался аппарацией даже под прикрытием артефакта — ездить автобусом ему было интереснее. Он как губка впитывал в себя выражения лиц, впечатления, всю окружающую его другую жизнь. Драко не собирался становиться здесь своим, однако усердно приспосабливался, мимикрировал, подобно хамелеону, все легче меняя волшебную шкурку на обличие обычного маггла. Когда становилось трудно притворяться — спасала магия, но чаще всего Драко без проблем вливался в беззаботные молодежные компании, собиравшиеся в пабах или гей-клубах.

Ливень промочил его насквозь, и Малфой замерз раньше, чем придумал, где именно проведет вечер. Махнув рукой на любые планы, решил вернуться домой и проваляться до ночи на диване перед телевизором.

Еще от дверей, где Драко стаскивал грязные ботинки, он услышал разговор на два голоса и замер от удивления. Гости к Дадли не приходили. Во всяком случае, Драко ни разу никого не видел. Иногда Дурсль разговаривал по телефону с родителями, которые жили где-то в Лондоне. Время от времени звонил какой-то Маргарет и бурно выяснял отношения. Но к себе никого не приглашал. Бросив ботинки и мокрые носки в холле, Драко сунул ноги в теплые шлепанцы и, заинтригованный, направился в гостиную.

От увиденного на мгновение перехватило дыхание, и Малфой судорожно сжал палочку, прятавшуюся в рукаве. Мужчина, сидевший в кресле, был похож на Поттера, как мог бы быть похож на него родной брат. Хотя, если присмотреться внимательнее, отличия имелись: отсутствие очков и знаменитого шрама, светло-голубые глаза, чуть более полные губы, менее резкие черты лица. Мужчина с любопытством уставился на Драко, а Дадли вскочил, улыбаясь во весь рот:

— Дрейк! Познакомься! Это мой троюродный кузен — Харальд Вагнер из Глазго. Хари, это Дрейк, мой друг.

— Так это ты про него мне все уши прожужжал, — усмехнулся кузен из Глазго, поднимаясь и протягивая Драко крепкую, по-крестьянски широкую ладонь. — Впервые вижу, чтобы Ди о ком-то говорил с таким восторгом. Приятно познакомиться.

— Взаимно, — осторожно ответил Драко, отвечая на рукопожатие и облегченно вздыхая про себя. — Но Дадли ничего не рассказывает мне о своей семье, так что я понятия не имею о его родственниках.

Харальд засмеялся и махнул рукой в сторону журнального столика, на котором стояли бутылка виски и бокалы.

— Присаживайтесь, Дрейк. Вы совершенно промокли, еще простудитесь — на улице такой дождь.

— Спасибо, — вежливо склонил голову Драко. — Я сейчас переоденусь и спущусь составить вам с Дадли компанию.

За дверью он задумчиво потер лоб, пытаясь сосредоточиться. Что-то не так было с кузеном из Глазго — в случайное сходство Малфой не верил, в роковые совпадения тоже. Харальд Вагнер имел отношение к Поттеру — в этом Драко не усомнился ни на минуту. Кажется, ходили слухи о маггловском двоюродном брате Героя…

Переодевшись, Драко критически оглядел себя в зеркале. Пушистый тонкий свитер светло-серого цвета и брюки на несколько тонов темнее свитера абсолютно не гармонировали с коричневыми войлочными шлепанцами. Но гость тоже был в тапочках Дадли и совершенно по этому поводу не заморачивался. Так что Драко махнул рукой на непрезентабельную домашнюю обувь, прикинул, как удобнее наложить на Вагнера Империус, и спустился в гостиную, захватив по дороге бокал для себя.

Гость стоял исключительно удобно — спиной к Малфою, лицом к телевизору, что-то делая с пультом. Так что заклятие удачно отправилось прямо с порога в черноволосый затылок. Вагнер на мгновение замер, а затем вновь начал нажимать кнопки.

— Расскажи о себе, Харальд, — предложил Драко, садясь на диван. — Дадли, налей мне виски.

Дурсль бросился выполнять приказание, а Вагнер с готовностью повернулся к Малфою.

— Да ничего особенного я рассказать и не могу. Живу с отцом и матерью, торгую дрелями — вот как Дадли. Обычная жизнь обычного обывателя.

Он снова засмеялся, и сходство с Поттером стало сильнее.

— Кроме родителей родные есть? — напрямую спросил Драко. — Сестры, братья, дяди-тети?

— Есть, — Харальд скривился. — Двоюродный братец, Гарри. Но он слегка помешанный и не живет с нами. Знаю, что женат, дети есть — но мы давно с ним не виделись. Меня всегда раздражало, что я на него чем-то похож — наши матери были родными сестрами.

— Ты мне ничего не рассказывал про этого Гарри, — Драко повернулся к Дурслю.

— Я его и не знаю совсем, Дрейк, — Дадли подобострастно заглянул в глаза Малфою. — Я его видел раз в жизни, кажется. Очень давно, очень.

“Поттер всегда говорил, что похож на отца, — вспомнил Драко. — И что от матери у него только глаза. И Снейп утверждал то же самое”.

Словно прочитав его мысли, Вагнер ухмыльнулся.

— Отца наше сходство с Гарри всегда раздражало. Он всю жизнь ревновал мать к покойному дядюшке. Подозревал, что без того не обошлось.

— Ты женат? — поинтересовался Драко, поднося к губам бокал.

— Был, — лаконично ответил Вагнер. — Не сошлись характерами.

— Вот и славно, — от виски сначала стало горячо в желудке, а затем расслабляющее тепло разлилось по венам. — Завтра позвонишь на работу и уволишься. Я решил, что ты останешься со мной. Понял?

— Да, — ответил Харальд и согласно склонил голову. — Я останусь с тобой.

Повинуясь приказу, Вагнер отправился вверх по лестнице, а Драко задержался в гостиной, прищурившись глядя ему вслед. Все это казалось очень подозрительным: внезапное появление неизвестного родственника Дадли, о котором тот ни разу не упомянул, потрясающее сходство с Поттером… Было, над чем задуматься.

Драко считал себя неплохим магом, и не без оснований. Он твердо знал, что не существует Оборотного зелья, действующего больше часа — а они втроем просидели в гостиной минимум полтора. И не существует Оборотного зелья, меняющего внешность частично. Равно как и маскировочных чар, не поддающихся Фините Инкантатем и способных трансформировать в чужой внешности какие-то отдельные черты. Когда покойная Грейнджер пыталась замаскировать Поттера во время захвата их егерями, она не придумала ничего лучше, чем банально изуродовать ему лицо. И за двенадцать лет никто не изобрел новых заклинаний — безвылазно сидя дома, Драко пристально следил за всеми открытиями в магическом мире, выписывая и “Алхимический вестник”, и “Чары: достижения и открытия”, и даже “Реферативные обзоры: магия и зелья”. Так что тут Малфой был уверен.

И в то же время он был убежден, что Харальд Вагнер — Гарри Поттер. Драко прожил с ним шесть лет и до мельчайших подробностей знал все: интонации, пластику, манеру двигаться, пить, улыбаться. Так что мог поклясться чем угодно: в спальне его ждал не кто иной, как Гарри-мать-его-Поттер.

Выругавшись сквозь зубы, Драко растерянно ухватил себя за нижнюю губу. Конечно, можно было сбежать — прямо сейчас. Один взмах палочки и одно заклятие, после чего Вагнер-Поттер может сидеть в спальне, пока не состарится. Впрочем, если это действительно Поттер, то он сидеть не станет: Империус на Героя хоть и действовал, но тот всегда очень хорошо умел ему противостоять. С другой стороны, может быть, Драко просто дует на воду, и рассказанная ему за бокалом виски история — чистая правда. Тогда бежать глупо: симпатичный Харальд под боком много приятнее, чем толстяк Дадли. На Дурсля у Малфоя не вставало, хоть убей, зато Вагнер вызывал вполне определенные эмоции, усиленные неприязнью к Поттеру. Отыграться на его двоюродном брате за все унижения шести лет было бы забавно.

Но существовал и третий вариант — Поттер по неведомым Драко причинам решил притвориться. Сделал вид, что полностью подпал под действие заклятия, и намерен играть в эту игру и дальше. Тогда он, Драко, может притвориться, будто поверил, и посмотреть — до какой же степени сможет командовать Поттером, и в какой момент тот решит проявить себя во всей красе. Это было рискованно, очень рискованно. Зато жизнь переставала быть скучной прямо на глазах. Драко истосковался по острым ощущениям, по возможности играть и прикидываться, маневрировать и ловчить… Да просто хотелось сказать себе: я безнаказанно трахал Поттера. И почувствовать себя свободным человеком, а не любимой бесправной наложницей.

— Разберемся, — пообещал себе Драко и двинулся наверх, перекладывая палочку из-за пояса в рукав свитера. — Что-что, а махнуть рукой и сбежать я в любом случае успею.

* * *

Меньше чем через час, отослав Харальда вниз, на диван в гостиной, Драко перевернулся в постели на живот, подпер голову кулаками и задумался.

Их сексуальная жизнь с Поттером была исключительно однообразна. Желания Драко его знаменитого любовника не интересовали. Максимум, что Поттер себе позволял — небрежный петтинг. Драко никогда не просил, а Гарри в голову не приходило, что партнеру может нравиться минет или неторопливые разогревающие прелюдии. Если Поттер появлялся в Малфой-мэноре после ссоры с Джинни или навеселе, то секс и вовсе мог пойти по сценарию “сунул-вынул-уснул”.

На самом деле Драко было все равно. Он словно впал в спячку в тот момент, когда почувствовал на пальце тяжесть обручального кольца. До этой минуты ему все еще казалось, что Поттер передумает. Первое время после смерти Кингсли Малфой жил воспоминаниями, затем все поглотил страх, и Гарри оказался где-то на периферии ощущений и чувств.

Надо отдать Поттеру должное — он пытался прорваться за эту стену. Правда, методы выбрал далеко не щадящие, а результаты получил прямо противоположные ожидаемым. Обнаружив, что вокруг всем поголовно известно, в каком качестве Д.Малфой состоит при Г.Поттере, Драко замкнулся окончательно, нарастив броню, пробить которую мог разве что Империус. Или вера в то, что Малфой небезразличен своему официальному любовнику. Империусов Поттер не практиковал, чувств внешне не проявлял — и в итоге их секс оказался не более чем механическим движением одного человека в другом.

Заставив Харальда делать ему минет, Драко рассчитывал увидеть реакцию и сделать первые выводы. Опыт не получился — Вагнер сосал неумело, но старательно и с удовольствием, как и полагается магглу под заклятием.

— Утром, — пробормотал Драко, опуская голову на подушку и обнимая ее обеими руками. — Утром пойдем дальше.

* * *

Утро выдалось таким же хмурым и дождливым, как вечер накануне. Валяясь в кровати, Драко выслушал кряхтенье и проклятия просыпавшегося и встающего на работу Дадли. Харальд Вагнер признаков жизни не подавал, но Малфой не сомневался, что Дурсль разбудит своего родственничка, когда отправится на завтрак.

Так оно и вышло. Дождавшись отъезда Дадли и дав магглу время прийти в себя и проникнуться любовью к хозяину, Малфой прошлепал босиком к двери, открыл ее и окликнул Вагнера. Тот появился на пороге через минуту и затоптался, не зная, что делать дальше. Вид у него был довольно сонный.

При свете дня, пусть и серого, сходство с Поттером стало пугающим. Малфой кончиками пальцев ухватил палочку, лежавшую под подушкой, оглядел Харальда и велел, покусывая губы:

— Подрочи себе. Я хочу посмотреть, как ты это делаешь.

Даже тень колебания сказала бы Драко многое, но Вагнер мгновенно распустил завязки спортивных штанов (явно принадлежавших Дадли и выданных радушным хозяином братцу в качестве пижамных брюк), спустил трусы до колен и обхватил ладонью член.

Драко мог побиться об заклад, что и член тоже принадлежит Поттеру. Он видел его тысячу тысяч раз и в любом виде: упругим и напряженным поутру, вялым и мягким после оргазма. Он знал его до мелочей — каждый изгиб вены, каждую складку нежной кожицы. Глядя на то, как под пальцами Вагнера плоть обретает вес и объем, наливается кровью, Драко испытывал два противоположных чувства. С одной стороны панику, а с другой — невероятно мощное вожделение. Хотелось взять это самому, ощутить в руке, убедиться, что рядом и правда Поттер. Хотелось опрокинуть маггла на кровать, запустить пальцы ему между ягодиц, обмять, общупать, вставить так, чтобы лобок уткнулся в промежность — и увериться, что это неизвестный Малфою Харальд Вагнер.

— Иди сюда, — хрипло позвал Драко, чувствуя, как его собственный член упирается в трусы, размазывая смазку по ткани. — Иди сюда немедленно.

И вновь никаких колебаний. Выпутавшись из упавшего на пол белья, продолжая ласкать себя, Вагнер подошел к постели. Он раскраснелся, на лбу выступили мелкие капельки пота, рот приоткрылся. Глядя на язык, время от времени облизывающий пухлые губы, Драко протянул руку, не глядя обхватил пальцы Харальда своими, слегка сжал. Погладил большим крупную мокрую головку, обвел, тронул приоткрывшееся отверстие. Вагнер задышал еще тяжелее и закрыл глаза.

— Нравится? — почему-то шепотом спросил Драко, и Харальд кивнул, подаваясь бедрами вперед.

А дальше все пошло совсем не так, как планировал Малфой. Словно он сам оказался под Империусом, притягивая стоявшего маггла к себе, обхватывая его член губами, облизывая и с восторгом чувствуя на языке слегка солоноватый вкус чужой плоти. Жалобные стоны заводили не хуже жесткого порно, которое Драко полюбил смотреть по телевизору Дадли. Вцепившись пальцами в ягодицы Вагнера, Малфой гладил их, пощипывал, раздвигал, добираясь до жаркого и вспотевшего между ними.

Потом терпеть стало совершенно невозможно, Драко дернул Харальда на себя, они опрокинулись на постель, причем Малфой непостижимым образом оказался снизу, но абсолютно не собирался возражать. Может быть потому, что в постели Вагнер оказался совсем иным, нежели Поттер. Ласковым, внимательным, страстным и осторожным одновременно. Контраст внешнего сходства и внутренних различий — это странным образом приводило Драко в восторг, словно возвращая его в невыносимо далекое школьное время, когда он следил за Поттером с ужасом и восхищением одновременно. Мечтая уничтожить и в то же время быть с ним. Надеясь на победу и обреченно ожидая поражения. Разрываясь между ненавистью, завистью, страхом и влюбленностью. Было, было же — накатывало океанской волной, то унося в наивные грезы, то с размаху швыряя в безжалостную реальность.

Было — и закончилось в ту минуту, когда Драко стоял с родителями в Большом зале, а Джинни Уизли рядом с Поттером, заглядывая тому в глаза. И Гарри прошагал мимо, даже слегка посторонился, словно они — Малфои — были не больше, чем куча драконьего помета.

Впрочем, нет — помет ценился у садоводов, разводящих редкие растения, и стоил недешево. А им троим цена тогда была не больше, чем дырявый кнат, предназначенный для переплавки. И сколько же дней прошло, прежде чем Драко научился жить снова — так, словно ничего не случилось. И жил, жил, пока Поттер не купил его по дешевке…

Оргазм оказался чувственным до болезненности. Малфоя выгнуло дугой, он запрокинул голову, глядя в потолок слепыми глазами, сжимая скользкие от пота плечи Харальда, подаваясь всем телом навстречу так, что внутри вспыхнула жгучая боль, остро смешанная с таким же жгучим наслаждением. Услышал ответный стон, почувствовал, как шею прихватывают острые зубы, без сомнения, оставляя красный след на тонкой коже. И только после этого закричал — хрипло и низко, давясь собственным голосом и задыхаясь.

Как только мысли в голове Драко приняли относительно упорядоченный вид, он сбежал в туалетную комнату, не забыв отправить Вагнера на первый этаж приводить себя в порядок и заодно приготовить завтрак. Включив воду, Малфой сел на бортик ванной, набрал полные ладони и плеснул в лицо. Помогло не очень.

— Как же это я так? — спросил Драко у своего отражения в зеркале. Отражение предсказуемо не ответило.

Когда комнату заволокло паром, Малфой влез под душ и вымылся так тщательно, словно в его распоряжении не было магии с ее возможностями. Он тер себя мочалкой до тех пор, пока кожу не начало саднить, и она не приобрела ярко-красный цвет.

Драко сам не знал, что именно старается смыть — похоже, воспоминания прилипли к нему намного сильнее, чем тоненькая пленочка засохшей спермы, перемешанной с любовным потом. Во всяком случае, она смывалась водой без особых усилий.

— Я сошел с ума, — бормотал Драко, вытираясь любимым полотенцем, реквизированным в свое время у Дадли. — Надо бежать отсюда немедленно, пока я не сломал мозги окончательно, пытаясь понять, с кем имею дело. Поттер так себя никогда не вел. Он в принципе не умеет так себя вести в постели, не научился.

Значит, это и правда не Поттер. Тогда почему Харальд так на него похож, если не считать лица? Действительно мамашка нагуляла? Но он же похож на Поттера как брат-близнец. Не бывает такого сходства, если матери разные. Не-бы-ва-ет! Нет, надо бежать и немедленно!

Вместо этого он оделся, выпутал из наволочки волшебную палочку, про которую совершенно забыл, и спустился в гостиную, где вкусно пахло тостами с сыром и свежезаваренным кофе.

“Поттер бы никогда…” — подумал Драко и сел за стол. Вагнер устроился напротив, глядя на Малфоя сияющими глазами.

— Ешь, — буркнул Драко, пытаясь понять, что именно вызвало это сияние — утренний сногсшибательный секс или исправно действующее заклятие.

Тосты исчезли с тарелки стремительно, а Малфой некстати вспомнил, что Поттер терпеть не мог тосты с сыром, предпочитая на завтрак ветчину и яйца. И огромную кружку сладкого чая вместо черного кофе.

За окном снова застучал в подоконник надоевший за несколько дней мелкий дождь, и Драко, украдкой поглядев на Вагнера, с наслаждением жующего остатки тоста, мрачно сказал:

— Не вздумай в следующий раз снова на меня лезть, ты понял? — Харальд кивнул, Малфой помолчал и добавил: — Без разрешения.

Он очень не хотел признаваться самому себе, что такого удовольствия не испытывал ни с кем раньше: ни с Кингсли, ни со случайными любовниками, ни — тем более — с Поттером. И что при одной только мысли о повторении в лицо бросалась кровь, в паху начинало приятно тянуть, а мышцы ануса сжимались от предвкушения.

Пока Харальд суетился, убирая со стола, Драко грыз ногти и раздумывал, чем заняться. Очень хотелось вернуться в постель и продолжить то, что так прекрасно началось утром. Только на этот раз не сдаваться новому любовнику без боя, а взять то, что Драко намеревался взять с самого начала. И раз уж Харальду не повезло вырасти таким похожим на Поттера — отыграться на нем за все, как и планировалось вчера вечером. В конце концов, Малфой прекрасно чувствовал себя в любой позиции — хоть снизу, хоть сверху, вот только за последние шесть лет ему не довелось стать активным партнером ни разу. Если, конечно, не считать того месяца с небольшим, что прошел со времени побега.

— Эй, ты, — окликнул он Вагнера, и тот с готовностью обернулся, держа в руках пустую хлебницу. — Тебя когда-нибудь трахали? В зад, я имею в виду.

Харальд замер, потом отрицательно помотал головой.

— Нет, Дрейк. Никогда.

Малфой встал, окинул любовника тяжелым взглядом с головы до ног, словно оценивал — как это будет.

— Тогда пойдем. Получишь новый бесценный опыт, — и пристально посмотрел в безмятежные голубые глаза.

Вагнер немедленно бросил на пол хлебницу и чуть ли не бегом направился вверх по лестнице.

* * *

Около полудня, удовлетворенно прикрыв глаза, чувствуя затылком твердое плечо любовника и рассеянно поглаживая обнимавшую его руку, Драко лениво размышлял, как так получилось, что он вновь оказался снизу, если все планировалось совсем наоборот.

Он твердо помнил, как велел Харальду раздеться, уложил в постель лицом вверх, уселся ему на бедра и принялся разглядывать и трогать. Физически Вагнер оказался сложен неплохо — как и Поттер — но в какой-то момент Малфой сообразил, что не помнит, была ли у Поттера вот эта родинка. И был ли его живот таким же чувствительным к прикосновениям. И какого цвета ареолы сосков — коричневатые или все-таки розовые?

Вот член Драко изучил прекрасно, потому что за шесть лет сделал сотни минетов. А всего остального — не помнил. Не было у Малфоя в его прошлой жизни с Поттером потребности в ласках, когда запоминается каждая черточка и каждый изгиб. Отсутствовало желание узнавать, как отзывается на поцелуй или осторожное прикосновение тело возлюбленного, поскольку не было самой любви. А была сделка, по итогам которой Драко всего лишь исполнял свои обязанности.

Прикасаться к Харальду оказалось приятно и волнительно. В нем ощущалось некое животное начало, чрезвычайно Драко возбуждавшее. Словно он имел дело с прирученным тигром. Или даже со львом. Привкус пьянящей опасности, хотя Малфой не представлял, чего бы мог опасаться маг, имеющий дело с обычным магглом. Он практически убедил себя в том, что Вагнер — обычный маггл. Ведь существуют же на свете двойники известных людей, между тем даже не являющиеся родственниками по крови.

Но пока Драко таким образом размышлял, Харальд, не желавший лежать бревном, тоже принялся изучать тело своего хозяина и добился потрясающих успехов. Мысли у Малфоя исчезли очень быстро, оставив вместо себя пустоту в голове, пылающие щеки, разливающийся под кожей жар и томительное желание ощутить внутри горячую толстую плоть. Что Драко — на правах повелителя глупых магглов — и осуществил, благо флакон с любрикантом оказался в пределах досягаемости безо всякого волшебства.

Вздохнув, Малфой повернулся удобнее, уткнувшись носом в шею Вагнера, расслабленно взиравшего в потолок. Ладно, не последний раз. Сегодня двадцать седьмое августа, на тридцатое назначена встреча в Лютном переулке, где Малфой должен получить нелегальный порт на континент. За оставшиеся три дня Драко успеет лишить Харальда анальной невинности. И свести счеты за его братца, да, обязательно.

После полудня распогодилось, и Драко решил прогуляться с Вагнером в Бристоль. Он и сам не знал — зачем. Но внезапно захотелось посидеть в каком-нибудь пабе не одному, а с кем-то. Кто, в конце-то концов, мог увидеть здесь Малфоя, пьющего пиво за одним столом с магглом? Это в магическом Лондоне Драко знала каждая сова, а в Бристоле до него никому не было никакого дела. Кстати сказать, сов артефакт тоже прекрасно отваживал, скрывая магическую ауру хозяина и не давая почтарям отыскать адресата. Драко злорадно усмехнулся, представив, как птицы возвращаются в Малфой-мэнор с нераспечатанными посланиями. И как злится отец.

Расправившись с детскими страхами и детским же преклонением перед родителями, Малфой как-то сразу утратил и уважение к Люциусу, переоценив — и обесценив в собственных глазах — большинство его поступков. К матери Драко относился намного лучше, прощая со снисходительностью взрослого сына. В ошибках мужа Нарцисса была совершенно не виновата, а ее слепая любовь… Что ж, по мнению Драко она являлась не самым большим пороком.

— Как ты относишься к своим родителям? — спросил он Харальда, с удовольствием потягивающего светлое пиво и глазеющего на посетителей паба.

Вагнер поперхнулся соленым сухариком, закашлялся, удивленно взглянул на Драко.

— А как к ним можно относиться? Они мои родители, я их люблю. А у тебя разве иначе?

— Не знаю, — Малфой повертел почти пустой бокал, размазал пальцем мокрый след на темном пластике столика. — Мать люблю, а отца… Не знаю. Жалею, наверное.

— Он что, болен? — осторожно поинтересовался Харальд. — Или у тебя с ним плохие отношения?

— Здоров как бык, — Драко допил пиво и отодвинул бокал в сторону. — Сто пятьдесят лет проживет. И отношения у нас с ним нормальные.

— Поэтому ты ушел из дома, — Вагнер кивнул и прикусил губу, словно жалея о вырвавшихся словах.

— С чего ты взял? — Малфой подозрительно посмотрел на него. — Что за глупые домыслы?

— Ну… — Харальд потупился, разглядывая на пластике что-то, заметное только ему. — Ты не работаешь, живешь у Ди. Если бы дома было все нормально — жил бы там, с родителями. Или в своей квартире.

— Ерунда, — категорично заявил Драко. — Просто я собрался немного попутешествовать. С деньгами у меня проблем нет. Хочу через несколько дней поехать в Италию, там тепло, бархатный сезон. Солнце, вино, море. Поживу в Неаполе месяц-другой, потом, может быть, съезжу еще куда-нибудь. В Испанию, например. Или даже в Австралию. Там как раз начнется весна.

— В Италию? — несколько растерянно переспросил Харальд. — А… я?

— А что — ты? — рассудительно ответил Драко. — Хочешь со мной? Я подумаю. Если ты мне не успеешь надоесть — возьму с собой. Сходи еще за пивом.

Вагнер отправился к стойке. Драко откинулся на спинку стула, дотянулся до блюдца с сухариками, кинул один в рот. Пожалуй, это была неплохая идея — взять с собой новоприобретенного любовника. Память ему потом подчистить можно, чтобы не свихнулся от перемещения в пространстве безо всяких самолетов и поездов. Маггл под боком — это удобно. Не самому же Малфою ходить по магазинам и готовить себе завтраки. Под Империусом Вагнер к любому волшебству отнесется как к должному, а Обливиэйт, когда Драко решит с магглом расстаться, избавит того от воспоминаний, а Малфоя — от возможных проблем.

Маггловское пиво нравилось Драко намного больше сливочного. Особенно темное. Он распробовал хмельной напиток достаточно давно, во времена, о которых не любил вспоминать, потому что они были связаны с Темным Лордом и его безграничной властью над жизнью и смертью семьи Малфоев. Тогда Пожиратели Смерти еще пытались таскать Драко с собой в рейды по маггловским городишкам, но он упорно сбегал и просиживал ночи в пабах, дожидаясь, когда можно будет вернуться. Никакие угрозы, никакие посулы не могли заставить его пытать и убивать. Объясняя свои отказы нежеланием мараться в грязной крови, Драко неизменно вспоминал слова покойного Дамблдора: ”Драко, вы же не убийца”, — и с горечью понимал, как прав был директор.

Однако темные времена прошли, а любовь к темному пиву осталась, и Малфой не считал нужным от нее отказываться. С Кингсли он этой любви не стеснялся, Поттеру никогда о своем пристрастии не говорил. И, вырвавшись на свободу, чуть ли не каждый вечер отрывался по полной программе. Хмель Драко не брал или почти не брал. Так что после трех-четырех выпитых пинт Малфой мог еще полночи прогулять или до утра прокувыркаться в постели с каким-нибудь парнем.

Но сегодня Драко захмелел быстро и неожиданно. Окружающий мир потерял отчетливость и расплылся, а лицо Харальда, сидевшего напротив, стало вдруг чертовски симпатичным.

— Знаешь, — заплетающимся языком сообщил Вагнеру Малфой. — Я ведь не просто так решил оставить тебя при себе. Ты очень похож на одного придурка. Когда-то он мне нравился, давно, очень давно. Но у него всегда были какие-то дела. Он, видишь ли, вечно спасал мир…

— Спас? — серьезно поинтересовался Харальд.

— Спас, — уныло сообщил Малфой. — Он спас мир, женился на дуре, наделал ей детей. Он вообще добился всего, чего хотел. Мы жили с ним шесть лет, а потом мне так надоело… Ну вот ты бы смог жить с человеком, который смотрит на тебя, как на домашнее животное? Приходит три раза в неделю — по графику. Понедельник, вторник, четверг, ровно в десять вечера, словно у него в заднице часы. И в девять утра уходит. Уик-энд он всегда проводит с семьей, зато если какой-то прием — ты обязан там присутствовать наравне с его женой. И все кругом знают. И молчат. В спину хихикают, но в глаза молчат. А ему на все было наплевать — представляешь?

— Представляю, — помолчав, ответил Вагнер. — Это ты от него ушел?

— Я ото всех ушел, — Драко махнул рукой и опрокинул бокал. — От него, от родителей. Надоело быть любимой болонкой. С бантиком на хвосте.

Он опустил подбородок на скрещенные запястья. Голова кружилась, но стало ощутимо легче, словно, выговорившись, Малфой избавился и от опьянения, и от воспоминаний.

Домой они вернулись под вечер. Причем Харальд пришел своими ногами, а Драко был свален на диван с его плеча. Малфой плохо помнил, когда успел так сильно надраться, что любовнику пришлось ловить такси. В противном случае Драко рисковал отрубиться за стойкой очередного паба или в салоне автобуса.

От выпитого Малфоя мутило, но соображал он сносно, разве что немного путанно. Пока Дадли суетился с кофе, Драко потребовал от Харальда горячую ванну и грелку в постель. Потом, подумав, заменил грелку на самого Вагнера.

— Грелка остывает, человек — нет, — и добавил вполне, на его взгляд, логично: — Если он, конечно, не труп.

Уточнение почему-то заставило Харальда рассмеяться, а следом за ним захихикал и Дадли. Драко хотел рассердиться на рабов, заставить их в наказание сделать что-нибудь болезненное, но тут ему срочно потребовался тазик и мокрое полотенце на лоб.

Все это было очень необычно, совершенно не напоминало привычное легкое опьянение после темного пива. Отплевавшись и прополоскав рот водой, Драко лег на диван, прижимая мокрое полотенце к пылающему лбу. Он практически пришел в чувство, но чувствовал себя слабым, как новорожденный щенок.

— Ты не помнишь, что мы такое ели? — хрипло спросил Малфой у Харальда, сидевшего рядом на диване. — Очень похоже на отравление.

— Похоже, — согласился Вагнер, снял со лба Драко полотенце, помахал им, чтобы охладить, и вернул компресс на место. — Между прочим, я отговаривал тебя есть те устрицы. Но ты уперся и съел все восемь штук.

— Я их люблю, — Драко попытался произнести это капризно, но вышел мучительный стон. — Я не люблю креветки, кальмаров, омаров. Я вообще равнодушен к деликатесам. Только устрицы.

— И пиво, — хмыкнул Вагнер.

— Пиво не деликатес, — возразил Дадли. — Пиво я и сам люблю. А устрицы гадость, Рита как-то уговорила меня попробовать…

Упомянув бывшую подругу, Дурсль погрустнел и ушел на кухню заедать печальные воспоминания пиццей. Харальд погладил Драко по ноге.

— Тебя отнести в ванную? Ты хотел полежать в горячей воде.

Драко приоткрыл один глаз. Против ванны он не возражал, против того, чтобы его туда доставили — тоже. Голова была уже почти ясная, но тело все еще оставалось слабым. Находись Драко в Малфой-мэноре — выпил бы зелье и через минуту забыл об отравлении. Но в имении некому было осторожно стаскивать с Драко одежду, поднимать на руки, нести на второй этаж и аккуратно укладывать в ванну, полную душистой пены. И никто там — в Малфой-мэноре — не лил на ладони тягучий гель, не водил ими по телу, моя и лаская одновременно, не подбирался бесстыжими пальцами к паху. Так что Драко решил про себя, что предпочитает страдать от несвежих устриц и передозировки пива. Его никогда раньше не таскали на руках — разве что отец в раннем детстве, но Драко этого не помнил, — и ощущения оказались захватывающими.

“Имею право, — сказал он себе, отдаваясь чужой нежности. — Три дня за тридцать лет, не так уж и много, я считаю. А потом мы поедем в Италию. Или в Ниццу. Я последний раз был в Ницце в тринадцать лет — пора освежить воспоминания. В Европе меня гарантированно никто уже не найдет. Впрочем, может быть, никто и здесь не ищет, и я зря торчу тут в ожидании портключа”.

— Можешь подняться? — голос Вагнера прервал мысли Драко. — Надо смыть мыло.

Харальд был мокрый, красный и очевидно возбужденный. Малфой лениво протянул руку, пощупал того между ног, фыркнул.

— А на тебя пиво не подействовало, я вижу.

Впрочем, нескромные прикосновения и самого Драко заставили переключиться с мыслей о романтическом путешествии на более приземленные — о сексе. Состояние не позволяло ему взять на себя активную роль, так что Малфой благополучно отложил лишение Вагнера невинности на утро. Кое-как поднявшись на ноги, он велел:

— Можешь меня ополоснуть и отнести в постель. Вымоешься сам и придешь ко мне.

— Хорошо, — кротко ответил Харальд, но Драко показалось, что тот ухмыльнулся.

Уснул Малфой, едва голова коснулась подушки. И поэтому не видел, как вернувшийся через полчаса в комнату Вагнер присел на край кровати, долго всматривался в его лицо, а затем наклонился и нежно поцеловал в розовую со сна щеку.

* * *

Первым чувством, которое испытал Драко, открыв глаза, была паника. Сначала Малфой не разобрался в ее истоках и отчаянно принялся соображать, что же его так испугало. Потом вспомнил — вчера он забыл про Империо. Конечно, заклятие не развеивалось бесследно, но ощутимо ослабевало, если его не поддерживали. За Дурсля Драко не опасался — тот по натуре был подобострастен, но вот Харальд выглядел человеком свободолюбивым. А значит, за Империусом следовало следить очень тщательно, чтобы маггл не вышел из-под контроля.

Подскочив на кровати, Драко зашарил взглядом по комнате. Одежда висела на стуле, аккуратно сложенная и вычищенная. Малфой понятия не имел, кто принес его вещи, но на столе, рядом с кошельком, носовым платком и брелоком с дракончиком — трансформированным в невинную безделушку артефактом, — лежала палочка. Драко сжал ее в кулаке, снова лег и до подбородка натянул одеяло.

На лестнице раздались шаги, дверь скрипнула, и по комнате разлился упоительный аромат кофе, свежеприготовленных тостов и растопленного сливочного масла. Драко сглотнул слюну.

Вагнер поставил поднос на стол, повернулся к окну, раздергивая занавески. Малфой воровато вытащил руку с зажатой палочкой и торопливо произнес: “Империо!”, вкладывая в заклятие весь свой страх и все свое желание подчинить Харальда.

Мерлин знает, что почувствовал Вагнер. Отпустил занавеску, медленно повернулся. Его лицо ничего не выражало, и на какое-то мгновение Драко пожалел о сделанном. На единую секунду задумался, как хорошо бы было, оставайся с ним Харальд добровольно. Он ведь и сам прекрасно помнил, каково это — по приказу и насильно.

Но раскаяние мелькнуло и пропало. Драко сунул палочку за резинку трусов, вылез из кровати, босиком дошлепал до стола и ухватил тост, обильно политый маслом. Обжигаясь, откусил горячий хлеб, облизал губы. Вагнер молча налил в чашку кофе из кофейника, подвинул ее ближе к Малфою. Тот благодарно промычал, от наслаждения прикрыв глаза. Память о вчерашнем вечере, закончившемся довольно неприятно, быстро выветривалась из головы, уступая место предвкушению нового дня и всех тех удовольствий, которые он нес с собой.

— Сам завтракал? — поинтересовался Драко, покончив с тостами и с кофе.

— Нет, — безразлично ответил Харальд. — Не завтракал.

— Ну так иди и поешь, — великодушно разрешил Малфой. — Потом мы с тобой поедем в центр, купим кое-какие вещи мне. И тебе тоже.

— Хорошо, — все так же безразлично ответил Вагнер, и Драко недовольно нахмурился.

Такая безропотная покорность ему совсем не нравилась. Малфоя намного больше устраивал Вагнер веселый, Вагнер любопытный и Вагнер чувствующий. С Вагнером равнодушным было слишком скучно.

“Пожалуй, с силой заклятия я переусердствовал, — подумал Драко, глядя в спину уходящего Харальда. — Надо будет завтра учесть. Пешка с глазами мне не нужна абсолютно, я хочу рядом нормального человека, просто ни в чем мне не противоречащего. С которым есть о чем поговорить днем, и есть чем заняться ночью”.

В центр они ехали в молчании. Харальд смотрел в сторону стеклянными глазами, на вопросы отвечал односложно, и Драко вскоре надоело его допрашивать, хотя тему для разговора он выбрал интересную — так ему казалось.

Но Вагнер о себе рассказывал скучно, без понуканий быстро замолкал, и Малфой узнал только, что жена сбежала с любовником и детьми куда-то в Европу, не сказав ни слова даже родителям. Что учился Харальд в какой-то школе имени Святого Брутуса (имя не говорило Драко ровным счетом ничего), закончил ее довольно средне, а затем стал работать в фирме отца.

С интересом Вагнер рассказывал только о дрелях. За десять минут Драко узнал, что дрели бывают безударные, ударные, алмазные, миксеры, угловые, шуруповерты… Малфой оборвал лекцию одним злым “заткнись!” и дальше уже молчал сам, сердито разглядывая дома за окнами автобуса.

В магазине одежды Малфой оживился. Он вообще любил то, что магглы называли емким и щекотным словом “шопинг”. Шататься по бутикам и огромным универсальным магазинам он мог долго, не замечая летящего времени.

Через пару часов Харальд оказался увешан пакетами и сумками. Они купили две осенние куртки, с десяток упаковок нижнего белья, носки, галстуки, несколько свитеров, три пары брюк, две пары кроссовок (удобную обувь Драко ценил независимо от того, делали ее маги или магглы). В ювелирном магазине Драко соблазнился золотыми запонками с хризолитом, булавкой для галстука и, поразмышляв, расщедрился на часы для Вагнера — модные, без цифр, с широким, но изящным браслетом. Харальд неожиданно смутился, долго бормотал слова благодарности, и в порыве благородства Малфой купил часы еще и Дадли — подешевле, но тоже неплохие. Сам он признавал только карманные часы-луковицу, доставшиеся ему от деда. Они открывались с приятным перезвоном, а точностью могли поспорить с Биг-Беном.

Пообедать они зашли в пиццерию. Это был единственный вид фастфуда, который Драко нравился.

Разглядывая Харальда, с аппетитом уминавшего свой кусок, Малфой все отчетливее испытывал желание схватить любовника за руку, наплевать на все предосторожности и конспирацию, аппарировать в дом Дурсля и немедленно заняться развратом.

Вагнер облизывал губы, перепачканные соусом и сыром, хлебал кошмарную кока-колу и был, видимо, абсолютно доволен жизнью. Драко кусок в горло не лез, а привычные и удобные маггловские джинсы безобразно жали в паху.

“Да что же это такое, — с обидой думал он, давясь своей порцией. — Мне что, нравится этот маггл? Бред. Тем более, он так похож на Поттера. Но тогда с какой стати он меня так возбуждает? Мерлин-заступник, шесть лет мечтал освободиться от Поттера — и ради чего? Чтобы встретить его маггловскую копию и думать о том, что до вечера еще несколько часов? Собственно, а почему я должен ждать до вечера? Вещей я Харальду накупил достаточно, теперь он может с чистой совестью отправить на помойку этот свой дурацкий свитер, дурацкую рубашку в клетку и не менее дурацкие бесформенные штаны. Поесть мы поели — больше нас тут ничто не держит. Можем вернуться домой и спокойно идти в постель”.

От этой мысли Драко повеселел и даже позволил себе пару глотков кока-колы.

Дома их ждал печальный Дадли, проводивший время с бутылкой виски. То, что Дурсль любит выпить, Малфой знал, так что увиденное его не удивило. Удивил печальный вид и красные, словно заплаканные, глазки.

— Ди, — изумленно сказал Вагнер, бросил пакеты на пол и торопливо подошел к Дурслю. — Что случилось? Что-то с родителями?

— Маргарет, — всхлипнул Дадли. — Мы познакомились с ней несколько лет назад примерно в это время, на карнавале в Лондоне. Это были самые счастливые дни в моей жизни, Харальд. Я всегда плачу, когда вспоминаю об этом.

— Что еще за карнавал? — недовольно спросил Драко. — Первый раз слышу.

— Карнавал Ноттинг-Хилл, — пояснил Вагнер и решительно отнял у Дадли полупустую бутылку. — Хватит тебе уже… Довольно веселое мероприятие, неужели никогда не слышал? Его устраивают в последнее воскресенье августа, и он идет два дня. Шум, гам, танцы, песни, маски и всевозможные хулиганства в рамках разрешенного полицией. Очень весело, Дрейк.

— М-да? — задумчиво переспросил Драко. — То есть он начинается завтра, я правильно понял?

— Завтра детский день, — Харальд убрал бутылку в бар. — Будут яичные и мучные бои, молодежные ансамбли, скетчи, клоунады. А для взрослых карнавал начнется в понедельник.

— Ясно, — Драко подошел к Дадли. — Отвезешь нас завтра в Лондон. А это тебе подарок от меня. За то, что ты хороший парень.

Выражение “хороший парень” Малфой подцепил из телевизора. Он с удовольствием смотрел все подряд, включая боевики, а там герои делились на “хороших парней” и “плохих парней”. Почему-то Драко такие определения ужасно нравились. Он цеплял их на знакомых людей и веселился. Лорд Волдеморт был, без сомнения, “плохим парнем”. Сейчас, спустя годы после войны, это смешило Драко до слез. “Плохой парень по имени Волдеморт” — честное слово, это могло бы стать отличным названием для маггловского боевика.

Дадли расчувствовался, но его попытку пасть на колени и облобызать хозяину ботинки Драко пресек в зародыше. Хлопнул Дурсля по плечу и велел сидеть, где сидел. Затем повернулся к Харальду.

— Поищи у своего брата какую-нибудь подходящую сумку для вещей, сложи туда все аккуратно. Да, оставь те вещи, в которые переоденешься.

Вагнер послушно кивнул и ушел куда-то в прихожую. Малфой слышал, как он там громыхал какими-то коробками и тихо чертыхался. Сев в кресло, Драко вытянул уставшие ноги. Все же аппарация имела много преимуществ перед хождением. Шататься полдня по магазинам было приятно, а вот возвращаться, сытно пообедав в пиццерии, — уже не очень.

Харальд появился из прихожей с довольно большим баулом, на котором крупными белыми буквами было написано название какой-то фирмы и нарисована прыгающая кошка. Или какой-то другой зверь — вникать Малфой не стал.

— Пойдет? — спросил перепачканный пылью Харальд, и Драко благосклонно кивнул.

— Вполне.

Он вдруг вспомнил, что они забыли купить Вагнеру бритвенные принадлежности и такую необходимую мелочь, как лосьоны-одеколоны. Отдавать свое Драко не хотел — бритвой он не пользовался, для очистки лица от хилой растительности использовал магию, зато косметику выбирал придирчиво.

“В Лондоне купим”, — решил Драко, а вслух спросил:

— Ты приличные отели в том районе знаешь?

Вагнер изумленно поднял брови:

— Да там за три месяца вперед все снято. И не проедем на машине, движение перекрывают.

— Ну не там, — Малфой пожал плечами. — Поблизости.

— Сколько звезд? — деловито спросил Харальд, и на этот раз уже Драко удивился.

— Каких звезд? Не морочь мне голову, я хочу остановиться в хорошем отеле, а не в какой-нибудь ночлежке.

Харальд улыбнулся.

— «Хилтон Кенсингтон» вполне подойдет. Очень приличное место, но не уверен, что там будут свободные номера.

Драко прищурился.

— Для меня найдутся, не сомневайся.

Улыбка Вагнера растаяла, Малфой отвернулся и потянулся за пультом телевизора. Бросил через плечо:

— Иди, собирай вещи.

Ему не терпелось оказаться в постели с любовником. Но демонстрировать магглу свое нетерпение и заинтересованность в сексе? Драко предпочитал выдержать характер.

Впрочем, хватило его ненадолго. Уже через час глупое шоу по телевизору наскучило. Дадли храпел на диване, в душе наверху шумела вода — видимо, Вагнер после упаковки вещей отправился мыться. Это было Малфою на руку — на всякий случай он укрепил свою власть над Дадли еще одним Империусом, хотя в этом не имелось особой необходимости. Ну а Харальд мог подождать, Драко рассчитывал наложить на него Империус ранним утром, когда Вагнер будет еще спать.

Харальд оставил для Драко только комплект белья, чистые носки, новые брюки, рубашку и куртку. Остальное было аккуратно сложено в сумку. Сверху лежали коробочки с купленными драгоценностями. Малфой довольно улыбнулся и прислушался: шум воды прекратился, Вагнер копошился за дверью, что-то неразборчиво напевая. Мотивчик был простенький и смутно знакомый.

Драко не стал ломать голову — радио у Дадли бормотало весь день, настроенное на какой-то музыкальный канал, подцепить что-нибудь прилипчивое было очень легко. Гораздо больше его занимало, почему Харальд моется в его ванной, а не внизу. Но ругаться по такому мелкому поводу не стоило — утром Малфой собирался покинуть дом Дурсля навсегда. Брать с собой Вагнера в Италию или нет, он еще не решил, но соблазн креп с каждой минутой. К тому же у Драко имелся веский довод — он все еще не отымел братца Поттера, как планировал изначально.

Розовый и взлохмаченный после душа Харальд вызывал желание стянуть с него безразмерный халат Дадли, облапать с ног до головы теплое влажное тело и сделать что-нибудь очень непристойное. Засмотревшись на любовника, Драко еле-еле вспомнил, что сам еще не мылся, почему-то уступив очередь магглу. Впрочем, тот не спрашивал разрешения — видимо, счел это само собой разумеющимся. Попахивало пренебрежением к хозяину, но Малфой закрыл на это глаза. Прямого приказа не было — так что своеволие не стоило расценивать как непослушание. Драко ограничился тем, что запустил руку под халат Харальда, погладил горячее бедро и прошептал в заалевшее ухо:

— Ложись в постель, я скоро приду.

Был еще ранний вечер, а потому Малфой не опасался, что любовник заснет. Задремлет — так никогда не поздно разбудить. К тому же его занимал один интересный вопрос, который Драко все собирался задать, но постоянно забывал.

Тщательно вымывшись, Драко на всякий случай произнес очищающее заклинание — кто знает, как там повернется дело, тем более, с Вагнером ему нравилось быть снизу. Малфой уже дважды использовал заклятия чуть ли не в процессе, и просто чудо, что маггл до сих пор не обратил внимания на загадочные слова, которые в интимные моменты бормотал любовник. Никакой гарантии, что он и в третий раз их не заметит, не было. А Обливиэйты Драко не любил. Он даже Дадли решил не подчищать память после приезда в Лондон. У Дурсля не было друзей — так пусть сохранит о Малфое хорошие воспоминания. Не так много оставалось в этом мире людей, способных вспомнить о Драко как о друге.

Ему самому казалось странным, что его отношение к магглам так радикально изменилось. Но общаясь с ними в течение полутора месяцев, Драко не мог не признать, что в большинстве своем магглы вполне приличные люди. Конечно, в их мире тоже хватало уродов — но ведь и в магическом жила такая дрянь, как, например, Уизли. Жила, плодилась и позволяла себе снисходительно смотреть на таких, как Малфои.

“Наверное, они там вздохнули с облегчением, когда я исчез, — думал Драко, вытираясь. — Особенно рыжая. А уж как ее братец обрадовался, я даже представить не могу. В последнее время его просто корежило при виде меня. Еще бы — у Поттера уже трое детей, а он все так же три дня проводит в Малфой-мэноре. Жаль, я не видел их рож, когда они узнали о моем побеге. Интересно, отца сильно перекосило, или он все же смог сохранить лицо перед нашим Героем?”

Воспоминания о магическом мире ностальгии не вызывали, что не могло не радовать. Впрочем, по матери Драко изредка скучал. А вот по всему остальному — нет. Сейчас ему даже казалось, что Харальд совершенно не похож на Поттера. То есть что-то общее есть, конечно, но различий намного больше. Разве Поттер был способен приносить завтрак в постель? А ведь Вагнер сделал это по личной инициативе, а не по приказу. И на руках вчера в ванную отнес — тоже сам, а не по требованию Драко. А как он бегал с тазиком и компрессом? Поттер бы и зада с кресла не поднял, даже умирай Малфой у его ног.

“Возьму с собой, — решил Драко, выходя из ванной. — Заберу у Горбина портключ, велю Харальду ничему не удивляться — и в Италию, в Неаполь”.

Вагнер спал, как убитый. Драко растерянно потряс его за плечо, но добился только тяжелого вздоха и отмашки вялой рукой, словно от надоедливой мухи. Конечно, можно было рассердиться, разбудить любовника и сделать с ним все, что собирался. Вместо этого Драко осторожно залез между Харальдом и стенкой, натянул одеяло и закрыл глаза.

Проснулся он от легких поглаживаний по бедру. Потянулся, обнял любовника за шею, прижался губами к горячей щеке, пробормотал:

— Сколько времени?

— Полночь пробило недавно, — негромко отозвался Вагнер. — Я тебя разбудил?

— Нет, — фыркнул Драко. — Я все еще сплю. Так что продолжай.

Харальд тихо засмеялся, прижимая Малфоя к себе. Судя по твердому и горячему, упирающемуся в бедро Драко, Вагнер выспался и был готов ко многому. Эта мысль вызвала в Малфое прилив ответного возбуждения. Он повернулся на бок, выгнулся, давая понять, что ждет продолжения. Ни командовать, ни распоряжаться не хотелось. Хотелось ласкаться, говорить на ухо любовнику всякие глупости и получать удовольствие. Взаимное, насколько Драко уже успел понять.

Ладонь Харальда немедленно легла на ягодицы Малфоя, стиснула, погладила, подтолкнула вперед. Губы скользнули по шее, заставляя жмуриться от щекотки и негромко хихикать. Уткнулись в ключицу, прижались там, опаляя дыханием. Малфой длинно вздохнул, откидывая голову, гладя Харальда по спине, по шее, по встрепанному затылку. Было очень хорошо — тепло, уютно, нежно. В животе приятно замирало от каждого поцелуя и прикосновения, а от предвкушения дальнейшего волоски на теле вставали дыбом, кожа покрывалась мурашками, а между ног жарко и сладко тяжелело. И очень хотелось верить, что все ласковые слова, все нежности, все поцелуи — не под влиянием Непростительного заклятия, а добровольны. И предназначены ему, Драко Малфою.

Обнимая Харальда руками и ногами, прижимаясь горячей и влажной щекой к такой же влажной и горячей щеке, всей кожей, каждой мышцей и каждым нервом чувствуя магию взаимного желания, токи возбуждения, пронизывающие тела, Драко отчетливо понял, что никаких Империусов больше не будет. Это нельзя украсть, к этому нельзя вынудить — это можно получить только по доброй воле.

Когда за стенами крохотной спальни нет мира, нет пространства, нет времени. Когда вздох короче мгновения, а выдох растягивается до бесконечности. Когда между двумя ударами сердца умираешь и рождаешься вновь. Когда прошлого нет, и будущего нет тоже, а существует только блаженное “сейчас”.

Лишь в эти минуты, спустя годы после школы, Драко по-настоящему понял, почему Империус относится к Непростительным. Понял, ужаснулся себе и поклялся — никогда… никогда… никогда больше!

“Я все ему расскажу, — думал Драко, хотя вряд ли его мысли можно было назвать связными. Слишком часто ему приходилось отвлекаться на поцелуи и ласки. — Потом, когда получу портключ. Он брат Поттера, значит, знает о магии. Не поверит — покажу несколько чудес. О заклятии, конечно, ни слова. Ни к чему. Но если Харальд согласится остаться со мной — это будет его решение, а не мой приказ”.

Они уснули снова где-то в середине ночи — так и не сумев выпустить друг друга из объятий. Перед тем как окончательно отключиться, Драко потерся виском о сильное плечо любовника и пробормотал сквозь наплывающую дрему:

— Ты веришь в любовь, Харальд? Чтобы с одним и на всю жизнь?

— Не знаю, — помолчав, сказал тот. — А ты?

Ответа он так и не дождался — Малфой уснул раньше, чем сообразил, о чем спросил.

* * *

Разбудил их Дадли, топочущий под дверью.

— Дрейк, ты хотел ехать в Лондон. Уже восемь утра, Дрейк.

— Ох, Мерлин-заступник, — Малфой отчаянно зевнул и прикрыл рот ладонью. — Встаем уже.

Дурсль загрохотал вниз по лестнице. Глядя на зевающего Драко, Вагнер тоже широко зевнул и засмеялся.

— Может, ну его? Поедем вечером, какая разница. Все равно наш день только завтра.

— Нет уж, — Малфой решительно мотнул головой. — Пока доедем, пока я… кхм… уговорю портье, пока устроимся. Я еще хочу там погулять.

Он полез через Харальда, но тот обхватил его за пояс, повалил на себя, прижался губами к плечу. Драко тут же расхотелось куда-то ехать, потому что лежать на Вагнере — теплом, даже жарком после сна — было намного приятнее, чем вставать, тащиться в душ, завтракать, лезть к Дадли в машину и два часа трястись до Лондона. Ну, не трястись, но все равно…

Дадли дал им полчаса, а затем опять заныл под дверью:

— Дрейк, ну ты же собирался, Дрейк, ну чего вы там…

К этому времени Малфою было наплевать на Дурсля, на Лондон, на карнавал и на Италию тоже. Он кусал губы, постанывал, тыкался лбом в съехавшую набок подушку и думал только о Харальде, размеренно и сильно двигавшемся сзади. Глаза щипало от мелких капелек пота, в горле пересохло, по члену уверенно двигалась рука любовника, так что Малфою были совершенно безразличны страдания Дадли. Ему вообще было сейчас безразлично все на свете — разница в статусах, побег, истончившееся заклятие подчинения и собственный, непристойный по меркам Малфоев, вид.

В Лондон они выехали далеко за полдень. Драко привалился к плечу Харальда и опять вспомнил про свой незаданный вопрос.

— Откуда у тебя этот медальон на шее?

От медальона фонило магией. Несильно, но ощутимо. Драко почувствовал это еще в их первый раз — легкие уколы, отзывающиеся щекоткой в пальцах. Такой фон имели все магические вещи, даже обычные колдографии.

— От матери, — Харальд обнял Драко за плечи, прижал к себе. — Сказала — оберег от сглаза и всякой гадости. Я в такое не верю, но таскаю, чтобы не обидеть.

— Понятно, — Драко прикрыл глаза. — Что, совсем не веришь?

— Ну, — Харальд пожал плечами, и Малфой устроился удобнее, — я не знаю. Мой брат утверждает, что он волшебник. Ну так он же немного того, ненормальный.

— А со мной в детстве история приключилась, — подал голос Дадли с водительского места. — Пошли мы в зоопарк в Лондоне с родителями и другом. Заглянули в террариум. Вдруг — бац, стекло исчезло, и оттуда змея, прямо на меня!

— За дорогой следи, — лениво напомнил Драко. — С какой стати стекло должно было исчезнуть?

— Не знаю, — толстые плечи Дадли поднялись и снова опустились. — Я слежу, Дрейк, ты не волнуйся. А про стекло я смутно помню. Может, оно там просто было не до потолка, вот змея и выползла, а я со страху не понял.

— Или тебе приснилось, — негромко сказал Вагнер.

— Может, и приснилось, — согласился Дадли. — Я не помню. Давно было.

Плохо выспавшийся Драко задремал под его бормотание и равномерное покачивание машины. Было неудобно — голова все время соскальзывала с плеча Харальда, и в конце концов Малфой лег, устроившись щекой на коленях любовника. Теплая рука принялась осторожно гладить его волосы, стало спокойно и уютно, и Драко уснул окончательно.

Снилось ему что-то очень хорошее. Солнце, шуршащий у ног прибой, терпкий вкус молодого винограда на губах, чьи-то сильные и нежные объятия. Драко улыбался, отрывал мелкие зеленые виноградины и честно делился ими с любовником. Он не видел его лица, но откуда-то знал, что это Харальд.

Никаких проблем с портье у Драко, разумеется, не возникло. Немного магии, много наличных — и Драко получил ключ от двухместной свиты. Куда отправят магглов, забронировавших этот номер заранее, его не трогало. Малфой спокойно обходился без удобств, если их не предвиделось, но когда имелась возможность их получить — не раздумывал. Так что без зазрения совести сунул портье две визитные карточки Дадли, заставив девушку увидеть в них два удостоверения личности Дрейка и Харальда Вагнеров. И точно так же не задумался, заставляя аннулировать чужую бронь. Дальнейшая судьба магглянки его не интересовала, как портье будет объясняться с оставшимися в дураках клиентами — тоже.

— Ну ты настоящий волшебник, — сказал Харальд, разглядывая Драко. — Здесь за полгода уже нет свободных мест.

— Случайность, — самодовольно ответил Малфой. — Просто повезло. Как этим пользоваться?

— Электронный ключ, — Вагнер взял карточку с магнитной полосой. — Вставляешь в замок — дверь открывается. Все элементарно.

Задерживаться в отеле больше двух суток Драко не собирался.

Забрав у Дадли сумку, он вручил ее носильщику.

— Спасибо, Ди. Ты отличный парень. Я уверен, что твоя Маргарет скоро поймет, кого потеряла, и вернется.

Расчувствовавшийся Дурсль полез обниматься, и Драко аккуратно похлопал его по широкой спине.

— Не забывай меня, Дрейк, — шмыгнув носом, сказал Дадли. — Будешь в Бристоле — заглядывай.

— Обязательно, — заверил Малфой. — Как только — так сразу.

Номер ему понравился, как и сам отель. Драко придирчиво облазил спальню и гостиную, повертел все краны в ванной комнате, проверил мягкость подушек и красоту вида из окна, а затем с наслаждением завалился на кровать, небрежно кинув на ковер кроссовки.

— Как ты это провернул? — похоже, Харальд никак не мог успокоиться. — Здесь же регистрация клиентов, а у меня и бумажки не потребовали. Она тебе так улыбалась, словно ты звезда английского футбола.

— Ревнуешь? — Малфой прищурился. — Успокойся, меня не волнуют девушки. Женщины и старушки тоже.

— Удивляюсь, — Вагнер аккуратно присел на край кровати. — Никак не могу понять — кто ты?

— Завтра расскажу, — Малфой тоже сел. — Поедим в ресторане отеля или пойдем в Сохо? Здесь куча итальянских ресторанчиков, французских кондитерских и просто забегаловок, где кормят дорого, но вкусно.

— Сейчас везде полно народа, — Харальд вздохнул. — Карнавал же.

— Тогда поедем к Темзе, — Малфой пожал плечами. — Или на Риджент-стрит. Мне все равно — где-нибудь да найдется свободный столик.

Свободный столик нашелся в небольшом кафе, где подавали только рыбные котлеты с чипсами и соусом. Харальд скривился, но Драко был так голоден, что не капризничал. Сделал заказ, добавил к нему по два пива для себя и для любовника и принялся с аппетитом уплетать ужин.

Вагнер покачал головой.

— Мне казалось, ты любишь более изысканную пищу.

— Ерунда, — заявил Драко с набитым ртом. — Я тебе уже говорил — я непривередлив и равнодушен к деликатесам. Разумеется, если мне во французском ресторане предложат выбирать между луковым супом и рыбой с картошкой, я выберу суп. Но здесь выбирать не из чего.

— А Дадли говорил, что ты не любишь фастфуд…

— Не люблю, — Малфой отхлебнул пива, слизнул пену с губ. — Но иногда делаю исключения. Впрочем, в МакДональдс я не пойду даже если буду умирать от голода. Вот где отрава-то.

— Согласен, — подтвердил Харальд. — Но если я буду умирать от голода, то зайду даже в МакДональдс.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Драко вдруг почувствовал себя удивительно счастливым и абсолютно свободным. Словно приняв решение рассказать правду Вагнеру, — ну, или хотя бы часть правды, — избавился от долго мучившей его болезни. Ведь он не применял утром Непростительное, хотя поначалу было страшно, а любовник по-прежнему с ним, не сбежал и не проявляет такого желания.

Остаточные явления? Драко хотелось думать, что нет.

— Пошли гулять? — предложил он, допив второй бокал пива и расплатившись. — К Темзе?

— Ветрено, — Харальд критически оглядел тонкий свитер Драко. — Не простудишься? Я-то вообще не болею.

— Ты будешь смеяться, — Драко с удовольствием потянулся и встал. — За всю жизнь я от силы раз десять чихнул.

Харальд недоверчиво покачал головой, тоже встал и стащил с плеч куртку, вчера купленную ему Малфоем.

— Накинь. У меня свитер толстый, а на тебе джемпер-продувайка.

На набережной Драко решил, что в куртке действительно теплее. Он не хотел пользоваться чужой вещью, но у Вагнера даже на сыром ветру были горячие руки и горячие губы — так что, очевидно, тот и правда не мерз.

За несколько следующих часов они посидели еще в двух ресторанчиках — в одном Драко заказал огромную порцию пасты с острым соусом, в другом они пили кофе и ели эклеры. Когда от поцелуев на ветру начали болеть и кровоточить губы, а желание заняться любовью пересилило удовольствие от прогулки по сияющему огнями городу, Малфой решил, что пора в постель.

Метро его пугало, как и в самый первый день побега из магической Британии. Он объяснил это Харальду страхом перед замкнутыми пространствами, но тот развеселился и, улыбаясь кровоточащими губами, сообщил, что с ним Дрейку страшно не будет. И верно — оказалось не страшно. Даже когда поезд с грохотом покидал освещенные станции и нырял в темный зев тоннеля, Драко стискивал пальцы Вагнера, прижимался плечом — и ужас перед нависшими над головой тоннами земли, бетонными плитами и камнями отступал.

В номере было тепло и как-то по-домашнему уютно, несмотря на гостиничную обстановку. И ванна здесь была в два раза больше, чем у Дадли. Так что Драко и Харальд поместились в ней вдвоем — как начали снова целоваться, войдя в номер, так и не смогли отлепиться друг от друга. Пришлось на ходу стаскивать одежду и вместе лезть в фаянсовое чудо с блестящими ручками кранов, разовыми квадратиками мыла и крохотными бутылочками шампуня на полке.

Разумеется, было неудобно, и пол в ванной комнате оказался залит мыльной водой, но Драко это не смутило, поскольку кожа Харальда сделалась восхитительно горячей и влажной, руки уверенно придерживали, предохраняя от случайного падения, а крепкий толстый член прекрасно помещался там, где требовалось, дразня и лаская.

Наверное, все мысли Драко оказались передуманы, потому что в голове воцарилась пустота. Казалось, стукнись Малфой лбом о мокрый кафель — и раздастся звон, подобный колокольному. Тело сходило с ума от удовольствия, двигаясь и изгибаясь по собственной воле, глаза не хотели открываться, стоны сами собой вырывались из горла. Впрочем, с Харальдом тоже творилось что-то подобное. Если в предыдущие ночи Драко и замечал какой-то самоконтроль, то сегодня Вагнер, похоже, совершенно отпустил тормоза. Он по-звериному взрыкивал, царапал кожу Драко ногтями, впивался зубами в плечи, в загривок, в лопатки — а Малфой наслаждался этой страстью и мечтал только о том, чтобы ночь никогда не заканчивалась.

Оргазм опустошил обоих. Драко тяжело сел в мыльную воду, стукнувшись о фаянс коленями, Харальд навалился сверху, обхватив Малфоя поперек груди, прижимая к себе и тяжело дыша. Придя в себя, они кое-как выбрались из ванной и рухнули в постель.

— С ума сойти, — сказал Вагнер через какое-то время, так и не выпуская руки Драко, словно он боялся потерять его на двуспальной кровати. — Никогда ничего подобного не чувствовал.

— Я тоже, — Драко повернулся, утыкаясь носом в шею любовнику. — Было что-то похожее — давно, много лет назад. Но не так совсем.

— С кем? — в голосе Харальда эмоций не ощущалось, но Малфой почувствовал, как слегка напряглись мышцы груди под ладонью. — Ты его… любил?

— Он был удивительным, — искренне сказал Драко. — Сильным, добрым, внимательным. Совершенно бесхитростным в обычной жизни. Если бы наши отношения продолжались дольше, я бы в него точно влюбился.

— Расстались? — Харальд повернулся, коснувшись губами виска Малфоя. — Поссорились?

Несколько минут Драко раздумывал — стоит ли отвечать. Потом решил — можно, столько лет прошло. Да и какая теперь разница.

— Его убили, — он поднял голову, вгляделся в блестевшие глаза Вагнера. — В какой-то степени из-за меня. Выследили, где мы встречаемся, и убили. Я должен был придти к нему в ту ночь, но отец запер меня дома. Я только через сутки узнал. И потом очень долго боялся, что меня обвинят в пособничестве. Так этого боялся, что перестал бояться всего остального.

Он прижался теснее, положил голову на плечо Вагнера — это казалось уже таким привычным, словно Драко спал так каждую ночь.

— А у тебя был кто-то? Кроме жены?

— Даже не знаю, — задумчиво ответил Харальд. — Сейчас мне кажется, что никого не было, кроме тебя.

Проверять, говорит ли Вагнер правду, не хотелось. Судя по поведению, особого сексуального опыта у любовника не имелось. Впрочем, Драко и себя не мог назвать очень опытным. У Кингсли он учился преодолевать смущение и расслабляться. Живя с Поттером, Малфой в совершенстве овладел искусством медитации, но ни на шаг не продвинулся вперед в таинствах любовной игры. С Йезекией Драко просто отпустил тормоза, наслаждаясь долгожданной свободой, а парни на одну ночь из Бристоля, хоть и умели многое, но не вызывали желания их умения перенимать.

Получалось, что он тоже учится, как и Харальд. Компенсируя торопливость искренностью, заглаживая невольную грубость ласками, открывая для себя любовника точно так же, как сам открывался для него. Драко редко с кем позволял себе быть откровенным, в сущности, он всегда был откровенен только с собой. Даже с Шеклболтом его не тянуло на болтовню в постели — сказывались не только разница в возрасте и в жизненном опыте, но и тот неприятный факт, что никто не верил в лояльность Малфоев, включая Кингсли. Так что Драко постоянно опасался навредить отцу излишней откровенностью с любовником. Сейчас он об этом жалел, но уже ничего не мог изменить.

А с Харальдом хотелось болтать. Обо всем. Хотелось видеть в нем не только любовника, но и друга. Хотелось знать о нем все и все рассказать о себе, без недомолвок и ненужных тайн. Хотелось поглупеть до состояния влюбленного мальчишки, смеяться без повода, обижаться на ерунду и немедленно все прощать, нахально целоваться на людных улицах и плевать на неодобрительные взгляды прохожих.

“Влюбился. Как распоследний дурак влюбился в маггла, — подумал Драко. Мысль не вызвала ужаса или отвращения к себе, а только сладкий восторг. Но почти сразу же стало страшно. — А если Харальд откажется ехать со мной? Ведь заклятие уже не действует. Он протрезвеет, одумается и решит, что я ему не нужен”.

Страх заставил Драко вцепиться в руку Харальда так, что тот охнул от неожиданности.

— Ты чего?

— Ничего, — с трудом выдавил Драко, борясь с желанием немедленно задать вопрос. — Все нормально.

Поцелуи его немного успокоили, а затем Малфой и вовсе забыл о своих страхах, потому что губы Харальда были нежны, и пальцы ласковы. Вагнер был неутомим и настойчив, так что очень скоро Драко уже тихо постанывал, прижимался к любовнику всем телом, трогал упругую, налившуюся горячей кровью плоть и ни о чем не думал.

— Драко, — услышал он за мгновение до… — Драко…

Но по телу уже стремительно неслась неуправляемая волна оргазма, теплая сперма брызгала на живот, дыхание сорвалось в один судорожный длинный вдох. Малфой выгнулся, вскрикивая и цепляясь за любовника, ослепнув и оглохнув на бесконечные мгновения, ощущая внутри только бешеные рывки Харальда.

* * *

Очень трудно было признать, что ничего не послышалось. Что его действительно назвали так, как звучало имя на самом деле, а не в маггловской версии. Еще труднее оказалось сесть в постели, отдышавшись после оргазма, дотянуться до выключателя бра у кровати и спросить, жмурясь от яркого света:

— Как ты меня назвал?

Харальд молчал, лежа на спине и глядя в потолок.

— Как ты меня назвал? — обреченно повторил Драко, понимая, что все рушится, и уже ничего нельзя исправить. — Зачем?

Лежавший в постели человек не был Харальдом Вагнером, магглом, продавцом дрелей. Это было очевидно с самой первой минуты встречи в гостиной Дадли Дурсля. Просто Драко очень хотелось поверить в невероятное, а убеждать себя он умел с детства.

Когда-то он убедил себя, что знаменитый мальчик Гарри Поттер обязательно станет его другом. И точно так же убедил себя потом, что выскочка Гарри Поттер — его смертельный враг. Как сотни раз убеждал себя затем во множестве других вещей: что чистокровность равна избранности, что Метка — не рабское клеймо, а высший знак доверия, что участь магглов — подчинение, что Малфои призваны править Британией… Все эти убеждения неизменно разбивались о реальность, но Драко с упорством фанатика выискивал для себя все новые и новые обманки, на поверку имеющие такую же ценность, как лепреконское золото.

Шесть лет назад он убедил себя, что Поттер откажется от возможности приобрести любовника в обмен на лояльность к их семье. Такая сделка казалась недостойной Героя, а Малфою позарез требовался хоть какой-то идеал взамен утраченных. И хотя отец утверждал, что такая связь — единственная защита от обвинения в убийстве Шеклболта, Драко свято верил в принципы Гриффиндора, как раньше свято верил в избранность Слизерина.

Но и принципы Гриффиндора оказались таким же мифом, как и все остальное. А герой вел себя не лучше молодого кентавра в период гона.

Тогда Драко убедил себя: надо терпеть. Делать все, что требуется, терпеть и ждать возможности освободиться. И он освободился, создав уникальный артефакт, способный навсегда спрятать его от собратьев по волшебству. Но склонность к самообману и на этот раз сыграла с ним злую шутку. Очень хотелось оказаться хитрее и сильнее, очень хотелось верить, что сможет отомстить и безнаказанно сбежать, очень хотелось надеяться, что это случай свел его с Вагнером, а не сам Поттер нашел Драко в Бристоле.

— Сначала я собирался тебя вернуть, — негромко заговорил Поттер. — Потом решил отпустить, все равно у нас ничего не вышло. Но я должен был понять, каким образом ты прячешь магию. Не для того, чтобы следить за тобой — просто это опасно. Представь, как вся шваль из Лютного переулка ломанется в маггловский мир, а аврорат не сумеет отследить магические преступления. Начнется хаос, и на интеграции с магглами можно будет ставить жирный крест на долгие годы. Ты ведь не побоялся применить Непростительное заклятие ни ко мне, ни к Дадли. Кстати, он действительно мой брат по матери, двоюродный.

— И потому ты наплел три котла вранья, — с горечью ответил Драко. — Сделал вид, что подчиняешься. Притворился, что я тебе небезразличен.

— Это не так, — возразил Гарри, но Малфой не стал его слушать.

Слез с кровати, достал из шкафа брошенную туда сумку, пошарил в боковом карманчике, вытащил брелок с дракончиком, на несколько секунд сжал в кулаке, возвращая артефакту истинный вид. А затем бросил костяной шарик на постель.

— Вот, возьми. Я делал его шесть лет, никаких аналогов не существует. Артефакт нельзя ни отнять, ни украсть — только отдать добровольно. Хочешь — оставь себе, хочешь — похорони в недрах Отдела тайн.

Повертев в пальцах артефакт, Гарри аккуратно положил его на подушку и тоже поднялся с кровати. Драко стоял, прислонившись к косяку и чувствуя себя самым несчастным человеком на свете.

В детстве в таком состоянии он топал ногами и кричал — это всегда помогало. Эльфы начинали носиться по дому, словно сумасшедшие, мама делала заказы через камин, отец оплачивал очередной счет — и Драко неизменно получал желаемое: сладости или новые игрушки. Сейчас он мог разбить голову об стену, но это ни на йоту не изменило бы ситуацию. Мир в очередной раз развалился, а выбираться из-под обломков и снова что-то строить Драко был не в состоянии. И все же он решил попытаться — в последний раз.

— Ты поедешь со мной в Италию?

Солнце, море, молодое вино… слабый отблеск веры в то, что все еще можно поправить. Капитуляция перед обстоятельствами, белый флаг над руинами. Робкое согласие все забыть ради призрака надежды.

— Ты ведь сам понимаешь, что я не могу все бросить. Может быть, ты останешься?

Все-таки Гарри всегда был быстрее. Драко не успел отодвинуться, а потом оказалось уже поздно: его обняли, прижали, и не оставалось ничего другого, как положить голову на подставленное плечо.

— Я развожусь с Джинни, забираю детей, необходимые бумаги уже оформлены. Купим себе новый дом, если ты не хочешь жить у меня или в Малфой-мэноре. Теперь все будет иначе, Драко.

— Ничего не будет иначе, если я вернусь, — Малфой поднял голову и нашел в себе силы взглянуть в голубые — совсем не поттеровские — глаза. — Все станет только хуже. Ты никого не сумеешь заставить молчать, а я уже не сумею слушать их грязную болтовню равнодушно. Уедем, Гарри. Ты заберешь детей, и мы уедем. Куда-нибудь, где о нас никто ничего не будет знать.

— Я не могу, — с сожалением повторил Поттер, и Драко сделал шаг назад, разрывая объятия. — Здесь же все перегрызутся без меня. Им нужен сдерживающий фактор, чтобы снова не развязать их глупую борьбу за власть.

— Великий и незаменимый Гарри Поттер, — произнес Драко, чувствуя, как надежду сменяет злость отчаяния. — Ну и черт с тобой. Оставайся вариться в этой каше дальше. Карай взяточников, награждай достойных, казни, милуй — но без меня. Артефакт я тебе отдал, кольцо вернул, брачного контракта между нами не существует. Я свободен, уходи.

Когда за Поттером закрылась дверь номера, Драко рухнул на постель и невидящим взглядом уставился в потолок. Чем дольше он думал о произошедшем, тем отчетливее понимал, что прав. Нельзя возвращаться, невозможно, немыслимо. Но в груди все равно болело так, что страшно было шевелиться. Давило, сжимало, выворачивало наизнанку при одной только мысли: немного уступчивости, согласие на один маленький компромисс — и на месте руин со временем выросло бы новое здание. Пусть кривое, кособокое, собранное из обломков, но все же это был бы дом. Их общий дом.

В окно что-то слабо стукнуло. Драко повернул голову. На подоконнике сидела крупная сова.

Малфой представил, как сейчас целая стая почтовых птиц мчится к «Хилтон Кенсингтон», рассаживается на деревьях в парке, заставляя магглов напрягать фантазию в попытках объяснить подобное нашествие. Как безумные пророки начинают говорить о конце света, а комментаторы в новостных программах — наперебой строить гипотезы, приглашать знаменитых ученых и требовать от них глупых ответов на глупые вопросы. Как зеваки утром столпятся в парке и, задрав головы, будут показывать пальцами на птиц, невозмутимо сидящих на ветках, и гадать, что за свитки бумаги привязаны к совиным лапкам.

Представил — и захлебнулся хохотом. Сова долбилась все настойчивее, требуя открыть окно, а Драко смеялся и смеялся, не в силах остановиться.

С одной стороны, все это было ужасно некстати.

На горизонте как раз маячил выгодный договор с Францией, упустить который Поттер не хотел. А потому обязан был присутствовать на многочисленных приемах, где фигурировал в роли Спасителя Британии и вел задушевные беседы с французским послом, намекая на некие перспективы, которые даст двум странам объединение магических потенциалов. Доверить такую миссию своему дипломату Гарри не решался — все-таки о таких вещах следовало беседовать лично, чтобы точно знать, что именно ты обещал конкретно, а на что дал только намек, и при необходимости его потом можно ласково аннулировать.

А с другой — давно кровь так не кипела в жилах.

Аврорат носился как угорелый, подгоняемый грозным рыком Гарри Поттера — по документам, не имеющего к отделу никакого отношения, но фактически держащего всю магическую часть Британии в кулаке. Впрочем, непосредственный начальник, Главный Аврор Рон Уизли, тоже спуску подчиненным не давал, поскольку также был лично заинтересован в поисках. В конце концов, от Избранного сбежал не только любовник, но и законная жена с тремя детьми. Неслыханная, отвратительная дерзость и неблагодарность, которую необходимо было сохранить в тайне, но невозможно было не обсуждать по углам — хотя бы с сослуживцами, введенными в курс дела. Драко Малфой пропал прямо из родного дома, а миссис Поттер с детьми испарилась с итальянского курорта, на который выезжала третий год подряд.

Допросы обоих семейств под веритасерумом результатов не дали — ни те, ни другие родственники понятия не имели, куда делись их дети. Версию о том, что жена и любовник, сговорившись за спиной Поттера, дернули куда-то вместе, со временем пришлось отбросить: как удалось установить следствию, разыскиваемые последние три года не встречались вне официальных рамок, не общались даже на приемах и не состояли в переписке. И хотя все-таки слаженность их действий вызывала подозрения, приходилось считать, что в бега они ударились поодиночке, пока доказательств обратного не нашлось.

Поттер не то чтобы рвал и метал, но давил чувствительно, и авроры разве что носом землю не рыли, обнюхивая все магические уголки страны и даже мира — куда могли дотянуться. Пусто, пусто, пусто… Рону все неуютнее с каждым днем становилось заходить к Поттеру на доклад, да только что делать? Больше бы к Избранному с неутешительными вестями вообще никто не сунулся.

— Ну? — поднял голову от бумаг Поттер, едва Рон появился в его кабинете в Министерстве. На двери не висело никакой таблички. — Чем порадуешь, дорогой шурин?

— Ничем, Гарри, — вздохнул Рон. — Ума не приложу, куда она делась.

— Да, ума тебе всегда недоставало, — усмехнулся Поттер и перекинул ему какой-то пергамент.

Рон взял, взглянул на написанное имя.

— Бертран Прюэтт? И что, Гарри? Он нам приходится какой-то десятой водой на киселе, живет в Бельгии, сквиб, как и все в той ветви…

— То, что недавно этот Прюэтт переехал из Брюсселя в Льеж, где записал в школу одного мальчика, а потом оформил в детский сад еще двоих детей. Откуда у до того бездетного Бертрана вдруг появились сразу трое детей и жена, история умалчивает.

— Ты думаешь, что…

— Я практически уверен. Мне никогда особо не были по душе эти ваши родственники, и если ты помнишь, я был против приглашения их на свадьбу, — Поттер встал из-за стола и принялся расхаживать взад-вперед. — Не виделись вы долгие годы — и дальше бы не виделись. Никто не страдал. Но Молли непременно надо было похвастаться перед всем кланом, кто стал ее зятем. Мне еще тогда не понравился старина Бертран…

— Ну не надо, Гарри. Нормальный был парень. И тебе жаловаться грех — Джинни с тебя глаз не сводила, для нее не существовало никого, кроме тебя.

— Угу, — угрюмо кивнул Поттер, — именно под этим предлогом вы меня на ней и женили. Но даже если поверить в сказанное как в аксиому — не так уж долго продлилась семейная идиллия, а? Шесть лет — и вот уже молодая жена сбежала к другому. Что, мир наконец-то разглядела?

— Слушай, не горячись. Я туда смотаюсь и верну ее в лучшем виде, вот увидишь. Делов-то на пару перемещений через камин, — утешающее забормотал Рон.

— Смотайся, — согласился Поттер, — проверь. Но вот возвращать не надо. Издалека разнюхай что к чему — и все.

— Как это не надо? — вытаращился Рон. — Почему?

— Просто — не надо. Я, знаешь ли, не привык к товару из вторых рук. Сбежала — значит, сбежала. Пусть испытает, как он ей — рай в шалаше, — по вкусу ли. Пусть поживет без магии и денег — Бертран-то ваш отнюдь не богач. А там посмотрим. Руку на пульсе ты держать будешь, я надеюсь. Но учти — о наблюдении наши полюбовнички знать не должны, понял?

— Понял, — согласился Рон. — Ты считаешь, это пойдет ей на пользу?

— Конечно. В воспитательных целях. И Молли с Артуром — ни звука! — Гарри остановился напротив Рона, подождал его кивка, а потом сказал, пристально глядя в глаза: — Найди мне Малфоя, слышишь? Теперь главное — Малфой!

Когда Рон скрылся за дверью, Гарри подошел к магическому окну, уставился невидящим взглядом на лондонскую улицу.

* * *

Двенадцать лет прошло со дня победы. Двенадцать лет, за которые победитель из юноши, готового пожертвовать собой ради спасения мира, превратился в его серого кардинала.

Изначально он хотел, чтобы его просто оставили в покое. Но даже Кингсли не соглашался его не трогать — постоянно вытаскивал на люди, демонстрируя их близкое знакомство. Оно и понятно — новому министру надо было укреплять позиции, а кто поможет тут лучше, чем новоявленный герой? И Гарри терпел, улыбался нужным людям, жал руки и тем временем раздумывал, какое дело выбрать делом жизни, если уж довелось ее сохранить. Ведь, наверное, не зря иллюзорный поезд так и не пришел на призрачный Кинг-Кросс? Ему позволили остаться — значит, ожидают каких-то свершений?

Шеклболт погиб, не проработав на посту и года. Покушение, совершенное на него, оказалось удачным, чему не в силах были поверить члены Визенгамота — как, такой опытный человек, бывший аврор, и убит?!

Однако горевали там недолго, быстро сообразив, что освободилось высшее кресло. И началась подковерная возня, в которую очень быстро втравили Гарри. Не потому, что он стремился принять в ней участие, а потому, что хорошие люди то и дело просили замолвить за них словечко.

Его рвали на части, то и дело выдергивали с занятий (он все-таки поступил в аврорскую школу, решив не изменять детской мечте), шептали и науськивали, подталкивали и умоляли, заваливали подарками и угрожали. Поттер запутался в интригах и комбинациях, устал от лести и хулы, боялся за всех друзей сразу и ненавидел тяжело груженых сов, ломящихся в окна.

В конце концов он заявил, что ему все это надоело, никого больше он поддерживать не будет, и вообще уходит из магического мира. Он успел бросить аврорскую школу, собираясь претворить угрозу в жизнь, и сразу же после этого убили Гермиону.

На похоронах совершенно невменяемый Рон не сводил глаз с лежащей в гробу невесты — ее положили в подвенечном платье, поскольку через месяц у них была назначена свадьба. «Не прощу, — прошептал тогда друг, невидящим взглядом глядя на Гарри, — Гермиону не прощу никогда».

Гарри пришлось остаться — во-первых, потому что Рона в таком состоянии бросать было нельзя, а во-вторых, потому что и он не собирался прощать смерть Гермионы.

Стараясь выслужиться перед национальным героем, вокруг Гарри водили хороводы сочувствующие, и исполняющий обязанности министра мистер Уолт Скримджер — сын погибшего в сражении за министерство Скримджера, — в угоду Поттеру позволил тому взять под контроль ведение расследования по делу Грейнджер. В обмен на то, что Гарри поддержит его избирательную кампанию.

А негласная гражданская война продолжалась: кроме неизвестных Поттеру магов, погибли Лонгботтомы в своем родовом гнезде, внезапно обрушившемся им на головы; пострадало семейство Финниганов, выбравшихся на квиддичный матч — в месте срабатывания порт-ключа их уже ждал человек в маске, и если бы не Симус, быстро среагировавший и не побоявшийся «Авады», хоронить бы пришлось не только его малолетнюю двоюродную сестру Мэйру.

Кстати, во время разбирательства Гарри пришлось надавить на кое-какие рычаги, иначе Симусу светил срок за применение Непростительного. Поттера изрядно возмутило такое формальное отношение к вопросу, и он поклялся провести закон, четко разделяющий применение Непростительных для защиты и нападения.

Как и ожидалось, виновными в терактах оказались Пожиратели, и старые дела были подняты и отправлены на доследование. Уже оправданные как «не нанесшие большого ущерба» или «непричастные к убийствам» маги снова всходили на помост перед Визенгамотом. Только теперь Гарри Поттер лично выносил им приговор. И он не собирался никого щадить. А чтобы и остальным было неповадно, место председателя Визенгамота занял Джордж Уизли — друг и соратник, тоже имевший свой счет к Пожирателям.

Однако родственные связи в магическом мире оказывались столь крепки и разветвлены, что даже Молли и Артур несколько раз прибегали к Поттеру с просьбами «Не трогать мальчика/девочку, потому что они ни в чем не виноваты!». Резко отказать Уизли Гарри не мог, но постоянное кумовство жутко бесило.

Кроме того, на фоне общего преклонения и старания угодить слишком ярко выделялись те, кто пытался, по-прежнему считая его мальчишкой, по-отечески похлопывать по плечу и игнорировать. В результате Поттер ликвидировал таких «папочек» из своего окружения, мягко намекнув Скримджеру, кто именно в Визенгамоте его не устраивает.

Дальше — больше. То, как перед ним лебезили солидные чиновники, с одной стороны, раздражало, с другой — развращало. Поттер привык, что его мнение становится решающим. И не успел понять, как это случилось — но вдруг именно он стал сосредоточием власти магической Британии. Ничего не делалось без его одобрения, к каждому слову прислушивались, каждое пожелание становилось приказом. И несмотря на то, что порой от слова до дела проходили месяцы, ему неожиданно понравилось.

Нет, шумихи вокруг собственной персоны он по-прежнему не любил и по возможности старался держаться в тени. Но то, что теперь он мог вполне реально влиять на политику страны и хоть немного улучшить жизнь людей, избавить их от коррупции в Министерстве, прищучить преступников, чтобы дети могли без боязни выйти на улицу, радовало и вдохновляло — разве это не то дело, ради которого стоило выжить?

А потом случился заговор, который возглавил глава Аврората Робардс, и если бы не верный Рон, разнюхавший и сообщивший дату задуманного переворота, — получил бы Поттер свою четвертую «Аваду», от которой вряд ли бы спасла любовь матери, палочка с пером феникса или чужая частичка души.

Тут-то Поттер развернулся вовсю. Он карал и миловал по собственному желанию, назначал и снимал с постов, чиновники даже дышать боялись без его позволения.

За шесть лет из скромного, тихого мальчика вырос правитель, готовый вертеть мир в нужном ему направлении. Головы Пожирателей и сочувствующих летели ко всем чертям, сметаемые неподкупным Избранным. Мзды он не брал — его сейфы были полны, да и к любым материальным благам Поттер всегда был равнодушен.

И когда поймал на взяточничестве Персиваля Уизли, предъявил ему такой же счет, как и всем остальным. Услышав о тюремном заключении, немедленно рядом материализовались старшие Уизли, пообещали взять на поруки непутевого сына, и морщась от отвращения, Гарри им все-таки в очередной раз уступил. А те обрадованно заговорили о его свадьбе с Джинни.

Они так усердно впихивали Поттеру единственную дочь, что двадцатичетырехлетний герой усмехнулся и… согласился. В конце концов, жениться он все равно был должен, так почему не на Джиневре, если ее так рьяно ему подкладывают. Он еще помнил восторженно сияющие девичьи глаза и мягкую искреннюю улыбку. При взаимной симпатии у них действительно выйдет неплохая семья.

Однако почти в то же самое время у Малфоев в имении нашли какой-то опасный артефакт, и на пороге кабинета Поттера появился Люциус — изрядно потрепанный, но все еще пытающийся держать осанку. Взывая к милосердию Спасителя, напоминая о том, как шесть лет назад он вступился за Малфоев, и клятвенно уверяя, что не имеет к найденному предмету никакого отношения (мало ли, что Лорд в свое время оставил в мэноре такого, о чем хозяин поместья даже не ведал?), он умолял в очередной раз избавить его семью от неприятностей.

— И что я получу взамен? — открытым текстом поинтересовался у Малфоя Гарри. Его снедало любопытство, что же предложит старый лис, обеспокоенный явно не только происшествием с артефактом, но и имеющий какие-то иные грешки, до которых вот-вот доберется аврорат.

Малфой горячо обещал поддержку старинных родов, тишину среди старой гвардии Пожирателей, повсеместное сдерживание молодой магической поросли. Гарри возразил: подобного он легко добьется и без влияния Малфоя, исключительно силовыми методами. Тогда ему предложили Драко. Цинизм старшего Малфоя настолько поразил Поттера, что он… принял предложение. Откуда уж у главы семейства имелась информация, что Поттер в свое время действительно неровно дышал к его сыночку, Гарри допытываться не стал.

Главное — он оказался обеспечен одновременно и женой, и любовником. И обоим подарил по обручальному кольцу — одной у алтаря, другому — в приватной семейной обстановке.

На самом деле, подобное оказалось весьма своевременным шагом — кого уже только не пытались пропихнуть в постель Избранного, да и кто только не пытался туда пробраться сам. Однако Гарри тщательно подходил к вопросу выбора сексуальных партнеров — после покушения он держался настороже, и ему вовсе не улыбалось в интимной обстановке получить кинжал в сердце. Да и просто разжиться какой-нибудь заразой, передаваемой половым путем, было бы неприятно. Ну а главное — не всех можно было контролировать, тогда как и Малфои, и Уизли сами стремились в карман Поттера. В общем, получилось очень удачно: Герой разом оказался прикрыт с обоих фронтов — и жена есть, и любовник, все, простите, вакантные места кончились.

Удивляло только одно — безропотность обоих: и Джинни, и Драко без возражений исполнили условия сделки родителей. Хотя, как ни вглядывался в их лица Гарри, особой радости при виде своей персоны не заметил. Но ведь никто не мог заставить двух совершеннолетних магов идти, точно на поводке, в кровать Избранного и по-честному ему отдаваться! А свой супружеский долг Гарри исполнял исправно, не давал отлынивать ни одной, ни другому.

С Джинни еще где-то что-то можно было списать на то, что девушка была в него влюблена — по крайней мере, когда-то Гарри так казалось. А вот Малфой… Гарри все пытался понять, как же Драко относится к тому, что его продали за спокойствие и благополучие, но ничего не получалось — бледный Малфой молчал и только кусал губы. Куда делся белобрысый вредный бунтарь, за которым Гарри с замирающим сердцем следил все школьные годы? Даже на шестом курсе, придавленный гнетом свалившегося на плечи задания Лорда, Драко был живее и естественнее…

Так и покатилась дальше жизнь Первого лица Британии. Все последующие годы он испытывал их обоих — и жену, и любовника. Через год после свадьбы окончательно перестал скрывать от Уизли наличие в его жизни Драко, через два информация об этом имелась в каждом британском семействе, несмотря на то, что ничего конкретного газеты, конечно же, не сообщали. Откровенно наплевав на устои и приличия, Поттер жил на два дома: три дня в неделю — в Малфой-мэноре, остальные четыре — на Гриммаулд-плейс, перестроенном под нужды четы Поттеров.

Ждать взрыва от Джинни Гарри давно перестал: все, на что она оказалась способна — периодические скандалы, которые легко пресекались его уходами в Мэнор, а затем забывались по получении дорогих подарков. Ну и дети, конечно. Что могло удержать женщину около мужчины вернее, чем дети? А их недалекая Джиневра нарожала аж троих, думая как раз об обратном — что они вернут Гарри в лоно семьи. Не сказать, чтобы Гарри так уж мечтал о детях, но не мешал жене самой связывать себя, если ей так хотелось. Тем более, средства позволяли содержать хоть десяток спиногрызов. Впрочем, и Джеймса, и Ала, и Лили он любил и старался дать им все самое лучшее — они-то были ничуть не виноваты в том, как складывались отношения их родителей.

О существовании нежной переписки между женой и дальним родственником Бертраном Прюэтом Поттер знал давно (она началась сразу после свадьбы), даже читал некоторые письма, где его называли тираном и угнетателем. Было интересно — двинется Джинни дальше или все закончится потоком словесных жалоб. В любом случае, она знала, что выследить мага по остаточным следам его магии — минутное дело, так что если решится бежать со своим сквибом, от магии придется отказаться. И Поттера снедало любопытство, как же она, не умеющая ничего делать руками, собирается прожить в маггловском мире. Но жена все медлила, медлила, и Поттер перестал ждать от нее решительного шага.

Другое дело Малфой. Он оказался непрошибаем и непрочитываем. Откровенно говоря, Гарри скучал по своему настоящему школьному сопернику и недругу. То, что находилось у него в руках, было жалким, исключительно внешним подобием. Настоящего Малфоя не вернуло даже обнародование их отношений, а Поттер сильно надеялся, что подобного унижения Драко снести не сможет. За шесть лет Гарри успел разочароваться и в нем, решив, что того вполне устраивает роль подстилки. А тут вдруг он взял — и пропал. Чем подтолкнул к активным действиям и Джинни.

Ну, с той все было ясно. И устав ждать результатов от работы аврората, Гарри сам через неделю выдал Рону информацию о ее местонахождении.

Малфой же как в пропасть провалился.

У него не было нежной переписки ни с одним человеком в мире, да даже дружеской не было — вся корреспонденция, приходящая на его имя, попадала в раздел «просители». Ну а как же — ведь любовник Самого!.. Драко не имел готовых укрыть его родственников, не делал запасов на «черный день», не купил на подставное лицо жилье за тридевять земель, и тем не менее, растворился в пространстве.

Разумеется, ничего умнее, чем бежать в мир магглов, он тоже придумать не мог. Это напрашивалось само собой — магический мир оставался слишком прозрачен для Гарри, а все причастные к нему — слишком уязвимы. Но как Малфой-то выживал без возможности использовать палочку?

«Что ж, — думал Гарри, упираясь лбом в окно своего кабинета, — спрятался, Драко, да? Решил поиграть с огнем? Хорошо же — поиграем. Наконец-то поиграем!», — и предвкушающе улыбался.

* * *

Время шло, а о Малфое не было никаких известий, и Гарри уже начал всерьез волноваться. Ну не мог Драко так долго скрываться, не используя волшебство. Где он, что с ним? Не исключено, что его просто-напросто пришибли в какой-нибудь пьяной заварушке или при попытке ограбить.

В очередной раз выслушивая от Рона пустой доклад, Поттер понял, что успел привязаться к своему любовнику. Во всяком случае, смерти Малфою он точно не желал.

— Больницы, морги проверяются? — резко спросил Поттер.

— Ты думаешь он… того? — Рон давно не употреблял слово «хорек» — мало ли, в каком настроении окажется Избранный. Иногда под горячую руку Гарри мог и вломить хорошенько тому, кто без должного уважения отзовется о его любовнике.

— Я не думаю, я отслеживаю варианты, — хмуро отозвался Поттер.

— Хорошо, Гарри, сделаем, — вздохнул Рон.

Как будто у Главного Аврора забот других нет, как гонять своих подчиненных по всей Британии в поисках проклятого хорь… Малфоя. И так ребята устали от постоянных дежурств по аэропортам и вокзалам, а теперь еще и больницы с моргами охвати… Сколько их во всей Англии, а? Ведь проклятый любовничек мог на попутке слинять куда подальше… и хорошо, если его уже контрабандой не вывезли за границу.

— Он пока в Англии, я чувствую… если с ним, конечно, ничего не случилось, — оповестил Гарри стоящий на столе письменный прибор. — Так что ищи, Рон. А я свяжусь с маггловским премьер-министром…

Да, не хотелось. Но пришлось.

И дело пошло веселее — за последнюю неделю поступило уже несколько известий о похожих на Малфоя людях. В больницы и морги Гарри аппарировал сам, не доверяя никому. Он знал Драко лучше всех, и смог бы опознать его в любом виде, даже обезображенном.

Очередное сообщение пришло в конце августа из Бристольской Королевской Больницы, и Гарри отправился туда. Потерявший память после удара по голове белобрысый маггл только мычал и пускал слюни. Одежда ему очень мешала, и он старался ее с себя стянуть. На Малфоя он был похож только цветом волос и заостренной формой лица. Содрогнувшись от того, что может произойти с человеком, Гарри вымелся на крыльцо нейрохирургического отделения — проветриться и прийти в себя. Ветер и дождь в лицо отрезвили, и Гарри вспомнил, что собирался совместить необходимое с полезным — раз уж ему пришлось появиться в Бристоле, надо бы и Дадли навестить. А то давно не заглядывал…

Единственных живых родственников Поттер не бросал — в конце концов, они оказались не настолько уж и плохи, хотя, конечно, воспитывать ни чужого, ни своего ребенка совершенно не умели. А с Дадли с тех пор, как они оба выросли, им и вовсе оказалось нечего делить. Поэтому время от времени Гарри их навещал — то Дурслей-старших, перебравшихся по наводке Поттера в пригород Лондона, то Дадли, хоть и съехавшего от родителей, но убравшегося недалеко — на всякий случай. Поскольку личная жизнь у Дурсля-младшего как-то все не складывалась, и иметь под боком тех, кому можно поплакаться, ему оказалось весьма выгодно. Насколько Гарри знал, Дадли недавно расстался с очередной пассией, с которой прожил что-то около трех лет — самый серьезный срок из всех предыдущих сожительств. Петунья то и дело жаловалась Гарри, что уже не чает дождаться внуков, а Гарри отмалчивался — как-то не было у него охоты делиться информацией, что тетка уже трижды бабушка, пусть и двоюродная.

Укрыв палочку в кустах неподалеку от входа в дом, Гарри постучал в деревянную дверь. Дадли открыл, узнал, обрадовано пригласил в дом и сразу же начал восторженно повествовать о своем новом жильце. Сначала Гарри просто удивился — Большой Ди никогда не был особо гостеприимным хозяином, — потом насторожился, а уж когда Дурсль упомянул про фокусы, которые умеет показывать его друг, и вовсе подобрался, как хищник перед прыжком.

И не зря.

Минут через двадцать на пороге показался Драко — сменивший имидж, но по-малфоевски импозантный, несмотря на вымочивший его ливень.

Дадли вскочил, улыбаясь во весь рот:

— Дрейк! Познакомься! Это мой троюродный кузен — Харальд Вагнер из Глазго. Хари, это Дрейк, мой друг.

«Ну здравствуй, Драко! — мысленно проговорил Поттер, поднимаясь. — Долго же я тебя искал». Никаких видимых повреждений у Малфоя не наблюдалось, как выяснил Гарри после беглого осмотра, и чувствовал он себя, судя по всему, прекрасно. Зря беспокоился.

— Так это ты про него мне все уши прожужжал, — усмехнулся Гарри Дурслю, в то же время протягивая ладонь Малфою. — Впервые вижу, чтобы Ди о ком-то говорил с таким восторгом. Приятно познакомиться.

И пригласил Драко присоединиться к их клубу одиноких мужчин, употребляющих алкогольные напитки. Тот решил сначала переодеться. Что ж, неплохо — это даст возможность привести в порядок разом взбудораженные мысли.

Собственная предусмотрительность Гарри несказанно радовала: он давно перестал выходить в маггловский мир без изменяющего внешность зелья — эту разработку Поттер сам нашел в бумагах Снейпа и передал Слагхорну для претворения в жизнь и доработки. Зелье не требовало дополнительного приема и действовало вплоть до того момента, как выпивался антидот. Гораций разобрался с составом, варил его исключительно для Гарри и молчал в уплату за вытащенного из тюрьмы племянника, связавшегося с нехорошей компанией. Ну и ежегодных приглашений на министерские приемы, где старик мог общаться с нужными ему людьми. Старый сластолюбец рыпаться не пытался — он довольно равнодушно относился к личной славе (тем более, при обнародовании рецепта пришлось бы признаться, что львиная доля заслуг в изобретении зелья принадлежит Снейпу, а превзошедшего учителя ученика Слагхорн недолюбливал) и всегда обожал отношения «ты мне — я тебе». Вследствие чего, как подозревал Гарри, хранил секреты не только Тома Риддла и Гарри Поттера. Так что иметь его в поле зрения Поттеру тоже было выгодно.

А память родственникам Гарри изменил сразу после покушения на себя — незачем было различным преступным элементам давать повод думать, как можно воздействовать на Избранного через незащищенный тыл. Собственно, тогда же он и поспособствовал их переезду в район Лондона — чтобы и под приглядом были, и в то же время выехали из Литтл-Уининга, слишком ярко и неоднократно засветившегося рядом с именем Поттера.

И вот надо же — пригодилось. Пусть и не злоумышленники вышли на родню Гарри, а его собственный любовник.

Внезапно на склонившегося к телевизору Гарри накатила легкость и любовь ко всему миру, а особенно — к одному замечательному представителю рода человеческого, стоявшему в дверях.

«Империо, — понял застывший Гарри, — да как же так, мать твою? И до сих пор тебя никто не вычислил, слизеринский выкормыш?»

Как удалось сдержаться, он сам не смог бы объяснить. Но удалось, и когда Малфой предложил рассказать о себе, Поттер спокойно выдал заготовленную историю — о жизни обыкновенного, ничем не примечательного человека. Конечно же, Малфой не мог не заметить его сходства с собой-настоящим — зелье Снейпа-Слагхорна не делало неузнаваемым, а действительно лишь немного Изменяло внешность. Поэтому пришлось скормить полуправду о кузене по матери — Гарри не сомневался, что Драко, как и каждый в магическом мире, знал о маггловских корнях Поттера. Одного не учел — судя по зажегшимся в глазах подозрительным огонькам, Малфой помнил, что Поттер похож на отца. Черт, и почему он не додумался сказать, будто тетка была дальней родственницей Джеймса? Вряд ли Драко помнил биографию Избранного в подробностях… хотя, с другой стороны, не исключено, что, как представитель одной из магических фамилий, был силен в генеалогическом древе Поттеров.

В общем, выкрутиться удалось, приврав о возможной измене мифической матери. К удивлению Гарри, о большем Малфой допытываться не стал. Лишь приказал завтра же уволиться с работы.

— Я решил, что ты останешься со мной. Понял? — и еще раз отхлебнул из бокала, стервец.

— Да, — ответил Гарри и согласно склонил голову. — Я останусь с тобой.

Это очень даже соответствовало его планам.

Он смотрел то на подозрительного, то на расслабленного, но на такого живого Драко, и совсем не хотел его покидать. Любопытство раздирало на части — во-первых, интересно увидеть Малфоя на воле, в естественных, так сказать, условиях; во-вторых, жизненно необходимо выяснить, каким образом беглецу удается колдовать, не оставляя следов. Вычислить это было действительно важно — если волшебники начнут применять магию, не обнаруживая себя — все, пиши пропало, маггловский мир наводнится преступниками, которых будет очень трудно оттуда выковырять.

Гарри смирно сидел в кресле, ожидая дальнейших приказаний, и следил за тем, как носится по квартире Дадли, обслуживая хозяина. Понаблюдать за братцем было невредно — заодно Поттер отмечал, как ведет себя рядовой человек под Империо.

Сам он усилием воли легко вернул себе нормальное состояние, а о том, что заклинание по-прежнему с ним рядом, говорила лишь легкая щекотка. Объяснить было трудно, но ощущалось так, словно чешутся мозги под черепом. И — почему-то — зубы. Не самый приятный феномен.

Утолив голод и жажду, их слизеринское сиятельство решили, что пора и отдохнуть.

Малфой встал, потянулся, серый свитер задрался, обнажая бледный живот, — Гарри невольно сглотнул, поскольку при взгляде на столь знакомое тело внезапно накатили воспоминания интимного характера, — и приказал Дадли:

— Убери-ка тут, и тоже можешь ложиться. Тебе завтра на службу.

— Конечно, Дрейк! — с восторгом пропищал Дадли, точно тот ему пообещал вагон пирожных, и засуетился возле стола.

— А ты, — голос Малфоя чуть не застал Гарри врасплох, — поднимайся в спальню и жди меня там.

«Приехали, — подумал Гарри, машинально выполняя приказание. — Кажется, мне уготован шанс возобновить и пополнить воспоминания».

Против секса с Малфоем он ничего не имел — два месяца воздержания после регулярных упражнений в постели, знаете ли, кого угодно заставят хотеть близости, если ты не старик и не импотент. Другой вопрос — что именно собирался проделать Драко с родственником Поттера, столь похожим на него? От ожиданий несколько холодело в животе. Однако бояться собственного любовника, шесть лет безропотно ложившегося под тебя, как-то совсем нелепо. Да и не пристало такое тридцатилетнему Спасителю Британии, как бы он сейчас ни выглядел.

К тому же он мог в любой момент отказаться от разыгрываемого спектакля Подчинения, и поскольку в кровать Малфой вряд ли ложится с палочкой в руках — уйти незамедлительно. Или скрутить зарвавшегося слизеринца и доставить в отведенное ему место в Малфой-мэноре или в освободившемся доме на Гриммо — физически Гарри всегда превосходил Драко.

Так что следовало немного подождать и разобраться что к чему на месте. То есть в спальне, до которой он уже и добрался. И застыл посреди — ведь дальнейших указаний ему не поступало.

Ждать пришлось долго — Малфой не торопился заняться новой игрушкой, для чего бы он ни наложил на нее заклятие Подчинения. Но мысль, что Драко может просто сбежать, оставив его с носом, почему-то даже не закралась Поттеру в голову. Он не сомневался, что ему удалось заинтересовать строптивого любовника, а Малфой — во всяком случае, прошлый, школьный Малфой, — не мог равнодушно пройти мимо загадки.

— Да, Дадли! Пожалуй, Харальд останется у нас ночевать, — наконец послышался голос Драко с лестницы. — Постели ему в гостиной.

Ответа Гарри не услышал. Зато сообразил, что в своей кровати Малфой его оставлять не собирается. Ну ясное дело — случайный трах, так к чему стеснять себя, любимого?

— На колени, — велел Драко, едва переступил порог спальни, и Поттер, не поворачиваясь, послушно опустился на пол. За спиной шуршала одежда, пока Гарри смотрел на кровать прямо перед собой.

— Минет делать умеешь? — поинтересовался Малфой.

— Нет, — искренне ответил Гарри, — не приходилось.

— Тогда сейчас и попробуешь, — он вышел из-за спины и встал перед Поттером — обнаженный и уже возбужденный. — Открой рот, — направил такой знакомый длинный, чуть искривленный член между губами Гарри и приказал: — Соси. Только зубы спрячь.

После пары минетов удовлетворенный Малфой его выставил, отправив спать в гостиную. Гарри спустился, разделся, лег и принялся разбираться. В какой-то момент, когда Малфой приказал расслабить горло и взять член глубже, Поттер понял, что сознательно сделать такое не в состоянии, и тогда совершил интересную вещь — перестал себя контролировать, отдавшись на волю так и не оставившей щекотке заклинания. Под Империусом дело пошло отлично — Гарри с удовольствием доставлял радость Драко, нисколько не думая о себе. Как выяснилось потом, сам он даже не возбудился — видно, все действие заклятья было направлено исключительно на хозяина, не оставляя подчиненному даже малейшего права на личные действия и реакции.

«А вот забавно, — размышлял теперь Гарри, — если бы он приказал мне испытать оргазм — я бы кончил?»…

Вернуть обратно контроль над собой оказалось столь же легко, как и отпустить. Что ж, к покорности Гарри было не привыкать, хотя ранее его безоговорочно слушались только люди. Заодно прояснился и другой аспект: пожалуй, он действительно сможет поспать. Изначально на этот счет у Поттера были сомнения — ведь сон предполагает беззащитность, следовательно, никуда не девшееся заклинание Подчинения его накроет, и что получится утром? Теперь же, после проведенного опыта, стало понятно: утром все будет по-прежнему, стоит только Гарри взять себя в руки.

А минет… Ну что минет. Не сказать, чтобы Поттеру понравилось его делать. Но и отвращения он не испытывал. Если это все, чего хочет от него Малфой — невелика плата за шесть лет почти супружеской жизни и за тайну свободно колдовать. Правда, прополоскать рот его Драко зря не послал. И попить бы…

Темнота и тишина дома радовали. И Драко, и Дадли заснули. Гарри послушал мощный храп брата, тихо встал, натянул штаны, рубашку, накинул пиджак, захватил из кухни стакан воды, вышел на улицу и достал из кармана мобильник.

— Але! Але! Кто это?! — после не то одиннадцатого, не то двенадцатого гудка наконец-то отозвался Рон.

— Можно подумать, тебе куча людей звонит по телефону, — фыркнул Гарри.

— Але! Але! Гарри, это ты?! — продолжал надрываться в ухо Рон.

— Трубку переверни! — заорал в ответ Гарри. Волшебник до мозга костей, друг так и не научился нормально пользоваться подаренным Гарри маггловским предметом. Конечно, не так уж часто Поттер его использовал. Оставалось похвалить себя за предусмотрительность и наложенное Заглушающее — такими воплями, пожалуй, не только обитателей дома за спиной, но и всю округу перебудишь.

— А! Сейчас!.. Привет, Гарри. Ты почему так поздно?

— Времени раньше не было, — ответил Поттер. — Слушай, Рон, такое дело… в общем, я нашел Малфоя, можешь снимать своих ребят с поисков.

— Хорошо, — обрадовался Рон. — А то у нас всякой работы накопилось…

— А еще я беру отпуск.

— Что? — обалдел Уизли. — Как это?

— А вот так. Я шесть лет не вылезал из проклятого Министерства, в котором, между прочим, даже официально не числюсь. А теперь решил отдохнуть. Поживете немного без меня. Джордж справится с Визенгамотом, ты — с Авроратом, а Скримджер повоюет с текущими делами. С французским послом я все разрулил, остались мелочи, которые передал дипломатам. В общем и целом, неотложной надобности во мне сейчас нет, так что обойдетесь.

— Гарри, а… Джинни? Что мне… — нерешительно начал Рон.

— По-прежнему ничего не делай, Рон. Жди.

— Но они уже ругаются! Я сам слышал, когда…

— Пока это их личное дело, — оборвал Гарри, — ребятам прикажи вмешиваться только в случае, если лапушка Бертран поднимает руку на детей, понял?

— А на Джинни? — с тревогой поинтересовался Рон.

— Твоя сестра его выбрала сама, — напомнил Гарри.

— Но…

— Никаких «но», — резко сказал Поттер. — Она даже фамилию сменила.

Хотя кольцо, надо признаться, так и не вернула. В отличие от Малфоя. Он даже дареный золотой браслет бросил в мэноре — хотя, без сомнения, тот мог ему пригодиться. В случае какой нужды — продал бы…

— В общем, так: я буду отсутствовать примерно неделю. Все вы свои обязанности знаете. Сов ко мне не слать, всю почту вскрывать, разбираться на месте, в самых экстренных случаях — звони на мобильный, номер у тебя забит в памяти телефона, ты помнишь, как набирать?

— Да-да, Гарри, помню, — торопливо заверил Рон.

— Но я тебя прошу — ради Мерлина, не ори в трубку как рожающая дракониха, хорошо?

— А? — удивился Рон.

— Разговаривай, говорю, потише, когда позвонишь, — рявкнул Гарри, — микрофон и наушник в телефоне работают прекрасно. А ты так вопишь сначала, что тебя с той стороны улицы слышно!

— Наложи Заглушающее, — обиженно отозвался Рон.

— Сейчас я так и сделал, позже уже не смогу — играю в маггла.

— В кого? — Гарри так и видел, как рыжий удивленно таращится в пространство.

— В маггла, — терпеливо повторил он.

— Зачем? Тебе надоело быть волшебником? Хочешь пожить жизнью простого обывателя, вспомнить молодость?

— Что-то типа того, — согласился Гарри.

— Ты чокнутый, Гарри, — вздохнула трубка.

— Есть немного, — согласился Поттер. — Ну все, до связи.

— Ага. Счастливо.

Гарри захлопнул крышку мобильника, снял Заглушающее, трансфигурировал родную палочку в медальон, повесил его на шею и с чистой совестью отправился на свой диван. Прежде чем лечь, завернул в кухню поставить пустой стакан на место.

«Ну, что день грядущий нам готовит, разберемся завтра, — подумал Гарри, закрывая глаза. — Главное — я его нашел. Теперь не уйдет».

* * *

Оказалось, Поттер слегка переоценил свою возможность спросонья избавиться от Империуса.

Пришел в себя он в комнате наверху, причем в тот момент, когда Малфой взял его член в рот. Смутно помнилось утреннее пробуждение, как Драко его позвал и заставил мастурбировать у себя на глазах. Но задумываться о прошедшем не было времени, потому что слишком отменно оказалось настоящее. Белокурая голова с энтузиазмом трудилась между ног, и Гарри с удивлением услышал собственные восторженные стоны. Никогда раньше оральный секс с Малфоем не доставлял ему такого удовольствия. Впрочем, это был какой-то другой Малфой, имеющий мало общего с индифирентным бледным мужчиной, два месяца назад сосавшим его член. Этот оказался страстным, жадным, он мял и гладил ягодицы и нахально пробирался к анусу.

«Трахнет, — подумал Гарри, откидывая голову и делая непроизвольный рывок бедрами вперед, — точно трахнет… ну и пусть».

Сейчас было все равно — он бы позволил что угодно, только бы жаркие губы не отпускали и руки не останавливались.

Когда они упали в постель, Гарри неожиданно стало важно и самому сделать так, чтобы Малфою сделалось все равно. Он потянулся к длинной шее, на которой ходил кадык, к плечам, рукам, груди, животу и паху, оглаживал бедра и с готовностью раздвинувшиеся колени, вернулся к крепко стоящему члену в окружении упругих волосков. Драко отзывался. Открывался и льнул. Поразительно, как это ощущалось — словно впервые держал в ладонях бесконечно дорогой живой артефакт. Восторженно бухало сердце, и в ушах нарастал звон.

Становилось жарче — наверное, за окнами выглянуло солнце и принялось прогревать комнату. Становилось возбужденнее — наверное, Малфой приказал вожделению усилиться и окончательно захлестнуть плохо соображающую голову. Становилось нежнее — наверное, проснулось что-то неведомое, давно забывшее о своем существовании, и оттого столь восхищенное пробуждением. Становилось… да становилось так, что ничего остановить уже было невозможно.

Надо было брать — и Гарри взял.

Сначала — пальцами, едва дыша от вида плохо контролирующего себя Малфоя, с готовностью насаживающегося на пальцы, а потом — и членом.

И в жарком мареве размеренных поступательных движений, поднимаясь вместе с любовником, как по лестнице, к притягательному оргазму, Гарри плавился… нет, переплавлялся, превращаясь в нечто иное — прямо в постели. Терял себя от стиснувших плечи рук, от обхвативших бедра ног, от закушенной губы, от выгнувшегося под ним тела, от того, как хрипло выдохнул Драко требовательное «Сильней!», и вдруг закричал, выплескиваясь и содрогаясь.

Пославший мыться и готовить завтрак Малфой уже больше походил на себя обычного — того, которого столько лет видел Гарри. Единственно — его любовник никогда не бывал после секса настолько растрепан и не сипел.

Их предыдущая половая жизнь казалась теперь Поттеру не больше, чем миссионерской возней под одеялом исключительно «здоровья для».

Где же ты был, Драко? Куда ты себя девал? И почему? Как тебя надо было шевелить, чтобы ты стал — таким?

Ведь Гарри помнил — по школе — его сверкающие от гнева глаза, вспышки так явно продемонстрированного сейчас темперамента, кипевшую страсть, пусть даже тогда это была страсть ярости. Кто же загнал жизнь настолько глубоко внутрь Малфоя, что даже обладание его телом не давало возможности добраться до сути?

Поттер, по-прежнему ощущая щекотку заклинания под черепом, сполоснулся под душем, приготовил тосты, сварил кофе, зная, что Драко предпочитает именно этот напиток. На улице по-вчерашнему хмурилось небо, не давая ни лучику пробиться сквозь щели в тучах.

«Малфой прятал свое солнце», — вдруг подумалось до того нелепо-поэтичное, что Гарри, еле сдержав ухмылку, забыл придать глазам соответствующее Империусу выражение пустоты. Но Малфой только буркнул:

— Ешь, — и принялся за завтрак, не отреагировав.

Не заметил, наверное.

Есть хотелось страшно — давал знать о себе и потрясающий секс, и то, что со вчерашнего обеда, после которого Поттер отправился в Бристоль, прошло часов семнадцать, не меньше. Ему удалось даже не кривиться, глотая нелюбимый сыр. Если бы можно было выбирать, Гарри выбрал бы мясо. И чай.

Тут же вспомнилось: по утрам в Малфой-мэноре вся семья пила чай, уважая предпочтения зятя. Ладно Драко — по его заказам на приемах можно было заключить, что любовник неравнодушен к крепкому кофе без сахара, а вот истинные вкусы Люциуса и Нарциссы за годы близкого, так сказать, родства Гарри так и не узнал. Не то чтобы он интересовался, конечно…

— Не вздумай в следующий раз снова на меня лезть, ты понял? — прервал мысли мрачный голос Малфоя, Гарри машинально кивнул. — Без разрешения.

А это становилось интересно — то есть все-таки Драко не отказывался от нижней позиции. Видно, его привлекла в Харальде не только возможность трахнуть Поттера… Опять же странно — раньше Гарри подобными вопросами вообще не задавался, позиции в сексе были определены раз и навсегда. Поттеру продали двоих — он взял товар и пользовался. Учитывая, что товар ни разу не попытался высказать протест или вообще как-то по-человечески поговорить, отношение к нему оставалось соответствующее — потребительское. По логике вещей, сейчас Малфой точно также потребительски должен был относиться к нему — кто он, в конце концов, такой? Случайно попавшийся маггл под Империусом: самое то, чтобы не просто служить — прислуживать.

И, словно подтверждая мысли Гарри, Малфой спросил, побрезговав назвать по имени:

— Эй, ты! Тебя когда-нибудь трахали? В зад, я имею в виду.

Гарри осторожно помотал головой — нет, Драко, не доводилось. Как-то никто не догадался отыметь Победителя Волдеморта в задницу. Боялись, наверное. Что неправильно поймет.

— Нет, Дрейк. Никогда, — на всякий случай вслух подтвердил он, заодно напомнив себе новый вариант имени Малфоя.

А тот поднялся из-за стола:

— Тогда пойдем. Получишь новый бесценный опыт, — и пристально вгляделся в глаза.

Все-таки Драко не был доверчивым идиотом. Не до конца верил, что Харальд Вагнер — исключительно тот, за кого себя выдает.

Пришлось срочно выпустить из рук хлебницу, которая с грохотом упала на пол, и с готовностью направиться к лестнице. «Всегда к вашим услугам, хозяин. А об остальном подумаем позже. Никто еще не умер от того, что побывал боттомом».

Самым сложным в сексуальной прелюдии оказалось не забыть, что трахать Драко без приказа ему не разрешили. Взаимные ласки заставили кровь закипеть в жилах, сидящий на бедрах возбужденный Малфой, захвативший рукой оба члена, доводил до исступления, каждое прикосновение к горячей коже обжигало, затвердевшие соски ныли, яйца готовы были лопнуть от напряжения. Поттер извивался и стонал, не забывая обминать ягодицы и мошонку любовника, а внутрь все еще было нельзя. Раскрасневшийся Драко поднялся, дотянулся до смазки, нанес ее на оба члена, и теперь скольжение пальцев по ним абсолютно выносило мозг. Гарри открыл рот и дышал через раз, рефлекторно вскидывая бедра, потом зажмурился…

И едва не умер от разрыва сердца, когда приподнявшийся Малфой вдруг опустился на его не нывшую, а практически визжащую от желания плоть. Поерзал, находя удобное положение, оперся на поднятое колено Поттера и задвигался. Дальнейшее запомнилось каким-то пьяным угаром и двумя противоречивыми желаниями — кончить немедленно и не кончать никогда…

* * *

Утомленный Драко тепло дышал в шею, Гарри обнимал его и размышлял, почему никогда раньше у него не бывало такого секса. И не подлил ли ему Малфой афродизиак. Ну а что? Империо он практикует, так почему не добавить в букет новых ощущений?

По какой причине роль королевы Драко отвел себе, хоть и грозился обеспечить ее Гарри, Поттера волновало мало. Какая разница?

Страннее оказалось чувствовать, как из благодарности за доставленное удовольствие растет желание отпустить Малфоя на все четыре стороны. Казалось бы, должны взыграть собственнические инстинкты: «Ах вот ты каким умеешь быть, аристократическая задница! Тогда прижмись к ноге и лобызай высокопоставленное тело, чтобы тебя простили за побег!». Но инстинкты молчали, а сердце утверждало: лобызать-то тот будет, куда денется, но никогда — так, сколько бы Гарри с него ни требовал повторения.

И почему-то даже на секунду было противно представить: при всяком соитии, не похожем на только что состоявшееся, Гарри будет помнить, что ему предпочли рядового маггла Харальда. Драко настолько охотно и страстно отдавался Вагнеру, что Герою и Спасителю Поттеру всю жизнь будет завидно. И горько.

Он чертову уйму лет ждал, когда истинная натура Малфоя вырвется наружу, и теперь, когда она явилась ему во всей красе, пожалел прятать обратно. Такому Драко надо оставаться на воле.

Единственно — выяснить, каким образом Малфой скрывает магическую ауру, все-таки оставалось необходимо.

Но, конечно, можно и не прямо сейчас, — Гарри зевнул, — а чуть попозже. Он обхватил уютно сопящего Малфоя покрепче и прижал к себе, зарываясь носом в волосы. Хозяин забыл отослать раба в свою постель — тем лучше, можно еще немного полапать эти соблазнительные изгибы… Ведь отпустишь — больше не вернется, самоуверенный, скрытный, гордый и обидчивый хорек, ради независимости бросивший даже родную семью.

* * *

Отоспавшись, Малфой поволок его в старый город. Когда они пересекали Велш-Бэк, Гарри решил, что сейчас увидит известный «Бристольский дом рок-музыки». Но, видимо, Драко не увлекался маггловскими рок-«звездами», и они проскочили мимо. Или Малфой просто был не в курсе, чем знаменит ресторан. Или действительно стремился в ничем не примечательный паб.

Когда уселись за столик, совершенно неожиданно оказалось, что Малфой любит пиво. Он попросил себе темное, но не забыл поинтересоваться, какое заказать Гарри. Поттер выбрал светлое.

Отхлебнув и ощутив на губах пену, облизнулся. Давненько неотлучному сторожу магического мира не приходилось испытывать маггловских радостей. Откровенно говоря, он начал кое-что забывать, и сегодня утром даже слегка волновался, справится ли с тостером. Все-таки магия балует, как ни крути. Неудивительно, что волшебники в результате начали считать себя лучше и сильнее остальных людей. Никаких усилий, кроме взмаха палочки — и у тебя есть все: свет, вода, еда и верные слуги…

— Как ты относишься к своим родителям? — поинтересовался Малфой, и чуть не брякнувший «Они умерли» Гарри вовремя подавился сухариком.

— А как к ним можно относиться? — осторожно вопросом на вопрос ответил Гарри. Потом, сообразив, что под заклятием Подчинения обязан формулировать более точно, сказал: — Они мои родители, я их люблю… — и добавил: — А у тебя разве иначе?

Очень хорошо получилось — словно бы невзначай.

— Не знаю, — выдал Малфой, не глядя на Гарри — его весьма заинтересовали мокрые следы от кружки на столике. — Мать люблю, а отца… не знаю. Жалею, наверное.

Гарри, ожидавший в крайнем случае «терплю», вспомнил, что сухариком уже давился, а фыркать пивом на собеседника неприлично.

Жалеть этого циничного прожженного негодяя?..

Поттер подозревал, что грехи Люциуса Малфоя гораздо весомее, нежели подозрительный артефакт, найденный в мэноре. И когда через два года после их сделки следствие доказало, что Люциус имел непосредственное отношение к убийству Кингсли, долго бродил по кабинету, злясь на себя.

Но давать задний ход было поздно — он сам позаботился о том, чтобы статус Малфоя-младшего как официального любовника Избранного стал известен каждой собаке. И арестовывать так называемого тестя теперь оказалось совершенно не с руки. Отбросив эмоции, Гарри трезво рассудил, что Шеклболта не вернешь, а репутация Спасителя Британии не должна быть очернена родством с убийцей. Поэтому он, кривясь на самого себя, ограничился резким приватным разговором со старым лисом и лишением его некоторых свобод и финансов, ударившими по самолюбию Люциуса, но практически незаметными широкой публике. То, что старшие Малфои стали реже появляться на официальных приемах в Министерстве и у значительных лиц, всегда можно было списать на возраст — мол, годы идут, никто не становится моложе, и тестю с тещей уже тяжело принимать активное участие в общественной жизни…

Однако забыть Гарри ничего не забыл — моргала в мозгах красная галочка: «Прижать пройдоху при первой возможности». Неизвестно, знал ли Драко, что был единственным препятствием между Люциусом и Азкабаном. Похоже, знал, раз до последнего времени так покорно оставался с Поттером. После событий у Хогвартса Гарри не без оснований полагал, что Малфои — любящая семья.

В то же время, он достаточно изучил Драко и понимал, что любовник к делам отца непричастен — слишком тот был равнодушен к происходящему, а потому вряд ли интересовался политикой. И уж тем более не захотел бы чьей-то смерти на этой почве, пусть даже жар и загребался чужими руками.

Скорее всего, Малфой-младший просто закрывал глаза на поступки Малфоя-старшего. Поскольку каким бы Люциус ни был человеком — он оставался его отцом. И даже после того, как Люциус сосватал сына Поттеру, Гарри был уверен, что Драко отца любит. А потому прощает. Он даже мог понять такую любовь — вопреки.

Но жалеть того, кто тебя продал с потрохами? Подложил в постель школьного недруга в качестве выкупа?..

— Он что, болен? — спросил Гарри. И не выдержал — подсказал верное направление мыслям Драко: — Или у тебя с ним плохие отношения?

— Здоров как бык. Сто пятьдесят лет проживет. И отношения у меня с ним нормальные, — сухо отозвался Малфой.

— Поэтому ты ушел из дома, — ляпнул Гарри, в последний момент проглотив ироничное «точно».

Естественно, Малфой тут же стал выяснять, по какой причине Гарри пришел к такому выводу. Пришлось срочно выдумывать. Кажется, удалось это проделать достаточно убедительно — во всяком случае, Драко переключился на собственные планы. В которых, разумеется, фигурировала заграница. То, что в Англии ему спокойной жизни не будет, Малфой понимал четко. Еще бы!.. Другой вопрос — каким образом он собирался эмигрировать, если так уверенно говорил об Италии, Испании, Австралии, словно билет туда уже лежал у него в кармане.

И — кстати! Как на подобные слова должен реагировать зависимый Харальд?

— В Италию? А… я? — выдавил Гарри.

Как и ожидалось, его в расчет не брали. «Если ты мне не успеешь надоесть» — очень призрачное обещание.

Почему-то стало обидно. Поттер отдавал себе отчет, что обида являлась совершенно иррациональной, и даже не смог бы четко сказать, за кого обижается — за Подчиненного Харальда или за себя самого. С другой стороны, как ни посмотри, а между Харальдом Вагнером и Гарри Поттером стоял крепкий знак «равно». И Гарри Поттер, изредка выезжая из страны с вроде бы частными, но необходимыми визитами, честно тащил с собой и жену, и любовника. Иногда — только любовника, когда Джинни, к примеру, была беременна.

Да, Малфой был зависим, но не притесняем. И пока Гарри занимался делами, получал полную свободу действий — в разумных пределах, конечно же. И с сопровождением. Тут уж никуда не денешься — за самим Гарри тоже постоянно таскались секьюрити. Положение обязывает.

Подойдя к стойке, Поттер заказал еще пива. И пока одуряюще пахнущий напиток лился в кружки, выудил из кармана флакончик. Это зелье Гарри носил с собой всегда. Авроры называли его «болтливый язык», а верного наименования Поттер уже и не помнил. Не веритасерум, нет — тот слишком легко идентифицировался собеседниками, стоило им прийти в себя. Все-таки когда спрашивают, а тебя неудержимо тянет выложить правду, которую планировал держать при себе — сомневаться в выпитом зелье практически не приходится. Если человек не преступник и сидел за столиком с Гарри Поттером наедине — могло получиться неудобно. А «болтливый язык» не требовал вопросов — визави все выкладывал сам. Конечно, не всегда его тянуло на разговоры о вещах, наиболее интересных Гарри, но любые сведения были лучше, чем ничего. Особенно учитывая, что мало кто позволял себе напиться в присутствии Спасителя Британии и откровенничать с ним естественным образом. А информация ему всегда была нужна как воздух.

«Пусть повезет, — думал Гарри, незаметно роняя несколько капель в кружку с темным пивом, — пусть Малфой расскажет о своей крутизне и о том, как обманывает Следящий купол и Статут о секретности. Пусть только намекнет — я пойму. Отниму эту возможность и отпущу, как собирался. Честно».

Не повезло. Вместо откровений о собственной ушлости Драко потянуло на разговоры о нем, о Гарри. Впрочем, такой поворот тоже оказался занимательным.

Надоело, значит, быть любимой болонкой, и он ото всех ушел. Шалтай-Болтай какой, надо же. Шесть лет махал бантиком на хвосте, а тут вдруг моча в голову ударила — и свалил… ся. «Вся королевская конница, вся королевская рать ищут Шалтая, ищут Болтая…»

«Плохо ушел, родной, — подумалось с какой-то даже нежностью, — недалеко».

Тащить Драко домой Поттеру пришлось на себе. В такси тот совершенно расслабился, привалился к плечу, щекоча шею Гарри над воротником рубашки светлыми прядями. Сначала он зачем-то упорно пытался выговорить «монопенсуально» и «Поттер», а потом только моргал сонными глазами, по очереди прикрывая то один, то второй.

Добравшись до дивана, Малфой вновь вспомнил, кто в доме хозяин, и принялся распоряжаться, дав понять обоим слугам, где их место. Место Гарри оказалось в постели Драко. Очень лестно.

А потом Малфою стало плохо. Этого Поттер никак не ожидал. В «болтливом языке», похоже, содержался какой-то ингредиент, который малфоевский организм усваивать отказался. Гарри ухаживал за ним и чувствовал себя виноватым.

— Тебя отнести в ванную? — предложил он. — Ты хотел полежать в горячей воде.

Драко подумал и царственно кивнул.

Пьяным Гарри видел любовника единственный раз — давно, еще в начале их совместной жизни. Драко напился на приеме в Министерстве, на котором один из чиновников, объясняя кому-то постороннему, довольно громко пояснил за их спинами: «Это мистер Поттер со своими шлюхами». Разумеется, назавтра Отдел урегулирования конфликтов с магглами недосчитался сотрудника, но во время мероприятия Гарри не стал устраивать скандал. Зато, перемещаясь по залу и беседуя с гостями, смог пронаблюдать, как методично напивается Малфой, усевшийся в углу и забравший у обслуживающего эльфа весь поднос с напитками. Джинни не то не услышала, не то осталась равнодушна, так что к концу вечера Поттер отправил супругу домой самостоятельно, а любовника транспортировал в Малфой-мэнор лично. Камином. Драко был молчалив и угрюм. Когда Гарри принялся его разоблачать, вырвался, завалился на кровать прямо в одежде, закрыл глаза и мгновенно уснул.

Поттер не обиделся. Хмыкнул, вышел из спальни, кивнул на прощание старшим Малфоям и направился обратно к камину. Он ждал, что хотя бы нетрезвым Драко выплеснет на него обиду, может быть, даже ударит. Но тот его опять разочаровал.

Думать о любовнике Гарри перестал тут же, едва Малфой-мэнор исчез в зеленом пламени.

Сейчас все было по-другому. И, конечно, совсем другим был Малфой. Такого хотелось раздевать, оглаживая открывающиеся участки кожи, хотелось греть ладонями, а потом нести на руках на второй этаж, прижимая к себе, хотя он и не был пушинкой. Хотелось, чтобы он клал голову на плечо и обнимал за шею, осторожно дыша в ухо, а болтающиеся ноги били по бедру. Хотелось, опустив его в ванну, нырнуть туда же, чтобы добраться не только глазами и руками, но всем телом…

Однако ванна была маленькая, к тому же Гарри набрал в нее слишком много воды. Сунься он туда сам — потоп неминуем. Да и не был он уверен, что без приказа маггл под Империо способен на проявление инициативы в сексе.

А вожделение ощущалось весьма остро.

Пока намыливал и втирал, пока ласкал самые интимные уголки, пока смотрел на выныривающие из пены то острую коленку, то сморщенные соски, то розовую головку члена, незаметно возбудился до одури. И с трудом сдерживался, чтобы не расстегнуть тугую пуговицу на джинсах и ширинку.

Казалось неважным, что Малфой пьян, что его пять минут назад на глазах полоскало, что он тот же самый человек, с которым Гарри знаком вот уже девятнадцать лет. Желание выдернуть его из ванны, прижать к себе покрепче и заставить кончить, прогибаясь и крича, делалось невыносимым.

— Можешь подняться? — сипло спросил Поттер. — Надо мыло смыть.

Драко, разумеется, его состояние заметил. Еще бы! Пощупал между ног, отметил, что пиво не произвело на Гарри плачевного воздействия, а потом распорядился отнести его в спальню.

— Вымоешься сам и придешь ко мне, — последний приказ звучал особенно заманчиво.

Правда, когда Гарри, ополоснувшись, вернулся в комнату — Малфой спал без задних ног и без зазрения совести, свернувшись в клубок и подсунув кулак под щеку.

Тянуло улыбаться и делать какие-нибудь нежные глупости. Провести ладонью по выступающим позвонкам, разжать кулак под щекой, погладить пальцем обиженно оттопыренную губу…

«Почему он? — думал Гарри. — Ведь за столько лет рядом оскомина должна была появиться от знакомой физиономии. И почему Малфой, а не Джинни? У них были примерно одинаковые шансы».

По большому счету, спрашивать было бесполезно. Случилось так, как случилось — вот и все.

Гарри нагнулся, поцеловал теплую щеку, подоткнул Драко одеяло и спустился вниз — от греха. Лучше поспит на диване в гостиной.

К тому же это был шанс обшарить вещи Малфоя. Палочка нашлась сразу же, но более ничего подозрительного Гарри, как ни искал, не нашел. Кошелек, носовой платок, глупый брелок с дракончиком… А ведь то, чем Драко скрывает свою магическую ауру, должно быть постоянно с ним — иначе те же совы его быстро вычислят… Может, вживил в подошву ботинок?..

Окинув взглядом мятые и испачканные рубашку и брюки, Поттер почесал в затылке. Все-таки не настолько Гарри маггл, как думал. Во всяком случае, каким образом привести в порядок вещи без магии, он уже не помнил. Вернее, помнил чисто теоретически, а практически… возиться, откровенно говоря, не хотелось. Убедившись, что Дадли нет рядом, Гарри коснулся медальона на шее, прошептал заклинание, и одежда Драко приняла пристойный вид. О стрелки на штанах вообще можно было порезаться.

Поттер поднялся в спальню, повесил одежду на стул, содержимое карманов, включая палочку, выложил на стол. Еще раз полюбовался младенческим лицом спящего Драко и вышел.

Они с Дадли попили на кухне чаю, а потом разошлись по комнатам. Устроиться на диване Поттер не успел — в кармане завибрировал мобильник, и Гарри торопливо выскочил на крыльцо.

— Слушаю, Рон, — сказал Гарри, одновременно накладывая Заглушающее — на всякий случай.

— Гарри, Гарри! — таинственно забормотала трубка. — У нас тут пр…вие, происшест…!

— Конкретнее, пожалуйста.

— Между…дный ..онфли…, меж…родный конфли… …Бельгии… …инни…. …выдавать.

— Что за черт! — рассердился Поттер. — Ты не можешь говорить чуть громче? Половины не слышу!

— Сам просил не шуметь, — обиделась трубка нормальным голосом Рона.

— Я просил не орать, — поправил Гарри. — Но шептать тоже не дело. Ну?

— У нас международный конфликт, — четко доложил Рон. — С Бельгией. Из-за Джинни. И я не собираюсь выдавать свою сестру.

Еще раз выругавшись, Поттер сказал: «Сейчас буду!», дал отбой, отошел за угол дома — так, чтобы его не было видно из окон соседей, — и аппарировал. Он очень надеялся, что успеет вернуться до утра.

* * *

Конфликт улаживали часов до пяти.

Выведенная из себя Джинни запустила Летучемышиным сглазом — любимое проклятье, как же, — в драгоценного Бертрана прямо посреди толпы магглов в кафе. Что самое забавное — повел ее туда любовник мириться после предыдущего скандала. А в результате схлопотал большие неприятности от бельгийского Министерства магии, которому пришлось разбираться с полицией и чистить память не менее чем тридцати свидетелям. К тому же бельгийцы успели выяснить, что удостоверение личности у Джинни фальшивое. Правда, она и сама больше не горела желанием выдавать себя за подданную этой страны и испуганно кричала, что британка и жена Гарри Поттера. Разумеется, следившие за любовниками авроры, материализовавшиеся в зоне инцидента, подтвердили ее слова и депортировали миссис Поттер с детьми на родину. Бельгийские власти остались недовольны и выразили официальный протест. А с последствиями поднявшейся суматохи пришлось разбираться Гарри.

Едва за окнами забрезжил рассвет, он поднял с кровати Главного дипломата Адама Тодда и, обрисовав ситуацию и оповестив о достигнутых договоренностях, отправил улаживать формальности. А сам переместился в Нору — именно туда Рон доставил Джинни.

Поднявшись в ее девичью комнату, Гарри убедился, что бывшая супруга почивает как ни в чем не бывало. Усмехнувшись, потряс за плечо.

Джинни сморщилась, пробурчала что-то вроде «Отстань, Бертран!» и попыталась перевернуться на другой бок.

— Я не Бертран, — негромко проговорил Гарри, и Джинни тут же распахнула глаза.

Моргнула и села на постели, не попытавшись ни поправить свалившуюся бретельку ночной рубашки, ни прикрыться простыней. Волосы торчали в разные стороны неухоженной копной.

— Гарри?.. — и вдруг затараторила, смешно округляя губы: — Я так и знала — меня найдут, как только я сумею применить магию! Он меня похитил, Гарри! Похитил и держал у себя насильно! Он… он угрожал жизнью детей! Он совершенно невыносим! Накажи этого негодяя! Я еле сумела раздобыть свою палочку, чтобы наконец-то…

— Брось нести чепуху, — спокойно сказал Поттер. — Никакого похищения не было. Наоборот — инициатором побега была ты. И ты же выкачала из парня всю наличность, какая только у него была. А ему, между прочим, еще штраф теперь платить своему министерству.

— Так ему и надо! — горячо заверила Джинни. — Соблазнил, наобещал золотые горы, а сам…

— Это меня не волнует, — прервал излияния Гарри. — Слушай сюда, миссис Прюэтт…

— Я Поттер! — быстро возразила Джинни.

— Ничего подобного, милочка, — улыбнулся Гарри. — Твои фальшивые документы теперь вполне законны. Ты — британская волшебница замужем за бельгийским сквибом. А я — разведенный холостяк. И на вашу семью наложен солидный штраф, распределенный ровно пополам: на тебя и твоего муженька. Учти — я твою половину платить не собираюсь.

— Но Гарри! — попыталась возмутиться Джинни.

— Ты заварила эту кашу — тебе и расхлебывать.

— На каких условиях мы разведены? — нахмурившись, прикинула Джинни. Сильна в ней все-таки была деловая жилка. Ей бы в бизнес-леди, а не в домохозяйки.

— На моих, — заверил Гарри. — Содержать тебя я не намерен, поскольку ныне ты замужняя женщина — есть кому о тебе заботиться. Детей навещать ты сможешь. Как и их бабушка с дедушкой. Время от времени. Все остальное прочтешь в документах у адвокатов.

— Я… я… я аннулирую развод! — крикнула Джинни.

— Попробуй, — согласился Гарри и напомнил: — У меня имелось два месяца на подготовку к встрече с тобой.

— Скотина! Это нечестно! Несправедливо! — Джинни пошла красными пятнами, и тонкие губы зло искривились.

— Почему же нечестно и несправедливо? У тебя вообще была фора в шесть лет. Ведь ты начала думать о побеге чуть ли не со дня свадьбы. Никто не виноват в том, как бестолково ты использовала свой шанс… Детей заберу через три дня, пусть пока побудут в Норе — соскучились ведь за столько времени по бабушке с дедушкой, было бы жестоко их разлучать сразу же. А теперь извини, у меня дела, — Гарри развернулся к дверям. — Ах да! На Гриммо пробиться не пытайся — я сменил пароль и обновил заклятье Фиделиуса. Учти: на работе меня тоже нет — я взял отпуск.

И, не слушая больше, шагнул прочь, попутно кинув на комнату Джинни заглушающие чары, а то та своими воплями и натужными рыданиями могла побеспокоить спящих где-то в доме детей.

Выйдя на улицу, чтобы никого не разбудить хлопком аппарации, Гарри вдохнул уже холодный утренний воздух.

Вот почему не Джинни. Потому что отчаянную веселую девчонку, мечтавшую о карьере Загонщицы «Холихедских гарпий», сменила обыкновенная рыжая стерва, мечтающая о том, как урвать сладкий кусок. Вины за такие перемены в ней Гарри не ощущал — не он толкал ее на брак с собой, это было решение семьи Уизли. И, судя по всему, Джинни шла на него вполне осознанно, прекрасно понимая, что никаких чувств уже к Гарри не питает.

Собственно, до судьбоносного решения о свадьбе они уже с год вообще не виделись, а до того изредка встречались исключительно в Норе на семейных мероприятиях. Послевоенные события отодвинули их друг от друга, сделав практически чужими людьми, объединенными лишь коротким общим воспоминанием — пусть приятным, но оставшемся в прошлом.

Одно время Гарри думал, что можно вернуть, возродить чувства, сделаться пусть не самыми близкими и любимыми людьми, но хотя бы добрыми друзьями. Однако быстро понял, что молодая жена в нем более не заинтересована. То есть ее устраивало общественное положение в качестве «миссис Поттер», но вот сам Гарри нисколько не волновал ее кровь. Взгляды Джинни устремлялись к молодым мускулистым парням — потенциальным Отбивалам. Правда, обычно у них оказывались пустые карманы, ибо накопить они еще ничего не успели, а зарабатываемое сегодня уходило со скоростью Хогвартс-экспресса. Поэтому финансового благополучия ради следовало держаться нелюбимого мужа… Нет, Джинни ни разу не позволила себе ни с кем из молодых-мускулистых переступить черту — лишь дразнила и флиртовала, исправно рожая для Гарри детей. Перебирая первых, привязывала к себе Избранного. И все-таки сорвалась, не выдержала собственной расчетливости.

В то, что Джинни полюбила Прюэтта, Гарри не верил — слишком долго она тянула ему мозги, держа на коротком поводке. Это был, как понимал Поттер, запасной аэродром, временный вариант, пока не найдется что-то получше. И хоть Бертран и был молодым, но вот мускулистостью как-то подкачал. В общем, не лучший экземпляр. К сожалению, на момент побега Малфоя, давшего толчок Джинни, ничего более надежного у нее не было. В то же время она наверняка понимала: после выхлеста Драко муж больше не допустит осечек, а скрыться с курорта у нее гораздо больше шансов, чем из Британии.

Право слово, если бы Джинни действительно рванула к Бертрану под влиянием чувств — Поттер бы понял и отпустил. Не воспользовалась моментом, решив, что уже может себе позволить сменить обстановку и мужчину, а спонтанно, враз, не думая, исключительно по зову сердца.

Как Драко. Хотя…

Когда-то же тот успел поставить заглушку на магический фон. И денег запасти — недаром так спокойно говорит о других странах… Стоп! Другие страны!

Гарри аппарировал в пустое Министерство, зашел в кабинет Рона, которого всего с полчаса назад отправил спать домой в лондонскую квартиру, и набросал ему записку. Затем зашел к себе глотнуть Изменяющее зелье — так же, как несколько часов назад выпил антидот.

А после переместился в Бристоль.

* * *

Дом Дадли стоял по-прежнему тихий и сонный, хотя в глазах-окнах под удивленными бровями-наличниками зажглось восходящее солнце. День обещал быть погожим, и от этого на душе сделалось светло.

Вспомнилось, что наверху дрыхнет Драко — мягкий, теплый и взъерошенный. И сразу перехотелось думать. А потянуло под бочок, и потом плавно перейти к утреннему сексу. Ласкать и ласкаться. Оказалось, взаимные ласки — это ужасно приятно, почти так же, как и сам процесс.

Полночи Гарри командовал и распоряжался, казнил и миловал, ругался и рубил концы. А теперь ему хотелось просто набрать в грудь побольше воздуха, нырнуть в жизнь Харальда Вагнера и подольше из нее не выныривать. По крайней мере, пока опять не выдернут насильно…

Поэтому Поттер направился в кухню. Завтрак в постель — о чем еще можно мечтать после того, как тебя вечером на руках таскали по всему дому? И даже не трахнули, воспользовавшись беспомощностью пьяного человека? Прямо не любовник, а мечта любого мужчины! — усмехнулся Гарри, расставляя посуду на подносе. И пошел к лестнице.

Чего он никак не ожидал — это Империо в спину.

И что-то внутри треснуло, рассыпаясь мелкими осколками.

Предыдущее заклятие со вчерашнего вечера уже не щекотало мозг, и поскольку Малфой не обновлял Подчинение, Гарри невольно уверился, что все по-настоящему. И доверчивые руки, обнимающие за шею, и прижатая к плечу голова, и забавное стремление командовать, и растущее взаимное желание… Он понимал, что все это принадлежит Харальду Вагнеру, а не ему. И не зайди Гарри в тот день к Дадли — никогда бы не увидел, каким может быть Малфой со случайным, в общем-то, любовником. Но хотя бы по отношению к Вагнеру, казалось Поттеру, Драко искренен. И это ставило Малфоя на совсем иную ступень — не ту, на которой топталась Джинни.

Малфой не хотел использовать. Он хотел жить.

Но брошенное только что Непростительное утверждало обратное.

И разочарованный Гарри подчинился — стал таким, каким его желали видеть. Ходячим послушным манекеном. Дадли хотя бы прислуживал с удовольствием, поэтому излучал эмоций гораздо больше, чем придавленный Империусом Вагнер.

Гарри делал только то, что ему велели — и ни движения сверх того. Отвечал строго на поставленные вопросы, не проявляя встречного любопытства и желания рассказать больше.

Оторваться удалось, когда Малфой спросил о бизнесе. Тут Поттер изобразил оживление и принялся грузить собеседника обширными сведениями о дрелях, почерпнутыми из долгих лекций дяди Вернона. Он помнил их с младых, так сказать, ногтей — телевизор смотреть Гарри не разрешали, зато слушать излияния дядюшки он, напротив, был буквально обязан. Вот и западали в юный ум премудрости дельца средней руки, помешанного на своем товаре.

К сожалению, знаний, вынесенных из дохогвартского детства, Драко не оценил и велел заткнуться. Гарри и замолчал. Смотрел в окно автобуса и размышлял, когда лучше прекратить игру. Отпустить Малфоя в уплату за замечательный секс он уже обещал, пусть даже только сам себе, но слово сдержит. Еще и придаст любовнику ускорение в сторону границы пинком под зад… симпатичный, крепкий, соблазнительный зад, которым Драко так упоительно насаживается на член и ахает в голос, распахивая серые глаза… Что ж, пожалуй, ради такого можно подождать и еще денек, да… Ну и пусть, в конце концов, звучит цинично. Почему бы Гарри не побыть циником? Когда еще вернувшемуся к обязанностям Избранному удастся заполучить в постель такого отличного партнера?

Походы по магазинам Поттер не любил. Не умел выбирать вещи, терпеть не мог крутиться у зеркал и жутко раздражался на приставучих продавцов. Кроме того, у него никогда не было времени на вдумчивые прогулки в свое удовольствие по бутикам и маркетам.

А Малфою процесс явно доставлял удовольствие. Он нырял из одной двери в другую, вертел головой по сторонам, углядев что-то интересное, решительно приближался и начинал дирижировать оркестром расторопных продавцов. Глядя, как носятся взад-вперед служащие очередного бутика с вешалками в руках, и постепенно сгибаясь под грудой пакетов, количество которых росло без всяких «Энгоргио», Гарри размышлял, когда успел так омагглиться Драко. Он сам, рожденный в мире магглов, выглядел здесь более инородно, чем чистокровный маг Малфой. Поттер торчал соляным столбом посреди салона, а Драко закручивал вокруг себя деловитую карусель, где явно был мотором. Небрежные взмахи его рук, наклоны головы, едва уловимый поворот туловища говорили продавцам столько, сколько Гарри не сумел бы объяснить им за неделю.

В конце концов Драко добрался до него, и пришлось десяток раз уходить в примерочную переодеваться, отдергивать штору, поворачиваться, демонстрируя «как сидит», возвращаться в кабинку и переодеваться снова. Пока Гарри механически выполнял нужные действия, ему вдруг пришло в голову, что если бы он не был Харальдом Вагнером под заклятием Подчинения… нет, не так! Если бы он не был Гарри Поттером, изображающим Харальда Вагнера под заклятием Подчинения, причем обиженным на последнее обстоятельство, а был бы… да просто Гарри Поттером, пришедшим в компании любовника выбирать себе одежду, ему, может быть, даже и понравилось бы.

Тогда такая вылазка могла стать небольшим приключением на двоих, набегом в маггловский мир, секретом и удовольствием. Они бы обменивались заговорщицкими улыбками и целовались в примерочной кабинке, когда персонал удалялся от нее больше, чем на два шага. Запускали руки в штаны друг друга под предлогом поправить нижнее белье и коварно действительно только поправляли. А уж во что бы вылилась примерка самого нижнего белья…

Гарри как раз смотрел на себя в зеркало (серые строгие брюки, темно-голубой пуловер, выгодно оттеняющий цвет глаз), когда вспомнилось невпопад: «Ты очень похож на одного придурка. Когда-то он мне нравился, давно, очень давно. Но у него всегда были какие-то дела».

«Так вот люди и теряют друг друга — за делами. Мы все время были неподалеку, Драко, но никогда — рядом. Весь шестой курс я ходил за тобой как привязанный. Стоило тебе нарисоваться в поле зрения — и друзьям становилось чрезвычайно трудно достучаться до моего сознания. Даже когда появилась Джинни — я гулял с ней, а думал о тебе… Да я всегда думал о тебе, собственно. Только некому было мне объяснить, что это означает. Поэтому Ричард стал откровением».

* * *

За не слишком длинный период учебы в Школе Авроров Гарри не поладил только с одним сокурсником. Его звали Ричард Гамп, он был из чистокровных магов — мать француженка, отец англичанин, — и свободно говорил на двух языках. Капризный жгучий брюнет с голубыми глазами, светлокожий, наглый и самоуверенный. Они испытали острую неприязнь друг к другу сразу и сцепились после первого же учебного дня. Весь год (единственный, оказавшийся более-менее спокойным в жизни Гарри — когда в министерском кресле сидел Кингсли) они то и дело получали взыскания за неуставное поведение, но это их не останавливало. Дело осложнялось тем, что Ричард учился в Бобатоне, где несколько иная программа, и тоже был лучшим по Защите среди сокурсников. В Школе же ни у одного из них не имелось явного преимущества — в некоторых областях оказался сильнее Гарри, в некоторых — Ричард, а делить славу на двоих они категорически отказывались. При этом ни тот, ни другой не являлись книжными червями, и «брать задницей», чтобы превзойти конкурента, было не в их правилах. Обоих больше привлекал адреналин живого соперничества.

И вот в конце года, на вечеринке в честь сданных переводных экзаменов, когда в голове слегка зашумело, Гарри выбрался из развеселого зала на улицу — подышать воздухом. И, к несчастью, тут же наткнулся на Ричарда. Слово за слово, шаг за шагом — и они вцепились друг в друга, а разнять их было некому. Перед глазами стояла пелена, которая мгновенно спала при чужом шепоте близко-близко к уху:

— Гарри… я завтра уезжаю.

— Надолго? — не выпуская чужих плеч, обтянутых форменной мантией, тревожно-растерянно спросил Поттер, разом растеряв всю задиристость.

— Навсегда. Возвращаюсь во Францию.

А потом Дик его поцеловал. И они сбежали с вечеринки к нему на съемную квартиру и занимались любовью на старой скрипучей кровати. Дик все просил: «Тише, давай тише! Соседи услышат…». А потом вовсе сбросили одеяло на пол и продолжили там — получилось хотя и жестче, зато не приходилось волноваться о выдающих их звуках.

Гамп все сделал сам, Поттеру оставалось только подчиняться и наслаждаться, чем он и занимался. Оказалось, входить в анальное отверстие труднее, чем в вагинальное, зато когда движешься в нем — ощущения острее. А когда сжимаешь в пальцах член другого парня и скользишь по нему ладонью — в мозгу отзывается что-то вроде странной памяти о собственных мастурбациях, и непроизвольно хочется подаваться вперед и назад, качаясь в заданном рукой ритме.

Потом Гарри думал, что если бы не был навеселе, а Дик не собирался покинуть Англию — вряд ли когда-нибудь решился на секс с мужчиной. Да он и не понимал, что Гамп его интересует в подобном плане. Это Ричард был в курсе своих предпочтений и прекрасно отдавал отчет в настоящих мотивах.

— Я почувствовал желание, едва тебя увидел, — говорил он, рисуя пальцем невидимые узоры на голой груди Поттера. — Я хотел тебя весь год, и совершенно непонятно, как ты не замечал. Мне еще никого не приходилось так долго добиваться.

Во Франции Ричарда ждал любовник — заместитель Главы французского аврората. Гамп хотел быть с ним, но тот настоял на его отъезде: «Ты слишком молод, Дик. Ты не знаешь, настоящие ли у тебя чувства ко мне. Я даю тебе год — осмотрись, погуляй, пощупай свою юность за разные места, и если все останется по-прежнему — тогда возвращайся». Чтобы не терять времени, Ричард подал документы в английскую Школу Авроров. Теперь ему всего лишь надо было предоставить результаты здешних экзаменационных испытаний — и во Франции его возьмут на второй курс.

— То есть ты решил, что чувства у тебя настоящие, — сделал вывод Гарри.

— О да, — кивнул Ричард. — Ты — единственный, кто был у меня в этом году. Остальные меня не возбуждают. Только Шарль. Я знал, но ему хотелось проверить. Я не стал возражать.

Пока Гарри обдумывал, как бы поделикатнее спросить, а не все ли равно, сколько раз и с каким количеством людей ты переспал, разве измена от этого перестает быть изменой, Дик в очередной раз принялся его целовать, и Поттер отложил все вопросы на потом. Вернее, на когда-нибудь.

Утром Гарри непременно испытал бы неловкость, если бы успел. Но когда ты просыпаешься от того, что тебе делают минет… В общем, стеснение и стыд пришлось забыть.

— Замечательная ночь. Я рад, что все-таки получил тебя перед отъездом, — сказал на прощанье Ричард. — Жаль, не придется повторить. Но я буду тебя помнить. Попадешь во Францию — шли сову, увидимся. Покажу тебе Париж и познакомлю с Шарлем.

Он неторопливо одевался после душа, откидывая с лица еще влажные волосы, и Гарри не впервые подумал, что он чем-то похож на Сириуса.

— Познакомишь меня — с Шарлем? — переспросил Поттер на всякий случай. — А как же… ну…

— Все в порядке, — заверил Дик. — Тебя я хотел, а его люблю. Он понимает разницу в таких вещах, — Гамп приблизился, провел ладонью по щеке. — Ты чудесный парень, Гарри. И тебе нужен рядом кто-то такой же сильный. И страстный. Если бы не Шарль — я бы остался с тобой. Мы стали бы хорошей парой.

— Но с Шарлем у вас пара лучше? — не выдержал Гарри.

— Мы с ним уже есть, — улыбнулся Дик, — а нас с тобой нет. И не будет. Ищи свое настоящее, Гарри.

Но искать оказалось некогда — вскоре убили Кингсли, и личная жизнь для Поттера перестала существовать.

Правда однажды Гарри, навещавший Дурслей, решил прогуляться по маггловским районам, и в Сохо-сквере неожиданно для себя снял хастлера. Парень внешне походил на Ричарда, и внезапно страстно захотелось вспомнить ощущения той ночи. Словно что-то уяснить для себя. Потому что тогда Поттер остался в раздрае — Гамп охотно отдался ему, признался, как долго хотел, утверждал, что ему все понравилось, и тут же бросил. Однако быстрый перепих с юрким брюнетом в грязной крохотной квартирке неподалеку ничего не решил, а отсчитанные фунты оставили ощущение грязи.

И все-таки через месяц Поттер вернулся и целенаправленно искал парня в сквере, собираясь повторить. Но вместо брюнета, вглядываясь в лица, отыскал блондина с острыми чертами и заискивающей улыбкой. Его тогда словно обухом по голове ударило: «Малфой!».

До каморки, отведенной под трах с клиентами, они не добежали — Гарри взял его за ближайшим углом, между глухой стеной дома и мусорными баками. Вбивался в услужливо прогибающееся тело, слушал ненатуральные стоны наслаждения, и его накрывало осознанием — он хотел Малфоя! Не просто ненавидел, а именно хотел. Но не догадывался, не мог получить — и потому ненавидел. Как с Ричардом. Только хуже. Потому что дольше, сильнее и невероятнее.

Кончив и пронаблюдав, как деловито хастлер натягивает штаны и вновь заискивающе улыбается, Гарри снял с опавшего члена презерватив, застегнулся, расплатился и понял — больше никаких проститутов не будет. Хватит.

Не то чтобы гештальт закрылся, наоборот, кажется, разросся. Но стало понятно — искусственно, с помощью заменителей, его не разрешить. Безалкогольное пиво — первый шаг к резиновой женщине, как известно. А неживое Поттера совсем не привлекало.

Но бегать за Малфоем, пытаться наладить отношения, уговаривать его попробовать — а вдруг и правда между ними что-то есть? — казалось глупым и нереальным. К тому же времени ни на что не хватало. Да и не был уверен Гарри, будто по-прежнему испытывает к нему нежные чувства. Останавливало даже не то, что Драко мог быть к нему равнодушен, а именно неуверенность в себе. Потому что еще страшнее представлялось — найти, расшевелить, отыметь… и обнаружить, что больше в душе ничего не осталось. Кончилось.

Только все-таки временами он еле подавлял желание распорядиться доставить Драко в аврорат.

И когда спустя время к нему пришел Люциус с предложением продать сына… Гарри ухватил свой шанс, не задумываясь. Не пытаясь ничего анализировать. Попытка повторить, продолжить, начать, возродить, развить, унизить за недогадливость или выяснить, наконец?

От предвкушения встречи сердце билось торопливо и громко, выстукивая «Дра-ко, Дра-ко». Пахло возвращением в детство, когда никакие запреты и посулы не могли остановить Малфоя-младшего в стремлении достать Поттера до кишок. Даже авторитет отца не действовал на послушного сына, когда дело касалось Гарри. Магический мир мог стоять перед Поттером на коленях, но вошедший Драко обязательно скажет или сделает гадость, и жить Избранному сразу станет веселее. Вот он появится на пороге, и…

Но купленный Малфой тоже оказался резиновым. Подделкой, которая перестала волновать Гарри после первой же «брачной» ночи. Глядя на него во время домашней церемонии, проведенной в большой гостиной, среди мириадов свечей и портретов преимущественно белобрысых предков, надевая кольцо на тонкий палец, Поттер уже пугался написанного на лице Драко безразличия, но возлагал надежды на спальню — уж там-то тот не выдержит!..

Малфой выдержал шесть лет. Исправно раздвигал ноги и считал трещины на потолке. Делал минет, глядя строго в район пупка. Принимал поглаживания и поцелуи, не меняясь в лице.

Не выдержал Гарри — разуверился.

Но был достаточно упрям, чтобы продолжать пользоваться выторгованным имуществом. Да и куда, собственно, было деваться взрослому половозрелому мужчине, слишком увязшему в политике, чтобы позволить себе случайные связи, и намеренно защитившему себя от них женой и любовником?

* * *

— Не замирай, — подтолкнул его вперед Драко, — давай заглянем еще в ювелирный, Харальд.

Пока Малфой выбирал побрякушки, Гарри поймал себя на том, что любуется им. Новая стрижка очень шла Драко, скрадывая излишнюю продолговатость лица, а дорогой маггловский костюм он носил так, словно в нем родился.

Неожиданный подарок в виде золотых часов застал Гарри врасплох. Он не носил часы с тех пор, как сознательно снял подарок Молли. Просто однажды понял, что больше не может себе позволить ими пользоваться, и оставил в своем кабинете на Гриммо. Дело было даже не в Джинни — в конце концов, к ней Гарри относился настолько терпимо, насколько мог. Хотя и понимал, что виноват. В том, что не смог решиться и выбрать. В том, что дал себе поблажку и возможность в случае чего отступить, когда согласился одновременно на две сделки — с Малфоями и Уизли. Тогда казалось: не получится с одним — обязательно выйдет с другой. В результате не вышло ни там, ни там. Но проблема действительно была не в жене, а в том, как изменилось отношение Гарри к самим Уизли. Он больше не чувствовал себя членом их семьи и, значит, не имел права носить их наследство. Вернуть часы Прюэтта, однако, стало бы оскорблением, так что Гарри их просто убрал с глаз долой. И не стал искать ничего на замену.

А еще, когда пальцы Малфоя застегнули на запястье браслет, воспоминание о другом браслете заставило Гарри смутиться. Зачем он тогда, поддавшись порыву, купил Драко золотое украшение, он и сам не понял. Просто увидел — и приобрел. Почему-то ему показалось, что оно очень подойдет Малфою: сочетание теплого золота с холодным белым сиянием родия. Тот равнодушно позволил нацепить браслет на руку, сказал положенные слова благодарности и отвернулся. Больше они к вопросу об украшении не возвращались, хотя в свои визиты Гарри регулярно видел браслет, выглядывавший из-под манжета мантии Драко. Временами это казалось ему издевательством.

Они пообедали в пиццерии и вернулись в дом Дурсля, где расстроенный Дадли рыдал над своей неудавшейся любовью. Иногда Гарри испытывал желание найти эту Маргарет и вправить ей мозги. Вот чего женщине надо, спрашивается? Пусть Дадли не слишком богат, но зарабатывает стабильно, а главное — он действительно души не чаял в своей последней сожительнице. И уже собирался предложить ей руку и сердце, как Маргарет вильнула хвостом и ушла, заявив, что влюбилась во врача своей больницы. Гарри его видел потом — плюгавенький, в огромных очках и с надменной физиономией. Вряд ли подобный тип станет ценить обыкновенную медсестру, хотя попользоваться, пожалуй, не откажется…

Поттер отобрал у Дадли бутылку и получил распоряжение собирать вещи. Похоже, Малфой намылился в Лондон. Сомнительно, чтобы его действительно так уж привлекал карнавал. Скорее всего, там у Драко намечены собственные дела. Гарри вздохнул и понадеялся, что Рон сумеет выяснить то, о чем он его попросил в записке, до наступления часа икс.

Укладывать сумку без магии тоже оказалось дольше, чем думалось. Наконец покончив с упаковкой, Гарри, недолго думая, отправился в ванную — смыть пот и усталость, накопившиеся за время прогулки. Тем более, он очень надеялся закончить вечер в постели Драко. Похоже, тому тоже нравились их занятия любовью.

Плескаясь в душе, Поттер понял, что обида на утренний Империус совсем прошла. Малфоя можно было понять — тот берег свое удовольствие как умел. В конце концов, и Гарри удерживал его возле себя, пусть и не с помощью заклятья.

От таких мыслей и предвкушения предстоящего Поттер повеселел и даже принялся мурлыкать застрявшую в голове мелодию, не сразу сообразив, что «Котел, полный любви» — не совсем та песня, которую положено знать магглу Вагнеру. Завернувшись в халат, он вышел из ванной комнаты и тут же наткнулся на Драко. Но испугаться, что тот заметил его оплошность, не успел — Малфой запустил руку под махровые полы, погладил бедро, заставляя тело покрыться мурашками, и приказал:

— Ложись в постель, я скоро приду.

Гарри послушно скинул безразмерную хламиду и улегся. Слушая, как за соседней дверью шумит вода, улыбался, прикрыв глаза и неторопливо поглаживая слегка эрегированный член. Думать о Драко и сексе было приятно, в груди разливались тепло и умиротворение. Но бессонная ночь давала о себе знать, и незаметно для себя Гарри заснул.

Проснулся, когда часы в гостиной отбивали полночь. Драко посапывал рядом, лицом к стене. Гарри придвинулся ближе, обнял и не удержал руки при себе. Малфой завозился, разворачиваясь лицом, открыл глаза, ткнулся губами в щеку — теплый и расслабленный, — и ничуть не сердито спросил:

— Сколько времени?

И Гарри поплыл. От его голоса, от податливого тела, от ласковых рук. Как будто все — по-настоящему. И не было предыдущих шести лет, в которые Поттер пытался купить его любовь.

Думать о том, что для Харальда Вагнера их действительно не было, не хотелось. И не думалось. Как вообще можно было думать о чем-то, когда рядом был такой Драко?

К нему можно было только прижиматься, и гладить, и припадать поцелуями, и бормотать о том, какой он потрясающий, и как с ним хорошо. Об одном приходилось молчать: как долго он мечтал, чтобы все было вот так — сначала неторопливо, нежно и чувственно, а потом — страстно и нетерпеливо. Когда каждое движение внутрь и наружу выносит тебя куда-то за пределы сущего, и ты смутно понимаешь, кто ты, где и зачем, а знаешь только — ты там, где должен быть. Здесь твое место — в этой кровати и с этим человеком. Надо только не забыть его имя — Дрейк…

— Ты веришь в любовь, Харальд? — неожиданно спросил Драко перед тем, как заснуть. — Чтобы с одним и на всю жизнь?

«С одним на всю жизнь — это тяжело, — мог бы сказать Гарри. — Это очень трудно. Потому что — дела. И не всегда понимаешь, кого именно они у тебя отобрали. А когда, наконец, поймешь, может быть уже поздно — как с тобой».

Но вместо этого сказал:

— Не знаю.

* * *

Утро началось со стука Дадли. Дурсль настаивал на том, что пора вставать. И Драко пополз куда-то из кровати, утверждая, что собирался погулять. Отпустить его — горячего, растрепанного, обнаженного, — оказалось выше сил Гарри, и он, не вспоминая ни о каких особенностях Подчинения, притянул Малфоя к себе и принялся целовать. Драко сдался тут же, мгновенно позабыв обо всех планах, и утренний секс не испортили даже новые вопли Дадли под дверью.

Потому что видеть под собой спину с острыми лопатками, между которыми собрались капельки пота, слизывать их, оглаживать одной рукой талию, соблазнительные ягодицы и бедра, а другой — упругий налитой член, так удобно устроившийся в пальцах, вбиваться в желанное тело, охотно отзывающееся на твои движения, и слышать непроизвольные постанывания, было упоительно. От этого слегка кружилась голова, и сердце падало в живот, а потом возносилось обратно, и непонятно, как ему удавалось еще и пульсировать, отдаваясь в висках и горле. Такое, наверное, не испортила бы даже рухнувшая рядом крыша.

Просто они сейчас не имели значения — ни крыша, ни Дадли.

Гарри кончил под финальный вскрик Драко и застонал сам — долго, сладко, протяжно, заглушая стон торопливыми поцелуями сведенных лопаток, крепко обнял и упал сверху.

Но даже расслабивший мозги и мышцы оргазм не мог насытить до конца.

Сквозь тяжелое дыхание, едва уловимые прикосновения губ, под судорожный перестук сердец, в голове билось жалкое, эгоистичное: «Как я смогу его отпустить? Не буду, не хочу! Заставлю!.. Умру без него!». Если бы Гарри был девушкой, в этот момент слабости он бы обязательно заплакал. Но он не был девушкой. Он не был даже Харальдом Вагнером, которому, собственно, и предназначалось все то, что украл Гарри — Избранный и Спаситель. А потому не мог ни заставить, ни умереть. Вот такая изысканная насмешка судьбы.

Долго так продолжаться не могло — Гарри и сам это понимал, но когда Драко спросил о медальоне, осознал в полной мере.

Он, конечно, соврал об обереге, подаренном матерью, однако в ответ разоткровенничался Дадли, припомнив историю с питоном в зоопарке. Малфой, вроде как, ничего не заподозрил, даже уснул на коленях. Гарри перебирал его волосы, смотрел в окно машины и тосковал. Раньше выражение «душа плачет» воспринималось всего лишь фигурой речи, и только теперь выяснилось — она действительно умеет плакать. Да так, что странно, как этого не слышат попутчики.

Пока устраивались в гостинице, прощались с Дадли, пока Драко придирчиво обследовал номер, Поттер немного развеялся, решив пустить дело на самотек. До финала оставалось недолго, так что надо наслаждаться тем, что есть. А есть деловитый Драко и Вагнер, который обязан удивиться происходящему. Гарри и удивился.

— Никак не могу понять — кто ты? — вырвалось вдруг непроизвольно. Потому что никак не совмещался Драко Малфой, известный ему девятнадцать лет, и Драко Малфой сегодняшний.

— Завтра расскажу, — пообещал Драко.

И Гарри позволил себе порадоваться — еще точно есть завтрашний день. С карнавалом, с тысячами улыбающихся лиц, с ряжеными, танцорами, громкой музыкой и обязательным грохотом барабанов, с куриными крылышками на лотках, покрытыми острым соусом, который обязательно будет течь по губам и подбородку, и можно будет слизывать его друг с друга, а потом целоваться у всех на виду, потому что никому в праздничной толпе не будет до них никакого дела…

После ужина в кафе Драко понесло гулять. Сначала это не показалось Гарри хорошей идеей — слишком легко, на его взгляд, оделся Малфой. Но отдав ему свою куртку, он почувствовал себя спокойнее. А уж когда выяснилось, что Драко не имеет ничего против горячих объятий и прилюдных поцелуев, стало совсем здорово.

Пропало даже ощущение того, что все это — украденное, а оттого недолгое счастье. Гарри просто об этом забыл.

Забыл обо всем, кроме невозможного Драко. Который поедал пирожные, смеялся, облизывая обветренные губы, прижимался, согревая дыханием шею, и держался за руку в метро, смотря вокруг круглыми глазами, как пятилетний испуганный мальчишка. Впрочем, пугался он недолго — похоже, рядом с Гарри ему и правда делалось не так уж страшно. И хотя между станциями Малфой явно скучал — в темном туннеле было не на что глядеть, — но эскалатор ему понравился, и он даже уговорил Гарри спуститься и подняться еще раз.

А в гостинице вернулось волшебство обладания. Вода выплескивалась на пол, бортик ванны впивался в бок, но ничего не имело значения, пока они были вместе. Казалось, острота ощущений должна была притупиться за последние дни, насыщенные сексом, да только она не притуплялась, и Гарри сходил с ума, стараясь впихнуться глубже, словно там, внутри, таилась разгадка — отчего его не отпускает Малфой, чем держит. Почему его все время мало, и тянет даже не целовать — покусывать его шею и плечи, оставляя метки на теле, как зверь. Он, кажется, рычал, насаживая Драко на себя, и скулил, кончая, выплескиваясь в судорогах, притискивая худощавое тело к себе — крепко, до боли…

Ничего подобного Гарри не испытывал раньше и осознавал, что вряд ли испытает. Когда они перебрались в кровать, он признался в этом Драко, а тот в ответ поразил Поттера известием, что спал с Шеклболтом.

Нет, ревности не было. Просто опять накатила тоска — Кингсли получил Драко по доброй воле, без обмана, а он, Гарри, так и не сумел.

— А у тебя был кто-то? Кроме жены? — поинтересовался Малфой, устраиваясь у него на плече.

«У меня был ты, а я даже не знал об этом», — подумал Гарри, и практически не соврал:

— Не знаю. Сейчас мне кажется, что никого не было.

Они держались за руки, как два ребенка. Как будто нашлись, и теперь боялись потеряться. Гарри носом зарывался в волосы Драко и думал, думал, думал — как бы сделать так, чтобы завтра ничего не закончилось? Как бы удержать или самому удержаться рядом? Может быть, еще не поздно что-то изменить? Признаться? Сказать — Драко, это был я? Все время — я, а не какой-то там Харальд?

В животе тут же похолодело от страха, потому что Гарри знал, что последует дальше — родной и теплый Драко пропадет, а на него посмотрят чужие, холодные серые глаза Малфоя.

Словно почувствовав боязливую трусость любовника, Драко больно стиснул ладонь Гарри.

— Ты чего? — охнул Гарри.

— Ничего, — напряженно сказал Драко. — Все нормально.

Испугавшись, что все закончится уже сейчас, Гарри потянул его на себя, покрывая поцелуями лицо. «Не бойся, я не скажу, — молча обещал он, — я ничего не скажу тебе, Драко. И завтра у нас будет еще один чудесный день — солнечный, потому что рядом с тобой все дни солнечные. Мы будем смеяться, смотреть на карнавальные платформы, удивляться костюмам, слушать музыку и не думать ни о чем плохом… А потом ты будешь меня вспоминать — добрым словом, я надеюсь. И я тебя тоже… Все равно я счастлив, что сумел украсть эти несколько дней. Жаль, что настоящее пришло так поздно, когда я уже перестал его ждать».

Близость отзывчивого обнаженного тела предсказуемо разбудила желание. Гарри вообще поражался собственной ненасытности. Если бы это был обыкновенный секс, такой, как раньше, Поттер давно бы отвалился и спал без задних ног. Но теперь это переросло во что-то другое — несравнимо больше и несравненно желаннее. Прошлые Гарри и Драко удовлетворяли инстинкт, нынешние — занимались любовью.

Грудь прижималась к груди, крепкие бедра стискивали бока и по пояснице елозили пятки. И в жарком ощущении наплывающего оргазма, захлестывающего с головой, неумолимо накрывающего двоих на огромной кровати, среди мягких подушек и пахнущих свежестью простыней, Гарри, не сдержавшись, выдохнул:

— Драко! Дра-ко…

* * *

Все закончилось тут же, махом. Как будто то нежное и хрупкое, что связало их, разбилось от одного имени. На какую-то секунду Поттер попытался убедить себя, что Драко пропустил его оговорку мимо ушей — в конце концов, он поверил в Гарри-Харальда, в медальон-оберег, не узнал песенку Селестины Уорбек…

— Как ты меня назвал? — хрипло спросил Малфой, поднимаясь и включая бра.

Гарри боялся посмотреть на него. А изворачиваться не хотелось настолько, что проще было встать и заавадить себя на глазах у толпы магглов. Потому что все равно мир рухнул.

— Зачем? — голос Драко звучал глухо.

Если бы он сам знал — зачем. Заигрался. Думал только подсмотреть, а в результате… И «я люблю тебя» теперь вряд ли могло стать оправданием. Потому что в настоящей любви нет места подлости.

— Сначала я собирался тебя вернуть. Потом решил отпустить, все равно у нас ничего не вышло…

Неправильно. На самом деле не вышло у него, у Гарри. Не получилось разбудить настоящего Драко, вытащить из раковины, в которую тот забился. Но стоило ли об этом рассказывать? В любом случае Малфой уйдет. И слушать не будет. Слишком тяжело, когда тебя так обманывают…

И все-таки Поттер продолжал говорить — об опасном умении Драко скрывать магию. Словно это было единственное, что его волновало.

Малфой поверил, наверное. Потому что поднялся — по-прежнему голый, — подошел к шкафу, повозился там и кинул на постель костяной шарик.

Одеваться под его тяжелым взглядом было неуютно. На душе скребли кошки, и тошнило от самого себя. Почему-то Поттер чувствовал себя преступником, хотя, вообще-то, это Драко от него сбежал, Драко использовал Непростительные и дурил головы магглам с помощью магии.

— Ты поедешь со мной в Италию? — вопрос застал врасплох.

Подавив порыв тут же согласиться, Гарри посмотрел на отводящего глаза Драко. Большего тот никогда не скажет. Это и так много для Малфоя — признаться вот так вот, почти открыто. Протянутая рука, как девятнадцать лет назад, в поезде. И Поттер ее снова отвергнет.

— Ты ведь сам понимаешь, что я не могу все бросить… — рассудительно ответил Гарри. И тут же сбился с выбранной рассудочности: — Может быть, ты останешься? — шагнул к нему, отлепляя от косяка, прижимая к себе. До боли отчаяния — не то в руках, не то в сердце, не то еще где-то. Заторопившись, вывалил все сведения разом — что разводится, что согласен на новый дом, что хочет все-все изменить…

Конечно, Малфой не поверил. Да и как верить тому, кто тебя так провел? Отступил и отказал. Отказался.

Когда за спиной закрылась дверь номера, Гарри устало привалился к стене и сполз на пол. «Я свободен, уходи», — билось в ушах, отчего хотелось их закрыть. «Я свободен».

«Зато я — нет, Драко. Я не свободен и никогда уже не буду».

Пытаясь заглушить горечь беспрестанно повторяющейся фразы, Гарри забормотал под нос: «Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай свалился во сне»... На словах «Вся королевская конница, вся королевская рать» в кармане завибрировал мобильник.

— Да, Рон? — проговорил Поттер в трубку.

— Я выяснил, что ты просил, — голос друга показался до отвращения жизнерадостным. — Портключ ему делает Горбин. Нелегалка в Италию. Через транспортный отдел проводят левым образом, словно бы для транспортировки грузов.

— Хорошо, — кивнул Гарри, точно Уизли мог видеть. — Никого не трогай до того момента, как Малфой получит свой порт. Потом возьмешь Горбина и того, кто мошенничает в транспортном, ясно?

— Ага… Гарри, а ты скоро домой, а? — вдруг резко изменил тон Рон. — Скримджер с Джорджем грызутся, как два соплохвоста, у меня уже сил нет с ними. Тодд волнуется — он подготовил весь пакет документов для французов, нужна твоя виза… И еще мама достает, чтобы я поговорил с тобой насчет Джинни…

— Я уже возвращаюсь, дружище. А миссис Уизли можешь передать, что разговаривал со мной неоднократно, но я остался непреклонен. Если твоей матери есть что сказать лично — пусть позвонит моему секретарю и запишется на прием. Я принимаю каждую третью среду месяца.

Гарри захлопнул крышку мобильника, вернулся к двери их с Драко номера, прижался к ней лбом, провел ладонью по гладкой поверхности. Каникулы в иную жизнь завершились. Оборвались, правда, нелепо и неожиданно — совсем не так, как следовало, чтобы вспоминать их без вины. Но теперь Поттер знал, что она существует — эта иная жизнь. Правда, не для него.

«До свидания, Драко. Жаль, что все так закончилось. Я не хотел, правда».

Потом быстро отступил, чтобы не передумать и не постучать, коснулся медальона и аппарировал.

— Портключ сработает ровно в полдень, мистер Малфой, — Горбин, сухой и сморщенный, словно вяленое яблоко, протянул Драко его часы-луковицу. — Это обошлось в целое состояние, вы понимаете…

— Сколько? — холодно поинтересовался Драко, открывая сумку. — Я плачу в фунтах, галлеонов у меня нет, так что называйте разумную сумму.

— Пять тысяч, — тут же ответил старик. — Сами знаете, курс нынче невысок.

— Знаю, — Малфой вытащил пять пачек, туго стянутых банковской лентой. — Возьмите.

В другое время он бы торговался, но до полудня оставалось не так уж долго. Кроме того, Драко не хотел задерживаться в магическом Лондоне. А споры с Горбином могли затянуться до бесконечности, Малфой это хорошо знал.

Знакомые часы привычно легли в ладонь, еле заметное голубоватое свечение вокруг них подтверждало: на механизм наложено заклятие перемещения.

— Окажетесь в Кастель Нуово — скажете спасибо старику, — Горбин суетливо спрятал пачки в ящик бюро и дважды провернул в замке зачарованный ключ. — И места красивые, и от Британии далеко. Никто не найдет.

— Никто и не станет искать, — равнодушно ответил Драко. — Так что заработать на мне не получится, Горбин. Поттер знает, что я собираюсь поселиться в Неаполе. А родителям я напишу, как только устроюсь.

* * *

Аппарация переместила его на окраину магического Лондона, в небольшой лесок. Туда, где каменная мостовая обрывалась, превращаясь в обычную тропку, петлявшую между кустов. Усевшись на пригорок, Драко достал часы из кармана, положил перед собой и уставился на секундную стрелку, медленно перескакивающую с деления на деление. До полудня оставалось пять минут.

The end