Страх Одиночества

[right]Каждый человек стремится к одному: быть как можно счастливее. У жизни же другие задачи, во всяком случае ей очень мало дела до благополучия отдельных личностей.

Т.Драйзер.

Вся моя жизнь — это трагедия. Мое появление на свет повлекло за собой горе. Всю жизнь я доставлял беды окружающим и получал не меньше горя взамен. Я ни о чем не жалею. Пусть я и не добился ничего значительного, но это моя жизнь. И она мне чертовски нравилась!

Родился и вырос я в фамильном поместье на юге России. У нас был большой сад, и я очень его любил. Когда я был маленьким, я прятался там от отца, когда подрос, любил сидеть в тени яблони, и думать, думать.… В паре километров от нас располагалась маггловская деревушка, но они, конечно, не могли знать о нас, и если бы кто-то спросил их о семье Долоховых, они не смогли бы ответить.

При родах умерла моя мать. Кто знает, может быть, если бы она была жива, моя жизнь могла бы сложиться совсем по-другому? Но, увы и ах… Ее не стало, а мне пришлось довольствоваться тем, что есть — одним отцом. Сколько я его помню, он все время горевал о ней. Он очень сильно любил ее, и так и не смог забыть. А меня недолюбливал, временами мне казалось, что он ненавидит меня. Воспитывался я в строгости. За малейшую провинность следовала жестокая кара. Вас когда нибудь пороли в пять лет, за то, что вы взяли с кухни булку, а не дождались ужина? И это еще не самое страшное из всех моих наказаний. После некоторых из них моя няня — домовиха по несколько суток отпаивала меня своими лечебными зельями, а я даже не мог подняться с постели.

Едва я научился говорить, ко мне стали приходить репетиторы. Родной язык, французский, английский и итальянский, арифметика, география, танцы, фехтование. Позже — азы темных искусств и боевой магии, к девяти годам я был уже неплохо подготовлен. Вскоре пришло приглашение из Дурмстранга. Отец, конечно же, не спрашивал моего мнения, хочу ли я туда, а я отправился туда без страха и сожаления, что расстаюсь с родным домом. Очень хотелось вырваться, уехать куда-нибудь подальше от отца.

Школа находилась высоко в горах, не очень большая на вид, но с очень глубокими подземельями. Замок был мрачным и холодным. Стены украшали множество гобеленов и факелов, но не впечатлило. Я все-таки не в избушке на курьих ножках до этого жил, чтобы замирать в восхищении от открывшегося вида, как немногие грязнокровки, которые оказались здесь. Очень скоро я смог ощутить вкус того, о чем так долго мечтал — свобода. Я мог пойти куда хочу, заниматься тем, чем мне нравится, читать те книги, которые нужны мне, а не которые дает мой отец. Темные искусства пленили меня. Мой мозг рисовал мне картины всевозможных пыток: возможность доставлять человеку такую боль, что бы он умолял о смерти, ужасала меня, но одновременно и приводила в восторг. Сердце бешено стучало, я очень хотел все это проделать, но не сейчас, еще столько предстоит выучить. Но на это нужно время, которого катастрофически не хватало из-за домашней работы.

Приближалось Рождество, и большинство моих однокурсников разъехалось по домам. Отец велел мне оставаться в школе, и я был этому несказанно рад. В комнате нас осталось только двое. Моим соседом был некий Иван Коваленко. Полукровка из Украины, он мне сразу не понравился — парень был единственным ребенком в семье и слишком избалован. Ну что ж, идеальная жертва.

Пройдя в спальню, я остановился напротив постели соседа и прислушался. Судя по равномерному дыханию, он уже давно спал. Предварительно наложив защитные и заглушающие чары, я навел на него палочку, и четко произнес:

— Круцио! — из палочки вырвался чуть красноватый луч света, и тут же растаял. Руки затряслись, и я почувствовал сильную слабость. Я еле добрел до кровати и тут же провалился в сон. Об этом надо подумать, но утром…. Все утром.

Проснулся я лишь к вечеру следующего дня. В голове пульсировала боль, и я сразу вспомнил мою вчерашнюю неудачу. Черт побери, как же горько осознавать свое неумение! Я все сделал правильно, но заклинание у меня не вышло. Это означает лишь то, что у меня еще не хватает сил, я слабый, но я не стал сдаваться. Остаток каникул я практически не выходил из подземелий, я тренировался — ловил крыс, увеличивал их и испытывал на них действие чар. Вскоре стало получаться, слабость постепенно отступала, теперь я знал, что у меня все получится, ведь главное — желание, а оно у меня очень даже сильное.

[right]Преступление нуждается лишь в предлоге.

Аристотель.

Пришло время экзаменов, из-за своих тренировок я сильно запустил зелья. С другими предметами проблем не было, но зелья мне не давались, и мне было жаль тратить на них свое время. Тем не менее, я все же набрал низший проходной балл на экзамене, и как бы мне ни хотелось, но на лето я был вынужден отправиться домой.

Отец встретил меня холодно, взглянув в табель, и увидев низкий балл по зельям, он скривился.

— Я недоволен тобой, Антонин. Видимо, ты забыл, что не должен меня огорчать? Я тебе напомню об этом, сын, — он призвал розги.

Но в мои планы это не входило. Я очень боялся этого человека, но собрав всю волю в кулак, дрожащей рукой направил на него палочку и обезоружил. Отец не ожидал от меня такой наглости и не сопротивлялся — розги и его палочка оказались у меня.

— Ты не сделаешь этого больше. Я не позволю! — голос дрожал, у меня не получилось с ним справиться.

Я ожидал его ярости, но он лишь развернулся и вышел. Мне стало обидно, я выбежал из дому. Никто не окликнул. Глаза застилали слезы. Я не стал останавливаться, пересек двор, и, оказавшись на проселочной дороге, продолжил бежать по ней. Было очень жарко, в горле пересохло, и не столько от жажды, сколько от жгучей обиды. За что? В чем я виноват перед ним, ведь я его единственный сын! Но я не нужен ему? Почему?!

Я оказался на окраине деревни, около полуразвалившейся избы, и остановился, чтобы отдышаться. Услышав детский плач, я огляделся — около крыльца стоял мальчишка лет пяти и ревел. Затем к нему подбежала молодая женщина и принялась его успокаивать. Она говорила ему что-то ласковое, а мне было так неприятно это слышать... Потом она обняла его и запела песню:

За печкою поёт сверчок,

Не плачь, угомонись, сынок,

Глянь, за окном морозная,

Светлая ночка звёздная,

Светлая ночка звёздная,

Светлая ночка звёздная.

Что ж, коли нету хлебушка,

Глянь-ка на чисто небушко,

На небе светят звёздочки,

Месяц плывёт на лодочке,

Месяц плывёт на лодочке,

Месяц плывёт на лодочке.

Ты спи, а я спою тебе,

Как хорошо там на небе,

Как нас с тобою серый кот

В санках на небо увезёт,

В санках на небо увезёт,

В санках на небо увезёт.

Сердце как будто сковал обруч.

— Круцио!

Я понял, что это сделал я, лишь, когда её крик стал невыносимо резать уши. Я отвернулся и побежал дальше, но везде, везде видел одно и тоже! Родители с детьми. Родители, которым нужны свои дети. Родители, которые не стесняются показывать свою любовь. Я не мог на это спокойно смотреть, но ничего другого я не мог видеть, у маггловского отребья есть то, чего у меня никогда не будет. Ненавижу! Гори оно все огнем! Будьте вы все прокляты, твари!

-Инсендио!

Из моей палочки вырвалась сильная струя огня. Полыхнул первый дом, я перевел палочку на другой, третий, пожар очень быстро разгорался. Вокруг бегали магглы, что-то кричали, пытались потушить огонь. Кто-то плакал, кто-то кидался в меня камнями и что-то мне кричал. Я смотрел на все это и улыбался, а по щекам текли слезы. Не пойду никуда. Так и останусь тут. Может, огонь подберется ко мне, и настанет конец моим мучениям? А может быть, меня убьют разъяренные жители? Плевать. Я так устал…

Но потом появилась моя домовиха, и забрала меня. Дома она напоила меня какими-то зельями, и я уснул. Мне снилась женщина, на которую я наслал круциатус: она пела песню для меня, и улыбалась. И мне было так хорошо, что я до сих пор помню этот сон.

Проспал я двое суток. При пробуждении меня ждал сюрприз — на моей постели в ногах сидел отец и смотрел на меня как-то по-особенному — печально и внимательно. Я не знал, чего мне ожидать. Он подал мне местную маггловскую газету. Пробежав по ней глазами, я узнал, что в ближайшей деревне практически все сгорело, но я не чувствовал вины, мне было все равно. Да, эти магглы ни в чем не были виноваты, но меня не беспокоила их судьба.

— Мы должны поговорить, — по его тону я понял, что он собирается с силами, и этот разговор не доставляет ему радости. Ну и что? Я вообще не хочу его видеть. — Ты стал уже таким взрослым. Этот инцидент... Благодаря мне, на тебя никто не выйдет, но скажи, зачем ты это сделал?

Я задумался. Действительно, зачем? Могу ответить почему — мне было плохо, и я сорвался на первом, что под руку попалось. А зачем…? Да не знаю, и не хочу больше об этом думать. Так я ему и ответил.

— Ты должен попытаться понять меня. Я… — я, кажется, уже знал, что он сейчас мне скажет, но я не хотел этого слышать. Да и разговоры мне его не нужны. Поздно теперь, раньше надо было думать.

— Довольно, отец. Не сейчас. Я не хочу об этом говорить, возможно, когда-нибудь позже…

Он кивнул и вышел из комнаты. А вместе с ним ушла и моя ненависть к нему. Мне стало жаль его — он всего лишь одинокий человек, который не может смириться с потерей любимой. Но я все равно не прощу его — это оправдание только для слабых людей.

На остаток лета я попросил разрешения отправиться в путешествие. Отец дал добро. И в школу я отправился прямо из Франции.

[right]Каждый человек, появляющийся в твоей жизни, все события, которые с тобой происходят, — все это случается с тобой потому, что это ты притянул их сюда. И то, что ты сделаешь со всем этим дальше, ты выбираешь сам.

Р.Бах.

Новые занятия, новые тренировки…. А еще у меня наконец-то появился приятель в школе. Его звали Игорь Каркаров, он был моим однокурсником. Как-то так получилось, что на первом году обучения я не смотрел по сторонам, мне были интересны лишь книги, но Игорь, по странной случайности, очень часто оказывался рядом. Когда мне было одиноко, он разговаривал со мной, когда скучно, он рассказывал увлекательные истории. Вместе мы готовились к урокам, и позже я приобщил его к своим тренировкам. Его отец был заместителем директора, и мы без проблем могли заниматься в пустых кабинетах после занятий, больше не приходилось прятаться, да и вдвоем учеба давалась легче. Он никогда не задавал лишних вопросов, но всегда был рядом, он был очень «удобным» другом. На лето он пригласил меня к себе, его мать большую часть времени проводила в разъездах, а отец по большей части был вынужден заниматься делами школы. До конца обучения я во время летних каникул гостил у него. Мой отец звал меня домой, но мне не хотелось.

Учеба пролетела быстро, все эти годы не оставили четкого следа в моей памяти. Незаметно пришла пора выпуска. Торжественный прощальный вечер. Пьяные посиделки после, в гостиной, всем курсом. Обсуждение планов на будущее и щемящее чувство прощания. Девица на курс младше в моей постели утром. И дорога домой. Я не мог и в этот год отправиться к Игорю — он ехал к матери, она была сейчас в Норвегии, а мне нужно было домой.

Отца в поместье не было. Я пообедал и отправился гулять по саду, не зная, чем мне заняться дальше. Находиться дома не хотелось, продолжать обучение я не видел смысла — то, что мне нужно, я и так изучил.

Появился домовик и сообщил мне, что в гостиной меня ожидает господин Болеслав Кински. Это был пожилой мужчина, старый приятель моего отца. У него была своя антикварная лавка на окраине Бухареста, в Румынии и он предложил мне поработать с ним, его помощником. Я согласился — других планов у меня все равно не было, и я бы согласился на что угодно, лишь бы не находиться дома. Я отправился с ним, не дожидаясь возвращения отца.

Город меня привлек своими широкими улицами и необычной архитектурой. По вечерам мне нравилось гулять по нему и ужинать в различных уютных ресторанчиках, коих здесь было несметное множество.

Новая работа была рутинной. Старик часто отсутствовал и оставлял меня за продавца. Случайные покупатели практически отсутствовали, в основном, о приходе за каким-либо товаром обычно договаривались заранее. Болеслав часто отправлялся в другие страны, и возвращался с каким-нибудь редким артефактом. Также и к нам приезжали работники иностранных антикварных лавок. Мне наскучило находиться в этом пыльном месте, я тоже хотел путешествовать, о чем и сообщил хозяину. Он на удивление быстро согласился, и через пару дней я получил задание. Нужно было доставить в Лондон ценный артефакт — печать самого Мерлина, обладающую многими ценными магическими свойствами. Он выдал мне портал и сообщил, что через сутки я должен вернуться. Отлично.

Перелет был долгим, воздуха уже критически не хватало, когда я наконец-то оказался на ногах. Оглядевшись, я понял, что, судя по всему, я нахожусь в магическом Лондоне. Темная улица с хаотически расположенными магазинами. Вывески были пугающими, но только не для меня. Тут даже воздух был каким-то особенным, легким, наполненным древней магией. И почему я раньше никогда тут не бывал? Прочитал вывеску на одном из домов: «Лютный переулок». Мне как раз сюда и надо.

Я отыскал лавку «Горбин и Берк». Ничего общего с нашим заведением здесь не было. Тут было очень уж мрачно, — Повсюду темные артефакты (я узнал Руку Славы, ранее принадлежавшую нашему магазину) Со стен таращились зловещие маски, применяемые для смертельных ритуалов, на прилавке были разложены человеческие кости разных форм и размеров, с потолка свисали ржавые, заостренные инструменты для пыток... Впрочем, я не был удивлен.

За прилавком сидел бледный черноволосый мужчина, и читал какую-то книгу. Он посмотрел на меня и, меня пробрала дрожь от внимательного взгляда очень выразительных темных глаз, в обрамлении длинных черных ресниц. Передо мной замелькали картины моего прошлого, я напрягся и усилил ментальный блок. Вот паршивец! Не успел зайти, а он уже принялся копаться в моей голове!

— Прошу прощения, мистер Долохов. Привычка, понимаете ли…. Но впредь обещаю сдерживаться, — он смотрел на меня с усмешкой. Ничего себе у него привычки! — Так что там у вас?

Я положил на прилавок печать, а он мешочек с галеонами. Сделка заключена. Я выполнил свою работу. Но уходить не хотелось. А если признаться, то чем-то меня привлек этот юноша.

— А у вас много работы?

— Да не то что бы, — он кивнул в сторону недочитанной книги, — И я уже заканчиваю, — он смотрел все так же насмешливо.

— Тогда, может быть, вы мне покажете что-нибудь интересное? Я здесь впервые.

— Можем и прогуляться, — он не переставал улыбаться. Да что же я смешного-то ему сказал?!

Мы долго гуляли с ним по узким покосившимся улочкам. Он задавал вопросы, а я отвечал — это было как будто в каком-то дурмане. Я рассказал ему все о себе, начиная с раннего детства — и о том случае с деревней тоже. Это было моей слабостью, моей уязвимостью. Я сорвался тогда, нервы подвели, и я стыдился того, что не смог держать себя в руках, но я рассказал ему и это. Он, напротив, ничего не говорил о себе. Прощаясь, я подумал о том, что не знаю даже его имени, зато ему известно обо мне все — я сам ему рассказал, не утаив ничего. Может, это чары какие-то?

Но позже, сидя в своей лавочке, я понимал, что мне хочется общения с этим странным типом. Но я не мог даже написать ему. Кто он такой? Я ничего о нем не знал...

[right]Научи меня не требовать невозможного и не горевать о непоправимом.

Георг Пятый.

Это утро наступило очень рано — разбудил меня стук в окно. На подоконнике сидел черный филин. Я налил ему воды, положил совиных вафель, и принялся читать письмо.

Здравствуй, Антонин!

Я думал о тебе. Ты изучал самостоятельно черную магию? Это похвально. Но могу огорчить тебя — то, что знаешь ты, это только азы. Есть много вещей, о которых ты даже не подозреваешь, и тебе, наверняка было бы интересно заняться более детальным изучением этого предмета! Я могу помочь тебе, подумай. Если ты согласишься, ты достигнешь небывалых высот.

Лорд Волдеморт.

В тот же день я сообщил Болеславу, что заканчиваю работу у него. На его вопрос о причинах такого решения, я предпочел не отвечать, к его чести, он не стал у меня допытываться, и выдал мне расчет. Уже вечером я был в Лондоне. Побродив по «Лютному переулку», и пообщавшись с местными жителями, я нашел себе квартирку. Обустроившись на новом месте, я написал письмо Лорду и стал ждать его прихода. В полночь раздался хлопок аппарации, и я увидел его в своей гостиной. Не зная, что ему сказать, я спросил первое, о чем подумал:

— И почему же Лорд работает в таком убогом месте?

Он скривился.

— С сегодняшнего дня уже не работаю. Но мне это было нужно для достижения моей цели, а если цель важна — то любые средства хороши, и не являются унижением. Даже работа под началом у этого мелкого торговца Горбина.

— Я прочитал много книг, но, ни в одной из них не было даже упоминания о семье Волдеморт. Как твое имя?

Он разозлился. Воздух как будто стал тяжелее, и мне даже показалось, что его глаза блеснули красным цветом.

— Если я сказал "Лорд Волдеморт", значит, так оно и есть! Не нужно со мной спорить!

Скажу честно — мне стало страшно. Его голос, властная интонация, злой взгляд, это все очень сильно меня напугало. Где-то на задворках сознания здравый смысл кричал мне: "Беги!", но я не мог. Ноги как будто приросли к полу, да и мне не хотелось уходить, меня тянуло к нему. Это не объяснить словами, но я чувствовал, что он необходим мне.

— Как хочешь, — я пожал плечами, — я спросил из вежливости.

Он кивнул, и мы приступили к нашему первому уроку. Он обучал меня основам ментальной магии — магии высшего порядка, по-настоящему темной материи. Это была не последняя наша встреча. Эти уроки и он сам стали неотъемлемой частью моей жизни… Лорд был очень интересным человеком, зная очень многое, он умел преподнести новую информацию очень интересно и так, что бы она быстро запомнилась. Словом, он был талантливым педагогом, но никогда меня не хвалил, хотя почти все удавалось мне если не с первого, то со второго раза точно.

Мельком просматривая газетные заголовки, я начинал осознавать, что в Англии творилось что-то странное. Люди пропадали, совершались массовые убийства магглов, писали о неких магах, называющих себя Упивающимися Смертью. Было интересно, кто они такие? Одним дождливым вечером я получил ответ. Мы с моим учителем сидели у камина, и пили вино, точнее, пил я, а мой собеседник слушал меня, не прикасаясь к бокалу. Он спрашивал о магглах, о моем к ним отношении… Что-то о политике их министерства. Вино развязало мне язык, и я не мог остановиться. Наконец-то я дошел и до этих Упивающихся.

— Если бы я знал, кто это, я наверняка поддержал бы их. Магглы стали слишком многое позволять себе. Интересно, кто у них лидер? — последующий ответ мгновенно отрезвил меня.

— Это я, Тони, — он говорил тихо и мягко, но я видел по его глазам, как он напряжен, — Так ты бы хотел стать одним из них?

Это нужно было обдумать, но, к сожалению, он ждал ответа прямо сейчас, а я не знал, как быть. Скорее всего, они все — лишь его пешки, а я не хотел быть одним из них, я хотел быть его другом. Привыкнув считать его своим наставником, я не хотел быть пешкой. Ближе него у меня никого не было.

— Нет, Тони. Они мне не пешки. Это мои друзья со школы. Тебе ведь хочется быть моим другом? Так присоединяйся.

В голове звенел его голос: «моим другом, другом…». Мысли ускользали от меня, голова закружилась. Опять он залез в мои мысли. Да сколько можно то?! Я собрался с силами:

— Протего!

Ох, лучше бы я этого не видел. Темноволосый мальчишка в окружении более взрослых детей. Они дразнят его, он злится. Куда бы он ни пошел, все отворачиваются от него. Ребенка гложет тоска, он прячется, чтобы никто не видел его слез. Он болен, а у его постели стоит и кричит, кричит, кричит женщина. Чужая. Равнодушная. Он один, в пустом коридоре, у окна, по которому текут бесконечные струи дождя, смотрит на приютские ворота уже почти без надежды, что кто-нибудь заберет его отсюда... Рыжий старик поджигает в комнате его шкаф. Мальчик идет по магическому переулку. Какой-то зал. Звучит его имя: Том Риддл. На его голову надевают шляпу. Слизерин! Он вытолкнул меня из своих мыслей.

— Много интересного ты там увидел?

Я не мог понять, злится он или нет и ответить ничего не мог, ведь этот мальчишка — это же он. Мне стало жаль его. Сирота. Маггловские дети очень жестокие, они не поняли его, а он оказался сильнее их. Вырвался. У меня в горле стоял ком. Я подошел к нему и попытался обнять.

— Том, мне так жаль… — Он оттолкнул меня и аппарировал.

А я не мог уснуть всю ночь. В голове крутились одни и те же мысли: "Вот ведь я пьяный идиот — это надо же было такую глупость сказать ему! Я не прощу себе, если никогда его больше не увижу!"

[right]Не так трудно умереть за друга, как найти друга, который стоил бы того, чтобы умереть за него.

Э. Булвер-Литтон

Следующим вечером мне пришло письмо. Волдеморт звал меня на собрание, предупреждая, чтобы я надел черную мантию с глубоким капюшоном, и ни словом не обмолвился о том, что произошло вчера, к письму был приложен портал. Я собрался в рекордно короткие сроки и отправился на встречу.

Оказавшись на месте, я увидел Тома (про себя я больше никогда не называл его Лордом). Он стоял в центре большого зала, напротив него полукругом стояли люди в черных мантиях и масках. Я остановился позади него, и слышал, как он что-то говорил своим Упивающимся, кажется, о том, что в их рядах пополнение, и что мне предстоит испытание, чтобы доказать, что я достоин быть с ними. Он подал знак и в зал ввели женщину и подростка. Я без труда узнал в ней жертву моего самого первого удавшегося на человеке Круцио, а в подростке, уже с трудом, того самого мальчишку — это её сын.

— Антонин. Убей их.

Мерлин, как он их нашел? Выхода не было. Я поднял палочку:

— Авада Кедавра! — мальчишка рухнул на пол. Его мать страшно кричала, а я смотрел на нее и понимал, что не смогу убить ее. Я не мог это объяснить, но лишить ее жизни выше моих сил, нужно было что-то придумывать.

— Я не буду убивать ее, — в зале послышались возмущенные выкрики, но я не обращал на них внимания. Я смотрел в глаза Тому. — Я хочу ее. Позволь оставить ее себе! — Толпа смеялась. Том смотрел на меня оценивающе.

— Хорошо. Пусть она будет тебе подарком от Лорда Волдеморта за твою смелость. Протяни мне левую руку.

Если бы я знал о том, что произойдет дальше, я бы убежал оттуда. Он разорвал рукав и прикоснулся к моему предплечью палочкой, меня пронзила дикая боль. Рука, как будто горела в огне, я не был готов к такой боли и закричал. Если бы я знал, чего ожидать, я бы, вероятно, и смог сдержаться, но меня застали врасплох. Я не сразу заметил, когда это прекратилось, меня бил озноб, сильно мучила жажда. Взгляд упал на предплечье — на моей руке красовалась татуировка — черный череп и змея. Вот это да, что это такое?

— Это Черная Метка, Тони.

— Метка? — до меня начала доходить суть всего происходящего, — Метка?!

— Не горячись, а то потом придется жалеть об этом, — он сделал неопределенный взмах рукой и все аппарировали. Мы остались вдвоем.

— Что тебя не устраивает? Ты же сам этого хотел.

— Хотел стать твоим рабом?! — во мне кипела ярость. — Ты обманул меня!

Он рассмеялся.

— Тебя посещают слишком уж мрачные мысли. Просто у каждого члена моей организации должен быть отличительный знак. Да это и отличное средство связи — не нужно порталов, и никто не сможет отследить аппарационный след. Это очень удобно, не понимаю, чем ты можешь быть недоволен. Не каждый удостоился её, для Упивающихся носить черную метку — большая честь.

Я не хотел ему отвечать, я собирался покинуть это место как можно скорее.

— Подарок не забудь, — он кивнул в сторону женщины.

Я схватил её за руку и аппарировал к себе в квартиру. Дьявол! Сдалась она мне?! Что я теперь с ней делать буду? Маггла забилась в угол и что-то причитала. Это начинало меня нервировать, я подошел к ней.

— Как твое имя?

— А что, не можешь убить меня, не узнав моего имени?

Я рассмеялся. Глупая, какая же она глупая, если бы я хотел ее убить, я сделал бы это там, перед всеми. Я ходил по комнате и смеялся, чувствуя, что начинается истерика. Что-то я совсем расклеился в последнее время, но не мог взять себя в руки, я упал на диван и закрыл глаза. Нужно успокоиться. Вдох — выдох. Еще раз. Медленно.

Я очень удивился, когда почувствовал прикосновение к своим волосам. Мягкое, нежное. Зачем она это делает?

— Тебе плохо? Ты не хотел этого делать? Они заставили тебя?

Я молчал. Люди всегда ищут оправдание чужим поступкам. Ей хотелось увидеть во мне что-то хорошее? Зачем? Но, если ей так хочется, пожалуйста, не буду разбивать ее иллюзий. Я перевернулся на спину и притянул ее к себе. Она удивленно смотрела на меня, а потом первая поцеловала. Странные они все-таки, эти магглы. Полчаса назад я убил ее сына, а сейчас она прижимается ко мне так, будто я самый родной для нее человек. Чужая душа — потемки. Знаю лишь, что эта ночь была одной из самых лучших в моей жизни.

— мы всех победили, правитель!

— врагов можно найти всегда.

Гладиаторю

Утро наступило слишком быстро, а с ним и понимание того, что в моей жизни что-то изменилось, изменилось непоправимо и никогда не будет так, как раньше. Женщина рядом со мной лежала, смотря в потолок, и так и не произнесла ни слова. Оно и к лучшему — я не был настроен на разговоры, нужно было отправить ее восвояси.

— Собирайся, я доставлю тебя домой.

У меня был портал в сад моего поместья. Когда мы оделись, я взял ее за руку и активизировал портал. Через несколько мгновений мы оказались в саду. Пока никто нас не заметил, я аппарировал на окраину деревни.

Увиденная картина ужаснула меня — на месте, где когда-то бурлила жизнь, стояла мертвая тишина. Большинство домов были заброшенными. Она, молча, шла к тому самому дому, я отправился за ней. Ее изба была наполовину сгоревшей, и еще более покосившейся, чем много лет назад. Внутри это ничем не напоминало человеческое жилище, а скорее утробу какого-то страшного монстра, поглотившего и меня, и ее. Нависающие, закопченные стены усиливали гнетущее впечатление.

— Как ты тут можешь жить?

— А у меня есть выбор? Почти все ушли отсюда, много лет назад. А я побоялась, мне было страшно. У меня маленький ребенок на руках, я одна, нет денег. Мы бы пропали.

— Закрой глаза.

— Я сейчас умру? — она зажмурилась.

Я подошел к ней и прошептал на ухо:

— А тебе этого хочется?

По ее щекам побежали слезы. Я прижал ее голову к своей груди, и она обняла меня. Она, наверное, подумала, что я хочу ее успокоить. Но я всего лишь не хотел, чтобы она видела, что я сейчас буду делать. Я стал невербально накладывать заклинания, одно за другим. Дом выровнялся, горелые бревна и доски исчезли, окна засияли, потом занялся мебелью. Через несколько минут я закончил, и все выглядело как новое, я отошел от нее.

— Можешь открывать.

Она неверяще озиралась по сторонам.

— Как ты это делаешь? Перемещение, вот это. Ты колдун? — она опять меня рассмешила, — Дитя сатаны?

— Нет, я твой личный Дьявол, — с этими словами я аппарировал. Не навсегда — для себя я уже решил, что навещу ее еще когда-нибудь.

Дома меня ждал Том. Я не знал, как с ним разговаривать теперь, и чувствовал неловкость от его присутствия.

— Ты отпустил ее?

— Я отправил ее домой, она будет мешать мне. А это важно?

— Нет, Тони, не важно…

У него был такой странный взгляд, что если бы я не знал его, я бы подумал, что он смущен.

— Для чего ты пришел? Для занятий еще рано. Или ты решил дать указание своему новому рабу и проверить его в исполнении?

— У меня действительно есть задание для тебя. Дай руку, — я протянул ему руку с меткой. — Роули!

Через несколько минут в моей гостиной появился мужчина. Он опустился на одно колено и поцеловал край мантии Тома. Меня чуть не стошнило. Это что еще за раболепие?! Я никогда не опущусь до такого, пусть уж лучше сразу убьет.

— Это задание вы будете исполнять вместе. Бери своих четырех помощников. Руководить операцией будет Антонин. Вы во всем должны его слушаться. Аппарируете сюда в семь вечера, договоритесь и решите, что делать. Само задание узнаешь вечером, Антонин все расскажет, а сейчас — иди.

— Что за задание?

— Как ты знаешь, есть сторона сопротивления помимо авроров. Отдельная организация, созданная в противовес нам — Орден Феникса. В ней участвуют два брата, Фабиан и Гидеон Пруэтты. Они доставляют нам слишком много проблем, их нужно убрать. Ты справишься?

Я кивнул. Он протянул мне лист пергамента.

— Здесь их адрес. На доме чары Фиделиус. Но, к счастью, мы заполучили их Хранителя, и узнали, как туда попасть. Нельзя медлить, нужно сделать все сегодня ночью, пока они не обнаружили пропажу этого человека.

— Я сделаю это. Буду рад избавить нас от этих людей.

Он опять как то странно посмотрел на меня, но я ничего не мог прочесть в его взгляде.

— Будь осторожен, мне бы не хотелось, что бы ты пострадал. Если к ним нагрянет подмога, уходи, не думая. Тебе все ясно?

— Да.

— Ну что ж, тогда увидимся завтра, — он аппарировал.

Это я только сделал вид, что ничего не боюсь. На самом деле я очень волновался. Вдруг у меня не выйдет? Это ведь мое первое задание, вдруг я не смогу? Тогда Том станет считать меня слабаком, а мне бы этого совсем не хотелось.

Весь день я провел в раздумьях. При наступлении вечера пятеро человек появились на пороге моего дома. Закончив знакомиться, мы приступили к обсуждению деталей плана. Проникаем в жилище, разделяемся — по три человека на брата. В моей группе оказались Рудольфус и Рабастан Лестрейнджи, Люциус Малфой, наш был Фабиан. Они недоверчиво глядели на меня, но ничего не говорили против, еще бы, указ их Лорда — закон! У нас был портал, который должен был перенести нас во двор дома наших противников.

— Ну что ж, удачи нам сегодня, — и мы коснулись его поверхности.

Коренная причина насилия заключается в том, что человек одержим некой заведомо нереалистичной идеей, например о справедливости или нравственности. Такая одержимость обычно проистекает от привычки держаться двойственных оценок: плохое и хорошее, безобразное и красивое, безнравственное и нравственное.

Д.Кхьенце

Мы оказались во дворе, около небольшого домика странной формы. В окнах горел свет. Мысленно прокрутив в голове детали плана, я сосредоточился.

Итак, я со своими людьми буду заходить через первый вход, а Роули, со своими, через запасной.

— Алохомора! — дверь со скрипом отворилась, и я шагнул в полумрак коридора.

— Гоменум Ревелио! — в доме, кроме нас двое, что ж, отлично! Все пройдет, как надо.

Мы двигались не спеша, стараясь не издавать шума. Братья были в гостиной, сидели за столом, склонившись над какими-то бумагами, и что-то обсуждали. Скрипнула дверь с другой стороны комнаты, и в проходе я увидел своих товарищей. Волшебники подскочили и встали спиной друг к другу, их палочки указывали на нас.

— Что вам нужно? — это, кажется, Гидеон.

— Только вы, — я рассмеялся.

Нервы были на пределе — мои люди ждали от меня первого шага, я чувствовал их напряжение.

— Авада Кедавра! — он увернулся.

— Будет лучше, если вы не станете оказывать сопротивление!

Завязалась борьба. Один парень из группы Роули аппарировал. Рабастана и Люциуса ранил Фабиан, их настигло секо.

— Экспеллиармус! — слава Мерлину, я обезоружил Гидеона.

— Конфундус! — а это уже для второго брата. Следом режущее проклятие от Малфоя, и Круцио от Рудольфуса. Пока я посылал Аваду одному из них, другой отправил патронуса. Черт!

— Авада Кедавра! — я справился. Задание выполнено.

— УХОДИМ! Быстро!

Рабастан сидел в углу, прижав руку к животу, Рудольфус не отходил от него, рядом с ними стоял, облокотившись на стену, и залечивая собственные раны, Малфой.

Двое из группы Роули были мертвы, а сам он был без сознания. Я подбежал к своим людям и протянул им портал, кажется, Рудольфус хотел что-то спросить, но было некогда.

— Уходите, скорее!

Антиаппарационный щит уже был наложен, и оставался лишь один выход... У Роули должен быть еще один портал. Я подбежал к нему.

— Энервейт!

Он застонал и открыл глаза, но было поздно, в комнату ворвалась толпа людей. Нас сразу же обездвижили и связали, так что сопротивляться я уже не мог. Кто-то подошел ко мне.

— Подонки! Вы убили Фабиана и Гидеона!

Если бы я мог, я бы рассмеялся. Но, увы, я лишь смотрел на него и представлял, как сделаю с ним то же самое. Не выдержав этого взгляда, он начал пинать меня... В живот, в лицо....

Какой-то мужчина в мантии аврора оттащил его от меня.

— Не надо, Ремус. Этим ты их уже не вернешь.

Для себя я запомнил его. У меня еще будет возможность отомстить. Клянусь!

Нас доставили в какие-то подземелья, обыскали, и бросили в камеру. Почувствовав, что наконец-то могу двигаться, я подполз к Роули и похлопал его по щекам. Он открыл глаза.

— Как ты? Нас схватили, ты знаешь, как нам позвать помощь?

Он отвел от меня взгляд и смотрел на дверь.

— Никто не придет.

Он оторвал две пуговицы со своей мантии и продолжил:

— Это трансфигурированный яд, мы должны его принять, прежде, чем нас начнут допрашивать.

— Это бред! Лорд придет за нами — мы выполнили задание, он не бросит нас!

Мой собеседник хрипло рассмеялся. В этой камере жутко было слышать такой смех.

— Кому ты нужен, парень?! Ты еще не понял?! Глотай эту пуговицу и придет конец твоим мучениям. Это Орден Феникса, как ты не понимаешь?! А во главе той группы, которая нас схватила, некто Аластор Грюм! Для получения даже малейшей информации, он не перед чем не остановится, ты не выдержишь, — голос его дрожал.

Меня возмутили его слова.

— Трус! Ты всего лишь жалкий трус! Жри свою пуговицу, потому что мне противно даже находиться рядом с таким ничтожеством!

Он так и не посмотрел на меня, просто поднес к губам пуговицу и проглотил её. С минуту ничего не происходило, а потом он начал биться в конвульсиях. Еще минута, и он затих. Тогда же отворилась дверь, ко мне подошли двое, взяли меня под руки и повели куда-то по лестнице, затем по небольшому коридору, в котором было всего шесть дверей. В одну из них меня и втолкнули, посадили на стул, связали руки за спиной и привязали ноги. Ко мне кто-то подошел. Я узнал его — это и был тот самый Грюм.

— Вот что, парень, у тебя есть выход. Расскажи нам все, что тебе известно, и может быть, мы тебя отпустим. Ты ведь не хочешь в Азкабан?

В Азкабан мне, конечно же, не хотелось, но и говорить я ему ничего не собирался. Том был самым близким мне человеком, и я не предам его.

— Да пошел ты к гиппогрифу под хвост, — я рассмеялся.

Он ударил меня кулаком по лицу, хрустнула челюсть. Вот черт! Я повернулся к нему и плюнул, за что получил еще один удар, более болезненный, чем предыдущий. Он что-то спрашивал, а я смеялся. Ничего ты у меня не узнаешь.

Время тянулось очень долго, но, похоже, ему это наскучило, и он приказал увести меня обратно.

В камере все так же лежал труп. Они не убрали его. Один из сопровождающих заметил мой взгляд:

— Не знаю, что ты с ним сделал, но убирать мы его от сюда не будем. Ты не заслужил.

Мне было все равно, я подтянул колени к груди, положил руку под голову и отключился... Волна боли накрыла меня и потащила во тьму....

[right]Верность, — сказала она, — как раз то качество, которые люди, прошедшие через все, что выпало на долю, учатся ценить. Слепая преданность, которой хватает на всю жизнь, иногда бывает вознаграждена.

Агата Кристи.

Когда я очнулся, все тело невыносимо болело. Хотелось пить, кажется, этот кретин вчера сломал мне ребро. Труп продолжал источать зловоние, от которого кружилась голова... Почему же до сих пор не пришла помощь, неужели я и правда ему не нужен, и ему плевать, что тут со мной будет?! Я прижался запекшимися губами к метке.

— Том, — отрывисто шептал я, — ты не можешь так со мной поступить! Помоги мне, Том. Ты для меня все. Том, Том, Том…

Дверь отворилась, и в камеру вошел Ремус, с каким-то другим мальчишкой. Совсем еще юнцы, как наш Малфой, наверное, погодки.

— Поднимайся!

Идиоты. Если бы я мог! Но бок сильно болел, и встать самостоятельно на ноги я, наверное, не сумею.

Они подхватили меня и поволокли опять в тоже помещение. Все как вчера — посадили, привязали, вышли. Снова Грюм.

— Ну что, одумался?

Челюсть была сломана и тоже болела, голова кружилась. Если бы я мог, я бы опять плюнул, но... я не мог.

— Это ненадолго. Завтра будет готова сыворотка правды, и ты все нам расскажешь.

И опять избиение. Не было сил даже стонать или кричать, и я почти сразу отключился, а очнулся уже в камере. Слышался шум, где то падали камни, что-то взрывалось. Вдруг, в какой-то момент, дверь в моей камере вылетела с петель. В проходе стоял он.

— Ну и вонища же тут. Антонин, где ты?

Он пришел за мной! Я знал, что он придет! Я был так рад, я хотел позвать его, но из моих уст вырвался лишь хрип, но он услышал. Он подошел и присел около меня.

— Ох, Тони, что они с тобой сделали?

Он аккуратно взял меня на руки и аппарировал. Я не знаю, где мы оказались.

Здесь был большой камин, кресло около него, кровать, полки с книгами и небольшой столик, весь забросанный какими-то пергаментами. Он опустил меня на кровать, призвал какие-то зелья, и напоил меня ими, я понимал, что сейчас усну, но мне так хотелось сказать ему…. Что сказать? Что благодарен? Как я его ждал? Что не предал его? Мысли путались и ускользали от меня, но я посмотрел ему в глаза — пусть сам прочтет. Перед глазами мелькали события прошедших дней — от прихода ко мне домой Упивающихся, и до самого прихода Тома за мной. Когда он закончил, я уже не смог ничего ему сказать — уснул.

Проснулся я отдохнувшим, и чувствовал себя гораздо лучше. Я был раздет, на боку была повязка, и он уже не болел.

— Том? — я позвал его по имени. Воспользуюсь своим положением больного, не будет же он на меня злиться?

Я повернул голову, он сидел в кресле и дремал.

— Ну Том!

Он зашевелился и открыл глаза. Внимательно посмотрел на меня, поднялся и подошел ближе.

— Опять ты так меня зовешь? — он улыбался.

Я проигнорировал его замечание.

— Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы не пережил эту ночь.

— Это тебе спасибо, Тони, — его улыбка стала грустной. — Я не ошибся в тебе, но я не должен был давать тебе задание. Еще слишком рано, ты не был готов, но я горжусь тобой.

Это лучшее, что я мог услышать в тот день. Я был счастлив.

— Ты отдыхай тут. Мне нужно уйти, а ты набирайся сил, — он протянул мне три флакона с зельями. — Пей.

Я послушно выпил и заснул.

Так я провел у него несколько суток. Он приходил утром, мы завтракали, потом мы выходили на улицу. Мы гуляли с ним по лесу, находившемуся около его дома, и во время этих прогулок Том понемногу рассказывал о себе, о своей учебе в Хогвардсе, об одноклассниках, учителях. рассказал о Тайной Комнате, о василиске. Про Дамблдора, про их отношения в школе. Мне было очень интересно, ведь я мало чего знал о нем, и мне была важна любая деталь его биографии. Наверное, эти дни были переломными в наших отношениях — он показал себя моим другом.

Позже он признался, что ни за кем другим не пошел бы. Но ему понравилось в рассказе Малфоя то, как я держался и то, что я не стал бросать тех, кто был у меня в подчинении и в минуту опасности вытащил в первую очередь их.

Она, наверное, спит уже, и я её не грею.

Она, наверное, не знает, что я живу ею...

Тандем — Она.

Вскоре я выздоровел, и пользоваться его гостеприимством было уже просто неприлично. Я вернулся в свою квартиру, но мне тут все не нравилось: слишком тесно, слишком темно, слишком одиноко.… С этим нужно было что-то делать, невозможно было выносить такую пустоту. Есть ли у меня кто-то в этом мире кроме него?

Разумеется, я вспомнил о ней, той странной маггле, которую спас по непостижимым для меня причинам. Недолго думая, я отыскал портал, и отправился по знакомому маршруту: сначала в сад своего поместья, а потом к ее дому. Было раннее утро, свет в доме не горел. Я толкнул входную дверь, которая тут же, к немалому моему удивлению, отворилась.... Она что, не запирается? Действительно, странная. Или после того, что с ней случилось, ей уже ничего не страшно? Я прошел внутрь и огляделся, а женщина спала, подложив ладошки под щеку, и улыбалась, видимо, ей снилось что-то хорошее. Я присел рядом, она нахмурилась и открыла глаза. Увидев меня, она опять начала улыбаться.

— Александра, — она поднялась и обняла меня. Наверное, ей казалось важным сообщить мне свое имя. — Меня зовут Александра. Я скучала…

Это то, что мне было сейчас нужно.

Она странным образом дарила мне умиротворение — время рядом с ней, как будто останавливалось и все вокруг переставало существовать, затягивая меня в водоворот ярких красок. Возможно, это и было счастьем, когда ее голова лежала у меня на плече, и кончиками пальцев девушка рисовала на моей груди лишь ей одной известные узоры. И шепот, тихий шепот возле самого уха:

— Ты мне снился, уже очень давно, я все время ждала тебя, я знала, что ты придешь.

— Почему? — не знаю, что точно мне хотелось от нее услышать.

— Я люблю тебя.

— Я знаю...

Не мог я ей сказать, что я тоже люблю ее, но врать мне не хотелось.

— А как же ребенок? Ты должна меня ненавидеть.

— Должна, наверное. Но я не могу.

Она отодвинулась от меня и устремила взор в потолок, а потом заговорила, сбивчиво и взволнованно, будто оправдываясь.

— Этот мальчик — не мой сын, это сын моего бывшего мужа от другой женщины. Мой муж погиб, а незадолго до своей смерти, принес малыша мне, рассказав, что изменил мне, что есть ребенок, а с той женщиной что-то случилось, и ребенка некуда девать... Что он не может бросить его. Тяжелые годы были. Муж пропал, я получила письмо о его смерти, и осталась одна с младенцем на руках. Я не любила его — да, заботилась, да, воспитывала, но, смотря на него, я всегда вспоминала неверность своего мужа. Мне всегда было больно, а сейчас как будто дышать стало легче. Ужасный я, наверное, человек, если могу так говорить о смерти ребенка.

— Тшшш.… Все хорошо, — я поцеловал ее в щеку. — Все так, как и должно было быть.

Она кивнула, и снова обняла меня, не знаю, что я чувствовал к ней, но знаю лишь то, что без нее мне было весьма одиноко. Том конечно, очень интересный собеседник, и я почту за честь иметь такого друга, но девушку он мне заменить не сможет.

Александра была бы идеальной женой: молчаливая, но готовая выслушать, когда нужно, не задавая лишних вопросов. Она была старше меня, но была настолько хрупкой и беззащитной, что выглядела юной девушкой.

Мы бродили с ней по опустевшей деревне, по пыльной, местами заросшей травой, дороге, какое-то странное спокойствие наполняло мою душу. Александра держала меня за руку, и что-то рассказывала о своем детстве, но я почти не понимал смысла фраз, я только вслушивался в ее тихий голос, такой спокойный, умиротворяющий...

Я мог бы ходить с ней вот так, наверное, целую вечность, но ближе к вечеру я почувствовал жжение на своем предплечье: Том зовет, нужно уходить. Проводив Александру до дома, я отправился на собрание.

Сегодня мы собирались в каком-то тесном и грязном пабе — нас было немного, и никто не прятал своих лиц. Я огляделся, но Тома не было.

— Он в Хогвардсе, — мне ответил Малфой.

Пришлось подождать около получаса, прежде чем Том появился, и отпустил всех. Вот и стоило тогда вообще звать? Я не стал уходить, а остался с ним. Вид у него был странный — вроде и расстроенный, но в тоже время можно было сказать, что он чему-то рад.

— Зачем тебе нужно было туда? — я не рассчитывал, что он мне ответит, но спросить все-таки стоило.

— Дела.

— Удачно?

— И да, и нет.

Ну, раз не хочет говорить, спрашивать бесполезно.

— Мы будем сегодня заниматься?

— Да, конечно. Давай сегодня у меня?

Мы аппарировали к нему.

— Ты был с той магглой? — эх, а я уж было подумал, что он не спросит.

— Да, — я с вызовом смотрел на него. — Ты мне запрещаешь?

— Нет, Тони, но я советую тебе не привыкать к ней. Жизнь такая штука… Сегодня она с тобой, а завтра… Кто знает, что может случиться завтра. Просто не подпускай ее близко, потом легче будет расставаться.

Опять он удивил меня, не такой реакции я ожидал от него. Удивительный человек мой Том. Да, мой. Упивающихся много, и у них есть Лорд, а я один, и Том есть только у меня.

Жизнь хитрая штука: когда у тебя на руках все козыри, она неожиданно решает сыграть в шахматы...

Шли годы. Жизнь вошла в спокойное, размеренное русло. Мой старый школьный приятель Игорь как-то ухитрился найти меня, с тех пор мы общались, впрочем, я не возражал — этот человек словно бы связывал два мира — мою теперешнюю жизнь и мое детство и юность. Что бы ни говорили, мне кажется, это все-таки важно.

Встречались мы редко, больше общались по переписке. Как-то Том увидел наши письма, и предложил пригласить его к нам, как я и ожидал, Игорю понравились наши идеи, и он присоединился.

В занятиях с Томом я достиг определенных успехов, и мы перестали проводить их каждый день. С Александрой я виделся примерно раз в две недели, и, хотя Том неоднократно говорил мне, что бы я не зацикливался на ней, это было сильнее меня — я привык к ней настолько, что уже и не представлял своей жизни без нее.

Наша организация росла, Том не скрывал от меня, кто в нее входит. И если поначалу я старался всех запомнить, то потом я оставил эти попытки, слишком много народу. Метки были далеко не у всех, их нужно было заслужить, и это было непросто. В стране творились ужасные вещи, дня не проходило, что бы в газетах не появилось заметки о чьей-то пропаже или смерти. За этим, конечно же, стояли мы, и как Том ни пытался сохранить в тайне, чьих это рук дело, со временем общественность узнала, кто за всем этим стоит.

Царила паника, люди боялись выходить на улицу. Наши люди были повсюду — в школе, в министерстве, в газетах. Каждый день к Тому приходили люди, желающие перейти на его сторону. Да, принимали почти всех, но о том, чтобы подарить предателям Черную Метку, и речи не могло быть, ведь если они предали своих, они могут предать и нас.

Я был очень близок к Тому, множество своих операций он обсуждал со мной, и я думал, что победа близка. Орден Феникса, конечно, ставил нам палки в колеса, но вред от них был ничтожным — нас было слишком много. Мы были настолько уверены в победе, что уже планировали, чем займемся, когда министерство будет в наших руках.

Той ночью я проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Я открыл глаза, и увидел Тома, он стоял около моей кровати и что-то мне говорил, бледный, растерянный и почти испуганный. Невероятное зрелище для того, кто был хоть немного знаком с ним!

— Что случилось?

— Я уже минут десять тебе рассказываю, ты что, не слушаешь меня?! — его голос срывался.

— Так я же спал, — я начинал волноваться.

Что должно было случиться, чтобы он был в таком состоянии? Я привык, что он всегда спокоен, даже наказывая провинившихся слуг, он сохраняет это свое фирменное ледяное спокойствие, а сейчас…

— Тони, у меня проблемы, большие проблемы. Мой верный слуга подслушал пророчество о том, что будет рожден ребенок, который сможет... Который... Он победит меня, Тони!

Возможно, я тогда не воспринял эту информацию всерьез. Ну, будет рожден, так еще ведь и не родился. Ребенок? Оторвать мелкому паршивцу голову, и все дела, пока не вырос и не победил? Я так и сказал ему, мне было смешно — могущественный темный маг боится еще не родившегося младенца!

Всю ночь мы провели в разговорах, нужно было организовать поиски семьи, в которой родится ребенок, подходивший под условия пророчества. Том очень нервничал, и у меня не получалось его успокоить. Утром он ушел. На вечернее собрание он не стал меня звать. Я и так знаю все, о чем будет идти речь.

Я решил отправиться к Александре, которую я не видел почти полгода. Задания, операции, погони, и в результате у меня не было возможности отправиться к ней. Сегодня я решил подарить ей сову. Вдруг у нее случится что-то важное, а она не сможет даже предупредить меня. У меня давно уже был портал к ее дому, так что, не теряя времени, я прижал к себе клетку с птицей, и переместился.

В доме горел свет, и слышались голоса, мужской и женский. Мне это сразу не понравилось... Я ворвался в дом, и предо мной предстала картина: Александра подавала еду какому-то усатому мужчине. Но не он мне в глаза бросился, а ее живот — она беременна! Мужчина поднял на меня мутный взгляд и рассмеялся:

— Тебе что тут надо, чудо-юдо? И зачем ты мучаешь бедную птицу? А ну, вали отсюда!

Стерпеть оскорблений я не мог, какой-то грязный маггл будет прогонять меня?!

— Ступефай! — что есть силы, закричал я.

Ярчайшая алая вспышка, и это животное отлетело к противоположной стене и потеряло сознание.

Мне не было до него никакого дела, я просто стоял и пытался поймать ее взгляд, а она замерла в нерешительности, избегая смотреть мне в глаза, вместо этого косясь на бесчувственное тело в углу. Наверное, хотела помочь, но боялась.

— Как ты могла?

— Антон, ты все не так понял. Это мой муж. Все считали его погибшим, но он попал в больницу, на другом конце страны и только недавно смог добраться домой. Я не могу его выгнать. Это ведь его дом. Куда он пойдет? Я так не могу…

— Ты предала меня, — я подошел вплотную к ней, — Ты променяла меня на маггла!

Ее глаза сверкнули странным недобрым блеском.

— Я и сама маггла, если ты не забыл!

— Не забыл, — я схватил ее за подбородок и поцеловал, грубо и властно, как никогда, а потом оттолкнул от себя и ударил по щеке. Она упала и заплакала, а я развернулся и ушел. Ей все равно не может быть так больно, как мне сейчас.

В Лондоне шел дождь, но я не спешил укрыться от него. Я шел по пустынной улице и думал.… О ней, о Томе, о том, что он предупреждал меня. Остро чувствовалось мое одиночество в данный момент. Лишь я и дождь, который скрывает мои слезы…

Она смотрит мне в глаза, она хочет знать ответ,

Она услышит «да», хотя правда это «нет».

Для меня это звуки — все, что я ей скажу,

Она держит мою руку, а не я ее держу.

Она мне шепчет «прости», даже если я не прав,

[right]Она еще отдает, уже последнее отдав,

Она, наверное, из тех, кому так хочется любить,

Но я не вижу причин, чтобы любовь не убить.

Дельфин.

Той ночью я напился и устроил дебош в «Дырявом Котле». Глупо это было — подоспели авроры, и меня чуть не схватили, но, к счастью, появился Том и забрал меня, не знаю, как он там оказался, но если бы не он, у меня были бы большие проблемы.

Он аппарировал меня к себе домой. Я, почти ничего не соображая, говорил, говорил.… Как мне плохо, как обидно, как я уже скучаю по ней, что даже готов простить.… Много чего наговорил, не стоило так много пить.… Он слушал, и молчал. Не помню, как я уснул, возможно, он мне в этом «помог».

Утром я чувствовал себя еще ужаснее. К горечи разлуки с Александрой прибавились стыд перед Томом и головная боль, но он снова удивил меня, ни словом не обмолвившись о том, как я отвратительно вчера себя вел.

Прошло полгода. Жизнь снова постепенно налаживалась... Снова бесконечные собрания, акции устрашения, планы... И самое главное, самое страшное — ожидание рождения ребенка из пророчества. Под описание подходили две семьи — Лонгботтомы и Поттеры, за ними было установлено негласное наблюдение, но им удалось скрыться. Том, рвал и метал, а я стал первым на всевозможных заданиях, где я старался забыться, но плохо получалось. Я убивал, пытал, насиловал, по глупости засветился, и меня объявили в розыск, но возвращаясь вечером домой, я снова вспоминал о ней. Том, видя мое состояние, всячески пытался отвлечь меня — он стал каждый день приходить, разговаривать на нейтральные темы. Я механически поддерживал его, но мне не становилось легче.

Как-то раз он попросил меня поучаствовать в ритуале, для которого нужно было пять человек, обязательным условием было то, чтобы у участников не было детей. Мы собрались в каком-то заброшенном замке, где Том варил зелье, а мы нараспев читали заклинание. Но что-то пошло не так. Все было правильно сделано, но ритуал не сработал. Том отпустил нас, и вечер я привычно провел с бутылкой огневиски в кресле, там же и уснул.

Пробуждение было не из приятных — Том стоял около меня и ругался. Я не сразу понял, о чем речь, а когда понял, мне стало совсем плохо, хотя казалось, хуже уже быть не может. Ритуал не получился из-за меня. У меня есть ребенок, но как так? Постойте... Это же все меняет! Я подскочил, как ошпаренный, и принялся собираться. Я был так рад. Я отец! Я подскочил к Тому и обнял его, он похлопал меня по плечу.

— Том, я отец! Я настоящий отец! Том! — я кричал так, что наверно слышно было во всей округе. — О, Мерлин! Ура!

Он покрутил пальцем у виска, а потом рассмеялся. Он очень редко улыбался, в последнее время, а смеялся и подавно, так что этот его искренний смех я запомнил надолго. Перед нашей долгой с ним разлукой я больше его не услышу.

И вот я стою перед ее домом. Но что-то не так. Что-то мне не нравится, только не могу понять что. Я зашел в дом и услышал ругань, этот вшивый маггл кричал на нее:

— Дрянь! Нагуляла лишний рот и теперь будешь мне еще перечить!? Я хочу свою жену! А моя жена ты!

— Нет. Ты же знаешь, я больна! Не трогай меня! Где ты был столько лет?! Я не люблю тебя больше! Ты пьян! Не тронь!

Я не мог больше слушать ее крики, а ведь они так и не обратили на меня внимания. Я достал палочку:

— Авада Кедавра! — никогда я еще не получал столько удовлетворения от чужой смерти. И почему я не сделал этого раньше?

Александра сидела на полу и рыдала навзрыд. Я опустился рядом с ней на колени, и она кинулась ко мне, сжав в своих объятиях так, что стало трудно дышать. Ну и пусть, я тоже скучал.

Когда первый восторг от встречи прошел, я заметил, что изменилась она сильно — очень похудела, под глазами залегли темные круги. Даже взгляд был каким-то другим — в нем жил страх. Она прижималась ко мне и говорила о том, как тосковала, о том, как ей было плохо, о том, что она родила мне дочь, и назвала ее Мария. Так звали мою мать, но она, конечно же, не знала об этом. Удачное совпадение.

От маггла я избавился сам, затем поспешил сделать то, для чего так спешил сюда. Ребенок. Моя дочь спала в детской кроватке. Такая крохотная, она вызывала во мне умиление. Позже, когда девочка проснулась, я смог подержать ее на руках. Александра не отходила от меня ни на шаг, и все время просила прощения. За то, что не успела вовремя объяснить все. За то, что не догадалась, что с совой можно отправить письмо, и отпустила ее. Да много еще за что. Странная она женщина. Это я был перед ней виноват, это я должен был просить прощения. Но просит она.

Мы лежали в кровати, за окном была ночь. Дочь спала.

— Останься с нами? — в ее голосе была такая надежда, что у меня защемило сердце.

— Я не могу, правда. И забрать тебя я не могу, ты не для моего мира, а я не смогу жить у тебя. Прости…

— Я понимаю, — по ее щеке скатилась слеза, — просто я так боюсь: за тебя, за себя, за ребенка. Боюсь, что потеряю тебя.

— Не надо, не плачь. Я буду приходить к тебе так часто, как только смогу.

— Правда?

— Да.

Я чувствовал, что вот он этот момент, я так хотел сказать ей, но не хватило сил, и я перевел тему:

— Саша, ты говоришь, ты больна?

— Да это ерунда, на самом деле, голова часто болит, но это от нервов, наверное, не переживай, пройдет….

Я поверил. Потом я буду очень жалеть об этом, но будет поздно, и я не смогу ничем ей помочь.

Если я хочу отомстить ему, просто убить его будет недостаточно.

Чтобы перед смертью он мучился от боли в сердце, нужно сделать так, чтобы он сначала обрел любовь, а потом ее потерял.

Трэйс.

Я старался навещать Александру каждый день, хотя иногда я появлялся лишь на несколько минут, чтобы увидеть ее и дочь. Она всегда очень радовалась моим визитам, как будто после долгой разлуки, даже когда предыдущая встреча происходила накануне. Часто я заставал ее плачущей. Пытался выяснить причину, но на мои вопросы она не отвечала, глупец, я думал, что она тоскует по мужу, и не акцентировал на этом внимания. Зря. Конечно, я чувствовал, что с ней что-то происходит, но она не делилась своими проблемами.

Я дарил ей каждый день цветы, подарки, трансфигурировал для дочки игрушки. Когда было время, мы гуляли по осеннему лесу, и тогда и нес на руках малышку, а Александра шла рядом... Это были самые счастливые моменты в нашей жизни — она неоднократно говорила мне об этом, как мало ей было нужно, ведь я был с ней скуп на комплименты, но она... Она говорила мне разные приятные вещи очень часто, и я чувствовал ее искренность. Не знаю, что она во мне нашла, ведь я доставил ей столько боли…

Тем вечером, я остался у нее на ночь, ничего не предвещало беды. Ближе к утру, я проснулся от ее плача. Я зажег свечу и присел около нее.

— Что с тобой?

Ответ последовал не сразу. Она прерывисто и часто дышала, говорить ей было тяжело.

— Тони, мне плохо…

— Что болит?

— Голова…

— Нужно срочно вызвать целителя! Ты подожди, я сейчас, — я уже почти поднялся, но она схватила меня за руку, и потянула обратно.

— Тони, я не переживу эту ночь, умоляю, не надо никого звать. Просто обещай мне, что позаботишься о малышке. Не уходи, побудь со мной.

Я обнял ее, крепко-крепко.

— Что ты такое говоришь? Что с тобой?

— От этого нет лекарства, — слова с трудом ей давались. — Мне страшно, мне так страшно.

— Не бойся, я с тобой.

— Прости меня, Тони…

— Глупышка. Ты ни в чем не виновата.

— Я должна была сказать тебе правду о моей болезни.

Я крепче сжал ее в объятиях и принялся покрывать поцелуями ее лицо и волосы, шепча ей в перерывах:

— Я люблю тебя, Саша. Люблю, всегда любил. Родная моя, прости меня за все. Я так люблю тебя. Ты самая лучшая, я очень сильно люблю тебя…, — по моим щекам текли слезы, и я повторял эти слова как магическую формулу, может быть, подсознательно надеясь, что они помогут ей.

Но она уже не слышала меня, не знаю, как долго я так просидел, но, когда я пришел в себя, она уже не дышала. Нужно было что-то делать. Я оделся, взял ребенка и аппарировал к отцу в поместье. Написав пару строк на пергаменте, я отдал ребенка и письмо эльфу, пусть девочка останется тут. Это лучший вариант.

Я вернулся обратно, и похоронил Александру. Это страшно — хоронить любимого человека, знать, что видишь ее в последний раз, что она больше не улыбнется тебе... Теперь не к кому мне будет прийти в минуты отчаянья и одиночества... Страшная боль вымораживала мою душу, и я помню, только как создал крест и написал на нем имя: Долохова Александра. Пусть она будет моей женой, хотя бы в мечтах. Разве это так много?! Положив большой букет красных роз на землю, я ушел. Ушел, чтобы никогда не вернуться…

Я отправился к Тому. Мне нельзя было оставаться одному, мне было слишком плохо. Том пытался меня поддержать, говорил что-то, но я видел, что ему не до меня. Сегодня он должен был отправиться в дом Поттеров и убить мальчишку.

Мы сидели на диване в гостиной.

— Тони, выпей это зелье. Тебе нужно забыться, нельзя оставаться наедине со своими мыслями, а я... Я сделаю то, что должен и вернусь, — он вложил мне в руку флакон с зельем сна без сновидений.

— Том, я не хочу, чтобы ты туда ходил. Не надо. Отправь кого-нибудь другого, останься.

— Ну что ты как ребенок?! Сам мне говорил, что это смешно — бояться младенца! Я быстро. Ты заснешь, а когда проснешься, я буду уже тут.

— Если с тобой что-нибудь случится, я останусь совсем один, понимаешь? У меня никого нет! Ты для меня самый близкий человек!

— Да пойми ты, это должен сделать я сам. Прошу тебя, довольно. Я очень сожалею о случившемся, правда, не потому, что мне было какое-то дело до ее судьбы, просто я почти физически сейчас ощущаю твою боль. Мне не все равно, что с тобой творится, но у меня дело, не терпящее отлагательств. Когда я с этим покончу, я вернусь, и постараюсь помочь тебе, ведь ты тоже для меня не чужой. Пожалуйста, выпей зелье, и ложись спать. — он говорил словно автомат, видно было, что мыслями он уже не здесь.

Я кивнул. Если он хочет, что бы я спал, я буду спать. Но не прошло и часа, как я проснулся от резкой боли в руке там, где находилась Черная Метка. Знак на моей руке побледнел и почти исчез, как будто вспыхнувшая боль стерла его без следа.

Я догадался, что с Томом что-то случилось, и вся тяжесть бессилия удушливым комом встала у меня в горле. Вот так за сутки я потерял самое дорогое в моей жизни: любимую девушку и лучшего друга. Зелье взяло свое, и я снова заснул, несмотря на усилия подняться. Засыпал я уже с новой мыслью о том, что сломалась моя жизнь.

Худшее из злодеяний — не воровство и даже не убийство, а предательство. Никогда не предавай человека, который тебе доверился. Обманывать можно лишь тех, кто тебе не верит; изменять позволительно лишь тем, кто на тебя не надеется.

Борис Акунин.

События последующих дней превратились для меня в одно смазанное пятно. Многое позабылось. Помню, вечером я отправился к Малфою, помню, что он сообщил мне ужасную новость: Том пропал, и ходят слухи, что он мертв. Но ведь этого не может быть, я знаю его тайну, он не может умереть! Мы вместе доставили Чашу Хаффлпафф в безопасное место — сейф Лестрейнджей. Находясь под охраной гоблинов, хоркрукс будет в безопасности, а значит, Тому ничего не угрожало? Но от моих слабых попыток себя убедить, положение вещей не менялось, и Том не появлялся. Холодную пустоту в душе нечем было заполнить... К тому же, на этом плохие новости не закончились. Оказывается, Лестрейнджев схватили, всех троих — они попались, когда напали на авроров Лонгботтомов. Надо признать своеобразную иронию судьбы — с ними был щенок Крауч, сын одного из самых влиятельных наших противников.

Не в силах находиться с Малфоем, я аппарировал к Игорю, надеясь, что вместе мы сможем что-нибудь придумать, однако мой школьный приятель был встревожен и растерян не меньше меня. Мы начали обсуждать план действий, но не успели, со всех сторон послышался шум голосов и хлопки заклятий. Я попытался аппарировать, но не смог — на плечи давила тяжесть антиаппарационного щита. Дьявол! Дом окружили. Дверь вылетела с петель и в дом ворвались три человека в форме авроров.

— Экспеллиармус! — один из них попытался обезоружить Игоря.

— Протего! Авада Кедавра! — тот аврор упал, а в дом вбежали еще пятеро.

Игорь упал на пол лицом вниз и прокричал, что сдается. Вот этого я совсем не ожидал.

— Авада Кедавра! — я убил еще одного.

Далее события разворачивались стремительно — меня настиг чей-то Петрификус со спины, двое авроров схватили Каркарова под руки и вывели из дому, тем временем, ко мне подбежали все, кто остался в комнате, и принялись избивать. Я отключился довольно быстро, а очнулся уже в камере. Моя голова лежала на коленях у Игоря, а сам он, оперевшись на стену, спал. Я поднялся, схватил его за горло и принялся душить.

— Мразь, если бы не ты, мы бы отбились от них! Что же ты натворил?! Да я бы поубивал их всех, тебе нужно было лишь прикрыть меня! Урод! — кричал я, срывая голос.

Он с трудом отцепил мои руки от себя, откашлялся и заговорил:

— Антонин, пойми, если они пришли к нам, у нас не было шансов! Их было много, я испугался! Неужели тебе самому не было страшно?!

— Нет, не было! Кретин ты, Игорь.

Я поднялся, и отошел от этого недочеловека, не в силах скрыть омерзение. Игорь был мне другом, пусть не таким близким, как Том, но все же…. Дверь в камеру отворилась.

— Долохов! На выход!

Я вышел, на меня тут же надели кандалы, и повели куда-то. Множество лестниц, пролетов и поворотов... Я пытался запомнить дорогу, но очень быстро сбился.

Меня привели в маленькую комнату, в ней был один стол и два стула напротив друг друга, за столом сидел ничем не примечательный мужчина средних лет. Он поздоровался и принялся допрашивать меня. Я молчал. По новому закону, они не могли применить ко мне сыворотку правды, а сам говорить я был не намерен, и он очень быстро понял, что толку от меня никакого. Тем не менее, он хитро смотрел на меня, и лукаво улыбался, разумеется, зная, что ждет меня, когда я выйду из этой комнаты.

Переступать порог было страшновато, но я старался не показывать виду. Когда мы спускались вниз по лестнице, в одном из пролетов меня попытались повалить на пол, но я устоял, а затем ударил одного из них по лицу, второму ухитрился сломать нос, и прежде чем они все-таки одолели меня, пнул третьего в живот. Свиньи! Да если бы вас было не четверо, или у меня была бы палочка, вы были бы уже мертвы. Меня избивали очень долго, но сознание я не потерял... В камере Игорь бросился ко мне, но я оттолкнул его — мне не нужна ничья жалость. Он не понимал, что из-за его предательства я не смог помочь Тому, который рассчитывал на меня. Не надо было мне никуда ходить, надо было все сделать самому….

За своими размышлениями я не заметил, как Игоря увели на допрос. Не было его довольно долго, но вернулся он целым и невредимым, видимо, оказавшись более сговорчивым, чем я.

Так мы прожили неделю. Игоря вызвали еще один раз, и оставили в покое, меня же таскали в эту чертову комнату каждый день, и каждый день происходило одно и тоже: я молчал, допрашивающий ухмылялся, а на обратной дороге в камеру меня избивали. Завтра будет суд, на нем все решится. Я не питал ложных иллюзий, понимая, что мне не выбраться отсюда, пока Том не вернется. А сами они меня не отпустят.

На рассвете меня разбудил Игорь. Он сидел около меня, но смотреть в глаза избегал.

— Что тебе нужно? — я не хотел разговаривать с ним.

— Тони, сознайся во всем, скажи, что тебе угрожали, или, что был под Империо. Ты еще так молод, зачем тебе терять лучшие годы жизни в Азкабане? Покайся перед ними, и тебя помилуют.

— Отстань, — мне было лень ему объяснять очевидное.

— Ты не был в Азкабане, ты не знаешь, что это такое! — он схватил меня за руку. — Одумайся!

Я оттолкнул его от себя.

— Сволочь ты, Игорь. Я не собираюсь унижаться перед ними, и не стану никого предавать. Придет час, и они поплатятся за все. Лорд вернется, и мы накажем всех наших врагов, но более жестоко мы поступим с предателями. И ты будешь первый, Игорь.

Больше он не проронил ни слова.

На суде я хранил молчание. Зачем говорить? Кому нужно, те и так все знают, а доказывать что-либо этим магглолюбцам — ниже моего достоинства. Присяжным и не нужны были мои ответы, хотя из всех моих злодеяний смогли доказать лишь убийство рыжих братьев. Суд вынес вердикт — пожизненное заключение в Азкабане.

На суд приехал мой отец с младенцем на руках. После вынесения приговора он подходил к судье, видимо, пытался разжалобить, конечно, ничего у него не вышло, не стоило ему вообще сюда приезжать.

Уже на выходе я отметил то, как нежно он держит мою дочь. Надеюсь, с ней он не будет так жесток, как со мной. Он смотрел мне в глаза, впивался жадным взглядом, наверное, прощаясь. Я улыбнулся ему, зная, что мы скоро встретимся. Придет Том и вызволит меня, вот увидишь, отец. Эх, я даже не подозревал тогда, как долго мне придется ждать освобождения…

Одиночество нельзя заполнить воспоминаниями, они только усугубляют его.

Флобер Г.

После суда меня оставили в покое, и целыми сутками я сидел в своей одиночной камере. Меня не выводили, и ко мне никто не заходил, контакты с внешним миром ограничивались только тем, что три раза в день охранник просовывал чашку с едой в маленькое оконце в двери, но всегда молча. Еще доставляли письма, но мне было запрещено отвечать на них. Отец писал мне почти каждый день. Первые его письма были с сожалениями о моей судьбе, всяческими пожеланиями крепкого здоровья, и скорейшего освобождения, а потом же он писал лишь о Марии — о том, как она росла, о том, какая у нее улыбка, о том, как она похожа на свою бабушку, мою мать. Писал, что она — смысл его жизни, и пока она нуждается в нем, он будет жить.

Можно было спокойно ждать, когда за мной придут, если бы не одно «но» — дементоры. Я никогда не забуду тот ужас, который охватывал меня при их появлении. Перед глазами всплывали самые страшные картины из прошлого, и все время одни и те же лица: Александра и Том.

В присутствии дементоров я понимал, что если бы Саша не родила, то не заболела бы, именно дочь отняла ее силы и здоровье. Мария украла у меня ее, и за это я почти ее ненавидел. Мне не нужен был ребенок, мне была нужна Александра. Дементоры уходили, но мысли оставались, и я уже почти с отвращением читал письма отца о том, какое прекрасное у меня дитя.

Еще я понимал то, как я одинок — у меня никого нет, и я никому не нужен. Казалось, что Том никогда не сможет вернуться, и я сгнию в этой камере. Благодаря этим тварям, я понял, каков мой главный страх — страх одиночества. Еще год назад я думал, что ничего не боюсь, но открытие не удивило меня.

Не знаю, сколько времени прошло, от однообразия сдавали нервы. Порой я кидался на каменные стены, кричал что-то, мне очень хотелось услышать человеческий голос, тишина сводила с ума.

Через какое-то время они придумали новое издевательство над нами. Нас выводили в общую столовую, представлявшую собой большой зал с множеством одноместных столов. Мы видели друг друга, но не могли сказать ни слова. Когда я в первый раз там оказался, я бросился к Руди, уже даже не помню, что хотел ему сказать, но за это получил мощный удар. Вручную меня били, или это было какое-то проклятье, не знаю до сих пор, но суть нам объяснили — у нас нет права на разговоры, и в последующие разы на нас попросту накладывали Силенцио, прежде чем впустить в зал. Мы с моими соратниками жадно ловили взгляды друг друга. Руквуд сильно сдал, и отвратительно выглядел, но входя в зал, и видя нас, он очень тепло улыбался. Никогда не видел такой его улыбки на свободе. Я улыбался, в ответ, мысленно говоря: «Держись». Кивок братьям Лестрейнджам. Было больно смотреть в глаза Беллатрикс, я помнил, что раньше в них всегда играло пламя, а сейчас они потухли. Когда приводили ее, я всегда задирал рукав робы на левой руке, и показывал ей змею, а она в ответ целовала свою метку, и между нами как будто происходил мысленный диалог:

— Верь, он вернется.

— Я всегда верю, и жду.

«Мальсибер, Джагсон, Трэверс, я очень рад, что вы не предали Тома. Когда он вернется, он всех нас наградит. Ждите! Не сдавайтесь, товарищи!» — мысленно обращался я к ним.

Шли годы. Стены в моей камере были все испещрены черточками, и я давно сбился со счету, сколько я тут уже нахожусь. На моих товарищей было страшно смотреть, казалось, что они умирают, к примеру, Крауча-младшего к нам давно не выводили, говорили, что он тяжело болен. Порой приходили мысли, что ничего не было, мне все приснилось, не было никакой другой жизни, я всегда был здесь. Родился с этим уродливым черепом на руке и с первых дней своей жизни был обречен на вечное проклятие, но когда меня уводили на обед, и я видел эти отчаявшиеся, потерявшие надежду лица, то понимал, что была другая жизнь, что не всегда было так плохо! Не сдалась только Белла. Я видел, как при взгляде на метку, в ее потухшем взоре загорается искра. Она дождется, не сдастся, Том мог бы ей гордиться.

Той ночью я проснулся от жжения в руке, такого долгожданного. Наконец-то! Мы победили, мы выжили в этом проклятом месте!

На завтрак меня привели первого, второй была Белла. Едва она зашла в зал, как кинулась ко мне. Она не могла сказать ни слова, но ее глаза говорили за нее, горя тем фанатичным пламенем, что и раньше. Она не издавала ни звука, но мне казалось, что я слышу ее смех. Я поднялся со стула, подхватил ее на руки и закружил. Она обняла меня очень крепко. Никогда мы с ней не были близки, но эта радость была для нас общей, не знаю, ждали ли Тома другие так сильно, как мы? Сомневаюсь.

Нас растащили и «наградили» за своеволие, но это уже было неважно, теперь все было неважно. Даже дементоры не могли больше доводить меня до такого ужаса, как прежде. Я был рад, даже больше, я был счастлив. Эти твари могли сколько угодно поглощать мою радость, но ее было слишком много. Том вернулся! У него получилось! А значит, и мои страдания скоро закончатся. Ждать осталось недолго...

Под холодный шепот звезд

Мы сожгли последний мост,

И всё в бездну соpвалось,

Свободным стану я

От зла и от добpа,

Моя душа была на лезвии ножа.

Кипелов

Я не знаю, сколько прошло времени с момента жжения в моей метке, но главное было то, что нас перестали выводить из камер. Время тянулось мучительно медленно и мне казалось, что было даже хуже, чем когда нас только сюда доставили. Стены давили на меня. Едва я открывал глаза, как начинал мечтать о том, чтобы скорее заснуть снова, ведь во сне нет этих мук. Я знал, что где-то там, за этим проклятым островом, вернулся мой Том. Почти все время я думал о нем. Каким он стал, как смог пережить перевоплощение, и кто ему в этом помог, ведь я заперт здесь? Он, наверное, рассердится на меня, хотя... да пусть что угодно со мной делает, только бы снова увидеть его!

Этой ночью я проснулся от собственного крика. Метку невыносимо жгло — я прижал руку к холодным камням, но это не помогало и тогда, поднявшись на ноги, я начал ходить кругами, пытаясь отвлечься от боли.

Вдруг раздался грохот — древние стены сотрясались под чьими-то могучими ударами. Я сел на пол, прикрыл руками голову и зажал уши. После третьего взрыва стена в моей камере рассыпалась, словно сухое печенье. Я подошел к самому краю обрыва, где на беспредельной высоте чувствовался запах моря — не той сырости, что в камере, а запах соленого, сильного, свободного моря. Каким он сладким показался мне тогда! Ветер трепал мне волосы, я подставил лицо и раскинул руки ему навстречу — вот он, вкус свободы! Где-то вдали послышался безумный смех Беллатрикс. Я не удержался и рассмеялся тоже, правда, не так громко, как она, а почти беззвучно. Глаза щипало, и я не знал — то ли это были капли воды, долетевшие до меня, то ли слезы. Как странно, мне казалось, что я уже разучился плакать, ведь я даже не помнил, когда это было в последний раз. В другой жизни, не иначе.

На метле ко мне подлетел Малфой, которого я сначала не узнал — как же он изменился! Я помнил его еще совсем мальчишкой, а сейчас передо мной стоял взрослый, состоявшийся мужчина, смотревший на меня широко открытыми глазами.

— Привет, — прошептал я хриплым голосом, почти неслышно. — Не молчи, я так устал от тишины.

Он сделал шаг вперед и слегка развел руки в стороны, позволяя мне обнять его. Я был ему очень рад, мне казалось, что он пришелец из другого, бесконечно далекого, но такого родного мира, о существовании которого я уже забыл, но очень хотел вспомнить.

— Нужно выбираться отсюда. Ты на метле сидеть сможешь, а то здесь порталы не работают.

Он говорил ровно, но в его взгляде было что-то странное — наверно, Люциусу было неловко, ведь если бы не его состояние, то его самого сейчас кто-то другой мог забирать из соседней камеры. Хотя... Я не сердился на него, как на многих других, ведь он отвертелся от Азкабана, при этом, не выдав никого, и наверняка помог Тому. Наивный! Позже я узнаю, что никакой помощи от Малфоя не было, а был лишь большой провал с дневником, но это будет уже неважно.

Он помог мне сесть на вторую метлу, принесенную им, и мы поднялись в воздух. Пять минут головокружительного полета — и вот уже кончилось море. Под нами был город. Я жадно вглядывался в открывшиеся пейзажи подо мной, а сердце в груди замирало. Я так скучал… по всему. Если человека отрезать от внешнего мира на много лет, где он будет видеть лишь отвратительные стены, то, по возвращению на свободу, ему станет заметно, как прекрасен мир вокруг него. То, мимо чего я множество раз проходил, не задерживая даже взгляда, сейчас мне казалось самым лучшим, самым драгоценным из того, что я когда-либо видел.

Мы приземлились возле ворот Малфой-Мэнора, как пояснил мне Люциус. Идти было тяжело, ветер дул в лицо, и шаги давались с трудом. Разумеется, я не разучился ходить, пока был в Азкабане, но сейчас отчего-то ноги сделались ватными. Малфой подставил мне руку, но я сделал вид, что не замечаю ее — не хотелось казаться немощным.

— Как там Лорд? — голос подводил меня, наверное, сказывалось долгое время молчания.

Люциус не ответил, лишь сделал неопределенный жест рукой — мол, увидишь.

Мы вошли в дом. Там было очень тепло, я уже и забыл, что так бывает. Малфой вызвал домовика, и велел проводить меня в гостевую комнату. Я сразу же направился в ванную, скинул с себя это тряпье и погрузился в воду. Непередаваемые ощущения. Этот день принес мне столько впечатлений о позабытых мной мелочах. Сидеть в этой горячей воде, и не думать ни о чем… Мой разум как будто отключился и вылез я лишь тогда, когда вода стала холодной. Я надел теплый махровый халат, любезно предоставленный мне эльфом, и отправился в спальню. Около окна, спиной ко мне, стоял Том. На нем был капюшон, и я не видел его лица, но нутром я чувствовал, что это он. Я замер, как будто меня обездвижили, и не мог пошевелиться, эмоции переполняли меня — хотелось кинуться к нему. Все-таки я очень скучал, казалось, прошла вечность с момента нашей последней встречи. Я собрался с силами и подошел к нему, коснувшись его плеча.

— Том.

Он повернулся ко мне, и я забыл, как дышать. Что же он с собой сделал?

Если ты — враг самому себе, то ты же и враг своего врага. Круг замыкается, и что такое ненависть, как не другая сторона любви? Две стороны одной монеты.

Дмитрий Скирюк.

Я смотрел на Тома, и мое сердце даже перестало биться. В кого он превратился?! Он смотрел на меня понимающе, предполагал, наверное, что я приду в смятение, поэтому и стоял тогда спиной ко мне. Сейчас в его глазах было столько боли — Мерлин, какой же я дурак, ну почему я не смог справиться с эмоциями?! Ему ведь неприятно.

Я взял его за руки, опустился перед ним на колени, и уткнулся лицом в его ладони.

— Главное, что ты смог вернуться, и что ты жив.

Он опустился рядом со мной, и прислонился спиной к стене.

— Я так устал, Тони, от всего, и от всех, мне кажется, эти ничтожные трусы и жалкие предатели всюду. Нет у меня больше бесстрашной армии Упивающихся Смертью, — его голос был тих и бесстрастен, на секунду, мне стало не по себе.

— А как же мы? — в моем тоне проскользнула обида.

— А вы очень слабы теперь, мне очень жаль, что все так вышло, — в его итонациях была все та же холодность. — Как ты попался?

— Каркаров. Предатель. Если бы не он…

— Не думай о нем больше, не надо. Мы отомстим ему, ты хочешь этого? — ну наконец-то, живая эмоция. Тугой обруч, сковывавший сердце, немного ослаб.

Всю ночь мы провели в разговорах. Он рассказывал о том, что с ним произошло, и от этих слов мне было жутко — я не мог понять, как же он смог вытерпеть все невзгоды?

Этот день я буду считать своим вторым днем рождения, а этот разговор с Томом — началом новой жизни.

Еще месяц я не выходил никуда из Малфой-Мэнора, не имея контактов с внешним миром, разве что Снейп приходил почти каждый день, каждый раз принося с собой множество зелий. Наконец, в одно утро, я вспомнил о том, что я еще должен сделать: отец. Он ведь столько лет воспитывает мою дочь — я просто обязан навестить его. Странно, что я сразу об этом не подумал.

Я оказался в своем любимом саду. На дворе стоял февраль, и все деревья были укутаны толстым слоем снега. Очень красиво. Мне всегда очень нравился мой сад, но было очень морозно, не так, как в Англии, и я поспешил скорее войти в дом.

Я прошел в гостиную, скинул с себя плащ и устроился у камина. Было такое ощущение, что я вернулся в детство... На меня нахлынули воспоминания...

Через несколько минут пришлось, однако, выйти из блаженного оцепенения — я почувствовал на себе взгляд, и, посмотрев в сторону лестницы, увидел девочку-подростка, смотревшую на меня. Гордая осанка, уверенный взгляд, который будто прожигал насквозь, и очень надменное выражение на лице. Я понял, что это моя дочь, но не знал, что сказать — я совсем ее не знаю, даже не вспомню ни строчки из писем отца. В голове, так некстати, всплыла мысль: «Она украла у меня Александру».

Я скривился, а девочка тут же торопливо спустилась ко мне — в ее глазах читалось узнавание: ну конечно, отец наверняка показывал ей мои фотографии.

— Вам плохо?

— Нет, все нормально... а ты... ты Мария?

— Да, сэр, а вы, простите… вы мой отец?

В ее голосе слышалась надежда — неужели она ждала меня? Я кивнул, и ребенок кинулся ко мне на шею.

— Папочка, я так рада тебя видеть, я так мечтала о встрече с тобой, наконец-то ты пришел!

Она прижималась ко мне, что-то говорила, а я стоял и понимал, что она мне противна. Отцепив ее руки со своей шеи, я отступил на шаг.

— Негоже юной леди кидаться на взрослого мужчину, словно уличная девица.

Она непонимающе смотрела на меня.

— Но ведь вы — мой отец, так?

Я опять кивнул, и она уже протянула руки ко мне, но я снова сделал шаг назад. У нее стало такое выражение лица, будто она получила пощечину.

— Лучше бы ты сдох в этом своем Азкабане, папочка!

Она стремительно покинула гостиную, а я остался стоять, так ничего и не почувствовав. Мне было все равно, что она ушла, и было совсем не жаль ее.

— Антонин? Зачем ты ее обидел, она ведь так ждала тебя?

В комнату вошел отец, хмурившийся и выглядевший очень расстроенным.

— Мне все равно — я пришел навестить тебя, встречи с ней мне не нужны.

Во взгляде отца появилось понимание.

— Ты совершаешь те же ошибки, что и я, сын. Поверь, сейчас я очень жалею о том, что было. И ты будешь жалеть. Ты сильный, ты должен переступить через себя — она всего лишь ребенок, который очень любит тебя. Ты знаешь, она такая замечательная! И она так похожа на твою мать. А когда она…

Я перебил его, мне не хотелось ничего слышать.

— Мне. Она. Не нужна. Я понятно выражаюсь?

— Зачем тогда ты пришел? — отец вмиг принял суровый вид. — Не нервируй мне ребенка!

— Пора отдать ее замуж, мне найти кандидата для нее?

Отец всплеснул руками.

— Да что же это ты такое говоришь то?! Она еще совсем девочка! Убирайся отсюда!

— Ну и уйду. А ты так и будешь нянчиться с ней, лелея воспоминания о той, которую не вернешь. Можешь, кстати, использовать ее и для собственных нужд — ты понял, о чем я. Если она, как ты говоришь, так походит на мою мать, то она не может не вызывать в тебе определенных желаний.

Мой отец взревел страшным голосом:

— Круцио!

Это был самый сильный круциатус, который я когда-либо получал. Я упал на пол и закусил губу, чтобы не закричать. Когда отец снял проклятие, я поднялся, сплюнул на пол и аппарировал. Не стоило мне вообще приходить сюда — здесь, конечно, меня ждали, но я сам, ни в ком из них не нуждаюсь. Эти два родственника сломали мне жизнь. Ненавижу. Обоих.

Принимайте победу со смирением, а проигрыш — с достоинством.

Сэр Алекс Фергюсон.

Вернувшись в ставку, я обо всем рассказал Тому, но он заявил, что этого и следовало ожидать. Это еще почему?! Но ответа я не получил, Том был занят — разрабатывал план, как бы ему заставить мальчишку прийти за пророчеством в Отдел Тайн. Он посылал мальчишке ментальные видения, и подробно показывал, где хранится пророчество, но Поттер не спешил действовать, вопреки нашим ожиданиям. Том расстраивался и нервничал.

Заняться было нечем, и от скуки я начал исследовал площадь всего Малфой-Мэнора, но это было чревато последствиями, например, схватить какое-нибудь фамильное проклятие. Том вроде бы что-то перенастраивал в охранной системе поместья, но мало ли… Я стал изредка выбираться в магический Лондон. Мир как будто не знал о нашем существовании, по крайней мере, в нем ничего не изменилось. В каком-нибудь особо темном закоулке можно было наткнуться на дементора, но теперь эти существа были мне не страшны: едва увидев Черную Метку, они старались как можно скорее исчезнуть. Мне было любопытно, чем же купил их Том, но он лишь улыбался и молчал. Со стороны это выглядело ужасно. Его улыбка походила на жуткий звериный оскал, но я то знал и помнил его прежнего, для меня он все тот же мой самый лучший друг. И под этой ужасной маской я видел его настоящего.

Не знаю, как долго бы это продолжалось, но в один прекрасный день Малфоя навестил спятивший домовик семейства Блеков, и дело сдвинулось с мертвой точки. Эльф рассказал Малфою, все что нужно: о сильной привязанности мальчика к крестному, и о том, что он понятия не имеет ни о каком пророчестве.

Том тут же приступил к решительным действиям, послав Поттеру видение, что крестный мальчишки у него. Со слов домовика мы знали, что Блек безвылазно сидит в одной комнате, а если мальчик захочет проверить, дома ли его крестный, то домовик солжет. Главным в этой операции Том назначил Малфоя. Люциус раздувался от гордости и с важным видом раздавал нам указания.

Прибыв в Отдел Тайн, мы приготовились к встрече гостей, отойдя в тень стеллажей так, чтобы, проходя мимо, нас никто не смог заметить. Минуты тянулись медленно, Малфой как-то незаметно растерял свой апломб и был сейчас очень напряжен. Наконец-то чертов Гриффиндорец явился, но не один, а с кучей таких же детишек. Они прошли мимо нас, Малфой подал знак — ждем. Когда Поттер взял пророчество в руки, Люциус неслышно двинулся к нему, мы, выждав минуту, стали подходить к ним с разных сторон. Казалось, развязка близко, но эти паршивцы разбили стеллажи и разбежались в разные стороны. Мы кинусь искать их. Я не смотрел по сторонам, и не слышал ничего — в голове пульсировала одна мысль: «Поймай!»

Я увидел, как они забежали в одну из комнат, и двинулся следом. Они уже хотели запечатать дверь, но передо мной проскочил Роули.

— Импедимента! — не сговариваясь, закричали мы.

Троих подростков сбило с ног, и они разлетелись в разные стороны. Нужно было позвать наших, но я не успел — лохматая девчонка наслала на меня Силенцио. Какая глупость, я прекрасно владею невербальными чарами. Меня снова толкнул Торфинн и вышел вперед, тут же получив Петрификус, который предназначался мне. То-то же! Не будешь, друг мой, вперед меня влезать. О твоем поведении нужно будет рассказать Тому, он отлично учит хорошим манерам.

Нужно было скорее заканчивать, это все мне начинало надоедать. Я невербально послал проклятие в эту лохматую тварь. Не сильное, способное лишь оглушить, но с веселенькими последствиями. На помощь ей, из под стола, выползло еще одно недоразумение — какой то толстый увалень. Я пнул его в голову, неуклюжий скорчился, и сломал собственную палочку. Я снял с себя маску, и нацелил палочку в лицо Поттеру. Рукой я указал на пророчество, которое он держал в руке, и кивнул в сторону оглушенной девчонки. За дверью раздался грохот, и это была моя ошибка: я обернулся. Тут же Поттер кинул в меня Петрификусом, и я уже не мог ничего сделать. Не помню, кто применил ко мне Фините. Я поспешил на помощь соратникам — в зале с аркой вовсю шло сражение. На помощь детишкам прибыл почти весь Орден Феникса. Я осмотрелся, увидел Макнейра без сознания, и Поттера, с неуклюжим идиотом, рядом с ним. Я наслал на толстяка Таранталлегру, пусть попляшет, ему полезно.

Пора заняться Поттером. Я хотел оглушить его, так же, как девчонку, но не успел — мальчишка выставил щит, правда, слишком слабый. Ему поранило лицо и отбросило в сторону.

Я хотел призвать пророчество, но на меня налетел Блек. Да что же это такое-то?! Чего вы меня сегодня все толкаете?! Мы сошлись с ним в поединке, я чувствовал себя в своей стихии. Не прилагая усилий, я одерживал победу над ним, но я снова ошибся — будучи целиком и полностью увлечен боем, я не смотрел по сторонам. Меня достал Петрификус. Я упал, отвлеченно думая, что у Поттера никакого разнообразия…. До конца всех событий я так и пролежал там. Как я узнал позже, потом появился Дамблдор, и нас всех снова отправили в Азкабан, и поместили в одну тесную камеру. Надолго ли они нас теперь удержат? Нам всем было смешно, всем, кроме Малфоя. Задание ведь было на нем. И провалил его он. Я почувствовал укол жалости к нему. Но это быстро прошло, нужно было все обдумать.

There is no turning back from this

Unending path of mine

Serpentine and black it stands before my eyes

To hell and back it will lead me once more

It's all I have as I stumble in and out of grace

HIM — The Path

Дементоры ушли из Азкабана, и теперь мое заключение не было столь ужасным. Нас так и не распределили по камерам, мы находились все вместе. Примерно через месяц мы уже надоели друг другу: меня раздражал Малфой, беспрерывно ноющий о том, что Темный Лорд накажет его, Руквуд, распевающий неприличные песни, братья Лестрейнджи, игравшие сутки напролет в карты друг с другом, Эйвери, не отходивший от Малфоя, и подвывающий ему. Еще через неделю мы умудрились все передраться между собой, даже братья друг с другом. Не хотелось никого видеть, хотелось только тишины. Спустя еще пару месяцев мы почти не разговаривали. Все надоело.

Сутками напролет я предавался воспоминаниям: о детстве, о школе, но, к несчастью, вспомнил и об Игоре. Жалкий трус и предатель. Том рассказал мне, что он всех заложил, и мы, конечно же, отомстили — бесполезно прятаться, если носишь на руке Черную Метку.

Он укрылся вблизи одного провинциального городка в Украине, в доме одного из его родственников, который достался ему по наследству. На дом был наложено множество защитных чар, и его почти невозможно было найти. Лично я, если бы искал один, никогда бы не нашел, но Том справился с этой задачей очень быстро, я даже не спрашивал, каким образом. Мы пришли ночью — сигнальные чары не сработали, и Игорь не знал, что мы уже в доме.

Том поманил меня рукой и двинулся на второй этаж, потом он неслышно распахнул дверь, и мы оказались в спальне. Каркаров спал, рядом с ним была какая-то девушка. Я подошел к ней, и зажал ей ладонью рот, наблюдая за тем, как она открыла глаза и испуганно дернулась. Приложив указательный палец к своим губам, я махнул рукой в сторону двери. Она на удивление все быстро поняла, затем кивнула, и я отпустил ее. Она тихо встала и вышла из комнаты. Том удивленно смотрел на меня, я пожал плечами — потом объяснюсь с ним. Мне почему-то не хотелось бессмысленных жертв, пусть идет, мы не за ней пришли. Том снисходительно улыбнулся и зажег свет в комнате.

Каркаров поднялся на локте, открыл глаза, посмотрел на меня, перевел взгляд на Тома, снова закрыл их, и опустился обратно. Спустя несколько секунд он подпрыгнул на постели, и огромными глазами уставился на нас. Я рассмеялся.

— Помнишь, Игорь, что я сказал тебе перед судом? Ты, наверное, не поверил мне? Так вот, я был серьезен.

Он беззвучно открывал и закрывал рот, видимо, не находя слов, потом, закрыв лицо ладонями, в голос зарыдал. Трус, понял уже, что его ждет смерть. Я присел рядом с ним и обнял его левой рукой за плечи.

— Что же ты, Игорь, так расстроился? Я же не сержусь на тебя.

Он убрал ладони от лица и недоверчиво посмотрел на меня. Не поверил, ну и правильно.

Я схватил его за горло и повалил обратно на кровать, а сам навис над ним.

— Я не сержусь на тебя. Я тебя ненавижу, мразь.

Он вырывался и кричал, а я отпускал его, и давал ему фору в десять секунд. За это время он успевал отползти от меня в другой угол комнаты, но к двери приближаться не смел — в проеме стоял Том и, с очаровательной улыбкой, наблюдал за нами. От его улыбки волосы на голове становились дыбом. Если бы я не знал его так близко, я бы, наверное, упал в обморок, настолько это угрожающе выглядело. Но я был с ним, а он был со мной, и я гордился, что имею честь называть его своим другом.

Я не доставал палочку, а попросту пинал предателя, бил его головой обо все, что попадалось под руку, рвал на нем клоками волосы, практически с наслаждением слушая, как он визжит, словно пикси. Наконец я взглянул на Тома, а он кивнул на настенные часы — значит, пора уходить.

— Ты хочешь мне что-нибудь сказать на прощание, друг мой?

Не смотря на меня, и не открывая глаз, он еле шептал, но я отлично его слышал:

— Это не я тебя предал, а ты сам себя. Еще в школе я пожалел тебя. Родители по секрету рассказали о том, как с тобой обходится твой отец, и мне стало жаль тебя. Я решил быть твоим другом, и поддерживать тебя, я приглашал тебя на каникулы, чтобы ты не чувствовал себя одиноким, я старался дать тебе то, чего у тебя никогда не было — семью. Разве мои родители хоть раз отнеслись к тебе плохо? Нет. Они, наверное, сейчас в гробу перевернулись. Я пригрел змею на груди…

Он не договорил, закашлялся, а я не считал нужным ничего отвечать ему. Я оглянулся на Тома, он кивнул мне.

— Авада Кедавра!

Вот так вот. Был человек, и не стало, но для меня он умер не сейчас, не из за моей Авады. Он пропал для меня раньше, еще тогда, в Азкабане. Я бы простил ему трусость перед аврорами, я бы простил ему его страх, но в тот момент, когда он предложил мне предать Тома, и унизиться перед теми, кто по определению ниже нас, он перестал для меня существовать.

Я и не заметил, как задремал. Проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я увидел Беллу, и не сразу сообразил, что ее тут не должно быть.

— Чего тебе?

— Тони, чего ты разлегся? Вы свободны, вставай, или ты хочешь и дальше тут прохлаждаться?

Она рассмеялась. Я огляделся — камера была пустая, и дверь открыта. Мы уходили спокойно, через главный выход, нам больше нечего бояться.

Всё проклято — надежды и мечты,

Низвергнуто, растерзано раздором -

До поруганья честной нищеты,

До униженья пред богатым вором.

Зажала жизнь и выкрутила нас,

Из тел всё человеческое выжав.

Мы пожираем ближнего, стремясь

Одни — нажиться, а другие — выжить.

Мне тяжко с вами, бывшие Людьми!

Но тяжесть одиночества — не легче.

Мы так жестоко изменяли мир…

И он теперь — в отместку — нас калечит!

Николай Колычев.

Том действительно очень злился на Малфоя, и в наше отсутствие поручил его сыну, Драко, убить Дамблдора. Мальчишка, конечно же, не смог этого сделать, зато он смог провести Упивающихся в Хогвартс, а старика прикончил Снейп. Это было неожиданно, но меня это мало волновало. Едва нас освободили, как сразу же раздали задания. Тома не волновало ни наше состояние, ни чье-то мнение — ему нужно было Министерство, он считал, что тогда точно сможет поймать мальчишку. Я смотрел на своего друга, и мне становилось не по себе. Что с ним происходит?! Он был очень нервным, все время о чем-то задумывался, и совсем не слышал других. Знаю, Том никогда не был мягким и добрым человеком, но сейчас его жестокость превышала все допустимые границы.

Мне было искренне жаль Малфоя. С момента нашего возвращения, он регулярно, по несколько раз в день, получал Круцио и, если в первые дни это можно было списать на наказание, то позже…. Тихо ответил на вопрос, посмотрел Лорду в глаза, не посмотрел Лорду в глаза, слишком низко поклонился, поклонился без должного уважения, вздрогнул при приближении Повелителя — за все Круцио. Чего только Том не придумывал. Будь на месте Люциуса любой другой, я бы вообще не обратил на это внимания, а может и посмеялся бы. Но ведь это же — Малфой! Том никогда не трогал его, даже за большие провинности, а тут… ну подумаешь, пророчество. Он сам мне рассказал, что мальчишка Поттер слишком часто думает об этом, и его переживания приходят к Тому видениями, так что ему уже давно известно содержание пророчества. Стоило бы простить Малфоя... хотя да, Том же не умеет прощать, как он сам говорит. В любом случае, на Люциуса было страшно смотреть — Азкабан не пошел ему на пользу, а еще и ежедневные пытки Лорда — лощеный аристократ стал похож на Инфери.

Всем хотелось угодить нашему Лорду, и, разумеется, все понимали, что лучшим подарком для него станет взятие Министерства Магии. В любом случае, подготовка шла полным ходом, нужно было лишь время. Многие высокопоставленные чиновники были под Империо, и нужно было выбрать того, кто станет Министром Магии, министром, полностью подчиненным воле Лорда. Но это были уже не наши заботы, а что до меня — мне не было никакого дела до этого Министерства. Я скучал по прежнему Тому. Еще год назад я мог разглядеть в этом Лорде Волдеморте своего старого друга, но сейчас это было практически невозможно….

Я много раз пробовал с ним поговорить. Вот и сейчас в очередной раз я пришел к нему в кабинет, и некоторое время наблюдал, как он склонился над столом и что-то рисовал на клочке пергамента.

— Том?

Он даже не посмотрел в мою сторону:

— Ммм?…

Я подошел и постучал три раза по столу.

— Ну Том!

— Да что?! — он вперился в меня недовольным взглядом.

Мне стало неуютно. Хотелось провалиться на месте.

— Давай поговорим?

Он снова уткнулся в одному ему понятный чертеж.

— О чем?

— О тебе.

Будь я назойливой мухой, мне бы уделили больше внимания.

— Все хорошо. — монотонно проговорил он.

Я смахнул рукой все его бумаги со стола.

— Тебе не надоело? Может, пора оставить Малфоя в покое?

Он смотрел на меня, а в его глазах плескался гнев. Никогда раньше мне не доставались такие взгляды.

— А что, хочешь занять его место?

— Псих!

Я вышел, хлопнув дверью. Что с нами происходит? Это чертово нелегальное положение, проклятое Министерство... Подумав, что нужно развеяться, я отправился гулять по саду, который по красоте ничуть не уступал саду моего отца, саду, где я провел свое детство….

Присев около одного дерева, и задумавшись, я не заметил приближение Тома. Он смотрел на меня очень печально.

— Я виноват.

Незаметно я ущипнул себя за ногу — уж не сплю ли я? Этот жест, конечно же, от него не укрылся.

— Прекрати ерничать, я серьезно!

Я не знал, что ответить.

— Том…

Но он развернулся и ушел, а я не стал его догонять, понимая, как тяжело даются ему такие слова.

Еще через неделю, в первый день августа, мы захватили сердце магической Британии, тихо и без шума. Мы заходили, зная, что мы победители, и были правы — сопротивления практически не было, а те немногие, кто вышли против нас, были убиты. Я послал Аваду в одного из них почти лениво. Это было очень скучно. Большинство из тех, кто не был под Империо, сдались добровольно. Яростно сопротивлялся лишь Скримджер, но нас было слишком много, он был обречен на провал.

Мы доставили экс-министра в ставку к Лорду, и тут же получили сообщение из дома Уизли, о том, что Поттер с дружками сбежали. Том был в бешенстве, и, подозвав меня к себе, прошептал:

— Я выследил аппарационный след. Можешь отправиться за Поттером?

Я кивнул.

— Тогда не теряй времени. Бери Роули, и приготовься аппарировать — я задам координаты.

Промелькнула мысль, что первое мое задание тоже было с Роули. Но не с этим, а с его отцом. Меня посетило нехорошее предчувствие, но времени на раздумья не было — мы уже аппарировали. Дальнейших событий я не помню. Я пришел в себя на полу в зале собраний. Что я тут делаю? Мне рассказали, потом….

Всем и каждому понятно, что смерть неизбежна. Но всегда кажется, что с тобой не случится никакого несчастного случая, пули пролетят мимо, болезнь обойдет стороной. А смерть от старости — это так нескоро, что можно даже не думать об этом. Нельзя жить в постоянном сознании своей смертности.

Д. Глуховский.

— Недоумки! Не смогли справиться с подростками?! Да как так можно вообще?!

Мы с Роули лежали на полу, а Лорд кружил над нами. Я не мог понять, отчего он пришел в такую ярость, да и мой товарищ по несчастью тоже смотрел на все непонимающим взглядом.

— Не смогли справиться с тремя подростками! Бестолочи! Круцио!

Роули зашелся диким криком, Том же, не отменяя проклятия, принялся ногами пинать его. Что же мы натворили, что он теперь в такой ярости?!

— Уроды! Идиоты безголовые!

Он взмахнул палочкой и Роули весь покрылся порезами. Через минуту он был уже весь в крови, затем еще пара секунд, и он обмяк, потеряв сознание.

— Убери эту падаль отсюда, если не желаешь оказаться на его месте!

Я повернул голову чуть вправо и заметил бледного как мел Малфоя — он торопливо приблизился к Роули, создал носилки и унес его прочь.

У меня болело все тело, и гудела голова. Что со мной? Я сел и обратился к единственному человеку, кто мог мне что-либо объяснить:

— Том, что произошло?

Он посмотрел на меня таким взглядом, будто обнаружил в своей тарелке таракана.

— Тони, ты кретин! Что ты помнишь?

Я задумался. Том отправил меня ловить неуловимое трио, мы аппарировали с Роули, а дальше... а дальше я ничего не помню. Можно было не отвечать, Том и так уже знал ответ — я чувствовал его присутствие в своем сознании.

— Как можно было не справиться с тремя глупыми детьми, которые только недавно палочкой научились махать?! А вы, двое хорошо обученных темных магов — и они вас одолели!

Интересная у него манера речи — то еле слышно шепчет, то тут же кричит так, что уши закладывает, а потом снова шепчет…. Но у меня от его пронзительного шепота голова разболелась еще сильнее. Я поднялся и подошел к нему.

— Ты сам за столько лет не можешь победить одного из этих подростков, так что не тебе меня упрекать!

— Да как ты смеешь?! — он махнул палочкой в мою сторону, но проклятия не последовало.

Я раскинул руки в стороны.

— Ну, давай! Прокляни меня, как Роули! Как Малфоя все эти дни! Сделай это со мной! Ты же такой… такой, — я не мог подобрать слова, негодование бурлило во мне. — И это человек, которого я считал единственным другом! Всю свою жизнь!

Я подошел вплотную к нему, а Том молчал, и я не мог понять по выражению его лица, что у него на уме.

— Во что ты превратился?! Да если бы тебя самого за все промахи кто-нибудь наказывал, тебя бы не было уже в живых! Окстись, Том! Ты превращаешься в чудовище!

Он кинул в меня Круцио и тут же отвел палочку, так что меня лишь пошатнуло, и я не почувствовал физической боли — настолько сильна была боль душевная.

— Ну и отлично! Пропади ты пропадом со своим Поттером! Я умываю руки!

Я вылетел из зала и отправился в свою комнату. Кажется, я был на грани истерики. Да как он мог?! И что теперь я должен делать? Откровенно говоря, я никуда не мог уйти — некуда и не к кому, поэтому я всего лишь отправился в сад — прогулки на свежем воздухе всегда были для меня лучшим успокоением. Честно говоря, я ждал, что Том придет ко мне, как в прошлый раз, но появился лишь Малфой, и попросил, якобы по собственной инициативе, не покидать его дом, и оставаться жить здесь. Оно и к лучшему — мне хотелось знать, что тут происходит.

Дальнейший период был тихим. В заданиях я не участвовал, на собраниях был редко, занимался исключительно тем, что слонялся по дому и его окрестностям, изредка выбираясь в магический Лондон. Душа радовалась при выходе туда. Косой переулок будто вымер, а вот Лютный наоборот — расцвел. Теперь не нужно было прятаться и скрывать свое лицо, незнакомые люди кланялись и здоровались со мной, это было приятно. Никто из Упивающихся больше не скрывался. Зачем? Мы победители!

Среди наших шли толки, что готовится нападение на Хогвартс. Интересно, а в этой кампании участвовать меня тоже не пригласят?

Не пригласили. Весь день я спал, а к вечеру, выйдя в коридор, столкнулся с Руди.

— Ты чего носишься, как ошпаренный?

Он посмотрел на меня, как на умалишенного.

— Тони, ты не выспался? Лорд приказал всем готовиться к битве, мы отправляемся в Хогвартс!

Я был в шоке. Не позвать меня?! Я сослался Руди на плохое самочувствие и отправился с ним. Разумеется, он предложил мне остаться дома, но я категорически отказался. Тогда Рудольфус помог мне аппарировать на окраину Хогсмида, и я сразу обо всем позабыл — мне открылось впечатляющее зрелище: на битву были собраны все до единого Упивающиеся и всевозможная нечисть. Я не хотел, чтобы Том меня увидел, поэтому пристроился к первому, кто попался мне на глаза — к Эйвери, но Лорд, конечно же, уже знал, что я тут. После обращения к Хогвартсу он подошел ко мне, и предложил проследовать за ним. Мы шли в сторону Визжащей хижины.

— Ты должен уйти. — он говорил тихо, но твердо.

— Это еще почему? — я был очень удивлен.

— Здесь небезопасно.

— Уж не боишься ли ты? — я совсем не понимал, почему меня прогоняют

— Нет, я уверен в победе, но я не хочу, чтобы ты пострадал. Я долго думал, и пришел к выводу, что я неправильно обходился с тобой. Ты действительно для меня не такой, как остальные. Когда все закончится, я освобожу тебя от Черной Метки, и ты сделаешь свой выбор. Если хочешь — уходи, я не стану препятствовать — наоборот, я поспособствую, чтобы на новом месте у тебя все было хорошо. В любом случае, ты заслужил спокойную жизнь, без страха и лишений. И, знаешь... я рад, что познакомился с тобой.

Я остановился. Вот оно как. У меня не было слов. Том тоже притормозил и обернулся ко мне, и я обнял его, очень крепко.

— Я не оставлю тебя никогда! Сегодня мы вместе выиграем, и я всегда буду рядом!

Он в ответ сжал меня в объятиях — видимо, это то, что ему нужно было услышать. Потом, разомкнув объятья, он отправился дальше, а я вернулся назад.

И началась битва. Мы нападали. Впереди шла нечисть, прорваться было несложно, но ближе к замку нас ждало сопротивление. Я двигался, полагаясь на интуицию, и она не подвела меня. Очень скоро я вышел на своего должника. Ремус Люпин. Ну, здравствуй, дорогой.

— Слышал, что ты недавно стал отцом? Сейчас я разделаюсь с тобой, а потом мы доберемся и до твоего уродца!

Сражение было яростным, но недолгим — после моего фирменного оглушающего, против которого не было щита, он отключился, а я послал ему Аваду. Вот я и отомстил.

Оглядевшись, я заметил, что кто-то из наших сражался с подростком, а сверху над ними парил полтергейст — было видно, что один он не справляется, так что я поспешил на помощь, но тут какая-то девчонка кинула в меня Петрификус, и завязался поединок. Я против нее, какого-то мальчишки и полтергейста. Почти справившись с ними, я услышал голос Тома, который приказывал отступить. Я переглянулся с оказавшимся поблизости Яксли, и мы отправились в лес, чувствуя, где именно сейчас все находятся, но решив сначала подождать в стороне. Было бы неплохо, если бы мы первыми заметили Поттера, но его не было, и, в конце концов, мы решили уходить.

Но мальчишка все-таки явился. Том кинул в него Аваду, но Поттер почему-то остался жив — мы узнали об этом лишь тогда, когда принесли его к парадному входу замка. Некоторые трусы сбежали, ну, а мы снова стали сражаться. На меня напали два рыжих олуха. Я отбивался, и не видел ничего вокруг, но вдруг... кто-то истошно закричал мое имя, и, повернув голову, я увидел зеленый луч, летевший прямо в меня. Луч Авады. Я не успею от него скрыться.

Хрупкая девочка, ангел надменный,

Носишь цветы равнодушной могиле,

Твой папа не в ней, он душою нетленной

Там, далеко, и все страсти остыли.

Знаю, он был для тебя виноватым,

Слишком обидел он детскую душу.

Сильные чувства порою чреваты.

Он не любил, и мирок твой разрушил.

Он не любил, он тебя ненавидел.

И в нелюбви вы друг друга винили...

Каждый другого хоть чем то обидел...

Смерть и могила вас не примирили...

Девочка юная, ангел мой милый,

Теплой ладонью надгробья коснись,

Слезы отдай одинокой могиле.

Папу прости. Отпусти. Улыбнись.

Стих моей прекрасной беты

Miss_Alice

Прошло десять лет. И я снова иду к тебе, и несу тебе букет гвоздик. Ты любил их? Не знаю. Я ничего о тебе не знаю, и ты уже не сможешь рассказать мне. Я украдкой вытираю слезы и подхожу к твоей могиле, взмахом палочки очищаю ее и привожу в порядок.

— Здравствуй, папа.

Но ты не ответишь. Я смотрю на фото на надгробном камне.

— Ты такой красивый. Знаешь, папа, я очень хочу, чтобы мой сын походил на тебя. Я и назвала его в твою честь — Антонин. Он родился в прошлом месяце, мой самый дорогой, хороший мальчик. Я очень люблю его, и мой муж, и дедушка, все мы его любим. Моей крохе не выпадет та ужасная участь, которую пережили мы с тобой, он не будет нелюбим собственными родителями.

Слезы вновь застилают мне глаза, но я упрямо стираю их ладонью — не хочу, чтобы ты видел мою слабость. Я сильная!

— Смотри, какая у тебя дочь выросла! Я все сделала правильно: с отличием закончила частный пансионат, вышла замуж за влиятельного человека, и не по расчету, а по любви. Дедушка никогда не ограничивал меня ни в чем, и ничего не запрещал, но я знала, что не могу опозорить свою фамилию, влюбившись в какого нибудь простеца, и сама себе нашла достойного человека, ставшего прекрасным отцом моим детям, но... зачем я тебе это рассказываю? Тебе ведь все равно…

Я не смогла сдержать себя — слезы ручьем лились по щекам, а перед глазами мелькали картины прошлого. Едва я научилась говорить, я стала интересоваться, где же мои родители. Дедушка очень любил меня, мне не на что было жаловаться, но ведь должны быть мама и папа. Он рассказал мне о том, что мама бросила нас, а мой отец в тюрьме. Лишь много позже дедуля признался, что попросту ничего не знал о моей матери, но это было и не нужно — я сразу заинтересовалась отцом. Эльфийка рассказывала мне много историй о его детстве, собрала все возможные колдофото и ту ужасную газету, в которой писали о его аресте. Когда я научилась писать, я сочиняла множество писем, которых так и не отправила. Быть может, зря? Возможно, если бы ты прочитал их, ты бы полюбил меня? Не знаю. Все мои действия я начинала с мыслей: « А понравится ли это моему папе?», или «А что скажет мой папа, когда узнает?» Я совсем тебя не знала, но в моем сердце ты всегда был со мной.

В тот день нам анонимно прислали «Ежедневный Пророк». Мы не выписывали его, и от кого газета — мы не знали. Я первая прочитала ее, и до сих пор помню ее содержание: все, до последнего слова. Там было написано о тебе — что ты сбежал, вместе с остальными. В Англии было объявлено чрезвычайное положение, но в моей душе наступил праздник. Я почти не спала, часами сидела на парадной лестнице, и ждала, ждала, ждала…. И вот, в один проклятый день ты пришел, а я не сразу смогла подняться, мое тело будто приковали к этим ступенькам, но, пересилив себя, я встала и увидела тебя. Мне не нужны были слова, я и так знала, что это ты — мое сердце бешено стучало, готовое вырваться из груди. А потом ты оттолкнул меня. За что, папа? Я слышала все, что ты сказал дедушке. Почему ты был так жесток со мной, я ведь любила тебя… да и до сих пор люблю, ведь у таких высоких чувств нет прошедшего времени.

После того дня я написала сотню писем: первые — о том, как я тебя ненавижу, другие — о том, что я совсем не сержусь, и очень скучаю, а последние — о том, как я люблю, и готова стерпеть что угодно, лишь бы вновь увидеть тебя. Но ни одно письмо не дошло до тебя — совы возвращали мне их обратно, и то, что они были запечатаны, дает мне надежду думать, что ты находился в недосягаемом месте, а не сам возвращал мне их.

А потом была та ужасная новость, потрясшая весь мир — ваш сумасшедший Лорд пал в битве за школу. Будь он проклят там, где он сейчас есть! Не думай, мне плевать на него, но ведь он забрал с собой и тебя. Как он мог?! Как ты мог?! Ты нужен мне, всегда был нужен! Я готова сделать что угодно, да я бы даже свою жизнь отдала... только тебя уже ничего не вернет.

В бессилии я опустилась на землю, на твою могилу, и обняла холодный камень, представляя, что это ты.

— Папочка! Ну почему?!

Я царапала жесткий гранит пальцами, не замечая, как ломаются мои ногти, до крови впиваясь в кожу. Я кричала и рыдала навзрыд, повторяя всего лишь одно слово: почему?

Почему жизнь так жестока, почему те, кого мы любим, не любят нас, почему судьба не дает нам шанса, что бы все исправить, почему нельзя вернуть тех, кого с нами нет? Почему, почему, почему?!

Уже давно наступили сумерки, но мне не хотелось уходить, ведь я вернусь сюда только через год. Вдали я увидела приближающийся силуэт. Я знала, что это мой заботливый дедушка, пришедший забрать меня, но от всего сердца я, как и все предыдущие разы, надеялась, что это ты явился ко мне, призраком, видением, да хоть чем. Снизошел, чтобы ответить мне. Но нет, это был дедуля. Он опустился около меня и обнял за плечи.

— Пора домой.

Я кивнула. Сейчас. Сейчас. Я поднялась и снова посмотрела на колдофото, мысленно прощаясь на год, и в этот миг меня ослепила вспышка, и я услышала голос:

— Прости.

Я огляделась по сторонам, но никого, кроме нас, тут не было.

— Ты слышал?

Дед непонимающе смотрел на меня.

— Что? Ты что-то сказала?

— Да нет же, голос!

Ну как он мог не слышать, ведь он так громко и ясно прозвучал.

— Ну а вспышку? Видел?

Он испуганно смотрел на меня.

— Мария, тебе плохо? Пойдем домой, негоже в темное время суток на кладбище сидеть.

Я не слышала его — он что-то говорил, а у меня в голове родилась мысль: «Он просит прощения. Он осознал. И когда я умру, он встретит меня!»

Я заулыбалась, а дедуля шарахнулся от меня.

— Мерлин всемогущий! Да что же это такое! Мария, мы немедленно уходим, тебе нужен врач!

Я покорно взяла его за руку, и мы пошли в сторону выхода. Мир вокруг будто обрел краски. Я верила, что это не плод моей фантазии, это был он. Так мне сердце подсказывало. Я не буду больше жить с грузом его нелюбви, а он пусть знает, что я никогда не злилась на него, и очень его люблю.

Конец!

Спасибо всем, кто читал мой первый фик. Мы, обязательно, с моей несравненной бетой еще раз его переберем, особенно первые главы. Но, что вышло, то вышло. Вот так я представляю жизнь Антонина Долохова. Еще раз всем спасибо за внимание)))))