Шаг назад

— Как расстались? — потрясённо выдохнула Гермиона, когда до неё дошёл смысл сказанного. — Гарри! Ты можешь, в конце концов, объяснить, что произошло?

Гарри поёжился. В доме было сыро и промозгло. Пахло плесенью, пылью и почему-то маггловскими лекарствами. За дни, проведённые здесь, он так себя и не заставил навести порядок, а Кричер в его отсутствие совсем запустил дом.

Две недели Гарри слонялся по комнатам, подолгу сидел у холодного камина, замирал то у одного, то у другого окна, бесцельно всматриваясь в серый осенний пейзаж. А сегодня не выдержал и послал сову в Нору. Конечно, проще было воспользоваться каминной сетью, но не было никакого желания нарваться на миссис Уизли и объяснять ей, зачем ему срочно понадобились Рон и Гермиона, а главное — почему он так плохо выглядит.

В том, что выглядит он не ахти, Гарри не сомневался. Откровенно говоря, самому ему было сейчас на это наплевать, просто сработал рефлекс, впечатанный с детства: избегать участливых вопросов, взволнованных, пристально разглядывающих глаз. «Как ты себя чувствуешь, Гарри? У тебя всё в порядке?» Сколько раз он слышал эти слова в школьные годы? Сто раз? Двести? Не сосчитать. Больше этого не хотелось. Ничего не хотелось.

Друзья примчались сразу же, как только получили письмо. Взволнованные, непонимающие. Они готовы были защитить его от всего мира. Но Гарри сомневался, что сейчас они смогут хоть чем-то ему помочь. Просто у него уже не было сил выносить эту звенящую тишину в доме и пустоту, поселившуюся в груди.

И вот теперь они сидели на пыльной кухне и ждали от Гарри хоть каких-то объяснений. Только что он мог им объяснить?

— Вы что, поругались?

— Нет, Рон. Мы просто поговорили и сошлись на том, что нам нужно расстаться. — Слова проталкивались с трудом. Гарри вообще не хотелось ничего объяснять друзьям. Когда он писал письмо, он просто хотел… Чёрт! Он и сам не знал, чего хотел. Но уж точно не роновой категоричности. Зря, наверное, он их позвал.

— Послушай, друг, не надо защищать этого ублюдка. Он что, вот так просто выставил тебя после всего, что ты для него сделал? После того, как ты терпел его выходки столько времени? Или ты сам его бросил? Знаешь, и правильно. Невыносимо было смотреть на то, как ты тратишь свою жизнь на старого уродливого Пожирателя.

От возмущения Рон раскраснелся так, что веснушки почти пропали, кончики ушей пылали, а ноздри раздулись. И Гарри был бы благодарен другу за эту яростную заботу, за беспокойство и готовность в любую минуту нестись ради него, Гарри Поттера, хоть на край света, лишь бы покарать обидчика. Но сейчас наблюдать этот угар праведного гнева не было никаких сил, и Гарри прикрыл глаза.

— Рон, если ты немедленно не заткнёшься, я тебя ударю!

— Да что с тобой, Гермиона?! Ты посмотри, до чего Снейп его довёл! У меня огромное желание начистить ублюдку рожу. На Гарри же смотреть больно. Думаешь, я это так оставлю?

— Ох, Рон, — Гарри вздохнул. Сдёрнув очки, он крепко потёр ладонью лицо и посмотрел на разъярённого друга. — Уверен, позови я сюда Молли, шуму было бы меньше. Остынь, а? И без твоих воплей тошно. И — да, мы просто поговорили. Никаких сцен. Никакого битья посуды или чего-то в этом роде. Поговорили и решили, что мы, — голос сорвался, Гарри прокашлялся и глухо закончил, — мы слишком разные, чтобы быть вместе. С этим фарсом нужно было кончать. Вот и всё.

— Нам нужно поговорить.

На секунду Гарри кажется, что ещё не поздно протянуть руку, зарыться пальцами в длинные пряди, прижаться губами к твёрдому рту, провести языком, лизнуть и прошептать в приоткрывшиеся губы, что он любит, очень любит… Как никогда раньше. И ещё кажется, что Северус ждёт именно этого, что эта речь — просто тест, жестокая, но необходимая ему проверка. И рука вздрагивает в желании коснуться. Но Северус резко откидывается на спинку стула, будто отшатываясь, будто вздрагивая от боли. И этот жест говорит Гарри больше, чем все прозвучавшие сейчас слова. Слишком поздно. И Гарри соглашается. Кивает, встаёт и молча выходит за дверь.

— Что же ты будешь делать дальше? — Гермиона говорила как-то уж слишком бодро, а смотрела при этом на Гарри, как смотрят на больную собаку, которой уже ничем не могут помочь, но жалеют усыпить. От этого взгляда нужно было как-то увернуться, но шевелиться не хотелось. Хотелось просидеть всю жизнь вот тут, на пыльной затхлой кухне. И чтобы никто не трогал, не тормошил, ни о чём не спрашивал.

— Тебе понадобится помощь по разделу имущества. Дом, наверное, придётся продать. Я помогу тебе разобраться с бумагами, — всё-таки Гермиона была очень деятельным человеком и просто не умела подолгу предаваться унынию, когда её мозгам подкидывали неожиданную задачу.

— Нет, постой. Ничего не нужно, — противно было думать о бумажной волоките, разделе дома. А главное — для всего этого пришлось бы встречаться с Северусом и вести обычные, мирные, ничего не значащие разговоры, как будто они совсем чужие друг другу. Совсем чужие. Этого Гарри сейчас вынести не мог. — Я не буду ничего делить, успокойся.

— Ничего-ничего, — Гермиона похлопала его по руке, сосредоточенно что-то обдумывая. — Мы обязательно решим, что делать дальше.

— Я уже всё решил. Я куплю себе новую метлу.

Гарри проснулся в ставшем уже привычным среднепаршивом настроении. Майское солнце, пробивающееся сквозь ветхие шторы, тоже нисколько не радовало, а наоборот, раздражало и слепило глаза. Нужно было вставать, но от предстоящего соприкосновения босых ступней с ледяным полом — туфли-то домашние ещё нужно нашарить! — по телу бежали мурашки.

Шесть месяцев прожил Гарри в этом доме, а чувствовал себя тут всё так же неуютно, как и в первую ночь после переезда. Так же раздражали сквозняки и завывания миссис Блэк, так же угнетала холодная старинная спальня, и так же не хотелось наводить тут хотя бы минимальный порядок. Тем более что Гарри в доме Блэков даже и не жил. Так, ночевал. С головой уйдя в работу, он проводил на службе всё время, загоняя до изнеможения и себя, и своих немногочисленных подчинённых и приползая домой, когда голова уже совершенно ничего не соображала, а руки-ноги дрожали от усталости. Правда, с подчинёнными он всё же был гуманнее, чем с самим собой, стараясь не задерживать их сверхурочно. Но в рабочее время спуску не давал и довольно быстро вывел свою группу на первое место по количеству раскрытых дел и задержанных преступников. Попавшие же под его начало оперативники выли, скрипели зубами и регулярно грозились уволиться или ходатайствовать о переводе куда угодно, лишь бы подальше от этого сумасшедшего Поттера. Угрозы свои они не воплощали в жизнь лишь потому, что и премии росли пропорционально количеству преступников, упечённых в Азкабан стараниями их группы.

Вспомнив о работе, Гарри проснулся окончательно и пружинным движением спрыгнул с кровати. Не отягощая себя поиском халата, которого на месте, как обычно, не оказалось, он шагнул в ванную.

Забравшись под душ и открыв воду на полную, Гарри опёрся ладонями о стену, позволяя жёстким струям бить его по макушке. Закрыв глаза и вбирая кожей мощь и азарт хлещущей воды, прогоняющей остатки сна, Гарри лениво перебирал в уме запланированные на сегодня дела.

Отчёт за месяц нужно было сдать ещё вчера, первого числа. Сегодня это надо уже сделать кровь из носа. Проверить комплектацию личных наборов зелий первой помощи и боевых артефактов — вчера ему в кабинет прислали коробку месячных комплектов на всю группу, а проверить, что туда насовали на этот раз экономные ребята из отдела внутреннего обеспечения, руки не дошли.

Гермиона обещала заскочить перед приёмом к ним с Роном и забрать их — сами они со службы вовремя не уходили почти никогда, регулярно по уши увязая в очередном деле.

Чёрт! Ну конечно. Первая пятница мая. Торжественный приём в Министерстве в честь победы в Последней войне. А в этот раз — ещё и пятилетний юбилей. Чёрт! Как он мог упустить это из виду? А приём — это речи, официоз, колдокамеры, фальшивые улыбки и никому не нужные разговоры. Всё то, чего он за свою жизнь наелся до тошноты.

А ещё на приёме будет Снейп. Да и как не быть? Один из главных героев войны, кавалер, мать его, ордена Мерлина, один из ведущих зельеваров Европы, регулярно консультирующий министерских алхимиков в их новых разработках. Чёрт!

Они не встречались с того самого осеннего вечера. И видеться теперь в планы Гарри не входило совершенно. Он научился жить без Снейпа. И эти полгода совершенно о нём не думал. Даже не вспоминал.

Хотя нет, конечно, не стоило лукавить хотя бы перед собой. Иногда воспоминания накатывали — неожиданно и неотвратимо. И бороться с этим у Гарри не получалось. Они разъедали желудок, оставляя горечь на языке. После них невозможно было уснуть, и Гарри ворочался до рассвета на сбитых простынях, проклиная слизеринского ублюдка, отравляющего ему жизнь даже после того, как тот из неё самоустранился.

Но хуже всего были воспоминания… определённого свойства.

Вот как сейчас, когда возбуждение накатывало так стремительно, что игнорировать его было просто невозможно. Он думал о Снейпе — и у него вставало. У него вставало — и он вспоминал прогнутую узкую спину, чёрные, неаккуратно свисающие пряди, низкий грудной голос, желание, выплёскивающееся из впившихся в него глаз. Это замкнутый круг, чёртов замкнутый круг, в который его снова и снова загонял человек, вычеркнувший Гарри из своей жизни.

Нужно что-то делать. Как-то избавиться от этой жалкой зависимости. Найти кого-то, может быть, начать встречаться. Да хотя бы просто переспать с первым встречным. В конце концов, у него очень давно никого не было. Точнее, у него никогда никого не было, кроме Снейпа. Ничего удивительного, что именно его образ всплывает в памяти, вызывая почти болезненный стояк и мешая не думать, мешая забыть.

А возбуждение и впрямь становилось уже невыносимым. Плюнув на все свои благие намерения, Гарри обречённо опустил руку вниз и сомкнул пальцы на набухшем члене.

— О, боже! Да!

— Давай! — Этого тона невозможно ослушаться, и Гарри отпускает себя.

Хватило нескольких движений рукой, и Гарри с хриплым вскриком кончил, забрызгав спермой стену. Переступив на дрожащих ногах, он сполз по стене на пол, чувствуя себя совершенно выпотрошенным. Напряжение ушло, но на душе стало так пакостно, что выть хотелось. Тоска ощущалась буквально физически. Наверное, если бы его изнасиловали или избили, ему не было бы так тошно.

Нужно было встать, ополоснуться и собираться, в конце концов, на службу. А вечером — этот чёртов приём, который надо как-то пережить.

Гарри прислонился лбом к прохладной стене и закрыл глаза.

* * *

Гермиона не подвела. Она явилась к назначенному сроку и буквально выволокла их с Роном из кабинета. Пока они втроём поднимались на лифте в Зал Торжеств, она успела перекинуться парой слов с мужем о том, как прошёл день, и требовательно спросить у Гарри, как он. Получив в ответ дежурное «всё отлично» и совершенно честную и невинную улыбку (в них Поттер уже стал мастером), она окинула его скептическим взглядом, в котором читалось: «Я тебе не верю. Сейчас мне некогда, но позже я обязательно до тебя доберусь», — и лишь молча сжала локоть друга.

В зале было душно. Миллион зачарованных свечей жарил похлестче маггловских ламп накаливания. И Гарри мимоходом удивился, почему организаторы не озаботились регулировкой температуры. Ведь не магглы же, могут хоть ливень вызвать. Он готов был уже и сам пустить в ход палочку, но колдовать на таких мероприятиях разрешалось только группе организаторов — во избежание каких-либо инцидентов при таком скоплении народа. Гарри знал это твёрдо, потому что сам помогал разрабатывать систему магических доступов для массовых мероприятий, и его имя даже значилось в списке авторов тоненькой брошюрки, выпущенной министерством для всеобщего пользования.

Он промаялся всю торжественную часть, вполуха слушая традиционные речи. И, разумеется, ему тоже пришлось взобраться на трибуну и произнести что-то, подходящее случаю.

Слова вязли на зубах, и Гарри был противен самому себе, заученно бубня привычные банальности. По-настоящему вспоминать войну он мог лишь с очень узким кругом людей, сидя за бутылкой чего покрепче, когда даже не нужно было ничего говорить. Можно было просто помолчать, вспоминая ушедших. Приём, разумеется, к этому не располагал.

Наконец, официальная часть закончилась, и можно было немного расслабиться.

Гарри как раз пробирался к столу с напитками за очередным бокалом, когда увидел Снейпа. Тот разговаривал о чём-то с Министром. Лица Гарри разглядеть не мог, но эту фигуру узнал бы из тысячи.

Снейп будто почувствовал его взгляд. Он повернулся и несколько секунд смотрел в сторону Гарри. А потом спокойно кивнул, здороваясь, и равнодушно отвернулся. Гарри ясно представил себе, как раздражение, мелькнувшее на лице Северуса при взгляде на него, сменяется спокойной вежливой заинтересованностью, когда Снейп возобновляет разговор с Министром.

— Прекрати меня тормошить. Мешает. — Ответ получается настолько резким, что Гарри в момент скисает, как молоко, забытое на веранде в летний полдень. Всё «выходное» настроение улетучивается, хотя ещё минуту назад беспричинная радость распирала грудную клетку. Он так мечтал с толком провести редкий выходной, в который не нужно нестись спасать мир, обезвреживать очередного доморощенного тёмного мага или зарываться в гору бумаг. Он все уши Северусу прожужжал о планах на это день, а этот зануда сидит сейчас и невероятно медленно правит какую-то невероятно срочную статью. И за простой вопрос «ну долго ещё?» Гарри получает полный набор: дёрганье плечом, искривлённую губу, гневный взгляд, далее по списку.

Усталый взгляд обрывает обвинительную речь. Гарри осекается. На секунду его накрывает стыд и какая-то совершенно неуместная жалость. Северус ведь на самом деле торопится поскорей закончить с этой чёртовой статьёй, и он не отменял их планов. Просто просил подождать. Но, будучи на взводе, Гарри не позволяет совести испортить боевой настрой. Он тоже работает на износ и тоже имеет право… Право на что, думать уже не хочется. На душе становится паршиво, и запала хватает только на то, чтобы оглушительно хлопнуть дверью.

Гарри моргнул и вытер о мантию враз вспотевшие руки.

Они со Снейпом раздражали друг друга всегда. У них нет ничего общего. Гарри спокойно пережил их разрыв. Ведь пережил. И он не думает о Северусе, не думает. Не думает! Им нечего делить, не о чем разговаривать, их ничто не связывает. Гарри прекрасно смог перешагнуть эти отношения и пойти дальше.

Это невыносимо! Нужно что-то менять. Как-то кардинально изменить свою жизнь прямо сейчас, немедленно. Иначе он свихнётся, и отдельная, благоустроенная по высшему разряду палата в Сент-Мунго станет последним его домом и пристанищем на всю оставшуюся жизнь.

— Гарри!

Невилл. Вот уж кого Гарри не был готов тут видеть. Хотя мог бы и догадаться, в конце концов, Невилл — тоже герой войны и кавалер ордена Мерлина и уж конечно был приглашён на этот приём. И теперь он стоял в шаге от Гарри и так искренне улыбался, что сердце сжалось от неловкой, щемящей нежности. Будто детство выглянуло из-за поворота и машет, зовя за собой, а ты жалко разводишь руками, не смея даже приблизиться, не смея тронуть, чтобы не раздавить своими огромными ручищами хрупкий игрушечный замок.

Это было на первом курсе школы авроров. Его метания и чудовищные нелады с самим собой ввиду обнаружения у себя тяги к собственному полу. Первые, неумелые ласки, так и не доведённые ни разу до чего-то более серьёзного. Его первый поцелуй не с девушкой. Невилл тогда уже перерос свою неуклюжесть и из нескладного увальня превратился в крепко сбитого, коренастого парня, очень серьёзного, немного хмурого, со щенячьими ореховыми глазами и робкой улыбкой, от которой щемило в груди, если тебе удавалось застать её на этом неулыбчивом лице.

Это было, наверное, прощание с детством, с юношеской порывистостью и непосредственностью. Несколько месяцев неуверенных шагов навстречу, несколько поцелуев. Несколько раз осторожные ласковые руки касались его, помогая дойти до оргазма. Несколько раз тихий вздох «Гарри!» заставлял сердце сжаться за секунду до того, как его руку орошало горячее и липкое семя Невилла… А потом жизнь пошла дальше, набирая обороты. Потом был выпускной, новая работа. И Северус.

И лишь изредка, когда где-нибудь в общей компании он встречал знакомый ореховый взгляд из-под длинных пшеничных ресниц, к горлу подкатывала неловкая нежность, и Гарри немного вымученно улыбался, хлопал старого друга по плечу и предпочитал не спрашивать, как у того на личном фронте.

И вот Невилл стоял рядом с Гарри в этом битком набитом зале и что-то рассказывал ему, счастливо улыбаясь.

Приём шёл своим чередом. Шеклболт подвёл к Северусу начальника Отдела Тайн — высокого румяного мужчину средних лет, имя которого Гарри всё время забывал. Хотя в этом не было ничего удивительного. В Аврорате его группа занималась оперативной работой и с Отделом Тайн никак не пересекалась, так что он почти никого оттуда не знал по именам.

Гарри задумался было, какие дела могут быть у Снейпа с Отделом Тайн, но тут же вспомнил, что слышал на днях какие-то разговоры в приёмной старшего аврора. Что-то о новых разработках оборотного зелья для секретных операций Аврората. Наверное, разработку поручили Отделу Тайн, и те обратились к Снейпу за какой-то консультацией.

Невыразимец стоял очень близко к Снейпу, странно близко для деловой беседы. А потом и вовсе наклонился и прошептал тому что-то на ухо. Чёрт! Да он заигрывает! Откровенно заигрывает со Снейпом! Гарри замутило. Как же плохо, что даже в очках он не может разглядеть выражений их лиц!

Первым порывом было броситься к этой парочке и дать в морду… обоим, наверное. Как получится.

Твёрдо решив заняться своей личной жизнью и кого-то найти, Гарри совершенно упустил из виду, что и Северус не обязан всё это время оставаться в одиночестве. И у Гарри не было не только прав, но и оснований для ревности. Да и не ревнует он вовсе! Всё прошло. Конечно, прошло. Ему нет никакого дела до того, с кем спит его бывший — бывший, чёрт возьми, бывший! — любовник. Просто было неприятно наблюдать, как люди совершенно не соблюдают приличий и на глазах у всех лезут со своими заигрываниями.

— Эй! Ты ещё здесь? — Оказывается, Невилл уже довольно давно о чём-то его спрашивал.

Гарри поставил бокал, сдёрнул очки и, потирая уставшие веки, неожиданно для самого себя спросил:

— Невилл, а ты не хотел бы попробовать снова…?

Он замолчал, не зная, как продолжить. Но Невилл, видимо, понял его и так. Он замолчал и, посмотрев на Гарри печальным взглядом, тихо ответил:

— Ты же знаешь, что да.

Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! Каким же надо быть идиотом, какой беспросветной сволочью, чтобы ляпнуть такое!

От стыда щёки пылали так, будто голову макнули в кипяток. Как он мог вспомнить сейчас их прошлое и забыть, напрочь забыть этот взгляд и тихую улыбку. До чего же его довёл этот слизеринский ублюдок, что он — он! гриффиндорец Гарри Поттер! — позволил себе ковырнуть всё ещё саднящую рану, растравляя свою печаль и совершенно не думая о последствиях, которые может возыметь его глупость. Чёрт! Гарри пытался подобрать слова для ответа — чтобы как-то сгладить, чтобы не выйти ещё большей сволочью, — когда Невилл добавил:

— Но если бы ты сейчас предложил, я бы отказался.

Совсем запутавшись в своих и чужих переживаниях и пытаясь найти хоть какую-то логику в словах Невилла, Гарри непонимающе уставился на него.

— Ты сейчас похож на сову, которая сутки летела и ошиблась адресом, — усмехнулся Невилл. Гарри хотелось провалиться сквозь землю или с размаху шибануться головой о стену, только бы не видеть этого понимающего и сочувствующего взгляда. Стоп! Понимающего? Но что Невилл мог знать? Он же…

— Не делай этого, Гарри.

— Не делать чего? — голос плохо слушался, и вопрос получился хриплым и каким-то жалким.

— Не поступай так со своей жизнью. Не делай того, о чём потом будешь жалеть и казнить себя. А ты ведь будешь, я знаю.

— Прости меня, Невилл. Я скотина. Прости, — только и смог пролепетать Гарри и, резко развернувшись, бросился к выходу.

Сидя в полутёмном и довольно облезлом баре, Гарри упорно напивался уже примерно с час, когда на его стол, звякнув льдом, плюхнулся стакан с виски, и бодрый голос над ухом пробасил:

— Не возражаешь?

Обладателем баса оказался рослый детина с соломенными волосами и румянцем во всю щёку. Неопределённо мотнув головой, Гарри постарался сфокусироваться и хоть сколько-нибудь дружелюбно улыбнуться. Оскал, скорее всего, получился диковатым, но незнакомец таким приветствием вполне удовлетворился и тут же уселся напротив.

— Стивен, — протянул он руку, и Гарри ответил на крепкое рукопожатие, тоже представившись. Всё-таки здорово, что он выбрал именно маггловски й бар. В магической части Лондона, конечно, тоже были места, где собирались геи. Но здесь он был просто Гарри, а не всеми узнаваемый мальчик-с-клеймом-на лбу. Тут люди не тыкали в него пальцами, не шептались за спиной, не спешили поприветствовать и не таращились так, будто он вот-вот начнет возрождать Волдеморта, чтобы снова его укокошить. А о том, чтобы попытаться… да, подцепить — что делать, если именно так называется то, чем он твёрдо решил заняться, — о том, чтобы попытаться подцепить кого-то из магов, и речи быть не могло.

При воспоминании о плане к горлу подступила тошнота, и Гарри пришлось сделать над собой усилие, чтобы не измениться в лице. В конце концов, ему двадцать три года. Нормальный молодой организм, которому только дай — и он перетрахает всё, что движется. Да, именно так всё и будет. Пора прекращать паниковать и хотя бы сделать вид, что ему интересно то, о чем так увлечённо вещает этот деревенский увалень.

Стивен говорил что-то о лавке своего отца, о том, что в Лондон он приехал за покупками и остановился в мотеле на окраине. Он говорил и говорил, то и дело пытаясь втянуть Гарри в разговор вопросами, но Гарри отвечал невпопад, задумчиво удивляясь, как Стивену ещё не надоел такой угрюмый собеседник.

Странно было видеть такого пышущего здоровьем, будто сошедшего с плаката с рекламой сливочного масла, деревенского парня в гейском баре. Хотя, Гарри, честно говоря, ещё ни разу не видел среди геев раскрашенных и манерных парней, если только те не ставили своёй целью намеренно эпатировать окружающих.

Интересно, а предприимчивый и, насколько успел понять Гарри, успешный лавочник знает, какие увлечения у его сыночка? Гарри почему-то представил Дадли, сообщающего дяде Вернону, что внуков тот не дождётся. Перед глазами так и встала картинка: багровое лицо старшего Дарсля, шевелящиеся усы и разинутый рот, изрыгающий проклятья.

— Так где, говоришь, ты остановился? — вынырнув из размышлений, Гарри решил больше не тянуть. Чем быстрее всё произойдёт, тем лучше. А в том, что это самое всё на самом деле произойдёт, Гарри был уверен. Отступать он не привык.

— Говорю же, клоповник у чёрта на рогах. Зато дёшево. А что, — глаза Стивена заблестели, и рот скривился в сальной усмешке, — ты не прочь развлечься?

Стивен игриво хохотнул, и Гарри передёрнуло. Нет, он должен взять себя в руки. Он, чёрт возьми, гриффиндорец. А настоящие гриффиндорц… Стимул был так себе. Он давно уже не был праведным адептом заветов великого Годрика. А может, и никогда им не был.

Ощущая себя до краёв наполненным мрачной решимостью, Гарри встал, выудил из кармана несколько фунтов, бросил их на стол и твёрдо сказал:

— Поехали.

* * *

Мотель и правда находился довольно далеко от центра, и иначе как клоповником назвать его было нельзя. Тут Гарри был согласен со Стивеном целиком и полностью. Лестница скрипела и стонала, будто живая. В длинном тёмном коридоре пахло потом, носками и какой-то тухлятиной. Стены давно забыли, в какой цвет их красили при первом — и, вероятно, единственном — ремонте. Правда, мелочи вроде санитарных условий интересовали сейчас Гарри меньше всего.

Остановившись у одной из дверей, Стивен немного нервно улыбнулся и вставил ключ в замок. Сжав кулаки, Гарри кивнул и решительно шагнул за ним внутрь.

Едва дверь за ними закрылась, Гарри развернул Стивена к себе и стал ожесточённо целовать. В ответ тот ухнул от неожиданности и попытался перехватить инициативу. Но Гарри не так-то просто было сбить с намеченного пути. Он был значительно ниже Стивена, и целоваться стоя было не удобно. Видимо, та же мысль пришла в голову и Стивену, потому что он потянул Гарри дальше в комнату, к продавленной кровати, скидывая по пути ботинки.

Добравшись до постели, Стивен повалил его, подминая под себя. Нетерпеливый язык протиснулся Гарри в рот. Грубая рука резво справилась с застёжкой джинсов и уже забралась под резинку трусов, нашаривая полувозбуждённый член.

— Ты точно хочешь этого? — При каждом слове Северуса волосы на виске Гарри трепещут, повинуясь выдоху говорящего. Рёбра раздаются от распирающего грудь предвкушения. Оно зародилось в паху и теперь прорывается пузырьками через всё тело вверх, к онемевшим губам, с которых срывается:

— Да. Хочу. И только с тобой.

От накатившей тошноты Гарри прошиб холодный пот, и в голове резко прояснилось. Колено Стивена больно упиралось ему в бедро. Шершавая ладонь елозила по члену, не то что не возбуждая, а, наоборот, раздражая. Пахнущие виски губы оставляли на шее липкие следы, и хотелось немедленно сбежать в душ и остервенело тереться мочалкой, смывая с себя чужой запах. Было противно и мерзко.

Гарри упёрся руками в грудь Стивена, пытаясь оттолкнуть его, и чётко произнёс:

— Отпусти меня.

— Да ладно тебе! Всё будет путём, — нетерпеливо пробормотал тот в ответ, наваливаясь сильнее.

— Отпусти, я сказал!

Гарри извернулся и спихнул с себя двухсотфунтовую тушу. Ссыпавшись с кровати, он поднялся на ноги и начал быстро поправлять одежду.

Всё ещё ничего не понимая, Стивен возмущённо гаркнул:

— Да что случилось-то? — на широком лице читались злоба и непонимание.

— Извини. Ничего не получится. Мне нужно идти. — Гарри торопливо натягивал ботинки, судорожно вспоминая, куда сунул палочку. В кармане джинсов её вроде не было.

— Ну, твою мать! — Стивен вскочил и грозно надвигался на Гарри. — Да я тебя сейчас по стенке размажу за такие фокусы! Ты хоть понимаешь, что у меня свадьба через неделю?!

На этих словах Гарри выпрямился и удивлённо уставился на разъярённого Стивена. Тот остановился и продолжил с горечью:

— Вот так вот! Свадьба! И отцу не объяснишь, что бабы мне нравятся гораздо меньше мужиков. Ему нужен внук, наследник в лавку. И я с ним согласен! Да, согласен! Нужно продолжать род, чтобы дело не угасло. Но вот приехал в город и думал, хоть тут попробую, хоть тут… И на тебе — нарвался на динамщика. Мне уезжать завтра. А через неделю — всё. Шабаш. Я не такой, чтобы жене изменять, да ещё с мужиками. А ты… — он сбился и хмуро смотрел на Гарри.

— Извини. Ты сегодня сел не за тот столик. Мне жаль. Правда, жаль. Но я не могу.

Выйдя в коридор, Гарри с размаху ударил кулаком по пыльной стене и, наплевав на то, что кругом одни магглы, аппарировал.

* * *

— Гарри! Гарри, ты дома?

Голова гудела нещадно, и голос Гермионы со звоном лопался в ней, стеклянными шариками прыгая от одного очага боли к другому.

— Здесь я, не ори, — хриплый голос драл глотку, словно ёршик для посуды, и Гарри закашлялся, отчего звон в голове перешёл в набат.

Деловито отряхивая мантию, Гермиона шагнула из камина. Она окинула лежбище Гарри скептическим взором, и, нахмурившись, скрестила руки на груди таким знакомым движением, что привычная уже игла у Гарри в груди заныла чуть сильнее.

Комната походила на зону боевых действий. Битое стекло хрустело под ногами. С каждым шагом Гермионы в воздух поднимались и начинали кружить какие-то перья. А в вытертом ковре в центре гостиной зияла выжженная дыра в пару футов шириной.

— Так. И что тут произошло? — строго спросила Гермиона с таким выражением лица, что если бы Гарри был сейчас в состоянии, точно почувствовал бы себя нашкодившим первоклашкой.

— Где только манер таких нахваталась? — проворчал он, садясь и пытаясь вспомнить, есть ли в доме антипохмельное зелье.

Отлепив, наконец, себя от дивана, Гарри, шатаясь, поплёлся в ванную, нашёл там, слава Мерлину, зелье, и вернулся в гостиную через десять минут уже вполне живым человеком. На душе, правда, легче не стало. Но в голове просветлело, и глаза после холодного душа уже вполне могли смотреть на мир. Наверное, смотрели они всё же слишком угрюмо, потому что Гермионе этот взгляд не понравился. Она нахмурилась и вроде даже растеряла немного свой боевой настрой, потому что комментировать ничего не стала, а только вздохнула и велела Гарри маршировать в кухню для приёма внутрь, как она выразилась, хотя бы подобия завтрака.

Пара взмахов палочкой — и вот уже Гарри держит в руках чашку с кофе, а Гермиона подвигает ему тарелку с сандвичами.

— Ну, рассказывай, наконец.

Гарри стиснул чашку в ладонях и, не отрывая взгляда от золотистого ободка, как можно безразличнее спросил:

— О чём?

— Брось! — Гермиона раздражённо тряхнула головой. — Я знаю тебя двенадцать лет. Кому-нибудь другому рассказывай, что у тебя всё в порядке. Но со мной этот номер не пройдёт. Что на тебя вчера нашло? Куда ты пропал после приёма? И что, скажи на милость, ты вытворил сегодня на службе, что Рассел отправил тебя в отпуск? Сутки назад, на приёме ты, вроде, был ещё вменяем. — Расселом звали старшего аврора.

— Об отпуске-то тебе откуда известно?

— Не будь идиотом! Рон и так по твоей милости уже полгода вкалывает с утра до ночи. А три часа назад Рассел вызвал его через камин, испортив нам субботний обед в Норе — спасибо ему, если честно, — и официально передал ему руководство группой на период твоего отпуска. Ты лишил меня мужа, Гарри, — с укором закончила она, и Гарри так и не разобрал, в шутку говорит Гермиона или всерьёз.

— Не переживай, — слабо улыбнулся он в ответ, — никуда твой благоверный от тебя не денется. Он же без тебя не может.

— Я знаю, — совершенно серьёзно ответила Гермиона. — Но речь сейчас не о нас, — сбить её с курса было невозможно. — И хватит заговаривать мне зубы. Объясни немедленно, как ты докатился до того, что избил подозреваемого, да ещё и на глазах у кучи народу?

— Я прошу тебя, не начинай! Мне хватило беседы с Расселом, — простонал Гарри, сдёргивая очки и утыкаясь лбом в ладонь.

Гермиона вздохнула, нахмурилась, будто решая идти до конца, и тихо спросила:

— Что произошло вчера после приёма, что ты так сорвался сегодня?

Её голос стал мягким, и сквозь напускную строгость прорвалось такое беспокойство, что игнорировать вопрос стало совершенно невозможно.

И Гарри не выдержал. Сбиваясь, с трудом подбирая слова, путаясь и перескакивая с одного на другое, он изливал Гермионе всю боль, копившуюся полгода и не находившую выхода. Он рассказывал об одиночестве и бессоннице, о вчерашнем приёме и Стивене, о том, как невыносимо делать вид, что всё в порядке, даже с самыми близкими. О том, что уже забыл, наверное, как летать на метле, потому что новой так ни разу и не воспользовался. О том, как давят стены этого чужого, в общем-то, дома. Как тяжело приходить со службы сюда, где его никто не ждёт.

Рассказ вышел комканым и рваным, Гарри то чуть слышно хрипел, то переходил почти на крик. Он понял, что плачет, когда на сцепленные руки упало несколько прозрачных капель.

— Я скучаю по нему, Гермиона, — шёпотом закончил он, поднимая мокрые ресницы. — Я скучаю по нему.

Гермиона, умная, рациональная, иногда даже циничная Гермиона слушала Гарри, совершенно по-бабьи прижав ладонь к губам, и смотрела на него такими несчастными глазами, что Гарри стало стыдно за свою истерику. Он попытался собраться и уже почти спокойно проговорил:

— Ну, хватит. Прекрати меня жалеть. Я справлялся всё это время. Справлюсь и сейчас.

— Гарри, почему ты молчал? Мы же твои друзья! Ты мог бы прийти к нам, поговорить. В конце концов, всегда можно найти какой-то выход. А ты зарылся в работу, ушёл в себя и...

— Поговорить? О чем? О том, что я сам — сам, понимаешь? — своими собственными руками разрушил свою жизнь? Из-за каких-то глупых детских амбиций, из-за придуманных обид. А когда у меня был последний шанс что-то исправить, просто ушёл, упиваясь своим горем. Что об этом говорить? — Гарри отвернулся и зажмурился, борясь со вновь подступающими слезами.

Гермиона помолчала, а потом заговорила, осторожно подбирая слова.

— Гарри... Только не ори сразу, пожалуйста. Выслушай спокойно то, что я хочу сказать. Я, конечно, не могу ни на чём настаивать. Это только твоё дело, и тебе решать. Но, может быть, стоит попробовать поговорить с Северусом? Всё-таки вы оба... были очень привязаны друг к другу. Не может быть, чтобы для него всё прошло бесследно и безболезненно. И... может быть, ещё можно что-то исправить?

— Нет. — Голос Гарри звучал глухо и безжизненно. — Я не могу.

— Ну почему?

Резко развернувшись и уперев кулаки в стол, Гарри наклонился над Гермионой и яростно прокричал ей в лицо:

— Он выгнал меня! Он хотел, чтобы мы расстались! Сам, понимаешь? Это была его идея и его решение. Я нахрен ему не сдался через полгода со своими соплями и признаниями.

Гермиона, как ни странно, не дрогнула под этим напором, внимательно смотря Гарри в глаза.

— А если я скажу тебе, — она замялась, будто не могла на что-то решиться, — если я скажу тебе, что он тоже… В общем, мы общались всё это время. Ты извини меня, Гарри, но за то время, пока вы были вместе, он тоже стал моим другом. И… Он сожалеет. И ему тоже плохо без тебя. Только ты же его знаешь, он никогда не придёт сам и не попросит тебя вернуться. Тем более, что ведь на самом деле именно он инициировал ваш разрыв.

Она помолчала и тихо добавила:

— Не будь идиотом, Гарри. Можно ведь совсем не успеть.

Всё время, пока Гермиона говорила, Гарри стоял, застыв, будто оглушённый Ступефаем. То, что она говорила, не могло быть правдой. Это шутка. Просто глупая шутка. Хотя Гермиона, вроде бы, не склонна к розыгрышам. Опираясь на стол дрожащими руками, Гарри медленно сел.

— Подумай, Гарри, — на его плечо легла лёгкая рука. — В одну реку дважды не войти, это верно. Но, может быть, это уже совсем другая река.

Было очень легко, решившись, аппарировать к калитке и даже пройти двадцать шагов до двери. Очень легко. Гораздо труднее было взяться за ручку дверного молотка и постучать. А потом нужно будет сказать что-то открывшему. Попросить прощения? Да, в общем-то, не за что. Сказать, что соскучился? Вот так, с порога как-то глупо. Сказать, что хочет вернуться? Ещё не известно, хочет ли этого Северус. Очень хотелось поверить Гермионе. Но ведь она вполне могла ошибиться. И вообще, с чего бы Снейпу с ней откровенничать? С его-то слизеринскими представлениями о дружбе и доверии.

И потом, Гарри вообще не был уверен, что у Снейпа до сих пор никого нет. Хотя старательно гнал эту мысль прочь, потому что невыносимо было даже представить, что Северус, его Северус мог быть с кем-то другим. Целовать его так же, как когда-то целовал Гарри, обнимать, ерошить волосы, насмешничать, приносить кофе... Спать с этим кем-то, в конце концов.

Внезапно Гарри прошиб холодный пот, мерзкий и липкий. От навалившегося страха замутило, и пришлось прислониться к перилам, чтобы не свалиться. Страха, что Гарри на самом деле тут уже был не нужен. Совсем не нужен. И неважно, появился кто-то в жизни Северуса или нет. Даже если не было никакого… соперника. Просто может быть, что в этом доме ему уже нет места. Что это уже чужой дом. И живёт в нём чужой человек.

Захотелось немедленно уйти, что бы не наткнуться на холодный насмешливый взгляд, чтобы бы не услышать чего-то вроде «что ты забыл здесь, Поттер?». Чтобы не оказалось, что в одну реку на самом деле не войти дважды.

Нет! Нужно было остановиться. Такие мысли убивали последнюю решимость постучать в конце концов в эту чёртову дверь.

Гарри выдохнул, расправил плечи, поднял голову и несколько раз уверенно стукнул молотком.

Дверь открылась почти сразу. И Гарри чуть было не потерял равновесие, окутанный вырвавшимся из-за двери запахом этого дома. Его дома. Их с Северусом дома.

Кофе и булочки с корицей. Запах был настолько родным, что Гарри зажмурился, пытаясь справиться с воспоминаниями, окутавшими его так резко, будто он нырнул в омут памяти.

Раннее утро. И Северус, пахнущий кофе. Волосы ещё не собраны в хвост. Гарри зарывается в них носом, вдыхая запах родного тела, от которого в штанах сразу становится тесно, а губам — жарко. И губы саднит, саднит, и нужно немедленно прижать их к длинной шее. Только отвести эти волосы в сторону. Вот так. И провести языком вверх, к открывшемуся уху. И развернуть лицо к себе. И целовать, целовать...

Но знакомый голос прогоняет вязкую муть из головы. Знакомая рука проходится по волосам, помогает поднять голову, а другая поносит к губам чашку с чем-то густым и остро пахнущим корицей. Почему корицей? Гарри не знает. Сейчас ни за что не вспомнить о свойствах корицы в лечебных зельях. Но рука с чашкой тоже пропитана этим запахом. Другая рука помогает лечь обратно, поглаживает, убаюкивает. И Гарри становится стыдно за свою глупую обиду. Он хочет сказать, что ждал, что скучал, что обожает корицу. Но веки тяжелеют, губы не слушаются, и он засыпает...

— Гарри?

Вихрь воспоминаний закружил, затягивая в свой калейдоскоп и оставляя горько-сладкий привкус на языке. Горло перехватило от острейшего ощущения дома, которое так недавно только-только стало привычным и которое он, оказывается, почти успел забыть.

Сердце бешено забилось, ладони вмиг вспотели, а губы пересохли. Кожу покалывало от нервного напряжения, страха и чего-то ещё, такого важного и остро нужного, чего-то, имя чему никак не вспоминалось.

Гарри сжал кулаки и медленно открыл глаза.

— Здравствуй.

А он поседел. Сильно поседел, хотя ещё полгода назад в этих прядях было всего несколько седых волосков. И вертикальная складка между бровей стала глубже и резче. И в глазах Гарри успел заметить боль. Доля секунды — и всё исчезло. Но он видел, и эта боль резанула по сердцу. А ведь три года назад казалось, что вот теперь она ушла навсегда, вот теперь, наконец, всё у них будет хорошо.

Гарри смотрел в спокойное, бесстрастное лицо, наверное, уже неприлично долго, но никак не мог подобрать слов, чтобы сказать хоть что-то, чтобы эта вежливая, участливо-внимательная тишина перестала звенеть в ушах.

— Я… Можно мне войти?

— Конечно, — Северус чуть поморщился, но посторонился, и Гарри шагнул внутрь.

* * *

— Чаю? — Скованность в голосе Северуса не оставляла сомнений, что Гарри пришёл всё-таки зря. Глупая была затея.

— Да, пожалуйста, — ответил он как можно более непринужденно. Нужно только выдержать полчаса. Полчаса пить чай и о чём-нибудь говорить, чтобы не выглядеть совсем уж идиотом, — и можно будет уйти. Уйти и утопиться в ближайшей луже, чтобы не вспоминать больше, не маяться ночами и не думать о несбыточном.

Синий с золотом чайный сервиз — подарок Рона и Гермионы на новоселье — показался старым другом, давно потерянным и вновь обретенным.

— Как твои исследования? — спросил Гарри первое, что пришло в голову. Северус хмыкнул, но всё же вполне вежливо ответил:

— Спасибо. Продвигаются. А как дела в Аврорате?

Благодарно уцепившись за спасительно подброшенную Северусом тему, Гарри начал нести какую-то чепуху о том, какие новшества придумал Шеклболт, чтобы «облегчить» и без того многотрудную аврорскую жизнь. Он вспомнил любимую в последнее время шутку Рона о двух полицейских, подхваченную тем где-то в маггловской части Лондона. Гарри рассказал о новом докладе Гермионы, с которым она с блеском выступила на какой-то международной магической конференции. Он всё говорил и говорил, мечтая, чтобы поскорей закончилась эта пытка светскими беседами. Но как сказать то единственное, ради чего он пришёл, Гарри не знал.

Северус слушал его молча, напряжённо вглядываясь ему в лицо, будто ожидая чего-то. Чего? Чтобы Гарри наконец ушёл? Чтобы он что-то сказал? Что?

— Нет, это невозможно! — резкий голос прервал монолог Гарри. Невозможно? Неужели его общество стало Северусу настолько неприятно, что и полчаса общения стали невыносимы? Боль сжала рёбра и застучала в левом виске. Нужно уйти сейчас, пока его не выгнали взашей, пока ещё есть шанс покинуть этот дом с достоинством.

Гарри резко встал, опрокинув стул. Круглая чашка подпрыгнула на столе, расплёскивая чай, упала на пол и покатилась, вертя перед глазами золотые спирали. Секунду Гарри смотрел на неё, потом выдохнул:

— Прости, — и опрометью бросился к двери.

— Стой! — Гарри отчаянно обернулся и наткнулся на горящий взгляд, полный безумной решимости, боли и… надежды?

А потом Северус в два шага пересёк гостиную и резко прижал Гарри к себе. Тот, всё еще не веря, медленно поднял руки и обнял Северуса в ответ.

Это было даже не объятие. Они стояли посреди гостиной, вцепившись друг в друга, сдавливая рёбра и не имея возможности дышать. Гарри стиснул руки так, что затекли мышцы. Плечи ныли, а нос щекотала шерстяная ткань. Но Гарри не замечал этого. Он стоял, чуть раскачиваясь, и прижимал к себе Северуса, боясь разомкнуть руки, боясь перестать осязать эти знакомые изломы, боясь вернуть невыносимое чувство пустоты, преследовавшее его последние полгода.

— Мне было плохо без тебя, — шёпотом, не размыкая рук. — Мне было плохо без тебя, — громче, упираясь лбом в плечо. — Мне было плохо без тебя! — Гарри почти кричал, когда Северус наклонился и поцеловал его. Легко, едва касаясь, он целовал губы, глаза, щёки.

— Ты всё-таки пришёл, — шепот остужал пылающие щёки, но распалял жар в груди.

— Мне было плохо без тебя, — почти жалобно повторил Гарри. И тогда Северус снова поцеловал его — сильно, напористо, властно, терзая губы и проталкиваясь языком внутрь. Сладкая тяжесть в паху заставила Гарри прижаться ещё ближе и ощутить… От понимания, что Северус тоже хочет его, что это взаимно, опять — нет! всё еще! — взаимно, ощущение радости затопило Гарри от макушки до ступней. Он немного склонил голову набок, чтобы удобней было целовать, и со стоном провёл языком по приоткрытым тонким губам.

Вдруг Северус слегка отстранился и заглянул Гарри в глаза — очень серьёзно, вопросительно и немного неуверенно. Гарри встретил взгляд и через несколько ударов сердца медленно кивнул.

От осознания того, что сейчас произойдёт, по телу пробежала дрожь, заставившая его нервно передёрнуть плечами.

Нежные губы, виртуозные руки, жалящий язык, черные волосы, рассыпавшиеся по худым плечам, капелька пота, замершая на кончике длинного носа.

— Я так давно хотел тебя. Ш-ш-ш! Молчи. Доверься мне, Гарри. Всё будет хорошо… Так давно…

Северус на секунду замер и медленно убрал руки.

— Извини. Я не должен был так сразу… — Он уже почти сделал шаг назад, но Гарри мёртвой хваткой вцепился в его плечи, инстинктивно выкрикнув:

— Нет!

— Не нужно. Тебе… неприятно, я вижу, — Северус с непроницаемым лицом смотрел в сторону.

Только тут до Гарри дошло, в чём дело и как Северус, очевидно, расценил его дрожь.

— Да нет же! Мне… Чёрт! Я просто… — Гарри зажмурился, лихорадочно подбирая слова, в то время как накатившее возбуждение совершено не способствовало продуктивному мыслительному процессу. — Я так давно… Всё это было так давно. Я нервничаю, — наконец тихо признался Гарри.

— Я тоже, — лёгкая улыбка едва коснулась губ Северуса, и плечи его заметно расслабились. Медленно, невыносимо медленно он поднял руку и запустил пальцы в шевелюру Гарри. — Пойдём в спальню?

Этот простой вопрос подействовал на Гарри, как выстрел на спринтера. Будто туго натянутая пружина со звоном треснула сразу в нескольких местах и разлетелась, высвобождая всё, что так долго сдавливалось, сжималось, мешая дышать полной грудью. Он схватил Северуса за руку и стремглав помчался вверх по лестнице к двери, найти которую мог бы с закрытыми глазами. На пороге он застыл так внезапно, что Северус грудью впечатался в его спину. Гарри обернулся.

— Что-то не так? — Северус явно был обеспокоен такой сменой настроения.

— Я забыл, как тут… Это же дом, понимаешь? Наш дом. А я, оказывается, почти забыл его, — он притиснул к себе высокое худое тело и уткнулся лбом в угловатое плечо. Северус сомкнул руки у Гарри за спиной и прижал так крепко, что перехватило дыхание. Но Гарри было на это наплевать. Он поднял глаза на Северуса и увидел в ответном взгляде какую-то удивительную, небывалую, яростную нежность. Он должен сказать, обязательно должен.

— Знаешь, а ведь я почти изменил тебе, — от раскаяния и понимания того, что выпей он тогда больше, уточнение «почти» стало бы лишним, горечь подкатила к горлу, и стало горячо дышать. От нервного напряжения его начало трясти.

Северус крепче прижал Гарри к себе и прошептал ему в висок:

— Ты выбрал не лучший момент для проявлений раскаяния, не находишь? — Гарри чувствовал, что Северус слегка улыбается. — Потом. Ты обязательно всё мне расскажешь, но потом, хорошо? — Его глаза стали вдруг близко-близко, а сухие губы прикоснулись к губам Гарри.

А потом всё завертелось быстро-быстро. Северус целовал Гарри неистово, исступлённо, ставя метки на всём, до чего мог дотянуться. И Гарри отвечал ему так же резко, рвано, дрожа всем телом и ощущая ответную дрожь. Сердце разрывалось от почти забытых ощущений. Такое родное, изученное когда-то до мельчайших подробностей тело — трепещущие ноздри, бледная кожа, тонкие губы, родинка под левым соском, тёмная дорожка волос от пупка вниз, туда, к гладкому, атласному, пульсирующему. Нежность и страсть, рваные всхлипы и утробный рык сквозь зубы. Ярость обладателя и трепетная щедрость дарителя. Всё это был его Северус. И всё это он чуть было не потерял. Чуть было не отдал на откуп гордыне и глупости.

От щемящего, до слёз обжигающего счастья, от накатывающих остатков страха, от невероятных, почти забытых, так долго желанных и таких сладких ощущений снаружи и внутри Гарри совершено потерял способность мыслить. Кровь стучала в висках, напряжение нарастало. И когда Северус, часто и до конца вбиваясь, прохрипел: «Давай, Гарри! Сейчас!» — лавина, зародившаяся в районе копчика, пронеслась по тазу к члену и выстрелила горячими белыми каплями Гарри на живот. Чёрная молния мелькнула перед глазами, закрывая весь мир. А потом ничего не стало.

Когда Гарри открыл глаза, Северус лежал рядом, глядя на него и задумчиво перебирая рукой его волосы. Щекам было мокро, а дрожь в руках и коленях ощущалась даже без попыток встать.

— Ух, — губы слушались плохо, но у Гарри всё же получилось улыбнуться. — Это было… Кошмар какой-то. — Он высвободил правую руку и медленно провёл по щеке Северуса. Кожу кольнуло. Странно, что он заметил эту щетину только что.

— Знаешь, — тихо и серьёзно проговорил Северус, — я собирался сказать тебе, что я без тебя не могу. Но это было бы ложью. Практика показала, что могу я очень многое. В том числе, и научиться снова жить без тебя. Но я не хочу. Я не хочу без тебя. Ты нужен мне, Гарри. Только ты.

— Только ты. — Гарри рывком обнял Северуса и крепко прижал к себе. — Я люблю тебя, люблю, слышишь? — прошептал он жарко. — Прости меня за этот год. Прости…

— Ты меня раздавишь, неугомонный мальчишка, — тихий смешок щекоткой скользнул по плечу. — Завтра расскажешь. Спи.

И уже засыпая, Гарри уловил еле слышное:

— Я тоже.

The end