Сопор

Сегодня она принесла клевер.

Молли Уизли бережно расправила букет из розово-белых цветов: ни одного поломанного стебелька и сухого листика: как всегда — идеально. Теперь её творение покоилось в тонкой рельефной хрустальной вазе. Оно напомнило нам миниатюрную разноцветную пальму.

Мы всегда считали её страсть к полевым цветам наигранной. Отцу были не по карману букеты дорогих роз и лилий, и практически каждый праздник он дарил ей охапку свежесорванных цветов. Гвоздики и ромашки заставляли ее глаза блестеть. После такого подарка Молли Уизли не повышала голос на супруга несколько дней, какую бы глупость он не совершил.

И только по прошествии многих лет мы поняли, что наша мать действительно их любила. Одно время она приносила в нашу комнату только ирисы — цветы, символизирующие надежду на возрождение. При этом беззвучно плакала, отчего у нас едва не разрывалось сердце. Поверьте на слово: врагу не пожелаешь видеть мать в такой скорби! Нам так хотелось прикоснуться к ней, утешить… Но парализованные тела были не на стороне наших желаний.

Кошмарное ощущение, когда хочешь сделать привычное движение — и ничего не происходит. Руки так же покоятся на подлокотниках кровати. Ноги скрыты за накрахмаленным белоснежным одеялом.

Иногда нам казалось, что мы просто забыли как двигаться. В такие моменты и он, и я зарекались, что если вновь обретем это знание, то ничто не сможет удержать нас от того, чтобы покинуть эту неудобную ненавистную кровать и пронестись по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки, как в былые времена.

— Сегодня тридцатое августа, Джордж. Артур скоро вернется с работы. Рону пришлось остаться в магазине на третьи сутки. Я собираюсь поговорить по этому поводу с Джорданом — из-за его безалаберности Рон почти не бывает дома. Билл и Флёр собираются приехать в это воскресенье. Они очень скучают по тебе и желают скорейшего выздоровления. Чарли выписался из госпиталя. Говорит, рука как новенькая. Перси собирается сделать предложение Одри. Надеюсь, они повременят со свадьбой хотя бы полгода — эта девушка не внушает мне особого доверия. Гарри всё ещё в командировке. Чует моё сердце: снова вернётся худющим как скелет. Хорошо хоть у Рона заработали мозги, и он отказался от идеи протирать штаны в аврорате. Эта работа выжимает из людей все соки…О чем думает Джинни, мне непонятно: жених за порог — и она исчезает на несколько дней, не говоря ни слова. Она стала такой отчужденной и молчаливой. Может, беременна? Не знаю…

Мама говорила таким монотонным голосом, словно читала насильно выученный скучный стих. Без эмоций. Это ещё хуже, чем когда она почти каждый день плакала. В ней как будто что-то умерло.

И снова она назвала нас «Джорджем». Словно Фреда здесь не было. Он не обращал на это внимание, а я злился. В такие моменты меня не покидало ощущение, что я что-то упускаю. Что-то очень важное…

Мама открыла настежь окно, чтобы проветрить помещение, и принялась за уборку.

Нас раздражало то, во что она превратила нашу комнату. Коробки с товаром для магазина «Всевозможные волшебные вредилки» куда-то пропали, пока мы спали. Все плакаты были сняты, и теперь на этих голых белых стенах висела одинокая картина корабля с морем, которую притащила Флёр. По комнате больше не разбросана одежда, пятна наших экспериментальных зелий выведены с пола и потолка. Кричащая обстановка нашей комнаты сменилась стерильностью больничной палаты и по атмосфере напоминала склеп, куда приходили поплакать над усопшим. Мерзость!

— С каждым днём становится всё прохладнее. Осень входит в свои права. Боюсь, скоро я не смогу открывать для тебя окно, Джордж.

Ну и чёрт с ним, с окном! Мы с Фредом так ждали осень! Когда тёмно-серые тучи затянут всё небо! Раньше нам нравилось, что наше окно находилось с солнечной стороны. Но теперь мы даже не можем элементарно повернуть голову, и вынуждены смотреть на ослепительно-яркое солнце до рези в глазах.

Мы не жили, мы существовали. Очень многое в сложившейся ситуации нам было непонятно. Я спрашивал Фреда, что с нами произошло? Почему нас парализовало? Он отвечал, что спал, когда это случилось.

Мы давно потеряли счёт времени. Сколько мы тут лежим? Год, два? А может быть гораздо больше?

Была в нашем состоянии еще одна особенность. Порой нас «накрывало». Так мы называли состояние, когда нас обволакивало нечто почти осязаемое, тёмное, затягивая в омут беспамятства. В такие моменты ни он, ни я, не понимали, где находимся, что с нами, кто мы. Я не мог общаться с Фредом, потому что забывал о его существовании. Я чувствовал себя испуганным попугаем, клетку которого накрыли тёмной тряпкой.

Я никогда не забуду момента, как нас снова накрыло это тёмное «нечто». Была промозглая осень. А когда мы очнулись, за окном бушевала настоящая снежная буря. Мать стояла над нашей кроватью и рассказывала, что через несколько дней Рождество, и какие подарки она планирует подарить семье.

— Милый, я зайду через пару часов. Тебе нужно поспать, — она склонилась над нами и ласково поцеловала меня в лоб.

Только меня. Про Фреда она как всегда забыла.

Когда за ней закрылась дверь, мы почувствовали, что «нечто» снова пробуждается. Тьма сгущалась. Комната меркла, утрачивая цвета и контуры, превращаясь в сплошную массу пустоты.

— Вот чёрт, тяжёлая будет ночка, Джордж! — весело прокричал Фред.

«Явью» мы называли момент нашего пробуждения. Когда мы снова могли чувствовать друг друга, разговаривать между собой.

Тогда мы еще не знали, что следующая Явь станет для нас последней. И останусь только я.

Тьма сомкнулась вокруг нас.

* * *

Наступила Явь — долгожданный момент нашего пробуждения.

Я вспомнил о Фреде и в то же мгновение позвал его. Он откликнулся.

И тут мы заметили, что в этот раз наша Явь какая-то странная.

Мы лежали на холодном каменистом полу, окруженные запахом сырости и гнили. Единственный факел освещал темные стены, покрытые мхом. Между каменными кладками были вбиты железные кольца, скрепленные цепями. Каким-то чудодейственным образом наша уютная теплая комната в Норе преобразовалась в тёмную сырую темницу.

Фред присвистнул.

— Всегда мечтал посмотреть на настоящие кандалы, а не бутафорские Филча.

— Вряд ли… Я чувствую, как у меня замерз зад.

Что могут сделать два парализованных паренька, находясь в незнакомом месте? Правильно, ни черта!

Но мы не тряслись от страха, как оцепеневшие перепуганные кролики в ожидании своей участи. Нам было любопытно, что же произойдёт дальше? Когда дни как один похожи друг на друга, мысль о скором прекращении такого существования вызывает лишь непонятный трепет в груди то ли волнения, то ли предвкушения, но не более. Для нас с Фредом, бывших отвязных шутников и заводил, жизнь без движения — всё равно что бесконечная пытка.

Позади раздался скрип, словно отворили тяжелую массивную дверь. Затем мы услышали звук шагов. Скорее всего, незнакомцев было двое.

Вскоре в пределы нашего поля зрения попала малышка Джинни и — мы не поверили своим глазам — Драко Малфой.

Но приглядевшись к ним, увиденное нам не понравилось.

Эти двое казались нам незнакомцами. У нас было такое чувство, словно мы встретились спустя десятки лет.

Малфой. Он был одним из самых влиятельных ребят в Слизерине во времена нашей учебы в Хогвартсе. Наши семьи презирали друг друга — насколько пожар отличался от цунами, настолько и Малфои расходились в политических и этических взглядах с Уизли.

Люциус Малфой был бессердечным хладнокровным ублюдком, Пожирателем смерти. Сынок пошел по его стопам, старался во всем подражать своему влиятельному папаше. Но мы с Фредом всегда считали, что Драко — капризный, изнеженный, особо пакостный тип. Несмотря на все его пламенные речи об истреблении грязнокровок, до убийцы и звания Пожирателя смерти ему было, мягко говоря, далековато. Потом случилась война, которая прошла для нас как в тумане. Тумане, который, кажется, не рассеялся до сих пор.

Так вот, о Драко. Было в его теперешнем облике нечто будоражащее, заставляющее кожу покрываться мурашками. Парень совсем отощал, его холеная внешность растеряла весь свой былой лоск. На вид ему не дашь больше двадцати. Но его глаза… Мерлин и Моргана, мы в жизни не видели таких страшных глаз! Как у мертвеца. Глазные яблоки вращались в глазнице небывало вяло и заторможено. Но знакомый нам до тошноты безразличный взгляд, чуть наморщенный нос и надменно вздёрнутый подбородок свидетельствовали о том, что поведение этого змееныша не претерпело существенных изменений.

Малышка Джинни, которую мы запомнили бойкой девчонкой с еще не сошедшей детской округлостью лица, превратилась в очаровательную молодую женщину. Полные груди, тонкая талия, переходящая в округлые бедра. И кукольное личико с полными губками в обрамлении огненно-рыжих волнистых волос. Странно, Джин не так давно заходила в нашу комнату и мы не заметили в ней существенных изменений.

Единственным отталкивающим фактором в ней была холодная решимость, сквозящая во всём её облике. Так выглядит человек, готовый зайти очень далеко для достижения поставленной цели.

Джинни перевела взгляд с нас на Малфоя. Она сжала руки на своем кожаном клатче так, что побелели костяшки пальцев.

— Если всё пройдёт как надо, наш уговор остается в силе. Помни, об этом никто не должен узнать. Мало, кто способен одобрить такое.

Малфой одарил её насмешливым взглядом и кивнул.

Затем Джин подошла к нам и присела на корточки. Она заглянула в моё лицо, словно надеясь прочесть в нём что-то. На лежащего рядом Фреда сестра так и не взглянула.

— Прости меня, братик. У меня нет другого выбора. Помни, я люблю тебя.

Сестра поцеловала меня в лоб, как недавно это делала мама. Смахнув с глаз непрошенные слёзы, она стремительно покинула это мрачное помещение. С глухим ударом дверь захлопнулась — почему-то этот звук навел на мысли о сработавшей ловушке — и мы остались наедине со своим тюремщиком.

Драко Малфой окинул презрительным взглядом только что закрывшуюся дверь и вполголоса зло выругался:

— Мерзкая шлюха!

Фред предложил напичкать его блевательными батончиками и ждать пока он не начнет блевать собственными кишками.

Малфой достал из кармана черной мантии волшебную палочку. Один взмах — и рядом с нами материализовался антикварный стул, обитый красным бархатом.

Змееныш уселся на него и поставил на нас свои ноги. Всё, он точно труп!

— Итак, что мы имеем? — холодно произнёс Драко, постукивая правой ногой по моему бедру. — Обездвиженный полутруп, ходящий под себя. Ты выглядишь таким больным и беспомощным. Напоминаешь кусок разлагающегося мяса. От тебя пахнет, как от помойки. Джордж Уизли, признаюсь, более жалкого зрелища я не видел никогда. Как же людей меняет время…

Меня задели не столько обидные слова Малфоя, сколько то, что он так же, как и наши родные, говорил только со мной. Почему они все, словно сговорившись, игнорируют Фреда?!

— Ты сейчас смотришь мимо меня, но я уверен, что ты слышишь каждое моё слово. Так вот, Джорджи, твоя сестра отдала тебя мне! Ты в полной моей власти! Я могу делать с тобой всё, что захочу. Отныне ты — бесформенная груда мяса — становишься моей личной игрушкой! Сегодня я не в настроении что-либо с тобой делать. Но могу гарантировать, что быть моей подставкой для ног, как сейчас, — он поставил левую ногу в отполированной до блеска обуви на моё лицо, — это самое безобидное, что тебе придётся испытать за время общения со мной!

Никогда за всю свою жизнь я не чувствовал себя настолько униженным. Фред успокаивал меня, отпускал колкие шуточки в сторону Малфоя, но я его не слушал. Всё, чего мне сейчас хотелось — это встать и ударить его голову об стенку так, чтобы в хитросплетения зелёного мха застряло нечто серо-розоватое, похожее на склизкие кусочки фарша. Я хотел увидеть на стенах темницы орнамент из его мозгов.

* * *

Пробуждение началось с болезненного пинка под зад.

— Вставай, жалкий флоббер-червь!

Над нами стоял Малфой и поигрывал в руке волшебной палочкой.

Вчера (вчера ли? — здесь, в темной темнице понятие времени отсутствовало, мы могли лишь предполагать) после того, как мерзкий гад ушёл, мы с Фредом долго раздумывали над его словами. В итоге пришли к мнению, что Малфой привык разбрасываться громкими словами и никакого вреда причинить нам не посмеет — кишка тонка! Но мы таки не смогли найти причину, по которой Джинни отдала нас на растерзание нашему врагу. Нам не верилось в предательство любимой сестры, потому сделали вывод, что Малфой каким-то образом заставил её так поступить и притащить нас сюда.

Видя, нашу неподвижность — а на что ты рассчитывал, придурок?! — Малфой поцокал языком.

— Ноль эмоций — ноль эрекций, — холодно прокомментировал он и отлеветировал нас на продолговатый железный стол. Вчера его тут точно не было. Видимо хорек, прежде чем разбудить нас, сделал в этой тюрьме небольшую перестановку.

— Операционный стол, — заключил я.

— Разве? А, по-моему, это старая гладильная доска нашей матери. — Фред как всегда старался разрядить обстановку своими шуточками.

А мне стало не до смеха, когда Малфой взмахнул волшебной палочкой и наши руки и ноги оказались стянуты кожаными ремешками, крепящимися к столу.

— На всякий случай, — пояснил он и улыбнулся мне нехорошей улыбкой. В его глазах горел дьявольский огонь.

Еще одно движение волшебной палочкой — и вся наша одежда исчезла.

Малфой наморщил нос.

— Пожалуй, я поспешил с выводами. Ты гораздо отвратительнее флоббер-червя.

Слизеринец на мгновение скрылся из виду, зайдя нам за спину. Послышался скрип колесиков и дребезжание металла.

Малфой выкатил перед нами небольшой железный столик, на котором, опасливо поблескивая в свете факелов, в ряд были разложены различные металлические приборы. Здесь были скальпели, зажимы, пилы, ножницы, иглы, молоток, крюки и прочие колюще-режущие предметы, названий которых мы не знали, но о предназначении коих догадывались.

— Как тебе? — Малфой взял в руки прибор, с виду напоминающий циркулярную пилу. — Этот малыш раньше использовался глупыми магглами для вскрытия черепа. Мне страсть как не терпится его опробовать!

Он отложил прибор с металлическим диском. Принялся перебирать остальные хирургические инструменты. При этом его глаза лихорадочно блестели. Он напоминал психопата, сбежавшего из клиники.

Впервые с момента нашей с Фредом парализованности, мне захотелось, чтобы тёмное «нечто» вновь нас накрыло. И мы не увидели, что это гад будет делать дальше.

Малфой глумливо продолжал:

— Знакомься, это миссис ручная Пила. Посмотри какие у неё острые зубья…А это — её друг, мистер Молоток весом в девятьсот грамм. Вдвоём им скучно, поэтому сегодня они будут дружить с твоим телом.

— Всегда подозревал, что с чувством юмора у этого парня хреново, — резюмировал Фред.

«Либо очень хреново, либо он точно спятил», — подумал я.

— В твоей соломенной головушке, наверное, крутится масса вопросов? — спросил Малфой.

Он разжег остальные факелы в камере. Чтобы нас было лучше видно.

— Зачем ты здесь? Что мне от тебя нужно? Почему Джинни бросила тебя? Ты ждешь ответов на все эти вопросы. Вот тебе первый: твоя сестра отдала тебя мне по собственной воле. Более того, она сама пришла ко мне.

Слизеринский подонок взял толстенную иглу. Её острие приближалось к моей руке как в замедленной съёмке. Достигнув кожи чуть выше запястья, она не остановилась, а продолжила свой путь, углубляясь всё глубже в мою плоть. Когда игла упёрлась в кость, Малфой надавил сильнее, чтобы продырявить мне руку насквозь. А затем резко выдернул иглу и заворожено смотрел, как из небольшой опухшей раны вяло вытекает багровая кровь. Она смотрелась практически черной на фоне моей мертвенно-бледной кожи.

Я моргнул. Непривычно видеть, как тебе наносят увечья, а ты лежишь как мешок с картошкой и при этом ничего не чувствуешь. Парализованное тело не ощущает боли.

— У твоей сестренки намечается свадьба. Единственной преградой на пути к счастью является брат-инвалид, с которым все носятся, как с новорожденным. Матери нет никакого дела до остальной семьи. Джинни всегда была расчетливой дрянью. До неё недолго доходило, что ты — обуза и проблема. А проблемы нужно устранять. — Малфой глумливо усмехнулся. — Все знают, что её выбор пал на Поттера чисто из-за привилегий, которые принесет ей новый статус жены победителя Тёмного лорда. Но вот ведь незадача: может будущая миссис Поттер и мразь, каких мало, но рука на родного брата у неё не поднялась. Она решила убрать проблему чужими руками. Я прекрасно понимаю её выбор. Пока твоё бревенчатое тело мозолит глаза всей семье, никто не будет счастлив. Свадьба бедняжки Джинни будет напоминать скорее похороны.

Неприятная правда из уст Малфоя как смертоносный яд проникал в самое сердце, причиняя почти что физические страдания. От удушающей обиды звенело в ушах. Я не хотел верить в предательство Джинни. Но иного предлога, по которому она привела нас сюда, казалось, существовать не могло.

— Возможно, на том Свете мы еще скажем ей и Малфою спасибо, за то, что они прекратили наши страдания. — серьёзно произнёс Фред.

По его тону я понял: шутки кончились. Мой брат-близнец чувствует приближение конца так же остро, как и я. Ясно как день: Малфой спятил и живыми мы отсюда не выберемся.

Вся наша жизнь была наполнена всевозможными проделками, розыгрышами, шутками. Не было и дня, чтобы мы что-нибудь не учудили. Как-то Фред, изображая философа-мыслителя, сказал: — «Смех продляет жизнь. Мерлин! Джордж, мы будем жить вечно!»

Но наше «вечно» неизбежно приближалось к концу.

Малфой с сосредоточенным видом оглядывал моё голое тело, видимо, раздумывая, где бы меня ещё поранить.

Его взгляд задержался на моей голове. Он презрительно наморщил нос.

— Это единственное торчащее ухо выглядит так нелепо. Оно меня раздражает.

Блондин взял со столика скальпель, с любопытством покрутил его в руках.

— Нет, до тебя ещё дело дойдет, а пока…

Он положил его на место и вооружился хирургическими ножницами.

Малфой поднёс их к моей голове. Послышался щелчок и какой-то противный хруст, словно раздавили сочный огурец.

— Вот это другое дело, — он потряс у меня перед лицом моим собственным ухом. При этом брызги крови попадали мне на лицо, глаза, приоткрытые губы.

Я представил себе зияющую багровую дыру в голове на месте ушной раковины, словно просверленную сверлом, и внутренне содрогнулся. Судя по испачканной в алый цвет кисти слизеринца, крови из меня вытекло порядочно.

Он наклонился к моему лицу, разглядывая плоды своей деятельности, и прошептал в искалеченное «отверстие»:

— Ты, наверное, гадаешь, почему я пошёл на поводу у твоей сестрёнки и выполняю за неё всю грязную работу?

Он взял в руки вышеупомянутый молоток.

— Ответ прост: я давно хотел избавить этот мир хотя бы от одного предателя чистой крови. Особенно, носящего фамилию Уизли. Тем более того, кто имел наглость ранее перейти мне дорогу.

Я так понимаю, под «перейти дорогу» он подразумевал подшучивания, пару безобидных розыгрышей и победы в квиддичном матче. Что ж, каемся, каемся…

Молоток опустился на мой указательный палец, дробя хрупкие кости почти в порошок. Когда он занес молоток для повторного удара, я увидел, что мой ноготь прилип к поверхности железного набалдашника и теперь напоминает блестящую в свете факелов чешуйку крупной рыбы.

— Никто даже не подумает, что ты здесь. Я буду делать с тобой, что захочу и останусь безнаказанным!

Мизинец и безымянный последовали той же участи.

Собственно, дальше Малфой раздробил мне коленные чашечки, выбил правый локоть (теперь из сгиба руки торчала кость, обмотанная сухожилиями, словно рваным флагом), вогнал толстенные иглы в пятки, вырвал коренные зубы, отрезал левый сосок, поджарил мой зад (ублюдок пустил в ход волшебную палочку), щипцами вырвал мне клоки мяса из ляжек. Ну и, разумеется, без лезвия не обошлось: почти каждый участок моей кожи был испещрен витиеватыми алыми полосами, будто пьяный художник пытался прорисовать все вены на моём теле.

Вся эта процедура заняла около полутора часов. После каждого нанесенного мне увечья, Малфой останавливался, внимательно вглядываясь в моё лицо. Что он там хотел увидеть, одному Богу известно. Но моё состояние почему-то не приносило ему особого удовлетворения, так как он начинал сыпать очередным потоком оскорблений и унижений в мой адрес.

А как по мне, я очень даже должен был удовлетворять взгляд любого маньяка-садиста. Я напоминал самому себе кусок сырого мяса.

Фред очень боялся, что меня убьют, а его оставят жить. На протяжении всей пытки, видя как от потери крови, бледнеет моё лицо, он не переставал повторять: «Не оставляй меня, Джордж. Возьми с собой».

В этой темнице вечная ночь. Мы готовы были отдать всё на свете, лишь бы вновь очутиться в нашей стерильной комнатенке, залитой солнечным светом.

Мне очень хотелось, чтобы Фред снова начал шутить. Иначе я сойду с ума от уродливости этой новой Яви.

— Я не хочу, чтобы ты умер быстро. Но и тратить на тебя свои запасы кровоостанавливающего зелья не собираюсь. Придется по старинке, — с нехорошей улыбкой произнес Малфой.

Накалив до красна кинжал, он начал прислонять его к каждой моей крупной ране.

Кожа под каленым железом моментально слезала, оставляя после себя кроваво-розовое мясо. В мозгу пронеслась сумасшедшая мысль: «Великолепно! Теперь я стейк с кровью!»

Закончив, Малфой вновь принялся изучать меня своими безумными глазами-лазерами. Я заметил, что лицо его стало напоминать восковую маску, а из-под тускло-желтой челки блестит мокрый от пота, смешанного с грязью и кровью лоб. Что странно, в глазах слизеринца я различил нарастающую панику.

— Неужели тебе ни капли не больно? — прошептал он и надавил пальцем на зияющую рану в моей ляжке. Она была не большой, дюйма полтора в ширину, но глубокой. Малфой погрузил в неё свой палец до самой кости, растягивая разорванные ткани.

Вынув палец, он облизал с него кровь и вновь поднёс к ране.

— Да ты посмотри, я тебе лишнюю дырку сделал! — восторженно крикнул садист, совершая указательным пальцем поступательные движения в моей разорванной ноге.

От этого зрелища меня замутило.

Спустя пару минут ему надоела эта возня, и с отвратительным хлюпом он выдернул свой палец из моей ноги.

— Не больно. — заключил он и с досады отвесил мне оплеуху.

«Фред!» — отчаянно позвал я.

Брат не ответил.

Малфой устало провел окровавленной рукой по волосам. Грязно-желтые теперь они были с розоватым оттенком от моей крови.

Почему-то сейчас от его былого ликования не осталось и следа. Трудно описать, сколько чувств и эмоций отражалось в его поникших плечах и чуть ссутуленной осанке. Он выглядел обманутым, разочарованным. Он напоминал бывшего самоуверенного засранца, который сделал рисковый шаг и потерял всё.

Неожиданно он сел прямо на холодный пол и закрыл лицо руками. Его плечи сотрясались, а из-за ладоней раздавался приглушенный хриплый голос:

— Ненавижу тебя… И твою чёртову сестру ненавижу!.. Зачем я согласился?!

Я моргнул. И понял, что, несмотря на всё то, что этот подонок творил со мной, мне его жаль. Малфой как всегда переоценил себя. Он мастер запугивания, а не воплощения своих угроз. Возможно, он сойдёт с ума после сегодняшнего. А может, уже сошел.

Но я не могу его ненавидеть. Это тоже самое, что ненавидеть не самого убийцу, а нож в его руках. Малфой — всего лишь оружие. А моя убийца (или всё же сестра милосердия) — малышка Джин. И я ещё не решил, буду ли ненавидеть её за этот поступок. Теперь её последние слова о том, что она меня любит, кажутся такими пустыми и бездушными… Но рациональная часть моего «я» готова была рукоплескать ей стоя. Она своим решением освободит всех: себя, остальных членов семьи, даже нас с Фредом. Только Малфой будет проигравшим.

Слизеринец отнял руки от лица и посмотрел на меня расширившимися от ужаса глазами.

— Как же я вас всех ненави-ижу. — Этот голос, полный безумной ярости, казалось, пугал даже самого обладателя. Мне тоже было страшно. — Я согласился… Я должен довести дело до конца.

Словно находясь под гипнозом, он медленно поднялся с пола и навис надо мной.

Что со мной сделать он думал недолго.

Фред так и не откликнулся на мои крики о помощи.

Драко Малфой вцепился в мою искалеченную правую кисть. Согнув изломанные пальцы в кулак, минуя средний, он начал махать моей рукой с неприличным жестом возле моего же лица, восклицая при этом:

— Помнишь этот палец, Джордж? Помнишь?! Ты тогда показал его мне и послал в жопу! И знаешь что? Я намереваюсь воспользоваться твоим щедрым предложением!

С этими словами он стащил с себя мантию и отбросил её в сторону. Следом последовали черная шелковая рубашка, брюки и ботинки.

Я увидел, как на моих руках волосы встали дыбом. Возможно, в тот миг от испытанных мной паники и отвращения, меня прошиб холодный пот. Я не мог даже сказать точно, не обмочился ли я от страха! Я не чувствовал ничего!

Малфой стащил с себя остатки одежды и уставился на меня как зверь на добычу.

Несмотря на когда-то хорошенькое личико с утонченными аристократическими чертами, тело Малфоя нельзя было назвать красивым или сексуальным. На его ребрах можно было играть как на ксилофоне, а под бледной, обтягивающей скелет кожей не прорисовывалось мышц. Его пах в обрамлении белых волос, был словно покрыт жесткой паутиной. Член в вялом состоянии, однако, был длинным с толстой, чуть выглядывающей из-за крайней плоти розоватой головкой. В боевом состоянии этот агрегат разорвет сфинктер и раздерет мне всю кишку.

Я молил всех богов, чтобы у него не встал. Я не смогу спокойно умирать, зная, что этот ничтожный тип так надо мной надругался!

Ублюдок провел ладонью по моему телу. Этой же рукой, теперь испачканной в моей крови, он обхватил свой ствол, смазал его и начал яростно мастурбировать. Спустя минуту член «ожил». Большой для такого тощего паренька, со вздувшимися венами и бордово-красной головкой в другой обстановке и не измазанный моей же кровью, я, быть может, счёл его красивым. А сейчас от испытываемого мной отвращения к горлу подкатил ком и я всеми силами старался сдержать подступающую тошноту.

Не прекращая своего занятия, Малфой другой рукой поднял волшебную палочку и прошептал заклинание.

Операционный стол подо мной увеличился вдвое и стал менее шатким.

Вскарабкавшись на него, слизеринец резко разводит мои непослушные ноги. Он начинает водить своим твердым членом по моим окровавленным ляжкам, заднице и паху, особое внимание уделяя щели между ягодицами.

Я принялся вновь с отчаянием утопающего звать Фреда. Наконец я различил его еле-еле слышный шепот:

— Джорджи, я умираю… Я умираю… Не отпускай меня…

Я ужаснулся этим словам. Я потянулся к брату, чтобы схватить и попытаться удержать столько, сколько позволит мне моё состояние…

Но в этот момент Малфой вогнал своего «монстра» мне в зад.

Нет, я вновь не почувствовал боли, но мне показалось, что низ моего тела стал ватным и в ушах раздался скрип, похожий одновременно на шуршание пенопласта и на звук, издаваемый проржавевшими шестеренками. Помню, когда-то отец пересказывал мне и Фреду одну интересную статью из маггловской газеты. В ней говорилось о том, что маггловские ученые установили, что, когда человека ранят насмерть каким-нибудь острым предметом, в его ушах раздается противный скрежет — это звук с которым острие разрывает внутренности или задевает ребра. И именно поэтому людской слух крайне раздражают звуки палестерола, водимого по стеклу или скрежет ножа о дно тарелки — на бессознательном уровне эти шумы ассоциируется у нас со смертью.

Лицо Малфоя покраснело от натуги. Пот струился по лицу, оставляя на окровавленных щеках потеки. Ему с трудом удалось пропихнуть головку в моё узкое отверстие, дальше член не лез.

— Чёрт, да у тебя же всё расслаблено должно быть! Какого дьявола?!

Он ударил меня по лицу.

— Расслабь жопу, чёрт тебя дери! Расслабь, я сказал!

— Фред, где ты? — тихо позвал я. — Умоляю, ответь мне!

Он молчит. Эту душераздирающую тишину прерывает лишь сердитое сопение Малфоя в жалких попытках войти в меня на всю длину.

Наконец, ублюдку удалось немного продвинуться вперед. Поддавшись назад, он практически вынул из меня член, чтобы со следующим толчком пропихнуть его в мою кишку на всю длину.

Малфой издал удовлетворенный стон и начал двигаться взад-вперед, постепенно наращивая амплитуду движений.

Я впал в полный ступор. Мерлин и Моргана, я снова мог чувствовать! Когда он вошел в меня, я ощутил внутри невероятную заполненность, а во время его движений мне казалось, что стенки моего кишечника трут наждачкой.

Мне хотелось выть от боли. Но моё тело по-прежнему меня не слушалось. Всё, чем я мог отреагировать на жестокий акт насилия — так это лишь частым морганием.

Малфой вколачивался в меня с бешеной скоростью так, что стол под нами ходил ходуном. Если бы не укрепляющее заклинание — он попросту развалился бы. Теперь его член беспрепятственно входил на всю глубину, раздалбливая мой зад. Судя по издаваемым моим отверстием неприличным чавкающим хлюпам, оно было разорвано и теперь ничто не могло сдержать напора толстого Малфоевского пениса.

— Фред! Умоляю, помоги мне! Говори со мной, Фред! Говори! Не оставляй меня одного! — молил я, словно находясь в бреду.

Это была настоящая пытка! Внутренности внизу живота болели так, словно их прокрутили в мясорубке. Мне чертовски не хватало воздуха. Грудную клетку стягивало раскаленным обручем.

От мысли, что я не смог удержать Фреда и он исчез навсегда — разрывалось сердце.

Хорошая работа, Драко. Тебе удалось изнасиловать не только мою плоть, но и мою душу, и мой разум. Ты надругался над всем моим существом и теперь я уверен — даже когда Смерть заберет меня, я не смогу спокойно отдохнуть от этой жизни. Я буду жить кошмаром этого дня, и проклинать тебя!

— Фред! Вернись ко мне, умоляю!

Кажется, я плачу. На Яву или во сне, но точно плачу. Это моя душа льет кровавые слезы, оплакивая часть меня, исчезнувшую на веки. Моего Фреда. Ты убил его, Малфой! Ты, чёртов ублюдок, всё-таки убил его!

Малфой словно прочел мои мысли, так как в следующее мгновение произнес:

— Каково тебе без своего уёбка-брата? Тяжко, наверное? Может, поэтому ты теперь существуешь жизнью огородного овоща — не смог оправиться от горя?

Он ковырнул ранку, на месте которой когда-то был левый сосок и скрутил пальцами правый.

— Знаешь, я видел похороны этого ублюдка. Кажется, его звали Фред? Когда все ушли, я помочился на его могилу. И долго смеялся. Смеётся тот, кто смеётся последним, не так ли Джорджи? А твой братец больше никогда не будет смеяться. Потому что он сдох!

Он зашелся сумасшедшим лающим смехом, не переставая буравить меня своим острым, холодным как лезвие ножа взглядом.

Через меня словно пропустили ток. Я в шоке уставился на Малфоя, будто у него выросла вторая голова. Мой мозг лихорадочно работал.

После того, как нас с Фредом парализовало, у меня часто складывалось ощущение, что я что-то не понимаю, упускаю из виду. Словно все вокруг посвящены в некую тайну, кроме меня.

Малфой выдернул из меня свой окровавленный член. Похотливо облизнулся, разглядывая мою оттраханную задницу.

— Хочу спустить тебе в рот, — мурлыкнул он, придвигаясь ко мне. — Глотательные движения у тебя как раз-таки не нарушены.

Он оседлал мою грудную клетку и принялся водить склизким от крови и выделений пенисом по моему лбу, щекам, губам.

— Ну что же ты молчишь? Я так хочу услышать от тебя, какого это — потерять своего любимого братца — свою ублюдочную копию! Говорят, пока ты там играл в героя, его бездыханный труп успели трахнуть пара-тройка Пожирателей смерти.

Нет! НЕТ! НЕЕЕЕТ!!! Этот чертов псих лжёт! Он просто пытается сделать мне как можно больнее! Помучить перед смертью!

В голове пронесся рой быстро сменяющихся картинок.

У меня заложило нос. Глаза защипало. Я вспомнил.

Вот Руквуд целится в одного из студентов и промахивается. Его заклинание попадает в стену и разносит её в дребезги. В лавине опадающих камней мелькает чья-то рыжая шевелюра. Чувствую, как ледяные щупальца страха стискивают моё сердце. Мчусь туда. Мчусь, чтобы узнать, что это был Перси, Чарли, Билл, Рон, Джинни — кто угодно, но только не Фред!

Когда я подбегаю к завалу — пыль, поднятая обрушившимися камнями, успевает осесть. Его тело почти полностью похоронено под каменными глыбами. И завалов торчат только его ободранная и переломанная в нескольких местах рука и голова с посеревшей от осевшей пыли шевелюрой. Вернее, часть головы. Полчерепа снесло одним из камней, являя свету сломанную челюсть и разорванный рот, застывший в некоей гротескной, вызывающей благоговейный ужас, окровавленной улыбке. Фред даже умереть не смог с серьезным выражением на лице.

Член Малфоя уверенно раздвигает мои губы. Слизеринский подонок начинает ритмично трахать мой рот. Он засовывает пенис на всю дину мне в глотку, стукаясь яйцами о мой подбородок. От недостатка кислорода у меня темнеет в глазах.

Я начал задыхаться. Перед глазами в один миг пронеслась вся жизнь. Никогда не думал, что меня настигнет смерть в лице Малфоевского отростка.

Я умираю. Я больше не вижу Малфоя. Очертания темницы так же исчезли. Перед моим затуманенным взором стоит Фред, чья фигура, словно соткана из сигаретного дыма и сияет во мраке сизым северным сиянием. Призрак.

— Фред, как же так? — сокрушенно воскликнул я. — Этого не может быть! Ты же был жив! Мы разговаривали после этого… ты был как настоящий!

Я было ринулся навстречу серебристому туману в яростном желании обнять его, коснуться губами, раствориться в нём полностью, без остатка, став с ним единым целым, но он рассеялся столь же стремительно, как вылетает луч заклятия из волшебной палочки. Миг — и его нет.

Надо мной снова темные своды темницы, зловеще мерцающие во мраке помещения факелы и член Малфоя, которым он, видя, что я пришел в сознание, вновь атакует мой рот.

В следующее мгновение перед глазами заплясали разноцветные пятна от нахлынувшей на меня адской боли.

Болело всё: голова, переломанные конечности, раны, оставленные лезвием. Я был соткан из боли. Ещё немного, и я сойду с ума от болевого шока. Теперь вид окровавленного паха, сломанного локтя и ожогов, вокруг которых вздулись грязно-жёлтые волдыри, вызывал панический ужас и желание зайтись истерическим смехом.

Я бы смеялся и смеялся, пока не взорвётся голова. Но Малфой все ещё продолжал орудовать своим прибором в моей глотке. Я чувствовал, что язык и гортань уже онемели. Сколько он меня так трахал? Десять минут? Пятнадцать? А может и все полчаса?

Я попробовал шевельнуть единственным не сломанным мизинцем правой руки. Тот дернулся.

Тут я почувствовал, как член Малфоя напрягся у меня во рту. Слизеринец поспешил вытащить свой пенис и принялся дрочить его возле моего лица, водя разбухшей тёмно-розовой головкой по моим губам.

— Хочу кончить тебе на лицо! Хочу залить тебя всего! Хочу!.. О-о-ох, чёрт!

Он громко застонал, и в следующую секунду мне в лицо ударила струя белой терпкой жидкости. Его сперма белёсыми жемчужинами падала на мои губы, щеки, глаза и волосы.

Я чувствовал себя униженным и грязным. Я был уничтожен.

В следующую секунду я попытался схватить нож с маленького столика. Я уже предвкушал, как лезвие с отвратительным булькающим звуком вонзится Малфою в горло. Как эта паскудина будет жадно хватать ртом воздух, словно выброшенная на раскаленный пляжный песок силитерная рыбешка, обглоданная изнутри червями-паразитами. Звук крови, просачивающейся сквозь его длинные, судорожно сжатые пальцы, падающей с оглушительным КАП станет самым прекрасным, что я когда-либо слышал. О, он будет подобен райскому пению ангелов, исполняющих арию для ничтожного грешника.

Но моя рука лишь конвульсивно дернулась, словно в последней судороге умирающего животного и осталась лежать на столике безжизненной бледной тряпкой, набитой костями. Это простое движение подняло в моём теле новую волну боли. Миг мне показалось, что мою голову сунули под голубое пламя паяльника, а со всего тела содрали кожу. Этого было достаточно, чтобы перед моими глазами всё поплыло, а с губ сорвался слабый мученический стон.

Малфой склонился надо мной. Слава Всевышнему, я уже не видел его лица, лишь одно сплошное размытое пятно.

Капля пота с его лба капнула на мои губы. У неё был вкус моих слез.

— Получилось, — прошептал он. — У меня получилось.

«Скоро настанет конец твоему торжеству, сука!» — была моя последняя мысль, и в следующее мгновение я потерял сознание.

* * *

— Давай поиграем в принцесс? Я буду принцессой Авророй, а ты Золушкой. Давай?

— Хорошо.

— Пойдём, я научу тебя делать диадему из золотой бумаги. У каждой принцессы должна быть диадема.

Девчушка лет шести-семи, с задорными голубыми глазами и россыпью золотистых волос, потянула свою сестру-близняшку за руку. Та с робкой улыбкой поплелась следом.

Обе в одинаковых голубых платьицах, белоснежных гольфах и черных лакированных туфельках… Я бы предложил им обеим роль Алисы в Стране чудес.

Пока они не скрылись за массивными кустами, где скрывалась тропинка, ведущая в деревню Великий Боуден, я любовался на их золотистые макушки, удивительно яркие в солнечном свете, до рези в глазах.

Всю дорогу, я стоял как истукан и не смел пошевелиться, зачарованный сестрами Хэйл. Словно они, а не солнце, являлись источником дневного света.

Я усмехнулся своим мыслям и пошел дальше.

Землянистая тропинка смягчала мои шаги, делая их практически бесшумными. Над узкой дорожкой нависали тучные деревья, чей ствол с трудом могли обхватить руками два человека. По обеим сторонам от неё тянулись подстриженные газоны с изредка встречающимися островками клумб. Все растения как на подбор однотонные, насыщенного ярко-зеленого цвета, будто изумруды, через которые пропустили солнечный свет.

Из-за пушистых крон деревьев видны огрызки ярко-голубого неба. Когда заходишь в этот парк, ты словно попадаешь в большой продолговатый зелёный кокон.

В воздухе ощущался аромат полевых цветов. Матери бы здесь понравилось…

Это место, благословленное самой Природой, нравилось мне ещё тем, что, несмотря на всю его красоту, встретившихся прохожих после нескольких часов прогулки можно пересчитать по пальцам одной руки.

Эту гармонию единения с природой каждый раз портит только одно: протяжный скрип, разрезающий тишину, сопровождающий каждый мой шаг. А так… Можно сказать, что я нашел свою Тихую гавань и удачно пришвартовался.

Шаг. Скрип. Шаг. Скрип…

Адское чередование. Всё никак не привыкну к этому жуткому звуку.

Я дошел до того места, где исчезли сестры. Деревянный указатель, забавно торчащий из кустов, напоминал мачту корабля и показывал на восток. «Великий Боуден» — гласила надпись на табличке.

Если я сейчас поверну, то витиеватая тропинка за десять минут приведет меня на вершину толстого невысокого холма, формой напоминающего перевернутую миску. А еще через пару минут — к моему маленькому одноэтажному домику.

Наша деревня, а так же близлежащие деревня Литтл Боуден и городок Маркет Харборо построены в старинном римском стиле. Когда я приехал сюда первый раз на экскурсию, мне показалось, что я попал в другую эпоху.

Я был очарован мелкими домиками, утопающими в окружающих их садах и выглядывающими из зелени подобно благородным грибам, укутавшимся в сочную зеленую траву. Многие из них имели декоративные соломенные крыши.

И сестры Хейл, появившиеся из ниоткуда и предлагающие купить бездомного белоснежного котенка.

А на следующий день я потратил все нажитые мной деньги с магазина «Всевозможные Волшебные Вредилки» на самый дешевый маленький участок в этой маггловской деревеньке округа Харборо графства Лестершир. Солнечные сестры (так я называл про себя близняшек Хейл) стали моими соседями напротив.

Жизнь потихоньку налаживалась. Магазин приносил стабильный доход и требовал от меня явки один раз в неделю, чтобы забрать выручку и выслушать жалобы Ли Джордана по поводу маленьких нахалов, вскрывающих упаковки прямо у него под носом. Я чувствовал себя немного виноватым перед Ли, ведь по сути, полностью взвалил все хлопоты по магазину на его плечи. Но пока я всё еще не был готов вернуться в эту волшебную атмосферу детских развлечений, так напоминающих мне о Фреде. Вдобавок, с момента моего выздоровления я не смог изобрести ничего кроме дешевки, меняющей цвет ногтей по настроению владельца. Вот вам и мастер шуток и розыгрышей, Великий Джордж Уизли. Пустышка без своего брата.

Отвернувшись от указателя, я направился в противоположном направлении.

Шаг. Скрип. Шаг. Скрип…

Мимо прошел пожилой мужчина, старательно отводя глаза в сторону. Делает вид, что ничего необычного вокруг не замечает. Чёртовы приличия, но ничего, я привык.

За омерзительным скрипом я не слышу щебета птиц. Этот звук рвет по швам мою душу. Он режет моё сердце на куски.

Он как маятник перед глазами: погружает в транс. Пытается вырвать сознание из точки «здесь и сейчас» и бесцеремонно швырнуть обратно в прошлое.

Вот, и сейчас самые дурные воспоминания, которые я хотел забыть как страшный сон, просачивались в мои мысли подобно быстродействующему яду.

Почти что два месяца прошло с тех пор, как я превратился из беззащитной жертвы в больного одержимого жаждой расправы ублюдка.

Эти воспоминания… Они как ночной кошмар: ты не помнишь всего сна, но самые страшные эпизоды, наделенные всеми красками и запахами, еще долгое время терзают твои мысли, как заразные паразиты.

«Пахнет озоном. Скоро будет гроза, Джордж».

Его спасительный голос в моей голове подобно мистическому щиту встал преградой между мной и моими воспоминаниями.

Я наклоняюсь к скрипучей инвалидной коляске и обнимаю своего несчастного парня. Шепчу ему на ухо:

— Думаю, обойдемся просто дождем.

Я чувствую его. Чувствую, как когда-то вымышленного мной Фреда в своей голове. Поэтому знаю, что он кивнул бы, не будь парализован.

Я выпрямляюсь и продолжаю толкать инвалидную коляску, раздосадованный, что Малфой никогда не дает мне полностью отдаться на съедение своим угрызениям совести. Ведь это я, одержимый жаждой мести, едва не убил его, приковав к инвалидному креслу. Если бы не он, я бы, в конце концо, умер.

Дело в том, что сопорозное состояние, в котором я находился, грозило перерасти в кому, а там недолог был час, когда меня настигнет смерть от пролежней.

Больного из состояния сопора могут вывести лишь болевые ощущения. Но я настолько был погружен в себя, что не чувствовал ни щипков, ни уколов. И тогда Джинни решила играть ва-банк. Она поставила мою жизнь на Малфоя, позволив ему делать со мной всё что угодно. Она пообещала дать интервью в газете, о том, что Драко Малфой спас ей жизнь во время битвы в Хогвартсе. Это частично реабилитировало бы репутацию семейства Малфой в глазах общественности. И всё ради моего спасения. На мне не осталось ни одной царапины, Драко старался наносить только те увечья, которые колдомедики смогли бы быстро вылечить.

Хотя порой я задумываюсь, спасли ли меня в действительности? Вдруг этот островок утопии, сотканный из зелени и солнечного света, не что иное, как очередной выдуманный мной мир? Вдруг, меня не вывели из сопорозного состояния, и моё сознание, как и предрекали колдомедики, погрузилось в кому? И прихожу к мысли, что не хочу знать правду.

Драко ни в чём меня не винит. «Мы квиты», — просто говорит он и переводит разговор на другую тему. Для мистера и миссис Малфой случившееся с их сыном оказалось сильным ударом. Для меня их осунувшиеся лица и исхудавшие тела стали откровением — Малфои всё-таки способны любить!

Однако их любви хватает лишь на оплату дорогостоящих препаратов. Ухаживать за парализованным, дарить ему теплоту и уход ни Нарцисса, ни Люциус оказались не способны. Потому они были непротив, чтобы кто-то знакомый взял на себя заботу о больном. Пусть и это недавно излечившийся предатель чистоты крови Джордж Уизли. После падения Темного лорда Малфои стали более терпимыми к таким как я. «Мне тяжело доверять своего мальчика тебе. Но я верю, что ты будешь давать ему то, что я, его мать дать не смогу. Не только поддержку и терпеливый уход. Но и отсутствие этой жалости и скорби в глазах. Он не должен чувствовать себя ущербным!» — говорила миссис Малфой. Разумеется, ни она, ни её муж не в курсе, что это я жестоко избил их сына бейсбольной битой, сломав ему позвоночник.

Колдомедики Сейнт-Мунго делают всё возможное, чтобы поставить Драко на ноги. «Это долгий оздоровительный процесс, который может растянуться на десяток лет, если к нему не подходить со всем желанием и упорством, коих у мистера Малфоя не наблюдается», — заунывно повторял мне мистер Биверсон, когда я намекал ему, что было бы не плохо попробовать ряд каких-либо процедур, а не просто пичкать Драко кучей бесполезных лекарств.

Я сошел с тропинки и выкатил инвалидное кресло на зеленистую поляну, с которой открывался замечательный вид на заходящее солнце. Розовое небо в обрамлении золотисто-оранжевых облаков вызывало чувство ностальгии. Именно такой закат мы частенько наблюдали с Фредом из своей спальни в гриффиндорской башне.

— Иногда мне кажется, что это, — я махнул рукой, указывая на краснеющее под натиском сумерек солнце, — ни что иное, как доказательство того, что вокруг меня — всё ненастоящее.

«Просто раньше ты не обращал внимания на подобную красоту, вот и всё», — сказал Драко. Ему тоже нравился закат.

— Ты прав.

Я сел перед ним на колени. Голова Малфоя была склонена набок, и ему пришлось скосить глаза, чтобы дать нашим взглядам встретиться.

— Я много на что не обращал внимания раньше.

«Уж не на меня ли ты намекаешь?», — спросил он.

В данное мгновение не имеет значения то, что он подверг меня зверским пыткам и изнасиловал. Так же, как и не имеет значения, что я, ослепленный жаждой мести, не успев разобраться в ситуации, жестоко отомстил ему. Две искалеченные души нашли друг друга.

Я усмехаюсь и вместо так и готовых сорваться с губ слов «Да, Драко, именно на тебя. Я люблю тебя, чёртов говнюк!», говорю совсем другое:

— Мне пришло сегодня письмо из одной престижной клиники в Германии. Тамошние колдомедики ручаются, что после проведенной операции ты встанешь на ноги. Твои родители уже дали добро на её проведение и согласились всё оплатить.

«Ты столько всего делаешь для меня, — прошептал он. — Хотя ты до сих пор не уверен, что всё это происходит с нами взаправду».

Я наклонился к его обездвиженным губам и поцеловал.

— И что ты предлагаешь? — с улыбкой произнёс я.

«Во сне не чувствуешь боли. Ущипни себя».

Я так и сделал. Под его пристальным взглядом я оттянул кожу на руке кончиками пальцев и сжал. Боли не было.

Я почувствовал легкое головокружение, но не позволил страху отразиться в моих глазах.

«Ну что? — с улыбкой спросил Драко. — Мы настоящие?»

Я наклонился и поцеловал его ещё раз.

— Да. Мы — настоящие. Мы — это наша Явь.