Я люблю Невилла Лонгботтома. Я схожу по нему с ума. Когда он находиться рядом, мои ладони становятся противно-липкими, сердце перекрывает все клапана, забыв о жизненной необходимости кровотока, а левая нога начинает непроизвольно дрожать, выстукивая каблуком незатейливое «тук-тук-тук» о полированный паркет класса. В нестройном ритме этого стука мое охваченное любовной лихорадкой сознание явственно слышит мотив «Роковой любви Морганы» — самого сахарно-сопливого романса Селестины Уордбек.
Я люблю Невилла Лонгботтома.
И это самое ужасное, что произошло со мной за недолгие семнадцать лет жизни. И не потому что он Лонгботтом, а потому что я Паркинсон!
Но невозможно отрицать очевидное, даже если я пригвозжу намертво свою левую ногу к полу и пошлю свое сердце со всеми его клапанами по направлению, координаты которого не пристало знать девушке из приличного общества.
Я люблю Невилла Лонгботтома.
И я ненавижу Темного Лорда, потому что если бы не установленный его последователями режим в Хогвартсе, с Невиллом не произошли бы такие разительные перемены, а значит и с моими чувствами тоже. Ему, чистокровному волшебнику, по сути ничего не угрожало. Он мог тихо отсидеться, пока Кэрроу «отрывались» на полукровках и маглорожденных. Но он вдруг решил нахлобучить на свою голову скинутую и оставленную без присмотра корону Гарри Поттера. Из забитого увальня с кучей комплексов, сделавшего насмешкой само звание «гриффиндорец», он превратился в смелого, отчаянного и дерзкого парня, которого не иначе как «герой» и не назовешь. Ведь героями не рождаются, даже если именно от вашего лба отскочило третье непростительное. Поттер родился героем и просто смирился с этим, упрямо идя к возложенной на него великой миссии, потому что так надо. Лонгботтом родился сыном героев. Слава родителей давила на него неимоверно, и он не сразу сумел скинуть с себя этот груз, явив миру свою истинную натуру, доказав, что распределяющая шляпа никогда не ошибается.
Сейчас я открою самый большой секрет девушек-слизеринок: сколько бы мы ни задирали порывистость и горячность гриффиндорцев, мы все, конечно же, втайне, восхищаемся главной отличительной чертой всех красно-золотых — способностью на поступок с большой буквы «П».
Вот вам обычный пример: девушка просит парня достать ей с неба звезду. Как в такой ситуации поступят представители каждого из факультетов? Слизеринец просто купит вам звезду и торжественно вручит лист пергамента с печатью министерства и заверенной подписью главного звездочета, что отныне вы являетесь владелицей некой светящейся точки на небосклоне. Возможно даже, что эту точку назовут вашим именем. Райвенкловец, если подобную задачу поставить перед ним, прочтет вам трехчасовую лекцию о том, почему это не возможно с приведением всех необходимых расчетов, схем и карт. Хаффлпафовец изготовит вам макет из папье-маше, а потом гордо вручит вам результат своего труда: это я сам, своими руками! А гриффиндорец… Он возьмет метлу и полетит за звездой.
И какой бы глупостью это не показалось, именно о его поступке потом сложат легенды. Именно эта история станет символом Настоящей Любви.
Именно о такой любви, безрассудной и неистовой, и мечтает каждая девчонка, независимо от факультетской принадлежности. Я даже думаю, что на слизеринок подобный поступок произведет даже большее впечатление, чем на гриффиндорок. Для них такое поведение в порядке вещей. Они воспримут как должное что их мужчина, рискуя жизнью, кинется выполнять любую их прихоть.
Для нас же это нонсенс. Нам этого не понять. Мы знаем, что все продается и покупается. В том числе и любовь — это в нас закладывают с колыбели. Мы не избалованы рыцарством наших мужчин. И нам до невозможного не хватает этого. Мы изголодались по этому. Мы, какими бы расчетливыми и не романтичными были, готовы будем жизнь отдать за мужчину, подарившему, а не купившему нам любовь.
И я, Панси Паркинсон не исключение, что бы там обо мне не говорили.
* * *
Драко с утра жаловался на плохое самочувствие и в тот день, 2 мая, я совершала вечерний обход одна. Прекрасно выдрессированные террором Кэрроу ученики, разумеется, за некоторым исключением, дисциплинировано сидели в своих спальнях, и этот обход был чистой формальностью. И надо же мне было нос к носу столкнуться с тем самым «некоторым исключением»…
Немедленно похолодевшие пальцы, забывшее про удары сердце, и ставшая ненавистной паркетная дробь «тук-тук, тук-тук»…
— Амикус, я видела, он побежал туда!
— Не дай ему уйти, Алекто. На этот раз он приведет нас на сборище этих «дамблдоровцев». Пора ему уже не понаслышке узнать, что такое «Круцио».
Голоса четы Кэрроу заглушили бархатное контральто Селестины Уордбек, вернув меня на землю. Только сейчас я заметила, что Лонгботтом, направив на меня волшебную палочку, смотрит угрожающе. Звуки шагов Кэрроу становятся все отчетливее, еще пару секунд и они появятся в этом коридоре…
Позвать их, обозначив присутствие Лонгботтома, значит выполнить свой долг…
Из-за поворота уже показалась высокая фигура Амикуса Кэрроу. Пока скрытые рыцарскими доспехами, очень скоро мы будем обнаружены.
«Пора ему уже не понаслышке узнать, что такое «Круцио»…
Ну, же, Панси, давай. Надо только резко вскинуть палочку и обезоружив Лонгботтома, выкрикнуть: «Он здесь!».
Я действительно сделала резкий выпад — Лонгботтом не успел среагировать. Я буквально впечатала его в нишу с доспехами, пригвоздив к стене поцелуем. Его растерянности хватило на то, чтобы быстро применить к нему чары маскировки. Времени было очень мало, я использовала первый пришедший на ум образ, очернив волосы, огрубив мягкие черты лица и изменив возмутительно яркие цвета его галстука на спокойную серебристо-зеленую гамму. Все это я проделала невербально, продолжая вдавливать его в стену поцелуем, втайне надеясь, что он с нею сольется или хотя бы не будет вырываться.
Вырывать он не стал. Он поступил хуже.
Он ответил на поцелуй, перехватив инициативу, неуклюже снеся мою и без того шаткую «крышу».
Такими нас и увидели Кэрроу: два гормонально нестабильных подростка, бесстыже лапающих друг друга и страстно целующиеся за стальными доспехами крестоносца.
Несколько улюлюкающее «кхе-кхе» Амикуса Кэрроу и грубоватый смех его жены проигнорировать я уже не смогла. Разыгрывать испуг почти не пришлось. Вздрогнув, я оттолкнула Лонгботтома в тень ниши, как бы невзначай накрыв его мантией, и обернулась.
— Сэр… мэм… о, боже… — без единой фальшивой нотки пролепетала я, с усилием давя на плечи Лонгботтома, не давая ему возможности подняться на ноги.
— Мисс Паркинсон! Вот уж от кого не ожидала подобного, так это от вас! И кто же у нас тут такой счастливчик? Мистер Гойл, полагаю? — выразительно посмотрев на барахтающегося в моей мантии Невилла, Алекто заговорщически мне подмигнула и неожиданно одобрительно хлопнула меня по плечу, — Продолжайте в том же духе. В школе недобор чистокровных волшебников.
И гортанно рассмеявшись, оба Кэрроу отправились дальше по коридору, обмениваясь на ходу похабными шуточками о любвеобильных студентах. Когда стихло даже эхо от их шагов, я, помогла Лонгботтому выпутаться из мантии и подняться на ноги.
Теперь мне предстояло самое сложное: посмотреть ему в глаза. Шепнув: «Фините Икантатем», отменяя наложенные ранее чары маскировки, я, наконец, взглянула на него. Сердце сразу перекрыло клапаны, и нога забарабанила по полу: «тук-тук, тук-тук, туки-туки-тук».
— Шел бы отсюда, Лонгботтом… — не своим, каким-то сиплым и надрывным голосом произнесла я, в ужасе понимая, что еще мгновение, и я разревусь.
Вырвав у него из рук мантию, я рванулась с места и в лучших традициях своей невозможной любви ударилась головой о кирасу стального рыцаря.
— Да что ж такое то… — хватаясь за расшибленный лоб, всхлипнула я и с вполне оправданным плачем осела на пол.
Лонгботтом, присев рядом со мной на корточки, коснулся своей палочкой моей раздувшейся шишки. Боль мгновенно прошла и опухоль спала. Лонгботтом здорово поднаторел в лечебной магии — за последний год у него для этого было достаточно много поводов. Отведя руки от лица, я снова посмотрела на него. Он продолжал сидеть на корточках рядом со мной, с удивлением меня рассматривая, словно диковинное животное на уроках Хагрида.
— Ты еще тут? Уже иди, а? Куда ты там шел, на собрание своей мятежной шайки? Вот и иди! — услышала я свой уже знакомый непривычно сиплый голос.
Лонгботтом все молчал и, чуть наклонив голову, продолжал меня рассматривать. От этого у меня опять зашлось сердце — все-таки правы те, кто утверждает, что за любовь отвечает именно этот орган. Еще минута в его обществе, и я умру от разрыва сердца…
— И что мы так уставились? — я подвернула под себя ненавистную левую ногу, опережая ее навязчивый перестук. — Никогда не видел?
— Да вот выходит, что не видел, — наконец подал голос Лонгботтом.
Он говорил тихо, но все равно было заметно, в каком шоковом состоянии он находится.
Да, Невилл, не ожидал, что на тебя с поцелуями наброситься свихнувшаяся слизеринка? Да не просто свихнувшаяся слизеринка, а свихнувшаяся Панси Паркинсон!
От мысли о том, что сейчас твориться в голове у Лонгботтома, мне вдруг стало смешно. Мое едва заметное дрожание плеч и тихий смех грозили перейти в настоящую истерику, и чтоб избежать ее, я вновь приложилась лбом к доспехам. И не давая возможности Лонгботтому вновь заняться врачеванием — с этой ноющей болью мне лучше думалось и она отвлекала меня от назойливо звучавшей в ушах «Роковой любви Морганы», я поднялась на ноги и чуть ли не бегом бросилась к подземельям.
А спустя каких-то полчаса по замку разнеслась новость, что сюда проник Гарри Поттер. Потом все завертелось с невероятной скоростью: директор Снейп был вынужден бежать, Кэрроу выведены из строя, замок перешел в осадное положение…
Началась война.
Наш декан, профессор Слахкорн был занят обороной школы. От Драко не было никакого толку — он метался по замку в поисках Поттера. И руководить эвакуацией несовершеннолетних слизеринцев пришлось мне. У единственного выхода из Хогвартса было настоящее столпотворение. Применение магии в таких условиях было бессмысленно и пришлось работать локтями, чтобы объятые неконтролируемым ужасом салажнята не передавили друг друга. Когда в Выручай-комнате и прилегающему к нему коридору остались только старшекурсники, между ними возник спор о том, оставаться в школе и принять бой или покинуть Хогвартс. Но за нас все решили гриффиндорцы. Со словами: «Мы хотим быть уверенными в том, что не получим «Аваду» в спину», нас попросили добровольно покинуть школу.
Я продолжила руководить процессом эвакуации, и мои сокурсники один за одним исчезали в узком проходе потайного хода. И очень скоро я обнаружили, что осталась одна с серебристо-зеленым галстуком на шее.
— Паркинсон, что замерла? Давай-давай, вали к своим дружкам Пожирателям!
И я свалила.
А что я еще могла сделать?
* * *
Вновь увидеть Невилла мне удалось только спустя несколько месяцев. Мы встретились в стенах восстановленного Хогвартса, где нам в скромной обстановке запоздало вручили дипломы об образовании. Сдержанная поздравительная речь директора МакГонаглл, сухие аплодисменты и результат семи лет кропотливой учебы оказывается у меня руках. Я шла по Большому Залу прямо к выходу, избегая смотреть на стол гриффиндорцев, но по гулко ухающему сердцу и все нарастающему звону в ушах, я поняла, что он там и неотрывно смотрит на меня. Я уже преодолела последнюю ступеньку парадного крыльца, когда у самого уха раздался запыхавшийся голос Лонгботтома.
— Парки… Панси! Да подожди ты!
Ничуть не сбавляя шага, я отрицательно покачала головой и продолжила свое бегство.
— Да куда ты все время бежишь?! Постой же!
Его рука мягко легла на мое плечо, но я, тем не менее, уже не смогла сдвинуться с места и дорвавшись до своего любимого занятия, моя левая нога начала вытанцовывать на газонной траве свои па-де-де.
— Я так и не сказал тебе спасибо. Кто знает, чем бы все закончилось, схвати меня Кэрроу именно в тот вечер. Так что, спасибо.
С этими словами Невилл развернул меня лицом к себе. Я чувствовала его взгляд, несмотря на то, что мои глаза в этот момент были крепко зажмурены.
Интересно, я когда-нибудь научусь нормально дышать в его присутствии?
— Я перед тобой в долгу и хочу хоть как-то отблагодарить тебя за спасение. Что я могу для тебя сделать?
— Достань мне с неба звезду и считай, что мы в расчете.
Я все еще стояла крепко зажмурившись и не сразу поняла, что именно сказала. А когда до меня дошло, губы непроизвольно растянулись в идиотской улыбке. Глубоко вдохнув, я подняла на него взгляд. Невилл тоже улыбался. Перехватив мой взгляд, он подмигнул мне.
— Только и всего? Просто достать звезду? Ну, что ж, договорились. Акцио, метла!
* * *
Ни за какой звездой я его, конечно же, не пустила. Я думаю, в памяти любого моего сокурсника навсегда останутся воспоминания о нашем первом совместном уроке полетов. Невилл тогда только чудом умудрился не свернуть себе шею. С метлой в руке, а уж тем более, верхом на ней никто его с тех пор не видел. Кто знает, может за эти годы он и поднаторел в лётном искусстве, но проверять я не стала. Его обжигающий заинтересованный взгляд и легкая неуловимая улыбка в уголках губ давали мне право надеяться, что в ближайшие лет сто Невилл Лонгботтом пригодиться мне целым и невредимым.
Vova
