Поцелуйный план

Все эти тупые кретины делают вид, что ничего не произошло. Вообще ничего. Как будто не было никакой войны, не было и Тёмного Лорда — его сейчас каждый сопливый первоклашка запросто называет Томом, хорошо хоть не Томми. Победа была. Об этом великом событии «Ежедневный пророк» не устает напоминать каждое утро. Но вот победа над кем и чем? Побежденных нет, нас попросту не существует.

Забавно, как только я повзрослел достаточно, чтобы понять, что без грязнокровок нашему обществу не выжить, у меня тут же появилось настоящее искреннее желание использовать третье Непростительное, по крайней мере, на одной из них. Клянусь, на этот раз рука бы у меня не дрогнула. Не знаю, что меня останавливает, Грейнджер определенно пошёл бы гроб, оформленный в цветах Гриффиндора.

И мне плевать, кто и что об этом думает. В смысле, всем же известно, что она сделала? Всякие статистические выкладки и прочая гадость типа арифмантических расчетов, которые и сотворили из нас невидимок, — это всё на её совести.

В одной из отвратительных хвалебных статеек я прочел, что Грейнджер занялась своими исследованиями ещё на пятом курсе. Всё может быть. Не приснились же ей готовые результаты, в самом деле. И хотя пергамент, на котором они изложены, подписан дюжиной ведущих специалистов разных отраслей, всем ясно, что без Грейнджер ничего бы не было. Именно она сразу после победы, заручившись поддержкой старой кошки, своего героического дружка и Кингсли, побежала трясти уже давно запуганных министерских клерков, а также добывать правдами и неправдами адреса схоронившихся от греха подальше учёных. Ей нужно было документально заверенное подтверждение расчётов. И она его получила. И мир перевернулся.

Мерлин мой, как же я её ненавижу за это! Больше пятидесяти лет чистокровные пытались добиться хотя бы четверти тех изменений, которые были введены за пару месяцев с подачи грязнокровки, помешанной на учебе. Почему раньше никто не догадался просто заинтересовать проблемой кого-нибудь из противоположного лагеря? Хотя бы ту же пресловутую Лили Поттер? Ведь знали же, что время утекает сквозь пальцы.

От количества чистокровных, постоянно проживающих в той или иной местности и связанных с ней особыми узами, зависит и общий магический фон, и количество рождающихся детей, и уровень магических способностей этих самых детей. Нет чистокровных — нет магии. Кто-то из магглолюбцев мог бы сказать, что ничего страшного, что и без магии можно обойтись (не представляю себе такого кретина, но на свете чего только не бывает), однако магический фон важен для всего живого: и для волшебников, и для магглов, и для зверей, и растений не меньше, чем воздух. Нет магии — нет этого мира. Всё просто, не так ли? На самом деле, конечно, любое существо, наделённое магическим ядром, влияет на магию планеты, а чистокровным маг может уже считаться, если три поколения его предков с обеих сторон были магами, неважно, магглорождёнными или нет. Но именно давность связи рода с землёй имеет решающее значение.

А сколько старых родов было уничтожено только на моей памяти? У тех же Лестрейнджей остались, конечно, какие-то дальние родственники в Испании, но даже если они переедут в родовое поместье, это не решит проблему. Магия их, скорее всего, не примет в качестве наследников рода, по крайней мере, не сразу. Через несколько десятков лет — возможно. Только вот времени совсем не осталось. Еще год-другой, и всё окончательно рухнуло бы, если судить по выкладкам грязнокровки.

Мама постоянно твердит, что мы должны быть благодарны. Поттеру — за то, что он убил монстра, а наша семья не оказалась в Азкабане сразу после его победы, миссис Тонкс — за то, что не отреклась и готова оказать поддержку, и Грейнджер — за надежду для мира. А я не желаю быть благодарным всем и за всё сразу. Из Азкабана чистокровных, вне зависимости от тяжести преступлений, всё равно повыпускали очень быстро. Даже ограничителей не навесили, побоялись, что это нарушит и так хрупкие связи с магией земли.

Теперь мы по Нерушимому обету обязаны жить в своих домах, не покидать пределы страны без крайней необходимости, согласованной с Министерством, не пользоваться некоторыми заклинаниями и зельями и «плодиться и размножаться» как можно усерднее. Тьфу! Хорошо ещё, что последний пункт сформулирован крайне расплывчато и не означает принудительных браков. Кто-то из экспертов, видимо, смог донести до властей, что супружеский договор — дело очень тонкое и связано с массой условий.

Зато некий умник (могу поручиться, что та же Грейнджер) решил, что раз теперь большая часть рычагов давления на чистокровных утеряна, то надо искать новые. Все сейфы родов, замеченных в связях с Лордом, были опечатаны и взяты под контроль Министерства. Деньги из них пошли на выплаты пострадавшим и на восстановление разрушенного. Также специальные поверенные теперь выплачивают определенные (очень небольшие, надо отметить) суммы на содержание поместий, учёбу детей и на личные нужды. И то приходится собирать гору бумаг, чтобы выдали хоть что-нибудь. Серьезные же выплаты обещают за заключение брака и каждого нового ребенка. Унизительно. Я не чистопородный скакун, чтобы мне за вязку платили!

И денег мне никаких не надо. Обойдусь. Специально жениться не буду или женюсь на ком-нибудь совсем неподходящем. И пусть Министерство, отец и, главное, Грейнджер идут в Запретный лес к кентаврам. Отец тут уже новую интригу затеял, неугомонный наш, как будто и не было ничего. Подыскал мне дюжину потенциальных невест и теперь подсовывает их колдофотографии при каждом удобном и неудобном случае. Обойдётся. Мерлин мой! Да он даже Уизлетту рассматривает в качестве подходящей кандидатуры! Вот пусть сам на ней и женится, там более что мама поддерживает все его начинания, как будто не знает, чем они обычно заканчиваются.

— Драко милый, но мы же всё равно подумывали о твоем браке до всей этой истории, — она ласково смотрит на меня, теребя кружевную шаль, а мне хочется выть от тоски. — Ты уже взрослый, должен понимать наше сложное положение. Если согласишься участвовать в ухаживаниях, то Министерство обещало выделить достаточную сумму для пополнения твоего гардероба и всего, что будет необходимо. Ты же не можешь и дальше появляться на людях в этой твоей ужасной мантии. Подумай о репутации рода.

Не собираюсь я о ней думать, раз вы не думали. И мантия вполне себе ничего — прадедушкина церемониальная. Из черного бархата, с вышитыми зелеными змеями и серебристыми черепами. Когда я прихожу в ней в Хогвартс для сдачи очередных письменных зачетов за седьмой курс, все очень мило от меня шарахаются, а профессора сердито поджимают губы и отводят глаза, но ничего не говорят — новая политика толерантности и политкорректности. Плевать. Всё равно другой мантии нет, вырос я за лето из своих старых, а в трансфигурированной одежде ходить не желаю. Да и опасно это: в замке, полном подростков-магов, можно остаться голым, если кому-нибудь захочется запустить в меня Finite Incantatem или чем-то подобным. Можно было бы, конечно, покопаться в гардеробе отца, если бы он предложил, но ему такое даже в голову не пришло. Сам же я просить ни за что не стану. Он считает, что я просто эпатирую публику. Ну и пусть считает так дальше. Публика, кстати, уверена в том же. Странно, что меня ещё никто не побил. Нет, честное слово, я даже был бы рад такому повороту событий, по крайней мере, меня бы тогда точно заметили. Мама плакала перед моим первым визитом в школу в новом качестве, плакала и умоляла дать ей обещание не начинать ссор первым. Пришлось пообещать, поэтому теперь приходится ждать милости от других даже в этом. Кажется, всем «светлым» очень качественно промыли мозги. Таких бы специалистов да Темному Лорду — неизвестно, кто бы тогда победил.

Хотя я не хотел бы, чтобы победил этот змеемордый гад. Самое смешное, что практически никто из соратников Лорда не желал его победы. Тотальное уничтожение грязнокровок и магглов еще глупее, чем притеснение древних родов. Откуда свежую кровь-то брать? А вот власти хотелось всем. Власти над стадом баранов. Ну и что? Кто теперь покорное стадо, обязанное давать потомство по чужой указке? Впрочем, победители тоже, кажется, не испытывают от своей победы большого удовольствия. Конечно, многим заткнули рты огромными компенсациями, кто-то боится штрафов и наказаний за «разжигание розни», кто-то по привычке пошел на поводу у Министерства, начитавшись агитации «Пророка», но те, кто потерял на войне близких, они-то почему молчат? Неужели искренне поверили в выкладки Грейнджер?

Хоть и не верится, но, видимо, да: стоит только посмотреть, как старательно обходят меня стороной. Лицемеры проклятые. Все они лицемеры, и та и другая сторона отвратительны до тошноты. Хотя теперь же нет никаких сторон. Мы дружно идем одним путём, правда, делаем вид, что идём по отдельности. Хорошо ещё, что нас, бывших семикурсников, не заставили учиться ещё один год всех вместе в рамках нового сплочения общества. Даже появляться раз в месяц в Хогвартсе и то крайне неприятно; не знаю, что бы произошло со мной, если бы я был вынужден жить в замке и ежедневно чувствовать себя невидимкой.

А вот любопытно знать, если я сорвусь и кого-нибудь всё же убью, что мне за это будет? Посадят меня в Азкабан или нет? Род-то без наследника останется. Может быть, меня сначала принудительно женят? Тоже не вариант, кстати. Женитьба без согласия плохо повлияет на мою магическую стабильность, а соответственно и на магию предполагаемых детей, это если они, конечно, вообще будут при таком раскладе. Так что же со мной сделают? Интересно, но испытывать последствия на собственном опыте как-то не тянет. Мало ли, что эти министерские ублюдки могут еще придумать. Не стоит создавать прецедентов и заставлять их задумываться о новой системе наказаний. Всё же я Малфой, а нам должна быть свойственна осмотрительность.

И даже если я убью Грейнджер, уже ничего не изменить. Что к лучшему, конечно же. Наверное, я действительно должен быть ей благодарен, но я её ненавижу. По-настоящему ненавижу, каким бы иррациональным и глупым это чувство ни было. Если я ничего не предприму, то взорвусь, и тогда уж единственной смертью не обойдётся. В конце концов, не только Непростительными можно убивать, если прижмёт. Вот я и развлекаюсь, придумывая всё более изощренные способы убийства бытовыми заклинаниями. Хотя в идеале я бы предпочел, чтобы Грейнджер осталась жива, но так же мучительно страдала, как я сейчас. Только вот не представляю, как это можно устроить.

— Малфой!

Сколько ярости в голосе! Я вздрогнул и обернулся. Никогда раньше не представлял себе, насколько это сладко, когда тебя страстно ненавидят. Как же я не вспомнил об Уизли? Вот уж кто никогда не скрывает своих чувств. Впрочем, никого из их семейства я не встречал с лета, а сейчас уже конец января. Что неудивительно — кроме школы я нигде не появляюсь, а у всех факультетов разные зачётные дни. Интересно, что понадобилось рыжему сегодня в Хогвартсе? И надо же мне было с ним столкнуться не в самом замке, а по дороге из Хогсмида, хотя это во мне старые глупые страхи говорят. Здесь намного лучше: никто не помешает, что бы он ни решил со мной сделать. Ну, или я с ним.

— Уизли, — полное безразличие.

Нужно присмотреться и подумать, не стоит пока затевать ссору, хотя и очень хочется, даже где-то в районе солнечного сплетения покалывает от возбуждения. Уизел, Уизел… Рыжие патлы выбиваются из-под синей вязаной шапки. Шарф и перчатки подобраны ей в тон, и вместе всё это смотрится почему-то крайне безобразно. Особенно в сочетании с покрасневшим от мороза носом. А у меня руки совсем застыли и тоже, наверное, красные, хотя я и засунул их в карманы, на которые наложил согревающие чары. Эта драклова церемониальная мантия не предполагала каких-либо аксессуаров. Более того, она и верхней одежды не предполагала, но если бы я перед аппарацией удосужился узнать температуру в Шотландии, то плюнул бы на все тонкости этикета — всё равно их сейчас почти никто не знает — и надел прадедушкину же шубу из меха волка-оборотня, у нас и такой раритет завалялся. Теперь, главное, не расчихаться позорно перед этим верзилой.

— Что тебе дома не сидится, хорек проклятый? — шипит Уизел почище Нагини и толкает меня с протоптанной тропинки.

Меня! Толкает! Радостно плюхаюсь в сугроб и потираю плечо. Ему что, забыли подлить то зелье, которым все вокруг опились до полной политкорректности? Хотя он тоже чистокровный… хм, а значит, теоретически мы можем безнаказанно подраться. Эта мысль очень радует. Оказывается, в новых законах далеко не всё продумано.

— Зачет у меня, рыженький, — весело отвечаю ему и улыбаюсь, как идиот.

Надо бы собраться и приготовиться к драке, но мне сейчас до того весело и радостно, что даже из сугроба вылезать не хочется. Так бы сидел здесь в мягком пушистом облаке, пахнущем тыквой и слезами дракона (значит, скоро снег будет таять, жалко) и смотрел на недоумевающую физиономию Уизли.

— Как ты меня назвал?! Да как ты смеешь! Ты! Грязное пожирательское отродье! Ваша семейка лизала сапоги Волдеморта, а теперь ты тут расхаживаешь как ни в чем не бывало! — после талантливого шипения Уизел вновь поразил меня возможностями своего голоса, перейдя на гениальный дискант.

Я совершенно прослушал, что он говорил, потому что задумался над тем, кто именно мог лишить рыжего мужественности и когда это начнёт сказываться на внешности.

–Такой омерзительно-высокий голос может быть либо у первокурсника, либо у кастрата. Очевидно, что тебе, Уизли, уже не одиннадцать лет, — я прищелкнул языком. — Как же тебя так угораздило?

— Ты хочешь, чтобы я тебя убил? — он рывком выдернул меня из сугроба и схватил за горло.

Кажется, пришло время дать сдачи и хоть немного сбросить напряжение, из-за которого я так мучился. Если случится разбирательство, то Уизли должны признать виновным — он первый начал, к тому же озвучил прямую угрозу. Защищаться мне позволено. И неважно, что эта угроза совершенно пустая.

— Не знаю, возможно, хочу, — отвечаю я хриплым голосом помимо своей воли.

— Придурок! — Уизли отшатывается. — Я не убийца! Не смей нас равнять!

Он разворачивается и несётся обратно в сторону Хогсмида.

— Сам придурок! И что это было? Кстати, я тоже не убийца! — кричу ему вслед, но он, кажется, не слышит.

По дороге до замка размышляю о пресловутой страстности и порывистости рыжих, а также о собственном странном поведении. О первом думать приятнее. Тем более что в голове вырисовывается один дерзкий план, воплотив который, я заставлю хорошо понервничать отца и Министерство и сделаю больно очень многим неприятным мне людям, а, главное, Грейнджер. Она ведь любит рыжее недоразумение, так? «Пророк» частенько намекает на их скорую свадьбу. А что будет, если Уизли застанут в компрометирующей ситуации с мужчиной, тем более со мной? Свадьба точно расстроится, грязнокровка будет унижена, а уж как взвоют министерские крысы! Правда, с них станется после этого запретить однополые союзы. Ну и наплевать. Мне девушки нравятся вообще-то, а не парни, однако ради мести я готов поцеловать хоть Филча. Уж на пару поцелуев я Уизела точно разведу, а больше мне и не надо. Главное, подготовиться как следует, а для начала узнать расписание зачетов у гриффиндорцев.

На этот раз я сам целенаправленно выслеживаю Уизли в Хогсмиде и по дороге к школе, обдирая шитьё мантии о кору деревьев и утопая по колени в снегу. Сначала мне не везёт — он то появляется в большой компании, то сопровождает сестру. Хорошо хоть грязнокровка сдала экзамены ещё летом, и мне не приходятся видеть её физиономию. Наконец удается застать рыжего в одиночестве. Я, будто бы погруженный в задумчивость, прохожу мимо, старательно его не замечая, и предсказуемо слышу знакомое шипение в спину. Дергаюсь, как от удара, и закрываю лицо руками.

— Р-р-рональд? — робко шепчу я и краем глаза вижу, что теперь дергается уже он.

Правильно. Этот смущенно-испуганный, чуть заикающийся тон я репетировал несколько дней, вспомнив приснопамятного Квиррелла.

— Как ты меня опять назвал? Не смей произносить моё имя! — Уизел возмущенно машет руками.

— Но тебя же так зовут? Почему нет?

— Потому что!

— А как мне к тебе обращаться?

— Никак!

— П-п-прости.

— Малфой, — он расплывается в глупейшей улыбке, — ты что, боишься меня? Трус! Я всегда знал, что ты трус! И правильно делаешь, что боишься! Да я тебя сейчас…

— Что? Ударишь? Давай, — покорно склоняю голову. — Только я тебя не боюсь, Рональд. Я теперь вообще ничего и никого не боюсь.

— Конечно! Чего тебе бояться-то? Теперь с вами все носятся, как с драконьими яйцами, — логика и Уизли несовместимы. — Ути-пути, бедняжки чистокровные и так настрадались, не смейте их трогать!

— С нами, Рональд, с нами.

— Чего? — он приоткрывает рот.

Похоже, целовать его будет ещё противнее, чем я думал.

— Ты же тоже чистокровный.

— Ну… да.

— Так что носятся с нами.

— Скотина ты, Малфой, — он обиженно отворачивается, — как был уродом, так и остался.

И что я такого сказал?

— Мне жаль, Рональд, — смахиваю слезинку, — мне так жаль…

Очень удачно сменился ветер. Теперь он дует мне прямо в лицо, и я могу плакать. Специально у меня слезы вряд ли бы выступили. Если только от смеха, но смеяться сейчас никак нельзя.

— Чего это тебе жаль? — подозрительно косится он на меня.

Умница. Но всё равно дурак.

— Мне жаль, что ты так думаешь обо мне. Что именно ты так думаешь. Но больше всего мне жаль, потому что всё, сказанное тобой, правда. Я не заслуживаю того отношения, которое мне демонстрируют сейчас окружающие. И мне… мне бы хотелось хоть как-то продемонстрировать моё искреннее раскаяние. Поэтому, если ты захочешь ударить меня, я не буду защищаться. Бей.

— Я что, похож на идиота?

Ещё как похож.

— Ты о чём, Рональд?

— Мерлинова борода! Не смей произносить мое имя!

— Прости, — позволяю себе маленькую усмешку, — но «мистер Уизли» будет звучать ещё более непривычно и странно. Уверяю, тебе не понравится, но если ты хочешь…

— Просто не произноси моего имени! Никак меня не называй! И почему вообще я всё ещё с тобой разговариваю?!

Потому что тебе стало интересно.

— Из-з-звини… — пора вернуться к заиканию, хоть ненадолго. — Всё же, пока ты здесь, объясни, почему ты назвал себя идиотом?

— Я назвал? — искренне поражается Уизли.

— Ну, ты сказал…

— Я помню, что я сказал. Это ты стараешься сделать из меня идиота и подставить. Нас шестеро сыновей в семье. Шестеро! И никто по-настоящему не привязан к земле, как оказалось. А ты единственный, но настоящий наследник, чтоб тебя пикси заели. Штраф, который на нас наложат, если я хоть пальцем прикоснусь к твоей трусливой шкуре, придется выплачивать всей семье ещё лет сто. И ты об этом прекрасно знаешь!

Не знал. Правда, не знал. Но надеялся на что-то подобное, конечно. Получить по физиономии от этой убогой пародии на настоящего чистокровного мага было бы крайне обидно. И вообще, я боли боюсь.

— Извини. Я не хотел тебя подставить, просто не вчитывался в эти новые законы. Они меня раздражают. Ещё раз извини.

— Знал бы ты, как они меня раздражают! — буркнул Уизли и отвернулся.

— Они нечестные, — закидываю удочку поглубже.

— Нечестные, — вздыхает, — но тебе-то что?

— Я хочу, чтобы ты меня простил, именно ты, прежде всего. Но прощение невозможно без искупления, поэтому сотрясать воздух пустыми словами не стану.

— Ты думаешь, если бы я тебе врезал, то сразу же и простил бы? Глупый ты, хорёк.

— Да. Глупый. Но тогда бы у меня была хоть какая-то надежда.

— Да зачем тебе это? — он сдергивает перчатку и кусает себя за палец.

Личный способ Уизли успокоиться, видимо. Простой, как полено, и такой же тупой. А с чего он, кстати, так нервничает? И почему до сих пор не сбежал, наговорив гадостей? От сегодняшнего разговора я не ожидал многого, домашних заготовок уже не хватает, а импровизировать не хотелось бы. Хотя… да и Моргана с ним. Такие, как Уизел, совершенно не умеют вести разговор на полунамеках. Их надо сразу метлой по голове озадачить, чтобы проняло.

— Затем, что я… я… — чтоб его гиппогриф заклевал! Не могу я этого произнести, язык не поворачивается. — Я лю… люблю я тебя, понял?!

— А? — перчатка упала в снег, рот предсказуемо раззявлен, но хоть драться не лезет.

А может быть, драка была бы предпочтительнее. Если штрафы в самом деле так велики, то это открывает новые перспективы.

— Я тебя люблю, Рон. Уже давно, — вдохновенно сочиняю историю любви прямо на ходу, а мой визави её, что удивительно, слушает, всё так же не закрывая рта. — Я не мог тебе открыться, не мог даже показать симпатию, ты же понимаешь… я ревновал и страдал, но теперь я страдаю куда сильнее. Новые законы даже призрачной надежды не оставили на то, что я когда-нибудь смогу вымолить прощение и быть с тобой вместе. Хотя я понимаю, что и так бы не смог тебя заинтересовать, но…

— Новые законы ничего такого не запрещают напрямую, — шепчет он, покраснев.

— А?! — привитые с младенчества правила приличия куда-то испарились.

У меня что-то с головой? Со слухом и зрением? Да быть такого не может, чтобы этот чурбан… Он же с девками своими гриффиндорскими тискался у всех на глазах и выглядел более чем счастливым. Я же помню, как есть не мог: настолько тошнотворно было наблюдать за этими брачными игрищами. Мерлин, спаси меня, а? Пожалуйста. Это же надо было ткнуть пальцем в небо и так вляпаться. Он же захочет подтверждения той чуши, которую я сейчас вдохновенно нёс. Одно дело добиться от него поцелуев хитростью, практически против его воли, а другое — страстно отвечать влюблённому троллю. Впрочем, я до конца не был уверен в том, что сумею претворить свой план в жизнь. Зато теперь…

Теперь он стоит и пялится на меня с очень странным выражением лица. Чувствую, что наш двойной стыдливый румянец растопит шотландские снега задолго до наступления календарной весны.

— Драко…

— Рон…

Тьфу! И что теперь?

— Драко, то, что ты говорил… это правда?

— Д-д-да…

Теперь мне даже не надо притворяться, заикание выходит само собой, независимо от моего желания.

— Драко, я тоже… ну, это… люблю… — Уизли подходит ближе и стискивает меня в объятиях, да так, что я едва могу дышать.

Очаровательно. Пойти, что ли, сделать прорубь в озере и сдаться на милость кальмара? Почему-то мне кажется, что с ним обниматься куда приятнее. Зато рядом с Уизли тепло. Наверное, потому что он выше и закрывает меня от ветра, а его лицо продолжает полыхать, как закатное солнце. Зажмуриваюсь и решительно чмокаю рыжего куда-то в подбородок. Губы натыкаются на щетину, и я испуганно дергаюсь. Первым делом Уизли у меня научится качественному заклинанию бритья. И как только терпит грязнокровка? Ведь колется же!

— Драко, — шепчет этот троглодит, даже не поняв, насколько оскорбил мое эстетическое чувство своей бородой, — Драко… — и целует прямо в губы.

Что «Драко, Драко»? Исколол мне всё лицо, пока лизался, а я почему-то заметил это далеко не сразу. В ушах подозрительно шумело, а вместо связных мыслей мозги оккупировали идиотские строки «Тысячи и одной ночи»: что-то там про благоуханные уста и истекающий мёдом язык. И меня совершенно не смущало, что я сам впиваюсь в рот не девушки, а парня, да ещё и того, кого всей душей презираю. Постанываю, зарываюсь руками в волосы и наглаживаю шею сзади под воротником, стараясь забраться поглубже. Мало того — сам бесстыдно подставляюсь под чужие ласки.

Уизли определенно заслуживает смерти за то, что так целуется. Где-то же он этому научился? Хотя понятно, где: в школе. Важнее узнать, с кем именно он тренировался. Узнать и устроить этому кому-то веселую жизнь. Ставлю прадедушкину мантию против горелой спички, что это не Грейнджер научила рыжего вынимать душу через поцелуи. О чём это я? Б-р-р-р, что только в голову не придёт в такой нестандартной ситуации.

Мы расстались в полной темноте, предварительно примяв весь снег в радиусе пятидесяти футов. Правда-правда: я, Драко Малфой, валялся в снегу, совершенно одуревший, и занимался всякими непотребными вещами с Роном Уизли весь день, невзирая на мороз и ветер. И сам убеждал его при расставании, что нам следует быть как можно осторожнее и встречаться подальше от Хогвартса. Хотя рядом со школой всегда можно было наткнуться на знакомых, которые с удовольствием разнесли бы пикантную новость о наших с Уизли поцелуях по всей стране. Ведь изначально-то я как раз планировал целовать его, только твердо зная, что за нами наблюдают. Ещё и просчитывал варианты, как это лучше организовать, болван! Но, в конце концов, длительные отношения тем и хороши, что о них рано или поздно становится всем известно и без подстроенных ситуаций. У рыжего не будет возможности обвинить меня в чём-либо.

Следующий месяц мне запомнился обрывками, да и те были связаны исключительно с Роном: его указательный палец, с детским любопытством тыкающийся мне в сосок, его удивленно распахнутые глаза, глядящие на мой член, его голова у меня на коленях, рыжие волосы, рассыпавшиеся по подушке. И еще много-много мелких и крупных воспоминаний, бережно спрятанных подальше от всех. А заклинание для бритья я ему так и не сказал, не до того было.

Нас застали в последний зимний вечер. Мы оба умудрились проигнорировать очередные зачеты и получили сов с предупреждением и вызовом на одно и то же время: три часа пополудни, воскресенье, двадцать восьмое февраля, на пересдачу. По иронии судьбы всё случилось именно так, как я и планировал с самого начала: стайка пятикурсниц с барсучьего факультета по дороге из Хогсмида наткнулась на двух целующихся парней. Как следует рассмотрев обоих героев-любовников, девчонки завизжали и кинулись к школе.

Я их понимаю, сам бы недавно так же пронзительно визжал, если бы мне кто-то предсказал будущее до того, как у меня возник «поцелуйный план». После этого я бы только довольно усмехнулся. Но в тот момент, когда я смотрел на побелевшее лицо Рона, мне хотелось зарыдать. Только вот все слёзы были выплаканы за последние два года.

— Прости, — на этот раз совершенно искреннее сказал я, уткнувшись ему в плечо, — прости меня, пожалуйста.

— Нет, — он помотал головой, — это ты меня прости, — потянулся за поцелуем, но тут же отпрянул. — Нет. Погоди. Сначала, нам нужно серьёзно поговорить.

— Зачем? Я и так знаю, что ты мне скажешь.

Мне на секунду показалось, что Рон догадывается о моем плане.

— Серьезно? — он опешил. — И про то, что я подлый лгун, тоже?

— Т-а-ак… — протянул я угрожающе, на деле совершенно не представляя, о чем это он бормочет.

— Я воспользовался тобой, — Рон обреченно зажмурил глаза.

Ну, воспользовался… несколько раз… очень много раз… но и я им ведь тоже?

— Воспользовался? — когда чего-то не знаешь и не можешь вести разговор на равных с собеседником, то лучше всего просто повторять ключевые слова с вопросительной интонацией.

— Да, — он разжал объятия и отступил на несколько шагов. — Ты так искренне говорил о своих чувствах, своей любви… а я думал, как мне это поможет. И соврал. Но клянусь тебе, что сейчас я действительно тебя люблю! Сам не знаю, как это случилось.

Угум. Что-то я совсем уже ничего не понимаю.

— И чем же мои чувства, которых я, кстати, тоже к тебе не испытывал, могли тебе помочь, а? Признавайся, Уизли.

— Не говори так.

— Как?

— Что не испытывал ко мне чувств.

— Не испытывал. — приятно иногда для разнообразия и правду сказать.

Только вот почему в прошедшем времени? Я и сейчас не испытываю. Ведь так?

— Врёшь!

— Хм, мне кажется, или ты намеренно уводишь разговор от своего вранья? Зачем оно было нужно?

— ЯхотелрасстатьсясГермионой, — выпалил рыжий, отвернувшись от меня.

— Что-что-что?

— С Гермионой расстаться хотел. Не знал, как. Они с Джинни спелись, так что другую девушку заводить я боялся, — Уизли вздохнул. — Ну, за девушку боялся, понимаешь? И жалко её. Конечно, ничего такого ужасного с ней не случилось бы, но… И потом, где её взять-то? Все, кто подходит по возрасту, или уже замуж повыскакивали, или собираются на днях буквально. Да и знаем мы друг друга тысячу лет, и почти все они подруги Джинни. К тому же сейчас с девушкой просто так не походишь — она помолвки потребует, а я жениться не хочу. Какой смысл? Всё равно моим детям наследовать нечего. Да и вообще, я ещё не нагулялся. А все вокруг так нашу свадьбу с Гермионой расписывают, как будто на ней уже отплясали. Вот.

— А тут я. — кажется, не все слёзы были выплаканы.

— А тут ты, — виновато шмыгнул носом Уизли, — признаёшься в любви, и тут у меня, понимаешь, будто щёлкает что-то в голове: надо, чтобы нас кто-нибудь застукал, и дело сделано! Из-за парня Гермиона-то меня точно бросит. И тебя не жалко, если что. То есть… того… не было жалко. Раньше. Сейчас всё по-другому!

— Врешь!

— Не вру, — он попытался меня обнять, но я вывернулся.

— Нет, врёшь! — узнать об обмане и предательстве гораздо больнее, оказывается, чем ощущать себя невидимкой. — Ты мог просто сказать ей.

— Мог. Я побоялся, Драко.

— Трус! Ты трус, Уизли! — звук пощёчины, которую я влепил рыжему, и выражение его глаз заставляют меня опомнится.

Что это я, в самом деле?

— Драко…

— И чего ты от меня хочешь? — холодно спрашиваю его.

— Прощения, — шепчет Рон.

— Прощения без искупления не бывает, я же тебе уже говорил, — серьезно начинаю я и уж совсем замогильным тоном добавляю: — Ты будешь снизу, пока я не передумаю, понял?

— Ты быстро передумаешь, — ухмыляется моё чудовище и притягивает меня к себе за ворот мантии.

Передумываю я действительно очень быстро, в ту же ночь, но из принципа несколько недель ничего не говорю об этом Рону. А вот о своих мотивах, побудивших меня признаться ему в любви, рассказать пытаюсь — после особенно громкого скандала с родителями.

Рыжий мне не поверил, как я ни бился. Ну что с гриффиндорца возьмёшь.