Струпьяр

Люди предпочитают называть хорошим то, что хорошо заканчивается, но эта история с самого начала была обречена на печальный финал. Не то что бы я думал об этом в процессе, но теперь, за последней чертой, научившись смотреть на вещи отстранённо и холодно, я понимаю…

Понимание почему-то всегда приходило ко мне тогда, когда было поздно.

Хотя, с другой стороны, Малфоя я понимал всегда.

Не старшего — хотя и старшего тоже, что может быть непонятного в стремлении сохранить свою шкуру, а младшего, в котором этого стремления вовсе не чувствовалось. Точнее, нет, оно было, оно определённо было когда-то, но потом испарилось, исчезло, пропало, и я даже знаю, в какой именно момент.

Мы привели тогда Поттера и компанию, а Драко нужно было выбирать. Я уже тогда пялился на него во все глаза — давно и постоянно пялился на него во все глаза, предвидя каждое движение, угадывая каждую мысль. Он это знал. Или, скорее, чувствовал и, ко всему прочему, ясно давал мне понять, что мои тайны — тоже не тайны. У меня пересыхало в горле, когда я его видел, и если бы не война, он наверняка надо мною смеялся б, но на войне не место для смеха…

Если только это не смех Беллатрисы Лестрейндж, вот ведь шутка!

Но тогда она не смеялась — тревожно всматривалась в его лицо, словно пытаясь помочь ему сделать правильный выбор. Бред! Беллатриса даже не знала о том, что он тогда действительно выбирал, не имела ни малейшего понятия о том, какие вещи творились в его голове… Одержимая, фанатичная женщина.

А Драко смотрел в обезображенное лицо своего врага, и видел не его, а весы, на одной чаше которых находилась его семья, а на другой — эти трое и все остальные, кто не хотел подчиняться Тёмному Лорду. Так думал Драко.

Я хмыкнул.

Он обернулся.

Я знал, что за поимку Поттера повелитель обещает награду. И точно так же знал, что эту награду мы не получим — ни Сивый, ни я, ни даже Беллатриса, которая уже представляла себе очередную похвалу Тёмного Лорда. На награду нацелился Люциус — последняя, отчаянная попытка вернуть себе расположение Волдеморта! — и конкурировать с ним было бессмысленно, он бы выиграл эту гонку, я был уверен. Но также я был уверен и в том, что, выиграв, награды он бы не получил.

Так что на одной чаше весов были Поттер, Уизли, Грейнджер и все, кто в них верил, а на другой — пустота, потому что жизнь любого из нас зависела исключительно от прихоти повелителя и ни от чего больше.

Мне было плевать, меня занимали другие проблемы.

Драко заколебался. Умный мальчик, в тот момент он тоже прекрасно всё понял.

— Я не знаю, — по привычке он ушёл от прямого ответа, вклинился ужом между двух крайностей, попытавшись добраться до компромисса. — Не знаю.

Ни да, ни нет. Не предал ни тех, ни других. Умный мальчик. Или — глупый мальчишка, потому что «хитрость» была шита белыми нитками, потому что он предал всех сразу, ничего не сумев сделать.

Он закусил губу.

Я сжал кулаки.

Ему стало всё равно, выживет он или нет — мне стало всё равно, оттолкнёт он меня или нет. Я пришёл к нему сам.

Было темно, было холодно, были последствия Круцио. Тёмный Лорд не стал наказывать всех — только Драко. Чтобы Люциус следил за Малфой-мэнором лучше, чтобы Нарцисса плела защитные заклинания крепче, чтобы Беллатриса убивала эльфов быстрее. Чтобы Драко не тратил время на бесполезные выборы, а сразу делал то, что от него требует Чёрная Метка.

Метка исходила чёрной кровью на бледной коже, и мне хотелось дотронуться до неё языком. Я не решался.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Драко, и дыхание у него было прерывистое, с хрипом и присвистом.

Я провёл ладонью по лбу, пытаясь смахнуть растерянность и удивление. Зачем он спрашивал, если знал?

— Тебя… стерегу.

Как будто бы мне такое приказывали. Как будто бы он мог сбежать. Как будто ему вообще в голову могло такое придти!

Он поморщился.

— Я замёрз.

— Ага, — глупо сказал я, потому что и правда чувствовал, как ему холодно.

— А ты?

— Что?

— Ты не замёрз, егерь? — и это прозвучало почти величественно, несмотря на то, что он лежал на постели, распластанный, как лягушка после падения с высокой стенки колодца, а я сидел рядом с ним и вполне мог глядеть на него свысока.

— Нет.

— Жаль.

Я удивился:

— Почему?

— Вдвоём было б теплее, — он, не мигая, уставился на меня. Его взгляд был непроницаем, но мне виделись в нём и серьёзность, и неуверенность, и вопросы.

У меня не было времени искать ответы, но я в них и не нуждался.

— Да, конечно, — откинув одеяло, я хотел было сразу же лечь, но он зашипел возмущённо:

— Одежду!

Чтобы лезть к Малфою в постель, не сняв засаленного камзола, нужно было быть большим идиотом.

Я поднялся и стянул свой камзол. Не глядя, бросил его на стул и собрался обратно, но Драко снова остановил меня:

— Шарф.

Когда я закончил распутывать туго затянутый узел, у меня дрожали пальцы.

— Рубашку.

Я не стал её расстёгивать — стянул через голову. И не смотрел на него, не смотрел, не смотрел, не смотрел. Боялся, что если посмотрю — выдам сразу все свои мысли. Ну и что, что они уже не были тайными, ну и что, что всю мою сущность он раскусил с первой встречи, ну и что, что до сегодняшнего вечера я уже пытался однажды, на Рождество, зажать его в тёмном коридоре и хотя бы поцеловать, ну и что…

— Брюки.

Что ему это не понравилось.

Чтобы не выслушивать уточнений, я снял брюки вместе с носками.

Наверное, стоило выпрямиться, гордо повести плечами, соблазнить, спровоцировать, но вместо этого я просто скользнул к нему под одеяло. И я бы отвернулся к стене, если бы не помнил отлично, зачем именно я в этой постели.

— Ну? — почти грубо выдохнул я.

— Теперь грей, — скомандовал Драко, и я расслышал в его голосе неуверенность.

Ещё бы. Тогда, в коридоре он приложил меня Петрификусом за попытку… попытку, а сегодня мы лежим с ним под одним одеялом, и на меня возложена двусмысленная обязанность согревать.

Я осторожно положил руку ему на живот, подгребая ближе к себе. Забросил ногу — сказано греть, значит, нужно греть, пусть и ноги не маются в холоде.

— Спину, — попросил он.

Я пододвинулся, прижимаясь к его спине грудью. Мне было неловко, и ему, кажется, тоже. Ему — я понятия не имел, почему. Мне — потому что любое движение могло дать понять то, что было, в принципе, понятно и без всяких движений, потому что сердце тяжело бухало в груди, а в голове стучали горячие молоточки, и внизу живота… ну, всё ясно же.

Это было невыносимо.

Мне казалось, я не сумею заснуть. Но сон пришёл очень быстро — стоило только лишь смежить веки… В этом сне было так же холодно и темно, низкое небо расцветало чернильными тучами, страшный гром разрывал тишину, а рука Малфоя, которую я почему-то держал в своей, мелко-мелко тряслась.

Рука Малфоя мелко-мелко тряслась. Нет, не тряслась — просто двигалась.

Вверх и вниз.

Я проснулся.

— Струпьяр, — прошептал он в подушку.

— Что? — откликнулся я прежде, чем сообразил, что он делает. И кого представляет при этом.

Драко остановился.

Терять было нечего. Я прижался к его шее губами.

— Струпьяр…

Я ничего не ответил — только прикусил его тонкую кожу. Это сработало как сигнал, как команда, как условный знак, который сильный подаёт слабому. Один лёгкий укус — как целая схватка, в которой стая определяет своего вожака.

Драко откинул голову назад — со стоном:

— Струпьяр, — и мягкие волосы мазнули меня по щеке.

У меня внутри всё перевернулось. В это сложно было поверить, но это происходило — и я подался вперёд, вжимаясь пальцами в его живот, губами — в его загривок, пахом — в его ягодицы. Он дёрнулся, испуганно отстраняясь, но мы, кажется, уже решили, кто из нас главный.

— Лежи, — твёрдо сказал я. — Лежи, — и моя рука скользнула туда, где были его пальцы, разжала их и… я обхватил его член, с силой проводя вверх и вниз.

Он замер.

От головки до основания — медленно-медленно, а потом быстрее — от основания до головки. Драко толкнулся навстречу.

— Струпьяр…

И я сам едва не застонал в ответ, но вместо этого только сильнее сжал зубы.

Он кончил через минуту, но это было только началом.

Я перевернул его, подмяв под себя, и Драко больше не думал сопротивляться. Он тяжело дышал — и это тоже было сигналом. Разрешением. В любое другое время я был готов целовать его ключицы и плечи, водить языком по груди, ласкать соски и чувствительную впадинку пупка, бесконечно долго оттягивая самое главное… В любое другое время, но не сейчас. Это была война. Может быть, самое начало войны, но даже в самом начале лучше было спешить.

Вот я и спешил. А он старался не закричать — и чуть не прокусил мне ладонь, когда я дал ему возможность чем-то занять рот, чтобы не орал во весь голос. Звучит и пошло, и грубо, но через пару минут он уже облизывал мои пальцы, забыв о собственной боли.

Он облизывал мои пальцы — чтобы не стонать. Я закусывал губу и считал пойманных за время службы Тёмному Лорду грязнокровок — чтобы не стонать тоже.

Кровать скрипела за нас двоих.

А утром, когда я уходил, в той же тональности скрипнула дверь. Малфой не проснулся.

Потом он несколько раз приходил сам. Когда пытался что-то заглушить, о чём-то забыть — или отчего-то сбежать. И тогда уже я находил время для того, чтобы целовать ключицы и плечи, водить языком по груди, ласкать соски и чувствительную впадинку пупка, бесконечно долго оттягивая самое главное…

Его далеко не всегда это устраивало.

Зная, что против этого я не смогу устоять, он сам брал мой член в свою руку и пытался направить — бестолково и неумело, но так настойчиво, что сдерживаться становилось решительно невозможно, и я, конечно, повиновался разговоров.

«Без разговоров» — это, кстати, была чистейшая правда. Но мне не нужны были слова, чтобы понять, что так он пытался почувствовать себя живым — на случай, если скоро умрёт.

Но умер не он. Умер я.

Защитники Хогвартса обрушили мост, на котором мы находились, и падение в пропасть было коротким, а смерть — милосердной. Наверное, я должен был стать привидением Хогвартса, раз погиб рядом с ним, но новым героям были не нужны враги-привидения, да и кому они вообще могут понадобиться?

Разве что тому, для кого не были врагами…

Привидение Малфой-мэнора. В конце концов, именно здесь я провёл свои худшие дни и лучшие ночи… И продолжаю их проводить.

А Драко — женился. Я не знаю, много ли было претенденток на роль и место миссис Малфой, но Астория мне нравится. Хотя бы тем, что спит очень крепко… и никогда не просыпается, когда его рука мелко-мелко дрожит, а с губ — в подушку — срывается тихо:

— Струпьяр…