Точка возврата

— Гермиона, ты обязательно должна купить «Платиновый блеск». Это потрясающее средство! Твои волосы будут гладкими и сверкающими, как у Энни Пеникетт с седьмого курса. А она одна из самых красивых девчонок в школе! Еще не помешало бы поработать над кожей. Бледность идет только аристократам и вампирам. Но ты ведь…

Я тихонько вздохнула. Может, наложить на Лаванду Силенцио? Ее бесконечные советы по поводу улучшения моей внешности раздражали. Как будто Браун есть дело до того, как я выгляжу! Она только и ждет, чтобы я быстрее сделала для нее эссе по зельям. Маленькая ленивая курица.

С другой стороны, чем быстрее я закончу работу, тем проще будет избавиться от однокурсницы и ее бессмысленной болтовни. Вежливо улыбнувшись библиотекарше, я направилась к дальнему столику в читальном зале. Положив вещи на стул, я оставила Лаванду, которая увлечённо описывала очередное божественное зелье от прыщей, и направилась в сторону стеллажей. Я довольно быстро нашла необходимые книги. Захватив с собой пару увесистых томиков, я вернулась к ожидающей меня девушке. Когда я вручила ей книги, она встрепенулась и растерянно посмотрела на меня.

— Что это? — спросила Лаванда, в ужасе рассматривая обложку учебника с многообещающим названием «Яды».

— Твое эссе, — любезно пояснила я, стараясь не рассмеяться — уж больно потешный вид у нее был.

— А разве оно не должно быть написано на пергаменте?

— Конечно, — согласно кивнула я. — Вот ты этим и займешься.

— Но…

— В книгах есть вся необходимая информация. Ее нужно только систематизировать и переписать.

— А…

— Профессор Снейп наверняка оценит твои старания. Такого оригинального эссе ни у кого больше не будет, я тебе это обещаю, — продолжала издеваться я, глядя на расстроенное личико Браун.

— Гермиона! — в отчаянии воскликнула она.

— Поторопись, Лаванда! Его нужно сдать через два дня. Ты же не хочешь упустить шанс блеснуть своими знаниями перед всеми?

Конечно, это было мелочно и немного подло. Но, Мерлин, как же она мне надоела своими бесконечными просьбами помочь с домашним заданием! Если бы она хотела чему-то научиться, как Невилл, или же просто списывала, как Гарри или Рон. Но нет! Браун хотела, чтобы я делала за нее всю работу. А она бы сидела и с самым доброжелательным видом рассказывала мне о моих недостатках.

Профессор Снейп терпеть не может глупых и ленивых учеников. Поэтому можно только предполагать, какими эпитетами он наградит эссе Браун. Пусть это послужит ей уроком. В следующий раз Лаванда не будет вести себя так нагло.

* * *

Книги. Как много всего заключается в этом простом слове. Тихое шуршание страниц, твердый переплет, пыль, лениво кружащаяся в воздухе, стоит лишь потревожить покой древнего фолианта, — все это создавало непередаваемую атмосферу уюта и некой торжественности, словно прикасаешься к чему-то важному.

Сегодня я искала среди всего этого великолепия особенную книгу — «Клевер и Вереск». По словам Невилла, в ней описывались свойства тех растений, которые влияют на сферу жизни и смерти. В зависимости от сочетания и дозировки можно создать как сильнейшую панацею, так и отраву, от которой нет противоядия. Странно, что Лонгботтом заинтересовался этой книгой. Все же она больше относится к зельеварению, чем к столь любимой им гербологии.

Я шла между стеллажами, неосознанно прикасаясь к корешкам книг. Не то, совершенно не то. Отчего-то было важно найти именно эту книгу, прочесть её, изучить и запомнить в мельчайших подробностях. Сейчас это казалось безумно необходимым, словно от того, найду я книгу или нет, зависела чья-то жизнь.

Мои пальцы внезапно остановились на нужном томе, как будто дюжина искорок прошла через кожу, крича: «Вот оно!».

Я взяла книгу с полки и открыла ее на середине. Чернильная россыпь букв на пожелтевших страницах перемежалась черно-белыми рисунками растений. Перевернув еще несколько страниц, я увидела небольшую колдографию. На ней был изображен парень. Сначала он хмурился (как будто его отвлекли от чего-то важного), а потом снисходительно улыбался. Вот только глаза оставались холодными, настороженными, что никак не соответствовало его показной беззаботности. Темные волосы, точеные черты лица, складная фигура — он, безусловно, был привлекательным. Внизу было выведено каллиграфическим почерком: «Т.Р. 1945 г».

Я улыбнулась, рассматривая колдографию. Мне никогда раньше не нравились смазливые мальчики, но лицо именно этого парня завораживало. В нем ощущалась сила, властность и необъяснимое обаяние.

Рядом раздались шаги. Я быстро захлопнула книгу и испуганно оглянулась. За дальним стеллажом мелькнул край мантии. Наверное, это кто-то из учеников, которые ищут дополнительную информацию для индивидуальных заданий. У меня вырвался тихий смешок: совсем нервы ни к черту. Крепко прижав к себе книгу, я направилась к мадам Пинс. Мне нужно подробней изучить столь занимательную литературу.

* * *

«Веточка вереска использовалась для защиты и приманивания удачи. Считалось, что амулет из этого растения отпугивает злых духов и защищает от проклятий ведьм. Но самое главное свойство этого удивительного растения заключается во власти над миром нематериальным. Недаром некроманты и сторонники темных сил использовали вереск для обрядов. В древних манускриптах описывалось несколько случаев, когда с помощью «вересковой клетки» можно было пленить душу умершего существа, будь то человек или животное.

Мед вереска обладает целительными свойствами. Им лечат не только тело, но и…»

Я со вздохом отложила книгу и протерла уставшие глаза. Посмотрела на наручные часы: без пятнадцати час. Пора спать, иначе опоздаю утром на чары. Потушив свет на кончике палочки, я откинулась на мягкую подушку. Мысли в голове походили на запутанный клубок разноцветных нитей. Обиженное лицо Лаванды, добрая улыбка Невилла, шелест вереска, незнакомец на колдографии — все смешалось и рождало новые сюрреалистические образы. А я слишком устала, чтобы думать и анализировать…

* * *

Я стою возле окна и неотрывно смотрю на высокого темноволосого парня. Он о чем-то спорит с девушкой, надменно взирающей на него. Жаль, что я вижу его спину, а не лицо. Мне кажется, что я знаю этого человека. Делаю несколько шагов вперед, намереваясь обойти эту странную парочку. Мне необходимо узнать, кто он.

— Хватит! У меня нет желания слушать эти глупости! — отрывисто бросает девушка и уходит.

Он, помянув Мерлина, быстрым шагом направляется в противоположную сторону. Я едва поспеваю за ним. Мне нужно во что бы то ни стало увидеть его лицо.

— Том! — отчаянно зову парня, понимая, что не успеваю.

Стоп! Откуда я могу знать его имя? И если я не знаю, то кто только что его позвал? Ведь это был мой голос. Ничего не понимаю.

Он оборачивается, и я вижу перед собой того самого парня с колдографии. Передо мной ученик Слизерина, судя по полосатому зеленому галстуку и эмблеме на мантии. Смерив меня раздраженным взглядом, Том говорит:

— Ты сейчас не вовремя.

— Разумеется, — натянуто улыбаюсь. — Зато для нее у тебя всегда есть свободное время.

Он усмехается и подходит ближе. При желании я могу прикоснуться к его лицу, но я сдерживаю порыв, понимая, что это неуместно. Я и так веду себя как ревнивая девчонка, которая боится, что ее бросит парень. Вот только Том никогда не был моим парнем.

— То, что мы пару раз переспали, не дает тебе права вешаться мне на шею. Запомни, пожалуйста, — его голос звучит вкрадчиво и почти доброжелательно.

Мне хочется ему врезать. Или хотя бы расцарапать его физиономию, только чтобы не видеть этого самоуверенного лица. Как можно быть такой бесчувственной сволочью?

Сглотнув, я произношу:

— Понимаю. Наверное, неприятно, что какая-то грязнокровка смеет тебе досаждать.

Надеюсь, что мой голос не дрожит. Отчаянно хочется плакать — навзрыд, как в детстве. И чтобы обязательно пришла мама и утешила. Она бы сказала, что все будет хорошо, все образуется. И я бы ей поверила. Отворачиваюсь, желая как можно дальше оказаться от этого жестокого человека, но Том не дает мне уйти.

— Подожди, давай поговорим, — он крепко держит меня за руку.

— Нет! Я все прекрасно поняла. Тебя тяготит мое общество, и ты… — сглатываю горький комок, вставший поперек горла. Мерлин, отчего же так больно?

— Шшш… Успокойся, ты просто неправильно меня поняла, — Том пытается что-то объяснить, как-то повлиять на меня. Но я не хочу его слушать! Меня уже тошнит от вороха недомолвок и лжи. Сама себе я кажусь грязной и испорченной. Вырываюсь из его рук и делаю несколько шагов назад.

— Это ты меня не п-понимаешь, — говорю, слегка заикаясь. — С меня хватит! Думаешь, я ничего не замечаю? Том, ты даже меня по имени за все время ни разу не назвал! Я слышала от тебя только свою фамилию или «ты», словно я не человек, а какой-то домовой эльф! Ты и вправду считаешь, что я буду с этим мириться?

Парень молчит и напряжённо глядит на меня. Я отвечаю ему тем же, стараясь сохранить те крупицы достоинства, которые у меня еще остались.

— Уильямс, — голос Тома звучит непривычно мягко.

— Элайза.

— Что?

— Меня зовут Элайза, — терпеливо объясняю ему. — Это мое имя, Том. Надеюсь, ты хоть напоследок его запомнишь.

Разворачиваюсь и ухожу, пытаясь оставаться невозмутимой и не сорваться на бег. Том окликает меня раз, второй, но я не останавливаюсь. Все мосты уже сгорели, пути назад нет.

* * *

Утром я проснулась в слезах. Это сон, всего лишь сон! Но отчего же так горько? Это ведь было не со мной, всего лишь игра воображения, помноженная на усталость. Всхлипнув, я вытерла бегущие по щекам слезы. Никогда не думала, что такая мелочь сможет выбить меня из колеи. Руки сами собой потянулись к книге, которую я вчера читала. Быстро пролистав несколько страниц, я нашла колдографию. Так и есть, это тот самый парень, который мне снился. Сейчас эта идеалистическая картина не вызывала во мне никаких эмоций, кроме глухого раздражения. Я внимательно осмотрела ее. Кроме загадочного «Т.Р.1945г» на ней больше ничего не было написано. Что ж, это не так уж и мало. Можно предположить, что колдография сделана неизвестным фотографом в тысяча девятьсот сорок пятом году, когда этот парень еще учился в Хогвартсе. И его зовут Том, а его бывшую девушку — Элайза Уильямс.

Мне стало любопытно, как сложилась их жизнь. В конце концов, нельзя все время сидеть за уроками. Маленькое расследование в свое удовольствие никому не повредит. Я довольно улыбнулась и решила, что обязательно сегодня наведаюсь в архив библиотеки.

* * *

День прошел на редкость бестолково. Я была рассеянна и невнимательна на уроках. Мысленно я раз за разом возвращалась к сегодняшнему сну, прокручивала его в голове и так и этак, пытаясь понять, что меня смущает. Все оказалось слишком просто. Раньше в своих снах я была либо сторонним наблюдателем, либо собой. В этот раз я стала Элайзой во всех смыслах. И пусть на довольно непродолжительное время, но это меня напугало. Я не хотела испытывать ее эмоции — в них не было ничего хорошего. Только боль, отчаянье и толика обиды.

Вечером я сидела в архиве и перебирала вырезки из газет за сороковые годы. В них ни разу не упоминались об Элайзе Уильямс. Не было и личного дела, которое обязано храниться здесь же, в картотеке. Складывалось такое впечатление, что этой девушки никогда не существовало, словно она была лишь иллюзией, плодом моего воображения.

Вздохнув, я отодвинула от себя бесполезные бумаги. Это бессмысленно, зачем я трачу свое время на такие глупости? «Они задели тебя», — сама же отвечаю на поставленный вопрос.

Задели. Растормошили. Вывели из оцепенения, в котором я пребывала вот уже четыре месяца. После Турнира трех волшебников, смерти Седрика Диггори и возвращения Вольдеморта я сама себя заточила в панцирь отчужденности. Это помогало не потерять рассудок в творящемся вокруг сумасшествии. Эмоции мешали думать, анализировать, просчитывать следующий шаг противников. Сейчас ими были Амбридж и Министерство магии. Вполне четкая и осязаемая цель. И пусть их главная мишень для нападок − Гарри, я не собираюсь покорно сносить «удары», которыми они щедро осыпают инакомыслящих волшебников.

— Гермиона!

Кто-то меня позвал и легонько тряхнул за плечо. Я обернулась и увидела Невилла.

— Привет, тебе что-то нужно? — спросила я, краем глаза замечая немного помятый вид сокурсника. Словно он куда-то опаздывал и ему пришлось долго бежать.

— Нет, что ты! Просто я заметил, что ты сидишь в одиночестве, и решил подойти, — начал оправдываться Невилл, а потом заметил:

— У тебя было расстроенное выражение лица.

— Правда? Видишь ли, Невилл, я искала кое-какую информацию об одном человеке, но ничего не нашла, — призналась я ему.

— И это тебя расстроило?

— Можно и так сказать, — согласно кивнула я.

— А давай я тебе помогу! Вдвоем мы гораздо быстрее просмотрим вырезки, — предложил Невилл.

— Давай, — сказала я без энтузиазма. По правде говоря, у меня уже в глазах рябило от мелких букв и кричащих заголовков, которые вещали об очередном важном событии в Волшебной Британии.

Мы работали слаженно, лишь изредка перебрасывались парой слов. Парень искренне хотел мне помочь и внимательно просматривал статьи.

— Вообще-то аконит можно выращивать дома на клумбе. Но только вместе с маргаритками или чертополохом. Это растение плохо переносит соседство более требовательных сородичей.

Лонгботтом с восторгом описывал милейшую ядовитую травку так, как будто она была вполне безобидной ромашкой. И ее можно — нужно! — в обязательном порядке выращивать у себя в саду и хвастаться всем соседям столь дивным приобретением. Своим нездоровым воодушевлением Невилл сильно напоминал мне Хагрида. Надеюсь, что однокурсник, в отличие от профессора, не будет разводить всякую опасную гадость для развлечения.

Из невеселых мыслей меня вырвал победный возглас: «Нашел!».

Я в два шага оказалась рядом с Лонгботтомом и заглянула ему через плечо. Он держал в руках пожелтевшую страницу с обзором любительского матча по квиддичу и колонкой некрологов. Я пробежала глазами по небольшим заметкам и увидела знакомое имя. Облизав внезапно пересохшие губы, я прочла:

Умерла Элайза Уильямс.

В маггловской больнице скончалась ученица Хогвартса. Причина смерти неизвестна.

Дата рождения: 05.05.1929г.

Дата смерти: 02.07.1945г.

Вот я тебя и нашла, Элайза. И что дальше?

Порой жизнь любит преподносить нам сюрпризы, приятные или нет — это не так важно. Она как капризный ребенок, обожающий странные и жестокие игры. И ей нет дела до того, что ради ее удовольствия страдают люди. Главное, чтобы было весело, чтобы шалость удалась.

Была ли смерть той девушки случайностью? Этот вопрос мучает меня уже несколько дней, изводит, не дает сосредоточиться ни на чем, кроме этой загадки. Таинственный тысяча девятьсот сорок пятый стал точкой возврата, как бумеранг, чья траектория полета напоминает треугольник.

* * *

Я машинально записывала лекцию профессора Спраут. Она рассказывала о ядовитых растениях, встречающихся в мире магглов.

— Пиерис относится к семейству Вересковых, распространенных в Азии и Северной Америке. Это очень ядовитое растение. В алхимии используют цветы и сок пиериса. Считается, что при специальной обработке его можно употреблять как мощный галлюциноген. Также пиерис японский известен как «ласковая смерть». Основной его особенностью является возможность просачиваться сквозь кожные покровы. Однако это не мешает людям выращивать его в своих садах как декоративное растение, — голос преподавательницы был тихим и убаюкивающим.

Я рассеянно посмотрела на кустарник, растущий в горшке коричневого цвета. Белые цветы удивительным образом сочетались с яркими красными побегами и темно-зелеными листьями. Как кровь на снегу. И красиво, и в то же время пошло. Я скосила глаза влево. Гарри и Рон о чем-то увлеченно спорили, Невилл с раскрытым ртом ловил каждое слово учительницы, впитывая знания как губка. Лаванда и Парвати занимались какой-то ерундой вместо того, чтобы писать конспект. Я вздохнула — в этом мире ничего не меняется.

* * *

Такое яркое обжигающее солнце. Я с удовольствием закрываю глаза, нежась в теплых лучах. Иногда я жалею о том, что родилась ведьмой. Прошло уже шесть лет, а я так и не стала своей в этом мире. Меня терпят, мирятся с тем, что я учусь вместе с ними, но не признают. Я надеялась, что хотя бы он не отвергнет меня, мечтала о кусочке счастья, разделенном на двоих. А Том поступил со мной так же, как и все: дал надежду, а потом бросил. С каждым годом я все сильнее разочаровываюсь в волшебстве. Зачем нужны чудеса, если они не могут принести покой истерзанной душе? В мире магглов я была бы своей и наверняка нашла бы свое место — пускай не сразу, со временем. А здесь я одинока. У меня даже нет настоящих друзей. В этом мы с ним похожи, только он не нуждается ни в ком, я же боюсь одиночества. До дрожи, до искусанных в кровь губ, до сорванного от отчаяния голоса.

— Так и знал, что найду тебя здесь, — голос молодого человека как всегда уверенный и чуточку прохладный.

Нехотя открываю глаза и смотрю на него. Он безупречен. Опрятная мантия, идеально выглаженная рубашка, начищенные туфли — весь его облик как будто кричит: «Посмотрите на меня! Перед вами настоящий идеал, на который нужно равняться!»

Я презрительно кривлю губы. Мерзкий, мстительный, эгоистичный мальчишка, выдающий себя за того, кем никогда не сможет стать. Полукровка, не имеющий понятия о чести.

— Ты меня не рада видеть, — не вопрос, утверждение.

— Уходи, мне не о чем с тобой говорить, — отвечаю я ему после паузы.

— Мне казалось, что я тебе небезразличен, — замечает он, невзначай проводя рукой по моим волосам.

— Мне тоже. Я ошиблась. В последнее время я часто ошибаюсь.

Я отодвигаюсь от Тома, перебрасывая через плечо светлые волосы. Он недовольно морщится, но молчит. Я обвожу взглядом стены замка в паре сотен метров от поляны. Справа виднеется кромка озера. Вода все еще холодная, хотя май уже подходит к концу. Спиной я опираюсь на тис. Через тонкую ткань блузы я чувствую шероховатую кору. Это успокаивает и придает уверенности.

Я поворачиваюсь к Тому и смотрю на него: холодно, отстраненно, как на какой-то красивый, но совершенно бесполезный предмет. Он это чувствует, и ему не нравится мое пренебрежение.

— Элайза, ты ведешь себя глупо.

Том нервничает. Он привык, что люди слушают его, верят каждому слову, восхищаются. С его точки зрения, я веду себя совершенно неправильно. Я улыбаюсь, почти искренне, и говорю:

— Все кончено, Том. Ты совершенно свободен. Я больше не потревожу тебя.

Кажется, я его обидела. Бедный, не привык еще к мысли, что его могут бросить. Сейчас мне его жаль. Я слишком поздно поняла всю абсурдность наших с ним отношений. Нельзя сохранить то, чего никогда не было. Поэтому я встаю на ноги, отряхиваю мантию и говорю:

— Прощай, Том, — так банально и в то же время правильно звучат мои слова.

* * *

В этот раз пробуждение не было таким болезненным. Я повернулась на бок и обхватила руками подушку. Сон казался слишком реальным. Запахи, цвета, ощущения — все было настоящим. Не могло не быть! Каждое мгновение, каждую эмоцию я разделяла вместе с Элайзой: от горечи и обиды до умиротворения и тихой грусти. Такой знакомый и дразнящий аромат исходил от Тома. Даже сейчас, закрыв глаза, я могла мысленно воспроизвести его лицо: каждою черту, плавный изгиб губ, волнующую улыбку. Любил ли он Уильямс? Не знаю. Мог ли ей навредить? Возможно. Такие, как Том, не принимают отказа. Слишком многое они привыкли получать, не прилагая никаких усилий.

* * *

Сегодня зельеварение стояло последним уроком. Профессор Снейп был в ударе. Тридцать снятых баллов и отработка для Гарри — неплохое завершение учебного дня. Друзья сердились и ругали зельевара, свято веря, что он делает все, чтобы насолить львиному факультету. Я же была уверена, что вся эта возня не приносит ему ни малейшего удовольствия. Профессор бы с удовольствием потратил время на опыты в лаборатории, чем на созерцание того, как Гарри чистит котлы.

После урока я пошла в библиотеку. Там меня ожидал Лонгботтом. Смешной добрый Невилл — он так искренне хотел помочь мне в поисках информации, совершенно не понимая, зачем мне нужно копаться в чужом прошлом. А и правда, зачем? Верно ли я поступаю, вороша воспоминания, давным-давно погребенные под пылью времени?

Мы как-то связаны с Элайзой. Обе магглорожденные, обе иногда чувствуем себя чужими в мире магии… Вот только у меня есть друзья, на которых можно положиться в трудный момент. Ее же будни были наполнены одиночеством. Поэтому нет ничего странного в том, что она порывалась покинуть магическое сообщество. Но не успела. Или успела? А что если Элайза ушла, сломав палочку и окончательно оборвав все ниточки, ведущие назад? Ее могли не отпустить. Когда же не удалось уговорить — решили проблему более радикальным методом. Убили? Что-то смущало меня в этой версии. Я знала наверняка лишь одно: смерть Уильямс не была случайной.

Библиотека встретила меня мягким светом магических ламп, шорохом страниц и поскрипыванием стульев. Несмотря на разгар учебного семестра, более половины столов пустовали. Это было мне только на руку. Не люблю праздное любопытство и бессмысленные вопросы.

Заметив меня, Невилл приветственно помахал рукой и кивком указал на пустующий рядом с собой стул. Я поздоровалась с ним и выжидающе посмотрела на юношу. Он наверняка что-то нашел: вон как хитро улыбается.

— Я кое-что разузнал, — оправдал мои надежды Лонгботтом. — В этой папке фамилии учеников, которые жили в Хогвартсе в то время. Я проверил списки с третьего по седьмой курсы, — он сделал паузу, еще сильнее разжигая мое любопытство. Не выдержав, я его поторопила:

— И?

— И я ее нашел. Элайза Уильямс училась на шестом курсе факультета Гриффиндор. Даты рождения и смерти совпадают с теми, которые мы обнаружили в некрологе, — довольно закончил он.

— Значит, она настоящая, — задумчиво пробормотала я.

— Еще как! Все, что ты говорила, — правда. Смотри, — он раскрыл папку и протянул мне пергамент, исписанный аккуратным каллиграфическим почерком. — Здесь ее краткая характеристика. Она была магглорожденной. Близких друзей не имела. А еще она после шестого курса ушла из школы. Вот почему мы не нашли ее данных в картотеке!

Я резко повернулась к нему. Неужели это правда? Да, все верно. В документе об этом ясно говорится. И все-таки что-то здесь не так. Она ушла добровольно, но не стала уничтожать волшебную палочку. Зачем человеку, который не собирается пользоваться магией, палочка?

Я задала этот вопрос Невиллу.

Он, подперев рукой голову, задумчиво уставился на бумаги. Эта задачка оказалась еще более увлекательной, чем на первый взгляд. И если сначала Невилл помогал мне из вежливости, то теперь его охватил азарт. Не зря Лонгботтома распределили на Гриффиндор. В некоторых вопросах он упрямей Рона и отчаянней Гарри.

— Может, она не хотела уходить? Может, ее заставили? — предположил парень.

— А палочку она надеялась использовать для самозащиты, — подхватила я его идею.

В этом есть смысл. Многое становится на свои места. Только кто мог заставить ее добровольно отречься от себя? Парень, которого она бросила? Или кто-то другой, более опасный?

Мерлин, сейчас у меня гораздо больше вопросов, чем ответов!

Есть еще одна деталь, которую не стоит упускать из виду. Элайза могла захотеть уйти сама, без чьего-либо влияния. Если мои сны, предположим, рассказывают о прошлом Уильямс, то это в корне меняет дело. Ведь у меня есть возможность непосредственно наблюдать за событиями того времени.

Я тяжело вздохнула и сказала:

— Рано делать выводы, Невилл. Мы слишком мало знаем; надо продолжать искать информацию. Ты мне поможешь? — дождавшись утвердительного кивка, я спросила: — А что насчет Тома?

Лицо Невилла помрачнело. Он вытащил еще один лист со своими заметками и протянул мне.

— Я нашел четырех Томов Р., учившихся в Хогвартсе вместе с Элайзой. Довольно распространенное имя, знаешь ли, но только двое из них учились на Слизерине. Шестикурсник Томас Райдер и Том Риддл, ученик седьмого курса. С кем-то из этих парней она могла встречаться в то время, судя по твоему рассказу, — Невилл выглядел сейчас необычайно довольным, словно выиграл кубок по квиддичу.

У меня в голове раздался щелчок. Так бывает в старых настенных часах. Сначала они останавливаются, показывая стрелками на одно и то же время. Затем их чинят, шестеренки нехотя возобновляют работу, и цикл повторяется опять вплоть до следующей поломки. Риддл — это загадка, опасная для жизни. Ведь если вспомнить рассказ Гарри о Тайной комнате, то можно сделать определённые выводы. Неужели милая Элайза встречалась с юным Вольдемортом? Это очень-очень плохо.

— Гермиона! — у меня перед глазами появилась ладонь с криво подстриженными ногтями. Невилл, отчаявшись достучаться до меня, решил привлечь мое внимание старым эффективным способом.

— Извини, я задумалась. Ты что-то спрашивал?

— Да. Как ты думаешь, с кем из них она встречалась? — терпеливо повторил однокурсник.

— С Риддлом, — не раздумывая ответила я.

— А чем Райдер плох? — недоумевающе спросил он.

Ох, Невилл, как хорошо, что ты так мало знаешь! Немного помолчав, я произнесла:

— Риддл очень плохой человек, — я запнулась на последнем слове. — Он убийца и Пожиратель смерти.

Это ведь не ложь: я просто не говорю всей правды. Незачем ему знать подробности.

— Ты уверена? — он с сомнением посмотрел на меня.

Я кивнула, чувствуя, как маленькие иголочки покалывают в висках — верный признак подступающей мигрени.

— Давай продолжим поиски завтра? — предложила я. — Профессор МакГонагалл обещала выдать разрешение на изучение личных дел учеников. Ты же знаешь, они находятся в закрытом доступе и не каждый преподаватель имеет право ознакомиться с ними.

— Ага! Гермиона, — он робко взглянул на меня, — с тобой все в порядке? Ты очень бледная.

— Да, все просто замечательно, — натянуто улыбнулась я.

Скомканно попрощавшись, я направилась в гриффиндорскую башню. Нужно тщательно все обдумать. А еще лучше — поговорить с Гарри. Я должна наверняка знать, что Риддл и Вольдеморт — один и тот же человек. Даже у меня память не идеальна, и я могла что-то напутать, верно?

* * *

К сожалению, мои надежды не оправдались. Гарри подтвердил информацию и долго еще выспрашивал, почему я интересуюсь этой темой. Я с самым серьезным выражением лица начала рассказывать ему о дополнительной работе по истории магии. Дескать, то, что было десять лет назад, так же важно знать в подробностях, как и четвертую революцию гоблинов. Гарри сразу как-то поскучнел и перестал вникать в смысл каждого моего слова. Я, воспользовавшись паузой, пожелала ему спокойной ночи и поднялась наверх, в свою комнату.

Задернув полог кровати, я прошептала: «Люмос!». На кончике палочки загорелся яркий огонек. Достав из сумки колдографию, я еще раз внимательно изучила ее. Тщетно. Никаких дополнительных надписей, пометок или рисунков. Раздраженно посмотрев на парня, запечатленного на ней, я пожаловалась ему:

— Вот ты сидишь и беззаботно читаешь книгу. А мне что прикажешь делать? Кто мне расскажет, что на самом деле случилось с Элайзой?

Том снисходительно посмотрел на меня и вновь уткнулся взглядом в книжку. Я внимательней присмотрелась к ней. А корешок-то мне знаком! Вновь взяв в руки сумку, я вынула из нее «Клевер и вереск». Так и есть! Книги на фотографии и у меня в руках одинаковы. Может, в ней и таится разгадка смерти Элайзы?

— Спасибо, — пробормотала я.

Парень улыбнулся и чуть кивнул в знак одобрения. Я от неожиданности выпустила колдографию из пальцев. Зажмурив глаза, я попыталась понять, почему воображение подсовывало мне такие странные образы. Вдох-выдох. Это ненастоящее, всего лишь обман зрения. Открыв глаза, я вновь внимательно посмотрела на колдографию — Том по-прежнему читал книгу.

«В зависимости от количества листьев меняются и свойства клевера. Так, трилистник чаще всего использовали друиды в своих обрядах. Он укреплял дух и увеличивал силу. Четырехлистный клевер является символом удачи. Ведьмы на шабашах поджигали высушенные стебли растения, чтобы обрести внутренний покой и уверенность, так как сила волшебника во все времена зависела от эмоций. Наибольшей ценностью обладал пятилистный клевер. Он защищал от злых помыслов и темной магии, издревле являясь символом жизни.

В темных искусствах мы можем наблюдать прямо противоположный эффект. С помощью зелий, настоенных на меде клевера, можно было подарить относительно легкую и мгновенную смерть. Также это растение часто использовали для разделения тела и души. В сочетании с «вересковой клеткой» оно создавало костяк для ритуала «Ловчей»…

Чем больше я читала эту книгу, тем меньше мне хотелось продолжать расследование. Ясно же, что Риддл не просто так заинтересовался ею. В ней рассказывалось не только о способах поимки души, но и о более тонких материях. Затрагивались основы жизни и смерти, а также способы извлечь из их взаимодействия пользу. Какую? Бессмертие. Конечно же, там не было рецепта изготовления философского камня или заклинания, дающего вечную жизнь. Но были почти незаметные детали и на первый взгляд бессмысленные советы. Тот, кто умел читать между строк, с легкостью мог отыскать ключ к разгадке. Том умел, в этом я не сомневалась.

А еще я постоянно чувствовала тревогу. Как звон колокольчика, который предупреждает о грядущих неприятностях. Возможно, это было связано со снами о прошлом. Иногда они не тревожили меня несколько дней. Но вместо облегчения я чувствовала иррациональный страх. А вдруг они прекратятся? Вдруг я больше не увижу Тома и Элайзу?

Если быть до конца честной, то я завидовала Уильямс. По-настоящему, той непонятной и совершенно неуместной завистью, что бывает губительной в первую очередь для субъекта страсти. Но так как Элайза давным-давно мертва, мне не оставалось ничего другого, кроме как заниматься самоистязанием.

Я хотела оказаться на ее месте. Не во сне, а по-настоящему, хотя бы ненадолго. Хотела почувствовать весь тот каскад эмоций. Стать чей-то болезненной страстью, запретной и оттого более желанной. Во мне проснулась собственница, которая, однажды заполучив яркую игрушку, ни за что бы не выпустила ее из своих цепких коготков.

Может, всему виной то, что я не испытывала ничего подобного в своей настоящей жизни? Не любила, не страдала от неразделенного чувства, не была настолько уверена в себе, чтобы отказаться от дорого человека. Мальчишки ко мне всегда относились как к другу. Верному, умному, на которого всегда можно положиться. Да вот только этого мне было мало. Всегда хотелось чего-то большего. Не сопливой романтики, описываемой в книгах, которыми зачитывалась Лаванда. А страсти, пусть и кратковременной, но чтобы вспоминать о ней можно было всю жизнь. Вот такое противоречивое и безрассудное желание.

Но так ли оно безрассудно? Однажды мне приснился сон, который по-новому заставил взглянуть на…

* * *

… простые вещи. Я потянулась, щурясь от ярких солнечных лучей, проникающих сквозь неплотно прикрытые занавески. Рядом размеренно дышал Том, одной рукой обнимая меня за талию. Все тело охватила нега, и я едва не урчала от удовольствия, как сытая кошка. Обрывочные воспоминания о сегодняшней ночи дразняще коснулись сознания. Я почувствовала, как горят от смущения щеки, и искренне порадовалась, что на этот уикенд я осталась дома одна. Родители предлагали отправиться вместе с ними к морю, но я отказалась. Перспектива провести пару дней наедине с Томом оказалась более заманчивой, нежели одиночество, пусть и скрашенное прогулками вдоль берега. Ах, как я любила море! Тихий рокот волн, прохладная вода, ластящаяся к коже, проказник-ветер, играющий с волосами, — все это создавало ни с чем не сравнимое ощущение счастья, соленого и всепоглощающего. Но и с Риддлом я чувствовала себя счастливой. И пусть я частенько разочаровывалась, а на губах заветное «мы» до сих пор отдавало горечью, я ни о чем не жалела. Возможно, тот случай послужил сигналом к тому, чтобы остановиться и не гнаться за призрачными возможностями. Ведь когда жизнь висит на волоске, ты начинаешь ценить мелочи, на которые раньше бы и не обратила внимания. Этой весной я едва не погибла. Был ли это несчастный случай или тщательно спланированное покушение, я не знала. Да и, по правде говоря, знать не хотела. Но то отвратительное ощущение беспомощности и страха, прочными сетями сковавшее все мое тело, я хорошо запомнила. Это оказалось жестоким и болезненным уроком. После него я окончательно разочаровалась в силе магии, и решение навсегда уйти из того мира, в котором я так и не стала своей, далось легко. Меня не понимали, пытались отговорить, взывали к здравому смыслу. Я лишь посмеивалась над их усилиями. Жалеют те, кому есть, что терять. Я же не была связана никакими обязательствами, не было и привязанностей, кроме отчаянной тяги к Риддлу. Но и он навсегда покидал школу, став лучшим на курсе. Единственное, что я себе позволила сохранить — это волшебная палочка. Мне физически тяжело было расстаться с единственным другом, во всем помогавшем мне на протяжении шести лет. Поэтому я решила сохранить ее, взамен дав себе слово, что никогда более не воспользуюсь магией. Она принесла в мою жизнь много горя и непонимания со стороны окружающих. Сейчас же, чувствуя себя полноценным магглом, я могла вздохнуть спокойно. Даже будущее больше не казалось мне таким безрадостным. Впереди была вся жизнь, и я проживу ее достойно!

За моей спиной заворочался Том, тяжело вздыхая. «Просыпается», — с улыбкой подумала я и села на кровати, любуясь расслабленным прекрасным лицом, мерно вздымающейся грудью и светлой, не тронутой загаром кожей, сонными глазами — такими открытыми и глубокими, как море зимой.

Том был моим морем: соленым, властным и жестоким.

— Я уснул? — спросил он хриплым ото сна голосом.

— Ненадолго, — протянув руку, я отвела спутанные темные пряди с лица. — Будешь завтракать?

Он сел, прикрыл глаза, словно обдумывая мое предложение, а потом неожиданно обхватил руками, крепко-крепко прижал к себе и сказал:

— Конечно. Все что пожелаете, госпожа, — это было произнесено вкрадчиво, с хрипотцой в голосе и немного двусмысленно. Самую малость, но этого хватило, чтобы смутить меня. Я недоверчиво хмыкнула, пряча лицо у него на груди, и подумала, что за такие мгновения можно и…

* * *

… умереть. Я задыхалась от нахлынувших эмоций. Контраст был слишком ярким, ослепляющим: Элайза в объятиях Риддла, смущенная и счастливая, и я, одинокая и одурманенная чужими воспоминаниями. Или обрывками прошлого? Да какая разница! Чем бы это ни было — оно во сто крат реальней всей моей теперешней жизни. Я судорожно вздохнула и крепче прижала к себе подушку. Нужно что-то менять в себе, если я не хочу, чтобы мерзкое, ледяное одиночество стало моим вечным спутником. Но сначала я должна довести расследование до конца.

* * *

Несмотря на все мои уловки, профессор МакГонагалл долго не хотела выдавать нам пропуск в закрытый архив. Наверное, она чувствовала, что я чего-то недоговариваю, поэтому раз за разом пыталась выяснить причину внезапно вспыхнувшего интереса. А я не могла рассказать ей правду. Сама мысль поведать кому-то о Томе и Элайзе казалась неправильной, кощунственной.

Я выжидала, занимала себя учебой, обязанностями старосты и всевозможной дополнительной работой. Спешка могла навредить, а вот терпение никогда не бывало лишним. В декабре нам с Невиллом дали долгожданный доступ к закрытой информации. К тому времени я уже многое узнала о последнем годе жизни Элайзы из снов. О том, как она познакомилась с Томом, как была очарована обаятельной улыбкой и силой, исходящей от него. Как влюблялась, пыталась привлечь его внимание, как наслаждалась по ночам сладким запахом корицы, исходящим от его кожи. Вместе с ней я ссорилась и мирилась с Риддлом. Сносила едкие насмешки слизеринцев и прочих чистокровных снобов, корпела над изучением столь любимой Уильямс ЗОТС, проживала короткую, но насыщенную жизнь вместе с девушкой, которая втайне ненавидела магию. Я же боготворила каждое маленькое чудо, сотворенное с помощью палочки. Мы были такими разными! Но наша тяга к Риддлу оставалась болезненно-навязчивой, переходящей в тихое помешательство. И хотя увлечение Элайзы начиналось со страсти, а мое — с научного интереса, я смутно догадывалась, что ничем хорошим этот эксперимент не закончится. Нельзя ставить опыты над чувствами живых существ. Судьба не терпит обманщиков и лицемеров. И те, кто слишком сильно заигрывались в любовь, сами невольно влюблялись в своих жертв. У меня возникал закономерный вопрос: кто я? Жертва или игрок? И что меня ждет в конце, когда я выберусь из омута чужой памяти?

* * *

Заниматься поисками вместе с Невиллом оказалось неожиданно приятным и ни к чему не обязывающим занятием. Да, он частенько был неуклюж и медлителен, но все это с лихвой компенсировалось заразительным энтузиазмом и потрясающей самоотдачей. Все мальчишки по своей сути дети. И в зависимости от того, насколько сильно ты сумеешь пленить фантазию ребенка, настолько быстро получишь желаемый результат.

Невилл был ребенком вдвойне. Не знаю, что послужило причиной: тяжелое детство, слабый магический потенциал или отсутствие популярности в школе. А может, все вместе и стало своеобразной стартовой площадкой для формирования столь противоречивой личности. Я же опять занималась своим любимым делом — анализировала причины и следствия. Сначала Лонгботтом нехотя отвечал на вопросы, касающиеся его жизни, будь то любимый цвет или булочки, которые нравились его маме. Он предпочитал либо отмалчиваться, либо неловко менять тему разговора. Я же с завидным упорством возвращалась к вопросам, и, пусть не сразу, однокурсник уступал напору и давал ответы. А позже Невилл и сам начал рассказывать о себе.

Оказалось, что его родители потеряли рассудок во время нападения Пожирателей смерти. Что его воспитывала бабушка, которую он безгранично любил и уважал, но немножко побаивался. Ему нравились квиддич и гербология, но зельеварение вызывало скуку, так же, как и трансфигурация.

И даже сейчас, перебирая кипы личных дел в жестких обложках, он продолжал говорить. Настолько тихо, что порой трудно было разобрать слова. Но я старалась, так как понимала, что Невиллу в первую очередь нужно было выговориться.

— Я думаю, что Амбридж заботится о своих интересах, а не о министерских. И уж тем более не об интересах учеников. Взять хотя бы ее отработки. Это же самая настоящая пытка! Рана, оставленная тем треклятым пером на руке Дина, до сих пор кровоточит, никакие мази не помогают! — в его голосе звучало праведное негодование. И даже то, что Лонгботтом в конце своей речи расчихался от пыли, не испортило светлый образ борца за справедливость. Из таких парней, как он, в будущем получаются хорошие, надежные люди и любящие мужья. Я улыбнулась своим мыслям — они сейчас были простыми, как незатейливый рисунок на стекле зимой.

— Отчего же? В последнее время Министерство магии проводит довольно жесткие реформы в сфере образования, — заметила я, краем глаза наблюдая за Невиллом.

Он нахмурился, обдумывая мои слова. Потом повернулся ко мне и заявил:

— Министерство здесь ни при чем. У Амбридж свои счеты со школой. Я уверен: она хочет навсегда закрыть Хогвартс.

У меня невольно вырвался смешок. Закрыв папку с личным делом, я неспеша положила ее на стол. Обернувшись, я смерила Невилла испытующим взглядом и сказала:

— Это очень серьезное обвинение. Нужны доказательства, а не домыслы и личная неприязнь.

Лонгботтом сначала смутился, а потом, упрямо вздернув подбородок, протянул мне папку. На тусклой обложке ярко выделялись буквы «Долорес Амбридж».

— Она училась на Слизерине. Я мельком просмотрел личное дело — интересно же! — и нашел несколько занятных историй.

— Скорее, черных пятен на безупречной репутации инспектора, — пробормотала я. Надо же! Оказывается, и старой жабе есть что скрывать.

— Невилл, мы изучим дело позже, а сейчас надо продолжить поиски, — я нехотя отложила бумаги. Как ни заманчиво было окунуться в маленькие грязные тайны этой женщины, я обязана найти то, ради чего я сюда пришла. Второго шанса наведаться в ближайшее время в архив может и не быть.

— А как же Амбридж? — в его голосе сквозило разочарование и обида. Она горечью отдавала на языке, заставляя чувствовать себя неуютно.

Я поерзала на стуле, постукивая пальцами по краю стола. Сейчас меня мало волновала профессор и все, что было с ней связано. Но и огорчать друга я не хотела, поэтому предложила ему компромисс — скопировать с помощью магии информацию и вечером изучить ее. Так как ничего нельзя было выносить из архива, решение было более чем удачным. Лицо Невилла сразу просветлело, стоило мне рассказать о своей задумке, и он с удвоенным энтузиазмом принялся за работу.

Вскоре нам улыбнулась удача, и мы нашли дело Уильямс. Я открывала его медленно, словно долгожданный подарок, врученный мне на день рождения. Было страшно, и в то же время не терпелось поскорее узнать, что там внутри.

Лонгботтом, облокотившись на спинку моего стула, присвистнул, глядя на бумаги. Я же чувствовала себя так, словно меня по голове ударили пыльным мешком. Каждое личное дело ученика начиналось с краткой общей информации и колдографии. Так было и в деле Уильямс. Вот только прекрасные светлые волосы обрамляли лицо, как две капли воды похожее на мое.

— Гермиона, это твоя дальняя родственница? — спросил Невилл. Я беспомощно посмотрела сначала на него, потом на колдографию Элайзы и сдавленно ответила:

— Не знаю.

И это была правда, потому что я ни в чем больше не была уверена.

Говорят, паук коварный и плетет паутину интриг. Так ли это? Может, он мастер, создающий из пыли тончайший флер? Обманчиво хрупкий и невероятно опасный, он заманивает в свои сети маленьких птичек. О, паук не виноват, что они так доверчивы и наивны, ведь ни разу за всю свою короткую паучью жизнь он не обманывал и не давал ложных надежд. Птички сами счастливы были обмануться, залюбовавшись изящной красотой нитей. А паук лишь делал то, что умел: сплетал нити в кружево и терпеливо ждал, пока жертва сама не окажется в ловушке.

Чем я отличаюсь от тех наивных пташек? Да ничем. Стоило поманить загадкой, надавить на жалость, и я тут же с головой окунулась в расследование, не заботясь о последствиях. А они решили о себе напомнить самым неожиданным способом. И теперь я чувствовала себя обманутой, как бы парадоксально это не звучало.

Личное дело Элайзы я изучила от корки до корки. Мне очень не понравилось то, что я узнала. Слишком много совпадений. Взять хотя бы то, что ее родители тоже были врачами. Да еще и эта колдография, на которой она так беззаботно улыбалась…

В какой-то момент я поняла, что мне страшно. Словно Элайза была моим двойником и на собственном примере готова была показать, какой может быть моя жизнь. Или же я была ее отображением, тенью, обязанной повторить все действия хозяйки. Но я — не она! Я никогда бы не отказалась от магии и не стала бы убегать от проблем. Я не могла позволить себе быть слабой, потому что на мою помощь, будь то написание эссе по трансфигурации или участие в приключениях вместе с мальчишками, всегда кто-то рассчитывал.

Еще я никак не могла понять, какую роль сыграл во всем этом Риддл. Факт, что Уильямс с ним спала, не было гарантией того, что парень не убивал ее. Может, она чем-то его разозлила или решила окончательно бросить. В моих снах никогда не показывали того покушения на шестом курсе и их так называемого примирения. Зато в них всегда был Том. Всегда разный и неуловимо похожий. Он проявлял заботу, сердился и демонстративно не замечал окружающих, частенько врал и держал в ежовых рукавицах всю свою компанию. Ради интереса я несколько дней искала сведенья о ребятах из его ближайшего окружения. Выяснилось, что все они стали Пожирателями смерти. Я убеждала себя, что занимаюсь этим не только ради удовлетворения собственного любопытства, а еще и собираю сведенья о врагах Гарри. Ложь, конечно, но ее хватало, чтобы заткнуть тихий голосок здравого смысла, нашептывающий, что пора остановится. Но я не хотела. Мне важно было довести дело до конца.

Я стала плохо спать. Мое усталое, бледное лицо с темными кругами под глазами начало все чаще привлекать ненужное внимание. Приходилось врать, что опять до ночи засиделась над учебниками, готовясь к экзаменам. Мне верили. Я же стала варить зелье «Сна без сновидений». Это было идеальным средством избавления от снов, где я жила жизнью Элайзы. Передышка была необходима как глоток отрезвляющей ледяной воды. Позже я обязательно вернусь к Тому и Элайзе, к той далекой, канувшей в лету реальности. А сейчас, если не хочу потерять себя, мне стоит отвлечься и больше времени проводить с друзьями. Решение их банальных и таких трогательных проблем станет лучшим лекарством для меня.

* * *

— Невилл, такого я от тебя не ожидал! — с восхищение протянул Рон.

План мелкой мести ненавистной Амбридж пришёлся ему по душе. Невилл же покраснел и что-то невнятно пробормотал. Удивительно, но если говорить с ним с глазу на глаз, то Лонгботтом гораздо уверенней в себе. Как подсолнух, который надо все время согревать, чтобы цветок раскрылся перед тобой.

— А я считаю, что это мелочно, — сказала я. — Подумай сам, Рон: приворотное зелье легко можно обнаружить в еде и напитках. В первую очередь по специфическому запаху, как бы хорошо ты не маскировал аромат.

— Гермиона, а если мы напоим им не волшебника? — поинтересовался Гарри, на минутку оторвав взгляд от личного дела Амбридж.

— А кого? Маггла? Или Филча? То-то будет весело, если завхоз будит бегать на задних лапках за инспектором.

Я пыталась донести до ребят то, что затея с самого начала была обречена на провал. Хотя идея с применением зелья мне и понравилась. Вот только надо было найти нечто оригинальное, запоминающееся. Чтобы не просто доставить неприятности, но и проучить вредную волшебницу. Она не побрезговала использовать грязные методы в достижении желаемого результата, так почему же мы должны были проявлять к ней снисхождение?

— Я считаю, что приворот — это замечательная идея! С удовольствием посмотрю, как Амбридж будет отбиваться от ухажеров, — Рон мечтательно прикрыл глаза, а потом заметил: — Думаю, что Крэбб, Гойл и Малфой составят ей замечательную пару!

— Все вместе? — Невилл смешно вытаращил глаза, а потом расхохотался, легко и беззаботно. Я улыбнулась, глядя на друзей. Какие же они еще дети!

— Думаю, если напоить Амбридж галлюциногеном, ее безупречная репутация будет погублена.

— Хочешь свести ее с ума? — уточнил Гарри.

Я заметила недобрую улыбку, искривившую кончики его губ. Рон тоже заинтересовался идеей и подался вперед, чтобы не пропустить ни одного моего слова. Хмыкнув, я изложила им план действий.

* * *

Труднее всего было правильно сварить зелье из цветов пиериса. При его приготовлении нельзя ошибиться в дозировке, иначе легкий «веселящий» напиток превратится в сильнейший яд. Так как травить Амбридж не входило в наши планы, я должна была быть максимально внимательной при добавлении опасного ингредиента. Дождавшись, когда жидкость примет нужный цвет, я решила сначала испробовать его на пауке. Маленький и совершенно беспомощный, он вызывал у меня симпатию. Правда, когда я вылила на него немного зелья, паучок уже не казался мне таким милым. Смешно подпрыгивая, он носился по всему классу. Его движения были резкими и рваными, словно он от кого-то убегал. Пол, парты, стеллаж с покосившимися полками, люстра — ничто не ускользнуло от внимания моего приятеля. А потом, зависнув на тонкой ниточке под потолком, паук сорвался вниз и с характерным «шмяк» упал на парту. Лениво пошевелил лапками и вновь пустился в безумную пляску по всей комнате. Я улыбнулась, наблюдая за его метаниями, и тщательно закупорила бутылочку. Теперь осталось отдать ее Гарри — свою часть работы я выполнила на «отлично»!

Позже, сидя в большом зале, я ковыряла вилкой в тарелке и время от времени поглядывала на двери. Что же их так надолго задержало? Неужели Добби отказался помочь? Не может быть, этот домовой эльф боготворил Гарри! Но все мои сомнения исчезли, стоило друзьям войти в зал. Они с самыми серьезными выражениями лиц прошли к столу и сели рядом, чинно сложив руки на коленях. Вот только подрагивающие губы и лукаво блестящие глаза выдавали их с головой.

— Получилось? — нетерпеливо спросила я Рона. Он широко ухмыльнулся и утвердительно кивнул. Гарри же дернул меня за рукав и прошептал:

— Посмотри на стол преподавателей.

Я послушно скосила глаза и увидела, как профессор Амбридж налила в чашку чай, добавила несколько ложечек сахара и сделала небольшой глоток. Я поморщилась, представив, насколько сладким должен был быть напиток. Зубы не то что заболят — выпадут!

Прошло минут пять, но так ничего и не случилось. Инспектор как ни в чем не бывало болтала с профессором Вектор. Гарри склонился ко мне и спросил:

— Гермиона, а ты точно правильно сварила зелье?

— Точно, — хмуро ответила я и уточнила: — А сколько капель вы добавили в чай?

Гарри как-то сразу сник и начал вертеть в руках вилку, избегая встречаться со мной взглядом. Рон, наоборот, приободрился и удивленно переспросил:

— Капель? Мы Добби весь пузырек отдали.

Недоверчиво посмотрев на него, я перевела взгляд на Гарри. Поняв, что друзья не шутят, я сдавленно захихикала.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Рон. — Это значит, что зелье не подействует?

— Еще как подействует! — обнадежила я друга, стараясь взять себя в руки.

— А почему тогда…

Но договорить ему не дали. Со стороны преподавательского стола послышался пронзительный визг. Взору всех собравшихся в большом зале предстала незабываемая картина: Долорес Амбридж стояла на стуле и воинственно размахивала палочкой, выкрикивая ругательства вперемешку с заклинаниями. Розовая мантия задралась, открывая вид на толстые ноги, обтянутые кружевными панталонами. Со всех сторон слышались смешки вместе с едкими комментариями. Не сдержавшись, я широко ухмыльнулась, продолжая наслаждаться бесплатным представлением.

— Ненавижу детей! Ненавижу! — визжала женщина. — Ступефай!

Она целилась кончиком палочки в гобелены, факелы, тарелки с блюдами, но ни разу не попала по ученикам. Я задумалась: как же сильно надо что-то ненавидеть, чтобы на подсознательном уровне это вылилось в такую жуткую истерику?

Тем временем профессора Амбридж пытались аккуратно спустить на пол. Преподаватели суетились, уговаривая волшебницу отдать им палочку. Но она не слушала, а продолжала выкрикивать:

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

И весь этот цирк длился бы очень долго, если бы не профессор Снейп. Зельевару надоело слушать крики и он, взмахнув палочкой в сторону Амбридж, что-то пробормотал. Женщина на мгновение замерла, а потом как подкошенная рухнула в объятия топтавшегося рядом Хагрида.

— Уф, слава Мерлину! — сказал профессор Флитвик, белым платком вытирая капельки пота со лба. — Отнесите ее к мадам Помфри. Надо выяснить, что произошло с нашим уважаемым инспектором.

— Ну вот, все веселье испортили, — разочарованно произнес Рон. И впервые в жизни я была с ним полностью согласна.

* * *

На самом деле не произошло ничего страшного. Вся прелесть зелья на основе пиериса в том, что оно совершенно безвредно для организма. А эффект из-за увеличения дозы оказался очень интересным. Как выяснилось, зелье не просто сильный галлюциноген, обостряющий чувство страха. Это еще и связующее звено между реальностью и сферой иллюзий. Кого именно увидела Амбридж под воздействием зелья? Нас, своих ненавистных учеников? А может — тех ребят, которые когда-то давно опоили ее приворотным зельем. Тех, что смеялся над ней и с издевкой предлагал помощь в поимке лягушки. Вдруг Долорес ее поцелует и та превратится в прекрасного принца? А если нет — не беда. Девочка и так не краше земноводного, никто и не заметит разницы.

Подростки неоправданно жестоки к тем, кто выделяется из серой массы. В лучшую или худшую сторону — не важно. Главное — причинить боль и посмотреть на чужое отчаяние. Так просто, так сложно. Я зажмурилась, прогоняя отголоски сочувствия к этой неприятной и никем не любимой женщине. Не время жалеть врагов, каким бы ни было их прошлое. Сегодня инспекторша получила по заслугам за все, что она сделала с нами. И с этими мыслями я закрыла глаза, проваливаясь в липкий омут сновидений.

* * *

Я чувствовала себя странно: словно находилась в воде и тонула. Комната и очертания предметов расплывались перед глазами. То тут, то там вспыхивали разноцветные огни, окрашивая мир в невыносимо яркие цвета. Ужасная какофония звуков нещадно била по барабанным перепонкам. Смех, такой счастливый и мелодичный, переплетался с надрывными рыданиями и пронзительным криком. А где-то далеко кто-то пел тихим чарующим голосом, но его все время заглушал отвратительный шум и взрывы, как будто наш городок опять бомбили.

Я зажмурилась и закрыла уши руками, но стало только хуже. Удушье все нарастало, и, не удержавшись на ногах, я упала на пол. Волна накатывала за волной, не давая возможности сделать вдох. Если и удавалось протолкнуть в легкие хоть немного воздуха, то это не приносило облегчения. Потому что он был испорчен, отравлен. Тонкий, на грани восприятия аромат дурманил и лишал воли. Меня стала окутывать невыносимая слабость. Я попыталась подняться на ноги. Голова кружилась от вспыхивающих огней, взрывы слышались все ближе. С трудом сев, я уцепилась руками за ножку стула. Она была непривычно гладкой и гибкой. Взглянув внимательней, я поняла, что сжимаю руками огромную змею. Рептилия лениво ползла вверх и время от времени поворачивала ко мне свою плоскую треугольную голову. Я отпрянула от стула и с остервенением начала тереть глаза. Этого не могло происходить на самом деле. Не могло!

— Элайза!

— Том? — робко спросила я, окидывая его мутным взглядом.

Он выглядел бледным, взъерошенным, испуганным. И чужим. Ему было не место в этой комнате. Вокруг продолжали вспыхивать разноцветные огни, окружающее пространство то сжималось, то раздавалось вширь. Предметы же продолжали менять форму и оживать. И в сравнении со всем этим великолепием Том был тусклым и неинтересным. Я расхохоталась, пытаясь оттолкнуть его руки. Я не хотела, чтобы он прикасался ко мне. Не хотела!

— Тебе надо помочь, слышишь? — воскликнул он, продолжая меня тормошить. Надо же, какой настойчивый! Мне не нужно помогать, все и так хорошо. Просто замечательно.

— Уходи! Оставь меня в покое!

Мой крик не возымел никакого эффекта. Он лишь сильнее прижал меня к себе и попытался поднять на ноги. Я не хотела уходить, брыкалась и кричала, чтобы Том не трогал меня. А потом как-то враз обмякла в его руках и заплакала.

— Что случилось, Элайза? Ты ранена? — слова Риддла доходили до моего сознания с трудом.

Я отрицательно покачала головой и прошептала:

— Они мертвы.

— Кто?

— Цветы. Смотри! — я указала на пол, где лежали белые лепестки вперемешку с ярко— красными побегами. — Мне так жаль их.

Риддл несколько секунд рассматривал растение, а потом, выругавшись, куда-то повел меня. Я не сопротивлялась — только плакала и продолжала шептать, что мне очень жаль.

Наверное, я потеряла сознание, потому что пришла в себя не в эфемерной комнате с оживающими предметами, а в больничной палате. Все вокруг было отвратительно стерильным. В воздухе витал специфический запах медикаментов и хлорки. У меня возникло желание оказаться где угодно, лишь бы не в этом унылом месте.

Я стаяла лицом к дверям, за моей спиной что-то находилось. Что-то, от чего все внутри холодело и кожа покрывалась мурашками. Я не хотела оглядываться. Мне было страшно. Люди часто говорят: чтобы избавиться от страха, надо посмотреть ему в глаза. Потому что, когда знаешь врага в лицо, найдешь способ победить его. Но я не могла оглянуться, даже просто пошевелить рукой было выше моих сил. Страх — это то, перед чем мы неосознанно склоняем голову, то, что обходим десятой дорогой, совершая десятки ошибок. Так почему бы не посмотреть на него, не разорвать этот порочный круг?

Я, глубоко вздохнув, обернулась и сделала несколько шагов вперед, все еще не отрывая взгляда от блестящего кафеля, которым был выстелен пол. Я-то понимала, что обязана посмотреть на свой страх. Это было так трудно. Невозможно, невыносимо и непередаваемо трудно. Но я — гриффиндорка, я справлюсь.

На узкой больничной кровати лежала Элайза. Девушка, у которой были длинные светлые волосы и мое лицо. Она казалась такой хрупкой и уязвимой. Уильямс была похожа на прекрасный сломанный цветок. Почему у меня возникли такие ассоциации? Я не знаю. Может, виной всему молочно-белая кожа или бескровные губы, может, широко распахнутые карие глаза, зрачки которых не реагировали на яркий солнечный свет. А может — то, что она была безнадежно мертва.

— Врачи сказали, что сердце не выдержало, — раздался из-за спины знакомый голос.

Я промолчала, не в силах отвести взгляд от лица Элайзы. Тихие шаги, горячие ладони, легшие мне на плечи, и не то просьба, не то приказ:

— Идем отсюда. Здесь больше нечего делать.

Я повиновалась и пошла следом за тем, чье имя в моей реальной жизни было запретным у большинства волшебников.

Выйдя из больничной палаты, мы оказались в просторной комнате. Каменные стены, огромный камин, внутри которого плясали багряные языки пламени, деревянная мебель, обитая зеленным бархатом, — все это создавало тяжелую, мрачную атмосферу. Я инстинктивно обхватила себя руками и спросила:

— Где мы?

— В гостиной Слизерина. Такой, какой ее помню я, — ответил Риддл.

— Зачем ты привел меня сюда?

Я хотела вернуться назад в реальность. Эти сны с каждым разом пугали меня все больше и больше. Даже выпитое накануне зелье «Сна без сновидений» не помогло избавиться от них.

— Поговорить, — сев в кресло, он добавил: — О тебе и Элайзе.

Я хмуро посмотрела на него. Наверняка Том знал что-то важное. Если я сейчас уйду, то буду потом долго жалеть, что не выслушала его. Мы связанны с Уильямс, вот только что принесет мне эта связь? Удовлетворение любопытства? Или надежду, что этот кошмар скоро перестанет меня мучать? Но это лишь догадки, истина же находится за гранью моего понимания.

— Хорошо, — я кивнула и села в кресло напротив него. — Я тебя слушаю.

Риддл долго молчал и внимательно смотрел на меня, словно искал что-то. Или кого-то? Возможно, он пытался найти ее — Элайзу — в моих глазах, наклоне головы, судорожно сжатых пальцах.

— Ты боишься меня, — озвучил он вывод, вынесенный из своих наблюдений.

Конечно, боюсь! Но ему незачем об этом знать.

— Опасаюсь, — возразила я, пытаясь унять дрожь, охватившую все тело.

— Почему? — полюбопытствовал слизеринец.

Казалось, ему действительно было интересно узнать причину.

— Ты убил Элайзу.

Мои слова прозвучали неуверенно, словно я сама не до конца верила в них. В ответ Том беззлобно рассмеялся и снисходительно посмотрел на меня.

— Глупости! И ты это прекрасно знаешь, — припечатал он.

— Но воспоминания подтверждают…

— Это мои воспоминания, — нетерпеливо перебил меня Риддл.

Я замолчала, обдумывая полученную информацию. Почти в каждом воспоминании он либо присутствовал лично, либо мог находиться где-то недалеко и наблюдать за Уильямс со стороны. Это было логично и не вызывало вопросов. Но вот то, что я разделяла с Элайзой все чувства и эмоции, было более чем странно.

— В этих снах я была ей. Как такое возможно?

Я запуталась. Если Том использовал внушение, то как он смог поддерживать его в то время, когда я бодрствовала? Это невозможно, если постоянно не обновлять чары! Но даже если это и так — зачем все это нужно? Какой смысл вести сложную и запутанную игру, в которой заведомо нет выигрыша?

— Это не воспоминания и не сны. Не в их привычном значении, — уточнил Риддл, видя замешательство на моем лице. — Заклинание, которое я наложил много лет назад, обладало несколькими интересными свойствами.

Том наклонился вперед и положил подбородок на переплетенные пальцы рук. Он выглядел задумчивым и совершенно не создавал впечатление безумца, готового на все ради власти.

— Оно должно было дать мне отсрочку, чтобы я все исправил. Но что-то пошло не так. Я потерял слишком много времени, а память по-прежнему не восстановилась.

Его слова предназначались не мне. Казалось, Риддл искал причину, из-за которой все его планы пошли наперекосяк. Поэтому он и втянул меня в эту историю, полагая, что я вынуждена буду помочь ему. Мне стало неприятно и обидно. Почему я должна мириться с его желаниями? Как можно быть настолько эгоистичным и беспринципным?

— Зачем все это? Ты ведь даже не настоящий, — требовательно спросила я.

Я рассчитывала, что эти слова выведут его из себя, что он вспылит и потеряет контроль. Что проявится столь красочно описываемое другими волшебниками безумие, присущее Риддлу. А он был спокоен, насмешлив и возмутительно вменяем. Ничего не скажешь — достойный противник в этой игре.

— Гермиона, я реальней многих людей, которые тебя окружают там, — произнес Том, с усмешкой наблюдая за моими неуклюжими уловками. — А ты уверена в том, что настоящая? Что не являешься жалким подобием Элайзы?

Упрямо вздернув подбородок, я заявила:

— Уверена. Мы с ней совершенно разные. Я ни за что бы не отказалась от магии и не стала убегать, я бы сразилась с врагом!

— Сколько пафоса, — заметил Риддл, продолжая изучающе смотреть на меня. — Это будет даже интересней, чем я думал.

— Что тебе от меня нужно?

Я понимала, что не обыграю его в словесной дуэли, поэтому решила задать Риддлу прямой вопрос.

— Помощь, — ответил Том. — У меня есть предложение, по-моему неплохое: ты помогаешь мне восстановить полную картину тех событий, которые произошли более пятидесяти лет назад, а я избавлю тебя от действия Ловчей.

— Ты хочешь найти убийцу Элайзы, — хмуро произнесла я.

Он кивнул, подтверждая мои слова.

— А если я не соглашусь?

Я продолжала задавать вопросы и оценивать, насколько надежен тот путь, на который я хочу встать.

— Я могу заставить.

Риддл по-прежнему был невозмутимо спокоен и уверен в своем превосходстве. А у меня до сих пор были десятки вопросов, обретение ответов на которые могло бы хоть немного прояснить данную ситуацию. Но получу ли я их? К сожалению, мне не было известно, как далеко готов зайти слизеринец в своих поисках. И чем он с легкостью пожертвует, когда придет время платить по счетам.

— Ты все узнаешь со временем, — пообещал Том.

У меня возникло ощущение, что он читает мои мысли.

— Хорошо, я согласна. Но мне нужны гарантии, — напряженно сказала я.

Я знала, кем является мой визави. Но могла только догадываться, на что Риддл способен ради достижения поставленной цели. Его предложение, каким бы нелепым оно не казалось на первый взгляд, могло хоть отчасти защитить меня от этого человека. Да и человек ли он?

Риддл напряженно замер и выжидающе посмотрел на меня. Такой ответ, безусловно, ему не понравился. Но у меня сложилось впечатление, что Тому необходимо заручиться добровольной поддержкой. Зачем? Вот еще один вопрос, на который мне только предстоит отыскать ответ.

— Я хочу, чтобы ты дал мне Непреложный обет.

Риддл рассмеялся, коротко и обидно.

— Я похож на идиота? — он неприятно сощурился. Его лицо заострилось и на миг приобрело хищное выражение.

— А я?

— Ты похожа на самоуверенного ребенка, пытающегося играть на равных с взрослыми. Это раздражает, — любезно пояснил мне Том.

Я неопределенно пожала плечами, показывая ему, что мне все равно, что он обо мне думает. Я не собиралась сдаваться.

— Хорошо.

— Что? — переспросила я.

— Я согласен дать Непреложный обет, — повторил он.

Выражение лица Риддла было нечитаемым, и это, признаться, беспокоило. Я чувствовала, что где-то кроется подвох.

Вздохнув, я встала из кресла и медленно подошла к нему. Он тоже поднялся на ноги и замер, протягивая мне руку.

— Нужен третий, — заметила я, робко сжав его предплечье.

Риддл насмешливо посмотрел на меня и что-то пробормотал. Одна из теней, ютившихся в углу комнаты, вдруг ожила. Она вытянулась, раздалась вширь и медленно, словно нехотя, вышла вперед. Освещаемая пламенем из камина, тень предстала перед нами в облике старого плешивого волшебника. Мужчина недовольно поджал губы, отряхнул поношенную мантию и вытянул волшебную палочку из внутреннего кармана. Коснувшись ее кончиком наших сцепленных рук, он поторопил меня:

— Чего ждем, милочка? Давай-давай, быстрее говори что нужно. Я с вами тут до ночи возиться не буду, у самого дел невпроворот.

Я ошарашенно посмотрела на него, потом перевела взгляд на наблюдающего за мной Тома. Он был возмутительно спокоен, словно говорящая тень — самое обыденное и скучное зрелище в мире.

Справившись с эмоциями, я упрямо вздернула подбородок и твердо произнесла:

— Ты не причинишь мне вреда ни во время, ни после наших поисков.

— Я согласен, — тихо, но четко сказал он.

Яркий белый луч вырвался из кончика палочки и крепко оплел наши руки.

— Ты не будешь заставлять меня делать то, чего я не хочу, ни магией, ни силой.

— Я согласен.

Второй луч последовал за первым. Я ощутила, как волшебные нити жгут незащищенную кожу, словно напоминая, что назад дороги нет.

— Ты вернешь меня назад в реальность, каким бы ни был исход наших поисков.

Риддл заколебался — лишь на мгновение, но этого было достаточно. Я поняла, что в его планы не входило отпускать меня. Он действовал подобно пауку, затягивающему в свою паутину наивных птичек и полностью опустошающему их. Пауку, который даже после смерти не освобождал тела, оставляя их на память как трофеи.

— Я согласен.

Третий луч крепко связал нас. Нити были почти осязаемы и казались живыми. На какой-то миг они стали невыносимо яркими, а потом вспыхнули и погасли, подтверждая, что клятва принята.

Волшебник важно кивнул и неторопливо пошел назад в свой угол, тая на глазах и превращаясь в тень. Почему-то меня не покидало стойкое ощущение того, что я проиграла, что с этого момента больше не принадлежу себе. Что Непреложный обет превратился в сделку с дьяволом.

* * *

Удивительно, но Риддл не потребовал немедленного исполнения моей части уговора. Более того, он оставил меня в покое на долгие два дня. Которые показались мне настоящей пыткой. Все то время я была крайне раздражительной и принимала в штыки любые вопросы, которые касались моего самочувствия. Зелье больше не помогало забыть, хотя бы ночью, все те тревоги и сомнения, что снедали меня днем. Неизвестность пугала, и я все больше отдалялась от друзей.

Единственным человеком, который не пытался выяснить, что же так тревожит умницу-Гермиону, был Невилл. Его молчаливая поддержка не отталкивала меня. В те дни мы почти не разговаривали, просто проводили все свободное время вместе. Со стороны могло показаться, что Лонгботтом ухаживает за мной. Лаванда даже как-то невзначай заметила, что нашелся хоть один благородный рыцарь, который по достоинству сумел оценить мой ум. Но насмешливые слова не произвели того эффекта, на который рассчитывала Браун. Я просто не обратила на них внимания, будучи полностью была поглощена мыслями о Риддле.

Его фраза о том, что он освободит меня от Ловчей, натолкнула на кое-какие мысли. Книги, мои самые надежные соратники, всегда помогали разобраться в запутанных и безнадежных на первый взгляд ситуациях. Раз за разом перечитывая «Клевер и Вереск», я открывала для себя что-то новое, запретное и притягательное. Несколько строк буквально выбили почву из-под моих ног — настолько неожиданным оказался их смысл.

«Ловчая — это идеальная ловушка для души. Она может не только пленять, но и возрождать, сохраняя память. Но лишь немногие волшебники решались практиковать это заклинание. Цена была слишком высокой, измеряясь не жизнью, а вечностью. Сочетание клевера и вереска порождало чудовищный замкнутый круг, обрекая душу на повторение тех ошибок, которые она совершила при жизни…»

Передо мной ставал вполне закономерный вопрос: чью душу он пленил? Мою? Определенно нет. До того как я прочла ту книгу, никакие сны о прошлом не тревожили меня. Может, его жертвой стала Элайза? Это была более правдоподобная версия, но, к сожалению, в ней был изъян: Риддл не мог знать заранее, что она умрет в тот день. Значит, не предполагал, что нужно будет каким-то образом удержать душу девушки. Получается, что он применил заклинание к себе. Зная, кем Том стал в наши дни, я не сомневалась, что ему хватило решительности провести столь опасный ритуал. Кем же он тогда стал, если проклял на вечное скитание свою душу? И кто тогда Вольдеморт, возродившийся во время Турнира Трех Волшебников? Новые вопросы приносили больше горечи, чем удовлетворения любопытства.

* * *

— Ты влюбилась? — внезапно спросил меня Невилл.

Я удивленно посмотрела на однокурсника. Странно, раньше я не замечала за ним интереса к подобным разговорам.

— Нет. С чего ты взял? — вежливо полюбопытствовала я.

Лонгботтом нервно вертел в руках перо и неотрывно смотрел на свое сочинение, стараясь не встречаться с моим пытливым взглядом.

— Ты стала другой.

— Люди меняются, — я равнодушно пожала плечами.

— Да, но они не выглядят настолько отчаянными и загнанными, — заметил он, окинув меня хмурым взглядом.

— Я не… Ладно, — я откинулась на спинку стула и сказала: — рассказывай.

Невилл грустно улыбнулся и произнес, тщательно подбирая слова:

— Не беспокойся, Гермиона. Со стороны изменения не очень бросаются в глаза. А если кто-то что-то и подмечает, то сразу же списывает на переутомление от зубрежки учебников. Я бы тоже ничего не заметил, если бы не стал так много времени проводить рядом с тобой. Не перебивай, Гермиона, — попросил он меня, и я нехотя закрыла рот, проглатывая язвительный комментарий о его наблюдательности. — Знаешь, сейчас надо было бы сказать, что я твой друг, что волнуюсь о тебе и хочу помочь. Но, — Невилл вздохнул, — не буду. Потому что тебе не нужны ни моя помощь, ни мое участие.

Я озадаченно посмотрела на Лонгботтома. Ну и к чему он клонит? Чего добивается?

— А что же, по-твоему, мне нужно? — этот осторожный вопрос рассмешил его: он искренне улыбнулся мне и предположил:

— Может быть, докопаться до правды? История с Элайзой до сих пор не дает тебе покоя. Я прав?

— Да, — кивнула я в ответ.

Мне не хотелось продолжать этот разговор. Слишком личная тема, слишком настойчивый собеседник. Невилл для меня всегда был простым, понятным парнем, рассеянным и немножко глуповатым. Именно поэтому времяпровождение с ним не сулило никаких неприятных сюрпризов. Сегодня же он сумел удивить меня дважды, проявив настойчивость и не свойственную ему проницательность. Он тоже стал другим. Жаль, что я так и не поняла, когда это произошло.

— Ты не хочешь продолжать этот разговор, — немного разочарованно сказал он.

Я кивнула и стала молча собирать вещи. Когда все книги и пергаменты были сложены аккуратной стопкой, а чернильница тщательно закрыта, я вновь повернулась к нему. Не знаю, как долго мы стояли, упрямо сверля друг друга взглядами. Я думала о том, что не хочу, чтобы о моей сделке кто-либо узнал. Это только мой секрет и я ни с кем не собираюсь им делиться. Как и предутренними часами, когда сон граничит с явью и ты не понимаешь, снится ли тебе то восхитительное чувство истомы и невероятной легкости или ты его на самом деле ощущаешь.

А о чем думал он? Что он видел своими серыми невыразительными глазами? Догадывался ли, во что я влипла по собственной глупости? Я вдруг поняла, что не хочу знать ответы на эти невысказанные вопросы. Иначе я обязана буду рассказать ему правду. Ту правду, которую навязал мне Том Риддл. На краткий миг я действительно почувствовала отчаянье — скользкое и сладко пахнущее розмарином, — но тут же выбросила его из головы. Не хватало еще поддаться ему — тогда я точно проиграю в этой схватке. Сглотнув, я отвернулась и пробормотала:

— Спокойной ночи, Невилл.

— Спокойной ночи, Гермиона, — попрощался и он.

Но я-то знала, чувствовала каждой клеточкой своей кожи, что Лонгботтом отступил временно, и возможно уже завтра меня ждет продолжение этого странного разговора. Мне оставалось надеяться лишь на то, что до того времени, как он соберёт достаточно информации, я завершу сделку и стану свободной от обязательств.

Кто я? Можно ли дать на этот вопрос ответ? Или это так же нереально, как и повернуть время вспять? Сегодня ночью я отправилась в путешествие по закоулкам чужой жизни. Я почувствовала это каждой клеточкой своего тела, уловила в воздухе удушающий аромат страха. Знание — это сила? Ложь! Это слабость, потому что нет ничего хуже, чем знать о приближении неизбежного. И не иметь возможности ничего изменить, если ты сама, по собственной глупости, загнала себя в угол.

Стоило мне закрыть глаза, как я перенеслась в гостиную Слизерина. В этот раз камин не горел, и помещение было наполнено вязкой темнотой. Лишь серебристый лунный свет позволил различить силуэт юноши. Том стоял непозволительно близко. Он вежливо улыбался мне, вот только глаза были холодными, пустыми.

— Я рад, что ты сдержала обещание, — сказал он, беря меня за руку.

Я попробовала отстраниться — мне было неприятно, — но Риддл не позволил. Напротив, притянул еще ближе. От его кожи едва ощутимо пахло корицей. Запах был немного сладким, уютным и таким знакомым. Невольно мне вспомнился дом и мамина выпечка. Она редко баловала меня свежей сдобой, но тем ценнее была каждая булочка, сделанная ласковыми руками. Ваниль, шоколад и корица — это лишь малая часть всего того разнообразия, которым было пропитано мое детство.

— Готова? — поинтересовался Том, обнимая меня второй рукой за талию.

— Нет, — честно ответила я, невольно прижимаясь к нему.

Мне было страшно. Неизвестность пугала, а верных друзей не было рядом. Лишь враг, чьи объятия не сулили ничего хорошего. Я зажмурилась, перебирая в уме ингредиенты, входящие в состав противоожоговой мази. Шалфей, ирис, барсучий жир — сердце мерно отстукивало удары, словно смирившись с грядущими неприятностями. Оливковое масло, чешуя полоза, шапка каменного гриба — Риддл напевно шептал магические формулы, и из всего монолога я вспомнила значение лишь двух из дюжины. Ключ и зеркало — это не самый лучший расклад для меня. Но разве есть выбор? Нет. А раз так, то не стоит оглядываться назад.

Ощущения от прыжка были непривычными. Словно я оказалась в липком киселе, и меня затягивало все глубже, на самое дно. Кричать и звать на помощь было бесполезно— весь воздух в легких давным-давно закончился. Я отчаянно ждала момента, когда эта пытка прекратится. Чем? Неважно! Только бы прервалось мучительно тягостное ожидание…

* * *

Мы очутились в Хогвартсе. Каменные стены, увешенные десятками портретов, и ласковый свет, освещающий все вокруг, были такими родными и привычными. Движущиеся лестницы неспешно перемещались от одного этажа к другому, похожие на ленивых, объевшихся сливками котов, которые нехотя обходят вверенную им территорию, только из-за присутствия хозяина вынужденные заниматься этой скучной и неблагодарной работой. Куда охотнее лестницы заняли бы полюбившиеся ниши и вздремнули, видя только им понятные сны.

Сзади раздались шаги. Я повернулась и ошеломленно взглянула на приближающуюся ученицу. Светлые волосы, сосредоточенное лицо, нервно теребящие уголок пергамента пальцы — все это было так знакомо! К нам приближалась Элайза, живая и взволнованная.

Сглотнув, я шепотом, боясь привлечь к себе внимание, спросила:

— Это воспоминания?

— Да, — односложно ответил Риддл и, помедлив, уточнил: — Воспоминания Уильямс. Те, в которых есть подсказки к разгадыванию головоломки.

Мне не нужно было объяснять, о чем говорит Том. Я прекрасно понимала суть нашей затеи, и, признаться, с нетерпением ждала развития событий. Было любопытно. Возможно, со стороны жажда поиска показалась бы немного эгоистичной, но я не могла — не хотела! — останавливаться. Мне было важно докопаться до правды и любой ценой вырваться из этого порочного круга. Я до одури боялась Риддла, а чувство беспомощности перед происходящими событиями порядком раздражало. Не такие эмоции я привыкла испытывать.

Поэтому я последовала за Элайзой. Том не отходил ни на шаг. И молчал, пристально глядя в спину Уильямс. Бывшая пассия Риддла тем временем поднялась на середину лестницы и стала терпеливо ждать, когда каменная громадина начнет двигаться. Я хотела последовать за ней, но Том не позволил. Сжал руку на моем предплечье и отрицательно мотнул головой. Я хотела было возмутиться, но благоразумно закрыла рот. Он не человек, и неизвестно, какой реакции можно от него ожидать в ответ на гневную тираду.

Лестница сдвинулась с места, и я подошла к самому краю площадки, жадно вглядываясь в силуэт отдаляющейся девушки. Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, ожидая конца маленького путешествия с первого на пятый этаж. В неярком освещении Элайза казалась невесомой и совершенно ненастоящей. Но, определенно, притягательной. Достаточно было посмотреть на лицо Тома, чтобы понять те чувства, которые обуревали его. Ощутить всю гамму чужих эмоций: от вожделения до щемящей душу нежности. И стыдливо отвернуться, сознавая, что все это предназначено не для тебя, а значит, нечего подглядывать.

Я слишком увлеклась разглядыванием ненужных деталей, поэтому не сразу заметила появление еще одного действующего лица. Яркий красный луч пронесся совсем рядом с головой Уильямс. Она, инстинктивно отшатнувшись назад, потеряла равновесие и, неловко взмахнув руками, упала. В последний момент Элайза сумела извернуться и уцепиться руками за перила. Но по инерции продолжила двигаться вниз. Черная туфелька соскользнула с ее ноги и упала на каменный пол. Услышав приглушенный стук, я вздрогнула, осознав, что только что произошло. Более десяти метров и всего несколько секунд свободного полета были живым воплощением той линии, которая разделяет жизнь и смерть. И на этой тонкой, эфемерной черте балансировала Уильямс, каким-то чудом сумев склонить чашу весов на свою сторону. А если бы она не удержалась? Если бы, пролетев то жалкое расстояние, разбилась насмерть? Что бы было тогда?

К сожалению, я слишком хорошо знала ответ. А именно: отсутствие проблем и всей этой мерзкой истории с Ловчей стало бы результатом бесславного конца девчонки, окажись покушение успешным. Сейчас я искренне радовалась тому, что не являюсь в этом воспоминании единым целым с Элайзой. Страшно даже представить, что она сейчас чувствует. Шок, боль, недоумение, обида, ужас и злость — вот самые близкие определения ее теперешнего состояния. И испытать весь этот удушающий водоворот эмоций, граничащих с истерикой, на себе?! Нет, не хочу! Мне хватило и слишком реалистичных снов, надолго лишивших меня покоя.

Отвернувшись от Элайзы, я подошла к Риддлу. Осторожно положила руку на плечо, привлекая к себе внимание. Он зло посмотрел на меня, словно я была непрошенным гостем, посмевшим прийти без приглашения в его дом.

— Риддл, ты увидел того, кто пытался заколдовать Уильямс? — мягко спросила я.

Я знала, что он был неравнодушен к ней, поэтому старалась задавать вопросы как можно деликатней. Если Том еще способен чувствовать, значит, не все человеческое в нем умерло. Ведь гораздо проще взрастить побег на пустыре, нежели на выжженном поле.

Он кивнул, все еще неотрывно глядя на Элайзу.

— Кто это был? — сделала я еще одну попытку заполучить кусочек мозаики.

— Мелисса Эйвери. Мы с ней учились на одном курсе в Хогвартсе, — сухо произнес он, сбрасывая мою руку.

Понятно. Тому неприятно, когда к нему прикасаются без разрешения. Я сделала в уме заметку: больше не нарушать пределы его личного пространства. В сочувствии Риддл не нуждался, в дружеской поддержке — тоже. Так что нечего расстраиваться, Гермиона.

— Ты с ней встречался, да? — продолжила я расспрашивать Тома.

— Да, — он повернулся ко мне лицом. — Ей в голову вполне могла прийти мысль напугать Элайзу. Но убить? Нет, эта слизеринка слишком труслива, чтобы решиться на такой шаг.

— Даже из ревности? — уточнила я, невинно улыбаясь.

— Даже из ревности, — невозмутимо подтвердил Риддл. — Если бы ты была внимательнее и не витала в облаках — заметила бы, что луч пролетел косо. Мелисса с детства плохо видела, но в жизни никому бы не призналась в этом. Поэтому при всем желании попасть в Элайзу она бы не смогла.

— Но это не значит, что она не хотела этого. У нее были причины, была возможность, а методы… Они могут быть разными. Совсем не обязательно лично травить Уильямс или насылать порчу, — рассудительно заметила я.

Том на мгновение задумался. Рассеяно и как-то устало провел рукой по темным волосам. О чем он думал? Какие варианты событий просчитывал? Я отчаянно хотела хоть ненадолго проникнуть в его мысли, чтобы стать ближе. И пусть я знала, кем он станет в будущем, — меня это совершенно не смущало.

— У нее нога подвернулась. Туфли были велики, поэтому, когда Элайза упала, одна из них слетела с ноги, — медленно произнес Риддл. — Эйвери промазала случайно.

— Но ты же сказал, что она плохо видит, — я озадаченно посмотрела на него.

— Отвратительно, — кивнул Том. — Но это могла быть не Мелисса.

— Оборотное зелье? — озвучила я догадку.

— Вполне возможно, — согласился он, а потом холодно улыбнулся и надменно произнес: — Теперь ты точно знаешь, что я ее не убивал!

— Нет, не знаю, — возразила я. — Под личиной Эйвери мог быть и ты. Сам же сказал, что Уильямс повезло и она не погибла по чистой случайности.

— Ты мне не доверяешь, — не вопрос, утверждение.

Он медленно подошел ко мне и, протянув руку, ласково провел пальцами по волосам. И смотрел как-то странно, тоскливо. Мне стало не по себе от взгляда его темных глаз. Этот порыв был неправильным, неестественным. И незачем нам стоять так близко. Я сделала несколько шагов назад, увеличивая расстояние между нами.

— Ты вынудил меня помогать. Навязал чужие воспоминания, шантажировал. И Мерлин знает, что еще готов сделать. У меня нет причин доверять тебе.

— Умная, наивная, храбрая девочка, — Риддл снисходительно усмехнулся. — Ты столько всего еще не понимаешь…

— Еще скажи, что у тебя не было выбора, — раздраженно перебила я его.

— Был. Я свой сделал уже давно, ты — тоже. Так что нет смысла читать мне нотации, Гермиона. Это лицемерие.

Я отвернулась, досадливо поджав губы. В чем-то он, несомненно, был прав. И это вызывало у меня противоречивые чувства и ненужные, опасные мысли.

— Нам нужно двигаться дальше. Ночь не будет длиться вечно, а если я не проснусь утром — возникнут вопросы, — сказала я, отворачиваясь.

Физически больно было выносить его взгляд. Мысли путались, становясь расплывчатыми. Риддл умел влиять на людей, искусно дергая за ниточки и надавливая на уязвимые места. Теперь я понимала, почему волшебники шли за ним и безропотно исполняли все приказы. Он был сильной личностью, целеустремленной, но, к несчастью, не умел отделять добро от зла. Это и пугало меня больше всего.

Том протянул мне руку, предлагая последовать за ним. Я со вздохом сжала пальцами его ладонь, чувствуя себя подавленной и обманутой. Глупо, правда?

* * *

Мы оказались в зеркальном коридоре. Гладкая сверкающая поверхность тянулась с двух сторон. Я оглянулась — сзади была та же картина, однообразная и унылая.

— Пошли! Здесь небезопасно, — отрывисто бросил он, переходя на бег.

Я побежала за ним, радуясь, что обувь у меня на плоской подошве. За спиной послышался свист. Пронзительный, оглушающий — он стал неплохим стимулом не оглядываться и поумерить свое любопытство.

Мы бежали, казалось, бесконечно. По прямой, никуда не сворачивая и не останавливаясь. Свист не приближался, но и не отставал. Я тяжело дышала, ощущая нарастающую боль в боку. Мне было тяжело — я не привыкла к таким нагрузкам.

Внезапно Том остановился и, что-то пробормотав, приложил ладонь к стеклу. Оно пошло рябью, словно водная гладь, в которую бросили камушек. Том, не оглядываясь, прыгнул вовнутрь. Я последовала за ним. Вряд ли там могло было опасней, чем здесь.

* * *

Деревянная крыша надежно защищала от дождя. Доски мягко поскрипывали под ногами, вселяя чувство уверенности, стабильности. После стремительного перемещения это было для меня лучшим лекарством. Том был рядом. Его тяжелое дыхание перемежалось хрипами, доказывая, что не только мне этот забег дался тяжело.

— Вон они, — сказал он, указывая на что-то пальцем.

Я проследила за его движением и увидела двух девушек. Одной из них была Элайза, второй — та самая незнакомка, которую я видела в самом первом сне-воспоминании. Высокая, стройная, темноволосая, с надменным лицом — она с неприязнью глядела на Элайзу. Кривила губы и крепко сжимала кулачки, слушая то, что говорила ей Уильямс.

А потом резко мотнула головой и сказала:

— Он никогда не будет твоим! Слышишь, грязнокровка?!

Голос звучал неровно, то и дело норовя сорваться на визг.

— Я ему не нужна, а он не нужен мне, — равнодушно пожала плечами Элайза. Она была спокойна и чуть иронично улыбалась. Казалось, ревность девицы ее забавляла.

— Врешь, грязнокровка. Врешь!

Столько отчаяния и всепоглощающей боли слышалось в голосе красавицы. Она была такой жалкой и беспомощной в сравнении с Уильямс! Маленький червячок сомнения тревожно шевельнулся в груди. А что если Том прав? Что если ревность стала причиной гибели Элайзы?

— Эйвери, не стоит так убиваться. Не ты первая, не ты последняя. Сомневаюсь, что Риддл оценит твою истерику, — жестко оборвала она аристократку.

— Ты еще пожалеешь, Уильямс! Я заставлю тебя за все заплатить! — зло прошипела волшебница. И ушла, не дождавшись реакции на свои слова.

А Элайза смеялась — беззвучно, запрокинув голову назад. Такая беспечная и совершенно беззащитная. Прозрачные холодные капли стекали по дереву, тонкой пеленой укрывая смешливого ангела от враждебного и жестокого мира.

* * *

— Что ты об этом думаешь?

— Она не виновата. Угрозы Эйвори — пустой звук, — озвучил Риддл свои мысли.

— Знаю, ты это уже говорил, — раздраженно махнула я рукой. — Тебе не кажется, что мы ходим по кругу? Что чем больше мы узнаем, тем больше появляется вопросов?

— Отчего же? — Том снисходительно улыбнулся. — У нас есть несколько подозреваемых. Я годами искал хоть малейшую зацепку и наконец-то нашел.

Встав с кресла, я подошла к нему. Нас разделял сущий пустяк, всего лишь пара сантиметров. Гневно посмотрев на Тома, я поинтересовалась:

— Я ведь нужна тебе из-за воспоминаний Элайзы, верно? Ты не можешь проникнуть в ее память, поэтому и сделал меня проводником?

— Ты слишком все упрощаешь, Гермиона, — Риддл протянул ко мне руку и заправил выбившийся из прически локон. — Ты — ключ к разгадке. Не воспоминания, а ты.

— А чьи это воспоминания? Чья это память? — требовательно спросила я его.

— Твоя.

— Врешь! — я отшатнулась. — Это воспоминания Элайзы. Ее жизнь, не моя!

— Уверена? — Том почти ласково улыбнулся.

Взял меня за плечи и развернул, прижавшись грудью к моей спине.

— Смотри, — шепнул он, касаясь губами уха.

Я вздрогнула, ощутив его дыхание, уловив размеренное биение сердца. Что он творит, черт возьми?!

А тем временем передо мной из воздуха возникло зеркало. Воздушное, серебристое и — лживое. Потому что из его глубин на меня испуганно смотрела Элайза.

Вскрикнув, я зажмурила глаза и… проснулась.

В теплицах в это время года было уютно. Растения радовали взгляд яркими красками, а в воздухе витал пряный, душистый запах. Черные орхидеи только начали цвести, поэтому к ним лучше было не подходить. Вечно голодные, алчные — они любили заманивать своим ароматом наивных людей и усыплять их. А потом использовать еще живые тела как удобрение для своих корней. Вот через неделю к ним можно будет наведаться. Профессор Спраут срежет опасные цветы, чтобы высушить их и отдать мадам Помфри для приготовления зелья против магического истощения.

Сейчас же я искала Невилла. Однокурсник должен был помогать профессору в пересадке волшебных растений. Вчера он с восторгом описывал весь объем предстоящей работы. А я поддакивала в нужных местах, мысленно морщась от самой мысли о возне с землей и вредной своенравной зеленью.

Я нашла его в третьей по счету теплице. Лонгботтом был одет в защитный ученический костюм. Подойдя ближе, я увидела, как он старательно разрезал ножом мясистые стебли и выдавил сок в большую медную миску; она была заполнена наполовину.

— Зачем ты собираешь сок? — полюбопытствовала я.

Невилл вздрогнул от неожиданности и выпустил из рук нож. Тот упал на пол. Я наклонилась, чтобы подобрать его, и замерла — на земле валялись мелкие белые цветы вперемешку с красными побегами. Мне стало дурно. Я прекрасно помнила, где видела похожую картину. Сон, в котором Элайза умирала, навсегда запечатлелся в моей памяти. Сплошное черное пятно агонии и боли заставляло меня вздрагивать каждый раз, стоило мне вспомнить тот кошмар. И вот похожие цветы лежали передо мной, и я не знала, плакать мне или смеяться.

— Невилл, зачем тебе эти цветы?

Мой голос был ломким и слабым. Я чувствовала себя плохо. Тяжелый влажный воздух в теплице мешал сосредоточиться.

— Пиерис? — переспросил он. — Его необходимо заготовить как ингредиент для ряда зелий.

— Каких зелий? — спросила я.

Невилл снял перчатку и тыльной стороной ладони вытер бисеринки пота со лба. На его коже осталась грязная полоса, делая лицо милым и чуть неряшливым.

— Разных: микстур, вытяжек, ядов, — перечислил он. — Например, сильно концентрированный сок пиериса служит основой для «Слез ангела».

Я положила нож рядом с миской и повернулась к другу спиной. Нужно обдумать полученную информацию. Ведь не спроста эти цветы валялись на полу рядом с метавшейся в агонии Уильямс.

— Гермиона? — позвал меня Невилл.

В его голосе слышались волнение и искреннее желание помочь. Но я не имела никакого права втягивать его в эту историю еще больше. Малейшая моя ошибка будет иметь непоправимые последствия.

— Мне нужно идти. Поговорим позже, хорошо?

И, не дожидаясь ответа, я пошла в сторону выхода. Сейчас мне нужна была та книга, которую я когда-то предлагала Лаванде в качестве источника для эссе по поиску смертельных ядов. Надеюсь, Браун вовремя вернула ее в библиотеку.

* * *

Мне повезло. Тяжелый пыльный талмуд оказался на месте. Я, крепко вцепившись в него руками, пошла в самый дальний угол читального зала. В выходные мало кто находился в библиотеке, но я все равно не хотела, чтобы мне помешали во время поисков.

Нужный яд я нашла быстро. В описании истории возникновения, рецепте и даже в списке самых громких убийств, совершенных с его помощью, не было ничего интересного. Все то же я могла найти в десятках, сотнях других отрав. Но что-то было не так. Чего-то не хватало.

Я закрыла глаза, раз за разом прокручивая в голове самые яркие и запоминающиеся моменты своих снов-воспоминаний. Встреча, первая ссора, покушение, смерть — все это мгновенно пронеслось перед моим внутренним взором. Единственным предметом, связывающим эти воспоминания, была книга «Клевер и Вереск». Мерлин, как же я раньше не догадалась?!

Достав из сумки книгу, я открыла ее в самом начале. Пролистала, время от времени выхватывая глазами отрывки предложений, и закрыла. Нет, так я ничего не смогу найти. Я задумчиво водила пальцами по обложке и бессмысленно смотрела на книги. А потом вдруг поняла, что с «Клевером и Вереском» что-то не так. По краям обложка книги была тонкой, а в середине уплотнялась, словно внутри была полость. Я еще раз медленно ощупала ее и, решившись, вытащила палочку. Оглянулась, чтобы убедится, что за мной не наблюдают, и произнесла Отклеивавшее заклинание. Тонкая бумага легко отстала, и внутри я обнаружила сложенный в несколько раз лист. Повертела в руках находку и развернула ее. Найденный кусок бумаги был исписан каллиграфическим почерком.

«Слезы ангела бесполезны. Их слишком легко определить. Но вот если пропитать концентратом стебли цветов… Яд втянется через кожу и напрямую попадет в кровь. Да! Это выход. Его действие будет мгновенным. А симптомы отравления легко можно будет спутать с удушьем или аллергией...»

Я устало откинулась на спинку стула и зажмурилась. Боже мой, да что же тогда произошло, если волшебники вынуждены были придумать новый способ отравления? Сделав несколько глубоких вздохов, я собрала книги и засунула их в сумку (они мне еще пригодятся). Поиски увенчались успехом, но радости от этого я совершенно не испытывала.

* * *

Для того, что я задумала, нужно было уединенно место. Такое, чтобы его сложно было найти, но в то же время хорошо защищенное. Выручай-комната идеально подходила моим требованиям. Когда дверь появилась, я испытала одновременно облегчение и тревогу. А что, если не получится? Если все еще больше усложнится? Но разве моя жизнь и так не полна сложностей? В последнее время я не могла ни на чем сосредоточиться. Страдала от бессонницы, чувствуя себя букашкой, чью жизнь внимательно рассматривали под микроскопом. Я хотела прекратить все это. Мне тяжело было держать все эмоции в себе, а поделиться ими было не с кем. Даже друзьям я не могла ничего рассказать, так как сразу появились бы вопросы — каверзные, смущающие, бьющие по и так уже потрепанному самолюбию. Поэтому мне оставалось только стиснуть зубы и терпеть. Но я понимала, что нельзя опускать руки. Пока я сражалась — я жила. Закрывшаяся за моей спиной дверь стала еще одной точкой возврата в ту жизнь, которую я так неосторожно потеряла.

* * *

Посреди небольшой комнаты в кругу свечей лежал матрас, небрежно накрытый одеялом. Я осторожно, стараясь не задеть зажжённые свечи, вошла в круг и присела на это своеобразное ложе. Аккуратно достала книги, лист бумаги и белые цветы пиериса и положила их у изголовья. Дальше нужно было либо погрузиться в транс, либо уснуть. Обряд был до смешного прост: никаких жертв, редких дорогих ингредиентов или платы за полученное знание. Странно, что в «Клевере и Вереске» нашлось нечто настолько безобидное и приемлемое для светлой магии. Единственное, что меня смущало — табу на волшебную палочку. Во время обряда она должна была находиться за пределами круга. Со вздохом я вынула палочку из кармана и положила ее так, как того требовали условия. Легла на матрас и закрыла глаза, попытавшись полностью абстрагироваться от реальности. Кожей я ощущала тепло, исходящее от свечей. Воск не чадил, но пах непривычно. Единственным звуком, нарушающим тишину в комнате, было мое дыхание, тихое и размеренное.

Этот обряд был словно дорогой к нужным воспоминаниям. Не чужим. Своим. Я не хотела иметь ничего общего с Уильямс, но вместе с тем понимала: не узнав правды — я не обрету покой. Продолжать жить в страхе я больше не могла. Бессилие пугало не меньше, чем темные, бесстрастные глаза Риддла. Или того, кто присвоил себе это имя.

Я не знала, сколько прошло времени. Минута? Час? День? Вечность? В какой-то миг я ощутила легкость во всем теле и стала невесомой, воздушной. Почти как призрак, но я осознавала, что все еще была жива.

Перед внутренним взором пронеслась череда картинок, как кадров на старой киноленте. Вот маленькая Элайза ехала в поезде — тогда она впервые встретила красивого замкнутого мальчика с темными глазами. Следующий кадр — это время, проведенное в школе. День за днем, год за годом оно проносилось передо мной, то замедляясь, то ускоряясь. А я беспомощно барахталась в океане мыслей, чувствуя, как захлебываюсь чужими, враждебными эмоциями и слезами, соленными и невыплаканными. Еще раз все замедлилось, и я оказалась на чьей-то свадьбе. Рядом со мной сидела миловидная женщина. Она много улыбалась и говорила, что моей сестре безумно повезло выйти замуж за такого достойного человека, как мистер Грейнджер. Следующий эпизод уже был связан с печально известной книгой. Уильямс внимательно читала ее, вместо закладки используя колдографию Тома. Время неслось еще быстрее, и я увидела, как Элайза записывала на клочке бумаги формулу заклинания Ловчей. Мне было страшно. Я хотела проснуться, избавиться от этих тягостных воспоминаний. Сделав рывок, второй, третий, я поняла, что все тщетно. Мне придется пройти этот путь до конца. И пусть будет проклят тот день, когда я взяла в руки «Клевер и Вереск»!

Все закончилось внезапно. Я вместе с моим двойником открыла дверь и увидела за ней Мелиссу Эйвери. Она держала в руках продолговатую белую коробку и требовала встречи с Риддлом. Когда же она поняла, что его нет — попросила передать ему бандероль. Сказала, что это последний подарок ему от нее. И ушла. А Элайза осталась, растеряно стоя на пороге и держа в руках дар от соперницы.

Ее погубило любопытство. Она открыла подарок и взяла в руки цветы, стебли которых были пропитаны ядом. Отрава начала действовать быстро, а умирала мой двойник долго. Последнее, что она успела сделать перед смертью — наложить заклинание Ловчей. В итоге ее душа и какая-то часть души Тома попали в ловушку, раз за разом проживая тот последний год перед трагедией.

Мне же во всей этой истории отводилась роль катализатора. Как родственница по линии матери и магглорожденная волшебница, я смогла стать не только сторонним наблюдателем, но и участником событий. Я сумела собрать все кусочки мозаики воедино, тем самым освободив Элайзу. Наше разделение было безболезненным и почти неощутимым. Теперь мои сны будут принадлежать только мне, так же, как и жизнь. Осталось только убедить в этом Риддла.

* * *

— Ты так жаждала встретиться со мной сегодня, Гермиона, — задумчиво протянул Том.

Я знала, что эта простая фраза несла в себе двойной смысл. Она была одновременно констатацией факта и вопросом. Вздохнув, я села в свободное кресло и задумалась. С чего начать рассказ? С предыстории? Или лучше сразу поведать ему о своем маленьком путешествии в омуте воспоминаний?

— Я узнала, почему Элайза умерла, — сказала я, глядя ему прямо в глаза.

— Умерла? — переспросил он. — Я не ослышался?

— Нет, — возразила я, отрицательно покачав головой. А потом рассказала все по порядку: без лжи и недомолвок, без оправдания чьих-либо действий.

Говорила я долго, вспоминая малейшие подробности. Я понимала, что от этого зависит исход нашей сделки. Когда он попросил показать мне тот лист бумаги, который я нашла в книге, я без вопросов отдала его. Почему-то я точно знала, что листок лежал в кармане моей мантии.

В конце рассказа мой голос немного охрип. Я, прочистив горло, спросила Риддла:

— Ты мне веришь?

— Верю. Ты действительно говоришь правду, — рассеяно ответил Том.

Его реакция была неправильной. Он не злился, не кричал и не швырялся заклинаниями. Риддл был невозмутимо спокойным, отстраненным. Казалось, он заранее был готов к чему-то подобному.

— А откуда ты …

— …знаю? — перебил меня Том. — Я прочел это в твоих мыслях. Признаться, не думал, что ты окажешься настолько отчаянной.

Я непонимающе посмотрела на него. На что он намекал?

— Обряд, — любезно пояснил мне Риддл. — Ты хоть понимаешь, где ты сегодня путешествовала?

— В воспоминаниях Уильямс, — осторожно ответила я.

Юноша беззлобно рассмеялся. Мне стало обидно — он не воспринимал меня всерьез. Словно я какая-то забавная зверушка, безмозглая, но на диво исполнительная. Я впилась ногтями в свою ладонь, чтобы унять вспышку гнева. Нельзя поддаваться эмоциям, иначе он победит. А я сегодня хотела поставить точку в этой истории и забыть все. В первую очередь мою безответную, горькую любовь с бесстрастными глазами.

— А она у нас мертвая, так ведь? — дождавшись моего кивка, Том продолжил: — Чтобы увидеть воспоминания, ты должна была погрузиться в состояние, близкое к смерти. Это само по себе опасно, потому что ты могла просто-напросто потеряться в чужой памяти. Или же не найти дорогу обратно в свое тело. А твое место тем временем мог занять голодный дух, не столь дружелюбно настроенный, как я. Как ты думаешь, почему палочку запрещалось брать с собой в круг? — внезапно спросил он.

— Чтобы не нарушить течение энергетических потоков? — ответила я, чуть пожав плечами. По-моему, это было и так понятно, зачем он задал такой глупый вопрос?

— Верно. Предполагается, что на той стороне волшебник сможет защищать себя сам с помощью беспалочковой магии, — сказал Том, смерив меня презрительным взглядом.

— Но я не владею беспалочковой магией, — растерянно пробормотала я.

— Разумеется! — воскликнул он, раздраженно барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Ты на удивление везучая: вернуться целым и невредимым из такого путешествия слабому магу невозможно.

Дружелюбный тон, коим это было сказано, меня не обманул. Ему что-то было нужно, иначе Риддл не был бы столь терпелив ко мне.

— Я поняла, в чем моя ошибка, — я опустила голову в знак раскаяния и добавила: — Я считаю, что пришло время прощаться.

—Да ну?

Риддл продолжал вежливо улыбаться, но смотрел он на меня враждебно и немного обиженно.

— Я выполнила свою часть сделки, теперь ты должен выполнить свою. Помни — ты дал Непреложный обет.

— И что с того? Ты же сама сказала, что я не настоящий. Это, — он поднял руку с зажатым в ней листом, — написал я. Тот, что продолжил жить после смерти Уильямс, а не попался в ловушку заклинания. Значит, со мной ничего не сможет произойти, если я нарушу клятву. Меня, — Том сделал паузу, — не существует.

— Ты этого не сделаешь, — уверенно произнесла я.

— Поспорим?

Риддл прищурил глаза и одарил меня самоуверенной улыбкой. Он чувствовал свою безнаказанность. А врожденное тщеславие, умноженное на обиду от того, что его столько лет водили за нос, делало этого человека еще более опасным и непредсказуемым.

Я напряженно наблюдала за его движениями. Он знал, что я его боюсь. Знал и пользовался этим! Кажется, теперь я понимала истеричных девиц из любовных романов, которые кричали любимому человеку, что ненавидят его. Сейчас я почти ненавидела Риддла. И до одури боялась, потому что Том был лишь отпечатком реального волшебника. Слепком, но чертовски талантливым и гениальным! Ему не составит большого труда убить меня. Господи, чем я думала, когда соглашалась на ту треклятую сделку?!

— Ты боишься меня, — прошептал он, склонившись к моему лицу. — Это хорошо.

— Не вижу в этом ничего хорошего.

Я уперла руки ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. И с удивлением ощутила, что его сердце стучит часто-часто, словно он чем-то обеспокоен. Но чем? Разве Риддл не полностью контролирует ситуацию?

— Дай мне уйти, — медленно, четко выговаривая каждый слог, сказала я. — Ты узнал то, что хотел. Я тебе больше ничего не должна.

— Ты действительно так думаешь? — Том лукаво улыбнулся и отстранился.

Он что-то задумал. Я чувствовала это, но, увы, не могла предугадать его действий.

— Что ж, ты можешь идти, если хочешь.

Риддл взмахнул рукой, и рядом с ним появилась дверь. Я встала с кресла и, сделав пару шагов, робко коснулась рукой дверной ручки. Повернула ее, и дверь открылась.

— Иди, — Том легонько подтолкнул меня вперед. — Я не смогу вечно держать проход открытым.

Клятва все еще действовала, и он не смог бы мне навредить. Тогда почему мне так страшно было сделать шаг вперед? Мне казалось, или он действительно не хотел меня отпускать? Я тряхнула волосами. В одном Риддл прав: я не могу вечно здесь стоять. Зажмурив глаза, я шагнула в неизвестность, не оглядываясь и почти не жалея. Так будет легче забыть Тома, я обязана в это поверить.

Том обманул. Вместо того чтобы отправить меня домой, Риддл открыл проход в зеркальный коридор, бесконечный, с раздражающе сверкающими стенами и потолком. С его стороны было очень мило таким своеобразным способом показать мне, что он по-прежнему контролировал ситуацию.

У Риддла была сила, а у меня — нет. Для него я была всего лишь пустышкой. Одной из многих, способных лишь на миг привлечь внимание. Я была полезной, послушной и исполнительной. Удобной и мягкой, как старый домашний плед. И такое отношение чертовски раздражало.

Я быстро шла вперед, время от времени касаясь ладонями стен. Они были гладкими и удивительно прочными. Я помнила, что когда открывалась дверь, то на стекле появлялась рябь. Ее-то я и искала. Здесь было опасно, и те существа, которые гнались за мной с Томом в прошлый раз, могли в любой момент появиться. И я не была уверена, что смогу в одиночку с ними справиться.

Все тщетно. Выхода не было. Или же он был так тщательно замаскирован, что я не могла увидеть его, как ни старалась.

— Риддл, ты обещал отпустить меня, — прошептала я, оглядываясь по сторонам. Во мне продолжала теплиться надежда, что все это глупый розыгрыш. Что все скоро закончится и я вернусь в реальность.

Я остановилась и закрыла глаза. Досчитала до десяти и вновь огляделась: ничего не изменилось. Зеркальные стены по-прежнему сверкали и давили своей неестественной чистотой, своим совершенством. Хоть бы пятнышко где-то было или трещина!

Но нет. Все вокруг было игрушечным и ненастоящим. Словно кто-то, забавляясь, создал этот коридор, но забыл вдохнуть в него жизнь.

За спиной послышался свист, пронзительный и неприятный. Я, чертыхнувшись, побежала. С непривычки было тяжело. А еще я слишком хорошо понимала, что моих сил надолго не хватит. Свист нарастал и приближался, мои же ноги с каждым шагом слабели. Все вокруг сжималось, пульсировало. Казалось, коридор изгибался и вился, как серпантин. Я стала слышать голоса. Они звали меня, угрожали, насмехались. Давили на нервы, которые вдруг стали очень чувствительными.

Я не выдержала. Коротко вскрикнув, я зажала руками уши и медленно сползла по зеркальной стенке на пол. Не помогло.

Иди к нам. Ну же, не бойся!

— Хватит.

Мой сдавленный шепот казался слишком громким в этом месте.

Ты надеешься убежать? Спрятаться?

— Прекратите!

Глаза противно защипало, и горькие непрошенные слезы покатились по моим щекам. Я всхлипнула и бестолково замотала головой, пытаясь сбросить с себя наваждение.

Подделка! Жалкая копия!

— Замолчите, умоляю, — почти провыла я.

Мне было страшно и больно. Создавалось впечатление, что кто-то специально вывернул меня наизнанку и ради забавы несколько раз проткнул плоть раскаленными иглами. Хотелось царапаться, кричать, драться. Сделать все что угодно, лишь бы эта боль ушла. Но я не могла выдавить из себя ни звука — воздуха в легких почти не было.

Свист настиг меня. Он был везде: снаружи, внутри, в малейшем движении или вздохе. Он обволакивал пеленой, ощущался на коже липкой пленкой и, словно мелкая чешуя, врезался в плоть, разрушая и уродуя все, до чего мог дотянуться. А вокруг сверкали зеркала, отображая нечто нереальное, но пугающее. Мне даже показалось, что если сильно-сильно прищурить глаза, то я смогла бы различить невесомые, прозрачные силуэты людей. Или нелюдей. Я понятия не имела, кем были эти существа и что они сделали со мной.

И когда боль стала невыносимой, достигнув своего апогея, я сумела прошептать единственное слово, которое имело значение во всех мирах и реальностях:

— Том.

Он обязательно придёт ко мне, ведь я нужна ему…

* * *

Мир разлетался на кусочки и срастался, не замечая, что уничтожал тех, кто доверился ему. Так стоит ли доверять? Стоит ли связывать себя с кем-то, чтобы потом пожинать горькие плоды разочарования? И как тогда прожить жизнь, не деля себя на части? Ведь, не разбившись, нельзя почувствовать целостность. Не отдав себя кому-то, невозможно получить мир взамен. И кто, Бога ради, согласится прожить всю жизнь пустышкой? Жить понарошку; играть в жизнь, избегая настоящих чувств? Несмотря на то, что обжигаться и делать ошибки так больно.

Обо всем этом я размышляла, находясь в объятиях Риддла. Том пришел, когда я его позвала. Не было грома с молниями, не было и невероятного, жутко сложного волшебства. Он, словно беспомощного котенка, втащил меня за шкирку в зеркальную стену за моей спиной. Украл добычу прямо из-под носа хищников, жестоко посмеявшись над растяпами. Риддл, наверное, всегда все воровал: восхищение, уважение, любовь. Имела ли я право его судить? Нет. Да и не хотела.

Несмотря на то, что именно он являлся причиной всех моих бед, я была благодарна Тому. И сейчас, вцепившись в его мантию руками и спрятав покрасневшее, заплаканное лицо у него на груди, я ощутила себя целой и умиротворенной. Все верно, мое место здесь. С ним. И что бы мы не сказали и не сделали, этого нельзя изменить.

— Зачем ты это сделал, Том?

Мой голос был слабым и хриплым. Сделав над собой усилие, я подняла голову и заглянула в его глаза. Что я надеялась там увидеть? Раскаянье? Быть может, сожаление? Наверное, да. Но никак не кромешную, непроглядную тьму и ослиное упрямство.

— Я хотел, чтобы ты осталась, — немного помолчав, признался он, пристально глядя на меня.

— Зачем? Я выполнила свою часть сделки. Нас больше ничто не связывает.

Том невесело улыбнулся и покачал головой, словно отрицая мои слова.

— Нас связывают воспоминания, — возразил он.

— Но они не мои!

Как Риддл может так спокойно рассуждать о том, что никогда не принадлежало ни мне, ни ему? Ведь он даже не настоящий! Всего лишь осколок той личности, которая жила много лет назад.

— Ну, извини, Гермиона, больше у меня ничего нет, — произнес Том, болезненно щуря глаза.

Я поняла, что он хотел мне сказать все это время. «У меня ничего нет», — эти слова были на редкость правдивы и самокритичны. У Риддла не было будущего, не стало и прошлого. Та точка опоры, точка возврата, с которой может начать все сначала любой человек, исчезла в тот момент, когда Элайза отдала Ловчей на потеху их души. Играясь, забрала все, оставив после себя лишь горечь полыни и жажду поиска. А когда у Риддла отняли и это, он, чтобы не сломаться, нашел для себя новый смысл, пусть не такой желанный, но дающий надежду.

Мне стало жаль Тома. Неосознанно я протянула руку и погладила его по щеке. Легко, едва касаясь кончиками пальцев.

Риддл фыркнул и перехватил мою ладонь, сжав ее в своей.

— Не надо. Не стоит жалеть меня, — потребовал он. Его взгляд стал жестким, а губы сжались в плотную линию.

Я вопросительно посмотрела на него, не зная, что можно сказать в ответ.

— Лучше возвращайся скорее, — произнес Том, видя мое замешательство.

— Ты меня отпускаешь? — удивилась я. Что он задумал, если так легко согласился вернуть меня домой?

— Сейчас — да, — усмехнувшись, сказал Риддл.

Провел прохладной ладонью по лицу так, что я от удовольствия закрыла глаза, а когда вновь их открыла — оказалась в своей кровати. За окном разгорался рассвет, обозначая наступление нового дня.

* * *

Свидание ценой в жизнь. Какое оно? Сладкое ли? Нежное? А может быть — отчаянное? Стоит ли оно того, чтобы поставить все на кон? Не сомневаясь, не жалея, не оглядываясь. Безусловно, нет.

Я слеплена из другого теста — мне свойственны жесткость и неподатливость. И я всегда гордилась этим. Задирала нос повыше и демонстрировала всем свое превосходство. Умная, рассудительная, талантливая Грейнджер — такими эпитетами меня всегда награждали учителя. А ученики говорили «зануда» и смеялись. Обзывали грязнокровкой и устраивали неприятности. И завидовали, ведь я действительно была лучше их.

Имеет ли все это сейчас хоть какой-то смысл? Ценность? Быть может, выгоду? Безусловно, да.

Все эти мелкие неурядицы сформировали личность, закалили ее и сделали прочнее. Как клинок, который выковали из заготовки, придали ему форму, заточили и напоили кровью. Простой ритуал, даже в чем-то привлекательный. Только вот из одного куска железа могло получиться очень разное оружие: кинжалы, рапиры, шпаги, двуручные мечи. Каждое из них было по-своему эффективно, но я-то знала, что отнюдь не все могли бы пригодиться.

Моим оружием был ум. Острый как бритва, и гибкий, как шпага. Но, увы, бесполезный для моей сделки с дьяволом.

Я не спала уже четыре дня. Пила зелья. Накладывала чары на окружающие меня предметы, чтобы они звенели, кусались и всячески мешали мне закрыть глаза. Я сознательно мучала себя, понимая, что если засну, то вновь окажусь во власти Риддла.

Я боялась этого, сознавая, что он не отпустит, не даст права на выбор. Как искусный кукловод, Том будет дергать за ниточки. Шаг вправо — поклон, шаг влево — прыжок. И улыбка — застывшая, жуткая, неискренняя, но такая необходимая для создания иллюзии.

Его иллюзии в его мире. Уступить и прогнуться? Смириться с таким положением вещей?

Я искала решение свой проблемы. Пересмотрела множество книг и манускриптов. Побывала в запретной секции. Отчаявшись, хотела попросить помощи у директора, но струсила. В последний момент, застыв в нерешительности перед статуей горгульи, я поняла, что не смогу внятно объяснить причину, по которой сразу же не пришла к нему. Поэтому я развернулась и ушла, искренне надеясь, что справлюсь со всем сама до того, как умру от недосыпания.

* * *

— Гермиона, мне надо поговорить с тобой, — заявил Невилл, без приглашения сев рядом со мной на лавке.

Я поморщилась: не люблю, когда нарушают границы моего личного пространства.

— Ты уже говоришь, — заметила я, слегка пожав плечами. Спать хотелось дико. И даже зевнуть казалось невероятно сложной задачей.

— Что ты с собой делаешь? — рассерженно задал он мне вопрос и, чуть подумав, добавил: — Должна быть веская причина, объясняющая, почему ты травишь себя зельями.

Ох, Невилл, неужели ты действительно думаешь, что я осталась прежней? Его слова рассмешили меня, поэтому я позволила эмоциям отразиться на измученном лице.

Вот только смех у меня вышел грубым, хриплым и царапающим. Так смеются древние старухи, а не молодые девушки.

Лонгботтом смерил меня тяжелым взглядом. Этот взгляд выглядел неуместно на круглом, почти детском лице друга. Не удержавшись, я положила ладони на щеки Невилла. Его кожа приятно холодила мои горячие руки, заставляя хоть на миг забыться. Позволив себе закрыть глаза, представила, что нет в мире ничего важнее этих минут покоя и умиротворения.

Какой удобный обман! Он дурманит не хуже белладонны и заставляет сознание ускользать куда-то далеко-далеко во тьму…

Я бы уснула, если бы не Невилл. Он взял меня за плечи и хорошенько встряхнул, не позволяя до конца потерять контроль над моим сознанием.

Через силу открыв глаза, благодарно взглянула на друга. Мерлин, как же тяжело!

Судорожно вздохнув, уткнулась лицом в мантию Лонгботтома, неосознанно ища защиты. Невилл бережно, как-то робко погладил меня по волосам и спросил тихим голосом:

— Зачем, Гермиона?

И я не выдержала. Рассказала ему почти все, что меня мучало. Сны-воспоминания, расследование и его результаты, даже чувства, и те не стала скрывать. Все говорила, говорила, говорила, пытаясь словами передать всю боль и страх, все отчаянье, надежду, всю постыдность своих желаний. Отчего-то я знала, что друг поймет и не осудит меня. Что поддержит и обязательно предложит помощь.

А он молчал. Лишь крепче сжимал в объятиях, позволяя выговориться. Я же захлебывалась словами, давилась всхлипами и все крепче сжимала руками его мантию.

Какой может быть дружба между девушкой и парнем? Искренней и возвышенной? А может быть, легкой и необременительной? Невероятно сложный вопрос и в чем-то даже неправильный. Ведь дружба, как и любовь, — понятие многогранное и всепоглощающее.

Как можно измерить преданность и взвесить симпатию? Как определить, где кончилось чувство долга и начался порыв, слепой и в чем-то безрассудный? Как? Да и стоит ли?

Из осколков можно собрать целое, но оно никогда не станет прежним.

— Мы справимся, Гермиона. Справимся. Обязательно что-то придумаем, только не отчаивайся! — утешал меня Невилл, укачивая в своих руках, словно маленького ребенка.

Я глупо улыбалась, чувствуя необыкновенную легкость во всем теле. Веки все так же оставались тяжелыми, а глаза — сухими, словно кто-то насыпал в них песка. Мне пришлось чаще моргать, чтобы не дать глазам закрыться. Ведь я так долго продержалась. Нельзя позволить себе сдаться сейчас, когда появилась новая надежда.

Невилл. Мой милый смешной Невилл, ты всегда был хорошим другом. Как жаль, что раньше я этого не замечала, считая тебя глуповатым простаком, таким понятным и предсказуемым. Ты оказался гораздо сильнее меня.

— Обещай… что никому об этом расскажешь, — потребовала я, из последних сил сражаясь с накатывавшей на меня слабостью.

— Но…

— Обещай, Невилл! Что бы ни случилось, сохрани мой секрет.

— Хорошо, — нехотя согласился Лонгботтом.

Я позволила себе маленькую победную улыбку. Он сдержит обещание — в этом я была уверена. Но как же я хотела спать. Вздохнув, на минутку прикрыла глаза и исчезла, чтобы появиться там, куда меня давно и настойчиво звали.

* * *

— Что с ней случилось, мистер Лонгботтом? — требовательно спросила профессор МакГонагалл.

Я поежился, но глаз не отвел. Эта карусель с вопросами продолжалась второй час и успела порядком надоесть мне. Что да как? Когда? Видел ли ты что-то подозрительное?

Неужели так сложно понять, что я ничего не знаю? Ничего. И поэтому я абсолютно бесполезен. Сглотнув, я вновь повторил рассказанную ранее версию:

— Гермиона в последние дни плохо спала и выглядела уставшей. Сегодня я попытался с ней поговорить, убедить пойти к мадам Помфри. Она сначала возражала, а потом прислонилась ко мне и замолчала. Через некоторое время я понял, что она никак не реагирует на мои слова. Тогда я подумал, что Гермиона уснула.

Профессор МакГонагалл кивнула, соглашаясь со мной. Та версия событий, которую я сочинил, выглядела убедительной. Права была бабушка, говоря: «Если хочешь солгать — скажи правду. Только под таким углом, какой выгоден тебе».

— Но она не проснулась. — Профессор сцепила руки за спиной в замок и отвернулась от меня.

Я кивнул в знак согласия. Гермиона действительно не проснулась ни в тот день, ни в следующий.

— Мистер Лонгботтом, вы должны понять, что мы не сможем помочь Гермионе, если не узнаем причину ее нынешнего состояния, — устало произнесла декан.

Я вновь кивнул, как болванчик, не в силах ответить ни слова. Уже прошло больше недели с нашего памятного разговора, во время которого она стребовала с меня то нелепое обещание. А я все ломал голову над тем, как ей помочь.

Что же с ней случилось на самом деле? То, что Гермиона мне тогда рассказала, еще больше запутало меня. Я никогда не умел решать сложные задания. Проще было всегда попросить помощи у кого-то более умного и смышлёного.

А еще я волновался за подругу. Мне отчаянно хотелось вытащить ее из этой передряги, ведь защитить Гермиону я не смог. Не знал, как надо защищать. Я вынужден был признать, что профессор МакГонагалл права — мы ничем не могли помочь Гермионе. По крайней мере, сейчас. Оставалось только ждать и наблюдать, пока она медленно угасает.

— Вам понравились эти пирожные, юная леди? — поинтересовался толстяк, откусив еще немного от воздушного шедевра со сливочным кремом.

Пятого или шестого — я давно уже перестала считать. Какая разница, сколько он съел? От этого мой визави не станет менее внимательно наблюдать за мной.

Натянуто улыбнувшись, я кивнула.

— Они очень вкусные.

Я доела свое пирожное и вытерла салфеткой руки, но они все равно остались липкими. Доброжелательный тон и гостеприимность толстяка не смогли меня обмануть. Он стерег меня, как верный пес. Только вот где сейчас был его хозяин? Этот вопрос волновал меня гораздо больше, чем существо, сидевшее напротив.

— Они приготовлены по особому рецепту. Семейному.

— У вас есть семья? — вежливо поинтересовалась я.

— Нет. Но это не мешает рецепту быть семейным, — рассмеялся он, протянув руку, чтобы взять еще одно пирожное.

Я опустила голову, стараясь не смотреть на обжору. Он был мерзким, а его улыбка была липкой, словно патока. Когда он разглядывал меня, то, казалось, макал мое лицо в грязь, при этом насмехаясь.

Возможно, все это я придумала, и никаких злых помыслов отродясь не было в его голове, но чувство глубочайшего отвращения к собеседнику никак не проходило.

— Том тоже любит ваши пирожные?

— Нет, хозяин не любит сладкое, — толстяк грустно вздохнул и запихнул в рот остатки десерта.

Интересно, как долго будет продолжаться наша увлекательная беседа? Жаль, что у меня нет с собой палочки, а то бы я с лёгкостью справилась со сторожем и сбежала. В прошлый раз у меня это получилось.

— Не надо думать о побеге. Здесь эти мысли могут быть опасными, — предупредил меня толстяк. Я так и не спросила, как его зовут. Слишком сильно рассердилась на Тома, попав сюда.

— Вы легилимент? — я с интересом посмотрела на него.

— Нет, юная леди. Я не легилимент. И даже не маг. Здесь, — толстяк развел руки в стороны, словно хотел заключить в свои объятия весь мир, — нет магии. По крайней мере, привычной для вас.

— А какая здесь есть магия?

Мне и вправду было любопытно. Должна же я знать, как у Риддла получилось заманить меня сюда.

— Наберитесь терпения, Гермиона, и вы все со временем узнаете.

Толстяк хитро усмехнулся и вдруг стал съеживаться, истончаться. Все краски вмиг исчезли из широкого лица простака, а сам он становился все более прозрачным и тусклым, пока не превратился в тень. Паршивка-тень выскользнула из кресла и спряталась в углу среди своих товарок. Мне же осталось только скрипеть зубами, досадуя, что меня опять обвели вокруг пальца.

* * *

Я уснула, дожидаясь Риддла. Разбудило меня чье-то осторожное прикосновение, кто-то словно обводил контур моего лица. Было приятно и непривычно. Я улыбнулась, еще до конца не проснувшись, и теснее прильнула к чужой руке. Пальцы дрогнули, но ладонь не исчезла.

— Гермиона, — позвал меня знакомый голос.

Я заворочалась — не хочу просыпаться! — и склонила голову так, что распущенные волосы упали на лицо, полностью скрыв меня от гостя.

— Просыпайся, — вновь настойчиво сказал кто-то знакомым голосом.

Я нехотя открыла глаза и встретилась взглядом с Томом. Смотрел он задумчиво, как-то странно усмехаясь. Лицо у него было бледным, усталым, полностью лишенным привычного лоска и обаяния. Мне совершенно перехотелось с ним ругаться и требовать, чтобы он вернул меня домой.

Было видно, что ему сейчас приходится несладко. Я протянула руку и пригладила взъерошенные волосы на его голове. Когда-то, в другой жизни, Элайза сравнила его с грешным богом, который воплощал в себе все самое желанное и прекрасное. Совершенное. Я же видела перед собой человека. Неидеального, эгоистичного, самоуверенного и одинокого. И в этом одиночестве была его слабость, которая не позволяла Риддлу перешагнуть последний рубеж между человеком и богом.

— Ты опять меня жалеешь, — недовольно заметил он, отстраняясь.

— Кто бы меня пожалел, — проворчала я, встав с кресла.

В камине горело пламя, но его не хватало, чтобы разогнать тени в углах комнаты, поэтому создавалось впечатление, что за тобой постоянно кто-то наблюдает. Я поежилась и опустилась на корточки, протягивая руки к огню. Мне было холодно, и я пыталась хоть как-то согреться.

— Тот толстяк, что угощал меня пирожными, он… настоящий? — я оглянулась и вопросительно посмотрела на Риддла.

— Он такой же настоящий, как я или ты.

— Я не понимаю. Он тоже чья-то копия? — нахмурилась я, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Зачем тебе это знать?

— Я хочу понять…

— … как сбежать?

Риддлу наш разговор казался забавным.

— Вовсе нет!

— Врешь, — Том подошел ближе, насмешливо глядя снизу вверх.

Я встала на ноги, но Риддл все равно был выше почти на голову. Ненавижу, когда на меня смотрят сверху вниз! Подставку, что ли, найти?

— Ты меня больше не боишься, — заметил он, чуть щуря глаза.

Том всегда так делал, когда говорил о том, что его волновало.

— Боюсь, — возразила я. — Но те существа из зеркального коридора пугают меня больше.

Хмыкнув, он отвернулся и направился к креслу. Сев в него, Том склонил голову на бок и сказал:

— Продолжай.

Ну да, конечно. Только твоего разрешения мне не хватало.

— А еще я думаю, что ты не плохой человек, — я повернулась к нему лицом и улыбнулась.

Наверное, мои слова звучали наивно и нелепо, но я в них верила.

— Гермиона, нет хороших и плохих людей. Все зависит от обстоятельств и интересов, которые имеют дурную привычку пересекаться. Тогда-то и возникают понятия «хороший» и «плохой».

Его слова звучали разумно и убедительно. Доверчивая часть меня хотела поверить в них, но другая, подозрительная, считала все это глупыми отговорками. И сейчас я была согласна поверить той, другой.

— То есть ты именно из-за столкновения интересов не хочешь поставить во всей этой истории точку?

Его поступки были лишены логики. Зачем он цепляется за меня, если знает, что я никогда не смогу заменить ему Элайзу?

— Нет. Просто мне скучно.

Я спрятала руки в складках мантии, сжимая от досады ткань. Ему, видите ли, скучно! Но это не повод разрушать чью-то жизнь.

— Я не хочу здесь находиться. Мне нужно вернуться назад, к друзьям…

— …учебе и библиотеке, чтобы учиться и помогать этим самым друзьям. Так, кажется, ты проводила все свое время?

Риддл презрительно посмотрел на меня, и я ощутила, что краснею. Да как он смел такое говорить?! Что он вообще обо мне знал?

— Все.

— Что?

— Я все о тебе знаю, — повторил Том.

— Но откуда? — растерянно спросила я. Злость ушла бесследно, оставив после себя усталость и горечь поражения — в словесных баталиях Риддл всегда выигрывал.

— Сны, — просто ответил он. — Они не только открывают двери в чужие воспоминания, но и позволяют заглянуть в твои.

— Ты хочешь сказать, что в то время, когда я просматривала воспоминания Элайзы, ты пересматривал мои? — я недоверчиво посмотрела на него.

Как такое могло быть? Да и зачем ему это?

Мне было неприятно. Такое впечатление, словно меня застали за чем-то постыдным и мерзким.

— Да, — Том кивнул. — Мне нужно было узнать, что ты за человек, прежде чем заключать с тобой сделку.

— Другими словами, узнать, смогу ли я тебя обмануть?

— Верно.

Как у него получалось так невозмутимо произносить все это? Он понимал — не мог не понимать! — что, раскрывая передо мной карты, не сможет добиться моего расположения. Но нужно ли оно ему? Вот в чем вопрос.

Сглотнув, я попыталась взять себя в руки. Не время быть слабой. Да и обида со злостью мне не помогут. Нужно перевести разговор в другое, более мирное, русло.

— Том, а почему ты не исчез, когда действие Ловчей закончилось?

Резкая смена темы разговора не смутила Риддла. Он выглядел скорее задумчивым, нежели озадаченным. Сейчас он напоминал мне Чеширского кота, безмятежного и улыбчивого. Вот только что принесет мне его улыбка?

— Было наложено два заклинания. Одно — Элайзой, второе — мной. По крайней мере, той частью меня, которая осталась в реальном мире.

— Так вот почему ты настолько самостоятельный! Здесь ты ни от кого не зависишь и можешь делать все, что хочешь.

Недостающая часть паззла встала на свое место, и картинка обрела целостность. Риддл с самого начала мог свободно путешествовать по снам и зеркальному коридору. Чары защищали его, сохраняя какую-то часть его могущества. И если кто-то и знал выход отсюда, то только он.

Но если мои предположения правильны, то на него действуют все заклинания.

Я подошла к нему и взяла за руку. Пальцы были непослушными и дрожали. Запонка на манжете белой рубашки то и дело выскальзывала и не хотела поддаваться. Но я не сдавалась. Под пристальным взглядом Риддла я чувствовала себя неуютно, но старалась не обращать на него внимания. Я должна была увидеть это собственными глазами. Должна.

Справивший с запонкой, я закатала рукав мантии почти до локтя. На светлой коже отчетливо виднелись черные, словно выжженные, следы нитей, оставленные Непреложным обетом.

* * *

— Ты умираешь.

Я не спрашивала его, это и так было понятно. Когда-то давно я читала о действии Непреложного обета, о его преимуществах и недостатках. И о последствиях. Жертва не просто умирала. Перед смертью она испытывала боль, сравнимую разве что с действием Круцио. И не минуту, не час, а гораздо дольше. Были случаи, когда человек дотягивал до десяти-одиннадцати дней, но большинство едва ли сумели миновать рубеж в сутки. Сколько же сможет протянуть Риддл? Насколько сильна его сила воли и упрямство?

Я крепко сжала его руку, даже не представляя, что еще можно сказать или сделать в этом случае. Конечно, много раз Том выводил меня из себя, виртуозно манипулируя слабостями и чувствами. Заставлял делать то, что я не хотела. Даже влюбил в себя играючи, совершенно не заботясь о последствиях. Но, несмотря на все это, я никогда не желала ему смерти.

— Отправь меня назад в реальность, — потребовала я.

— Исключено, — непреклонно произнес Риддл.

Глупец! Как он не понимает, что выход находится рядом, стоит только руку протянуть. Ведь чтобы снять чары, вызванные нарушением Непреложного обета, нужно исполнить его условия. А Том сделал все, что от него требовалось, кроме одного: он не вернул меня назад в реальность. Не захотел отпустить, поэтому и расплачивается сейчас.

— Ты умрешь! — воскликнула я.

Мне хотелось хорошенько встряхнуть его, чтобы убедиться, что он все еще вменяем. Или же Риддл настолько обезумел от боли, что не понимает, что ему грозит?

— Гермиона, я все прекрасно понимаю.

Том аккуратно разжал мои пальцы, освобождая свою руку, но мои ладони не отпустил. Напротив, сжал в своих холодных руках. Я крепко зажмурила глаза, чтобы не смотреть на него. Мои чувства были противоречивы и поэтому опасны. В первую очередь для меня.

— Гермиона, посмотри на меня, — Том крепче сжал мои ладони и слегка потянул на себя, так, что мне пришлось наклониться.

Но я из-за упрямства, а может быть из-за страха, не открывала глаза.

— Я слишком долго был равнодушным, раз за разом проживая то время и те события, в которых пленила меня Ловчая. А сейчас я проснулся от глубокого бесполезного сна. Я жив и, впервые за долгие годы, я по-настоящему ощущаю это. Неужели ты думаешь, что смерть меня пугает? Что я променяю оставшиеся дни на вечность в одиночестве?

— Ты здесь всесилен, — сказала я, чтобы хоть чем-то заполнить возникшую паузу.

Я была бессильна что-либо изменить, потому что не могла убедить его. И это пугало. Ранило меня в самое сердце, разрывая его на части. Я не желала его смерти. Никогда и ни за что. Он должен жить, потому что с ним будет жить та глупая Гермиона, которой так не хватает рассудительности и здравого смысла, но она по-своему идеальна, безупречна.

— Моя сила кончается в зеркальном коридоре. Ты видела настоящих хозяев этой реальности и понимаешь, что не мне с ними соперничать.

— Но так нельзя! — воскликнула я, открыв глаза.

Том по-прежнему был спокоен, только слишком бледен. И глаза сильно прищурил. Неправильно так, болезненно.

— Как тебе помочь, Том?

Вопрос вырвался так быстро, что я едва смогла осознать его. В то мгновение я отчетливо поняла, что сделаю все, чтобы ему помочь. И любая просьба, любой приказ будут исполнены без промедления и без сомнений. Риддл умел манипулировать людьми, умел подчинять их и вселять в их сердца страх. Обо всем этом мне не раз рассказывал Гарри. Но друг забыл упомянуть, что Том также завоевывал эти сердца. Добивался любви, всепоглощающей, фанатичной и искренней. О да! Любовь его последователей была искренней в гораздо большей степени, нежели моя.

— Останься со мной.

Том встал с кресла и обхватил ладонями мое лицо. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него.

— Останься, — повторил он. — Ведь Непреложный обет потеряет свою силу, если ты останешься по доброй воле. — Чуть помолчав, он спросил: — Ты останешься со мной?

Так просто и сладко звучали его слова. Такими желанными были прикосновения Тома. Я открыла рот, чтобы сказать «да», но не смогла. Горло пересохло, казалось, что его сдавил шипастый стальной обруч. Ведь это «да» станет началом конца. Признанием и одновременно согласием добровольно поместить себя в клетку. Такую красивую, позолоченную. Смогла бы я так жить? Сумела бы променять свободу на шанс быть рядом с Томом?

— Да, — тихо прошептала я. — Да, Том, я останусь.

* * *

Словом можно убить, но также и спасти. Я зачарованно смотрела на предплечье Риддла. Черные нити сначала побледнели, а потом вспыхнули золотым сиянием. Лишь на краткий миг, приковывая к себе внимание и завораживая красотой. Опасной, утонченной, волшебной. И исчезли, бесследно растаяв.

Я провела пальцами по бледной коже руки Тома и победно улыбнулась. Удивительно, как страх, почти паника, мог мгновенно обратиться в триумф. Он пьянил не хуже огневиски и я, не удержавшись, громко расхохоталась. Сказывалось нервное напряжение, сопровождавшее меня всю последнюю неделю.

— Ты сделала правильный выбор, — попытался приободрить меня Том.

Я медленно покачала головой и сказала:

— Мой выбор состоял не между жизнью и смертью, а между тобой и собой.

— Это больше не имеет значения, — возразил он.

— Имеет. Теперь я, как и ты, потеряла все, что у меня было.

— Зато обрела новый мир и новую жизнь, — Том продолжал доказывать свою правоту.

Мне стало смешно. Кого он пытался убедить: меня или себя? Он понимает — не может не понимать! — что все это иллюзия. Стабильность — к черту! Честь — а она у него была? Любовь — Риддл не знает, что это такое. А я? Я знаю?

Глубоко вздохнув, встала на цыпочки и обняла его за шею крепко-крепко, как лучшего друга. Мои губы были рядом с его ухом, и я прошептала, не размыкая губ:

— Лжец, лжец, лжец.

Это звучало почти как признание в любви. А может быть, оно им и было. Понял ли Том сам или прочел эти мысли в моей голове — я не знала. Все знать было скучно и… опасно.

Поэтому, не позволяя себе задуматься над последствиями, я повернула голову так, что наши лица оказались совсем рядом. Облизнув внезапно пересохшие губы, я пристально посмотрела на Тома. Следующий ход был за ним.

Риддл не спешил, растягивал ожидание, словно дожидался чего-то. Но я умела ждать. Терпение тоже оружие. И оно порой куда более опасно, чем острый нож в руках безумца.

Склонившись ниже, Том поцеловал меня. Медленно, чувственно, пьяняще.

«Ближе», — мелькнула в голове мысль. Том, как будто решив что-то для себя, дал волю рукам. Я же освободила свое сердце.

Может ли любовь связывать тех, кто согласился разделить вместе не жизнь, а смерть? Или этого будет недостаточно?

Том уже давным-давно стащил с меня мантию. Его руки сжимали мои плечи, а губы скользили по шее, опускаясь к ключицам и ниже. Меня охватывало томление, слабость в ногах заставила покачнуться и еще сильнее вцепиться в Тома.

Ближе... Так где же находится тот рубеж, который отделяет любовь от похоти, долга или жалости?

У Риддла были сильные руки. И жадные. Впрочем, в нежности я сейчас не нуждалась. Мое безумие длилось слишком долго, его же — только начиналось. Том еще не умел контролировать новые для себя эмоции и ощущения, я же изучила их вдоль и поперек.

— Ближе, — попросила я, обвивая его руками и ногами, бесстыдно прижимаясь, напрашиваясь на ласку.

И Том вновь уступил, исполняя мой каприз. Но и он не остался внакладе. Испив меня всю, до дна, Риддл заполнил пустоту собой. А мне лишь оставалось принять его всего, без остатка.

Я лежала в объятиях Риддла и глядела на пламя. Он спал. Обнимал меня одной рукой за плечи, крепко прижимая к себе. Даже во сне Том боялся отпустить меня, зная, что я могла уйти. Конечно, могла! И никто меня теперь не смог бы остановить, ведь я узнала все тайны этого мира. Ну ладно, не все. Но очень-очень много.

Просто я не хотела уходить. Мне и здесь было хорошо.

Том пошевелился во сне. Между темными бровями пролегла глубокая складка, словно ему снилось что-то тревожное. Я протянула руку и успокаивающе погладила его по щеке. Риддлу часто снились кошмары, поэтому он не любил отдыхать слишком долго. Предпочитал занять себя работой, лишь бы не сталкиваться с проблемой лицом к лицу. И все время сердится, когда я напоминала ему об этой его слабости.

Она, правда, была не самой главной, но Тому все равно было досадно, что я о ней знала.

— Доброе утро! — сказала я Риддлу по старой привычке.

На самом деле здесь не было ни утра, ни дня, ни вечера, но мы все равно продолжали говорить друг другу эти обыкновенные, ни к чему не обязывающие слова.

Вместо ответного приветствия Том поцеловал меня. Я с радостью подалась вперед, упиваясь этой мимолетной нежностью. Это тоже был своего рода ритуал, который со временем ни капли не наскучил нам. Ведь что может быть лучше, чем почувствовать дорогого человека рядом? Ощутить его всей кожей, подарить ласку. Стать на краткий миг его частью. Это бесценно, незабываемо, волшебно.

Ни одно заклинание, зелье или ритуал никогда не смогли бы подарить человеку тепло и заботу другого живого существа. Привязать его настолько сильно, чтобы он каждый миг своего существования стремился к другому человеку. Это было за гранью их возможностей. Ведь они создавали иллюзию, а люди дарили друг другу реальность.

— Ты сегодня снова будешь работать допоздна? — поинтересовалась я, наблюдая за тем, как он одевается.

— Да. Мы почти отбили восточный коридор. Надо только установить щиты, и эти твари больше туда не сунутся, — Том обнадеживающе мне улыбнулся.

Ох, как будто это было так просто! Если бы я не знала, с кем ему придется иметь дело в зеркальном коридоре, то поверила бы. А так лишь печально покачала головой и плотнее закуталась в одеяло.

— Гермиона, ты же знаешь, что мои тени хорошо подготовлены. Не стоит переживать.

Я натянуто улыбнулась и кивнула. Пусть идет, его все равно не смог бы никто переубедить сейчас. Том в любой реальности оставался верен себе. Он даже здесь нашел приспешников и создал армию. А теперь сражался против тех существ, которые однажды едва не убили меня. И, надо признать, весьма успешно.

Я называла нашу армию игрушечной. Глупость, конечно. Ведь тени здесь, в этой временной петле, были настоящими. Они жили, любили, дрались и умирали, как люди. И порой именно это ощущение реальности действовало отрезвляюще на нас с Томом. Наши игрушки-тени доверились нам, и мы не имели права их подвести. Поэтому у нас не было времени прохлаждаться. Каждый находился на своем месте и занимался работой. Том сражался и плел интриги, я изучала миры в поисках того единственного, который смог бы стать нам новым домом.

Элайза с помощью Ловчей создала временную петлю. Но она не была вечной. С уходом кусочка души Уильямс магия, поддерживающая стабильность в этом мире, стала понемногу исчезать. И поэтому нам так необходимо было найти новый дом, пока старый не рухнул. Иногда, путешествуя, я находила более-менее пригодные для жизни миры, иногда проникала в чужие сны и воспоминания. Последних я старалась избегать. Не хотела больше никаких загадок и тайн. Хватит! Со временем я смогла понять девочку, которая отчаянно любила жизнь и не хотела умирать, но простить ее я так и не смогла. Ведь жизнь бесценна, как и душа. И возможно, именно этой утерянной части себя не хватило Риддлу, чтобы остаться человеком и не превратиться в чудовище.

Слишком много вопросов было в той жизни, в которой меня звали Гермиона Грейнджер. На большинство из них я так и не нашла ответов, но я больше не стремилась остаться всезнайкой. То, что было у меня здесь и сейчас — гораздо ценнее, чем вся мудрость мира. Ведь я обрела себя, нашла свою дорогу в этой жизни. А что еще надо для счастья?

* * *

Мы шли по зеркальному коридору, но он больше не был идеальным и чистым. Зеркала на стенах треснули, а кое-где совсем выпали из креплений. Осколки усеивали пол, легко крошась под нашей обувью. Тут же лежали белые, невесомые, словно тончайший флер, существа. Они напоминали людей только формой тела, но лиц у них не было. Безликие —так мы их прозвали. Я удивилась тому, как могла их раньше бояться. Конечно, нас всегда пугает то, чего мы не понимаем. Но сейчас это не могло быть для меня оправданием.

Я изменилась, когда сделала свой выбор. Это было неизбежно. И теперь я обязана была думать и действовать не как девочка-подросток, а как взрослая ведьма.

— Нужно в следующий раз быть аккуратней, — укорила я Тома. — Слишком мало зеркал уцелело.

— Хорошо, — кивнул он.

— Осталось мало времени, а мы так и не нашли новый дом.

— Я это понимаю, — Риддл остановился.

Я видела, что его раздражали мои слова. Брови Том нахмурил, губы плотно сжал. Самый настоящий ребенок, к тому же смертельно обиженный на весь мир. Мне захотелось рассмеяться, но я сдержала себя. Сомневаюсь, что он правильно поймет причину моего веселья.

Взяв его руку в свои ладони, я прижалась к ней щекой. Кожа на ощупь была гладкой и прохладной. Я улыбнулась и доверчиво посмотрела на Риддла. Такое отношение с моей стороны ему льстило и, несомненно, приносило удовольствие. Я же знала об этом и беззастенчиво пользовалась.

— Не сердись.

Том хмыкнул, услышав просьбу. Провел рукой по моим волосам, словно успокаивая. Я довольно зажмурилась. Волшебное ощущение, когда ты кому-то нужен и кто-то заботиться о тебе, было слаще меда. И острее кончика пера, которое выцарапывает буквы на пергаменте. Или на сердце. Смотря что взять за исходный материал.

— Я не сержусь, — возразил он. — Просто хочу быстрее закончить эту бессмысленную войну.

— Я тоже.

Том порой был слишком требовательным к себе. Все время повторял, что, будь он по-настоящему жив, у нас бы не было столько проблем. А я все доказывала ему, что мы оба живы. По крайней мере, здесь и сейчас.

— Мне нужно идти.

— Ты вернешься? — спросил Риддл.

Я кивнула и, встав на цыпочки, легонько поцеловала его. Не стоит бояться, Том, я никогда тебя не брошу. Перед тем как войти в очередную дверь между мирами, я оглянулась и посмотрела на Риддла. Его лицо было спокойным, безмятежным, идеальным. Я знала — он верил мне, и ради этой веры я готова была пойти на все.

* * *

— Колдомедики сказали, что сердце не выдержало, — спокойно произнесла профессор МакГонагалл.

Правда, голос у нее был деревянным и слишком отчужденным. Словно эта фраза была не предназначена для меня. Мне вдруг стало неуютно под пристальным взглядом декана. Захотелось сказать какую-то глупость или что-то сделать, только чтобы больше не слышать этих слов — страшных, никак не ассоциировавшихся у меня с Гермионой. Как это — не выдержало? Как? Да не могло такого быть! Она ведь была сильной. Сильнее любого, кого я знал.

— Я… мне надо… — пробормотал я, взмахнув рукой куда-то в сторону.

— Идите, мистер Лонгботтом, — разрешила мне профессор.— И передайте мистеру Поттеру и мистеру Уизли, что я хочу их видеть. Надо сообщить им о том, что Гермионы больше нет.

Я послушно развернулся и на нетвердых ногах пошел вперед. Не до конца осознавая, куда я иду, продолжал двигаться. А в голове испуганной канарейкой билась мысль, что это все неправда. Ведь не могла же Гермиона в самом деле умереть?

Мне стало дурно. Я сел на каменные ступеньки и закрыл лицо ладонями. Они дрожали, но это было неважно. Гораздо сильнее меня беспокоило то состояние полнейшего безразличия, которое меня охватило. И просьба, ее последняя просьба.

Обещай мне…

Я сдержал обещание, данное тебе, Гермиона. Только боюсь, что покладистость сыграла со мной в этот раз злую шутку. Я так и не узнал, от кого тебя нужно было защитить. Ты же ушла, ничего толком не объяснив. Навсегда. Мерлин, какое же это было страшное слово…

Я плохо помнил, как добрался до гостиной в башне Гриффиндора. Там было слишком шумно. Все смеялись, громко болтали, что-то делали. Пока что никто ничего не знал о случившемся, и мне стало невыносимо горько. Блаженное неведенье! Почему ты так снисходительно к дуракам?

Гарри и Рон сидели в креслах и играли в шахматы. Уизли то и дело морщил лоб и сосредоточенно смотрел на игральную доску. Он всегда уделял шахматам много времени. А еще Рон говорил, что каждая партия — это маленькая жизнь. И то, как ты ее проживешь, зависит только от тебя. Золотые слова и в некотором смысле вещие.

Они тоже еще ничего не знали. Я вымучено улыбнулся и подошел к ним. Надо передать им приглашение от декана. Будет лучше, если друзья узнают дурную весть от профессора МакГонагалл. Она сумеет подобрать правильные слова, ведь декан всегда все делала правильно.

— Шах, Гарри, — довольно воскликнул Уизли. — Сдавайся, у тебя нет шансов!

— Чтоб тебя! Конь на Е5!

Фигура пошевелилась и нехотя направилась в указанном направлении. Наверное, они уже давно играли, раз шахматы стали такими медлительными и сонными.

Гарри довольно ухмыльнулся, наблюдая за тем, как конь сбросил с игральной доски офицера. Наверняка он уже предвкушал победу. И каково было его разочарование, когда Рон отдал команду пешке и, подождав, пока она завершит свой путь, произнес:

— Шах и мат!

Гарри обиженно надулся, а Уизли, посмеиваясь, заявил:

— Теперь ты должен мне дюжину шоколадных лягушек!

Я решил прервать их забаву. Лучше уж сразу им обо всем узнать, чем оттягивать неизбежное и тем самым преумножать боль. А я этого не хотел. В последнее время и так было слишком много боли.

— Гарри, Рон, вас МакГонагалл просила зайти к ней.

Друзья переглянулись, и Поттер спросил:

— Думаешь, она узнала про нашу затею?

— Сомневаюсь, — Рон отрицательно покачал головой. — Мы сами еще не знаем, когда произойдет вылазка.

— О чем вы? — я непонимающе посмотрел на них.

— О Амбридж с ее очередными гениальными идеями и нововведениями. Мы хотим устроить ей маленькую акцию протеста, — пояснил Гарри.

— На твою помощь мы тоже рассчитываем, — вставил Рон. — Мы должны хоть что-то сделать, чтобы защитить от нее учеников!

— Гермиона не простит нам бездействия, — поддержал друга Гарри.

Я кивнул, не в силах ничего произнести. Они говорили о ней так, как будто… Я резко отшатнулся от них, словно их слова были пощечиной. Ведь они ничего не знают. «Пока не знают», — поправил я себя.

Голова была пустой и одновременно невероятно тяжелой. Видеть беззаботные, счастливые лица друзей было невыносимо. Собрав в кулак остатки сил, я напомнил им:

— Вам надо идти. МакГонагалл не любит ждать.

Рон что-то невнятно проворчал, Гарри же только вздохнул. Когда они ушли, я сел в кресло и бездумно посмотрел на пламя. Несмотря на то, что в комнате было тепло, мне стало зябко. Руки замерзли, и я потер одну об другую. Рядом с игральной доской лежали учебники вперемешку со свитками пергаментов. Чтобы занять себя хоть чем-то, я взял первую попавшуюся книгу. На обложке было написано «Клевер и Вереск». Ее недавно читали — в книге была закладка. Попавшийся мне в руки прямоугольник оказался колдографией. Перевернув ее, я увидел ученика, читавшего книгу. Рядом с ним сидела девушка. Запрокинув голову, она сначала что-то рассматривала в небе, а после, повернувшись к камере, весело помахала рукой. Мое сердце на миг замерло, а потом быстро-быстро застучало.

Я знал эту улыбку, помнил каждую черточку этого лица. Даже запах волос, душистый и чуть сладкий. Гермиона так улыбалась только своим друзьям: счастливо и беззаботно.

Наверное, я впервые в жизни пожалел, что люди на колдографиях не умеют говорить. У меня было много вопросов, и на все я хотел получить ответы. Когда? Зачем? Как? Гермиона всегда задавала много вопросов. А потом, анализируя полученную информацию, находила выход из самой сложной и запутанной ситуации. Она была гением и удачей. Моей удачей. Рядом с ней я всегда чувствовал себя увереннее, умнее, лучше. Как будто она одним своим присутствием меняла меня, делала другим человеком. Сейчас, без нее, я казался сам себе жалким и отвратительным. Моя удача ушла, и я вновь стал обычным человеком.

* * *

В гостиную вернулись Рон и Гарри. Они больше не улыбались. Поттер выглядел ужасно. Всегда живые зеленые глаза потухли, а лицо стало бледным, как у покойника. У Рона вид был не лучше. Даже яркие рыжие волосы потускнели.

Я отлично понимал, что они чувствовали сейчас. И скорбел вместе с ними, но утраченного друга не вернуть, и нам оставалось только смириться. Я еще раз посмотрел на зажатую в руке колдографию. Гермиона по-прежнему улыбалась мне, и я улыбнулся ей в ответ. А потом спрятал прямоугольник в карман. Порой дружба бывает сильнее самой отчаянной любви. И все, что нужно, — это улыбка, искренняя и светлая. Так пусть она теперь всегда будет со мной. Моя память была ненадежной штукой, а я так не хотел забывать ничего из того, что было связанно с Гермионой. Ведь друзья для того и существуют, чтобы помнить даже тогда, когда весь мир забыл.

— Конец —

________________________________

Вот и подошла к концу полугодовая работа над фиком. Хочу поблагодарить Peach Tree за замечания, советы и безграничное терпение. Б.С.Сокралов за правки и помощь в самом начале пути. Элли за своевременные пинки, которые волшебным образом помогали мне всё-таки довести дело до конца. И, конечно, вам дорогие читатели за вопросы, эмоции и интерес к фанфику =)