Мне 17 лет, и я сижу в Большом зале рядом с Линель Нотт. Вернее, она сидит рядом со мной, ведь она пришла позже и подсела ко мне за парту, едва коснувшись меня своим бедром, а потом, раскрасневшись, отодвинулась чуть дальше от меня. Хах, как будто я поверю, что она это сделала случайно.
Линель Нотт — дочь школьного друга моего отца. Миловидная особа, но самая жестокая девушка в этом мире. Истинная слизеринка. Даже своим внешним видом она отражает свой факультет. Всегда идеально уложенные волосы, маникюр, прекрасные зеленые глаза, бледная кожа, вне школы каждый комплект одежды продуман до мельчайших деталей, на губах едва заметная усмешка и отвращение, иногда. И, как полагается истинной слизеринке, нет пределов ее жестокости. Я уже сбился со счета, сколько раз мне приходилось думать: «Мерлин, Мерлин, Мерлин, неужели она наконец-то мне даст?! — и всякий раз меня огорошивало: — Она хочет, чтобы я ОСТАНОВИЛСЯ?! Что прямо СЕЙЧАС?!».
Наверное, я самый древний девственник во всем мире. Конечно, в моем возрасте добровольно в таком не признаются, о таком вообще молчат, как про Темного Лорда во время Второй Магической Войны. Даже мой сосед по комнате Эдвард Забини утверждает, что преуспел в мастерстве покорения девичьих сердец, хотя мне кажется, что если он и видел где-либо голую женщину, то это был маггловский журнал эротических фотографий.
Не так давно мои товарищи по квиддичной команде заплатили одной бабе из Лютного по четвертаку с носа и по очереди поимели ее где-то в переулке. А я, хоть и пообещал себе, что распрощаюсь с девственностью до окончания школы, не смог заставить себя присоединиться к ним.
Просто не смог. Это же отвратительно. А если бы отец узнал? Сколько шуму было бы...
Так что я рад, что не стал уподобляться им. И потом такому чистокровному и аристократичному магу, как я, это по статусу не положено. Отец с детства промывает мне мозги на эту тему. Говорит, что его отец делал то же самое: дед много сделал для нашего рода, смог реабилитировать его после войны, и мы должны гордиться нашим семейством, ну и дедом, конечно.
Через 5 дней я покину Хогвартс — сейчас, кстати, я сижу на экзамене по ЗоТИ — и мы с моей верной подругой по имени Девственность проведем неделю в Малфой-мэноре, чтобы уехать во Францию, где я три года буду учиться на юриста. Поэтому, честно говоря, я не понимаю, зачем сдаю ЖАБА по ЗоТИ. После окончания университета меня ждет год стажировки в фирме отца, за это время он планирует передать все дела мне и уйти на покой. Вилла на Лазурном берегу Франции подойдет для этого на все сто процентов. Родители уже обустроили ее, точнее, мама занималась ею. Папу ни за какие блага мира не заставишь выбирать шторы в гостиную, поэтому maman занималась обустройством дома одна. Зная ее прекрасный вкус, я уверен, что вилла сейчас выглядит замечательно.
Хм, есть подозрения, что Девственность когда-нибудь меня покинет. Как максимум через 5 лет. Потому что через пять лет у меня свадьба, а жена уж точно со мной переспит, по крайней мере, я на это надеюсь.
Меня бесит, что за меня уже все давно решили. За меня все расписали на 10 лет вперед. Наша свадьба была спланирована еще до нашего рождения. По-моему им даже не важно было бы, если бы родились однополые дети — операцию бы оплатили. Семейка эта — Бретоно — давние, очень давние друзья нашей семьи, если у нашей семьи вообще могут быть друзья. Вообще наши роды дружат уже многие десятилетия. И планировали объединиться давно, но по прибабаху какого-то из моих прадедов, это должно было случиться именно в моем колене. Я везунчик! Бретоно — одно из самых чистокровных семейств магического сообщества. Живут они во Франции, но англичане до мозга костей. Отец говорил, что они эмигрировали во Францию во время Первой Магической Войны с Волдемортом. Невеста моя — Амели — учиться на пятом курсе Шармбатона. Довольно миловидная девица. Шатенка с зелеными глазами. Идеальная фигура, прекрасные манеры, но я не люблю ее, но, к сожалению, это не имеет никакого значения, меня даже спрашивать никто не стал. Просто год назад нам с Амели объявили о нашей свадьбе. В шоке был не только я, но и моя невеста. Отцы планируют слияние бизнесов, руководство которым ляжет на мои плечи.
Вообще для нас разработали идеальную модель семьи: через год после свадьбы мы должны осчастливить всех рождением ребенка, у нас должно быть трое детей. Первый — обязательно мальчик, интересно, что они сделают, если родится девочка? А еще двое, как они говорят, на ваше усмотрение. Но я все равно не могу понять, как можно жить по договорному браку? Это же прошлый век. Да, мои родители поженились, потому что так захотели их родители, но… им повезло, они любят друг друга.
А мы нет.
Как бы мне хотелось родиться в обычной семье, не аристократичной, а самой обыкновенной. Взять, к примеру, Уизли, да, они не аристократы, но они счастливы, могут найти свою любовь, в отличие от меня.
Хотя родители… ну, нашли они друг друга, да любят, но в обществе они не должны показывать свои отношения. В обществе они холодные, как льдинки. В чем проявляются их отношения? В сексе? В незначительных прикосновениях и нежных взглядах даже дома? Я так не хочу.
Так… все-таки нужно вернуться к экзамену и хотя бы тему посмотреть. Оборотни. Хм, хорошая тема, тем более, что недавно я ее перечитывал, нужно приступать к работе.
Дверь в Большой зал приоткрывается, и в него быстрыми шагами входит профессор Слагхорн, в наступившей тишине даже слышно как он кряхтит, пытаясь развить скорость. Подозвав к себе директрису, он принимается что-то шептать ей на ухо. Лицо МакГонагалл вытягивается, а взгляд почему-то обращается на меня.
Черт, ну почему я сижу так далеко!
Забини с той раскрашенной девицей на первом ряду того гляди шеи повыворачивают — тоже ведь ни хрена не слышат!
Слагхорн приблизился к директрисе настолько, что они чуть ли не касаются лбами. Профессор МакГонагалл торопливо шепчет, а Слагхорн обеспокоенным взглядом обводит аудиторию и тоже как-то особенно пристально глядит в сторону нашей парты. Студенты начинают ерзать и чуть ли не прятаться под парты. Краем глаза вижу, как с первого на второй ряд перелетает крохотный клочок пергамента — кто-то решил не упустить случая и скатать-таки. Поворачиваюсь к Линель, надеясь, что взгляд профессоров адресован ей, и сейчас она задергается и попытается слиться с партой. Сокурсница замечает, что я смотрю на нее, и закидывает ногу на ногу, томно одергивая юбку. Я сглатываю и отворачиваюсь.
— Скорпиус Малфой!
Я роняю карандаш. Неожиданно. Он укатывается под ноги к Линель. Я прокашливаюсь и вскакиваю со своего места. Все взгляды устремлены на меня.
— Да, директор.
— Мы можем поговорить?
Я выхожу в проход между партами. Линель поднимает укатившийся карандаш и кладет его на лист пергамента, на котором написана лишь тема и моя фамилия. Она хлопает меня по спине и шепчет: «Удачи».
Декан пристально смотрит на меня.
— Идемте с нами, мистер Малфой, — говорит он.
Кажется, я сделал что-то не так. Интересно что.
Мы выходим в коридор, МакГонагалл покидает Большой зал последней, закрывает за нами дверь плотней. И вот оба стоят передо мной со строгими лицами — прямо кирпичи, сказал бы — скрестив руки на груди. Здесь явно что-то не то.
Мысли в голове кружатся, как карусель на ярмарке, я принимаюсь перебирать каждый свой шаг. Так к тому, что было в Лютном я не причастен. Вчерашняя вечеринка? Чушь, никто не найдет доказательств, все бутылки были уничтожены. А вдруг в гостиной и комнатах был обыск? Вдруг они нашли у Эдварда травку? Занятная штука, знаете ли: маггловские развлечения, которые просачиваются в Хогвартс. Забини всегда знает, что, где и почем можно достать, для него это проблем не создает.
Профессор Слагхорн, глубоко вдохнув, смотрит прямо на меня и кладет руку мне на плечо.
— Сынок, произошла авария, — он ненадолго умолкает. — Подстроенная авария, понимаешь? — на этот раз он молчит дольше. — Там были твои родители.
Я смотрю на него в упор, перевожу взгляд на директора МакГонагалл, снова на декана: что он скажет дальше?
— Но… они, ведь… Ведь они?
— Увы, сынок. Все произошло мгновенно. Ничего нельзя было сделать. Авария была подстроена. Твой отец ввязался не в свое дело.
Я смотрю на них, пытаясь не отводить взгляда, но у меня не получается, его лицо уменьшается и исчезает в конце черного длинного туннеля. Перед глазами мелькают звездочки.
— С тобой все в порядке, Скорпиус?
— Что?
— Все в порядке?
И вот снова он передо мной. Я моргаю, не понимая, о чем он говорит.
Что в порядке, к чертям собачьм?! Что сможет быть в порядке у человека, которому только что сообщили о смерти его родителей? Потом только до меня доходит: ему непонятно, почему я не плачу.
Прочистив горло, Слагхорн продолжает:
— Тебе придется аппарировать в Лондон. На опознание. В Мунго. Я аппарирую с тобой, но остаться надолго не смогу. Подожди минуту здесь, я скоро подойду.
Из зала ко мне выбегает Забини. Спрашивает, что произошло. Кажется, я молчу.
МакГонагалл, деликатно кашлянув, говорит ему то, что сказал мне Слагхорн. С поправкой на то, что он не Малфой, что он не сын Драко и Астории, что не его родители умерли…
Эдвард напряженно пожимает мне руку, стремительно заключает в объятия, громко хлопает по спине, на меня обрушивается целый ряд тычков и всхлипов.
Черт тебя подери, Забини! Что за дурацкие ритуалы рассказов о том, что «я знаю, как тебе хреново, дружище!». Ни хера ты не знаешь, придурок! Ни какого гребанного хера!!!
Кажется, я говорю это вслух. Нет — кричу. Потому что лицо МакГонагалл опять вытягивается, она смотрит на меня так, будто и правда нашла в нашей спальне, по меньшей мере. килограмма три кокаина.
Да лучше б нашла! И меня голого в обнимку с какой-нибудь первокурсницей! И плантацию марихуаны! И ещё трупов штук десять! И…
Vova
