Квиддич — лучшее изобретение человечества, Гарри знает это абсолютно точно. Когда человек садится на метлу и взлетает, можно понять его характер. По тому, как держится, по тому, как летает. Гарри действительно считает, что так узнать человека можно лучше всего.
Джинни Уизли держится на метле очень хорошо, уверенно. И летает, как птица. И выделывает такие пике, что у Гарри темнеет в глазах и хочется лететь за ней, спасать, ловить как маленький снитч. А что, она ведь такая же — маленькая, быстрая. И вся в веснушках — золотая. Ну, точно же снитч.
На улице дождь. Тренироваться при такой погоде — сомнительное удовольствие. Но Гарри всё равно гоняет команду и не обращает внимания на жалобы. Пусть жалуются, пусть плачут. Главное — выиграть предстоящий матч. Так он им говорит, да. Только думает совсем о другом.
Под дождём волосы Джинни намокают и становятся почти чёрными. Она хмурится и посылает в ворота квоффл. Она летает над полем, круг за кругом. Кричит на Рона, что-то втолковывает Кэти. Гарри делает вид, что выискивает снитч. Но какой там снитч, за такой пеленой дождя не увидишь ничего. И лучше уж следить за Джинни, пока никто не замечает.
Когда идёт дождь, глаза Джинни становятся тёмными, как бездонные омуты. Гарри кажется, что в них можно утонуть — они манят, притягивают к себе. Хотя, признаться честно, когда дождь не идёт, глаза Джинни притягивают всё равно. И улыбка — яркая, задорная. И смех. И ямочки на щеках.
Гарри одёргивает себя каждый раз, когда смотрит на неё. Одёргивает, потому что нельзя. Потому что Рон всегда рядом. Да и не нужно Джинни это его внимание, они ведь знают друг друга с детства…
После тренировки Гарри закидывает метлу на плечо и понуро бредёт к раздевалке. Глупо, наверное, сравнивать людей с мячами для квиддича. Глупо и странно. Но Гарри можно. Потому что Джинни — она ведь сестра его лучшего друга. Потому что за ней гоняться нельзя. Потому что лучше уж гоняться за снитчем.
— Ну что ты, капитан, не всё так плохо! — ему на плечо ложится ладонь. — Не печалься, выиграем обязательно.
Гарри улыбается в ответ, чувствуя, как Джинни убирает руку с его плеча. И Гарри смотрит ей вслед — быстрой, неуловимой, золотой…
А дождь всё льёт как из ведра. Под настроение, думает Гарри.
Листья
Под ногами хрустит и рассыпается яркой крошкой, и Гермионе кажется, что это, наверное, бесчеловечно — убивать и так уже мёртвые листья. Она пытается не думать, что в этом заявлении нет никакой логики — нужно ведь и чувствовать. Иногда.
Солнце пробивается через кроны деревьев, последнее яркое солнце, последние тёплые деньки. И листья все разноцветно-яркие, издевательски весёлые. А после — зима и холод, вьюга, задувающий под полы тяжёлой мантии ветер, колкие снежинки прямо в лицо…
Она садится на лиственный покров на опушке Запретного Леса. Смотрит на небо — не может оторвать взгляд.
— Гермиона? — Рон садится рядом, почти касаясь ногой её бедра. Чешет затылок — милый такой Рон. — Зачем мы пришли сюда?
Она пожимает плечами. Неужели нельзя прийти куда-то просто так? Просто потому, что хочется.
— Красиво здесь, — отвечает она почти невпопад.
— А, — говорит он, — понятно.
И сгребает рукой листья, сжимает их в пальцах, мнёт. Гермиона хватает его руку и смотрит раздражённо.
— Зачем ты так? — спрашивает и разжимает его ладонь. — Мешали они тебе, что ли…
Рон в замешательстве смотрит, как она стряхивает с его руки листья и бросает обратно на землю. И даже приминает, чтобы лежали красиво. И Рон не понимает, зачем это и что это. А Гермиона вдруг смотрит прямо ему в лицо, хмурое, и говорит:
— Не делай так больше, Рон.
— Почему?
— Потому что это листья. Потому что это красиво.
И Рон не спорит — он вообще привык не спорить с Гермионой, ведь она всегда права. И Рону кажется, что уж в чём-чём, а в листьях она разбирается лучше него. Впрочем, как и во всём остальном. А она вдруг откидывается назад, падает прямо на этот разноцветный покров, и в волосах её путается красное, жёлтое, оранжевое…
Рону кажется, что у него рябит в глазах. Ещё ему кажется, что у Гермионы теперь львиная грива. Он ложится рядом и достаёт из её густых каштановых волос большой резной лист, кроваво красный, красивый, как сама Гермиона.
Рон смотрит на лист, а Гермиона — на небо. И наверное, это очень правильно — смотреть вот так. Потому что осень. Потому что война. Потому что красиво.
Ведь нужно наслаждаться красотой, пока есть возможность. Гермиона это понимает. Гермиона умная. Возможно, когда-нибудь Рон тоже станет умным, а пока он просто переводит взгляд на Гермиону и любуется красотой.
Солнце
Тёплые лучи сентябрьского солнца проникают в окно комнаты на шестом этаже. На окне висит толстым слоем паутина, и Луна бесстрашно стирает её ладошкой, сгоняя мелких паучков к потолку. Её волосы искрятся на солнце, спутанные пряди падают на плечи, кончики завиваются в разные стороны.
Невилл думает, что в этом вся Луна — непостоянная, многогранная. Удивительная.
Он стоит сзади и смотрит в её прямую спину. И разглядывает волосы — длинные пряди, завивающиеся кончики. Почему, Невилл не понимает толком. Но факт остаётся фактом.
Луна вдруг восторженно вскрикивает.
— Что там? — спрашивает он, еле отрываясь от разглядывания её волос.
И Невиллу хочется засмеяться и спросить, чего же в этом такого нового и необычного. Но он сдерживается, в конце концов, Луну всегда всё удивляет, даже самые обычные вещи. И наверное, так правильно — удивляться всему. Невилл многое бы отдал за такое качество.
— Иди сюда, — говорит она, — посмотри, какие они милые!
И Невилл подходит — как же можно не подойти? И смотрит в пыльное окно. Смотрит, как топает Хагрид, ведя за собой нюхлеров. Они совсем не кажутся ему милыми — ни великан, ни животные. Да и всё равно ему, что они там творят, если честно. Главное — что в стекле отражается Луна, её расширенные от восторга глаза и приоткрытый рот. Вот её он точно считает милой. Невиллу хочется потянуться к ней, повернуть её к себе и поцеловать — легко, невесомо. Но он этого не делает. Потому что нельзя отрывать Луну от чудес. Без чудес Луны не станет.
А потому Невилл только любуется её отражением. И после, когда отрывается от окна, смотрит, как тёплые лучи сентябрьского солнца путаются в её спутанных волосах. И Невилл отмечает про себя, что из этих-то лучей Луна и состоит, наперекор своему имени и законам природы.
А ещё он думает, что совсем не пара для Луны — слишком приземлённый и простой. Слишком неудивительный. Но это совсем не означает, что ему нельзя наблюдать. Ведь не означает, верно?
Невилл вздыхает и опускает взгляд. Это всё осень — слишком светлая, уходящая. Это всё осень — слишком солнечная в этом году. Это всё осень, так думает Невилл.
Vova
