Очень простая история

Год первый

Скорпиус Малфой смотрит в окно. Альбус ерзает на сиденье напротив, вздыхает, натягивает мантию, снова ерзает, пытается придумать какой-нибудь правильный вопрос, чтобы странный мальчишка отмер и перестал делать вид, что он один в купе. Неправильный Альбус уже задал и даже извинился, но это не помогло. «А правда, что ты сын Пожирателя Смерти?» Отличное начало знакомства.

Альбус пытается убедить себя, что во всем виноват Джеймс, который успел сообщить ему новость страшным шепотом, а потом сбежал к друзьям. Но застывший профиль Скорпиуса сводит все убеждения на нет, а сидеть и тоже таращиться в окно — скучно. Алу не терпится поговорить о Хогвартсе, о гигантском кальмаре, о квиддиче, о том, как сильно ему хочется в Гриффиндор и как страшно, что… Впрочем, нет, о страшном он говорить не будет, тем более с сыном Пожирателя Смерти и еще внуком. Ал не очень хорошо представляет себе, что это значит, но явно что-то очень плохое.

А Скорпиус сидит не шевелясь, смотрит на пролетающие мимо поля и рощи, но можно спорить на что угодно — плевать ему на них. По-настоящему Ал пугается, когда, бросив на мальчишку очередной взгляд, замечает, как вздрагивают его плечи.

— Т-ты что?.. Т-ты плачешь? — заикаясь спрашивает Ал и вздрагивает, когда Скорпиус валится на сиденье, закрывая лицо руками и всхлипывая.

Алу становится так стыдно, как не было еще ни разу в жизни, и он кидается к мальчишке, замирает, неловко топчется на месте, а потом мешком оседает на пол, когда Скорпиус наконец отрывает от лица руки и хохочет уже в голос.

— Как, ты сказал, тебя зовут? Альбус Северус? — спрашивает он, отсмеявшись, и как ни в чем не бывало усаживается на сиденье. Ал изумленно таращится на него с пола и молча кивает.

— Ты мне нравишься, — заявляет Скорпиус и протягивает руку. — Будем дружить.

Год второй

Скорпиус очень боится темноты, вздрагивает от каждого шороха, но стискивает зубы и идет за Альбусом. Запретный лес распахивает объятия, а потом окутывает душной тьмой. То тут, то там вспыхивают голубые огоньки, словно перемигивается неведомый лесной народ.

— Здесь, — шепчет Альбус, раздвигает тяжелые от росы ветки и крепко сжимает прохладную ладонь друга.

Поляна залита голубоватым, чуть подрагивающим светом, и в этом свете кружатся удивительные существа. Полупрозрачные крылышки, розовые, голубые, сиреневые, мелькают часто-часто. Хрупкие, словно выточенные из серебра фигурки изгибаются в танце, будто слышат музыку. И Альбусу кажется, что он тоже ее слышит. Странную, безмолвную, волшебную.

— Феи, — улыбается Ал. — Они вернулись. Хагрид нашел их несколько дней назад. Я же говорил. А ты не верил.

Скорпиус молчит. Он смотрит не моргая, приоткрыв рот, и все сильнее сжимает пальцы, но Ал даже не морщится. Чтобы увидеть на лице Малфоя такое выражение, стоит не только нарушить десяток школьных правил, удрать из спальни после отбоя, стащить у отца мантию-невидимку, но и сотворить еще много-много всякого.

— Спасибо, — серьезно говорит Скорпиус, когда они возвращаются в замок. — Но в Лох-Несское чудовище я все равно не верю.

И Альбус решает, что однажды он непременно отправится на легендарное озеро, и если Несси все-таки существует, Скорпиус обязательно его увидит.

Год третий

Скорп лучший ученик курса, но, кажется, ему все равно. Роза хмурится и старается не смотреть в его сторону, они вообще не ладят. Хотя Скорпиус не ладит ни с кем. Кроме Альбуса, который уверен, что если бы Малфой захотел, то мог бы подружиться с любым.

Джеймс крутит пальцем у виска и грозится принять меры, а Ал только привычно пожимает плечами. Скорп странный, но с ним интересно даже молчать, хотя последнее Альбусу удается редко.

По ночам они все еще иногда удирают из замка смотреть на фей, караулить гигантского кальмара, или пробираются под ветвями дракучей ивы в темный подземный ход, ведущий в визжащую хижину. Об этом месте рассказывают столько страшных историй, что даже у Ала по спине ползут мурашки, но он храбрится, потому что следом идет Скорпиус.

В темном пустом доме холодно и тихо, лишь изредка скрипят половицы, будто кто-то невидимый выходит навстречу. Ладони у Скорпиуса становятся влажными, он прижимается к Алу и молча ждет, только сердце бьется часто-часто.

Идея посмотреть на призрак директора Снейпа пришла в голову именно Скорпиусу. Ал не знает, зачем ему это, скорее всего, просто интересно. Альбусу тоже интересно. И жутко. Но как же здорово вот так стоять и бояться вместе! И Альбус даже не огорчается, когда призрак не появляется ни в первую ночь, ни во вторую, ни в третью.

— Его нет, — говорит Скорпиус, когда ночей набирается на неделю. — Я сюда больше не полезу. Но ты можешь вернуться. Если хочешь.

Альбус не хочет. Он уже не верит в призрак Снейпа, а что за радость торчать в хижине одному?

— Спасибо, что разрешил, — он фыркает и подталкивает Скорпиуса в спину.

Ему кажется, что они еще вернутся сюда. Когда-нибудь.

Год четвертый

Рождество в доме Малфоев сливается для Альбуса в один бесконечный, затянувшийся миг, в котором больше чудесного, чем во всем магическом мире, во всяком случае, в той его части, которую Альбус видел. Дом, такой огромный и мрачный вначале, оживает, переливаясь волшебными гирляндами. На елке в белой гостиной мерцают снежинки, они падают с потолка и вспыхивают на ладони, взрываясь фонтаном серебристых конфетти. Миссис Малфой, мать Скорпиуса, ласково улыбается Альбусу, рассеянно поправляет выбившийся из прически локон, что-то говорит, но Ал почти не слышит. У него немного кружится голова и перехватывает дыхание от какой-то бесшабашной радости. Всего один бокал шампанского, и так хочется повторить, чтобы лопались на языке кисловатые пузырьки. А еще хочется найти Скорпиуса и сказать ему, что это самое лучшее Рождество.

Скорпиус обнаруживается на улице. Он сидит на кромке фонтана, обхватив колени, и задумчиво смотрит вниз, в пустую чашу, покрытую тонкой ледяной коркой.

— Зима — это ужасно, — говорит он, не оборачиваясь, когда Ал подходит ближе.

— Дурак. Зима это снег, Рождество, подарки…

— И толпа гостей, — мрачно добавляет Скорпиус, — и все эти «Здравствуйте, миссис Томпсон, как поживаете, миссис Томпсон? Не сдохла ли еще ваша любимая кошка? А ваша уродливая дочь все такая же дура? А ваш муж…»

Ал смеется и хватает Скорпа за плечи, встряхивает, тормошит, опрокидывает на землю, прямо в пушистый, мягкий и почему-то теплый снег.

— Какой же ты нытик, Малфой! Скучный, унылый, от-вра-ти-тель-ный!

— Иди к троллям, придурок! Холодно! — вопит Скорпиус. Барахается, скользит по снегу каблуками наверняка невероятно дорогих лакированных туфель и наконец затихает, глядя в черное небо. — Все не так, — тихо говорит он. — Все совсем не так, Поттер. Ты не поймешь.

— А ты объясни. Хоть раз в жизни попробуй! — неожиданно злится Альбус. Он отстраняется, вытирает мокрые руки о куртку и давит в себе острое желание вскочить, добежать до камина и вернуться домой. К отцу и маме, к Лили, даже к Джеймсу. И пусть там нет зачарованных снежинок, огромных елок и шампанского в высоких бокалах, зато там есть то, что гораздо важнее. Альбус не знает, как это назвать. Доверие, уют, тепло? А может быть, все это вместе.

Скорпиус садится, дышит на замерзшие пальцы, стряхивает с брюк налипший снег.

— Все это ненастоящее, — говорит он, и Ал замирает, закусывает губу, чтобы ненароком не перебить, не спугнуть. — Зимой все не настоящее, белое, черное, все только притворяется живым, а на самом деле не живет — умирает, спит, ждет. Ждет весны, понимаешь?

Ал не понимает ни гоблина, но послушно кивает. Скорпиус волнуется, дергает концы мягкого шарфа, облизывает губы.

— И они там, — он кивает на дом, — такие же. — Тоже притворяются. Только уже не ждут ничего, просто привыкли. Мама иногда… Мне кажется, что она… еще могла бы. Но отец… — Скорпиус качает головой, а потом вдруг вскидывает подбородок и смотрит в упор. Ал ежится под этим непривычным, ярким и яростным взглядом. — И я такой же. Тебе кажется, что ты дружишь со мной? Нет, Поттер, ты дружишь с моим отцом, с моей матерью, с дедом, с миссис Томпсон, с кем угодно, но не со мной. Знаешь, почему я с тобой общаюсь? Почему сегодня ты здесь? — Скорпиус бледен, только на щеках горят лихорадочные алые пятна. — Потому что так надо. Потому что ты… — он нервно сглатывает, — сын полезного человека, героя, главного аврора, Гарри Поттера. А мы… отец говорит, что мы все еще под подозрением, и я должен…

Альбус рывком поднимается. Сжимает и разжимает кулаки, часто моргает — глаза нехорошо жжет, и дышит резко и тяжело — иначе не получается, потому что все, что происходит сейчас, не может быть правдой, но он точно знает, что Скорпиус не врет. Может быть, первый раз. Вопросы, один глупее другого, про фей, про визжащую хижину, про кальмара, рвутся с языка, но вместо этого Ал молча разворачивается и идет к дому. Он знает, где камин, он видел целую чашку дымолетного пороха на каминной полке. Здесь никому ничего не придется объяснять.

Скорпиус его не останавливает.

Год пятый

Скорпиус носит черную бандану и джинсы на бедрах, он хамит профессорам, не вылезает из отработок и украдкой, когда никто не видит, облизывает сбитые в кровь костяшки. Джеймс ходит с фингалом и шипит при одном упоминании Малфоя. Макгоннагал смотрит с явным неодобрением и цедит уже привычное: «Двадцать баллов со Слизерина. Зайдите ко мне после занятий, мистер Малфой».

Альбус пытается жить как раньше, до Хогвартса, когда он еще не знал Скорпиуса. Только как это — уже не помнит, наверное, поэтому получается плохо. Тот даже не пробует помириться или оправдаться, он просто вычеркивает Альбуса из своего мира, как до этого вычеркнул всех остальных. И Ал, должно быть, смог бы это принять, если б не был уверен, что Скорпиусу не все равно, как бы удачно он ни изображал обратное.

Обида все еще слишком сильна, но кроме нее появляется что-то еще. Альбус все чаще думает о том, что тогда, у фонтана, Скорпиус был настоящим не только потому что ему все надоело, а потому что хотел быть честным с тем, кто наивно считал его другом.

Однажды в субботу, торопясь в Хогсмид, Ал сталкивается с миссис Малфой. Она ничего не говорит, только кивает и проходит мимо, а Альбус вдруг не на шутку пугается. Если в школу вызывают родителей — это плохо. Нет, это гораздо хуже чем плохо, и ни о каком Хогсмиде Ал думать уже не может, также как и о глупых обидах, которые давно прошли.

Скорпиус провожает мать до ворот, отшатывается, когда она пытается его обнять. А потом долго смотрит ей вслед, медленно опускается на корточки и прижимается лбом к колонне с крылатым вепрем. Альбус с трудом заставляет себя остаться на месте. Если подойти сейчас, будет только хуже.

Вечером он находит Скорпиуса на пустой трибуне над квиддичным полем. Тот дергается, когда Ал садится рядом, вскидывает удивленный взгляд, но тут же отворачивается, неловко выуживает непослушными пальцами сигарету из мятой пачки и торопливо затягивается. А Альбусу опять становится страшно. Его мутит от дыма, но он вдыхает его снова и снова. Глупо, но ему кажется, что так он немного ближе к Скорпиусу.

— Макгоннагал вызывала твоих родителей? — спрашивает Альбус. Голос кажется чужим, хриплым, неуверенным.

Через несколько очень долгих секунд Скорпиус кивает. Ал собирается спросить, что сказала миссис Малфой, настолько ли все плохо, как кажется, и что теперь будет, но вместо этого перехватывает руку Скорпиуса, переплетает пальцы, как в Запретном лесу или в коридорах ночного Хогвартса, и кивает на сигарету:

— Давно?

— Не помню, — Скорпиус отшвыривает окурок и, глядя на Альбуса, неуверенно улыбается. — Скажи, Поттер, ты тоже считаешь, что я псих?

— Иногда, — серьезно говорит Ал, — но чаще всего ты просто придурок.

Скорпиус фыркает, давится смехом и в конце концов, смеется не таясь, запрокинув голову, подставляя ветру и ночи белое горло.

Альбус смотрит на него и понимает, что больше не уйдет.

— Ты мне нравишься. Будем дружить? — Ал старается говорить непринужденно, но сердце от этого ничуть не меньше трепыхается в груди.

— По-настоящему? — спрашивает Скорпиус и смотрит так внимательно и настороженно, что Альбусу становится неловко.

— Только если этого хочешь ты, а не твой отец, дед или миссис Томпсон.

— Хочу, — не задумываясь говорит Скорпиус. И Альбус ему верит.

Год шестой

В визжащей хижине пахнет пылью, и никакие очищающие чары не помогают. Альбус трет рукой нос, чихает и, вздохнув, переворачивает еще одну страницу. Эссе по трансфигурации не пишется, хоть тресни. А Скорпиуса снова нет.

Ал откладывает пергамент, садится на кровати и смотрит в темное окно. Он еще не знает, что будет делать, но понимает, что должен обязательно сделать хоть что-нибудь, иначе в самое ближайшее время в Хогвартсе станет одним психом больше.

Навязчивая идея — вот как это называется. Скорпиус Малфой — его навязчивая идея. И Алу становится не по себе, когда он думает, что это длится уже не первый год, а он понял совсем недавно.

Альбус не знает, когда на смену дружбе пришло что-то другое, то, что он не может объяснить даже себе, от чего горят щеки, а ночью снятся мучительные, тягучие и сладкие сны. То ли когда Скорпиус сидел рядом, подперев рукой щеку, и читал учебник по чарам, по привычке шевеля губами. А может, когда лежал в больничном крыле, бледный и тихий, и безропотно глотал отвратительные на вид зелья. Или когда в Рождество вывалился из камина в гостиной прямо под ноги обалдевшему Джеймсу и заявил, что готов ночевать в сугробе, но ни за что не вернется домой до конца каникул. Альбус думает, что на самом деле не так уж важно — когда. Главное, что так есть, и с этим нужно что-то делать.

Ал натягивает мантию, обматывает шею полосатым гриффиндорским шарфом и спускается вниз. Найти Скорпиуса прямо сейчас и поговорить, больше не затягивая, не откладывая на завтра, кажется очень важным, как будто потом может быть поздно.

Он не замечает, как переходит на бег, как подземный ход выносит его на поверхность, под неподвижные ветки дракучей ивы.

Скорпиус стоит перед Алом, сжимая в руке волшебную палочку, на нем нет ничего, кроме брюк и белой форменной рубашки с расстегнутым воротом.

— Спятил? — орет Альбус, рвет застежки на мантии, выворачивается из рукавов, дергает Скорпиуса к себе. — Соскучился по лазарету?

— По тебе, — шепчет Скорпиус и смеется, тычась в шею ледяным носом, просовывая под мышки холодные пальцы.

— Скорпи… — выдыхает Ал и нерешительно кладет ладонь на худую, вздрагивающую от холода спину. — Я должен… Я хотел… Нам нужно… — слова рассыпаются прямо на языке, не складываются ни во что внятное. — Я боюсь, — в конце концов говорит он, отчаянно надеясь, что Скорпиус все-таки поймет хоть что-нибудь. И тот понимает, потому что поднимает голову, смотрит в глаза с хулиганским прищуром и вдруг осторожно, почти невесомо касается губами губ.

Альбусу кажется, что он спит, или все-таки рехнулся и существует теперь в другом, параллельном мире, где сбывается все, даже самое заветное. Он боится пошевелиться, боится моргнуть, а больше всего — потерять это удивительное, хрупкое ощущение чуда, как будто пока он стоит здесь и смотрит в глаза Скорпиусу, вокруг все меняется, оживает, наполняется цветами и запахами. И хочется орать от какого-то необузданного восторга, перевернуть вверх дном весь Хогвартс, а может и всю Англию, сплясать джигу на столе в Большом зале, расцеловать Макгоннагал и сотворить еще множество таких же дурацких и прекрасных вещей.

Скорпиус улыбается и молчит, но Альбус все равно слышит его голос: «Это весна, Ал. Настоящая».

The end