Let Me Love You

Они были знакомы друг с другом уже так давно, с одиннадцати лет, но вот так провести день им удавалось впервые.

Гарри и Гермиона, смеясь, шли в обнимку по Монмартру, только день назад приехав в Париж на задание Аврората — их первое после года стажировки. Молодым людям даже не казалось, что только год прошел с Последней Битвы. Они так сблизились за это время, стали почти все делать сообща и не видели в этом ничего странного.

Гермиона и Рон уже поостыли друг к другу, так и не начав официальных отношений. К сожалению, и Гарри с Джинни не смогли сохранить свою любовь.

Недавно Гермиона получила приглашение на свадьбу и письмо от бывшей девушки Гарри: Джинни целую страницу описывала шикарное чёрное свадебное платье от Веры Вонг, которое ей купил её жених, Дин Томас. Она даже немного позавидовала, но на подругу не обиделась — мало ли, как оборачивается жизнь.

— Прости, но ты не жалеешь? — спросила Гермиона спустя минуту теплого молчания и ходьбы по майским парижским улицам.

— Знаешь, это как с Чжоу — она была, да, были чувства. Но опять же, что-то не то, — серьезно ответил Гарри. — Если ты об этом, конечно.

— Мы с тобой почти всегда в последнее время думаем одинаково, мистер Молниеносный, — засмеялась девушка.

— Ну что ж, госпожа Ивонна, я не виноват в том, что мы с вами так близки! — саркастично ответил Гарри. — Кстати, почему Ивонна?

— Ну, меня же так Виктор называл, если ты помнишь... — произнесла Гермиона, немного покраснев и опустив взгляд на булыжную мостовую. Гарри последовал ее примеру, его тоже это немного смутило.

— А мне даже объяснять не надо — у меня все "на лбу написано"! — поспешил разрядить обстановку юноша и откинул свою уже довольно отросшую челку. У него была та же прическа, что и на четвертом курсе, так что это выглядело, как он и рассчитывал, довольно эффектно. Он повернулся к Гермионе, посмотрел в ее большие карие глаза, и через секунду они смеялись даже этой нелепой шутке, произнесенной так вовремя.

— Oh, mon Merlin, qui est-ce? Est-ce possible que c'est Harry Potter?* — послышался крик слева. Ребята повернули головы в направлении голоса, и их широкие улыбки тут же померкли — рядом с ними шла группа ярко одетых девушек с палочками, воткнутыми в аккуратный пучок — странная шармбатонская мода "красавиц-пятикурсниц" была известна далеко за пределами Франции.

— Гермиона, бежим! — сделал вымученное лицо Гарри, и подруга лишь согласно кивнула. Друзья, взявшись за руки, сломя голову понеслись от визжащих девушек. Они, не сговариваясь, побежали в сторону дома назначенных объектов — группы дилеров поддельных волшебных палочек. Когда волшебник пытался использовать палочку, купленную у них, на него действовало проклятие, заключённое в её сердцевине: в лучшем случае он лишался голоса, в худшем — превращался в огромного слизняка. Кстати, как ни странно, но Министерство Магии во Франции не бралось за них, а попросило помощи у Англии, которая и отправила на разведку одних из сильнейших студентов на курсе.

Ребята хотели найти здание, в котором прятались диллеры, как можно раньше — больше времени будет на простую стажировку в большом зале. Прошлогодняя "Трехлетняя" война уже истощила их на годы вперед, но не отобрала авантюризма и желания к приключениям, да и плюс, эта поездка казалась им больше отдыхом, так что делать было совсем нечего.

Подбежав к улице Мон Женюс, они остановились перевести дыхание — пять километров бега, может, дались Гарри без особых потерь, как одному из лучших ловцов, но вот Гермиона буквально задыхалась.

— Прости, я этого не хотел, ты же понимаешь... — начал Гарри, протирая очки старым гриффиндорским шарфом.

— Они даже не погнались за нами. Что же ты убежал, у тебя уже год девушки нет! — улыбнулась задыхающаяся Грейнджер.

— Да мне и не надо. Мне только одну надо, — понизил голос Гарри и, прикрыв ладонью глаза, взглянул на солнце и перевел взгляд на окна улиц. Гермиона смущенно улыбнулась, завела выбившуюся прядь волос за ухо и посмотрела на парня. Вот уже несколько месяцев она каждый вечер брала "Теоретику Авроров: Пытать, Допрашивать или Убивать", наливала стакан тыквенного сока и садилась на подоконник своей комнаты в общежитии при Аврорате или Норы, и, читая, невольно погружалась в свои грезы, чего с ней до этого никогда не случалось. Бывало даже, что она засыпала, отложив учебник и разглядывая Оттери Сент Кечпоул в огромное холодное окно. Во сне ей всегда снилось, что они с Гарри танцуют под одну из любимых песню, «I love you, baby», Френка Синатры. Он кружит ее, слегка приподнимая над землёй, вновь опуская, и, под последние строки "Let me love you...", целует "по-голливудски", запрокинув в каком-то танцевальном па. Так в своё время танцевали её родители на годовщину своего знакомства, так же легко, так же воздушно, так же романтично...

Но когда девушка видела на их месте себя и Гарри, ей казалось, что она хочет себя обмануть. Боже, как ее раздражали собственные сны! Они казались ей чрезмерно романтичными и глупыми, вполне в духе Лаванды и Парвати, но такими "греющими душу".

Это напоминало ей то, что произошло в палатке полтора года назад, когда Гарри пытался развеселить её с помощью танца, но тогда все было, безусловно, иначе.

В то же время, ей было так тепло после сна, что она могла часами сидеть у окна, до самого захода солнца, пока миссис Уизли не окликала ее на поздний ужин.

— Гермиона, кажется, это он... — отвлек чему-то улыбающуюся девушку Гарри и показал на серый каменный дом, построенный совершенно в духе богемного Монмартра.

Гермиона кивнула, и они медленно пошли в обход здания. Парень и девушка шли под руки, увлечённо разговаривая о новинках зельеделия, и даже не заметили, как почти уже вышли на соседнюю улицу. Остановившись на углу дома, ребята переглянулись — зачем же терять время отдыха, нашли дом, пора и честь знать.

— Гермиона, смотри, — улыбнулся Гарри, показывая в сторону оживленной улочки, отдалённо похожей на Косой переулок. В нескольких метрах от них, на деревянном ящике, стоял человек в лохмотьях, с надвинутой на лицо плетеной широкополой шляпой. Он играл на большой испанской гитаре, а вокруг него стояли прохожие, кидавшие в потрёпанный чехол из-под гитары монетки по пять или десять центов. Музыка, хоть и тихая, но отдававшаяся эхом по всей улице, была прекрасна, гармонична. Она сливалась с быстрым темпом снующих туда-сюда людей.

— Мне даже хочется побежать вперед, сделать какое-нибудь балетное па и начать петь, как в голливудском мюзикле, которые так любит тетя Петунья, — улыбнулся Гарри и, схватив Гермиону за руку, быстрым шагом направился к музыканту. Девушка не возражала против такой рьяной настойчивости.

Подойдя ближе, они услышали тихий, немного хриплый, но сильный голос — он живо напомнил им романтические времена этого века, о которых пели любимые певцы их родителей или дядей и тетушек. Голос, похоже, принадлежавший пожилому мужчине, был будто "медовым" — настолько тепло было на душе от его песни.

Гарри начал рыться в карманах в поисках монеты, достав лишь кучку сиклей — других денег он с собой не взял. Гермиона, подмигнув Гарри, вытащила из внутреннего кармана джинсовой куртки десять евро и положила их в футляр для гитары. Старик даже перестал играть и, немного поклонившись, начал наигрывать что-то, напоминающее сарабанду.

Гермиона, улыбаясь, слушала гитарные аккорды и пыталась вспомнить, откуда же она могла слышать этот голос. Нужно еще раз послушать...

— Et, excusez-moi, monsieur... Pourriez-vous... **

— Что сыграть, мисс? — после взгляда Гермионы, которую редко удавалось сбить с толку, старик тихонько рассмеялся и заглушил гитару, закончив мажорным трезвучием.

— Знание французского языка — не самая сильная моя сторона, а я вижу, что вы англичане.

— Может... — девушка замялась, но в этот момент кто-то приобнял ее за плечо. Это, конечно, был Гарри. Она посмотрела прямо в его тёплые зеленые глаза. — «I love you, baby», великого Синатры? Это любимая песня моих родителей.

Гарри улыбнулся ее взгляду, но она отвела глаза и посмотрела на улыбающегося старика, чья верхняя половина лица была прикрыта шляпой.

— Ну что ж, если для вас Синатра — великий, я сыграю эту песню для милой пары, — тихонько произнес музыкант, надвинув шляпу глубже на лицо и начиная гитарный перебор.

— Но... мы не... — Гермиона сильно смутилась, и её щёки слегка заалели.

— Потанцуем? — послышался над ухом голос чересчур приободренного и уверенного сегодня Гарри.

Девушка не успела ответить, как он уже положил свою руку ей на талию, а ее руки легли ему на предплечья. Они растворились в лёгком кружащем танце, лишь немного пританцовывая под хлопки собравшихся зрителей.

Так продолжалось всего пару минут, но за это время в Гермионе все переменилось: лицо светилось растерянностью и блаженством, ноги стали ватными, а руки, наоборот, невесомыми. Гарри же только смеялся и все поглядывал на гитариста, из-под шляпы которого был виден только его улыбающийся рот.

— ... And let me love you! — закончил на мажорной ноте бродячий музыкант. Гарри и Гермиона остановились. Парень подкинул ее и, поймав, резко запрокинул вниз. Его счастливое лицо и яркие глаза возникли перед лицом девушки, и она прикоснулась к его губам своими, даже не успевая отдать себе отчета в действиях.

Сначала поцелуй был нерешительным, но после парень еще больше наклонил девушку. Слегка отстранив Гарри и выпрямившись, Гермиона широко распахнутыми глазами посмотрела на него, а тот, в свою очередь, стоял в полнейшем замешательстве.

— А вы думали, что всю жизнь останетесь друзьями? Будете так всегда путешествовать и скрывать чувства? — тихо и уверенно произнес старик под одобрительные возгласы собравшихся слушателей, — Эх, господа, вы, наверняка, так долго шли к этому… Не смейте портить наступившую идиллию, дальше уже идите вместе.

Молодые люди одновременно перевели взгляд на него, и потом слегка неуверенно переглянулись.

— Он ведь прав, когда-нибудь это должно было произойти, и чем раньше, тем лучше, — скрывая замешательство и наступившее счастье, сказал Гарри.

— Боже, я так голодна! — смутившись, произнесла совсем не то, что хотела сказать, Гермиона и взяла Гарри за руку, а он уже высматривал какое-нибудь кафе в глубине улицы.

Все еще держась за руки, они побежали вперёд, навстречу дневному солнцу. Через несколько шагов Гермиона обернулась и посмотрела на ту часть лица старого музыканта, что была открыта. Он играл на бис «I love you, baby», а маленькая толпа, собравшаяся только за последние пять минут, хлопала в такт песне. Внезапно он перевёл взгляд на девушку. Шляпа покосилась, и на миг его лицо стало открытым. Он подмигнул ей. Гермиона, от счастья и замешательства не контролируя себя, подмигнула в ответ, а Гарри, тоже обернувшись, закричал: "Спасибо, Париж!"

... Идя по Монмартру на следующее утро, Гарри и Гермиона искали улицу Мон Женюс — задание отменили: дилеры как то слишком быстро сдались с поличным местному Министерству из-за угрозы запустить в дом пару-тройку дементоров, так что ребята еще неделю могли отдыхать в самом романтичном городе мира.

— Я все еще поражаюсь, как мы могли столько лет буквально жить бок о бок, сражаться, жить в этой палатке посреди леса и не начать встречаться или, по крайней мере, влюбиться друг в друга? — неистовствовал Гарри, ведя свою подругу за руку по закоулкам старинной части города.

— Ну, понимаешь... — Гермиона замялась. Ей не хотелось говорить сейчас про Рона и Джинни. — Я и сама не знаю. Да я вообще, кажется, в тебя давно уже была влюблена...

Девушка уже в который раз смутилась своему потоку мыслей, но Гарри быстро чмокнул ее в щёку и улыбнулся.

— Вот, кажется, Мон Женюс. Только давай пойдём по другой стороне...

— А ты уверен, что за нами не погонятся шармбатонские девицы, мечтающие заполучить хотя бы твой взгляд? — холодно поинтересовалась Гермиона.

— С них, я думаю, хватит и взгляда моей любимой, — ответил Гарри.

Гермиона весело улыбнулась.

Ребята пробирались сквозь толпу спешащих людей и увидели ту самую коробку, на которой еще вчера стоял пожилой музыкант. Но на ней была лишь молодая черноволосая француженка, наигрывавшая что-то медленное на скрипке. Вокруг нее не было столько людей, как вчера, рядом с гитаристом, только двое стариков о чем-то спорили рядом, заглядывая в свои кошельки.

Молодые люди подошли к девушке.

— Прошу прощения, — начала Гермиона.

— Да, мисс, — произнесла на чистом французском девушка, отвлекшись от инструмента и резанув всем слушателям слух минорным аккордом.

— Здесь вчера играл один человек... с испанской гитарой. Он сегодня не придет?

— Ох, я не знаю, я здесь уже второй час, а денег так мало... Я его, по крайней мере, не видела.

— Хорошо, спасибо... — расстроилась Гермиона и шепнула Гарри на ухо, что человека сегодня не было, тот поджал губы и опустил глаза. — Просто, мы хотели кое за что его отблагодарить…

— Я, честно, заняла это место еще с рассвета, никто на него еще не претендовал… Но, может, вы дадите пару центов в честь великого музыканта, только сегодня утром скончавшегося в Америке, но поразившего весь мир? — спросила девушка, которая явно была в нужде — ее одежда сильно истрепалась, а волосы, выглядевшие немытыми, отливали на солнце. — А я сыграю вам его прекрасную песню!

Молодые волшебники не успели удивиться, как послышались вступительные ноты той мелодии, соединившей их так недавно.

— Но почему "I love you, baby"? — взволновалась Гермиона, а Гарри лишь недоуменно улыбнулся.

— Боже, но ведь скончался-то Фрэнк Синатра! — заглушая музыку, сказала девушка и ногой подпихнула к Гермионе газету — на ней была двухмерная фотография улыбающегося старого Фрэнка Синатры, огромнейший трагичный заголовок на французском языке: "Гениальный Фрэнк Синатра покинул нас навсегда!" и начало статьи: "Сегодня утром, после длительного перелета из Парижа в Лос-Анджелес, в своей постели скончался величайший музыкант Фрэнк Синатра..."

Гермиона, подняв газету, тут же уронила ее.

— Гермиона, что с тобой? — разволновался Гарри, но девушка ничего не ответила.

Ей представилось, как загорелый старик в плетеной светлой шляпе, идя по улице с чехлом от гитары, хватается за сердце. Он, скрывая лицо, заказывает рейс на ночь из своей гостиницы, вылетает из Парижа и теряет сознание в самолете. Его привозят домой, папарацци и журналисты, непонятно как узнавшие, кто прилетает сегодня, съезжаются к его дому, но он видит лишь свою жену и, лежа в постели и держа ее за руку, медленно закрывает глаза с легкой улыбкой и последними теплыми словами...

Окончание статьи выглядело так: "... Напоследок, как передает его жена Барбара, он сказал: "Я редко хвастаюсь своими успехами, у меня были и сильнейшие взлеты, и капитальные падения, но моим главным достижением было то, что своими песнями я свел десятки пар, и, я надеюсь, что они счастливы так же, как и я. Но вчера я свел свою последнюю пару нашей с тобой песней. Как же мне приятно от любви — береги ее, пусть все берегут. Она — единственное, что остается в душе после всей жизни..."

... Двое стариков, увидев на лежащей возле их ног газете лицо, знакомое всему миру, поспешили кинуть в футляр для скрипки пять евро — у каждого своя дань для великой музыки, объединившей и поколения, и годы.

___________________________

*О, Мерлин, кто это? Неужели это может быть Гарри Поттер?

** О, извините меня, мсье… Могли бы вы… (прим. б.)