Чертов магический мир

— Чертов магический мир!

Рон говорит, это странно — ругать магический мир маггловскими словечками. Гермиона говорит, это смешно. А мне плевать — я просто ругаюсь. Оттого, что не могу сдержаться. Оттого, что больше нет сил. А после приходит осознание, и я мучительно краснею, и извиняюсь... но лишь за то, что посмел выругаться вслух, во весь голос, не сдержаться. А вовсе не за свои мысли. Я знаю, многие уверены, что я счастлив быть частью магического мира, этой воплощенной сказки. Вот только для меня сказка получилась слишком мрачной. И я год от года все четче понимаю — не будь этой сказки, мои родители были бы живы. И Сириус был бы жив. И Ремус, и многие другие. И у нас всех было бы нормально детство, не искалеченное бесконечной, непрекращающейся войной.

Кажется, Гермиона начинает понимать это. Магия — естественная часть жизни лишь для Рона, мы же с ней особенно отчетливо осознаем, что было бы, если бы магия никогда не вмешалась в наши жизни и жизни наших родных. Потому что я все чаще появляюсь в Годриковой впадине. Потому что Гермиона так и не сумела вернуть память родителям, — или не решилась? И потому что мы оба ежегодно проводим слишком много времени на кладбище.

Я и сейчас здесь — сижу на каменной скамье напротив могилы Фреда. Небо затягивает тяжелыми тучами, уже слышно далекие раскаты грома — и я краем глаза вижу родных Колина Криви, торопящихся к выходу. Мельком киваю им, получаю такое же равнодушное приветствие и вновь отворачиваюсь. До гибели сына они знали обо мне лишь из его восторженных рассказов, — и мы впервые увиделись на его свежей могиле. Я отчетливо чувствую, что они винят меня и весь этот чертов безумный мир в смерти Колина. Не могу сказать, что совсем не понимаю их.

Надо идти. Скоро дождь. Меня ждут. Уговариваю себя, чувствуя, что меньше всего сейчас хочу уходить с кладбища. Странно. Я заметил, что большинство напротив стремится поскорее уйти отсюда, вернутся к живым. И здесь выделился. Случайно вспоминаю как дядя Вернон кричал на меня когда-то — да можешь ты быть нормальным, дрянной мальчишка?" Видимо, не могу. Простите дядя Вернон, вы были правы — я урод даже среди таких же "ненормальных" как и я...

Поднимаюсь со скамейки, но иду не к выходу, а напротив, вглубь кладбища. Здесь, в самой дальней части кладбища покоится еще один человек, перед которым я очень виноват. Наверное, даже больше, чем перед всеми остальными. Медленно опускаюсь на колени перед небольшим надгробным камнем абсолютно черного цвета — как и его глаза и мантии.

— Простите меня, профессор Снейп...

Здесь всегда царит столь любимая им тишина, и даже мой голос — тихий и хриплый — звучит неправильно. Как-то почти святотатственно. Или это мне только так кажется? Неважно. Северус Снейп явно не обрадовался бы, увидев меня у своей могилы. Услышав здесь мой голос. Он сказал бы, как всегда язвительно, что-то вроде:" Хоть после смерти вы можете оставить меня в покое, несносный мальчишка?!" Профессор был бы очень, очень зол. И, возможно, среди прочего язвительно бросил, что он, слава Мерлину, уже больше не мой профессор. Но Северус Снейп мертв, и хотя бы теперь я могу извинится перед ним.

-Простите, профессор. Простите, что я так похож на отца. Действительно похож, вы были правы. Простите за ненависть, за обвинения. Простите, что вам так часто приходилось спасать мне жизнь. Ненавидеть — и все равно спасать. Мне никогда не понять вас, профессор. Простите за то, что я никогда не был силен в зельях, и за ту шкурку бумсланга на первом курсе. Простите меня, профессор Снейп.

Замираю, закрыв глаза, наклоняюсь, тихонько, неуверенно провожу пальцами по холодному камню надгробия. Неужели я никогда так и не смогу до конца понять вас, железный человек, самый строгий профессор Хогвартса? Наша школа опустела без вас...

Где-то высоко ветер недовольно шелестит кронами деревьев, мне за шиворот летит мелкая морось надвигающегося дождя.

— Простите, что надоедаю, профессор. Я пойду, наверное...

Уйти я не успел — на кладбище с хлопком аппарировал Драко Малфой. Я медленно поднялся с колен, напряженно глядя на извечного недруга.

— Малфой.

— Поттер.

Слизеринец сохранил свою манеру говорить протяжно и высокомерно. Раньше это безумно раздражало, теперь же как-то плевать. Замечаю у него в руках какие-то белые цветы.

— Ему бы наверное, больше понравились черные? — спрашиваю неожиданно для самого себя, киваю на букет. Малфой неопределенно пожимает плечами.

— Да он вообще цветы не очень любил. Но не нести же на кладбище ингридиенты зелий!

Согласно усмехнувшись, чуть киваю на прощание, разворачиваюсь к выходу. Кажется, не один я подолгу сижу в поисках успокоения у чужих могил — Малфой явно расстроен чем-то, слишком легкая мантия перепачкана.

Я успел отойти довольно далеко, прежде чем он окликнул меня:

— Поттер!

Я обернулся, сделал шаг назад, чтобы лучше слышать. Даждь усиливался, ветер хлестнул по лицу, Малфой раздраженно отбросил с глаз прядь волос.

-Он не ненавидел тебя, Поттер. Твоего отца — да, но не тебя. Хотел, но не мог.

Малфой замялся, но я и так понял, что он хотел сказать.

— Спасибо. Это правда важно для меня.

Он кивает и вновь отворачивается, понурившись, к могиле своего крестного. Ветер развевает пола мантии и потемневшие от влаги светлые волосы. Понуро опущенные плечи чуть вздрагивают — не то от ветра, не то от непрошенных слез. Они ведь были действительно близки — насколько это вообще возможно у слизеринцев.

Передернув плечами отворачиваюсь, быстро иду к выходу. Северус Снейп не ожидал этого, но его действительно помнят. И, кажется, не только для меня он навсегда останется профессором Снейпом. Чертова политика. Чертовы интриги. Чертова война. Чертов магический мир! Гермиона меня поймет. Она тоже так его и не забыла...