Синее-синее море

Скабиор думает, что он — весь он, целиком и полностью — смешон. Не сейчас и ни в какой-то определенный отрезок времени, а в принципе, в общем, он, Скабиор, абсолютно и бесповоротно смешон.

Скабиор думает, что этот младший Малфой — Драко, да? — довольно красив в своей нескладности, в то время как Скабиор самому себе больше напоминает клубок противоречий, воплощение абстрактности и беспорядочное нагромождение геометрических фигур.

Скабиор прислоняется спиной к холодной стене. Младший Малфой сидит достаточно далеко от него, безотрывно смотря на полудохлую муху, ползущую по потолку. Драко вертит в руках ржавый гвоздь, изредка облизывает пересохшие губы и безуспешно пытается загипнотизировать насекомое, чтобы оно или улетело, или, наконец, обессиленное, сдохло.

А Скабиор сидит в этом гребаном подвале, дожидаясь Сивого. В том самом подвале, где до сегодняшнего дня были пленники. У Скабиора замерзли руки, болит спина, в бок упирается гребаный кувшин, а ещё рядом сидит красивый младший Малфой, приехавший домой на пасхальные каникулы.

Драко — вроде бы так его зовут — глухо, нехотя, будто это всего-навсего нужно сказать, выдает в пустоту:

— Вот же идиоты, да?

Скабиор, если честно, не понимает. Да это и неважно. Просто ему кажется, что из-за этих самых идиотов младший Малфой сидит здесь, а не рвет на себе волосы и не посыпает голову пеплом, получая пиздюли от Темного Лорда.

Да и от политики Скабиор далек. У него нет метки, о которой все говорят с придыханием и будто бы с большой буквы. У него нет стремлений и какой-то невъебенно крутой цели, за которую стоило бы рвать жопу на этой войне. Скабиор просто хочет дожить, дойти до конца.

И, наверное, надо убраться к херам из этого гребаного дома, свалить отсюда, убежать, но он почему-то не может. Хотя, какое тут «почему-то». Он ведь просто ждет Сивого, который сейчас как раз огребает пиздюлей, пока Скабиор сидит здесь, в этом подвале, отчаянно пропахшем непонятной безысходностью. Потому что за Скабиора отвечает Сивый. И за Сивого тоже отвечает сам Сивый.

— Мерлин великий, какие же придурки.

Малфой, прерывая пространственные размышления Скабиора, отбрасывает гвоздь, и тот с глухим стуком падает на холодный пол. А потом Драко прячет лицо в ладонях.

— Ну-ну, — говорит Скабиор.

А Малфой смеется. Тихо и вроде как истерично.

— Ты можешь себе это представить? — отсмеявшись, спрашивает Драко.

А Скабиор не может. В первую очередь из-за того, что понятия не имеет, о чем говорит Малфой. И из-за… Да неважно, в общем-то, из-за чего. Не может, и всё тут. Наверное, плохо с воображением. И, возможно, по этой же причине Скабиор не рисует, хоть это и слабая отговорка. Не рисует Скабиор, потому что не умеет и своими неумелыми набросками боится испортить всю ту красоту, которую видит вокруг.

— Вот так просто, — продолжает Малфой тихо, — находить неприятности, а потом так же лихо и без потерь из них выпутываться.

Драко усмехается, а Скабиор окончательно убеждается, что тот красив.

Скабиору даже не нужно отвечать на вопросы Малфоя, потому что все до одури просто: Малфой спросил, Малфой сам себе ответил. Поэтому Скабиор молчит и смотрит.

Смотрит и молчит.

Однажды кто-то сказал Скабиору, что люди похожи на реки, но в них нельзя утонуть. Но Скабиор почему-то тонул. Каждый раз заново невольно тонул в чьих-то руках, глазах, жестах, улыбках-ухмылках и нервном смехе.

Получалось как-то само собой, но больно и навязчиво.

Вот сейчас Скабиор тонет. Причем в этот раз на удивление безболезненно, но так же бестолково и беспомощно.

Перед глазами Скабиора расстилалось синее-синее море. Он даже подумал, что в таком не стыдно было бы утонуть насовсем. Чтобы застыть на дне немым памятником самому себе, чтобы следующие затонувшие в этом ужасно синем море, проплывая мимо, почтительно молчали. Чтобы просто остаться там. На дне.

А потом Малфой резко поднимается на ноги и тихо командует:

— Пошли.

Драко остановился посередине подвала, взял Скабиора за руку, вторую положил ему на спину и посмотрел тому в глаза.

— Я, скорее всего, не доживу до восемнадцати, так что танцевать придется с тобой и без музыки.

Скабиору кажется, что Малфой даже не знает, как его зовут. И что всё было бы гораздо логичнее, если бы Малфой был пьян.

Но Малфой трезв, Скабиор барахтается на дне малфоевских усмешек, а вальс оба танцуют вполне сносно.

Малфой ведет, шепотом отсчитывая шаги и прикусывая нижнюю губу. Драко кажется Скабиору потерянным ребенком, вроде тех троих, что они сегодня привели в этот гребаный дом.

Скабиор знает, что детям на войне не место. Особенно не место, если они ещё для себя не решили, что им нужно. Хотя, если брать во внимание самого Скабиора и ещё около полутысячи человек, которые давно всё решили, но сейчас всё равно на войне, то всё это не имеет смысла. Мнение, предполагаемый выбор — да какая, на хрен, разница? Все ведь в одном дерьме.

А ещё Скабиору нравится во всем находить красивое. Поэтому в нескладном Малфое он увидел красивые глаза. Серые-серые. И, наверное, из-за этой привычки находить красивое Скабиор целует Малфоя.

А может, Скабиору просто не нравится тонуть без прощального поцелуя. Но Малфой не отвечает, и Скабиор отстраняется.

Младший Малфой смотрит чуть насмешливо, приподнимает одну бровь и протягивает совсем не тем голосом, что он говорил о тех идиотах:

— Ёбнулся?

И уходит. Вероятно, уходит в свою комнату, где и должен был сидеть, а не танцевать вальс вместе со Скабиором. И тот Малфой, который прятал лицо в ладонях, разительно отличается от того, который только что ушел. Наверное, поэтому Скабиор и не утонул окончательно. Выплыл в последний момент.

А Скабиор остается. Он садится на то же место и берет в руки кувшин, в котором на самом дне лежит крошечный шарик света.

Однажды кто-то сказал Скабиору, что лучшее в квиддиче — это снитчи. К ним никто не прикасается до начала игры. Ловцу достаточно лишь дотронуться до снитча один раз — и он становится его вечным заложником.

Он может сколько угодно порываться убежать, но все равно возвратится назад.

А ещё этот кто-то рассказывал об отдельной комнате в Хогвартсе, полностью заставленной коробочками со снитчами. Потому что никому не нужны чьи-то золотые заложники. Пусть и такие прекрасные, видевшие чьи-то руки единственный раз в жизни. Но этого им хватает.

Возможно, всю оставшуюся им вечность снитчи вспоминают руки, поймавшие их и лишившие свободы. Возможно, эти руки и будут их самым лучшим воспоминанием. Может, из-за того, что единственным. А может, из-за самого факта принадлежности кому-то.

Скабиор честно не помнит, кто говорил ему все эти глупости.

То ли мать, то ли отец, то ли глупая младшая сестренка со смешными кудряшками.

Да это и неважно.

Просто Скабиору на секунду показалось, что Малфоя кто-то поймал.

На секунду.

А потом он выплыл и оставил позади это синее-синее море. Остался на песчаном берегу и посмотрел на всё это издалека.

И все слова Малфоя, если рассмотреть их со стороны пойманного снитча, стали иметь смысл.

Хотя, возможно, Скабиору из-под толщи синей-синей воды показалось, что Малфою нужен не просто «не-Скабиор», а кто-то определенный.

Скабиор пожал плечами и поставил кувшин на пол. Нужно просто дождаться Сивого, и тогда они снова уйдут отсюда. И надеяться, что тонуть в следующий раз будет так же безболезненно приятно. И что море будет таким же пронзительно-синим, а следующий, в ком он утонет, не будет пойманным кем-то другим — это большее, на что Скабиор может рассчитывать.

The End.