Опасные связи

Он — самый узнаваемый человек среди магического населения Великобритании, кумир многих людей, Мальчик-Который-Не-Только-Выжил-Но-И-Победил-Волдеморта, глава Аврората, прилежный семьянин и отец троих детей, любящий муж, верный друг и превосходный любовник. Он — Гарри Поттер.

Она — успешная и влиятельная, образец для подражания, одна из самых красивых женщин Англии, бывшая Пожирательница Смерти, самая большая ошибка Гарри Поттера и его самая большая любовь. Она — леди Персефона Забини, в девичестве — Панси Паркинсон.

* * *

Наша история началась еще в Хогвартсе, когда мы учились на шестом курсе. Уже тогда она была самой желанной девушкой в школе, с ее сексуальным опытом не могли сравниться даже опытные куртизанки.

Ходили слухи, что в постели с Паркинсон можно было лишиться рассудка. Она настолько искусно ублажала мужчин, что они становились одержимыми ею. Я не верил в это до тех пор, пока сам не стал одержим.

Помнится, тогда мы обыграли слизеринцев в квиддич, и наш факультет дружно отмечал это событие: был целующийся с Лавандой Рон, была плачущая Гермиона, было много огневиски, а потом — темнота. Следующее, что я помню — это Паркинсон и ее губы на моей груди, ее руки на моих ягодицах, ее левая нога, обвивающая меня. Ее шепот, ласкающий мой слух. Ее язык, вылизывающий мой член. Ее зубы, оставляющие следы на моей шее. Ее влага на моих пальцах. Ее стоны, пугающие и в то же время возбуждающие меня. Ее тело, которое приняло меня всего без остатка. И одно слово, слетевшее с распухших губ и уставшего языка: «Ещё».

В ту ночь она была ненасытна, как голодный зверь: она поглощала мою плоть, выпивала мою душу, не оставляя права на существование.

На следующее утро я чувствовал себя опустошенным, убитым, после всеразрушающего секса. Но в то же время я ощущал себя бабочкой, легко порхающей над землей, светодиодной лампочкой, излучающей миллиарды фотонов света. Все было прекрасно, пока не наступил вечер. Все мое удовлетворение, полученное за прошедшую ночь, улетучилось, испарилось, растворилось в нарастающем желании увидеть ее, прикоснуться к бархатной коже, почувствовать ее вкус. Тогда-то я и понял, что пропал…

* * *

Мне было четырнадцать, когда мои хрустальные розовые мечты рухнули в одночасье, разбились о чугунную жопу реальности.

Мой мир был сосредоточен на одном единственном человеке, который был моей личной вселенной — Драко Малфое. Черт возьми, я была маленькой, глупенькой девочкой — и я была влюблена в этого надменного сукина сына! Я постоянно находилась рядом с ним, делала для него всё и думала, что он отвечает взаимностью на мои чувства. О, как же непроходимо тупа я была! Влюбленность ослепила меня, подобно яркому свету. Скорее всего, я бы и по сей день бегала за Драко, если бы не услышала его разговор с Блейзом.

— Малфой, ты хоть представляешь, насколько тебе везет по жизни?

— Ты это сейчас о чем?

— Не о чем, а о ком. О Паркинсон.

— Причем тут Паркинсон?

— Ну, она же, вроде как, твоя девушка. И она довольно хороша для своего возраста. А ее … хм… глаза! Да половина Хогвартса готова поселиться в ложбинке между ее грудей! Не говоря уже о том, что она довольно-таки богатая, и, заметь, единственная наследница одного из самых чистокровных семейств Англии.

— Забини! Похоже, кроме ее… хм… глаз, ты ничего не видел. Если представиться случай, то обрати внимание на ее огромный зад, который с трудом помещается в кресло. Мерлин, Блейз, да грязнокровная подружка Поттера куда привлекательнее Паркинсон.

— Дрейк, ты просто плохо разбираешься в женщинах. Даже наши старшекурсники, Флинт и Пьюси, спят и видят как бы поставить Панси раком.

— Прекрати, Блейз, я ее не люблю и никогда не полюблю, какие бы дифирамбы ты ей не пел. Она меня раздражает: своей навязчивостью, приторностью, а от ее «Дракуся» — ррррр… я готов ей череп расколоть в такие моменты.

И с каждым словом Драко слезы текли все сильнее, а сердце крошилось на множество мелких осколков, которые будут не подвластны даже Репаро. После его слов мне хотелось покончить с собой: я чувствовала себя одинокой, брошенной, потерянной. По пути на Астрономическую башню я встретила Маркуса Флинта. Как там говорил Забини? Маркус не против поставить меня раком? Да, пожалуйста. Я буду тем, кем он захочет: хоть раком, хоть ласточкой. Главное — без обязательств и без любви. Без чувства, которое умерло для меня навсегда.

А лето провела в Марселе, где познавала искусство плотских утех. Что ни говори, а французы — лучшие любовники.

Я никогда не спала с одним и тем же мужчиной дважды, за исключением мужа и любовника. С Блейзом я выполняла супружеский долг. С Поттером сначала мы трахались, потом занимались сексом, а сейчас предаемся любви и страсти.

А всё началось из-за моего любопытства.

Вечером, после матча по квидиччу, я встретила пьяного Поттера около нашей гостиной и решила узнать: как себя ведет избранный в постели и что же он умеет. Как же я его только не ублажала, можно даже сказать я-затрахала-его-почти-что-до-смерти, вследствие чего на следующий день он ходил, как убитый и был похож на выжатый лимон. Поначалу нельзя было сказать, что он был ассом в постели, но он притягивал меня как магнит. Я подумала, а не повторить ли? И началось…

Мне нравились его неопытность и стремление стать профессионалом. Нравилась его реакция на мои поцелуи и ласки. Нравилось то, как он заводился от моего взгляда и не боялся экспериментировать. Я приходила в восторг, когда его дрожащие губы обхватывали мой сосок, а язык очень медленно обрисовывал контуры ареолы. Я задыхалась, когда он был во мне и переставала дышать, когда его не было рядом. Я поняла, что влюблена в него…

* * *

Сегодня мне исполняется двадцать семь лет, и только от одного человека я жду подарок. От той, которая дарит мне любовь и заставляет сердце биться во сто крат сильнее, от моей жестокой и нежной Панси.

С утра в Аврорате меня ждали никому не нужные поздравления от коллег, лживые улыбки и неискренние пожелания. Ровно в 12 она вошла в мой отдел. Легкой походкой прошла мимо моей секретарши, одаривая ее презрительной ухмылкой. Зайдя в мой кабинет, она взмахом палочки заперла дверь. Смотря мне в глаза, она обвела языком свои пухлые губы. Ее руки скользнули к поясу плаща, — мгновение — и плащ цвета мокрого асфальта уже у ее ног. И вот он, мой подарок! Из одежды на ней были только черные ажурные чулки и микроскопические трусики. Я взглядом скользил по изгибам ее тела, пожирая глазами каждый миллиметр бархатной кожи. Секунда — и я уже около нее, провожу рукой по щеке, поглаживая большим пальцем ее губы. Она приоткрывает рот, целуя и посасывая мой палец. В моей голове уже больше нет мыслей, единственное, что я сейчас хочу, так это почувствовать ее еще ближе. Одним движением руки я сметаю все со стола и усаживаю ее на самый край. Впиваюсь поцелуем в ее губы, проникаю языком в ее рот. Руками ласкаю ее тело, мну ее прелестные выпуклости, пальцами сжимаю сосок, вхожу в нее, разрывая стринги, и с ее губ срывается долгожданный стон. Грубо сжимаю ее ягодицы, стараясь быть еще ближе. Мы с ней — одно целое, две половинки, которые не могут быть друг без друга. Быть в ней значит быть дома, где тепло и уютно. Целую в уголок губ, провожу языком до виска и хриплым голосом говорю: «Люблю».

А потом запишу в свой дневник весь сегодняшний день.

Этот дневник я веду уже десять лет, и на протяжении всего этого времени он достойно хранит мои тайны. Вообще-то я очень мало пишу о себя, в основном я пишу о нас с Панси. Каждый день, который мы провели вместе, остался не только в нашей памяти, но и на страницах этой тетради. Сам дневник — это уже сама по себе большая тайна; если кто-то прочтет его, то репутация многих людей будет уничтожена, поэтому я не расстаюсь с ним ни на секунду. Он всегда при мне.

Каждый вечер, сидя у камина, я безумно сожалею, что мы не вместе. Как бы мне хотелось каждое утро просыпаться рядом с моей Панси на огромной кровати с серебристым пологом и зеленым балдахином. С любовью шептать «Доброе утро» и ловить губами ее поцелуи. У нас бы был сын, похожий на меня, но характером бы пошел в Панс. Ее бы называли миссис Поттер, а она бы морщила свой носик и поправляла собеседника: «Паркинсон-Поттер», потому что ей никогда не нравилась моя фамилия.

Но этому не бывать никогда: я женат, она замужем. После войны мы не смогли бы быть вместе. Она сидела в Азкабане, а потом, после ее освобождения, герой магического мира не мог жениться на Пожирательнице Смерти — моя самая большая ошибка. Потом от других я узнал, что моя Панси выходит за Блейза Забини.

Боясь общественного мнения, я не позволил своей мечте осуществиться. Теперь мы оба несчастны.

Я не могу в открытую изменять жене, тем самым прилюдно унижая ее. Поскольку она стала мне близким человеком, сестрой, которой у меня никогда не было. Но если бы появился хоть призрачный шанс быть вместе с Персефоной, жениться на ней, я, не раздумывая ни секунды, развелся бы. Но у меня с Джинни двое сыновей: Джеймс и Альбус, а через несколько месяцев будет и Лили. Я — отец семейства и не могу бросить своих детей. Да и Панси не согласится.

* * *

Во времена тирании Темного Лорда многим чистокровным семьям пришлось принять Метку. Эта участь не обошла стороной и нас, детей Пожирателей Смерти.

Но после победы Орденцев нас всех, вчерашних студентов, отправили в Азкабан, хотя мы не принимали участия ни в битве за Хогвартс, ни в других операциях против Ордена Феникса. Суд приговорил меня к пяти годам заключения. Да, это был не тот Азкабан с дементорами, что раньше. Но все-таки это была тюрьма без нормальных условий жизни, в которой было достаточно сыро для того, чтобы пострадал иммунитет заключенных, и холодно, чтобы подхватить воспаление легких.

Благодаря огромному состоянию нашей семьи и связям, которые стали только сильнее в обнищавшем обществе, уже через полгода я полной грудью смогла почувствовать запах свободы.

Для меня, как бывшей осужденной, задерживаться в Британии не было смысла. Слишком много людей пострадало от Пожирателей Смерти, и слишком многие лишились всего на этой войне. Я уехала на континент к родственникам. Французская земля встретила меня, долгожданную гостью, с нежностью и трепетом.

Каково же было мое удивление, когда на одном из приемов какого-то французского аристократа я встретила миссис Забини. Я даже не успела с ней поздороваться, как она, взяв мою мать под локоть, скрылась в неизвестном направлении. А на следующий день я узнала, что мне нашли жениха, и это не кто иной, как мой бывший однокурсник, Блейз Забини.

* * *

Спустя несколько лет судьба решила вновь преподнести мне подарок. В один из весенних дней, когда я по делам был в Косом переулке, я встретил ее. И это было как в маггловском кино: время замедлилось до миллисекунд так, что можно было бы разглядеть каждую пылинку и частичку, парящие в воздухе, а я видел только ее глаза… ее зеленые, как у меня глаза… глаза в глаза… и к черту весь мир, ведь сейчас со мной она, моя Саломея. Преодолев разделяющие нас расстояние, мы вновь воссоединились. Все было понятно без слов. И только Боги знали, что это — начало. Начало новой жизни.

* * *

Он не дарил мне бриллиантов и изумрудов. Он не осыпал меня с головы до ног лепестками алых роз. Он не был моим мужем. Но я его любила. Поначалу это была какая-то извращенная форма любви с элементами садомазохизма, но потом это стало любовью во всех смыслах этого слова.

Сейчас я до сих пор чувствую и ощущаю то же, что и десять лет назад. Но теперь для меня стали важными его целомудренные прикосновения, невинные прикосновения губ к щеке. Я начала ценить каждую секунду, проведенную с ним. Люблю проводить ладонью по его небритой щеке. Люблю перебирать своими пальчиками его всегда взъерошенные волосы. Люблю смотреть в его зеленные глаза и видеть в них любовь. Люблю шептать ему признания в любви на французском. Если бы я могла, я была бы с ним все время: он нужен мне, нужен, как кислород.

* * *

Я никогда не думала, что останусь одна в этом мире. Нет, у меня, конечно, есть родители, муж. Правда, нельзя сказать, что с Блейзом мы — родственные души. Мы уважаем друг друга, но, к сожалению или к счастью, не испытываем такого сильного чувства как любовь. Детей у нас нет. Я не планирую их заводить, да и Блейз тоже не настаивает. Но Гарри — мой Герой , он — все для меня.

Сейчас я как страшный сон вспоминаю тот день, когда узнала о смерти любимого.

В тот день Аврорат проводил операцию по поимке темных магов. Как я потом узнала, он сражался сразу с тремя магами и, видимо, не уследил… один из них зарядил в него Авадой. Гарри, превосходный боец, выживший после Второй Магической войны, попал под заклинание какого-то юнца. Никак насмешка судьбы.

По мере того, как я читала экстренный выпуск Пророка, земля уходила из-под ног. С каждой строчкой сердце билось все медленнее, грозясь вот-вот остановиться. Слезы беззвучно текли из глаз, а воздух на сотни миль вокруг меня исчез, канул в небытие. Боль. Боль. Боль. И ощущение провала в темноту, которая была мне так необходима. И шепот. Его шепот. Словно дуновение ветра:

— Я люблю тебя, родная.

— Не плачь, милая.

— Я всегда буду оберегать тебя.

— Живи. Живи ради себя. Живи ради меня и за меня.

И до сих пор, с момента его смерти, я слышу его шепот, его ласковые слова.

* * *

Никогда не думал, что смерть придет за мной так неожиданно. Зеленый луч, летящий прямо в грудь — и вся жизнь промчалась перед глазами.

Ее приятные черты лица, мягкие черные волосы и такие же как у меня, зеленые глаза. Ее нежные губы, целующие меня, и проворный язычок, так умело доставляющий мне удовольствие. Ее стройные ножки и упругая попка. Ее «люблю» и ее «хочу тебя».

И мои слова, слетевшие с губ: «Люблю тебя, Панс».

* * *

Дневник Гарри Поттера был потерян.

Меня всегда считали Счастливчиком.

Я родился в семье итальянца и эфиопки. От родителей унаследовал самое лучшее: шоколадный цвет кожи матери и красивые черты лица отца, которые придавали моей внешности столь редкую в наше время экзотическую красоту. Высокий рост и крепкое телосложение мне достались от моих чернокожих предков, а незаурядный характер и врожденное обаяние — от аристократического рода Забини.

Даже когда для всех настали темные времена, удача освещала мой путь ярче, чем солнце. В то время как на левом предплечье Малфоя красовалось клеймо вечного раба, или просто метка, и он видел все последствия сумасшествия Беллатрикс и Волдеморта, я развлекался с хорошенькими девушками. И если честно, среди них были не только чистокровные и полукровки. Я не был ограничен в выборе. Точнее, никто не ограничивал меня. Мой отец, жгучий итальянец с горячим темпераментом, умер, когда мне не было и пяти лет, а матери не было и нет дела ни до кого, кроме себя. Я даже сомневаюсь, была ли она в курсе возрождения Темного Лорда и развернувшихся военных действий в стране.

Когда мне было одиннадцать лет, я в личное пользование получил сейф в Гринготсе, который каждый год пополняется баснословными суммами, благодаря моим многочисленным отчимам. Вот тогда-то и наступила так называемая самостоятельность и долгожданная свобода. Встречайся хоть с грязнокровками, перетрахай хоть все немагическое население страны, дружи хоть с предателями крови, если хочешь, прожигай свою жизнь за рюмкой огневиски и с проститутками не первой свежести — одним словом, делай все, что захочешь и не хочешь.

Конечно, многие слизеринцы выражали свое недовольство по поводу моего воспитания, но я их просто игнорировал. Я был лучше их. У меня были безупречные манеры и воспитание истинного аристократа, а какими методами это было достигнуто, не должно никого волновать, кроме моей семьи, естественно. Они завидовали. Нет. Они не просто завидовали. Они истекали слюнями, не хуже течных сучек из Лютого переулка, завидуя моей жизни. Поэтому я счел их не достойными общения со мной, а уж о дружбе и речи не шло. Исключение составлял, разве что, Драко Малфой, — единственный адекватный человек в нашей гребанной школе, общение с которым было мне только в удовольствие. Он меня понимал. И за это я ценил его так, как Паркинсон ценит свое любимое бриллиантовое колье с тысячелетней историей. Проблемой было только то, что я не до конца понимал его. У Драко было всё, даже больше, чем у меня (и это при всей моей свободе и при зорком контроле его папаши!). Но он все равно был недоволен жизнью. Конечно, когда с младенчества тебе вдалбливают, что грязнокровки не больше, чем грязь под твоим правым ботинком, а потом ты влюбляешься в одну из них — ничего хорошо в этом нет. Вот тут-то и появляется страх, что кто-то узнает о твоих нежных чувствах к такому запретному и сладкому плоду; и единственный выход из этой ситуации — облить предмет твоего воздыхания изрядной порцией отборного чистокровного дерьма, а затем утопить в море унижений. Этого я не понимал! Ну, если есть чувства, то рви и мечи, отстаивай свою точку зрения, в конце концов, добейся своего! А страх засунь поглубже в свою аристократическую задницу.

* * *

Я всегда считала себя Неудачницей.

Мое детство прошло в пригороде Лондона, где на узких улочках теснятся одинаковые домики, похожие на пряничные теремки с рождественских открыток. Родители все свое время проводили в своей стоматологической клинике, помогая людям приобрести белоснежную улыбку, или же просто избавляли сладкоежек от зубной боли. Я же это время проводила в компании гувернантки с консервативным взглядом на жизнь и с верой в протестантство. Миссис Лэмпард была женщиной среднего возраста с черными волосами и ярко-голубыми глазами, отчего была похожа на ведьму из маггловских сказок. И даже ее характер был под стать злому персонажу: этикет, правописание, чтение, математика — все это она вдалбливала в меня с трех лет. Но были те редкие дни, когда я проводила время с родителями, и они, безусловно, были самыми лучшими в моей жизни. Я всегда была их маленькой принцессой, для которой они превращали в прекрасную сказку приевшуюся повседневность. Мама с папой всегда говорили мне, что я необычная, уникальная, неповторимая, как единственный в своем роде красный бриллиант.

И однажды, в одно прекрасное утро, моя сказка стала реальностью — приглашение в Хогвартс, волшебство, неверие… осознание… шок. Наверное, я была самым счастливым ребенком в Соединенном Королевстве, когда узнала, что я — волшебница.

Переступив порог древнего замка, каждый камешек которого пропитан магией, я почувствовала себя не просто особенной, я была лучшей, непобедимой, мне хотелось свернуть горы, достать звезду с неба, затмить собою солнце. Но со временем на место моей решительности пришла полная неуверенность в себе и своих силах . Друзей как не было предыдущие одиннадцать лет, так и не предвидятся в будущем. Конечно, во всем виновато мое заносчивое поведение и чувство превосходства над всеми остальными, ведь я такая умная, а они — глупые неучи. Но по большому счету это было просто проявлением неуверенности в себе. Свое двенадцатое день рождение я справляла в одиночестве с подушкой и неиссякаемым потоком слез.

Но однажды судьба решила смиловаться надо мной: благодаря инциденту с огромным зеленым троллем я подружилась с самым знаменитым волшебником Британии, Гарри Поттером, и его другом, Рональдом Уизли. С тех пор мы — лучшие друзья, которые друг за друга не только порвут на британский флаг, но и готовы пожертвовать своей жизнью.

Как оказалось, мое происхождение в магическом мире стало моим недостатком. Будь я хоть трижды самой лучшей выпускницей столетия, я никогда бы не смогла получить высокую должность в Министерстве. Но я, черт подери, стала героиней войны! И заслужила чего-то большего! И я это получила…

* * *

Несмотря на то, что на моем левом предплечье не красовалось позорное клеймо Пожирателя Смерти, многие люди меня недолюбливали и считали, что наличие у меня Метки было лишь вопросом времени. Вот так просто, нас, слизеринцев, считают шавками Волдеморта и людьми, занимающимися исключительно Темной магией. Ах, да, еще есть такой стереотип, что все слизеринцы — убийцы, для которых человеческая жизнь ничего не значит. Тупое стадо! Когда я шел по Атриуму, многие кидали на меня презрительные взгляды, шептались за спиной, а одна женщина кинулась на меня с кулаками, крича: «Ты — грязный убийца!». Наверное, это было последней каплей моего терпения — и через неделю я уже был на Лазурном берегу, потягивая коктейли из соломенной трубочки и развлекаясь с хорошенькими кисками. Француженки — это вообще отдельный разговор: леди на улице, шлюхи в постели.

Поначалу я чувствовал себя участником секс-марафона и только я начал ощущать себя королем вселенной, как на горизонте замаячила моя мамаша со своим новым мужем.

Моим новым отчимом оказался не кто иной, как дядя моего однокурсника Кормака, а именно, мистер МакЛагген. Тиберий МакЛагген никогда не был замечен в серьезных отношениях ни с женщинами, ни с мужчинами, зато он точно был в близких отношениях со всеми хогвартскими шлюшками, успевая подцеплять их на различных приемах и мероприятиях. О, да, этот мужчина не первой свежести с кризисом среднего возраста был любителем молоденьких девушек, и нередко его увлечения имели намек на педофилию. Я до сих пор поражаюсь, как у него хватило храбрости жениться на моей мамаше, семикратной вдове. И как он мог променять молодняк на взрослую женщину? Может, это любовь? Или тут замешана магия? Ведь моя дорогая maman так любит деньги, а у мистера МакЛагена достаточно большое состояние…

Сразу после освобождения Панси из тюрьмы, мать и мой новый папаша пришли ко мне и поставили перед фактом: через неделю состоится моя помолвка с мисс Паркинсон. Как я мог отказаться? Что я мог сказать тогда? Простите, но Панси — первоклассная шлюха? Они и так это знают. Я видел позапрошлым летом, на приеме у Малфоев, как мой новоиспеченный отчим смотрел на нее, как он раздевал ее взглядом, как облизывал свои губы в надежде, что в скором времени попробует на вкус лакомый кусочек юного тела Персефоны. И возможно, у них что-то было. Хотя, нет, я с полной уверенностью могу сказать, что Тиберий МакЛаген трахнул слизеринскую Богиню. Точнее, она его. Теперь-то я понимаю, почему ты так настаиваешь на моей женитьбе, дорогой отчим. Ха-ха. И опять же, извините мою будущую женушку, но она никогда не войдет в одну реку дважды, точнее Вы никогда не войдете в нее дважды. Если уж юному Лорду Малфою удалось забить квофл в ее кольцо страсти только однажды, то, что говорить о Вас, пятидесятилетнем мужчине с лысиной на полголовы. Что же касается мотивов моей дорогой maman, то тут на первый план выступают деньги, много денег моей невесты. Оставшись единственной наследницей огромного состояния Паркинсонов, до которого Темный Лорд так и не добрался, Панси стала самой завидной невестой. Но многих волновала ее дурная слава Пожирательницы Смерти и шлюхи, а вот мою мать — нет. Да и как такую шлюху, как миссис Забини, может волновать репутация, когда приз в этой партии — галлеоны.

Поначалу семейная жизнь складывалась вполне терпимо, я бы мог сказать, что я был счастлив. Наши узы брака основывались на взаимном уважении, и нас это устраивало. Но постепенно мы начали отдаляться друг от друга и искать любовь на стороне. Я закрыл глаза на ее прошлое, а она — на мое настоящее. Панси сутками читала модные журналы и шлялась по магазинам, тратя наше состояние. Я же иногда выпивал в компании Малфоя и новых французских знакомых. Моим личным достижением явилась прописка в самом известном борделе магического мира, где рабыни одной ночи ублажали все мои прихоти.

* * *

Наша с Роном дружба со временем переросла в более крепкие чувства, и предложение руки и сердца не заставило долго себя ждать. Кольцо, цветы, подарки и любовь. Стабильная, логичная, более дружеская, но никогда не жгуче-страстная. Все по максимуму целомудренно: традиционный секс, никакой страсти, а уж о том, чтобы я хоть раз испытала оргазм, и речи не шло. Не было такого, о чем писали в женских романах и в учебниках по сексологии — мне не срывало крышу, и я не была на седьмом небе. Возможно, писатели преувеличивают, расписывая ощущения от секса, я не знаю это, и, скорее всего, никогда и не узнаю. С Роном секс под покровом ночи, в кромешной тьме, по схеме вставил-кончил и уснул. Но я все равно люблю своего мужа. Ведь главное в человеке его душа, его внутренний мир, а не внешность или его состояние.

После войны, я устроилась на работу в Министерство Магии в Отдел магического правопорядка. Занимала должность заместителя руководителя отдела. Работа была интересной, но требовала большой отдачи: рабочий день с утра до позднего вечера и много бумажной волокиты. Всё было хорошо, абсолютно всё, пока мне в напарники не устроили Блейза Забини, одного их прихлебателей Малфоя.

Никогда особо не любила Забини. Если быть честно, то он меня раздражал. Просто так. Я знаю, он не сделал мне ничего плохого и вообще даже слова в мою сторону не сказал ни разу за шесть лет обучения в Хогвартсе, но его поведение всегда меня настораживало и нервировало. С того момента, как он появился в нашем отделе и стал делить со мной один кабинет на двоих, я не могла сосредоточиться на своей работе. Ко всему прочему, к нему «в гости» постоянно приходил Малфой, с которым они постоянно потягивали огневиски, а их разговоры были чисто «мужскими»: кто, кого и когда трахнул, у чьей секретарши лучше сиськи, и какая из министерских шлюх, позволяет трахать себя в зад. Постоянно присутствие бывшего слизеринского принца в кабинете не просто раздражало, а выбешивало меня. Работать в таких условиях было невозможно: его тупые подколы, грязные шуточки, непонятные взгляды. Я не могла понять, что всё это значит, долго ломала голову, и это никак не способствовало рабочему процессу.

* * *

В Англию мы вернулись спустя шесть лет, когда политическая обстановка в стране стала более-менее стабильной, все бывшие Пожиратели были пойманы, а многие люди восстановили свое душевное равновесие после пыток и убийств.

Моя мать решила, что хватит мне прожигать жизнь в компании Малфоя, Нотта и проституток и устроила работать в Министерство Магии, а именно в Отдел магического правопорядка. И каково было мое удивление, когда мне сообщили, что моим напарником будет миссис Гермиона Уизли?

Моему взору предстала красивая и ухоженная молодая женщина. С первого взгляда в ней с трудом угадывалась вчерашняя заучка Грейнджер. Только посмотрев в глаза, можно было узнать бывшую старосту Гриффиндора: они все так же сияли, излучая любовь и доброту. Ее прическа, которая раньше выглядела как воронье гнездо, превратилась в аккуратные волны, невесомо струящиеся по плечам. Фигура приобрела более рельефные очертания, и теперь без труда под ее мантией можно было разглядеть грудь, которая, бьюсь об заклад, полностью заполнит мою совсем не маленькую ладонь, тонкую талию, и бедра, о, да, трепещите мужики, бедра у нее были, что надо, как у породистой кобылки, при одном взгляде на них, хотелось развести её ножки в разные стороны.

Я пытался быть равнодушным, стараясь не показывать своё увлечение ею. Но тем не менее, как бы сильно она не изменилась, Грейнджер меня сильно раздражала. Меня бесили ее неприступность, ее голос с нотками превосходства (о, как же я мечтал запечатать ее рот хоть каким-нибудь предметом), ее уверенная походка, алые губы и то, как она закусывала нижнюю губу, когда она над чем-то думала. Нервировали, стоящие на ее столе, маггловские фотографии родителей, а особенно меня возмущала одна единственная колдография, на которой с улыбками стояло Золотое трио.

Со временем я стал высказывать ей свое недовольство, отпускать в ее адрес грязные шуточки и в открытую оскорблять ее. Но эта чертова грязнокровка только хмыкала в ответ и спрашивала: «Опять Паркинсон не дала?». Я терпел, честно терпел, но моему терпению пришел конец.

В один день нам пришлось задержаться на работе, разбираясь с делом по поводу использования магии в присутствии сотен магглов. Помнится, в тот день она бесила меня особенно сильно, явившись на работу в непотребном виде: бледная с синяками под глазами, чересчур лохматая и слишком довольная жизнью. Меня вызвал к себе начальник, и когда я вернулся, то застал пыхтящего Драко, пытающегося разорвать платье Грейнджер, что самое интересное девушка лежала без чувств, не подавая никаких признаков жизни. Постепенно до меня начало доходить, что бывшая гриффиндорка просто-напросто оглушена, а Малфой, что-то бурчащий себе под нос, собирается как следует ее оттрахать. О его влечении к грязнокровке в школе знал только я и думал, что это было не больше, чем проявлением юношеского максимализма, когда хочется идти наперекор всем и нарушать правила. Но, видимо, вожделение, мать его, было способно поселиться даже в блондинистом мозгу Драко Малфоя.

Я не знаю, что на меня нашло, но эта сцена вызвала у меня сильнейший гнев. Заклинанием отшвырнув друга от беззащитной жертвы, я взял Малфоя за шкирку и выкинул из кабинета.

Беззащитный вид Грейнджер заставил меня напрячься. Её высокая грудь, с нежной кожей и с горошинками сосков, торчавших явно не от сексуального возбуждения, а от того, что их безжалостно щипал и выкручивал Малфой, сразу же отозвалось у меня в штанах. Вот уж не думал, что эрекция и заучка совместимы.... Но это было так: мой возбужденный член не оставлял сомнений.

После Энервейта Грейнджер сразу пришла в себя. Дрожащими руками она пыталась соединить лоскуты порванной ткани, дабы прикрыть полуобнаженное тело. Мелкое трепетание длинных ресниц разыгрывало какой-то спектакль танцующих теней на ее бледном лице, иногда приоткрывая ее испуганные глаза, в которых застыло непонимание и одинокая хрустальная слеза. Синяки под глазами, появившиеся вследствие хронической усталости и недосыпания, придавали Гермионе еще более беззащитный вид. На длинной и тонкой шее виднелся след, оставленный зубами Драко, а по ложбинке между грудей стекала его слюна.

Да, Малфой постарался на славу. Девушка кусала трясущиеся губы, и похоже не понимала, почему на ней разорванное платье, куда девался Малфой, а ее потерянный взгляд, пробуждал очень нехорошие желания...

Но быстро придя в себя, она начала оскорблять меня, Драко и вообще всех слизеринцев, называя нас беспощадными убийцами, которые способны трахнуть даже собственных матерей, а затем пустить в них Авадой после изрядной порции Круцио. Знаете, даже у меня, самого уравновешенного человека в этом гребанном мире, не выдержали нервы, и мы перешли на новый уровень наших взаимоотношений — к взаимным оскорблениям.

— Ничтожество!

— Сука!

— Гребанный ублюдок!

— Мерзкая грязнокровка!

— Неудачник!

И всё. Больше я не смог выдержать. Быстро схватив палочку со стола, направил ей в грудь. Я как завороженный смотрел, как часто вздымается грудь Грейнджер под моей палочкой, и краем уха услышал ее слова, которые она едва слышно произнесла:

— Посмеешь напасть на беременную?

И меня накрыло. Сорвало крышу. Я честно не понимал, что делаю. В голове только одна мысль: «Ее трахает Уизли». Как бы абсурдно это не звучало, я не думал, что они трахаются, хотя он и является ее мужем.

Мои губы впились в ее губы, руки заскользили по ее стройному телу. Она пыталась оттолкнуть меня, но у нее не было шансов — она такая хрупкая, маленькая, ей не хватило бы сил противостоять мне. Я грубо развернул ее к себе задом, нагнув над столом. Одной рукой прижал ее спину, чтобы предотвратить ее слабые попытки встать. Другая рука скользнула по ее бедрам, задирая мантию и платье. Молниеносно стянул ее трусы до колен, затем по-быстрому высвободил свой, уже стоячий, член из брюк и одним грубым движением вошел в нее. И первое мое впечатление было: «У этого рыжего придурка член не толще волшебной палочки?». Было узко, неимоверно узко, как будто и пальца до этого в ней не было, а еще было сухо. Не возбуждена. Сука! Правой рукой провел от груди вниз, туда, где клитор. Круговыми движениями начал ласкать её клитор — и тут же движения в ней стали куда легче. Поначалу она боролась, но когда силы покинули ее, то перестала сопротивляться и только всхлипывала.

— Грейнджер, вот я трахаю тебя всю такую беременную, а твой ребенок купается в моей сперме и впитывает всю мою слизеринскую сущность, — сказав это, я через несколько секунд излился в нее.

Пока я приводил себя в порядок, Грейнджер плакала, задыхаясь от слез. Потом она отрешенно глядела впереди себя и не отреагировала даже на громкий звук резко захлопнувшейся двери.

Это был конец.

* * *

Этот день должен был стать самым счастливым в моей жизни — я узнала, что беременна. Молодая чета Поттеров ждала уже второго ребенка, а у нас с Роном все никак не получалось зачать ребеночка. Он очень хотел детей, и каждый раз высказывал свои претензии по этому поводу. Может, он этого и не показывал, но я знаю, что он винил меня в том, что у нас до сих пор нет детей.

И наконец-то это свершилось! Боже, я скоро стану матерью маленького ребеночка! Я ощущала себя на седьмом небе.

Мне так хотелось поскорее попасть домой и поделиться радостной вестью с любимым мужем. Но, как назло, нас сегодня задержал начальник. Пока Забини был в кабинете главы нашего отдела, а я в это время уже собиралась уходить, в кабинет внезапно влетел Малфой с безумными глазами и похотливой улыбкой. Схватив меня, он швырнул меня на стол и придавил сверху своим телом. Я пыталась сопротивляться: колотила маленькими кулачками по спине, правой ногой пыталась ударить его пах, но Малфой быстро сориентировался и оглушил меня. Последнее что помню: Малфой — тьма; а потом я пришла в себя. Но вместо моего насильника, я увидела перед собой склоняющегося надо мной Блейза.

Я инстинктивно пыталась прикрыться тем, что раньше называлось платьем. Мне было страшно, но постепенно до меня начало доходить, что видимо попытка Малфоя изнасиловать меня оказалась неудачной, а благодарить, судя по всему, надо Забини, который вовремя вернулся от шефа, а сейчас стоял и внимательно рассматривал меня. Кажется, я была не так спокойна, как думала, потому что начала нести бред: оскорбляла Малфоя, Забини и всех слизеринцев, не знаю, за что и почему. Я даже не помню, что я ему наговорила, но когда он навел на меня свою палочку, я действительно испугалась за ребенка и потому сказала:

— Посмеешь напасть на беременную?

Не знаю, что на него нашло. Но он, как взбешенный зверь, схватил меня и впился в губы грубым поцелуем, блуждая руками по моему телу. Я попыталась его оттолкнуть, но он был сильнее, развернул меня к себе задом и нагнул над столом. Что происходило дальше, я не помню, но в моей памяти навсегда остались его руки, ласкающие мое тело и боль, резкая боль, когда он вошел в меня. Было такое ощущение, что меня во второй раз лишили девственности. Член Забини был слишком большим для меня и, казалось, что он меня там всю разорвал.

Я перестала сопротивляться, так как резкие движения причиняли неимоверную боль по всему телу. Болело все. Когда он трахал меня на ум приходило, что никакая я не всесильная волшебница, Героиня войны и не лучшая ученица за последние сто лет, раз такие ублюдки без проблем могут меня изнасиловать.

Потом этот сукин сын кончил в меня, застегнул ширинку и ушел. Я ощутила себя оскверненной, испачканой.

Я вышел из кабинета и двинулся по направлению к лифту, с каждым шагом оставляя позади себя место преступления, пропитанное запахами секса, желания, отчаяния и боли. Настроение было отвратительное, а если быть точнее — хуже некуда. Никогда, еще никогда в жизни, я не принуждал ни одну женщину к сексу, также как и никогда не был так груб с ними — до сегодняшнего дня. Обычно представительницы прекрасного пола сами с радостью прыгали ко мне в койку, а зачастую просто бесцеремонно разводили ноги. Пару раз даже было такое, что меня, великого и ужасного Блейза Забини, принуждали к сексу, при этом угрожая кастрацией моему сокровищу…

Но чтобы я выступал в роли агрессора на любовном траходроме — никогда. Я, также как и любой мужчина, люблю доминировать, при этом всегда заботясь о моих партнершах, чтобы они получали удовольствие ничуть не меньше меня. А тут — я даже не подумал ни о чувствах, ни о желании, ни о получении удовольствия со стороны изнасилованной мною женщины. И не просто какой-то женщины, а беременной женщины, а если еще точнее беременной Гермионы Грейнджер.

В голове крутились мысли одна хуже другой, питающиеся чувством вины и страха.

Твою мать!

Что теперь делать?

Пойти и сразу сдаться аврорам?

Н-е-е-е-е-т.

Зачем идти в аврорат, если, скорее всего, вездесущий золотой-уже-не-мальчик-Гарри-Поттер со всеми своими подчиненными во всеоружии поджидает меня дома.

Черт!

Пусть будет проклят мой блондинистый друг вместе со своим вечно стоящим членом. Зачем, ну, зачем, я спас ее от Малфоя, если ей судьбой было предначертано быть изнасилованной сегодня?

Но вспоминая, как мой ублюдочный дружок распял ее на столе, пока она находилась в отключке, и целовал ее нежную кожу, оставляя мокрые дорожки, прикасался к налитым, упругим полушариям груди, оставлял следы своих зубов на ее длинной шее, кистью руки проводил вверх по бедру и, словно в бреду, сжимал его немного грубовато, — я приходил в бешенство, и во мне просыпались неведомые ранее чувства ревности. Это я должен был с нею такое творить, быть на месте Драко: со всей силы сжимать ее запястья и заставлять дугой изгибаться подо мной, входить в нее до упора и срывать хриплые стоны с ее влажных губ, сжигать ее сердце в агонии похоти и просить называть меня по имени. А больше всего хотелось смотреть ей в глаза и видеть, как два карих омута сначала закрываются от волн нахлынувшей нежности, а потом распахиваются горя огнем страсти. И все это время она задыхалась бы от моих ласк, прерывисто дыша, словно умирая от желания, а потом наконец-то поняла, что я могу принудить ее или подарить ей райское наслаждение.

* * *

Все было как в тумане… Мне не верилось, что это происходит со мной.

Хлопок. Щелчок.

Он ушел. Ушел, громко хлопнув дверью. Наверное, это как раз тот момент, когда все чувства вернулись ко мне, а мозг начал работать в усиленном режиме.

Так, спокойно. Глубокий вдох. Выдох.

Надо попытаться взять себя в руки и привести в порядок. Превозмогая боль в закоченелых запястьях, я пытаюсь собрать воедино то, что когда-то называлось моей одеждой. И когда я наконец-то разобралась, какой кусок ткани принадлежит некогда бывшей юбке, а какой блузке, то поняла, что они особо-то ничего и не прикроют. Поэтому, плюнув на все и подняла, с пола свою мятую мантию и закуталась в нее словно в кокон. Будто она сможет меня защитить от любого воздействия извне. Накинув капюшон, я собралась с духом и решила выйти из кабинета.

Шаг.

Боль.

Движение.

Боль.

Такая боль, что от каждого шага и неосторожного движения текут слезы — и совсем не в запястьях — а там, где побывал далеко немаленький член Забини. Будь он проклят! Забини как опытный садист, наградил меня не только чудовищными воспоминаниями, втоптанными в грязь чувствами, но и всепоглощающей болью.

Кое-как передвигая ноги, я шла по Министерству, стараясь слиться с бегающими туда-сюда работниками. Что было не так-то просто: дрожащие колени, сгорбленная осанка, «забитая» походка и убогий внешний вид придавали подозрительность моей личности. Добравшись до Атриума, я юркнула в ближайший свободный камин и с облегчением произнесла свой адрес.

Оказавшись в спасительной тишине собственного дома, мне хватило двух секунд, чтоб произнести заклинание на обнаружение человека. К счастью, Рона не было дома. А значит, у меня есть время смыть с себя всю грязь чужих желаний и обдумать, что делать.

Скинув мантию с плеч, я включила воду и прямо так — в разорванных тряпках, встала под горячие струи воды, которая уносила в водосток все прикосновения и поцелуи ненавистных мне мужчин. Стянув с себя остатки одежды, я с особой усердностью натирала каждый сантиметр своего тела, стараясь смыть всю похоть, которая осела на мне толстым слоем разврата.

Уже лежа на кровати и бесцельно смотря в до тошноты белый, потолок, я чувствовала, как обжигающая боль волнами поднималась из глубин моей женской сущности и пламенем растекалась по телу, сжигая по пути все нервные окончания. А из глаз невольно текли слезы, оставляя на коже мокрые следы.

Надо было найти выход.

Вариантов было несколько: рассказать Рону, написать заявление в аврорат или уйти с работы.

Как бы я ни любила и ни доверяла своему мужу, я была в нем не уверена — и первый вариант отклонялся сразу. Поскольку психическое состояние Рона обретало черты неуравновешенности при упоминании Малфоя или Забини. И если он узнает правду, то в состоянии аффекта может и убить, ну… или его убьют. В любом случае я стану либо женой заключенного, которого даже орден Мерлина I степени не спасет от Азкабана; Либо вдовой, поскольку не стоит недооценивать слизеринцев, которые с молоком матери впитывали азы Темной магии и вряд ли забыли запрещенные заклинания, которые так любил Волдеморт.

Второй вариант пришлось отбросить уже через минуту, если я напишу заявление в аврорат, то об этом узнает весь магический мир. А поскольку большинство населения с пренебрежением относится к маглорожденным, то во всей этой истории виновата я буду: соблазнила, совратила чистокровных аристократов Малфоя и Забини и ещё притворяется невинной жертвой… Шлюха… Грязнокровная шлюшка! Все это объясняется одним словом — предубеждение, так что проще написать письмо в пророк, чем идти и писать заявление в аврорат — реакция и резонанс будут идентичны.

Уйти с работы? И потерять то, чего я добивалась столько лет? Выбросить на помойку карьеру, для меня, магглорожденной ведьмы, непозволительная роскошь. Может быть, война и закончилась, и ненависть к грязнокровкам не высказывается в столь открытой форме, как было при Волдеморте, но мы остались тем, чем были до, во время и после войны — грязью, мешающей жить чистокровному сообществу. Это все можно объяснить традициями и устоями, которые складывались веками, и которые не так-то легко изменить. Так что, бросив такую престижную работу в министерстве, я сама себе перекрою кислород. Потому что, несмотря на звание Героини Войны, меня вряд ли кто возьмет на такую же высокую должность с соответствующей зарплатой. Хотя, можно попросить Гарри взять меня в аврорат. Тем более, он сейчас как раз ищет себе заместителя на место ушедшего на покой мистера Ле Родэйна. А уж как обрадуется муж, если поблизости со мной не будет маячить смуглая задница Забини. Такое ощущение, что он каким-то непостижимым образом предчувствовал беду или угрозу, исходящую от моего коллеги и его лучшего друга. Наверное, зря я не послушала его предостережения на этот счет в свое время. Очень зря…

* * *

Неделя. 7 гребанных дней.

Ровно столько она не появлялась на работе. Ровно столько дней я страдал и боялся. Оказалось, что у меня, у лицемера Блейза Забини, есть совесть. И она съедала меня изнутри: мучила, терзала.

Но меня посещали и другие мысли. Они, как змей-искуситель, соблазняли, обещая подарить внеземные удовольствия. И тогда, в такие моменты, чувство вины испарялась, на его место приходило желание. Желание опять обладать ею.

От шефа я узнал, что Грейнджер с мужем решили взять отпуск на две недели и устроить себе небольшой медовый месяц. От осознания того, что пока она отдыхает на побережье какого-нибудь моря, я трясусь от каждого шороха, боясь, что вот-вот нагрянут авроры, ярость захлестнула меня с головой.

Резко развернувшись, я пошел к выходу из кабинета, как начальник снова решил заговорить:

— Знаете, мистер Забини, боюсь, в скором времени вы останетесь один.

— То есть? — Реально недоумевая, о чем он говорит.

— Я о том, что в скором времени вы можете лишиться своей коллеги, Гермионы Уизли. Ходят слухи, — на этих словах моя злость сменилась страхом: неужели она рассказала про изнасилование?

— Слухи?

— Ну да, слухи о том, что миссис Уизли ожидает первенца. Говорят, что она очень долгое время не могла забеременеть. Так что, это довольно долгожданный ребенок. И скорее всего она решит взять отпуск на время беременности, дабы не подвергать ребенка опасности.

Блядь. Обязательно было напоминать, что она носит уизеловского ублюдка в своем утробе?

— Я бы на вашем месте, не верил слухам, мистер Долтон. Уизли не из тех женщин, которые ради плиты и грязных носков готовы бросить работу.

После этого разговора я понял, что Грейнджер будет меня избегать, и, судя по ее внеочередному отпуску, она уже продумала все пути к отступлению. Мне бы радоваться, что она будет молчать и стараться не сталкиваться со мной лишний раз, и наплевать на нее, на мои угрызения совести, на чертовски распаляющее меня желание, и просто продолжить жить дальше. Но я не мог не думать о Грейнджер. В каждой женщине я видел её, искал что-то напоминающее о ней: большие глаза в обрамлении темных ресниц, густые волосы, нежность молочной кожи, похожие черты лица и изгибы тела.

Надо просто трахнуть эту недотрогу, заучку-отличницу с ее огромными и чистыми глазками, заставить взять в рот и смотреть как она делает это невинно и от этого еще более порочно. И наконец-то избавиться навсегда от наваждения.

От развратных мыслей меня уже потряхивало, я начал представлять как касаюсь пальцами нежной кожи, как грудь опускается в мою ладонь наполняя ее своей тяжестью, как влажно и порочно смыкаются губы вокруг моей плоти...бр...мурашки по коже…

Эх, тогда бы я трахал ее постоянно — О Мерлин! — я сейчас кончу от картинок в моей голове: в разных позах и с Гермионой в главных ролях. И угораздило же девочку попасть в сети коварного Блейза Забини. Ням.

Так, Блейз, остановись. Сейчас, на этом этапе, главное — трезвая голова, холодный расчет и вспомнить «боевой» арсенал моей дорогой maman. Помнится, было у нее одно зелье, которое довольно-таки широко распространено среди Африканских предков моей матери и совсем неизвестно бледнолицым жителям Европы. Аналог Империо, но только зелье. И в отличие от него, его невозможно обнаружить или найти противоядие. Благодаря этому зелью, моя maman «привязывала», а потом с такой же легкостью «избавлялась» от своих мужей. Ни у кого не было доказательств ее причастности. И именно это зелье могло мне помочь. Черт, надо срочно перерыть все тайники миссис Забини, в крайнем случае, попросить у неё, а потом…

* * *

Прошедшую неделю я искал зелье.

Значит так, первые дней пять я на коленях ползал под всеми кроватями Забини Холла и виллы в Италии, переворачивая все коробочки, открывая тайники и сейфы, с одной единственной целью — найти это чертово пойло! Но, как назло, его нигде не было. Так что, натянув свою самую слащавую улыбку, я отправился к матери, в дом ее «любимого» мужа.

К счастью, «второй» половины миссис Забини не было ни в стране, ни в поместье, что облегчало разговор между матерью и сыном: не надо играть в прятки и бояться, что кто-нибудь услышит хоть часть разговора.

— Мама, я пришел по делу.

— Ну а как же еще? Разве у тебя хватит мозгов навестить меня просто так? Конечно же, нет! Ты появляешься только тогда, когда тебе что-нибудь нужно!

— Маман, прошу Вас, у меня мало времени.

— Прекрасно! Как поживает Пэнси?

— Ты меня совсем не слушаешь! Я же сказал, что у меня мало времени, что означает, разговоры о моей дражайшей женушке мы отложим на потом!

— Хорошо-хорошо, сынок. Успокойся и расскажи, что у тебя за дело.

Глубоко вздохнув и собрав все ничтожное количество храбрости воедино, я выпалил:

— Зелье.

— Зелье?

— Какое зелье?

— То самое зелье.

— О чем ты, Блейзи? — как же не вовремя она строит из себя дуру! Черт!

— Послушай, я давно уже не маленький мальчик, и знаю, какими способами, ты добиваешься своих целей. К тому же, я умею читать, и еще в школе я выучил не только нашу родословную, но и тайком прочитал записи твоего прадеда, мама, в котором говорилось об особом таланте зельеварения твоих предков, и где описывалось подробно каждое зелье, созданное на священных землях Эфиопии. Так что, я все знаю. Мне просто нужно Это зелье, пожалуйста.

— Зачем оно тебе понадобилось? Ты понимаешь, что если кто-то узнает…

—Уверяю тебя, что никто о нем не узнает и, предупреждая тебя, да, я буду предельно аккуратен и чрезмерно бдителен.

— И всё же, для чего оно тебе понадобилось? Если для какого-то крупного дела, то я согласно, но для… — и вдруг лицо maman изменилось, черт! — Ты что с ума сошел? Тебе мало своих шлюх, так ты решил трахнуть другую половину под воздействием зелья? Чем гоняться за чужими юбками, уж лучше своей жене сделал бы ребенка! Ты маленький извращенец, понимаешь, какие могут быть последствия твоего желания. Оно же наше единственное спасение! Только благодаря ему, нас не преследовали ни Пожиратели, ни Орденцы после войны. А ты так рискуешь? Как ты можешь? — кричала и негодовала моя спокойная maman.

— Мама, я клянусь, что оно мне жизненно необходимо. Я только один раз его применю. Обещаю. Просто, это зелье — моя последняя надежда, — и это было сказано не с той целью, чтобы пробудить жалость к себе, это было действительно так — зелье — мой единственный шанс, чтобы осуществить мой гениальный план. Наверное, мои последние слова как-то повлияли на миссис Забини, поэтому я и не заметил, как перед моими глазами возникла женская ладонь с черной колбой на ней. Как зачарованный, я потянулся за зельем, но раскрытая ладонь моей матери быстро превратилась в небольшой кулачек.

— Только не делай глупостей, родной, — сказала мать и отдала мне флакон. А я, как последний мудак, забыв от счастья о банальном «спасибо», не говоря уже «до скорой встречи, матушка» сию секунду аппарировал в свою квартиру.

* * *

Утро встретило меня противными лучами солнца, которые слепили только что открывшиеся глаза, легким ветерком и часом от начала рабочего времени.

Бля-я-я-я-ядь!

Наспех одевшись и даже не позавтракав, я отправился на работу с помощью летучего пороха. Неспешно вышагивая по министерству и улыбаясь каждой ведьме, у которой либо глубокое декольте, либо длина юбки по самое не балуй, я и не заметил, как дошел до своего кабинета. Но остановившись за пару метров до двери, я услышал признаки активности.

«Видимо, Малфой принес свою тощую задницу» — подумал я и, толкнув дубовый массив, замер на месте с открытым ртом.

Это был не Малфой.

Черт.

Это была она.

Черт.

Какая же она невъебенно красивая и охуенно сексуальная!

Блядь, Блейз, собери ошметки самообладания, которые вот-вот растекутся по полу, и поприветствуй ее!

Вдох…

Окей, поехали.

— Доброе утро, Грейнджер, — нарочито веселый голос.

Выдох.

Молчание.

Она молчит.

Не понял?! Какого хрена? Она меня игнорирует?

Сука!

Но это был мой день! Все складывалось как нельзя лучше, от секретарши я узнал, что Поттер отправил лучших бойцов в Ирландию, к которым непременно присоединился отдохнувший и посвежевший рыжий кретин. Решено! В этот же день я и подолью золотой девочке «жидкое Империо». Потом жертва сама найдет хищника… Я заставлю гриффиндорку стать моей любовницей.

Нервной походкой я дошел до своего стола и совсем не аристократично плюхнулся в кресло и стал смотреть на Грейнджер.

Нет. Не так. Пилить взглядом, раздевать взглядом, пожирать взглядом, смущать ее, чтобы навсегда поняла, что есть тихушники-ебари типа ее мужа и настоящие самцы типа меня, и думать, думать о том, как бы подлить ей зелье.

— Грейнджер, здорово мы провели время в прошлую пятницу, — и она кидает на меня злобный взгляд.

— Забудь Забини, если я не заявила на тебя, то это еще не значит, что я обо всем забыла. Только попробуй хоть на шаг приблизиться ко мне.

— Грейнджер, ну зачем же так? Слушай, а давай ещё повторим?

— Забини, забудь, как забыла я, и к твоему сведению, ты добился своего — я подала заявление и сегодня работаю последний день.

Что, черт возьми, она говорит? Ничего сучка, ты свое заявление как миленькое заберешь обратно.

— И все будет кончено, и надеюсь больше никогда тебя не встретить, а теперь будь хорошим мальчиком и не мешай мне собирать свои вещи....

Ага, не сказала ведь ничего своему благоверному… Зря ты надеешься, избавится от меня. Подожди, заучка, подожди. Вся взмокла бедняжка, собирая свои вещи. Ага, сейчас захочет пить, и самое время добавить зелье в ее стакан, только надо ее отвлечь...

О, как во время упал ее ежедневник. Бедняжка, не может вытащить его, самое время накапать зелье в стакан.

Получилось! Да! Она даже не заметила!

До чего же она сексуальна, а какое удовольствие наблюдать как она пьет мое зелье, как движется ее тонкое горло делая глоток за глотком, как капелька пота проворно бежит со лба по щеке и опадает на шею, как веки закрываются, и она падает в кресло, впрочем, устремляя на меня свой удивленно-вопросительный взгляд. Как глубоко вдыхает и мгновенно засыпает, чтобы проснуться ближе к вечеру и стать настоящей сексуальной кошечкой — женщиной, желающей Блейза Забини. Заучка, которая сама будет ластиться ко мне, и наконец-то я удовлетворю все свои желания, все грязные фантазии — и будет их исполнять тихая и примерная жена, о которой тайно мечтал мой бледнолицый друг, мечтал он, а трахать буду я...

* * *

Каждую ночь мне снились кошмары, лица моих насильников сменялись одно за другим. Просыпаясь от страха в холодном поту, я мечтала лишиться сна навсегда: не видеть, не чувствовать и не вспоминать. Ежесекундно я корила себя за то, что боялась мнения общества, мнения друзей, а главное — мужа. Ведь если бы не страх осуждения, эти засранцы получили бы по заслугам.

Только благодаря будущему ребенку во мне появились силы жить дальше, бороться за свою семью, положение в обществе. Я вспоминала радостное лицо Рона, когда он узнал о моей беременности и желании перейти в отдел к Гарри. Как все эти дни он меня оберегал, заботился обо мне, казалось, что теперь он меня любит ещё больше. Мой милый, добрый Рон. Как я могу разрушить свое счастье собственными руками?

Я поклялась забыть.

Ничего не было.

Теперь всё будет хорошо.

Я больше не дам себя в обиду никому.

А шла на работу как на казнь, но, слава Мерлину, это мой последний день в отделе Магического Правопорядка.

Но когда в кабинет зашел этот сукин сын, кровь словно перестала бежать по венам. Ночной кошмар наяву и привкус страха на языке парализовали мой мозг.

Молчать.

Игнорировать. Его — здесь — нет.

А самое главное — при мне палочка — оружие, которое не раз меня выручало.

Слава Мерлину, этот леденящий ужас скоро останется в прошлом, и я больше никогда не увижу это ничтожество.

Никогда.

* * *

Только к концу рабочего дня Грейнджер пришла в себя и призывно взглянула на меня. Теплые бархатные глаза смотрели странно, но сознание тут же подсказало: « А чего ты хочешь, слизеринец? Зелье, подобное Империо, — и эти стеклянные глаза, полные желания, являются отражением ее сущности в данную минуту. Она сейчас только хочет того, кто дал ей это жидкое желание…Ты сейчас ее Бог, твой член, твое удовольствие для нее сейчас главное! Пользуйся, оттрахай ее до одури, как же она хороша, чертовка!»

Подойдя к ней, я приподнял ее подбородок, пристально взглянул в эти покорные, безмятежно— бессмысленные глаза и приказал ей явиться ко мне, предварительно назвав адрес «квартиры для встреч». Детка, теперь ты в моей власти. Еще не скоро ты сможешь спокойно передвигаться, нас с тобой ждет жаркая ночь, полная утех, и я наконец-то смогу взять реванш за две недели условного воздержания… Держись, моя дорогая заучка, ты получишь столько оргазмов, сколько не было в твоей семейной жизни….

— Забини. — повернувшись, я увидел выходящую из камина Грейнджер. Голодным взглядом она скользила по моему телу, то и дело, облизывая пересохшие от желания губы. Я только вышел из ванной, и капельки воды еще не просохли на коже. Когда она закончила меня осматривать, ее взгляд остановился на моих глазах, и тогда я осознал, что все задуманное получилось. И настало время для удовольствий. Не нужны были слова, жесты, действия… Один лишь взгляд ее прекрасных глаз.

Блядских, развратных, порочных глаз. Как же запредельно, когда чистые и наивные глаза Грейнджер излучают похоть. Пусть под воздействием зелья, но как же прекрасно представить на миг, что это правда. Она хочет меня, и не важно, почему. Хочет, хочет, хочет, хочет….

Мягкой походкой, словно тигрица перед прыжком, она преодолела все расстояние до меня. Подняв руку, Гермиона кончиками пальцев, провела по лбу, векам, щекам, обрисовала контур губ… слегка скользнув по шее…

Моя кожа покрылась мурашками …такими огромными…Эти мягкие касания…как будто шелк скользит по телу…Мой член уже в полной готовности…только не останавливайся малышка…

Затем, привстав на цыпочки, она поцеловала меня в губы. Зверь, сидевший внутри меня, восторжествовал. Теперь пришло мое время. Ни теряя больше времени я с Грейнджер аппарировал прямо в спальню, где сразу же приступил к делу. Аккуратно положив ее на кровать, стянул с себя полотенце. Все также, смотря мне в глаза, она начала медленно раздеваться. Легким движением руки, скинула куда-то пиджак, она одну за другой начала расстегивать серебряные пуговички своей блузки. Когда она дошла до третьей пуговицы, я не выдержал и сорвал с неё всю одежду в два счета.

Ее тело мерцало в свете серебряной луны, стоящей высоко в небе, а на фоне догорающих свеч Грейнджер казалась нереальной, сказочной богиней. Все происходящее казалось мне сном: хотелось провести ладонью по ее телу, губами припасть к каждой клеточке кожи.

Грейнджер покрывает поцелуями мою шею, грудь, покусывая темные соски и втягивая их в себя с характерным звуком. В следующее мгновение ее язык вылизывал мой пупок, а затем оставлял мокрые следы на блядской дорожке.

Потом Гермиона широко раскрыла глаза, и тут же застенчиво опустив, махнула реснички вниз и взяла пенис в рот. И делала она это с явным удовольствием. А вот удовольствие это как раз действие зелья… Или же скромница-заучка оказалась горячей штучкой?

И непонятная бешеная ревность кольнула в груди, неужели она так же брала в рот у Уизли? Захотелось тряхнуть ее так, чтобы зубы застучали! Этот рыжий здоровяк научил ее этим штукам?

Она заглатывала так страстно, так чувственно, что я понял — она точно находиться в необычном состоянии. Затем стала ритмично насаживать ртом на член, я то и дело отрывал её от вздыбленного фаллоса, дабы слиться в страстном поцелуе, в переплетении губ и сосании языков. Потом аккуратная каштановая копна волос опять наклонялась вниз, я был очарован тем, как она брала в рот, её телом в этот момент, она была такой стройной, такой собранной. Она упивалась этим занятием, так жадно слизывала сперму, выступившую из члена; глядя на это, можно было только любоваться. Я не мог поверить, что это и есть моя сослуживица — бывшая примерная староста, благоразумная Гермиона Грейнджер. Когда я уже был готов кончить, и сперма буквально закипала во мне, погладив Гермиону по волосам, приподнял её к себе. Она потянулась ко мне всем стройным станом.

Не в силах больше терпеть эту пытку, я подхватываю Гермиону и несу ее на руках до кровати. Огромнейший траходром встречает нас прохладой черного шелка, но наши горячие тела не остывают, а только покрываются мурашками. Не делая резких движений, я аккуратно положил руки на ее талию и, скользя ими, нежно поглаживал ее тело. Прижав ее к себе так, что наши тела вдавливали ребра друг в друга, я впился поцелуем в ее губы — такие пухлые, такие красные и такие влажные.

Я кусал.

Терзал.

Ласкал.

Нежно.

Грубо.

Напористо.

Не в силах оторваться.

Я хочу ее всю.

Понимаете?

Хочу пробовать на вкус каждую клеточку ЕЕ тела, ощущать запах ЕЕ возбуждения, наслаждаться ЕЕ соками и все это время смотреть ЕЙ в глаза. Хочу видеть, как она задыхается, когда я ладонью сжимаю ее грудь, пальцами выкручиваю соски, а потом, посасывая, втягиваю их в рот, играя языком.

Я хотел доставить ей безумное наслаждение, хотел, чтобы перед ее глазами взрывались фейерверки миллионом цветов, чтобы душа взлетала к потолку, чтоб как в бреду, она либо шептала, либо кричала мое имя. Нежно раздвинув ее ноги, я начал оставлять поцелуи на внутренней стороне бедра, постепенно приближаясь к самому главному — центру ее женственности и центру моей вселенной. Мои губы, как и мои руки, жили уже своей жизнью, не подчиняясь моему разуму. Обхватив губами ее половые губы, языком слегка теребя клитор, я заставлял ее проваливаться в бездну, утопая в избытке возбуждения. Её стоны, граничащие с криком, убивали и воскрешали вновь. Доведя ее до оргазма, я осторожно прикусил нежную кожу на бедре и, приподнявшись, жадно поцеловал в губы и дал почувствовать её собственный вкус.

— Какая ты сладкая! Какая чувствительная! — прошептал в губы.

И снова поцелуи, ласки. Сначала Гермиона неподвижно лежала на постели, но мои губы и руки возбудили в ней новое желание.

Не в силах больше терпеть, я резко вошел в Грейнджер, и с ее сладких губ сорвался приглушенный стон. Увеличивая амплитуду движений и трение наших тел, я из последних сил сдерживался, чтобы не кончить раньше времени. Гермиона цеплялась за меня, притягивала ближе, когда я почти полностью выходил из нее, и впивалась ногтями в мою кожу, задыхаясь от счастья, когда я грубо вколачивался в нее до упора. Желание, подобно адскому огню, сжигало меня изнутри, заставляя кровь вскипать и бурлить, требуя вырваться наружу, в нее, на нее — на плоский животик, на гладкие бедра, на упругую грудь и на милое личико. И вот, наконец-то я почувствовал как стенки ее влагалища, пульсируя, сжимают мой член еще сильнее, а из ее груди вырывается душераздирающий крик, заставляя все стекло в квартире ходить ходуном. Ее тело бьется в конвульсиях подо мной, и я чувствую, как меня накрывает лавина оргазма, давая выход разъяренному чудовищу, сидевшему долгое время во мне. Уставший и потный, я без сил падаю на Грейнджер, целуя ее куда-то в область виска, и сразу же проваливаюсь в сон.