Дело вовсе не в драконах

Есть один проверенный способ получения ответа на любой вопрос. Даже если это вопрос о будущем.

Как пройти к Загадочнику знает любой студент Хогвартса, посещавший курс прорицания на шестом году обучения и сумевший не уснуть в процессе лекции, а также обладающий маломальскими способностями к расслаблению и медитации.

Однако Чарли не посещал прорицание. О Загадочнике он узнал от друга, когда обратился с вопросом — Робби, как принять важное решение? Вот такое решение, от которого чешутся извилины, и не можешь найти покоя, пока не поймешь — что, черт подери, делать в такой ситуации? И, хотя вопрос был риторическим…

Тогда вот Боб и рассказал про Него.

В глубине твоего подсознания всегда есть дверь к Нему, и Он ждет тебя за ней, но просто так эту дверь не открыть. Сначала надо найти укромное местечко. Можно делать это, когда ложишься спать — но тогда придется приложить максимум усилий, чтобы не заснуть прежде, чем дойдешь до двери. Расслабиться, закрыть глаза и представить себя стоящим в саду или просто на тропинке, ведущей в деревенский дом. Лучше, если дом будет выглядеть заброшенным. Но у Чарли не получалось представить заброшенный дом — в сознании все время всплывала Нора. Каждый раз приходилось прилагать максимум усилий, чтобы дом стал одноэтажным и менее знакомым.

Потом надо медленно осмотреться, как можно более сильно почувствовать себя Присутствующим в этом выдуманном мирке внутри своей головы, и зайти в дом. Быстро пересечь комнату и подойти к дальней двери, которая, по словам Боба, должна походить на дверь в кладовку. Открыть ее без стука. И быстро, твердо и ясно задать вопрос тому, кто за этой дверью появится. То есть — Загадочнику.

Когда Он даст ответ (а это должно произойти моментально), дом следует покинуть в течение секунды. Рывком. Вылететь. Чтобы Загадочник не увязался за тобой — так сказал Боб. Но Чарли не понимал этой логики. Куда он может увязаться? Ему же и так уже славно живется внутри твоей головы. Нет, наверное, дело в том, что, если медлить, Он может переменить свое решение.

К такому выводу Чарли пришел после того, как стал в кладовке Загадочника самым, пожалуй, частым посетителем за всю историю. Он каждый раз встречал Чарли с усталым выражением лица и все реже давал четкие ответы. Чарли ему совершенно очевидно надоел до колик в почках.

И все чаще он отвечал что-нибудь наподобие: «Может быть и так, а может и нет, а какого хрена вообще» или «А я откуда знаю?». Когда Загадочник однажды ответил емкой фразой «Как же ты меня достал!» и захлопнул дверь прямо перед носом визитера, терпение Чарли лопнуло.

Он сел в кровати, злой, как черт, с единственной мыслью в голове «На мой вопрос, вероятно, вообще нет ответа». Глупость, конечно, уж мы-то знаем, не правда ли, что на всякий вопрос найдется ответ. Но попробуйте доказать это человеку, который так сильно боялся признать себя решительным и умеющим принимать решения, и всякий раз, когда перед ним вставала дилемма, бежал к какому-то воображаемому индивиду, и мнил его богом, не понимая, что Загадочник — часть его самого, и если он не научится решать что-то для себя самостоятельно и осознанно, то даже возможность прибегать к помощи самых потаенных глубин подсознания ему не поможет.

— Ах да, — сказал как-то Боб скучающим тоном, — забыл. К Нему можно заходить не чаще, чем раз в полгода. И задавать только важные, очень важные вопросы. Ты, я надеюсь, понял это и без меня?

Чарли сдавленно выругался. Немудрено, что он достал своего Загадочника. Потому что «Стоит ли мне надевать галстук?» или «Что подарить маме на Рождество?» определенно не входило в число жизненно важных вопросов.

Но когда у него появится такой вот Важный, с большой буквы Важный вопрос, Чарли пойдет к Нему снова. И пусть только Загадочник попытается отвертеться и не ответить!

~*~

— Хватит болтать! — прикрикнул он на стайку истерично хихикающих гриффиндорок, — подходите ближе.

Девочки тут же замолчали и приблизились к остальным однокурсникам.

— Домашние задания сложите тут, — добавил Чарли и постучал по деревянному столу у загона. Зашуршали листы пергамента, защелкали застежки сумок, и скоро все уже отдали свои сочинения. Все, кроме одного.

— Мистер Маклахлан, что на этот раз? — нетерпеливо обратился преподаватель к ученику потерянного вида, который жался к ближайшему дереву и, очевидно, надеялся, что его не заметят.

Ронан Маклахлан пожал плечами и понурился.

— Останетесь после уроков, — устало заключал Чарли и, подумав, добавил: — с профессором Грейнджер.

Ужас, проскользнувший в глазах бедного студента, выдал его с головой. Так что дальнейшие восклицания были неуместны.

— Нет… Профессор Уизли, только не с ней.

— Мистер Маклахлан, — Чарли из последних сил удерживал свое готовое лопнуть терпение, — вы уже третий раз за семестр «забываете» приготовить домашнее задание к моему уроку, и посему вы наказаны, так что будьте добры делать то, что я скажу. Если профессор Грейнджер вам столь неприятна, в следующий раз вы сможете избежать лишней встречи с ней, подготовившись как следует. Ясно?

За его спиной послышались смешки слизеринцев.

— Заткнуться! — рявкнул Чарли, и они чуть не подавились своим смехом. — Еще раз спрашиваю, мистер Маклахлан: вам всем ясно?

— Ясно, — обреченно ответил несчастный конопатый мальчик, боясь поднять глаза.

— Отлично. Все за мной.

Ученики, теперь уже молчавшие как рыбы, послушно последовали за ним к загону.

В загоне стоял небольшой прозрачный аквариум, в котором гудели странные мохнатые насекомые.

— Глюмошмели, — начал Чарли. — В целом похожи на обычных шмелей, за исключением серого цвета. Их укусы для здоровья не опасны, но все относительно — они могут вызвать затяжную депрессию. Со всеми вытекающими — чувство тревоги, раздражительность, нарушение сна и аппетита, и так далее. Кто назовет мне способы избавления от депрессий до средней тяжести включительно?

— Шоколад! — сказал кто-то.

— Еще, — махнул рукой Чарли.

Никто не ответил. «Вот дети, блин! — устало подумал он. — Ни о чем, кроме сладкого думать не могут».

— Еще способы. Чары? Зелья? Так, ну хоть кто-нибудь скажет?

К его удивлению, руку поднял Ронан Маклахлан.

— Веселящие чары? — робко произнес он.

— Подойдет, — следовало бы наградить Гриффиндор парой очков за правильный ответ, но Чарли боялся, что это подорвет его авторитет Грозного Преподавателя, и не стал. По глазам Ронана было видно, что он разочарован.

— Так. Ладно. Шоколад. Веселящие чары. Умиротворяющий бальзам в небольших дозах, разбавленный в питье, содержащем сахар. Тяжелые формы депрессии лечатся стационарно в больнице. Прекращаем хихикать! — последнее было адресовано все тем же девочкам, что и перед уроком. — Далее. Глюмошмели могут быть полезны, в сушеном виде используются для порошка против истерик и расстройств невротического типа. Питаются они крапивой и — если удастся достать — медовыми сотами, обитают в основном на территории Объединенного Королевства. Также были замечены в некоторых Восточноевропейских странах. Например в…

Он монотонно бубнил, ученики то и дело зевали, но Чарли не унывал — ничего, они еще не знают, что их ждет.

— Насколько я знаю, — начал он, когда урок приблизился к концу, — вы только что проходили Умиротворяющий бальзам с профессором Грейнджер и должны были сохранить по одной дозе у себя. Посему сейчас каждый из вас сунет руку в аквариум и будет укушен глюмошмелем. К следующему уроку на ваших лицах должна быть написана вопиющая жизнерадостность, иначе очки отнимет у вас и профессор Грейнджер за неудавшееся зелье, и я.

Сейчас, однако, на лицах студентов был написан лишь животный ужас...

Уходя и потирая укушенные запястья, ученики с нескрываемой неприязнью глядели на своего преподавателя и украдкой зажевывали шоколад — у кого он был.

Чарли посмеивался. На самом деле, профессор Грейнджер была категорически против его плана, но Чарли не в первый раз проявил себя как исключительно вредный и злорадный преподаватель.

— Пусть не ищут легких путей! — так он говаривал часто, забывая, впрочем, что сам предпочитал по жизни ходить лишь проторенными дорожками и сторониться важных решений… В Хогвартсе он чуть ли не с первого дня преподавания завоевал прозвище Грозный Препод и соответствующую славу. Весьма дурную. Его это не волновало. В последние годы его вообще мало что волновало. Он жил в вялотекующей депрессии, которая не лечилась ни шоколадом, ни веселящими чарами, и активно отыгрывался на других. Будь Чарльз чуть порешительнее, он бы сумел найти способ борьбы с этой проблемой, но он устал. Очень устал жить, еще не начав жить как следует.

— Раз два три четыре… десять.

Профессор Гермиона Грейнджер мешала зелье. Помешать его нужно было определенное количество раз — с тем, чтобы получилось оно серым, а никак не синим, не бирюзовым или, не дай Боже, фиолетовым. Осуществлять эту нехитрую операцию с ее опытом и сноровкой было бы легко, если бы она спиной не чувствовала напуганный взгляд «чуча мохнатого обыкновенного» (так его называли некоторые однокурсники), стоявшего в дверях и громко глотавшего комки в горле. Комки образовывались у Ронана Маклахлана с завидной исправностью, один за другим.

Приноровившись к тому, как он заглатывает свой страх перед ней, Гермиона в такт размешала зелье против часовой стрелки столько же раз, сколько до этого — по часовой, вздохнула, и сняла котел с огня.

«Чуч мохнатый» был настолько напуган, что Гермионе на мгновение стало его даже жалко. Что она там в порыве гнева заставила его делать в прошлый раз? Ах да, потрошить жаб. Живых жаб. Для этого надо было каждой жабе иглой проткнуть позвоночник, отрезать лапы, распороть брюхо, затем… На третьей жабе у мальчика приключилась истерика, в связи с чем профессор Грейнджер на него наорала (она смутно припоминала использование слов «недоумок», «растяпа» и «дуреха» и старалась НЕ припоминать то, что также были выражения куда менее цензурные).

Тьфу ты. Зверство-то какое. И чего она тогда так рассвирепела? Ах да. Любезнейший господин Чарльз Уизли за час до отбывания «чучом» наказания в ее кабинете изволил, шагая по коридору уверенной походкой великовозрастного дебила, заметить, что у нее кривые ноги. У нее! Ноги! Кривые! Какое это имеет значение при ее блестящем уме, потрясающих способностях, начитанности и… и…

— Маклахлан.

Он шумно сглотнул.

— У вас ангина? Перечной настойки не надо?

Ронан испуганно вылупился на нее своими белесыми зенками и — ей показалось? — икнул.

— Нет, мэм, — голос прозвучал басовито, благодаря тому, что последний комок перегородил ему гортань. Какая прелесть.

Что ж ему поручить-то? Склянки с уроков расставить по алфавиту — так ведь перебьет все. Парты помыть — так ведь маловато будет для такого проступка. Стоп. Какого проступка?

— Что вы натворили на этот раз, Маклахлан?

— Я… я не…

Странно, в этот момент он напомнил Гермионе Невилла. Старого доброго неуклюжего Невилла Долгопупса, которому был обязан жизнью один из ее лучших друзей. Невилл сейчас на небесах, смотрит на нее укоризненным ангельским взором, и негодующе цокает ангельским языком…. Гермиона помотала головой, отгоняя нехорошую мысль.

— Ну?

— Яневыполнилдомашнеезаданиепрофессорауизли, — выпалил Ронан единым духом.

Каким-то чудом Гермионе удалось разобрать скороговорку и переспрашивать не пришлось. Вот как. Он не выполнил домашнее задание мистера «У-вас-кривые-ноги». Занятно.

— Помойте парты. Тряпка и тазик в углу, воды наберете в туалете, — решительно сказала Гермиона и повернулась к своему котлу.

Ронан остался стоять.

— Что еще?

— Мэм… это… это все?

— Давайте-давайте, пока я не передумала.

— А магию… использовать… Магию можно?

Она устало вздохнула.

— Можно, Маклахлан, можно. Шуруйте.

«Зуб даю, — думала Гермиона, языком ощупывая свои безукоризненно прямые здоровые зубки, отбеливаемые каждый день при помощи мятно-содовой настойки, — что Чарли ждет от меня издевательств над мальчиком. Нарочно ведь послал ко мне, нарочно, поганый, самодовольный…»

Нужно прекратить. Ведь она же прекрасно помнит, к чему привела такая же вражда с Роном много-много лет назад (кажется, это было в другой жизни). К тому, что однажды они ругались до хрипоты, а потом Рон взял, да и… И… засунул ей в рот язык по самые гланды. Неприятный опыт первого поцелуя, но после этого они больше не ругались. Ведь ей не хочется, чтобы со старшим братом вышло то же самое? Ведь не хочется?

Откуда ж было знать бедной Гермио… профессору Грейнджер ту элементарную вещь, которую товарищи маглы, подобные нам с вами, без конца повторяют, притворяясь философами или просто глубокомысленными гражданами? Все в мире ходит по кругу. Или по спирали. Словом, вот так оно ходит, ну, представить себе нетрудно, как. Возвращаясь к исходной точке и нагло повторяя все то, что было. И что будь у профессора Грейнджер свой Бобби Колдуэлл, посещавший прорицание на шестом курсе, и объяснивший подробно, как навестить Загадочника, она могла бы пройти указанным путем и поинтересоваться мол — как оно будет, а? И ее персональный Загадочник, чопорно поправляя очки, разъяснил бы ей, косолапой заучке, что…

— Все сделал, — отрапортовал Ронан Маклахлан.

Парты были протерты на редкость неряшливо, но придираться ей не хотелось. Она лениво махнула рукой, и «мохнатый чуч» довольно потрусил в сторону гриффиндорской гостиной.

Где его уже поджидали. Единственная закадычная подружка Ронана с красивым именем Лайла (красивое имя, как известно означающее на арабском «ночь», ничуть не соответствовало внешности девочки — ее светлым волосам с короткой стрижкой, круглым очкам и привычке обкусывать ногти до крови) бросилась на него прямо в дверях и ухватила за мантию. Не отпуская, уволокла в угол.

В течение часа она морально готовилась к тому, чтобы служить дорогому другу жилеткой после наступления очередной истерики, вызванной вивисекцией жаб или разрезанием на части скучечервей, и теперь была весьма удивлена тому, что утешать чуча не пришлось. Более того, вышеупомянутый чуч мохнатый был счастлив как чуч обритый, словом, одурительно счастлив, и даже не пытался это скрыть.

— Ну, если за невыполненную домашку всегда можно будет отделываться протиркой парт… — логично рассудила умная Лайла и тут же запнулась, не закончив волнительную мысль. — А что это она такая добрая сегодня была?

Ронан прыснул.

Картина была настолько непривычной для профессоров, привыкших видеть мальчика забитым, напуганным, и жмущимся к стеночке, то, будь они поблизости, непременно протерли бы глаза, а то и угостили себя ударной дозой заклятья для прояснения взора и предания ему пламенности и блеска! Или просто очень бы удивились.

Все оказалось очень просто. Пока Ронан топал в гостиную — а поскольку наказание он отбывал всего полчасика, то время было еще не слишком позднее, и студенты все еще бродили по коридорам, — так вот, пока Ронан шел, он встретил одного товарища с Хаффлпаффа. Который сказал, что кто-то ему сказал, что этому кому-то кто-то в весьма доверительной форме сказал, что профессор Уизли влюбился в профессора Грейнджер.

Лайла поправила очки, при этом совсем забыв подобрать с пола челюсть. Нет-нет, не свою челюсть. А Потрясающую Прыгучую Прямочелюсть из магазина шуток и приколов, которую она, пытаясь скоротать время до прихода друга, тренировала ловить мышей в гостиной факультета.

Но ее челюсть тоже немного отвисла. Самую малость. Свой восторг от услышанной новости она через несколько секунд, затраченных на то, чтобы как следует собраться с мыслями, выразила в емкой и содержательной фразе, призванной открыть другу все ее потрясение и довольство такой редкой и невероятной сенсацией:

— Обббалдеть!

И чуть погодя она добавила также эмоционально окрашенное в позитивном смысле:

— Ниххрена!

Ронан исчерпывающе кивнул. Дождавшись, пока остальные однокашники разойдутся по кроватям и, перебрасываясь восторженными взглядами, а также перемигиваясь и поводя бровями друг на друга, товарищи сели у огня и радостно зашушукались.

Стороннему наблюдателю из шушуканья было бы слышно лишь:

— А что она?

— А чего он?

— Да ты что!

И, опять же, уже знакомое нам по предыдущему абзацу:

— Обббалдеть.

Но сторонних наблюдателей не было. Пока.

— -

За завтраком радостная весть была разнесена по гриффиндорскому столу. Шушуканье обрело факультетские масштабы, а к обеду — всешкольные. В конце цепочки, по которой от Лайлы передавалась новость, выплыли на свет душераздирающие подробности. Во-первых, профессор Уизли приглашал профессора Грейнджер прогуляться по Хогсмиду, но она отказала ему в резкой форме, чем и было отчасти вызвано нестабильное психическое состояние последнего, и жажда у всех отнимать очки. Во-вторых, в прошлом месяце, когда отменили урок по уходу за магическими существами, причиной тому была вовсе не тяжкая простуда профессора Уизли, а то, что он попытался прижать профессора Грейнджер за теплицами и получил от нее по… в пах, вследствие чего провалялся за ширмой в больничном крыле целый день, корчась и держась за причинное место. В-третьих, она его тоже любит, но этого не понимает, и почему бы ей это не объяснить, да вот как бы это сделать. И так далее и так далее.

А уж за ужином… за ужином профессор Стебль, ковыряя салат, невинно поинтересовалась у преподавательницы зелий:

— А что, не вы ли это, милочка, вытоптали в прошлом месяце мои плотоядные лилии?

Гермиона непонимающе уставилась на коллегу и помотала головой, с удивлением созерцая ее скептичный взгляд.

С другой стороны ее немедленно атаковала мадам Помфри:

— Вы знаете, а я вот наивно полагала, что у него все же простуда. Но ведь как притворялся искусно, а! И почему ж не попросил нужного снадобья! Стеснялся, вероятно.

С этими словами, вовсе не нуждаясь в ответной реплике, врачевательница снова вернула все свое внимание к тарелке.

Третья непонятная реплика исходила от профессора Макгонагалл, впрочем, и не реплика вовсе. Остановив Гермиону в коридоре, грозная преподавательница трансфигурации оценивающе оглядела ее с головы до ног, деловито поправила на Гермионе съехавшую на бок мантию и емко объяснила:

— М-дя.

— -

К ночи в гостиной Гриффиндора собрался совет. Расставив на столе свечи для нагнетания обстановки, и решив не наносить на щеки боевую раскраску пигмеев, а ограничиться предельно суровыми выражениями лиц, студенты вынесли на повестку дня главную проблему: как помочь признать профессору Грейнджер ее очевидную любовную страсть к профессору Уизли и таким образом смягчить нравы обоих, чтобы легче было сдавать экзамены?

После часа обсуждений они составили хитроумный план операции, которую обозначили, отбросив вариант «Львиный гамбит», кодовым названием «Атака драконов». Драконами, понятное дело, они назвали сами себя, бо работка предстояла жаркая, трудная, и не из легких. С такой справятся только самые сильные и смелые, то есть, собственно, они, драконоподобные герои. А «атака» — это потому что… да все потому же.

Однако ни профессор Грейнджер, которая в это время, позевывая, проверяла домашние задания этих самых разгильдяев, ни профессор Уизли, с грустью смотревший в окно, то и дело прикладываясь к бутылке огневиски и невоспитанно рыгая в просторы Вселенной, совершенно не подозревали о том, что им предстоит пережить…

Здесь следует сделать небольшое отступление и поведать любопытному читателю, каким образом Чарли умудрился попасть в Хогвартс. Ну да это никакой не секрет, и, если задуматься, не мог же он на предыдущей работе сидеть всю жизнь — так никакого кожного покрова не хватит, весь будешь обожженный с головы до пят. Да, Чарли надоели ожоги, травмы, вывихи и переломы. По крайней мере, такой вот он себе придумал аргумент. И решил найти работу менее травмоопасную и более пыльную. А поскольку в Министерстве для него местечка не отыскалось — да и не хотел он с бумагами возиться, — то Чарли после отправки письма Дамблдору с предложением своей блестящей кандидатуры на свободный пост преподавателя (свободный, потому что старый добрый Хагрид находился сейчас там же, где и нестарый добрый Невилл, и старый и недобрый Снейп, ведь война, хоть и окончилась победой стороны, о которой веду я мой нехитрый рассказ, все же забрала немало жизней), прибыл в Хогвартс с двумя парами чистых носков, одной парой сменного белья, початой бутылкой Огденского огневиски такой крепости, что у Менделеева случился бы удар при одном его созерцании, и критическим недовольством собственной персоной. А откуда взялось недовольство — что ж, это нам еще предстоит узнать.

Что касается Гермионы, так тут все просто — Дамблдор пригласил ее сам. И никаких сюрпризов с годами ее характер не выявил — она оставалась такой же, как была всегда. Не так ли?

Наступил выходной день, который студентам разрешено было провести в Хогсмиде. Гормон играл, гулял, бесился и стенал, потому что наступила долгожданная весна. То самое время, когда до экзаменов еще далеко, а то первого сексуального опыта — рукой подать. Потому все студенты, вошедшие в половой возраст, весной упивались, и смотрели с непуганой сентиментальностью не только друг на друга, но и на талый снег, превративший улицы Хогсмида в канавы с мерзкой жижей. Все было прелестно, чудесно и будто бы ново.

Сентиментальностью не заразились только старые преподаватели — потому что климакс, профессор Грейнджер — потому что строгие рамки, профессор Уизли — да всё потому что накануне перепил, Боже, как болит голова, и, разумеется, бравая команда Драконов в составе Ронана, Лайлы, Руфи, Кальдера, Грейсона и Крошки Кейтлин, которую никто не звал, а что она тут вообще делает, а вы попробуйте от нее отвязаться, а ладно, пусть будет. Потому что им было недосуг. Они, вишь ты, единственные сознательные товарищи, которые заботились о надвигающихся экзаменах.

Драконы рассредоточились и начали работу под прикрытием.

Профессора в составе чопорной Макгонагалл, зеленого с лица Чарли и поджавшей губы молчаливой Гермионы наблюдали за студентами, столпами стоя посреди главной улицы магической деревеньки. От их зорких глаз не скрывались ни дерганья косичек, которыми мальчики награждали девочек в знак своей любви, ни шлепки девочками мальчиков по тощим попам в знак их глубокой признательности за дерганье косичек. Когда парочки разбрелись по углам, Макгонагалл с легким сердцем и еще более легким желудком отправилась подкрепиться в «Три метлы», Чарли решительно повернул за опохмелом к «Кабаньей голове», а Гермиона осталась стоять.

И вот почему.

Ее очень сильно напрягал тот факт, которого двое коллег не заметили. Чарли не заметил, вероятно потому, что пялился на ее кривые ноги и сдерживал рвотные позывы, причиной которым безусловно являлось созерцание этих самых ног — но откуда ж Гермионе было знать, что рвотные позывы у Чарли были из-за спиртного, а на ее ноги он смотрел, чтобы отвлечься!

Нет. Гермиону напрягало то, что Руфи пряталась за деревянной подпоркой ближайшего магазина, наивно полагая, что ее не видно; что Ронан «чуч мохнатый» Маклахлан очень неуверенно изображал обжимания с Лайлой, и все время косил белесым глазом на свою преподавательницу; что Грейсон и Кальдер весьма вяло обменивались карточками от шоколадных лягушек, и тоже смотрели на нее.

Что-то в этом было не так.

Минута размышлений привела Гермиону к самому логичному выводу: даже дети заметили, какие у нее кривые ноги.

Ей было невдомек, что хуже всех сейчас приходилось Ронану, который холодным носом тыкался Лайле в шею, пытаясь изобразить страстные лобзания, а она при этом не переставала бубнить что-то о том, что не следовало ему есть лук за завтраком, у нее сейчас съедут очки, и вообще он ей ногу отдавил. Но — все пятеро (ах, простите, шестеро, как же мы могли забыть приблудную Крошку Кейтлин) заранее решили, что их не остановят никакие полевые неудобства. Ни стужа, ни жара, ни враг с тяжелой артиллерией — ничто не должно было помешать выполнению их Великой Цели. Поэтому, поглядев, как грустная профессор Грейнджер, непонятно почему пытающаяся прикрыть ноги полой плаща, трусит в сторону «Трех метел», Драконы снова рассредоточились строго согласно плану.

На полпути Гермиону догнала Руфи и голосом, исполненным страдания, поведала, что ей срочно нужна помощь, мол, Крошка Кейтлин случайно захлопнула сама себя в чьем-то доме, и никак не может выбраться, и даже простейшее заклятье Алохомора не помогает, вероятно, это мощная темная магия, ах да на кого же они Крошку оставили-и-и-и, ах почему ж не доглядели-и-и-и. Недолго думая, Гермиона свернула с первоначального пути и последовала за Руфи самой что ни на есть решительной походкой борца со злом в отставке.

Примерно ту же самую речь, с некоторыми несущественными изменениями, зачитали профессору Уизли Грейсон и Кальдер, чем несказанно расстроили Чарли, который уже успел заплатить за первый стакан, а вот выпить — увы. Тем не менее, поскольку оставлять жалко, он поспешно опрокинул горячительное в свой дубленый желудок и, слегка пошатываясь (ну, самую малость) двинулся за этими двумя «незадачливыми ухажерами».

Хозяин вышеупомянутого дома, в котором якобы застряла Кейтлин, мясник по имени Стив, сейчас выпивал в той же самой «Кабаньей голове» на карманные деньги Драконов, — его оказалось очень легко уговорить освободить жилье на часик-другой. Дядюшка Стивен не раз и не два предоставлял гнездышко молодым влюбленным, для таких случаев у него даже имелась свободная комната — комната его покойной супруги, которую он содержал в относительном порядке для студентов — своего главного источника дохода по весне…

Так что план сработал безукоризненно. В результате нехитрой операции профессор Грейнджер оказалась заперта в доме дядюшки Стива, и сейчас рыскала по комнатам в поисках «провалившейся в подпол» Кейтлин, а за ней в ловушку попал и профессор Уизли. Полдела сделано. Достав из карманов припасенные сладости, Драконы опечатали входную дверь всеми известными им заклинаниями, уселись под крыльцом, и, поглощая шоколад, принялись ждать.

Акустика в доме была нехорошая, так что вопль натолкнувшихся друг на друга профессоров и разыгравшийся затем диалог в их исполнении дети не услышали.

— Что ты здесь делаешь? — подозрительно.

— Хороший вопрос. А ты? — недоверчиво.

— Я ищу Кейтлин О’Доннелл, — с легким пренебрежением.

— Удивительно, но я занимаюсь тем же самым, — с более ощутимым пренебрежением.

— Странно, а мне казалось, ты выпиваешь, — поведя носом.

В ответ на это Чарли закрыл рот и нос рукой и дохнул.

— Ты что делаешь?

— Дыхательные упражнения. Разве ты их не делаешь? Очень полезно.

— Не смешно.

— И мне.

— Вот и ладно.

— А какое тебе дело вообще до того, пью я или нет?

— Действительно, какое мне дело? А такое, Чарльз Уизли, что ты преподаватель Хогвартса, и ты позоришь звание профессора самой древней школы магов, когда ведешь себя как последний пропитый алкаш! Ладно если б…

— Странно, а мне казалось, что русское Кочеврыжье — самая древняя школа магии.

— Не перебивай! Ладно, если б у тебя был повод. А ты ведь безо всякого повода пьешь, на глазах у студентов, учителей, перед занятиями, после занятий, вместо занятий!

— А откуда ты знаешь, что у меня нет повода?

Так, оба на глазах распалялись. Будь Драконы рядом, они бы поняли, что ситуация принимает критический оборот. Но, увы, Драконы доедали шоколад.

— Какой у тебя может быть повод? Ты жив, здоров, все твои родственники в порядке, и...

— А у тебя какой повод на меня орать?!

— Я не ору! Я разъясняю! — проорала Гермиона, срываясь на визг.

— А вот и нет!

— А вот и да!

— И хватит орать!

— Ты ведешь себя как мальчишка!

— А может, я и есть мальчишка! А может, я не хочу вести себя как старикан! А может, это только ты себе построила график с прямыми и кривыми, и по нему живешь, а я так не могу!

— Кривыми? Кривыми?! Ты опять на мои ноги намекаешь? — рассвирепела Гермиона и бросилась в прихожую, глотая ярость.

Дернула ручку разок, другой — ничего. И нет, чтобы шарахнуть по двери заклинанием, вместо этого она навалилась на дверь и принялась ее трясти, ударяться об нее и кряхтеть, а также издавать гневные звуки, похожие на те, что издают приматы во время драки за самку.

— Во дает, — уважительно сказал Грейсон, ногтем выковыривая из зубов кусочек застрявшего там орешка, — Прямо тут ее жарит. До кровати не донес.

— Как она громко кричит, — испугалась Кейтлин. — А это они всегда так кричат, когда… ну…

— Всегда, — заверил Грейсон, и отечески погладил оробевшую третьекурсницу по голове, успокаивая.

В какой-то степени это была правда, потому что Чарли действительно «прожарил». Оттолкнув Гермиону, он попытался вскрыть дверь Алохоморой, а когда это не получилось, то просто разнес ее в щепки.

Вырвавшись на свободу, он понесся прочь так, что пятки засверкали.

— Самодовольный ребенок! Пьяница! — орала Гермиона ему вслед, потрясая кулаком.

— Все понятно, — кивнул Кальдер, прячась под крыльцом, — у него ничего не получилось.

— Что не получилось? — снова встряла Кейтлин.

— Ну… упал.

— Кто?!

Перебросившись взглядом с остальными, Кальдер промолчал. Лайла в это время пребывала в состоянии крайней задумчивости. Она учла ту причину, по которой, как им показалось, первое свидание не удалось и, уже после того как ребята позвали профессора Макгонагалл и с виноватыми «профессор Уизли был так пьян, мэм» заставили ее восстановить дверь, Лайла выдала новый гениальный план.

— А ты уверен, что сработает? — Лайла поправила очки и скривила нос, принюхиваясь к содержимому склянки.

— Абсолютно. Заплатил за это целый галлеон, нашел в каталоге товаров для взрослых «Ужастиков Умников Уизли». У них гарантия на все. Соврал, что мне восемнадцать.

— Уизли? Они часом не родственники профессора?

— Братья. Их там целый клан. Один работает на министерство, другой — на Гринготтс, третий вообще мракоборец. И есть еще сестра, — с видом знатока объяснил Ронан, умолчав, кто эта сестра и чем она знаменита, и передал две вторично запечатанные бутылки сливочного пива с новым, совершенно тайным (для кого-либо, кроме Драконов, естественно) ингредиентом, Грейсону и Кальдеру, — готово. От винта!

Они (почти всерьез!) отдали честь и спрятали стратегический запас в надежное место — под подушку.

На следующий день на зельях Руфи выполняла свою часть плана.

— Отлично, просто отлично, — удовлетворенно похвалила профессор Грейнджер, глядя на ее аперитив-зелье.

— Вы правда так считаете? — засветилась от счастья Руфи.

— Определенно. Цвет, прозрачность, все в норме. Десять… пять очков Гриффиндору.

Гермиона была явно в хорошем расположении духа. Насколько она вообще могла быть в хорошем расположении духа.

— Профессор, а можно я… попробую? У меня, понимаете, как раз проблемы с аппетитом… Вот я и подумала…

Профессор Грейнджер бросила пытливый взгляд на ученицу, задумчиво почесала затылок и дала разрешение и ложку.

Руфи отпила собственного шедевра.

— Вкусно. И сразу хочется есть. Здорово!

Профессор кивнула и направилась к столу.

— Налейте зелья в мензурки и сдайте мне. Мисс Фридман может не сдавать. Домашнее задание — на доске.

— Профессор! — окликнула ее звонким голоском вышеупомянутая Руфь Фридман, когда ученики разошлись, — а вы… попробовать не хотите?

Гермиона насупила свой носик-кнопочку. Видно было, что ученица радуется успеху. Такой и она была когда-то… Ах… Отогнав ностальгию, Гермиона величественно кивнула:

— Отчего же, попробую.

И под ликующими взглядами, которых она, разумеется, не заметила, выпила немного ярко-красной жидкости из котла. Вопреки обещаниям студентки, есть ей не захотелось. Хотя было и правда вкусно.

Руфи, между тем, опорожнила свой котел в бутылку, с улыбкой передала ее профессору, пояснила: «для личных нужд», и была такова.

Профессор Уизли тем временем, пошатываясь, брел по коридору. Вообще-то он должен был идти на обед, но страшно боялся, что при виде еды его неминуемо стошнит, поэтому надо было сначала найти, где и чем похмелиться. Огневиски закончился, колдовать не выйдет, в лучшем случае он выколдует себе чашку чернил, до Хогсмида — полчаса неровного ходу зигзагами и спотыкаясь… Так что он весьма и весьма обрадовался, заметив на углу двух наглых студентов, собравшихся распить по бутылочке сливочного пива прямо в коридоре.

— Анудайтсюда! — грозно, как ему показалось, возопил Чарли. — И эта… шо-то еще… а! Десять балвсгрифиндора, во! — закончил он заплетающимся языком. Незадачливые ученики покорно отдали трофеи последней прогулки в Хогсмид, и, понурившись, побрели восвояси. Разумеется, Чарли не довелось увидеть, как Грейсон и Кальдер, оказавшись вне поля зрения своего учителя-алкоголика, весело захихикали.

— Драконы — рулез! — поднял кулак Кальдер.

— Драконы — форева! — согласился Грейсон.

Ну а им было невдомек, как сильно они сейчас напоминают тех, благодаря чьей милости приобрели секретный ингредиент, уже начинавший рассасываться в желудках двух профессоров…

За ужином профессору Грейнджер уже было нехорошо. Или — как это говорится — наоборот, «совсем хорошо». Нет, не то чтобы ей не хотелось есть — напротив, она ела с удвоенным аппетитом и жалела, что согласилась пойти навстречу Руфи и попробовать ее зелье. Просто ей было… не по себе. В глазах все приятно плыло, тело постепенно расслаблялось, и почему-то ей показался очень манящим жест, с которым сидящий в конце ближайшего к ней студенческого стола семикурсник положил себе добавку картошки. С наидебильнейшей улыбочкой Гермиона поправила на себе мантию, потянулась, чем привлекла излишнее внимание сидящих рядом с ней профессоров, и не только, и, подперев рукой голову, принялась наблюдать за семикурсниками. Какие симпатичненькие. Румяненькие. Славненькие. Наверное, девушки за ними бегают. А за ней… а ее… никто вот уже лет сто… Улыбка с лица Гермионы пропала (мадам Помфри рядом с ней облегченно вздохнула), и она уставилась в тарелку. Какие гады эти мужики! Никто на нее внимания не обращает, а она, может ,изнывает… желает… Гермиона подняла с тарелки вареную морковку и мечтательно на нее посмотрела. Потом, предельно сексуально (как ей показалось) облизала овощ, устремив затуманенный взор в пространство вокруг «румяненьких».

Мадам Помфри схватилась за сердце и пулей вылетела из-за стола.

И профессору Уизли в тот же самый момент было не по себе. Он, собственно, уже поел, и больше не хотел, да и похмелье улетучилось — самое время сходить в Хогсмид за очередной порцией горячительного, но — Чарли не мог встать. Нет, у него все было в порядке с ногами, более того, даже голова уже не кружилась, но… не мог он встать. Не мог, не смел, не имел никакого морального права! Не мог подняться и явить миру доказательство того факта, что он, хоть местами и нерегулярно, но все-таки — мужчина, вопреки мнению женской половины обитателей замка. Кроме того, перед ним простирался зал, полный учеников и, чтобы выйти из него, необходимо было продефилировать по этому залу на глазах у всех них. И ведь непременно кто-то из студентов (или, что хуже, студенток) заметит!

Когда соседствующая с ним за столом профессор Синистра поднялась с явным намерением удалиться, Чарли использовал свой единственный шанс. Вскочил и вплотную двинулся за престарелой преподавательницей астрономии. Совсем вплотную. Несчастная профессорша испуганно оглядывалась, прибавляла, по мере своих скудных возможностей, шагу, но Чарли не отставал и не сдавался! Он тяжело дышал старушке в затылок и, сунув руки в карманы мантии, по возможности приподнимал ее, не задумываясь, разумеется, над тем, как вся эта сцена выглядит со стороны. И вот половина пути уже пройдена. Больше половины. Две трети! Финишная прямая. Но тут, мантикора его подери, студентик курса эдак шестого, мимо которого прошел красный с лица Чарли, объявил громогласным «шепотом»:

— Глядите, ребята, у него стояк!

Профессор Синистра, в последний раз вывернув шею в безуспешной попытке разглядеть, что он там делает и почему идет следом, услышала эти слова, и припустила так быстро, что на чемпионате по спортивной ходьбе вполне могла бы получить хотя бы бронзу, проходи чемпионат здесь и сейчас… Чарли, разумеется, и не подумав, что терять ему больше нечего, прибавил шагу тоже. И так вот они и вылетели из зала — запыхавшаяся старушонка и идущий нос-в-макушку с ней свекольно-бордовый Чарли с трещащими по швам брюками, под оглушительный хохот всего зала. Единственной персоной, прозевавшей все веселье, была профессор Грейнджер, которая в самый главный момент действа ерзала на стуле с морковкой, торчащей изо рта, и пыталась сконцентрироваться на белой обезьяне, Диснейленде или чем угодно, что в теории могло обуздать ее внезапно разбушевавшееся либидо.

Но на этом злоключения обоих только начинались…

— Профессор, вам нехорошо? Проф… профессор! — и через десять минут: — Профессор, что с вами? — еще десять минут. — Я могу вам чем-то помочь?

Гермиона нарезала круги вокруг замка. Периодически подбадривая себя ударной дозой Заклятья Второго Дыхания, а также надеждой на то, что проснется дыхание третье, пятое и десятое, она бегала по кругу, как заведенная, и воображала белых обезьян. Белые обезьяны с красными попами почему-то не переставили превращаться в ее воображении в соблазнительных мальчиков-моделей из «Ведьмополитена», а бананы в их мохнатых лапах волшебным образом перевоплощались в фаллоиммитаторы. Но Гермиона не сдавалась! Каждый круг в районе территории профессора Стебль ознаменовывался новым восклицанием чинившей крышу теплицы Помоны. Та, будучи женщиной доброй и отзывчивой, очень хотела помочь несчастной Гермионе. Ну или хотя бы понять, почему она носится, как наскипидаренная сова, и еще при этом призывает каких-то обезьян. Но бегать пожилая и грузная Помона Стебль не умела, не хотела и не стремилась, потому на пятом круге поспешила в замок, звать на помощь мадам Помфри… К несчастью, получив исчерпывающую информацию о состоянии профессора Грейнджер и заключив, что она страдает редкой формой маголихорадки с навязчивыми галлюцинациями, которая, бывает, случается с колдунами после посещения маггловского зоопарка, мадам Помфри не застала пострадавшую на месте. Простояв под ветерком минут двадцать и наслушавшись заверений Помоны "ну вот сейчас пробежит, вот сейчас!" — она, качая головой, удалилась в замок.

Между тем профессор Уизли принимал холодный душ. Он не решился пойти в ванную преподавателей, опасаясь наткнуться там на Флитвика, к примеру, или, того хуже, на самого директора, и потому воспользовался ванной комнатой старост. И, к несчастью, прогадал. Когда он, дрожа от холода и гнева по поводу того, что средство, проверенное сотнями поколений магов и магглов, не сработало, вылезал и шарил по комнате в поисках полотенца, в ванную вошел Когтевранский староста, ботаник, заучка, и пай-мальчик. Оценив раскинувшуюся перед ним картину и присвистнув, он еле слышно заявил:

— Вот это хозяйство! — и деликатно удалился.

И снова план Драконов подошел к той точке, в которой вполне мог увенчаться успехом, потому что Чарли, завернутый в махровый халат и ругавшийся выражениями, достойными портового грузчика с двадцатилетним опытом работы, и Гермиона, пропотевшая, но все такая же возбужденная и ненавидящая белых обезьян всеми фибрами души, столкнулись в безлюдном коридоре.

Несколько секунд Чарли по инерции продолжал ругаться, Гермиона — воображать приматов. Потом оба застыли, пытливо изучая друг друга. Ну а потом Чарли не совладал с собой и, наплевав на то, что вроде как терпеть не может эту женщину, бросился ее лапать. На Гермиону, которая всегда была дамой, сохранявшей трезвый ход мыслей даже в подобном состоянии, это произвело очень нехорошее впечатление. Потому что она не могла даже на данный момент воспринять действия Чарли как сексуальные игры, и попросту подумала, что он хочет ее задушить.

— Помогите! — заорала она, пытаясь вырваться. — Убивают! — и, вспомнив, что в таких ситуациях, чтобы пришла подмога, надо кричать вовсе не это, возопила: — ПОЖАР!!! ПОЖАР!!!

Подмога не замедлила явиться, Чарли полночи топил свое либидо и позор в алкоголе, а наутро вся школа из-под полы ознакомилась с пошлой карикатурой — профессор Уизли с торчащим… кхммм… носится за бедной старушкой Синистрой по большому залу и наворачивает круги вокруг школы, пытаясь догнать больную зоолихорадкой профессоршу Грейнджер…

Но Драконы, надо вам сказать, не унывали, и очередной провал их не остановил. Напротив, новый план был состряпан быстрее, чем суп — эльфами на кухне.