Драко изнурили бесконечные визиты в Министерство, дача показаний и судебные заседания. Панси не давали прохода из-за той злосчастной фразы, мол, если она всерьёз была готова выдать Поттера, может, тогда она опасна для общества. Короче, нашу славную крошку Панс едва не сделали маньяком в лучших традициях маггловских триллеров. От семьи Астории, хоть они и сохраняли нейтралитет, отвернулось большинство приятелей. Ну, а меня только и всего, что несколько раз вызвали в Министерство для того, чтобы я свидетельствовал по делу Драко, мы же почти семь лет прожили в одной комнате.
Но самое ужасное крылось в другом: мне-то посчастливилось выйти сухим из воды, а вот моим друзьям нет. И пока их держали в Министерстве, я околачивался дома, выслушивал нудные нотации матери, она искренне пыталась помочь, но одному переносить боль легче, и изнывал от беспокойства в библиотеке. Я не пил в ней дешёвое виски, не курил длинные отцовские сигары и не сжигал древние пыльные талмуды в камине. Просто ходил между стеллажами, гладил корешки пальцами и успокаивался. То ли время такое было, то ли книги действительно придавали мне сил.
Магическая литература, она какая? Сплошь справочники, энциклопедии, инструкции по применению заклинаний и рецепты. На такой далеко не уедешь, да и не расслабишься толком. Безуспешно попытавшись прочесть энциклопедию по классификации растений, я с чувством захлопнул её и устремился в тот сектор, где хранились маггловские книги. Остановился в неведении, растерялся и вытащил на авось. Было непривычно и дико читать про магглов: воспитание, принципы, традиции и всё такое. А потом понравилось, вошёл во вкус. Из библиотеки выходил только для того, чтобы э-э-э справить естественную нужду (не знаю, как это литературно сказать, чтобы красиво звучало) и повидаться с матерью.
Но больше всего мне запомнилось одна вещь. Нет, не так, она вызвала у меня определённые ассоциации и заставила провести параллели. Книга о потерянном поколении, то есть о несовершеннолетних подростках, которые отправились на войну. Зацепило, заставило задуматься, прийти к определённым выводам и сделать то, что я сейчас, собственно, и делаю.
Я не умею говорить загадками, поэтому все, наверное, и так догадались о ком пойдёт этот рассказ: о потерянном поколении.
Первое лето после победы пошло насмарку. Допросы закончились только к осени. Последним освободили Драко, первой Панси, а Асторию и вовсе не заключали. Я чувствовал себя жутко виноватым за то, что не смог им помочь. На днях моя мать уехала во Францию, и особняк остался в моём распоряжении. Я прислал сову Астории, и она прибыла незамедлительно. По канонам, я должен сейчас описать её внешность и рассказать о своих чувствах к ней. А что делать, если чувств никаких и не было? Вернее, они то, может, и были, мы даже пробовали строить отношения, но в пылу войны как-то не думаешь о постороннем. Что я могу сказать о Тори? Худая до синюшней бледности и похожая на стрекозу. Лицо у неё маленькое, а глазищи, как блюдца; Тори хрупкая, иногда кажется, что её и в штиль-то сдуть может, что уж говорить о шквале. Родители у Тори хорошие, вот они и отпустили её поддержать друзей. Она бросилась мне на шею, уткнулась лицом в плечо и чуть не разревелась, но сдержалась, молодец. Она хоть и чистокровная, но не брезгливая. Вот и пошла на кухню варить свой фирменный кофе. Астория, в отличии от Панси, умеет готовить. Она вообще положительнее Паркинсон в стократ, но о последней я думаю больше всех.
С Драко мы связались по каминной связи. Как оказалось, его родители праздновали второй медовый месяц, нет, нашли время, сына из-под стражи освободили, а они… Впрочем, семейные уставы Малфоев — тёмный лес, ещё похуже Запретного будут. Драко аппарировал, миновал защитный барьер, молча пожал мне руку, кивнул Астории и уселся в кресло. Он всегда был немногословным, но сейчас на него было страшно смотреть: исхудавший, щёки запавшие, под глазами большущие синяки, на лбу морщины, а пальцы нервно подрагивают от малейшего шороха. Характер у Драко — дрянь, но друг он хороший. Астория принесла кофе и я спросил:
— Может, чего покрепче?
— Нет, не нужно, — прощебетала Тори, а Драко бросил на неё тяжёлый взгляд и произнёс:
— Коньяк, если есть.
Когда эльф выполнил приказ, входная дверь отворилась и в неё боком, толкая чемодан, ввалилась Панси.
— Я поживу у тебя немного, — не здороваясь, выпалила она, и с остервенением пнула многострадальную сумку.
— Что случилось? — поинтересовался я, Драко даже не поднял голову, а Тори вопросительно уставилась на неё.
— Я ушла из дому, родители беснуются: посыпают голову пеплом из-за того, что не сумели меня воспитать, — она ругнулась.
Потом бросилась к Астории, едва не задушив её в своих объятиях, всхлипнула, отстранилась и плюхнулась на диван возле Драко. Потянулась к бутылке с коньяком, отхлебнула прямо с горла, наплевав на правила приличия и сделала приглашающий жест: присоединяйтесь, мол, что вы как неродные.
Теперь мне нужно описать Панси, так ведь? Паркинсон далеко не худая, но толстой её тоже не назовёшь. У неё неплохая фигура и красивые ноги, а вот груди почти нет и ногти обгрызены. Мы, кстати, называем её крошкой Панс, но она не обижается. Если честно, обидеться ей — раз плюнуть, хорошо только, отходит быстро, иначе я бы смертельно устал просить у неё прощения. Иногда у меня создаётся впечатление, что всю свою сознательную жизнь Панси старается кому-то что-то доказать, сделать наоборот. Она разговаривает так, будто с малых лет общалась только с дворовыми мальчишками в ободранных магггловских куртках, со сбитыми коленками и приличным запасом тех слов, которые не печатают в книгах.
В тот вечер мы много пили, совсем как в старые добрые времена. Правда, тогда мы ограничивались сливочным пивом и болтовнёй о квиддичных матчах, домашних заданиях и однокурсниках, а сейчас и говорить не нужно. Достаточно посмотреть на запухшие глаза Тори, потёкшую тушь крошки Панс и осунувшегося Драко — и тут же понимаешь: детство закончилось.
— Хватит грустить — худшее позади — говорю я, хотя у самого на душе не то, что кошки скребутся, а старый маньяк-садист выпиливает лобзиком причудливые фигуры. И тут, словно в опровержение моих слов, раздаётся рокочущий громовой звук, а дождевые капли отбивают на стекле какой-то неведомый ритм. Осень в этом году скверная, но, как там пишут в низкопробных романах, погода как нельзя лучше выражает чувства главных героев. Панси кладёт голову на плечо Драко и тот устало обнимает её, а Астория сжимает мою руку ледяными пальцами. Я смотрю на них сквозь призму гранёного стакана, и изображения двоятся, а мне почему-то вспоминается книга о потерянном поколении, и я грустно вздыхаю. Астория изо всех сил сжимает мои пальцы, будто пытается передать хоть толику своей уверенности.
Недавно из Хогвартса пришло письмо, в котором нам предлагали принять участие в реставрационных работах, помочь восстановить былое великолепие, ну, и прочие красивые слова. Меня всегда раздражала ложная патетика и пустословие, да и Хогвартс уже не тот, что раньше. Я отказался, не раздумывая, моему примеру последовали остальные. Я вообще не собирался доучиваться, подумаешь, семейного состояния хватит, чтобы обеспечить безбедное существование по крайней мере себе, да и родительские связи для чего-то ведь существуют.
Но я отвлёкся, вечер плавно перешёл в ночь, и первой опомнилась, как обычно, Астория. Она была самой ответственной из нашего безумного квартета.
— Мне пора, — улыбнулась и высвободила руку.
— Я, пожалуй, тоже пойду, — Драко встал и похлопал меня по плечу.
— Ну, а я останусь, — Панси сладко потянулась.
Они трансгрессировали, а мы с крошкой Панс сыграли несколько партий в бридж; потом она заявила:
— Что-то мы засиделись, пора бы и поспать.
Я провёл её в комнату для гостей, допил остатки коньяка и, затушив сигарету о лакированную поверхность стола (мать меня убьёт, но это будет позже) ушёл к себе. Гроза всё неистовствовала и бушевала. Под утро ко мне в спальню ворвалась Панси и жалобно произнесла:
— Мне страшно, Блейз.
Я никогда не ставлю охранные чары, но сомневаюсь, что это остановило бы взбешённую и испуганную Паркинсон. Я подвинулся и сказал:
— Ложись, уж извини, на пол не лягу, не до джентльменских штучек в четыре утра.
— И на том спасибо, — буркнула она и нырнула под одеяло, коснувшись моих ног своими ледяными ступнями. Это окончательно согнало с меня сон, поэтому я оперся на локоть и уставился на Панси: она дрожала от холода.
— Знаешь, я с детства ненавижу дождь, — тихо сказала она. — И мёрзну постоянно, ну что за дрянь?
— Тебе действительно плохо или это приступ жалости к себе? — попытался съязвить я, заранее зная ответ.
Скверно было и мне: маньяк оставил свой лобзик в открытой ране и куда-то запропастился.
— Мне всё надоело, понимаешь, всё: кислая мина Драко, страдальческие вздохи Тори, твои попытки держаться.
— И это пройдёт, Панс, и это тоже, — вздохнул я и обнял её.
Она уткнулась головой мне в волосы и прижалась крепче, а я отстранился немного, и поцеловал её. Не хочу расписывать, как в слезливых дамских романах, в которых души не чает моя мамочка, я просто ткнулся в её губы, а она не отказала — ответила. Опять придётся обратится к законам жанра, но куда уж без них? Я не стал рвать на ней забавную ночную рубашку в мелкий цветочек, просто задрал её, спустил трусы и вошёл. Панси стонала, извивалась и делала всё, что положено; я двигался ей в такт, целовал, и мне было так хорошо, что даже забытый в ране лобзик не доставлял неудобств.
На утро Панс посмотрела на меня затуманенными глазами, провела рукой по жёстким волосам и тихим надломленным голосом произнесла:
— Давай не будем делать из этого нечто феерическое. Тебе было хорошо, мне тоже, не более.
— Я согласен, неужели ты принимаешь меня за сентиментального идиота? — устало спросил я.
Дело в том, что Панси давно нравится Драко, и она таскается за ним, как побитая собака, смотрит в глаза и скулит, а он фыркает, мол, дружба дружбой, но ты не наглей, а. Паркинсон, конечно, может сказать, не подумав, что угодно, но её выдержке и гордости позавидует любой. Глядя на неё, я понимаю, почему гордыня — один из семи смертных грехов. Мы с Панс дружим с первого курса, классно, когда есть человек, к которому можешь прийти и выложить всё, как на духу. А он, человек, посмотрит на тебя, покрутит пальцем у виска, а потом достанет из сумки сигарету и бутылку виски, и здорово промоет тебе мозги. У меня такой человек есть, и это крошка Панс. Мы очень похожие, но даже не целовались ни разу, и то, что случилось очень э-э-э неожиданно, что ли.
Мы завтракаем, когда прилетает сова от Астории, она пишет, что заболела, поэтому не придёт к нам сегодня. Панси снова вздыхает и бросает в тарелку недоеденную гренку.
— Хочешь, я покажу тебе библиотеку? — ну а что, мне там лучше становится.
Она кивает и поднимается, на ходу допивая сок.
Проходит неделя: Панси читает книги, Тори болеет, у Драко срочные дела, а гора пустых бутылок заметно растёт. Гроза повторяется с завидным постоянством, но Панси больше не врывается в мою комнату. Ночью мне становится до жути тоскливо, поэтому я поднимаюсь с кровати и, шлёпая по полу босыми ногами, иду в комнату для гостей. Она сидит на кровати, обхватив ноги руками, и качается со стороны в сторону.
— Пытаешься успокоиться? — ну не поможет ведь! Она вздрагивает и оборачивается:
— Не надо, Блейз.
— Успокойся, я не за этим.
— Да? — недоверчиво окидывает меня взглядом. — Ну, садись тогда, что ли.
У Панси давно отросли волосы, но она совершенно не умеет их укладывать: так и ходит с вороньим гнездом на голове, со спины напоминая Грейнджер.
— Всем тяжело, недавно закончилась война, — несмело начинаю я.
— Я знаю, я там была, — перебивает.
— Дослушай, — кивает. — Понимаешь, у нас нет будущего, мы — потерянное поколение, да мы даже Хогвартс не закончили.
— К чему это? — она пьяная или действительно не понимает?
— Может, попробуем…
— Ты о чём? Построить отношения, что ли? — в голосе удивление.
— В общем, да.
— Не надо, я не смогу так, Блейз. Я буду мучить тебя, и себя, тебе оно надо? Ты знаешь обо мне всё и должен понять. Чёрт возьми, — она едва не срывается, — я люблю тебя, Забини, люблю…
— Как друга? — перебиваю.
— Ага, — вздыхает.
Мы всегда понимали друг друга с полуслова.
— Иди ко мне, — она пододвигается ближе, а я обнимаю её и мы оба следим за каплями, стекающими со стекла.
— Знаешь, надо бы навестить Асторию, — виновато шепчет она.
— Так и сделаем, утром.
На следующий день в гости снова приходит Драко. Он гладко выбрит, одежда отглаженная и накрахмаленная, да и выглядит Малфой гораздо лучше обычного. Отходит понемногу, значит.
Эльфы подают ужин, но Панси интересует только ананас, который она запивает вином. Мы с Драко потягиваем виски и обсуждаем то, что творится в Министерстве, хотя нам нет до него никакого дела. Потом мне вдруг становится плохо: кружится голова и тошнит. Крошка Панс отбирает у меня бутылку, а Драко помогает дойти к спальне; я, не раздеваясь, плюхаюсь на кровать и мгновенно отключаюсь.
Утром Панси рассказывает, чем, простите за каламбур, закончился вечер.
— Я могла бы соврать, но считаю, что это несправедливо по отношению к тебе, Блейз, — бойко начинает она, — мы с Драко, мы…
— Переспали? — да ответ же очевиден.
— Да, — потупляет взгляд. — Всё, можешь начинать меня презирать. Может, мне лучше уйти, я же вижу, что тебе неприятно Блейз?
— Да куда ты уйдёшь, не дури, Панс, — я опять обнимаю её, но смотреть не на что — дождь уже не идёт.
Она плачет, прижавшись ко мне, а я понимаю, что готов расквасить нос Драко, лишь бы ей было хорошо.
— Тебе хоть понравилось? — ну кто меня за язык тянул?
— Давай не будем об этом, — ну и ладно, больно надо.
Астории тоже небезразличен Малфой, а ещё она не знает о его отношениях с Панс, поэтому вечером Тори флиртует с ним, а наша славная крошка зеленеет, бледнеет и синеет одновременно.
Я вообще не могу понять, на что она рассчитывает? Разве не ясно, что женится Драко не на ней? Кажется, у них свои заморочки насчёт блондинов. И потом, у неё же хреновый характер, а о манерах я вообще молчу. Да миссис Малфой лишится чувств, едва увидит её спутанные волосы. То ли дело Тори: милая, вежливая, безупречно воспитанная, да ещё и блондинка.
У тебя нет шансов, Панс!
Видимо, Драко думает так же, потому что вовсю флиртует с Асторией, а Паркинсон сидит, как побитая собака, пьёт коньяк прямо с бутылки и закусывает ананасами.
Я выхожу в сад, чтобы покурить, и она тут же оказывается рядом.
— Мне плохо, Блейз, — она всегда обращается ко мне по имени.
— Понимаю.
— Мне нужно уехать, определённо.
— Куда?
— Всё равно.
— Это из-за него, да?
— А ещё я не хочу ссориться с Тори.
— Она тоже любит его.
— В этом нет её вины.
— Согласен. А почему никто не любит меня, чем я хуже?
— Я люблю.
— Как друга?
— Ага.
— Когда ты уедешь? — пора возвращаться к делу.
— Завтра.
— Трансгрессируешь?
— Если ты не достанешь портключ.
— Постараюсь.
— Отлично.
И она уезжает, никому не сказав куда. А я и не спрашиваю — пусть отдохнёт, её здорово потрепало. Астория выходит на кухню, а я не теряю возможности высказать Драко всё, что я о нём думаю. Он хмурится, но кивает, а потом, будто не слушая, выпаливает:
— Я влюбился. Серьёзно.
— Надеюсь, не в неё? — я точно расквашу ему нос. Мотает головой:
— В Тори.
— Она славная.
— Верно. Родители давно настаивают на свадьбе.
— Ты флиртуешь с ней только из-за этого? Ну ты и сволочь, Малфой!
— Я же сказал: всё серьёзно.
— В это трудно поверить.
— Но это так.
— Я рад за тебя.
— Спасибо, друг.
Панси возвращается через три недели: похудевшая, свежая и с новой причёской. Прежняя копна волос отсутствует, вместо неё небрежное, косо обрезанное каре.
— Ты что, сама стриглась?
— Последний писк моды.
— Тогда это простительно. Где ты была?
— В Ирландии, — пожимает плечами. — У меня там родственники.
— Хорошо отдохнула?
— Я познакомилась там с одним гриффиндорцем.
— Только не говори…
— Нет, ничего серьёзного, — мы понимаем друг друга с полуслова, я опять повторяюсь.
Я радуюсь, как ребёнок, когда узнаю, что эта интрижка ничего для неё не значит. Она и не думает возвращаться к родителям, а моя мать всё ещё в Париже, поэтому Панси по-прежнему спит в комнате для гостей. Драко и Астория почти не появляются — они теперь поглощены друг другом.
В один дождливый вечер молнии снова освещают комнату, крошка Панс прижимается ко мне, а я зарываюсь носом в её кособокое каре.
— Пора бы тебе уже перебираться из гостевой сюда, а то грозы могут идти ещё долго, — произношу я и тут же жалею об этом: сейчас ведь отшутится и уйдёт.
— Ты ведь будешь страдать. У меня зависимость от Малфоя, хреновый характер, а…
— А о манерах я вообще молчу, — заканчиваю я вместо неё, и она заливается смехом.
— Я серьёзно, Блейз, зачем я тебе? Я ведь не люблю тебя.
Я не хочу изрекать пафосные фразы, поэтому просто целую её. Совсем не так, как в романах. Она обвивает мою шею руками и отвечает. А то, что не любит — пусть, это юношеский максимализм, подумаешь.
Ну и что, что потерянное поколение не бывает счастливым, наверное, пора ломать сложившиеся устои.
Утром сова приносит нам приглашение на свадьбу Драко Малфоя и Астории Гринграсс, а я приказываю эльфам выбросить все бутылки.
Vova
