На платформе толпа народа выдыхает углекислый газ.
По виску скатывается мутная капля пота. Кто-то что-то галдит под ухом — неважно, мама тормошит тебя — «веди себя хорошо, Джордж» и тут же: «какой унитаз, Фред, ты спятил!» Ты лениво, каким-то краешком сознания думаешь о том, что мама вообще-то никогда ведь не употребляет таких слов! И даже поправлять ее лень — она опять ведь перепутала.
Ты оттягиваешь ворот мантии и посадку на поезд — тоже. Сейчас-сейчас, подождите только совсем чуть-чуть, дайте свободно вздохнуть.
Это то, что тебе хочется прокричать всему миру и, особенно, — брату: «Дайте мне свободно вздохнуть!» Ты любишь весь мир, ты любишь брата, но все-таки тебе кажется иногда, будто вы с ним — сиамские близнецы. Были. Но только ведь вас разделили, скальпелем поделили пополам, так пусть теперь разделят совсем, или соединят обратно, потому что это не-вы-но-си-мо.
Потому что вы все время рядом, но не вместе, потому что Джордж улыбается так, будто ты для него — все на свете, потому что он доверяет тебе, рассказывает все, он любит тебя. Потому что ты не знаешь точно, чего хочешь больше — убить его или все-таки запрятать в сейф, чтобы никому не достался.
И это великолепно, чудесно, просто прекрасно, что вы всегда опаздываете на поезд, что — когда вы, наконец, прибегаете — тот всегда дожидается вас нетерпеливо, и жаром несет от раскаленных его боков.
За это — за спешку, за толпу народа, что громко галдит, дергает за рукав, обдает горячим дыханием, за горячий бок поезда и... Особенно за поезд, — ты готов простить все.
Первосентябрьские утренние истерики Джинни, с прятаньем палочек, воплями про не пущу. Судорожные попытки матери натянуть любимую кофту, которую ты помнишь с детства, от которой противно пахнет каким-то прогорклым маслом, а на самом деле — старушечьим душком. Ты готов простить отцу его забитый вид, ты готов простить ему даже то, что его язык не поворачивается называть "отцом", "папашкой" — в лучшем случае. Даже Джорджу ты готов простить его неуместную веселость. Хотя нет, ему — не готов.
И все объясняется так просто, так просто. Ты псих, верно? Просто псих. Вы были сиамскими близнецами, вас разделили, а ты — сумасшедший. В этом мире все-все понятно, надо только хотеть понять.
Фред, ты ведь понял? Наверняка у тебя что-то с набором хромосом или генов, или еще чего. Это ненормально, правда.
Ты сумасшедший, ты разговариваешь сам с собой, ты... Ты сам это осознаешь до конца?
Ты ведь хотел толкнуть Джорджа под Хогвартс-Экспресс, верно?
Но поезд уже приехал, уже дымит высокой трубой, уже свистит нетерпеливо, и — прекрасно. Потому что иначе желание скинуть, наконец, Джорджа под гудящие колеса стало бы просто непреодолимым. А тебе это не надо. Истошный крик мамы, истеричный рев поезда, рыжие волосы брата, взметнувшиеся вверх, испорченное настроение первокурсников… Действительно, зачем тебе это?
А так ты сейчас вздохнешь глубоко и ровно, улыбнешься широко, до ушей, и пойдешь, наконец, в купе.
А потом Хогвартс отнимет у тебя Джорджи, он будет смотреть на всех, но не на тебя, конечно.
И это нормально, ненормальный здесь — только ты. Но вы ведь постоянно вместе, и ты не можешь не думать о том, что было бы, если бы ты влюбился не в Джорджи.
В одном ты уверен — улыбался бы ты все так же. До ушей.
Vova
