И все же, что бы ни говорили, быть единственным наследником в семье — необыкновенная привилегия. Не то чтобы я мог назвать себя любителем одиночества, но все же…
Вот сейчас, например:
Отец хмурится, запирается со мной в кабинете и долго, нудно рассказывает о том, как я был неправ. Видно, что его очень тревожит произошедшее, чувствуется — наказание должно быть суровым. Но он старается взять себя в руки, голос его звучит тихо и размерено, а кара, как я понимаю, будет заключаться в лишении десерта. Сущая ерунда, если честно: никогда не любил сладкого…
Быть единственным наследником хорошо. Чего нельзя сказать о желании родителей сделать из меня идеал. Меня это бесит и порой абсолютно выводит из себя!
Отец все говорит и говорит, бросает укоризненные взгляды.
Не особенно прислушиваюсь, но за пятнадцать лет жизни я уже выучил наизусть и то, что я должен вести себя подобающе, и то, что своим поведением я разбиваю их, родительские, сердца.
Как же, как же… Наследнику такого прославленного рода не подобает кидаться проклятиями из-за угла и обзывать сокурсников «грязнокровками». И как мне в голову взбрело подсыпать блевательный порошок в сок Рози Уизли? А драться с младшим из братьев Поттеров? Зачем я во всеуслышание окрестил директрису старой облезлой кошкой? А лазил по ночам в запретную секцию библиотеки?
И как апогей моей безнравственности сегодняшнее разбирательство: где я выучил темные заклинания и как посмел опробовать их на первокурсниках?
И никого почему-то не интересует, что по этому поводу думаю я!
Ох, папа, как же ты меня не понимаешь?
Когда тебе было столько же лет, как мне сейчас, ты совсем не думал о каких-то там приличиях, ведь у тебя были настоящие, захватывающие дух приключения! Пожиратели смерти, Темный Лорд, Метка и все остальное, что можно без зазрения совести назвать нарушением правил.
И это ты теперь говоришь мне, как важно быть хорошим мальчиком?
Смотришь на меня осуждающе и как-то странно, будто пытаешься прочесть мысли. Обреченно качаешь головой и говоришь:
— Свободен.
Я понимаю, что ты опять разочарован, но ничего не могу с собой поделать и с облегчением вздыхаю, стараясь поскорее смыться из твоего кабинета.
Теперь, наконец, можно пойти к себе в комнату и почитать… или лучше сходить в парк? Там можно попрактиковаться. Вчера я вычитал несколько интересных пассов.
Нет, все же сначала стоит повидаться с мамой. Не каждые выходные меня выдергивают из школы и сажают под домашний арест. Нужно ее успокоить — мама все же.
Я нахожу ее в Парадной гостиной. Она застыла бледным изваянием на краешке неудобного стула и неотрывно смотрит в одну точку. Лицо у нее такое печальное, что мне даже становится немного страшно.
— Мама? — голос почему-то срывается, и слово звучит немного робко.
— Здравствуй, Скорпи, — грустно улыбается она мне и вдруг делается очень серьезной. — Пообещай мне, клянись, что больше ты никогда не повторишь подобного.
Я теряюсь от такой резкой смены настроений, но быстро прихожу в себя и утвердительно киваю. Мне не жалко, могу и пообещать, к тому же я не хочу ее лишний раз расстраивать.
— Ах, Скорпиус, — мама устало вздыхает и протягивает ко мне руки, — как же ты не понимаешь, что некоторые вещи делать просто нельзя…
А я обнимаю ее и думаю, что все они слишком серьезно к этому относятся. Ну, заколдовал я этих малолеток, но ничего страшного ведь не случилось! Чепуха какая-то…
Раздражение опять поднимается во мне волной. Я так устал слушать их проповеди, что терпеть еще одну нотацию нет ни сил, ни желания. Строят из себя смиренных святош, вот только мыслили и действовали самостоятельно во времена Темного Лорда, а теперь ушли на покой и других жизни учат.
Мерлин, как же меня все достали!
— Знаешь, мам, я, пожалуй, пойду. — Я резко высвобождаюсь из ее рук и отступаю. — Отец велел мне не покидать своей комнаты.
У нее такое лицо, как будто она вот-вот заплачет, но я делаю вид, что ничего не вижу, разворачиваюсь на каблуках и вылетаю из залы. Внутри почему-то делается ужасно горячо и как-то стыдно… Стыдно? Мне?
Я так поглощен своими переживаниями, что властный голос Нарциссы обрушивается на меня, как лавина, заставляя замереть на месте, за полшага до лестничного пролета.
— Скорпиус, следуй за мной, — повторяет Нарцисса, разворачивается ко мне спиной и начинает подниматься по ступеням.
Я так ошарашен ее внезапным появлением и необычайно строгим обращением, что до меня не сразу доходит смысл сказанного. Просто стою и глупо таращусь на то, как моя величавая, до сих пор прекрасно выглядящая бабушка грациозно переступает со ступеньки на ступеньку. Легко, непринужденно, с высоко поднятой головой и идеальной осанкой.
Я отмираю, только когда она скрывается в боковом коридоре на втором этаже, и бегом преодолеваю лестничный пролет. Она стоит с надменным выражением лица, дожидаясь меня перед дверью комнаты. Запыхавшийся и совершенно сбитый с толку, я все же узнаю массивную резную дверь ее будуара.
— Зачем мы… — я не успеваю договорить, однако Нарцисса меня и не слушает. Она резко поворачивает ручку и распахивает дверь.
У меня такое ощущение, что все это только сон.
Я удивленно оглядываю небольшую комнатку, в которой нет ни одного окна, зато ярко пылает камин в дальнем углу. Низкая мебель, толстые ковры, старинные картины, необычный, немного терпкий аромат, но в общем ничего особенного.
Если не считать то, что в личную комнату Нарциссы запрещается входить даже ее мужу.
— У меня есть дело к тебе, Скорпиус, — от слов Нарциссы веет холодом так, что хочется позорно сбежать. — Войди, пожалуйста.
Я затравлено озираюсь.
Сейчас я действительно чувствую себя каким-то провинившимся школяром, которого ждет серьезное наказание. Почему она так со мной разговаривает?
— Скорпиус! Я к тебе обращаюсь, — Нарцисса нетерпеливо взмахивает рукой, и мне почти наяву видится, что сейчас она влепит мне пощечину.
Но ничего больше не происходит, и я спешу выполнить ее приказания.
Дверь за спиной с грохотом закрывается.
Колени непроизвольно начинают дрожать.
— Сядь, — рявкает Нарцисса, указывая на крошечный пуфик.
Все еще пытаясь отделаться от ощущения нереальности происходящего, я буквально падаю на указанное мне место.
Робко поднимаю глаза на мать моего отца и ошалело думаю, что такая Нарцисса не могла бы мне присниться даже в самом жутком кошмаре, так что придется поверить в этот абсурд.
Нарцисса тем временем быстро пересекает комнату и останавливается у письменного стола. Лицо ее застывает бледной маской. Движения становятся медленными и неуверенными. Она явно не торопится.
С каждой секундой лицо ее все больше бледнеет, губы шевелятся.
Я пытаюсь задержать дыхание и стать невидимкой.
То, что сейчас происходит, я бы назвал проявлением обычной ностальгии, если бы это не относилось к Нарциссе. Всегда собранной, отстраненной и далекой от всего земного Нарциссе.
Наконец она как будто на что-то решается, глубоко вздыхает и вытягивает со дна одного из ящиков стопку листов. Осторожно сортирует их в некоем порядке и прижимает к груди.
Потом она подходит ко мне. Теперь я чувствую себя к тому же еще и невероятно ничтожным перед этим олицетворением скорби.
— Читай! — голос Нарциссы заставляет вздрогнуть. Она кидает мне на колени какую-то бумажку и вновь застывает.
Я растеряно смотрю на газетный обрывок, не в силах понять, что там написано. Бездумно пробегаюсь глазами от начала до конца, пытаясь сосредоточиться, и внимательно читаю заново.
«Скандальный арест Беллатрикс и Родольфуса Лестрейндж.
Представителей древнейших семей Великобритании обвиняют в служении Тому-Кого-Нельзя-Называть!» — гласит заголовок.
Я не успеваю начать изучение статьи, как на колени мне летит следующая бумажка, которая оказывается колдографией.
— Это моя старшая сестра, — комментирует Нарцисса.
Внешне женщина на снимке ничем не напоминает ее, но нечто неуловимое в самом облике дает понять, что они действительно родственники. Под портретом мелкими витиеватыми буквами выведено: «Беллатрикс Лестрейндж».
— Ты, конечно же знаешь, кем она была и как погибла? — в ледяном тоне Нарциссы больше утверждения, чем вопроса.
Я киваю.
Следующая вырезка.
«Таинственное исчезновение Регулуса Блэка», — заголовок уже не такой кричащий, видимо, эта заметка не была особенно важной для газеты, в которой печаталась.
— Мой брат, двоюродный, — следует комментарий.
Следующий клочок пергамента.
Это письмо.
Неуверенно поднимаю глаза на Нарциссу и тут же опускаю к коленям.
Сейчас она невероятно похожа на свою безумную сестру. Я справляюсь с нервной дрожью и пытаюсь читать:
«Здравствуй, моя дорогая Нарцисса.
Извини, что долго не писал тебе, но в моей жизни был такой период, когда хочется побыть одному.
Я знаю, скоро ты станешь матерью. Поздравляю тебя и от всей души надеюсь, что ты счастлива со своим мужем. Все же вы прекрасная пара и он искренне тебя любит, как мне кажется. Хотя ваш брак и был заключен по расчету и договоренности между родителями. Знаешь, я долго думал об этом. Тебе действительно повезло. В отличие от меня…
Иногда мне кажется, что мы с тобой проживаем одну и ту же жизнь, только разделенную на двоих. На мужчину и женщину, красавицу и посредственность, белое и черное, счастливое и несчастное…
Мы оба с тобой младшие дети, вынужденные быть утешением для своих родителей, потому что старшие отпрыски разбили им сердца. Твоя одержимая, фанатичная сестра Белла и предательница Андромеда, мой безбашенный братец… мы должны искупить их ошибки собственной жизнью. Стать теми, кем хотели бы видеть нас родители. Сглаживать их разочарование в собственных детях, исполняя их волю…
Я всегда был хорошим сыном.
Я старался, изо всех сил старался быть идеальным.
Я увлекался тем же, что и родители, всегда поддерживал их сторону, выбрал в свои кумиры того, кем они восхищались… Я был первым в учебе. В спорте. Я стал старостой. Лучшим учеником.
В конце концов это привело меня к тому, что я стал Пожирателем смерти. Мама была просто счастлива. Да и я тоже. Но в последнее время что-то пошло не так…
Я знаю, поступки Темного Лорда нельзя обсуждать, но с тобой мне хочется быть откровенным. Ты всегда меня поддерживала, была добра ко мне. Думаю, Сириус никогда не был для меня братом настолько, насколько ты — сестрой. Настоящей любимой старшей сестрой.
Я до сих пор помню, как ты, дрожа от страха, закрывала меня собой, прятала от Беллы, когда ей на ум приходила очередная жестокая шалость. Мы были тогда совсем еще детьми, у меня даже не было волшебной палочки…
О, Мерлин! О чем это я?
Прости меня, Цисси, за мою хандру, на самом деле, я всего лишь хотел тебя поздравить, а получился какой-то вечер воспоминаний.
Ты знаешь, недавно Темный Лорд оказал мне великую честь. Я не могу рассказать тебе все, но думаю, теперь наша семья может рассчитывать на его милость. Или снисхождение.
Цисси, я боюсь его! Ты даже не представляешь, на что способен этот человек. Я видел такое… нет, не стоит об этом.
Поступки Темного Лорда не должны быть предметом для разговора, но я знаю, что твой муж тоже… носит Метку. Береги его.
Милая Цисси, я очень по тебе скучаю. Мне так не хватает твоей доброй улыбки, твоего веселья. Но боюсь, теперь мы уже не скоро увидимся. Думаю, я пропаду на некоторое время. Это связано с Тем-Кого-Нельзя-Называть, но ты не волнуйся.
Все будет хорошо.
Твой любящий брат,
Регулус Блэк»
Дочитываю и снова слышу пояснение:
— Когда я получила это письмо, я была на шестом месяце беременности и так счастлива, что не придала ему особого значения. Ведь Рег только недавно окончил Школу, а это как раз тот возраст, когда юношеский максимализм борется с жаждой приключений. Я вспомнила об этом письме только через год, когда его бедная мать уже почти сошла с ума от горя, а Темный Лорд все больше и больше превращался в убийцу. Но истинный смысл стал очевиден для меня только после того, как мальчишка Поттер покончил с Волдемортом… — она передернула плечами, произнеся это имя. Весь вид Нарциссы выражал крайнее отвращение.
— Регулус Блэк погиб, пытаясь остановить возвышение этого злодея, — мрачно произнесла она, швыряя мне на колени следующую вырезку из газеты.
«Разыскивается Сириус Блэк. Вооружен и смертельно опасен!»
Под заголовком — колдография изможденного мужчины со спутанными волосами.
— Его убила Белла. И только после смерти Сириуса стало известно, что он никогда не поддерживал Темного Лорда, а все обвинения в его адрес были ложными.
Следующее: «Люциус Малфой отправится в Азкабан за организацию нападения на Министерство Магии»
Затем: «Жертвы нападения на Хогвартс» и длинный список имен, венчающий статью. Я нервно пробегаю его глазами, нахожу выделенное от руки: «Нимфадора Тонкс»
— Моя племянница, — опережает вопрос Нарцисса. — Потеряв во время войны всю семью — мужа, дочь и даже зятя, — Андромеда осталась одна с маленьким внуком. Но я была несказанно счастлива, что хоть одна моя сестра осталась жива. Несмотря даже на то, что мы долгое время совсем не общались.
Следующая: «Суд над Пожирателями Смерти» и снимок, занимающий полстраницы, с которого глядят несколько десятков человек.
С ужасом узнаю среди них Люциуса, Нарциссу и совсем еще молодого отца.
Не успеваю прийти в себя, как Нарцисса обрушивает на меня целый поток информации:
«Открытое слушание по делу Драко Малфоя»
«Семейство Малфоев находится под домашним арестом — сумеют ли они доказать, что достойны оставаться на свободе?»
«Министерство требует казни всех Пожирателей Смерти!»
«Люциуса Малфоя приговаривают к трем годам Азкабана»
И снова снимок. На нем я узнаю деда.
Люциус совершенно седой, весь какой-то тусклый и разбитый.
— Это когда его выпустили по амнистии. Он находился там, как ты знаешь, два года и четыре месяца, — Нарцисса тяжело вздохнула и с какой-то обреченностью закончила:
— А это их письма. Его и Драко.
Мне на колени сыпется ворох бумаг.
Листы разлетаются по всему полу, я даже не пытаюсь их удержать. Хватаю одно за другим, пытаюсь вникнуть в суть, скрытую за неровными строчками, но глаза отказываются что-либо воспринимать. И только подпись в конце: «все будет хорошо».
Одно, другое, третье… все они с этой ужасающей, обреченной подписью.
«Все будет хорошо, Нарцисса», «мама, не волнуйся, все будет хорошо», «все обязательно будет хорошо», «я верю, все будет хорошо»…
Голова у меня кружится. Я чувствовую себя таким несчастным, каким не был никогда в жизни. А откуда-то сверху лишенный эмоций голос обрушивает на меня слова:
— У нашей семьи богатая история, не правда ли, Скорпиус? Я понимаю, это уже стало традицией влипать в неприятности. Твой отец проявил свою фамильную способность, еще не закончив Школы, ты решил, что тебе достаточно и пятнадцати лет, чтобы сидеть под арестом. Боюсь предположить, какую прыть покажут твои потомки… если они, конечно, будут, в чем я совсем не уверена. С таким-то везением. Знаешь, у Малфоев есть удивительная способность выпутываться из любых неприятностей, но боюсь, примесь несчастливой блэковской крови пагубно влияет на любую семью.
Нарцисса замолкает.
В полной прострации я не могу оторвать глаз от очередного письма. Буквы пляшут перед глазами, отказываясь складываться в разумные предложения. Но сейчас это волнует меня меньше всего.
— Понимаешь ли, Скорпиус, за все в жизни приходится платить. И если однажды ты ошибся, то вопрос будет лишь в том, какой тяжелой и долгой станет расплата, — голос Нарциссы слегка дрожит, но в нем все та же пугающая безучастность.
Этой фразой она будто ставит жирную точку в нашем разговоре.
Затем она разворачивается и буквально выбегает из комнаты.
Громко хлопает дверь, и я опять оказываюсь в вязкой, наполненной воспоминаниями тишине.
Я один.
Я разбит.
В голове роятся мрачные образы прошлого и отголоски совсем недавних событий.
Темноволосая женщина с тяжелыми веками. Регулус и Сириус Блэки. Неизвестная и какая-то нереальная Тонкс…
Отец, бросающий на меня обреченные взгляды. Мама, готовая вот-вот расплакаться, и холодная, непостижимая Нарцисса.
И я: стою один на коленях в небольшой, пахнущей специями комнате в окружении горьких чужих писем.
Я медленно поднимаюсь, разметав ворох старых бумаг.
Осторожно, стараясь ступать только по ковру, выхожу за дверь в прохладный полумрак коридора. Прислоняюсь спиной к двери. Закрываю глаза.
Сейчас я пойду к себе в комнату и все обдумаю.
Кажется, сейчас это как раз то, что нужно.
Но прежде чем сделать хоть один шаг, я клянусь. Стоя перед дверью будуара, где хранилось столько печалей, я клянусь себе:
«Я — единственный наследник Малфоев — прерву этот замкнутый круг. Больше никто не посмеет назвать наш род несчастным. Я изменю судьбу. Даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни!»
Vova
