Жизнь продолжается

Лили погибла тридцать первого октября...

То, что минуло почти два месяца, Снейп обнаружил, когда вечером заглянул в Большой зал и наткнулся взглядом на огромную рождественскую ель. На ее пушистых колючих ветках тихо покачивались продолговатые темно-коричневые шишки, и он несколько минут завороженно любовался их нехитрым колыханием, как когда-то, в юности, с замиранием сердца глядел на серьги с янтарными подвесками, украшавшие аккуратные мочки ушей Лили.

Елку принесли с мороза не так давно, она уже успела чуть-чуть оттаять, и сейчас запахи свежей хвои, морозного леса, горьковатой смолы — запахи Рождества — щедро наполняли огромный зал от мозаичного каменного пола до сверкающего звездами купола.

Хагрид, скинув громадный собачий тулуп на пол, бережно поддерживал ель громадной ручищей, наблюдая с высоты своего роста за увлеченно суетящимся Флитвиком. Вместе они представляли такое забавное зрелище, что губы Снейпа тронула улыбка.

По рисунку движения палочки Флитвика Снейп узнал заклятие Вечного приклеивания. Вечного? Быстро догадался и спросил:

— Модифицировали заклинание?

— Да, Северус, внес кодовое слово, чтобы чары можно было снять.

— А моя мама ставила елку в кадку с песком… одним движением, — Хагрид почесал голову, словно разыскивая какую-то мысль, и добавил: — Я это… и не смогу так.

Снейп вспомнил, как его отец устанавливал рождественскую елку. Он был против маминой магии, особенно в такой праздник, поэтому долго возился с какими-то распорками, обложившись инструментами: топором, отвертками и гаечными ключами. А мама печально вздыхала, так как все это она могла сделать одним движением волшебной палочки.

— Елка-то... это... вроде ровно стоит... — услышал Снейп раскатистый бас великана под самым ухом, — сэр?

— А? Да, да... — буркнул он в ответ, с трудом уловив суть вопроса, но забывчивое «сэр» после значительной паузы отметил.

«Повелитель, тьфу, директор провел воспитательную работу с подчиненным...»

— Ну, тогда я... это... сейчас песок притащу, — с важностью известил Хагрид. — Будем под ствол сыпать, чтоб, значит, влага держалась. Так она, елка-то, дольше будет стоять, как живая.

«Как живая? На самом деле она уже мертва. Срублена под корень и мертва. Как Лили...»

Мало-мальский интерес к ели, а вместе с тем и к Рождеству в целом, пропал бесследно. Так, запах леса слегка тронул за душу, безжалостно отодрав от воспаленной раны едва затвердевшую шершавую коросту и обнажив старый гнойник. И полилось...

Теперь стало еще хуже, чем два месяца назад. Тогда рана была свежей, кровь хлестала из нее струей, и существовала отчаянная надежда, что скоро вытечет всё и он, Снейп, однажды утром просто не проснется, потому что не могут люди дышать, лишившись... Даже странно: что же он потерял в прошедший Хэллоуин, который шустрые писаки уже успели вставить в новейшую историю и украсить «подробностями», свидетельствами очевидцев, собственными домыслами?

Лили? Да он, по сути, потерял ее пять лет тому назад, когда слетело с языка слово «грязнокровка». С того злополучного мгновенья девушка с ярко-зелеными глазами уже не принадлежала ему. Но после того, как ее глаза закрылись навсегда, Снейп потерял себя. Себя? Да, себя — вот правильный ответ. Что ему теперь жизнь? Это Рождество... Елка эта... Вот сейчас она стоит, свежая и пахучая, но пройдут новогодние праздники, и все, конец. Сейчас хлопотливые хогвартские эльфы старательно рассаживают крошечных лесных фей на зеленых ветках, и они, ради приличия, покорчат школьникам рожицы несколько дней, но непременно улизнут обратно в лес при первой возможности.

* * *

Рождество без Темного Лорда превратилось в нечто грандиозное. Потом говорили, что счастливые обыватели и веселые студенты едва не разнесли «Зонко» по камешку, превзойдя Пивза на хулиганском поприще. Над Хогсмидом канонада от праздничных фейерверков не смолкала две недели подряд, и оставалось только возносить хвалы Мерлину, что апартаменты Снейпа находятся в подземельях. Он забился туда, точно раненый зверь в нору, и зализывал воспаленную гноящуюся рану.

Когда заглушающие чары ослабевали, шум снаружи долетал и сюда. Снейп хотел бы бежать, зажмурив глаза и заткнув уши, на край света, в какой-нибудь Китай, где совсем другие праздники, но... Разрешение покинуть Хогвартс на время рождественских каникул Дамблдор не подписал. Вот и ответ на вопрос, доверяет ли ему директор.

Кто он такой, Северус Снейп?

Однозначно: преступник. За руку, кроме Дамблдора, никто не здоровается. Ладно: переживем, перетерпим. Сопливуса и раньше не больно жаловали.

Несколько раз вызывали в Министерство. Напоминало кошмарный сон. Они о чем-то спрашивали — он что-то отвечал. Говорил все, что знал, честно и без утайки. Мысль, что тем самым он выкупает свою мнимую свободу, не задерживалась в сознании.

«Какая, к драклам, разница? Азкабан — не Азкабан. Вернется Темный Лорд — не вернется Темный Лорд. Юный победитель, как клятвенно заверил Дамблдор, и без его, Снейпа, заботы, в безопасности».

Что он, Северус Снейп, представляет собой здесь? Стажер. Отрабатывает жилье и кормежку тем, что читает тупые домашние работы и вдыхает носом всю ту дрянь, что эти болваны наварили во время уроков.

Полтора месяца прошли как одна жуткая нескончаемая беспросветная ночь. Заснуть удавалось редко. Первое время как-то помогало зелье Сна-без-сновидений, но недавно мадам Помфри вежливо сообщила, что злоупотреблять им дальше нельзя. А разрешение на доступ в кладовую с редкими ингредиентами не получено до сих пор. Собственно, этот факт — еще одно свидетельство недоверия Дамблдора.

Северусу Снейпу все равно не жить... И, может быть, уже завтра, забывшись под утро тяжелым сном, он больше не проснется? Ведь умирают же от боли? А чем душевные раны легче физических? Если уж на Рождество принято получать подарки, смерть была бы для него самым лучшим.

Смерть, разумеется, пожадничала на рождественский подарок. А если так, то никакой праздник Снейпу не нужен — он с головой погрузился в работу.

Отложив в сторону домашнее задание, исписанное крупным ученическим почерком, и тяжело вздохнув, Снейп мрачно оглядел неряшливую пирамиду из свитков.

Нет, если он сейчас, развернув очередной пергамент, в который раз прочитает о том, что корневища водяной лилии обладают ярко-выраженными галлюциногенными свойствами, то просто швырнет эту, с позволения сказать, писанину в огонь. Благо камин близко и горит жарко.

У них там что, одна извилина на всех? Еще раз вернувшись к уже проверенной работе, под которой его карающей рукой было выведено «Удовлетворительно», Снейп прочитал: «Гриффиндор, пятый курс, студент Бертрам...». Фамилия «автора» в памяти не задержалась, а принадлежность этого (Снейп вновь бросил взгляд на пергамент) Бертрама к факультету безмозглых храбрецов без труда угадывалась по штампованной фразе, тупо скопированной либо из «Тысячи магических растений и грибов», либо — еще печальнее — у кого-то из однокурсников.

Так шаблонно — буква к букве — вылизывать азбучный учебник могут только гриффиндорские «львы». Тысячелетняя библиотека Хогвартса явно не по зубам семейству кошачьих, хотя иногда встречаются забредающие туда уникумы. На их фоне даже работы хаффлпаффцев выглядят предпочтительнее. Трудолюбивые «барсуки», пыхтя и обливаясь потом, старательно переписывали все, что удавалось нарыть. Разумеется, бездумно. Но весьма и весьма объемисто. А, в общем и целом (директорские словечки прилипли), одно стадо от другого ушло недалече.

Выставленного проходного балла было откровенно жаль. «Ничего, следующему тупоголовому «льву» повезет меньше», — Снейп, уныло развернув очередной пергамент, поморщился.

Ну вот: как в воду глядел! Снова бессмертный трактат про «три капельки драконьей крови...», и ни малейшего мыслительного усилия. «Слабо», — и рука не дрогнет.

«Алфавит учат в начальной школе, базовые знания получают на младших курсах, а старших я заставлю думать, если хотят получать хорошие отметки, — раздраженно сказал себе Снейп. Размышления об алфавите подали ему идею, чему посвятить следующую контрольную работу. Губы мастера зелий тронула коварная усмешка. — Будете выжимать из себя все базовые знания, но на определенную букву. «А»: абрикосовые косточки измельченные, айва азиатская (кора молодых деревьев), аконит — волчья отрава, анис ароматный, асфодель в бутонах, собранный в полнолуние...».

У слизеринцев работы получше. Нельзя утверждать, что все они блещут искрометным умом, но чтобы вот так тупо копировать учебник... Засмеют в серпентарии. Не принято такого в подземельях, поскольку каждая змея, как правило, имеет свою неповторимую окраску. Всякий змееныш хочет выделиться, и потому не только списать не даст, но и литературные источники сохранит в строжайшей тайне.

Работы когтевранцев — это, безусловно, на десерт: или умные, или заумные. Последние рекомендуется употреблять под эльфийское вино: минимум конкретных фактов — максимум отвлеченных размышлений. Так, что там у нас сегодня?

«Лилии раскрывают свои лепестки на рассвете и закрывают на закате, слегка погружаясь в воду, отражая ежедневное умирание солнца и его уход в другой мир. Возможно, поэтому для индейцев майя водяная лилия была символом другой реальности, обусловленным ее психотропными эффектами».

Пальцы Снейпа, удерживающие один конец пергамента, дрогнули, выпустили свиток, и тот с шумом, подобно пружинке, свернулся в трубочку. Рука со студенческой работой замерла в воздухе, и лишь спустя несколько минут медленно опустила пергамент на стол. Воспоминания ушедшей юности нахлынули непрошено, вырвав его из реальности.

Языки пламени из горящего камина словно увеличились в размерах и заплясали по стенам комнаты, невольно уменьшив ее и без того невеликие размеры. Голова закружилась, к горлу подступила легкая тошнота.

Слепо пошарив рукой по столу и наткнувшись пальцами на графин с водой, Снейп наполнил стакан. Опустошил почти залпом, поднялся с кресла, направил волшебную палочку на дверную ручку, дверь распахнулась — тело действовало самостоятельно, а сознание было поглощено воспоминанием.

Полузабытый разговор с Лили случился лет сто назад, когда Северус Снейп еще не был Пожирателем Смерти... и все еще было возможно между ними. Перед пятым курсом, летом, в конце августа.

Старый городской парк и безлюдный уголок на берегу пруда, где они сидели вдвоем. Он и она, и никакого Поттера, его закадычного дружка Блэка и прочей мародерской банды.

Сейчас, наверное, стоит признать, что уже тогда в их отношениях с Лили что-то смялось, запуталось, хотя оба боялись признаться себе в этом. Но, так или иначе, из их разговоров постепенно исчезала легкость и непринужденность, а паузы становились длиннее и напряженнее.

Впрочем, тот вечер выдался на редкость удачным. Они не виделись около месяца: Лили с родителями и со своей тощей, как швабра, сестрицей, уезжала в Мексику. Сейчас — отдохнувшая, загоревшая, красивая — щедро делилась свежими впечатлениями. Он слушал. Тихо радовался тому, что может молчать, время от времени вставляя восхищенное: «И ты это видела?!», а главное — смотреть, не отрываясь, в ее зеленые глаза.

— Северус, — внезапно изменившийся тон голоса Лили заставил вздрогнуть, — ты на меня так уставился... У меня грязь на носу?

— А?.. Что? Нет, нет!

Язык слушался плохо, и, с трудом выговорив подобающие случаю извинения, Северус перевел взгляд на тихую поверхность старого пруда, где над круглыми, плавающими на воде листьями возвышались желтовато-белые венчики водяных лилий.

Корил себя нещадно. Вот, теперь нужно искать тему разговора! А ему о чем рассказывать? Северус Снейп все каникулы проторчал в Тупике Прядильщика, «любуясь» из засиженного мухами окна дымящей фабричной трубой. Мать так искренне радовалась, что ее сынок почти не подрос за лето и старая мантия вполне сгодится еще на год. Это уже даже почти не трогало душу: давно привык, что жизнь несправедлива, но говорить об этом с Лили? Увольте…

— А ты чем занимался, Сев?

Похоже, худшие опасения оправдываются.

— Да так... Читал.

У Лили хватило такта не расспрашивать дальше, и некоторое время они сидели молча, всматриваясь в игру солнечных бликов на поверхности воды.

Северус давно привык стесняться своего убогого старого дома, своих вечно ругающихся родителей, видавших виды учебников и нелепой одежды, но сейчас, находясь рядом с Лили, он не мог откровенно признаться ей даже в том, что именно он «читал». Трудно было рассчитывать на ее одобрение, и уж, конечно, из ее уст не прозвучит восхищенное: «Это волшебство, Северус, настоящее волшебство!»

А ведь новое заклинание — его, Северуса, плод бессонных ночей и неистового воображения — уже почти готово, уже переведено в невербальную форму (которую он освоил самостоятельно) и ждет первых испытаний. Но... пожалуй, не стоит говорить Лили об этом. Она, скорее всего, не поймет. Она никогда не понимала величия черной магии. Она слишком...

Северус, чувствуя, что безнадежно краснеет, украдкой бросил взгляд на Лили.

«Да. Она слишком чиста, как будто существо из другой, особенной, прекрасной реальности».

— Сев, а ты знаешь, — кажется, Лили постановила для себя стараться не замечать его пунцовых щек и горящих ушей, — для народа майя водяная лилия была символом подземного мира и спокойной воды. В Центральной Америке зеркала, то есть, например, поверхность воды, считались воротами в другие миры. Если учесть, что корневища водяных лилий содержат галлюциногены, то такой символизм вполне объясним.

— Вспомнила нашу прошлогоднюю домашнюю работу по зельеварению? — спросил Северус, от души радуясь новой теме разговора.

Зелья и их свойства, различные ингредиенты растительного и животного происхождения — наверное, сейчас это оставалось чуть ли не единственной нейтральной темой, где можно было, не таясь, высказывать свое мнение.

— А что? — Лили бросила на него слегка укоризненный взгляд. — Желание посетить другую реальность свойственно всем людям, независимо от места и эпохи. В отличие от поганок из пустыни Сонора в северо-западной Мексике, или прочих священных грибов типа «Panaeolus campanulatus», вызывающих ЛСД-подобные эффекты, которые, мягко говоря, ужас что такое, корневища водяных лилий сравнительно безобидны.

Теперь у него появился уважительный повод, чтобы пристально смотреть в ее глаза: он — внимательный слушатель.

— Если каким-то образом добиться не спонтанных хаотичных галлюцинаций, а вполне определенных, заранее заданных, то знаешь, Сев, — зеленые глаза лукаво блеснули, — я бы, пожалуй, не отказалась обнаружить себя парящей в воздухе над Эйфелевой башней. Или купающейся в ледяной воде горного водопада. Или на палубе пиратского корабля.

— Ну и фантазии у тебя! — Северус усмехнулся, но лишь потому, что так было положено реагировать серьезному парню на девчачьи причуды. Сама идея, высказанная Лили, ему понравилась: очень даже заманчиво. Пожалуй, для начала неплохо поэкспериментировать с отваром листьев вечного «древа жизни» Гинкго Билоба. Лучше бы, конечно, порошок из когтя дракона, который, как ничто другое, упорядочивает мозговую деятельность. Но здесь вопрос упирается в деньги, которых — увы — нет.

— Сев, — Лили перешла на таинственный заговорщический шепот, — мы с тобой зарегистрируем патент и заработаем кучу денег!

— Галеонов, — поправил Северус. Маггловские деньги — это ведь не совсем деньги.

— И кучу галеонов тоже, — быстро согласилась Лили и взглянула на него, Северуса, с вызовом. — Ну что, поддержишь группу юных талантливых изобретателей своими мозгами?

— Группу? — он не ослышался? — А кто в «группе»?

— Северус Снейп и Лили Эванс, — просто ответила девушка. — Ты и я.

Поверхность воды старого пруда поплыла перед глазами, белые водяные лилии закружились в незатейливом танце. Он и Лили. Вместе! Без красно-желтых и зеленых галстуков, без безмозглого задаваки Поттера и его банды.

Остаток дня прошел в обсуждении свойств самых разных растений, стимулирующих мозговую деятельность. Расстались, когда вечерние сумерки приобрели густой синий оттенок, и водяные лилии, повинуясь заведенному порядку, сложили лепестки и погрузили венчики цветов в воду...

Вот и сейчас небо такого же цвета, как тогда.

Снейп резко остановился и удивленно огляделся. Оказывается, он вышел из Хогвартса и уже обошел школьное озеро, а на потемневшее небо, тем временем, вскарабкался новорожденный месяц.

Группы юных талантливых изобретателей больше нет. Северус Снейп остался один, а Лили живет только в его сердце.

За день до окончания рождественских каникул директор собрал педсовет.

Снейпу все же пришлось выползти из своих подземелий, и теперь он жмурился от дневного света и устало отводил взгляд от окна, от елки, украшавшей учительскую, от самодовольных рож лесных фей, которые осточертели за дни праздников. Навязчивые солнечные зайчики слепили глаза, но пересесть было некуда: лучшие места уже заняты, а последнему — что осталось.

Снейп подозревал, что до его появления на пороге учительской беседа собравшихся была весьма оживленной. Пасмурный вид зельевара немного приглушил праздничное оживление, но ненадолго. Стоило ли удивляться, ведь впервые за последние годы люди смогли наконец-то позволить себе отдых без страха за себя и своих близких?

Незаметно, под бессвязный гул разговоров и шелест годовых отчетов, Снейп погрузился в привычное отрешенное состояние. Теперь коллеги напоминали ему мух, попавших в паутину. Филиус Флитвик судорожно дергался, в спешке проверяя домашние задания. Каникулы, между прочим, только у студентов, а преподаватели должны работать, не откладывая все на последний день. Снейп не любил заниматься со студенческими работами в учительской: вечно кто-нибудь пристанет с разговорами. А Флитвик успевал и работы проверять, и шутками с дамами перебрасываться. Мадам Вектор и мадам Хуч хохотали, зато Минерва МакГонагалл сидела молча с неправдоподобно прямой спиной и поджатыми губами — чем-то явно недовольна. Сибилла Трелони (эта уже, скорее, не муха, а стрекоза) тупо пялилась на директора, который просматривал какие-то записи.

«Шутка судьбы — слова никчемной волшебницы стали роковыми для Темного Лорда и перевернули, перетряхнули мою жизнь».

Снейп очнулся, когда в кабинете внезапно воцарилась тишина, а открывший заседание директор школы поздравил всех собравшихся с началом нового семестра.

Он начал с сюрприза: профессор Гораций Слагхорн подал в отставку. Оказывается, у человека слабое здоровье.

Сообщая эту информацию, Дамблдор все время куда-то поглядывал и, наконец, неожиданно спросил:

— Кто проигнорировал свой рождественский подарок?

Снейп пригляделся и, действительно, увидел под елкой одинокий сверток в блестящей бумаге. Быстро сложив два и два и помянув очень недобрым словом директора с его пристрастием навязчиво осчастливливать всех вокруг, которое сильно смахивало на старческий маразм, Снейп поплелся забирать подарок. Губы кривились, поскольку дальнейшее развитие событий было давно расписано: раскрывает пакет и изображает искреннею благодарность. Типа: «Да-да, сэр, жизнь прекрасна... Темный Лорд ее тоже ценил».

Эх, была бы жизнь…

«Вот сволочи: никто не предупредил о директорском подвохе», — глаза Снейпа натыкались на выжидающие взгляды «доброжелательных» коллег, развеивающие остатки сомнений в том, что так называемый подарочек — с сюрпризом. Ну и разумеется, с приятным. Кто бы сомневался.

Он вскрыл упаковку простым заклинанием, хотя больше хотелось воспользоваться старой доброй Бомбардой. Сверток пергамента с печатью и небольшая книга — уже легче. Выдавив из себя улыбку — худо-бедно, но подарок учитывал его вкусы и предпочтения — Снейп развернул свиток…

«Видимо, на небесах слишком весело встречали Рождество — перепутали подарки», — подумал он, но вслух ответил так, как требовали слова «Приказ о назначении на должность», жестко и сердито выделяющиеся в начале текста. — Слушаюсь, сэр!

— Отлично, Северус, никогда не сомневался в тебе, — ответил директор, мягко, одними глазами улыбаясь за очками-половинками.

«Вашему «никогда» — считанные месяцы», — мысленно съязвил Снейп, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица. Но в памяти возникла мучительная сцена на вершине холма, когда он дал обещание «сделать все что угодно».

— Думаю, с обязанностями декана Слизерина ты познакомишься в более спокойной обстановке, — деловито продолжил Дамблдор.

Снейп молча кивнул головой. Такой подарок больше напоминал издевку: всем дарят приятные мелочи, а ему прибавляют работы. Стоит ли напоминать о том, что такое назначение для бывшего Пожирателя Смерти откровенно не по заслугам, для двадцатилетнего стажера — не по летам, и явно скрывает за собой слишком много подводных камней. А может, и стоит? На должность мальчика для битья он не подписывался.

— Но почему я, бывший Пожиратель Смерти? — резко спросил Снейп.

Почти все присутствующие вздрогнули. Можно подумать, что для них была тайной его принадлежность к этой организации. Только Минерва МакГонагалл словно выдохнула, а затем неожиданно улыбнулась ему — странная все же женщина.

— Это одна из причин. Дети должны видеть, что жизнь человека не перечеркивается совершённой ошибкой. Главное — понять это и найти в себе силы все исправить, — светло-голубые глаза директора серьезно и пристально смотрели на него, и на губах не было ни малейшей тени улыбки.

От этого пронизывающего взгляда у Снейпа даже пропавшая два месяца назад метка начала ныть и покалывать.

«Почему-то я не верю вам, сэр. Уж не хотите ли вы, чтобы я шпионил еще и за детьми моих бывших соратников?» — Снейп старался не выдать своих невольных мыслей, но по тому, как профессор Дамблдор сдвинул очки и хитро прищурил глаза, догадался, что его труды не увенчались особым успехом.

Директор счел за лучшее сменить тему и, поправив рукой очки, обратился уже ко всем:

— А теперь переходим к общим вопросам.

Снейп не особо прислушивался к разговору — накатило: мало ему работы преподавателя, так еще и деканство. А почему, интересно, сразу не директором школы?

Если уж работать в Хогвартсе, то — директором. Не меньше. Чем, спрашивается, занят человек? Первого сентября произносит вступительную речь, двадцать какого-то там июня — заключительную. Иногда приглашает к себе в кабинет на чай и демонстративно кормит феникса орехами, а тебя этой гадостью — маггловским мармеладом. Хочешь — жуй, не хочешь — давись нежеваным, но в рот, ради приличия, положи.

Снейп чертыхнулся (благо детство среди магглов знатно увеличило его словарный запас), что он начинает завидовать должности Дамблдора. Только зависти еще не хватает к его недостаткам. Пороков в душе и характере — пруд пруди, по косым взглядам «доброжелательных» коллег хорошо заметно. В школу его взяли на перевоспитание. Возложенные надежды нужно оправдывать.

Прислушался к разговору. Все одно и то же. Тоска заспиртованная беспроцентная. Точнее, стопроцентная. Снейпу за какой-то семестр надоело «тянуть лямку», а они годами выдерживают многочасовые обсуждения расписаний (хуже того — индивидуальных расписаний), методики преподавания (абсолютная меланхолия), вопросов педагогики (та же черная хандра), систему возможных поощрений (на здоровье!), систему допустимых наказаний (ну, в этом вопросе, спасибо еще сэру Тобиасу — понятия сугубо свои, выстраданные и устоявшиеся).

При мысли об отце Снейп чуть не взвыл и почувствовал жгучее желание разорвать на мелкие кусочки приказ, который так и продолжал держать в руках.

«Тоже мне, ухватился за сокровище!» — раздраженно швырнул пергамент на стол. Тот неожиданно отпружинил и покатился на пол.

Невербальное «Акцио!» Снейпа смешалось с чарами перемещения, наложенными Дамблдором, и свиток со всего маха угодил в лицо новоиспеченному декану Слизерина. Коллеги тактично сделали вид, что ничего не заметили. Все прекрасно понимали, что этим назначением Северус получил щелчок по носу и в прямом, и переносном смысле.

Лицо Снейпа еще сильнее побледнело, а может, нездоровый цвет кожи подчеркнули красные пятна, выступившие на скулах.

В самых мрачных раздумьях Снейп возвращался к себе. По дороге натолкнулся на директора. Похоже, поджидал.

«Мерлин, неужели еще не все?»

— Нет, Северус, больше шутить не буду.

«Что-то не вериться, профессор Дамблдор», — подумал Снейп, но решил ответить хорошей шпилькой, чтобы директор сильно не обольщался на его счет:

— Так деканство — шутка?

— Нет! Сегодняшний педсовет был назначен специально, чтобы обсудить твое назначение на должность декана, но, заметив одинокий подарок под елкой, я решил немного подшутить.

«Конечно, жизнь так скучна, так уныла без хорошей издевки».

— Надеюсь, простишь старика, у которого осталось не так много радостей в жизни.

«Ну, нам ли не понять друг друга, сэр?!»

— Вы специально пришли, чтобы извиниться? — поинтересовался Снейп.

— Нет, мне нужно с тобой поговорить, и лучше — в твоей комнате, — ответил Дамблдор.

«Звучит многообещающе».

Хорошо, что вездесущие домовые эльфы Хогвартса успели навести идеальный порядок, и Снейпу не пришлось краснеть за свое «логово».

— Я хочу вручить тебе, Северус, настоящий рождественский подарок, — голос Дамблдора звучал весьма благодушно.

Странно, но почему-то ответного чувства у Снейпа не возникло: хотелось поскорее остаться в одиночестве. Во-первых, пришел новый журнал «Практическое зельеварение» с серией публикаций о яде редких пурпурных муравьев, обнаруженных совсем недавно в амазонских лесах. Во-вторых, как раз сегодня он собирался продолжить опыты, которые они с Лили проводили на пятом курсе, пока СОВы не взяли мертвой хваткой за горло, а потом произошла та ссора… Вырвавшегося слова не поймаешь, а результаты опытов были обнадеживающими.

Сегодня Снейп планировал поэкспериментировать с корневищами водяных лилий и простейшим снотворным зельем из ягод боярышника, стеблей пустырника, цветов душицы, корней пиона и листьев перечной мяты.

Думая о своем, он машинально вскрыл упаковку и непонимающе уставился на гриф высшей секретности, тускло мерцающий на обложке книги.

— Вы это бросили под елку?

— Да, но «бросал» долго, — весело рассмеялся Дамблдор. — Где-то с полчаса провозился с охранными чарами. Так что твои сволочи-коллеги не только взять, но и увидеть его не могли, пока я не снял часть заклинаний.

Снейп кинул злой взгляд на директора, который, как и Волдеморт, легко, без излишних сомнений, позволял себе копаться в чужих мыслях. Северус, казалось, неплохо освоил окклюменцию, но, судя по всему, чего-то ему явно не хватало для настоящей защиты.

— Книгу-то открой, — посоветовал Дамблдор, полностью игнорируя обиду коллеги. Заметив, что Снейп невольно замешкался, понимая опасность чар этого грифа секретности, успокоил: — Тебе разрешено Визенгамотом. Только он выдает допуск на ознакомление с моей докторской диссертацией.

«О некоторых вопросах окклюменции и легилименции».

Снейп издал возглас радости и погрузился в чтение оглавления. Летящие косые буквы знакомого почерка подтвердили слова директора. Об этой диссертации, сгинувшей в недрах Отдела тайн сразу после защиты, ходило много слухов.

— Я догадывался, что в базовом учебнике о многом умалчивается, — пробормотал Снейп, разобрав название заинтересовавшего его раздела. Затем в нетерпении начал разыскивать нужную страницу.

Вдруг он замер с открытой книгой в руках, почувствовав на себе пристальный взгляд. Дамблдор хитро смотрел на него — Северус совершенно забыл о присутствии директора и даже не поблагодарил его за подарок.

— Много слышал о вашей работе… — произнес Снейп неловко: благодарить и извиняться он не умел.

Директор понимающе улыбнулся в ответ, ведь мальчишеский восторг, ожививший постоянно хмурый вид Снейпа, говорил сам за себя, лучше любых слов.

— Не буду тебе мешать, Северус!

Снейп согласно закивал головой, с неподдельным интересом погружаясь в искомый раздел. Он не проводил директора до двери даже взглядом.

— Северус, с правами и обязанностями декана не забудь ознакомиться.

Дамблдор сильно сомневался, что его слова были услышаны, но положился на сознательность своего протеже.

* * *

Невероятным усилием воли, оторвав себя от многочасового чтения диссертации, Снейп приступил к ознакомлению с книгой, на синей обложке которой красовались выделенные серебром слова «Права и обязанности декана».

Книгу назвали неверно, так как громадная глава «Обязанности» являлась первой, а тонюсенькая «Права», соответственно, второй. Само собой, Снейп не стал уподобляться своим ученикам и читал все по порядку. С диссертацией, ясное дело, не сравнить, но местами, местами… Гори все это синим пламенем, в тон обложке книги.

И после каждого нового пункта казенного трактата из груди рвались слова, о существовании которых в своем лексиконе Снейп и не подозревал: «Прелестно! Очаровательно!»

— Меня восхищает ваш образ мыслей, директор! Некоторые пункты убивают наповал даже мою иронию.

— Бороться будем и искать, пока другие будут спать, — съязвил напоследок в рифму новоиспеченный декан.

Дочитав последний пункт обязанностей, с остервенением захлопнул книгу и прошипел:

— Я что, домовой эльф Хогвартса, что ли? По ушам или по носу разглядели? Да если все это исполнять, то на «голову помыть» времени не хватит.

Последняя мысль, кстати, порадовала, так как наконец-то появился контраргумент для многочисленных «доброжелателей». И пусть кто-то из коллег попробует пикнуть что-то вслед — профессор Снейп сразу предложит им вакантную должность декана Слизерина, а сам пойдет в ванную. И Мерлин с ней, с ванной для деканов! Права нет, так и долгов не будет.

Прочитав о праве снятия пятидесяти баллов с любого факультета в качестве наказания, Снейп крепко задумался. А хватит ли у него желчи, чтобы снять с какого-нибудь факультета сразу такую немыслимую сумму? Должно хватить, да только резона в этом маловато. Ну, рассердится на кого-то, вскипит, снимет баллы, но ему-то от этого что? Не полегчает. Злость, которая в нем бродит, точно знает, какой ей нужен выход: месть Мародерам. Да только… счастливый соперник и его восторженный прихвостень — оба в могиле, третий, мерзавец — в Азкабане. Этих уже не достать, а последний и так влачит нищенское существование. Почему же все равно так нестерпимо жжет в груди? Их нет, а то, что хотелось высказать каждому, осталось.

Теперь Снейп даже знал, как это можно сделать. Почти час ушел на создание песочных часов, напоминающих уменьшенную копию факультетских в холле Хогвартса. Это была не сложная работа, но когда он перешел к исследованию потенциала идеи и чувств, заключенных Основателями в образ часов, то… Конечно, можно было найти себе оправдание: их было четверо, а он — один, однако от противного «но» саднило в душе. Факт оставался фактом: Основатели — грандиозные личности, а он… Его магический потенциал смешон в сравнении с их, все его горести меркнут на фоне грандиозной задачи создателей школы: из поколения в поколение воспитывать новых волшебников.

Только Северус Снейп никогда не отступал перед трудностями, никогда не сдавался, даже если противник был явно сильнее. Мерзавцы Мародеры хорошо закалили его в боях с явным перевесом численности в их пользу.

Теперь его прошлые претензии к ним померкли на фоне настоящего горя. Лили.

Снейп не сомневался, что магический договор с часами Хогвартса можно заключить, поведав им об этом.

— Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора, Сириус Блэк, за то, что ты выдал Темному Лорду Лили Эванс!

Никакой ответной реакции. Снейп еще раз перепроверил формулы трансфигурации — все верно. Вдруг его осенило: он ошибся в фамилии Лили. Стараясь не споткнуться на этом слове, Снейп громко произнес:

— Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора, Сириус Блэк, за то, что ты выдал Темному Лорду Лили Поттер!

Только и эта фраза не была правильной. В чем же просчет? Об измене Сириуса известно всем, но магия Хогвартса на это не реагирует. Может дело в том, что предал друзей выпускник, а не ученик школы? Снейп решил проверить свою догадку, но для этого нужно сформулировать любую вину Сириуса в школьные годы. Естественно, перед ним самим.

— Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора, Сириус Блэк! Ты, впитавший с молоком матери чистокровную неразбавленную спесь, позволивший себе игру в демократа и выпросивший у Шляпы распределение на чужой факультет. Во мраке звезды сияют ярче? За что ты ненавидел меня? Может, за то, что нищий полукровка осквернил своим присутствием твой родовой факультет? И за это послал меня в зубы к своему дружку, на верную смерть?

Речь получилась пафосной. Снейп чуть не фыркнул, договаривая ее, и совсем не надеялся на удачный результат. Каково же было его изумление, когда в верхней чаше часов появилась кучка рубинов. Не поверив своим глазам, он Счетным заклинанием пересчитал количество драгоценных камней. Все верно.

Напрашивался вывод: сила чувств четырех Основателей равна одному его откровенному пафосу. Однако в это Снейпу не верилось и, дальше заполняя часы, он опять заговорил о выстраданном горе.

— Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора, Джеймс Поттер, за то, что не защитил Лили!

Тишина. Снейп зашипел, едва грязно не выругавшись. Теперь он знал о чем говорить, но как же не хотелось.

— Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора, Джеймс Поттер! Ты, любимчик своей семьи, при первой встречи почуял во мне изгоя. Подумал, что родители Снейпа не любят за то, что он плохой, а сам ты, само собой разумеется, хороший. — Снейп еще не договорил до конца, а новые рубины стали прибывать. — Да если бы все было так просто. Родительская любовь или ненависть основывается на чем-то эфемерном, скорее, на качествах самих родителей. Весь вопрос только в том, насколько ребенку повезло с матерью и отцом. Тебе — повезло, а мне — нет, — он не сомневался, что камней в чаше теперь не пятьдесят, а сто.

— Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора, Ремус Люпин! С тебя причитается за двуличность. Ты на своей шкуре испытал отношение других к изгоям, понял счастье, когда волшебники приняли тебя на равных в свой круг. Почему же ты позволял травить другого?

Магия Хогвартса согласилась с этим аргументом сразу.

— Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора, Питер Петтигрю! О, блестящий представитель серой массы! Ради ваших слюнявых восторгов лидеры, достойные своих поклонников, готовы стоять вверх ногами. Не единожды твое подхалимское попискивание оборачивалось стычкой между мной, Поттером и Блэком.

На эту фразу магия школы тоже отреагировала новыми рубинами.

После того, как Снейп замолчал, из палочки неожиданно для хозяина вырвался мерцающий огонек пламени, связывая его руку и часы. Он смотрел на догорающий волшебный огонь, искры которого таяли в воздухе, и прислушивался к себе. Стало ли легче на душе, Снейп сказать не мог, но хорошо знал, что магический договор отнял у него право снимать по пятьдесят баллов с любого факультета. Правда, не навсегда — до тех пор, пока все рубины не перетекут из верхней чаши в нижнюю. Означать это будет одно: гриффиндорцы расплатились двумя сотнями баллов за грехи своих предшественников, легенды своего факультета — Мародеров. Причем не простых баллов, а тех, которых Снейп снимал незаслуженно много.

«Вот и все. Одно удручает: жизнь продолжается».

Северус печально оглядел комнату — шкафы, стол с оставленной на нем книгой «О некоторых вопросах окклюменции и легилименции» и содрогнулся, разом поняв всю правоту слов Альбуса Дамблдора:

«Темный Лорд вернется…»