Кошки для Беллы

Год 1977

Луна-парк, мимо ворот которого им пришлось пройти, был залит ярким светом иллюминации и заполнен отдыхающей публикой. Эд заметил, как его информатор, замедлив шаг, покосился на сияющую арку входа, и грубовато подтолкнул его в спину:

— Давай, давай, Бонне, пошевеливайся. Не отвлекайся.

Тычок оказался своевременным — возле тротуара, чуть не окатив его водой из лужи, затормозил шикарный автомобиль, то ли «Бентли», то ли «Роллс-ройс» — Эд в маггловских тачках разбирался неважно. Шофер услужливо распахнул заднюю дверь, и Боунс, всё же успевший отскочить на безопасное расстояние, увидел франтовскую шляпу, высоко поднятый воротник светлого пальто и щегольскую бакенбарду приехавшего развлекаться сноба. Сноб, повернувшись спиной, помог выйти блондинке в широком голубом плаще, собственнически обнял ее за плечи и повел ко входу в парк, а Эд стряхнул с куртки пару грязных капель и, перехватив Бонне, которому повезло гораздо меньше, поволок его прочь. Ввязываться в разборки не хотелось, хотелось, наконец, попасть, куда надо и увидеть то, ради чего он сюда притащился. И поэтому взгляда прищуренных черных глаз, прожигающего спину, он даже не почувствовал.

Париж — он на то и Париж. Пара кварталов, несколько хитрых поворотов, и вот, вроде бы в двух шагах от роскошного освещенного бульвара, а ты уже в трущобах. Сырость, туман, редко и тускло горящие окна… Где-то, кажется, пищат крысы. И непередаваемое амбре — даже Бонне невольно сморщился и подтянул повыше шарф. Но Боунс, к счастью, ни чрезмерной брезгливостью, ни топографическим кретинизмом не страдал. Путь от бульвара он запомнил прекрасно и поэтому безо всяких опасений нырнул в полностью затянутую белым «молоком» подворотню вслед за информатором, скрывшемся там секундой раньше.

В загаженном дворике им пришлось еще и спускаться по скользким ступеням — интересующий Эда субъект проживал в полуподвальном закутке, который и квартирой-то назвать было сложно. Дверь им открыла хмурая немолодая женщина, представившаяся сестрой «мсье Паллена», и без лишних слов провела поздних гостей к стоящей у дальней стены лежанке.

По сравнению с улицей здесь, внутри, дышалось еще хуже, тяжелый смрад болезни пропитал всю крохотную квартирку. А уж когда Эд увидел самого больного...

— Я на это смотреть не буду, — сдавленно просипел Бонне у него за спиной. — И вообще, Боунс, свою часть договора я выполнил. Расплачивайся, и я сваливаю.

— Выполнил, — зачарованно повторил Эд, не в силах оторвать глаз от лежащего в грязной постели человека. — Держи…

Информатор подхватил тугой кошелек, буркнул что-то на прощанье и торопливо вышел, а Эд, тут же забыв про него, машинально стащил куртку и, присев на корточки, вытащил из кармана синие резиновые перчатки.

Мсье Паллен был без сознания. Боунс подержал его за запястье, считая пульс, легко касаясь, пробежал пальцами по сплошь покрытой разлагающимися язвами коже и деловито приподнял веки. Женщина молча наблюдала за его манипуляциями из дальнего угла, не решаясь подойти. Эд достал пинцет, маленький стеклянный резервуар и, расковыряв пару язв, поманил ее к себе.

Она с опаской приблизилась — осматривающий ее брата «доктор» выглядел и вел себя более чем странно.

— Мсье?..

— Рассказывайте, — лаконично приказал Боунс. — С самого начала и подробно.

Особых подробностей женщина не знала. Мсье Паллен, через пару дней после возвращения из очередной командировки, где, как он выразился, «его поцарапала какая-то дрянь», почувствовал сначала легкое недомогание, потом слёг, а потом… Мсье Бонне, войдя в их положение, любезно согласился привести хорошего специалиста, вот они и ждали, больше никого не вызывая.

— Гм… — Эд на всякий случай заглянул еще и в рот — те же жуткие изъязвления на слизистой, — и сколько дней он в таком виде?..

— Восемь.

Восемь. Боунс, не вставая, оглянулся — скудного света вполне хватало, чтобы увидеть, что у женщины, ухаживающей за больным все эти восемь дней, была абсолютно чистая кожа. Покрытый с ног до головы струпом мсье Паллен почему-то оказался незаразен.

— Значит, зооноз, — отворачиваясь, пробормотал Эд и вдруг заметил, что больной пришел в себя и бездумно смотрит на него красными гноящимися глазами. Боунс наклонился ниже и, стараясь не вдыхать исходящий от него густой гнилостный запах, громко спросил: — Паллен! Паллен, вы меня слышите?..

Хрип и невнятное бульканье вполне можно было счесть за «да». Эд удовлетворенно кивнул — дело теперь виделось не настолько безнадежным, как вначале…

— Где вы были? И кто на вас напал?

Вот тут разобраться с ответами стало гораздо сложнее. Но Эд не сдавался и в конце-концов выяснил, что командировали мсье Паллена всего-навсего на безобидные и исхоженные вдоль и поперек острова Силли. И на самом западном из них, возле старой церкви, на него неожиданно набросились… пикси.

И остров, и церковь Боунс знал прекрасно, и уж кого-кого, а пикси там отродясь не водилось. Эд переспросил несколько раз, но добился лишь того, что обессиленный долгой беседой больной вновь впал в беспамятство. Женщина нерешительно дотронулась до его плеча, и он, вспомнив о «легенде», торопливо стащил изгаженные перчатки, достал палочку и пробормотал диагностическое заклинание.

Ответ, увы, был однозначным — лекарства от загадочного недуга, постигшего мсье Паллена, магия не знала, и жить ему оставалось от силы несколько часов. Женщина негромко и как-то безнадежно всхлипнула, а Эд, поплотнее закрутив резервуар со взятым материалом, убрал его в карман и, запихнув в приготовленный пакет пинцет и грязные перчатки, с трудом поднялся:

— Могу ускорить, если хотите.

Она, помедлив, кивнула и отвернулась. Боунс, стараясь не запачкаться, осторожно бросил в приоткрытый рот умирающего желатиновую капсулу — старый добрый цианид — и засек время.

Желатин растворился ровно через три минуты. Еще тридцать секунд понадобилось на то, чтобы испепелить тело. Больше задерживаться здесь смысла не было. Эд натянул куртку и, положив на стол еще один кошель, гораздо более объемный, чем тот, что достался информатору, коротко посоветовал:

— Уезжайте отсюда.

* * *

Буквально пару минут спустя после ухода странного врача входная дверь снова противно скрипнула, и женщина, оглянувшись на звук, едва не выронила плошку с пеплом мсье Паллена.

На нее была нацелена палочка. Палочку держала рука в тонкой лайковой перчатке, с крупным, тускло поблескивающим перстнем на мизинце. Обладатель дорогих перчаток и перстня замер на пороге, потом сдавленно пробормотал «О, Мерлин!..» и, опустив палочку, быстро прижал к лицу платок, вытащенный из кармана шикарного светлого пальто.

Женщина не шевелилась. Черные глаза поверх платка быстро осмотрели убогую комнату и вернулись к ней.

— Где Боунс?

— Доктор… — запинаясь, ответила она, — недавно ушел…

— Доктор? — в глазах и голосе появилась явная насмешка. — И что же доктор здесь делал?

— Приходил к брату…

— Неужели? А где же брат?..

Она молча вытянула вперед руки с плошкой. Глаза сощурились, леденея, потом странный господин глухо выругался, снова поднял палочку и, бросив «Обливиэйт», поспешно вышел.

* * *

Эд, не оглядываясь, быстро шел по бульвару, стремясь как можно скорее покинуть людное место и, наконец, аппарировать. Негативный осадок от визита почти рассеялся — Паллен всё равно был обречен. Но зато информатор в кои-то веки не подвел, след на самом деле оказался не пустым, и теперь заполненный резервуар болтался в кармане приятной тяжестью. Завтра предстояла прорва работы — перечитать кое-какие книги, выпросить, в конце-концов, у Артура проклятый маггловский увеличитель… Да, и самое главное — смотаться на острова так, чтобы никто об этом не узнал, и попытаться разыскать не водящихся там пикси.

Чужое присутствие за спиной он почувствовал слишком поздно — голова была забита совершенно иным. Никакой магии, его просто схватили за плечи и изо всех сил швырнули в сторону, грубо, но эффективно усаживая на пустую лавку. Эд, в первый момент растерявшись, пару раз дернулся, но держали его крепко, наваливаясь сбоку и прижимая к высокой спинке. У напавшего была колючая щетина, которую Боунс прекрасно ощущал собственной щекой, мягкая шерсть пальто и дорогой парфюм. Дорогой и до отвращения знакомый. Эд глухо выругался и затих.

Ближайшие планы на жизнь резко поменялись. Теперь просто встать с проклятой лавки было бы большой удачей. Не говоря уже обо всем остальном.

— Привет, малыш Эдди, — горячее дыхание вдруг приятно согрело кожу, и его невольно передернуло. — Наконец-то я тебя поймал…

Мимо них спокойно проходили магглы, близость Луна-парка сказывалась, и гуляющих, даже в столь поздний час, было немало. На странную парочку косились, но не часто, и Боунс отстраненно подумал, что они сейчас смотрятся очень по-парижски — дорого одетый мсье тискает на лавке откровенного фрика. Чужие губы случайно качнули серьгу в ухе — продолговатую каплю белого янтаря, — и Эда снова пробрала мелкая дрожь; он раздраженно зарычал и опять попытался высвободиться.

— Будешь сидеть спокойно — отпущу.

Можно подумать, у него был выбор. Но голос звучал на удивление мирно, и Эд чуть приободрился. А вдруг пронесет?.. Руки, сжимающие плечи, осторожно разжались, тяжесть жаркого тела ослабла, и Боунс, наконец-то получивший возможность выпрямиться, нехотя развернулся.

В мягком свете бульварных фонарей Раби Лейстрендж выглядел еще лучше, чем обычно. Природа вообще не обделила его, ни статью, ни красотой; он был даже не красивым в классическом смысле, а каким-то с ног до головы породистым, в отличие от Рудольфуса. Рука в тонкой перчатке вновь приподняла подбородок Эда. Черные глаза внимательно пробежались по лицу, не пропуская ни одного изъяна, большой палец вдруг почти ласково погладил неровный шрам, уходящий вверх от уголка губ, и Боунс зло ощерился. Нет, он не завидовал Рабастану, он просто не понимал, зачем кому-то одному — сразу всё и так много.

— Прёт от уродов, Лейстрендж?

Рабастан задумчиво улыбнулся и, убрав руку, вытащил из кармана портсигар.

— Ты не урод, Эдди, — спокойно ответил он, закуривая. — Ты…

— Своеобразный, — язвительно закончил Эд, откидываясь на спинку и вытягивая ноги в тяжелых ботинках; агрессией от Лейстренджа пока вроде не пахло, и Боунса понемногу отпустило. — Хочешь и дальше говорить о моей красоте, или все-таки перейдем к делу? Чем обязан такому внезапному вниманию?

Лейстрендж тихо фыркнул:

— Да, жаль, что ты не в моем вкусе, Боунс… Люблю исключительно голубоглазых, знаешь ли. А это могло бы быть любопытным… Но ты прав, довольно лирики. К делу.

Тон неуловимо поменялся, став сухим и холодным, и Эд тут же подобрался — расслабляться с Лейстренджами себе дороже. Рабастан элегантно стряхнул пепел и задал вполне ожидаемый вопрос:

— И что ж ты забыл в том свинарнике?

Вот, значит, как. Значит, следил, и давно. Интересно, и что же красавчику уже известно?.. Если судить по тому, как быстро он его догнал, на допрос сестры Паллена с особым пристрастием времени у Рабастана, в общем-то, не было. Боунс, не торопясь отвечать, лениво огляделся. Гуляющих на бульваре меньше не стало, и возникла очень соблазнительная мысль просто подняться и спокойно смешаться с толпой… Ну, что бы Лейстрендж сделал?.. Бросил в спину Сковывающее — при таком-то количестве случайных свидетелей? Нет, только не осторожный чистоплюй Раби… Но в бок вдруг недвусмысленно уперлось острие палочки, и Рабастан, не глядя на Эда, понимающе улыбнулся:

— Рассказывай, малыш, не томи. У меня, между прочим, свидание горит.

— Сочувствую, — хмыкнул Эд, ерзая и пытаясь отодвинуться. — Осень, Париж, туман… Колесо Обозрения… А ты тратишь время на меня. Странно, Лейстрендж. Так, говоришь, я точно не в твоем вкусе?..

* * *

Рабастан, дойдя до афишной тумбы, облепленной глянцевыми плакатами, оглянулся и, издевательски помахав застывшему на скамье Эду, свернул к Луна-парку. Боунс в бессильной ярости сплюнул, снова взглянул на кучку остывающего пепла на асфальте, в который превратилось все содержимое его карманов и, не сдержавшись, заехал кулаком по отполированным доскам.

Предусмотрительный Лейстрендж выгреб всё — вплоть до жестянки с монпансье и чеков за маггловское такси. И одноразовый портключ в заброшенный родительский дом, который Эд берег на самый крайний случай, и старинную заколку, за которую пришлось отвалить маленькое состояние — но отвалил, не раздумывая, только представив, как топазы будут мерцать в длинной белой шевелюре… И бесценный резервуар, естественно.

Изобразив фальшивое удивление при виде такого нестандартного набора, Рабастан сгреб все в компактную горку сбоку от скамьи и аккуратно сжег. А Эду только и оставалось, что скрипеть зубами, смотреть, как пепел постепенно разносит поднявшийся ветерок, и машинально стискивать холодными пальцами рукоятку палочки.

Палочку Лейстрендж почему-то не тронул. Но Боунс думал не об этом, а о том, что теперь единственной зацепкой ко всему тому, к чему он так долго и упорно стремился, остались мифические пикси. Пикси, которых теперь не только надо было разыскать и отловить, но и, желательно, не повторить при этом судьбу невезучего мсье Паллена…

Эд со злостью запахнул расстегнутую Рабастаном куртку, встал, наконец, с лавки и быстрой дерганой походкой пошел к аппарационной точке.

Ах, Париж.

* * *

Визг и верещание стояли просто страшные, они перебивали даже грохот близкого прибоя.

Заросшие синей шерстью лапки уже готовы были вцепиться в легкомысленно открытое горло, но тут пикси словно натолкнулась на невидимую стену и с воплем отпрянула в темень. Следом за ней вторая, третья, двадцатая… Умирающий Паллен не ошибся — этих красавиц, появившихся, будто бы ниоткуда, здесь целая туча, они гораздо крупнее и быстрее, чем обычные, с вытянутыми хищными мордами и длинными загибающимися когтями… Когтями, которые яростно, но напрасно скребли воздух всего лишь в паре дюймов от наглого человечка. Эд, свыкаясь с обстановкой, подождал еще немного и, довольно оскалившись, поднял палочку.

Вокруг него, сияя и переливаясь, колыхался пузырь Фабиана. Сквозь радужную оболочку внешний мир казался немного размытым, но с этим недостатком легко было смириться, тем более, что преимущества пузыря себя уже показали. Защищал он, правда, только от физических проникновений, проклятия и наружу, и, что печальнее, внутрь, проходили с легкостью. Прюэтт и изобрел-то его на пьяную голову, а Эд — тоже на пьяную голову — вдруг запомнил с первого раза певучее короткое заклинание, и гляди ты, как пригодилось…

Но в заготовленную заранее клетку со стенками из мелкой стальной сетки влезло только четыре оглушенных зверька. Уничтоженный пузырь покрыл и камни, и тушки, и самого Боунса жирной маслянистой пленкой; Эд, чертыхаясь, попытался впихнуть и пятую пикси, выскальзывающую из пальцев, как мокрое мыло, но предсказуемо потерпел неудачу. Хотя… для задуманного им с головой хватило бы и двух, но привитая с годами привычка перестраховываться на ровном месте свою роль сыграла. Возле него в радиусе десятка ярдов валялись еще несколько дюжин синих комочков, и Боунс, подумав, вновь взмахнул палочкой, собирая обездвиженных пикси в довольно внушительный холмик. Ну, не оставлять же живыми тварей, носящих на своих коготках такую грязную смерть?..

Еще через пару секунд холмик вспыхнул едким зеленым пламенем. Эд подхватил потяжелевшую клетку и с осторожностью, стараясь не свернуть в темноте шею, стал пробираться к белеющей вдалеке церкви.

И непроизвольно мелькнула мысль, что снова встретить сейчас Лейстренджа было бы очень некстати…

* * *

Эду не повезло — первой, на кого он натолкнулся в переполненном волшебниками Атриуме, оказалась его дражайшая сестра. Пикси перенесли аппарацию несколько странно — с них почему-то слетело заклятие оглушения, и теперь визг и скрежет когтей о металл из-под плотной ткани, накрывающей клетку, привлекали к Боунсу совершенно ненужное внимание. Амелия, остановив брата, брезгливо приподняла покрывало концом палочки и, заглянув в клетку, скривилась еще больше.

— Зачем тебе пикси, Эд? — вместо приветствия сухо поинтересовалась она.

Боунс взглянул на холодно поблескивающие стекла очков и глубоко вздохнул. Вопрос, увы, звучал вполне правомерно — сотруднику Департамента международного магического сотрудничества без четверки сошедших с ума пикси обойтись было ну никак, а особой любви к животным за ним не замечалось с глубокого детства. Придется отвечать и, желательно, отвечать правдоподобно… Но, как назло, никакой подходящей версии в голову не приходило; пауза затягивалась, в глазах Амелии появились совсем уж недобрые огоньки, и Эд, наконец, решился.

— Понимаешь… — оглядевшись, он затащил ее в одну из многочисленных ниш и тихо продолжил: — Нам с братишками надо кое-что проверить… А пикси — для опытов.

— Для санкционированных опытов? — тоже понизив голос, уточнила она. — Крауч дал тебе разрешение?

— Конечно, нет, — Эд закатил глаза — да, далеко не голубого, а какого-то странного серо-ржавого цвета. — И вообще, какое Крауч имеет ко мне отношение?..

— К тебе — никакого, — в голосе Амелии отчетливо прорезались металлические нотки. — А вот к Прюэттам — самое непосредственное. Как и ко мне, если ты вдруг забыл. Поэтому, если они опять втянули тебя в очередную незаконную авантюру, вспомни, пожалуйста, что у тебя есть еще и сестра…

— …положение которой в Отделе очень и очень шаткое, — со вздохом закончил Эд давно навязшую в зубах фразу. — Я помню, Амели. И о твоей репутации тоже. Обещаю, ничего противозаконного.

— До поры, до времени.

— Ну, как пойдет.

— Эдди, Прюэтты — бойцы, — вдруг устало произнесла Амелия, снимая шляпу и откидывая за спину роскошные, до поясницы, волосы, и Боунс внезапно увидел, как паршиво она выглядит. — Они, во-первых, смогут за себя постоять, если что, а во-вторых, когда ваши темные дела дойдут до Крауча, максимум, что он сделает — это мягко пожурит их. А я — следом за тобой — вылечу с работы быстрее, чем успею сказать «вот дерьмо»…

— Не вылетишь, — негромко сказал Эд, подходя ближе и мягко переплетая свои пальцы с ее, тонкими и холеными. — Ты самая умная волшебница в этой Мерлином забытой дыре. А если Барти что-то в тебе не устраивает, то это сугубо его проблемы. Пусть терпит.

Она покачала головой и выдернула руку:

— Как просто ты рассуждаешь, Эд. Это его проблемы, это — ее проблемы… У одного тебя никаких проблем нет. Нет и никогда не было.

— Разумеется, — Боунс отступил и зло прищурился. — Я — самый беспроблемый из всех. Так что, пожалуй, пойду — и дальше прожигать жизнь в рамках международного сотрудничества. Да и тебе давно пора быть на рабочем месте и рьяно изображать трудовой порыв…

Рядом с ними бурно полыхнул камин, выпуская в Атриум вновь прибывшую ведьму, и пикси возле ног Амелии заверещали с удвоенной силой. Она от неожиданности отшатнулась и выругалась сквозь зубы. Эд быстро подхватил клетку, шагнул из ниши и вдруг, оглянувшись, по-хулигански ей подмигнул:

— И ненароком не забудь, на что мы спорили, Амели. Сядешь на место Крауча — срежешь к Мерлиновой бабушке свою шевелюру и обзаведешься таким же пенсне, как у него. Не забудь.

* * *

Возле лифтов Боунса ждала еще одна встреча, гораздо более неприятная — но уже по личным, не имеющим никакого отношения к делу мотивам. Рядом с золоченой аркой стоял Руквуд. Эд даже притормозил, не испытывая никакого желания заходить с ним в одну кабину, но Августус вежливо придержал двери, и Боунсу ничего не оставалось, как нацепить на лицо любезную маску и войти. От немалого веса клетки, ходившей, к тому же, ходуном из-за бьющихся внутри пикси, пальцы онемели окончательно, и Боунс, опустив ее на пол, машинально помассировал руки.

— Пикси? — флегматично спросил Руквуд, скользнул равнодушным взглядом по почти сползшему покрывалу. — Надо было оглушить.

— Оглушал, — огрызнулся Эд, отворачиваясь — ему сейчас только советов от Руквуда не хватало. — Очнулись.

— А. Бывает. Какой вам, Боунс? Четвертый? Или пятый?

На четвертом уровне располагался Департамент по контролю за магическими популяциями, на пятом — родная клоака Эда. Ни туда, ни туда Боунс в данный конкретный момент совершенно не стремился, а стремился — во вполне определенную захламленную комнату, прокуренную дешевыми маггловскими сигаретами и заваленную свитками с полустертыми загадочными текстами.

— На второй… — буркнул он и, подумав, нехотя добавил: — Пожалуйста…

Левая бровь Руквуда удивленно искривилась, но комментариев на тему, что сотруднику международного отдела с четверкой взбесившихся пикси на уровне Департамента правопорядка делать, в общем-то, нечего, не последовало. Августус всегда умел быть немногословным, это, пожалуй, было его единственное неплохое качество. Лифт мягко остановился, и Боунс, кивнув на прощанье, поднял осточертевшую клетку и вышел в мягкий полумрак коридора.

* * *

За магическим окном ярко сияло солнце, и колыхалось зеленое море джунглей, а в самом убежище царили полумрак и сосредоточенная тишина, щедро замешанная на сизом табачном смоге. Прюэтты, дымя сигаретами и склонившись над клеткой, внимательно рассматривали по-новому оглушенных и наконец-то замолчавших пикси, а Эд рассматривал их.

М-да, перепутать братиков, даже при большом желании, было просто невозможно.

— Так как, говоришь, он выглядел?.. — задумчиво переспросил Фабиан и, не глядя, воткнул воняющий горелым фильтром окурок в и без того переполненную пепельницу. Вернувшийся в реальность Эд вздрогнул, нахмурился и, представив в красках, как будет описывать последние минуты мсье Паллена, одновременно с Гидеоном произнес:

— Давай думосбор.

— Дерьмо, — коротко подвел черту Фабиан, когда все воспоминания Боунса были дважды пересмотрены. — И это всё — из-за пары царапин пикси?

— Это не дерьмо, — Эд, во время просмотра нервно ходивший из угла в угол, остановился и вскинул голову, — это бомба. Настоящая бомба.

— Может, какая-нибудь маггловская зараза? — Гидеон, заклинанием очистив пепельницу, тут же вытряхнул из пачки следующую сигарету. — Не мог он… ну, я не знаю… лепру подхватить?

Боунс скептически задрал тонкую бровь:

— Ага, ты еще скажи — сифилис. Такая пышная клиника — и за неполных десять дней?..

— И диагностика ответа не дала?..

— Ты сам всё видел. И потом, ты же знаешь, волшебники от маггловских инфекций не умирают. Болеют — да. Но не от лепры с туберкулезом, не от испанки, не от чумы еще ни один маг в лучший из миров не отправился. А лечится, кстати, это всё на ура, таких больных даже в Мунго не кладут.

Фабиан молчал, автоматически пощипывая аккуратную бородку. Гидеон передернул мощными плечами и вопросительно взглянул на брата. Эд перестал бегать взад-вперед по узкому проходу между шкафами и тоже уставился на младшего.

— Ну, допустим, — наконец, нехотя произнес тот. — И что ты предлагаешь?..

По лицу Боунса медленно расплылась пакостная ухмылка, и рассеченная щека некрасиво сморщилась. Он отодвинул кривобокое продавленное кресло и, снова усевшись, скрестил руки на груди.

— Вы только подумайте… — вкрадчивым голосом начал он, переводя с одного замкнутого лица на другое прищуренный взгляд. — Никто, кроме нас, об этом не знает. Никто к этому не готов. Магия бессильна. Смертельный исход гарантирован. Но. От человека к человеку зараза не передается, значит… при соблюдении элементарной осторожности массовой эпидемии вполне можно избежать…

— Массовой эпидемии? — холодно перебил Фабиан. — Вполне?..

— Погоди, — Гидеон чуть тронул его за рукав. — Кажется, то, о чем толкует Эдди, больше похоже на направленный взрыв, чем на землетрясение.

— Именно! — Эд, подавшись вперед, отбросил собранные в хвост пегие дреды за спину и щелкнул пальцами. — Направленный взрыв! Если суметь выделить возбудителя, если найти переносчика, придумать, каким образом заражать… — абсолютно конкретных, и не надо так на меня смотреть!.. — людей, то… эту войну мы, считайте, выиграли.

Братья переглянулись.

— Ого, — кашлянув дымом, насмешливо протянул Гидеон. — Прямо всю войну… Однако, Эдди, как масштабно ты мыслишь… Братик, что скажешь?..

Фабиан, отвернувшись, побарабанил пальцами по столу.

— Это плохой способ, Эд, — тихо, но твердо сказал он.

— Плохой… — Гидеон замолчал и нахмурился. — Значит, ты допускаешь, что из его бредовой идеи… чисто теоретически… может что-то получиться?

— Плохой?! — мгновенно вскипев, прошипел Боунс, буквально выпрыгивая из кресла и нависая над спокойно сидящим Фабианом. — А чем, скажи мне, этот способ отличается от тех, на которые вам дал добро Крауч? Чем? Тем, что случайных смертей будет больше, чем от срикошетивших проклятий? Или тем, что он не опробован вначале Пожирателями на ком-то из нас?!

— Малыш, послушай меня… — Фабиан поднял голову и вдруг ласково провел ладонью по изуродованной щеке Эда. — Дело не в том, что предложенное тобой хуже или грязнее, чем Непростительные. Война — это война, и случайные смерти были, есть и будут. Более того, я думаю, что Крауч, узнав о твоей благородной цели и о твоих опытах, сделает всё, чтобы ты как можно быстрее и успешнее их завершил. Но тем самым ты дашь ему в руки оружие, от которого не будет защиты. Ни у кого. Подумай об этом, Эдди. Оружие, которое можно будет использовать и дальше… и не только против врагов. Война рано или поздно закончится, и мы в этой войне обязательно победим. А вот выпущенного тобой джинна обратно в бутылку уже не загонишь.

— Как будто от Авады есть лекарство, — тряхнув хвостом, уже спокойнее буркнул Эд.

— Правильно, нет, — согласился Прюэтт. — Но в мирное время применение Авады все-таки карается Азкабаном. А если неугодный тебе или мне человек вдруг помрет от неизлечимой болезни, то… кого за это судить? В том-то и фокус, что некого.

— Вспомнил! — лицо Гидеона, о чем-то напряженно размышлявшего, внезапно просветлело. — Ящик Пандоры — вот как это называется!

Эд покосился на него и тяжело вздохнул:

— Ящик Пандоры открыли задолго до меня, умник.

— Главное, суть ты уловил, — Фабиан едва заметно усмехнулся и снова стал серьезным. — Не стоит давать людям шанс оставаться безнаказанными, Эдди. Потому что соблазн велик, и такую шикарную возможность мало кто упустит. А благие намерения для оправдания найти можно всегда. И потом, — он кивнул на чашу думосбора, — Лейстрендж оказался в Париже ведь не случайно. Конечно, не хочется верить слухам, будто… среди нас есть предатели, но лучше быть готовым ко всему. А теперь представь, что случится, если твои гениальные мысли…

— …попадут не в те головы, — хмуро закончил Гидеон, с силой раздавливая окурок.

— Так, я всё понял, — Боунс затолкал оглушенных пикси поглубже в клетку и с лязгом захлопнул дверцу. — Значит, помощи от вас не ждать не стоит.

— Малыш, брось эту затею, — Фабиан со вздохом поднялся и засунул руки глубоко в карманы. — Брось, пока не натворил бед. Уничтожь писки, и забудем весь этот разговор.

Так. Выходит, что его сверхзаботливая сестра боялась совершенно напрасно… Прюэтты вне игры, и страшный Барти может спать спокойно. Никаких общих темных дел, никакого риска с треском вылететь с нагретого места и… никакой помощи от братьев. Помощи, на которую Эд вообще-то серьезно рассчитывал. Теперь придется надеяться только на себя, любимого… Боунс громко фыркнул и, накрыв клетку покрывалом, стащил ее со стола.

Впрочем, кроме этого, неутешительного, еще пару полезных выводов из разговора он все же сделал. А теперь пора уходить — еще минута-другая, и Фабиан заведет старую песню на тему «Почему бы тебе не вернуться к зельеварению, в котором ты так многого добился, и вот этот твой талант мог бы быть всем нам очень полезен»… А заново объяснять, что зелья и травология — для него давно пройденные этапы, сейчас совершенно не было настроения.

Когда за ним захлопнулась дверь, Прюэтты снова переглянулись.

— Нет, не успокоится… — с тревогой пробормотал Гидеон и, глядя, как брат автоматически взмахивает палочкой, очищая думосбор, неуверенно добавил: — Может, все-таки предупредить Грюма?.. Накосячит ведь.

— Не накосячит, — сквозь зубы ответил Фабиан, вытаскивая из брошенной им мятой пачки очередную сигарету. — Он умный. Чересчур умный. И осторожный. А после того, что я ему тут наговорил, будет осторожен вдвойне.

* * *

— Совы… Нет, совы не подходят… — в прострации пробормотал Эд, пяля красные от бессонницы глаза в высокий потолок. — Совы…

— Совы? — поворачиваясь, удивленно переспросил Артур, шарящий на пыльном стеллаже, забитом всевозможными маггловскими вещами. — Прости, Эдгар, я не расслышал… Ты сказал — совы?

— Что?.. А, нет, это я так… — Боунс, вздрогнув, тряхнул головой, словно от этого плотный туман в мозгах мог стать чуточку жиже. — Разговариваю сам с собой. Сплю плохо, Уизли, работы до хрена, вот и… Ты нашел?..

— Нашел, — Артур осторожно спустился с шаткой лесенки и, развернув промасленную бумагу, поставил перед ним на стол вожделенный прибор. — Только мне не совсем понятно, зачем тебе микровизор, Эд. Ведь всегда можно использовать заклинание увеличения…

— Микроскоп, — машинально поправил Боунс, жадно рассматривая новую игрушку со всех сторон. — Эта штука называется микроскоп, Уизли…

Завалявшийся у Артура микроскоп был самым примитивным, с одним объективом и без осветителя. Но Эд решил, что и такой на первое время сойдет, с простым механизмом и разобраться будет проще, а там, если дело сдвинется и потребует более сложной техники, он что-нибудь придумает…

— Обращайся аккуратно, пожалуйста, — педантично напомнил Артур, с явным неодобрением глядя, как Боунс запихивает хрупкую вещь в брезентовый рюкзак. — Не мочи, не роняй, не…

— Знаю, знаю, — отмахнулся Эд. — Буду беречь пуще собственных яиц. Верну, как только смогу… Да, Уизли… Спасибо.

— Эдгар… — Артур вдруг придержал его за локоть и, зачем-то оглянувшись, наложил на комнату звукоизолирующие чары. — Я, в качестве ответной любезности, хотел тебя тоже кое о чем попросить…

— Ну, проси, — Боунс, немного удивленный, поправил лямку рюкзака на плече. — Не представляю, правда, чем я могу тебе помочь.

— Понимаешь… — Уизли замялся, отводя взгляд, — до меня дошли слухи… То есть я точно уверен… Что ты состоишь в некой организации…

Эд молча изогнул бровь и прищурился, не отрицая, но и не поощряя дальнейшие откровения. Артур стушевался еще сильнее:

— Так вот… Я бы тоже хотел… Но нужны рекомендации минимум от двух членов… И я подумал, что… Возможно, ты мог бы…

Эд присмотрелся внимательней. Веснушки, нос картошкой, безвольный подбородок, капельки пота над верхней губой… Твою ж мать. Слава Мерлину, что хоть дети в Прюэттов… Вот, кстати, дети. Хорошая отмазка.

— Стоп, Уизли, — решительно сказал он. — Стоп. Сколько у тебя детей?

Артур вскинул выцветшие голубые глаза и растерянно моргнул.

— Трое… — недоуменно ответил он. — И Молли снова в положении… А что?

— А то, — Боунс, давая понять, что разговор окончен, покровительственно похлопал его по худому плечу и, развернувшись, снял заглушку. — Вот сиди и не рыпайся. У тебя есть дела поважнее, чем… в игры играть.

* * *

Глаза у пикси были огромными и такими же синими, как и длинная свалявшаяся шерстка; оглушающие чары постепенно спадали, и зверьки, вялые, как первые весенние мухи, сидели в наскоро сооруженном вольере, раскачиваясь из стороны в сторону и жалобно постанывая. Боунс проверил замок, осторожно достал микроскоп и, на всякий случай, убрав его в запирающийся шкаф, вытащил из кармана потрепанную маггловскую брошюрку.

— «Кембриджский университет, начальный курс микробиологии. Методические указания»… — задумчиво прочитал он. — Гм, начальный. Для самых тупых, то есть…

Да уж, укуренного студентика, обменявшего накануне ночью сей драгоценный фолиант на поцелуй фрика, к умным причислить было сложно… Эд, вспомнив пропахший марихуаной полумрак бара и жадные губы, довольно усмехнулся. За поцелуем, и уже абсолютно безвозмездно с его стороны, последовало логическое продолжение в загаженной комнате студенческой общаги. Утром хозяин, мало что помня, напоил, тем не менее, ночного гостя вполне приличным кофе, и Эд рванул на службу — опоздал, разумеется, но совсем на чуть-чуть.

Пятый уровень встретил его привычными суетой и гамом. Помелькав перед глазами начальства и убедившись, что международные связи благополучно крепнут и без его непосредственного участия, Эд совершил набег на склад злосчастного Уизли, разжился микроскопом и наконец-то заперся в собственной каморке. Вот теперь — только он и пикси... И чистая наука.

* * *

Если бы мистера Беннета, безраздельно властвующего на Пятом уровне, вдруг спросили, ради каких таких целей он держит среди лощеных магов-дипломатов смешного уродца Боунса, терпит его дреды, кожаные куртки в заклепках, вечные опоздания и периодические отлучки с рабочего места, мистер Беннет, ни секунды не раздумывая, посоветовал бы Боунса не трогать, а заняться лучше своими собственными делами. И вовсе не потому, что Эд был любимчиком — наоборот, глава Департамента международного сотрудничества дерзкого фрика терпеть не мог. Но Эд, помимо очень специфической внешности, злого языка, острого ума и великолепно развитой памяти обладал и еще одним неоспоримым достоинством — он умел договариваться с людьми. Как он это делал — никто не понимал, но даже в самых безнадежных ситуациях любые его оппоненты — туповатые болгары, упертые румыны, хитрющие итальянцы — через пять минут общения переставали видеть, кто сидит перед ними, и начинали вслушиваться в то, что это существо излагало. И неизменно соглашались с доводами. И вот за этот бесценный талант Боунсу прощалось практически всё.

Исключения, конечно, были. Но не по работе, а, скорее, по жизни. И самым ярким таким исключением оставались Прюэтты. Как Эд ни изворачивался, заболтать Фабиана, если тот серьезно упирался, он так ни разу и не сумел, а старший всегда поддерживал младшего. Был и еще один особый случай — но там Боунс просто не хотел давить, дико боясь потерять то, что уже и так каким-то чудом имел.

* * *

Выводы, сделанные Эдом после пятикратного прочтения маггловского учебного пособия и анализа имеющихся данных, были однозначными и весьма неутешительными — микробиология — дело темное и никакому пониманию оно не подлежит в принципе. Но отказываться от увлекших идей и отступать страшно не хотелось, поэтому Боунс, потерев слезящиеся от перенапряжения глаза, в который раз оглушил самую активную пикси и полез в шкаф за микроскопом.

* * *

На концах длинных когтей обнаружились крохотные отверстия, невидимые невооруженным глазом, через которые, скорей всего, и выделялось то, что за восемь дней превратило совершенно здорового человека в одну сплошную гноящуюся язву. Эд, не поленившись, сбегал на четвертый уровень, выпросил в библиотеке атлас анатомии малых популяций (да, у этих запасливых людей был и такой) и, сверив, убедился — обычных пикси природа ничем подобным не наградила. Теперь предстояла самая грязная часть работы — как следует распотрошить тварюшку и выполнить действо, которое в «Методических указаниях» называлось «посев взятого материала на питательные среды».

Очередной раз очень и очень недобрым словом был помянут Раби Лейстрендж, спаливший в Париже всё найденное в Эдгаровых карманах. Ведь если б не он, и возиться с пикси не пришлось бы — содержимого флакончика, набранного с болячек Паллена, хватило бы и на десять подобных посевов. А теперь ничего другого не оставалось, как препарировать смертельно опасную тварь, что называется, вручную…

Было, правда, два «но». Во-первых, в препарировании пикси Боунс был не силен, а счет там шел бы на минуты, а во-вторых, ничего похожего на эти самые питательные среды под рукой не нашлось. И, если желток куриного яйца или перенасыщенный (гм…) мясной бульон Эд еще мог себе представить, то загадочное понятие «агар-агар», на которое в книжице и делался основной упор, было однозначно выше его разумения.

За окном уже стемнело, рабочий день давно закончился, и из коридора не доносилось ни звука. Боунс вернул подопытную обратно в вольер и, наложив на клетку чары иллюзии и все защитные заклятия, которые только мог вспомнить, принял волевое решение снова посетить уже знакомый маггловский бар. В конце концов, кто, как ни его вчерашний любовник, должен знать, что за зверь этот агар-агар, и где его взять?..

Эд широко зевнул и с удовольствием потянулся. Предстояла еще одна бессонная ночь.

* * *

На сей раз удача — ради разнообразия — решила повернуться к Эду лицом. Мальчишка, принятый им вчера за студента, на поверку оказался младшим лаборантом, и за агар-агаром — полупрозрачным, похожим на плотное желе веществом в круглых плоских баночках — дело не стало. Такой шикарный подарок требовал, конечно, соответствующей благодарности, и Боунс попал в Министерство только после обеда, но зато с полным рюкзаком завернутых в бумагу склянок.

Пикси, судя по яростному визгу, по нему совершенно не соскучились; под дверью обнаружились сразу несколько ругательных записок, а на карнизе сидела злая министерская сова с привязанным к лапе пергаментом. И если записки Эд, не читая, отправил прямиком в мусорную корзину, то сову проигнорировать, увы, не получилось. Боунс отвязал пергамент, расплатился с птицей куском высохшей булки и, закрыв дверь, раскрутил туго свернутый рулончик.

Но с первого раза содержание служебного письма в отупевших от бессонницы мозгах не отложилось. Эд перечитал текст еще раз, осознал и, отложив послание, задумчиво потер кончик кривого носа.

Его срочно вызывали к Краучу.

* * *

— Боунс, — глава Департамента магического правопорядка и самый занятой в Министерстве человек поправил редкие, с ранней проседью волосы и усталым жестом вставил пенсне. — У меня есть сведения о вашем внезапном интересе к той сфере, которая никак не пересекается с международным сотрудничеством. Потрудитесь объяснить.

Да, донесли вполне оперативно. И, интересно, кто?.. Прюэтты отпадают сразу, Фабиан сам категорически не рекомендовал посвящать Крауча в ход сомнительных опытов… Тогда — или Руквуд, или Амели… Скорей всего, сестра, перестраховываться и дуть на воду — это так на нее похоже… Однако, надо отдать Барти должное. Только с его маниакальной способностью видеть кругом заговоры можно было связать клетку с пикси в руках не того человека с… А, кстати, с чем?..

— Хобби, мистер Крауч, — развязано ответил Эд, быстро цепляя на лицо привычную маску разгильдяя и параллельно прокручивая в голове еще сотню отговорок. — Невинное хобби в свободное от работы время.

Крауч изобразил вежливую улыбку:

— В свободное? Уверены? И так ли ваше хобби невинно?

— Невиннее, чем моя сестра, — серьезно покивал Боунс. — Такси… Мерлин… Таксидермия. И не сомневайтесь, мистер Крауч, мистер Беннет подтвердит, что ничем иным, кроме как укреплением международных связей, я в рабочие часы решительно не занят.

— В подтверждении мистера Беннета я как раз не сомневаюсь. Гм, таксидермия… Никогда бы не подумал, — Крауч внимательно, будто видел в первых раз, оглядел Эда с ног до головы и гостеприимно указал подбородком на стул. — Присаживайтесь, что же вы стоите…

А вот это уже было тревожным признаком — значит, беседа затянется. Эд постарался скрыть разочарование и таки присел — а что еще оставалось?

— Хобби, говорите… — Крауч тем временем переворошил груду пергаментов на столе и, достав один, тихо хмыкнул. — А неоднократные контакты с магглом по имени Терри Феркинс — это, вероятно, касается исключительно вашей личной жизни?..

— Терри Феркинс? — вот тут удивление Боунса было вполне искренним, он мог поклясться, что слышит это имя впервые. — Я понятия не имею, кто это.

— Ах, молодежь, молодежь… — Барти наградил его укоризненным взглядом. — Это, Боунс, младший… — он снова сверился с пергаментом, — лаборант курса микробиологии Кембриджского университета, с которым у вас…

— Да-да, теперь припоминаю… — вот как, оказывается, звали того парнишку, когда же он научится спрашивать хотя бы имена?.. — О, здесь вы правы. Это сугубо личные контакты.

— Не связанные даже с таксидермией?

— Никоим образом.

— Однако… — снова быстрый взгляд на пергамент. — Следовательно, получение от вышеназванного мистера Феркинса вещества под названием… гм… агар-агар в количестве пяти порций вы объясните тоже личными нуждами?

Эд про себя даже выматериться не смог от восхищения — вот это скорость! И часа не прошло, как он покинул университетский городок со склянками в рюкзаке, а Крауч уже в курсе.

— Поделитесь, Эдгар, прошу вас… Что же это за субстанция и для чего она применяется?

Барти был сама любезность — ровный учтивый голос без намека на давление, заинтересованное лицо, приподнятые уголки губ. Обмануться легче легкого — если не смотреть в глаза. Эд посмотрел — и понял, что маску пора снимать.

— Вы меня в чем-то подозреваете, мистер Крауч? — наклонившись вперед, тихо, совсем другим тоном, спросил он. — Если да, то скажите об этом прямо.

— Если бы я вас в чем-нибудь подозревал, мистер Боунс, — так же тихо ответил Крауч, — то мы беседовали бы сейчас совсем в другом месте.

— Тогда ваши вопросы мне тем более непонятны.

— Я вам с удовольствием их поясню, — Крауч откинулся на спинку кресла и, взяв из пепельницы простую черную трубку, достал из кармана табакерку. — Несмотря на ваши ужимки и поведение, вы опытный и умный маг, Боунс. Беннет на вас просто не надышится, хотя своим прямым обязанностям вы уделяете от силы процентов тридцать рабочего времени. Дружеские отношения с Прюэттами тоже говорят в вашу пользу. Да, вы не боец. Но войны и надо выигрывать мозгами, а не мускулами, хотя они зачастую бывают не лишними. Поэтому, если то, на что сейчас направлена львиная доля ваших усилий, может хоть как-то помочь в нашем общем деле, я бы хотел об этом знать. Я изъясняюсь достаточно прямо?

— Вполне, — безучастно произнес Эд; тонкие пальцы Крауча ловко забивали табак и, Боунс вдруг понял, что всерьез вцепившегося Барти, равно как и впившегося в кожу клеща, сбросить будет практически невозможно. — Вполне, мистер Крауч.

— Вот и подумайте об этом на досуге… — Крауч замолчал, закуривая, и, выпустив дым, несколько виновато добавил: — И, прошу, не позволяйте мне больше вас задерживать.

И опять-таки несложно было обмануться — если не смотреть в глаза. Но теперь в их глубине, разряжая сплошную пустоту, поблескивали яркие искорки удовлетворения — Крауч был уверен, что они друг друга поняли. Эд нехотя кивнул, тяжело вздохнул и поднялся.

Мозгами, как же. Хотя… для того, чтобы парой указов развязать аврорам руки и дать им карт-бланш практически на самосуд, нужны были не только мозги, но и несгибаемая воля, а так же замечательная способность класть на мнение окружающих, которых Краучу оказалось не занимать. И забывать об этом не стоило.

* * *

То, что дверь в его каморку приоткрыта, Эд заметил еще с противоположного конца коридора и невольно замедлил шаг, машинально отстегивая палочку. Запирал он ее, или нет?.. Вполне мог забыть, с такой-то кашей в голове и после двух почти бессонных ночей...

— Эдди, ты бы поторопился, — на ходу посоветовала пробегающая мимо молоденькая ведьма, секретарша Беннета. — К тебе Лютик зашел, уже минут пятнадцать назад. Смотри, мало ли…

Лютик. Сердце бухнулось в пятки, а потом подскочило до самого горла. Боунс так же автоматически вернул палочку на пояс, подождал, пока сбившееся дыхание не выровняется окончательно, и только после этого медленно толкнул дверь.

* * *

На старом ковре, подтянув ноги к груди и увлеченно разглядывая притихших пикси, сидело всё счастье и вся боль Эда. У этого больного счастья были белые пушистые волосы — откуда и пошло дурацкое прозвище, — голубые омуты глаз, в которых Боунс утонул сразу и навсегда, и мечтательная неземная улыбка. Эд, позволив себе пару секунд слабости, опять воскресил все надежды, которым не суждено никогда сбыться, остро себя пожалел и, встряхнувшись, снова загнал их пинками в самые дальние закоулки сердца. Можно ведь и наслаждаться тем, что имеешь. И ценить это, и беречь — в первую очередь, от самого себя…

А имелась у Боунса — конкретно, четко и определенно, абсолютно безо всяких перспектив на что-либо большее, — нежная дружба воздушного, светлого, немного странного, но, тем не менее, совершенно восхитительного создания по имени Ксенофилиус Лавгуд. Бесценный подарок небес для такого, как Эд.

* * *

— Привет, Ксено, — Боунс легко взъерошил невесомые светлые пряди — чуть ли не единственное прикосновение, которое он себе разрешал, — и быстро отступил. — Как ты вошел сюда? Я снова забыл закрыть дверь?

Можно было, кстати, и не спрашивать. Рассеянный до крайней степени Лютик на такую мелочь, как Запирающее заклятие, мог попросту не обратить внимания.

— Не знаю, Эдди, — отвлеченно ответил Лавгуд, не отрывая восторженных глаз от вольера. — Просто нажал на ручку и зашел. Какие милые у тебя питомцы… Это пикси, да?

Пожалуйста, захотел и зашел, кто бы сомневался. А вот иллюзионных чар с вольера Эд не снимал совершенно точно…

Но Лавгуд всегда видел вещи истинными, такими, какими они были на самом деле, невзирая на чары, иллюзии и оборотки. И Боунса периодически подмывало спросить — а каким же он видит его?

— Это больные пикси, Ксено, отойди от клетки. Ты сегодня один? Или со своим братом-близнецом?

— Мы вдвоем… — Лавгуд, не оборачиваясь, неопределенно махнул рукой, и широкий рукав шелкового балахона, так похожий на крыло райской птицы, задел Эда по ноге. — Цезарь где-то… там. Больные? Какая жалость.

— Мяу, — басом отозвались из-под стола, и Боунс, наклонившись, увидел в темноте пару сверкающих изумрудов. — Мяу-рр ма.

— Цезарь, бродяга, вот ты где… — брат-близнец был немедленно извлечен за шкирку, отряхнут от пыли и горячо затискан — вот тут Эд мог не церемониться. — Ксено тебя сегодня кормил, или опять забыл? Давай-ка поищем, что у нас есть вкусненького…

На слове «вкусненькое» Цезарь перестал вырываться и посмотрел на Эда честным голодным взглядом. Он действительно мог сойти за родственника Лавгуда — с такой же длинной белой шерстью и прозрачными голубыми глазами. Но, в отличии от постоянно витающего в облаках хозяина, кошак был существом насквозь земным и материальным, четко отслеживающим собственную выгоду и никогда не упускающим случая цапнуть своей загребущей лапкой то, что плохо лежит. Чем, кстати, очень импонировал Эду. Боунс усмехнулся, опустил кота на стул и потянулся к брошенному на столе рюкзаку, в котором — вот как чувствовал! — среди добытых в маггловской лаборатории склянок завалялся и бутерброд из студенческих запасов.

Рюкзак оказался развязанным. Эд моментально насторожился.

— Ксено, — подозрительно начал он, косясь на ровный пробор. — Ты, пока меня ждал, ничего здесь не трогал?

— Конечно, ничего, Эдди, — Лавгуд повернулся и удивленно посмотрел на него. — Ты же не любишь, когда трогают твои вещи.

Эд почувствовал легкий укол совести — а он-то думал, что Лютик об этом и не догадывается. Но не успел он и рта открыть, а Ксенофилиус, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Просто я немного проголодался, вот и взял еду из твоего рюкзака… Ты ведь не против?

— Мерлин, разумеется, нет… — от души немного отлегло, значит, Ксено все же лазил в рюкзак, но пострадал от этого только лишившийся обеда кот. Боунс потрепал по башке недоуменно взирающего на него Цезаря, донельзя удивленного непонятной задержкой пищи, и виновато развел руками: — Прости, приятель. Но твой законный бутерброд, оказывается, слопал Лютик.

— Нет, бутерброд на месте, — Лавгуд легко поднялся, отодвинул нахмурившегося Эда и, действительно, достал из рюкзака промасленный бумажный пакет. — Я съел только мармеладки.

— Какие мармеладки?.. — холодея, переспросил Боунс.

— Честно? Невкусные, — отводя глаза, немного виновато ответил Ксенофилиус. — И совсем не сладкие… Из стеклянных баночек.

— Что?! — подпрыгивая, пронзительно завопил Эд. — Мои среды?! Ты сожрал мои среды?!

* * *

— Эдди, детка, ну, прости меня…

Боунс уже сдулся, волна бешенства откатила, и на ее место пришла полная апатия. Он сидел за столом, подперев щеку рукой, тупо смотрел на выставленные в ряд пустые склянки и молчал, а Лавгуд всё метался вокруг, заглядывал виноватыми глазами в застывшее лицо Эда и чуть ли не плакал.

— Эд, ну я же не знал!.. Не знал, что это так важно для тебя!..

Эд не отреагировал. Ксенофилиус неожиданно затих, закусил дрожащую губу и, медленно отойдя, уселся на пол у дальней стены. И какое-то время тягостную тишину, повисшую в каморке, нарушало лишь глухое урчание довольного Цезаря.

Кошак, наконец-то разделавшийся с бутербродом, теперь вольготно растянулся на ковре в опасной близости от вольера и сыто щурил бессовестные глаза. И, если бы Боунс не был в такой прострации, он бы, конечно, заметил, какими нехорошими взглядами обменивался кот с подобравшимися к самой решетке, подозрительно молчащими пикси…

— Ладно!.. — внезапно тряхнув хвостом, преувеличенно-бодрым голосом произнес Эд. — Это еще не конец света. В конце концов, всегда можно… Ксено… Ксено, почему ты там сидишь?.. О, дьявол!

Из широко распахнутых глаз сжавшегося в комок Лавгуда нескончаемым потоком катились слезы. Даже яркие краски его балахона, казалось, немного потускнели, и он выглядел настолько жалким, сломленным и несчастным, что Эд, забыв обо всем, отшвырнул стул, вскочил и бросился утешать.

* * *

— Знаешь, Эдди, все-таки устроить пикник под звездами — это прекрасная идея!

Восторженный голос Ксено эхом отразился от скал. Боунс, улыбнувшись краем рта, снял с шампура запеченное сморщенное яблоко, протянул его Лавгуду и усилил Согревающие чары. Звезды, действительно, присутствовали — в огромном количестве, как и булькающий в котелке кофе, пирожные Фортескью, шоколадные лягушки и мягкие, печеные на костре яблочки. И в целом, он был согласен с Лютиком, пикник в горах ночью — это здорово и волшебно, вот если б еще календарь показывал июль, а не ноябрь. Впрочем, он, как всегда, слишком многого хочет.

Ксено подполз ближе, прижался острым плечом и, стиснув ладонями горячую кружку, счастливо вздохнул. Костер, прогорая, постепенно потухал, темнота незаметно подкрадывалась ближе, и звездная россыпь над их головами с каждой минутой становилась всё гуще. Эд запихнул за щеку мармелад — уже самый настоящий, лучше не найти — и закрыл глаза, наслаждаясь теплом, звенящей тишиной и своим хрупким счастьем…

Счастье продлилось ровно сорок секунд.

— Я на самом деле тебе сильно навредил? — вдруг совершенно нормальным тоном спросил Лавгуд. — Ты затеял что-то серьезное, Эд?

Такого Ксено — с абсолютно трезвым голосом и пронзительным взглядом умных внимательных глаз — Боунс даже боялся. К счастью, появлялся он редко, а исчезал быстро, возвращая Эду его любимое сумасшедшее созданье. Поэтому Боунс промолчал, надеясь, что какая-нибудь мелочь — мигнувшая звезда, треснувшая головешка в костре или вскрик ночной птицы — отвлечет Лютика, и скользкая тема будет оставлена в покое. Но этим его надеждам, как и многим другим, сбыться было, увы, не суждено.

— Эд, — негромко позвал Лавгуд.

— Не очень серьезное, — Боунс взял палку и поворошил алые угли. — Хотел провести пару-тройку опытов. Так, ради интереса, для себя.

— Опытов… — Ксенофилиус с улыбкой поправил рассыпавшиеся в беспорядке дреды. — Знаешь, Эдди, я всегда считал, что на Пятом ты только время зря теряешь.

Эд и сам в глубине души считал точно так же, но вот места, где бы он с удовольствием находил применение своим разнообразным и недюжинным талантам, в природе, кажется, не существовало.

— Я настолько гениален, детка, что под меня надо открывать новый уровень, — снисходительно фыркнул он. — А пока не открыли, сойдет и Пятый…

— А вот я когда-нибудь… — тепло у плеча вдруг пропало, Лавгуд, упав навзничь, широко раскинул руки и мечтательно уставился на звезды. — Когда-нибудь сделаю это — уйду из «Пророка» и открою свой собственный журнал. И буду печатать там всё, что захочу, и никто не посмеет мне указывать…

Боунс, глядя перед собой, невольно улыбнулся — представить Лютика главным редактором было непросто.

— А тебя я вижу великим исследователем, — Лавгуд, не вставая, дотянулся и погладил тут же напрягшуюся спину Эда. — Вроде Николаса Фламеля.

От легких прикосновений вниз по позвоночнику побежали горячие волны, мышцы свело, и приятной расслабленности как ни бывало.

— Ага, — машинально отодвигаясь от ласкающей ладони, сквозь зубы откликнулся Боунс. — Но теперь я понимаю, почему Фламель так долго провозился с философским камнем — у него, наверное, кто-то всё время съедал важные ингредиенты.

Сзади воцарилось потрясенное молчание, а потом…

— Значит, все-таки важные, — трагичным голосом констатировал внезапно «вернувшийся» Ксено. — Я так и знал, так и знал! Эдди, ну прости меня!

— О, Мерлин… — закатывая глаза и проклиная свой длинный язык, пробормотал Эд.

— Я такой никчемный, я всё только порчу…

— Ты чудесный и очень нужный.

— А вдруг ты бы сделал великое открытие?..

— Да какое там открытие…

— Малыш, прости!

— Уже простил.

— Эдди! Ну я ведь вижу…

— Ксено! — теряя терпение и оборачиваясь, рявкнул Боунс. — Если ты сейчас же не замолчишь, клянусь своим шрамом, я найду для твоего рта более приятное занятие!

Лавгуд хлопнул ресницами и замолчал — на целых пять секунд.

— Эдди, — садясь, удивленно, как само собой разумеющееся, произнес он. — Но ведь я тебя не люблю.

— Вот только это меня и останавливает, — хмуро буркнул Эд, укладываясь на одеяло рядом с ним и закрывая глаза.

— Гм…

— Что?..

— А у тебя, действительно, шрам, — растерянно сказал Ксенофилиус над его головой. — Надо же… Никогда не замечал.

Эд улыбнулся.

* * *

Имелась у Эда в жизни и еще пара слабостей — одна слабость побольше, другая поменьше. Слабостью побольше, совершенно не скрываемой от окружающих, была горячая любовь к талантливой и красивой маггловской женщине Марлен Дитрих. Слабостью поменьше, тщательно загоняемой как можно глубже, была такая же пылкая и ничем не объяснимая ненависть к красивой и талантливой ведьме Алисе Лонгботтом. А самая большая насмешка Эдовой судьбы — ну, помимо нежной дружбы с Лютиком, — заключалась в том, что Алиса была похожа на Марлен больше, чем сама Марлен.

Лонгботтомы отыскали его в дешевой кофейне, куда Боунс, проводив Лавгуда до издательства, заскочил позавтракать. Сначала в поле зрения Эда оказалась изящная сумочка с дорогим логотипом, следом — темно-синяя ткань платья, плотно обтягивающая грудь, и брошь-камея под горлом. Справа с противным царапающим звуком отодвинулся третий стул — Френк тоже уселся, не дожидаясь приглашения. Боунс на секунду застыл, потом, яростно заработав челюстями, все-таки дожевал и проглотил моментально потерявший вкус кусок бифштекса и только после этого поднял глаза.

Ему в лицо тут же полетел клуб сизого дыма. Алиса картинно стряхнула пепел со вставленной в длинный мундштук сигареты и растянула красные губы в искусственной улыбке:

— Здравствуй, Эдгар.

— Алиса… — невозмутимо откликнулся Эд и, взглянув направо, на классический профиль и набриолиненные светлые волосы, ровно добавил: — Френк.

Они выглядели на удивление гармоничной парой — высокая блондинка Алиса и элегантный, будто бы сошедший с афиши гангстерского боевика, русый красавец Френк. Мантиям Лонгботтомы предпочитали дорогую маггловскую одежду, вместо метел и аппарации пользовались роскошным автомобилем. На Эда при встречах смотрели так, как смотрят на раздавленного, но почему-то вдруг ожившего таракана; впрочем, точно таких же взглядов чаще всего удостаивалось подавляющее большинство окружающих, поэтому Боунс не реагировал… Ладно, старался не реагировать — и почти всегда получалось.

Алиса прищурилась, наклонила аккуратную головку и глубоко затянулась, отчего дитриховские скулы обозначились еще сильнее. Френк брезгливо поддернул рукав, чтобы бежевое пальто, не дай Мерлин, ненароком не коснулось грязного стола, и наконец-то повернулся к Эду:

— Тебя хочет видеть Аластор, Боунс. Как можно быстрее.

— Доесть дадите? — вскользь поинтересовался Эд. — Или мне всё бросить?..

— Ешь, — выдыхая пахнущий вишней дым, ласково позволила Алиса. — Ешь. Только жуй хорошо.

Френк, нахмурившись, резко вскинул руку и красноречиво взглянул на часы. Аппетит пропал напрочь, но Боунс из принципа отпилил от бифштекса еще один крохотный кусочек, тщательно поперчил и, отправив его в рот, невидяще посмотрел за окно.

Сначала — Крауч, теперь вот Грюм… Тенденция прослеживалась крайне нехорошая. Но… Лонгботтомы на побегушках — это приятно, ничего не скажешь. Эд мстительно улыбнулся — к Аластору он всегда испытывал искреннее уважение.

* * *

— Артур?.. — с усмешкой уточнил Эд.

— Артур, — не стал скрывать Грюм. — Садись, Эдди. И рассказывай.

Боунс мученически вздохнул и сел. Садись, рассказывай — такое ощущение, что он последнее время занимается только этим.

Лонгботтомы устроились тут же — на низком диване с вытертой обивкой. Френк едва ли не зевал, его тоскующий взгляд лениво скользил по бедному интерьеру комнатки, перепрыгивая с предмета на предмет. Он откровенно скучал и не скрывал этого — в отличие от Алисы, которая, крутя в пальцах неизменный мундштук, выжидающе смотрела на Эда и нетерпеливо постукивала по полу носком туфельки. Интересно… Что же Уизли умудрился им наговорить?..

— Три минуты, — обращаясь исключительно к Аластору, небрежно попросил Эд. — Хочу собраться с мыслями…

— Конечно, — спокойно ответил Грюм, — думай. Я тебя не тороплю.

Боунс кивнул и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от обстановки и на самом деле взвесить все «за» и «против». Лонгботтомы, к его огромному удовлетворению, молчали — видно, субординация для них была не просто красивым термином. Стало так тихо, что отчетливо слышалось, как тикают часы на руке у Френка.

Итак. Моменты «против» очень доходчиво перечислил Фабиан. Момент «за» был только один — чем дальше Эд влезал в затеянное им дело, тем сильнее крепла уверенность, что он сам элементарно не справится. Всё одно к одному — встретившийся в Париже Лейстрендж, отказ Прюэттов, проголодавшийся Ксено, да еще и Крауч на хвосте — такое чувство, будто все они сговорились. Нет, сдаваться и складывать лапки Эд не собирался, но мысль перекинуть часть проблем на чужие плечи была очень соблазнительной — а Алиса, помимо отточенных аврорских навыков (вот никогда не скажешь), в плане мозгов и умения ими пользоваться могла дать сто очков вперед кому угодно, в том числе и самому Боунсу. И Эд не заметил, как начал говорить.

Он рассказал про Паллена, про пикси, про свои наполеоновские планы, фиаско с братьями и некстати заинтересовавшегося Барти. Мужчины слушали молча, мрачнея с каждой минутой, а Алиса, уже не скрывая лихорадочного интереса, постоянно перебивала, задавала массу вопросов и уточняла незначительные, казалось, детали и мелочи. Когда Эд, подкрепив свой рассказ впечатляющим показом воспоминаний, выдохся и, наконец, умолк, в комнатке надолго повисла звенящая тишина.

— Что скажете? — глядя в окно, негромко спросил Грюм.

— Что ж… — задумчиво откликнулся Френк, не отрывая от Эда нечитаемого взгляда, — вот теперь я уяснил, почему он оказался в Ордене. Раньше мотивы Альбуса были мне непонятны.

— Если бы это не была идея Боунса… — Алиса резко чиркнула спичкой и жадно затянулась, — я бы сказала, что она гениальна.

— Меня признали, я польщен, — вяло огрызнулся Эд. — Теперь вопрос в том, что делать дальше.

— Как это — что? — отводя руку с мундштуком в сторону и доставая из сумочки записную книжку в тисненой коже, почти натурально удивилась Алиса. — Работать, конечно.

— Работать… — Грюм побарабанил пальцами по столу и с сомнением покачал головой. — Уверена? Эд и так привлек к себе слишком много внимания — один вызов к Краучу чего стоит. Чем больше народу будет посвящено в это дело, тем меньше шансов проконтролировать последствия. Которые и так непредсказуемы.

— Я думаю… — Френк косо посмотрел на жену, которая, роняя пепел на листы, уже быстро строчила в блокноте, и твердо закончил: — Что проект надо заморозить.

— Поддерживаю, — ровно произнес Грюм. — Алиса?

— Исключено, — не повышая голоса, отрезала она. — Продолжаем.

— Эд?

— Продолжаем, — фыркнул Боунс. — Меня мог бы и не спрашивать.

— Значит, два на два, — Грюм грузно поднялся и, подойдя к думосбору, взмахнул палочкой, помещая воспоминания Эда в небольшой граненый флакон. — Я поговорю с Альбусом.

— Поговори, поговори, — Алиса проводила его глазами и, дождавшись, когда в камине уляжется зеленое пламя, поманила Эда к себе и развернула к нему блокнот. — Иди сюда, Боунс. Смотри.

Френк пожал плечами и отвернулся. Эд, переборов себя, все же подошел и с невольным любопытством уставился на практически нечитаемые каракули.

— Это, — Алиса снова глубоко затянулась и ткнула пером в схему на весь разворот, — предполагаемая биологическая цепочка. И пикси в этой цепочке — не первое звено. Они — переносчики, живой интактный резервуар для возбудителя. Конечное звено — заболевший человек. Возбудитель нам пока неизвестен, но мы, как ты и планировал, сделаем посев и выделим его. Питательные среды — не вопрос, или найдем, или, в крайнем случае, сварим сами. А потом… — перо крест накрест перечеркнуло кружок со словом «пикси», — мы просто заменим одного переносчика на другого. Всё элементарно до идиотизма.

— Эти пикси — особенные, — Эд, забывшись, присел на край дивана рядом с ней и отбросил назад лезущие в лицо дреды. — У них на концах когтей открываются выводные протоки. Оттуда эта дрянь и идет, и при контакте с кровью... Я думал, что можно попытаться заменить пикси на сов, но нет никакой гарантии, что совы после заражения выживут. Всё-таки пикси — магические существа, а совы — нет.

— Совы не подходят… — Лонгботтомы сказали это одновременно и, переглянувшись, бегло улыбнулись друг другу. — Совы не подходят, — продолжила уже одна Алиса. — И не потому, что могут не выжить. С ними слишком велик риск, что пострадают не те люди, а нам нужно, чтобы удар был рассчитанным и направленным максимально точно.

— Не те, или случайные? — не сдержавшись, едко уточнил Боунс.

— Хорошо, хорошо, случайные, — отмахнулась Алиса и с гримаской покосилась на его пегие сосульки. — Мерлин, когда уже ты уберешь с головы эту гадость? И думайте, кого можно использовать, кроме сов.

Эд, привычно не отреагировав на неприязненный тон, вдруг почему-то вспомнил комиксы, в огромном количестве разбросанные по берлоге вчерашнего лаборанта (опять забыл, как зовут) и неуверенно предложил:

— Крысы?

— А решения Альбуса ждать не станем? — невинно уточнил Френк.

— А ты сомневаешься в его решении, дорогой? — вскользь усмехнулась она и презрительно взглянула на Эда: — Крысы — это вообще не вариант, Боунс. Кстати, где ты держишь пикси?

— В вольере в своем кабинете, — Эд пожал плечами, — где мне их еще держать?

Презрение в светлых глазах Алисы медленно сменилось выражением, с которым смотрят на полных и законченных кретинов.

— В Министерстве? — неверяще переспросила она. — Там, куда может зайти кто угодно? Под носом у Крауча? Отлично, Эдди.

— Краучу я рассказал про таксидермию, — рывком поднявшись, раздраженно процедил Эд. — На Четвертом подтвердят, что я брал у них атлас. Среды всё равно пропали, и что Барти теперь будет мне предъявлять, кроме жестокого обращения с животными?..

Алиса, не ответив, отвернулась, причем лицо у нее стало такое, будто ее вот-вот стошнит. Боунс, едва сдержавшись, чтобы в сердцах не пнуть диван, скрипнул зубами и отошел к мутному окну. Френк деликатно зевнул, прикрывая рот рукой, и в который раз посмотрел на молчащий камин.

Аластор вернулся через четверть часа, и за это время никто больше не произнес ни слова. Алиса снова что-то черкала в своем блокноте, Френк дремал, а Эд смотрел, как по стеклу бегут косые струи дождя, и в сотый раз спрашивал себя, правильно ли он поступил. И не стоило ли здесь, как и в разговоре с Краучем, категорически от всего отпереться. Грюм выбрался из камина, оглядел по очереди всех троих и, усевшись за стол, хмуро бросил:

— Работаем. Но есть пара обязательных и не обсуждаемых условий.

Алиса молча приподняла бровь, а проснувшийся Френк фыркнул и негромко пробормотал:

— Странно, что только пара…

— Первое, — не отреагировав, ровно продолжил Грюм, — это максимально возможная секретность. И прежде всего, от своих.

— Не вижу в этом ничего невыполнимого, — пожала плечами Алиса.

— И второе… — Аластор достал из кармана опустевший флакон, задумчиво посмотрел на него и, аккуратно отодвинув, неожиданно усмехнулся: — Делайте, уважаемые естествоиспытатели, что угодно, хоть наизнанку вывернетесь, но… Перед началом операции от этой заразы должно быть найдено лекарство. Действенное и стопроцентно эффективное. Потому что нет никакой гарантии, что Боунс там, на острове, уничтожил всех пикси до единой. Или — что Паллен был единственным инфицированным. И потому что иначе — а это уже моё личное мнение — эта авантюра выглядит законченным безумием.

Лекарство от того, с чем не справилась даже магия… Условие объяснимое и адекватное, вот только практически невыполнимое. Эд нервно дернул за сережку и поднял на Алису вопросительный взгляд. И вдруг увидел… это.

Лонгботтомы смотрели друг на друга так, словно переговаривались без слов. Причем, в смеющихся глазах Френка откровенно плескалось язвительное «Ну что, слабо?», в то время, как на упрямом лице Алисы было огромными буквами написано «Не дождешься». Грюм, тоже с интересом наблюдавший за этой игрой в гляделки, терпеливо ждал.

— Принимается, — наконец, без выражения произнесла Алиса и, встав, сладко потянулась. — Лабораторию развернем в старом доме Августы. Сегодня же перенесем пикси и начнем опыты. Ты не против, дорогой?

Аластор раздраженно хмыкнул и отвел взгляд.

— Ну, раз Альбус дал добро… — Лонгботтом, как и Грюм, особо довольным не выглядел, — и раз повышенные требования тебя не смущают, то я, конечно же, не против.

— Опыты… — Эд, так и не нашедший никакого вразумительного ответа на мучивший его вопрос, глубоко вздохнул. — Если совы и крысы отпадают, то на ком ты собираешься проводить опыты, Алиса?

— Да, Эдди, — Грюм помолчал, кусая губу, но потом все же поднял глаза и очень неохотно продолжил: — Альбус просил тебе передать, что в Хогвартсе Белла Блэк была просто без ума от кошек.

— Конечно, кошки… — прищурившись, прошептала Алиса. — Как же я сразу… Кошки. Кошки для Беллы.

* * *

Действительно, кто же не растает, увидев утром под дверью корзину с милыми, большеглазыми котятами?

Белла. А там и Лейстренджи, оба. И все остальные, кто так часто любит брать на руки этих ласковых, пушистых созданий. Что ж, получится довольно-таки скученно. Направленный взрыв, как сказал Гидеон. Эд тряхнул головой, ускорил шаг и, обогнав Лонгботтомов в узком коридоре, первым толкнул свою — опять незапертую! — дверь.

Но оказалось, что некие высшие силы, устав ждать от них озарения, немного подкорректировали ситуацию и преподнесли правильное решение в уже готовом виде. Только в несколько своеобразном.

* * *

Казалось, в каморке произошло самое настоящее побоище. Вольер стоял распахнутым настежь, и пикси, вернее, то, что от них осталось — разодранное, изломанное и бесформенное, — валялось на полу, столе, подоконнике… В воздухе висел одуряюще тошнотворный запах, а на ковре, посреди месива из синей шерсти, оголенных костей и развороченных внутренностей, в луже странной, прозрачно-голубой крови, лежал хрипящий Цезарь и пытался зализывать порванный бок.

Привычной глазу — красной — крови кругом тоже было с избытком. Ухоженный белый мех кота намок и свалялся, порванные уши жалко свисали. Кроме раны на боку, кошачью спину украшало множество вспухших царапин, а когда Цезарь, дернувшись, вскинул на людей голову и оскалился, стало видно, что он лишился еще и глаза.

Эд посмотрел на ямку, заполненную свернувшимися кровяными сгустками, и вдруг отчетливо понял, что у него дрожат ноги. В непредумышленном вредительстве кот переплюнул своего хозяина на все сто.

И это уже было… как-то слишком.

— Так, — выдержав паузу, сухо сказала Алиса, — никто ничего не трогает. Всё обсудим потом. Френк, закрывай дверь.

Закрыть дверь оказалось плохой идеей, от остатков пикси шла такая концентрированная вонь, что тошнота подкатила к горлу с новой силой. Лонгботтом, зажав нос и осторожно ступая, приблизился к окну, распахнул его на всю ширь и вдруг с удивлением произнес:

— Надо же, а эта еще дышит…

Лежащая на подоконнике пикси слабо шевельнула лапкой. Алиса, не обращая внимания на выпавшие кишки, цепляющиеся к каблукам дизайнерских туфель, подошла к Цезарю и, наклонившись над ним, деловито оглядела.

— Хм, — констатировала она, выпрямляясь, — раны от когтей, достаточно глубокие... И одна живая пикси… Прекрасно. Значит, действуем по плану. Боунс, нам понадобятся две клетки — мы заберем и пикси, и кота. Заодно, кстати, и проверим, выживет он, или…

На слове «кота» Эд вышел из транса.

— Цезарь… — потерянно пробормотал он, присаживаясь на корточки и протягивая вперед дрожащую руку. — Мальчик, как же ты…

— Руки!.. — оборачиваясь, рявкнул Френк. — Не прикасайся к нему, Эд!

* * *

Старый дом Августы Лонгботтом стоял на берегу безымянного озера, но густой холодный туман, подступающий со всех сторон, надежно скрывал от глаз и само озеро, и растущие вокруг дома деревья, и уходящую в неизвестность дорожку. Френк ногой отпихнул ворох опавших прелых листьев от порога, открыл дверь и, пропустив вперед жену, ироничным кивком пригласил застрявшего на крыльце Эда.

Ранеными бойцами занялась Алиса. Порванный бок и царапины на Цезаре она залечила незнакомым заклятием, но потерянный глаз, конечно же, восстановить не удалось. С пикси возни было не в пример больше — когти и зубы кошака поработали на славу. Но в конце концов Алиса сняла перчатки, отлевитировала клетку в дальний угол единственной комнаты и, произнеся Очищающее, недовольно повернулась к Эду.

Боунс, ни на что не реагируя, сидел возле погруженного в лечебный сон, иногда вздрагивающего кота, смотрел на него больными глазами и думал — но уже не о судьбах мира и человечества, а о неизбежном теперь объяснении с Лютиком.

Хлопнула дверь — вернулся проверяющий окрестности Френк. Эд вздрогнул, растерянно моргнул и, наконец, поднялся.

* * *

— Эд, вспоминай, — терпеливо, в десятый раз, попросил Френк. — Запирал ты двери, или нет?

Давно наступила ночь, но в комнате ярко пылал камин, а над столом плавал зажженный магический светильник. Алиса сняла с плиты свистящий чайник и, водрузив его на подставку, села рядом.

— Осторожней с чашками, костяной фарфор, — въедливо напомнила она. — Боунс, сейчас же съешь печенье. Твоим мозгам не хватает глюкозы, поэтому они не работают.

— Кажется, запирал, — Эд тяжело вздохнул и, запустив пальцы в спутанные дреды, послушно взял шоколадную рыбку. — Мы вышли с Лавгудом, и я… Ко мне почти никогда никто не заходит, у меня нет привычки каждый раз накладывать на дверь Запирающее!..

— И кота вы забрали с собой?

— Вот кота точно забирали, — Боунс вспомнил выскальзывающее в коридор толстое тельце и снова вздохнул. — Но Ксено и раньше забывал его в Министерстве, Цезарь однажды неделю прожил на Четвертом, пока они не вычислили, кто таскает слизней из лаборатории. Все уже знают, чей это кот, и не обращают внимания. Но чары иллюзии и Заглушающее на вольере стояли однозначно, — невпопад добавил он.

— Кошки видят сквозь иллюзию, — задумчиво произнес Френк. — Но открыть дверцу на вольере он сам точно не смог бы…

— Ты хочешь сказать, что некто, знающий про безалаберность Боунса и про пикси в его кабинете, специально запустил кота и открыл клетку? — прищурившись, уточнила Алиса. — Слишком мудрено. Если преследовалась такая цель, то гораздо проще и надежнее было бы пикси уничтожить.

— Другого объяснения я не вижу, — Лонгботтом пожал плечами. — Если абстрагироваться от деталей, то мы имеем диверсию в чистом виде. Хорошо продуманную диверсию, замаскированную под случайность. Кого-то затеянная Эдом суета сильно насторожила. А Уничтожающее заклятие в Министерстве скрыть не так-то просто.

— Ну да, ну да… — Алиса покусала нижнюю губу и отработанным жестом вставила в мундштук сигарету. — Хорошо, давайте с другой стороны. Кто вообще знал про пикси, Эдди?

— Мы втроем, — сквозь зубы ответил Эд. — Амели. Прюэтты, Грюм, Крауч, Дамблдор, Руквуд, Ксено. Это о том, что знает один, неизвестно никому. А о том, что знают хотя бы двое, известно уже всем. Артур, кстати.

— Артур знал про микроскоп, — хмуро поправил Френк. — Но и без него перечень получается… говорящим сам за себя. А Лавгуда, я думаю, можно смело исключать — он, скорее, сам бы подставился, чем отдал на растерзание своего красавца.

— Это точно, — Боунс на автомате сгрыз еще одну рыбку и сделал глоток ароматного чая, совсем не чувствуя вкуса. — И ведь не было никакой гарантии, что один кот справится с четверкой пикси. Совершенно алогичный поступок.

— И, тем не менее, — Алиса решительно поднялась, — так даже лучше. Следов в Министерстве мы не оставили, а об этом доме точно никто не знает. Но работать придется быстро, не думаю, что наш доброжелатель — если он существует, конечно, — на этом успокоится.

Эд оглянулся — клетка с Цезарем стояла рядом с камином — не далеко и не близко, как раз так, чтобы приятное тепло согревало кота, не причиняя ему никаких неудобств.

— И что мне теперь говорить Ксено? — мрачно пробормотал он.

— Эд, нам бы твои заботы, — снисходительно бросил Френк, глядя, как Алиса, зажав мундштук в губах, осторожно извлекает из рюкзака завернутый в ткань микроскоп. — До тех пор, пока не спросит — ничего не говори. А там видно будет.

— Это я тоже возьму, — Алиса, выдохнув дым, пролистнула вытащенные следом маггловские «Методические указания» и небрежно кинула брошюрку на кровать. — Вдруг что новое узнаю. И, Боунс, перед тем, как аппарировать, еще раз покажешь мне, как пользоваться этим прибором.

* * *

Цезарь не просто выжил — он поправился с какой-то неимоверной скоростью. И не успел Эд, каждый день проведывающий больного, окончательно успокоиться, как на его голову свалилась очередная проблема, хоть и ожидаемая, но не ставшая от этого менее неприятной. Исчезновение кота обнаружил Лютик.

* * *

Над столом едва заметно мерцал магический купол. Алиса, стоя рядом и наклонившись так близко, что едва ли не касалась носом тонкой стенки, внимательно смотрела внутрь сферы. Эд услышал от Френка, наслаждающегося последним теплым деньком на веранде, уверенное «всё спокойно» и, войдя, бросил рюкзак на стул.

Забившийся в угол клетки Цезарь при виде него разразился гневными воплями. Боунс только виновато вздохнул — кот, который всю сознательную жизнь ходил, где вздумается, и гулял сам по себе, на такое внезапное ограничение свободы отреагировал сугубо отрицательно. Не помогали ни разговоры, ни игрушки, ни носимые Эдом вкусности — плюшевые мячики тут же разрывались в клочья, лакомства моментально съедались, но принятия ситуации со стороны Цезаря не наступало никакого.

В ответ на его приветствие Алиса рассеянно кивнула, сверилась со своим блокнотом и снова уткнулась в сферу.

— Зачем ты притащился, Боунс? — без всякого интереса в голосе спросила она. — Твоё дежурство только завтра.

Эд, не ответив, дернул губой и полез в рюкзак за съестной данью для кота. Не объяснять же ей, что он попросту смалодушничал и трусливо сбежал — от суматошных расспросов, хлещущей из голубых глаз паники и необходимости ежеминутно врать?

Врать, в принципе, для Боунса проблемы не составляло. Но обманывать Ксено, который распознавал ложь еще до того, как у него открывался рот, а потом смотрел на несущего бред Эда с какой-то детской обидой во взгляде, было тяжело и очень, очень неправильно.

— Так еще и лучше, — вместо Эда произнес зашедший следом Френк. — Вернемся раньше, нечего провоцировать приступы паранойи у Барти. Не может же Аластор прикрывать нас всё время. Тем более, ты здесь уже закончила.

Кот, замолкнув, с урчанием набросился на пахучую жареную рыбешку, а Эд, встрепенувшись и моментально обо всем забыв, одним прыжком оказался у стола.

На столешнице, под куполом, стояли в ряд пять хорошо знакомых Боунсу стеклянных плошек, но не пустых, а заполненных желто-розовым полупрозрачным содержимым. Эд, напрягая глаза, присмотрелся — нет, не показалось, по чуть шероховатой поверхности тонким слоем было что-то размазано, а на бортики фиолетовым мелком нанесены непонятные надписи. Алиса захлопнула блокнот, довольно цокнула и, сняв заляпанный фартук, с нескрываемым удовлетворением посмотрела на него.

— Теперь только время, Боунс. Время… — она покосилась на термометр, висящий под куполом, и уверенно продолжила, — и нужная температура.

Эд быстро оглянулся — клетка в углу, в которой еще вчера сидела пикси, стояла сиротливо-пустой. Алиса проследила за его взглядом и пожала плечами.

— Ты… сама? — разворачиваясь, бестолково спросил он.

Почему-то стало неловко. С одной стороны, самая грязная и опасная часть работы, и думать о которой было не очень-то приятно, благополучно осталась позади. С другой… Идея-то полностью его, а рисковать и пачкаться пришлось… Всё-таки она женщина. Хоть и Лонгботтом.

— Сама, сама, — насмешливо отозвалась она. — Очень мне было нужно, чтобы ты мешался под руками, давал лишние советы и каждую секунду сомневался, то ли я делаю. Но, раз ты здесь, тогда слушай внимательно. Чашки пронумерованы и подписаны. В первой — посев крови, во второй — слюны, в третьей — мочи, в четвертой — отделяемого из каналов в когтях, в пятой — содержимого кишечника. Питательная среда во всех пяти — эмбриональная телячья сыворотка с гепарином. Температура внутри сферы — тридцать семь градусов по Цельсию, это очень важно. Первая и третья чашки — контрольные, кровь и моча должны быть стерильными. Во второй и в пятой что-то вырастет обязательно, но основное твоё внимание — на четвертую. Проверять посевы будешь каждый день, микроскоп ставь на максимальное увеличение. Следи за температурой. И всё подробно записывай. Понятно?

— Запомнил слово в слово, — Боунс глубоко вздохнул и, помедлив, всё же спросил: — Ты хоть была осторожна?

Алиса скептически приподняла выщипанную бровь:

— Беспокоишься за качество работы, или за моё здоровье, малыш?

Эд закатил глаза — действительно, нашел, кого спрашивать.

— Боунс, неужели ты думаешь, что я за этим не проследил? — неприязненно поинтересовался Френк. — Конечно же, она была осторожна. А твоя основная задача теперь — всё не запороть.

И снова Эд промолчал — на это возразить было просто нечего.

— Кота из клетки не выпускай, — надев пальто, напоследок напомнила Алиса. — И из дома без острой необходимости не выходи, мы активируем по периметру сигнальные чары. Еды пока достаточно, а завтра к вечеру или Френк, или Аластор что-нибудь тебе принесут. И не вздумай ни в коем случае разблокировать камин.

— Да, сэр, — сумрачно буркнул Эд, слушая ее вполуха и думая уже абсолютно о другом. — Как скажете, сэр.

— Клоун, — бросив на него неприязненный взгляд, сквозь зубы процедила она и, выйдя за хмыкнувшим Френком, излишне громко хлопнула дверью.

* * *

Сигнальные чары мелодично звякнули. Ни Лонгботтом, ни Аластор в это время появляться не должны были, значит… Боунс, не раздумывая, выхватил палочку, вскочил и, в треть секунды оказавшись у двери, прижался спиной к стене. Растянувшийся на всю клетку Цезарь во сне громко всхрапнул и дернул передними лапами.

Через минуту на дорожке послышались неуверенные шаги. На прогнившей ступеньке кто-то споткнулся, в занавешенном окне мелькнул тонкий силуэт, а потом в дверь… постучали. Не таясь, вежливо и, как показалось Эду, по-соседски, что ли… Подождав еще немного и не дождавшись ничего, кроме повторного, еще более неуверенного стука, Боунс пробормотал Отпирающее, потянулся, сбрасывая примитивную задвижку и, перехватив палочку, быстро нырнул в густую тень шкафа.

Дверь открылась.

— Добрый день, — растерянно произнес чуть дрожащий голос, при первых звуках которого у Эда едва не случился разрыв сердца. — Прошу прощения, но я ищу своего… Эдди?!

— Как ты здесь оказался? — опуская руку, безнадежно спросил Боунс.

* * *

Ксенофилиус сделал маленький глоток чая и, не глядя, поставил чашку — всё тот же костяной фарфор — на самый край стола.

Эд чашку передвинул.

— Значит, ты повесил на кота следящие чары и просто забыл о них? — уточнил он.

Лавгуд, не отрывая глаз от клетки, потерянно кивнул:

— Да. Знаешь, такие специальные чары для домашних животных, очень удобно. Я на самом деле забыл, Эдди, а потом вспомнил, аппарировал по следу и оказался здесь. Что это за место? И почему я не могу забрать Цезаря?

Кот сидел, повернувшись к ним спиной — видя, что никто не торопится его выпускать, он прекратил бесполезное выступление, оскорбленно замолк и объявил бойкот всему человечеству. Спина выражала крайнюю степень возмущения и обиды, шерсть на загривке стояла дыбом, но шрамов, слава Мерлину, на кошачьих боках видно уже не было. А еще — и стало ли это следствием лечения, или же пикси так постарались, — но за прошедшие дни окрас Цезаря со снежно-белого поменялся на золотистый. Эд покосился на встревоженное лицо Ксено и скрипнул зубами — сейчас опять придется врать.

* * *

Сигнальные чары мелодично звякнули. Эд, споткнувшись на полуслове, выматерился и отработанным жестом выхватил палочку. Ни Френк, ни Аластор сейчас не должны… Так, это, кажется, уже было.

А еще тайное, мать его, убежище. Проходной двор какой-то.

— Что это? — удивленно спросил Лавгуд, а через секунду треньканье чар сменилось пронзительным воем, а стены содрогнулись от полетевших снаружи проклятий.

— Вниз! — сквозь грохот и звон бьющегося стекла рявкнул Эд, стаскивая его со стула и швыряя на пол. — Под кровать, живо! Это нападение!

Естественно, ни под какую кровать Лютик не успел. Дверь вылетела, повиснув на ржавой петле, и время для Боунса остановилось, а всё пространство закружилось в черно-алой круговерти, разрезаемой яркими вспышками заклинаний.

* * *

— Один против десятерых, — серьезно произнес глухой голос, едва доносящийся сквозь шум в голове и плотный пласт монотонной боли. — Браво, Боунс.

Размытая фигура в темном плаще и маске неподвижно возвышалась над ним. Эд резко дернулся и, не обращая внимания на новую болезненную волну, прокатившуюся от раздробленного колена до самой шеи, судорожно крутанул головой.

Конечно, лежа на полу, многого не насмотришь, да и глаза заливает текущая из раны на лбу кровь, но… Лавгуда он увидел сразу. В двух шагах от себя, за перевернутым столом и не просто живого — без единой царапины. Объяснялся этот феномен очень просто — перед забившимся в угол Ксено висел заградительный экран такой мощи, видеть который Эду не доводилось никогда, а уж создавать — и подавно. Боунс облегченно улыбнулся в мутные от ужаса голубые глаза и, с трудом опершись на локоть, смазал с лица мешающую моргать кровь.

Что ж, он почему-то до сих пор жив. И это плюс, даже несмотря на застывшего рядом Пожирателя. А то, что жив Лютик, что он сумел закрыться — не просто плюс, тысяча, миллион плюсов. Значит, потеряно не всё. Значит, возможны варианты.

В развороченный дверной проем неслышно скользнула еще одна черная фигура и почтительно остановилась за спиной у первой. Двое оставшихся, а он сказал — десять. Действительно, Боунс, браво. Эд вдруг ощутил, как что-то острое впивается в поясницу и, скривившись, рывком выдернул из-под себя ножку кресла.

И пальцы на руке шевелятся — это тоже запишем в актив.

— Никого, — прошелестел второй. — Дом на отшибе, соседей нет. Всё тихо.

— Передашь Хозяину… — чуть повернув голову, негромко произнес Пожиратель, — что в процессе зачистки лаборатория не уцелела, материал сохранить не удалось, а… оказавший сопротивление маг Эдгар Боунс был убит. Передашь слово в слово. Отправляйся, а я здесь… сам закончу.

Да, варианты могут быть разными. И плевать. На себя — плевать, главное, как угодно, за что угодно выторговать жизнь Лавгуду. Эд медленно, скользя взглядом по добротной черной шерсти плаща, поднял глаза и вдруг увидел, что рука в перчатке, сжимающая палочку, едва заметно дрожит.

Кивок, хлопок аппарации. Они остались втроем, и Боунс внутренне сжался, готовясь сразу ко всему. Но только к тому, что случилось дальше, приготовиться было невозможно в принципе.

— Ну что ты стоишь?! Что ты стоишь?! Ты же видишь, у него кровь!.. И нога!.. Сделай же что-нибудь!

Если б кто сказал Эду, что можно банально оторопеть, валяясь в ногах у своего будущего убийцы и лихорадочно соображая, за что купить жизнь самому дорогому существу, он бы не поверил. И это еще слабо сказано. Но Ксено позади него выкрикивал именно то, что Эд слышал, а когда Пожиратель, вместо того, чтобы… торопливо поднял палочку и пробормотал останавливающее кровь заклинание, Боунс перестал понимать, что происходит, окончательно и бесповоротно.

Еще одно заклятие, убирающее щит, — и Лютик оказался рядом. Ползал вокруг, пытался суматошно щупать, всплескивал руками… Эд, тупо моргая и не вслушиваясь в сбивчивые причитания, потрясенно переводил взгляд с одного на другого, — пока в мозгах не начала медленно выстраиваться логическая, мать ее, причинно-следственная цепочка…

Кажется, это называется озарение. Но один только Мерлин знает, как много бы Эд отдал, чтобы этого озарения не случалось с ним никогда.

Ладно, чего уж там, аналитик из него всегда был хреновый. Но как мог обмануться — и так фатально обмануться! — умник-разумник Лонгботтом, с непререкаемой уверенностью заявивший, что Лавгуда из списка подозреваемых исключать можно сразу?

Во рту стало кисло, а внутри — до того тошно, что захотелось взвыть в голос и сдохнуть. Ксено — и предатель? Воздушный, рассеянный, восторженный Лютик?! Да кого угодно он бы заподозрил, хоть Крауча с Прюэттами, хоть родную сестру, но только не его! Но тут же вспомнились и якобы съеденные первые среды (а он, наивный дурак, поверил!), и невовремя открывшийся вольер с пикси. И ведь любимого кота не пожалел! А так профессионально привести сюда, в глухомань, хвост из десятка Пожирателей, так запудрить мозги и усыпить бдительность... Выпить чаю, попричитать над Цезарем…

Но, вопреки всем упрямым фактам и доводам собственного рассудка, принимать отвратительную правду сердце категорически отказывалось. Ну не может же быть!!!

— Ой, нога… — бормотал между тем Ксенофилиус, стараясь дрожащими руками закатать разодранную в хлам и мокрую от крови правую штанину Эда. — Эдди, не смотри, не смотри! Больно, да? Сейчас, малыш, подожди чуть-чуть…Мерлин, почему же так получилось?

Больно — в этом смысле — не было, но последняя фраза зачем-то намертво отпечаталась в мозгах, и Боунс булькающе расхохотался. Какой чудный риторический вопрос — а действительно, Мерлин, как же ты допустил, что всё так вышло?

— Почему так получилось? — вдруг хрипло переспросил Пожиратель, сдергивая с себя маску, и Эд во всей красе увидел перекошенное белое лицо и трясущиеся губы Раби Лейстренджа. — Вот и мне интересно, почему? Здесь должны были быть Лонгботтомы, и… Какого дьявола тут делаешь ты?! Как ты вообще здесь оказался?!

Эд захлебнулся смехом и резко замолчал — полный ярости, страха и… еще чего-то вопрос был адресован вовсе не ему.

Лавгуд тоже замолчал и поднял на Рабастана свои удивительные, невозможные глаза. Боунс перехватил взгляд Лейстренджа, устремленный на Ксено, прочитал в его глубине нечто, абсолютно для чужих не предназначенное, и… понял, что теряется в происходящем совершенно.

Ясно было только одно — единственного взгляда и пары фраз Рабастана оказалось достаточным, чтобы стройная и красивая версия о предательстве Лютика развалилась на глазах. Вот в это поверилось сразу и безоговорочно, и тут же отпустило, задышалось, и моментально накатило внезапное, головокружительное, схожее с эйфорией облегчение. А вслед за ним — такая жуткая боль в ноге, что Боунс дернулся, как под Круцио, и всё-таки малодушно взвыл.

* * *

— Малыш, — тихо, с нескрываемой издевкой произнес Рабастан, — по твоему милому личику читается легче, чем с первой страницы «Пророка». Ты же все-таки международник, почему тебя на Пятом за лицом следить не научили?

От некогда уютного дома Августы Лонгботтом более-менее целыми остались только стены и крыша, внутри всё было разгромлено и сожжено. Лютик, отыскав чудом уцелевшую жестянку с кофе, пытался заклинанием согреть воду в покореженном чайнике, а Лейстрендж, пользуясь тем, что Ксенофилиус его не слышит, вовсю развлекал Эда светской беседой.

— Подумал на него, да? На Ксено? Идиот.

— Я всё слышу, — честно предупредил Лавгуд из другого угла. — Эдди, сейчас будет кофе. Тебе не холодно? Нога болит?

Холодно, несмотря на разбитые окна и вынесенную дверь, не было, Лейстрендж активировал Согревающие чары. И нога, хоть и выглядела жутко, больше не болела, в чем тоже целиком и полностью была заслуга Рабастана, вовремя вспомнившего мощное обезболивающее заклинание. Эд наклонился вперед и, понизив голос, мстительно сказал:

— Помнишь, в Париже? Когда ты все сжег из моих карманов? Заколку с топазами помнишь? Я купил ее для Ксено.

Рабастан нахмурился и растерянно моргнул, но ответить не успел — Лавгуд, держа горячий чайник и кофе, осторожно подошел и уселся рядом с ними на расчищенный от мусора пол. Лейстрендж трансфигурировал чашки из каких-то черепков, и в воздухе поплыл насыщенный кофейный аромат.

— Цезарь сбежал, — с тяжелым вдохом сообщил Ксенофилиус. — Я нашел сломанную клетку, она пустая.

Сейчас с ними был вменяемый вариант Ксено. Эд посмотрел на его руки, ловко разливающие кипяток, потом на Рабастана. Приехали, господа, ситуация из трагичной медленно, но неуклонно скатывается в гротеск. Подведем черту под кровавой бойней: всё, чему отдано столько времени и сил, уничтожено, сам он убит, эти двое, оказывается, сладкая парочка, и они втроем мирно устроились на полу с чашками. Можно сказать, под развевающимся белым флагом. Практически дзен.

— Твою мать, — в сердцах произнес он. — Я сижу посреди разнесенной лаборатории, на обломках очередной своей мечты, по уши в крови и собираюсь в компании любимого друга и… нелюбимого врага выпить чашечку кофе. А кругом — трупы, трупы…

— Эд, — с мягким укором сказал Лавгуд, — трупы все-таки убрали.

Боунс фыркнул.

— Ты забыл добавить, Эдди, — Лейстрендж попробовал кофе, непроизвольно сморщил аристократический нос и продолжил, — что ты сидишь, и сам мертвее некуда.

— Да, — сквозь зубы сказал Эд, — не позавидуешь тебе теперь, Раби. Как у вас карается доведение до верхов заведомо ложной информации? Надо было добить.

Рабастан приподнял бровь и насмешливо прищурился:

— Откуда такая уверенность, что я не сделаю этого после кофе, малыш?

Ксенофилиус сдул вьющийся над чашкой пар, поднял на него глаза и молча улыбнулся.

— Я и не уверен, — легко, со злым весельем, ответил Боунс и ткнул пальцем в сторону этой улыбки. — Уверен Ксено, а он наверняка знает лучше. Кстати, и давно вы вместе?

— Ты обиделся, что я тебе не рассказал? — серьезно спросил Лавгуд. — Но ведь я не мог, Эдди, понимаешь? Даже тебе не мог.

Эд промолчал и мрачно уставился в чашку, словно в глубине кофейной жижи таились ответы на все вопросы. Почему-то скрытность и недоверие Ксено ранили гораздо сильнее, чем сам прискорбный факт наличия в его жизни Лейстренджа. Но… Даже если б Лютик смог и доверился, что-нибудь изменилось бы? Вот именно, что ничего.

И опять вдруг вспомнился туманный вечер в Париже — размытые оранжевые шары фонарей, огни Луна-парка, шикарная маггловская тачка, едва не окатившая его водой из лужи, и выходящий из тачки франт с высокой блондинкой в голубом… Пардон, не с блондинкой — с блондином. Совпадение, да… Или нет?

Но совпадение или нет, и пусть его официально похоронили, а был и еще целый ряд моментов, прояснить которые очень хотелось. Их зыбкое перемирие вполне может завершиться с последней каплей гадкого маггловского кофе, поэтому надо успеть — успеть разобраться до того, как Лейстрендж похоронит его на самом деле. Эд не кривил душой и не утешался самообманом, он ни секунды не сомневался, что Рабастан поступит именно так — невзирая на то, что там навыдумывал себе милый и добрый Лютик.

— Пойду, поищу Цезаря, — разрывая неловкую паузу, внезапно решил Ксенофилиус и неуклюже поднялся. — Он наверняка где-то поблизости…

— Ладно, — хмуро сказал Боунс, дождавшись, когда они с Рабастаном останутся вдвоем. — Если это не Ксено… Тогда кто?

— Тебе перечислить всех осведомителей Лорда в вашем клоповнике? — спокойно спросил Лейстрендж. — Извини, Эдди, ты просишь невозможного.

Всех. Всех. Так.

— Просто прими как данность, что Рудольфусу доносят… если не о каждом подозрительном чихе в Министерстве, то, по крайней мере, о трети из них, — Рабастан пожал плечами и серьезно, уже безо всякого глумления, посмотрел на застывшего Эда. — А такую возню, которую поднял ты, пропустить было просто невозможно.

— Возню? — отмирая, переспросил Эд. — Я всего-навсего принес пикси.

— Принес пикси, — Рабастан принялся загибать пальцы, — забрал у Уизли увеличитель. Вдруг стал трахаться с магглом, работающем в научной лаборатории. Первый раз за все годы удостоился вызова к Краучу. Ну, а когда подключились Лонгботтомы с Грюмом… Может, мой брат звезд с неба и не хватает, Эдди. Но тут даже у него не осталось сомнений, что вы затеяли нечто, из ряда вон выходящее.

— О, — только и смог вымолвить Эд.

Значит, все эти дни он жил под колпаком не у одного только Барти. Прекрасная новость и, главное, своевременная...

— И знаешь, что пришло в голову Господину, когда он услышал об этом? Что вы пытаетесь создать новый вид оружия. Массового по воздействию и крайне разрушительного по сути, если уж прячетесь даже от своих. А спрогнозировать, где вы будете разворачивать лабораторию, было несложно.

— Ага. И тебя послали эту лабораторию уничтожить.

— Нет, — Лейстрендж бегло усмехнулся. — Уничтожить — какой в этом навар, Эдди? Для нас гораздо интереснее забрать все разработки себе. И самим довести до ума. И успешно применять потом против вас. Так что меня послали именно за этим.

Взгляд Боунса невольно прошелся по разгромленной комнате.

— Тогда можешь считать миссию полностью проваленной, Раби, — скептически фыркнул он.

Фыркнул — и только потом сообразил, что и здесь какая-то глобальная нестыковка. Если б ответственный Рабастан задался целью выполнить приказ и сохранить лабораторию, он бы не стал намеренно и скрупулезно ровнять ее с землей. Да какое там ровнять — ни одного срикошетившего заклятия не попало бы случайно в ту сторону.

— Лейстрендж… — поворачиваясь к нему, медленно произнес Эд. — Мне только кажется, или ты умышленно саботировал свое сверхважное задание?

— Тебе не кажется, Эдди, — вторя его внутреннему голосу, тихо сказал незаметно вернувшийся Лавгуд.

Боунс, автоматически стиснув чашку, уставился перед собой. Ладно, связь Лейстренджа с Ксено, ладно, снисходительное отношение Рабастана к самому Эду. Но яркая картинка, которая упорно вырисовывалась сейчас в голове, не лезла ни в какие — даже в самые широкие — рамки его представления о суровой действительности.

— Малыш, — наклоняясь к нему, жестко произнес Рабастан. — Давай примем за аксиому, что я умный. Очень умный. И что, сопоставив некоторые факты, кое-что перепроверив и сделав правильные выводы, я догадался обо всем немного раньше Господина. И мне мои догадки не понравились. Более того, я снова разыскал ту женщину из Парижа и вытащил из ее головы всё, что смог. И увидел конечный результат — тело, которое ты так продуманно уничтожил. Я не сильно брезгливый человек, Эдди, но знаешь, что? Такими методами воевать нельзя. Мне, наверное, везло в этой жизни с врагами, даже убивая их, я испытывал к ним что-то, похожее на уважение. И я хочу и дальше своими руками убивать сильных и достойных меня противников, а не смотреть со стороны, попивая бренди, как они превращаются в куски гниющего мяса. Потому что не саботируй я моё важное задание, вы все — все, без исключения — кончили бы именно так.

— Да, ваш Лорд посмотрел бы на это с удовольствием, — отстраненно согласился Эд.

На него вдруг обрушилось острое ощущение дежа-вю. Говорил, в упор сверля его черными глазами, Раби Лейстрендж, а слышал Боунс и, как воочию, видел перед собой аккуратную бородку и серьезные серые глаза Фабиана. Благородные герои, благородные злодеи. Насколько же всё перепуталось.

— Так же, как и ваш Крауч.

Эд про себя усмехнулся — в яблочко, и ведь не возразишь…

— Мы пытались тебя остановить… — Лавгуд осторожно дотронулся до его плеча. — Конечно, я не ел ту массу из стеклянных баночек, я ее просто выкинул. Но…

— Но ты, малыш, тонкие намеки понимать отказываешься, — хмыкнул Рабастан.

— А кто тогда выпустил пикси? — устало спросил Эд.

Ксенофилиус обеспокоенно вскинул голову.

— Твоих пикси выпустили? — с тревогой уточнил он. — Но ведь они… Кто-нибудь пострадал?

— А, — поморщился Лейстрендж, избавив Эда от необходимости отвечать. — Наш человек в Министерстве решил проявить инициативу. Но, к сожалению, дело до конца так и не довел.

— И пришлось доводить тебе, — со вдохом закончил Боунс.

— Именно. У нас были абсолютно точные сведения, что здесь должны были быть Лонгботтомы… — Рабастан невольно взглянул на Лютика. — Слава Мерлину, что Лорд в последний момент переиграл и отправил сюда меня, а не Рудольфуса.

Эд посмотрел на хмурящего брови Ксено и, решив, что объяснять слишком долго, да и не за чем, махнул рукой.

— Стечение обстоятельств, Раби. К счастью, Лютик успел закрыться.

— Я? — губы Лавгуда неожиданно тронула теплая улыбка. — Нет, Эдди, это был щит Рабастана. Я бы не смог, я даже палочку вытащить не успел.

* * *

Магическое пламя уничтожило всё, надежно спрятав следы и улики. Замершая под деревьями фигура терпеливо дождалась, пока от дома не останутся только черные остовы стен, и взмахом палочки убрала долизывающие камень холодные язычки. Но история про мага Эдгара Боунса, решившего в одиночку изменить ход войны и героически погибшего в неравном бою с Пожирателями, на этом не заканчивается…

* * *

— Мяу, — серьезно сказали откуда-то из темноты. Рабастан невольно вздрогнул и, оглянувшись, встретился глазами со сверкающим изумрудом.

— Цезарь? — неуверенно позвал он.

В подлеске послышалось шебуршение, и через пару секунд на залитую луной поляну величественно вышел кот. Лейстрендж присмотрелся. Кот вернул ему полный достоинства взгляд единственного глаза.

Рабастан недоуменно нахмурился и на всякий случай засветил Люмос. Нет, ошибки не было никакой.

— Ты не Цезарь, — разочарованно произнес он. — Но похож…

Густая шерсть кота отливала благородным золотом. Красавец уселся, обернул лапы пушистым хвостом и вопросительно задрал голову.

— Откуда ты взялся? — задумчиво спросил его Лейстрендж.

— Мр-р-р, — ответил кот.

— А ну-ка… — Рабастан взмахнул палочкой.

На коте болтались остатки слабеньких следящих чар, и Лейстрендж автоматически их убрал. Больше ничего подозрительного в этом одноглазом Огоньке не было.

Минуту они смотрели друг на друга. Первым не выдержал кот.

— Мяу? — намекая, подсказал он.

— Ладно, — решил Рабастан и, трансфигурировав из сломанного деревца добротную клетку-переноску, распахнул перед ним дверку. — Пойдешь жить к нам? Моя сестричка просто обожает кошек…

Кот немного подумал — для вида, — поднялся и, сладко потянув задние лапки, вальяжно проследовал в клетку.

— Вот и умница, — сказал Лейстрендж, захлопывая дверку. — Сейчас познакомишься с Беллой…

* * *

— Если Хозяин узнает об этом… — глухо произнес Рудольфус, — мы с тобой будем завидовать их участи.

На каменном полу в ряд лежало четыре тела. Обнаженных и сплошь покрытых отвратительными язвами.

— Да, — отрешенно согласился Рабастан.

От лаборатории в доме Августы Лонгботтом и от самого дома не осталось ничего — в этом он мог поклясться. Единственное, что он вынес оттуда, была трансфигурированная впопыхах клетка…

С котом.

Значит…

Им всё же удалось создать переносчика. Интересно, когда?

Впрочем, это уже неважно.

Всего пара незаметных царапин…

Нет, все же Боунса посетила гениальная идея — ну кто подумает на милого котика?

Рудольфус поднял на него тяжелый взгляд.

— Кто-нибудь еще заболел?

Рабастан покачал головой.

— Только эти четверо.

— Слава Мерлину, что Белла…

— Да.

— Значит, ты решил обмануть Хозяина… — Рудольфус говорил так, будто каждое слово давалось ему с огромным трудом. — Это… глупо и недальновидно, Раби. Но еще глупее то, что ты так бездарно… подставился. Подставился сам и подставил… нас. И если…

— Нет, — твердо прервал Рабастан, доставая палочку. — Никакого «если» не будет. Верь мне.

* * *

Кот поднял голову, сощурил наглый голубой глаз и с непередаваемой насмешкой посмотрел на него.

Как он мог не узнать этот цвет? Такой же, как у Ксено…

— Прости, Цезарь, — тихо произнес Лейстрендж. — Но так надо.

* * *

Жизнеутверждающий Эпилог

Год 1978, где-то в далекой экзотической стране

Молоденькая сестричка размазывала по щекам потеки черной туши и, не стесняясь, сдавленно всхлипывала прямо посреди стерильного больничного коридора:

— Нет, я так больше не могу! Ну и что, что у него амнезия и нога! Эти его сальные шутки, отвратительные журналы! Он даже не приглушает звук, когда смотрит свою мерзость по телевизору! И сигары! Сигары!!! Где он только их берет!!!

— Успокойся, — сурово произнесла внушительного вида дама в накрахмаленной шапочке и проводила недобрым взглядом пару припоздавших посетителей. — Я с ним побеседую. В какой, говоришь, он палате?

— В шестнадцатой!

Посетители синхронно остановились.

— Гм, — неопределенно выразился один, поправляя на широких плечах застиранный до синевы казенный халат.

Второй мягко улыбнулся и, не раздумывая, направился к двери с тускло поблескивающей цифрой 16.

Из-за двери доносились недвусмысленно порнографические звуки. Посетители притормозили и выразительно переглянулись.

В маленькой одноместной палате было не продохнуть от висевшего в воздухе дыма, кафельный пол устилали журналы с обнаженными мускулистыми красавцами на обложках. Закрепленный на противоположной стене телевизор демонстрировал невиданные чудеса гей-камасутры, а в кровати у окна с пультом в одной руке и сигарой в другой полулежал тот самый, скандального поведения, пациент.

Дреды исчезли, и ежик коротко остриженных волос смешно топорщился в разные стороны, делая украшенное шрамом лицо лет на десять моложе. Шрам тянулся через всю щеку, от уголка губ до внешнего уголка глаза, и половина лица казалась и смеющейся, и плаксивой одновременно. Больной был полностью обнажен, только пах, отдавая дань некой эфемерной стыдливости, слегка прикрывало крохотное полотенце. Согнутая в колене левая нога отстукивала нехитрый ритм в такт несущимся из телевизора стонам, правая же… Правая же заканчивалась замотанной бинтами культей на середине бедра.

Ногу магглам спасти не удалось.

При виде вошедшей парочки больной прищурился и, выдохнув дым, заявил:

— Я вас не знаю, но вы мне уже неприятны. Убирайтесь.

— Мерлин, и оно того стоило? — пробормотал один, сужая черные глаза. — Хам.

Второй мелодично рассмеялся и, безбоязненно усевшись на кровать, вдруг ласково погладил бинты.

— Болит? — сочувственно спросил он.

— Нет, — последовал лаконичный ответ. — Это всё?

— Пока да. Но мы еще придем.

Гей-камасутра в телевизоре тем временем пришла к логическому финалу, и теперь с экрана несся пустой треп, призванный слегка разбавить эротические сцены. Больной оскорбительно фыркнул и неожиданно ткнул сигарой в сторону сердобольного незнакомца:

— Волосы свои? Или крашенные?

— Свои, — мягко улыбнулся тот и поправил длинные белые пряди. — Нравятся?

— Красиво, — вдруг признал больной и, недовольно покосившись на другого, мрачной глыбой застывшего возле окна, позволил: — Приходи. Только сам, без… этого.

— Так, — смеющийся блондин был тут же сдернут с кровати и решительно потащен к двери, — с меня хватит. С ним всё в порядке, убедился?

— Раби, подожди! Ты же не отдал ему деньги.

На кровать полетела внушительная пачка купюр, следом — новенький паспорт. Больной скептически приподнял бровь.

— Хм. Раби, значит… Стало быть, порнуху и сигары тоже ты оплатил? Ну, спасибо.

— На здоровье.

— До встречи, малыш, поправляйся.

— А куда я денусь… — больной небрежно, даже не потрудившись открыть новообретенный документ, бросил деньги и паспорт в тумбочку и, глубоко затянувшись, добавил: — Ладно. Ты, Раби, тоже приходи.