Эльзас, Страсбург. Старый дом вдали от центра — невысокий, невзрачный, не представляющий ровно никакого исторического либо архитектурного интереса. Ни для кого.
На третьем этаже — аккуратная квартирка в две комнаты, с маленькой кухонькой. Бежевые занавески, аляповатые картины в потемневших рамах, тяжеловесная мебель. Хозяйка, почтенная старая леди, напоминающая мать Уистлера, и квартирант, кудрявый студент, не представляют ровно никакого интереса. Ни для кого.
Правда, есть одна странность — между в разговорах они иногда сбиваются на великолепный английский. Впрочем, это не так удивительно для бывшей директрисы Хогвартса и бывшего ученика Итона — другой вопрос, чем они занимаются теперь. Ячейки Ордена Феникса всегда выглядят именно так — ничем не выдающиеся магглы в больших городах континентальной Европы по ночам достают из тайников палочки.
Впрочем, с Джастином немного другая история — по ночам он пишет, стараясь не разбудить по-кошачьи чуткую Минерву, пишет первую свою книгу.
…Он путешествует чуть ли не чаще боевиков. Его работа не требует суеты — только скрытности, посему — никаких вспышек каминов либо хлопков аппарации. Ночные поезда магглов тише Хогвартского экспресса, а автобусы — куда как уютней, чем «Ночной рыцарь»; Джастин много спит в дороге — потому что на месте он не может себе этого позволить. В льняной сумке с нашитым юнион джеком — обтрепанные блок-тетради, десяток полупустых гелевых ручек да безукоризненные документы; в рукаве — палочка.
Почти каждое утро он просыпается в другой стране, в другом времени, до другую сторону Альп — или Рейна. Является по вызубренному и кропотливо скрытому от первичной легилеменции адресу — и торопливо стенографирует. На линованные листы ложится ценнейшая информация, которая вряд ли заинтересовала бы Рудольфа Лестрейнджа и его Службу. Ремус Люпин, еще вялый после полнолуния, перечислил боггартов учеников — только за этим Джастин посетил Будапешт. Тем же вечером уехал в Гданьск — встретить с корабля Симуса Финнигана, только из рейда — в портовом кабаке под сало и пиво ирландец рассказывал о Чемпионате Мира в девяносто четвертом.
Джастин колесит по Европе, перехватывая боевой состав между заданиями, подолгу беседуя со штабными в кофейнях Берна — Гермиона любит кофе по-ирландски, Луна предпочитает простой черный. Раз в год он останавливается где-то на постоянной явке и пишет, пишет как сумасшедший, ежечасно чуть не засыпая за столом и потребляя внутрь бодрящие зелья, смешанные с кофе один к одному.
Захария Смит прогуливается с ним по Лувру, на память восстанавливая алую надпись над его, Джастина, окаменелым телом. Падма Патил, все глубже вязнущая в своих пророчествах, выглядит почти нормальной, вспоминая бал Йоля.
Свою первую книгу он написал за какие-то четыре месяца — к декабрю девяносто седьмого. Легенды, воспоминания почти отошедшей от дел Минервы, собственная тоска по солнечному первому году в Хогвартсе, по лодкам на ночном озере и рвущейся из ладоней метле. Он до сих пор не был уверен, вспомнила ли Гермиона загадку с зельями или написала ее заново, не был уверен, действительно ли Уизли разыграл классическую партию всего в два десятка ходов. Он даже не был уверен, действительно ли Дурсли были настолько репрессивны — но ему это простили. Рукопись отпечатали на ротапринте в Ренне и стали давать новичкам. А Джастин нашел свою нишу в Сопротивлении.
Джастин не был достаточно хорошим бойцом, чтобы ходить с группами в волдемортовскую Англию или хотя бы научить боевой состав чему-то ценному; зельевар из него был тоже весьма посредственный, в ипостаси медика Финч-Флетчли и вовсе принес бы один вред. А так он получил формальное начальство — Ли Джордана, главного по пропаганде — и право задавать любые вопросы.
Любые.
Невилл почти не спит — слишком много пациентов сегодня, рейд на Комиссию по чистоте крови в Эссексе пошел явно не так. Орденский госпиталь неподалеку от Бордо работает на пределе. Вместо очередного обхода, вместо кропотливого подбора комбинации трав Лонгботтом сидит с чашкой травяного отвара и говорит о том, как настойчиво в тот их четвертый год покойный профессор Снейп говорил о жаброслях.
Чжоу, напротив, спокойна — она всего лишь держит квартиру в Кёльне, времени у нее хоть отбавляй, да и готовит она неплохо; все за то, что следующую книгу Джастин останется писать у нее. Но сейчас она курит одну за одной узкие дамские сигаретки, монотонно рассказывая о том, почему она не любит омелу и нервничает, стоит только вскочить случайному прыщику.
Новые и новые строки о чудесах, в самое сердце которых ты попал из скучноватой английской реальности — Джастин знал это ощущение и знал, что Гарри оно не обошло. Новые слова о верных друзьях, мудрых учителях и приключениях, которые тебе — двенадцатилетнему — как раз по росту. И чем дальше — тем больше этот уютный мирок заволакивает тень; самое оно для новобранцев из сытеньких эмигрантских семей, «Англия, которую мы потеряли».
Много, очень много информации из вторых рук. «Северус, пожалуйста…» — произносит Гермиона. «…И ни один не сможет жить, покуда жив другой!» — без труда вспоминает Лавгуд. «Я ничего не знаю о тайнах смерти, Гарри, потому что выбрал убогую имитацию жизни… или как-то так он сказал» — старший инструктор лагеря в Нормандии Рон Уизли считает все это блажью и книг о себе демонстративно не читает.
Джастин ушел в прошлое с головой, изо всех сил стараясь не испортить текст отравой послезнания. Он не читает газет — зато раздобыл через француза-сочувствующего собрание сочинений Скитер — шикарно изданное и максимально полное, ради десятка цитат. Он подчеркнуто не интересовался оперативной обстановкой — зная, что услышит в ответ что-то вроде «все прекрасно, англичане скоро сами свергнут Волдеморта». Если ты по-настоящему погружен в былое, то великое здесь-и-сейчас обыкновенно только мешает.
В пятом году, в конце июня, Джастин закончил шестую книгу — и, как всегда, тут же ринулся за информацией для седьмой. Осознание того, что он делает, нагнало его только в поместье Делакуров близ Ренна — там его принимала Джинни Уизли.
Он радовался, что сумел застать ее между экстренным возвращением из шотландских гор и инспекционной поездкой по учебным лагерям. Ей, похоже, было наплевать на все, что не касалось боя — поэтому о смерти Гарри Поттера она рассказала скупо.
Да, план был хорош — уймища Поттеров в воздухе, и поди разберись. Но они разобрались. Да даже и это бы сошло — сам Волдеморт по Гарри благополучно промазал. И старший Малфой промазал. А вот младший Малфой — попал. Ступефай обычно небольшая проблема, когда привыкаешь — а только не на полусотне метров над землей.
Она еще много рассказывала об Исходе, об эвакуации несогласных авроров на континент, об обустройстве во Франции. Рассказывала четким командным языком, как на брифинге для молодой группы; спросила, не нужно ли Джастину карт того периода, благо уже неактуальных. Очень просила дать ей вычитать рукопись на предмет военных вопросов.
Финч-Флетчли едва слушал ее; перед его внутренним взором рушился возведенный им воздушный Хогвартс. То ли тон рассказа Джинни как-то сместил акценты, то ли он слишком привязался к наполовину выдуманному им Поттеру, привычно ставя точку на его смерти… Джастин понял, что уже не сможет перековать историю в сказку.
…В Кёльн он привез с собой весомую стопку стенограмм — все, что Джинни Уизли смогла рассказать о положении в Англии на август девяносто восьмого; прочим Джастин, к ее удивлению, так и не поинтересовался. Он сообщил Чжоу, что, похоже, больше никуда не поедет, спросил кофе и уселся писать.
Писать о том, чего никогда не происходило — о свадьбе в Девоне, о лесных странствиях, серебряной лани и драконе с выжженными глазами. Плотно переплетая все это с кусочками реального мира — падением министерства, процессами нечистокровных, егерями Грейбека. Наплевать, что егерей до сих пор выпускают в леса, выслеживать орденские боегруппы; что процессы по доносам все еще идут полным ходом.
Джастин знал, что все закончится второго мая все того же девяносто восьмого года — одной битвой вместо бесконечной череды ночных стычек, и Волдеморт будет лежать на хогвартском полу, а не восседать в Министерстве.
Он показал, как было, не имеет ни малейшего желания показывать, как есть, и ни малейшего понятия — как будет. Но Джастин Финч-Флетчли еще способен написать, как должно быть.
Vova
