Подчиняясь приказу

Сначала — долгий и трудный спуск вниз. Морские волны щедро омывали отвесные камни: брызги попадали на одежду, на лицо, на руки. Но он полз вниз, он делал это ради хозяина — он любил его всей душой.

Затем — вплавь до пещеры. Отголоски света были уже едва заметны вдалеке — тьма поглощала все. Она затягивала. Она зарождала что-то страшное в душе даже у него.

Он не мог ослушаться приказа.

Он чувствовал магию этого места — она тоже была темной. Она была злой, голодной. Она требовала крови — она ее получила. Вспарывая руку ножом, прижимая текущую струйку крови к стене, он хотел лишь поскорее избавиться от этого поручения и очутиться на площади Гриммо. Выполнять поручения хозяйки Цисси и хозяйки Беллы, любимого хозяина Регулуса, и, конечно же, терпеть наказания от ненавистного хозяина Сириуса.

И открылся им вход в пещеру — такую же черную, как и магия, наполнявшая ее.

И послушный эльф начал пить.

Легкие опаляло огнем, сердце билось в бешеном ритме, а перед глазами — перед глазами мелькали какие-то страшные образы.

— Хозяин Регулус… пожалуйста…

Связь между действительностью и галлюцинациями была такой расплывчатой, такой несущественной. И единственным, что удерживало его в сознании, был смех. Злобный, ироничный.

А образы мелькали и мелькали.

— Круцио, — твердым голосом произносит Орион Блэк — и домовой эльф падает. Тело сотрясается в конвульсиях. Телу — больно, но он — знает: эта боль правильная. Он не угодил хозяину. Он подвел его.

Он захлебывается своей кровью — а хозяин смеется. Смеется и желает ему приятного |аппетита. Ведь сегодня его кровь — его завтрак.

— Не могу… не могу.

Он пытался отбросить чашу от себя прочь. Кикимеру было больно, он сгорал изнутри, он снова чувствовал вкус крови у себя на губах, у себя в желудке.

— Пей, — снова приказал Вольдеморт и ударил его наотмашь. И смеялся, смеялся, смеялся, повторяя сквозь смех: — Приятного аппетита, Кикимер. Мой верный, глупый слуга. Приятного аппетита.

А правильнее было бы : «Подавись этим ядом, никчемное существо».

Кикимер снова протянул руки к чаше и глоток за глотком осушил ее. Он старался, он делал это ради хозяина Регулуса, ради его любимого хозяина Регулуса. Он кричал, он стонал, он взывал к молодой хозяйке Цисси, он просил спасти его.

Это зелье — больнее любого Круцио.

Это зелье — хуже вкуса собственной крови.

Теперь оно текло по его венам, разносилось по всему телу. От него не избавится, его не вывести, оно — вечно. И оно убивало.

Капля за каплей, секунда за секундой. Круцио, круцио, круцио!

Молодой хозяин Сириус кричит на него и кидается тарелкой, попадая прямо в висок. Хозяйка Вальбурга злится на Кикимера, угрожая сделать его свободным. Что может быть хуже, чем стать свободным эльфом? Что может быть страшнее, чем отказ от тебя собственных хозяев?

Даже смерть — только ради хозяина.

Он упал, а вслед за ним упала и чаша. Вот только ее успели поймать. А на никчемного домового эльфа наплевать всем.

Кикимеру хотелось пить. Сейчас он выпил бы все озеро залпом — вот только бы доползти. Только бы смочь, справиться. Как ползти, когда руки и ноги почти не слушаются, когда из всех связанных мыслей — только мысль о воде?

Он пытался обращать внимание на все: как Вольдеморт кинул что-то в чашу, как снова наполнил ее зельем, как затихли шаги где-то в глубине пещеры, как с тихим всплеском отчалила от берега лодка — лишь бы только отвлечься от этой навязчивой, въедливой жажды.

Не получилось.

Ползти, ползти, ползти. Он должен был справиться.

Кикимер уже у кромки озера — он чувствовал легкие дуновение ветра вблизи воды. Его цель была так близка — стоило лишь чуть-чуть наклониться и... чьи-то сильные руки начинали затягивать его под воду. Этих рук — сотни.

Он знал, что это конец. И Кикимер радовался своей смерти, ведь он умер, выполняя приказ. Он сделал вдох, и вода полилась в легкие, не давая дышать. Выдоха больше не будет.

И Кикимер закрыл глаза. И сквозь стоны десяток инфери он услышал вдруг голос хозяина… И его приказ.

И Кикимер вернулся.