Загадка века

Занималась заря. Прозрачно-розовый воздух был чист и свеж. Утопающий в мягких облаках зеленой листвы Литтл-Хэнглтон готовился к пробуждению.

Скрипнула дверь и на покосившееся крыльцо выскользнула чья-то сгорбленная тень. Неслышно, словно призрак, она сошла вниз и устремилась в глубину темного сада. Продираясь сквозь кустарник, непрестанно озираясь, достигла покосившейся изгороди и опустилась у корней толстого старого вяза. Дрожа, приникла к могучему стволу; блеклый утренний свет упал на девичье лицо. Запавшие щеки, спутанные бесцветные волосы, тонкие губы, горбатый нос и отчаянный взгляд темно-карих, почти черных глаз.

Она подтянула к подбородку острые колени и обхватила их руками. Ее ущербную немощь не скрывал даже слой лохмотьев, кое-как наподобие платья обмотанный вокруг тела, а на бледном лице лежала печать уныния.

Меропа Мракс не умела улыбаться. От этого ее отучили в раннем детстве. И не кто-то, а родной отец, жестокий семейный деспот. Доведенная ежедневными побоями мать Меропы слегла в могилу, когда та была еще совсем маленькой. За беспросветные годы, проведенные под бдительным присмотром отца и брата, черты материнского лица успели стереться из памяти. В воображении иногда отрывочно всплывали измученные темно-серые глаза, плотно сжатые бледные губы и хрупкие полудетские руки. Эта тихая и покорная женщина чаще всего молчала, терпеливо снося тяжелые побои и грубую непочтительность. И лишь изредка шептала что-то успокаивающее на ухо маленькой дочери, боязливо цеплявшейся за ее длинную юбку. Мать была сильной, Меропа знала это. За ней девочка чувствовала себя как за каменной стеной — когда ее маленькие детские пальцы лежали, подрагивая, в мягкой ладони, ничто не страшило: ни отец, не полоумный братец. Но однажды стена рухнула… В один из пасмурных осенних дней матери не стало. Нарволо Мракс тут же смирился с потерей, Морфин и вовсе ее не ощутил, а Меропа забилась в угол, задыхаясь в рыданиях. Женщину похоронили тайком, ночью, а ее дочери почему-то так и не сказали, где могила. Девочка пыталась разузнать о месте захоронения, но после нескольких оплеух от брата и потока отцовской ругани оставила попытки добраться до истины и окончательно ушла в себя. Вместе с любимой матерью смерть унесла в сырую землю последние искорки света, которые теплились в хрупкой детской душе.

Превратности судьбы выскакивают неожиданно, словно из-за крутого поворота: глубокое переживание сделало девочку сквибом. Это было последней каплей в чаше беспричинной ненависти Нарволо; узнав о трагедии, он избил Меропу под аккомпанемент радостного повизгивания Морфина и едва сдержался от того, чтобы убить несчастную. И он сделал это, если бы не… Впрочем, неизвестно, что его остановило. Меропа осталась жива и расплачивалась за помилование рабским трудом — кроме нее некому было убираться в доме и готовить скудные завтраки, обеды и ужины. Хотя…

Цепь воспоминаний прервал приближающийся конский топот и легкое звяканье сбруи. Отпрянув от ствола, девушка резко выпрямилась и прислонилась к плетеной ограде. Она затаила дыхание, приникла к одному из просветов и стала заворожено наблюдать за происходящим снаружи.

На повороте извилистой пыльной дороги показались два силуэта — всадники, горделиво выпрямившиеся в седлах своих лошадей. Благородные животные ровным аллюром приближались к территории Мраксов, направляясь в сторону Литтл-Хэнглтона. Лишь несколько коротких мгновений промелькнуло — и уже можно было различить внешность наездников, ведущих между собой негромкую беседу. Их лошади шли бок о бок почти вплотную.

На изящной серой кобыле восседала в женском седле юная девушка. Ее тонкий стан был гибким словно виноградная лоза, по прикрытым шалью округлым плечам рассыпались белокурые волосы, на прелестном разрумяненном лице сияла улыбка.

— Том, у тебя в волосах сухой лист, ты об этом знаешь? — красавица серебристо рассмеялась.

Тот, к кому обращалась девушка, казалось, нимало не смутился, лишь улыбнулся.

— Сесилия, я буду признателен, если твои нежные пальцы помогут мне избавиться от этого маленького дара природы, — молодой человек склонил голову, все так же улыбаясь.

Сесилия, порозовев, протянула к его волосам холеную ручку и, аккуратно вытянув из смоляных волос листик, плавным жестом отвела кисть в сторону и разжала пальцы. Лист, подхваченный легким утренним ветерком, тут же пропал из виду.

Юноша успел поймать тонкую руку и прижать к своим губам, в ответ на что девушка смущенно опустила глаза и шепнула несколько слов, которые мог уловить лишь слух статного всадника. Меропа не отрывала от них взгляда — взгляда, в котором даже самый неискушенный наблюдатель узрел бы дурманную смесь ненависти, влюбленной истомы и детского восторга.

Воспаленное внимание Меропы было намертво приковано к нему, очаровательному молодому человеку, сыну местного сквайра, Томасу Реддлу. Его стройная фигура, горделивая посадка головы, благородные черты лица и бархатный взгляд темно-синих взгляд — все это манило здешних девушек, как мед манит назойливых мух. Не одно девичье сердце страдало от неразделенной любви к красавцу Реддлу. И Меропа не была исключением.

В своих болезненных мечтаниях она являлась самой себе королевой — избранницей Тома, любовью всей его жизни, его воздухом. В ее воображении он ежедневно отвергал ревнивых поклонниц, совершал самые грандиозные подвиги — и все ради нее одной, ради Меропы Мракс. Жалкого ничтожества. Страшной образины. Ведьмы. Да, суровая реальность даже в грезах была камнем преткновения.

Прерывисто дыша, Меропа сильнее прижалась к ограде, голодными глазами поедая Реддла. Не отрываясь — словно в надежде приворожить юношу одним лишь отчаянным взглядом.

— Том, меня, кажется, уже успели хватиться мои родные… что же я им скажу? — Сесилия мягко извлекла ладонь из тонких пальцев Тома. Ее глаза встревожено блестели, но на губах все еще играли отблески счастливой улыбки. — Я ведь не предупредила никого о своей ночной прогулке.

Реддл с наигранным неудовольствием покачал головой, его рот изогнулся полумесяцем в тонкой усмешке.

— Сесилия, как же так можно? И не боишься за твою чувствительную матушку? — Том легко поднес руку к румяной щеке девушки, тут же резко отвел ее и решительно ухватился за поводья. — Что ж, поскачем галопом — так будет быстрее; если повезет, доедем до твоего дома раньше, чем твои родные изволят проснуться. А если и не успеем… Что ж, я заступлюсь за тебя.

Юноша весело улыбнулся. Сесилия заметно расслабилась.

— Том, ты такой милый…

— Не надо, дорогая. Нам с тобой позволено немного больше, чем просто друзьям, не так ли? Твоя матушка все поймет.

Он заговорщически подмигнул.

Меропа побледнела и затряслась как в лихорадке. Мир превратился в мутную влажную картинку и она уже не видела, как всадники пришпорили лошадей и галопом помчались прочь. Облокотившись о ствол вяза, девушка зажмурилась и закрыла ладонями лицо.

— Неужели… неужели они помолвлены… — забывшись, выпалила она и обессилено сползла вниз.

В кустах раздался легкий шорох, хрустнула сломанная сухая ветка. Девушка опустила мокрые от слез руки и безучастно уставилась в темную чащу старого сада, лениво ощупывая взглядом полумрак. Ничего — ни единой тени, ни единого движения.

— Померещилось, — успокаивая себя, прошептала она и с трудом поднялась на ноги.

Спотыкаясь, Меропа двинулась сквозь заросли к убогой лачуге, видневшейся между густо рассаженными стволами. Давя в себе яростные всхлипы, она прислушивалась к гулкому биению сердца — девушке показалось, что оно стало огромным и сейчас вырвется из грудной клетки, чтобы заполнить своей пульсирующей массой весь мир.

Под ногами кряхтел сухой хворост. Несколько хрустящих шагов — и перед глазами заплясали пятна яркого света, льющегося сквозь зеленую крону. Покосившаяся набок хижина неуклюже пряталась в тени высокого древнего дерева, раскинувшего ветви над прогнившей крышей.

Переступив солнечную кромку, отделявшую темень чащи от дневного света, Меропа заслонилась рукавом от слепящего солнца и оступилась. Потеряв равновесие, девушка с криком распласталась на земле и утонула в облаке взметнувшейся пыли. Она тут же попыталась подняться, но закашлялась и упала. В щеку впился маленький острый камешек.

Захотелось вдруг — прямо здесь взять и умереть. Только ей, вроде бы, всю жизнь твердили, что и этого она недостойна.

— Вставай, маленькая дрянь… — прошипел до омерзения знакомый голос. Меропа разлепила отяжелевшие веки. Возле ее лица упирался в песок грязный исцарапанный башмак. Когда-то он блестел от толстого слоя лака, но это было давно, и даже его хозяин не помнил, когда это было.

Девушка сухо всхлипнула и загребла дрожащими пальцами белую сухую пыль, равнодушная к колючим песчинкам, забившимся под ногти.

— Вставай, дрянь.

Меропа судорожно шевельнулась, приподнялась было — и снова рухнула на землю. Силы покинули хрупкое слабое тело, перед глазами закружились разноцветные пятна.

Тяжелая рука, не церемонясь, опустилась на голову девушки и грубо скомкала немытые длинные волосы.

— Ты сама не встаешь, так я тебе помогу, оборванка!

— НЕТ!.. — Меропа всхлипнула и, сопротивляясь, отчаянно вцепилась в латанный плащ мужчины. — Нет, отец, не надо, прошу…

Глухой к мольбам дочери, Нарволо Мракс продолжал наматывать на кулак спутанные пряди. Девушка хрипела от боли, извивалась, пыталась вырваться, но отец был неумолим. Он ухмыльнулся, когда лицо дочери оказалось на уровне его маленьких злых глазок.

— Ты же знаешь, дорогая, что бывает, если не слушаешься папу с первого раза… — он обнажил в улыбке кривые желтые зубы.

Меропа затрепетала.

— Отпусти… — одними губами прошептала она.

— Пошла вон! Принимайся за свою работу, мерзавка, я голоден, — Нарволо разжал пальцы и оттолкнул Меропу. Она едва устояла на ногах и, шатаясь, поплелась к крыльцу. Волшебник молча глядел ей вслед с выражением крайнего отвращения на лице — это чувство стало настолько привычным, что Нарволо даже получал от него удовольствие. Своеобразное, но, все-таки, удовольствие.

Мракс был невысок ростом, широкоплеч и длиннорук. Из-под густых бровей на мир недобро глядели карие блестящие глаза, на диво проницательные и умные. Жестокий негодяй, каких мало, Нарволо усмехнулся и задумчиво почесал подбородок.

Он поднял голову — солнце светило вовсю и вынуждало щурить глаза, листва тихо шумела, зелень игриво переплеталась с золотыми лучами. Начисто лишенный чувства прекрасного, старый маг плюнул себе под ноги, потоптался на месте и угрюмо побрел к хижине.

— Я видел, как ты высматривала этого поганого магла, сестричка… — низкорослый, грязный и нечесаный увалень с косящими в разные стороны глазами злобно захихикал.

Меропа вздрогнула и чуть не уронила глиняную миску с дымящейся в ней похлебкой. Украдкой она бросила пугливый взгляд на брата, но с тонких губ не сорвалось ни единого звука.

— И мне очень-очень-очень хочется, чтобы наш папочка узнал о твоей тайной любви, — в бесформенном оскале не хватало ровно двух зубов, а маленькие глазенки сверкали хищно как у дикого зверя.

— Нет! — Меропа забыла о самообладании и упала перед братом на колени. — Прошу… прошу, не надо, не надо… Морфин, только не это…

— Будешь послушной девочкой, Меропа, и твой братик ничего не расскажет нашему папочке, — елейным голоском пропел Морфин и, склонившись к девушке, нарочито ласково погладил ее по спутанным волосам. — Ты ведь будешь послушной девочкой, правда?

Меропа, до боли зажмурив глаза, затряслась и судорожно закивала головой.

— Не слышу! — прошипел он, подался вперед и резко ухватил в кулак прядь темных волос. Меропа закусила губу. Морфин потянул ее вниз, а сам наклонился к ее лицу, пристально вглядываясь в широко распахнутые глаза. Взгляд, подернутый страхом — о, как же он это любил. На несколько секунд Морфину показалось, что он даже носом чует, как пахнет ее невыносимый ужас — о, этот тонкий, острый аромат холодного пота — пиршество для истинного плотоядного гурмана… Волшебник чуть прищурился, втянул в себя тяжелый воздух затхлой хижины и медленно облизал сухие в трещинах губы. Меропу передернуло от отвращения. Маленькие косые глазки принадлежали чудовищу, а не ее кровному брату.

— Так да, или нет? — шепотом спросил Морфин, прямо в ее ухо скалясь звериной улыбкой. Он снова дернул сестру за волосы, царапнув нежную кожу головы острыми неухоженными ногтями.

Меропа снова всхлипнула и выдавила из себя некое подобие ответа.

— Громче! — ногти впились в шею.

— Да, хорошо, я все сделаю, что ты скажешь… — зарыдала она. — Только не выдавай…

Морфин с тихим смешком отшвырнул сестру от себя и брезгливо отряхнул руки. Выражением лица он походил сейчас на безумца. Когда маг снова заговорил, его скрежещущий голос стих до шипящего полушепота.

— Ну что ж, милая сестричка, сделаешь для меня одно дельце, я тебе буду благодарен до самой смерти… — он издал гадкий смешок и, в один прыжок настигнув сестру, снова привлек ее к себе и прислонился слюнявым ртом к ее уху. Меропа попыталась оттолкнуть брата, но Морфин еще крепче прижал ее к себе. В нос девушки ударил вязкий запах пота, гари и чего-то еще, невыносимо кислого..

— Милая сестричка, помнишь тот перстенек, что наш папочка носит на среднем пальце, да?.. Так вот, я тебя попрошу, чтобы ты аккуратненько выкрала его, перстень этот… Чего тебе стоит, а, сестричка? — он хихикнул. Его руки похотливо, совсем не по-братски, заблуждали по худому телу. Меропа вскрикнула и вырвалась.

— Ну, чего глазенки-то вылупила, а? — съерничал Морфин, поймав на себе отчаянно-сосредоточенный взгляд сестры.

— Для кого я должна красть перстень?

— Ну… дура, как для кого? Для меня! — ухмыльнулся Морфин.

— Я не воровка…

Морфин подошел к Меропе почти вплотную. Она попятилась от него, но увернуться не успела. Его пальцы метнулись вверх и сомкнулись на девичьей шее.

— Дрянь… Ты — отброс общества. Сквиб поганая, — каждое слово, словно плевок. — Мерзавка, тебя, что, волнуют вопросы чести? В твоих интересах — сберечь свою шкуру от побоев, и тебя, мерзкая тварь, совсем не должна заботить та цена, которой ты купишь сохранность своей никчемной тайны… Тебе все понятно? Никакой торговли! Ты — животное, которое спасает свою задницу от тяжелой палки. И никакой — слышишь? — ни-ка-кой любви.

Прошипев последнее слово, Морфин резко подался вперед и до крови прикусил зубами нижнюю губу Меропы. Сплюнув на пол, он с размаху влепил девушке пощечину и грубо оттолкнул в сторону. Она впечаталась спиной в стену и сползла по ней на скрипящие половицы.

— Чтобы сегодня же выполнила условие нашей сделки, сестричка… — сладко протянул Морфин и, приоткрыв дверь, неслышно выскользнул из кухни.

Девушка беззвучно плакала. Ее холодные пальцы прощупывали красноватые следы на шее, распухшую губу терзала острая боль. Мутная пелена слез мешала видеть — очертания комнаты ежесекундно менялись, растекались, расползались и собирались вновь в аморфные цветовые пятна.

Меропа знала, что такое зимняя стужа в глубине души, но никогда и представить не могла, что там, внутри, может образоваться такая жуткая пустота.

И все это — ради Него?

Нет, чушь. Это — всего лишь плата, приносимая за спасение от физической боли. Никакой романтики. Сделка, основанная на животном инстинкте самосохранения.

Меропа, признавая поражение, сдавленно рассмеялась — что-то там, где стучит сердце, надорвалось и слезы закончились.

— Я — животное, Морфин… Да, брат, я всего лишь животное…

Вскоре за дверью прозвучали тяжелые шаги Нарволо Мракса; он шел на запах свежесваренной овощной похлебки. Меропа вскочила на ноги, наскоро вытерла рукавом слезы, и рванулась к печи.

— Меропа, мой обед готов? — Нарволо, переступив порог комнаты, смерил дочь тяжелым взглядом.

— Да, отец.

Не мешкая, Меропа проворно сняла с полки небольшой горшок, перелила в него большую часть съедобной жидкости, достала старую деревянную ложку и отнесла еду на стол. Нарволо, утонувший в глубоком выцветшем кресле, не переставал нервно барабанить суковатыми пальцами по подлокотникам. Когда Меропа перетащила на стол дощечку и нож для хлеба, Мракс скривился, грубо оттолкнул девушку, вырвал из ее рук ржаную буханку и с остервенением вцепился в мякоть зубами. Проглотив плохо пережеванный кусок, старик поднял глаза на побледневшую дочь.

— Голодная, небось? — осклабился он.

Меропа мелко закивала подбородком и втянула голову в плечи, прячась от проницательных глаз. Она не знала, как собирается осуществить приказ полоумного братца, но одно ей было точно известно: после плотного обеда Нарволо неизменно засыпает на полчаса-час.

— Держи, пожуй немного, а то еще чего доброго, подохнешь.

Мощные обезьяньи руки разломали буханку пополам, луч солнца, пробившийся сквозь засиженное мухами окно, на мгновение засветил гладкую поверхность камня, вделанного в фамильный перстень. Меропа вздрогнула. К ее ногам упал хлебный ломоть.

— Прежде чем поднять еду, сними с меня башмаки. Мои пятки хотят отдохнуть. И принеси под них чего-нибудь мягкого.

Меропа стояла недвижимо, безучастно разглядывая пол. В этот момент ее ради любопытства тянуло выставить вперед руку и по амплитуде ее колебаний определить степень нарастающей паники.

— Ты оглохла? — рявкнул Мракс.

Меропа снова вздрогнула и очнулась. Не дожидаясь, пока в ее сторону полетит что-нибудь потяжелее ржаного мякиша, девушка метнулась к соседнему креслу и стащила с него маленькую подушку, которая когда-то была по краям обшита золотистой бахромой. Крепко прижав ее к груди, она нырнула под стол и на коленях проползла к вытянутым вперед ногам отца.

— Помягче, помягче… — шипел Мракс, когда Меропа стаскивала с него башмаки. — Не оторви мне ноги, неумеха!

Ругнувшись, он резко дернулся — из-под стола донесся приглушенный стон. Не прошло и полминуты, как Меропа выбралась наружу — с пунцовым лицом, затуманенным взглядом и окровавленными губами. Не глядя на отца, подобрала с пола хлеб и забилась в темный угол комнаты, чтобы оттуда исподлобья наблюдать за трапезой.

Нарволо стащил со стола горшок и, умостив его на своем выдающемся вперед круглом животе, принялся с аппетитом уплетать вязкую овощную жижу. Остатки похлебки он вымакал хлебом, пустую посудину вернул на стол, а сам смачно рыгнул. Меропу передернуло от отвращения и она отвернулась к стене.

— Убери, — потребовал Мракс.

Спрятав глаза в пол, Меропа выскользнула из своего укромного уголка. Выполнив поручение, она отошла к печке и принялась за свои «кухонные» дела, то и дело пугливо поглядывая в сторону Нарволо — а вдруг тот чего-то заподозрит?

Но последний даже и не думал обращать внимания на Меропу, тихой мышью сновавшую у полок; совсем немного времени прошло, прежде чем из кресла начал доноситься громоподобный храп.

Меропа осторожно отложила в сторону полотенце и миску, сделала несколько робких шагов к столу и замерла в нерешительности. Теперь, когда прятаться было не от кого, она протянула вперед руку и увидела как дрожат тонкие бледные пальцы.

Меропа была настолько честна с собой, что с самого начала призналась в глубине души, как боится она даже мысли о таком беззаконии. Невыносимо страшно было ступать по старым прогнившим половицам. Одно неверное движение, один неверный вздох — и все рухнет в одночасье.

Мучительно медленно приблизилась Меропа к креслу и опустилась на колени перед спящим отцом. Мракс мирно похрапывал, морщинистые веки под сдвинутыми бровями беспокойно подрагивали.

Девушка прислушалась к оглушающему биению сердца, рвущемуся из груди. Она слегка приподнялась и вновь застыла, боясь лишь одним едва слышным дыханием пробудить спящего. Взмолившись к судьбе, Меропа поджала тонкие губы и коснулась старинного перстня, таинственно мерцавшего в полумраке. Нарволо вдруг громко всхрапнул и заворочался, Меропа в ужасе подалась назад и едва не опрокинулась на спину — но это была ложная тревога. Грудь старого мага снова равномерно покачивалась, как море под легким бризом. Рука с перстнем соскользнула с подлокотника и безвольно повисла в воздухе.

Меропа сдержала громкий вздох облегчения и подалась вперед. Не медля более, она плюнула на ладонь и смазала слюной пальцы старого Мракса, который все еще находился во власти Морфея. Закусив губу, девушка быстрым движением прокрутила перстень по влажному и скользкому пальцу Нарволо и через мгновение фамильная реликвия легко упала в ее руку.

Не веря собственной наглости, Меропа судорожно сглотнула и опустила кольцо в карман платья. Как стащившая кусок сыра кошка, девушка беззвучно отползла в сторону. Затрещала старая половица. Меропа замерла и прислушалась — тихо. Затаив дыхание, она поднялась с пола и неслышно приблизилась к двери. Только теперь она поняла, что совершила: панический ужас отступил, сменившись мучительным ожиданием и дрожью в коленях.

В соседней комнатушке, куда вышла Меропа, было как-то спокойнее и привольнее; она сразу почувствовала себя в безопасности. Но даже дураку было бы ясно, что чувство это весьма зыбко и относительно.

Меропа подошла к засаленному окну и достала перстень на свет. Надев его на тонкий палец, она невольно залюбовалась загадочным черным блеском; внимание девушки вдруг привлекло то, чего раньше она никогда не замечала, надо полагать, потому что наблюдала кольцо на достаточном расстоянии. Гладкая поверхность камня, вделанного в золотую оправу перстня, была иссечена тонкими линиями, которые складывались в неизвестный символ — круг в треугольнике, пересеченный нисходящей из верхнего его угла линией. Меропа не знала, зачем нужна семейная реликвия Морфину, но предполагала, что он что-то знает об этом изображении, потому и потребовал от сестры совершить кражу.

— Меропа! — крик отца заставил ее выронить перстень.

Неужели заметил пропажу?

Она подняла кольцо, метнулась через всю комнату к своей кровати и положила его под подушку. Затем, дрожа, вернулась к двери и тихо проскользнула туда, где ее ждал Нарволо.

— О, пришла наконец, мерзопакостная девчонка… Долго же я тебя ждал.

Меропа потупила взгляд, ожидая самого худшего.

— Принеси мне воды. Немедленно! У меня во рту — пустыня.

Девушка не поверила своим ушам.

— Ну, что ты стоишь столбом? — старый Мракс начинал сердиться.

— Сейчас, отец, я принесу вам воды.

Меропа подбежала к полке, схватила с нее тяжелый кувшин и трясущимися руками налила воды в чашку. По-прежнему глядя в пол, она приблизилась к креслу и протянула ее Нарволо; тот глянул на дочь исподлобья, хмыкнул и вырвал чашку из ее рук. Коротким кивком головы он дал понять, что больше ее не задерживает.

Она выскочила из комнаты туда, где у них была грязная, заставленная хозяйственным инвентарем прихожая; всю грязную работу в доме выполняла исключительно Меропа, увидеть магическую помощь от отца и брата было бы настоящим чудом.

— Ой, сестричка, а что же ты тут делаешь-то?

Меропа испуганно зажмурилась, когда перед ней неожиданно возник, словно вырос из-под земли, Морфин. Он глумливо ухмылялся и неторопливо поглаживал себя по заросшему щетиной подбородку.

— Я… я не знаю.

— Она не знает!.. А чего ж ты выперлась тогда, если ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ? — Морфин скорчил отвратительную рожу и взмахнул грязными ладонями у лица сестры.

Меропа не обратила внимания на ерничанье, собралась с духом и приблизилась к нему почти вплотную.

— Я сделала… то, что ты просил… — отрывистый шепот заставил Морфина удивленно вскинуть лохматые брови и сменить выражение лица. — Я украла… кольцо.

— Да ты не самая последняя трусиха, Меропа. И где же оно?

— В моей комнате.

— Веди меня туда, я хочу прямо сейчас получить его, — Морфин дернул сестру за руку, как капризный ребенок, и самодовольно улыбнулся, словно не Меропа, а он отважился сдернуть кольцо прямо с пальца старого Нарволо.

— Отец уже проснулся, что он подумает? — Меропа чуть побледнела.

— Это неважно. Какая тебе разница?

Морфин ухватил девушку за плечо, приоткрыл дверь, вытолкнул ее в комнату и сам, грузно переваливаясь, зашел вслед. Подталкиваемая братом, Меропа мелкими шажками засеменила в спальню; она старалась не смотреть на спинку высокого линялого кресла, за которой скрывался, как черт в омуте, ее отец.

— Кажется, он спит, дорогуша, — прильнув слюнявым ртом к ее уху, прошептал Морфин.

Меропа в ответ нервно кивнула.

Еще несколько секунд — и дверь пыльной спаленки закрылась за ней и ее братом. Меропа, как к спасительному кругу, кинулась к своей постели, приподняла подушку и забрала из-под нее перстень с загадочным камнем. Положив его на ладонь, она как могла торжественно прошествовала к брату и продемонстрировала ему драгоценность. Глаза Морфина загорелись алчным блеском — несомненно, он каждодневно мечтал заполучить это сокровище в свои когтистые ручонки. Одна из них подобно змее бросилась вперед и в охапку сгребла кольцо, утробный смешок засвидетельствовал удовлетворение.

— Ты ведь теперь ничего не скажешь отцу? — с надеждой в голосе обратилась к нему Меропа.

Морфин оторвал ненасытный взгляд от перстня и зыркнул исподлобья на сестру. Его щербатый рот растянулся в кривой усмешке, Морфин приготовился отвечать, но истошный вопль, напоминающий рев раненого животного, опередил его.

— КОЛЬЦО!!! Где оно?!? Оно ПРОПАЛО!

Меропа побелела как свежевыпавший снег. В соседнем помещении грузно опрокинулось кресло и зазвенела глиняная посуда. Деревянный пол загудел под быстрыми тяжелыми шагами.

— Морфин, что нам делать?.. — Меропа в ужасе прикрыла лицо ладонями.

Затрещала распахнутая дверь: на пороге, тяжело дыша, застыл Нарволо. В его глубоко посаженных темных глазах полыхала дикая ярость.

— Я нашел его!

Морфин подпрыгнул на месте, едва не завертевшись юлой, потом схватил сестру и резко вытолкнул ее вперед. Победно гогоча, он воздел волосатую ручищу и разжал пальцы. На грязной ладони красовалась фамильная драгоценность.

— Я нашел его, — повторил Морфин и дернул Меропу за волосы вниз. — А эта чертовка его украла. И спрятала под подушку. Думала, я не найду. Но я не так-то прост.

— Морфин, ты же обещал…

— Молчать!!! — рявкнул Нарволо.

Меропа широко распахнутыми глазами глядела на разъяренного отца — он был страшен как никогда.

— Так моя дочь — воровка? — прохрипел Мракс.

Морфин толкнул девушку на пол и брезгливо отряхнул руку.

— Отец, изволь забрать свое добро, — он протянул старому магу кольцо.

Нарволо молча вернул его на палец и подошел к лежащей на полу дочери. Меропа, скорчившись, отчаянно рыдала. Старик присел на корточки и привычным жестом запустил пальцы в длинные волосы, намотал их на кулак и приблизил девушку к себе.

— Мерзавка, что ты можешь сказать в свое оправдание? — голос Мракса тихо прозвучал над ее ухом.

Меропа метнула испуганный взгляд на Морфина — его лицо выражало лишь безумную радость, ничего более.

— Тебе же наверняка понравилась эта блестящая штучка, да? Дорогая ведь она с виду. Небось хотела выменять за нее на магловском рынке немножко деньжат. Слышишь, Морфин? Она хотела продать кольцо с нашим гербом МАГЛАМ! — Мракс занес над Меропой квадратный кулак, сверкнувший фамильным перстнем.

Морфин возмущенно зашипел. Меропа зажмурилась.

— МАГЛАМ! Ты хотела продать его МАГЛАМ! За МАГЛОВСКИЕ гроши! — заверещал Нарволо, — получи, тварь помойная!

В следующее мгновение острая боль камнем обрушилась на Меропу; ее голова безвольно мотнулась в сторону, в ушах зазвенело. В глазах закружилось разноцветное кружево бесформенных пятен. Прежде чем Нарволо замахнулся снова, Меропа потеряла сознание.

* * *

Очнулась Меропа глубокой ночью. Она все еще лежала на полу. Изломанный силуэт ее фигуры очерчивал тусклый свет луны, текущий из оконца. Тишину нарушало только суетливое копошение крыс под кроватью и стрекот сверчка, одиноко поющего в кустах.

Меропа приподнялась и с трудом села, поджав к подбородку колени. Голова страшно болела и девушка сжала холодными пальцами виски, надеясь таким образом унять боль. Где-то на краю сознания балансировали смутные воспоминания — суть их почему-то ускользала, но на поверхности плавали боль, обида и отчаяние.

Когда девушка поднялась на ноги, приблизилась к окну и распахнула ставни, прохладный ветерок вызвал к жизни картинки минувшего дня. Меропа застонала, согнулась пополам от болезненного возвращения к памяти и едва не выпала в кусты. Ухватившись руками за оконную раму, она глубоко вздохнула и прикрыла глаза.

Так она стояла, пока не начало светлеть темно-синее небо. Воздух посвежел и Меропа словно бы очнулась от глубокого сна. Напряженного слуха коснулся еле различимый звон, пробившийся сквозь пение сверчка. Девушка прислушалась к знакомым нотам и напряглась. Все неурядицы были на время забыты, когда издали послышалось конское ржание и глухой топот копыт.

Меропа вслушивалась и всматривалась в густые заросли — там, где вилась пыльная дорога, в полумраке вырисовался темный силуэт.

— Томас… Томас Реддл, — в забытьи прошептала девушка и горько заплакала.

Сверчок резко замолчал. Ветер настойчиво потеребил кусты под окном и замолк, уступая предрассветной тиши. По дороге ехал одинокий всадник. Внезапно что-то громко хлопнуло, с соседнего дерева сорвалась стая перепуганных птиц; конь Реддла громко заржал и сбросил наездника. Меропа испуганно вскрикнула и, потеряв всякую осторожность, выскочила из комнаты, пробежала через прихожую и оказалась в саду. У ограды, за которой упал Реддл, девушку кто-то грубо схватил за плечи и бросил на траву.

— Видишь, видишь, что я сделал с твоим поганым маглом? — Морфин, повизгивая от удовольствия, приподнял сестру и прислонил ее к ограде, туда, где в ней была большая прореха. Через нее Меропа могла видеть распластавшегося и постанывающего от боли Тома Реддла, который безуспешно пытался встать на ноги. Породистый конь стоял тут же, неподалеку и щипал травку на обочине.

— А, не видишь, сестричка, нет?.. Ну, так я тебе подсвечу!.. — Морфин просунул палочку через ограду и прошептал, — Люмос!

Холодное свечение озарило Реддла — его перекошенное от страха лицо было обсыпано красными пятнами. Меропа попыталась вырваться из цепких объятий брата, но он не дал ей.

— Нокс, — свет погас, а Морфин, ухватив Меропу за волосы, встал и потянул ее прочь. — Успела рассмотреть, какой он теперь красавчик, да?

Девушка молчала, мешком обмякнув в руках Морфина. Он хихикнул, скривил рот в жуткой улыбке и оттолкнул ее от себя.

— Иди спать и не высовывайся больше! Не видать тебе твоего поганенького магла, не видать!

И, пританцовывая, он скрылся в зарослях сада. Меропа долго не могла сдвинуться с места, разрываясь между желанием выбежать и утешить несчастного юношу и страхом быть снова избитой братцем. Наконец, закрыв лицо руками и сухо всхлипывая, она побрела в покосившуюся хижину под старым дубом.

Утро выдалось мрачным. Несмотря на ярко светившее солнце, лучи которого назойливо лезли в полутемную комнату, Меропа выглядела удрученной. События минувших суток оставили заметные следы на ее и без того некрасивом лице.

Меропа готовила завтрак, ничем не отличавшийся от обеда — все та же похлебка, которая составляла ежедневный рацион семьи Мраксов. Звеня глиняной посудой и старыми сковородками, девушка думала о своем и время от времени начинала тихонько плакать. Меропа не кляла свою судьбу, нет — для нее это было бы непростительной наглостью. Она только плакала.

Погруженная в переживания, Меропа не обратила внимания на шум с улицы и последовавший за ним стук закрываемой двери.

В комнату ввалился Морфин. Обойдя вниманием присутствие сестры, он прошел к очагу, где дымились дрова, и уселся в кресло. Меропа краем глаза глянула на Морфина и поежилась от ужаса: он вертел в руках живую гадюку и напевал ей песенку на змеином языке:

Змейка, змейка, поиграем,

Пошипим-ка вместе.

Не то Морфин осерчает,

На двери подвесит.

Едва он замолк, скрипнула дверь и на пороге показался старый Мракс. За ним — у Меропы от удивления дух перехватило — в помещение зашел совершенно незнакомый человек. Это был низкорослый, полноватый мужчина в очках, за которыми блестели крошечные кротиные глазки. Взгляд их, однако, был живой и умный.

— Моя дочь, Меропа, — без особого удовольствия буркнул Нарволо.

— Доброе утро, — волшебник казался дружелюбным.

Меропа, непривычная к вежливости, промолчала и лишь испуганно глянула на отца. Его лицо выражало столь явную неприветливость, что девушка сочла за лучшее отвернуться к полкам и снова заняться горшками и сковородками.

— Что ж, мистер Мракс, — прервал молчание гость, — перейдем к конкретике. Мы имеем все основания полагать, что Ваш сын Морфин этой ночью совершил волшебство в присутствии магла.

Меропа уронила глиняный горшок.

— Подбери сейчас же! — взревел Нарволо. — Правильно, хватай прямо лапами с пола, как последний магловский выродок! Зачем тебе нужна волшебная палочка, дура бестолковая?

— Мистер Мракс, прошу вас! — воскликнул пораженный волшебник.

Меропа, уже успевшая поднять горшок, снова выронила его. Трясущейся рукой она вытащила из кармана палочку и, осознавая всю бесполезность совершаемого, тихо пролепетала заклинание, от которого горшок пролетел через всю комнату, ударился в противоположную стену и раскололся надвое. Девушка испуганно зажмурилась и опустила голову.

Морфин зашелся в истерическом хохоте, а Мракс вне себя от ярости завопил:

— Почини его, дрянь безмозглая, почини немедленно!

Меропа, спотыкаясь, бросилась к осколкам, но гость опередил ее. Он взмахнул волшебной палочкой и твердым голосом произнес:

— Репаро!

Горшок тут же стал целым.

Мракс утробно зарычал, но сдержался от того, чтобы броситься на нежданного помощника. Обернувшись к дочери, он стал издеваться:

— Повезло тебе, что под руку попался добрый дядя из Министерства! Может, я и совсем тебя сбуду с рук, может, он и не побрезгует женушкой из сквибов поганых… Так ведь, мистер Огден?

Ни на кого не глядя, Меропа подобрала горшок и дрожащими руками вернула его на полку. Опустив глаза в пол, она прижалась к закопченной стене и замерла как статуя. Больше всего на свете ей сейчас хотелось пройти сквозь камень и исчезнуть.

— Мистер Мракс, — продолжил прерванную речь тот, кого звали Огденом, — как я уже сказал, цель моего визита…

— Я не глухой, с первого раза расслышал! — огрызнулся Нарволо. — И что мне с этого? Морфин проучил поганого магла, проучил за дело… Дальше-то что?

— Морфин нарушил закон волшебного сообщества, — строго ответил Огден.

— «Морфин нарушил закон волшебного сообщества»! — кривляясь, передразнил его Мракс. Морфин расхохотался. — Магл забыл свое место, мой сын немножко проучил его — это что теперь, преступление?

— Именно, — подтвердил Огден.

Он извлек из внутреннего кармана сюртука маленький свиток пергамента и развернул его.

— Это что, приговор? — визгливо спросил Мракс.

— Это вызов в Министерство на слушание дела…

— Вызов? Вызов?! Да кто вы такой, чтобы куда-то там вызывать моего сына?

— Я начальник Группы обеспечения магического правопорядка, — спокойно сказал Огден.

— А мы, по-вашему, так, отбросы общества? — вскричал Мракс, наступая на волшебника и тыча ему в грудь пальцем. — Мелкие шавки, чтобы бегать на задних лапках перед Министерством? Да ты хоть знаешь, с кем разговариваешь, грязнокровка недобитая?

— Я думал, что говорю с мистером Мраксом, — осторожно ответил Огден, чуть приподняв брови.

— Верно думал! — загремел Мракс и, шагнув вперед, сунул ему под нос палец с красовавшимся на нем фамильным перстнем.

— Видите? Вы ЭТО видите? Знаете, что ЭТО такое? Знаете откуда? Несколько столетий это кольцо хранилось в нашей семье, передаваясь из поколения в поколение! Вот из какой древности мы ведем свой род, и все это время бережем чистоту крови как зеницу ока! На камне вырезан герб Певереллов! Знаете, сколько нам предлагали за эту вещицу?

— Понятия не имею, — поморщился Огден, отшатываясь от промелькнувшего перед его глазами кулака. — Все то, что вы сказали, к делу никоим образом не относится, мистер Мракс. Ваш сын нарушил…

Мракс взвыл от злобы, кинулся к Меропе и схватил ее за горло. Меропа всхлипнула, когда Нарволо подцепил пальцами медальон, висевший на ее шее, и потянул за собой к Огдену.

— Видели вот это? — взревел он, дергая за золотую цепочку; Меропа отчаянно ловила ртом воздух, пока Мракс совал под нос Огдену медальон с изображенной на ней змеистой буквой «С», выложенной изумрудами.

— Вижу, вижу! — поспешил ответить Огден.

— Эта вещь принадлежала самому Салазару Слизерину! Слышите? Салазару Слизерину! И мы — его единственные потомки из ныне живущих, что вы на это скажете, а?

— Мистер Мракс, ваша дочь! — встревожено крикнул Огден, но Мракс уже успел отпустить Меропу; она, задыхаясь в кашле и потирая шею, вернулась в свой угол и без сил прислонилась к стене.

— Вот! — торжественно воскликнул Мракс. — Не смейте разговаривать с нами так, словно мы пыль у ваших ног! Незнамо сколько поколений чистокровных волшебников — вы-то небось о себе такого сказать не можете!

Он плюнул под ноги Огдену. Морфин опять расхохотался, а Меропа просто стояла и молчала, склонив голову. Она искренне надеялась, что посланник из Министерства покинет их лачугу целый и невредимый.

— Мистер Мракс, — повторил Огден, — боюсь, что ни ваши, ни мои предки не имеют никакого отношения к поднятому вопросу. Я здесь из-за Морфина и магла, который стал жертвой его хулиганской выходки этой ночью. По нашим сведениям, — он заглянул в пергамент, — Морфин осуществил заклинание, от которого пострадавший покрылся крайне болезненной сыпью.

Морфин хихикнул.

— Тише, мальчишка, — прошипел Нарволо по-змеиному, и Морфин тут же замолк. — Ну и что такого? — Мракс вызывающе смотрел на Огдена. — Надо полагать, вы этому маглу рожу подчистили, да и память заодно…

— Дело совсем не в этом, мистер Мракс, — возразил Огден. — Произошло ничем не оправданное нападение на беззащитного…

— Я так сразу и понял, что вы любитель маглов, — Мракс снова плюнул на пол.

— Эти разговоры бессмысленны, — заявил Огден. — Поведение вашего сына ясно говорит о том, что он нисколько не раскаивается в своих поступках. — Он опять заглянул в свиток. — Морфин должен явиться четырнадцатого сентября на слушание по обвинению в колдовстве, осуществленном в присутствии магла, с причинением ущерба и неудобств вышеупомянутому маглу…

Огден прервал чтение. Через открытое окно до них донеслось звяканье сбруи, конский топот и громкий говор веселых голосов. Мракс замер как статуя, прислушиваясь, Морфин зашипел и, оскалив зубы в кровожадной ухмылке, повернулся на звук. Меропа, у которой сердце дрогнуло от ужаса, подняла побелевшее лицо.

— Боже, просто смотреть больно на эту лачугу! — зазвенел женский голос. — Разве твой отец не может распорядиться, чтобы ее снесли, Том?

— Она нам не принадлежит, — ответил голос молодого человека. — На той стороне долины все наше, но этот дом принадлежит старому бездельнику Мраксу и его детям. Сын совершенно ненормальный, слышала бы ты, что о нем говорят в деревне…

Девушка рассмеялась. Звон сбруи и лошадиный топот по мере приближения становились все громче и громче. Морфин, приоткрыв рот, приподнялся и вытянул вперед жилистую шею.

— Сиди на месте, — предостерегающе прошипел Мракс.

— Том, — снова заговорил голос девушки. — Может, я ошибаюсь, но там, кажется, кто-то прибил к двери змею?

— Господи, так и есть! — воскликнул мужской голос. — Это, должно быть, сын, я тебе говорил, что он не в себе. Не смотри туда, Сесилия, любимая.

Морфин глянул исподлобья на Меропу.

— «Любимая», — прошептал он на змеином языке. — Слышишь? Он назвал ее «любимая». Все равно он твоим не будет, сестричка, даже не надейся.

Меропа похолодела и, качнувшись на месте, судорожно ухватилась за грязный подоконник.

— Что такое? — сурово спросил Мракс; взгляд его темных глаз торопливо перебегал от дочери к сыну и наоборот. — Что ты сказал, Морфин?

— Она на этого магла глаз положила, — злорадно прошипел Морфин. — Вечно в саду торчит, когда он мимо проезжает, пялится на него через ограду… Верно, Меропа? А нынче ночью…

Меропа подалась вперед и умоляюще замотала головой, призывая брата к милосердию. Но Морфин был безжалостен.

— А нынче ночью высунулась в окошко, все поджидала, пока он домой поедет, так, что ли?

— Высунулась в окошко посмотреть на магла? — тихо переспросил Мракс.

Огден, не понимающий змеиного языка, нервно постукивал каблуком по деревянным половицам. Весь его вид выражал крайнюю озадаченность.

— Это правда? — грозно спросил Нарволо, делая шаг к насмерть перепуганной девушке. — Моя дочь, чистокровная волшебница из потомков Салазара Слизерина по прямой линии, мечтает о мерзком грязном магле?

Меропа знала, что отрицания не спасут ее, но продолжала машинально трясти головой, вжимаясь в стену.

— Ну да я его достал, отец! — хрипло рассмеялся Морфин. — Подловил, когда он проезжал мимо. Не такой-то он был красавчик, как покрылся сыпью с головы до ног, а, Меропа?

— Ах ты, гнусная бездарь, сквиб поганая, мерзкая осквернительница крови! — взревел Мракс и, потеряв контроль над собой, схватил дочь за горло.

Меропа захрипела от боли, когда толстые пальцы сомкнулись на ее шее с ужасающей силой. Задыхаясь, девушка подумала о том, что, верно, секунды ее сочтены.

— Не смейте! — крикнул Огден, выставив волшебную палочку. — Релашио!

Нарволо отбросило назад, он налетел на стул и упал навзничь. Разъяренный Морфин с диким воплем выскочил из кресла, занеся руку с окровавленным ножом, с его коленей посыпались куски разрубленной на части гадюки. Другой рукой он выдернул из-за пояса волшебную палочку и принялся беспорядочно выкрикивать заклятия, ни одно из них, впрочем, не попало в цель. Огден бросился прочь из дома, хлопая тяжелыми дверями. Морфин выбежал на улицу и что-то гневно закричал вслед беглецу, грозя небу ножом и палочкой.

— Мерзкая тварь! — завопил Мракс, поднявшись на ноги и приблизившись к Меропе.

Девушка находилась в полуобморочном состоянии и не сопротивлялась, когда тяжелая рука отца опрокинула ее на пол.

— Мало того, что ты собиралась продать мое кольцо маглам, так ты себе среди них еще и жениха присмотрела, да? Дрянь! — Мракс пнул дочь ногой. — И ты, может, думаешь, что мы тебе все еще доверяем? Я отберу у тебя медальон, воровка клятая, а то ты еще с ним уйти вздумаешь!

— Нет! — Меропа обеими руками прижала медальон к груди. Это была единственная вещь, напоминавшая ей о матери, которая, будучи живой, всегда носила ее при себе.

Мракс вцепился в девушку и попытался разжать ее руки; Меропа отчаянно сопротивлялась, за что получала чувствительные удары по всем открытым частям тела. Нарволо не жалел ее, пиная тяжелыми башмаками, выдирая волосы и награждая смачными плевками. В комнату ворвался Морфин и, узрев разыгравшуюся сцену, с победным гоготанием бросился на помощь отцу.

— Да, так ей, так ей! Сейчас я ей, образине, личико-то подправлю! — в руках безумца сверкнул нож.

— Стоять! — раздался суровый голос.

Морфин удивленно икнул и развернулся к двери. В проходе стоял невозмутимый Огден.

— Он вернулся! Отец, ты смотри, он вернулся… — осклабился Морфин.

Мракс прекратил избивать Меропу. Оттолкнув ее, он подошел к сыну и смерил новоприбывшего настороженным взглядом.

— Вернулся. Но не один, — спокойно произнес Огден и достал из кармана свиток. Разворачивая его, он сделал несколько шагов вперед, а вслед за ним в комнату вошли еще несколько волшебников в форменных мантиях.

— Вы уже знаете, в чем обвиняется ваш сын, мистер Мракс.

— Знаю, дементор вас подери, знаю!.. — раздраженно ответил Нарволо.

— Сегодня копилка злодеяний Морфина Мракса пополнилась попыткой нападения на сотрудника Министерства Магии в момент официального вызова на слушание. Для предотвращения рецидива я вынужден был вызвать подкрепление из Министерства, которое воспрепятствует дальнейшему сопротивлению. Морфин Мракс, настоящим моментом вы арестованы и приговорены к временному заключению до момента слушания, во избежание неприятных инцидентов.

— Ну уж нет! Сначала одолейте нас, а потом уж забирайте моего сына! — взревел Мракс и вытащил волшебную палочку. — Петрификус Тоталус!

Один из волшебников успел отбить заклинание. Огден быстро спрятал свиток и достал волшебную палочку.

— Предлагаю сдаться по-хорошему, — предупредил он.

— НЕТ!

Морфин взмахнул руками как птица — из его палочки залпом посыпались оглушающие заклятия; волшебники из Группы обеспечения магического правопорядка едва успели отбить их. Мракс, издав утробный рык, бросился на противников.

— Редукто! — завопил он, и одного из магов с оглушительным грохотом отбросило в дверной проход; он врезался в стену прихожей и без сознания сполз на пол.

Морфин, дико визжа, метнул нож в Огдена, но тот успел вовремя пригнуться; острое лезвие со звоном ударилось об каменную стену аккурат над его головой. Мракс, раскидав накинувшихся на него волшебников, бросился на него и сбил бедолагу с ног, в то время как Морфин пришиб креслом одного из нападавших.

— Вшивая грязнокровка! Ты сейчас узнаешь, каково это — поднимать руку на наследника чистых кровей, — рычал и плевался Нарволо, катаясь по полу в обнимку с Огденом. В пылу битвы, мешая сопернику воспользоваться палочкой, он дотянулся до лежащего у стены ножа. Схватив его, Мракс резко занес лезвие над головой Огдена.

— Импедимента! — крикнул светловолосый маг и Мракс застыл на месте с воздетой над Огденом рукой; из его пальцев на пол выскользнул нож.

Огден, выдохнув с облегчением, высвободился из-под окаменевшего Нарволо и направил на него волшебную палочку:

— Инкарцеро! — возникшие из воздуха веревки мгновенно обвили Мракса крепкими путами.

Морфин все еще отчаянно сопротивлялся, из его палочки хаотически выплескивались потоки заклятий, которые едва успевали отбивать волшебники из Министерства.

— Экспеллиармус! — чье-то заклинание наконец-то попало в цель и Морфин, лишенный оружия, отлетел к печке и шлепнулся на пол.

Его, как и Мракса тут же повязали веревками и лишили сознания. Огден вытер рукавом пот, обильно оросивший его лоб, и махнул рукой.

— Трансгрессировать их в Министерство и запереть в специальные камеры.

— А что делать с девчонкой? — спросил долговязый шатен, указывая на забившуюся в угол несчастную Меропу.

Она подняла голову и расширенными от ужаса глазами воззрилась на бригаду потрепанных после боя волшебников. Девушка с трудом верила, что случившаяся в их маленькой хижине битва — не плод ее больного воображения.

— А что с ней делать? — пожал плечами Огден. — Полгода — как минимум — этих двоих здесь и духу не будет. А для нее это отличный шанс обрести свободу. Или дождаться драгоценных родственников, — его передернуло, — с горячим обедом на столе.

С этими словами он вытащил из кармана мантии небольшой увесистый кошелек и положил на стол, мягко улыбаясь.

— Это тебе, девочка. В качестве материальной помощи. Будешь сытно ужинать — вспомни старика Огдена.

Следующие несколько секунд Меропа наблюдала за тем, как маги, поддерживая нескольких раненых и пленных, по очереди исчезали в воздухе, оставив после себя давящую тишину и перевернутые кресла.

Глава 4

Меропа ничего не делала и просто гуляла по саду. Неожиданная свобода взволновала девушку — настолько, что она с самого утра не могла заставить себя взяться за привычную домашнюю работу. С новыми, незнакомыми чувствами она разглядывала опустевшую хижину, в одночасье переставшую быть непредсказуемой чащу деревьев. Маленький мирок, огороженный покосившимся забором, уже не сулил зловещих неприятностей.

Тонкая нить недоверия стежками проходила через радостное облегчение — временами в душе Меропы наступало тяжелое затишье, смешанное с неуверенностью в реальности происходящего. Ей, однако, хватило смелости поверить в свое одиночество — где-то под вечер, когда солнце приблизилось к горизонту. Покончив с сомнениями, девушка отправилась на кухню, чтобы приготовить себе ужин. В этот раз она точно знала, что голодной не останется.

За окном разлилось плавленое золото — по небу, по облакам, по пастельно-зеленой листве. Меропа поставила на стол щербатую глиняную миску, в которой дымилась горячая похлебка. Хлеба не было — как-то не подумалось, чтобы выйти в деревню и воспользоваться оставленными Огденом деньгами. Да что тот хлеб — свобода слаще хлеба, а именно ею был щедро приправлен скудный ужин. Меропа была счастлива.

Следующее утро было серым и неприветливым. Меропа, накинув ветхий плащ, достала из-под подушки кошелек — там лежали новенькие шиллинги — и, спрятав его в перекинутую через плечо кожаную сумку, отправилась в деревню.

На центральной площади было пусто, набежавшие на небо серые тучи спугнули предприимчивых торговцев, грозясь залить холодной водой пустые базарные лотки. Меропа, втянув голову в плечи, боязливо озиралась по сторонам. Под ногами глянцево звенел булыжник, тишину изредка нарушали колокольчики на входной двери в местный кабак. Девушка юркнула в булочную лавку — там было тепло и пахло свежим хлебом.

— Две буханки хлеба, — Меропа неуверенным жестом положила несколько монет на прилавок.

Хозяйка, полная краснолицая женщина с угрюмо сдвинутыми бровями, придирчиво оглядела покупательницу и отправилась к продуктовым полкам.

— Вам какого? — поинтересовалась женщина.

— Да какого… обычного, — смутилась Меропа.

Хозяйка искоса глянула на гостью, хмыкнула недовольно и запаковала первые две попавшиеся буханки в бумажные пакеты. Вручив их Меропе, она с достоинством отодвинула от себя шиллинги и покачала головой с самым что ни на есть категоричным видом.

— Не возьму с тебя денег. Уходи, нищая ведьма. И шиллинги свои забирай.

— Но… почему? — Меропа вздрогнула и протянула руку, чтобы вернуть деньги туда, где они лежали.

— Потому что ты ведьма и черт знает, что ты там с этими монетами наколдовала — а ну, если они исчезнут вдруг? Иль беду принесут какую? Мне такого добра не надо. Но и помереть я тебе дать не могу — кому грех на душу лишний нужен? — женщина была настолько самоуверенна с виду, что можно было подумать, будто за ее спиной ангел незримо стоит и запечатлевает в длинном пергаменте благое попечительство о бедных колдуньях.

Меропа сжала тонкие губы, но спорить не стала, да и духу не хватило на возражения. Молча она загребла шиллинги с прилавка, бросила их в кошелек, схватила хлеб и пошла прочь. Хозяйка закудахтала недовольно ей вслед и перекрестилась бегло.

Промозглая сырость обожгла до костей вынырнувшую из густого тепла Меропу. Сглатывая слезы злости и обнимая буханки обеими руками, она быстро засеменила по площади — кругом было все так же пусто и тихо. Зазвенели колокольчики в кабаке, открылась тяжелая дверь, и оттуда вывалились два грузных упившихся тела. Втолковывая друг другу что-то неизбывно пьяное, они ковыляли, едва передвигали ноги, тихо сопели и размахивали руками, чтобы удержать равновесие. Меропа постаралась как можно более незаметно прошмыгнуть мимо них, но слишком громко, видимо, звенели в ее кошельке серебряные шиллинги — один из пьянчуг обратил внимание на трепещущий силуэт, завернутый в старые лохмотья.

— Эй, ты! — сипло окликнул ее коренастый мужчина, у которого еще не так, как у товарища, подкашивались кривые ноги. — Стой, девка, стой!

Меропа крепче прижала к себе хлеб и хотела было побежать, но споткнулась и растянулась во весь рост на вымощенной булыжником дороге. Пакеты выскользнули из рук, а из сумки вылетел кошелек — несколько шиллингов звонко запели, покатившись по камням. У обоих завсегдатаев кабака алчно загорелись глаза — тот, что был более трезв, относительно твердым шагом приблизился к Меропе.

— Нет, не трогай! — в девушке внезапно проснулась ярость. Она нашла в себе силы приподняться и броситься всем телом на кошелек.

Пьянчуга на долю секунды оторопел, но товарищ сзади подначивал, и он все-таки решился накинуться на Меропу, чтобы отодрать ее от заветного сокровища.

— Ведьма, ты ж ведьма, да? Отродье Мракса? — он дернул ее за ворот платья и приподнял, чтобы лучше видеть лицо.

Меропа задергалась в руках обидчика и замотала головой — отчаянно и гневно. Терять было нечего — бита она была уже не раз, боль вошла в привычку, а вот деньги просто так отдавать не хотелось. Она стиснула зубы, готовая к любому повороту событий и, что есть сил, рванулась из цепких и грубых пальцев.

— Так ты еще и выдираешься?! — сплюнул мужчина и двинулся на нее могучей громадой, не слыша, что собутыльник его уже начал беспокоиться и нервно оглядываться по сторонам.

— Выдираюсь, — коротко бросила Меропа и сжалась, как кошка, готовая к удару.

Грянул гром. Страшное перекошенное лицо с разинутым в вопле ртом — будто кадр из немого кино. Нападающий занес обе руки в диком неистовстве, оставался всего лишь один краткий момент до логического финала, как вдруг произошло неожиданное. Меропа и сама не поняла, как вышло, что ее едва не ослепило яркой молнией, вспыхнувшей перед самым ее носом синхронно с очередным громовым раскатом. Пьянчугу с силой отбросило прочь, Меропа упала на колени и закрыла голову руками. Грохотало со страшной силой. Серые камни покрылись сетью мокрых точек.

Когда небо успокоилось, наступила тишина, нарушаемая всхлипами и постанываниями. Меропа подняла глаза на недавнего обидчика: он лежал на спине и ощупывал дрожащими ладонями лицо. Присмотревшись, девушка увидела, что на щеках и на лбу лежащего краснеют крупные ожоги.

— Ведьма… ведьма, — хныкал несчастный, ерзая по булыжникам.

Товарища его и след простыл. Меропа собрала рассыпанное серебро обратно в кошелек, убрала его в сумку, и, как родных детей, прижала к себе пакеты с хлебом. Дождь набирал силу, но ее это, казалось, не волновало — ноги сами несли прочь от этого места, от этого омерзительного человека с пунцовым лицом, который все продолжал издавать стоны вперемешку с проклятиями.

Меропа пошла, нет — побежала вон с площади. Скользя, спотыкаясь, бежала без оглядки, с одной лишь мыслью — исчезнуть из деревни, пока никто не понял, что она натворила.

Да разве же она? Меропа шла, и с каждым шагом, увязающим в грязи проселочной дороги, впечатывалось в ее разум осознание обладания. Обладания той силой, которая была утрачена несколько лет назад. Только что в ее бесталанные руки вернулось то, что по праву рождения ей и принадлежит. Вернулось ли?

Когда дождь ушел бродить по другим деревням, Меропа уже готовила обед в своей мрачной хибарке. Снова скромная похлебка, но зато — вся ее. И мякиш, и корка хлебная, румяная — все ее, никто не отнимет, не заставит глодать объедки и запивать их собственной кровью из разбитой губы. Она бы рада считать себя самым счастливым человеком после этого, но чего-то не получается, не выходит, не складывается картина.

Вдруг, совершенно неожиданно, Меропа поняла, что воспоминание о сверкнувшей молнии дарит ей странное, не совсем счастливое, но удовольствие. Рассматривая свои ладони, девушка проматывала в голове эпизод, состоящий из нескольких коротких, но ярких фрагментов: гром, безобразный оскал, запах перегара, смешавшийся с ароматом мокрой пыли, вспышка, избыток мощи — такой, что саму бросило вниз от невозможности выдержать свою силу. И все это — в одночасье.

— Люмос! — неуверенно приказала Меропа.

Она стояла посреди комнаты и сосредоточенно смотрела на волшебную палочку, которую едва удалось найти в недрах старинного шкафа — много лет волшебное орудие лежало там, запечатанное в серую коробку, покрывшуюся толстым слоем пыли. Теперь волшебная палочка вновь оказалась в руках законной хозяйки, которая едва помнила, как с ней управляться.

— Люмос! — повторила Меропа.

Робкая вспышка света на миг отбросила блик на изможденное лицо, но тут же угасла.

— Люмос! — девушка решила проявить настойчивость.

Кончик палочки загорелся холодным светом. Меропа аккуратно поводила ею по воздуху, словно проверяя, не затухнет ли она подобно свече. Но заклинание продолжало действовать — свет мерцал, прерывался, но не исчезал совсем.

Раздался стук в дверь. От неожиданности Меропа уронила волшебную палочку. Кинувшись за ней, она присела на корточки и прислушалась настороженно, как дикий зверек. Стук возобновился, но прозвучал на этот раз более неуверенно, словно решительность стоящего за порогом понемногу угасала.

— Нокс, — тихо шепнула Меропа, крепко сжимая волшебную палочку и пряча ее за спину. Она не могла бы сейчас вспомнить ни одного защитного заклинания из тех, что когда-то слышала от отца или брата, но вместе с тем, прохладная гладкость дерева, из которого было сделана палочка и потенциальная мощь, скрывавшаяся в ее сердцевине, придавала некоторую уверенность. Пускай призрачную, но все же уверенность.

— Кто там? — несмело поинтересовалась девушка, положив руку на засов.

— Открой, Меропа! Я знаю, что ты одна, открой! — голос принадлежал женщине, нет — молодой девушке, и был до боли знакомым.

— Что тебе нужно? — резко откликнулась Меропа, прижавшись к грубому дереву, из которого была вытесана дверь.

— Открой, поговорим, — серебристый голосок робел с каждой секундой все больше и больше.

Меропа молча отодвинула засов. Скрипнули ржавые петли.

На пороге стояла та, которую меньше всего хотелось видеть. Миниатюрная фигура, чью стройность не скрывал даже свободный дождевой плащ, белокурые волосы под капюшоном, большие глаза — что делала здесь эта изнеженная представительница магловской буржуазии?

— Что… ты здесь?! — недоверчиво оглядев гостью, спросила Меропа.

— Да, — Сесилия, прекрасная невеста Томаса Реддла, и сама будто не понимала, что забыла здесь — в грязной лачуге местных сумасшедших. — Я здесь. Пропустишь?

Меропа молча подвинулась, освобождая проход. Девушка плавно переместилась в середину комнаты и, не обнаружив ничего такого, на что можно было бы сесть или облокотиться без опасения быть измазанной, так и осталась стоять с беспомощным выражением на лице. Меропа заперла дверь на засов и, скрестив на груди руки, обернулась к Сесилии. В глаза гостьи она старалась не смотреть: боялась с головой выдать завистливую ненависть.

— Я пришла попросить тебя о помощи, — Сесилия и сама не стремилась сталкиваться взглядом с Меропой. — Ты же колдунья, ведь правду говорят?

— Да, — Меропа помрачнела. — Откуда ты это знаешь? И… почему, как ты узнала, что моих отца и брата здесь нет?

— Мальчик, который носит письма, видел, как полицейские забрали их с собой. Он рассказал об этом нашей булочнице, а от нее уже вся деревня узнала, — Сесилия коротко взглянула на Меропу и замялась. — Ты спросила, откуда я знаю, что ты колдуешь.

— Да.

— Все знают и все об этом толкуют, — девушка отвернулась к окну и бездумно провела рукой по подоконнику. Опомнившись, отдернула ее и с досадой осмотрела. Тут же был вынут из кармана плаща кружевной платок, призванный уничтожить грязные следы на изящных пальчиках. — Все знают… Давно ходят странные слухи о вашем доме. Будто отец твой — убийца. Ну, вот словно убил он твою мать. А о брате твоем говорят, что он просто — безумец. А тебя ведьмой нарекли, мол, ты порчу на людей насылаешь, но порой даже и помочь можешь.

— Моя мать помогала, — резко оборвала журчащую речь Меропа. — Но только порчу не наводила. Вранье это все. А мне уж тем более никакого дела до ваших деревенских нет.

— Но ты ведь колдуешь? — с надеждой повторила Сесилия и снова повернулась к ней.

Как заведенная. Меропа поморщилась, нахмурилась. Чего ей надо, красавице этой? Реддла мало, что ли?

— Не колдую, — отрезала она. — Но варю хорошо.

— Так мне это и нужно! — обрадовалась гостья, глаза ее засверкали. Она шагнула навстречу Меропе. Последняя прислонилась спиной к двери, исподлобья, дичком наблюдая за девушкой.

— Что? Зачем? — буркнула она.

Сесилия вздохнула и бессильно опустила руки, блеск во взгляде пропал. Помолчав немного, она уткнулась пальцами в виски, нервничая, но быстро совладала с собой и продолжила:

— Я скоро выхожу замуж. За Тома…са. Томаса Реддла, — она отстраненно глядела куда-то вдаль, мимо Меропы. — Недавно я узнала, что у них в роду есть наследственная болезнь… ой, Боже мой, зачем же я это говорю…

Сесилия взволновалась, закрыла лицо ладонями и отчаянно замотала головой, словно ее кто заставлял говорить то, что говорить она не желала. Меропа попыталась изобразить живое участие и, преодолев себя, приблизилась к гостье. Аккуратно положила руку на дрожащее плечо. Но Сесилия, очнувшись, резко отпрянула от нее и испуганно захлопала длинными ресницами.

— Болезнь такая есть — эпилепсия. Слышала, может?

— Нет.

Меропа не знала никогда таких умных определений, таких необычных слов. За всю свою жизнь ни о какой другой болезни, кроме простуды, она не слышала. Что-то когда-то проскальзывало в тех древних беседах ее матери с отцом, но то было так давно, что и не вспомнить уже. Марволо отнюдь не был глупым и в редкие часы благодушного настроения заставлял свою жену поддерживать разговоры на самые неожиданные порой темы — зачастую его интересовало все то, что вызывало отвращение у нее. В памяти Меропы почему-то всплыло живое обсуждение видов средневековых пыток — мать тогда отчаянно притворялась, что ее также, как и мужа, интересует, как маглам примеряли «испанский сапог».

— Не знаю такой болезни, — повторила Меропа.

Сесилия недовольно повела бровями.

— Это страшная болезнь. У больного ею случаются жуткие припадки…

— И у Тома… у жениха твоего тоже? — запнувшись, спросила Меропа.

— Нет. У него не случаются приступы. К счастью. Но могут случиться у его детей.

— Будущих, в смысле?

— Именно. Я не хочу, чтобы мои дети страдали.

Меропа медленно ходила по комнате и вертела в дрожащих пальцах волшебную палочку. Крепясь изо всех сил, чтобы не сорваться: не заплакать или не броситься на белокурую красавицу, она отвлекала свое внимание тем, что рассматривала грязные стены и прикидывала в уме, есть ли заклинание, способное их очистить. Когда стало ясно, что молчание затянулось, Меропа остановилась и угрюмо взглянула на Сесилию.

— И что я должна делать? Причем тут я?

— Я слышала, существует зелье, с помощью которого можно предотвратить передачу болезни по наследству. Хотя бы одному поколению. Тому, которое родится от меня.

— Может, и существует, — сдержанно согласилась Меропа.

— Но ты же должна знать! — едва не плача взмолилась девушка. — Ты же колдунья, ведьмачка, ты же должна знать!

— Должна.

— У тебя ведь наверняка есть книга, старинная книга с рецептами зелий…

— Есть, есть! — не дав ей закончить, резко оборвала Меропа .— Послушай, я поищу нужный рецепт, но не обещаю, что найду его. Но поищу — это точно.

Лицо красавицы осветилось слабой улыбкой — она обрела надежду на нечто эфемерное. Она поверила в то, что Меропа поможет ей, невесте Томаса Реддла, родить от него в будущем здоровое потомство.

Меропа улыбнулась — впервые за вечер. Она стала чувствовать себя хозяйкой положения — это было еще приятнее, чем ужинать в одиночестве, без опасений быть обделенной. Вот эта вот — белокурая, большеглазая, изящная — станет заложницей своей просьбы. Она еще пожалеет, что пришла сюда за помощью. И впрямь, какое безрассудство.

Меропа попыталась отогнать от себя человеконенавистнические мысли; но мимолетного порыва, продиктованного старой памятью о добродетельной матери, хватило ненадолго.

— Приходи завтра в это же время, и я скажу тебе, есть ли у меня такой рецепт. Если есть, я скажу тебе.

— А дальше?..

— А дальше — будет видно.

Сесилия выглядела как человек, вновь обретший веру в счастливое будущее.

— Я щедро заплачу тебе, ты себе не представляешь, какая награда тебя ждет, — восторженно щебетала она, покидая старую хибарку Мраксов.

Меропа задвинула засов и прислушалась: снаружи, совсем рядом звякнула конская збруя, заржала лошадь, глухо отозвалась пыльная дорога под ударами тяжелых копыт. Где-то вдалеке гремело, а в саду чирикала одинокая птица.

Худые пальцы теребили корешок ветхого книжного тома, выдавая взволнованное состояние их обладательницы.

— Да. Нашла. Я нашла нужный рецепт.

Большие глаза засветились.

— Это прекрасно! — Сесилия прижала узкие ладони к сердцу и глубоко вздохнула. — Значит, теперь все будет хорошо.

— Конечно-конечно, — Меропа уводила взгляд, ежилась, продолжая ковырять корешок.

— Как скоро будет готово твое зелье?

— Самое большее — через неделю.

— Я принесу деньги в тот день, когда ты будешь готова отдать мне зелье.

— Да пожалуйста… — буркнула Меропа.

Сесилия помрачнела и даже легкое подобие улыбки, игравшей на ее губах, исчезло без следа. Она встала с застеленного стершимся бархатным покрывалом кресла и расправила смятую юбку. Девушка словно ощутила выстроенную из кирпичей ненависти стену, которая стояла между ней и невзрачной неряшливой ведьмой — Меропа если и смотрела изредка на Сесилию, то тяжело, без приязни.

— Когда мне прийти к тебе? — Сесилия скрестила руки на груди.

— Через неделю… в следующую среду. В это же время.

Сесилия обернулась к окну — в мутных стеклах играли оттенки серого пасмурного дня. Месяц июль мало походил на себя, во всем подражая сентябрю: орошая землю дождями, скрывая небо серой мглой и шумя прохладным ветром.

Меропа исподлобья наблюдала за гостьей, обратившись в мрачную недвижимую статую. Книга была отложена на стол, руки спокойно сложены на коленях, тонкие губы плотно сжаты.

— Хорошо, — Сесилия обернулась. — Тогда я пойду.

Девушке явно не терпелось поскорее покинуть неприветливую хижину — каждый квадратный сантиметр помещения казался неприветливым и агрессивным, пропитанным извечной подозрительностью ко всему инородно-немагическому. Меропа лишь гармонично дополняла обстановку, вежливо-отстраненная, угрюмая, с терпким блеском настороженных глаз.

Сесилия сделала шаг к двери, Меропа тут же поднялась на ноги, проскочила вперед и отодвинула засов. Короткое прощание, исполненное глухой неприязни, прикрытой облупившейся краской дружелюбия — и белокурая красавица исчезла в туманной дымке.

Неделя прошла в кропотливых трудах: Меропа выбилась из сил, собирая нужные ингредиенты, вываривая и настаивая зелье, колеблясь и решаясь каждый день заново. Ежедневно приходилось с чистого листа начинать жизнь, расписываясь под своими целями; ежедневно — кропотливая работа — работа над собой и своей душой, в которой медленно, но уверенно рассыпался на части стержень. Тот самый, что когда-то был установлен матерью. Но она ушла — когда-то давно, время стерло границы между правдой и ложью, между добром и злом.

Меропа не ждала от своих затей ясного результата — она непрестанно сомневалась. Бывали жгучие мгновения, когда хотелось ринуться прочь, сбросив с себя ответственность — не только за чужую, но и за свою жизнь.

Но время шло и роковая встреча неотвратимо близилась.

Осталось всего каких-нибудь несколько минут.

Стук в дверь.

— Здравствуй, Меропа, — Сесилия смотрела на девушку не так, как в предыдущие разы. В ее взгляде сквозила прохладца. Презрение с примесью недоверия.

Меропа молча загородила собой проход, не давая посетительнице пройти в дом. Ее рука нырнула в карман.

— Вот, возьми свое зелье, — безжизненно пролепетала Меропа, прислонившись к дверному косяку и протягивая Сесилии плотно закупоренный флакон. — Бери-бери…

Она ткнула флакон в мягкие ухоженные ладони и подняла на девушку блестящие карие глаза, подернутые пленкой поддельного безразличия. Сесилия ответила тревожным взглядом и нервным движением губ — попыткой сложиться в улыбку. Взяв флакон, она осторожно, почти с трепетом повертела его в руках и спрятала куда-то под плащ. Оттуда же сразу показался увесистый кошель, соблазнительно звонкий и роскошно бархатный. Меропа сыграла роль бессребреницы, изобразив на лице равнодушную улыбку: бесстрастно принимая плату, она даже не взглянула искоса на тяжелый мешочек, не взвесила его торгашеским жестом в руке, просто положила в карман.

— Благодарю.

— Я надеюсь, что заплатила тебе не зря, — многозначительно произнесла Сесилия.

— Не зря. Только стой, не уходи — я тебе должна объяснить, как применять это зелье. Тебе нужно три капли подмешать в питье твоего жениха. Запомни: он не должен знать, что ты ему даешь это лекарство, не должен, иначе ничего не выйдет… Поняла?

— Да, — легкий кивок, сознательный взгляд. Действительно, поняла.

— Все, теперь иди, — Меропа махнула рукой, давая понять, что прием окончен.

Впрочем, Сесилия тоже не горела желанием задерживаться. Не сказав больше ни слова, не попрощавшись, она соскользнула с покосившегося крыльца и исчезла в чаще, чтобы оседлать лошадь и ускакать к своему жениху. Меропа мысленно поставила подпись под своим выбором — резким, уверенным росчерком — и скрылась в своей хибаре.

Вечер спустился тихо и мягко, ненавязчиво застелил стекла мутно-синей мглой, сменившей розовое золото заката. В просторной комнате с высокими потолками, обставленной в стиле ампир — с тяжелыми шторами, фигурными карнизами, лепниной и цветами в фарфоровых вазах — зажегся свет. Чопорная дама среднего возраста в простом сером платье с белым передником разливала горячий чай из маленького белого чайника, расписанного геометрическим узором. В хрустальной вазочке, на кружевной салфетке лежало печенье из слоеного теста, присыпанное поблескивающим сахаром.

Молодой человек, улыбаясь, протянул руку к сладостям и выхватил двумя пальцами печенье. Затем его взгляд с задором обратился на женщину, которая не замедлила покачать головой и закатить усталые глаза.

— Мистер Реддл, вы неисправимы, — проворчала она и поставила чайник. — Вот уже жениться собрались, а все никак не отучитесь от детской привычки — печенье воровать.

— Да разве же я ворую, мисс Боу? — рассмеялся Реддл, сверкнув голубыми глазами.

— В любом случае, этикет не предписывает, чтобы вы таскали печенье из вазочки до того, как все сядут за стол. В данном случае, пока вам не составит компанию мисс Ливермор, — мисс Боу была непреклонна.

— До чего же у вас консервативная натура, мисс Боу! Какой этикет? Двадцатый век на дворе, а вы такое говорите! Прогрессивное человечество уже не ждет начала чаепития! Оно таскает печенье… — Том потянулся за следующей порцией сладкого, — из вазочек, и не ждет остальных.

Мисс Боу всплеснула руками и едва не улыбнулась, но в стиле подобных женщин — сдерживать себя, во что бы то ни стало. Поправив передник, она чинно прошествовала к дверному проему, в которой ей было суждено столкнуться с Сесилией Ливермор.

— О, мисс Ливермор! Здравствуйте, мы как раз о вас вспоминали.

— Правда? — Сесилия удивилась и бросила короткий взгляд на жениха. — А зачем вспоминали?

— В контексте вопроса: а кто бы отучил негодяя Реддла не тянуть печенье из вазочки до того, как за столом соберутся все потенциальные сотрапезники, — озорно подмигнул он и помахал рукой девушке.

— Где вы так научились выражаться? — передернула плечами мисс Боу. — Приятно оставаться, мисс Ливермор. Будьте вежливы, мистер Реддл.

— Всегда! — Том поднялся с дивана и отвесил картинный поклон.

Мисс Боу вздохнула, снова закатила глаза и покинула комнату. Сесилия, раскрасневшаяся и взволнованная, кинулась к Реддлу и тут же очутилась в его крепких объятиях. Он закружил ее по комнате, прижимая к себе и согревая пылким шепотом. Девушке едва хватило силы воли упереться ладонями в широкую грудь избранника и, тяжело дыша, умоляюще посмотреть в его глаза. Реддл замер, придерживая ее за талию и вслушиваясь в тишину, которую только и нарушал мерный стук маятника в старинных часах.

— Хочешь чаю? — поинтересовался Том.

— Не откажусь, — Сесилия облегченно улыбнулась.

Том отпрянул от нее, взял по скромному обычаю влюбленного за кончики мягких пальцев и повел к маленькому чайному столику из черного дерева.

— Где будешь сидеть?

Сесилия ответила легким шагом в сторону большого уютного кресла, обитого добротным малахитовым бархатом. Том, разведя руками, опустился на диван, но при этом постарался, чтобы сидеть как можно ближе к девушке. Сесилия свесила через подлокотник изящную ручку и позволила жениху поиграть с ее пальцами — Том, как мальчишка, блестя глазами, рассматривал гладкие аккуратно подстриженные розовые ногти, целовал кольцо, надетое в честь помолвки с ним, прикладывал ее ладонь к своему лицу. Взгляд юноши затухал, подернутый дымкой радостного блаженства — Сесилия, памятуя сегодняшнюю встречу в мрачной хижине, лишь тревожно за ним наблюдала.

— Том, чай стынет, — тихо напомнила она.

Реддл встрепенулся и разомкнул веки. По его тонким губам скользнула усмешка.

— Сесилия, не мешай мне наслаждаться… тобой. Пей чай, дорогая, прошу тебя. А то он действительно остынет.

— Ты так ценишь мое присутствие, что мне даже неловко, — засмеялась Сесилия. — Я бы не прочь, чтобы ты разделил удовольствие чаепития вместе со мной.

— Ладно-ладно, — Том отпустил ее руку и наклонился к столу. — От тебя уроки этикета я приму охотнее, чем от мисс Боу. Ты только не сердись и почаще обнимай меня — иначе я умру без твоих прикосновений.

— Том, ты неисправим, — засмеялась Сесилия, пригубив чашку с чаем.

Том протянул ей печенье.

— Приятного аппетита, любимая Сесилия.

Сесилия откусила кусочек и тут же лицо ее озарилось. Она чуть не подскочила в кресле, вздохнула судорожно и отложила печенье на блюдце. Заметив обеспокоенный взгляд Тома, она взяла себя в руки, отвела взгляд на несколько мгновений — куда-то вниз, мимо него, чтобы сосредоточиться. Лишь удостоверившись, что не стерлись из памяти назидания уродливой ведьмы, она снова подняла глаза на юношу. Том выжидающе прищурил глаза, ухватившись пальцами за подбородок — обычный жест, когда он жаждет слышать объяснений.

— Том, я помню, у вас в саду чудесные яблоки, — невинно взмахнув ресницами, намекнула Сесилия.

Реддл, благо не страдал тугодумием, тут же догадался, к чему она клонит. Он встал, выпрямился гордо, победоносно глядя сверху вниз и улыбнулся самой обаятельной улыбкой, на какую только был способен. Сесилия залюбовалась.

— Я принесу тебе чудесных яблок, моя дорогая. Пройду сквозь мрак вечернего сада, проберусь через путаные заросли, но добуду тебе лакомство.

— Ты чудесен, — прошептала Сесилия и послала ему воздушный поцелуй.

Лишь два раза успела секундная стрелка на золотистом циферблате поменять местоположение — а Тома уже и след пропал. Сесилия, едва затихла стремительная поступь в коридоре, соскочила наконец с кресла и села на диван. Выудив из выреза в платье маленький флакончик, хранивший на себе отпечаток мрачной атмосферы дома Мраксов, она аккуратно выкрутила стеклянную пробку и поднесла жидкость к носу. Нестерпимо захотелось броситься вслед за Томом — в сад, за яблоками, забыть обо всем на свете, лишь бы только вдыхать аромат его дорогого одеколона… Тряхнув головой, Сесилия отвела флакон в сторону и глубоко вздохнула. Наваждение спало. Решительно сжав зубы, девушка склонилась над чашкой Тома и занесла над ней руку с роковым средством. Снова вздох. Три капли.

— Раз… два… три… — осторожный шепот слился с гулким биением сердца.

Сесилия не могла глаз отвести от маленьких серебристых вихрей, взволновавших коричнево-янтарную жидкость. В чашке забурлило, закипело, девушка испуганно закусила губу, но едва лишь сердце забило тревогу, чай принял свой привычный вид.

Расположившись в уютном кресле и наблюдая за тем, как виртуозно Том выкладывает на большом блюде яблочные дольки, Сесилия не раз прогоняла назойливое сомнение. Набегая, словно прибой, оно размывало ее уверенность в завтрашнем дне, хотя такие, как она, чужды колебаниям. Во всяком случае, Сесилия полагала, что может относить себя к числу подобных — девушек с железной волей и тяжелой рукой, способной выковать личное счастье.

Но Том не замечал волнений. Он беззаботно улыбался и, в конце концов, Сесилии захотелось признать бессильными подспудные страхи, невесть откуда закравшиеся к ней в душу. Она отмахнулась от них с завидной легкостью и только ждала того момента, когда чудодейственный напиток начнет действовать.

— Предлагаю насладиться вкусом твоего любимого фрукта — Том протянул ей ароматный кусочек, обтянутый тонкой красной кожицей.

— С удовольствием, — Сесилия отправила в рот яблоко. — Том, пей чай. Он почти остыл.

— А ты знала, что я люблю именно остывший, да? — лукаво подмигнул Реддл и поднес к губам чашку.

Все невысказанное отразилось в единый момент на лице девушке. Она сжала пальцами подлокотники — так, что побелели костяшки пальцев. Мучительно медленно, размеренными глотками пил Том. Сесилия вспомнила вдруг, как маленьким мальчиком он демонстрировал ей способность выпить в несколько глотков целую флягу с водой. Она тогда с неприкрытым восторгом наблюдала, как прыгал кадык на худой бледной шейке восьмилетнего шалуна, пока он глотал живительную флягу. Это было далекое детское лето…

— Том?

Реддл резким движением отправил чашку на столик и откинулся на спинку дивана.

— Том! — Сесилия приглядывалась к нему, пытаясь уловить изменения.

Молчание воцарилось в комнате. Том запрокинул руки, схватился за виски и крепко зажмурился, легкий стон прорвался сквозь плотно сжатые губы. Он встал, пошатнулся, снова сел и закрыл лицо руками — словно человек, внезапно сраженный унынием, Реддл качался из стороны в сторону, водил пальцами по впалым щекам, мотал головой.

— Что с тобой? — с горькими предчувствиями вскрикнула Сесилия и бросилась к нему.

Девушка ухватила его за руки, развела их в стороны и вгляделась в потемневшие и затуманенные глаза, пытаясь прочесть в них хоть что-нибудь. Ее ожидало разочарование и вспышка ужаса: эти глаза, все такие же голубые, принадлежали совсем чужому человеку. Это был не Том Реддл. Задрожав, Сесилия отпрянула от него, а он, бессильно опустив ладони на колени, уронил голову на ее плечо; пробудившаяся в мгновение ока нежность побудила девушку легко приобнять его, но она и не понимала, что происходит.

Его хриплый шепот развеял непонимание:

— Меропа…

Сесилия окаменела. Ее рука, мерно поглаживающая черный шелковистый затылок, замерла в оцепенении. Не говоря ни слова, она продолжала обнимать Тома, потрясенная и бледная.

— Меропа…

Сесилия бездумно прижала к себе Тома и провела тонким пальцем по его щеке. Ласково, заботливо, бессознательно. А он все шептал что-то, зарывшись в белокурые волосы — шептал без остановки и совсем не узнавал окружающего мира.