Поцелуй Смерти

"Термин "некромантия" подразумевает взаимодействие живых с миром мертвых, использование его энергии, управление миром мертвых. Таким образом, некромант — маг, чьи способности связаны со смертью, но не обязательно должны нести только смерть (!) . Направленные с помощью своего хозяина иначе, они могут нести свет и исцеление. Некромантию можно использовать как для убийства и забвения, так и для воскрешения и познания, для проклятий и благословений, для причинения вреда живому и мертвому и для исцеления, с ее помощью можно забирать и отдавать силу, контролировать разум и его же прояснять.

Кроме того, одна из главных целей этой формы магии — предсказание будущего. Мертвецы, более не связанные ограничениями физического плана бытия, способны прозревать будущее. И некромант, в свою очередь, способен получить эти знания.

Считается, что именно некроманты (и только они) могут воскрешать мертвых.

Способности некроманта — очень редкий врожденный дар. Обычные магические способности никак не влияют на его наличие. Однако следует помнить, что истинный некромант может родиться только в семье чистокровных волшебников — при этом по наследству способности некроманта не передаются. В древние времена считалось, что человек, умеющий взаимодействовать с миром мертвых, при рождении получил "поцелуй Смерти".

Сама по себе некромантия не является ни злом, ни добром. Однако она остается одним из самых страшных и опасных видов магии. Дело в том, что некромант, вступая в контакт с Потусторонним миром, пропускает через свое сознание потоки энергии (см. главу "энергия Смерти"), которые оказывают разрушительное воздействие на личность, разум и душу. В конечном итоге остается только физическое тело — сравнимо с последствиями поцелуя дементора (см. главы "поцелуй дементора" и "дементоры").

"Краткий магический справочник"

под ред. А. Спиггал (том 24)"

* * *

День выдался невыносимо жарким. И хотя был уже седьмой час и солнце не пекло так, как в полдень, рубашку мою можно было смело выжимать. Раскаленный воздух казался плотным, почти осязаемым, и дышать было совершенно нечем. Сам себе я казался индейкой, поставленной в магловскую духовку. Еще чуть-чуть и блюдо "Рон Уизли в собственном соку" будет полностью готово к употреблению.

— Aquium.

Из кончика палочки тонкой струйкой текла вода. Мамина драгоценная белокочанная капуста, которую я с малых лет ненавидел всей душой, получала ежедневную порцию влаги. Дождей не было уже несколько дней, столбик термометра поднимался все выше и выше, и нашему саду-огороду необходим был ежедневный полив. По непонятным причинам сию почетную обязанность возложили именно на меня…

Упс, опять отвлекся! И вода из палочки, ясное дело, сразу же перестала течь.

— Aquium!

За последние сорок минут это заклинание я повторял, наверное, уже в миллионный раз. От жары и магии кошмарно болела голова, что тоже не способствовало концентрации на заклинании. От раскаленной земли поднимался пар, делая наш огород похожим на турецкую баню. От пара слезились глаза.

Нет, это уже никуда не годится!

— Aquium!

Вместо ожидаемой воды палочка с шипением выплюнула с десяток бело-голубых искр. Пожалуй, если бы волшебные палочки умели фыркать, это выглядело бы именно так.

"Отстань от меня, Рон Уизли!"

Я раздраженно уставился на сей ехидный кусок дерева. Нет, ну вы это видели?! Моя собственная волшебная палочка объявила мне бойкот. Дожили…

— Aquium, зараза!!! — на этот раз меня даже искрами не удостоили.

Боль в затылке усилилась, заставив меня стиснуть зубы. Тоскливым взглядом окинул ровненькие грядки с мамулиными овощами — работы непочатый край.

Что ж, думаю, эта работа может подождать… хотя бы минут пятнадцать.

Откинув со лба намокшую челку, я медленно зашагал к дому. Лето выдалось отвратительное — и жаркое (а я жару вообще-то плохо переношу), и безумно скучное. Три месяца в "Норе". Безвылазно. Кош-мар! Поливать грядки, слушать, как мать пилит Фреда и Джорджа за плохую успеваемость и омерзительное поведение, смотреть, как мечется по клетке Сыч (десять дюймов чистой энергии), изредка получать от друзей письма и умирать со скуки. Ждать.

В конце лета должен был состояться Чемпионат мира по квиддичу. Свет в окошке. Если бы не он, в Хогвартс меня бы везли вперед ногами с табличкой "Удавился от тоски" (не удивляйтесь — всегда мечтал быть похороненным под Гремучей ивой, чтоб редким посетителям моей скромной могилки жизнь медом не казалась).

Но нет, суицид был временно перенесен — папа достал билеты. Нет, не так: ПАПА ДОСТАЛ БИЛЕТЫ!!! Потому что я уж и не надеялся. А теперь прыгал от радости. И ждал. Через полторы недели мы поедем на Чемпионат. Самое главное событие магического спортивного мира. И я воочию увижу звезд мирового квиддича — тех, о ком сейчас постоянно пишут газеты.

Через полторы недели приедет Гарри. И Гермиона. М-м-м… Гермиона…

"Рон Уизли, немедленно прекрати так глупо и радостно улыбаться! Да, приедут твои лучшие друзья. Да, это действительно хорошая новость. НО! Совершенно ни к чему этот мечтательный взгляд! Ты выглядишь, как идиот!"

Тьфу ты, голос Разума… И как всегда — не вовремя. Да успокойся ты! Я просто счастлив от того, что скоро их увижу — я соскучился. И все!

"Ну да, ну да, охотно верю. И прекрати краснеть, у тебя уши уже малиновые".

Вот какие увлекательные диалоги начинаешь вести сам с собой от безделья!

Тем временем я как раз дошагал до дома. Прежде чем войти, заглянул в кухонное окно — безо всякой задней мысли, просто, чтобы проверить, кто на кухне. Я собирался провести пару блаженных минут со стаканом тыквенного сока, а мама вряд ли разрешила бы мне бездельничать.

Как назло, мама была на кухне. Я мысленно помахал ручкой своим мечтам о покое и отдыхе. Похоже, придется возвращаться обратно к грядкам. Или все-таки взмолиться об отдыхе и в красках описать терзающую меня головную боль?

— …бесследно исчез прямо из поместья? Но как это возможно? Уж Малфой-мэнор можно назвать надежно защищенным местом!

Я почти ощутил, как ноги мои прирастают к земле, а уши вытягиваются, стараясь ничего не упустить из диалога, который для них (ушей) явно не предназначался. Та-а-ак… С какой это радости родители (а теперь я разглядел и отца, сидящего за кухонным столом) обсуждают этих чистокровных… э-э-э… рогатых животных? Нет, я, конечно, помню, что подслушивать нехорошо… И мне, конечно, очень стыдно и все такое…

Ну зачем же так громко разговаривать, в самом деле! Ведь любой, кто будет стоять под окном на четвереньках и старательно напрягать уши, вас услышит! А это, дорогие мои родители, уже самая настоящая провокация!

— В том-то и дело, Молли! В том-то и дело! — Отец говорил громким шепотом, горячился и наверняка размахивал руками (скрючившись под окном, я его не видел). — И после всего этого Люциус еще не желает официально заявлять о пропаже сына — видите ли, "боится огласки"…

Я дернулся так, что едва не задел спиной подоконник. Малфой пропал?! Но каким образом? Бесследно исчез из своего дома?! Да быть такого не может!

— Но, Артур, получается, что Министерство даже не ищет мальчика?! О чем только эти Малфои думают!

Тяжелый вздох отца. Напряженная тишина. Мои уши, кажется, уже вдвое увеличились в размерах — так я старательно прислушивался.

— Ищет, разумеется. Но, понимаешь… Люциус так боится, что информация просочится в газеты, что поиск приходится вести тайком. Об исчезновении Драко и в Министерстве-то мало кто знает — я сам узнал от Миргуда из бригады Экстренных Магических Манипуляций. Фактически Малфой связал детективов по рукам и ногам — они не могут нормально собирать улики, не могут нормально исследовать поместье — тут же набегут эти пронырливые репортеры. А это существенно снижает результативность поисков.

— Это вполне в духе Малфоя — для него безупречная репутация семейства важнее жизни сына! Боится, как бы в прессе не написали, что он не может позаботится о безопасности поместья!

Заметьте, для моей матери очень резкие суждения. И очень резкие слова. На душе потеплело — если бы я пропал, отец бы все Министерство бросил на поиски. Даром что Уизли вовсе не так влиятельны, как Малфои.

— Знаешь, в этом есть определенный резон, — наконец со вздохом произнес отец. — Похищение сына Малфоев — это будет огромный скандал! И потом, если Драко все же похитили (что вполне вероятно), похитителей может разозлить привлечение прессы. И они могут что-нибудь сделать с мальчиком.

— Но зачем, Артур? Зачем Драко Малфой мог кому-то понадобиться?

Ага, вот и Вопрос Икс!

— Ну-у… Молли, честно говоря, я и сам не знаю. — Секундная пауза. — Возможно, на Люциуса хотят надавить — он богат и влиятелен. — Голос отца стал задумчивым. — Впрочем, пока похитители никаких требований не присылали и никто не знает наверняка…

Ха, да кому этот белобрысый крысеныш нужен! Небось сам сбежал — от него всего можно ждать.

— …Я даже допускаю, что Драко мог сбежать из дома. Ну, знаешь, Молли, в этом возрасте подростки склонны совершать необдуманные поступки…

Мне всегда говорили, что я очень похож на отца. Мы даже думаем одинаково.

— … Неясно только, как ему это удалось. — О, папуля, ты даже не представляешь какой этот паразит способный, когда дело всяких пакостей касается! — Малфой-мэнор на самом деле очень хорошо защищен. Там повсюду следящие чары…

Родители вновь замолчали на какое-то время. Думали. Я тоже старательно думал. Интересные мысли приходили.

Итак, что мы имеем? "Пропал Малфой, одна штука. Мальчик. Возраст: 14 лет. Окрас шерсти… тьфу!… волос: белый. Физиономия противная. Особые приметы: при ближайшем рассмотрении смахивает на хорька."

Ага, и "нашедшему будет оказана бесплатная медицинская помощь"!

А если серьезно? Кому и зачем мог понадобиться единственный наследник Малфоев? Да кому угодно! Я бы, может, тоже не отказался повесить его белобрысую голову у себя над кроватью — роскошный охотничий трофей! Или, действительно, запереть хорька-младшего у себя в подвале и потребовать за него у хорька-старшего денег. Хотя… вряд ли больше трех кнатов выторговать удастся…

А может, правда сбежал? Я вспомнил высокомерное лицо Люциуса Малфоя, его ледяной взгляд, мерзкую ухмылочку… Да уж, от такого папаши я б, может, и сбежал! Вот только сам Драко ничуть не лучше — как говорят в Египте, финик от пальмы недалеко падает. Да и куда ему бежать? Да и не такой он идиот (нет, идиот, конечно, но не такой).

Непонятно.

Головная боль, поутихшая было, пока я напрягал слуховой аппарат, вернулась с новой силой. Так, Рон Уизли, хватит давить на мозг! Он устал и настойчиво просится в отпуск!

В конце концов, вряд ли ты сейчас сможешь чем-то помочь безутешному семейству. Даже если бы тебе этого хотелось.

Уже переступая порог дома и разгибая затекшую от неудобной позы спину, я подумал, что неплохо бы сообщить Гарри и Гермионе о несчастье в доме Малфоев. Гермиона наверняка придумала бы что-нибудь дельное, да и Гарри может иногда высказать умную мысль… ну, то есть, не "иногда", а… короче, Гарри тоже может помочь.

Но только не в письме. Не в письме. Сычик у меня маленький еще, глупый. Вдруг что-то перепутает — и весь магический мир узнает об исчезновении единственного наследника рода Малфоев из письма славного (хоть и не единственного) потомка рода Уизли. Глупо получится.

Кроме того, Гарри и Гермиону я увижу всего-то через полторы недели. Будем надеяться, к тому времени Драко Малфоя уже успешно вернут в лоно семьи. А если нет… вот тогда и посмотрим…

Доброе улыбчивое лицо Седрика Диггори меня невыносимо раздражало.

Самое забавное, даже самому себе я не мог ответить, что именно меня так злит. Сегодня утром я видел этого человека практически первый раз в жизни (самый первый был на матче "Гриффиндор-Хаффлпафф", но едва ли это можно считать знакомством). И ничего, ровным счетом ничего плохого Седрик Диггори мне в этой жизни не сделал.

И тем не менее, когда этот во всех отношениях приятный шатен протянул мне руку для приветствия, первым моим желанием было поставить ему "фонарь" под глазом. А от моей ответной "дружелюбной" улыбки Гарри с Гермионой испуганно шарахнулись в сторону.

Диггори все это проигнорировал. Он сказал, что очень рад со мной познакомиться.

И я задумался. Нет, мне уже приходилось встречать людей, которые с первого взгляда вызывали неприязнь. Тот же Малфой, к примеру. Но к этим людям Седрик Диггори ни в коем случае не относился — от него во все стороны разливались невидимые волны добродушия.

Меня тошнило. И я сам себе удивлялся.

И дело тут было, конечно, не в том, что тот памятный матч наша команда позорно проиграла — Диггори в этом был точно не виноват. И не в том, что его отец расхваливал Седриковы таланты битых полчаса (это и самому Седрику было неприятно — все полчаса он краснел и смущался).

Порой я даже начинал подозрительно коситься на Диггори-младшего — а нет ли у него над головой нимба и не прорезаются ли на спине крылышки.

Гарри и Гермиона тоже не понимали, с чего я вдруг стал таким агрессивным, но инстинктивно держались рядом. Джинни косилась подозрительно. Фред и Джордж не обращали внимания, о чем-то оживленно спорили.

— М-м-м… Амос, а как у тебя на службе? — наконец смог произнести отец, прерывая очередную хвалебную оду удачливому хаффлпаффскому ловцу.

— Прекрасно, Артур, просто замечательно. — Казалось, ничто сегодня не может испортить ему настроение. — В последнее время дел не очень много. Да и, ты же знаешь, большинство сотрудников сейчас в отпуске…

Я уже начинал сомневаться, попадем ли мы на этот несчастный Чемпионат мира по квиддичу — Амос Диггори всерьез собирался пересказать моему отцу все последние новости Министерства (как будто отец сам там не работал, да и вообще только что из другой страны приехал). И остановить его было невозможно. Робкие попытки Седрика напомнить о матче, явно скучающие лица Гарри и Гермионы и мое негромкое покашливание были полностью проигнорированы.

Похоже, это у них семейное — замечать только то, что им действительно нужно.

— … представь себе, Артур, мальчика так и не нашли…

Я встрепенулся — уж очень знакомой мне показалась фраза. На этот раз фамилий не было, но они уже и не требовались. Я мог со стопроцентной уверенностью заявить, что речь шла о Малфое.

Насколько я помнил, Амос Диггори работал в Отделе по регулированию и контролю за магическими существами. Семейные дела Малфоев в этом отделе никаким боком, конечно, не разбирались. И, по идее, отец Седрика ничего об исчезновении Драко знать был не должен — к этой информации было допущено лишь очень небольшое число сотрудников (ну и мой отец — по знакомству. Ну и я — потому что слух хороший). НО! Амос Диггори знал. Всегда и все. Абсолютно все слухи Министерства.

— … и никаких зацепок — абсолютно ничего! Никто ничего не видел, никто ничего не знает, улик не осталось…

Я покосился на друзей. Гарри и Гермиона о чем-то оживленно беседовали с Мистером Совершенство и к разговору не прислушивались. Про самого же Седрика могу точно сказать — уж у него-то нет привычки прятаться под кухонным окном и лезть во все тайны подряд. Достойный представитель Хаффлпаффа.

— … срок — неделя. Если через неделю мальчика не найдут — придется сделать официальное объявление. Это вопрос решенный…

Ага, я уж было расстроился, что ничего нового мне услышать не удастся. Значит, Люциус Малфой все-таки образумился. И полгода не прошло!

Упс! Кажется, отец заметил мою заинтересованность. Повернулся ко мне, сдвинул брови. Сейчас будет выговор…

— О, Седрик, это все так интересно! — Я сделал вид, что все это время слушал именно его (отец сделал вид, что поверил). — Ты просто потрясающий собеседник! Кстати, а как ты провел каникулы?

— Я же именно об этом сейчас и рассказывал, — слегка недоуменно уставился на меня Диггори.

Вот что называется "не везет, так не везет"!

— Ну… да, конечно! Но ты же в общих чертах рассказывал, а мы теперь хотим знать подробности!

Ой, что я несу… Теперь не только Седрик, но и Гарри с Гермионой смотрели на меня с плохо скрываемым ужасом. Фред, Джордж и Джинни тихо посмеивались.

"Ты совершенно не умеешь врать, Рон Уизли!"

— Прости?

Ох, как же я жалел, что не умею аппарировать! И не могу перенестись отсюда куда подальше. А ведь Билл и Чарли предлагали научить…

— Ну, думаю, нам уже пора. — Папуля, я тебя люблю, ты меня только что спас! — Кто-нибудь еще подойдет, Амос?

— Нет, не думаю. Остальные либо не собираются на Чемпионат, либо уже там.

— Отлично! В таком случае, приготовились.

В руках отец держал порт-ключ — какой-то старый, дырявый ботинок. Очень знакомый, кстати — по-моему, у меня такие были в прошлом году…

— Нужно дотронуться до порт-ключа всего одним пальцем…

Ну, вперед и с песней! А впереди — Чемпионат!

* * *

— И чего ты так взъелся на бедного Седрика?

Вот за что я люблю своих друзей — они всегда задают вопросы, которые ставят меня в тупик. Даже учителям отвечать проще. Да что там, даже СНЕЙПУ отвечать проще! Ведь не могу же я сейчас пробурчать "Не знаю". Глупо получится. А на зельеварении "Не знаю" — самый разумный и правильный ответ.

— Ну… — и сказал первое, что в голову пришло: — Вы что! Он из Хаффлпаффа! Гарри, он же твой соперник в квиддиче!

Сам знаю, что это была не самая удачная отговорка. И нечего на меня так смотреть! Не надо, Гарри, укоризненно качать головой! А ты, Гермиона, прекрати закатывать глаза и спрашивать у Небес: "Когда же Рон Уизли наконец повзрослеет?"

Ненавижу, когда они так делают.

Стоило нам перенестись к лагерю волшебников, как друзья накинулись на меня с вопросами. Пришлось срочно искать укромный уголок и вкратце передавать им последние новости о Малфое (подслушанный разговор родителей я пересказал им еще в "Норе"). Конечно, сначала Гарри и Гермиона долго возмущались поведением Люциуса, потом опять гадали, куда же все-таки делся Драко (предположили уже все варианты вплоть до суицида).

А потом решили выяснить причину моего негативного отношения к Седрику Диггори. Самое время!

— Рон, Гарри, Гермиона! Почему бы вам троим не сходить за водой для чая? Колонка указана на карте.

Ага, папуля! И опять "сынок-не-сиди-без-дела-займись-чем-нибудь-полезным". Ну, ладно, все равно самое главное мы уже обсудили. А обсуждать Седрика я был, мягко скажем, не в настроении. Поэтому, безропотно взяв из рук отца ведро, двинулся к колонке.

Шли медленно. Гарри и Гермиона восхищенно разглядывали палатки, мимо которых мы проходили. Я, кажется, пропустил тот момент, когда мы миновали "нейтральную" территорию и оказались в части лагеря, где расположились ирландские фанаты. Впрочем, и это я определил лишь потому, что вокруг было слишком много зеленого — меня сейчас целиком и полностью поглощали собственные мысли.

Значит, Драко Мафой пропал уже больше двух недель назад. Очень приличный срок. И по-прежнему никаких следов, никаких известий. Две недели. Если бы это действительно были похитители, они бы не стали так долго тянуть с требованиями. Сам он не мог сбежать — это я уже, кажется, решил.

Получается, что Малфой просто-напросто… мертв. Да, скорее всего, так.

Какие чувства у меня вызвало это предположение? Радовался ли я?

Ответ: нет. Как можно? Смерть и радость понятия несовместимые. И в этом случае неважно, о ком речь, о друге или о враге. Положено грустить. Так меня воспитали.

Грустно ли мне было на самом деле?

Ответ: пожалуй, нет. С чего? Это же Малфой, что он в своей жизни хорошего сделал? Разве не он портил мне нервы три года подряд, разве не подстраивал всевозможные пакости? Разве не оскорблял мою семью и моих друзей? Разве не кривил в презрительной усмешке губы всякий раз, когда судьба подбрасывала нашей команде очередное испытание?

Было. И все равно… Положено грустить, а я ничего не чувствую. Неправильно как-то…

— Ой, Рон, а это кто?

Удивленный голос Гермионы вывел меня из транса. Я поднял голову.

Оказывается, ирландскую территорию мы тоже успешно миновали. И теперь очутились уже на болгарской. И если у ирландцев отличительной чертой было обилие зеленого цвета, то у болгар…

— Да вы что, это же Виктор Крам! Звезда болгарской сборной! Только не говорите мне, что слышите это имя первый раз!

Ну, конечно, в первый! Вот, что называется, совсем не читают газет! Ну ладно Гарри, ему, положим, не до чтения — кто же спасет Хогвартс-мир-галактику-Вселенную, если Гарри Поттер в это время будет читать газеты? Но Гермиона…

Ах, ну да, мы же никогда не читаем колонку спортивных новостей! Ведь там совсем ничего не пишут про нумерологию, древние руны или еще что-нибудь столь же умное!

— Виктор Крам — ловец болгарской команды. Потрясающий ловец! — Гарри, кажется, проникся, а вот на лице Гермионы так и осталась тень непонимания. — Да, что я объясняю — сами скоро увидите. Крам в воздухе — зрелище незабываемое и великолепное.

— Да ну, какой-то он уж очень сердитый, — с сомнением заметила Гермиона.

Ох уж эти женщины!

— Сердитый?! Гермиона, да какая разница, как он выглядит?

Сам присмотрелся. Ну… положа руку на сердце, видок у Крама и правда мрачноватый. Как будто он только что прибил пару десятков ирландских фанатов и теперь высматривает новую жертву… М-да, Гермионины идеи да с моим-то богатым воображением…

Глаза изображенного на плакате Крама внезапно уставились прямо на меня. Я сглотнул и сделал маленький шаг назад.

— Хм-м-м, Рон… а ты в него, случаем, не влюбился?

Я уставился на Гарри как баран на новые ворота. Я тут, можно сказать, о смерти думаю, а он…

— Ну… ты просто так пристально на него смотрел. — Гарри сделал вид, что смутился. Но глаза смеялись.

Я попытался огреть приятеля по затылку пустым ведром — не попал. Научился, шутник, на квиддиче от бладджеров уворачиваться…

Уже практически подходя к колонке, вновь подумал о Малфое. Почему-то все мои предыдущие версии (одна страшнее другой) показались вдруг нелепыми. Да он может быть жив-здоровехонек, не сегодня-завтра объявится, а я по нему уже поминки мысленно справляю…

В конце концов, у него родители есть. Вот они пусть и заботятся.

Лежа спиной на прохладной земле, я меланхолично смотрел в лицо незнакомого молодого человека. Парень с гаденькой улыбочкой направлял на меня палочку. Фактически, я смотрел в лицо своей смерти.

Вам интересно, наверное, что же я здесь делаю? "Здесь" — это в лесу, недалеко от квиддичного стадиона. Примерно в пятнадцати минутах быстрого бега в непонятную сторону от лагеря волшебников.

Ерунда! Просто этой ночью на лагерь напали Пожиратели смерти. К слову сказать, один из них сейчас готовился отправлять меня в мир иной.

… Мне снилось, что профессор Снейп обещал поставить мне лишний "тролль" по Зельям, если я не поцелую Арагога. Я отказывался. Снейп настаивал. Арагог, как истинный флегматик, молча шевелил своими отвратительными волосатыми лапами и ждал своей участи.

В конце концов мой маленький кошмар был прерван.

— Рон, Гарри, просыпайтесь! Это срочно.

Обнаружив, что гигантский паук и ненаглядный профессор Зельеварения сгинули без следа, я вздохнул с облегчением. Я, черт возьми, был так рад, что не сразу понял смысл происходящего.

— Рон, вставай! Скорее, ребята.

Действуя чисто автоматически, я поднялся с кровати. Нашарил свои старенькие растоптанные кроссовки, влез в них, не развязывая шнурков. Выскользнул из палатки вместе со всеми. Даже, кажется, куртку накинул перед уходом. Все так же, с полным непониманием происходящего.

Снаружи царила полная неразбериха. Было еще совсем темно, поэтому в основном я мог видеть только какие-то снующие туда-сюда серые тени. Люди. Бегут куда-то, кажется, в сторону леса. Изредка мелькают разноцветные вспышки заклинаний — бело-голубые, светло-зеленые, золотистые. Оранжевыми пятнами горят костры.

Если бы не крики, полные страха и боли — можно было бы решить, что это продолжается празднование победы ирландцев на Чемпионате.

Еще на какую-то долю секунды я подумал, что ирландские фанаты подрались-таки с болгарскими (с самого нашего прибытия ожидал чего-то подобного).

Но нет, это определенно был не праздник. И даже не битва века "ИРЛАНДИЯ-БОЛГАРИЯ".

Их было, наверное, человек двенадцать максимум. Длинные черные плащи, маски на лицах — Пожиратели смерти при полном параде. Не хватало только метки Темного лорда над их головами — но я нутром чувствовал, что и до нее дело дойдет.

Если бы не эти костюмы, Пожирателей можно было бы принять за обычную веселую, слегка нетрезвую компанию: приспешники Того-Кто-Никак-Не-Успокоится шли по лагерю смеясь, распевая какие-то песенки (что-то там про конец света, гибель грязнокровок и воскрешение Темного Лорда — ну а какой у них еще может быть репертуар?) и посылая во все стороны заклятия (до цели из них долетало меньше четверти). И от этого буйного веселья в сочетании с мрачным, пугающим обликом становилось только страшнее.

Группа Пожирателей двигалась по лагерю зигзагами, периодически скрываясь за палатками. Но было ясно, что идут они в нашу сторону. И у нас есть минут пять, чтобы не попасться им под пьяную руку.

— Бегите в сторону леса. — Отец решительно подтолкнул меня в спину. — Старайтесь держаться вместе, ребята. Мы с Биллом, Чарли и Перси обязательно найдем вас позже.

Я еще раз взглянул на Пожирателей. Как всякий чистокровный волшебник, с малолетства живущий в магическом мире, я знал о них довольно много. Приспешники Темного Лорда отличались редкой жестокостью, жуткой кровожадностью и, через одного, были полными шизофрениками — т.е. во всем подражали своему ненаглядному повелителю. Список убийств, совершенных этими фанатиками только за последние лет двадцать, был длиннее, чем все Гермионины доклады вместе взятые.

Правда, с падением Темного Лорда Пожиратели тоже, вроде как, поутихли. А тут вдруг опять объявились. И это, ясное дело, вызвало панику.

Если бы не слепой, безотчетный ужас перед самим видом этих убийц, их давно бы уже размазали по стенке, как масло по бутерброду: Пожирателей-то жалкая кучка, а волшебников в лагере тьма-тьмущая. Но основная часть обитателей лагеря предпочитали спасаться бегством. Это порождало хаос и очень мешало тем немногим смельчакам, которые решились выступить против приспешников Темного Лорда.

— Скорее!

И мы побежали. Но стоило сделать всего лишь несколько шагов вперед, как на нас налетела толпа. Впрочем, это даже толпой было сложно назвать — какое-то перепуганное стадо. Не люди — животные, ослепшие, оглохшие от ужаса. Ощущение было, как будто я свалился в бурную горную речку. Друзей потерял из вида сразу же, да и не до них мне было: какой-то субъект с круглыми бессмысленными глазами от души заехал мне локтем под дых.

На миг даже в глазах потемнело. И я позволил толпе нести меня. Подталкиваемый со всех сторон, я быстро двигался куда-то — оставалось только надеяться, что к лесу, как и говорил отец.

Толчки и пинки закончились неожиданно. И снова — будто из воды вынырнул. Вздохнул глубоко и огляделся — мне повезло: те люди и впрямь бежали в лес. Теперь я стоял на какой-то полянке, окруженный со всех сторон мрачными деревьями-великанами. Голоса людей удалялись от меня, становились все тише и тише. И в какой-то момент я осознал, что остался один в этом чертовом лесу и даже ту перепуганную толпу теперь догнать не смогу — не знаю, куда побежали.

Нет, не думайте, я не боюсь темноты! Я боюсь того, что может прятаться в темноте. И, согласитесь, в данном случае мой страх был вполне оправдан. Вокруг бродят убийцы — конченые психи. А ведь никогда не знаешь, что психам в голову взбредет.

И кричать бесполезно. Еще чего доброго Пожиратели услышат. И будет только хуже.

Я двинулся вперед. Даже не так важно куда — все равно в лесу сейчас слишком много волшебников. На кого-нибудь натолкнусь.

Невольно шел все быстрее и быстрее, и наконец побежал. Ветви деревьев хлестали по лицу, а корни так и норовили подставить подножку. И все равно я бежал — так быстро, как только мог. Вообще-то обычно бегун из меня весьма посредственный, но тут нервное напряжение придало сил. Я почти ничего не видел, не слышал ничего, кроме собственного дыхания и шума крови в ушах. И не знал, сколько я так бежал: может минут пять, может все полчаса.

Но все в этом мире имеет свой финал — и мой лесной марафон тоже подошел к концу. Причем весьма неожиданным и неприятным образом.

— Avada Kedavra!

Ослепительная вспышка зеленого света. Мгновенный, почти обжигающий ужас. Кто бы ни швырнул в меня заклинанием — он промахнулся. Но эмоций и впечатлений теперь хватит на всю оставшуюся жизнь.

— А-а-а-а!!!

Ослепленный и испуганный, я тут же споткнулся и упал на спину. Глаза теперь никак не могли привыкнуть в темноте, в голове все еще шумело. Но инстинктивно я начал отползать назад — подальше от того места, где по моему мнению должен был находиться Пожиратель.

А в том, что это Пожиратель, я и не сомневался. Ну кто еще может швыряться Непростительными заклятиями в первого встречного? Да и меткость у этого субъекта точь-в-точь, как у его товарищей в лагере. И, могу поспорить, он такой же "трезвый".

Сарказм вернулся — значит, я прихожу в себя.

В самом деле, перед глазами немного прояснилось. Постепенно я различил темный силуэт человека, чуть склонившегося надо мной. Потом разглядел безумные глаза (как мне тогда показалось, они даже светились в темноте), растрепанные волосы, омерзительную улыбочку и длинную черную мантию — типичный Пожиратель.

Почему-то осознание этого меня успокоило. Пожиратель, в сущности, это лучше, чем какой-нибудь дементор или соратник Арагога (хотя ни те, не другие "Авадой" не швыряются). Человек все-таки, хоть и псих.

Этого человека я видел первый раз в жизни (и очень надеялся, что последний). Темнота мешала толком разглядеть его лицо, поэтому точно я понял только две вещи: он довольно молод, и я его не знаю. Увидев, что я немного оклемался, Пожиратель улыбнулся чуть шире и вновь направил на меня палочку.

— Здравствуй, мальчик.

— Здрас-с-сьте… — Я попытался отползти еще немного назад, а заодно нашарить в кармане свою палочку.

"Мерлин! Палочка осталась в палатке!"

— Не двигайся, иначе мне придется сделать тебе очень больно. — Похоже, мои намерения от Пожирателя не укрылись. — Ты ведь знаешь, что такое Круциатус, мальчик, верно? Это очень и очень неприятное заклятие.

— Догадываюсь.

Я немного успокоился: все равно этот псих меня живым не отпустит, так какой смысл паниковать в последние секунды жизни?

Нет, я не был готов умереть сегодня. И мне, сами понимаете, этого совсем не хотелось. Но и доставлять этому гаду удовольствие, умоляя его о пощаде, я не собирался.

Гриффиндорец я, в конце концов, или нет?

— Кто твои родители?

Подобный вопрос от Пожирателя был вполне ожидаем. И он явно имел в виду не место работы и даже не имя-фамилию. Чистокровность — Мерлин бы ее побрал! — это же их фетиш.

— Чистокровные маги.

Честный ответ. А то, что моих родителей называют предателями крови — это, во-первых, никого не касается, а во-вторых… это вообще неправда!

— В самом деле? — Незнакомец сделал вид, что задумался. — Тогда почему они не с нами?

"Потому что мозги есть, в отличие от некоторых".

— Погоди-ка… — Пожиратель склоняется чуть ниже — теперь я чувствую сильный запах алкоголя, исходящий от него. — Твое лицо кажется мне знакомым. Ты ведь Уизли, верно? Сын Артура Уизли — этого сумасшедшего маглолюбца и предателя крови. — Убийца смеется отвратительным, безумным смехом. — Ну конечно…

"Ой, кто бы говорил про сумасшедшего!"

Смех резко обрывается. И я осознаю, что последнюю фразу произнес не только мысленно, но еще и вслух.

— Ты умрешь, щенок! Сейчас.

Ой, какие мы вспыльчивые! И как не любим критику! Что, правда глаза колет?

Пожиратель направляет палочку чуть выше. Теперь она нацелена мне в лоб. А я ведь не Гарри, к сожалению. Не Мальчик-Который-Выжил. И я-то одним шрамом не отделаюсь…

— Avada Kedavra!

Я ожидал еще одной ослепительной зеленой вспышки. В конце концов, Пожиратель стоял так близко, что попросту не мог промахнуться. Я ждал боли и смерти.

Интересно, а "Авада" в лоб — это больно? Я как-то никогда не спрашивал у Гарри, да он едва ли и помнит…

Из палочки убийцы вырвалось несколько бело-голубых искр. Одна из них обожгла мне щеку, и я поморщился…

"Стоп! Это как это?!"

Инстинкт самосохранения сработал быстрее разума. Быстрее, чем ошеломленный Пожиратель осознал случившееся. Одним рывком я вскочил на ноги. Резкий толчок в грудь — и мой противник от неожиданности падает на землю.

А я снова бегу. Не оглядываясь, не останавливаясь. Не давая себе самому задуматься о том, почему я все еще жив.

Потому что есть всего два варианта: либо я редкий баловень судьбы, либо…

Но нет… Только один человек в мире способен отразить Непростительное заклятие Avada Kedavra. И это Гарри. А мне даже не пришлось его отражать — оно просто НЕ СРАБОТАЛО! Где это видано, чтобы у Пожирателя смерти не срабатывало Непростительное заклятие?!

Нет, мне просто повезло… повезло…

— Вот так новости!

Гермиона, имевшая привычку читать за завтраком "Ежедневный Пророк", от изумления уронила газету в тарелку с омлетом. Гарри от неожиданности подавился тостом и закашлялся. Я недовольно поморщился.

С нашего возвращения домой прошло всего несколько часов. Еще слишком свежи были воспоминания о Пожирателях смерти, Непростительных заклятиях и Черной Метке. И новых плохих новостей, понятное дело, не хотелось — но кого интересует наше мнение?

Пожирателей, как всегда, поймать — не поймали, но хоть разогнали. Напоследок же кто-то запустил в небо Метку Темного Лорда — видимо, чтобы мы про них, Пожирателей, не сразу забыли. Сама по себе Метка никакого вреда, конечно, не несла, но настроение всем испортила окончательно.

А уж мама-то как перепугалась, когда узнала, что произошло на Чемпионате! Что-то мне подсказывает, что это был мой последний поход на квиддич — больше "в такое смутное время" нас никуда не отпустят. Только в Хогвартс. И то только потому, что "там Дамблдор" и "там самое безопасное место в мире".

Нет уж, лимит плохих новостей на сегодня явно исчерпан! И все дальнейшие новости должны быть только хорошими!

— Панси Паркинсон пропала.

— Чего-о-о?!

Настала моя очередь давиться тостом. Вот чувствую, следующей новостью сегодняшнего дня станет моя бесславная смерть от удушья.

— То есть, как это "пропала"?! — Гарри вытащил "Пророк" из Гермиониной тарелки и быстро пробежал глазами текст статьи. — Да быть такого не может!

— Совсем как Малфой, — тихо произнесла Гермиона. — Просто исчезла, и все. И следов не нашли.

Гарри передал мне газету, и я поспешил удостовериться во всем сам.

На первой странице, как я и ожидал, была огромная статья о бесчинствах Пожирателей на Чемпионате. Интервью с работниками Министерства, опросы очевидцев и огромная фотография Черной Метки — как одному из "очевидцев" мне это все было малоинтересно. А вот на второй странице оказалась статейка поменьше:

"ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Как нам стало известно, ** августа, в день ужасных событий на Чемпионате мира по квиддичу, прямо из фамильного особняка исчезла пятнадцатилетняя Панси Паркинсон, ученица четвертого курса школы чародейства и волшебства "Хогвартс".

Накануне вечером супруги Паркинсон, как и многие другие волшебные семьи, отправились на Чемпионат. Юная мисс Паркинсон с родителями идти отказалась, сославшись на плохое самочувствие — и была оставлена в фамильном особняке под присмотром домовых эльфов. К моменту возвращения мистера и миссис Паркинсон Панси в доме уже не было, а эльфы не могли ответить, куда она пропала. По имеющимся данным, домовиков подвергли оглушению и стиранию памяти. Судьба самой мисс Паркинсон до сих пор остается неизвестной.

"Панси в тот день никуда не собиралась выходить из дома, — сообщил журналистам м-р Паркинсон. Последние несколько дней она неважно себя чувствовала. Врач посоветовал ей не вставать с постели какое-то время, поэтому на Чемпионат мы отправились вдвоем с супругой. Когда мы вернулись, Панси в особняке уже не было. В ее комнате все перевернуто вверх дном, как будто там бешеный гиппогриф пронесся. Мы в отчаянии, не знаем, что и думать!"

А вот как прокомментировал ситуацию следователь Министерства Аластор Муди: "Никаких улик, указывающих на местоположение мисс Паркинсон, на настоящий момент, на месте преступления обнаружено не было. Преступник не оставил никаких следов: ни обычных, ни магических. Мы полагаем, что разыскиваемая могла совершить побег из дома. Но в любом случае, следствие еще не завершено, и в дальнейшем могут открыться новые факты". Стоит отметить, что в настоящий момент на месте исчезновения Панси Паркинсон работают элитные следователи Министерства — но пока им не удалось найти никаких зацепок.

Что же стало с бедной девочкой? Козни Пожирателей смерти? Или всему виной обычные подростковые замашки? Мы постараемся следить за развитием событий…"

Газета приземлилась точнехонько в мою тарелку (к счастью, уже пустую).

Далее последовала немая сцена.

На кухне мы сидели втроем — поздний завтрак. Мама возилась в огороде — ей на днях прислали новый сорт магических удобрений "Чудо-капустка". Фред и Джордж заперлись в своей комнате — оттуда уже дважды доносился грохот взрывов. Чарли еще два часа назад с нами попрощался — его, видите ли, в Румынии драконы ждут-не дождутся. Билл тоже куда-то улетел, но обещал вернуться. Отец аппарировал на работу — думаю, там сейчас, после всех этих пожирательских выходок, дел невпроворот. Ну а Перси, как всегда, трудился над Крайне Важным Заданием Министерства (либо молился на портрет Фаджа — сам видел, министр у братика над кроватью висит). Одним словом, беседовать можно, не опасаясь, что нас услышат.

— Вы же не думаете, что она в самом деле сбежала из дома, — полувопросительно произнес Гарри.

Гермиона только пожала плечами.

— А почему бы и нет? От Паркинсон всего можно ожидать — она же совершенно без царя в голове.

— Сначала Малфой, потом Паркинсон… — задумчиво протянул я. — Как-то все это странно… А может, они как раз вместе и сбежали?

— Очень может быть, — поддержала идею Гермиона. — По школе уже давно ходят слухи, что Панси и Малфой вообще помолвлены. И к тому же, они с детства знакомы…

Я почесал в затылке. Да, что-то подобное я действительно слышал. Еще, помнится, злорадствовал, что из хорька и мопсихи получится отличная пара.

— Ну и зачем им, в таком случае, сбегать? — Гарри только покачал головой. — Нет, что-то тут не то. Вспомните, ведь Паркинсон была больна на момент своего исчезновения.

— Притворялась.

— А погром в комнате? Это зачем?

— Хотела направить следствие по неверному пути.

— Хорошо, — кивнул Гарри. — Это допустим. А домовиков, по-твоему, тоже сама Панси вырубила?

Гермиона задумалась. На самом деле, едва ли Паркинсон попросту смогла бы справиться со всеми домовиками в своем особняке. В конце концов, она наша сокурсница — всего лишь ученица "Хогвартса". А всякий эльф, как известно, неплохо владеет магией — своей, эльфийской, очень древней и довольно мощной.

Спор явно заходил в тупик. И, честно признать, мне самому идея о совместном побеге Малфоя и Паркинсон теперь казалась абсолютно бредовой. И главное, у них не было никаких причин убегать. Ни единой. По крайней мере, именно сейчас.

— Ну, одно мы можем сказать наверняка. — Первым сменить тему решил Гарри. — Пожиратели Смерти не имеют к этому никакого отношения.

— Почему ты так уверен?

— Все просто. — Гарри устало откинулся на спинку стула. — Малфой почти наверняка сам является Пожирателем. И Паркинсоны.

— Ну, знаешь, Гарри, не все так просто. — В моем голосе явно прозвучало сомнение. — Они ведь отреклись от Темного Лорда после того… ну, после того, как ты его победил. Как только Сам-Знаешь-Кто исчез, большинство его сторонников перешли на нашу сторону. Они клялись, что он принуждал их к подчинению, что он им угрожал. Некоторые и вовсе твердили: мол, "мы белые и пушистые. И невиноватые мы, Темный Лорд сам пришел". В Азкабане ведь сидят не все Пожиратели смерти, а только те, чью вину сумели доказать.

— Так ты думаешь, Малфоя и Паркинсон похитили, чтобы… отомстить?

— Я просто не исключаю такой вариант. Но я не знаю наверняка.

Гермиона раздраженно фыркнула.

— Какой смысл гадать? Нам известно слишком мало.

— Это точно. — Гарри устало потер пальцами виски. — И, хоть мне все это не нравится… Вот Мерлин! Нам завтра ехать в Хогвартс. А я чувствую себя, как вареный флоббер-червь!

Я внимательно посмотрел на друга. Он и в самом деле выглядел каким-то уставшим: лицо бледнее, чем обычно, веки покраснели, под глазами темные круги. Но сейчас все это было вполне объяснимо — в конце концов, позади тяжелая ночка.

— Ну, на флоббер-червя ты не очень похож, не сочиняй, — попытался пошутить я. — Скорее, ты напоминаешь упыря: бледный, красноглазый и такой же злобный.

— Ну, спасибо!

"Малфой… Паркинсон… А что, если слизеринцев на самом деле похитили? И что, если на этом исчезновения не прекратятся?"

Я пододвинул к себе стакан тыквенного сока и сделал вид, что завтрак — единственное, что меня в настоящий момент волнует. На самом же деле, я почти не ощущал вкуса напитка: меня полностью поглотили невеселые размышления.

Я был совершенно согласен с Гарри: мне происходящее тоже очень не нравилось. Что-то… нехорошее, подозрительное было во всей этой истории. Сами посудите: сначала Малфой как сквозь землю провалился, потом этот пожирательский беспредел на Чемпионате и, наконец, исчезла Паркинсон. Интересная цепочка выстраивается!

"А может ли такое быть, что выступление Пожирателей — всего лишь отвлекающий маневр? Чтобы всеобщее внимание не сосредоточилось на похищении Панси?"

Зачем кому-то могли понадобиться двое подростков? К тому же… все-таки дети Пожирателей. Едва ли приспешники Темного Лорда причастны к этим исчезновениям. Но тогда кто?

— Рон, где ты витаешь? Ты уже весь стол соком залил!

* * *

В ночь перед отъездом мне снилось что-то светлое, приятное и совершенно незапоминающееся. И я был несказанно рад, потому что после всех волнений прошедших двух дней хотелось попросту отдохнуть и выспаться. Утром нас ждало путешествие на "Хогвартс-экспрессе", встреча с однокурсниками и, наконец, возвращение в школу. А это, скажу я вам, настоящее испытание.

На часах была примерно половина третьего утра (ночи, если вам так хочется), когда я неожиданно проснулся. От чего — не понял сам. Такое ощущение, словно кто-то громко сказал над ухом "Рон, просыпайся!" — и я проснулся. Просто открыл глаза и сел на кровати, недоуменно озираясь вокруг.

Первое, что бросалось в глаза — фигура лучшего друга, сидящего с ногами на подоконнике. Молодой месяц освещал лицо Гарри холодным, каким-то неживым светом. Наверное, поэтому сейчас он показался мне еще более усталым и измотанным, чем днем. Взъерошенный, бледный с темными кругами вокруг глаз, которые даже при таком скудном освещении были заметны — Гарри напоминал не то пациента больницы Св. Мунго (отделение психиатрии, палата буйнопомешанных), не то мертвяка, вылезшего из могилы "немного погулять под луной".

Я заметил, что очки он снял. Мысленно удивился — он же без них совсем ничего не видит. Но Гарри, похоже, сейчас и не нужно было зрение вовсе: он застыл, глядя прямо перед собой в одну точку, и мыслями был, похоже, очень и очень далеко от "Норы".

Жизнь у моего лучшего друга всегда была довольно непростой. И сюрпризы судьба подбрасывала ему регулярно. Но в таком совершенно убитом состоянии, как сейчас, я видел его впервые — а это о многом говорило.

Я решительно встал с постели и тоже подошел к окну.

— Гарри, у тебя что, бессонница?

— А-а… это ты, Рон. — Друг говорил странным хриплым шепотом, как при сильной ангине, точно произносить слова ему было больно. — Тоже не спится?

Ну, конечно, это я! А кого он еще ожидал увидеть? Сириуса Блэка? Дамблдора? Отряд Пожирателей смерти? В конце концов, он в моей комнате спит… ну, или не спит.

— Вообще-то спится, — признался я покаянным голосом, как будто оправдывался за свой ночной покой. — И сейчас, наверное, обратно баиньки пойду. А ты чего тут сидишь? Луна зовет, как Люпина? Так она ж вроде еще не полная…

Гарри поморщился и надел очки. Как и многие близорукие люди, без своих "стекляшек" он выглядел слегка беспомощным и почему-то казался младше своих лет. Очки же словно прибавляли ему уверенности — он одевал их, точно рыцарь свои доспехи — и сразу становился тем решительным и отчаянно храбрым Гарри Поттером, которого обожал весь магический мир.

— Да ты знаешь…

Он пристально посмотрел на меня, точно раздумывая: сказать мне или нет. Потом, похоже, все-таки решился.

— Это все кошмары, Рон. Я уже несколько ночей подряд вижу кошмары — и совершенно не могу спать.

— А-а-а, — задумчиво протянул я, не понимая, чего в этом такого особенного. — Ну, знаешь, всем периодически снятся плохие сны. Вот мне, например, с завидной регулярностью снится Снейп — особенно почему-то в каникулы, когда от него так хочется отдохнуть. Еще Запретный лес снится. — Я присел на подоконник рядом с Гарри и принялся вспоминать памятный кошмар почти двухлетней давности. — Иду я, значит, по этому самому лесу с корзинкой лимонных долек — Дамблдор велел Хагриду передать. А Хагрид почему-то живет не на опушке, а в самой чаще. И хожу я по лесу как проклятый, круги нарезаю. И тут из-за дерева выскакивает Филч…

Слушая меня, Гарри понемногу развеселился. Улыбка делала его лицо менее изможденным, что не могло меня не радовать. Вдохновленный своими успехами, я продолжал:

— Арагог снится. Еще каких-то полгода назад снился вообще постоянно, сейчас, вроде, реже… Как он меня только не съедал! — Гарри, не выдержав, расхохотался. — Вот тебе смешно, а мне?.. Но знаешь, пауки, в принципе, еще не самое худшее из всего, что я по ночам вижу. Вот один раз, представляешь, приснилось, что меня переехал папин "Фордик". А за рулем почему-то сидел Дамблдор и приговаривал: "Мальчик мой, это для твоего же блага!"

"Мой друг — садист!" — с сожалением думал я, глядя, как Гарри заливается смехом. А я вот до сих пор помню, как проснулся в холодном поту и потом от Дамблдора шарахался, как упырь от чеснока. На завтрак в Большой зал даже боялся идти — смотреть на "благодетеля" страшно было. А друзьям (тому же Гарри), помнится, тогда не сказал ничего. Боялся, засмеют.

И правильно боялся.

— К сожалению, Рон, в моем случае это не просто кошмары. — Поттер закончил смеяться и глубоко вздохнул, точно пловец, который собирается нырять. — После этих снов у меня болит шрам.

А вот это уже вариант похуже.

Помнится, в прошлый раз шрам болел у Гарри, когда в Хогвартсе разбушевался Темный Лорд. Насколько я тогда понял, шрам является своеобразным индикатором на присутствие Того-Кто-Лучше-Бы-Смотрелся-В-Азкабане. А значит, если у Гарри опять болит шрам, то…

— Тебе снился… Сам-Знаешь-Кто?

Гарри неопределенно покачал головой.

— И да, и нет… — Он вновь снял очки и закрыл глаза, прислонившись затылком к оконной раме. — Да, он снился мне. И он, и Хвост. Примерно за три дня до Чемпионата мира.

— И за три дня до выступления Пожирателей смерти, — уловил я основную идею. — Ты думаешь, это как-то связано…

— Я не знаю, — просто ответил Поттер. — Но в моем сне они… они о чем-то говорили… я плохо запомнил. Кажется, они говорили что-то о смерти.

— О Пожирателях смерти? — предположил я. — Или… о чьем-то убийстве?

Гарри красноречиво пожал плечами.

— Сказал же, не помню. — Я заметил, что его руки рассеянно теребят дужку очков. — Темный Лорд снился мне всего один раз. И знаешь, даже в том, первом сне, Волдеморт — это было как будто не главное…

От этого заявления я так растерялся, что даже пропустил мимо ушей режущее слух имя Темного Лорда. Если уж ОН — не главное, тогда я не знаю, что может быть главным…

— … я почему-то лучше всего запомнил дом… Ну, в смысле, тот дом, где Темный Лорд и Питер Петтигрю тогда находились. Комнату, где они разговаривали, я помню до мельчайших деталей: каждую пылинку, кажется, помню…

— М-да, Гарри, ну ты даешь… — только и смог выдавить я. — Ему, понимаешь ли, Сам-Знаешь-Кто снится, а он интерьер разглядывает…

— Рон, ты просто не понимаешь. — Голос друга звучал очень устало. — Это почему-то было важно там, во сне, я это чувствовал. И потом… Волдеморт мне больше не снился, и Хвост тоже не снился, а вот этот дом…

До меня медленно начало доходить.

— Погоди-погоди, — перебил я Гарри. — Ты хочешь сказать, что тебе уже несколько ночей подряд просто снится какой-то дом?

— Да…

— И у тебя из-за этого постоянно болит шрам?

— Да.

— И ты из-за это не можешь спать?

— Да! Рон, но ты просто не понимаешь… С этим домом что-то не так. Я не знаю, что именно, но я это чувствую. То, что он мне снится — это какой-то знак.

Я невесело усмехнулся.

— Да уж! Похоже, домик, который тебе снится, Темный лорд выбрал в качестве своего штаба. О, да, с ним определенно что-то не так, Гарри!

Друг посмотрел на меня долгим укоризненным взглядом. Это, надо сказать, был особый взгляд. Им владели всего трое людей в этом мире: Гарри, Гермиона и мама. Именно этим взглядом они всегда заставляли меня вспомнить о Совести, Разуме и Чувстве Такта. И я после такого обычно замолкал.

— Ладно уж, — вздохнул Гарри, слезая с подоконника. — Пошли все-таки по кроватям. Завтра вставать рано, а сейчас… Может, все-таки удастся поспать без сновидений…

Никогда бы не подумал, что отсутствие Малфоя и Паркинсон может до такой степени расстроить всех учеников Хогвартса.

Я, Гарри, Гермиона, Джинни, Фред, Джордж, мама и папа быстрыми шагами двигались по платформе девять и три четверти. До отправления "Хогвартс-Экспресса" было еще целых пятнадцать минут (в кои-то веки мы не опоздали и не пришлось запрыгивать в уходящий поезд). Настроение у меня было не в пример вчерашнему — такое хорошее, что позитивом хотелось поделиться с каждым встречным. Светило солнце, еще совсем летнее, теплое и ласковое. В его лучах огромный паровоз казался облитым сусальным золотом.

И было в этой бочке позитива всего две ложки негатива: бледное, осунувшееся и сонное лицо Гарри, который сегодня с утра веки разлеплял пальцами, потому что они так не хотели открываться, и… и, как это ни странно, меня тоже печалило отсутствие Малфоя.

Без Малфоя школьная жизнь казалась неполной. В школе ведь тоже должно быть всего понемногу: должны быть преподаватели добрые (Люпин, например, ну или МакГонагалл… иногда, если валерианкой угостить), должны быть злые (одно слово: Снейп!), должны быть друзья (ну, это, конечно, Гарри, Гермиона, потом Невилл, Симус… а, нет, Симус в прошлом году мой любимый галстук стащил и так и не вернул, зараза! Нет у меня больше друга по имени Симус!), ну и должны быть враги (а вот в этой-то графе как раз и значится Малфой со своей злобной и тупой братией). Настоящих врагов, знаете ли, как и настоящих друзей — нужно беречь.

Кажется, все только и говорили, что об исчезновении Малфоя. За то время, что мы шли до нужного вагона, я услышал его имя пять или шесть раз. И про Паркинсон говорили тоже, но это меня не так удивляло — в конце концов, о Панси написали в "Пророке", наверняка все читали ту заметку. Но Малфой… насколько мне было известно, Люциус обещал официально заявить об исчезновении сына через несколько дней. Пока же эта информация была строго засекречена… но, видимо, не так строго, как нужно, потому что весь Хогвартс был в курсе.

Отец, похоже, тоже услышал разговоры студентов, потому что нахмурился и переглянулся с мамой. А уже в самом конце нашего прощания, когда мы готовились войти в вагон, он отвел меня, Гарри и Гермиону в сторону и очень серьезно сказал:

— Ребята, я надеюсь, в этом году вы будете благоразумнее, чем раньше, и не будете искать приключений…

— Пап, ну когда это мы искали приключения! — притворно возмутился я, мысленно прикидывая, с кем именно следует поговорить, чтобы узнать еще какие-нибудь новости о пропавших. — Они сами нас всегда находили!

Гарри и Гермиона дружно усмехнулись. Нехорошо так усмехнулись. Я бы на месте отца насторожился.

— Рон, я сейчас серьезно говорю! — Папа сурово сдвинул брови, надеясь, видимо, добиться моего послушания методом запугивания. — Сначала Философский камень (у матери, между прочим, давление поднялось, когда она узнала!), потом вы залезли в Тайную комнату (а мы чудом в Святого Мунго не попали!), потом вас едва не убил Сириус Блэк…

— Он и не собирался нас убивать! — горячо начал возражать Гарри. — Сириус невиновен!..

— Сириус, конечно, невиновен, — устало вздохнул отец. — А у нас с Молли нервы не железные. Главное, что вы едва не погибли, а уж кто в этом виноват — это другой разговор. Так что я, Гарри, тебя прошу…

И Гарри, конечно, тебя, папа, послушает и никуда не полезет! Ну, да, а директор Хогвартса, на самом деле, Аргус Филч!..

— … Рон, тебя я тоже очень прошу…

Ты предлагаешь мне оставить друга в беде? Но папа, ты же всегда мне сам говорил, что так нельзя поступать!

— … и Гермиона, я надеюсь на твое благоразумие. Ты же умная девочка, ты должна удерживать друзей от необдуманных поступков.

И это он говорит человеку, который на втором курсе предложил нам сварить Оборотное зелье! Ну конечно, Гермиона удержит нас от необдуманных поступков, как же!

Отец еще раз тяжело вздохнул.

— Ребята, и все-таки я надеюсь… Поверьте, в этом году приключений вам хватит с лихвой и искать их вовсе не нужно…

Надежда, отец, умирает, конечно, последней. Но в данном случае она решила сделать исключение и удавилась первой.

Это "родительское напутствие" нас немного задержало. И в результате все-таки пришлось запрыгивать в уходящий поезд. Как всегда. Что ж, должно же в мире быть что-то постоянное…

М-м-м, а что там папа говорил про приключения?..

В этом году нам неожиданно повезло: быстро нашлось пустое купе, в самом конце вагона. Мы его быстренько заняли, расположились с максимально возможным комфортом. Путешествие до Хогвартса длилось несколько часов — обычно мы коротали его, общаясь с друзьями и знакомыми, вспоминая прошедшие каникулы и пересказывая друг другу последние новости.

Но сейчас никого видеть не хотелось, даже друзей и знакомых — хотелось закрыть дверь купе на замок, да еще и пару запирающих заклятий припомнить.

Первый пункт мы выполнили, дверь закрыли. А заклинания — это был, пожалуй, все-таки перебор.

Какое-то время мы все трое молча смотрели в окно. Потом постепенно Гарри начал клевать носом, и Гермиона предложила ему немного подремать. Я только сочувственно посмотрел на друга — сколько он там не спал? Три ночи? Четыре? Все, бедняжка, свой архитектурный кошмар смотрел. Ну, надеюсь, хоть в поезде ему что-нибудь другое приснится. Смена обстановки, в конце концов. Да и стук колес очень умиротворяюще действует.

Свернувшись калачиком на полке и подложив под голову сумку с мамиными пирогами ("Возьмите, мальчики, на дорожку. В поезде непременно проголодаетесь!"), Гарри быстро заснул. А мы с Гермионой, сидя напротив него, рядышком, продолжали глубокомысленно молчать.

И не то чтобы это молчание мне нравилось. Я давно хотел поговорить с друзьями о том странном случае на Чемпионате, когда мне "посчастливилось" повстречаться с Пожирателем. Но с чего начать, не знал. Сердцем чувствовал, нельзя им просто так рассказать все начистоту — нельзя и все тут.

И не надо напоминать, что по Прорицаниям у меня выше "слабо" отродясь ничего не стояло!

— Гермиона, слушай… можно задать тебе вопрос? — наконец (спустя еще где-то полчаса) я решился-таки.

— Ну, да… конечно.

Мне показалось, или она покраснела? Вот еще номер…

— Вот скажи, наверняка ты знаешь… В каких случаях может не сработать Непростительное заклятие?

На перемену цвета лица у Гермионы ушло не более двух секунд. Теперь оно стало зеленовато-бледным. Глаза удивленно округлились.

— А зачем тебе?

А вот этого вопроса я ждал. Но как на него достойно ответить, так и не придумал.

— Неважно зачем. Просто интересуюсь. Так ты знаешь?

— Ну… — Гермиона честно задумалась и тут же машинально принялась накручивать на палец выбившуюся из прически прядь волос. — Смотря что имеешь в виду… Вообще, любое заклинание может не сработать, если человек устал, сильно болен, очень пьян, да и просто недостаточно сосредоточен. Кстати, а какое именно Непростительное ты имеешь в виду?

Я благоразумно сделал вид, что вопрос не расслышал. Гермиона у нас исключительно умная девушка с богатым воображением — если сказать ей, что я интересуюсь заклятием "Авада Кедавра", она такое может предположить! И так слишком много уже сказал.

— А если человек здоров, полон сил, пьян самую малость и достаточно сосредоточен — может не сработать?

— Да не должно, вроде. — Гермиона нахмурилась. — Погоди, ты имеешь в виду, может ли волшебная палочка вдруг дать осечку?

"Осечку? Ну да, пожалуй, это можно и так назвать".

— Рон, волшебная палочка — это же тебе не магловский пистолет, осечек не дает!

Пришла моя очередь хмуриться. Как всякий чистокровный волшебник, всю свою сознательную жизнь проведший в магическом мире, я неважно представлял себе магловский пистолет (видел всего пару раз, а в руках и не держал ни разу), а уж принцип его действия и подавно был для меня загадкой. Но суть я все равно уловил — причина интересующего меня феномена была не в волшебной палочке.

— А что может пойти не так? Как можно, не произнося заклинаний, заблокировать чужую магию?

— Заблокировать чужую магию? О чем ты, Рон? Почему ты вообще задаешь мне такие странные вопросы?

Глядя на слегка встревоженное и растерянное лицо подруги, я твердо ответил:

— Все в порядке, Гермиона. Правда, в порядке. Это не важно. — Я решительно поднялся на ноги и открыл дверь купе. — Извини, я сейчас отлучусь на секунду. Скоро вернусь.

"Надеюсь, успею придумать, как убедить тебя забыть об этом разговоре".

Я шел по коридору и размышлял, какой черт дернул меня за язык вообще начать этот разговор. Надо было все-таки в школе наступить своей лени на горло и зайти в библиотеку — там бы все и узнал. А так только Гермиону зря заставил волноваться — ведь переживает же, сразу видно. А вдруг ей теперь взбредет в голову, что я экспериментирую с Непростительными заклинаниями? Говорю же, богатое воображение у нашей Гермионы.

В коридоре было непривычно тихо. Нет, говорить об абсолютной тишине было бы преувеличением — до меня доносились голоса ребят из соседних купе. Кажется, я слышал Дина, Симуса и Невилла — не смог бы сказать точно. Но все равно, по сравнению с прошлыми годами разница была заметна. И, кстати, совсем было не слышно смеха.

Настроение, и без того уже изрядно подпорченное разговором с Гермионой, сползло глубоко в минус. Четвертый курс начинался «удачно».

Ага, вот сейчас приедем в Хогвартс, а там нам МакГонагалл и скажет: "Дети, в этом году профессор Дамблдор решил уйти на пенсию: видите ли, ваши постоянные выходки мешают ему спокойно пить чай и думать о высоком. Поэтому отныне в Хогвартсе новый директор. Поприветствуйте: профессор Снейп!"

А хуже Снейпа на директорском посту только моя новая парадная мантия (спасибо, мамуля, что она хоть не розового цвета и без бантиков). А хуже моей новой парадной мантии нет в этом мире ничего.

В туалете, на мое счастье, никого не было. Я подошел к раковине, полюбовался в зеркало на свою бледную перекошенную физиономию. Не вдохновился. Включил воду, намочил руки и принялся рассеянно размазывать мыло по ладоням.

Обычно, потирая ладони, я успокаивался. Расслаблялся. Но сегодня покою и хорошему настроению не суждено было ко мне вернуться.

ЭТО выглядело как татуировка. Черная замысловатая загогулина. Нет, не Черная Метка (и слава Мерлину!) — просто какой-то изящный завиток. Точно росчерк пера на бумаге — только на моем запястье. Точно чей-то автограф. Загадочный черный узор.

"Та-а-ак… А это еще что?"

Большими круглыми глазами я смотрел на свое левое запястье. Там, где под кожей проступали синие жилки, у самой кисти, красовалось непонятное нечто. Нет, даже не совсем как татуировка — в том случае чернила вносят под кожу. На моем же запястье словно поработал своей кистью неизвестный художник. Только этот завиток водой и мылом не оттирался. А я пробовал. Минут пятнадцать пробовал, пока не разодрал запястье практически в кровь.

В процессе отмывания выяснилось, что на запястье правой руки у меня точно такая же отметина.

Я вцепился в раковину обеими руками, точно в последнюю опору в этом загадочном и страшном мире.

"Это все мне просто снится. Этот кошмар сейчас закончится".

Знаки. Это были какие-то знаки. Я знал это так же точно, как то, что зовут меня Рон Уизли. Но знаки чего (или кого)?

Темного Лорда? Да нет, в этом случае мою лапку украсила бы змейка с черепом — других художеств Тот-Кто-Гарри-Спать-Мешает не приемлет. Да и… когда бы он мне успел Черную Метку поставить?

"Откуда ЭТО взялось?!"

Еще с утра — я помнил точно — ничего на моих руках не было. И когда в поезд садился, не было… вроде. Значит, появилось только что. Но почему сейчас?

И еще мне было почти физически плохо, когда я смотре на эти отметины на своих запястьях.

Меня трясло, когда я шел по коридору обратно к купе. Мне до ужаса хотелось кинуться к друзьям с воплем "Помогите!". Вцепиться обеими руками в Гарри и Гермиону. И чтобы Гермиона сказала: "Да это же ерунда! Пара зелий-заклинаний и ЭТО сойдет!". А Гарри бы фыркнул и сказал, что проидет и само к завтрашнему утру.

И одновременно я понимал, что ничегошеньки друзьям не скажу. Я не знал, что со мной происходит — но это было что-то нехорошее… страшное. Со мной вообще за все пятнадцать лет жизни столько всего гадкого не происходило, сколько за последние несколько дней. Или нет… происходило…

Но сейчас от этого легче не становилось.

Заходя в купе, я натянул на лицо улыбку, как натягивают резиновую маску. И поправил рукава школьной мантии — так, чтобы полностью скрывали запястья. Хорошо, что я успел переодеться в мантию раньше, до появления этих отметин. Потому что с утра я был в рубашке с коротким рукавом.

Я все еще способен видеть во всем этом кошмаре что-то хорошее!

За стенами Хогвартса бушевала гроза. Сверкали длинные извилистые молнии, грохотал гром, дождь лил сплошной стеной, и я искренне не завидовал первокурсникам и Хагриду, которым пришлось в такую погоду переплывать озеро. Обычно вполне спокойное, сейчас оно просто бесновалось. Даже гигантский кальмар, должно быть, залег на дно от греха подальше. Однако отменить славную традицию перевозить первокурсников на лодках никому даже и в голову не пришло. Традиции в Хогвартсе — это святое. Пусть привыкают.

Потолок в Большом Зале показывал переменную облачность. Луна — почти полная, всего чуть-чуть ей не доставало до идеально круглой формы — куталась в пушистые темные облака, точно в одеяло. Ну что ж, главней всего — погода в Зале.

Второе испытание первокурсников — а именно, Беседа с Распределяющей Шляпой — уже тоже подошло к концу. То ли мне показалось, то ли в этом году старушка управилась уж очень быстро — словно у первокурсников название факультета было написано где-нибудь на затылке и оставалось его просто прочитать. По мне, так все они были абсолютно одинаковые: маленькие, мокрые, немножко смешные и чуть-чуть испуганные. И почему кто-то из них должен учиться, допустим, на Хаффлпаффе, а кто-то на Слизерине — непонятно. Для меня всегда оставалось загадкой, каким образом Шляпа распределяет учеников.

Торжественный ужин тоже плавно подходил к своему завершению. Из-за моих "узоров" на запястьях для меня праздник превратился в затянувшийся кошмар — мало того, что кусок в горло не лез, так еще и приходилось постоянно одергивать рукава мантии. Разумеется, бдительная Гермиона заметила, что я "веду себя странно", смотрела на меня с тревогой и дружеским участием — хорошо хоть от прямого вопроса удержалась. Я делал вид, что ничего не замечаю, и вообще все у меня в порядке. Получалось плохо.

Гарри явно клевал носом. Периодически он встряхивал головой, потирал переносицу — похоже, пытался отогнать сонливость. Это у него тоже неважно выходило. Я все опасался, что друг уткнется лицом в салат.

Впрочем, за исключением этих мелочей, все было вполне благополучно. Поначалу. До тех пор, пока…

Вилка выскользнула из моих внезапно ослабевших пальцев. Звякнула об пол. Я почти почувствовал, как зрачки мои расширились до предела, а потом резко сузились. Гермиона, что-то рассказывавшая до этого об учебе, внезапно смолкла и теперь удивленно смотрела на меня.

Ощущение было такое, словно в окружающем воздухе разом закончился кислород, и теперь вместо него был какой-то другой газ, не пригодный для дыхания. Удушливый, сладковатый запах щекотал ноздри. А я судорожно пытался вдохнуть в себя хоть каплю живительного кислорода. Я задыхался. Обеими руками вцепился в тяжелую деревянную столешницу, да так, что костяшки пальцев побелели.

Это напоминало какой-то приступ. Астма? Не-е-ет… Во-первых, с чего бы, во-вторых — говорят, это совсем по-другому. У меня никогда не было астмы.

Перед глазами запрыгали пятна. Сначала розовые, они постепенно темнели, пока не стали иссиня-черными, а потом неожиданно мир взорвался пронзительно-желтыми искрами.

Я бы закричал, если б мог. Но голосовые связки словно парализовало этим удушливым газом. Совсем рядом, за моим столом сидело несколько десятков человек — но никто из них, кроме Гермионы (даже Гарри!) не обращал внимания на меня.

А я умирал. Задыхался. Тонул в этом приторном, тошнотворно-сладком аромате.

— Рон, что с тобой? Что-то не так?

О, "не так" — это слабо сказано!

Но я не успел ответить. С грохотом, который, казалось, только чудом не разорвал мои барабанные перепонки, распахнулась дверь Большого Зала.

И в глазах вдруг снова стало ясно.

В зал, прихрамывая, вошел среднего роста мужчина. Пожилой, но еще совсем не старый. Незнакомец сделал несколько шагов вперед, и в зале раздался громкий вздох — у мужчины вместо одной ноги был протез, поэтому он и хромал так сильно.

Еще несколько шагов в абсолютной тишине — и возглас изумления. Люди увидели лицо незнакомца. Бронзовую кожу, покрытую бесчисленными рубцами. И его глаза. Левый был вполне нормален, а вот правый…

"Магический глаз. Подвижен, способен видеть сквозь стены и предметы обстановки. Усовершенствованная модель — практически не подвержен механическим повреждениям. Ручная работа. Уникальная вещь!" — зазвучал в моей голове пораженно-восхищенный голос отца.

Я узнал вошедшего. Это был Шизоглаз Хмури — отставной мракоборец, знаменитый аврор. Легендарный борец с силами зла на пенсии. Отец рассказывал мне о нем. В некотором смысле, они были сотрудниками.

По рассказам отца, Хмури был великой личностью. О его подвигах слагались легенды. И это ведь был не Локхарт — он свои подвиги сам совершал. Сам сражался, сам заглядывал в лицо смерти, сам рисковал. Потерял в многочисленных боях ногу и глаз, зато приобрел многочисленные шрамы и обессмертил свое имя. По мне, так не вполне равноценная замена, но это его дело. Папа говорил, что пожилой аврор уничтожил больше Пожирателей, чем можно себе вообразить.

А еще, добавлял папа иногда, уже совсем тихо, говорят, Хмури на старости лет неслабо тронулся умом — тоже последствия бурной боевой молодости.

Что он делает в Хогвартсе?.. А, впрочем, даже не это сейчас важно…

Я вдохнул глубоко-глубоко, несказанно радуясь, что снова обрел возможность дышать. В воздухе витал все тот же сладковатый, дурманящий запах, но теперь я переносил его легче. Словно невидимая рука отпустила мое горло, словно невидимый убийца, душитель, в самый последний момент отступил и позволил мне жить.

Я смотрел, как Хмури идет через Зал, прихрамывая, движется к преподавательскому столу. Лица всех без исключения учеников и профессоров были обращены к нему. Зал замер, наблюдая, ожидая дальнейших действий загадочного человека в плаще.

И, кажется, этот запах чувствовал я один.

Я один ощущал этот омерзительный, приторный аромат. Запах Смерти…

Последняя мысль была как будто не моя. Но она была ясной, четкой и… правильной. В Большом зале Хогвартса пахло Смертью. И как только я об этом подумал, сразу понял, что так оно и есть.

То, что запах исходил от Хмури, я понял довольно быстро. Чем ближе ко мне подходил пожилой аврор, тем сильнее я его ощущал. Не нужно быть гением, чтобы сопоставлять упрямые факты. И я сжался в комок, когда Хмури проходил мимо меня. Я перестал дышать, теперь уже сам, по своему желанию. Только бы не чувствовать… но чувствовал все равно.

И все-таки, что он здесь делает?..

Когда пожилой аврор доковылял до преподавательского стола, ему навстречу поднялся сам директор. Альбус Дамблдор приветствовал гостя лично и очень радушно. Впрочем, ничего удивительного — кажется, они старинные друзья…

— Позвольте представить вам вашего нового преподавателя Защиты От Темных Искусств. — Зычный голос директора нарушил мертвую тишину зала. — Профессор Хмури!

А, ну теперь все ясно!

Я уставился в свою тарелку, всеми силами стараясь не смотреть на новоиспеченного преподавателя. Сейчас я чувствовал примерно то же, что и Гарри на первом курсе, когда впервые увидел Снейпа. Такое вот смутное ощущение, что перед тобой Очень Нехороший Человек, которого всеми силами следует опасаться. И в отличие от все того же Гарри, мои опасения были совершенно необоснованны.

Снейп, по слухам, бывший Пожиратель. Да и вообще по жизни он гад, каких мало. А тут — герой, живая легенда…

Только вот почему от него так сильно несет смертью?

Кажется, на несколько минут я выпал из реальности. Я ничего не слышал и не замечал вокруг, кроме разве что сидящего за преподавательским столом Хмури. Я смотрел на него так пристально, словно надеялся расплавить взглядом. И в какой-то момент аврор поднял голову и окинул зал подозрительным взглядом. Я снова поспешно опустил глаза. Хмури равнодушно оглядел гриффиндорский стол — может, разве что Гарри удостоился его внимания. Не заинтересовали профессора ЗОТИ ни Рейвенкло, ни Хаффлпафф. А вот слизеринцев Хмури разглядывал долго. И как-то очень подозрительно.

Да, пожалуй, отец прав, и Шизоглаз в самом деле просто слегка сумасшедший аврор-ветеран.

Что вообще за чертовщина со мной творится? Сначала не срабатывает заклинание Пожирателя, потом появляются эти чертовы татуировки на запястьях (я рефлекторно одернул рукава), приступы удушья, мерещится всякая ерунда, начинаю подозревать окружающих непонятно в чем…

Завтра же зайду к мадам Помфри. Надо не забыть…

— Рон! Ро-о-он! РОН!!!

Я ощутил, что меня трясут за плечи. Растерянно заморгал и наконец заметил встревоженные лица Гарри и Гермионы. С удивлением обнаружил, что вокруг все что-то кричат. Разобрал в общем гвалте слово "Турнир", но больше ничего не понял.

— Что? Что-нибудь случилось?

— Рон, да ты что, заснул? — нервно усмехнулся друг, а лицо Гермионы приняло выражение уже крайней степени обеспокоенности. — Ты что, ничего не слышал?

— Почему все кричат? — вместо ответа спросил я. — Что-то случилось?

Все вокруг было как будто в легком тумане. "Как будто каких-то чудо-грибов нанюхался. — Я потряс головой. — Что это со мной? Да закончится когда-нибудь вся эта ерунда или нет?"

— Рон, ты меня пугаешь, — нахмурился Поттер. — Профессор Дамблдор только что сказал, что в нашей школе в этом году будет проведен Тремудрый Турнир. И хотя я не до конца понимаю…

— Турнир?! Тремудрый Турнир?!

Я аж подскочил на стуле. Вот это номер так номер!

— Да, Рон, успокойся. — Гермиона, глядя на мое изумленно-восторженное лицо, не удержалась от улыбки.

Кажется, ко всему прочему, я прозевал еще и объявление отбоя, потому что ученики сейчас вставали со своих мест и начинали потихоньку расходиться, обсуждая при этом последние сногсшибательные новости.

— Ума не приложу, как это ты умудрился все прослушать, — продолжала Гермиона, тоже поднимаясь на ноги. — Профессор Дамблдор минут пятнадцать рассказывал нам про Турнир.

— Был тяжелый день, — нетерпеливо сказал я, как будто это все объясняло. — Так что он говорил?

— Что в этом году Турнир решили возродить. Все ученики, которым исполнилось семнадцать лет, могут попытать счастья — и потом кого-то из них выберут Чемпионом Хогвартса. А в октябре к нам приедут делегации из Дурмстранга и Шармбатона — ну, это другие две школы, которые участвуют в Турнире. И будут испытания… Ты что, в самом деле ничего этого не слышал?

Но тут вмешался Гарри и не дал мне возможности ответить. Хотя нет, не так — скорее, спас от необходимости отвечать.

— А победитель получит славу и тысячу галеонов!

— Турнир опасен! — Гермиона нашего с Гарри восторга, похоже, не разделяла.— Там раньше уже гибли люди. Эти испытания, которым подвергаются Чемпионы — они действительно очень серьезны! И их может пройти не каждый, и не каждый после них останется жив! Я читала, что…

— Здорово! — хором воскликнули мы с Гарри, ничуть не напуганные.

Да и потом, если Гермиону сейчас не перебить, она в деталях перескажет, что именно она там читала — как раз к утру, наверное, закончит.

— Мальчишки! — Подруга только головой покачала.

Как это по-женски!

Ну вот, наконец-то и хорошие новости! Я уж думал, мне их не дождаться. Но Тремудрый Турнир… это же Событие (и именно с Большой буквы)! Даже если поучаствовать не удастся (эх, мама, папа, родили б вы меня года на три пораньше!) — просто посмотреть на такое — большая удача. Можно даже забыть ненадолго об этом ужасном запахе и об этих странных отметинах.

Хотя… о них забудешь!

Рефлекторно одернул рукава.

Тот во всех смыслах знаменательный день начался вполне заурядно. Можно даже сказать, скучно — со сдвоенных Прорицаний. То есть, говоря проще, с двух часов бессмысленной болтовни и непонятных действий. И все это изрядно сдобрено гнусавыми "пророчествами" Трелони относительно нашей скорой и безвременной кончины.

Одним словом, ску-ко-ти-ща!

В этом семестре четвертому курсу "посчастливилось" изучать основы хиромантии (прим. автора.: гадание по руке, если проще). "Линия Жизни", "Линия Судьбы", "Холм Юпитера", "Кольца Венеры"… тьфу! Полнейшая ерунда, одним словом. И плевать, что хиромантию практикуют уже тысячу лет — я, в принципе, верю, что наша Трелони не одна такая, а больные на всю голову встречались во все времена.

Вот взять, к примеру, ладонь Гарри. Во-первых, мой лучший друг получался психом — видите ли, Линия Головы у него пересекается с Линией Здоровья. Во-вторых, Гарри (цитирую по книге) оказался "искушенным в любовных играх" и замешан в "любовных похождениях с разными партнерами" (когда я ему это озвучил, Поттер аж побледнел) — и это не я так придумал, Кольца Венеры хорошо выражены. А вместо Холма Луны, который вообще-то отвечает за нравственную чистоту, справедливость и совесть, у Гарри и вовсе почему-то впадина…

Короче, почти все два урока я так и этак вертел ладонь Поттера, едва не вывихнул ему кисть, но так ничего и не понял. И все сомневался: это просто я недостаточно умный для хиромантии, или на самом деле наш Гарри — страдающий от гормонов шизофреник?

В конце концов, услышав про себя, что "ярко выраженный Холм Солнца говорит о чувствительной, интуитивной натуре с внутренней борьбой страстей", мой друг взвыл, выдернул свою несчастную ладонь из моих рук и честно, от всей души сообщил, что хиромант из меня никакой. Я, в принципе, с ним легко согласился и до конца пары задремал. Теперь я не понимал другого — зачем вообще идти на Прорицания, если можно было так же спокойно досыпать в своей кровати?

А вот следующей после Прорицаний в расписании стояла Защита От Темных Искусств. Наш первый урок с профессором Хмури. Шел всего третий день учебы, третий день после того необъяснимого приступа в Большом Зале. Но я уже успел успокоиться и расслабиться. Мне нечасто приходилось сталкиваться с Хмури в коридорах — он практически не выходил из своего кабинета, даже завтраки-обеды-ужины ему носили прямо туда. И я, как самый настоящий страус, поспешил спрятать голову в песок — предпочел просто забыть об этом загадочном происшествии. А наверное, зря.

Проблемы, если про них забывать, никуда не исчезают. Вот, например, мои "метки" — про них я тоже попытался забыть, но они никуда не делись.

Все тот же омерзительный, приторно-сладкий запах я почувствовал еще у дверей кабинета Защиты. Кто бы мог подумать, что так пахнет Смерть? Всегда считал, что запах Смерти — затхлый, с оттенком тлена и чуть-чуть свежей сырой земли. К этому же больше всего подходило слово "удушающий".

За последние дни я лишь однажды ощутил этот запах. На уроке Зелий: я подошел сдавать Снейпу свою работу и, когда оказался у самого преподавательского стола, вдруг снова почувствовал это. Только на сей раз намного-намного слабее — у меня лишь чуть-чуть закружилась голова. Но я испугался, да так, что только чудом не выронил пробирку с зельем. Снейп как-то странно на меня посмотрел и спросил, нормально ли я себя чувствую (!). Но я шарахнулся от него, как упырь от чеснока, и Снейп только раздраженно фыркнул.

Тогда я, помнится, почти убедил себя, что всему виной зелья — их резкие запахи заполняли подземелье, смешиваясь между собой. И мне могло просто показаться.

Я не буду говорить, чего мне стоило переступить порог класса. И как мне удалось твердым шагом дойти до своего места, рядом с Гарри и Гермионой. И как я смог все-таки поднять на преподавателя глаза. Просто поверьте, что это было непросто. После выполнения этих, в сущности, элементарных действий я почувствовал себя выжатым лимоном — а требовалось еще расслабиться, постараться и дальше не подавать виду, что я чувствую больше, чем остальные, и сосредоточиться на теме урока. А так хотелось вскочить и выбежать прочь из этого класса — на воздух. Туда, где можно вдыхать кислород полной грудью.

— … в этом семестре мы с вами будем говорить о Непростительных заклятиях…

Кажется, я опять ненадолго отвлекся — в последнее время это случалось со мной все чаще и очень не нравилось Гарри и Гермионе (хорошо, что сейчас они были слишком увлечены лекцией профессора Хмури). Но фраза "Непростительные заклятия" вывела меня из транса моментально. Я вздрогнул и дернулся на месте, точно меня ударили. Вскинул взгляд на преподавателя.

Трелони сказала бы — "рука Судьбы". Я скажу — "закон Подлости".

— … Вы должны суметь защитить себя. Вы должны быть готовы заранее. Вы должны быть бдительны и наблюдательны…

"Бдительны и наблюдательны", говорите? Ну-ну! Тут главное не перестараться.

Хмури сделал шаг вперед, и я инстинктивно вжался в спинку стула. Мне хотелось сейчас стать как можно меньше, съежиться, сжаться в комок. Но я не мог даже поморщиться. Это была какая-то изощренная пытка. И мне оставалось только радоваться, что урок ЗОТИ у нас сегодня всего один.

— Итак, кто-нибудь из вас знает, какие именно Непростительные заклятия существуют?

Я знал их все — да их и не много. Всего-то три — и маленький ребенок запомнит. Но поднять руку, а затем ответить — нет, на это я сейчас сил не ощущал.

— Я знаю, сэр, — спросили Симуса. — Есть такое заклятие Империус…

— Империус… — эхом повторил Хмури. — Да…

Он подошел к своему столу (и отошел от парт — за что я был почти готов его благодарить). Выдвинул один из ящиков и достал оттуда большую стеклянную емкость. Сперва я подумал, что мне показалось — но нет, кошмар продолжался: внутри емкости бегали три огромных черных паука. Я сглотнул: вот теперь, кажется, хуже быть уже не может.

Впрочем, у Хмури, наверное, не было старших братьев, которые в далеком светлом детстве превращали в пауков его плюшевых медведей — профессор безбоязненно засунул руку в банку и достал оттуда одного из членистоногих уродцев.

— Imperio.

Вам доводилось когда-нибудь бывать в кукольном театре? В обычном магловском кукольном театре? Мне вот нет, но я примерно представляю себе, как это. Я видел кукол-марионеток — таких, которых подвешивают за веревочки. Дернешь за веревочку — сгибается нога, за другую — рука. Довольно-таки забавно.

А тут, представьте, то же самое, только с живым существом. С пауком, но при всей его омерзительности — это тоже живое существо. Тоже забавно, но одновременно чувствуешь, что как-то это неправильно.

Паук сначала кувыркался в воздухе. Потом танцевал какой-то замысловатый танец, вроде чечетки. И я совершенно точно знал, что паук будет делать все, что захочет Хмури. Даже звучит это как-то дико и страшно.

Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Закрой глаза, Рон. Расслабься… Перед тобой преподаватель, и он просто объясняет тему занятия. Это просто такой… не совсем нормальный преподаватель, но его жизнь таким сделала. Но ничего страшного пауку он все равно не причинит… Вдох… Выдох… Дыши ртом, Рон, так ты не должен чувствовать запах. Правда, все равно чувствуешь почему-то… Вдох… Выдох… Дыши, Рон, дыши и не думай ни о чем…

— Кто еще знает что-нибудь? Другие Непростительные? — Хмури обвел взглядом класс — пришлось открыть глаза, пришлось снова посмотреть на него в ответ. — Да?

— Существует еще… заклятие Круциатус, сэр…

Невилл. Как у него голос дрожит!

— Да… Круциатус…

Настал черед второго паука. Его Хмури предварительно увеличил — да так, что тот едва помещался на ладони. Потом направил на бедное создание (уже я их жалею!) палочку и недрогнувшим голосом произнес:

— Crucio!

Вдох… вдох… вдох…

Паук задергался, забился. Все его восемь лапок судорожно сжимались. Агония в ее истинном смысле. Невыносимая, адская боль — вот что такое заклятие Круциатус.

И в этот момент что-то произошло.

Дышать вдруг стало легче. Быстрей забилось сердце. Я почти физически ощутил, как расширяются зрачки, полностью заполняя радужку. На шее встали дыбом мелкие тоненькие волоски. Мир стал как будто ярче, наполнился новыми звуками, красками, запахами… А запах Смерти исчез почему-то совсем.

Неожиданно кожа стала очень чувствительной, точно и не кожа это была вовсе, а обнаженные нервные ткани. Грубая материя одежды, жесткий деревянный стул — теперь это почти причиняло боль. Сейчас я мог бы почувствовать малейшее колыхание воздуха. Тепло человеческих тел, холод каменных стен — я ощущал его всей поверхностью своего тела. И я задрожал.

В груди появилась какая-то странная легкость и как будто бы даже пустота. Я ощутил себя огромным воздушным шариком, который рвется вверх, в небо, а его за тоненькую веревочку держит кто-то и не дает стать истинно свободным. Вот только моя веревочка была тоненькой-тоненькой — порыв ветра, и я полечу.

А друзья не видели ничего. Они как завороженные смотрели на омерзительного черного паука, который корчился на широкой ладони Хмури. Я ненавидел пауков. Я боялся пуков. Но такого — и врагу не пожелаешь.

И в этом новом, ярком и прекрасном мире я ощутил Силу. Она была везде. Она танцевала на моей коже, она горела сейчас в моих глазах, она буквально распирала изнутри мою грудную клетку. Ее было так много! Она согревала, обволакивала тело приятным теплом. Она целовала мое лицо, ерошила волосы. Это именно Сила коснулась моих глаз — и я прозрел, это именно она дотронулась до ушей — и я услышал.

— Последнее из Непростительных заклятий, и, пожалуй, самое страшное из них — заклятие Авада Кедавра. Заклятие Смерти.

Хмури на мгновение отвел палочку от паука, и тот перестал корчиться. Класс облегченно выдохнул — но как оказалось, преждевременно. Резкий взмах палочкой. Ослепительная вспышка зеленого света.

— Avada Kedavra!

Все.

Паук моментально перевернулся брюхом кверху. Мертв.

И это было уже больше, чем я просто мог вынести. Веревка лопнула. Шарик вырвался на свободу.

Огромной страшной черной волной, сметающей все на своем пути, Сила хлынула через мое тело. Это был настоящий взрыв ослепительной непроницаемой тьмы. Это была боль — мгновенная, резкая, потом пульсирующая. Непереносимая. И я закричал и вцепился вдруг ледяными пальцами в свои волосы. И не услышал своего крика.

И никто его не услышал.

Громыхнули оконные рамы, внезапно распахиваясь во всю ширь, жалобно звякнули стекла, осыпаясь на пол бесполезными осколками.

Но я этого не видел. И никто не видел.

Паук, получивший сегодня свою порцию Смерти, лежавший без движения на преподавательском столе, вдруг перевернулся. Зашевелились омерзительные черные лапы. Содрогнулось мохнатое черное тело.

Мертвая плоть ожила…

А потом он начал расти. Безо всяких вспышек, грохота и даже без заклинаний. И те два других паука тоже начали расти, точно Сила распирала их изнутри. Лопнула банка, не рассчитанная на столь сильное и внезапное увеличение размеров содержимого. А пауки быстро стали размерами примерно с ученическую парту. Каждый.

А потом все они, все трое, точно сговорившись, двинулись к Хмури. Профессор застыл, точно статуя, точно это его вдруг шарахнули "Авадой", а потом каким-нибудь заклинанием заморозили и оставили стоять. Он даже не попытался защищаться или хотя бы бежать. И лишь рот его открылся, а лицо перекосилось в беззвучном крике.

Кто-то кричал. Кто-то из девчонок — потому что уж очень высоко. Но никто из учеников, никто не кинулся на помощь преподавателю — а ведь это гриффиндорцы, мы совсем не трусы. Правда, и спасаться бегством они тоже не кинулись. Тоже застыли, точно мраморные изваяния, пораженные Силой.

И я тоже кричал, но голосовые связки свело судорогой боли. И я кричал беззвучно. И я беззвучно умолял остановить все это. И никто не услышал.

А потом пауки окружили Хмури. Нет, они не собирались убивать его сейчас — я почему-то совершенно точно это знал. Они всего лишь выпустили свою паутину — связать. Несколько секунд — и профессор превратился в кокон. Точно невезучая муха, попавшаяся на обед восьмилапым хищникам.

— НЕТ! ОСТАНОВИ!!!

Я этот страшный крик не забуду никогда. Потому что это был мой крик и не мой голос. Это вообще был не голос — оглушительный рев, почти животный.

Схлынула Сила. Исчезла боль.

Вдох… вдох… вдох…

Выдох…

Вдруг стало очень-очень тихо. Так тихо, что можно было услышать, как поскрипывают старые деревянные рамы, настежь распахнутые и лишенные стекол, как шумит ветер в кронах деревьев, и даже как шелестит трава там, за окном. Как стучит мое сердце — очень спокойно и ритмично.

И все. Больше совсем ничего. Точно я находился в абсолютно пустом кабинете, а толпа моих однокурсников в какой-то момент растворилась в воздухе. Если бы я не видел их фигуры, застывшие на своих местах, если бы совсем рядом со мной не сидели Гарри и Гермиона — так, что я мог до них дотронуться, стоило только руку протянуть — я бы решил, что так и случилось.

Но все были здесь, в классе. Целые и невредимые. И все как будто бы было нормально (если, конечно, считать нормальным то, что преподаватель лежит, связанный паутиной). Исчезли даже пауки: ну, не совсем исчезли — уменьшились до своих первоначальных размеров и разбежались.

А тишина нервировала. Но нарушить ее долго никто не решался.

Первым к профессору Хмури подбежал Гарри — и это почему-то послужило сигналом ко всеобщей панике. Лаванда и Парвати завизжали одновременно, да так, что с потолка посыпалась каменная крошка. Через пару секунд к ним неожиданно присоединился Симус Финниган, замечательно разбавив девчоночье сопрано выразительным тенором.

До этого я думал, что у меня не хватит сил даже на то, чтобы моргнуть — я был полностью опустошен. Но тут я смог даже поднять руки и зажать ими уши. Если бы я этого не сделал, боюсь, мои барабанные перепонки просто лопнули бы.

На помощь Гарри кинулась Гермиона. А за ней — все тот же Симус, прервав свой замечательный вокализ. За Финниганом подтянулся Томас, относительно спокойный, только какой-то странно бледный, а уж за Дином все остальные, даже Лаванда и Парвати (продолжая исполнять дуэтом "арии мартовских кошек"). За партами остались только я и Невилл, который растерянно хлопал глазами, пытаясь осознать происходящее.

Нет, Невилл дураком не был — и плевать мне, что там думает Снейп и иже с ним. Невилл был флегматиком, а где-то глубоко в душе даже немножко меланхоликом. Он плохо переносил перемены, с трудом адаптировался к новым обстоятельствам. Поэтому в Хогвартсе, где что-нибудь постоянно менялось, разрушалось и создавалось, Лонгботтом был явно не в своей тарелке. А так, по жизни, это был умнейший человек, глубокая и интересная личность.

В общем, пока Невилл "адаптировался к новым обстоятельствам", а я пытался вернуться в реальность, остальные столпились возле Гарри и Хмури, образовав почти правильный полукруг и полностью скрыв от нас с Невиллом "спеленатого" преподавателя.

— Рон! Рон! Где ты?! РОН!!!

Да, самого Гарри я не видел, но его громкие, полные плохо скрытой паники крики все-таки слышал (ума не приложу, как, но ему даже удалось перекрыть вопли девчонок и добраться до моих зажатых ладонями ушей). Гермиона тоже что-то кричала, но я не разобрал — кажется, она кричала на Симуса, который мешал ей приводить профессора в чувство.

Когда я услышал свое имя, сразу поднялся на ноги. Очень резко, точно марионетка, которую дернули за невидимые веревочки. Я не чувствовал ног, но пошел вперед — даже побежал. Я отпихнул в сторону Финнигана — и ничего не ощутил, когда коснулся его.

В смысле, вообще ничего, как будто у меня вместо рук были нечувствительные протезы.

— Рон, помоги мне! — Гарри пытался поднять профессорское тело с пола и уложить на профессорский же стол. — Кто-нибудь, бегите к Дамблдору! Скорее! И к мадам Помфри!

Поскольку мне было велено помогать с поднятием Хмури, я к Дамблдору не побежал. А вот Гермиона, тоже отпихнув с дороги Симуса, бросилась к выходу из класса.

Зачем нужно было непременно поднимать Хмури с пола, я не знал — может, чтоб не простудился? Но скорее всего, Гарри просто необходимо было делать хоть что-то — он всегда был человеком действия, а поскольку привести профессора в сознание ему не удавалось, решил заняться перемещением его физического тела в пространстве. И я кинулся помогать другу.

Паутина, опутывавщая тело Хмури, была толстой, липкой и почему-то вызывала у меня ассоциации с макаронами, которые накануне в Хогвартсе подавали на ужин. Ее невозможно было ни разорвать, ни распилить перочинным ножиком Томаса, ни разрезать заклинанием. Так и пришлось оставить преподавателя связанным.

То ли конечности меня слушались плохо, то ли (что более вероятно) Хмури был слишком тяжелым (хорошо в Хогвартсе все-таки кормят) — поднять его у нас с Гарри никак не получалось. Но тут подоспел Невилл — его помощи всегда приходилось ждать долго, но зато она всегда была просто неоценима.

В общем, Дамблдор, МакГонагалл, Снейп и Гермиона ворвались в класс как раз тогда, когда мы укладывали профессора на стол. Как сказал Гарри (а уточнять я не стал), Хмури был вполне цел и невредим — просто потерял сознание. И в себя приходить не спешил — поэтому и возникла такая срочная необходимость в преподавателях.

Я даже немного удивился оперативности, с которой эти самые преподаватели подоспели. "Впрочем, — мысленно решил я, — они, наверное, на шум бежали. Здесь же был такой грохот — окна распахнулись, все стекла разбились. Неудивительно, что даже Снейп в своих подземельях услышал".

— Все вон, — тихо и спокойно сказал вышеупомянутый зельевар.

И странно — несмотря на истошное верещание девчонок, его все услышали. Не прошло и пяти секунд, как мы оказались в коридоре, а дверь в кабинет ЗОТИ сама по себе захлопнулась, наподдав напоследок замешкавшемуся Невиллу.

"Хорошее" продолжение "удачного" дня.

— Ну и что это было? — растерянно спросил Поттер у двери.

— Понятия не имею, — ответил ему я.

И, что удивительно, я не врал. Я действительно понятия не имел, что именно только что произошло. Единственное, что я знал совершенно точно — кто во всем этом виноват. Но признаваться не собирался. Уж по крайней мере, не здесь и не сейчас — народу слишком много.

— Очень похоже на вспышку стихийной магии, — задумчиво произнесла Гермиона. — Ну, знаете, как иногда бывает у дошкольников. Они еще не умеют правильно использовать свою силу, но самой-то силы хоть отбавляй. И иногда она именно так прорывается наружу.

Я как-то никогда не спрашивал, как именно у Гермионы первый раз проявился ее магический дар. Но, наверное, это было ярко, раз ее взяли в Хогвартс. Про Гарри я знал — он немало чудил в своем "светлом, безоблачном" детстве: и на крышу школы аппарировал без заклинаний, и со змеями довелось пообщаться. Со мной тоже все ясно — жить в полностью волшебной семье и с детства не колдовать можно, только если ты сквиб, но мне повезло. А вот Гермиона… неужели тоже что-нибудь разнесла?

Она может… Если очень разозлится или обидится.

— Такая вспышка стихийной магии? На четвертом-то курсе? — недоверчиво хмыкнул Симус. — Обычно в этом возрасте волшебные способности уже контролируются… более-менее…

Его, вообще-то, никто не спрашивал. Но все уже давно привыкли: если поблизости Финниган, о приватной беседе можно забыть.

— Мне это тоже кажется странным, — кивнула Гермиона, быстро смиряясь с мыслью, что разговор у нас пошел "на четверых". — Да и потом… кто это? Вы ничего не чувствовали, перед тем, как пауки стали увеличиваться? Может быть, неожиданный прилив сил?

— Скорее, легкую слабость, — покачал головой Гарри. — И еще, как будто ноги к полу приросли. Но это было не перед тем, а во время…

Гермиона и Симус дружно кивнули, как бы подтверждая, что ощутили то же самое.

— Ну а ты, Рон? — спросил у меня Поттер, заметив, что я помалкиваю.

Я встрепенулся.

— Э-э-э… о, да, слабость… — и я забормотал, сочиняя на ходу: — … и еще голова так закружилась!.. Я почувствовал, как перед глазами все темнеет… И ноги… ноги прирастают к полу…

Ну, в глазах-то у меня и правда вроде как потемнело. Так что это тоже не совсем ложь.

— Ясно, — кажется, ребята мне поверили. — А кто тогда?

— Не мы с Парвати, — взволнованно сообщила Лаванда.

Кажется, дурацкая привычка Финнигана влезать в чужие разговоры заразна. И передается воздушно-капельным путем.

Гермиона посмотрела на Лаванду так, словно даже мысль о том, что Браун и Патил могут сделать что-то более ужасное, чем завизжать, даже не забредала в Гермионину голову.

— А ты, Дин? Тоже ничего не почувствовал, кроме слабости?

— Не-а. Ну, разве что боль — меня осколком стекла по щеке задело.

Девчонки (включая Гермиону) тут же переключили свое внимание на Томаса. Коридор заполнился взволнованно-испуганно-восторженными возгласами. Их, девчонок, хлебом не корми, дай поворковать над какой-нибудь царапиной.

— Невилл? — Гарри повернулся к Лонгботтому, стоявщему в сторонке с отрешенным видом. — Эй, с тобой все в порядке? Ты очень бледный.

Невилл медленно поднял на нас глаза. Он и правда был бледнее, чем обычно, а зрачки его почему-то были расширены почти до предела.

— Все нормально, — кажется, он был в шоке — сейчас до Невилла наконец-то полностью дошел весь смысл происшествия. — Я просто…

Но договорить Лонгботтом не успел. Из-за двери класса донесся удивленно-испуганный возглас МакГонагалл. Гриффиндорцы, все как один, тут же рванулись в кабинет, стремясь узнать, что же там такое произошло с их драгоценным деканом. А тут еще Снейп: дверь закрыть — закрыл, а запереть или заклинанием запечатать не удосужился. Ну, его беспечность — его проблемы.

Я ворвался в класс одним из первых: мы с Гарри стояли ближе всех к двери, и нас попросту втолкнули внутрь. Поэтому и к преподавательскому столу, где мы оставили Хмури, я оказался ближе.

Дамблдор, МакГонагалл и Снейп застыли, как три мраморные колонны (ой-ой-ой, что-то мне это напоминает! и не нравится). Кажется, нашего самовольного вторжения они не заметили вовсе, что было, в общем-то, довольно сложно. Все их внимание было приковано к неподвижному телу, лежавшему на столе.

Паутины больше не было. Как преподаватели с ней справились я понятия не имел, но сейчас меня это не очень и волновало. Главное, что эта липкая "макаронная" субстанции исчезла. И Хмури преспокойненько валялся на собственном столе. Отдыхал, так сказать, на рабочем месте.

Только вот это был не Хмури.

Сначала я подумал, что мне померещилось: одежда вроде та же, вот только лицо… и нога… Оглядевшись вокруг, я увидел, что деревянный протез валяется под столом, а магический глаз и вовсе откатился к стене. Впервые за все время, что я его видел, глаз был неподвижен.

У Хмури было две абсолютно здоровых ноги — одна левая, вторая правая. И два абсолютно здоровых глаза — тоже (как ни странно!) левый и правый. А еще у "нового Хмури" не было шрамов. Ну, может, конечно, и были, но не как у "старого Хмури" — багровые рубцы по всему телу. Да и вообще, выглядело это чудо лет на тридцать, в то время как профессору ЗОТИ вообще-то было за шестьдесят.

Ну, за пятьдесят-то точно.

И, наконец, это просто был совершенно другой человек.

"Обалдеть, как он помолодел и похорошел!"

— Барти Крауч, — тихим, каким-то слегка задушенным голосом пробормотал Снейп. — Подумать только, это же Барти Крауч!

— Чего?! — ой, нет, это что, я говорю?! — Это не может быть Барти Крауч! Барти Крауч — начальник моего брата Перси. Он, профессор, даже старше вас!

Последнее замечание уж точно было лишним, даже при том, что Снейп не дама и говорить о его возрасте, в принципе, можно. Гарри, Гермиона и Невилл уставились на меня, как на психа-самоубийцу. Остальные просто молча разглядывали Крауча.

Но Снейп не ответил. Он, по-моему, вообще меня не услышал (эх, всегда бы так!). Мне ответил Дамблдор.

— Это его сын.

— Но, Альбус, — голос нашего декана был слабо удивленным — он же, насколько мне известно, должен быть в Азкабане.

— Более того, Минерва, — Дамблдор говорил медленно, словно анализировал каждое свое слово, — Барти Крауч-младший умер в Азкабане. Уже несколько лет назад.

Человек на столе слабо зашевелился и застонал, но глаз не открыл. Барти Краучу, видимо, и в бессознательном состоянии не понравилась идея о собственной смерти.

— А что он делает в Хогвартсе, — на этот раз голос подал Гарри, — если должен быть в Азкабане?

— На кладбище, — машинально поправила его Гермиона.

— Оборотное зелье… — почти прошелестел Снейп.

Однако тут он, видимо, узнал голос Гарри, потому что резко обернулся к нам.

— А вот что ВЫ здесь делаете?! — Ого, совсем другое дело — это уже наш профессор зельеварения, а не его жалкая, ошарашенная копия. — Я же велел вам выйти в коридор!

— Минерва, — глаза Дамблдора сверкнули за стеклами очков-половинок: и не поймешь, то ли смеется, то ли сердится, — уведите детей в Гриффиндорскую башню. Кажется, сейчас нам будет не до уроков…

Лицо МакГонагалл, когда она подошла к нам, вновь было собранным и уверенным — от растерянности не осталось и следа. И судя по сурово сдвинутым бровям, нам еще причиталось наказание за непослушание.

— Дети, следуйте за мной!

Вот так вот нас обломали. На самом интересном месте.

И не "дети" мы, в конце концов!

Впрочем, во всем нужно видеть что-то хорошее (таков мой девиз) — из-за происшествия на уроке ЗОТИ оставшиеся две пары нам отменили. Причем "нам" — это всем ученикам Хогвартса, поскольку все без исключения преподаватели были собраны Дамблдором на экстренный педсовет.

В этом плане нам очень повезло (в этот раз, "нам" — это гриффиндорцам-четверокурсникам), потому что этими двумя парами должны были быть Трансфигурация и Зельеварение. А такой замечательный способ абсолютно легально пропустить два "любимых" предмета, согласитесь, выпадает нечасто. По такому случаю я был даже готов простить МакГонагалл, которая увела нас в башню и не дала досмотреть увлекательный спекталь "Три ошарашенных преподавателя и Не-Пойми-Кто".

В общем, нам было строго-настрого сказано сидеть в гостиной Гриффиндора и ждать возвращения МакГонагалл. Мы и ждали. Минут десять честно ждали. Потом Гермиона незаметно отправилась в библиотеку ("Какая трагедия — пропало аж четыре урока! Нужно восполнить пробел зубрежкой в библиотеке"). Парвати и Лаванда, о чем-то перешептываясь, ушли в спальню девочек. Дин и Симус сгинули тоже — и куда, не знал никто. Нам с Гарри выпала почетная миссия "прикрывать тылы" — то есть, сочинять оправдания для всех однокурсников, если МакГонагалл вдруг вернется. До какого-то момента с нами в гостиной сидел Невилл — читал крайне познавательную книгу "Садовые вредители магического мира. Способы борьбы".

Книжица была презабавная. Для меня всегда оставалось загадкой, чем садовые вредители магического мира отличаются от тех же садовых вредителей в мире магловском. Так или иначе, оба списка начинались с колорадского жука. И оба способа борьбы с ним — и магловский ("Дави их, гадов!"), и магический (заклинание Gnusis) — были мной давно уже испробованы в нашем огороде. Магловский действовал лучше.

Я скривился от воспоминаний о ненавистных грядках. Вдобавок сегодня с утра совы принесли посылку от мамы — три огромных пирога с "Чудо-капустой". Посылку несли все три совы нашего семейства (включая моего малыша Сычика и даже филина Перси — и как мама уговорила братца?). И похоже, бедняжки еле долетели. Пироги были поистине исполинскими — мне стало плохо от самой мысли, что все это нам предстоит съесть. Видимо, новейшее удобрение оказалось действенным.

Впрочем, в письме мама кое-что прояснила. Один пирог предназначался Фреду, Джорджу и Джинни (я злорадно отдал им тот, что побольше). Второй — мне, Гарри и Гермионе (по моим прикидкам, его хватило бы еще на двух меня, трех Гарри и с полдюжины Гермион). Ну а третьим, судя по туманным маминым намекам, надлежало угостить преподавателей.

Я представил себе лицо Снейпа, когда я появлюсь перед ним с предложением "откушать домашней выпечки", и мне снова поплохело. А не угощу — в следующей посылке от мамы будет громовещатель.

— Гарри, ты случайно не хочешь пирожка с капусткой? — заискивающе спросил я.

Хочешь — не хочешь, надо приступать к поеданию. И почему мама всегда твердо уверена, что мы в Хогвартсе голодаем?

Гарри, на мое счастье, от угощения не отказался. М-да… такими темпами… Гарри вот снится Волдеморт и какой-то страшный дом, а мне будут сниться огород и пироги…

Одним словом, из гостиной мы на несколько минут вышли. А когда вернулись, Невилл куда-то исчез. Я, помнится, тогда даже расстроился. На Невилла у меня были большие планы: мысленно я скормил ему добрую четверть ненавистного пирога…

* * *

Впрочем, еда оказалась очень даже кстати — МакГонагалл не спешила возвращаться. Настало время обеда, а она так и не пришла, чтобы вызволить нас из башни (как в сказке, честное слово!). Лаванда и Парвати все-таки рискнули спуститься в Большой зал, гордо отказавшись от предложенного мной угощенья. Дин и Симус так и не появились, Гермиона явно собиралась застрять в библиотеке надолго. Даже Невилл где-то бродил…

Поскольку нам с Гарри голодная смерть не грозила, мы на обед не пошли. Играли в шахматы. Обсуждали последнюю игру "Пушек Педдл". Возникло даже слабое желание поработать над домашним заданием, но мы быстро избавились от этой кощунственной мысли.

Гермиона вернулась часам к четырем. Задумчивая.

Поскольку к этому моменту каждый эпизод квиддичного матча уже был рассмотрен со всех сторон, а Гарри успел проиграть мне в шахматы девять желаний, приходу подруги мы обрадовались несказанно. Еще полчаса, и пришлось бы сесть за Трансфигурацию, честное слово!

— Я все узнала, — торжественно сообщила Гермиона, садясь на диван и отмахиваясь от тарелки с пирогом.

— О чем ты? — К тарелке потянулся Гарри, которому суровое детство привило привычку от еды не отказываться.

— О Барти Крауче. — Глаза Гермионы сверкнули — она явно была довольна собой. — Ну, помните, Дамблдор сказал, что он умер в Азкабане несколько лет назад! Так вот, в библиотеке я нашла подшивки "Пророка"…

Гермиона иногда меня просто поражает. Что там папа говорил про "удержать нас от необдуманных поступков"?

— Ну? — Долгие предисловия я не любил с детства.

— Мальчики, Барти Крауч был Пожирателем смерти…

Та-а-ак… И я даже не удивлен. Или все-таки удивлен?

— Его поймали с кучкой других Пожирателей смерти. И его отец сам судил его.

— Чтобы кто-то отправил сына в Азкабан? — неверяще переспросил я. — Да быть такого не может!

— Может, Рон, может. В газете была большая статья на эту тему. Это был грандиозный скандал. Такое пятно на репутации Крауча-старшего…

— Да плевать на репутацию! — Непонимание пополам с возмущением распирали меня изнутри. — Вот ты бы отправила в Азкабан своего сына, Гермиона?

От такого предположения Гарри подавился пирогом.

— Нет, конечно, Рон! — Возмущенное фырканье — "и-как-ты-только-мог-такое-подумать". — Но речь сейчас не обо мне, а о Барти Крауче. И, вообще, не перебивай меня, пожалуйста.

И коронный взгляд. Ну, тот самый — чтобы я вспомнил о Совести, Разуме и Чувстве Такта. Я послушно устыдился.

— Потом о жизни Крауча-младшего долгое время ничего не писали — видимо, его отцу удалось каким-то образом замять эту историю. А потом всего одна заметка, очень короткая, спустя несколько лет. Некролог.

— Значит, он умер в Азкабане… — задумчиво протянул Гарри. — А кто же тогда был там, на столе?

— А кто у нас вел ЗОТИ? Кто нам объяснял Непростительные заклятья? — поддержал я друга.

— А вот этого я не знаю. — Гермиона только покачала головой. — Мне самой интересно — где же настоящий профессор Хмури?

Мне вспомнилась брошенная Снейпом фраза: "Оборотное зелье". Это могло кое-что прояснить.

— Гермиона, ты помнишь Оборотное зелье? Ну, то, что мы… ты варила на втором курсе, чтобы выпытать у Малфоя правду о наследнике Слизерина?

Гермиона нахмурилась. Она была девушкой чрезвычайно догадливой, и, кажется, начинала понимать, к чему я клоню.

— Да, конечно.

— Его действие длится ровно один час.

— Ну… да…

— И для зелья необходима частичка того, в кого хочешь превратиться.

Гермиона только молча смотрела мне в глаза. И Гарри тоже. Теперь стало понятно почти все.

— Барти Крауч каким-то образом инсценировал свою смерть, сбежал из Азкабана, пленил Шизоглаза Хмури, постоянно пил Оборотное зелье… зачем? Чтобы преподавать в Хогвартсе?

Голос друга звучал очень взволнованно. Почти звенел в тишине гриффиндорской гостиной. Я отвел взгляд.

— Он Пожиратель смерти, Гарри. Слуга Темного Лорда. Должно быть, у него был какой-то план.

"Он пришел тебя убить". — Невысказанные слова повисли в воздухе. Снова воцарилась тишина.

— Интересно другое, — медленно произнесла Гермиона. — Для зелья Краучу постоянно нужны были "частички" Хмури. А значит, либо у него где-нибудь в шкафу хранится целый запас ногтей Шизоглаза…

— … либо у него в шкафу хранится сам Шизоглаз, — закончил ее мысль Гарри. — То есть, он может быть где-то в школе. Да. Он почти наверняка где-то в школе! Я думаю, мы должны пойти…

— Ребята, вы не видели Невилла?

Угадайте, кто? Правильно, Финниган. Появился внезапно, словно прямо из воздуха. Безоговорочный чемпион Гриффиндора по бесцеремонности. Бывали дни, когда я жалел, что я не Распределяющая Шляпа. Уж я бы точно отправил Симуса либо в Слизерин, либо в Хаффлпафф.

Наша же троица в тот момент просто застыла на своих местах. Картина маслом "Не ждали".

— Невилл, — терпеливо напомнил Финниган. — Лонгботтом. Учится у нас такой. Уже четвертый год. Спит с вами в одной спальне. Не пробегал?

— Не пробегал, — кратко сообщил Гарри.

— Ушел куда-то часа три назад, — зачем-то добавил я.

Симус кивнул и опять сгинул.

— Большое спасибо вам, мальчики, — сам себя поблагодарил я — от Финнигана не дождешься.

Однозначно, Слизерин. Или все-таки Хаффлпафф?

Симус испарился, а разговор не возобновился. В задумчивой тишине текли бесконечные минуты. Гарри, опустив взгляд, чертил какие-то замысловатые фигуры на диванном поручне, Гермиона скрупулезно изучала потолок, словно там была нарисована полная таблица древних рун, а я сполз с дивана на пол и принялся рассеянно теребить толстый бордовый ковер.

— В конце концов, Крауч сейчас в руках преподавателей, — наконец произнесла Гермиона. — Я думаю, они смогут найти настоящего Шизоглаза Хмури. И преступник попадет в Азкабан — теперь уже навсегда. И все как-нибудь наладится — ничего ведь страшного не случилось…

"Ага, совсем ничего. Не считая того, что я устроил жуткий погром в классе, оживил мертвого паука, натравил его на лже-профессора… Дальше продолжать?"

Мне вдруг пришла в голову мысль, что удушающий запах, который исходил от Хмури-Крауча мог быть как-то связан с тем, что он Пожиратель. Запах смерти — Пожиратель смерти, разве не логично? Это объясняло, кстати, и тот факт, что слабый отголосок этого кошмарного аромата я ощутил на Зельях у Снейпа…

Это, правда, только слухи, что Снейп — Пожиратель. Но дыма без огня не бывает, ведь так?

Хотя, может, я ошибаюсь? Может, это вообще здесь не при чем? Да, честно говоря, я вообще не был уверен, что запах все это время мне не мерещился. Мне приходила в голову мысль, что я чем-то болен. Галлюцинации, приступы удушья…

Уже второй раз я подумал о том, что надо бы зайти к мадам Помфри.

Мерлин! Как же все сложно…

Я медленными круговыми движениями принялся растирать виски. От всех этих мыслей у меня начинала нестерпимо болеть голова. Ощущение было, как будто кто-то пытался вкрутить толстый шуруп мне в затылок.

Чуть опустив взгляд, я обнаружил, что рукава мантии немного сползли, полностью обнажив запястья. Инстинктивно вздрогнул — только бы Гарри и Гермиона не заметили ЧТО у меня с руками. Убрал ладони от висков, хотел уже привычно одернуть рукава, как вдруг…

Друзья были несказанно удивлены, когда я вдруг ни с того ни с сего буквально подскочил на месте, а затем на всех парах рванул к выходу из гриффиндорской гостиной.

— Рон, что случилось? Куда ты?

Надо было что-то им сказать — переживать же будут! Сказать, что забыл какую-нибудь вещь в кабинете ЗОТИ, что мне срочно понадобилась МакГонагалл. На худой конец, брякнул бы, что пирог с капустой впрок не пошел — мало ли можно придумать оправданий? Но в голове сейчас билась единственная мысль, и другие туда попросту не влезали.

"Нет! Только не ЭТО!"

Я бежал недолго — практически до первого угла. Прятаться где-то сейчас не было нужды — коридор был абсолютно пуст: все преподаватели на собрании, все ученики в своих гостиных (ну а кто не в гостиных, те по коридорам зря не шляются). Остановился, нервно оглянулся и наконец резким, судорожным движением задрал рукав мантии до локтя.

Точно. Так и есть.

Через высокие стрельчатые окна проникало вполне достаточно света, чтобы рассмотреть удивительный узор на моем запястье. Замысловатые черные завитки — теперь их стало по два на каждой руке.

— Нет…

Линии изгибались, сплетались. Точно два язычка черного пламени, навсегда застывшие на моей руке. Они были по-своему прекрасны, завораживали и приковывали взгляд.

И вызывали у меня безотчетный панический ужас.

— Нет! Нет! НЕТ!!!

Я прислонился спиной к холодной каменной стене. Сердце билось в грудной клетке, точно перепуганная птичка. И это не от бега. Я провел ладонью по лбу, закрыл глаза. Лоб был горячий, а ладонь холодная. Наверное, я действительно болен.

Но, простите, мадам Помфри, сейчас я к вам не пойду.

Постоял так минут десять, потом вдруг краем глаза заметил какое-то движение на полу, возле моих ног. Присмотрелся — паук. Огромный, черный, мохнатый. С восемью кошмарными лапами. Я тупо уставился на этого паука, тот, в свою очередь смотрел на меня. Всеми своими (сколько их там у него?) глазами.

И почему-то я точно знал, что это не какой-нибудь там обычный паук. Нет. Это тот самый, к которому Хмури применил сначала Круциатус, а потом Аваду. Ну а потом я его оживил…

Мертвая плоть ожила…

Наверное, я был в состоянии шока. Очень-очень глубокого шока — такого, когда все чувства пропадают вообще. Потому что паука я совсем не боялся. Ни капельки. И это при том, что он действительно был огромный — Хмури увеличивал его заклинанием. Обычно мне достаточно было увидеть совсем маленького паучка, как сердце тут же замирало, колени слабели, а кожа покрывалась противными мурашками.

А тут такой монстр, а мне совсем не страшно…

И тогда я совершил поступок, которого сам от себя не ожидал. Да что там, ТАКОЕ мне бы и в голову никогда не пришло!

Я опустился на корточки и протянул вперед раскрытую ладонь так, чтобы паук мог на нее забраться. Черный уродец не стал мешкать.

Я приблизил руку почти к самому лицу (еще недавно сама мысль об этом привела бы меня к глубокому обмороку) и стал внимательно разглядывать "монстра". Было довольно забавно ощущать его на своей ладони: немного щекотно и совсем не страшно.

Черный, восьминогий, многоглазый. Уже говорил. Паук как паук — и в то же время особенный. Потому что МОЙ.

Мое дыхание. Моя жизнь. Мой разум…

Я встряхнул головой.

Я болен. Я очень болен. Меня колотит, как в лихорадке. У меня, кажется, жар. Я вижу, слышу и чувствую странные вещи. Я совершаю поступки, которые совершать не должен.

И я не знаю, что со мной происходит.

— Слушай, — я криво ухмыльнулся пауку, — ты здорово напоминаешь мне одного профессора Зельеварения. На редкость… интересный человек. Имя его Северус Снейп. Пожалуй, в честь него я тебя и назову. Как тебе, скажем… Снейпус?

Паук не возражал. А если и возражал, то только мысленно.

— Ну и отлично! — Чему я так радовался? — Пошли, я представлю тебя своим друзьям. Они тебе обязательно понравятся! И ты им… я надеюсь.

Сегодня Гарри и Гермиону точно ждет инфаркт. Впрочем… меня тоже.

* * *

В тот вечер Невилл Лонгботтом так и не пришел на ужин.

А когда к ночи он не вернулся в спальню мальчиков, в школе началась самая настоящая паника…

Пожалуй, мне пора поменять свой девиз. Не "Во всем нужно видеть что-то хорошее", а "Все могло быть еще хуже". Да, так определенно будет вернее. Потому что, стоило мне подумать, что жизнь превратилась в кошмар, как госпожа Судьба поспешила доказать: это еще не кошмар.

А настоящий кошмар начался на следующий день.

Первым, на что я обратил внимание, войдя утром в Большой зал Хогвартса, был абсолютно пустой преподавательский стол. Впрочем, нет, не абсолютно — с краю одиноко восседала профессор Трелони, явно пребывающая "в трансе" уже с утра.

Я сразу понял, что миссия "Спокойный завтрак" с треском провалена.

И я догадывался о причинах.

Мы с Гарри и Гермионой едва успели сесть за стол, как в зал, прихрамывая, вошел "ненаглядный" ("глаза б мои его не видели") завхоз. Обведя малость перепуганных учеников тяжелым взглядом, Филч объявил, что на сегодня занятия отменяются и после завтрака все обязаны разойтись по своим гостиным.

Вчера при загадочных обстоятельствах пропал ученик четвертого курса Хогвартса гриффиндорец Невилл Лонгботтом. Невилл… Об этом Филч, конечно, не говорил, но все и так знали. Поиски начались еще ночью, когда пришло время отбоя, а Лонгботтом так и не появился в спальне мальчиков. Искали все: и учителя, и ученики.

И, похоже, поиски все еще продолжались. Преподаватели накануне обошли весь Хогвартс. Сегодня — окрестности, Хогсмид, Запретный лес. Этой ночью многие так и не сомкнули глаз.

Но я совершенно точно был уверен, что Невилла, несмотря на все старания, так и не найдут. Я не произносил этого вслух, ведь слова материальны. Даже старался думать на эту тему поменьше — мысли материальны тоже. Только на душе было как-то тяжело.

Все дело в том, что Лонгботтом был совсем не таким человеком, чтобы по своей воле уйти из замка неизвестно куда, никого при этом не предупредив. Нет, наш Невилл трусом не был, но отчаянным и безрассудным его тоже назвать язык не поворачивался. В нем был разум и здравый смысл, которые никогда не позволили бы Невиллу совершить столь глупый поступок. А значит, Хогвартс он покинул не по своей воле.

В свете последних событий, исчезновений Панси Паркинсон и Драко Малфоя, это не предвещало ничего хорошего.

Филч закончил свою речь, обвел зал еще одним недобрым взглядом, словно подозревая, что это ученики Хогвартса похитили Лонгботтома и сейчас прячут его где-нибудь под обеденным столом, и наконец чинно удалился. В зале было непривычно тихо. Негромкие, взволнованные разговоры, тревожный шепот, бормотание профессора Трелони (я различил фразы "недолго осталось" и "трагический конец") — и все. К завтраку в то утро почти никто не прикоснулся. Нервы.

— У вас не возникает ощущение дежа вю в связи с происходящим? — наконец задала вопрос Гермиона.

Она говорила негромко, хотя и не шепотом. Глаза горели лихорадочным блеском. У меня почему-то нехорошо сжалось сердце, как в предчувствии беды.

Я почему-то думал, что Гермиона будет расстраиваться из-за отмены занятий. Но оказалось, что у подруги и мысли об уроках не возникло.

— Поясни, — недоуменно нахмурился Гарри.

— Почти как на втором курсе. Когда была открыта Тайная комната. — От таких воспоминаний Гарри нахмурился еще больше. — Только тогда ученики не пропадали, а каменели от взглядов василиска.

Я принялся рисовать вилкой круги в своей тарелке с овсяной кашей. Что-то в этом было. Я не мог понять, что именно, но чувствовал — Гермиона права. Определенная схожесть действительно присутствовала. Только вот… мысль ускользала, и я никак не мог поймать ее за хвост.

— Ты думаешь… все-таки нашелся в мире еще один наследник Слизерина? И еще одна Тайная комната в Хогвартсе?

От таких слов нас всех троих передернуло. Да упаси Мерлин!

— Нет, Гарри, едва ли. — Гермиона отрицательно покачала головой. — Даже для такого типа, как Салазар Слизерин, оставить в Хогвартсе две Тайных комнаты — это перебор. Да и потом, ведь василиск призван был уничтожить…

Внезапно лицо подруги просветлело. И почему-то сейчас мне это не понравилось. Не то у меня было настроение, чтобы влипать в очередную историю.

— По вашему, что общего у Малфоя, Паркинсон и Невилла? — Неожиданный вопрос застал нас с Гарри врасплох.

Мы растерянно переглянулись.

— Ну… — неуверенно начал Гарри. — Все учились… учатся в Хогвартсе…

— … на четвертом курсе, — продолжил я. — Не умеют играть в квиддич…

— Малфой умеет, — не согласился Гарри.

— Не важно, — отмахнулась Гермиона. — Это все не то. Еще варианты будут?

Молчание. По моему мнению, больше ничего общего у милого, добродушного и честного Невилла с этими двумя змеями не было. Но я, кажется, упускал что-то важное.

— Они все чистокровные.

Ну, да, я об этом как-то не подумал.

— А это имеет какое-то значение? — осторожно уточнил Гарри.

На моей памяти, вопрос чистокровности мы поднимали в своих разговорах первый раз с того самого второго курса. Нет, Малфой, конечно, постоянно высказывал на эту тему какие-то гадости. Да и некоторые другие слизеринцы тоже. Но ни я, ни Гарри, ни уж тем более Гермиона никогда первыми не заводили подобных бесед. Как-то не интересовала нас чистота крови.

— Не знаю, — просто ответила Гермиона. — Может быть, имеет. Может быть, магическое происхождение действительно дает магам какие-то определенные качества… преимущества…

Я представлял, чего ей стоило произнести это вслух.

Сам я ничего об этом не знал. Моя семья, к счастью, не из тех, где принято от заката до рассвета расхваливать прелести своей чистой крови. Нас даже "предателями" за это называли. Смешно.

— Надо посмотреть в библиотеке, — и вот в этой фразе вся наша Гермиона. — Там наверняка есть какая-то информация по этой теме. Только поиски могут затянуться надолго.

Гарри устало потер переносицу (спасибо, что не шрам). Сегодня ему удалось заснуть лишь перед самым рассветом — до этого были волнения, поиски Невилла, беседы с преподавателями (все-таки мы были последними, кто видел его). А еще, учитывая его "обычные" проблемы со сном…

— Тебе по-прежнему снится этот дом, да?

Гарри мог не отвечать. Он и не ответил. И без слов было понятно: да, снится. Могу поспорить, каждую ночь, стоит Гарри закрыть глаза, как появляется этот кошмар.

— Какой дом? О чем вы вообще говорите?

Я отмахнулся. Все равно придется рассказать, но мне не хотелось этого делать. А Гарри пока молчал.

— Ладно, в библиотеке и расскажете. — Гермиона отодвинула от себя тарелку с нетронутым омлетом. — А сейчас, если вы уже доели, может, пойдем в гостиную?

— Ты же говорила про библиотеку? — Я безропотно прекратил мучить овсянку.

— Говорила. Но сейчас Филч наверняка пойдет с обходом, чтобы проверить, все ли поняли его слова. — Гермиона усмехнулась. — Впрочем, думаю, где-нибудь через час завхозу придется присоединиться к поискам Невилла, и путь будет свободен.

— А как же мадам Пинс? Она нас впустит?

— Меня вчера впустила, — лаконично ответила подруга.

Железная логика! То, что противная библиотекарша разрешила своей любимице умнице Гермионе Грейнджер немного поучиться, еще совсем не значит, что она впустит сейчас в свою библиотеку меня и Гарри — вечных нарушителей ее, библиотеки, спокойствия.

Поттер бросил усталый взгляд на преподавательский стол.

— Интересно, — заметил он, — а почему профессор Дамблдор не привлек к поискам Трелони? Она же предсказательница. Вот и нашла бы Невилла по какой-нибудь колдографии. Ну или пророчество бы какое-нибудь изрекла.

Гермиона ехидно фыркнула.

— Так она и изрекла, — мрачно пошутил я. — Вон, слышишь, "недолго осталось", "трагический конец"…

Гарри усмехнулся, но невесело. Гермиона и вовсе помрачнела. Потому что в этот раз Трелони могла и не ошибиться…

* * *

Библиотека Хогвартса, спустя полтора часа.

— Тебе обязательно нужно зайти к Дамблдору!

Гарри недовольно поморщился. Пять минут назад он все-таки рассказал Гермионе о своих странных кошмарах. И теперь, наверное, об этом жалел. Потому что Гермиона здорово разволновалась — намного больше, чем сам Гарри. И даже больше, чем я — а мне сны друга и самому спокойно спать не давали.

— Зачем, Гермиона? — Голос Гарри был уже не просто усталым: он был измученным. — У Дамблдора сейчас и без меня проблем хватает. Ты только подумай: Невилл пропал, сегодня-завтра в Хогвартс приедет его бабушка — представь, каково директору будет сообщать ей подобные новости! А тут еще этот непонятный Тремудрый Турнир…

— Скорее всего, Турнир вообще отменят, — вмешался я в трагический монолог друга. — Не думаю, что кто-то рискнет проводить такое ответственное мероприятие сейчас. Как ты говоришь, Гермиона, Турнир сам по себе опасен. Не хватало еще таинственных исчезновений студентов других школ…

— И все равно, — гнула свое подруга. — Гарри, Дамблдор — директор Хогвартса. Это его обязанность — отвечать за жизнь и благополучие студентов…

— То, что у меня болит шрам и мне снятся непонятные сны, никак не влияет на мою жизнь и благополучие!

С последним утверждением я бы поспорил. Достаточно было взглянуть на осунувшееся лицо Гарри Поттера, чтобы понять — никаким благополучием тут и не пахло.

— Ну это, может быть, только пока! — сердито воскликнула Гермиона. — Это всеможет оказаться очень опасным! Вспомни, ведь в прошлый раз шрам болел у тебя, когда где-то поблизости был Волдеморт.

— Да, да, я помню. Но…

Я от души хлопнул по столу толстенным фолиантом "Древние фамилии. История, генеалогия, биографии".

— Так, может быть, мы наконец-то займемся тем, зачем пришли — поищем какую-нибудь информацию о прелестях чистокровности? А то у меня уже голова от вас болит, а я еще ни одной книги не открыл!

Друзья, кажется, немного обиделись. Но именно немного — потому что каждый из них в душе осознавал, что я прав.

— И все-таки, Гарри, обязательно зайди сегодня к Дамблдору. — Наконец, после минутного сердитого молчания, произнесла Гермиона уже вполне спокойно. — Хотя бы ради нашего с Роном душевного спокойствия.

Я коротко кивнул, подтверждая, что в моей душе непременно воцарится спокойствие после похода Гарри к Дамблдору.

Тяжелый вздох.

— Ладно уж… Но только ради вас с Роном.

Гермиона просияла и решительно отобрала у меня "Древние фамилии". Я безропотно взял следующую книгу: "История семейства Паркинсон" — тяжелая ночка сделала меня на редкость покладистым. Правда, еще и на редкость вспыльчивым. Такая вот гремучая смесь.

На эту самую "Историю семейства Паркинсон" мы наткнулись совершенно случайно, но Гермиона, помнится, несказанно обрадовалась такому подарку судьбы. А я удивился, что мы не нашли какую-нибудь "Историю семейства Малфой" — насколько я знал Драко и его драгоценных родичей, уж они бы точно не упустили такого шанса "увековечить свой славный род". Но нет, такой книги в библиотеке не было — Гермиона специально уточнила у мадам Пинс.

Подперев голову согнутой в локте рукой, я честно листал фолиант. Обложка из натуральной кожи, название дюймовыми золотыми буквами, а внутри… а внутри, как того и следовало ожидать, сплошные дифирамбы многочисленным представителям рода Паркинсон. Если верить автору книги, чистокровность действительно дает массу преимуществ: неземную красоту, острый ум, выдающиеся магические способности…

Я вспомнил Панси. Панси, чье лицо больше всего напоминало морду породистого мопса. Панси, которая умудрилась на Зельях уронить в котел губную помаду (бабахнуло знатно — Снейп, конечно, все равно баллы не снял, но ему явно этого очень хотелось). Панси, которая зачет по трансфигурации спичек в иголки окончательно сдала только в начале второго курса.

В общем, фолиант я отложил и взялся за следующий…

Гарри схватился за трехтомник "Герои магической Англии" (его целью было искать среди этих героев представителей чистокровных фамилий). Но осилил Поттер только первый том. Потом он как-то незаметно для самого себя уткнулся носом в собственный локоть, и до нас с Гермионой донеслось его негромкое сопение. Подруга, правда, быстро растолкала беднягу и категоричным тоном велела ему отправляться в спальню баиньки.

Гарри, правда, попробовал было сопротивляться, но Гермиона опять принялась грозить ему нашим с ней душевным спокойствием. В конце концов, Поттер, сонный и недовольный, ушел-таки в спальню мальчиков. А мы с Гермионой снова взялись за пыльные книжки.

Через три часа я понял, что мы пропустили обед. Это превращалось в нехорошую традицию. А учитывая тот факт, что и завтрак у нас сегодня не состоялся… В общем, я бы обрадовался даже маминому пирогу с капустой. Но остатки этого кулинарного шедевра лежали в спальне, а Гермиона крайне негативно реагировала на все предложения сделать перерыв в работе.

Еще через два часа мне стало уже все равно.

А еще через час последний фолиант (на мой взгляд, к ним очень подходило название "пылесборники") был отложен в сторону, как не стоящий внимания.

Итого, пользы от наших сегодняшних посиделок в библиотеке даже кот наплакать не удосужился. Абсолютно никакой дельной информации.

Большинство авторов придерживались методики летописца рода Паркинсон, то есть, на все лады восхваляли представителей аристократических фамилий и твердили, что чистая кровь — это просто замечательно. При этом никаких аргументов, подтверждающих все это, у горе-писателей не было. Длинный перечень достоинств упомянутых аристократов (неизменно на первом месте -"неземная красота") доверия не вызывал. Тем более, что кое-где попадались портреты…

— Получается, что либо тот, кому понадобились Панси, Малфой и Невилл — такой же сдвинутый на чистоте крови маньяк… — проговорила Гермиона, потирая уставшие глаза.

— … либо нет у этого треклятого магического происхождения никаких преимуществ, — мрачно закончил я.

От долгого сидения в неудобной позе у меня ныла спина. А еще болели плечи. И сводило от голода живот. Я уж молчу про свою несчастную, раскалывающуюся на мелкие части голову.

— Хотя, вполне возможно, мы просто не там искали, — "утешила" меня Гермиона.

— Не там?! — взвился я. — Да мы перерыли всю библиотеку! Я каждый стеллаж собственноручно облазил! Я все эти маразматические фолианты до последней буковки просмотрел! Где мы еще с тобой не искали про эту… чтоб ей провалиться!… чистокровность?!

— По-моему, ответ очевиден, — очень спокойно пожала плечами Гермиона. — В Запретной секции.

Я затих. Смысл в этом был.

Но как же мне не хотелось во все это влезать!

Настроение у меня было просто отвратительное. Наверное, именно поэтому я решил взять с собой в Большой зал на ужин Снейпуса. В результате, как и ожидалось, сесть рядом со мной решился только Гарри (даже Гермиона и Джинни предпочли компании Снейпуса избежать), а вокруг на лавках сразу образовалось столько свободного места, что там без проблем поместились бы два с половиной Хагрида.

Довольно улыбаясь, я опустошал свою тарелку. Это еще ничего. Вчера Дин и Симус закатили мне грандиозный скандал, сообщив, что в спальне мальчиков будет ночевать только один из нас — или я, или Снейпус (а впрочем, они не будут сильно против, если мы исчезнем оба). И только известие о пропаже Невилла и последовавшая за этим суматоха заставили мальчишек забыть о моем восьмилапом питомце. Впрочем, ненадолго.

С утра Симус опять верещал, что у меня домашних животных слишком много (всего-то паук и Сычик!), и мне пора перебираться к Хагриду на должность помощника лесничего. А Гарри ("И ты, Брут!"), который вместо очков на своей тумбочке с утра нашарил милягу Снейпуса, с ним активно соглашался.

Так вот оказалось, что пауков не люблю не я один.

На этот раз преподавательский стол не пустовал. Все были на своих местах — мрачные, подавленные и молчаливые. МакГонагалл сверлила тяжелым обвиняющим взглядом творожную запеканку. Хагрид печально вздыхал над мясным рагу. Профессор Спраут вздыхала тоже, усиленно налегая на сладкое. Не ели только Снейп и Дамблдор: один с каменным лицом рассматривал учеников (те, на кого падал его взгляд, моментально теряли аппетит), а другой, по-видимому, о чем-то размышлял, изредка делая глоток-другой из своего позолоченного кубка.

Место профессора ЗОТИ по-прежнему было свободно. Впрочем, Хмури-то занимал его всего однажды — на первом торжественном ужине в этом учебном году. А ведь и недели с тех пор не прошло. Столько всего успело случиться!..

— Значит, ничего полезного вы в книгах не нашли?

Я слегка вздрогнул от неожиданности. Надо же, так засмотрелся на преподавательский стол, что голос друга меня почти напугал.

— А? Нет, не нашли, — и добавил уже тише, радуясь, что поблизости никто не сидит (все больше меня радовала компания Снейпуса). — Гермиона считает, что искать надо в Запретной секции.

— Ну и правильно, я тоже так считаю. — Гарри пожал плечами, отправляя в рот очередной кусок пудинга. — Мне вообще иногда кажется, что, если в нашей библиотеке и есть что-нибудь действительно интересное, то только в Запретной секции. А все остальные книги — так, макулатура.

Я не удержался от ехидного хмыканья. Вспомнилась "История семейства Паркинсон". Иначе как макулатурой и не назовешь.

Дневной сон явно пошел Поттеру на пользу. Круги под глазами побледнели, на щеках появился слабый румянец. По— крайней мере, теперь я не боялся, что Гарри в любую секунду может упасть лицом в тарелку.

— Надеюсь, ты хоть поспал нормально. Кошмары не снились?

Друг невесело усмехнулся. Снились.

— Ты знаешь, — голос его, тем не менее, прозвучал довольно бодро, — кажется, я начинаю к ним привыкать.

Я только покачал головой.

— Тебе точно нужно поговорить с Дамблдором.

Поттер только недовольно отмахнулся.

— Да, да, я помню, я же обещал Гермионе. — Тут он улыбнулся. — Зайду к нему завтра после занятий. Все равно квиддичных матчей в этом году не будет, а значит, и на завтрашнюю тренировку можно не ходить.

— Нет, Гарри, — тяжело вздохнул я, готовясь выслушивать возражения. — К Дамблдору ты зайдешь сегодня.

— То есть? А как же Запретная секция?

— Мы с Гермионой и вдвоем с этим справимся. — Друг смотрел на меня с непониманием и даже легкой обидой. — Гарри, пойми, мы беспокоимся за тебя. В магическом мире ничего не происходит просто так: если тебе уже почти месяц каждую ночь снится один и тот же сон, да еще такой, да еще у тебя при этом шрам болит — это серьезно.

— Да не нужно за меня беспокоиться!!!

Последнюю фразу Поттер произнес слишком гневно и слишком громко — на нас тут же уставился весь гриффиндорский стол.

— Друзьям, знаешь ли, свойственно беспокоиться друг о друге!

Кажется, я тоже начал заводиться. Машинально погладил Снейпуса по спинке (благо, его размеры это позволяли). Как ни странно, успокаивало.

— Рон, ну разве ты не видишь, что сейчас не самое подходящее время для такой беседы? — Гарри решил сменить тактику. — Ты только посмотри на Дамблдора. Он же, наверное, так устал из-за этих поисков. А он ведь все-таки волшебник уже в летах…

Я послушно посмотрел на директора. Тот поймал мой взгляд и ободряюще улыбнулся.

— Гарри, ты все это уже говорил! По мне, так выглядит он не слишком уставшим. — На мой взгляд, сам Гарри выглядел хуже. — Да и потом, как ты сам сегодня днем сказал, завтра в Хогвартс придет бабушка Невилла. Ты думаешь, разговор с ней прибавит Дамблдору бодрости? Нет. Так что, сегодня — как раз самый удобный момент.

Поттер почти сдался.

— Ну, может, мы хотя бы в Запретную секцию сходим завтра? Все вместе. — Взгляд у друга был почти умоляющий.

Я отрицательно покачал головой, вспоминая слова Гермионы, которыми она уговаривала меня на этот поход.

— Нет, это нужно сделать именно сегодня. Уставшие преподаватели станут менее бдительными. Да и Филч вряд ли будет всю ночь бродить по школе неусыпным дозором. Такой шанс надо использовать.

Аргументы у Гермионы всегда были замечательные.

— Только нам понадобится твоя мантия-невидимка и карта…

— Не вопрос. — На это Гарри согласился быстро.

Судя по всему, настроение у него тоже было так себе. Ну а кому сейчас легко?

Я снова осторожно провел пальцами по мохнатой спинке Снейпуса. Симуса Финнигана передернуло — даром что он сел от меня на весьма приличном расстоянии. А я почему-то совсем не почувствовал отвращения. Наоборот, даже настроение почти поднялось…

* * *

План был простой, но ведь все гениальное — просто. Около половины одиннадцатого мы с Гермионой выбираемся из гриффиндорской гостиной и под мантией-невидимкой движемся в сторону библиотеки. Если что — у нас с собой карта Мародеров, поэтому все напасти (Филч, Снейп) можно будет обойти стороной. В саму библиотеку Гермиона зайдет одна и все в той же мантии, а я с картой должен стоять на стреме. Если я замечаю приближение кого-то из преподавателей или же завхоза — дважды стучу в дверь библиотеки и быстренько сматываюсь. А потом, когда опасность пройдет мимо, мне надлежит вернуться на пост и трижды постучать в дверь — в знак того, что все нормально.

Не сказать, чтоб от такого плана я был в восторге. Моя роль в нем мне не нравилась. Стоять на стреме я с детства терпеть не мог и искренне недоумевал, почему это именно Гермиона должна заниматься поиском информации. В ответ мне сообщили, что, если этим займусь я, то мы застрянем в библиотеке до Рождества.

"Ладно, — в принципе, крыть тут было нечем, — но почему я должен непременно стоять в коридоре? Я мог бы помочь тебе, Гермиона. А когда заявится Филч или Снейп, мы бы просто быстренько залезли под мантию-невидимку…"

Тут уж мне заявили, что помощник из меня еще тот, да и вообще я Гермионе буду только мешать.

Я готов был обидеться. Честно, ну нельзя же так топтать мое самолюбие! Оно у меня, между прочим, крайне хрупкое и чувствительное! Я в уме перечислил все свои претензии. Надо не забыть высказать их друзьям. Завтра, после завтрака.

Гарри отправился на разговор к директору сразу после ужина — на пять минут только зашел в комнату, чтобы отдать нам мантию и карту. С Гермионой он, похоже, не разговаривал теперь вообще, справедливо полагая, что именно ее инициативой было отстранить его от похода в Запретную секцию. Мне он только хмуро сказал: "Удачи!" Значит, обиделся.

Хотя я, честно говоря, на этот счет не сильно переживал. К завтрашнему утру простит: слишком несерьезен был повод для обиды.

Одним словом, ровно в десять двадцать портрет Полной Дамы, скрывающий вход в гостиную Гриффиндора, плавно отъехал в сторону. Отряд отважных студентов (в количестве двух штук) отправился в путь по темным коридорам школы.

До библиотеки добрались без приключений. Судя по карте Мародеров, вся нечисть Хогвартса (в количестве двух с половиной штук — если считать Миссис Норрис за полчеловека) в это время находилась в cлизеринских подземельях: Снейп отдыхал у себя в комнате, а Филч, видимо, как всегда искал нарушителей школьных правил.

Эх, не там он их искал!

Гермиона что-то долго шептала, направив палочку на замок — с некоторых пор библиотечная дверь Алохоморой не открывалась. Все это время я смутно надеялся, что запирающее заклинание взломать не удастся. Тогда мы могли бы с чистой совестью вернуться в гриффиндорскую гостиную: не получилось, со всеми бывает, а мы сделали все, что смогли.

Почему-то я боялся того, что может вычитать в книгах подруга. Совершенно необоснованное чувство, но в последнее время интуиция меня не подводила ни разу. Возникла довольно странная мысль: пусть уж лучше Гермиона ничего не найдет.

Но замок сухо щелкнул. Мантия-невидимка соскользнула с моих плеч. И я постарался придать своему лицу решительное выражение, чтобы Гермиона, которой досталась самая ответственная часть плана, не волновалась. Отступать было поздно, думать надо было раньше.

Когда тяжелая дверь библиотеки закрылась с негромким скрипом, я прислонился спиной к стене и прикрыл усталые глаза. Можно было не сомневаться — стоять мне тут не меньше двух часов. Я вполне представлял себе, что такое Запретная секция хогвартской библиотеки: она немногим меньше обычной ее части. Гермиона застряла там надолго.

В последнее время я почти боялся оставаться один. В одиночестве становилось острее ощущение, что со мной что-то происходит. Я почти физически чувствовал, что необратимо меняюсь. Не внешне, внутренне. Хотя… Тут мне вспомнились узоры на запястьях, и я поморщился, как от зубной боли. Ну, да, и внешне, пожалуй, тоже.

И я вполне отдавал себе отчет, что совершаю большую ошибку, никому не рассказывая об этих изменениях. По-хорошему, конечно, стоило рассказать мадам Помфри — потому что болезни, это по ее части. А может быть, даже и Дамблдору. Рассказать о галлюцинациях, об отметинах, о приступах удушья. Или о несработавшем Непростительном заклятии, об ожившем пауке.

А если не Помфри, не Дамблдору, то рассказать хотя бы друзьям.

Я чувствовал, что Судьба медленно подводит меня к той черте, за которой изливать душу кому-либо будет уже поздно. Я почти знал, что изменения только-только начались и сюрпризов меня ждет еще много. Иногда мне приходило в голову, что это не болезнь, а какое-нибудь изощренное проклятье. Иногда мне казалось, что я просто схожу с ума.

Но я продолжал чего-то ждать. Может быть, чуда. Я продолжал надеяться, что проснусь однажды утром в своей постели и пойму, что последние несколько дней мне попросту приснились. На соседней кровати будет мирно похрапывать Невилл — живой, здоровый и, как всегда, жутко рассеянный. А потом мы всем факультетом будем искать его ненаглядного Тревора, который, конечно же, опять потеряется.

Драко Малфой снова будет называть меня рыжим недоумком, а Гермиону — грязнокровкой. Потом примется дразнить Гарри и нарываться на драку. Панси Паркинсон непременно будет крутиться где-нибудь рядышком и смеяться над его идиотскими шуточками. А я, может быть, в первый и последний раз в жизни, буду им обоим очень рад.

И мне не придется одевать теплую пижаму с длинным рукавом, когда в гриффиндорской спальне стоит невыносимая духота, только для того, чтобы скрыть запястья. И профессор Хмури будет просто пожилым, слегка помешанным аврором, а не каким-то там Пожирателем смерти.

Если мысли и вправду материальны, то, прошу, пожалуйста, пусть мне все это только приснится!..

О-у-у-у…

Я вздрогнул.

Коридор огласил странный неприятный звук. Вроде волчьего воя, только тише и как-то пронзительнее. Источник этого воя был где-то совсем рядом — метрах, наверное, в трех от меня. Я нервно сглотнул. Обычно в этом коридоре намного светлее — через большие окна любит заглядывать в Хогвартс луна. Но именно сегодня, надо же такому случиться, круглолицая красавица решила спрятаться за плотными сизыми тучами.

И я стоял в кромешной темноте. И даже свою дрожащую руку с палочкой, поднятую в защитном жесте, толком не видел. Почему-то сразу вспомнился неприятный эпизод с Сириусом Блэком на третьем курсе. Нет, признаю, Сириус неплохой человек. Но когда среди ночи просыпаешься и видишь прямо перед собой его перекошенное от ярости лицо… В общем, удовольствие ниже среднего.

Вдруг впереди зеленым пламенем вспыхнули две точки. Я даже не сразу понял, что это глаза — сердце ухнуло в пятки, а в голове все мысли быстро вытеснил ужас.

— Lumos!!!

В этот момент я меньше всего думал о том, что свет может заметить кто-то из преподавателей. Первобытный, почти животный страх перед неведомым мешал соображать здраво.

Ослепляющая, безжалостная вспышка резко ударила по глазам. Однако вместо того, чтобы зажмуриться, я уставился вперед, туда, где по моему мнению должен был находиться "монстр". По щекам текли горячие слезы, но я упорно отказывался прикрыть глаза от света.

Ну и кого бы вы думали я там увидел? Ну, да, вы правильно догадались. Миссис Норрис. Хвостатый кошмар Хогвартса. Она значилась четвертой (после Снейпа, Пивза и самого Аргуса Филча) в списке тех, кого любой нормальный студент не хотел бы встретить в школьном коридоре. И, разумеется, вот она прямо передо мной!

С кошкой Филча происходило что-то странное. Обычно довольно наглая и бесцеремонная, сейчас она явно чего-то боялась. И даже не "чего-то", а, похоже, именно меня. Шерсть дыбом, глаза горят бешеным огнем, хвост трубой. А еще она… выла. Да, да, тот странный звук, который так напугал меня несколько мгновений назад, издавала именно Миссис Норрис.

Никогда бы не подумал, что кошки умеют выть. Не мурчать, не мяукать, а именно выть. От Гермиониного Криволапа я такого никогда не слыхивал, а ведь он меня тоже не слишком жаловал. Но тут…

Я чисто инстинктивно протянул вперед руку (ту, что без палочки), надеясь, что этот жест успокоит перепуганное животное. Миссис Норрис дернулась назад, практически вжалась спиной в противоположную стену и зашипела. Кажется, мой Жест Покоя и Доверия на нее не подействовал.

Мерлин! Да ведь эта облезлая мочалка никогда не уходит далеко от своего хозяина! Паника. Взгляд на карту Мародеров… О, не-е-ет! Они же должны быть в подземелье!

— Nox!

Видимо, пока я рассуждал о своей горькой судьбинушке, разлюбезный завхоз успел закончить инспекцию слизеринских угодий. В настоящий момент на карте меня и Филча разделяло сантиметров пятнадцать-двадцать. Он вот-вот должен был появиться из-за поворота, и тогда — пиши пропало. От души пнув два раза дверь библиотеки, я рванул по коридору в противоположную от завхоза сторону.

Сердце стучало в висках, в ушах шумела кровь, а я бежал вслепую по ночному Хогвартсу. Вокруг была только непроницаемая темнота, и я понятия не имел, где теперь нахожусь и куда именно бегу. Только вперед. Вперед. И ни в коем случае не останавливаться.

Я не слышал криков Филча за спиной, не знал, гонится ли он за мной или нет — я вообще ничего не слышал. И еще совершенно утратил чувство времени. Я вряд ли смог бы сказать, как долго бежал: может, пять минут, может, полчаса.

Этому завхозу делать нечего, как после тяжелого трудового дня бегать с учениками марафон? Не знал, что Филч такой фанат здорового образа жизни. Вот старый хрыч! И ведь он хромой, а я здоровый — и все равно не отстает, зараза.

В какой-то момент я остановился, испугавшись, что в темноте могу здорово заплутать. Собирался достать карту Мародеров, чтобы определить свое местоположение. Но стоило мне зажечь палочку, как услышал оклик завхоза: "Стой, маленький мерзавец!". Снова пришлось бежать.

Это я-то "маленький мерзавец"?! Да мы со Снейпом, к его сведению, почти одного роста. Филчу явно надо выписать очки.

Я, наконец, попал в ту часть замка, где даже по ночам не гасли факелы. В этом был свой плюс — я теперь видел, куда бежал, но и свой минус — завхоз тоже видел, куда я бежал. Надо было срочно спрятаться — подошел бы какой-нибудь пустой класс или даже чулан. Очередной поворот — и я замер у первой попавшейся двери.

Если не получится быстро открыть, заранее приглашаю вас всех на свои похороны.

Но тут мне неожиданно повезло (впервые за весь день) — дверь открылась с первой же Алохоморы. Я влетел в какую-то темную комнату и быстренько запер ее опять. Уже изнутри.

Уф-ф… кажется, можно передохнуть.

На то, чтобы прийти в себя, мне понадобилось чуть больше минуты. Сердце все еще колотилось быстрее, чем обычно, но уже понемногу успокаивалось. Выравнивалось дыхание. Расслаблялись напряженные нервы. Я глубоко вздохнул, точно пловец перед погружением в воду, и огляделся вокруг.

Точнее, попытался, потому что в комнате стояла такая же темень, как и в коридоре возле библиотеки. Тут даже не было окон, из чего я сделал вывод, что это все-таки какой-нибудь чулан. Правда, здесь было довольно просторно: я сумел сделать в сторону пять больших шагов, прежде чем моя ладонь коснулась стены. Единственным источником света была узкая щель под дверью. Поэтому палочку я зажигать и не стал — боялся, что Филч с той стороны заметит.

Теплый свет факелов из коридора здесь освещал лишь узенькую полоску пола у самой двери. И еще мне показалось, что-то тускло блеснуло впереди. Что-то железное или, может, серебряное.

Заинтересованный, я сделал два шага вперед. Слишком быстро. Слишком… неосторожно.

Раздался грохот, металлический лязг, характерный звук бьющегося стекла…

Ой-ой-ой…

* * *

Спустя полтора часа уставшая, но довольная Гермиона Грейнджер наконец-то вышла из библиотеки. Я ждал ее в коридоре, у двери, как мы и договаривались.

Уж не знаю как, но даже при таком очень скудном освещении, когда я сам не различал ничего на расстоянии вытянутой руки, подруга умудрилась заметить, что я "как-то нехорошо бледен".

— Что-нибудь случилось, Рон?

— Случилось, — тяжелый вздох. — В гостиной расскажу.

Гермиона спорить не стала, хотя такое начало ей явно не понравилось.

А уж продолжение-то ее какое ждет…

— Ты разбил зеркало Еиналеж?! — Голос Гермионы просто звенел от возмущения. — Рон, но как же ты мог?!

— Пожалуйста, говори потише, нас могут услышать…

Большие настенные часы в гостиной Гриффиндора уже давно пробили полночь. Во всем замке не спали, кажется, только мы да Филч, который, наверное, до сих пор безуспешно искал меня в темных коридорах — все остальные давно смотрели десятый сон.

А я только что рассказал друзьям краткую историю своих злоключений. И теперь Гермиона громко выражала свое недовольство моей глупостью и неуклюжестью, грозя при этом перебудить весь замок. Я был смущен и растерян. Пытался оправдываться, впрочем, не особенно активно.

— А и в самом деле — как? — искренне недоумевал Гарри. — Это же артефакт — разве его можно так просто разбить?

Гермиона только плечами пожала.

— А почему нет? Вот восстановить его теперь действительно нельзя: не поможет ни Репаро, ни магический клей, ни даже ряд ритуалов Высшей магии. А разбить — дело нехитрое! С этим справится даже Рон…

— Почему это "даже"?!

— А ты действительно уверен, что это было именно зеркало Еиналеж? Может быть, какое-нибудь другое. — Кажется, друг пытался помочь мне с оправданиями. — Тебе могло показаться в темноте.

Хорошо бы так!

— Там на раме написано было… Точно не помню… "Еиналеж еечяр огеома…" Ну и как-то там дальше, — бормотал я, стараясь не смотреть на друзей. — Рама цела осталась. А я потом палочку зажег и…

— Что ж ты этого сразу не сделал?!

— Там был Филч! Он мне немножечко мешал!

— Ну надо же, зеркало Еиналеж! — Гарри усмехнулся и недоверчиво покачал головой. — А я-то думал, что Дамблдор уничтожил его. После той истории с Философским камнем. Оказалось — нет, все эти годы оно спокойно стояло в пыльном чулане.

— Пока там его не уничтожил Рон! — закончила подруга.

Из-за этой истории с зеркалом Гермиона неожиданно сильно разозлилась. И буквально метала в мою сторону громы и молнии. Честно говоря, я не ожидал такой бурной реакции. Нет, не думал, конечно, что она обрадуется известию, но чтобы так… как будто я этим зеркалом прибил ее любимого кота!

— Что тебя вообще так возмущает? — Мой очень небольшой запас терпения всегда быстро подходил к концу. — Ничего страшного не произошло. Ну, разбил я это несчастное зеркало! Все равно оно никому не нужно было…

Надеяться, что подобные слова Гермиону успокоят, было большой ошибкой.

— Если бы оно было никому не нужно, его бы действительно уничтожили еще три года назад. А раз зеркало цело… было, то какой-то смысл в его существовании тоже был.

Вот в чем главная трудность общения с Гермионой Грейнджер: она всегда права. Иногда это напрягает.

— Да уж. Как-то глупо получилось…

— "Глупо", Рональд — не то слово!

На какое-то время мы все замолчали, и в этой тишине стало вдруг очень отчетливо слышно, как бьется в оконное стекло сонная осенняя муха. В ее жужжании звучала какая-то вселенская обреченность — или мне так просто казалось после тяжелого дня? Наконец Гермиона не выдержала и пошла выпускать ее на волю. Я слегка расслабился — без укоризненного взгляда подруги жилось заметно легче.

— Ну дальше-то что было, Рон? — Я недоуменно посмотрел на Гарри. — Что было после того, как ты понял, что разбил зеркало Еиналеж?

Я скривился. Вспоминать не хотелось.

"Сначала была паника. Да, минут пять я отчаянно и со вкусом паниковал. За эти пять минут в моей душе успел произойти маленький конец света. Я успел мысленно умереть и справить по самому себе шикарные проводы. Я успел незлым тихим словом помянуть и это треклятое зеркало (наверняка оно нарочно разбилось), и бдительного Филча (и что б ему не отстать от меня на пару коридоров раньше?), и Гермиону с библиотекой (а ведь мне этот поход с самого начала не нравился), и чистокровность (именно про нее мы ходили узнавать), и Миссис Норрис (старая мочалка!), и Снейпа (просто так, за компанию)…

Потом паника немного отступила. Не до конца, разумеется, но я честно попытался спокойно оценить ситуацию.

Ситуация была так себе. Филч (насколько я понял по наступившей в коридоре тишине) ушел от чулана довольно далеко. Но очень скоро завхоз вернется. И даже, возможно, догадается поискать меня за какой-нибудь дверью. Рано или поздно он обязательно наткнется на ЭТУ дверь. И?

И даже если я к тому моменту успею убежать, Филч обнаружит осколки зеркала. Он, конечно, не знает, кто я (хотя при свете факелов этот коршун мог и разглядеть мой рыжий затылок — тогда я точно попал), но обо всем расскажет Дамблдору. А уж директор-то сумеет сложить два и два — ему догадливости не занимать.

В общем, влип-то я в любом случае. Если только…

Осторожно, стараясь не пораниться, начал собирать с пола осколки. Большие и маленькие, самых разных форм. Все это отнес в дальний угол чулана и старательно спрятал под грудой какого-то тряпья. Совсем мелкое стеклянное крошево просто сгреб ногой куда-то к стене.

Да, это меня не спасет. Просто отсрочка приговора — не больше. Но это было все, что я мог сделать.

Мои самые сокровенные желания больше не отражались в этих бесполезных кусках стекла. Разбитое зеркало утратило свои волшебные свойства. В осколках вообще ничего не отражалось: ни мое лицо, ни окружающая обстановка. Ни-че-го. Старинное стекло стало непроницаемо черным. Еиналеж было безнадежно испорчено.

Наверное, так и должно было случиться. Артефакт потерял свою целостность и все такое… Вот только грустно как-то. Сколько разных человеческих мечтаний появлялось в этом зеркале за все века. А я вот так вот просто все разбил.

Гермиона в чем-то права. Разбивать что-то у меня всегда хорошо получалось.

И еще, возникла вдруг странная идея, мучительно захотелось узнать, что показало бы мне зеркало сейчас. Значок Старосты и Кубок школы, как на первом курсе? Хотелось верить, что я повзрослел. Наверное, сейчас мой зеркальный двойник просто с довольной улыбкой демонстрировал бы мне свои запястья. Чистые, безо всяких отметин.

Такому чуду я бы точно обрадовался не меньше, чем пресловутому значку и Кубку.

Но пока я оттаскивал в другой угол чулана тяжелую позолоченную раму. Каких усилий мне стоило пристроить ее между двумя стеллажами, так, чтобы было не сразу заметно, я описывать не буду. Спина уже сейчас болела ужасно, а с утра я и вовсе вряд ли смогу ее разогнуть. Но наконец дело было сделано. Я вытер пот со лба, устало вздохнул и снова оглядел помещение.

По-хорошему, пора было сматывать удочки, пока Филч не вернулся. Улики более-менее спрятаны, оставалось надеяться, что завхоз не планировал в ближайшее время проводить тотальную ревизию чуланов Хогвартса. Я погасил палочку и осторожно, стараясь не шуметь, открыл дверь в коридор.

Хорошо, что уже на пороге догадался еще раз оглянуться. Последний неспрятанный осколок зеркала отчетливо блестел в темноте. На полу, возле самой двери — он отлетел дальше других и, должно быть, поэтому я его не заметил. Достаточно крупный, размером где-то с мою ладонь, почти правильной ромбовидной формы.

Мне было лень закапывать его в куче хлама в углу, как все остальные осколки, поэтому я просто положил кусок старого потемневшего стекла в карман. А потом все-таки вышел из чулана…"

— … и сразу же двинулся обратно в сторону библиотеки, чтобы встретиться с Гермионой, — закончил я свой невеселый рассказ, вертя в руках упомянутый "остаток" Зеркала Еиналеж.

Друзья переглянулись. Потом Гермиона осторожно взяла из моих рук осколок и принялась внимательно его изучать.

— Да, Рон, натворил ты дел! — Гарри задумчиво потер переносицу. — Но в общем-то, ничего страшного действительно не случилось. Максимум, что тебя ждет за такой проступок — отработки у все того же Филча. Переживешь как-нибудь! Не в первый раз!

Не сказать, чтоб такая перспектива меня обрадовала, но все же я немного приободрился. Отработки у Филча — и правда еще не конец света. Хоть завхоз и старается максимально сблизить эти два понятия.

— Почему он ничего не отражает? — задумчиво бормотала в это время Гермиона, рассматривая кусок черного стекла под разными углами.

— А что в этом странного? — Мы с Гарри тоже невольно заинтересовались.

— Да так… — Девушка неопределенно качнула головой. — Старинные артефакты — это вещи уникальные. У маглов о таких предметах иногда говорят, что они обладают собственным разумом и душой. — Тут Гермиона улыбнулась. — Хотя это, конечно, не так. Всему виной волшебство. В Зеркале Еиналеж, насколько мне известно, до недавнего времени содержался довольно мощный заряд древней магии.

— Мощный? — Гарри заинтересованно поднял брови. — Насколько мощный?

— Я не берусь судить. Это волшебство особого сорта, если можно так выразиться. Создание артефактов — одна из высших ступеней магии…

Я недовольно поморщился.

— Гермиона, ты прямо цитируешь учебник по Чарам.

— Цитирую. Учебник по Чарам для углубленного изучения. Курс четвертый. Глава первая, параграф первый: "Теоретическое введение в Высшую Магию". Мы проходили это на прошлом занятии, Рон. — Улыбка девушки стала шире. — А если серьезно, то все это действительно странно. Понимаете, в случае уничтожения артефакта у магии, заключенной в нем, есть два пути: она либо высвобождается, то есть развеивается, либо остается, но претерпевает определенные изменения.

— Например?

— Ну, например, если Зеркало Еиналеж показывало самые сокровенные желания каждого, кто в него смотрел, то осколки этого же зеркала могут отражать… что-то другое.

— А что именно?

— А с чего ты взяла, что магия просто не развеялась?

— А почему…

Гермиона беспомощно подняла вверх руки, показывая, что на все наши вопросы сразу ответить не в состоянии.

— Я не знаю, что теперь отражает это зеркало, — ответила она после недолгого раздумья. — Могу посмотреть в книгах, но не факт, что найду там что-нибудь. Но то, что магия Еиналеж не развеялась, могу сказать точно — в этом случае стекло бы не потемнело. Ты не против, Рон, если я заберу осколок?

И вот так всегда. Настроение Гермионы менялось очень быстро: от гнева и возмущения до спокойной вежливости. И минуты не прошло.

— М-м-м… — Я сделал вид, что всерьез размышляю над просьбой подруги. — Ладно уж, забирай! Понадобятся еще опытные образцы — их в чулане полным-полно осталось.

Друзья засмеялись. Конфликт был вроде бы улажен, и я решил узнать, ради чего, собственно, сегодня так рисковал в коридорах Хогвартса.

— А что с чистокровностью? В Запретной секции была какая-нибудь полезная информация?

Гермиона перестала улыбаться. Задумалась о чем-то явно невеселом, нахмурилась. Сердце мое тревожно сжалось от необъяснимого предчувствия.

— Да как вам сказать… — наконец начала девушка. — В Запретной секции нет историй старинных семейств. Зато там можно найти мемуары и дневники некоторых чистокровных волшебников. Многие из них были известными темными магами — настолько темными, что эти книги пришлось поместить именно в Запретную секцию.

Впрочем, в своих мемуарах и дневниках темные маги не всегда описывали какие-то страшные ритуалы, проклятия или рецепты ядов. Иногда они просто размышляли о жизни. О своей судьбе, об окружающем мире, о своих друзьях или врагах. И, порой, о своем происхождении.

Мы с Гарри внимательно слушали, боясь пропустить хоть слово. Я, кажется, даже дыхание затаил.

— Совершенно случайно я наткнулась на мемуары одного средневекового мага по имени Теодор Нотт — его далекий потомок и тезка по совместительству учится у нас в Хогвартсе. На Слизерине.

Да уж, не на Гриффиндоре же учиться правнуку темного мага!

— Теодор, — продолжала тем временем Гермиона, — был довольно эксцентричной личностью. И на чистокровности был по-настоящему помешан. Пожалуй, из него мог бы выйти настоящий Темный Лорд, но… силенок не хватило.

Какая трагедия! Вы чувствуете мой сарказм?

— Нотт всерьез занимался зельеварением. И в этом преуспел. Он известен как создатель «Зелья Бесконечной Агонии», «Порошка Ослепляющей Боли» и… хм-м, трех различных зелий для быстрого похудания. Все они имеют побочные действия.

Надо взять на заметку, если когда-нибудь соберусь сбрасывать вес!

— Но все это на самом деле неважно сейчас. Важно другое, — Гермиона выдержала секундную паузу, словно размышляла о чем-то, — мемуары Нотта, буквально от первой до последней буковки — сплошные размышления о плюсах магического происхождения. В основном, конечно, тот же бессмысленный бред, что и везде, но…

Почему-то меня начал бить озноб, словно в комнате вдруг резко стало холодно. Я обхватил себя руками за плечи, надеясь согреться, но тщетно.

— … попалось и кое-что интересное. А именно, мелькнуло слово "некромантия".

"Некромантия"? Действительно, интересно… Об этой отрасли магии я совсем ничего не знал.

— Поскольку это была единственная зацепка, я начала искать что-нибудь о некромантии. Ну и нашла довольно быстро… вот.

Подруга протянула нам сложенный вчетверо листок из плотной желтой бумаги. Развернув его, я сообразил, что это страница какой-то книги. Мне даже стало смешно: Гермиона покусилась на священное библиотечное имущество? Кошмар! Куда катится мир! Я пробежал глазами несколько абзацев мелкого, явно рукописного текста, и смеяться резко расхотелось.

"…расль Магии, изучающая состояния Смерти, миры Смерти и методы взаимодействия с мертвыми организмами. В частности, Некромантия изучает методы и средства достижения состояний Смерти и выхода из оных.

Некроманты не боятся смерти, они могут вполне сносно манипулировать этой силой, запирать ее в склянку, насылать вместе с заразой или, наоборот, прогонять от живых людей. Близость некроманта к смерти дает ему некоторые преимущества (по мере увеличения силы, преимуществ становится больше). Например, иммунитет к болезням, даже самым страшным и неизлечимым, проклятиям и заклинаниям, воздействующим на здоровье, а также нечувствительность к физической боли…"

"Вот скажи, наверняка ты знаешь… В каких случаях может не сработать Непростительное заклятие?" Вот вам и ответ, Рональд Уизли!

"… Некромантии невозможно обучиться. Она является непременно врожденным и крайне редким даром, которым может обладать только чистокровный волшебник. В некотором роде, Некромантию можно назвать генетической мутацией.…"

"Может быть, магическое происхождение действительно дает магам какие-то определенные качества… преимущества…"

Вот вам и магическое происхождение!

"… В отличие от простого магического дара, Некромантия может впервые проявиться в любом возрасте. Известен случай, когда дар некроманта обнаружил в себе человек, перешагнувший рубеж сорокалетия. Но бывало также, что и у совсем маленьких детей, еще только пришедших в этот мир невинных душ, обнаруживали способности к Магии Смерти.

После первого же проявления таких способностей на теле мага появляются Знаки…"

А вот тут мне действительно стало плохо! Запястья словно обожгло холодным огнем, и я вцепился в пожелтевший от времени листок так, что побелели костяшки пальцев.

"… По мере развития сил некроманта появляются новые Знаки. Когда все тело мага сплошь покрывается отметинами, некромант становится Истинным, то есть достигает максимума своих способностей, обретает бессмертие и абсолютную неуязвимость. Но одновременно с этим разрушается его внутреннее "я". Его личность, воля, разум и чувства. Истинный некромант — раб своей собственной силы…"

Внутри стало холодно и пусто. Сердце, кажется, пропустило удар, и на секунду я почти умер. Вот так вот просто — "раб собственной силы". Без души, без разума, без воли. Смерть милосерднее.

"… Некроманты опасны. Ни один здравомыслящий человек не отважится защищать практику некромантии, которая благодаря некой естественной интуиции была осуждена во всех магловских религиях. Магия Смерти очень сильно влияет на психическое здоровье, превращая мага в одержимого. Цели некроманта невозможно понять простым людям. У одержимых вырабатывается искаженный взгляд на жизнь и смерть, для него оба эти состояния тесно переплетены и порой неотличимы.

Некромантов необходимо уничтожать, пока это еще представляется возможным. На них не действуют яды, смертельные (в т. ч. Непростительные) заклятия. Традиционным способом убийства некроманта является сожжение…"

Я почувствовал, что не могу читать дальше. Руки тряслись так, что я чудом не выронил листок. Перед глазами стояли ровные ряды безжалостных черных букв, а все остальное словно скрывала непроницаемая белая пелена. Куда-то вдруг исчезла гостиная Гриффиндора, растворились в воздухе Гарри и Гермиона. Вокруг была только пустота: холодная, бескрайняя и ослепительно белая.

А по щекам почему-то бежали горячие слезы.

"Некромантия". Слово-то какое! И так просто произнести вслух: "Я — некромант". И почти не страшно — если не знаешь, что за этим стоит.

А на самом деле за словом "некромантия" прячется сама Смерть. И каждая буква, кажется, немножко пахнет тленом и еще чем-то приторно-сладким и очень знакомым. Удушающий запах.

Хлоп!

— Ай! — Правую щеку обожгло резкой болью. — Вы что, с ума сошли?! Больно же!

— Рон! — Тихий, испуганный голос Гермионы. — Ты пришел в себя…

Я растерянно моргнул. Хотел еще головой потрясти, чтобы мысли пришли в порядок, но не смог. Что-то мешало.

К немалому своему изумлению я обнаружил, что лежу на полу. Спину мягко щекотал густой ворс ковра, а вот затылок неприятно холодил жесткий деревянный паркет.

Я поморщился и попытался сесть. Перед глазами моментально возникла непроницаемая темно-красная пелена, а в затылке — тупая пульсирующая боль. Пришлось временно прекратить попытки сменить горизонтальное положение тела на вертикальное. Что ж, ладно. Я поерзал, пытаясь устроиться поудобнее.

— Почему я лежу на полу?

Глупый получился вопрос, знаю. Но никакие другие в мою больную и несчастную головушку не лезли.

— Ты упал, — почему-то радостно сообщил мне Гарри.

Как говорится, каков вопрос, таков и ответ. Ну что тут еще скажешь?

Друзья стояли на коленях возле моего распростертого на полу тела. И счастливо улыбались. Я нахмурился. По идее, если я действительно вдруг ни с того ни с сего упал и потерял сознание, они сейчас должны быть испуганны и встревожены. Или я еще что-то пропустил?

— А чему это вы радуетесь? — подозрительно уточнил я, предпринимая вторую попытку подняться. — Уй-й…

Теперь боль появилась не только в затылке. Оказывается, спиной я при падении тоже здорово ударился.

— Ты пришел в себя, — повторила Гермиона. — Рон, мы так испугались!.. — И тут я понял, что улыбка у нее не только счастливая, но еще и какая-то нервная. — Ты вдруг побледнел, а потом… и я… Мы никак не могли привести тебя в чувство… я думала…

Я смотрел на подругу удивленно и непонимающе. Ее всю трясло от переизбытка эмоций. Голос дрожал и срывался. Кажется, она с трудом сдерживала слезы.

Такой я нашу спокойную и уверенную в себе Гермиону видел первый раз.

— Ты пришел в себя. — Теперь это сказал Гарри. — Этому мы и радуемся.

— Понятно, — только и смог произнести я. — Что ж… это действительно повод для радости.

Я вдруг понял, что все еще судорожно сжимаю в правой руке изрядно помятый листок из библиотечной книги. Несколько мгновений, и я вспомнил все. Я вздрогнул и зажмурился крепко-крепко. Мне вдруг очень захотелось снова потерять сознание, провалиться еще хотя бы на несколько часов в спасительную черноту.

Ну нет уж! Хватит изображать из себя страуса, Рональд Уизли! Ты — лев. Лев! И никакой не страус!

Резкий, стремительный рывок, и я встал на ноги. От боли на несколько секунд утратил даже способность дышать. Кажется, каждая клеточка моего тела невыносимо ныла, а уж голову и вовсе точно взрывали изнутри.

Но постепенно боль стала терпимее. Темно-красная пелена исчезла.

Именно так, с маленьких побед над собой, начинаются большие победы над целым миром. Не помню, кто из великих это сказал. Но человек был явно неглупый.

— С тобой что-то происходит в последнее время, Рон, — с тревогой глядя на меня, сказала Гермиона.

Вот спасибо! А то я не в курсе!

"Дорогие Гарри и Гермиона! Я только что узнал, что я, оказывается, некромант. И у меня есть способности к Магии Смерти. И да, это я чуть не прибил вчера на уроке Барти Крауча. И паук, который вам так "нравится", действительно воскрешен мной из мертвых. И вообще я теперь силен, как Дамблдор и Волдеморт вместе взятые — на меня даже Непростительные не действуют и ядами меня травить бесполезно.

А еще я тут случайно узнал, что мы, некроманты, немножко сумасшедшие. И у нас извращенный взгляд на мир. И вообще нас нужно убивать. Но это, конечно, неправда. Убивать меня не надо. Да и зачем? Все равно я рано или поздно превращусь в безмозглую и бездушную куклу…"

— Я просто устал, Гермиона. — Ровный голос, спокойный взгляд. — Сама знаешь, в последние дни столько всего случилось…

Да, я действительно плохо умею врать. Но я быстро учусь.

— Тебе стоит зайти к мадам Помфри, — заметил друг. — А сейчас лучше всего отправиться спать.

— А еще можно поговорить с Да…

Ага, ну точно! Как там написано в книге? "Традиционным способом убийства некроманта является сожжение". Что-то мне подсказывает, что Дамблдор, мадам Помфри, а заодно и МакГонагалл со Снейпом быстренько сделают из меня шашлычок. Причем, заметьте, исключительно из благих побуждений!

— Кстати, Гарри, как ты сходил к Дамблдору?

Грех упускать такой замечательный случай сменить тему разговора.

— Нормально сходил, — рассеянно ответил Поттер. — Выпил две чашки чая, съел шесть лимонных долек и три шоколадных печенья.

Хорошая получилась беседа, ничего не скажешь! А он еще, глупый, идти не хотел!

Мне почему-то вдруг стало очень смешно. Нет, вы подумайте только! Гарри снятся странные сны, у него болит шрам. Наконец, после долгих уговоров, он соглашается рассказать о своих проблемах директору. И вот вместо столь необходимого разговора они просто пьют чай со сладостями!

Вам не кажется это смешным? Нет? Мне тоже не казалось. Но почему-то хотелось смеяться.

Наверное, сказывалось нервное напряжение.

— А что тебе сказал директор?

— Да, в общем, ничего интересного. Что проблемы уйдут, и жизнь наладится. — Друг неопределенно махнул рукой. — Главное, чтобы я никуда не лез и приключений на свою голову не искал.

Совсем как мой папа. Все взрослые одинаковы!

— Ясно. В таком случае, предлагаю отправляться спать. — Гермиона устало потерла переносицу. — Тебе, Рон, явно необходимо отдохнуть. Да и вообще… нам всем есть о чем подумать.

Это верно! Только мне совсем не хотелось думать. Я действительно для этого слишком устал. И, пожалуй, совсем неплохо было бы просто провалиться в сон — ведь там нет всех этих проблем жестокой реальности.

Но мне этой ночью не уснуть — я знал это совершенно точно.

* * *

"Скандал в школе "Хогвартс"

Еще несколько десятилетий назад английское магическое образование считалось одним из лучших в мире. Как тут не вспомнить о легендарной школе "Хогвартс". Истинная колыбель науки, особая гордость нашей страны! Ее стены помнят тысячи молодых волшебников. Здесь воспитывалась интеллектуальная элита нашего общества: блестящие политики, отважные авроры, талантливые ученые.

Но времена меняются. Как ни грустно это признавать, но Хогвартс уже не тот, что раньше. Цитадель знаний постепенно превращается в приют умалишенных… Да, да, страшно сказать, с некоторых пор в школе творится настоящий беспредел!

С начала нового учебного года прошла всего неделя, а о Хогвартсе уже ходят самые пугающие слухи. И это только слухи! Что же говорить о фактах?

А факты ужасают еще больше.

В этом году был изменен педагогический состав школы. На должность преподавателя по Защите от Темных Искусств был назначен небезызвестный Аластор Хмури — отставной аврор, героическая личность магического мира. И вот, спустя всего несколько дней, профессор Хмури оказывается в клинике Св. Мунго! Состояние пожилого аврора довольно тяжелое, он сильно истощен. А врачи и вовсе говорят, что несчастный долго пребывал под действием Непростительного заклинания!

Сам Хмури отказался комментировать ситуацию. Но я, признаться, считаю, что его просто запугали.

"Невозможно! — скажете вы. — Героя магического мира нельзя так просто запугать!"

"В таком случае, — отвечу я, — вспомните не менее известного героя — знаменитого красавца Локхарта. Когда-то он тоже преподавал в Хогвартсе Защиту от Темных Искусств. Ныне он простой пациент все той же клиники Св. Мунго — лишился разума и навсегда потерян для общества"…

Что же происходит за неприступными стенами легендарной магической школы? Чему и у кого учатся наши дети? А главное, можем ли мы теперь рассчитывать на то, что в Хогвартсе безопасно?

Ходят слухи, что там "при таинственных обстоятельствах" исчезают ученики… Слухи, слухи… Но в каждом слухе есть доля правды…"

— Только этого нам не хватало!

Начинался очередной "отличный" день…

— Поверить не могу! — продолжала возмущаться Гермиона. — Такое написать… Это же ложь! Все ложь!

Ну что тут скажешь? Я решительно отобрал у подруги газету, которую та несколько минут назад получила утренней совиной почтой. Смял тонкие желтоватые страницы. Безжалостно поджег бумагу заклинанием. Легче не стало.

"Ежедневный Пророк", первая полоса. "Скандал в школе "Хогвартс" — главная новость дня. Действительно, только ЭТОГО нам для полного счастья и не хватало!

— Да уж, после такого Дамблдор никогда не найдет нам нового профессора ЗОТИ! — Гарри только покачал головой, глядя, как я брезгливо стряхиваю на пол "пепел событий". — Но я решительно не понимаю… Зачем?

— Как будто школе и без того проблем не достает! — сокрушалась девушка. — Бедный Дамблдор… Сначала вся эта ерунда с профессором Хмури, потом исчезает Невилл, теперь… И все это, когда в Хогвартсе наконец-то должен был возродиться Тремудрый Турнир! Может, это заговор?

Я только пожал плечами. Похоже, мы с Гермионой поменялись ролями. Теперь она сокрушалась, что Тремудрый Турнир не состоится, хотя раньше была от этой затеи совсем не в восторге. Мне же на Турнир, в свете последних событий, было уже как-то наплевать.

— Бедные мы, — вздохнул я.

Пепел с ладоней до конца не счищался, остались отвратительные темно-серые разводы. Я не спал всю ночь. У меня нестерпимо болела голова. В моем утреннем чае плавала безвременно утонувшая муха.

И вообще, отныне мой девиз: "Жизнь не удалась".

— А кто автор этой галиматьи? — запоздало поинтересовался Гарри.

Я поморщился.

— Рита Скитер.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Гермиона.

Она попросила другой экземпляр "Пророка" у Джинни — сестра с некоторых пор тоже обзавелась привычкой просматривать за завтраком свежую прессу. Действительно, автором статьи значилась некая Р. Скитер.

— А такой бред больше никто не пишет, — ответил я, попутно пытаясь вилкой выловить муху из чашки. — Рита Скитер — наверное, самая скандально известная журналистка за всю историю "Ежедневного Пророка". Сплетни, слухи — просто конек этой дамочки. Когда-то она написала одну заметку про отдел отца… Неприятно было.

Наверное, муху проще и быстрее было бы достать ложкой. Но вилкой мне почему-то казалось удобнее.

Гермиона еще раз пробежала глазами статью.

— Вот Мерлин! По версии этой Скиттер, Аластора Хмури замучил не Барти Крауч, а ученики и учителя Хогвартса!

Я кивнул, не отрываясь от своего занятия.

— В этом-то и дело. О Крауче-младшем и не напишут — не позволит Крауч-старший. А так… это же сенсация — "беспредел в Хогвартсе". Звучит.

— Интересно, а кого Скитер имела в виду, когда писала, что Хмури попал в клинику Св. Мунго: настоящего Хмури или все-таки Крауча? — задумчиво произнес Гарри.

— А вы не знаете? Преподаватели нашли настоящего Аластора Хмури!

— Приятного аппетита, Симус.

— Да, спасибо, Рон. Так вот, — ничуть не смущенный моим ехидно-злобным тоном, Финниган бесцеремонно присоединился к нашей беседе, — я слышал, что Снейп заставил Крауча выпить сыворотку правды. И тот во всем признался! Рассказал, где прятал Хмури, как проник в школу, как сбежал из Азкабана. Еще говорят, что после этого признания настоящего профессора нашли — он был жив, только сильно истощен. Ну его в больницу и отправили. А Дамблдор вызвал в Хогвартс Барти Крауча-старшего и о чем-то с ним в кабинете долго беседовал.

— И откуда ты, Симус, все знаешь?

Бесполезно. Для Финнигана слово "сарказм" было просто набором букв.

— Ну… так говорят. А еще я слышал, что потом Барти Крауч сам проводил допрос своего сына. — Я вздрогнул: последняя фраза прозвучала как-то жутко. — Пытался получить какие-то новые сведения о Пожирателях смерти. И Крауч-младший "сломался".

Я судорожно втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Что они с ним делали?

Гарри непонимающе нахмурился.

— А что это значит?

— Кажется, я о таком читала, — медленно проговорила Гермиона, глядя куда-то в сторону. — Если сильный маг открывает кому-то очень важные сведения и не хочет, чтобы этот кто-то выдал всю информацию на первом же допросе, он может поставить на его сознание нечто вроде блока.

Я кивнул.

Да, все верно. Мне отец рассказывал о таком. Говорят, подобное явление довольно часто встречалось в эпоху Магических Войн.

— Человек, чье сознание заблокировано подобным образом, просто не может выдать секреты своего господина. В этом случае даже применение Веритасерума (другими словами, Зелья Правды) ничего не даст. И под пытками "заблокированный" тоже будет молчать. И мысли его прочесть совершенно невозможно…

— Вот как… — задумчиво протянул Гарри.

— Да. Но "заблокированного" можно "сломать". Если допрашивать человека очень долго и очень жестко, если применять легилименцию…

Гермиона замолчала, не решаясь закончить страшную фразу.

— Сознание может не выдержать, — сухо произнес я. — "Заблокированный" попросту сойдет с ума.

Эти слова действительно звучали жутко. Покачнулась широкая белая чашка. Холодный сладкий чай выплеснулся на скатерть. На желтовато-белой ткани появились безобразные коричневые пятна.

Крауч — настоящее чудовище. Довести сына до Азкабана. Довести сына до сумасшедшего дома. Неужели такое вообще… возможно? Неужели есть на свете такие отцы, которые…

Даже думать об этом не хочу.

Да, Крауч-младший был Пожирателем смерти. Он был убийцей. И, быть может, в Хогвартсе он появился именно с целью совершить очередное убийство. И тем не менее. На мой взгляд, никто не заслуживал подобной участи: быть лишенным разума и превратиться в бездушный овощ.

А ведь Барти Крауч-старший был начальником Перси.

С Перси мы вообще-то не очень хорошо ладили. Братец всегда был слишком правильным, слишком занудным, всегда рвался учить меня жизни. Да, порой Перси меня здорово раздражал.

Но сейчас сердце тревожно сжалось при мысли о старшем брате. После услышанных от Финнигана новостей очень хотелось убедиться, что с Перси все в порядке. Что этот монстр, искусно маскирующийся под представительного пожилого джентльмена, не сделал с ним ничего ужасного. Я бы, честно говоря, многое отдал, чтобы услышать сейчас одно из его фирменных занудных поучений.

Если и с моей семьей что-то случится, я этого точно не переживу.

Стояло изумительное воскресное утро.

Октябрь выдался довольно холодным, зато исключительно солнечным, что для Северной Британии было редкостью. Обычно осень на туманном Альбионе дождливая, ранняя и затяжная, плавно переходящая в мягкую зиму. А в этом году уже в середине октября ударили первые заморозки. Зато небо было ясным, а солнце почти никогда не скрывалось за облаками. Правда, и толку от него было мало — не слишком-то грело. Знающие люди предсказывали морозный январь.

А вот главная прорицательница Хогвартса — профессор Сивилла Трелони — погодные катаклизмы связывала с грозящими школе страшными бедами. И, как ни странно, Альбус Дамблдор, директор сего многострадального учебного заведения, склонен был ей верить.

Имелись причины.

Практически все студенты старше третьего курса с утра отправились в Хогсмид — дышать свежим студеным воздухом подальше от давящих школьных стен. А вот преподавателям не повезло. Всем, кроме Хагрида — он отправился на еженедельный обход Запретного леса. Этим утром состоялся очередной экстренный педсовет в кабинете директора.

— Ну что ж, уважаемые коллеги, я готов выслушать ваше мнение. — Профессор Дамблдор окинул собравшихся педагогов испытующим взглядом. — Суть проблемы вам всем известна, и за месяц никаких изменений не произошло. Кто-нибудь желает высказаться?

Молчание было ответом волшебнику. Дамблдор вздохнул. Он этого ожидал.

Суть нынешней главной проблемы школы действительно знали все — не только преподаватели, но и студенты. Ох уж этот вечный хогвартский вопрос: "Где же нам найти нового профессора ЗОТИ?"! Он возникал каждый год, обыкновенно в июле. И каждый год его как-то решали, хотя желающих преподавать в Хогвартсе становилось все меньше и меньше.

И вот первый раз проклятая должность освободилась в начале сентября. А "желающих преподавать" (спасибо мадемуазель Скитер) не было ни одного.

— А может, как-нибудь обойдемся? — робко предложила профессор Спраут. — Ну… продержимся до конца года. Распределим уроки, составим график замен. В конце концов, уже месяц ЗОТИ заменяют…

Профессор Спраут всегда отличалась редкой консервативностью. И вечные перемены в педагогическом составе школы были любительнице цветов и грядок совсем не по душе. Поскольку своей семьи у Помоны Спраут не было, а потребность в семье была, коллеги воспринимались профессором Травологии практически как родственники. А с новыми людьми она сходилась крайне тяжело. Наверное, именно по этой причине ничуть не менее консервативный Невилл Лонгботтом был одним из ее любимых учеников.

Дамблдор только отрицательно покачал головой.

— К сожалению, Помона, так мы поступить не можем. ЗОТИ слишком важный предмет. Выпускники Хогвартса в любом случае обязаны сдавать по нему ТРИТОНы. Высокие оценки по Защите требуются почти для любой магической профессии. Нам необходим преподаватель. Хоть какой-нибудь.

Еще один тяжелый вздох.

— К тому же, мне ведь все-таки удалось уговорить Международную Комиссию не отменять Тремудрый Турнир. Так что совсем скоро нам предстоят большие хлопоты, всем станет не до графика замен…

— Профессор Дамблдор, я могу предложить вам кандидатуру…

— Прости, Северус, но нет. И мы это уже обсуждали. — Директор послал хмурому зельевару вежливую улыбку. — Другие варианты?

— Может быть, профессор Люпин? Насколько я помню, детям весьма нравилась его методика преподавания…

Минерва МакГонагалл. Одна из лучших выпускниц Хогвартса за всю историю. Ее любимой ученицей была умница Гермиона Грейнджер — просто копия самой МакГонагалл в юности. Профессор Трансфигурации всегда могла найти разумное решение проблемы.

— Я согласен с вами, Минерва. Ремус Люпин действительно наиболее подходящий кандидат на эту должность. — МакГонагалл улыбнулась. — Я пришел к тому же выводу, что и вы. Тем более что Совет Попечителей школы, ввиду обстоятельств, уже не стал бы так сильно возражать. И я поговорил с Ремусом…

"Профессор Дамблдор, вы мне, конечно, льстите своим предложением… Но я недавно нашел себе работу в Штатах… Мне действительно неудобно вам отказывать… Но одного года преподавания с меня вполне достаточно. Дети — цветы жизни. А из меня плохой цветовод".

— … В общем, Люпин отказался.

— А вы сами? — робко подала голос профессор Синистра. — Вы ведь и сами могли бы вести этот предмет. Вам нет равных в Защите от Темных Искусств.

— Увы и ах! — Директор только сокрушенно развел руками. — Обязанности главы Хогвартса совершенно не оставляют мне времени на преподавание. Столько бумажной волокиты, столько административных вопросов приходится решать ежедневно!..

"Ага, а на плетение интриг и на чаи с Поттером у него, значит, времени хватает", — мрачно подумал Северус Снейп.

Зельевар был зол на директора за то, что тот в очередной раз не допустил его к желанной должности "Защитника". А о беседе с Поттером Дамблдор сам ему как-то недавно рассказывал. Помнится, директор был чем-то взволнован, но излагать свои тревоги не спешил. И заставлял тем самым Снейпа нервничать тоже и теряться в догадках.

— Но Альбус, ведь у вас уже есть какой-то план? — осторожно спросил профессор Флитвик.

Флитвик работал в Хогвартсе уже много лет и директора успел неплохо изучить. Все мало-мальски важные решения Дамблдор обычно принимал сам, а с коллегами советовался лишь для вида. Ну, или чтобы их морально подготовить к предстоящим переменам.

— О да, план у меня действительно есть… — Дамблдор улыбнулся проницательному профессору. — Дело в том, что одна особа еще до… до всех событий подала заявление на работу в Хогвартсе. Но тогда мы были вынуждены ей отказать.

— Почему же вы молчали? — искренне удивилась профессор Вектор.

По сравнению с остальными преподавателями, она работала в Хогвартсе недолго. Поэтому любимая причуда директора — до последнего сохранять интригу — еще была ей в новинку.

Очередная улыбка. На этот раз с легким оттенком торжества — интрига удалась.

— Не все так просто, уважаемые коллеги, не все так просто. Да, мадам Граббли-Дерг не отказалась от своих намерений преподавать у нас даже после этого… этой статьи в "Пророке". Но она подавала заявление на другую должность, и занимать пост профессора ЗОТИ категорически отказывается.

Дамблдор выдержал небольшую паузу, словно желая еще больше накалить обстановку. Да, такая уж у него была причуда. Не единственная, но самая любимая.

— Нам придется сделать небольшие кадровые перестановки. Кому-то из вас они могут показаться весьма неожиданными.

— Предвидятся большие перемены в Хогвартсе, — тихо и грустно пробормотала профессор Трелони. — Ждите беды…

— Итак, с этого дня преподавать Защиту в нашей школе будет…

— Ну, чего вы замерли-то? Проходите уже!

Бесполезно. Небольшая толпа четверокурсников Гриффиндора и Слизерина застыла в дверях кабинета ЗОТИ. Впереди, как всегда, отважные и не в меру любопытные гриффиндорцы. И я, Гарри и Гермиона в первом ряду. Тоже как всегда.

— Э-э-э… Хагрид? — Голос Гарри звучал удивленно, настороженно и самую чуточку нервно. — А что ты тут делаешь?

Очень интересный был вопрос.

Дело в том, что именно сегодня утром, за завтраком, профессор Дамблдор сообщил, что нашел нам нового "защитника". Новость вызвала всеобщее удивление. Поверить, что нашелся в магической Англии столь храбрый и самоотверженный педагог, что согласился преподавать в "приюте умалишенных", было трудно. И тем не менее.

Студенты действительно были рады. И причина была отнюдь не в горячем желании постигнуть все тонкости Защиты от Темных Искусств. Просто вместо ЗОТИ нам ставили дополнительные занятия по Трансфигурации и Зельеварению, а эти во всех отношениях "замечательные" предметы не любил не только я.

Хотя гораздо чаще нам ставили Уход за Магическими Существами. А значит, Хагрида и его "милых" зверушек. Против Хагрида я, в принципе, ничего не имел, а вот "зверушки" внушали панический ужас.

И каким ветром великана занесло к нам на урок сейчас? Дамблдор же ясно сказал: у нас новый преподаватель ЗОТИ. В заменах больше нет необходимости. А может, Хагрид не слышал? Да нет, вряд ли. Лесничий был на завтраке, когда директор делал объявление. Не оглох же он, в самом деле!

Кстати, поражал сам факт того, что Хагрид находился в кабинете Защиты. Обычно свои уроки (даже если речь шла о заменах) он проводил на открытом воздухе, на опушке возле Запретного леса. Причем и в дождь, и в снег тоже — Хагрида погода волновала мало.

В общем, было над чем задуматься.

— Как это "что"? — слегка смутился великан. — Преподавать у вас буду. Может, рассядетесь уже по местам, а?

— Но у нас же, вроде, новый учитель по ЗОТИ. — вырвалось у меня. — Погоди… нет, — я поморщился. — Стой, только не говори мне, что…

Хагрид просиял.

— Ну да! Это я. — Лесничий развел в стороны свои огромные ручищи, словно желая, чтобы мы его получше рассмотрели. — Теперь я вас буду этой… Защите учить. Дело нехитрое! Жалко, конечно, прежнюю должность — мне с животными всегда больше работать нравилось. Но Дамблдор сказал, а уж он-то знает, что делает.

"Да?!" — чуть не завопил я. Насчет последнего утверждения Хагрида я бы не был так уверен.

Но я не смог выдавить ни звука. Кажется, у меня от шока отнялись голосовые связки.

— Нет-нет, подожди, Хагрид!.. Ты не можешь вести у нас ЗОТИ!

— Почему, Гарри? — совершенно искренне удивился великан.

— Потому что… потому что…

— М-м-м… Хагрид, прости, но ведь тебе даже нельзя пользоваться волшебной палочкой, — робко напомнила Гермиона.

Остальные ученики усиленно закивали, как бы подтверждая ее слова. Однако, вопреки моим ожиданиям, Хагрид ничуть не смутился.

— Верно. Но это и не понадобится. — Улыбка лесничего стала еще шире и еще радостнее. — Мудрый все-таки человек Альбус Дамблдор! Великий человек! Он все предусмотрел — составил такой план уроков, чтобы и мне не пришлось магию использовать, и вы всему, чему надо, научились.

— Он сошел с ума…

Тихий растерянный голос и последовавший за этой фразой истерический смешок принадлежали, как мне показалось, Миллисенте Булстроуд. Я так и не понял, кого именно слизеринка имела в виду: директора или самого Хагрида.

Наверное, обоих.

Наверное, она даже в чем-то была права.

— Погодите, — на лице лесничего впервые появилась тень сомнения, — так вы что, не рады, что ли? Я думал, вы обрадуетесь…

— Мы рады! — хором соврали я, Гарри, Гермиона, а за компанию и Дин.

Симус в кои-то веки решил промолчать. Лаванда, Парвати и слизеринская часть группы, насколько я понял, до сих пор не могли поверить в услышанное.

— А… ясно. — Хагрид нервно теребил в руках какой-то листок. — Ну… может, вы все-таки сядете уже? У нас сегодня новая тема…

Точно во сне, на ватных ногах я проковылял к своему месту.

В последнее время я почти каждый день думал, что больше ничто в этой жизни уже не сможет меня удивить. И почти каждый день судьба преподносила мне все новые и новые сюрпризы.

Но Хагрид, преподающий ЗОТИ — это, извините, уже ПРЕДЕЛ!

— Эм-м-м… Итак, новая тема. — Великан развернул свой изрядно помятый листок и попытался как-то разгладить его ладонью.

Я давно заметил, что, когда лесничий нервничал, его речь становилась особенно косноязычной. А нервничал Хагрид постоянно. Он часто смущался по пустякам, самые несущественные мелочи заставляли его сильно переживать. В действительности, грозный с виду великан обладал чрезвычайно чуткой и ранимой душой. Он был точно маленький ребенок, который вырос, возмужал, обзавелся густой бородой, но так и не повзрослел.

— Записывайте: "Упыри".

Как раз в этот момент я искал в своей школьной сумке перо и пергамент. Но слова лесничего удивили меня настолько, что я только чудом не свалился со стула. Сумка упала на пол с таким грохотом, словно там лежало, по меньшей мере, с полдюжины кирпичей.

Начало года. Первый, можно сказать, нормальный урок (а можно и не сказать — нормальным его назвать было трудно). И сразу "Упыри". Хорошенькое заявленьице!

— Упыри? — недоверчиво уточнила Гермиона. — На четвертом курсе?

— Ну… да. — Хагрид снова принялся смущенно теребить листок (судя по всему, там у него был план урока). — Так Дамблдор решил.

— Он сошел с ума…

Снова Миллисента. И снова я с ней почти согласен. Как-то это не правильно — то, что я согласен со слизеринкой. По логике вещей, мне следовало бы возмутиться и кинуться на защиту Хагрида. Или Дамблдора. Или обоих сразу.

Но исходя из той же логики, Хагрид не может преподавать у нас ЗОТИ. А он преподавал.

— Ну… записывайте что ли… — Уверенность великана стремительно таяла вместе с радостью. — "Упыри, они же вурдалаки — злобные покойники, встающие ночами из могил и пьющие кровь спящих людей…" Записали?

— Ага. — Сразу несколько неуверенных голосов: гриффиндорских и слизеринских.

— Молодцы! Идем дальше: "Упыри бывают…"

Тут Хагрид замешкался — видимо, не мог разобрать мелкий убористый почерк директора (а у меня не было сомнений, кто именно составлял план сегодняшнего урока). На какое-то время в классе воцарилось молчание, и сосредоточенное сопение лесничего было единственным звуком, нарушавшим тишину.

— М-м-м… В общем, упыри бывают разные! — наконец нашелся великан.

Гарри уткнулся носом в сгиб собственного локтя. Его плечи мелко вздрагивали от беззвучного и явно истерического смеха. Гермиона просто сидела, неотрывно глядя на преподавателя и, похоже, пыталась отыскать признаки того безумия, о котором упоминала Миллисента. Видимых признаков не обнаруживалось, но все происходящее почему-то напоминало бред сумасшедшего.

"Упыри бывают разные", — старательно выводил я на свитке пергамента.

Бред? Бред! Ну и ладно, ну и пусть. В конце концов, уж лучше Хагрид, чем какой-нибудь Пожиратель Смерти.

Интересно, кто же будет теперь вести у нас Уход за Магическими Существами?

— … А на следующем уроке у нас по упырям будет практическое занятие.

К концу лекции Хагрид окончательно избавился от смущения, заметно приободрился и даже довольно связно рассказал нам о самых существенных различиях между высшими носферату и низшими упырями. К сожалению, немногие это оценили — большинство учеников продолжали пребывать в глубокой прострации, и на кровососущих мертвецов им было как-то наплевать.

Я записал все. Можно сказать, мой конспект был идеален — впервые за все годы учебы в Хогвартсе. Мой свиток бесспорно заслуживал чести быть повешенным на хогвартскую Доску Почета (к несчастью, таковой в школе не было). И хоть я ни слова не запомнил из всей лекции, у меня был повод для гордости.

Маленькие поводы для гордости и радости — как раз то, что мне сейчас необходимо.

— Будем изучать вурдалаков в естественной для них среде, — оптимистично продолжал тем временем лесничий. — На кладбище. Так что запасайтесь дождевиками и непромокаемой обувью — в пятницу обещают дождь…

В классе воцарилось поистине гробовая тишина.

— На кладбище? — мягким, практически спокойным голосом уточнил Гарри. — Хагрид, а ты точно уверен, что это хорошая идея?

На лице великана вновь появились сомнения.

— Ну… Дамблдор сказал…

— Я туда не пойду, — перебил его чей-то тихий голос с задних парт. — И вы меня не заставите. Пусть гриффиндорцы идут. Суицидальные наклонности — отличительная черта гриффиндорцев.

Слизеринец. Темнокожий, темноглазый. Как его зовут, я почему-то не помнил, но, кажется, это был один из товарищей Малфоя… Забини, по-моему. Или как-то так.

— Отличительная черта гриффиндорцев — смелость, — все так же спокойно (я бы даже сказал, чисто машинально) поправил его Гарри. — Но я туда тоже не пойду.

— Почему?

— М-м-м… Хагрид, как бы тебе это объяснить, — попытался ответить за друга я. — Ты в самом деле считаешь, что это разумно — отправляться в дождь на кладбище, КИШАЩЕЕ УПЫРЯМИ?

— Действительно, Хагрид, зачем идти туда в дождь? В понедельник обещают прекрасную солнечную погоду.

Гермиона! Кладбищ не боится. Вурдалаков не боится. Единственное, что не устраивает ее: ливень.

В этом вся наша подруга!

— Рон, да этих упырей на кладбище всего-то двое-трое…

— Десятков? — подозрительно уточнил я.

— Ну… нет, — как-то не очень уверенно пробормотал лесничий. — Да бросьте вы! Тут нечего бояться! Это совсем не опасно. Мы отправимся днем, когда все вурдалаки спят. Они будут абсолютно безобидны!

Почему-то Хагридово "это совсем не опасно" меня не очень успокаивало. Странно, с чего бы это?

Если вы не поняли, это был сарказм.

Очень кстати вспомнилось, как три с небольшим года назад великан решил обзавестись персональным драконом. Кажется, тогда он тоже утверждал, что Норберт "абсолютно безобиден". И вообще, он такой маленький, миленький и симпатичненький…

А потом эта огнедышащая гадина едва не спалила хижину лесничего. Вместе с Хогвартсом и Запретным лесом.

— Хагрид, это плохая идея!

— Но Дамблдор сказал…

Ах, "Дамблдор сказал"… Ну что ж, все ясно!

Быть нам съеденными мерзкими вурдалаками во цвете лет! Да еще и под дождем.

— Хагрид, это очень плохая идея!

Вы думаете, мы его убедили? Как бы не так!

Оставалось только доставать из чемодана плащ-дождевик и искать непромокаемые резиновые сапоги.

— Хагрид!

— Да, и кстати, — великан уже не слушал. — Если у кого-то есть серебряные вещи… ну, украшения какие-нибудь — обязательно возьмите с собой… Эм-м-м… Просто так! На всякий случай.

А осиновый кол нам с собой не прихватить?!

Следующим после Защиты уроком в нашем расписании значилось Зельеварение.

Да, да, "любимое" Зельеварение. С не менее "любимым" Снейпом. Хорошо еще, что без "обожаемых" слизеринцев — эта пара у нас была общей с Рейвенкло.

Сегодня даже Снейп, никогда не отличавшийся внимательностью к ученикам, заметил, что "настроение в классе нерабочее, подавленное". Правда, заметил без особого беспокойства или сострадания — совершенно машинально.

И правда, с чего ему беспокоиться о гриффиндорцах и рейвенкловцах? Вот через два урока к нему приползут его ненаглядные слизеринцы — тогда профессор действительно будет удивлен.

Рейвенкло к тому моменту еще не довелось встретиться с новым преподавателем по ЗОТИ — у них этот предмет значился последним в расписании. Но "гриффиндорские львята" уже успели поделиться хорошими новостями. А поскольку на Рейвенкло всегда учились люди предусмотрительные и дальновидные, хогвартские умники паниковали заранее.

Еще Снейп был немного удивлен, когда заметил на моем плече здоровенного черного паука.

После сегодняшнего изобилия "хороших" новостей мне необходимо было успокоиться и немного расслабиться. Поскольку Зелья со Снейпом спокойствия тоже не добавляли и расслабиться мне там не светило, пришлось принимать срочные меры. Брать с собой мой "антидепрессант" — Снейпуса.

Сегодня я сидел один и на последней парте. И котел пришлось поставить в самом дальнем углу.

На этом уроке нам предстояло готовить "Жидкую Эйфорию". Уникальное на самом деле зелье. В небольших дозах оно буквально окрыляло, жизнь казалась прекрасной, и каждого человека, даже своего самого лютого врага, хотелось назвать братом и от души обнять. Чуть переборщишь с количеством — получишь черную меланхолию до конца дней своих.

А еще зелье имело огромное количество негативных побочных эффектов: от чесотки и полного облысения до цирроза печени. Так что пробовать его стал бы только полный идиот.

Честно говоря, я совершенно не понимал, зачем нам вообще варить подобную бурду. Но, как обычно, моим мнением Снейп "забыл" поинтересоваться.

Та-а-ак… Значит, "двенадцать чайных ложек толченых голубиных костей, девять капель слюны малоазиатской карликовой гарпии, четвертинка измельченного крысиного хвоста и двадцать граммов сухого помета летучей мыши. Помешивать высушенной куриной лапкой против часовой стрелки первые три минуты, потом довести до кипения, накрыть крышкой и варить до готовности".

Бе-е-е… Какая гадость! Надеюсь, Снейп не потребует, чтобы мы ЭТО пили. Пусть сам дегустирует! А чтоб ему больше понравилось, я даже готов положить в зелье не двадцать, а все пятьдесят граммов помета летучей мыши. Мне не жалко!

А если Снейп все же облысеет, то ему так будет даже лучше.

С "Жидкой Эйфорией" у меня с самого начала что-то не заладилось. Во-первых, я не был уверен, что швырнул в котел именно голубиные кости. С утра, когда я собирал в сумку ингредиенты для урока Зельеварения, меня ужасно клонило в сон и голова была поистине чугунной. Так что светло-серый порошочек, который я обнаружил на дне своей торбы и принял за искомые толченые кости, вполне мог быть чем-то совершенно иным.

Но я все еще продолжал быть оптимистом и верить в свою счастливую звезду.

Второй проблемой было то, что про помешивание зелья куриной лапкой я вспомнил не в "первые три минуты", а уже тогда, когда густая жидкость в котле вскипела. Но это были по сути мелочи. А вот то, что проклятая сушеная конечность выскользнула из влажных от пара пальцев и упала в мое варево, было действительно нехорошо.

Я ничуть не удивился, когда готовое зелье вместо того, чтобы оказаться ядовито-розовым, приобрело грязно-коричневый цвет. Пожалуй, если бы все получилось так, как надо, я бы удивился гораздо больше. А так все было вполне закономерно.

Я поглаживал Снейпуса по мохнатой спинке и пытался набраться положительных эмоций перед разговором с зельеваром. Паук успокаивающе шевелил лапками, отчего приятно щекотало плечо и шею. Он все чувствовал, мой маленький черный дружок. Он знал, когда мне требуется поддержка, а когда лучше оставить меня в покое. Немногие люди обладают подобной чуткостью.

Если бы речь шла о человеке, я бы сказал, что Снейпус выражает свою благодарность мне. Я спас ему жизнь… Нет, не так. Я подарил ему жизнь. Способны ли пауки понимать подобные вещи?

Но Снейпус ведь необычный паук.

Всеми печенками обожаемый преподаватель Зельеварения добрался до моего угла ровно за минуту до окончания пары. Навис над моим котлом. Нахмурился, сурово сдвинул брови. Не понравилось ему мое зелье, это я сразу понял.

Впрочем, мне самому оно тоже не особо нравилось. Даже если забыть про его совершенно омерзительный, не соответствующий требованиям цвет, у зелья был такой гадкий запах… Нет, я, конечно, не был настолько наивен, чтобы ожидать от отвара на основе помета летучей мыши аромата майской розы. Но и настолько гадостно "Жидкая Эйфория" по моим понятиям не должна была пахнуть.

— Ну и что это, мистер Уизли? — ехидно осведомился зельевар, придирчиво изучив мое "творение".

Я еще раз провел указательным пальцем по мохнатой паучьей спине, осторожно снял Снейпуса с плеча и перенес его на низенький столик. Я хотел ответить что-нибудь остроумное. В подобной ситуации это было бы самым достойным выходом: баллы с факультета Снейп все равно снял бы, "тролль" все рано вкатил бы. Но за мной оставалась возможность сохранить лицо.

И я собирался использовать эту возможность. Но тут, к несчастью, Снейп подошел ко мне слишком близко. Я как раз набирал в легкие побольше воздуха для дерзкого ответа. Вдохнул, и закашлялся.

Запах. Мерлин! Опять этот кошмарный запах! Приторно-сладкий, обжигающий ноздри. Я ощущал его, несмотря на обилие других: резких и сильных запахов зелий. Я кашлем пытался вытолкнуть его из легких. Но тщетно. Я снова начал задыхаться.

Несколько шагов назад, спиной вперед, как будто в пустоту. И незримая петля, сдавливающая горло, ослабла.

— Уизли! — нетерпеливо окликнул меня зельевар. — Вы собираетесь отвечать на мой вопрос?

— Профессор, вам приходилось когда-нибудь убивать?

Слова сорвались с губ сами по себе, почти против воли. И тут же зрачки мои до предела сузились от страха, а сердце, кажется, остановилось на несколько секунд.

Звякнула, разбиваясь вдребезги об пол, пустая пробирка, выскользнувшая из неловких пальцев одного из учеников. Мелкие стеклянные осколки разлетелись во все стороны. В классе воцарилось молчание.

"Рон", — беззвучно, одними губами произнес Гарри, глядя на меня расширенными от изумления глазами. Гермиона только молча покачивала головой, словно отказываясь верить в услышанное.

Замерли гриффиндорцы, застыли в ужасе рейвенкловцы.

Должно быть, я сошел с ума. Нет, я вполне определенно сошел с ума.

— Что? — спокойным и холодным, как льды Арктики, голосом переспросил Снейп. — Что вы сказали?

Я отступил еще на шаг.

Молча. В безмолвной панике глядя на преподавателя Зельеварения.

— Все вон из класса. Урок окончен.

Он даже не повернулся к другим ученикам. Голос Снейпа был все так же спокоен и холоден. Заставить себя посмотреть в глаза зельевару я не мог, но готов был поклясться, что в глубине его зрачков сейчас плещется воистину адское пламя. "Холодная ярость, — вспомнил я, — такое состояние называют холодная ярость".

Класс опустел почти мгновенно. Я остался один на один с самой Смертью.

— Мистер Уизли, будьте любезны, повторите свой вопрос.

Я продолжал молчать. Мой взгляд был устремлен куда-то в противоположную стену, а в голове было легко и пусто. Я не мог ответить, потому что страх, неконтролируемый и почти животный, полностью парализовал меня.

Снейп сделал шаг вперед, и я ощутил новый приступ удушья. Я отшатнулся назад и ладонями сжал собственную шею, точно пытался нащупать веревку, петлю, которая сдавливала мое горло. Я согнулся пополам, а затем постепенно опустился на пол, на колени.

— Мистер Уизли, вы больны?

В голосе зельевара не было тревоги, не было беспокойства или каких-то иных переживаний. Только легкий интерес, отстраненный и почти научный.

— Нет…

Голос мой был хриплым, слабым, едва слышным. Но Снейпа ответ, кажется, удовлетворил. Он коротко кивнул и отвернулся.

Пошатываясь от внезапно накатившей слабости, я поднялся на ноги.

Это случилось снова. Снова приступ. Почему в этот раз такой сильный? Я ведь и раньше чувствовал этот омерзительный запах, когда оказывался рядом с зельеваром. Но почему в этот раз меня так скрутило?

Я ощутил, как что-то коснулось моей ноги. Опустил взгляд.

Снейпус. Карабкается по штанине моих школьных брюк, точно маленький альпинист. И как он слез со столика? Я вздохнул и посадил паука обратно на плечо.

— Вы ведете себя странно в последнее время, Уизли.

Зельевар отошел к своему столу и опустился в кресло, продолжая смотреть на меня тяжелым испытующим взглядом.

— И вы плохо выглядите. Должно быть, вы больны.

— Нет, — упрямо и спокойно повторил я, чувствуя, как силы ко мне постепенно возвращаются.

Снейп снова кивнул, словно соглашаясь с моими словами. Хотя на самом деле он, похоже, был уверен совершенно в обратном.

— Вы отправитесь к мадам Помфри. Сейчас же.

— Но, сэр, я здоров...

— Не смейте со мной спорить, — холодно оборвал меня зельевар. — Вы немедленно отправитесь в Больничное крыло.

Я неохотно кивнул.

— Теперь вернемся к вашему вопросу. — Я внутренне содрогнулся. — Вы хотели знать, убивал ли я когда-нибудь. Почему?

Я молчал. А что я мог ответить?

— Это была просто глупая шутка?

Он словно сам подсказывал мне ответ. И я заставил себя кивнуть головой.

— Да, сэр. Глупая шутка. Я прошу…

Снейп раздраженно махнул рукой, прерывая мое оправдание. Не давая мне извиниться за "просто глупую шутку".

— Отправляйтесь в Больничное крыло.

Я еще раз молча кивнул. Кое-как, трясущимися руками, спрятал в сумку учебники и остатки ингредиентов. Направился к выходу из класса.

— Уизли, — окликнул меня Снейп, когда я уже собирался закрывать за собой дверь.

— Да?

— Ваш паук… — На лице зельевара был все тот же отвратительный научный интерес. — Я слышал, вы боитесь пауков.

Судя по всему, этот вопрос уже не первую неделю интересовал весь преподавательский состав Хогвартса. Слухи по школе всегда расползались на удивление быстро, учителя были прекрасно осведомлены о главных страхах своих учеников (отдельное спасибо профессору Люпину и его боггарту). Поэтому тот факт, что я завел себе именно такого питомца, наверняка привел преподавателей в легкое замешательство.

Я понял, что улыбаюсь. Скорее всего, неприятно.

— Вам нравится? — с притворной радостью уточнил я. — Я назвал его в честь вас.

Снейп скривился, но промолчал. Я вышел из класса и аккуратно прикрыл за собой тяжелую дверь.

Мне даже наказания не назначили. Везенье? Хорошо бы.

В Больничном крыле было пустынно, тихо и душно. И сильно пахло чем-то горьковато-пряным. Чуть-чуть щипало ноздри.

Но я не задыхался. Это ведь не был запах Смерти.

Пока длился осмотр, я несколько раз чихнул. Мадам Помфри заподозрила наличие простуды и торжественно вручила мне какую-то буро-зеленую мазь, отвратительную на вид. Посоветовала наносить на крылья носа, спину и грудь. Я покорно кивнул, сердечно поблагодарил медсестру и твердо решил, что выброшу тошнотворную мазь при первой же возможности.

Если не считать "простуды", я был абсолютно здоров.

Мадам Помфри всегда ответственно относилась к своей работе. А уж когда я сообщил ей, что меня направил в Больничное крыло сам профессор Снейп…

В общем, мне провели самый полный осмотр, какой только возможно.

— У вас отменное здоровье, мистер Уизли, — задумчиво и даже немного разочарованно сообщила мне медсестра. — Поэтому, полагаю, все дело в обычном переутомлении. Школьная программа — настоящее испытание для растущего организма! — Мадам Помфри недовольно покачала головой. — Ох уж эти постоянные умственные нагрузки, бесконечные стрессы… Настоятельно рекомендую вам хорошенько выспаться, мне кажется, у вас утомленный вид. Ешьте побольше мяса, творога, овощей. Почаще выходите на улицу… Ну, в общем-то, и все.

Да кто бы сомневался!

— Ах, да! Ну и еще, конечно, мазь…

Я внутренне содрогнулся, но на лицо попытался натянуть вежливую и благодарную улыбку. Колдомедик улыбнулась мне в ответ, вполне искренне и доброжелательно.

Покинув Больничное крыло, я направился в гостиную Гриффиндора. Однако спокойно добраться до цели мне не дали — буквально в двух шагах от апартаментов школьной медсестры я встретил нашего ненаглядного декана. Профессор МакГонагалл явно была чем-то очень взволнована.

— Мистер Уизли? — Профессор Трансфигурации слегка удивленно приподняла левую бровь.

Между строк явственно читался вопрос: "Что вы здесь забыли?"

— Я был в Больничном крыле, профессор.

— Надеюсь, ничего серьезного? — Выражение лица МакГонагалл мгновенно стало обеспокоенно-встревоженным.

— Нет. Обычное переутомление.

— Замечательно… то есть, замечательно, что ничего серьезного.

Профессор глубоко вздохнула, словно пытаясь успокоиться, и продолжила говорить уже совсем другим, сухим и невозмутимым, голосом.

— Если вы плохо себя чувствуете, мистер Уизли, можете не ходить на сегодняшний праздничный ужин. Я вам разрешаю.

Я растерянно моргнул.

О загадочном "праздничном ужине" я слышал первый раз.

— Сегодня праздник, профессор?

— Вечером прибывают делегации из Шармбатона и Дурмстранга, и мы устраиваем в их честь торжественный ужин в Большом зале. Профессор Дамблдор объявлял об этом вчера и сегодня утром. Вы были на завтраке, мистер Уизли?

Я неопределенно пожал плечами. На завтраке я был, но про прибытие этих столь долгожданных гостей почему-то не знал. Должно быть, все объявления Дамблдора я благополучно прослушал, будучи слишком поглощен собственными проблемами.

"Значит, Тремудрый Турнир начнется совсем скоро".

Странное дело, меня эта новость совсем не радовала.

— Повторяю, мистер Уизли, если вы плохо себя чувствуете, можете не посещать...

— Нет-нет, профессор, все в порядке, — поспешно возразил я. — Я чувствую себя нормально и на ужин обязательно приду.

И зачем, спрашивается, возразил? Мог бы спокойно отдохнуть сегодня вечером в гриффиндорской гостиной, может быть, поспал бы пару лишних часов. А так придется плестись на это треклятое торжество…

Нет, безусловно, довольно интересно было бы посмотреть на иностранные делегации. О Дурмстранге, например, ходили слухи, что там преподают не Защиту от Темных Искусств, а сами Темные Искусства — и, заметьте, закон позволяет. А про Шармбатон я слышал, что это самый настоящий Рай на земле: на территории школы якобы бродят прекрасные нимфы и белоснежные единороги, цветут диковинные цветы, поют удивительные сладкоголосые птицы, а все ученики — и вовсе ангелы, спустившиеся с небес.

Чего только не говорили в Хогвартсе о наших будущих соперниках по Тремудрому Турниру. Уже больше месяца школа бурлила. Сплетни, самые невероятные, пересказывались как достоверные факты. Довольно интересно было бы сегодня взглянуть на иностранных гостей своими глазами и, наконец, понять, где же в самом деле правда, а где — ложь.

Но я был согласен с мадам Помфри: переутомление у меня действительно было. И я нуждался в отдыхе.

Однако сказанного не воротишь.

— В самом деле? — Профессор внимательно оглядела мою бледную, осунувшуюся физиономию, но спорить не стала. — Хм-м… Что ж, мистер Уизли, в таком случае у меня к вам будет небольшое, но очень ответственное поручение. Я как раз искала подходящего ученика…

Мне не понравился пристальный, явно оценивающий взгляд МакГонагалл. Очень не понравился. В последнее время я мечтал только о спокойной жизни, мне и в голову не приходило искать новых приключений.

Приключения с завидной регулярностью находили меня сами.

— Я готов, профессор.

Не мог же я, в самом деле, отказаться. Все-таки МакГонагалл — декан Гриффиндора…

Поручение профессора Трансфигурации действительно оказалось небольшим, но очень ответственным.

И очень колючим.

Вечерело, сгущались сумерки. Ночная мгла опускалась на башни Хогвартса, точно огромное темно-синее покрывало. Каменные исполины исчезали в этой мгле, сливались с быстро темнеющим небом. И лишь желтоватые пятна окон позволяли утверждать точно, что Хогвартс не исчез, не растворился в ночи, а лишь временно укрылся в ее непроглядной темноте. Но утром появится вновь.

С(о) стороны озера дул холодный, пронизывающий до костей ветер. Я быстро замерз, даже окоченел, и очень пожалел, что не надел этим вечером шапку, которую недавно прислала мне мама вместе с новой порцией пирогов (я уже смотреть не мог на эти произведения кулинарного искусства). Да, шапка была действительно жуткой — омерзительного грязно-желтого цвета с зеленоватыми разводами, да еще и с огромным помпоном. Но зато я бы не мерз так сильно, не приходилось бы растирать покрасневшие от холода уши.

Красота, как говорится, требует жертв.

В руках я держал огромный букет бледно-желтых роз. Должен признаться, я ненавижу розы. И этот цвет, желтый, я тоже не особенно люблю. К тому же, я расцарапал себе этим букетом все ладони, и теперь был зол, как гиппогриф, которому не выказали уважения.

Впрочем, я не один тут был такой замерзший и несчастный. Перед парадным входом в Хогвартс неровными рядами выстроились практически все студенты и все без исключения преподаватели. Профессора, разумеется, стояли впереди, и я со своей почетной миссией "букетоносца" — рядом с ними. За спиной радостно и возбужденно гомонили ученики, предвкушая встречу с таинственными иностранными гостями и грандиозную пирушку в Большом Зале.

Очень хотелось швырнуть в кого-нибудь этот проклятый веник и уйти в спальню Гриффиндора.

Первая порция гостей прибыла как раз тогда, когда я уже был почти готов это сделать. Крошечная черная точка на фоне темного, усыпанного звездами неба — раньше всех ее заметил Дамблдор, хоть он и не обладал идеальным зрением. Постепенно точка увеличилась в размерах, и вскоре глазам собравшихся открылось удивительное зрелище: исполинская карета, запряженная дюжиной крылатых золотых коней.

Ученики (а особенно ученицы) восторженно завизжали. Я поудобнее перехватил букет, готовясь к торжественному вручению оного. Кажется, прибыли шармбатонцы.

Карета плавно приземлилась на землю. Огромные кони замерли на месте, точно на самом деле и не кони это были вовсе, а статуи. Я отчетливо услышал за своей спиной восторженное бормотание Гермионы — они с Гарри стояли во втором ряду. Кажется, подругу чудо-лошади впечатлили тоже.

Гигантская расписная дверца медленно открылась. Я вдохнул поглубже — настал момент истины.

Из кареты выбралась женщина. Высокая… нет, пожалуй, не то слово… исполинская! Поскольку я стоял довольно близко, мне пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть ее лицо. Великанша. Самая настоящая великанша! Ростом она не уступала Хагриду, а может быть, и была еще выше. Огромная черная тень, кажется, заслонила небо. Луна освещала лицо женщины-гиганта холодным мертвенным светом. Я замер на месте, точно таракан, над которым уже занесли карающий ботинок.

Познакомьтесь, Рон Уизли, перед вами новый персонаж ваших ночных кошмаров!

— Мадам Максим!

Навстречу великанше выступил сам профессор Дамблдор. Я вздрогнул и рассеянно захлопал глазами, приходя в себя. Мадам Максим — директор Шармбатона. Надо же… я и не знал, что она такая… высокая.

Пожалуй, шармбатонцы и в самом деле неземные создания.

Я пересилил себя, сделал несколько шагов вперед и протянул-таки загадочной мадам Максим ненавистный веник. Директриса неожиданно тепло улыбнулась мне, принимая цветы, и что-то пробормотала по-французски в знак благодарности. Огромный букет желтых роз в ее руках казался совсем маленьким, точно это были и не розы вовсе, а какие-то полевые цветочки. Я с удивлением отметил, что у великанши очень красивое, истинно аристократическое лицо, а улыбка приятная и очень располагающая.

— Ах, Дамблё-одорр. — Голос мадам также был не лишен приятности. — Мои любимые цветы… Charmant! C'est trés charmant! Вы помните…

Профессор Дамблдор прикоснулся губами к руке француженки в знак приветствия.

— Вы все так же очаровательны, мадам Максим… Добро пожаловать в Хогвартс!

Ученики и профессора дружно зааплодировали. Я тоже захлопал было в ладоши, но руки, исколотые безжалостными шипами, отозвались резкой болью.

Из кареты выбирались подопечные мадам Максим — подростки, чуть старше меня на вид, в светло-синей форме. Не сказал бы, чтобы они действительно походили на ангелов. Студенты как студенты. Если бы не форма, их можно было бы принять за учеников Хогвартса.

Первый миф был развенчан.

Я решил, что на сегодня с меня хватит впечатлений. Не в том я был настроении, чтобы мерзнуть и дальше под пронизывающиим октябрьским ветром, и совсем не в настроении был праздновать и веселиться вместе с остальными студентами. МакГонагалл, в конце концов, поймет, она разрешила мне вообще не приходить на сегодняшнее торжество. И Гарри с Гермионой поймут — а мнение остальных меня как-то не очень заботило.

Поэтому, когда шармбатонцы, ведомые своим директором, двинулись к воротам замка, я незаметно пристроился к их неровным рядам. Сами гости тоже не обратили внимание на пополнение в своей группе — они явно были под впечатлением от Хогвартса. На лицах некоторых можно было прочитать легкий страх.

К величественной, но слегка мрачноватой архитектуре Хогвартса нужно привыкнуть. Наверное, у них в Шармбатоне все совсем не так…

Ага, райские сады, птички поют, цветочки цветут. И нимфы. На единорогах. Наслышаны уже.

— Ты не из Шаг'мбатона, мальчик.

Я ошибся. Все-таки кое-кто из французов обратил внимание на присутствие в своих рядах "английского шпиона" — в частности, одна светловолосая девушка. Незнакомка, наверное, была постарше меня. Я не мог нормально разглядеть ее лицо в темноте, но голос у девушки был приятный, звонкий как колокольчик. Еще я понял, что волосы у нее длинные и очень светлые, а ростом она ниже меня сантиметров на пять-семь — я всегда был высоким мальчиком.

— Нет, — подтвердил я, слегка пожимая плечами.

— Тогда почему ты идешь с нами? –Вопрос прозвучал как-то холодно и надменно.

— Какая разница?

Мне не хотелось сейчас скандалить с этой француженкой. У меня попросту не было сил с ней скандалить. На меня вдруг навалилась какая-то вселенская усталость, и я понял, что безумно хочу спать. Пожалуй, я многое отдал бы, чтобы сейчас оказаться в своей кровати — а чтобы добраться до нее, мне еще предстояло преодолеть с дюжину лестничных пролетов и с десяток длинных коридоров.

— Ваш диг'ектор знает, что ты отпг'авился в замок вместе с нами? — не отставала настырная незнакомка.

— У нас не принято беспокоить директора по таким мелочам, — отрезал я довольно резко, давая понять, что дискутировать на эту тему не намерен.

Девушка надменно усмехнулась.

— У вас в Хогваг'тсе все студенты так дуг'но воспитаны?

— А у вас в Шармбатоне все студенты такие же противные и надоедливые? — спокойно, безо всяких эмоций спросил я, желая задеть собеседницу.

Получилось. Девушка на несколько секунд остановилась, ошарашенная моей наглостью. Я продолжил идти вперед вместе с группой шармбатонцев, даже не оглянувшись на высокомерную незнакомку.

Она сама догнала меня спустя примерно полминуты.

— Ты… ты… Да ты самый настоящий хам!

Я досадливо поморщился от ее звонкого голоса. На нас начали оглядываться другие студенты, они громко перешептывались по-французски, раздались смешки. Повышенное внимание сейчас мне было очень нежелательно, поэтому я проигнорировал гневный выпад собеседницы.

Когда мы вошли внутрь замка, девушка вновь начала что-то говорить, но я, даже не оглянувшись на нее, махнул рукой, отделился от группы и направился в гриффиндорскую спальню.

Мне хотелось поскорее закончить этот кошмарный день.

Той ночью мне приснился очень странный сон.

"В Хогвартсе был праздник.

В Большом Зале были накрыты столы, в воздухе парили сотни свечей из желтоватого воска, серые каменные стены пестрели разноцветными гирляндами. Хор средних курсов под руководством профессора Флитвика довольно фальшиво исполнял бессмертный гимн Хогвартса. Две дюжины школьных привидений во главе с Почти Безголовым Ником водили хороводы над праздничными столами.

В зале находились все без исключения ученики и преподаватели Хогвартса. Повсюду были слышны возбужденные и счастливые голоса, веселый смех. Атмосфера праздника безраздельно царила в Большом Зале, вытесняла из головы все грустные мысли, заставляла забыть о тревогах и заботах. Гриффиндорцы, хаффлпаффцы, рейвенкловцы и слизеринцы — улыбки на их лицах были одинаково радостными, а в глазах плескался одинаковый, совершенно детский, беззаботный восторг.

Мой взгляд упал на преподавательский стол.

В центре, там, где по правилам должен был обедать директор Хогвартса, почему-то сидел Хагрид. Но, как это порой бывает во сне, меня этот факт совсем не удивил. Немного странным показалось то, что грузный лесничий восседал в директорском кресле с поистине царственной осанкой, высоко подняв голову и глядя в зал с совершенно несвойственными ему проницательностью и легкой иронией. В своих огромных неуклюжих руках Хагрид держал изящный позолоченный кубок Дамблдора, и выглядело это так же нелепо и неуместно, как слон в посудной лавке.

Самого Дамблдора, к слову сказать, за преподавательским столом не было вообще.

Но не успел я как следует поразмыслить над этим вопросом, как со своего места поднялась профессор МакГонагалл. Она заговорила, как всегда негромко, совершенно не повышая голоса, но все собравшиеся в зале прекрасно ее расслышали. Гул голосов моментально стих.

— Дорогие студенты и уважаемые преподаватели Хогвартса! Мы все собрались в Большом Зале в этот час, чтобы поприветствовать наших дорогих гостей — учеников Шармбатона и Дурмстранга!

Грянули дружные аплодисменты.

Тем временем я растерянно оглядывал зал в поисках "дорогих гостей". Тех заметно не было — возможно, хорошо маскировались…

…под столы, стулья, другие предметы мебели… Во всяком случае, лица всех собравшихся людей были мне знакомы.

— А сейчас с приветственным словом к вам обратится директор Хогвартса — профессор Хагрид!

Я чуть не упал со стула от подобного заявления.

— Хагрид — директор Хогвартса?! — Подобный факт показался мне абсурдным даже во сне.

— Конечно. А кто же он по-твоему, Рон? — раздался откуда-то слева ехидный голос Гарри.

Я повернулся к другу, чтобы что-то ответить. Но увидев, кто сидит передо мной, едва не упал вторично. Уже вместе со стулом.

По левую руку от меня, флегматично поглаживая длинную седую бороду, восседал сам профессор Дамблдор. Величайший маг современности выглядел совсем как в реальности — в красной, расшитой золотыми звездами мантии, со своими неизменными очками-половинками и загадочной полуулыбкой на тонких губах. Я уставился на него как славный представитель бараньего рода на новые ворота.

Я был совершенно не в состоянии понять, почему сам профессор Дамблдор сидит за гриффиндорским столом, точно рядовой студент, а школьный лесничий занимает пост директора. Такие кадровые перестановки попросту не укладывались в моей голове.

Кто знает, может, в этом удивительном и явно фантастическом мире завхоз-сквиб преподает у нас Зельеварение?

— Эй, с тобой все в порядке? Ты как-то странно побледнел? — озабоченно спросил у меня тем временем Дамблдор… голосом Гарри.

А я-то, наивный, думал, что меня уже ничем нельзя удивить!

— … поприветствовать наших гостей! В Хогвартсе испокон веков в особом почете были традиции гостеприимства. — Зычным голосом вещал Хагрид, обращаясь все к тем же невидимым и "дорогим" визитерам. — Мы искренне надеемся, что на эти несколько месяцев наша школа сможет стать для гостей настоящим домом. В конце концов, основной задачей Тремудрого Турнира всегда было объединение учеников разных стран, установление теплых дружеских отношений между ними…

В моем сне Хагрид совсем не запинался. И вообще, красноречию экс-лесничего можно было только позавидовать.

— Каких гостей? — бездумно спросил я, продолжая недоуменно разглядывать своего "нового лучшего друга".

— Что значит "каких"? Шармбатонцев и дурмстрангцев, естественно!.. Кстати, а ты почему с ними не поздоровался?

Что-то с моим сном было не так. С каждой секундой происходящее все меньше напоминало нормальный сон и все больше напоминало какой-то болезненный бред.

— С кем не поздоровался?

— Да вот хотя бы с ним! — "Профессор Гарри Дамблдор" махнул длинной узкой ладонью в сторону своей тарелки. — Ты что, не узнал его? Это же Виктор Крам — один из самых талантливых ловцов за всю историю квиддича! Ну, мы же еще совсем недавно наблюдали за его блестящей игрой на Чемпионате…

Я медленно кивнул, глядя на плоскую позолоченную тарелку круглыми бессмысленными глазами.

В тарелке с видом английской королевы устроился огромный селезень. Живой, незажаренный. В ответ на мой безумно ошарашенный взгляд птица подозрительно покосилась на меня темным блестящим глазом. Я охнул и откинулся на спинку стула, готовясь терять сознание от пережитого шока.

— Виктор Крам?

— Ну да. — Дамблдор быстро кивнул головой. — И как ты умудрился его не узнать?

Ой, в самом деле! Что же это на меня нашло?!

Да, да, вы правильно угадали. Сарказм.

Я хотел уже ехидно уточнить у Гарри, что именно забыла в Хогвартсе восходящая звезда мирового квиддича (или, на худой конец, все-таки попытаться выяснить, почему Поттер называет какую-то непонятную птицу Виктором Крамом), но внезапно услышал где-то совсем рядом голос Гермионы.

— Рон, в самом деле, ты ведешь себя невежливо!

Я завертел головой, снова оглядываясь по сторонам, но девушки нигде поблизости не было. Зато в моей тарелке, точно кусок шоколадного пудинга, лежала старая и потрепанная Распределяющая Шляпа.

Мигом позабыв про Виктора Крама, "профессора Хагрида" и прочие странности, увиденные мной за последние десять минут, я осторожно, двумя пальцами, приподнял край древней хогвартской реликвии.

— А Шляпа почему тут, профе… Гарри?

— Ой, Гермиона! — Мой "друг" от души хлопнул ладонью по лбу, словно наказывая себя за забывчивость. — Я же про тебя совсем забыл!

С этими словами пожилой волшебник с неожиданной ловкостью выхватил Шляпу прямо у меня из рук и нахлобучил себе на голову. Слегка приоткрыв рот в безмолвном изумлении, я наблюдал, как старинная реликвия торжественно вещает голосом моей лучшей подруги:

— Гарри, ты постоянно про меня забываешь!

— … а сейчас, уважаемые студенты и преподаватели Хогвартса, я предлагаю поднять кубки за наших иностранных друзей: учеников Дурмстранга и Шармбатона…

Студенты и преподаватели послушно взялись за указанную посуду. Я тоже, совершенно машинально, протянул руку к своему кубку…

— Ой!.. А это еще что?

Вместо ожидаемого, привычного (да чего там греха таить — порядком уже поднадоевшего) тыквенного сока мой кубок был наполнен синеватым пламенем. Да, да, самым настоящим синим пламенем — явно магической природы.

Я застыл, не в силах оторвать от него взгляд.

Волшебный огонь извивался, танцевал какой-то невыразимо прекрасный, причудливый танец. Языки пламени сплетались, изгибались, напоминая какие-то диковинные цветы. Еще мне показалось, что я видел какие-то фигуры — силуэты людей, очертания величественных зданий, диковинных животных и птиц.

— Всего лишь, Кубок Огня, Рон, — безразличным голосом сообщила мне Шляпа-Гермиона. — Чего ты ждешь? Пей.

Дамблдор молча улыбался, любуясь тем, как играют блики света на стенках Кубка, как ровное золотое сияние свечей встречается с холодным дрожащим синим светом — и растворяется в нем. "Виктор Крам" чистил перья. Шляпа медленно приподнимала то один край полей, то другой, что у нее, должно быть, означало глубокое раздумье.

Я вновь обреченно потянулся к Кубку Огня…"

— Рон, просыпайся! Да проснись же ты!..

Сама Обыкновенная Реальность в лице моего лучшего друга Гарри Поттера трясла меня за плечо. Со смешанным чувством недовольства и облегчения я разлепил веки и, бормоча себе под нос что-то вроде: "Да, да, я уже встаю!", медленно перетек в сидячее положение.

Друг сегодня явно встал не с той ноги. Еще более взъерошенный, чем обычно, без рубашки, очки съехали на бок — точно грозный демон возмездия, пришедший за моей грешной душой, Гарри стоял возле моей кровати, сложив руки на груди.

— Что еще стряслось? — обреченно спросил я, мысленно готовясь к худшему.

— Твой паук сидит на моей рубашке!

Я равнодушно оглядел спальню гриффиндорских мальчиков, пытаясь обнаружить указанный предмет одежды. Долго искать не пришлось — рубашка валялась на полу в самом центре комнаты, рядом с левым носком Симуса и моим свитером (что вы хотите — беспорядок в спальне мальчиков — вещь закономерная), а на ней с видом бдительного сторожа в самом деле обосновался Снейпус.

Почему-то вспомнились Пушок и Философский Камень. Похоже, у нас с Хагридом действительно много общего.

— Ты же не боишься пауков, — съехидничал я, неохотно поднимаясь с постели.

— Обычных — не боюсь. Но этот какой-то ненормальный! По идее, он должен был убежать и забиться в какой-нибудь угол уже тогда, когда я просто к нему подошел. И заклинания его не берут! Даже специально для пауков предназначенные!

Симус и Дин, тоже занимавшиеся утренними сборами неподалеку, согласно закивали.

— О, ты и заклинаниями пробовал… — отстраненно пробормотал я, протягивая ладонь к пауку.

То, что на Снейпуса не действует магия, я обнаружил уже довольно давно. Должно быть, это было как-то связано с тем, что паук умер и был воскрешен мной — такой вот побочный эффект.

Начиналось обычное хогвартское утро.

— Кстати, что с тобой вчера случилось? — осведомился друг, уже застегивая пуговицы на рубашке. — Ты ушел с праздника, мы с Гермионой даже не заметили, когда. Мог хотя бы предупредить — Гермиона волновалась.

Я придал своему лицу максимально виноватое выражение.

— Да вот… голова что-то разболелась. Кажется, я еще на уроке у Снейпа чем-то таким надышался… Он меня даже в Больничное Крыло отправил.

Гарри нахмурился. Должно быть, вспомнил вчерашнее Зельеварение и мое, мягко говоря, странное поведение во время разговора с преподавателем.

— Ты странно себя вел…

— Говорю же, надышался всякой дрянью в кабинете у Снейпа! — беспечно и почти весело отмахнулся я. — Вот мозги и отключились.

— Да уж, — покачал головой Симус, — такое сморозить… "Профессор, вам приходилось когда-нибудь убивать?" Вопрос был с подвохом?

Я засмеялся. Финниган вопросительно поднял бровь, явно не понимая причин подобной реакции. Гарри растерянно качал головой, глядя на мое безудержное веселье. Я еще раз махнул рукой, словно отметая их безмолвные вопросы, сгреб в охапку свои вещи и бодрым шагом направился в душ.

В последнее время я предпочитал переодеваться в одиночестве — по понятным причинам. Гарри, Симуса и Дина это если и удивляло, то свои замечания они предпочитали держать при себе.

— Кстати, ты вчера такое пропустил! — вдруг заявил Томас, когда я был уже в дверях.

— Да?

— Точно, — улыбаясь каким-то своим мыслям, кивнул Гарри. — Никогда не угадаешь, кто приехал в Хогвартс в составе делегации из Дурмстранга!

Я остановился, повернулся к ребятам и хитро прищурился, пытаясь сообразить, что же они от меня скрывают.

— М-м-м… даже не знаю… — задумчиво забормотал я, дурачась. — Кто бы мог приехать… Неужели сам Виктор Крам?

На самом деле я назвал первое имя, которое пришло мне в голову. А из головы этой, тем временем, еще не до конца выветрились остатки бредового сна про Крама-селезня и Хагрида-директора. Но у мальчишек как-то странно вытянулись лица, и в душу мою закралось нехорошее подозрение…

— Что?

— Знаешь, Рон, — после пятисекундного молчания проговорил Гарри каким-то сдавленным голосом, — я начинаю думать, что Трелони напрасно поставила тебе на прошлой неделе "Отвратительно" по Прорицаниям.

— Э-э-э? Может, кто-нибудь объяснит мне, в чем дело?

Что-то — должно быть, интуиция — подсказывало мне, что в ближайшее время произойдет нечто намного более странное, чем все виденное мной сегодня во сне.

Я мог верить своей интуиции, мог не верить — ситуации это не меняло. Противное шестое чувство, к сожалению, никогда не ошибалось.

Три дня пролетели, точно одно мгновение.

Время — вещь довольно противная и своенравная, никому не желающая подчиняться. Не внимает оно слезным мольбам, не слушает просьб, и нет в этом мире такой силы, которая заставила бы время покориться. Оно будет течь так быстро, как захочет — а желания времени почему-то всегда идут вразрез с человеческими. Минуты счастья, мира и покоя, которые мы так стремимся задержать, пролетают с безжалостной стремительностью, а минуты скорби, страдания, физических и душевных мук тянутся так невыносимо долго, что, кажется, несколько жизней успеваешь прожить и прострадать.

И люди вынуждены подчиняться. Маглы продвигают свой "технический прогресс", развивают науку, пытаются создать "идеальное общество". Маги стремятся увидеть будущее в хрустальном шаре, "разливают по флаконам известность, варят победу и закупоривают смерть", надеются с помощью волшебной палочки превратить несовершенный мир в идеальный. Но по сути эти два типа людей мало чем отличаются — все мы рабы Времени. И никто из нас не в силах его укротить.

Это я все к тому, что наступила пятница.

Я бы, пожалуй, не сказал, что последние три дня были спокойными и мирными. Мне вообще порой кажется, что слова "покой" и "Хогвартс" нельзя употреблять в одном предложении — настолько несовместимы эти понятия. А уж с тех пор, как приехали иностранные студенты, у меня вообще появилось чувство, что школа стоит на действующем вулкане.

По крайней мере, по коридорам студенты порой бежали с такими лицами и с такой скоростью, точно спасались от извержения.

Ведь в составе делегации из Дурмстранга в Хогвартс прибыл Виктор Крам.

Один из лучших ловцов за всю историю квиддича, кумир тысяч волшебников по всему миру, главная надежда болгарской команды и т.д. и т.п. … в Хогвартсе. Вы можете себе представить?

Сам Виктор Крам прибыл поучаствовать в Тремудром Турнире! Разве не сенсация?

Желающие понаблюдать за Турниром с Хогвартских трибун съезжались толпами со всех концов Британии и даже с материка. Журналисты, болельщики, служащие Министерства, авроры, призванные следить за порядком — сотни волшебников! Создавалось впечатление, что намечается новый Чемпионат мира по квиддичу.

В основном, болельщики останавливались в Хогсмиде — местные предприниматели, владельцы трактиров, пабов и гостиниц довольно потирали ладони. Дамблдор, по слухам, всерьез подумывал о том, чтобы временно сдать туристам часть школы — Хогвартсу давно требовался хороший ремонт, а средств на него хронически не хватало. Превратить школу в постоялый двор до сих пор якобы не давали Филч и МакГонагалл — первый утверждал, что после визита болельщиков ремонт замку понадобится куда более капитальный, а вторая сокрушалась, что шумиха вокруг Турнира может помешать учебному процессу.

В самой школе тем временем уже царила такая суета, такой ажиотаж, что об учебном процессе все давно и думать забыли.

Турнир должен был уже начаться — по крайней мере, должны были выбрать Чемпионов Школ (участников Турнира). Но до сих пор в Министерстве никак не могли определиться с составом судейской бригады — первоначально планировалось, что туда войдет Барти Крауч, но около недели назад он был снят с должности. Никто точно не мог назвать причин, по которым этого довольно влиятельного человека вдруг отстранили от работы, лишили всех привилегий и даже, по слухам, посадили под домашний арест.

Хотя у меня были кое-какие догадки. Я подозревал, что руку ко всему этому приложил наш незабвенный директор.

В общем, ожидание затягивалось, и обстановка накалялась. Хогвартс напоминал гигантский муравейник — все суетятся, спешат куда-то, перешептываются в темных углах. Да, мы напрочь забыли об учебном процессе. Но он о нас, к сожалению, помнил.

В календаре студентов Гриффиндора и Слизерина "Пятница, 17-е" было выделено черным цветом (для Хаффлпаффа и Рейвенкло Днем Икс был "Вторник, 21-е"). День. Кладбище. Ливень. Могилы. И Хагрид с упырями. Да здравствует практическое занятие по ЗОТИ!

Я начинал думать, что изучение Непростительных заклятий под руководством Пожирателя Смерти было бы не такой уж плохой альтернативой.

Было холодно, сыро, дул сильный порывистый ветер, обжигавший щеки и норовивший забраться под одежду. В воздухе явственно пахло дождем, хотя с неба до сих пор не сорвалось ни капли. Тяжелые, темные, синевато-серые тучи висели низко и неподвижно — там, наверху, ветра практически не было.

По словам Хагрида, дождь должен был начаться ближе к обеду, сильный, холодный, но недолгий. Лесничий надеялся вернуться в замок до наступления непогоды, поэтому выйти пришлось пораньше. Еще не до конца рассвело, когда группа четверокурсников, возглавляемая не к месту жизнерадостным великаном, покинула школу и направилась в сторону Хогсмида.

Я спал, наверное, чуть больше четырех часов — до половины первого ночи готовился к зачетной работе по Заклинаниям (в моем расписании они стояли сразу же после ЗОТИ). Однако холодный осенний ветер замечательно прогонял сонливость, поэтому я шел довольно бодро. Но это была какая-то ненормальная, болезненная бодрость. Все мои чувства обострились до предела, мир казался ярче, чем был на самом деле, светлее, холоднее, больше. Меня немного мутило, а в голове было легко и пусто.

В Хогсмиде, неподалеку от Воющей Хижины, находился порт-ключ, который должен был перенести нас в Литтл Хэнглтон. Маленькая, тихая, почти ничем не примечательная деревенька расположена примерно в трехстах милях к югу от Хогвартса. Население — чуть больше ста человек. Ни одного волшебника.

Пожалуй, единственной достопримечательностью этого мирного местечка было кладбище, кишащее упырями.

Упомянутое кладбище появилось почти одновременно с самим Литтл Хэнглтоном. Несколько поколений жителей деревеньки, начиная с первых поселенцев, нашли свое последнее пристанище именно здесь. Условно кладбище можно было разделить на две части: старую и новую. Возраст старой уже перевалил за вторую сотню лет, а на новой хоронили до сих пор.

Пока на новой половине кладбища покойников провожали в последний путь, на старой они поднимались из могил.

— Вообще говоря, упыри всеядны, — рассказывал Хагрид, пока мы добирались до Хогсмида, — и прожорливы просто ужасно. Пища для такой нежити — цель существования. М-м-м… в литературе вурдалаков называют "кровососущими мертвецами", однако эти гады не только кровь пьют, но и мясо с удовольствием кушают. Обычно свою жертву они обгладывают до костей…

"Жизнеутверждающая" лекция великана тоже не придавала энтузиазма.

— Странно как-то получается, — флегматично заметил Дин, тоже невыспавшийся, усталый и оттого, наверное, очень спокойный. — Неужели маглы ничего не замечают? Ведь если ежедневно упыри съедают хотя бы одного…

— Не обязательно пищей становятся люди, — охотно пояснил хогвартский лесничий. — Иногда это собаки, кошки, изредка — коровы, лошади или козы. В общем, все что дышит и движется. К тому же, в принципе, упырям не обязательно питаться каждую ночь. От голода они не помрут никогда. Хоть именно голод и терзает вурдалаков постоянно.

Лекцию Хагрида я слушал не особенно внимательно, но все же обратил внимание, что говорил лесничий непривычно складно, почти не запинаясь. Почти как в моем странном сне (мысли о нем не покидали меня уже четвертый день). Создавалось впечатление, что великан попросту заучил наизусть конспект, выданный ему директором, и теперь пересказывает его нам. Да так оно, скорее всего, и было на самом деле.

Профессор Дамблдор был все-таки очень загадочным человеком. Иногда я совершенно не мог понять мотивов его действий. Вот скажите, к примеру, зачем директору понадобилось поручать Хагриду вести предмет, в котором лесничий ничего не смыслил? Какой прок от такого учителя? С таким же успехам мы могли бы изучать материал по пособиям и справочникам.

Да еще эти чудовищные практические занятия…

Буду откровенен с вами, я действительно боялся того, что могло случиться на этом практикуме. Я всегда довольно успешно боролся со своими страхами, но изгнать их полностью, из всех уголков сознания было мне не под силу. В моем теперешнем положении, когда Смерть и Безумие шли за мной по пятам, мне, пожалуй, действительно стоило бояться.

Меня тревожила сама мысль о том, что придется отправиться на старое, полузаброшенное кладбище, где по ночам бродят мертвые, для которых вечный покой — недоступная роскошь. С некоторых пор где-то в глубине моего сознания таилась Сила, природу которой я окончательно понял лишь недавно. Я мог стараться не думать об этом, закрывать глаза и прятать голову в песок, но я по-прежнему оставался некромантом. Повелителем могил. Поэтому на кладбище, где этих самых могил было бессчетное количество, мне по понятным причинам не хотелось.

До Хогсмида мы добрались меньше чем за полчаса, хотя шли вроде бы спокойным шагом. Еще минут двадцать нам потребовалось, чтобы отыскать порт-ключ и морально подготовиться к перемещению. "Морально готовился" в основном Хагрид — великан (а в особенности его желудок) всегда плохо переносил скачки сквозь пространство.

Порт-ключом оказалась пустая бутылка из-под огневиски. Поскольку студентов было много, да и Хагрид — не заморыш какой-нибудь, было очень неудобно. Все друг другу мешали, толкались плечами. В суматохе кто-то наступил на ногу Блейзу Забини, поэтому темнокожий слизеринец вопил, точно Гермионин Криволап в ожидании кормежки, и требовал немедленно доставить его Больничное крыло. Ему, не менее громко, вторил Симус Финниган, которому я (совершенно случайно!) заехал локтем в зубы.

В общем, было шумно и весело.

До тех пор, пока, ровно в назначенное время, порт-ключ не сработал.

На несколько секунд небо и земля слились в единое целое. Перед глазами стремительно замелькали уныло-серые и грязно-коричневые пятна. Желудок устремился горлу, а сердце — в пятки, в результате чего кишечник завязался морским узлом. В принципе, я вполне мог понять Хагрида — стоять на твердой земле мне тоже гораздо больше нравилось.

Не успел я об этом подумать, как вожделенная земля довольно болезненно ударила меня пониже спины. Я тихо охнул, вновь возвращаясь к реальности, обретая способность видеть, слышать и чувствовать.

И тут на меня откуда-то сверху свалилась Гермиона. Я еще раз сдавленно охнул, уже чуточку громче. Мне показалось, я услышал, как треснули мои ребра.

— Ой! Рон, прости, пожалуйста! — Подруга поспешно слезла с моей раздавленной грудной клетки. — Ты в порядке?

Она покраснела, кажется, до корней волос. Пыталась помочь мне подняться на ноги, и почему-то при этом боялась на меня даже взглянуть.

— О-о-о… Все нормально-о-о…

Кое-как я поднялся сам, осторожно ощупывая свои драгоценные ребра. Кажется, они все-таки были целы, хотя и отзывались резкой болью на каждый вздох.

Мы, должно быть, переместились на окраину кладбища, прямо ко входу. Впереди, в нескольких метрах, я увидел массивные чугунные ворота, какие по моему представлению должны были быть у старого, полузаброшенного погоста. Сквозь решетку ограды проглядывали покосившиеся надгробия — наверное, старая часть — и невысокие, кряжистые деревья, помнившие, быть может, лежавших здесь покойников еще младенцами.

Над Литтл Хэнглтоном дождь уже начался. Только здесь он был мелкий, колючий и редкий, а тучи — бледно-серые, полностью скрывавшие небо. Я почувствовал, что промок — должно быть, из-за влажной травы — и порядочно замерз.

— Все добрались?.. — Хагрид уже успел принять вертикальное положение, хотя лицо его все еще сохраняло милый оттенок весенней зелени. — В смысле… Никто в Хогсмиде не остался?

По логике вещей, сейчас великан должен был произвести перекличку, но судя по всему, список студентов он где-то забыл или потерял.

— Блейза не видно, — заметил "правнук легендарного темного мага" Теодор Нотт. — Да, точно, Блейз Забини пропал.

На лице лесничего тут же отразилась крайняя степень ужаса. Из зеленоватого оно вмиг стало красным, а потом серовато-белым. Казалось, еще немного, и великана хватит удар. Студенты забеспокоились тоже, причем и гриффиндорцы, и слизеринцы.

— Я тут, — раздался глухой, сдавленный голос откуда-то слева. — А если Поттер и Томас соблаговолят с меня слезть, вы меня даже увидите.

Гарри и Дин растерянно и немного испуганно переглянулись, а затем вскочили так резко, словно их подбросило на гигантской пружине.

Хагрид нервно смахнул со лба выступившие капли пота.

— Отлично. Больше никто не пропал?.. Здорово!.. Замечательно. В таком случае, вперед!

Противно скрипнули старые, давно проржавевшие ворота. Четверокурсники нестройными рядами двинулись в сторону крестов и надгробий. Легкие заполнил свежий, влажный воздух. Сырость и свежесть, с едва ощутимым запахом земли, гниющей листвы и… Я закашлялся, словно мне вдруг стало нечем дышать.

Нет, пожалуйста… Только не ЭТО! Только не опять!..

Впрочем, этого следовало ожидать. Я мог бы и догадаться.

Повсюду пахло Смертью. Уже здесь, возле ограды, мне было трудно дышать. К горлу снова подкатила тошнота, на этот раз не имевшая ничего общего с перемещениями в пространстве. Я пошатнулся, перед глазами запрыгали темные пятна.

Я просто не переживу этот практикум!

Разрытая могила почему-то напоминала мне открытую, кровоточащую рану — неровную, с рваными краями, точно оставленную тупым тесаком. Глубокая яма в сырой земле — точно порез на коже. Черная густая кровь уже засохла, но эта рана не скоро затянется. Годы, может быть, даже десятилетия, будет заживлять повреждение земля.

Но ведь в запасе у земли почти целая вечность, и ей некуда спешить.

На краю могилы стоял гроб с телом вурдалака. Деревянный, узкий, совсем простой — либо покойный был очень небогат, либо попросту не пользовался особой любовью у родни и соседей. Гроб, тем не менее, сохранился на удивление хорошо (а ведь, если верить Хагриду, этот деревянный ящик пролежал в земле не меньше десяти лет): сильно прогнил, конечно, но все еще не рассыпался. Гвозди, которыми гроб когда-то заколотили, были вытащены, но крышка оставалась закрытой. И сейчас взгляды всех собравшихся были прикованы именно к ней — студенты ждали начала практикума со смесью ужаса и любопытства (хотя ужаса, признаться, было гораздо больше).

Могильную плиту, видимо, тоже убрали заранее, поэтому имени покойника я не знал. Но искренне ему сочувствовал — сначала несчастный стал вурдалаком, потом по его душу явились студенты-четверокурсники. Не каждому после смерти так фатально не везет!

— Упырями обычно становятся самоубийцы, преступники, иногда — жертвы жестокой, насильственной смерти, — вещал тем временем Хагрид, присев на корточки возле гроба. — Хотя на этот счет существует несколько мнений… В общем, никто ничего точно не знает, как всегда. Не очень много нашлось за все века желающих поизучать происхождение и образ "жизни" вурдалаков. Боятся!.. На упырей практически не действует магия. Их невозможно убить даже Непростительным заклятием — и так уже мертвы. Живые трупы!.. Да… Можно отрубить вурдалаку руку, но он даже не почувствует боли. Можно искромсать упыря на кусочки, но каждый кусочек будет продолжать пытаться лишить вас жизни. Кроме того они, гады, еще восстанавливаться умеют — медленно, правда… Так что лучше сразу осиновый кол в сердце, голову отрезать, а тело сжечь — так-то оно вернее будет. После сожжения еще никто не восстанавливался.

Голос лесничего доносился до меня будто бы сквозь вату. В ушах странно шумело, и я отчетливо слышал лишь биение собственного сердца. Пульс не участился, наоборот, кажется, замедлился, но каждый удар, каждое сокращение сердечной мышцы было теперь почти болезненным. Грудную клетку словно сжал стальной обруч, и, как это теперь часто со мной бывало, дыхание давалось с трудом. Окружающий мир снова расплывался у меня перед глазами, как будто я находился на грани обморока.

Трудно было удержаться на ногах, поэтому пришлось опереться на соседнее надгробие. Это оказался каменный крест, высотой примерно в мой рост. Оставалось надеяться, что "хозяина" креста не оскорбил мой поступок.

Но, в принципе, все оказалось не так плохо, как я вначале предполагал. Я даже не потерял сознание. Должно быть, организм потихоньку привыкал к новым способностям. Честно говоря, я не знал, радоваться мне этому или огорчаться.

Наивный, я все еще верил, что эта история может кончиться благополучно!

— Все в порядке, Рон? — шепотом спросил у меня Гарри, наклонясь к самому уху. — Ты бледный, как… вурдалак.

Сравнение было достаточно забавным, особенно если учесть, что вышеупомянутый вурдалак мирно досматривал в своем гробу десятый сон совсем неподалеку. К тому же, до сегодняшнего дня Поттеру еще ни разу не приходилось сталкиваться с живыми мертвецами, поэтому, как именно выглядит настоящий упырь, Гарри понятия не имел.

Я, честно говоря, тоже.

— Не-выс-пал-ся… — медленно, по слогам произнес я еле слышно.

Гарри должно было показаться, что я просто очень устал и еще до конца не проснулся. На самом же деле, у меня челюсти свело какой-то непонятной судорогой, поэтому говорить получалось с трудом.

— Хорошо, — кивнул друг. — Ты… Рон, если тебе вдруг опять станет плохо… ну, как тогда, на уроке у Снейпа… ты только скажи, ладно?

Друзья проявляли такую трогательную заботу о моем здоровье… А ведь они ничего не знали. В который раз мне пришла в голову светлая мысль, что, наверное, стоило давно рассказать Гарри и Гермионе всю правду о происходящих со мной метаморфозах.

Почему-то светлые мысли всегда приходят в эту самую голову слишком поздно. А первой в очереди всегда оказывается какая-нибудь ерунда.

— Вам нужно запомнить главное, — подводил итог своей лекции великан, — упырем может стать любой человек, умерший не своей смертью и не похороненный должным образом. Маг ли это или магл — совершенно не важно, значения не имеет. Упырь — низшая нежить, но в отличие от скелетов и зомби, он может возникнуть сам (тогда как те должны быть созданы), обладает некоторой долей разума, свободой воли, инстинктом самосохранения…

— Профессор, можно вопрос? — предельно вежливо и официально обратилась к лесничему Гермиона.

Хагрид растерялся. На несколько секунд он просто застыл, не зная, что ответить. Как будто пытался понять, кого это тут Гермиона назвала "профессором". Несмотря на то, что весь прошлый год великан вел у нас Уход за магическими существами, студенты по-прежнему при встрече говорили ему "привет" вместо "здравствуйте" и уж точно никогда не произносили этого смешного и странного слова "профессор".

Но теперь Хагрид преподавал ЗОТИ, а это очень серьезный предмет. И говорить "привет" человеку, который ведет такой серьезный предмет, было как-то неправильно.

— Э-э-э… ну-у… можно, наверное… — неуверенно ответил "профессор".

Вопросы ему тоже, в общем-то, задавали нечасто. Пожалуй, по пальцам эти самые вопросы можно было пересчитать. К тому же, не стоило забывать, что все знания Хагрида по ЗОТИ ограничивались конспектом Дамблдора, а вот полет Гермиониной мысли не ограничивало ничто.

— Вы сказали, — продолжала подруга голосом крайне прилежной, хоть и чересчур любознательной ученицы, — что скелеты и зомби должны быть кем-то созданы. Вы имели ввиду некромантов?

По рядам гриффиндорцев-слизеринцев пронесся еле слышный шепоток. Да уж, вопрос, что называется, оказался с подвохом.

— Ну… — невнятно забормотал вконец опешивший великан. — Э-э-э… даже не знаю… некромантов же ведь не существует…

Вот тут я, признаться, выпал в осадок. Некромантов не существует? Вообще?! Что же тогда происходит со мной?!..

А я вроде только начал привыкать…

— … То есть… это ж как драконы-альбиносы — раз в тысячу лет встречается. Тут точно и не скажешь…

— Может, мы уже вернемся к нашим упырям, а? — раздраженно прервал неразборчивые рассуждения Хагрида Блейз Забини. — Тут сыро, холодно, мерзко… И из-за этого практикума мы все пропустили завтрак! Давайте побыстрее разберемся с этими ходячими мертвяками и отправимся обратно в теплый уютный замок.

Забини понятия не имел, как важен и серьезен разговор, которому теперь, по его вине, никогда не суждено состояться. Блейз Забини был бесцеремонен. Просто невыносимо бесцеремонен. Сравниться с ним, пожалуй, мог бы разве что Симус Финниган — только сейчас мне пришло в голову, что эти двое ужасно похожи.

Пожалуй, Распределяющей Шляпе действительно стоило отправить их обоих на Хаффлпафф.

Хотя нет, это было бы слишком жестоко по отношению к бедным студентам Хаффлпаффа.

— М-м-м, в самом деле, мы чего-то заговорились, — засуетился Хагрид. — Надо, значит, лекцию продолжать…

Крышка с гроба наконец была снята — опять-таки, быстро, суетливо и даже как-то неловко — и вурдалак в конце концов предстал перед нами во всей красе…

— Ну вот… как-то так оно и выглядит…

Часть учеников заинтересованно подались вперед, другие же благоразумно отступили. Я остался стоять на месте, поскольку единственной опорой, позволявшей мне держаться на ногах, по-прежнему был каменный крест.

В гробу лежала женщина, на вид лет тридцати. Обычная женщина — явно из маглов, высокая, худощавая, темноволосая. Кожа у нее при жизни, видимо, была смуглой, а после смерти приобрела какой-то неприятный сероватый оттенок. Как будто пылью покрылась. Или пеплом… Незнакомка была некрасива: черты лица неправильные, очень резкие, как будто высечены из камня, рот слишком большой, нос слишком широкий, глаза слишком близко посажены. К тому же выражение неземного спокойствия, умиротворенности, которое придают обычно лицам покойников, совершенно не шло этой женщине — толстые губы как-то странно кривились, брови приподнялись в немом удивлении. Покойница словно спрашивала: "Ну и зачем вы, несносные дети, потревожили мою могилу? Неужели даже после смерти нельзя оставить меня в покое?!"

Какое-то время я просто с интересом разглядывал упырицу, оценивая ее внешний облик, как если бы речь шла о живом человеке. И лишь спустя минуту или две до меня вдруг дошло, что для пролежавшей в земле с десяток лет эта женщина просто невероятно хорошо сохранилась.

— Не толпимся… не толпимся… у всех будет возможность посмотреть… Кхм, ну, как вы, наверное, уже сами поняли, вурдалаки разложению практически не подвержены. — Немного оттеснив самых любознательных студентов от гроба, Хагрид чуть приподнял его за один край. — Это вот самый верный признак и есть… Ну и потом, упыри обычно не очень чистоплотны — чаще они все кровью перепачканы. Но наша вот исключение… видите, только на одежде кое-где пятна.

В самом деле, то, что я поначалу принял за узор на старом, практически выцветшем платье, было пятнами засохшей крови. Такие же бурые разводы, если присмотреться, можно было разглядеть на руках женщины.

Меня мутило, поэтому я даже радовался, что из-за практикума мы сегодня пропустили завтрак. Основной причиной был этот приторно-сладкий запах, который ощущал только я, и который меня медленно убивал.

У меня невыносимо кружилась голова, и я почувствовал, как деревенеющие пальцы соскальзывают с холодной поверхности каменного креста.

Медленно, точно сомнамбула, я двинулся по направлению к гробу.

Ноги плохо слушались меня. Создалось даже впечатление, что слушались они кого-то другого. Сердце сжалось от страха, когда я ощутил эту чужую волю. Человек это был или зверь — я не мог понять. Что-то чудовищное, неопределенное и злое поднималось откуда-то из глубин сознания. Скорее все-таки животное, чем человек. Это оно отдавало приказы моему телу, оставляя мне лишь возможность молча наблюдать за происходящим.

"Нет, — вдруг понял я с какой-то холодной обреченностью, — это не зверь. Это я". И волна неконтролируемого панического ужаса накрыла меня с головой.

— Сейчас день поэтому упыри того… совсем безобидные. Совсем-совсем мертвые… А как ночь наступает, земля их отвергает… Говорят, просто выталкивает их на поверхность и все. А к утру обратно затягивает…

Страшно это, наверное — быть отвергнутым Смертью. Не находить себе покоя ни на земле, ни под землей. Каждую ночь вновь и вновь смотреть мертвыми глазами на холодную далекую луну, ледяными пальцами царапать сырую могильную землю, рвать острыми зубами теплую живую плоть и ненавидеть. Ненавидеть живых за то, что они живы, за то, что видят солнце, за то, что не давят на них земля и небо неизмеримой тяжестью. Ненавидеть истинно мертвых за то, что они истинно мертвы, за то, что нашли вечный покой, за то, что стали по-настоящему свободны. Страшно гореть каждую ночь в ледяном костре своей ненависти и не иметь возможности что-либо изменить. Страшно потерять все возможные права в этом мире и вечно терпеть невыносимую пытку, расплачиваясь за свои грехи.

Я смотрел на искривленное "умиротворением" лицо упырицы и подходил все ближе и ближе.

— Рон? Что-то не так?

"Я, тот, кто принадлежит Смерти, заклинаю душу твою молчанием ночи. Повинуйся, как если бы питала ты надежду на покой благословенный и на избавление от всех скорбей, и станут тогда они тебе наградой за подчинение. Во имя мук всех осужденных и проклятых повелеваю и приказываю тебе! Вставай, отвергнутая Смертью! Ощути на своих губах поцелуй Жизни…"

Не знаю, сказал ли я вслух все эти странные и страшные слова, которые явились в мое подсознание как будто с ТОЙ стороны бытия. Ледяной голос, звонкий и совершенно лишенный эмоций, громко произносил их у меня в голове, поэтому никаких иных звуков я не слышал. Я не слышал, как жалобно скрипнули, а потом с жутким треском лопнули доски старого гроба, как выкрикивали мое имя Гарри и Гермиона, как испуганно завизжала Миллисента Булстроуд.

"Я, тот, кто принадлежит Смерти, заклинаю душу твою молчанием ночи!"

Как тогда, на уроке ЗОТИ у Барти Крауча, мир взорвался ослепительной тьмой. Поток разрушительной Силы хлынул через мое тело в тело мертвой женщины. Только в этот момент, когда сознание уже тонуло в водовороте энергии Смерти, я вдруг понял, что мои пальцы сжимают чужую ледяную ладонь.

"Повинуйся, как если бы питала ты надежду на покой благословенный и на избавление от всех скорбей, и станут тогда они тебе наградой за подчинение".

Я только увидел, как тонкие пепельно-серые веки упырицы дрогнули, на некрасивом лице ее отразилась страшная мука и сдавленный стон вырвался сквозь стиснутые с невероятной силой зубы. Подчиняясь моей воле, душа женщины возвращалась в тело. И хотя сердце ее больше не билось, а давно остывшая кровь не бежала по жилам, упырица оживала.

"Во имя мук всех осужденных и проклятых повелеваю и приказываю тебе!"

От гроба давно остались только обломки, лесничий отступил назад, подчиняясь инстинкту, который у всех живых срабатывает при встрече с немертвыми. Тяжелое мертвое тело я обнимал точно родного и любимого человека. Там, где моя кожа соприкасалась с кожей упырицы, я чувствовал резкую, почти невыносимую боль.

"Вставай, отвергнутая Смертью! Ощути на своих губах поцелуй Жизни…"

Губы у мертвой женщины оказались обжигающе холодными. И чуть-чуть солоноватыми. Я почувствовал, что не могу вздохнуть, что кровь в моих жилах тоже становится холодной и течет намного медленнее, чем раньше.

— РОН!!!

Это… это Гарри…

Все повторялось. Совсем как в прошлый раз, Сила исчезла внезапно, как, впрочем, и появилась, оставив после себя страшную, невыносимую пустоту и слабость. Я ощутил сильное головокружение и упал на колени, чувствуя, что вот-вот провалюсь в беспамятство.

Тело упырицы лежало рядом со мной на земле. И я смотрел в мертвые, пустые глаза, оказавшиеся почти бесцветными, светло-светло-серыми.

А потом она поднялась на ноги и ее мутный, бессмысленный и безжизненный взор обратился к ученикам, которых Сила парализовала, лишив возможности спастись.

Что же я наделал…

Невероятным, почти нечеловеческим усилием воли я заставил себя подняться на ноги.

Тело вдруг потеряло всякую чувствительность. Когда я попытался опереться на непослушные, негнущиеся руки, чтобы помочь себе удержать вертикальное положение, появилось жуткое ощущение, что это и не руки вовсе, а какие-то деревянные палки.

Перед глазами все кружилось, точно я несколько часов без перерыва катался на карусели в магловском парке развлечений (я был там однажды, кажется, лет девять назад). Трудно было четко сфокусировать взгляд. Я встряхнул головой. В ушах немедленно зашумело, но кружиться, мир, к сожалению, не перестал.

Упырица по-прежнему стояла совсем рядом, словно непреодолимая стена между мной и остальными студентами. Она не двигалась. Совсем как мраморная статуя, всего лишь один из надгробных памятников. Не ангел, но демон, навек застывший в камне. Не скорбящий, но торжествующий победу смерти над жизнью. Было в ней что-то нелепое, почти гротескное. Однако сердце наполнялось тягучим липким ужасом при одном взгляде на это существо.

Взгляд ее бесцветных страшных глаз был обращен куда-то вперед, в пространство. У меня создалось впечатление, что упырица слепа. Она как будто не видела студентов, но чувствовала их присутствие. Я понятия не имел, почему упырица до сих пор не попыталась напасть на кого-нибудь, что именно сдерживало ее. По словам Хагрида, обычно вурдалакам сдержанность не свойственна, к тому же их терзает вечный, неутолимый голод.

Нам попался в высшей степени необычный экземпляр.

— Rictusempra!!!

Серебристая молния вырвалась из палочки слизеринца Теодора Нотта. Он первым из студентов пришел в себя. К несчастью. Честно говоря, для всех было бы лучше, если бы Теодор вообще потерял сознание в этот момент.

Среди четверокурсников Хогвартса Нотт был бесспорным чемпионом по трусости. В панику Теодор всегда впадал по поводу и без повода. И первым делом начинал сыпать заклинаниями направо и налево, не особенно разбираясь, какую именно применяет магию и кого атакует.

Еще бы Ридикулусом додумался запустить…

Глаза у Нотта в тот момент были круглые и невероятно испуганные, его била крупная дрожь, а рука с палочкой тряслась, точно заячий хвост. Естественно, в упырицу слизеринец не попал. Заклинание угодило в старинное надгробие — ангела-мученика, с запястий которого свисали обрывки каменных цепей. Левая рука статуи откололась и упала в пожухлую траву, практически к моим ногам.

Женщина подняла лицо к небу, и в ее неподвижных расширенных зрачках отразились грязно-серые тучи. Но упырица как будто смотрела сквозь них. Где-то там, невообразимо высоко, за этой непроницаемой пеленой скрывалось солнце. У мертвых нет права видеть солнце, а холодное сияние луны — лишь бледное отражение блистательного дневного светила. Солнечные лучи — величайшее проклятие и заветнейшая мечта всех созданий ночи. И сейчас, даже изрядно приглушенный облачной завесой, свет дневной звезды, должно быть, казался женщине ослепительным.

А потом она взглянула на Нотта. И ужасная, безумная ярость вновь исказила некрасивое лицо упырицы, сделав его почти уродливым. Женщина протянула к своему обидчику худые, некогда смуглые, а теперь мертвенно-серые руки с длинными желтоватыми ногтями, точно хотела вцепиться в его шею. Верхняя губа приподнялась, обнажая зубы: крупные, треугольные, неровные, какие-то совсем нечеловеческие.

— Impedimenta!

Гарри и Гермиона выступили вперед, заслоняя собой трусливого слизеринца. Восхитительно смелый и ужасно безрассудный поступок! Ручаюсь, друзья даже не поняли, какая опасность была в тот момент перед ними. Заклятие, посланное Гермионой, ударило в тело упырицы, заставив женщину дернуться, точно от удара. Но мертвое тело не чувствовало боли. К тому же, магия тут была бесполезна — это я знал совершенно точно. Существам, перешагнувшим границу между Жизнью и Смертью, не страшна никакая магия.

Упырица прыгнула вперед.

Это было резкий, неуловимо стремительный бросок. Нечеловеческая скорость и сокрушительная сила мертвой женщины поражали воображение. Я даже не увидел этого прыжка — лишь непонятное, смазанное движение. Утробное рычание неживого существа, чей-то оглушительный визг, крик Хагрида — все слилось в один невыносимый, оглушительный звук. Началась паника. Сразу несколько заклинаний было послано в упырицу — от банальной Риктусемпры до Непростительных (теперь-то, благодаря стараниям Барти Крауча, мы все были с ними знакомы).

Большинство заклинаний достигло цели. И ни одно не подействовало.

Нотт угодил (я так и не понял, чем) в Хагрида, и огромный лесничий рухнул на землю как подкошенный.

Я не мог понять, на кого именно напало это ужасное существо, но нечеловеческая сила и безумная ярость упырицы не оставляли надежды на то, что несчастный останется жив.

Я осознал, что еще несколько секунд — и случится непоправимое.

— Остановись.

Мне показалось, что в груди что-то взорвалось. Стало вдруг очень трудно дышать, а колени опять предательски подогнулись. Но я не позволил себе упасть, одной лишь силой воли удерживая тело в вертикальном положении. Мой тихий, невероятно спокойный голос прогремел, точно гром. И нечто неземное, потустороннее было в этом голосе. Как будто сам я был мертв, как будто я тоже перешагнул границу между Жизнью и Смертью.

Снова Тьма танцевала свой чудовищно-прекрасный танец в моих зрачках. И в сознании моем тоже была эта Тьма. Через поры моей кожи она просачивалась в окружающий мир, и так ее было много, что солнце, казалось, померкло. И чем больше Тьмы пропускал я через свое тело, тем острее чувствовал, что кровь в моих жилах замедляет свой бег, становится густой и холодной.

— Иди ко мне, — произнес я, чувствуя что губы холодеют тоже и ими становится трудно шевелить.

И упырица подчинилась. На коленях, точно рабыня, смиренно опустив голову, эта страшная женщина поползла в мою сторону.

Ее лицо и руки были перепачканы кровью. Свежей кровью. Мне не удалось увидеть, на кого именно напала упырица, и я, признаться, не очень хотел об этом думать. Но против воли взгляд мой снова и снова обращался к бледным ладоням и пепельно-серым щекам, на которых алые пятна смотрелись особенно ярко и пугающе.

Студенты замерли. Некоторые по-прежнему направляли палочки на упырицу, а некоторые даже целились в меня. Но заклинаний, к счастью, больше никто не произносил. Я быстрым взглядом окинул бледные, испуганные лица и почему-то не увидел ни Гарри, ни Гермионы…

Нет, я не хотел об этом думать.

Жесткие пальцы мертвой женщины, перепачканные в земле и крови, коснулись моей ладони. Странное дело, ее кожа показалась мне теплой теперь. Я слегка вздрогнул, когда она поцеловала мою руку, точно клялась в подчинении, точно просила прощения за дерзость. Это был жест одновременно животный и человеческий — признание более сильного. И не отдавая себе отчета в своих действиях (впрочем, я уже последние минут пятнадцать совершенно не понимал, что творю), я другой рукой коснулся лба женщины. Словно благословлял ее.

Сила заставляла пространство вокруг нас закручиваться спиралью.

Как только мои пальцы коснулись лба упырицы, ее тело обмякло. К моим ногам упал труп — теперь в нем не было даже капли жизни.

Я рухнул на землю секундой позже. Тьма окончательно поглотила мое сознание.

— Рональд Уи-изли! — негромкий, спокойный голос нараспев звал меня по имени.

Я дернулся и открыл глаза.

— Очнулись? Вот и славно. — Мягкая улыбка директора Школы Чародейства и Волшебства "Хогвартс" Альбуса Дамблдора была первым, что я увидел. — Еще немного, и мы бы начали волноваться…

— Профессор Дамблдор…

Сил не было даже на то, чтобы как следует удивиться. А, между тем, причин для удивления было предостаточно.

Я как-то сразу понял, что нахожусь в директорском кабинете. До сегодняшнего дня мне никогда не приходилось бывать в этом во всех смыслах волшебном месте, но Гарри не раз рассказывал мне о нем. По словам друга, кабинет Дамблдора был словно насквозь пропитан магией и буквально завален артефактами всех цветов и мастей. Признаться, я немного завидовал Поттеру — у меня с детства была невероятная привязанность к старинным волшебным предметам.

Забавных вещей и приборов здесь действительно было много. Они стояли на волшебных вращающихся столах, на полу и даже парили под потолком. Некоторые из них издавали негромкое жужжание, другие — мелодичный звон, третьи — шипели и дымили, точно миниатюрные паровозы. Странное дело, несмотря на обилие различных предметов, комната вовсе не выглядела захламленной. Невозможно объяснить, но во всем этом хаосе чувствовалась какая-то гармония.

Впрочем, в тот момент я чувствовал себя настолько скверно, что все это великолепие ничуть меня не заинтересовало. А любые звуки, даже самые тихие, и вовсе казались оглушительными, причиняли почти физическую боль.

Я едва заметно поморщился.

Как я вообще оказался в директорском кабинете? В голове был сплошной туман. Последнее, что я помнил — кладбище, проклятый практикум по ЗОТИ. Я, кажется, опять натворил дел. Причем этот раз был во сто крат хуже, чем все предыдущие. Хотя бы потому, что я применил Силу некроманта на глазах у толпы однокурсников. Мог ли этот день стать еще более неудачным?

Мог. Я вздрогнул, вспомнив пятна свежей крови на коже упырицы и то, как бесстрашно мои друзья встали на защиту глупого слизеринского студента.

— Профессор, вы… Гарри и Гермиона… я…

— Здесь, — услышал я до боли знакомый спокойный голос. — Рон, мы здесь.

Да, они действительно были здесь. Оба. Живые, хотя и бледные, точно… (не хотелось даже вспоминать слово "вурдалак"). Стояли возле двери, рядом с позолоченной жердочкой, на которой гордо восседал Фоукс — любимый феникс директора.

Феникс находился на пике своих жизненных сил, поэтому, заметив, что я обратил на него внимание, и явно желая покрасоваться, немедленно распушил свой чудесный золотистый хвост (как говорил Гарри, порой в чудо-птице просыпались совершенно павлиньи замашки). Я самым возмутительным образом проигнорировал все его старания, и Фоукс обиженно нахохлился.

Я до боли вглядывался в лица друзей. Искал малейшие проявления страха, отвращения, презрения. Не находил. Гарри и Гермиона были предельно собранны, серьезны, точно готовились выслушать худшую новость в своей жизни. Ну или худшую новость моей жизни (Мерлин всемогущий, пусть она действительно окажется для всех худшей). Друзья смотрели на меня так же пристально, так же встревожено. Для меня так и осталось тайной, что же они пытались прочитать в моих глазах.

— Как вы себя чувствуете, мистер Уизли? — спросил директор все с той же мягкой улыбкой.

"Спасибо, отвратительно".

— Нормально, сэр, — коротко ответил я, пытаясь приподняться на узкой жесткой кушетке, на которую меня заботливо уложили.

Плохая была идея. Тупая пульсирующая боль в затылке вспыхнула с невероятной силой. Перед глазами снова все поплыло.

— Вам лучше какое-то время просто спокойно полежать, — покачал головой директор, наблюдая за моими попытками. — Вас следовало бы немедленно отправить в Больничное крыло, но обстоятельства сложились так, что сначала мне необходимо с вами поговорить. Впрочем, думаю, разговор не займет много времени, и вы совсем скоро сможете попасть к мадам Помфри.

— Разговор? — вновь вяло удивился я.

— Да. Поверьте, он действительно необходим. — Глаза у директора были грустные и все понимающие. — То, что произошло сегодня, не может быть оставлено без внимания.

Я обреченно вздохнул. Мне, к сожалению, было прекрасно известно, о чем Дамблдор собирается со мной говорить. И я не мог винить его.

Хотя, скорее всего, после этой беседы уже не будет никакой надобности отправлять меня в Больничное крыло.

"Некромантов необходимо уничтожать, пока это еще представляется возможным".

Я вопросительно взглянул на стоявших возле двери Гарри и Гермиону. Они по-прежнему не сказали ни слова.

— Думаю, вашим друзьям также следует поучаствовать в нашем разговоре. Они искренне переживают за вас, мистер Уизли. К тому же, их помощь будет нам необходима.

Я растерянно захлопал глазами. Помощь? Кажется, я решительно ничего не понимал…

Дамблдор отошел к одному из вращающихся столиков с приборами, повернувшись, таким образом, ко мне в профиль. Он взял в руки небольшой предмет, очень похожий на магловский абак, костяшки которого сами передвигались из стороны в сторону с негромкими щелчками.

— Присаживайтесь, Гарри, мисс Грейнджер…

Директор сделал приглашающий жест рукой в сторону кресел, стоящих у камина. Повинуясь воле волшебника, тяжелые дубовые кресла пододвинулись ближе к кушетке (заметьте, никаких заклинаний!). Гарри и Гермиона, не нарушая напряженного молчания, сели.

— Я, наверное, начну издалека, — очень тихо произнес Дамблдор, по-прежнему не глядя на нас. — Это непростая история, а нам нужно во всем разобраться…

Гарри коротко кивнул. Гермиона закусила губу. Я утвердительно моргнул.

— До сих пор никто не знает, как и почему это происходит. Феномен встречается чрезвычайно редко — примерно раз в два-три столетия. Невозможно сказать точно. В волшебной семье, непременно чистокровной, рождается ребенок. Ребенок уникальный в своем роде. — Раздался громкий щелчок — на этот раз Дамблдор сам передвинул костяшку, очень резко. — Человек с совершенно особым даром. Говорят, что при рождении сама Смерть целует этого ребенка в лоб, показывая свое к нему расположение.

— Поцелуй Смерти… — тихо пробормотала Гермиона.

У нее дрожали руки, когда она заправляла за ухо непослушную прядь своих густых волос. Ей было отчего-то страшно.

А мне почему-то не было.

— Мисс Грейнджер. — директор задумчиво перебирал пальцами костяшки, — я вижу, вам уже кое-что известно. Весьма… похвально. Вы нашли упоминания о Поцелуе Смерти в книгах?

Гермиона едва заметно покраснела.

— Д-да…

— Забавно. — Дамблдор положил абак обратно на столик, взял с соседнего гусиное перо и пергамент и принялся делать какие-то пометки. — Мне казалось, что все книги, содержащие какую-либо информацию по этой теме, отправил в Запретную секцию еще профессор Диппет. Что ж, видимо, кое-что он пропустил.

Гермиона покраснела сильнее. Проницательный директор как будто случайно попал в самую точку. Могу поспорить, для профессора Дамблдора наш тайный поход в Запретную секцию хогвартской библиотеки вовсе не был тайным. И хотя директор не упрекал нас открыто, не снимал с Гриффиндора баллы и не читал нотаций, мы оба сразу же почувствовали себя виноватыми.

Я поежился. Может, он уже и про зеркало знает?

Нелепо было думать об этом в такой момент.

— Поцелуй Смерти? — задумчиво пробормотал Гарри, словно пробуя эти слова на вкус. — Речь идет каком-то таланте, верно? Что-то вроде магического дара?

— Можно сказать и так, хотя это не совсем верно. Поцелуй Смерти — это нечто совершенно особенное. Худшее из проклятий. Величайшее из благословений.

— Скажите прямо, сэр, — тихо попросил я: мне отчего-то трудно было продолжать этот разговор. — Скажите прямо. Достаточно загадок.

Дамблдор грустно улыбнулся. Уголки его губ приподнялись едва заметно. Директор отложил перо и пергамент и вновь взял в руки абак. Он как будто подсчитывал что-то.

— Мистер Уизли, — спокойно и даже как-то задумчиво произнес директор, — у вас ведь уже появились Знаки, верно?

Я молча кивнул. Дамблдор по-прежнему не смотрел на меня, но, очевидно, этот жест он каким-то образом все же заметил.

— Могу я взглянуть на них?

На этот раз я вместо ответа просто обнажил запястья.

И почувствовал, что вот-вот снова потеряю сознание. Шесть черных завитков. Шесть! Невыносимо! Я судорожно сглотнул.

— Вы побледнели, мистер Уизли, — заметил Дамблдор.

Директор наконец-то повернулся к нам, отложив на какое-то время свои расчеты. Во взгляде старого мага было сочувствие и какая-то невыразимая печаль, как будто даже скорбь. Таким мне Дамблдора до сегодняшнего дня видеть не приходилось — директор Хогвартса всегда был неисправимым оптимистом. По крайней мере, мне так казалось.

— Я?.. Да, простите… — Я растерялся и зачем-то принялся извиняться.

Дамблдор подошел к кушетке и осторожно присел на краешек. Сухие длинные пальцы директора осторожно сжали мою кисть.

— Верите, прежде мне никогда не приходилось видеть ничего подобного. — Казалось, старый волшебник также был немного растерян. — Я слышал… но вот так, воочию, видеть не приходилось… Ваш случай уникален, мистер Уизли. Действительно уникален.

Волшебник провел ладонью по моему запястью, едва-едва касаясь кожи. Я даже дыхание затаил — думал, что будет больно. Но боли не ощутил. Было чуть-чуть щекотно. Пальцы у директора оказались очень теплыми, а моя кожа отчего-то холодной. Я слегка передернул плечами, и Дамблдор тут же отпустил мою руку.

— Рон? — Голос Гарри дрогнул, взгляд был прикован к моему запястью. — Ты… ты же не…

— Некромант, — очень тихо и совершенно без эмоций произнесла Гермиона. — Он — некромант. Я о таком читала.

Она смотрела на меня странным, совершенно пустым взглядом. Как всегда случалось после сильного нервного потрясения, Гермиону охватила полнейшая апатия.

— Некромант, — эхом отозвался Дамблдор. — Да…

Лицо директора по-прежнему сохраняло выражение печальной задумчивости. Одно из его любимых выражений. Было совершенно невозможно понять, о чем старый маг думает на самом деле.

— Вы — некромант, мистер Уизли. — Его голос вновь был спокойным и уверенным. — Вы обладаете исключительной способностью управлять энергией Смерти. Вы — единственный человек, способный переходить границу между миром живых и миром мертвых и возвращаться обратно. — Каждое слово как будто обжигало сознание. — Вам известно, что это означает?

Я улыбнулся. Светло, беспечно и жизнерадостно. Момент был совершенно неподходящий, но я не мог не улыбнуться.

И мне было совершенно не страшно, когда я произнес:

— Это означает, что вы должны меня убить.

"Магия Смерти фатально влияет на психическое здоровье, превращая мага в одержимого".

Похоже, слухи об одержимости некромантов — правда. Я действительно потихоньку схожу с ума. Ничего не скажешь, "замечательная" новость…

Гермиона как-то сдавленно всхлипнула и закрыла лицо руками. Апатию сменило горькое отчаяние и ощущение глухой безнадежности. Гарри остался внешне спокоен, только руки его были сжаты в кулаки, да так, что костяшки пальцев побелели. Лицо моего друга выражало какую-то мрачную решимость.

Я как будто со стороны наблюдал за происходящим в директорском кабинете. Чувства, эмоции сменяли друг друга, нервное напряжение нарастало, а я словно находился где-то невообразимо далеко отсюда.

— Профессор Дамблдор, вы не можете…

— Скажите, мальчик мой, — Директор как будто не услышал Гарри: он снова обращался ко мне, — вы действительно думаете, что я способен вот так просто убить несовершеннолетнего подростка, да вдобавок своего ученика?

Я равнодушно пожал плечами. Страх по-прежнему не желал ко мне приходить. Беспричинное веселье сменилось спокойным безразличием.

— Не знаю, — совершенно искренне ответил я. — Я как-то не думал об этом.

На самом деле, я вообще предпочитал не рассуждать о превратностях моей судьбы. Так было проще и спокойнее. Да, да, пресловутый страусиный принцип и все такое…

Однако если бы не этот страусиный принцип, я бы давно утопился в хогвартском озере. К неописуемой радости гигантского кальмара.

Дамблдор вновь отошел к столику с волшебными приборами. На этот раз он повернулся к нам спиной. У меня создалось впечатление, что директор намеренно старается не встречаться со мной взглядом. Это было довольно странно — обычно профессор Дамблдор предпочитал во время диалога смотреть собеседнику в глаза. Мне в голову даже пришла совершенно безумная мысль, что величайший маг современности попросту боится смотреть на меня.

— Вы не боитесь смерти, мистер Уизли, — задумчиво произнес директор.

Это не был вопрос, скорее, утверждение. Я отрицательно покачал головой.

— Боюсь. — Совершенно честный ответ.

Это все ерунда, что некромантам не страшна смерть. Еще как страшна. Хотя, может, я просто неправильный некромант?

Правильный некромант… Как забавно звучит. Совершенно дикое сочетание слов.

— Ты ничего нам не сказал, — медленно, как будто пребывая в трансе, произнесла Гермиона. — Почему ты ничего нам не сказал? С самого начала года с тобой что-то происходило, но нам даже в голову не могло прийти… Мы… Я думала, что ты болен. Ты вел себя все время так странно…

Она говорила что-то еще. Бормотала почти неразборчиво, спрашивала о чем-то, явно не ожидая ответов на свои вопросы. Подруга выглядела совершенно потерянной. Ее взгляд был устремлен куда-то в пространство, а лицо не выражало никаких эмоций. Мне странно и страшно было видеть Гермиону такой.

Очень хотелось как-то успокоить подругу. Но я не знал, какие слова для этого необходимы.

— Скажи что-нибудь, Рон, — вдруг очень тихо попросил меня Гарри. — Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.

Я молча покачал головой. В самом деле, что тут скажешь?

— Сегодня на кладбище могли погибнуть люди, — вдруг произнес директор, по-прежнему не поворачиваясь к нам. — Эта женщина… это существо могло убить кого-то из студентов. Вы осознаете это?

Мне вспомнились пятна крови на губах и щеках упырицы и полный боли и ужаса крик одного из учеников.

— Она напала на кого-то, — неожиданно хриплым голосом заметил я. — Я не видел на кого…

— Это был Нотт, — немедленно отозвалась Гермиона, все еще пребывавшая в каком-то трансе. — Он разозлил упырицу, и она вцепилась ногтями ему в лицо… С ним все в порядке.

Вцепилась ногтями в лицо? Но крови было так много…

Мерлин, да какая разница! Главное, что все живы. И даже этот олух Нотт.

— К счастью, мисс Грейнджер права, на этот раз все действительно обошлось. Но, полагаю, вы понимаете, что этот ужасный случай ни в коем случае не должен повториться.

Я неопределенно качнул головой, то ли соглашаясь, то ли выражая сомнение.

— Что же вы предлагаете, сэр?

Директор отошел к письменному столу и опустился в массивное кресло с высокой спинкой. Его взгляд был пристальным и каким-то изучающим.

— Вы говорите так, как будто вам все равно.

Я вновь пожал плечами.

Настала очередь Дамблдора задумчиво качать головой.

— Я был знаком с одним некромантом, мистер Уизли, — после небольшой паузы произнес директор. — Это было давно, больше семидесяти лет назад. Мы не были друзьями, но я знал его. И, поверьте, я вполне представляю себе, каково вам сейчас.

— И что же с ним случилось, профессор? — без особого интереса спросил я, чувствуя, что Дамблдор ждет именно этого вопроса.

— Он умер, — коротко ответил маг. — Был убит, как и все остальные некроманты. — Я вновь передернул плечами. — Да, мистер Уизли, в настоящее время вы — единственный обладатель этого крайне редкого и опасного дара. К счастью, единственный.

— Зачем? — каким-то отчаянным шепотом спросил Гарри. — Я не понимаю, профессор. Зачем их убивать?

— Иногда, Гарри, некроманты сами просят об этом. Ибо то будущее, которое их ожидает, во много раз страшнее смерти.

Директор улыбался, очень грустно и даже как будто вымученно. Должно быть, вспоминал своего знакомого, упокоившегося с миром уже более полувека назад.

— А я не хочу умирать. Я знаю, сэр, в это трудно поверить, но даже после всего, что я узнал из книг, и после всего, что вы сейчас мне рассказали, я по-прежнему не хочу умирать!

Я снова почти смеялся. Гермиона смотрела на меня с ужасом, Гарри — с отчаянием. Дамблдор по-прежнему предавался светлой печали.

— Я понимаю, мистер Уизли.

На какое-то время в кабинете вновь воцарилось молчание.

— Скажите, сэр, — я наконец решился задать вопрос, терзавший меня с самого начала этого разговора, — отчего вы так настаивали, чтобы Гарри и Гермиона обо всем узнали?

Ясные голубые глаза, спрятанные за стеклами очков-половинок, загадочно блестели в полумраке кабинета. Директор явно не собирался так легко расставаться со своими многочисленными секретами.

— У вас замечательные друзья, мистер Уизли. Вам исключительно повезло. Я был очень удивлен, когда узнал, что вы ни о чем не рассказали им.

Я бы рассказал, если бы в этом какой-то смысл. А так… Лучше тонуть в одиночестве, чем тащить на дно дорогих сердцу людей.

— Должен быть какой-то выход, — словно услышав мои мысли, вдруг горячо зашептала Гермиона. — Я верю: выход есть всегда. Профессор, вы наверняка знаете, что можно сделать!

Дамблдор улыбнулся уже чуточку веселее.

— Я надеялся, мисс Грейнджер, что вы скажете именно это. Вы меня не разочаровали.

Я весь обратился во слух. Мне по-прежнему не удавалось понять, к чему клонит директор, но я сердцем чувствовал, что именно сейчас завеса тайны немного приоткроется.

— Выход действительно есть, и он очевиден: вам, мистер Уизли, необходимо как можно быстрее научиться контролировать свои способности, научиться правильно их использовать. Это исключит возможность повторения сегодняшнего случая и сделает вас… относительно безопасным для общества.

"Относительно безопасным для общества"… Звучит-то как!

— Профессор, правильно ли я понял вас? — Я немного растерялся от подобного предложения. — Вы утверждаете, что мне необходимо научиться использовать свои способности, в то время как любое их применение приближает меня…

Директор перестал улыбаться.

— Увы, мистер Уизли. Мне действительно жаль, но это единственный возможный вариант. — Дамблдор сделал небольшую паузу, словно раздумывая, продолжать ли объяснение. — Я не случайно упомянул своего знакомого… Его история — ярчайший пример того, что может случиться с вами, если не принять определенных мер. Безумие, мальчик мой. Ослепляющее безумие и ненависть ко всему живому, в которой постепенно растворится ваша личность. Вы будете биться сами с собой. И в конце концов победите — сами себя. Полагаю, в этом случае смерть действительно можно считать избавлением…

— Вы говорите загадками, профессор… — Гарри непонимающе нахмурил брови.

— Я постараюсь говорить яснее, — кивнул Дамблдор. — Природа вашей Силы, мистер Уизли — Смерть, как вы уже, должно быть, поняли. Однако вы живой человек, поэтому ваше тело и сознание сейчас пытаются отторгнуть Силу. Если вы не примете свои способности, очень скоро они разрушат вас изнутри. Как я уже говорил, вероятно, вы лишитесь рассудка.

Я склонил голову на бок. Так себе перспективка.

— Что я должен делать? — Слова как будто сами сорвались с губ.

Гарри и Гермиона переглянулись между собой. Дамблдор тоже склонил голову на бок, сознательно или же бессознательно скопировав мой жест.

— Образно говоря, вы должны сделать шаг во тьму, мальчик мой, как бы страшно это ни звучало. Вы должны принять свою сущность. Это даст вам время. И, возможно, нам еще удастся изменить свою судьбу.

— Принять свою сущность? Каким образом, сэр?

— О, — директор тяжело вздохнул, — к сожалению, это будет непросто. Для начала, вам предстоит умереть…

В Больничном крыле, как всегда, царила невыносимая духота. Мадам Помфри крайне редко открывала окна и проветривала помещение — только тогда, когда пациентов совсем не было. Утверждала, что из-за сквозняков у студентов может начаться простуда, а зелья против насморка и без того вечно на всех не хватает.

На мой взгляд, духота и тяжелый запах лекарственных зелий тоже не способствовали улучшению здоровья учеников. Однако спорить со школьной медсестрой было бесполезно.

Обычно жара и нехватка свежего воздуха совершенно лишали меня сна. Однако тот день был исключением — должно быть, я слишком вымотался. Глаза мои закрылись, едва только голова коснулась жесткой и неудобной больничной подушки. Смешно. Дамблдор советовал мне на ночь выпить Зелье Сна Без Сновидений, что я и передал мадам Помфри. И вот, пока медсестра искала нужный пузырек, я умудрился задремать своими силами.

Мне приснились профессор Люпин, почему-то с огромным свадебным тортом в руках, и Хагрид, в обнимку с гигантским розовым зонтиком. Звучала мелодия какого-то старинного вальса — очень знакомая, я только никак не мог вспомнить название. Профессора улыбались загадочными улыбками в духе директора Дамблдора и танцевали что-то зажигательное, совершенно не соответствовавшее музыке…

Я проспал, наверное, часов семь. За окном было темно, когда меня наконец разбудил звук подозрительно знакомых голосов.

— Нет, нет и нет, мисс Уизли! Половина десятого ночи, все пациенты давно спят! Приходите утром, а лучше днем, после занятий.

Мадам Помфри говорила шепотом, но умудрялась делать это так громко, что ее было прекрасно слышно из коридора. Джинни (а именно ее, судя по всему, отчитывала медсестра) говорила тише, слов я не мог разобрать.

Мерлин великий! Джинни! Должно быть, сестренка услышала от кого-то о произошедшем на практикуме. Или просто узнала, что я попал в Больничное крыло. Странно, что она пришла только сейчас. Действительно, уже довольно поздно.

— Мадам Помфри! — негромко позвал я. — Я не сплю. Пропустите, пожалуйста, мою сестру.

В дверном проеме немедленно возникла высокая худощавая фигура школьного колдомедика. Увидев, что я действительно проснулся, мадам Помфри недовольно скривилась.

— Говорите, пожалуйста, тише, мистер Уизли! Вы можете разбудить своего товарища.

В Больничном крыле на тот момент "отдыхали" только двое: я и поцарапанный упырицей Теодор Нотт. Последний благополучно спал, а на тумбочке возле его кровати стоял наполовину пустой пузырек с Зельем Сна Без Сновидений. Пожалуй, сейчас в палате можно было спокойно устраивать хоть Рождественский бал — Нотт все равно бы не проснулся.

Лицо его, за исключением разве что глаз, полностью скрывали бинты. Видимо упырица основательно "потрудилась" над обликом слизеринца. Больше всего Нотт сейчас напоминал мне мумию — я здорово насмотрелся на них во время путешествия по Египту.

— Ладно уж, — убедившись, что моего слизеринского "товарища" наш спор не разбудил, мадам Помфри все же сменила гнев на милость. — Проходите. Только недолго Мистер Уизли нуждается в покое и отдыхе. К тому же, до отбоя осталось всего полчаса…

— Да, да, хорошо. Спасибо, — услышал я голос сестры, а уже через секунду сама она вошла в палату.

Джинни была не одна. За спиной сестрички маячили Фред и Джордж. На лицах близнецов застыло выражение неподдельной тревоги, которое я видел у них крайне редко (а если подумать, то и вовсе никогда не видел). Я вопросительно приподнял левую бровь, словно требуя немедленно объяснить мне причину такого беспокойства.

— Рон!

Джинни присела на мою кровать и тут же как-то порывисто обняла меня, прижавшись щекой к моей груди. Я растерянно обнял ее в ответ.

— Да что случилось, сестренка?

— Рон, ты жив! Мерлин всемогущий…

Я растерялся еще больше. Перевел взгляд, полный немого удивления, на Фреда и Джорджа, пристроившихся на соседней койке. Фред сверлил взглядом пол, Джордж старательно изучал потолок. На меня близнецы старались не смотреть, однако так поразившее меня выражение тревоги с их лиц никуда не исчезло.

— Так! — Я решительно отстранил от себя сестру. — Или вы немедленно объясняете мне, что произошло, или я…

— Это лучше ты нам объясни, что произошло! — Настроение Джинни всегда менялось с умопомрачительной скоростью: раз! — и вместо беспокойства появляется возмущение. — Вся школа уже буквально на ушах стоит! Парвати Патил причитает, что Хагрид на уроке напустил на вас стаю голодных вурдалаков, и вас с Теодором Ноттом трагически слопали. Блейз Забини со Слизерина вопит, что это вы с Ноттом каким-то образом призвали упырей, и они слопали Хагрида…

— А тут приходит Дамблдор и говорит, что вы с Ноттом в Больничном крыле, а Хагрид ЗОТИ в Хогвартсе больше преподавать не будет, — добавил Фред; Джордж согласно закивал, подтверждая слова близнеца. — Что, по-твоему, мы должны были думать, братишка?

Я мог только изумленно хлопать глазами в ответ.

— Но со мной правда все…

— Студентов опять разогнали по гостиным, — перебила меня Джинни, голос которой звучал уже намного менее возмущенно. — А МакГонагалл еще и вдобавок наложила на портрет Полной Дамы какое-то особенно хитрое заклинание… Мы всем факультетом пытались дверь открыть — не получилось. Поэтому пришли только сейчас. Полчаса назад опять заходил Дамблдор. Сказал, что завтра вместо ЗОТИ у вторых и пятых курсов будет Травология и еще привел Гарри и Гермиону…

— Мы пытались их расспросить, — на этот раз в монолог сестры вклинился Джордж. — Молчат. Сказали, что с тобой все в порядке — и больше ни слова!

— Мама прислала сову. — От этих трех простых слов по спине у меня поползла ледяная змейка. — Не знаю, откуда, но они с папой уже узнали про вурдалаков и про практикум. Жутко разволновались. Даже сова была не наша — какая-то особенно быстрая. Наверное, папа у кого-то попросил…

— И что вы им ответили? — осторожно спросил я, стараясь, чтобы голос звучал максимально спокойно.

— Ну… мы же не могли просто написать, что тебя сожрали упыри! Решили сначала выяснить, что с тобой действительно случилось…

— Со мной все в порядке! — поспешил заверить я. — Правда, все хорошо. Я… м-м-м… я просто упал в обморок на этом практикуме. Упыри оказались страшнее, чем я думал.

Я попытался перевести все в шутку. Не получилось, к сожалению. Близнецы и Джинни, кажется, встревожились еще больше.

— Обморок? — переспросил Фред. — Странно…

— Ничего странного. — Я вспомнил отговорку, которую придумал для меня Дамблдор. — Мадам Помфри говорит, что у меня налицо сильное переутомление. Рекомендовала мне несколько дней полежать в Больничном крыле, отдохнуть, выспаться.

Фред и Джордж смотрели на меня с явным сомнением, а вот Джинни, кажется, удалось убедить.

— Да, ты в самом деле выглядишь каким-то усталым в последнее время. Мадам Помфри, наверное, права — переутомился ты, братец.

Я кивнул.

— А что до Нотта, он… того… упал неудачно. Прямо лицом в колючие кусты. Увидел вурдалаков и тут же кинулся бежать. Зацепился за корень и…

Про Нотта я уже сам сочинял, без подсказок директора. Кстати, неплохо получилось. Учусь потихоньку на Великого Вруна.

Ребята покосились на спящего слизеринца без особого интереса. Трусость Нотта в Хогвартсе давно уже стала притчей во языцех, поэтому История Позорного Бегства звучала вполне правдоподобно.

— Видите, ничего страшного с нами не произошло!

— Так что написать маме? — Джинни бросила взгляд на циферблат настенных часов — стрелки неуклонно приближались ко времени отбоя. — Или, может, ты сам напишешь?

— Нет! — Я испуганно замахал руками. — Что ты! Я… У тебя намного лучше получится. Напиши, что все у меня в порядке, что волнуются они напрасно, спроси, как у них там дела… В общем, сама знаешь.

— Ладно, — махнула рукой сестра и ободряюще улыбнулась мне. — Напишу, — она поднялась с кровати. — Нам уже нужно идти… А ты поправляйся, хорошо?

Я закивал, точно китайский болванчик. Я был счастлив — длинное подробное письмо маме, содержащее полный отчет о текущем положении моих дел, мне писать не придется. Чудесно.

— Мы еще придем тебя навестить, — сообщил на прощание Фред. — Отдыхай. Приятных снов, братишка!

Последнюю фразу он произнес одновременно с Джорджем, что для близнецов не было редкостью.

— Да… приятных снов… — рассеянно ответил я.

Мне в самом деле следовало хорошенько отдохнуть. Ведь впереди меня ждало, возможно, самое серьезное и страшное испытание в жизни.

"Ни в коем случае не бойтесь, мистер Уизли. В вашем положении смешно бояться мертвых. Вам мертвецы никогда не смогут причинить вреда. Чего нельзя сказать о живых людях. Помните, от этого испытания во многом зависит ваша дальнейшая судьба. Не позволяйте слепому ужасу затуманить ваш разум, и вы легко сможете преодолеть все трудности".

Именно такими словами директор Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс профессор Альбус Дамблдор напутствовал своего ученика Рональда Уизли, отправляя беззащитного (ну, ладно, почти беззащитного!) подростка на кладбище Литтл Хэнглтона, где несчастному мальчику предстояло…

— Рон, умоляю тебя, поторопись! Через сорок две минуты мы с Гарри должны вернуться в Хогвартс. Если кто-нибудь узнает, что мы покинули школу…

Я тяжело вздохнул и покорно прибавил шагу.

— Да, да, всем нам будет очень плохо. Я уже понял. Ты повторяешь эту фразу в девятнадцатый раз.

Тут я споткнулся о какой-то камень (или это был корень дерева — в темноте невозможно разобрать) и зашипел от резкой боли, точно рассерженный василиск.

— Гарри, пожалуйста, опусти фонарь пониже, чтобы он освещал дорогу! Потому что небо тебе им все равно осветить не удастся!

— Рон, успокойся, — отозвался друг, покорно опуская руку с фонарем на уровень поясницы. — Мы прекрасно понимаем, что тебе не хочется три дня жить на этом кладбище, спать в гробу и "осваивать свои способности". На твоем месте я бы тоже боялся…

— Я не боюсь! — резко возразил я и тут же снова обо что-то споткнулся. — Ай-я!.. Да что ж это такое!.. И вообще… — Я понял, что постепенно перехожу на крик, и заговорил тише. — И вообще, перестаньте меня успокаивать! Когда вы говорите, что все хорошо, я начинаю думать, что все просто ужасно.

Гермиона сочувственно покачала головой, продолжая при этом тянуть меня вперед за рукав теплой мантии.

— Ты даже не заметишь, как пролетят эти три дня, — попыталась ободрить меня подруга. — А потом мы придем за тобой. Или кто-то другой придет, если у нас не будет такой возможности. Ты вернешься в Хогвартс, и все будет как раньше.

Я невесело усмехнулся. Однажды кто-то (по-моему, это был Финниган) сказал, что я невыносимо наивный и простодушный человек. Возможно, так оно и было на самом деле, однако моей наивности явно не хватало на то, чтобы поверить в успокаивающие слова Гермионы.

Нет, ничего уже не будет как раньше…

Через три дня я умру.

" — Вы вновь отправитесь на кладбище, мистер Уизли. Туда, где сама Смерть однажды нашла свое пристанище. Туда, где воздух, трава, камни и деревья — все пропитано ей.

— На кладбище, сэр?

— Да.

— Извините, сэр, но я не уверен… не думаю, что это хорошая мысль… Видите ли, мне… я чувствую себя очень плохо на кладбище, сэр. У меня кружится голова, я начинаю задыхаться…

— Все правильно, мистер Уизли. Все так и должно быть. Ваши тело и сознание независимо от вашего желания пытаются сопротивляться энергии Смерти. Видите ли, являясь некромантом, вы обладаете повышенной восприимчивостью к этому виду энергии.

— Но, профессор, ведь в этом случае… я хочу сказать, уверены ли вы, что…

— Смелее, мистер Уизли. Полагаю, вы хотели спросить, уверен ли я, что отправлять вас на кладбище — необходимость? Увы, к сожалению, это так. Мужайтесь, мальчик мой.

— Да, я справлюсь… думаю, что справлюсь… Профессор, а что именно я должен делать на кладбище? Это будет какой-то ритуал, да?

— Не совсем. Все будет несколько проще: вам нужно провести на кладбище три дня.

— Что значит "провести", сэр? Я не вполне понимаю…

— Три дня, мистер Уизли — это все, что вам нужно запомнить. На протяжении трех дней вы не будете разговаривать ни с кем из живых, не будете прикасаться к живым существам, не будете есть людскую пищу. Запомните эти правила, иначе все наши усилия могут пойти прахом.

— Да, сэр… Я готов. У меня ведь нет выбора, верно?

— Мне действительно жаль, мальчик мой. Если бы я мог как-то помочь вам…

— Не стоит, профессор. Вы и так помогли. Я ведь по-прежнему жив, а остальное… Думаю, что я смогу преодолеть все трудности.

— Вы все-таки истинный гриффиндорец, мистер Уизли… Однако о главном испытании я еще не говорил. Да поможет вам Мерлин, это действительно страшно!.. Каждую ночь вы должны будете отправляться к склепу, что находится в старой части кладбища. Я подробно опишу это место, и, уверен, вы без труда его найдете. Дверь в склеп будет не заперта, а внутри, на небольшом возвышении, вы обнаружите пустой каменный гроб… Да, мальчик мой, я вижу, вы уже поняли, к чему я клоню: вам придется спать в этом гробу.

— Признаться, профессор, я не очень удивлен.

— В самом деле? Что ж… в таком случае… Видите ли, мистер Уизли, все то время, что вы будете находиться на кладбище, с вами будут происходить определенные изменения… И вот, когда вы ляжете в каменный гроб в третий раз, ваше сердце…"

— Та-а-ак… По-моему, в прошлый раз порт-ключ был где-то здесь. Гарри, посвети, пожалуйста!

Слегка наклонившись, Гермиона пристально осматривала булыжную мостовую Хогсмида, пытаясь отыскать памятную нам всем бутылку из-под огневиски. Однако, судя по всему, на улице недавно потрудились эльфы-уборщики — пустые бутылки, как и прочий мусор, полностью отсутствовали.

— М-м-м… Гермиона, кажется, порт-ключа здесь больше нет.

— Не говори ерунды, Рон! Профессор Дамблдор сказал, что он по-прежнему лежит на том же месте.

— А я все-таки предлагаю заглянуть в ближайший мусорный контейнер…

Гермиона резко взмахнула руками, точно пыталась взлететь — этот жест означал, что подруга сильно раздражена и уже с трудом сдерживается — и достала из кармана палочку.

— Волшебники мы, в конце концов, или нет?.. Accio, порт-ключ!

В паре метров от нас, из темного переулка, раздался грохот, металлический лязг, скрежет, звон бьющегося стекла… а уже через секунду оттуда вылетела искомая бутылка. Гермиона еще раз взмахнула палочкой, и порт-ключ завис в воздухе, не долетев до лица девушки каких-то сантиметров двадцать. Подруга недовольно поморщилась.

Я осторожно заглянул за угол, пытаясь разглядеть, что именно явилось источником грохота и лязга.

— Ну вот, я же говорил, что она в мусорном контейнере!

Гарри тем временем смотрел на Гермиону пораженно-восхищенным взглядом.

— Здорово у тебя получилось! Что это за заклинание?

— Манящие Чары, — ответил я вместо подруги. — Мы их будем проходить ближе к середине года.

Теперь друзья недоуменно уставились на меня.

— Ты умеешь применять Манящие Чары? — с легким недоверием уточнила Гермиона.

— Ну не так уж я и безнадежен в Заклинаниях! — притворно обиделся я. — Ну ладно, если честно, то не умею. Не получается почему-то. Хотя Перси меня весь июнь пытался научить…

Братцу, видите ли, надоело, что я по десять раз на дню врываюсь в его комнату с вопросами вроде: "Перси, а ты случайно не видел мои оранжевые носки?" Мешаю ему работать. Ха! Да нашему Перси только дай повод кого-нибудь поучить!

И чего он пошел трудиться в Министерство? Устроился бы в Хогвартс — место преподавателя ЗОТИ у нас всегда вакантно. И никакое проклятие бы на Перси не подействовало, потому как проклятие к проклятию…

— Рон, Гарри, соберитесь! У нас мало времени. На счет "три" мы все должны дотронуться до бутылки…

Я скривился. Честно признаться, ненавижу перемещения, тем более на голодный желудок. Потом как-то особенно сильно мутит.

"Капля за каплей будет покидать тело Жизнь, и постепенно займет ее место Смерть. Станет кровь густой и холодной и перестанет течь по венам и артериям, и сердце не будет больше биться. Могильный холод придет на смену человеческому теплу, и огонь в глазах погаснет. Придет третья ночь, и ужасный сон сомкнет веки. И будет этот сон длиться до тех пор, пока Солнце Мертвых не позовет принадлежащего Смерти.

Тогда восстанет некромант. И будут отныне мертвые подниматься из могил по воле его, и станут служить ему, как самые преданные рабы. Исчезнет грань между Миром Живых и Миром Мертвых, и получит некромант огромную власть над обоими Мирами".

На несколько секунд, на маленькую Вечность, ноги мои оторвались от земли. За это время желудок успел исполнить тройное сальто, а перед глазами пронеслась вся моя недолгая, но насыщенная событиями жизнь…

— Ох-х-х… — Дыхание вырвалось из груди со всхлипом.

— Рон? — спустя еще несколько мгновений услышал я обеспокоенный голос друга. — Бедняга… С тобой все в порядке?.. Э-эй? Рон, ты там жив?

Уткнувшись лицом в сухую каменистую землю, я незлым тихим словом поминал великого Мерлина, родную Школу и всех ее Основателей, Дамблдора, Снейпа, Филча, Судьбу-злодейку, Малфоя и всю его родню, Гермиониного Криволапа…

И почему именно мне все время так везет? Я уже спрашивал?

— Вряд ли, — глухо отозвался я. — Кажется, вы сломали мне хребет, а такие травмы не совместимы с жизнью.

Друзья быстро поднялись на ноги, покинув мою широкую и, должно быть, во всех отношениях удобную спину (уж наверняка падать на меня гораздо приятнее, чем на жесткую пыльную землю). Я по-прежнему чувствовал себя раздавленным, однако дышать стало заметно легче.

— Вечно тебе достается… — тихо произнес Гарри, помогая мне подняться.

Как только тело мое приняло вертикальное положение, в ушах зашумело. Перед глазами все поплыло, и я медленно осел обратно на землю.

— Темно, — почему-то заметил я.

— Кажется, фонарь остался в Хогсмиде, — несколько виновато отозвалась Гермиона. — Я сейчас зажгу палочку… Рон? Что с тобой? Тебе опять плохо?

"Не опять, а снова", — хотелось ответить мне.

— Не зажигай, — мотнул головой я; от этого движения в глазах потемнело еще сильнее. — Мы на магловской территории. В Министерстве засекут, и будут большие неприятности.

— Это точно, — машинально кивнул Гарри. — Слушай… ты идти-то можешь?

— Наверное. — Ответ прозвучал не очень уверенно. — Но от помощи, пожалуй, отказываться не буду. Почему-то в этот раз хуже, чем раньше…

Гарри и Гермиона тут же подхватили меня под руки.

— Ну что, — друг с сомнением взглянул на массивные ворота деревенского кладбища, — вперед?

Мне ужасно не хотелось идти. Еще больше не хотелось три дня бродить по старому погосту, медленно умирая, чувствуя, как замедляется пульс и холоднее становится кожа.

Было ли мне страшно? Ну разумеется, было!

Был ли у меня выбор? Ну разумеется, не было!

— Вперед, — тихо, но твердо произнес я. — Помогите только до ворот дойти. А потом… Сколько у вас там времени осталось?

— Примерно полчаса, — сообщила Гермиона. — Профессор Дамблдор сказал, что необходимо вернуться до рассвета. А этот самый рассвет уже вот-вот начнется.

— Ну тогда точно вперед. И побыстрее! — Я попытался улыбнуться.

Гримаса, которая у меня получилась, не напоминала улыбку даже отдаленно. Однако Гермиона ободряюще улыбнулась в ответ. Ее рука слегка сжала мой локоть, и дышать почему-то вдруг стало заметно легче.

— Итак, уважаемые коллеги, я вновь намерен поставить вопрос ребром!

Сухая морщинистая длань Альбуса Дамблдора резко опустилась на столешницу, словно показывая, как именно директор "вновь намерен поставить вопрос".

Профессор Флитвик нервно сглотнул, снял очки и принялся теребить дужки. Профессор Вектор, делавшая какие-то пометки в своем блокноте, от неожиданности поставила жирную кляксу, скрывшую половину записей. Профессор Синистра, всю ночь накануне проведшая за изучением звездного неба, встрепенулась и как-то затравленно оглянулась по сторонам. Профессор Снейп и профессор МакГонагалл сохраняли невозмутимое спокойствие. Профессор Трелони, как обычно, впала в транс.

— Кстати, я отчего-то не вижу здесь Помоны Спраут…

— Она в теплице, Альбус, — спокойно сообщила МакГонагалл. — Какие-то проблемы… Кажется, вертколистник крапчатый опять взбесился и разнес все соседние горшки…

— Лапчатник трубколистный, — машинально поправил Снейп.

— Да нет же, вертколистник…

— Итак, уважаемые коллеги. — Директор еще раз ударил ладонью по столу — все, кроме Снейпа и МакГонагалл, снова вздрогнули. — Перед нами стоит проблема! Как ни печальна эта новость, но у нас опять нет преподавателя по ЗОТИ. И, главное, нет ни одного желающего занять эту должность!

— Ну почему же, сэр…

— Северус, мальчик мой… Преподаватель ЗОТИ должен обладать не только обширными знаниями в области Темных Искусств, но и… А впрочем, это не важно. Главное — подготовить студентов к сдаче экзаменов! Тремудрый Турнир, каникулы, праздники — все это замечательно! Но в результате времени на учебу остается совсем немного.

— Вы полагаете, я не смогу подготовить учеников к экзаменам? Но позвольте, профессор…

— Северус, если вы будете вести ЗОТИ, то на должность хогвартского зельевара придется назначить Хагрида.

От такого предложения профессор Трелони сразу вышла из транса.

Северус Снейп представил себе, как взлетает на воздух его лаборатория (вместе со всем остальным Хогвартсом), и счел за лучшее промолчать.

— Ну что ж… — Директор откинулся на спинку кресла и направил задумчивый взгляд в потолок. — Быть может, у кого-нибудь еще есть предложения?

Раздалось негромкое покашливание. Профессор Вектор аккуратно положила перо на один из столиков, стоящих вдоль стен, спрятала в карман мантии блокнотик и только тогда решилась взять слово.

— Насколько мне известно, сэр, Аластор Хмури, ранее давший согласие на преподавание в Хогвартсе, несколько дней назад получил выписку из больницы Св. Мунго…

— Вы сейчас говорите о настоящем Хмури или о его двойнике? — поддел коллегу зельевар, чье настроение после очередной неудачи с преподаванием ЗОТИ испортилось окончательно.

— О, полагаю, о настоящем, Северус. — Дамблдор, как всегда, безмятежно улыбался. — Да… Знаете ли, я давно хотел пригласить Шизоглаза преподавать у нас в Хогвартсе. На мой взгляд, лучшей кандидатуры на эту должность невозможно найти. Я был несказанно счастлив, когда в этом году Аластор дал свое согласие. Но… потом, к несчастью, приключилась эта совершенно дикая история…

— Хмури отказался? — недоверчиво подняла брови МакГонагалл. — Я хочу сказать…

— Увы, да. — Директор вздохнул, тяжело и печально. — Насколько мне помнится, он сказал, что для его "и без того расшатанных нервов" несколько сотен "сумасшедших, ленивых и безалаберных подростков" — это слишком.

— "Сумасшедших"? Ну-ну… — проворчал сквозь зубы Снейп.

— Поверить не могу! — МакГонагалл раздраженно сложила руки на груди. — Звучит, как… как трусливая отговорка!

— Ну, знаете ли, Минерва, — негромко произнес профессор Флитвик. — Я бы не стал так резко осуждать Шизоглаза. В принципе, его тоже можно понять…

— Филиус, не хотите ли вы сказать…

"Даже если бы не знал, что Минерва возглавляет Гриффиндор, а Филиус — Рейвенкло, мог бы догадаться", — меланхолично подумал зельевар.

— Сибилла, — Дамблдор неожиданно повернулся к провидице, чем крайне удивил всех остальных присутствующих, — может быть, ваши способности помогут нам? Что подсказывает ваша интуиция?

— А?..

Сибилла Трелони недоуменно подняла взгляд на мягко улыбающегося директора.

На ее памяти это был первый раз, когда на собрании педагогов профессор Дамблдор обратился к ней за советом. Можно даже сказать, он вообще впервые обратился к ней за советом. До этого дня все проблемы Хогвартса благополучно решались без участия Сибиллы — конечно, периодически ее возмущало такое пренебрежение со стороны коллег, но в целом профессор Трелони была вполне довольна положением дел. Решение житейских вопросов никогда ее не привлекало.

— Да, да, Сибилла! — Профессор МакГонагалл тут же переключила свое внимание на прорицательницу. — Ваш совет нам сейчас совершенно необходим! Если хотите, мы даже призовем вам сюда хрустальный шар! Или, быть может, стоит разложить карты? Простите, я не очень разбираюсь в столь тонкой науке, как Прорицания… Нам стоит оставить вас в одиночестве, чтобы было удобнее выходить в астрал?

В голосе профессора Трансфигурации было столько неприкрытого ехидства, что хватило бы на заполнение хогвартского озера.

— Минерва! — Дамблдор укоризненно покачал головой — глаза его, однако, смеялись.

"В палате буйнопомешанных больницы Св. Мунго, наверное, сейчас спокойнее. — Мрачные размышления не желали оставлять Северуса Снейпа. — Что-то Минерва сегодня особенно раздражительна… Должно быть, из-за этого балбеса Уизли. Загремел в Больничное крыло — велика трагедия! Да что этому рыжему сделается, Уизли — семейка на диво живучая.

Престарелый интриган опять воду мутит… Наверняка уже все давно решил и сейчас снова "поставит нас в известность"…"

— Да… кадры решают все, уважаемые коллеги! — Дамблдор в третий раз ударил ладонью по столу и доброжелательно улыбнулся, увидев, как скривились лица преподавателей. — На наше счастье, выход все-таки есть! Довольно неожиданный, но… выбирать не приходится!

"Мне определенно не нравится такое начало…"

— Мне удалось договориться… Нам действительно повезло, что он согласился…

"Очень, очень плохое начало!"

— Уже со следующей недели ЗОТИ в нашей школе будет преподавать…

За сизыми тучами скрылась луна.

Холодные капли стучат по земле.

Осенняя полночь мертва и темна,

Кресты и надгробия тонут во мгле.

С бессмысленной яростью дождь землю бьет.

Природа не хочет опять умереть.

Но небо напрасно свои слезы льет -

Приходит пора провожать и скорбеть.

Слетится на старый погост воронье,

Вновь черти устроят себе шумный пир.

В мире даже у Смерти есть место свое -

Кладбище, где разлагается мир.

Холодно. Очень. Как будто уже зима наступила.

Сгущались сумерки. На западе еще полыхал алым пламенем закат, а на востоке небо уже потемнело и готовилось к появлению первых звезд.

Погода прояснилась лишь на третий день моего пребывания на кладбище — до этого небо хмурилось, а солнце и луна отказывались выглядывать из-за облаков. К вечеру первого дня начался дождь. Лежа в каменном гробу, стенки которого оказались обжигающе ледяными, сжимаясь в комок от физической слабости и внезапно накатившего чувства безысходности, я слушал, как он шумит за стенами склепа, наносит яростные удары по пыльной сухой земле. Отчего-то казалось, что именно дождь способен разделить мое отчаяние. Наверное, именно поэтому я не стал закрывать до конца дверь склепа — чтобы слушать, как плачет небо.

Чепуха, конечно. На самом деле дверь склепа я не стал закрывать потому, что боялся задохнуться: окон в этом каменном мешке, разумеется, не было, и воздуху попросту неоткуда было больше взяться. Правда, зачем окна покойнику? А на то, что в каменном гробу будет спать живой человек, никто и не рассчитывал.

До восхода луны оставалось совсем немного, и следовало поспешить. Как бы мне ни было страшно, начатое дело стоило довести до конца: именно в эту ночь я должен был стать настоящим некромантом. Еще не Истинным, но уже настоящим. Не хотелось, конечно, но и выбора особого не было.

Я и без того тянул сколько мог. Еще раз обошел все кладбище — за три дня у меня неплохо получилось там освоиться, я знал каждый уголок. Я два часа бесцельно бродил по погосту, читая имена усопших и разглядывая надгробные памятники (так себе, конечно, развлечение, но других не наблюдалось). Тщетно пытался отсрочить тот миг, когда все-таки придется в третий раз лечь в каменный гроб и… умереть!

Вот так вот все просто.

Я передернул плечами. Поднялся ветер, зашумел в изрядно поредевших кронах деревьев, взъерошил мне волосы и швырнул в лицо желто-красный кленовый лист. Я раздраженно отмахнулся от этого неожиданного подарка осени. Холодно все-таки…

За эти три дня я во многом пересмотрел свои взгляды на жизнь. Попытался разложить по полочкам весь тот сумбур, который царил в моей голове последнее время. Знаете, когда остаешься наедине с самим собой, даже мыслить по-другому начинаешь. Задаешь себе вопросы, о которых даже не задумывался раньше, начинаешь размышлять о весьма неожиданных вещах, открываешь в себе какие-то совершенно новые черты. Учишься.

К примеру, мне удалось научиться находить красоту даже в самых мрачных вещах.

Да, даже в этом старом кладбище, как оказалось, была своя прелесть. Я бы, конечно, по-прежнему не назвал этот погост райским местечком, но… Человек, в конце концов, ко всему привыкает.

Мне нравилось медленно идти по узенькой тропинке, что вилась от самых кладбищенских ворот, когда только шум ветра да звук моих шагов нарушали тишину. Изредка я слышал хриплое карканье старого ворона, что гнездился в дупле засохшего вяза. Этот ворон был единственным живым существом на этом кладбище (исключая меня, разумеется). Маглов от погоста отпугивало заклинание, наложенное еще к нашему практикуму. Даже сторожа не было: на дверях его маленького домика висел огромный амбарный замок.

И такое одиночество мне тоже по-своему нравилось.

Мне нравилось сидеть у подножия почти двухметровой статуи мраморного ангела и наблюдать за тем, как занимается рассвет — точно пожар, в котором сгорает небесный купол. Ангел, смиренно склонив голову и сложив руки в молитвенном жесте, безмолвно скорбел обо всех, кто уже нашел свой покой в сырой земле. Я тоже скорбел — о чем-то своем. Казалось, что каменная статуя способна понять и разделить мою печаль. Должно быть, именно поэтому я порой прикасался к мраморным ладоням ангела своими, живыми, ладонями, невольно повторяя молитвенный жест и склоняя голову так же смиренно.

На самом деле, не знаю, почему делал это. Возможно, мне просто было тоскливо и грустно.

Мне удалось не то чтобы смириться, но… я стал относиться намного спокойнее к тому факту, что жизнь моя в корне изменилась. Даже попытался найти в этом определенные плюсы. Хотя они, конечно, меркли в сравнении с минусами, но все же… Устойчивость к болезням, невосприимчивость к Непростительным и другим смертельным заклятиям, к ядам… Скажем так, неплохие утешительные бонусы.

Я наконец успокоился. Набрался сил.

Хотя я по-прежнему не был уверен, что сил моих хватит сделать этот последний шаг "во тьму". Но все же жизнь стала заметно приятнее. Как бы парадоксально это ни звучало.

Правда, в первый день моего пребывания на кладбище, когда меня ужасно мутило, а перед глазами все плыло, я вообще думал, что слова "хорошо" и "приятно" — это какие-то изощренные ругательства. Однако на второй день слабость отступила, и мир вновь обрел краски. Самочувствие мое заметно улучшилось, а на третий день я даже ощутил некую бодрость, как после хорошего отдыха.

Только холодно было. Очень.

Казалось даже, что холод этот шел изнутри меня, как будто кости превратились в лед. Я никак не мог согреться. В какой-то момент решил развести костер: благо на третьем курсе мы проходили парочку отличных заклинаний, способных заставить гореть даже камни. Решил развести и развел, но странное дело, пламя почти не согрело меня.

А мраморные руки ангела, в первый день показавшиеся мне невыносимо ледяными, на второй уже не обжигали ладони холодом. А на третий день камень и вовсе показался мне теплым. Точно живым. И с гробом, где мне приходилось спать, было то же самое.

Я, правда, еще не ложился в него в третий раз. Все никак не мог решиться.

А поторопиться, между тем, стоило. Я глубоко вздохнул, еще плотнее закутался в мантию, оглянулся в последний раз и сделал маленький нерешительный шажок вперед.

Помню свой ужас, когда впервые увидел этот склеп и этот гроб. Думал, что лучше повеситься на Гремучей иве, чем лечь в каменную "постель". Гроб был идеальной прямоугольной формы, с высокими стенками, очень, очень холодными на ощупь. Я еще боялся, что отморожу себе все внутренние органы, лежа в нем… ну, ладно, не только этого боялся. И все равно в конце концов лег. Крышку, конечно, закрывать не стал — еще чего не хватало (да я бы ее и не поднял — тяжелая)! Было холодно и жестко. Заснуть смог только под утро, когда невероятная усталость взяла верх над нервным возбуждением.

Но зато со внутренними органами вроде бы ничего страшного не случилось. Наверное, еще один приятный бонус.

Еще один маленький шажок, и я вступил под мрачные своды склепа. Хотя "своды" — сильно сказано, я даже выпрямиться во весь рост не мог. Маленький, узенький, с низким потолком: как кладовка, честное слово! Каменный гроб занимал основную часть пространства. Как всегда при взгляде на это "ложе", я нервно сглотнул.

Надо. Надо, и все. Просто повторяй себе это, Рон, и ты сможешь. У тебя просто выбора нет.

Знаете, я привык считать себя смелым человеком. Речь сейчас не о скромности и не о хвастовстве, просто с малолетства мне внушали, что все гриффиндорцы — храбрецы. Я — гриффиндорец, следовательно, я тоже храбрец. А когда действительно во что-то веришь, это непременно становится действительностью. И, пожалуй, я в самом деле был способен на отважные поступки.

Но умирать страшно. Особенно вот так, сознательно делая шаг в пустоту. "Во тьму", как выразился Дамблдор. Мне было пятнадцать. И мне было что терять в этой жизни. Наверное, я именно поэтому так боялся — приходилось зубы стискивать, чтобы не закричать от ужаса.

А… в принципе, я мог кричать. Меня бы все равно никто не услышал.

Еще один шаг. Последний. Я стоял у каменного гроба.

И тут же, быстро, не давая себе времени одуматься, лег в свою холодную "постель". Не было выбора. И не было времени — до восхода луны оставалось совсем немного.

Теперь нужно было только закрыть глаза. Мучительно медленно, слушая отчаянный стук сердца сквозь шум крови в ушах. Смерть уже стояла возле двери склепа, улыбаясь очень спокойной и странной улыбкой, протягивала ко мне свои руки, тонкие и ослепительно белые. Холодные.

Я улыбнулся. И закрыл глаза.

В склепе царила темнота. Единственным источником света была луна, чье холодное сияние пробивалось через приоткрытую дверь. По-прежнему шумел ветер. Воздух был свеж и чуть-чуть щекотал кожу. Хрипло каркал одинокий ворон — словно звал кого-то. Может, меня?

Я понял, что улыбаюсь, и резко сел в каменном гробу.

Я слышал, как шуршит листва, которую ветер гонит вдаль по тропинке, как поскрипывает приоткрытая створка ржавых кладбищенских ворот и даже как старый пернатый ворчун копошится в своем дупле. Я видел каждую трещинку в сером потолке склепа и тоненькую полупрозрачную паутинку в углу, оставленную своим хозяином. Я ощущал, как касаются моего лица лучи лунного света, ласкают кожу.

Но я больше не чувствовал холода.

И каменный гроб больше не казался мне жестким и неудобным.

Я не дышал.

Удивительное дело, когда люди дышат, они совершенно не замечают этого, но стоит перестать… Странно. Попытался сделать вдох. В принципе, удалось. Но воздух показался вдруг затхлым, а в груди появилось какое-то странное неприятное чувство. На грани боли, но не совсем боль. Выдохнул.

Наверное, сердце у меня тоже не билось. И кровь не текла по венам. Не было ни малейшего желания проверять.

Я встал. Подошел к двери и с легкостью распахнул тяжелую, окованную железом створку.

Солнце Мертвых взошло. И позвало меня.

Мне мешала одежда.

Одежда была лишней, я в ней больше не нуждался. Мне остро хотелось ощутить прикосновение ночи каждой клеточкой тела. Медленно, точно под гипнозом, я сбросил с плеч мантию, стянул через голову свитер… Пальцы отчего-то плохо слушались и почти не гнулись, поэтому рубашка лишилась пары пуговиц.

Был конец октября. Но я не чувствовал холода.

Лунный свет целовал обнаженную кожу, заставляя ее словно светиться изнутри. Ночь была прекрасна. Сила пьянила, сводила с ума. Захотелось запрокинуть голову и засмеяться. Я был, наверное, действительно безумен. Я не мог связно мыслить. Эмоции переполняли — мое сознание тонуло в водовороте ослепительных чувств, невыразимо ярких и ошеломляюще прекрасных.

Смех получился беззвучным.

Осенняя листва негромко шуршала под ногами. Земля была мягкой и влажной после дождя, ласкала босые ступни. Воздух отчего-то казался плотным, почти осязаемым. Наверное, я мог взлететь, если б захотел. Во мне было слишком много Силы, я чувствовал, как она бурлит в моем сознании, околдовывая разум, путая мысли. Сила искала выход. Я ощутил, что, если такого выхода не найдется, моя сущность будет уничтожена.

Я улыбался. Мне казалось, что я падаю в бездонную черную пропасть.

Смерть по-прежнему стояла у дверей склепа и смотрела на меня. От ее сияющей кожи исходил сладковатый запах, щекочущий ноздри. Смерть была так же реальна, как и все вокруг, как мраморный ангел, как старый засохший вяз, как угрюмый одинокий ворон.

Этот мир таков, потому что мы видим его таким, а вовсе не наоборот.

Я видел лица мертвецов сквозь слой сырой земли. Их тоже звала луна, и они протягивали ко мне свои бледные руки. Слепые бесцветные глаза не видели меня, но они чувствовали Силу. Мертвые губы беззвучно звали, умоляли. Я снова засмеялся.

Пейте, пейте! Пейте, сколько сможете выпить! И пусть земля снова отвергает вас. Я хочу, чтобы вы восстали. Станьте снова живыми, как когда-то, и пойте вместе со мной песню Тьмы и Ночи. Пейте мое безумие, Силу мою, мое проклятие! Я подарю вам свое дыхание, и Жизнь снова примет вас. Возьмите биение сердца и тепло человеческого тела, и я стану мертвым, а вы оживете.

Это безумие!.. Это безумие…

Пусть. Мертвым нечего терять.

Я опустился на четвереньки, разгреб ладонями листву и прикоснулся к земле, неожиданно ощутив тепло и даже, как мне показалось, слабую пульсацию. Через мои пальцы Сила проникала под землю, и мертвецы жадно тянулись к ней холодными губами. Они пили мою жизнь.

А потом холодные жесткие пальцы тянулись к луне, и земля отвергала ожившие тела. Я ощутил, как сияющие руки Смерти коснулись моих плеч, а губы ее запечатлели поцелуй на моих губах.

И сознание мое померкло.

Сначала была только тьма, которая ослепляла, и оглушительная тишина, разрывающая уши. И ощущение полета. Или бесконечного свободного падения, когда тело кажется невесомым и нереальным. Потом из тьмы начали проступать очертания предметов. Появился свет, от него отделились тени. Медленно мир обрел краски: сотни, тысячи оттенков — глазам стало больно.

Медленно, по кусочкам, точно мозаика, возникла реальность.

Комната. Темная, пыльная, донельзя захламленная. Сказал бы, что нежилая, но на столе дымилась свеча — только что потухла, видно, сквозняком задуло. Стол стоял у заколоченного досками окна. Доски прилегали неплотно, и сквозь дыры пробивался холодный свет луны. Вдоль стен стояла мебель в чехлах, в углу кучей был свален какой-то старый хлам: разломанные доски, превратившаяся в лохмотья одежда, какие-то книги, возле стола стояло несколько сломанных стульев. У дальней стены тоже валялось какое-то тряпье.

"Что это за место? Явно не Хогвартс…"

Я недоуменно озирался по сторонам. В этой комнате я точно был впервые. И понятия не имел, куда меня занесло.

И, главное, как?

— Что за…

Я вздрогнул. Слова слетели с моих губ, но голос, их произнесший, явно принадлежал не мне. Да и голос ли это был? Я вдруг понял, что не чувствую своего тела, как будто…

Я парил в воздухе в полуметре над полом. Сам воздух был плотным и вязким, точно кисель, а тело мое было легким и невесомым.

Шикарно!!!

Всегда мечтал почувствовать себя призраком!

Куча тряпья у дальней стены неожиданно зашевелилась, и я с удивлением понял, что это… человек. Я увидел худое грязное лицо, такое изможденное, что, как говорится, краше в гроб кладут. Полумрак придавал человеку невероятное сходство со скелетом: те же черные провалы глазниц, выступающие скулы, впалые щеки. "Скелет" приподнялся на локте, и на него упал луч лунного света. Я приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог выдавить из себя ни звука.

На меня смотрели невыносимо знакомые глаза. Было время, когда я видел их каждый день. Самые отвратительные, самые ненавистные глаза в мире.

— Малфой… — только и смог выговорить я, до глубины души пораженный открывшийся мне картиной.

Это действительно был Драко Малфой. Черты лица чудовищно изменились, но его невозможно было не узнать. Драко Малфой, который три года подряд делал все, чтобы моя жизнь стала совершенно невыносимой. Драко Малфой, которого я ненавидел так сильно, что, казалось, готов был убить. Драко Малфой, которого вот уже третий месяц безуспешно искали элитные сыщики Министерства.

Я не мог поверить своим глазам.

Я не хотел верить своим глазам.

Я смотрел на этого измученного, истощенного человека и не хотел верить своим глазам. Я действительно… я чувствовал ужас.

Серые глаза расширились, Малфой попытался сесть на полу, но сил его на это не хватило. И тогда он протянул вперед правую руку, словно хотел коснуться меня, убедиться, что я реален. Могу понять его сомнения…

— Уизли?..

"На протяжении трех дней вы не будете разговаривать ни с кем из живых, не будете прикасаться к живым существам, не будете есть людскую пищу. Запомните эти правила, иначе все наши усилия могут пойти прахом".

Замерев на Грани между Жизнью и Смертью, заглядывая туда, куда могут заглянуть лишь мертвые, я услышал голос живого. Хриплый такой, ужасно усталый голос. Малфой позвал меня, заговорил со мной, нарушив этим хрупкое равновесие. Я ощутил, что меня вновь затягивает черная бездна. Я забился и закричал, пытаясь сопротивляться.

Я снова взлетал и падал в бесконечность, точно крошечная песчинка в часах, которые постоянно переворачивают.

Все возвращалось на круги своя…

Сквозь неплотно задернутые шторы в комнату проникали лучи тусклого осеннего солнца, и на белую непрозрачную ткань ширмы ложились пятна света причудливой формы. Было очень светло, тепло и душно. В плотном воздухе витал дурманящий запах каких-то лекарств, слегка щекотал ноздри. От жесткой и слишком маленькой подушки невыносимо затекла шея.

Да здравствует старое доброе Больничное крыло!..

Я слегка приподнялся на локте и тут же недовольно поморщился. От ноющей шеи боль волнами растекалась по телу, концентрируясь где-то в области затылка. Голова казалась чугунной. Мысли путались, разбегались, точно тараканы, и я никак не мог призвать их к порядку. Мозговые извилины явно не желали напрягаться: организм настойчиво требовал, чтобы я снова лег.

Я сел, подтянув колени к груди, и упрямо попытался задуматься.

Больничное крыло. Хм, занятно… Я совершенно не помнил, как очутился здесь, не помнил своего возвращения в Хогвартс. Помнил старое кладбище, заброшенный склеп и пустой каменный гроб, мраморного ангела, одинокого ворона и далекую бледную луну. Помнил мрачную пыльную комнату, заколоченное окно, погасшую свечу, измученное лицо Малфоя, его дрожащую худую руку и хриплый голос.

А потом была только бесконечная черная пустота. Я, должно быть, потерял сознание. А друзья, как и обещали, пришли утром забрать меня, нашли мое бесчувственное тело и доставили в Хогвартс. Да, вероятно, все так и было.

Могу себе представить, какую картину обнаружили Гарри и Гермиона на кладбище поутру…

Перед мысленным взором вдруг вновь возникло исхудавшее лицо Малфоя, глубоко запавшие серые глаза, горящие лихорадочным блеском. Тонкие сухие губы произносили мое имя, а длинные белые пальцы пытались коснуться моей руки.

Что же это было: сон или явь? На самом ли деле я видел Драко Малфоя?

Прошло уже почти три месяца с момента его исчезновения. Люциус, поначалу так страшившийся огласки, серьезно запаниковал еще к концу сентября (видимо, первоначально он действительно считал, что Драко сбежал из дома) и привлек к поискам сына лучших ищеек Министерства. На плодотворности поисков это, однако, никак не отразилось — Малфоя-младшего невозможно было обнаружить. Заклинания не действовали, прорицатели разводили руками, а опросы свидетелей ровным счетом ничего не давали (главным образом потому, что рядом с Драко в момент исчезновения никого не было).

У Нарциссы Малфой, по слухам, случился серьезный нервный срыв. Официально о смерти белобрысого слизеринца еще не говорили, но все явно к тому шло.

И тут нате вам! Сам Драко Малфой! Вполне себе живой, хотя и не совсем невредимый. Грязный, исхудавший, ослабевший — но живой! Хотя измучили его, конечно, просто ужасно… Возможно, совсем скоро о смерти Малфоя-младшего действительно придется объявлять…

Если, конечно, предположить, что этот "живой скелет" мне вовсе не привиделся.

Мерлин! Мерзкий голосок Тетушки Интуиции угодливо подсказывал мне, что умирающий в заброшенном доме Малфой — это реальность.

Резким движением руки я распахнул светлые занавеси ширмы.

— Мадам Помфри!

В Больничном крыле было по-прежнему практически пустынно. За время моего отсутствия поцарапанного Нотта, очевидно, выписали, а из новых пациентов был только какой-то щуплый первокурсник, чем-то неуловимо напомнивший мне Невилла. Мальчик сидел на кровати в противоположном углу палаты, а школьная медсестра сосредоточенно наносила густую красновато-коричневую мазь на его правое предплечье.

Моего пробуждения мадам Помфри не заметила, поэтому вздрогнула от неожиданности, когда я позвал ее. Баночка с мазью выскользнула из пальцев колдомедика и закатилась под кровать. Первокурсник вздрогнул тоже и испуганно уставился на меня своими огромными глазищами.

Я сконфуженно хмыкнул.

— Извините, мадам.

Выражение испуга на лице женщины тут же сменилось крайней озабоченностью. Напрочь забыв про несчастного первокурсника и упавшую баночку мази, мадам Помфри едва ли не бегом устремилась к моей кровати.

— Мистер Уизли! Во имя всех Основателей, зачем же вы встали? Вы должны лежать.

Сухие теплые руки медсестры легли мне на плечи, заставляя опуститься обратно на кровать.

— Я сел, мадам, — покорно касаясь затылком "пыточной" подушки, машинально поправил я.

Как только колдомедик чуть-чуть отошла от моей постели, я вновь попытался подняться.

— Мистер Уизли!

— Со мной все в порядке, мадам, — быстро произнес я, буравя медсестру своими честными голубыми глазами. — Я чувствую себя прекрасно. Честное слово! Мне нужно к профессору Дамблдору.

— Профессор Дамблдор обязательно зайдет вас навестить. — Покосившись на меня, колдомедик взяла с тумбочки темный пузырек с каким-то зельем и огромных размеров металлическую ложку. — Директор каждый день заходит в Больничное крыло, специально чтобы узнать о вашем самочувствии. Думаю, он будет очень рад увидеть, что вы пришли в себя.

Я с некоторой опаской наблюдал за тем, как наполняется исполинская ложка, и сильно сомневался, что мне удасться проглотить все ее содержимое.

— А… долго я… не приходил в себя?

— Сегодня двадцать третье октября, четверг.

"Двадцать третье?.. Семнадцатого октября состоялся этот треклятый практикум, восемнадцатого я отправился на кладбище… значит, двадцать первого я… итого выходит… Сколько?!"

— Я проспал почти три дня?!

— Успокойтесь, мистер Уизли, успокойтесь. — Мадам Помфри поставила пузырек обратно на тумбочку, а "ложечку" поднесла к моим губам. — Вам нельзя нервничать. Организм сейчас ослаблен как никогда. Откройте, пожалуйста, рот, я дам вам лекарство…

— Не надо! — Я поспешно отодвинулся на другой край кровати, подальше от медсестры. — Я здоров. Самочувствие замечательное. Правда, можете меня уже выписывать! — и добавил скороговоркой, надеясь отвлечь внимание женщины: — А у вас мазь упала. Под кровать.

Колдомедик автоматически повернула голову в указанную сторону и наконец обратила внимание на щуплого первокурсника, по-прежнему наблюдавшего за нами из угла палаты. Мальчик сжался, поймав рассеянный взгляд медсестры.

Скорее всего, хаффлпаффец.

— Мистер Колдуэлл?

Первокурсник что-то невнятно промямлил в ответ. Мне почти стало его жаль. Мальчик действительно ужасно напоминал нашего Невилла — не внешне, по характеру. Оба они, очевидно, принадлежали к одному типу людей: стеснительных, робких, неуверенных в себе добродушных флегматиков. Я всегда искренне симпатизировал Невиллу (как, впрочем, и все, кто хорошо его знал — Лонгботтома на самом деле невозможно было не любить).

Эх, знать бы, где сейчас наш Невилл… Неужели, как и Малфой?.. Нет, даже думать об этом не хочу.

Ужас, ужас, ужас…

— Подождите еще немного. Необходимо закончить перевязку. Мистер Уизли, — я крупно просчитался, надеясь, что мадам Помфри отвлечется на Колдуэлла и забудет обо мне, — вы намереваетесь пить свое лекарство?

— Нет, — честно сообщил я, пытаясь нашарить ногой какую-нибудь обувь возле кровати. — Мне нужно поговорить с профессором Дамблдором.

— Профессор Дамблдор зайдет позже. Сейчас он занят. Мистер Уизли, будьте благоразумны, успокойтесь! И выпейте лекарство.

— Не могу. Я должен спешить. — Разговор явно шел по кругу. — Это вопрос жизни и смерти! Каждая секунда на счету!

Обуви я не обнаружил и, махнув на все рукой, решил пойти босиком. Мадам Помфри угрожающе надвигалась на меня с "ковшом" наперевес, и времени думать о подобных мелочах действительно не было. Я вскочил на ноги.

— Ой…

Только тут я понял, что за все время, проведенное мной в Больничном крыле, никто так и не удосужился меня одеть. Волшебники, называется… Школа Магии! А если бы я от переохлаждения скончался?

Хотя в такой духоте… маловероятно.

— Мистер Уизли, повторяю последний раз! Немедленно успокойтесь, примите снотворное… то есть, укрепляющее снадобье и ложитесь в постель! — Медсестра предприняла еще одну отчаянную попытку залить в меня зелье.

Вдобавок ко всему, "укрепляющее снадобье" было неприятного зеленовато-синего цвета, и от него исходил отвратительный резкий запах. Вероятно, "ложечка" этого зелья могла погрузить слона в пятилетний сон. Я был категорически не согласен засыпать на столь долгий срок.

Обмотавшись простыней на манер римской тоги, я осторожно пятился в сторону двери.

— Ну не пойдете же вы, в самом деле, к директору в таком виде!

— Кто вам сказал? Очень даже пойду.

У несчастного первокурсника, затравленно наблюдавшего из угла за всем этим беспределом, казалось, вот-вот случится разрыв сердца

— Ваше поведение отвратительно, мистер Уизли! — Мадам Помфри разозлилась окончательно. — Предупреждаю: если вы немедленно не перестанете буянить, я буду вынуждена снять баллы с вашего факультета!

— Снимайте, мадам. Хоть все сразу. И я не буянил вовсе! Мне просто необходимо срочно поговорить с профессором Дамблдором.

— Возмутительно! Да будет вам известно, мистер Уизли, обычно я не применяю к своим пациентам Связывающие Чары. Но для вас я, пожалуй, сделаю исключение.

— Если вы сейчас примените ко мне Связывающие Чары, я потом разобью в Больничном крыле все пузырьки с лекарствами! И начну вот с этого! — С самым кровожадным выражением лица я указал на бутыль с "укрепляющим снадобьем".

— Мистер Уизли!

— Мадам Помфри…

"До чего ты опустился, Рональд Уизли! До подлого шантажа! До безобразного скандала со школьной медсестрой! До беготни по Хогвартсу в одной простыне!.."

О, заткнись, Совесть! Тебя сюда не звали!

— Вот, полюбуйтесь, господин директор! — Мадам Помфри сделала широкий жест рукой в сторону моей кровати. — Студент, совершенно не думающий о своем здоровье! Лежать спокойно отказывается, лекарство принимать не желает. Позовите ему профессора Дамблдора — и все тут! За двадцать лет моей практики…

Директор укоризненно качал головой, во всем соглашаясь с возмущенной до крайности медсестрой. При этом он, правда, вполне добродушно улыбался, а в глазах его прыгали веселые чертики, что благополучно сводило весь эффект от нравоучений к нулю.

Я широко улыбался в ответ и покаянным голосом твердил, что мне очень стыдно. Одетый в любимую клетчатую пижаму, получивший возможность не пить омерзительно пахнущее зелье и поговорить, наконец, с директором, я был готов согласиться с чем угодно. Компромисс был достигнут.

Примерно пятнадцать минут мадам Помфри понадобилось, чтобы убедиться в моем искреннем раскаянии, отвести душу и забыть обиду. Затем, по молчаливой просьбе директора, колдомедик увела хаффлпаффца Колдуэлла в процедурную и оставила нас с Дамблдором наедине.

— Вы хотели о чем-то со мной срочно поговорить, мальчик мой, — обратился ко мне директор, едва за медсестрой закрылась дверь. — Я готов выслушать вас. Однако, прежде чем вы начнете рассказ, могу я спросить, как ваше самочувствие?

— Нормально, сэр. Нечто среднее между "плохо" и "очень плохо".

— Увы, но в вашем положении это действительно нормально. — Директор осторожно присел на краешек соседней кровати. — Полагаю, все прошло благополучно…

— Да, сэр, вполне. Все вышло точно так, как вы и говорили.

— Знаки?..

— Десять. Прибавилось всего по два на каждой руке. Я думал, будет хуже. Намного хуже… — Я закатал рукава пижамы, обнажая запястья. — Честно говоря, в глубине души я боялся, что стану Истинным некромантом к концу этих трех дней.

— Это не настолько быстрый процесс, мистер Уизли. — Директор покачал головой. — Пока вам нечего опасаться. Впрочем, способности ваши в любом случае стоит применять очень осторожно. Лишь в самых крайних случаях. Запомните: лишь в самых крайних!

— Я понимаю, сэр. Честно говоря, я бы с удовольствием вообще никогда ими не пользовался, вы же знаете… Но ведь это невозможно, верно?

Директор лишь грустно улыбнулся в ответ.

— Я почему-то так и думал.

Дамблдор внимательно посмотрел на меня поверх очков-половинок.

— Некроманты, мистер Уизли, являются своеобразными аккумуляторами энергии Смерти. Вы ведь понимаете, о чем я?

— Относительно, сэр. Вы имеете в виду, что мое тело способно накапливать это… эту…

— Энергию Смерти, мальчик мой. Энергию мира Мертвых. И не только тело, но и сознание. — Волшебник осторожно коснулся указательным пальцем моего лба; я закрыл глаза. — Но все это мелочи, а суть вы, как я вижу, уловили. Да, вас, мистер Уизли, можно назвать "точкой соприкосновения" между миром Живых и миром Мертвых, связующим звеном. Вы принадлежите в равной степени к обоим мирам, и в этом заключается ваша сила.

— Другими словами, я просто не могу не использовать способности некроманта, так как они — часть меня? — по-прежнему не открывая глаз, уточнил я.

— Совершенно верно. Кроме того, рано или поздно концентрация энергии Смерти непременно станет предельной. В этом случае Сила вырвется наружу, независимо от вашего желания. Именно это, я полагаю, и случилось на практикуме по ЗОТИ.

— И на уроке у профессора Хмури… то есть, у Барти Крауча-младшего, — очень тихо добавил я.

Директор кивнул.

— Да. Впрочем, в последнем случае были и положительные моменты. Если бы не вспышка вашей Силы, полагаю, мы бы до сих пор не знали, что в Хогвартсе преподает не настоящий Шизоглаз Хмури…

— В самом деле, удачно получилось, сэр… — Я сухо усмехнулся.

На какое-то время в палате воцарилась тишина. Дамблдор, очевидно, ждал, что я наконец начну свой крайне важный разговор, а я не знал, с чего именно начать. Прямо заявить: "Господин директор, я видел пропавшего Драко Малфоя!" — я отчего-то не мог.

— Профессор, скажите, Джинни… Фред и Джордж… они…

— О, ваши близкие… — Директор понимающе кивнул. — Мы с мадам Помфри сочинили довольно убедительную легенду. У вас обнаружилась аллергия на один из компонентов общеукрепляющего зелья, которое вы принимали после… обморока на практикуме. Поднялась высокая температура, появилась ужасная сыпь. Пришлось вам задержаться в Больничном крыле еще на неделю.

— Аллергия? У меня вроде никогда не было…

— Мистер Уизли, общеукрепляющее зелье, о котором идет речь, содержит экстракты ста пятидесяти различных трав, несколько компонентов животного происхождения, химические соединения. Весьма трудно определить, что именно спровоцировало приступ.

Я ехидно прищурился.

— И посещения наверняка были запрещены из-за моего скверного самочувствия.

— Несомненно.

— Представляю, как разволновалась мама. — Я тяжело вздохнул. — Да и Джинни…

— Молли хотела приехать в Хогвартс. К счастью, мне удалось ее отговорить. А вашу сестру и братьев Поппи поймала при попытке проникновения в Больничное крыло. Через окно. После отбоя.

Я ощутил невероятную теплоту в груди, в области сердца. Все-таки приятно, когда о тебе беспокоятся.

— А мадам Помфри?.. То есть, я хочу сказать, она…

— Она ничего не знает. — Профессор Дамблдор отрицательно покачал головой. — Однако мадам Помфри относится к той категории людей, которым действительно можно доверять. Она не станет задавать вопросов и никому не скажет о вашем исчезновении или… о тех символах, что изображены на вашем запястье. Не беспокойтесь на этот счет.

Я рассеянно кивнул, и вновь в комнате повисло молчание. Тишина почти ощутимо давила на плечи и сжимала грудную клетку. Пустым, ничего не выражающим взглядом я наблюдал за тем, как прыгает по подоконнику солнечный зайчик, как колышутся занавески от сквозняка, который так и не смогла одолеть мадам Помфри.

— Вы собирались что-то мне сказать, мистер Уизли, — терпеливо напомнил директор. — Полагаю, что-то важное.

— Да, я действительно хотел с вами поговорить, профессор. И это очень важно. Но я не уверен… и я не знаю, с чего начать, — честно признался я, сверля взглядом собственные колени.

— Начните с главного, мальчик мой.

Я устало вздохнул и поднял взгляд на директора. Дамблдор мягко и ободряюще улыбался.

Мерлин, гори оно все синим пламенем!

— Господин директор, я видел пропавшего Драко Малфоя…

— Глупость какая-то…

Гермиона закрыла глаза и принялась круговыми движениями растирать виски.

— Чушь. Несусветный бред. Просто в голове не укладывается…

— Я вполне понимаю вас, мисс Грейнджер. — Директор смотрел на девушку спокойно и устало. — Тем не менее, я склонен полагать, что мистер Уизли действительно видел… то, что видел.

Гермиона в ответ только молча покачала головой. Подруга, очевидно, осталась при своем мнении и слова профессора Дамблдора нисколько ее не убедили.

— Мне почему-то тоже так кажется, — очень тихо произнес Гарри.

Я равнодушно смотрел в окно, отказываясь принимать в беседе активное участие.

Когда я пришел в себя, за окном светило солнце, небо было чистым, а ветер шевелил обнажившиеся ветви деревьев. Прошел, вроде бы, всего час, а погода уже успела резко измениться: ветер пригнал с северо-запада тяжелые темные тучи, скрывшие солнце, и стих. "Еще через полчаса, — подумал я, — вероятно, начнется дождь. А ближе к вечеру небо вновь очистится".

В Хогвартс с большим опозданием пришла-таки осень во всей ее переменчивой красе.

— Профессор Дамблдор, возможно ли такое, что Рон стал… провидцем?

Я пожал плечами, не отрывая взгляда от свинцовых туч.

— Чушь, — упрямо повторила Гермиона. — Прорицания, ясновидение — все это чушь, противоречащая всем мыслимым и немыслимым законам.

— Я не стал провидцем, — меланхолично отозвался я. — Я не впадал в транс. У меня не открывался третий глаз или что-нибудь там еще в том же духе… Едва ли смогу объяснить, но… я действительно каким-то образом побывал в том заброшенном доме. Малфой видел меня, слышал мой голос.

— Если бы все в этом мире, мисс Грейнджер, действительно подчинялось каким-либо законам и правилам, — задумчиво пробормотал Дамблдор, обращаясь словно бы не к Гермионе, а к самому себе, — жизнь была бы намного проще… Итак, что же, по-вашему, произошло, мистер Уизли? — Директор заинтересованно взглянул на меня.

— Понятия не имею. Мне кажется, сейчас это не имеет большого значения.

Дамблдор тяжело вздохнул. Он снял очки и на несколько секунд закрыл глаза ладонью. У него, видимо, болела голова.

— Отчего же?.. Мальчик мой, вы, очевидно, не понимаете всей серьезности положения. В подобных случаях не бывает незначительных мелочей.

Я невесело усмехнулся, признавая правоту слов директора.

— Ваши способности прогрессируют слишком быстро, мистер Уизли.

Я наконец оторвался от изучения пейзажа за окном и перевел рассеянный взгляд на старого волшебника.

— Сэр, вы говорите об этих способностях, как о какой-то болезни… Как будто я неизлечимо и тяжело болен.

— Рон! — Гермиона даже покраснела от возмущения. — Что ты… Профессор Дамблдор, Рон не хотел… не имел в виду…

— Все в порядке, мисс Грейнджер. — Директор мягко улыбнулся, показывая, что не рассержен. — Я понимаю. — Его глаза без очков отчего-то казались больше и ярче; они почти светились. — Прошу прощения, мистер Уизли, возможно, я неточно выразился. Ваши способности — это ни в коей мере не болезнь — это дар.

— Да уж, редкостный подарочек…

— Рон, прошу тебя!..

— Я вижу, вы очень устали, мальчик мой, — спокойно произнес Дамблдор, по-прежнему безмятежно улыбаясь. — Вероятно, сейчас следует дать вам покой. Мы могли бы продолжить разговор позже…

— А Малфой? — Я невесело усмехнулся и покачал головой. — Три дня назад, когда я видел его, Малфою было так плохо, что я… Как ни странно это прозвучит, но его надо спасать!

— Но мы ведь даже не знаем, видел ты его на самом деле или нет. — Гермиона покачала головой. — А если даже и видел, что с того? Ты можешь сказать, где находится тот заброшенный дом?

— Но и оставить Малфоя умирать мы тоже не можем! Он хоть и гад, а все же человек. — Мне нечего было возразить подруге, но я вовсе не собирался сдаваться. — Гермиона, я не знаю, как объяснить, чтобы вышло убедительно, но… я его, черт возьми, действительно видел! Профессор, вы же мне верите?

— Верю, мальчик мой. Однако мисс Грейнджер права: местоположение Драко Малфоя в настоящий момент нам неизвестно.

Я с надеждой повернулся к Поттеру, вот уже пять минут как сохранявшему загадочное молчание.

— Гарри?..

Но друг только руками развел.

— Я не знаю, Рон. Мне, конечно, понятна твоя решимость… И я действительно верю, что ты видел этого белобрысого… Драко, но… Мерлин!.. Рон, Малфоя ищут уже третий месяц лучшие сыщики и прорицатели Министерства — и ничегошеньки не находят. А ведь речь идет о специалистах — такие и иголку в стоге сена за пять секунд отыщут. Но ведь не находят же! Значит, не так-то все просто…

— То есть, вы оба считаете, что мне все приснилось, — мрачно резюмировал я.

— Да нет же! Но… просто это все так…

— А мне теперь что делать прикажете? — Я непримиримо сложил руки на груди. — Чего там темнить, скажите уж прямо: "Рон, мы тебе ни на грош не верим". Так ведь получается? Шикарно просто… А Малфой — гиппогриф с ним, пусть помирает, если уж такова судьба его, правильно?

— Рон, ты ведешь себя… — Гермиона поморщилась, — совершенно как ребенок! Где, скажи на милость, мы должны сейчас искать Малфоя? Мы ничего не знаем, кроме того, что ты якобы…

— Я. Его. Видел. Могу повторить еще раз…

— Послушай меня…. — Девушка слегка наклонилась вперед и осторожно дотронулась до моей руки. — Рон, это все ерунда. Глупость. Мы не можем пойти в Министерство и заявить, что наш друг-некромант видел пропавшего сына Люциуса Малфоя в каком-то заброшенном доме. Ты же знаешь, помнишь, что никто не должен узнать…

— Кроме того, это все равно будет бесполезно, — закончил ее мысль Гарри.

— Он похож на живой скелет. — Я покачал головой. — Я вначале решил, что это просто куча старых грязных тряпок. Вы его не видели…

— Рон, мы понимаем…

— Не понимаете, — спокойно оборвал я друга. — Я же спать, черт возьми, не смогу, зная, что где-то человек умирает, а я ничего не сделал!

В комнате воцарилось молчание, страшное, совершенно невыносимое. Слова "умирает" и "бесполезно" висели в плотном теплом воздухе, звенели в ушах.

Настроение из слегка напряженного превратилось в откровенно поганое.

— Так… глупо выходит… — Гарри рассеянным жестом потер переносицу.

Он тоже снял очки и закрыл ладонью глаза, неосознанно повторив недавние действия Дамблдора. Очевидно, головная боль директора передалась и ему.

— Глупо — не то слово. — Я снова отрицательно замотал головой.

Мне показалось, что эту фразу я где-то уже слышал. Гермиона сухо усмехнулась — должно быть, ощущение дежа вю возникло и у нее.

— Действительно, мистер Уизли. — Медленно кивнул директор. — Здесь необходимо иное определение. Впрочем, я бы не сказал, мальчик мой, что все так уж безнадежно.

— То есть?

Гарри взволнованно подался вперед. Мы с Гермионой недоуменно переглянулись.

— Как гласит народная мудрость, не бывает безвыходных положений. Решение есть у любой проблемы, причем обыкновенно не одно. И данная ситуация также не является исключением.

Дамблдор был спокоен и как всегда улыбчив. Для директора Хогвартса, пожалуй, в самом деле не существовало неразрешимых проблем.

— Мистер Уизли, вы помните зеркало Еиналеж?

Я сглотнул. Ну еще бы не помнить…

Больничная кровать вдруг стала ужасно неудобной. Отчего-то показалось, что в палате невыносимо холодно, и я поежился под пристальным и чуть насмешливым взглядом директора. Меня неожиданно крайне заинтересовал каменный пол: я глаз от него оторвать не мог.

— Скажите, осколок этого зеркала все еще у вас?

Ой, как мне вот тут стало стыдно…

— Вы знали?.. — Голос вдруг стал хриплым, слова давались с трудом.

— Профессор, это вышло совершенно случайно! — Гермиона самоотверженно бросилась доказывать мою невиновность. — Рон не… все мы…

— Это я виноват, — с готовностью "сознался во всем" Гарри. — Так нелепо получилось…

Уголки губ директора приподнялись едва заметно, но в глазах стояло небывалое веселье. Очевидно, Дамблдора происходящее ужасно забавляло.

— Не нужно сейчас никаких оправданий. К вопросу о виновных мы вернемся позже, — прервал поток объяснений волшебник. — Просто скажите, сохранился ли у вас осколок. Дело в том, что я совершенно забыл, куда мы с мистером Филчем положили все остальные куски зеркала. А у нас, к сожалению, время не терпит…

— Да, профессор, он сейчас у меня, — слегка покраснев, сообщила Гермиона. — Я пыталась изучать его, но в книгах…

— … совсем немного данных, — понимающе усмехнулся директор. — Ничего удивительного. Зеркало Еиналеж — действительно уникальный артефакт… В смысле, таким было. А артефактология — в принципе очень и очень сложная наука. Слишком большой объем теоретической информации, и в то же время почти вся эта информация совершенно бессмысленна.

В глазах Гермионы вспыхнул какой-то почти фанатичный огонек.

— Я сам довольно много времени потратил на изучение Еиналеж, — признался тем временем Дамблдор. — Зеркало Желаний… Ты помнишь, Гарри, мою задумку с Философским камнем?

— Действительно гениальная идея, сэр, — без особого восторга согласился друг.

История с Философским камнем никогда не относилась к числу любимых воспоминаний Поттера. И я вполне мог его понять.

— Я использовал тогда одно из свойств зеркала, — продолжал рассказ директор. — Одно из свойств, друзья мои! А их великое множество. Однако основным является способность зеркала показывать человеку то, о чем он мечтает больше всего на свете. К сожалению, воплощать мечты в жизнь Еиналеж не способно…

Гарри вздохнул. Я хорошо помнил, как на первом курсе друг взволнованно бормотал: "Смотри, вот же они — родители, и другие…"

Неосуществимые мечты это все-таки страшная вещь…

— … пока оно цело. Однако если зеркало разбить…

— Неужели можно исполнить любое желание? — от нервного возбуждения Гарри вскочил на ноги.

Стул, на котором друг до этого сидел, угрожающе покачнулся, но потом, видимо, решил, что благоразумнее будет устоять.

— Увы, нет, — с явным сожалением ответил директор. — Не любое. Магии Еиналеж хватит, чтобы, скажем, превратить вас, мистер Уизли, в старосту Хогвартса и капитана сборной Гриффиндора по квиддичу…

Я покраснел. Нет, Дамблдор определенно был чересчур мудрым человеком.

— …но вернуть твоих родителей к жизни, Гарри… Нет, не сможет. — Поттер заметно сник и устало опустился обратно на стул. — Зато сможет, к примеру, отыскать одного небезызвестного вам студента. Правда, есть тут ряд оговорок, но… В общем, мистер Уизли, найти Драко Малфоя сможете только вы.

Я снова нервно сглотнул.

— Нет, нет, мальчик мой. На этот раз вам не придется делать ничего… необычного. Хотя ваша гриффиндорская отвага вам все же потребуется. — Дамблдор снова надел очки и поднялся на ноги. — Прошу меня извинить, друзья мои, но меня ждут дела, и я, к сожалению, не могу заставлять их ждать дальше. Прошу всех вас завтра вечером заглянуть в мой кабинет — горгулья на входе просила принести ей сливочных помадок. Мисс Грейнджер, возьмите, пожалуйста, с собой осколок Еиналеж. Мистер Уизли, завтра утром сюда подойдет мистер Филч… — Я слегка напрягся. — Нет-нет, это не по поводу наказания, не волнуйтесь! Мистер Филч все вам объяснит. Отдыхайте, мистер Уизли.

И с этими словами величайший маг современности, директор школы Хогвартс и просто "чересчур мудрый человек" покинул Больничное крыло.

Настроение достигло отметки "хуже некуда" и продолжило уползать в минус.

— "Горгулья на входе просила принести ей сливочных помадок"? — Гермиона недоуменно покачала головой. — Это он случайно не о дяситифутовой статуе, что стоит в коридоре на первом этаже? Так она же… кхм… каменная. Зачем помадки?

— "Сливочные помадки" — это, видимо, пароль, — задумчиво сообщил Гарри. — А горгулья открывает вход в кабинет директора — помните, я же вам рассказывал… — Друг легонько потряс меня за плечо. -Рон, ты в порядке? Ты выглядишь…

— Плохо. Знаю, — мрачно отозвался я. — Просто у меня завтра утром встреча с Филчем и это немного напрягает.

— Но Дамблдор же сказал, что это не по поводу наказания, — напомнила Гермиона.

— Потому и напрягает. Не знаю уже, чего от нашего директора ждать… А встреча с Филчем — это по определению плохо. Очень, очень скверно.

Гарри усмехнулся.

— Да ладно! Несколько вечеров общественно-полезной работы еще никому не вредили! Филч будет ностальгировать по пыткам, которые применяли к ученикам пару сотен лет назад… Красота!

— "Отдыхайте, мистер Уизли", — мило улыбнулась Гермиона, копируя интонации Дамблдора.

"Меня окружают садисты…"

* * *

— Пришли, — угрюмо сообщил Филч, пристраивая фонарь на небольшой выступ в каменной стене.

— Ага-а-а… — Я с трудом подавил зевок и устало прислонился все к той же стене.

Как и обещал профессор Дамблдор, в пятницу утром в Больничное крыло заявился Аргус Филч собственной персоной. Вот только директор, видимо, забыл предупредить, что утро, по понятиям школьного завхоза, начинается в пять часов. За окнами еще не рассвело, когда этот изверг разбудил меня и погнал в подземелье Хогвартса, приговаривая: "Пошевеливайся, Уизли!"

Я не желал пошевеливаться. Даже если бы мне в тот момент сказали, что на школу напали Пожиратели смерти верхом на свирепых норвежских драконах, это бы меня не взбодрило. Я чувствовал себя огромным слизняком. Руки и ноги слушались плохо, голова гудела, глаза не открывались. Ужас-с-с… В принципе, я готов был заснуть прямо на полу, но противный завхоз не давал мне такой возможности.

— Пошевеливайся, Уизли!

"Теперь я, кажется, понимаю, почему Филч такой злобный, — меланхолично размышлял я, в очередной раз встряхивая головой и пытаясь справиться с зевотой, — он просто мало спит. В полночь завхоз еще на ногах — ловит нарушителей в школьных коридорах, в пять утра уже на ногах — зачем только, интересно? Правильно мама говорит: недостаток сна оказывает разрушительное воздействие на мозг".

— Профессор Дамблдор просил показать вам вот это, — звеня огромной связкой ключей, завхоз принялся открывать тяжелую, окованную железом дверь. — На мой взгляд, совершенно напрасно. Ну да директору виднее…

Я не особо вслушивался в болтовню престарелого сквиба. Мозг совершенно отказывался работать. Глаза в очередной раз закрылись, причем веки словно налились свинцом. Мне даже, кажется, какой-то сон начал сниться.

— Доверить такую вещь, такую магию глупым, безалаберным студентам… Что за человек этот Дамблдор?! И главное, ведь совершенно на ошибках не учится! В прошлый-то раз ох и шуму было…

Голос у Филча, конечно, неприятный. Напоминает скрип старой двери. Однако состояние мое было таким, что ворчание школьного завхоза вполне могло сойти за колыбельную.

— И что за странная просьба: "Не брать с собой Миссис Норрис"? Как так — не брать Миссис Норрис?! Мою Миссис Норрис… Ты не знаешь, почему, нет?

— Что? — Завхоз внимательно смотрел на меня, явно ожидая ответа на свой вопрос. — Извините, я прослушал…

Филч укоризненно покачал головой и отвернулся, возобновляя свое бормотание. Я уже было собирался опять задремать, но тут старик наконец-то справился с упрямым замком, и тяжелая дверь заскрипела, открываясь.

— Эй, ты! Уизли! Просыпайся! — Завхоз грубо встряхнул меня за плечо.

Я с огромной неохотой отлепился от стены, подошел к двери и осторожно заглянул внутрь. Непроглядный мрак.

— Темно…

— Так фонарь возьми, раз темно! — Филча я ужасно раздражал, казалось, самим фактом своего существования. — Что за студенты пошли… Вот зря все-таки в Хогвартсе телесные наказания отменили…

Ну вот, началась обещанная "ностальгия по пыткам". Я поморщился, взял фонарь и снова попытался осмотреть открывшуюся комнату. Фонарь несильно помог — его света явно не хватало, чтобы разогнать темноту в таком большом помещении. А комната была приличных размеров — я даже стен разглядеть не мог.

— Что это?..

Мне показалось, впереди что-то блеснуло. С некоторых пор я начал крайне осторожно относиться к блестящим предметам в темных комнатах.

Филч, вдохновенно бубнивший что-то о розгах, цепях и приличном поведении, только досадливо отмахнулся.

Я сделал маленький шажок вперед. Очень-очень маленький, очень-очень осторожный. Я, к сожалению, был не из тех, кто учится на чужих ошибках, но уж свои собственные повторял редко.

Лязга и грохота не последовало, что не могло не радовать. Зато я различил очертания какого-то довольно крупного предмета шагах в десяти…

Мерлин! У меня, должно быть, галлюцинации! Ну да, галлюцинации… Эх, права была мама! Мои мозги, видимо, уже начали разрушаться.

— Не может быть…

Передо мной стоял печально знакомый автомобиль марки "Форд" тысяча девятьсот какого-то года выпуска. Очень печально знакомый. Любимое папулино изобретение, сгинувшее в Запретном лесу на втором году моего обучения в Хогвартсе.

Я схватился за голову.

Пожалуй, та дождливая пятница вовсе не была худшим днем в моей жизни. Разве что одним из худших… Слабое утешение, правда?

Что может быть кошмарнее утра в компании злобного школьного завхоза? О, поверьте, нет предела совершенству!

— Доброе утро, Рональд.

У нового кошмара были морковно-рыжие волосы, очки в роговой оправе и неприятный голос. Мой персональный демон носил омерзительный коричневый галстук, постоянно хмурился и приходился мне старшим братом. Чересчур серьезное выражение лица, однотонный серый свитер и бесконечный поток нравоучений навевали на меня невыносимую тоску.

— Перси?.. — Я встряхнул головой, надеясь, что ужасное видение развеется. — Перси… Ты что это тут делаешь?

«Никого не трогал, спокойно шел завтракать… И тут на тебе!..»

Кошмар с достоинством поправил тяжелые очки.

— Еще раз доброе утро, Рональд.

«Доброе? Разве?! Ничего подобного!»

— Вообще-то, я направлялся в Большой Зал. До завтрака осталось меньше десяти минут. — Братец, видимо, наконец понял, что вежливого приветствия он от меня не дождется, и обиженно поджал тонкие губы. — Полагаю, ты тоже…

— Перси!

У меня была непростая ночка, тяжелое утро, да и день накануне тоже трудно назвать легким и приятным. А неожиданное явление горячо любимого старшего братца — это была как раз та соломинка, которая сломала хребет верблюду.

— Что ты делаешь в Хогвартсе?!

Веснушчатое лицо Перси неожиданно просветлело.

— А-а-а… Ты же еще ничего не знаешь… — От этой фразы мне почему-то сразу поплохело. — Министерство постановило, что я должен занять место мистера Крауча в составе судейской бригады. — Все это братец произнес с благоговейным трепетом. — Представляешь, я буду одним из судей Тремудрого Турнира! — Он снова поправил очки. — Ты ведь рад этому, Рональд?

Мне показалось, что древние стены Хогвартса дрогнули.

— Безумно. Умоляю, не называй меня Рональдом.

Вот вам, пожалуйста… Хотели кошмар наяву — получите, распишитесь.

Я все больше убеждался в том, что мысли действительно материальны. Совсем недавно ведь думал о Перси. Еще переживал за него, беспокоился, как бы этот «мистер Крауч»… Ха! Да что с нашим Перси может случиться? Настоящие министерские служащие в огне не горят и в воде не тонут!

— Ты, наверное, ужасно гордишься своим братом…

«Не то слово. Прям сейчас лопну от гордости».

— … но ты не хвастайся особенно перед ребятами, хорошо? А то все будут тебе завидовать… Знаешь, зависть — отвратительное чувство.

«Завидовать? Скорее, все мне будут сочувствовать…»

— Хорошо. — Я натянуто улыбнулся. — Я не буду хвастаться… особенно. Ты, вообще, когда успел приехать? И Дамблдор почему-то нам ничего не…

— О, я приехал вчера вечером, очень поздно. Можно сказать, ночью. — Братец рассеяно провел ладонью по волосам. — Директор Дамблдор сказал, что объявит о моем приезде за завтраком.

«В Хогвартс пришел Апокалипсис. Приятного аппетита, детишки!»

— Понятно… Нет, Перси, я, конечно, очень рад. — Я постарался придать своей кислой физиономии выражение неземного счастья — получилось, само собой, неважно. — Просто… это все так неожиданно…

— Я сам удивлен до крайности. — С важным видом кивнул Перси; братец выглядел так, будто его назначили не одним из судей Тремудрого Турнира, а, как минимум, Министром Магии. — Такая честь… А перспективы какие!

— Я правда за тебя очень счастлив, Перси.

— Кроме того, — на лице старшего братца появилась такая доброжелательная улыбка, что у меня судорогой свело конечности, — мама просила меня приглядеть за тобой. Ты неважно выглядишь, Рональд…

Терпеть не могу, когда меня называют Рональдом. По моему, короткое и простое «Рон» звучит намного лучше.

Уже пятнадцать лет пытаюсь втолковать это Перси… Ну, ладно, может не пятнадцать, чуть поменьше… Однако, поверьте, проще гималайского медведя научить играть на аккордеоне, чем убедить моего ненаглядного братца в чем-нибудь.

— Я… м-м-м… нервное перенапряжение, переутомление…

— Ты ужасно бледен, Рональд. И, мне кажется, ты похудел.

— О, только маме не говори, — жалобно попросил я. — Она опять пришлет пироги…

— А, пироги, точно! — Перси хлопнул себя ладонью по лбу. — Как же я забыл… Мама как раз просила передать. Они в комнате, которую выделил мне директор…

«Вот пусть там и остаются!»

— Я в восторге…

— Так что все-таки с тобой случилось? — Братец взял меня под руку и буквально поволок по коридору в сторону Большого Зала. — Ты выглядишь больным. Джинни написала, что у тебя был обморок.

— Э-э-э… ну, не то чтобы обморок… — Перси шел так быстро, что я за ним едва поспевал. — На самом деле, все вовсе не так плохо, как… А что вам еще написала Джинни?

Должен же я знать заранее, насколько сильно придется врать?

— Очень сумбурное письмо. — Перси на несколько мгновений замедлил шаг и укоризненно покачал головой. — Мы поняли только, что ты жив и в Больничном крыле… Признавайся, Рональд, ты попробовал одну из этих дурацких конфет, которые Фред и Джордж всем продают, да? Тебе из-за этого стало плохо?

— Нет, конечно! — Я даже слегка покраснел от возмущения. — Фред и Джордж со своими конфетами тут вообще ни при чем! Да и не стал бы я…

— Это просто наверняка они. — Братец меня совершенно не слушал. — Я сразу понял… Ах, Рональд, я думал ты гораздо благоразумнее!

— Да не ел я никаких конфет Фреда и Джорджа!

— … неблагоразумие и полная безответственность! — Мы наконец дошли до входа в Большой Зал, но Перси, похоже, не собирался отпускать меня на завтрак без порции свежих нотаций. — Как вообще можно было!.. Ну, ничего, ничего… — Мой персональный кошмар доброжелательно (как он сам считал) улыбнулся. — Теперь я в Хогвартсе, возьму ситуацию под свой контроль… Тремудрый Турнир скорее всего продлится почти весь учебный год, так что… Рональд! Рональд! Ты слушаешь меня?

— Ага, — обреченно отозвался я. — Слушаю.

— Так вот, — жизнерадостно продолжал Перси, в очередной раз поправляя очки. — У меня, конечно, будет очень много дел — сам понимаешь, Тремудрый Турнир…

— Да уж, Тремудрый Турнир — это тебе не котлы измерять…

— Между прочим, моя работа о стандартах толщины стенок котлов была признана безупречной! Сам министр Фадж отметил…

— Да, Перси, я помню, что ты у нас самый умный… Может, уже пойдем завтракать? А то сейчас Дамблдор, по идее, должен объявить о твоем приезде… А ты опоздаешь. Неудобно получится!

— В самом деле, — наконец спохватился Перси. — Поспешим!

Если честно, мне уже совершенно не хотелось на завтрак. Братец весь аппетит успел испортить. Но другого способа прервать поток нравоучений я не видел.

— Рональд, не сутулься! Ты ужасно сутулишься в последнее время. И еще мама просила узнать, как у тебя с успеваемостью…

Мерлин, как хорошо-то было на кладбище!..

* * *

«Ну, готовься, Гарри! Кажется, сегодня вечером нам предстоит полет…»

«На «Фордике»-то?! В этом гробу на колесиках?! Ну, нет! Что-то как-то не хочется… Мне прошлого раза хватило».

«Думаешь, мне хочется? У меня с этой машинкой тоже связаны не слишком-то приятные воспоминания. К тому же, водителем, скорее всего, буду как раз я…»

«А может, лучше на метлах?»

«Не довезем. Малфой в таком состоянии, что ему только на метле и лететь… Не просто так, сам понимаешь, Дамблдор решил показать мне «Фордик». Печально, но это действительно самый оптимальный вариант!»

«Слушай, а он вообще взлетит? Я имею в виду…»

— Гарри Поттер! — Гнусавый голос нового преподавателя ЗОТИ раздался над самым ухом; друг быстро спрятал бумажку под стол. — Я, конечно, понимаю, что обмениваться записками с товарищем намного интереснее, чем слушать лекцию, но…

— О, нет, профессор Каркаров, — быстро забормотал Гарри, стремясь не дать преподавателю возможности сказать роковые слова: "Минус десять баллов с Гриффиндора". — Мы вас очень внимательно слушаем.

— Ага, — с готовностью поддержал я друга, глядя на директора Дурмстранга своими бессовестными честными глазами. — Такая интересная тема!.. — Тут мне пришлось аккуратно заглянуть в тетрадку, потому как названия темы я не помнил. — Э-э-э… "Правила наведения элементарной порчи"… Так захватывает!

Каркаров скривился, словно от зубной боли. Я улыбнулся чуть шире, стараясь придать лицу максимально честное и доброжелательное выражение.

Уж не знаю, какие золотые горы пообещал Дамблдор директору Дурмстранга, но с недавних пор этот крайне неприятный субъект вел у нас Защиту от Темных Искусств. Временно, разумеется, до появления нового отважного педагога, готового занять проклятую должность. Все студенты Хогвартса благодарили Судьбу именно за это "временно" и с нетерпением ждали, когда же профессор Каркаров уберется обратно в свой Дурмстранг.

Несчастных студентов Дурмстранга все откровенно жалели.

Во многом профессор Каркаров был похож на всеми нами любимого Северуса Снейпа: так же невыносимо язвителен и нетерпим к ошибкам учеников. Однако, в отличие от Снейпа, Каркарову была присуща невероятная самовлюбленность, почти нарциссизм, что роднило его с незабвенным профессором Локхартом. Кроме того, было в нем что-то от Шизоглаза Хмури (точнее, от Барти Крауча-младшего — настоящего-то Хмури мне увидеть пока не довелось): почти болезненная, маниакальная подозрительность.

А уж если говорить про Каркаровскую методику преподавания… Студентам Хогвартса был предоставлен шанс воочию убедиться в том, что в Дурмстранге ДЕЙСТВИТЕЛЬНО изучают Темные Искусства.

На полуехидный вопрос кого-то из шестикурсников: "Сэр, когда же мы будем изучать Защиту?" — профессор Каркаров вполне искренне удивился: "А зачем?"

— Захватывает? В самом деле? Мистер… э-э-э…

— Уизли, сэр. Рональд Уизли.

— Что ж, мистер Рональд Уизли… — Теперь настала очередь Каркарова широко улыбаться. — Приятно видеть столь сознательного ученика! — Я опустил глаза в притворном смущении. — Знаете что, раз вас так заинтересовала эта тема, можете к понедельнику подготовить небольшое эссе… думаю, восьмидесяти дюймов будет достаточно.

Я закашлялся. Каркаров смотрел на меня доброжелательным взглядом сытого крокодила. Кто-то из слизеринцев негромко хихикнул, гриффиндорцы старательно прятали улыбки.

— А мистер Гарри Поттер… — Услышав свое имя, мой друг вздрогнул и тут же перестал улыбаться. — А мистер Гарри Поттер вам любезно поможет. Вы сможете подготовить целый научный проект! — Мы с Гарри переглянулись без особого энтузиазма. — Найдите в библиотеке описание какой-нибудь несложной, но интересной порчи и продемонстрируйте нам ее действие на мистере Поттере!

Во взгляде Гарри теперь читался откровенный ужас. Да и мне, честно говоря, совсем не улыбалось угробить лучшего друга "какой-нибудь несложной, но интересной" порчей.

— Влипли, — шепотом констатировала Гермиона, слегка склонившись к моему уху.

— Не то слово, — хором отозвались мы с Гарри.

Кажется, словосочетание "удачный день" — это такое очень неприличное ругательство.

— Дождь…Чудесно, просто чудесно! Дождь — это именно то, чего мне не хватало для полного счастья!

Холодная мутная капля вышеупомянутого дождя только что сорвалась с Гермиониного зонта прямо мне на нос, заставив поежиться и встряхнуть головой.

— Рон, не ворчи, — миролюбиво отозвалась подруга.

Пронизывающий осенний ветер предпринял попытку вырвать из ее рук огромный темно-бордовый зонт, потерпел неудачу, негромко взвыл и затих. Следующая капля дождя угодила мне за шиворот.

— А я не ворчу! — Я с тоской подумал о шарфе, опрометчиво оставленном в замке. — Я нервничаю. И, между прочим, у меня для этого есть все основания!

Я думал о том, что к утру у меня непременно начнется насморк. А может, еще и горло заболит. Я вспоминал баночку с вонючей буро-зеленой мазью, которой мадам Помфри рекомендовала растирать грудь, и ужасное Укрепляющее снадобье, которое надо было пить огромными ложками.

А еще ведь были большие синие таблетки без вкуса и запаха, которые следовало глотать — в детстве, если я заболевал, мама всегда именно так меня лечила. Большие синие таблетки имели обыкновение становиться поперек горла, и мне приходилось выпивать не меньше трех стаканов воды, чтобы они достигли желудка.

С некоторым изумлением я отметил, что постепенно становлюсь регулярным посетителем Больничного крыла. Я твердо решил, что не хочу ловить простуду.

— Тебе нельзя нервничать, — нравоучительно заметила Гермиона.

Гарри, который шел чуть впереди нас, постоянно оборачиваясь и оттого постоянно спотыкаясь, энергично закивал в знак согласия. Хотя, возможно, его просто трясло от холода: друг был слишком легко одет, не по погоде.

— Ночь. Дождь. Видимость отвратительная. Водитель из меня никудышный — Гарри, ты сам знаешь. Разобьемся! Ставлю двадцать сиклей на то, что разобьемся!

Гермиона с философским равнодушием пожала плечами.

— Если ты будешь так рассуждать, то действительно разобьемся.

— Да нормальный из тебя водитель… — рассеянно добавил Поттер.

Их невозмутимое спокойствие меня просто поражало.

Я набрал в грудь побольше воздуха, готовясь продолжить этот бессмысленный спор, но тут Поттер в очередной раз споткнулся о какой-то камень, и мне пришлось в срочном порядке спасать друга от падения лицом в грязь.

— Неудачный день, — резюмировал Гарри, поправляя очки.

— Точно! — с энтузиазмом произнес я, довольный тем, что кто-то разделил мой мрачный взгляд на мир. — Жизнь не удалась.

Пожалуй, «Нет в жизни счастья» тоже неплохо звучит, как, по-вашему? Непременно возьму в качестве нового девиза.

На часах было без пяти минут девять, когда мы покинули замок и направились в сторону хижины Хагрида. Поскольку у парадного входа дежурил бдительный Филч (мы специально уточнили по Карте Мародеров), пришлось идти через Часовую Башню. В Башне были скрипучие деревянные лестницы с высокими ступенями и вечные проблемы с освещением. А еще там мы неожиданно наткнулись на Симуса Финнигана, которому сразу же стало интересно, куда это я, Гарри и Гермиона собрались за два часа до отбоя.

В общем, было без пяти минут девять и мы ужасно опаздывали. Мне было заранее неудобно перед профессором Дамблдором, который наверняка давно ждал нас у хижины лесничего.

— Мне кажется, дождь собирается идти всю ночь, — меланхолично заметила Гермиона, глядя на мрачные серо-черные тучи, скрывающие звездное небо.

Я подумал, что совсем не удивлюсь, если этот проклятый дождь вообще никогда не закончится.

Считается, что вечного дождя не бывает, как не бывает вечного горя. Рано или поздно небо должно стать чистым и ясным, должно выглянуть солнце, чтобы выжечь своими лучами сырость и серость.

Вот только вечное горе существует.

— На дворе осень, — улыбнулся Гарри. — Самое время для дождей.

— Хочу скорее июнь, — тяжело вздохнул я. — Действительно, надоела уже эта осень со своими дождями…

К хижине Хагрида приходилось спускаться по довольно крутому склону холма, что, учитывая размякшую от дождя землю, было не совсем безопасно. Вперед двигались осторожно и оттого очень медленно. Короткий отрезок пути, который мы обыкновенно преодолевали за минуту-две, занял в этот раз без малого четверть часа.

Меня прямо-таки грызла совесть.

— Как вы думаете, что Дамблдор собирается делать с осколком Еиналеж?

Я растерянно посмотрел на друга.

До опушки Запретного леса оставалось идти совсем немного. Уже можно было разглядеть вдали крошечные пятнышки золотого света — окна хижины Хагрида.

— Директор сказал, что необходимо высвободить скрытую магию зеркала, — легонько пожав плечами, напомнила Гермиона.

«Только представьте, друзья мои, сколько энергии неосуществленных желаний, сколько магии разбитых надежд накопилось в этом чудесном стекле за тысячелетия его существования! Изначальный магический заряд артефакта должен был увеличиться в десятки, сотни раз! Вы можете себе представить, какая это сила?..»

— И что будет, когда она… освободится?

На этот раз Поттер зацепился ногой за корень трехсотлетнего дуба-великана, растущего очень близко к тропинке, и мне опять пришлось схватить его за рукав теплой мантии, чтобы удержать в вертикальном положении.

Тут надо заметить, что именно об этот корень именно этого дуба спотыкалось уже не первое поколение учеников и преподавателей Хогвартса. Но избавиться от могучего дерева и тем самым нарушить недобрую традицию у руководства школы попросту не хватало духу.

Пожалуй, лавры главного хогвартского проказника, к которым так стремились Фред и Джордж, все-таки принадлежали этому вредному дубу. И у моих братьев не было ни единого шанса.

— Не знаю. Я уже говорила: в книгах нет почти никакой информации о зеркале Еиналеж.

— Мне только непонятно, почему именно ты, Рон, должен воспользоваться осколком. — Гарри благодарно улыбнулся мне и еще раз поправил очки. — Почему не Гермиона, не я?..

— Возможно, потому что именно Рон видел Малфоя.

Я тяжело вздохнул и покачал головой. Сам много думал над этим вопросом.

Я боялся, что не смогу правильно использовать осколок, что вся эта «энергия неосуществленных желаний, магия разбитых надежд» исчезнет в небытие по моей вине. Колоссальная сила пропадет по моей вине! Потому что сейчас, когда надо было думать о спасении несчастного белобрысого крысеныша, я думал о простуде и синих таблетках. Потому что я все время думаю не о том.

Потому что у меня, как всегда, чуть-чуть не хватит решимости и мужества. Потому что «Жизнь не удалась».

Мы приближались к домику лесничего, и вскоре я увидел фордик. Машина, очевидно, в знак приветствия, зажгла фары; яркий свет прорезал тревожную темноту, и мне стало несколько спокойнее. Фордик выглядел намного лучше, чем в тот день, когда мы с Гарри едва не стали ужином для паучьего семейства — похоже, кто-то его серьезно «подлечил».

Интересно, кто? Домовые эльфы, насколько мне было известно, в магловской технике (а ведь изначально фордик был обычным магловским автомобилем) не очень разбираются.

Возле фордика стояли двое — две высокие фигуры в темных мантиях с капюшонами. Наша дружная компания настороженно замедлила шаг.

— Кто это? — тихо и удивленно спросил Гарри, медленно доставая из кармана палочку.

Вопрос, определенно, был риторическим. Мы с Гермионой также были в замешательстве, и Поттер об этом знал.

— Уж точно не Хагрид, — следуя примеру друга, я тоже вытащил палочку и попытался вспомнить хоть какое-нибудь атакующее заклинание.

Мысли разбегались, путались, и в результате вспомнить я смог только Алохомору.

Перси очень любит рассказывать, как на первом курсе Фред и Джордж пытались выяснить, можно ли вскрыть человеку черепную коробку заклинанием Alohomora. Поскольку близнецы наши по натуре экспериментаторы, они не пошли в библиотеку и не спросили совета у Флитвика. Вместо этого они затащили в темный уголок какого-то слизеринца (тоже первокурсника) и…

В общем, эксперимент не состоялся. Слизеринец, сообразив, что с ним собрались делать «эти ненормальные Уизли» завопил так, что услышала МакГонагалл в своем кабинете и Снейп в своем подземелье. Был большой скандал. Фред и Джордж ходили на отработки к Филчу всю весну.

Чтобы близнецы навсегда запомнили, для чего следует применять Алохомору, мама прислала им громовещатель.

Перси до сих пор с удовольствием пересказывает эту историю всем желающим (да и нежелающим тоже). Ему никогда не надоест.

Гермиона, палочка которой все это время освещала нам путь, сделала предостерегающий жест рукой, призывая говорить тише.

— Человек справа — Дамблдор, — прошептала она.

Я пригляделся. В самом деле, длинная седая борода директора отчетливо белела в темноте — никакой капюшон не мог ее скрыть.

— А кто второй? — тяжело сглотнув, поинтересовался Гарри громким шепотом.

— Может, Филч?

— Филч не носит мантии.

Нехорошее предчувствие коснулось кожи ледяными ладонями.

* * *

Темные-темные, почти черные глаза профессора Зельеварения Северуса Снейпа, казалось, вытягивали душу.

Я сглотнул. Тяжелый взгляд Снейпа вызывал у меня необъяснимое и необоснованное желание извиниться.

— Добрый вечер, профессор, — неуверенно поприветствовала зельевара Гермиона.

Снейп сухо кивнул в ответ.

Извиняться перед деканом Слизерина мне было, вроде бы, не за что, желать ему здоровья и доброго вечера не хотелось. Я затравленно молчал, исподлобья глядя на зельевара. Угрюмый профессор смотрел на меня не менее «доброжелательно».

Дождь усиливался, поднимался ветер.

— Мистер Поттер, мистер Уизли, мисс Грейнджер, — сквозь зубы произнес Снейп, продолжая безмолвно испепелять взглядом нашу троицу. — Вы опоздали на четырнадцать минут.

— Полагаю, Северус, у них были какие-то объективные причины.

Я с легким недоумением взглянул на улыбающегося директора Дамблдора.

— Сегодня прекрасная погода, вы не находите, друзья мои? — В голосе величайшего волшебника современности не было даже намека на иронию.

Я нервно сглотнул.

«Что, во имя Мерлина, здесь делает Снейп?!»

Как и было обещано, сразу же после ужина в Большом зале я, Гарри и Гермиона отправились к Дамблдору. «Сливочные помадки» действительно оказались всего лишь паролем, а десятифутовая каменная горгулья действительно скрывала проход в кабинет директора. Осколок зеркала Еиналеж был при нас и, признаться, очень хотелось узнать, каким же образом этот бесполезный кусок стекла сможет помочь нам найти Малфоя.

Гермиона считала, что активировать скрытую магию Еиналеж можно с помощью формул Высшей трансфигурации. Гарри, руководствуясь логикой, предполагал, что не обойдется без Прорицаний, и директору потребуется помощь Трелони.

Я был убежден, что не помогут ни Прорицания, ни Трансфигурация. В конце концов, по определению, этот мир безнадежен.

Директор, вопреки всем предположениям, вообще ничего с осколком делать не стал. Дамблдор поступил более чем странно: довольно улыбнулся, спрятал кусок черного стекла в карман своей расшитой звездами мантии и попросил нас через два часа встретиться с ним у хижины Хагрида.

А теперь, внимание, вопрос: зачем директору нужны были эти два часа? Для выведения формул Высшей трансфигурации в спокойной обстановке? Для консультации с Трелони?

Интуиция почему-то заставляла меня в этом сомневаться.

Я с первого же взгляда в угольно-черные глаза Снейпа понял: ему все известно.

Снейп знал о том, что я некромант, и о том, что на моей коже уже появились первые черные отметины. Знал о том, что я умер на деревенском кладбище, что это я оживил упырицу, едва не растерзавшую Теодора Нотта. Наверняка знал о том, что именно меня нужно благодарить за чудовищное происшествие на уроке ЗОТИ. Знал о Малфое, о том, что белобрысый отпрыск этой древней фамилии умирает от истощения в каком-то заброшенном доме.

В горле стоял ком, мне было трудно дышать и говорить.

— Да, сэр. Чудесный вечер.

Снейп поморщился и отвернулся.

— Профессор Дамблдор, объясните… — В глазах Гарри, когда он смотрел на зельевара, горела чистая, безупречная, совершенно детская ненависть. — Я совершенно…

Друг, казалось, тоже задыхался. Поттер был в растерянности, он совершенно не понимал, что происходит. Появление зельевара в этой трагикомической постановке оказалось для него полнейшей неожиданностью. Впрочем, как и для нас с Гермионой.

— Профессор Снейп полетит сегодня с вами, — лаконично сообщил директор и добавил непривычно сухо и серьезно: — Этот вопрос не обсуждается, Гарри. Так надо.

Друг покачал головой.

— Поскольку пока вы лишь ученики и еще не достигли совершеннолетия, за стенами школы вам запрещено пользоваться магией. Министерство очень строго за этим следит.

Нетрудно было догадаться, к чему клонит старый волшебник. Несовершеннолетним магам было разрешено использовать свои способности только в местах, изолированных от обычных людей: например, в Хогсмиде, Косом переулке или «Норе».

Но мы-то отправлялись в мир маглов!

— Неизвестно, где находится конечный пункт вашего маршрута, — словно прочитав мои мысли, спокойно произнес Дамблдор. — Неизвестно, какие препятствия предстоит преодолеть. Возможно, придется столкнуться с серьезными опасностями. Вы уверены, что сможете защитить себя, друзья мои?

Гарри промолчал, упрямо стиснув зубы и продолжая сверлить Снейпа взглядом, полным колючей ненависти. Гермиона медленно покачала головой, признавая правоту слов директора.

— Полагаю, мистер Поттер уверен, что вполне способен постоять за себя. — Усмешка исказила и без того неприятное лицо хогвартского зельевара, сделав его почти безобразным. — И мистер Уизли, как я вижу, тоже.

— Северус!..

Я почувствовал, что краснею. От смущения у меня всегда пунцовеют щеки, уши и даже шея. В тот момент я почти ненавидел свою кожу за столь вероломное предательство: я краснел, Снейпа откровенно забавляло мое смущение — в результате я смущался и краснел еще сильнее.

— Да у вас просто мания величия! Вы, мистер Поттер, очевидно, считаете себя великим магом, раз выжили после встречи с Сами-Знаете-Кем. — Зельевар насмешливо и презрительно скривил губы.

Гарри по-прежнему молчал, но я знал, что терпения его надолго не хватит. Друг вообще никогда не отличался терпением.

— А вы, мистер Уизли? — Я вздрогнул. — Думаете, вы уже достигли полного контроля над своими… новыми способностями?

— Я не хотел, чтоб вы узнали, — в сердцах вырвалось у меня.

Мне тут же захотелось извиниться за свои слова. Чувство вины нахлынуло с новой силой, заставив меня опустить глаза.

Дамблдор смотрел на меня с откровенным сочувствием, и перед ним почему-то тоже хотелось извиниться. Я подумал о том, что, наверное, выгляжу жалко: замерзший, до нитки продрогший, красный от стыда.

Я чувствовал себя ужасно, но остановиться уже не мог.

— Я не хотел, чтобы вообще кто-нибудь об этом узнал, а вы… От вас Смертью пахнет, не приближайтесь ко мне!

— Смертью пахнет? Что за вздор вы несете, мистер Уизли? — Выражение лица Снейпа по-прежнему оставалось язвительным и насмешливым, в голосе звучало какое-то брезгливое отвращение.

Наверное, именно это брезгливое отвращение меня и добило.

— Помните, я как-то спросил, приходилось ли вам когда-нибудь убивать? — Я уже не вполне понимал, что говорю и совершенно не обращал внимания на робкие попытки Гермионы успокоить меня. — Так вот, я знаю, чувствую — приходилось. Вы даже представить себе не можете, как отвратительно пахнет Смерть. От чужой крови не отмоешься. Вы были Пожирателем, слугой Темного Лорда, вы убивали людей. Можете говорить все что угодно — это не будет иметь значения. На вашем предплечье — Метка Того-Кого-Нельзя-Называть!..

Боковым зрением я увидел, что Дамблдор укоризненно качает головой.

— Вы хоть понимаете, что сказали сейчас?

— Покажите предплечье, — вдруг устало попросил Гарри. — Если там Черная Метка…

— И что же вы сделаете, мистер Поттер?

— Я думаю, достаточно, — тихо и как-то неожиданно печально произнес Дамблдор. — Вам необходимо спешить.

Замечание директора меня немного отрезвило. Я несколько раз моргнул, приходя в себя, и перевел растерянный взгляд на друзей.

— Возьмите, мистер Уизли. — Дамблдор извлек откуда-то из складок мантии изящный восьмигранный кристалл на длинной цепочке. — Наденьте это. Не удивляйтесь, перед вами все тот же осколок зеркала Еиналеж, только трансфигурированный в иную форму. Вам так будет удобнее.

Я машинально взял из рук директора кулон и спросил, обращаясь почему-то к Снейпу:

— Что я с ним должен делать?

— Ничего, — безразлично пожал плечами зельевар. — Садитесь в машину.

Кристалл на моей ладони излучал мягкое сияние. Камень был прозрачным, безупречно ограненным. Несколько секунд я колебался, не решаясь застегнуть на шее тонкую серебряную цепочку — меня как будто что-то останавливало.

Я опять шагал в пропасть, в пустоту, бросался в омут с головой. Я кожей ощущал понимающий взгляд директора, взволнованный — Гарри, ободряющий — Гермионы, пристальный и испытующий — Снейпа.

Пальцы дрожали, но с крохотным замочком я все-таки смог справиться.

Пути назад не было, оставалось идти вперед.

Машина завелась со второй попытки.

Признаться, на такой успех я и не рассчитывал. Фордик выглядел и работал так, словно «помолодел» лет на двадцать. Я мысленно восхитился талантом неизвестного мастера-механика, сумевшего привести эту ржавую колымагу в порядок — он действительно сотворил чудо.

Впрочем, особенно радоваться тоже не стоило. Как подсказывал мой жизненный опыт, удачное начало предприятия являлось недобрым знаком — в моем случае оно неизбежно предвещало плохой конец. В то же время, путешествие предстояло весьма рискованное, вероятность встречи с реальными опасностями была пугающе высока.

Скорее всего, именно неожиданное явление Снейпа настроило меня на пессимистический лад — мне снова начало казаться, что мир безнадежен.

— Уизли, вы передумали лететь? — раздался слева голос хогвартского зельевара. — Если нет, заканчивайте ломать комедию и нажимайте на педаль газа. Нам необходимо вернуться в школу до рассвета.

Снейп устроился на переднем сидении, рядом с водителем, и в данный момент разворачивал какую-то карту — самую обычную, магловскую, совершенно непохожую на легендарную Карту Мародеров. На одном из разворотов я заметил надпись: «Автомобильные дороги Северной Британии».

— Да, сэр. Извините, — хриплым голосом ответил я, реализовывая наконец свое стремление попросить у Снейпа прощения.

Странное дело, чувство смущения и какого-то странного неудобства от этого никуда не исчезло, а только, казалось, усилилось.

Фордик весело урчал, точно огромный ласковый кот. Очевидно, он довольно долго простоял без дела, поэтому сейчас настойчиво рвался в небо. Я ничуть не разделял его нетерпения, но был вполне согласен с тем, что тянуть с отлетом не стоит.

И все-таки мне не хватало решимости. Да, да, той самой хваленой гриффиндорской решимости. Ну, и еще, пожалуй, хваленого гриффиндорского безрассудства. Одним словом, я вел себя, как последний хаффлпаффец.

Безуспешно пытаясь собраться с мыслями, я изучал взглядом приборную доску. Обнаружил, что бензобак заполнен практически до отказа, искренне понадеялся, что топлива хватит на весь путь. Зачем-то открыл и тут же закрыл бардачок (там не оказалось ничего интересного — только какие-то грязные тряпки и массивный гаечный ключ). Немного покрутил зеркало заднего вида (теперь в нем отражались блестящие от нервного возбуждения глаза Гермионы).

В какой-то момент мое внимание привлекла крошечная серебряная кнопочка — кнопка включения режима невидимости. Ну, по крайней мере, отец именно для этих целей ее сделал. Естественно, мне тут же захотелось проверить, сумел ли чудо-мастер наладить и этот механизм.

Я нажал на кнопочку, и фордик почти мгновенно растаял в воздухе вместе со всеми своими пассажирами.

Слева тут же раздался раздраженный голос Снейпа:

— Уизли, немедленно верните машине видимость. Чтоб вы знали, в этом режиме аккумулятор разряжается в несколько раз быстрее. — В голосе зельевара звучало откровенное презрение: он явно очень хотел, чтобы я ощутил себя полным недоумком и усовестился. — Мои слабые надежды на то, что в вождении магических автомобилей вы достигли бóльших успехов, нежели в Зельеварении, только что обратились во прах. Впрочем, в глубине души я этого ожидал, поэтому вы меня совершенно не разочаровали.

— А откуда вы знаете про аккумулятор, сэр? — машинально уточнил я.

Голову мою в этот момент заполняли совершенно посторонние мысли. Реальность ускользала, и я никак не мог сосредоточиться.

— Профессор, это ведь вы занимались ремонтом фордика, — пораженно констатировала Гермиона с заднего сиденья. — Это вы его починили!

— Грейнджер, не говорите ерунды, — устало отмахнулся Снейп; впрочем, эта фраза не прозвучала как отрицание.

Пожалуй, было о чем задуматься.

Когда я переключал режим невидимости на режим видимости, обнаружил, что у меня кошмарно дрожат руки. Возможно, всему виной был прохладный вечер, но, впрочем, вряд ли: в машине было достаточно тепло.

Я опустил одно из боковых стекол, и директор Дамблдор, до этого стоявший чуть в стороне от предполагаемого взлетного пути, подошел к машине. Он, как обычно, улыбался, мягко и немного рассеянно, и мне на какую-то долю секунды показалось, что ничего страшного действительно не происходит.

— Мистер Уизли, — директор внимательно посмотрел на меня поверх своих знаменитых очков-половинок, — я надеюсь на ваше благоразумие.

Я часто-часто заморгал. Мне было не совсем понятно, что пожилой волшебник имел в виду, но на душе вдруг почему-то стало еще тревожнее.

— О чем вы, сэр?

Но Дамблдор только покачал головой и не ответил на мой вопрос.

— Надеюсь, друзья мои, вы все будете вести себя благоразумно. — Отчего-то мне показалось, что на этот раз директор обращается в основном к Гарри. — Что бы ни ждало вас в конце пути, старайтесь держаться вместе, обдумывать каждый свой шаг и, главное, во всем слушайтесь профессора Снейпа.

Поттер неохотно кивнул, показывая, что принял указания к сведению. Ему, очевидно, совсем не улыбалось «во всем слушаться профессора Снейпа». Я был уверен, что, если бы Гарри предложили выбор: сражаться, скажем, с василиском в гордом одиночестве или же в компании хогвартского зельевара, мой друг, однозначно, выбрал бы первый вариант. Даром, что Снейп с боевой магией был в весьма теплых отношениях.

Впрочем, стоило смотреть на вещи реально: самого зельевара наше общество тоже не особенно радовало. Когда в поле его зрения попадал кто-нибудь из нашей дружной компании, на лице Снейпа появлялось совершенно непередаваемое выражение: «Великомученик, смиренно принимающий незаслуженную кару».

— Скажите, сэр, я не вполне поняла… — неуверенно начала Гермиона. — Каким образом кристалл, который вы дали Рону, должен привести нас к цели? И почему…

Дамблдор сделал успокаивающий жест ладонью. Подруга тут же затихла, поток вопросов, который нам с Гарри всегда представлялся нескончаемым, моментально иссяк.

— Мне понятен ваш интерес, мисс Грейнджер, — спокойно произнес директор. — Но, увы, я не могу ответить ничего определенного. Однажды я уже говорил вам , что артефактология — слишком малоизученная область магической науки. И вы, если я не ошибаюсь, со мной соглашались. Честно говоря, мне неизвестно, каким образом действует магия осколка Еиналеж. Я наверняка знаю лишь то, что желание человека, надевшего на шею этот кристалл, непременно будет исполнено — если, разумеется, желать в пределах разумного.

Тут Снейп почему-то криво ухмыльнулся — я все это время следил за ним краешком глаза — и что-то невнятно пробормотал себе под нос. Я не решился попросить его говорить громче, хотя мое врожденное любопытство вместе с врожденным чутьем на неприятности и требовало это сделать.

— Я предполагаю, что этот кристалл попросту не позволит вам сбиться с пути, друзья мои. Какое бы направление ни выбрал мистер Уизли, оно окажется верным и вы достигнете цели, — закончил тем временем свою мысль Дамблдор.

— Но почему именно Рон? — казалось, этот вопрос не давал Гарри покоя. — Почему, скажем, профессор Снейп не может надеть на шею этот кристалл и сесть за руль фордика?

— Потому что магия осколка Еиналеж, возможно, имеет побочные эффекты. — Голос Дамблдора был по-прежнему спокоен, но теперь из него исчезла обычная мягкость; я понял, что именно этого вопроса директор в глубине души ждал и больше всего опасался. — Нет, нет, мистер Уизли, не стоит беспокоиться. Вы, если повезет, ничего не почувствуете. А если не повезет, ощутите всего лишь легкую слабость. Но для обычного человека — неважно, мага или магла… Что ж, не буду скрывать, велика вероятность того, что обычный человек умрет, если попытается использовать магию осколка Еиналеж.

— Поверить не могу… — раздался за спиной потрясенный голос Гарри.

Я так и не понял, во что именно он не мог поверить — в то, что маленький кристалл, который я надел так спокойно, может лишить человека жизни, или же в то, что директор до последнего не собирался делиться с нами этой информацией?

Зато в тот вечер я понял, что Альбус Дамблдор — человек, для которого цель в большинстве случаев (а возможно, и всегда) оправдывает средства.

— Профессор Дамблдор, пожелайте нам удачи, — неожиданно даже для самого себя тихонько попросил я.

Директор на несколько секунд задержал взгляд на моем бледном, растерянном лице, а потом уверенно произнес:

— Разумеется, мистер Уизли. Пусть ваш полет пройдет успешно.

И, наверное, именно в этот момент я действительно, по-настоящему понял, что у меня нет и, в принципе, быть не может никакого выбора. И эта определенность, это отсутствие возможности решать свою судьбу меня в тот момент странным образом успокоили.

«Какое бы направление ни выбрал мистер Уизли, оно окажется верным, и вы достигнете цели».

Само собой. Потому что направление давным-давно выбрано за меня. Выбрано тем, кто решил, что я должен родиться некромантом. Все, что мне теперь остается — просто идти к цели по давно определенному пути.

Фордик стремительно взмыл в ночное небо. Он тосковал по нему, как тоскует по вольному ветру и простору полей дикий конь, вынужденный долгое время оставаться в стойле. Фордик был счастлив. Если, конечно, машина вообще может быть счастлива.

* * *

Обещанную «всего лишь легкую слабость» я ощутил примерно через час.

Сначала мне начало казаться, что в салоне автомобиля становится холоднее. Это был не совсем тот «могильный» холод, который я ощущал всякий раз, применяя свои сверхнеобычные способности, но что-то очень близкое к тому. Представьте на секунду, что все ваши кости и внутренние органы обратились в лед, но при этом каким-то образом сохранили способность функционировать. Холод шел изнутри, как будто распространялся по телу вместе с кровью — от сердца по крупным артериям и крошечным капиллярам. И я, как обычно, не мог согреться.

На легкое головокружение я поначалу даже не обратил внимания. Но еще через каких-то полчаса оказалось, что сфокусировать взгляд на конкретном предмете невероятно трудно.

Я не стал нервировать жалобами попутчиков — предпочел молча стиснуть зубы и покрепче вцепиться в руль. В конце концов, нас вела магия Еиналеж и все, что от меня требовалось — это не потерять сознание.

Первым на перемены в моем состоянии обратил внимание, как ни странно, Снейп.

Странно — потому что все полтора часа, что мы провели в пути, он внимательнейшим образом изучал свою карту, и, казалось, для него в целом мире не было ничего важнее, чем автомобильные дороги Северной Британии. Периодически зельевар делал на карте какие-то пометки, осторожно касаясь ее волшебной палочкой.

Вероятно, он пытался отследить наш путь: нам же еще предстояло как-то возвращаться в Хогвартс.

— Уизли, если вы сейчас потеряете сознание, мы все разобьемся, — сухим, совершенно безэмоциональным голосом проинформировал меня Снейп.

— Да, я знаю, сэр, — сквозь зубы ответил я, превозмогая внезапно накатившую тошноту.

Гермиона, всю дорогу сидевшая как на иголках, немедленно встрепенулась:

— Рон, ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, — зачем-то соврал я; мне все равно никто не поверил: Снейп презрительно фыркнул, а Гарри и Гермиона явно не на шутку разволновались.

Моего лба коснулись чьи-то невыносимо горячие ладони. Я вздрогнул, мои пальцы на баранке руля побелели от напряжения.

— У тебя температура понижена. — Голос Гарри звучал более чем удивленно. — Рон, ты холодный как… как камень!

— Наверное, — хрипло отозвался я. — Не обращайте внимания. Со мной все в порядке.

Разумеется, мне снова никто не поверил. Никакого «порядка» не было, и все пассажиры фордика об этом знали.

Меня начала бить крупная дрожь, и я уже ничего не мог с собой поделать. Мне показалось, что магический кристалл светится намного ярче, чем в тот момент, когда я только надевал его на шею. Если бы мог, немедленно снял бы сие «дивное украшение» — но в этом случае цель, которой мне непременно нужно было достичь, становилась бесконечно далекой.

Дождь, плавно перешедший из разряда проливных в разряд мелких и затяжных, неритмично барабанил по крыше автомобиля, бесцеремонно стучал в лобовое стекло, как будто требуя, чтобы его впустили в теплый салон. «Дворники» категорически не справлялись со своими обязанностями, поэтому вести фордик мне приходилось почти вслепую. Это тоже не прибавляло оптимизма — мне начало казаться, что мы бесконечно падаем в какую-то черную пропасть. Я искренне жалел о том, что отец, в свое время, не догадался установить счетчик высот на приборную доску.

Снейпу, впрочем, кромешная темнота за стеклами автомобиля ничуть не мешала трудиться над картой.

— Уизли, вы слишком нервничаете, и это только ухудшает ваше состояние. — Кажется, зельевар заметил мой повышенный интерес к его действиям. — У вас нет совершенно никакой выдержки, а также, судя по всему, полностью отсутствует сила воли.

— Ошибаетесь! Рон…

— А вас, Поттер, я, кажется, ни о чем не спрашивал, — оборвал зельевар гневную проповедь Гарри. — Вы вообще отдаете себе отчет в том, что в настоящий момент являетесь для всех нас опасностью номер один?

Последняя фраза была обращена уже ко мне.

Отчего-то вдруг пересохли губы, а по горлу словно кто-то провел куском наждачной бумаги.

— Нет, сэр.

— Каждая ваша эмоция, Уизли — особенно ярость, страх или боль — может стать отправной точкой для очередного приступа. Вы это понимаете?

Я молчал. Мне нестерпимо хотелось в чем-нибудь раскаяться, но я не ощущал себя виноватым и не мог найти для раскаяния достойного повода.

Мне опять некстати вспомнилось измученное лицо Драко Малфоя, и я вдруг со всей ясностью осознал, что вполне могу оказаться последним человеком, который видел белобрысого слизеринца живым. А еще я подумал, что совершенно не представляю, какой будет моя реакция на его труп.

В конце концов, я мог сколько угодно верить в лучшее и искать в происходящем со мной кошмаре позитивные стороны — судьба никогда не согласовывала со мной свои планы.

— Простите, сэр, — произнес я наконец — просто чтобы сказать хоть что-нибудь. — Я постараюсь успокоиться.

С таким же успехом я мог пообещать ему достать с неба луну.

В тот момент я очень хотел сказать тому, кто взял на себя смелость выбирать за меня, что он — идиот и что в этой сумасшедшей истории пора ставить точку. Увы — я знал совершенно точно — все только начиналось.

Занавес поднят, актеры на сцене. Главное действующее лицо пьесы — нелепый герой второго плана. В сценарий закралась ошибка, но исправлять ее уже слишком поздно.

* * *

Кто-то — я уже не видел, кто, потому что перед глазами все плыло — помог мне открыть дверцу машины и выбраться на свежий воздух.

— Рон! Рон, пожалуйста… Ты молодец, ты справился. Рон, слышишь?.. Посмотри на меня, пожалуйста. Все прошло отлично. Только не теряй сознания…

Гермиона откуда-то очень издалека звала меня по имени. Ее слова не достигали моего сознания. Я очень старался понять, зачем же она меня зовет, но смысл фраз ускользал, растворялся в каком-то молочно-белом тумане.

Ноги меня не держали, и я неуклюже опустился на колени прямо на сырую, покрытую ковром из желтых осенних листьев землю.

Кажется, кто-то снял с моей шеи сияющий ослепительно-белым светом восьмигранный кристалл. Я не был уверен — мое тело потеряло всякую чувствительность.

— Профессор, сделайте что-нибудь!

— Грейнджер, немедленно прекратите истерику. С вашим приятелем ничего страшного не случилось, и в ближайшие пять минут он придет в себя, — неприятный голос Снейпа тоже доносился как будто издалека; я понял, что зельевар чем-то, как обычно, недоволен. — Поттер, будьте любезны, отдайте мне этот кулон. Он все равно уже абсолютно бесполезен.

Мне захотелось опять извиниться перед Снейпом — и опять совершенно без повода — но как я ни старался, с губ не сорвалось ни звука.

Мир кружился перед моими глазами, превратившись в огромную карусель, и во всем теле была просто потрясающая, фантастическая легкость. В голове было восхитительно пусто — ни страхов, ни сомнений — и хотелось продлить это ощущение физической и эмоциональной опустошенности до бесконечности.

— Уизли, вы меня слышите?

Кажется, мне залепили хорошую пощечину. Я не ощутил боли, но прикосновение горячей ладони заставило меня вздрогнуть всем телом, и мой хрупкий иллюзорный мирок треснул, как хрустальный бокал.

Невидящими глазами я смотрел в пространство прямо перед собой и судорожно глотал теплый влажный воздух. Легкие почему-то отказывались работать, и я закашлялся, согнувшись пополам. Пальцы коснулись земли, и я ощутил ее тепло, мягкость и сырость.

— Поттер, помогите ему подняться.

Я взмахнул руками в воздухе, точно ветряная мельница — это стоило мне определенных усилий — и неожиданно низким хриплым голосом произнес:

— Не надо.

Снейп, однако, самодеятельности не допустил, и встать на ноги мне все-таки помогли. Приятная легкость сменилась отвратительной слабостью, тошнотой и головной болью. Жестокая реальность изо всех сил стукнула меня по затылку тяжелым молотком, и перед глазами немного прояснилось.

Первым, что я увидел, было бледное лицо моего лучшего друга Гарри Поттера, вторым — какой-то старый, полуразваленный особняк викторианской эпохи. Я слегка встряхнул головой, пытаясь вернуть окружающему миру яркость и необъятность, и неуверенно произнес, обращаясь непонятно к кому:

— Я в порядке.

— Уизли, я этому, разумеется, безумно рад. — Голос зельевара раздался откуда-то справа. — Но давайте все же отложим восторги до лучших времен. По вашей милости мы уже потеряли множество драгоценных минут.

Я не вполне понял, по какой именно «моей милости» произошло сие несчастье, но решил не лезть на рожон и не задавать лишних вопросов. Вместо этого я поинтересовался у Снейпа, куда именно нас привел осколок Еиналеж.

— Литтл Хэнглтон, — сухо отозвался зельевар, аккуратно складывая свою карту. — Вам говорит что-нибудь это название?

Сперва я решил, что ослышался.

— Мы… у нас, кажется, на местном кладбище было практическое занятие по упырям, — осторожно произнесла Гермиона. — Когда Хагрид преподавал у нас Защиту от Темных Искусств...

Снейп скривился, точно от зубной боли, и все же неохотно кивнул.

— Получается, — неуверенно начал Гарри, с недоверием глядя на хогвартского зельевара, — Малфой находится вот в этом доме? Получается, мы были совсем рядом, когда…

«Получается, я три дня бродил по местному кладбищу — кстати, из окон этого дома, наверное, видно местное кладбище — а белобрысый слизеринец умирал совсем-совсем рядом?»

— Браво, Поттер! Со временем из вас получится прекрасный сотрудник Аврората — большинство из них точно так же любит с умным видом произносить вслух очевидные вещи. — Снейп, как обычно, не мог обойтись без сарказма.

На этот раз Гарри промолчал. Я примерно представлял себе, каких усилий ему это стоило.

— Уизли, вы уже вернули себе способность к самостоятельному передвижению?

— Да, сэр, — без колебаний ответил я.

Меня все еще немного мутило, и ноги были какие-то ватные, но дорога была каждая минута и медлить не стоило — тут Снейп был, безусловно, прав.

Чтобы доказать свою полную дееспособность, я сделал несколько шагов вперед.

— Вашу мамашу! — вполголоса выругался я; глаза мои потрясенно расширились. — Запах…

— Что? — обеспокоенно переспросила Гермиона.

Я покачал головой, внимательно изучая взглядом старинный дом.

Он был когда-то великолепен, этот особняк. Он и по сей день был великолепен — обветшал немного, зарос плющом, частично лишился черепицы — но, как постаревший и обнищавший лорд, сохранил остатки былого величия. Здесь когда-то жили очень богатые и очень высокомерные люди — весь облик дома говорил об этом.

От стен старинного особняка сладко пахло Смертью.

— Профессор, они убили его, — очень тихо произнес я; зельевар слегка приподнял одну бровь, выражая вялое удивление.

— Выражайтесь яснее, Уизли. Кто — «они»? Кого убили?

— В этом доме недавно человека убили. — Я сделал шаг назад, во взглядах Гарри и Гермионы читалось сильное беспокойство. — Вы не чувствуете, а мне здесь даже дышать трудно…

Я ожидал со стороны друзей и Снейпа каких-то вопросов, но вместо этого воцарилось прямо-таки гробовое молчание. Тишина нервировала, тишина пугала, и мне весь окружающий мир начал казаться неестественным.

— От меня не отходить ни на шаг, — наконец произнес зельевар; он интонационно выделял каждое слово, что выдавало сильнейшее внутреннее напряжение. — Особенно это относится к вам, Поттер, и к вам, Уизли. Палочки держать наготове, но пока ни в коем случае не использовать.

Меня, в буквальном смысле, трясло, но я нашел в себе силы придать своему лицу выражение решительной покорности.

Это так страшно, на самом деле — опаздывать.

В особняке не горел свет. Там давно уже никто не жил, люди оказывались здесь только для того, чтобы умереть. Я понял, что совершенно не контролирую ситуацию: меня с головой накрыло ужасное чувство беспомощности. Наверное, я впервые в жизни настолько боялся сам себя.

— Уизли, у вас есть какие-то гарантии, что человек, которого недавно убили в этом доме — это Драко Малфой? — Вопрос Снейпа прозвучал как гром среди ясного неба.

Дождь прекратился, из-за плотной завесы облаков показалась луна. Ветер стих. Над нашими головами кружила какая-то маленькая тень — летучая мышь или одна из ночных птиц.

— Нет, сэр, — тихо ответил я, пытаясь разглядеть в темноте носы своих ботинок. — У меня нет никаких гарантий.

— На первом этаже находятся большая гостиная, кухня, столовая и веранда. На втором — три спальни, ванная, две гардеробные… — задумчиво перечислял Гарри. — Кажется, внизу есть подвал. В одном из снов я видел дверь, которая, как я думаю, ведет именно туда.

Знаете, в жизни так обычно и бывает: стоит лишь на некоторое время забыть о какой-нибудь проблеме, сосредоточить свое внимание на решении остальных, более серьезных вопросов, как эта незначительная на первый взгляд неприятность тут же напоминает о себе. В этот момент может оказаться, что из двух зол ты выбрал вовсе не меньшее и забыл о том, о чем забывать не следовало. И ты имеешь все шансы оказаться в числе тех несчастных, что рвут на себе волосы и стонут от безысходности, проклиная свою глупость и несправедливость мироустройства.

Но бывают — хотя, конечно, крайне редко — и счастливые исключения.

— Все это более чем занятно, Поттер. — Лицо профессора Снейпа не выражало абсолютно никаких эмоций, поэтому невозможно было сказать, о чем он думает в эту минуту.

— Сэр, я уверен, что никогда раньше в этом доме не был. — Гарри произнес это так, будто в чем-то оправдывался; можно было предположить, что не только меня в присутствии Снейпа терзает необоснованное чувство вины. — Но я вижу его почти каждую ночь. В своих снах. Я как будто смотрю на мир чужими глазами. И я даже не знаю, кому эти глаза принадлежат — не уверен, что человеку.

Мы стояли в просторном темном холле особняка, в паре шагов от заколоченной досками входной двери. Единственным источником света была луна, робко заглядывавшая в лишенное стекол окно и позволявшая видеть только лишь силуэты людей — черные фигуры без лиц. Исключение составлял хогвартский зельевар — он стоял у самого окна.

Снейп, дракона ему в печенку, был в тот момент поразительно похож на упыря. Да, представьте, даже больше, чем обычно.

— Замечательно, Поттер, — безразличным голосом произнес «упырь»; его странное равнодушие совершенно сбило Гарри с толку, да и нас с Гермионой, честно говоря, порядком озадачило. — А вам известно, что это за дом?

Гарри отрицательно замотал головой. Из-за проклятой темноты я не видел его лица, но почему-то был твердо убежден, что друг бледен как смерть и нервно кусает губы.

Снейп пробурчал себе под нос что-то вроде: «Вот и хорошо».

Я смотрел, как Гермиона растерянно прижимает к груди волшебную палочку («Держать наготове, но ни в коем случае не использовать. Запомнили, Поттер?»), и думал о том, что, оказывается, дома тоже могут медленно умирать. Мне казалось, если я случайно задену плечом стену, камень превратится в прах и пепел. Это было, конечно, не так, особняк явно строили на совесть. Умом я понимал, что, скорее всего, «умирающий» дом переживет моих внуков и даже правнуков (впрочем, вряд ли у меня когда-нибудь вообще будут внуки и правнуки). Но избавиться от мысли, будто меня окружают разлагающиеся останки, никак не удавалось.

— И давно вам снится этот особняк? — без особого интереса уточнил Снейп.

Я никак не мог понять, почему зельевар не пытается осветить заклинанием комнату. Дело явно было не в конспирации: мы разговаривали в полный голос, так что, если в доме кто-то и был, нас давно обнаружили. Скажу честно, мне было неуютно в этой темноте. Гарри и Гермионе, судя по всему, тоже. Но заклинание Lumos сейчас, увы, было доступно только Снейпу, а он по каким-то причинам не спешил его произносить.

— Давно, — тихо произнес Гарри.

Как ни странно, зельевар не стал настаивать на более подробном ответе. Я начал подозревать, что ему на самом деле совершенно не интересно.

— Ты не видел Малфоя в своих кошмарах, — констатировала Гермиона. — По крайней мере, ты никогда не говорил, что видел его.

— Его могли держать в одной из комнат, где я ни разу не был… Гермиона, честное слово, я не знаю!

Гарри устал и ему, очевидно, совсем не хотелось заниматься решением логических задач. Не могу сказать, что я его не понимал, но опускать руки сейчас, когда мы уже почти достигли цели, было бы не слишком умно с нашей стороны.

Я рассеянно смотрел на зельевара, почти на уровне подсознания отмечая, что в лунном сиянии он выглядит странно и страшно: Снейп стоял таким образом, что лицо его оказалось разделено светом и тенью на две половины — белую и черную. Без оттенков и полутонов.

«Неестественно и нереально», — произнес я про себя.

— Я могу сказать, где лежит труп, — произнес я вслух.

— В самом деле можете, Уизли? — Голос Снейпа прозвучал уже чуть более заинтересованно.

Он чуть повернул голову, и лицо его полностью скрылось во тьме.

— Все очень просто, сэр. — Я заставил себя растянуть губы в спокойной и уверенной улыбке, прекрасно осознавая, что никто из присутствующих ее не увидит. — Он внизу. Скорее всего, в подвале.

— Если вы ошиблись, — Снейп улыбнулся тоже — неприятно, некрасиво, но тоже уверенно и спокойно; мне не нужно было видеть в темноте, я просто это знал, — я сниму с Гриффиндора пятьдесят баллов.

— Снимите, тогда уж, все сто, — громким шепотом произнес Гарри. — Не стоит мелочиться.

Я повернулся в ту сторону, откуда доносился тошнотворно-сладкий запах, который я ненавидел, наверное, так же сильно, как Гарри ненавидел Снейпа. Сумел сделать лишь два или три шага — тяжелая рука легла мне на плечо, останавливая.

— Уизли, имейте в виду… — Голос зельевара в этот момент как никогда напоминал змеиное шипение. — Возможно, главная цель нынешних хозяев этого дома — провокация. Запомните: кое-кто очень хочет, чтобы ваши способности сегодня проявили себя.

— Они проявят. — Я не сделал попытки продолжить движение, но и не повернулся на голос. — Не сомневайтесь.

Чья-то теплая ладонь коснулась моего локтя.

— Все будет нормально, Рон. — Я чуть опустил голову и глубоко-глубоко вздохнул; все-таки что б я делал без Гарри и Гермионы? — Все будет за-ме-ча-тель-но.

Я даже не понял, кто из них это сказал. Мысленно я поблагодарил обоих.

Замечательно? Конечно. А как же иначе?

Чтобы попасть в подвал, нужно было идти от входной двери направо — в маленькую смежную комнату, являвшуюся как бы продолжением просторного холла. В комнате не было окон, поэтому тьма там царила безраздельно, идти приходилось на ощупь. Несколько раз мы натыкались на предметы мебели. В конце концов я сломал какой-то старый деревянный стул с мягкой обивкой, а Гарри, споткнувшись о его останки, приобрел огромную шишку на лбу. Снейп, несмотря на все наши надежды, так и не зажег палочку, зато снял с Гриффиндора пять баллов «за сниженную лексику, Поттер».

Впрочем, мы были слишком далеко от Хогвартса. Все рубины в песочных часах нашего факультета, скорее всего, остались на прежних местах.

Дверь в подвал была не заперта. Я не успел решить, радоваться мне этому факту или огорчаться — Гарри, неизвестно как оказавшийся во главе нашей маленькой процессии, уверенно распахнул ее настежь. Я бессознательно дернулся назад, чудом не сбил с ног Гермиону и, судя по всему, наступил Снейпу на любимую мозоль.

Вслед за гневным шипением раздалось долгожданное «Lumos», и я подумал, что следовало пройтись по ногам зельевара еще в холле.

Кажется, последнюю мысль я произнес вслух, потому что Гриффиндор лишился еще пятнадцати баллов «за неуклюжесть и хамство, Уизли». Оставалось лишь надеяться, что песочные часы проигнорировали и это указание.

Тем временем Гарри и Гермиона, не обращая никакого внимания на возмущение зельевара, уже с любопытством заглядывали в подвал.

— Так ничего не видно, — проинформировал нас Гарри; Гермиона едва заметно кивнула, соглашаясь. — Сэр, вы могли бы поднять палочку чуть повыше?

— Отойдите от двери, Поттер. В вашем случае, любопытство — это порок.

Поднимать палочку «чуть повыше» Снейп не стал. Он поступил с точностью до наоборот — опустил ее вниз, так что наши лица вновь скрылись во мраке. Лучи белого света коснулись узких ступеней старой каменной лестницы.

— Уизли, сделайте милость, постарайтесь не оступиться, — с какой-то усталой язвительностью обратился ко мне зельевар, делая решительный шаг вперед. — Если потребуется, приложите все усилия. Я все-таки надеюсь, что ваше природное везение возобладает над вашей природной неуклюжестью.

Мое природное везение? Ха-ха. Очень смешно.

Спуск проходил в тревожном молчании. Гарри и Гермиона, судя по всему, вполне поверили моим словам про труп в подвале. Гриффиндорской отваги вполне хватало на то, чтобы не повернуть назад, но не хватало на то, чтобы сохранять на лице выражение спокойной невозмутимости. Нервное напряжение постепенно накапливалось, что грозило обернуться настоящим взрывом. Снейп, не останавливаясь, шел впереди. Я не мог сказать точно, коснулась ли его всеобщая тревога.

Ну а я… А по мне Хаффлпафф плакал горючими слезами. В конце концов, я с этим смирился. В свое оправдание мог бы сказать только, что, как всякий некромант, я Смерть ощущал острее, чем остальные. Дело было даже не только в запахе. На самом деле, объяснять обычным людям, что значит «чувствовать Смерть» — все равно что объяснять глухому от рождения, что значит «слышать». Не придумали еще, наверное, слов, которыми можно было бы такое передать.

Если хотите, это было похоже на слепой панический ужас.

На самой последней ступеньке каменной лестницы нас всех поджидал сюрприз.

«Сюрприз» выглядел так, словно пролежал в подвале особняка, по меньшей мере, полстолетия. Мои же способности утверждали, что первое впечатление нас обмануло и человек, чьи кости мы имели «счастье» созерцать, умер всего пару дней назад.

— Боже мой… — как-то сдавленно произнесла Гермиона.

Мне показалось, что подруга сейчас упадет в обморок. Я хотел спросить, не нужна ли ей помощь, но не успел и рта раскрыть, как Гермиона отчаянно замотала головой в знак отрицания. Согнув левую руку в локте, она коснулась пальцами губ, потом закрыла глаза и прикусила кожу на ребре ладони.

Я подумал, что не нужно было ей вообще спускаться в этот Мерлином проклятый подвал. И еще я подумал, что именно мне стоило отговорить ее от этой затеи. Почему я этого не сделал?

— Это он, да, сэр? — тихо спросил Гарри у Снейпа; голос друга слегка дрожал — вероятно, от нервного шока. — Это Малфой?

— Поттер, если вы не заметили, это когда-то было женщиной, — устало отозвался зельевар.

Он осторожно обошел труп (хотя точнее было бы сказать «скелет»), преодолев последнюю ступеньку лестницы, и остановился, слегка склонившись над нашей находкой.

Странно, но именно в этот момент на меня снизошло спокойствие. От коктейля из панического ужаса и сумасшедшей тревоги остался только легкий осадок горечи, какую обычно испытывает человек, чьи самые неприятные предчувствия оправдались.

А еще я, кажется, чуть-чуть радовался, что найденный нами «мешок с костями» не являлся телом противного белобрысого слизеринца.

Снейп на несколько мгновений прервал изучение останков неизвестной и пристально посмотрел на наши «слегка» побледневшие лица.

— Грейнджер, если вы собрались падать в обморок, советую выбрать место поприятнее, — неодобрительно процедил он сквозь зубы. — Поттер, помогите ей подняться наверх.

— Но, сэр…

«Сэр» недовольно поморщился, и Гарри, оборвав возражения на полуслове, поспешно подхватил Гермиону под локоть и повел ее к выходу из страшного подвала.

— От двери не отходить ни на шаг. Не вздумайте, Поттер, слышите?

Гарри, скорее всего, услышал. Однако по каким-то причинам предпочел притвориться глухонемым.

Пока Снейп ворчливо поминал вполголоса незлым тихим словом гриффиндорскую смелость, Мерлина, директора Дамблдора и Мальчика-Который-Выжил, я наклонился и очень осторожно прикоснулся кончиками пальцев к лицу найденного нами несчастного создания.

— Уизли, что вы делаете? — В голосе зельевара звучало неприкрытое раздражение; лишний раз злить его, пожалуй, не стоило.

Я немедленно отдернул руку, как будто обжегся, и поднял расфокусированный, невидящий взгляд на Снейпа.

— Что делаю? — тупо переспросил я, одновременно пытаясь понять, что же со мной опять происходит.

Сознание закружилось в водовороте каких-то смутных образов. Поток чужих почти болезненно ярких эмоций, самой сильной из которых был панический ужас, в буквальном смысле едва не заставил меня задохнуться. Воспоминания жертвы на несколько мгновений практически вытеснили мои собственные мысли, и я ощутил агонию чужого разума.

— Вам знакома эта женщина? — спокойно поинтересовался Снейп, поворачиваясь ко мне спиной и вытягивая вперед руку с палочкой — очевидно, он хотел осветить противоположную стену.

Я отчаянно замотал головой. Голос меня почему-то не слушался.

— Вы можете сказать, кто ее убил? — Снейп по-прежнему стоял ко мне спиной, но все же каким-то образом уловил мой молчаливый ответ.

— Н-нет, — с трудом произнес я. — Но, сэр, она… Я хочу сказать, в этом помещении произошло не одно убийство.

Действительно, все так и было. Я почти слышал крики людей, погибших в этом треклятом подвале. Их было много — я не мог назвать точное число жертв, но, кажется, оно переваливало за дюжину. Незнакомые голоса как будто звали меня из темноты. Неупокоенные души плакали, стонали, молили о чем-то… О чем?

— Интересно. — Голос Снейпа не выражал никаких эмоций; я не знал, поверил ли он моим словам на этот раз. — Уизли, будьте любезны, отойдите от трупа. Если у вас сейчас начнется новый приступ, все мы обречены.

Он произнес это так спокойно и невозмутимо, что мне даже стало немного неловко. Действительно, крайне неприятно быть «опасностью номер один» для своих друзей.

Снейпа я как-то совершенно машинально занес в число друзей.

Сей факт меня до такой степени озадачил, что на какое-то время я полностью погрузился в свои мысли и именно поэтому пропустил момент, когда рука зельевара, сжимавшая волшебную палочку, замерла.

— Ну надо же… — Снейп говорил очень тихо — даже странно, что я смог расслышать. — Вот уж не думал, что увижу это здесь.

Я вытянул шею, пытаясь разглядеть, какое же именно «это» не думал увидеть Снейп в подвале мрачного особняка. Тут зельевар, словно прочитав мои мысли, сделал несколько шагов в сторону, и я сразу же понял, что его так заинтересовало.

Лучше бы я оставался в неведении, честное слово.

В дальнем углу, у стены, стоял огромный каменный гроб. Я не был уверен, что перед нами именно тот гроб, в котором я провел три совершенно незабываемые ночи, но это, по сути, и не имело особого значения. Одного взгляда на каменное ложе мне хватило, чтобы вновь ощутить головокружение и болезненную слабость. Я понял, что сейчас потеряю сознание. Или, еще хуже, несмотря на все предостережения, опять призову свои «особые способности» — и тогда уж точно всем нам наступит конец.

— Зачем он здесь? — Я с трудом узнал собственный голос — так холодно и отчужденно он прозвучал.

— Вы действительно не понимаете? — Снейп резко повернулся ко мне лицом и презрительно скривил губы. — Или делаете вид, что не понимаете? Из этого гроба должен подняться некромант.

Я растерянно хлопал глазами и почти бездумно задавал Снейпу еще какие-то вопросы из разряда «как, зачем и почему», а в голове моей уже выстраивалась вполне четкая картина происходящего. Кошмарная, просто предельно ужасная картина.

Каменный гроб. Почти два десятка мертвецов в замкнутом помещении. Высочайшая концентрация энергии Смерти (пожалуй, если бы я не прошел обряд «посвящения» раньше, меня бы в этом подвале неслабо скрутило). Для полноты сходства не хватало только луны, да хриплого карканья старого ворона. На меня нахлынуло сильнейшее ощущение дежа вю.

— Знаете, из четверокурсников Хогвартса вы, Уизли, пожалуй, меньше всех похожи на отмеченного Поцелуем Смерти. — Зельевар опустил палочку и устало потер переносицу. — Я бы нисколько не удивился, если бы некромантом оказался мистер Малфой. Или мисс Паркинсон. Или даже этот увалень Лонгботтом — должен же быть, в конце концов, у него хотя бы один талант. Но вы… Это слишком абсурдно.

— Почему? — громким шепотом спросил я.

«Интересно, а почему некромант непременно должен быть четверокурсником Хогвартса?» — Ответ этот вопрос на самом деле интересовал меня гораздо больше. Однако задать его Снейпу я по каким-то причинам не решился.

— Вероятно, всему виной стереотипы, — коротко и непонятно ответил зельевар.

Не могу сказать, почему, но я почувствовал себя оскорбленным.

— Сэр, я сам был бы рад, если бы Смерть наградила своим Поцелуем кого-нибудь другого. Малфоя, Паркинсон… да хоть весь ваш факультет, мне не жалко! Вы совершенно правы, было бы просто чудесно, если бы проклятым некромантом, которого все ищут и которого все боятся, оказался не я. Только, знаете, такого «счастья» и врагу не пожелаешь, честное слово!

Мне показалось, что Снейп усмехнулся. Немного горько, но совершенно беззлобно, что не могло не удивить. Впрочем, скорее всего, мне просто показалось — света от палочки зельевара было слишком мало.

— Вас интересует, Уизли, почему найденная нами покойница выглядит сейчас именно так? — Перемена темы была столь резкой, что я даже немного растерялся. — Есть один очень древний ритуал — о нем, на самом деле, немногим известно — который позволяет определить, обладает ли человек способностью управлять энергией Смерти. Для ритуала нужна жертва, и, в общем-то, неважно, кто это будет: человек или животное. Потенциальный некромант, которого с помощью особых наркотических препаратов вводят в состояние транса, должен «поднять» совсем свежий труп. Уверен, вы бы блестяще справились с этим заданием, но вот кое-кто другой — судя по всему, это был ваш друг Лонгботтом — испытание провалил. Вы можете видеть, что у него получилось.

Кажется, на какую-то долю секунды я забыл, как дышать. Я не мог сдвинуться с места и взглядом умолял зельевара взять свои слова назад.

— Вы думаете, я не понимаю, что с вами происходит? — Снейп чуть наклонился ко мне и понизил голос до свистящего шепота. — Нет, это ВЫ пока еще ничего не понимаете.

«И рад бы не понимать, — мучительно хотелось мне ответить. — Жить бы, как раньше, не зная о своих «скрытых талантах» — вот это было бы счастье!»

На какое-то время в подвале воцарилось молчание. Снейп вновь отвернулся к противоположной стене — кажется, он разглядел в темноте еще что-то «интересное» (мне совершенно не хотелось знать, что именно). Я так и остался стоять возле трупа несчастной женщины, растерянный, подавленный.

Но не сломленный. Пока еще — не сломленный.

— Профессор, Рон, скорее сюда! Мы с Гарри нашли Малфоя!

Снейп выругался сквозь зубы («Чертов Поттер!») и почти бегом устремился к выходу из подвала. У меня не было других вариантов, кроме как последовать за ним, хотя ноги не очень-то желали меня слушаться, а голова по-прежнему кружилась.

Путь наверх занял довольно много времени. Я еще взбирался по каменной лестнице, а зельевар уже кричал на Гермиону, которая от испуга, казалось, стала меньше ростом.

— Где этот идиот?!

Разъяренный профессор Снейп — это, я вам скажу, зрелище не для слабонервных. Нашу Гермиону, конечно, слабонервной не назовешь, но и на нее один вид взбешенного до крайности зельевара произвел совершенно неизгладимое впечатление. Подруга, покаянно опустив голову, что-то тихо и невнятно бормотала себе под нос — кажется, она не могла точно ответить, где Гарри, и опасалась, что сей факт разозлит профессора еще больше.

Снейпа, естественно, неразборчивый Гермионин ответ совершенно не устроил. Еще раз чертыхнувшись, он быстрым шагом пересек комнату и скрылся в холле — скорее всего, собирался подняться на второй этаж по парадной лестнице.

— Вы нашли Малфоя? — решил уточнить я у окаменевшей от ужаса подруги. — Он жив?

— Что?.. — Гермиона растерянно заморгала, медленно приходя в себя. — Да, жив. Без сознания. Выглядит кошмарно, мы его с трудом узнали… — Она внезапно замолчала, а через несколько секунд спросила уже совершенно другим голосом: — Рон, с тобой все в порядке? Ты на ногах еле стоишь.

Я невесело усмехнулся.

— Понимаешь, мы тоже кое-что нашли…

Подруга молчала, ожидая продолжения рассказа, но я вовсе не собирался говорить ей про каменный гроб. Нет, я еще во время подъема по лестнице решил, что будет лучше, если всех секретов подвала мои друзья никогда не узнают.

* * *

На обратном пути, как это ни странно, обошлось без приключений. Более того, мне показалось, мы добрались до школы гораздо быстрее, чем до Литтл Хэнглтона. Вероятно, все дело было в том, что фордиком на этот раз управлял Снейп, а мне досталась скромная роль пассажира (чему я, в принципе, был очень и очень рад).

Чувствовалось, что в общении с магловскими автомобилями зельевар действительно не новичок. Честное слово, я его даже зауважал немного. На самом деле зауважал.

Рядом с водителем устроилась молчаливая и какая-то очень подавленная Гермиона, а мы с Гарри без возражений согласились составить компанию бесчувственному Малфою на заднем сиденье. Голова белобрысого крысеныша покоилась у меня на плече. Само собой, меня этот факт нисколько не радовал, но и поделать я с ним ничего не мог. Привести слизеринца в сознание нам так и не удалось, поэтому на каждом повороте его тушка норовила завалиться на бок. В конце концов, я решил, что голова Малфоя на плече — это как раз то самое меньшее зло, с которым нужно просто смириться.

Я не был уверен, что такое возможно, но с нашей последней встречи этот отпрыск древнего рода еще сильнее осунулся. Больше всего к нему, пожалуй, теперь подходило прозвище «Бледная Немочь». Гермиона сказала, что Малфой похож на жертву концлагеря. Я не знал, что такое «концлагерь», но про себя решил, что подруга имела в виду некую страшную магловскую болезнь.

Гарри рассказал, что слизеринца они нашли на чердаке.

«Знаешь, мы так удивились, когда обнаружили, что он все еще жив…»

Снейп, вопреки моим предположениям, не сказал Поттеру ни слова. Легко поднял своего настрадавшегося студента на руки и молча вынес из особняка. А Гарри почему-то был таким поворотом событий очень не доволен. Возможно, я вновь ошибался в своих предположениях, но мой друг, казалось, намеренно провоцировал профессора.

Какое-то время Гарри молча злился на Снейпа. Зельевар, очевидно, вполне отвечал ему взаимностью. Обстановка в автомобильном салоне постепенно накалялась, в воздухе ощутимо пахло скандалом.

Мой друг, разумеется, не выдержал первым:

— Если бы мы с Гермионой не отправились на поиски самостоятельно…

Я угрюмо отвернулся к окну. Однозначно, зря он затеял этот разговор.

— Все дело в том, Поттер, — почти миролюбиво начал Снейп, — что в подвале дома, который мы имели счастье недавно покинуть, проводились кровавые ритуалы. В числе прочего, человеческие жертвоприношения. Знаете, с какой целью они проводились?

Никто ему не ответил, и зельевар продолжил свой монолог после короткой паузы как ни в чем не бывало.

— Вы, вероятно, не догадались, почему мистера Малфоя никто не охранял. Я вам подскажу: потому что мистер Малфой хозяевам дома уже давно не интересен. Его просто использовали как приманку. Новой целью этих людей является мистер Уизли. И виноваты в этом именно вы, Поттер, а точнее, ваша бесконечная глупость.

Гарри вздрогнул, но не произнес ни слова.

— Хозяева особняка прекрасно знали, что рано или поздно приманка сработает. Причем в числе спасителей несчастного мистера Малфоя непременно будет настоящий обладатель способностей некроманта. К личной встрече с Уизли, я полагаю, эти люди пока еще не готовы. На сегодняшний день их целью было попросту узнать, кто же он — таинственный посланник Смерти. — В голосе Снейпа было столько неприкрытого сарказма, что все мы: и я, и Гарри, и Гермиона — ощутили себя не в своей тарелке. — В свою очередь, нашей целью было вытащить мистера Малфоя из проклятого особняка и при этом оставить как можно меньше следов. И благодаря вам, Поттер, мы сию миссию блистательно провалили. Во время своей самовольной экскурсии вы наверняка угодили во все скрытые магические капканы, поставленные для того, чтобы разгадать личности «спасателей».

— Даже если и так, профессор, — медленно произнес Гарри; все в нем: голос, сцепленные в замок руки, лихорадочный блеск глаз — выдавало сильнейшее внутренне напряжение. — При чем здесь Рон? Он был с вами в то время как мы…

— Простая логическая цепочка, — чуть скривившись, перебил его зельевар. — Если Поттер влипает в очередную отвратительную историю, его верные друзья непременно составляют ему компанию. Рассуждаем дальше: искомый некромант мог родиться исключительно в чистокровной семье — это факт. Мы с вами, Поттер, полукровки, Грейнджер — маглорожденная. Итак, перед вами простейшее арифмантическое уравнение с единственной неизвестной, и я надеюсь, что, несмотря на редкое скудоумие, вы сможете его решить.

В принципе, слова Снейпа не стали для меня шокирующим откровением. Должно быть, я был слишком сильно измотан, чтобы чему-то всерьез удивляться. Но вот на моего друга упрек подействовал должным образом: Гарри как-то сразу сник, виновато опустил голову и ссутулился, словно пытался сжаться в комок, стать меньше и таким образом хоть немного ослабить муки совести.

— Вот черт… — почти шепотом произнес он, не решаясь поднять на меня взгляд. — Рон, прости меня…

Именно после этих совершенно нелепых слов я и не выдержал: закрыл лицо руками и истерично, громко, заливисто рассмеялся.

Пока мы, ежеминутно спотыкаясь, поднимались по бесконечным ступеням Часовой Башни, я успел мысленно перебрать весь свой запас крепких словечек.

Когда по главной лестнице мы добрались до пятого этажа, я был так зол, что всерьез собирался необратимо проклясть Снейпа, велевшего нам идти к нужному кабинету именно этим путем.

Когда, перегнувшись через перила третьей по счету лестницы — на этот раз узкой винтовой — я не смог даже разглядеть, где она заканчивается (нижние ступени тонули во тьме), все мои сомнения в том, что зельеварение у нас в школе преподает самый настоящий маньяк и садист, развеялись в прах.

— Худой, худой, а тяже-о-олый— обреченно пыхтел я, вытирая со лба градом катившийся пот.

— Да уж, — лаконично отвечал Гарри, протирая рукавом свитера запотевшие стекла очков.

Гермиона смотрела на нас с молчаливым сочувствием, не решаясь напомнить о том, что, вообще-то, хорошо бы нам поторопиться да и говорить так громко вовсе не обязательно.

До рассвета оставалось чуть больше часа.

— Ну, Снейп!.. — Возмущение во мне било через край. — Чтоб у него все котлы плесенью покрылись! Не мог он, что ли, Филча от главного входа увести?!

— Если у Снейпа покроются плесенью все котлы, угадай, кому он поручит их отчищать.

— Да пусть только попробует! Я ему эти котлы…

Lumos у Гермионы на этот раз вышел на редкость тусклый — сказывалась усталость. Высокие стрельчатые окна башни, судя по всему, перестали протирать от пыли и грязи задолго до нашего рождения, поэтому света, проникающего снаружи, нам для спокойного передвижения не хватало.

Мне приходилось спускаться по лестнице спиной вперед, да еще и в темноте. Мою шею, видимо, не радовала перспектива перелома при падении, поэтому она (шея) предусмотрительно болела заранее. Ей дружно вторили плечи, ноги и спина, которым не понравился подъем с грузом по двум довольно-таки крутым лестницам.

Честно говоря, держаться мне помогало одно только возмущение.

У хижины Хагрида нас ждала приветственная делегация в лице самого Хагрида и его пса Клыка. Надо сказать, лесничего я не видел с того самого практикума по упырям, на котором мои способности едва не стали причиной его трагической гибели. Я отчетливо помнил, что Нотт по ошибке попал в Хагрида каким-то заклинанием, и великан рухнул на землю, словно подкошенный — буквально через пару минут я сам потерял сознание, поэтому не знал, что произошло дальше. Дамблдор, конечно, сказал, что никто, кроме нашего Главного Слизеринского Труса, не пострадал, но все же…

С Хагридом, вроде как, было все в порядке. Еще до приземления Снейп предупредил нас, что лесничему не известно, кто виноват в кошмарном происшествии на практикуме, и посоветовал «воздержаться от просветительской деятельности».

Иными словами, о том, что я некромант, Хагриду не сообщили. Честное слово, я обрадовался.

Вид переболевшего «концлагерем» Малфоя хогвартского лесничего поразил, расстроил и совершенно разжалобил. Каким Хагрид уж точно не был, так это злопамятным — он моментально простил слизеринцу все его пакости: начиная от прямых оскорблений (на первом курсе) и заканчивая клеветнической жалобой на Клювокрыла (на третьем). Горестно причитая, Хагрид помог нам вытащить Малфоя из машины, после чего Снейп сухо и раздраженно сообщил план дальнейших действий.

У парадного входа в Хогвартс дежурил Филч. Завхоз всегда занимал именно этот пост незадолго до рассвета, чтобы иметь возможность с поличным ловить нарушителей, посмевших после отбоя покинуть замок — уже не раз бывало, что какой-нибудь студент (из старшекурсников, как правило) отправлялся на ночную вылазку в Хогсмид. Снейп сказал нам, что внимание Филча на ближайшие полчаса он отвлечет, но через главный вход пути все равно не будет.

Оставалась Часовая Башня. Высокие деревянные ступеньки и непроглядная темень.

Именно мы должны были перенести Малфоя в его временное укрытие — кабинет одного из Снейповых предшественников, бывшего хогвартского зельевара, ныне покойного (Снейп назвал фамилию, но я благополучно забыл ее, как только услышал). Кабинет этот находился на первом этаже, и путей к нему было два: простой и короткий — по коридору от парадного входа — и длинный, сложный — по главной лестнице на седьмой этаж, а оттуда, через маленькую башенку, снова вниз, на первый.

Угадайте, каким путем пришлось идти нам?..

Малфоя мы с Гарри несли вдвоем: я держал слизеринца за плечи, а Поттер — за ноги. Бесчувственное тело было намного тяжелее, чем казалось на вид. Мучительно преодолевая двадцать какой-то по счету лестничный пролет, я с ужасом представлял, что было бы, если бы Малфоя голодом не морили — наверное, мы с Гарри скончались бы еще в Часовой Башне.

Как говорится, все, что ни делается — к лучшему.

— По-моему, эта лестница ведет в Ад, — мрачно сообщил друг, тоже перегибаясь через перила в попытках разглядеть в темноте нижние ступеньки. — Хотя спуск — это, в любом случае, легче, чем подъем…

— Оптимист, — почти с завистью произнес я в ответ.

От одной мысли о возможном продолжении подъема перед глазами все поплыло. Определенно, усталость брала верх над разумом.

Малфоя на время своей коротенькой передышки мы аккуратно уложили на широкий каменный подоконник, слегка подвинув заклинанием ржавые рыцарские доспехи, служившие главным «украшением» этой странно заброшенной лестницы. Сердобольный Хагрид завернул слизеринца, точно ребенка, в какой-то старый плед — а мы этот плед потом чисто машинально прихватили с собой — поэтому от холода Малфой был защищен.

Восковая бледность его лица навевала мысли о покойниках.

— Жаль, что к Драко сейчас нельзя применять магию, — сокрушенно вздохнула Гермиона. — Это существенно облегчило бы жизнь…

— Причем в буквальном смысле. — Гарри по-прежнему гипнотизировал взглядом лестницу.

Я недовольно поморщился.

О том, что транспортировать Малфоя с помощью старой доброй Vingardium Leviosa нельзя, нам, само собой, сказал все тот же профессор Снейп. И мотивировал он это… да, в общем, никак не мотивировал — «нельзя» и все. Когда хогвартский зельевар пребывал в скверном настроении (то есть практически всегда), ждать от него объяснений не имело смысла.

Я вполне готов был поверить в то, что таким образом профессор банально мстил Гарри за его самовольную выходку.

Если бы я произнес это вслух, Гермиона непременно возмутилась бы: «Ты всегда думаешь о людях хуже, чем они есть».

— Надо проверить, где находится Филч, — полувопросительно произнес Поттер. — Может быть, Снейп уже отправился к себе, и завхоз теперь бродит по школе…

— Надо, — согласился я, присаживаясь на краешек подоконника (рыцарские доспехи пришлось еще немного подвинуть заклинанием). — Проверяй.

Пока друг доставал из кармана и разворачивал Карту Мародеров, я наблюдал за тем, как Гермиона нервно вертит в руках палочку (в ее случае — верный признак нетерпения) и считает секунды до рассвета. Я прислушивался к тихому, неровному и неглубокому дыханию Малфоя, подсознательно готовясь к тому, что в любой момент оно может оборваться.

Сквозь оконное стекло можно было смутно различить силуэт какой-то крупной птицы. Небо медленно начинало светлеть.

На Карте Мародеров Гарри, судя по всему, увидел что-то очень скверное. Лицо его приобрело вдруг выражение мрачного удивления, которое очень быстро сменилось неуверенностью.

Сказать, что меня все это не обрадовало, значило ничего не сказать.

— У нас проблема, — обреченно прокомментировал друг.

— Да ладно! Неужели? — На самом деле, язвить не хотелось: слова сорвались с губ сами, разум не принимал участия в их рождении. — Ну, что там еще?

Гарри набрал в грудь побольше воздуха. Плохая новость, видимо, была еще и не в единственном числе.

— Ну, во-первых, в конце этой лестницы нас поджидает Пивз…

Чтоб ему провалиться! Мы пропали.

Несмотря на то, что в рейтинге успеваемости по Прорицаниям я занимал почетное второе место с конца (почетное первое занимал Гарри — он наотрез отказывался принимать новость о своей скорой кончине как данность), наше ближайшее будущее было для меня прозрачно. Пивзовы приколы особым разнообразием никогда не отличались.

Первым делом полтергейст начнет истошно верещать. Оптимистический вариант развития событий предполагал, что нам удастся заткнуть его заклинанием до того, как он перебудит всю школу. Впрочем, в такую чудесную развязку мне не особенно верилось: Пивз был хитер, изворотлив и не без оснований считался настоящим профессионалом в мелком пакостничестве.

— А во-вторых?

Гарри молча развернул Карту Мародеров так, чтобы мы могли все увидеть сами.

Было на что посмотреть.

* * *

После того, как Гарри исключительно метко запустил кусок штукатурки в Пивзов призрачный лоб, я мысленно посоветовал ему перевестись из ловцов в охотники. А еще лучше в загонщики.

Само собой, никакого вреда этот бросок нашему полтергейсту не причинил. Но Пивз все равно обиделся. Содержимое ближайшей мусорной корзины немедленно оказалось у меня на голове.

Почему у меня, а не у Гарри? Честное слово, самому хотелось бы знать. Пока я стряхивал на пол мелкие бумажки, обломки перьев и еще почему-то апельсиновые корки, мне на ум пришли два непечатных слова, о которых я не вспомнил во время подъема по лестнице.

— У-у-у, берегись, Поттер-обормоттер! — От пронзительных воплей полтергейста дребезжали оконные стекла.

— Чтоб тебя развоплотило, — почти ласково пожелал я ему на прощание.

Гарри смахнул с моего плеча обрывки чьих-то шпаргалок.

Возмущенные крики главного хогвартского недоразумения становились все тише и тише. Честное слово, если бы я не был уверен, что Филч и Пивз питают друг к другу ни с чем не сравнимую пламенную ненависть, мог бы решить, будто полтергейст полетел жаловаться завхозу на наше поведение.

Определенно, когда эти двое найдут общий язык, наступит конец света.

— Так, от Пивза мы избавились… Что дальше?

Я некоторое время внимательно вглядывался в лицо Гермионы, озвучившей этот вопрос. Потом перевел взгляд на распростертое на полу бесчувственное тело Виктора Крама.

Да, да, Виктора Крама. Того самого легендарного болгарского ловца, которым искренне восхищалась вся магическая общественность. И я, кстати, тоже восхищался.

Не удивляйтесь, ничему не удивляйтесь! Берите пример с меня. Мой эмоциональный лимит, казалось, был исчерпан на много лет вперед. Я мог чувствовать только усталость и опустошенность. На то, чтобы как следует удивиться, требовались силы, которых у меня не было.

— Интересно, кто и почему позволил Краму свободно бродить по коридорам Хогвартса в такое время? — с вялым интересом спросила Гермиона, опускаясь на колени рядом с телом болгарина.

Вопрос был хороший. Правильный. Только вот время для него было не совсем подходящее.

— Ты нас об этом спрашиваешь? — на всякий случай уточнил Гарри.

— Нет, в общем-то. Я просто рассуждаю вслух.

Гермиона попыталась найти у Крама пульс на запястье, потом на сонной артерии, и наконец, потерпев неудачу в обоих случаях, приложила ухо к его грудной клетке. Судя по усталой улыбке, которая появилась на лице подруги после этой манипуляции, главный шанс болгарской сборной на победу в Кубке Мира по квиддичу был скорее жив, чем мертв.

С небольшой натяжкой, это даже можно было назвать хорошей новостью.

С небольшой натяжкой — потому что теперь у нас было уже два бесчувственных тела. И необходимость срочно что-то решать, соответственно, увеличивалась вдвое.

В капюшоне моей теплой мантии обнаружился фрагмент чьего-то конспекта по магловедению (написанного, кстати, смутно знакомым почерком), полупустой пакетик с растертыми в порошок листьями шалфея и яблочный огрызок. Последний я от бессильной ярости швырнул в сторону коридора, где скрылся несносный Пивз.

Если именно этот призрачный «кошмар всея школы» виноват в том, что произошло с Крамом… Даю слово, не поленюсь — пойду в библиотеку, пролистаю там всю литературу о полтергейстах и так прокляну Пивза, что он мечтать будет о развоплощении.

— Что теперь будем делать? — рискнул я полюбопытствовать.

Кто-то должен был задать этот вопрос, в конце концов. Он висел над нами как Дамоклов меч еще с той секунды, когда Гарри увидел на Карте Мародеров надпись «Виктор Крам» — там, где этой надписи совершенно не полагалось быть.

Гермиона направила на болгарина волшебную палочку и как-то неуверенно произнесла «Enerveit». Само собой, никакого видимого эффекта заклинание не дало. Но, согласен, попытаться стоило.

— У тебя есть какие-то варианты? — Неудача подругу немного расстроила; хотя это, конечно, была просто капля в море по сравнению со всем, что нам сегодня довелось пережить.

— Ну… э-э-э… мы можем просто оставить Крама здесь. В конце концов, утром Филч будет делать обход и, в любом случае, его обнаружит. — Я задумчиво потер переносицу двумя пальцами и обреченно добавил: — Но это как-то не по-гриффиндорски…

— Не по-гриффиндорски, — уверенно согласился со мной Гарри.

Я снова задумался, на этот раз надолго.

Можно было, конечно, отлеветировать болгарина к мадам Помфри. Даже, скорее всего, нужно было сделать именно так — мало ли от чего он мог потерять сознание, в конце концов. Если бы не необходимость доставить Малфоя в кабинет бывшего хогвартского зельевара, я бы, наверное, именно такой вариант и предложил.

Увы, у нас каждая секунда была на счету.

— Значит, кто-то из нас должен остаться здесь, с Крамом, и дождаться прихода Филча.

Гарри кивнул, и по его взгляду я понял, что ему в голову пришли те же самые два плана.

— М-м-м… Гермиона?

Подруга взмахнула в воздухе руками, точно крыльями, и чересчур громко возмутилась:

— Почему именно я?!

— Потому что в одиночку я Малфоя не донесу. И Рон не донесет, — тяжело вздохнул Гарри.

Я тоже вздохнул и виновато развел руками.

— А как мне объяснить Филчу, что я делаю в этой части замка в такое время? — Со своей участью Гермиона смирилась быстро; наверное, у нее просто не было сил спорить.

Я мысленно прикинул в уме кое-какие цифры и легкомысленно пожал плечами.

— Раньше половины шестого обход не начнется. Скажешь, что встала пораньше, решила позаниматься в библиотеке…

— Но библиотека находится в другой части замка!

Да, да, знаю. Я действительно редко бываю в нашей хогвартской библиотеке…

Но я все-таки помню, где она находится!

— … и немного заблудилась.

— Гермиона заблудилась в Хогвартсе? — Гарри с сомнением покачал головой. — И не смогла найти библиотеку?

Действительно, наша Гермиона наверняка смогла бы найти библиотеку с закрытыми глазами. Ну, чего вы хотите? У моей фантазии определенно наступил кризис.

— Не нравится моя идея — придумайте что-нибудь получше. — Наверное, при других условиях я бы обиделся. — Идем, Гарри. Малфой нас, наверное, уже заждался.

Малфой, конечно, едва ли. Но вот Снейп уже точно заждался — он обещал встретить нас в бывшем кабинете профессора… э-э-э… как же его все-таки звали?

Может быть, когда-нибудь и вспомню.

* * *

Дальнейший путь до кабинета (слава всем богам этого мира!) прошел относительно благополучно. В конечном итоге, Малфой был с рук на руки передан Снейпу, который смерил нас долгим презрительным взглядом — ни дать, ни взять «сиятельный лорд, случайно столкнувшийся с черными крестьянами» — и, не слушая никаких возражений, велел отправляться в Гриффиндорскую башню.

Конечно, говоря по совести, мы не очень сильно и возражали. На самом деле, нам и слова-то произнести не дали.

— Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, — задумчиво произнес Гарри, когда у нас перед носом закрылась дверь временно переделанного в лазарет кабинета.

Я не вполне понял, что он имел в виду — наверное, это было какое-то известное магловское выражение — но на всякий случай укоризненно покачал головой, стараясь подражать Гермионе. Техникой укоризненного качания головой подруга владела в совершенстве.

Снейп не стал спрашивать нас, куда вдруг таинственно исчезла Гермиона — и это было просто прекрасно. Под глазами у зельевара залегли тени, и, несмотря на все его стремление сохранять невозмутимость, заметно было, что Снейп чрезвычайно обеспокоен — а вот это мне совсем не понравилось.

— Как ты думаешь… — неуверенно начал друг, замолчал на несколько мгновений, но потом все же решился закончить свою мысль: — Как ты думаешь, мы не зря сегодня рисковали?

В действительности он хотел спросить: «Как ты думаешь, Малфой переживет весь этот кошмар?»

— Гарри, это же Малфой, забыл? — Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно беззаботнее. — Отвратительный слизеринский хмыреныш с крысиной внешностью и характером, слишком мерзким даже для слизеринского хмыреныша. Что ему сделается? Он же, как водится, в огне не горит и в воде не тонет.

Гарри кивнул и даже чуть улыбнулся в знак благодарности. Я понял, что не ошибся в своих догадках.

Как и большинство чистокровных магов, я не верил в Бога — ни в одного из богов (кажется, по-научному это называется «атеизм»). Однако в этот момент мне вдруг очень захотелось, чтобы Он действительно существовал в этом мире — тогда я бы мог попросить за Малфоя и надеяться, что моя просьба будет услышана. Надеяться на кого-то или на что-то — это ведь очень важно. Особенно в моменты, когда от тебя ничего не зависит.

— Может, стоило сказать Снейпу про Крама? — задумчиво произнес я, когда мы отошли на приличное расстояние от кабинета.

Не замедляя шага, Гарри только отрицательно покачал головой.

— Снейпу сейчас и без этого есть чем заняться.

— Тоже верно. — Я тяжело вздохнул, думая о том, что, наверное, все же не стоило оставлять Гермиону одну.

Когда мы дошли до того коридора, где попрощались с подругой, там уже никого не было. Либо Гермиона все-таки решила сама отлеветировать Крама к мадам Помфри, либо Филч сегодня отправился на утренний обход пораньше.

В Гриффиндорской гостиной нас поджидал еще один сюрприз, к счастью, действительно последний за эту ночь. В изящном старинном кресле возле камина обнаружился мирно спящий Перси, а на широком бордовом диване, бесконечно любимом всеми поколениями гриффиндорцев — Фред, Джордж и Джинни.

Вообще говоря, очень здорово, когда тебя кто-то ждет. В том смысле, что очень приятно чувствовать себя нужным кому-то. Но это был не наш случай. В нашем случае было бы лучше, если бы ровно на один вечер все в этом мире попросту забыли о нашем существовании. Особенно Перси, Фред, Джордж и Джинни.

Господин Представитель Министерства был одет в парадную мантию, которая, насколько я помнил, была на нем за ужином.

— Черт! Я надеюсь, они не нас тут ждали, — шепотом, чтобы не разбудить спящих, сказал Гарри.

Два моих братца и сестричка представляли собой преинтересную скульптурную композицию. Джинни спала, положив голову на колени Джорджу, а ноги — на колени Фреду. Или наоборот?.. Пижамы у близнецов были абсолютно одинаковые, поэтому я не мог определить, кто из них Фред, а кто Джордж. Братцы дремали сидя. При этом один из них (кажется, это все-таки был Фред) вместо подушки использовал плечо другого, а тот, в свою очередь, сопел, уткнувшись носом в рыжую макушку близнеца.

— Перси точно ждал меня. — Я перевел взгляд на самого занудного представителя семейства Уизли.

Ладно, ладно, пожалуй, не самого — этот титул, по словам мамы, был навечно закреплен за моей двоюродной бабушкой Лукрецией.

— Почему ты так решил? — поинтересовался Гарри, на цыпочках двигаясь в сторону лестницы на второй этаж. — Зачем ему могло потребоваться караулить тебя ночью в гостиной?

— Я знаю Перси, — мрачно отозвался я, следуя за другом и стараясь производить при этом как можно меньше шума (что было совсем не просто, учитывая мою природную «грациозность»). — Могу поспорить, ему МакГонагалл нажаловалась на мои неуспехи в Трансфигурации, и братец собирался устроить вечер разбора полетов.

Я уже две недели не мог сдать зачет по превращению кирпичей в яблоки. Насколько мне было известно, я был единственным четверокурсником Гриффиндора, так и не овладевшим этим крайне полезным, прямо-таки необходимым для жизни навыком.

Ах, Мерлин, какой позор!

У самой лестницы в спальню мальчиков я остановился на несколько секунд и вновь оглянулся на свое спящее семейство. Покачал головой, вернулся к камину, вытащил из лежавшей на тумбочке стопки теплых пледов один, самый большой. Умудрился аккуратно накрыть им Джинни и частично — Фреда и Джорджа.

Кресло Перси стояло буквально в полуметре от камина, так что ему и без пледа должно было быть тепло. Кроме того, старший братец всегда крайне чутко спал…

За окном начинало разгораться алым пламенем небо. У меня оставался час на то, чтобы выспаться.

На часах было без четверти восемь, когда злой как черт Дин Томас разбудил меня заклинанием Aguamenti.

Под правым глазом у Томаса красовался здоровенный фингал. Когда я, безропотно вытирая лицо сухим концом простыни, поинтересовался у приятеля, где он обзавелся «такой прелестью», Дин назвал меня идиотом. Чуть позже вездесущий Финниган рассказал, что фингал Томасу поставил я — оказывается, когда Дин пытался разбудить нас с Гарри к завтраку, я кинул в него ботинком.

— С добрым утром, Уизли! — За слишком звонкий и жизнерадостный голос Симуса хотелось прибить. — Ну вы с Поттером и даете!.. Где вас полночи носило? Твой братец Перси вчера весь факультет на уши поставил.

Я с силой потер ноющую шею (кажется, вчера все-таки потянул мышцу), разминая, и встряхнул головой, чтобы немного привести в порядок мысли. Невыносимо хотелось спать — я готов был обменять все свои плакаты с «Пушками Педдл» на пятнадцать минут блаженного покоя. От Симусовской болтовни голова болела так, что казалось, будто кто-то вкручивает мне в виски толстые стальные шурупы. Остро хотелось сочувствия и понимания.

— Финниган, иди куда шел, — почти беззлобно отозвался я, самоотверженно борясь с желанием упасть обратно на кровать и спрятать голову под подушку.

В ближайшем к моей кровати углу комнаты что-то зашуршало, и уже через несколько секунд оттуда на свет выбрался Снейпус. Паучок целеустремленно шевелил лапками, двигаясь в мою сторону, и, кажется, собирался оказывать мне поддержку, в которой я так нуждался. Я вздохнул и наклонился, подставляя Снейпусу открытую ладонь.

Несмотря на яростные протесты Симуса и вялые — Дина и Гарри, мой «питомец» прочно обосновался в спальне гриффиндорских мальчиков. Он сплел себе в углу роскошную многоярусную паутину, к которой эльфы-домовики не решались даже приблизиться, и покидал свое убежище крайне редко — исключительно чтобы поиграть или «побеседовать» со мной. Своими повадками Снейпус иногда ужасно напоминал мне преданного пса.

— Завтрак я уже проспал? — полуутвердительно произнес я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Снейпус сочувственно пошевелил лапками. Кажется, он хотел сказать, что готов поделиться со мной добычей и интересовался, как я отношусь к жирным осенним мухам.

— Конечно, проспал. — Если бы я не знал Симуса, подумал бы, что тот надо мной издевается. — До первой пары пятнадцать… нет, уже почти десять минут осталось. Буди Поттера, и собирайтесь быстрей. Мадам Спраут сегодня тотальный опрос обещала.

Я покосился на мирно спящего на соседней кровати друга (интересно, почему Томас не стал будить его?), тяжело вздохнул и принялся искать свои старенькие ботинки.

По закону подлости первой парой в моем субботнем расписании стояла Травология. Этот предмет я не особенно любил, и, что более важно, он вполне отвечал мне взаимностью. На занятиях у мадам Спраут я «блистал» почти так же, как Невилл на зельеварении — разве что, мои неуспехи не оборачивались катастрофой для всех находящихся в помещении студентов. Пересаженные мной мандрагоры загибались, не желая приживаться на новом месте. Жгучая атенница норовила ужалить ядовитыми щупальцами, безошибочно выделяя меня из всех посетителей ее теплицы. Гной бубонтюбера, который нам поручали собрать, неизменно оказывался на моей рабочей мантии.

В общем-то, все вышеперечисленное было одной из причин, побудивших маму назначить именно меня ответственным за наш семейный огород. Но тут уж, как говорится, нашла коса на камень… Несмотря на все старания мамы, я так и не воспылал пламенной страстью к садоводству. Несмотря на все мои старания, наш огород по-прежнему процветал и плодоносил.

Оглядывая комнату в поисках обуви, я малодушно размышлял, стоит ли нарываться на неприятности с утра пораньше — Травологию невыносимо хотелось прогулять.

— Гарри! — Наконец, решив про себя сложнейшую дилемму (совесть читала мне нотации голосом Гермионы — я просто не мог ее ослушаться), я попытался разбудить друга.

Гарри очень четко и внятно произнес: «Expelliarmus!» — и попытался, не открывая глаз, найти волшебную палочку в одном из карманов своей мантии. К моему большому счастью, спал он все-таки не в мантии, а в пижаме — поэтому и только поэтому я избежал счастливой участи быть впечатанным в стену.

— Гарри, вставай. Нам пора на Травологию. — Я легонько потряс Поттера за плечо, на всякий случай держа наготове собственную палочку.

Времени было в обрез, и я всерьез прикидывал, не взять ли мне пример с Дина устроив другу «душ в постель».

В конце концов удалось обойтись без крайних мер. Гарри сопротивлялся пробуждению яростно, но недолго. Прицельно запустив мне в живот подушкой, друг открыл-таки глаза.

— Я проспал? — первым делом поинтересовался он.

Утвердительных интонаций в его голосе было раза в три больше, чем вопросительных.

— Мы проспали, — «утешил» я друга. — Но пока — только завтрак. А на Травологию у нас еще есть шанс прийти вовремя.

Гарри резко сел на кровати. Какое-то время он просто молча смотрел на меня снизу вверх, потом коснулся тыльной стороной ладони своего лба и произнес очень тихо, почти на грани слышимости.

— Он злится. Он очень-очень злится.

Признаюсь честно, с утра я, как правило, соображаю плохо, поэтому смысл этих странных фраз дошел до меня не сразу. Далеко не сразу. Я чуть было не спросил Поттера: «Кто злится? Ты вообще о чем?»

— У тебя опять?.. — Я выразительно постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем.

Гарри скривился, как будто у него разом заныли все зубы, но все же кивнул.

Плохо дело.

— Он был в том особняке на окраине кладбища. Снейп говорил правду: теперь Волдеморт знает… — друг замолчал на мгновение, но потом все-таки решился закончить фразу: — Знает, кого ему нужно искать.

— Так и чем он недоволен?

Мое настроение в тот день можно было назвать откровенно пофигистическим. Недосып был тому причиной или «тролль» по Травологии (который мне, несомненно, светил в ближайшем обозримом будущем) — я понятия не имел.

Поттер пожал плечами.

— Не знаю. Кажется, он разочарован. Мне трудно разобраться. Его эмоции текут у меня в голове сплошным потоком. — Друг с силой потер покрасневшие глаза. — На этот раз образы были какие-то совсем уж нечеткие. Я, вроде бы, видел огонь…

— По-моему, огонь — знак благоприятный, — совершенно не к месту вспомнил я один из уроков Трелони. — Сулит успех в делах и много удачных неожиданностей.

— Надо бы с Малфоем поговорить. Когда он в себя придет. — Друг был всецело погружен в свои мысли и меня совсем не слушал. — О Волдеморте и об этом доме…

«Если он в себя придет», — хотел поправить я. Но не стал.

Решил, что с пессимизмом надо завязывать.

* * *

— Lophophora divina или, иначе говоря, пейотль божественный относится к классу Двудольных, семейству Кактусовых, — вдохновенно вещал Джастин Финч-Флетчли, устремив мечтательный и немного отрешенный взгляд в потолок (то есть, в данном случае, в прозрачную крышу теплицы). — Наиболее распространен в Северной Америке. Достоверно известно, что еще древние индейцы знали о магических свойствах пейотля и употребляли его при различных обрядах…

Ну, кому-то все это, может быть, действительно было достоверно известно. Но уж точно не мне. Я мог сказать совершенно определенно: про эту лофофору (или как ее там?) мне лично до сегодняшнего дня никто не рассказывал.

Увы, кажется, именно она, проклятая лофофора, и была главной темой тотального устного опроса, на котором я в тот момент присутствовал.

Как вы, наверное, уже поняли, я не очень удачливый человек — таким вот уродился.

— Совершенно правильно, мистер Финч-Флетчли. Пять баллов Хаффлпаффу. Мисс Браун, а что вы мне можете рассказать про условия выращивания пейотля божественного?

Лаванда очень медленно, с явной неохотой поднялась со своего места, сделала глубокий вдох и неуверенно забормотала что-то про «сухую зимовку» и «почву с минимальным содержанием гумуса». Смотрела она при этом почему-то тоже в небо — сквозь толстое стекло крыши парника.

Мне было совершенно непонятно, что же они с Джастином такого там, в небе, видели?

— Гермиона, когда мы вчера возвращались от Снейпа, вас с Крамом уже не было в том коридоре, — раздался слева достаточно громкий шепот Гарри.

Я моментально повернулся к другу, сделал страшные глаза и легонько пнул его под столом в голень. Нет, в самом деле, если Гарри считал, что обсуждать на устном опросе по Травологии наши вчерашние приключения — это хорошая идея, то я был просто обязан его разубедить.

— Вас Филч нашел? — Гарри пнул меня в ответ и, как ни в чем не бывало, продолжил задавать вопросы.

— Гарри, не мешай. — Гермиона и без «подсказок с неба» знала все про условия выращивания лофофоры, причем явно лучше, чем Лаванда, и, само собой, рвалась ответить. — Нет, я решила сама отлеветировать Крама к мадам Помфри.

— Ну, вообще, верно — мало ли, что могло с ним случиться…

— Я его чуть не уронила, — слегка покраснев, призналась вдруг подруга. — С лестницы. Представляешь, у меня вдруг палочка в руке дрогнула.

Стыдливый румянец Гермионе очень шел. Серьезно, у нее кожа краснела правильно. Как говорит папа, «на скулах расцветали два пиона».

У меня от переизбытка эмоций всегда краснели уши, и это было как-то совсем не поэтично (вы хоть раз слышали поэтичное сравнение про краснеющие уши?). У Перси румянец проступал на шее — причем не равномерно, а пятнами, отчего братец становился похожим на больного лишаем. У папы и Чарли к покраснению были склонны только выступающие части лица: скулы, нос, подбородок и, совсем немного, лоб. У мамы и Джинни алым (прямо-таки помидорным) цветом наливалось все лицо целиком. А у Билла, Фреда и Джорджа я румянца на лице вообще не видел ни разу.

В общем, в моей семье краснеть не умели, поэтому я всегда почти с затаенным восторгом наблюдал за Гермионой, которой это загадочное действо с блеском удавалось.

— К счастью, он в этот момент пришел в себя, — подруга нервным жестом заправила за ухо прядь волос, одну руку она по-прежнему держала поднятой, выражая готовность ответить на вопрос. — Крам действительно очень мужественный человек: в полубессознательном состоянии практически сам до Больничного крыла дошел. Я только немного помогла.

Мне подумалось, что у болгарина был самый обычный шок. Но Гермиона, очевидно, считала иначе.

— Он все время повторял: «Не надо, я очень тяжелый. Извините».

— Представляю, как мадам Помфри удивилась…

— … я вижу, вы готовились к опросу, мисс Браун. Три очка Гриффиндору. Тем не менее, тема раскрыта не до конца. Мисс Грейнджер, кажется, вы хотели дополнить ответ мисс Браун?

Гермиона, которая, разумеется, благополучно прослушала почти весь ответ Лаванды, покраснела еще сильнее. Тем не менее, она поднялась со своего места.

— Извините, мадам Спраут, не могли бы вы повторить вопрос?

Профессор удивленно приподняла брови, но просьбу ее выполнила.

И Гермиона, устремив взгляд в заоблачную высоту, начала вдохновенно что-то пересказывать.

— Гарри, одолжи мне очки на минутку.

Друг машинально потянулся к своим «стекляшкам», но тут же спохватился:

— Зачем они тебе?

— Может быть, твои очки мне помогут. Кажется, у меня что-то со зрением. Все явно видят в небе какие-то буквы, а я почему-то — только облака.

Гарри тоже поднял голову и посмотрел на небо. Потом на меня. Потом опять на небо. Наконец он потер указательным пальцем свой знаменитый шрам на лбу и совершенно серьезно произнес:

— Я тоже вижу только облака, Рон. Может быть, тебе стоит сходить к Дамблдору?

* * *

Когда мне было лет десять, я очень боялся, что в Хогвартс меня примут на Слизерин. Понятия не имею, откуда во мне взялся этот страх: то ли Фред с Джорджем в очередной раз «удачно» пошутили, то ли папино вечное «все-гады-и-мерзавцы-учатся-на-Слизерине-держись-от-них-подальше-сынок» было виновато… Трудно сказать. Но мне даже сны на эту тему снились.

Я тогда не знал, как проходит церемония распределения: все те же близнецы кормили меня историями про сражения с троллями, драконами и оборотнями, а Перси, который честно сообщил про Шляпу, я не очень поверил. В моих кошмарах профессор Дамблдор (на тот момент я его вживую не видел ни разу, так что все мои представления о великом директоре Хогвартса ограничивалось карточкой из упаковки шоколадных лягушек и фразами из разговоров родителей) строго смотрел на меня сверху вниз, сдвинув к переносице густые брови, и громоподобным басом произносил: «А вас, молодой человек, мы можем принять только на факультет Слизерин».

У меня была самая настоящая психологическая травма.

Самое интересное, больше всего в перспективе учиться на Слизерине меня пугала даже не возможность приобщения к миру «гадов-и-мерзавцев» и вовсе не то, что именно на этот факультет когда-то распределили Сами-Знаете-Кого. Нет. Просто у меня же пять старших братьев, и все они попали на Гриффиндор. Понимаете? И Джинни должны были распределить на Гриффиндор — в этом я почему-то ни капельки не сомневался.

Я стал бы первым слизеринцем в семье со времен прабабушки Лизандры.

Мама говорила бы соседке миссис Фосетт: «Мы, конечно, ужасно расстроились: наш маленький Ронни попал на Слизерин. Ты подумай только!» А папа горестно вздыхал бы и изредка, выпив в честь праздника стакан-другой огневиски, с чувством произносил: «Они непременно сделают из него гада и мерзавца. Представьте только, я буду отцом гада и мерзавца…» Сейчас, став старше, я понимаю, что на самом-то деле они, конечно, ничего такого бы не говорили (ладно, ладно, если честно, я в этом до сих пор не очень уверен).

А потом настал День Большого События. И на мою голову опустилась сама Распределяющая Шляпа.

И что же? Шляпа, едва коснувшись моего затылка, скучающим голосом спросила: «Еще один Уизли?» — и сразу же объявила: «ГРИФФИНДОР!»

Кроме меня вопроса Шляпы никто не слышал. А мне вдруг стало так обидно: «еще один Уизли» — как будто у меня и нет вовсе собственного имени, есть только это пренебрежительное «еще один». Один из толпы, человек без лица — кому бы, скажите на милость, такое понравилось? И я как-то очень быстро забыл все свои кошмары, более того, мне вдруг даже захотелось, чтобы меня распределили на Слизерин.

Но меня к тому моменту уже распределили на Гриффиндор, и мама, узнав об этом, сказала соседке миссис Фосетт: «Хорошо, что к братьям попал — за нашим младшеньким глаз да глаз нужен». Ладно, на самом деле, я понятия не имею, что мама ей сказала, но, думаю, именно это.

Ситуация, в которой я оказался сейчас, вызывала у меня ассоциации именно с «историей про распределение».

Каждый, кто узнавал о моих потусторонних «сверхспособностях», в дальнейшем начинал ходить мимо меня на цыпочках и говорить со мной только шепотом. Ну, это, конечно, преувеличения, но общий-то смысл понятен. И Дамблдор, и Гермиона, и даже Гарри — все они боялись. Не меня, конечно (хоть это хорошо!), а за меня. Как будто я все-таки страдал какой-то неизлечимой болезнью, и жить мне оставалось месяц-два — не больше. Друзья переживали, и меня это тоже неслабо нервировало. Они постоянно беспокоились о моем самочувствии и, если вслух ничего не спрашивали, то просто вглядывались в мое лицо внимательно и встревожено. В какой-то момент я понял, что они чуть ли не каждое свое слово тщательно продумывают и оценивают — Гарри в меньшей степени, а Гермиона — на все сто процентов.

Сказать, что меня это выводило из равновесия, значит не сказать ничего.

И тут Дамблдор раскрывает мой Страшный Секрет Снейпу, а Снейп — вот так номер! — продолжает относиться ко мне всего лишь как к «еще одному недоумку Уизли». И не собирается ходить вокруг меня на цыпочках. И баллы с Гриффиндора по-прежнему снимает, совершенно не опасаясь, что я, скажем, могу выйти из себя и устроить Мерлин-знает-что.

И, представьте себе, меня это не устраивало.

В идеале, если на то пошло, все должно было быть как раз наоборот: чтобы Гарри и Гермиона вели себя, как раньше, а Снейп боялся на меня даже косо взглянуть. Но, как обычно, со мной свои планы госпожа Судьба не согласовывала, поэтому получилось то, что получилось.

Итак, Снейп продолжал смотреть на меня, как на полевого слизня… Хотя нет, о чем это я? На полевых слизней он смотрел с куда большим уважением: ведь они являются важным компонентом для целого списка крайне интересных и полезных зелий. А «этот недоумок Уизли»? Да что с него вообще взять!

— Минус пять баллов с Гриффиндора, — сухо произнес наш всеми любимый профессор, открывая дверь в кабинет своего предшественника.

— Добрый день, сэр. — Гермиона благоразумно сделала вид, что предыдущая фраза Снейпа была обращена вовсе и не к нам. — Мы просим прощения за беспокойство, но не могли бы вы…

— Разумеется, нет, Грейнджер. — Зельевар вышел в коридор и тут же захлопнул дверь за спиной. — А вы, — он перевел взгляд на нас с Гарри, — немедленно отправляйтесь на занятия.

Если можно было так сказать, Снейп выглядел даже хуже чем обычно — гигантские мешки под глазами, в которых без труда поместилось бы все содержимое банковского сейфа нашей семьи в Гринготтсе, определенно его не красили.

— Но они уже закончились, сэр, — явно хорошенько не подумав, заявил друг.

— Лжете, Поттер. У вас и Уизли сегодня Прорицания с профессором Трелони до половины первого. Минус еще десять баллов с Гриффиндора за эту наглую…

— Мы всего лишь хотели узнать, как себя чувствует Малфой, — возможно, несколько более раздраженно, чем следовало, произнес я. — Очнулся он или нет?

На несколько мгновений в коридоре воцарилась тишина.

Легонько дребезжали оконные стекла — сегодня снаружи было особенно ветренно. Волновалось хогвартское озеро. Откуда-то очень издалека доносился лязг ржавых рыцарских доспехов — Пивз опять проказничал, не иначе.

В кабинете Прорицаний действительно уже минут пятнадцать как начались занятия. И Трелони, подслеповато щурясь, наверняка искала среди учеников Гарри Поттера. Я всегда подозревал, что ее главным развлечением на наших уроках было выдумывание для него новых вариантов «безвременной и ужасной» смерти.

— Насколько мне известно, Уизли, — ядовито начал Снейп, демонстративно складывая руки на груди и прислоняясь спиной к двери, — ни вы, ни Грейнджер, ни уж тем более Поттер не состоите в дружеских отношениях с Драко Малфоем. Если память мне не изменяет, еще в прошлом году вы трое его на дух не переносили.

— Да при чем тут…

— Чего вы ждете? — Зельевар презрительно скривил губы. — Особой благодарности за совершенный подвиг? Обратитесь за этим к профессору Дамблдору.

Настала наша очередь молча переваривать сказанное.

Я не помню, где и когда услышал эту фразу: «Мы любим того, о ком заботимся». Нет, до любви между нашей троицей и белобрысым крысенышем, положим, было еще бесконечно далеко (и, да, то, что мы вытащили его из одного страшного дома, никак не меняло его крысиную сущность в наших глазах). Но того, как мы о нем беспокоились все это время, вполне хватало… чтобы беспокоиться о нем еще какое-то время.

А благодарность — это было последнее, о чем мы думали. Честно. То, что гриффиндорцы в большинстве своем не корыстны, ничуть не миф.

— Зачем вы так, сэр? — очень тихо спросила Гермиона. — Не хотели мы ничего такого, вы же знаете. Помочь хотели.

Ну, в общем, да. Мы же нормальные люди, а нормальным людям свойственно все это: сочувствие, сострадание, милосердие. И, чего уж там греха таить, банальная жалость, конечно.

— Помочь? Грейнджер, вы выбрали неудачное время для шуток.

— Вам что, трудно ответить, пришел Малфой в себя или нет?

Снейп поджал губы. Я думал, что он теперь скажет что-нибудь вроде: «Если вы, Поттер, еще раз позволите себе разговаривать со мной в таком тоне (и дальше какая-нибудь угроза — ну, предположим, «я сниму тысячу баллов с вашего факультета»)…» Но профессору, видимо, мы уже действительно надоели в той же степени, что и он нам, потому что от дальнейших препирательств и угроз Снейп все-таки воздержался.

— Нет, не пришел. Это все, что вы хотели услышать?

И Гермиона, робко и неуверенно глядя на него снизу вверх, все-таки спросила:

— Но он ведь очнется?

Снейп этого не знал.

Он ничего не сказал вслух, ни один мускул его лица не дрогнул, он не бледнел и не краснел. И, тем не менее, догадаться было нетрудно. Даже обычно нечуткому и недогадливому мне.

Просто потому, что, если бы наш вредный профессор действительно контролировал ситуацию… он вел бы себя совершенно иначе.

— Поттер, отправляйтесь на занятия. — Снейп вновь приоткрыл дверь, но, как я ни старался, в узенькую щелочку решительно ничего нельзя было разглядеть, кроме книжного шкафа и края письменного стола.

— Но, профессор…

— И вы, Уизли, разумеется, тоже, — сухо, совершенно без эмоций добавил зельевар. — Это мое последнее предупреждение.

— Мы придем после обеда, — сообщил Гарри, и мне почему-то показалось, что это его обещание слишком смахивало на угрозу.

Конечно, придем. Куда мы денемся?

Привычный мир с привычным мне раскладом симпатий-антипатий давно лопнул, как мыльный пузырь, который проткнули иглой, а у человека, державшего в руках эту самую иглу, было два лица.