Крути в обратную сторону

На свой четырнадцатый день рождения Доминик отстригает себе волосы. Ну, знаете, этот бунтарский, подростковый дух. И желание походить на сестру, сколько бы Дом не отпиралась.

Тедди с любопытством наблюдает, как она размахивает в воздухе палочкой, неаккуратно обрубая режущим заклинанием светлые, лунные пряди, и даже не пытается помочь. Когда Дом опускает руку, на полу под ее ногами гора обструганных локонов. Они все еще смешно завиваются, и Тедди представляет себе, как они обхватывают лодыжки Доминик, вроде змей на тех старых гравюрах.

Конечно, ничего такого не происходит, и волосы — это просто волосы. А Дом — не богиня и не жертва жнецов богам, ничего такого. Просто лохматая четырнадцатилетняя девчонка, растерянно рассматривающая себя в зеркало.

— Тебе идет, — дежурно замечает Тедди, глядя в потолок.

— Ага, — соглашается Доминик, испуганно дергая один из торчащих под острым углом верхов. — Думаешь, мама рассердится?

Она нервно усмехается краешком губ, словно хочет себя успокоить тем, что это так, пустяк, и сжигает пряди на полу безопасными чарами — те не задевают ковра, но паленые волосы пахнут довольно противно. Тедди морщится, трет нос и говорит:

— Да она будет в восторге.

Дом слишком надрывно смеется и проходит мимо него к окну. Тедди скрещивает руки за головой и продолжает как ни в чем не бывало изучать потолок. Окно поддается неохотно, скрипит натужно, как старая бабка, поднимаясь по лестнице, но, в конце концов, в комнату врывается поток свежего воздуха.

— Мы так и будем торчать тут целый день? — недовольно спрашивает Тедди, закрывая глаза, когда солнечный свет бликом проезжается по лицу. — Я думал, мы сходим куда-нибудь.

— Я хотела остаться дома, — отзывается Дом спустя секунду. — Но если тебе скучно, то пойдем.

— Скучно, — кивает Тедди: кто сомневался, что она согласится? Он — нет.

— Мне надо переодеться, — говорит та еще через мгновение.

Тедди открывает глаза:

— Я не против.

Доминик с досадой смотрит на него, дергает худым плечом и в одно движение снимает с себя майку, к которой прилипли светлые волоски. Тедди смотрит на небольшую, острую грудь, спрятанную под лифчиком, на острые ключицы, на чересчур выпирающие ребра. Доминик похожа на ребенка, мальчишку, и совсем не похожа на свою сестру.

Уже за одно это Тедди желает ей провалиться к чертовой матери.

Доминик каменеет под его пристальным взглядом, застывает, и румянец разливается по ее щекам. Вспыхнув, она отворачивается, и Тедди готов стонать от разочарования: Вики бы устроила целое шоу, предоставь такую возможность ей. Доминик же стягивает мягкие домашние шорты и торопливо пропихивает себя в короткое, светлое платье. Она вообще-то терпеть не может юбки, предпочитая не вылезать из своих джинсов и толстовок, но стоит Тедди сказать, что ей больше идут платья, как все, по мановению волшебной палочки Доминик становится их настоящим фанатом.

Обстриженные патлы смешно торчат, и Тедди, лениво поднявшись, подходит к ней и приглаживает их. Доминик смотрит на него влюбленным, мягким взглядом, и он снова ерошит ей волосы, поднимая их дыбом. Они мягкие, как пух, почти невесомые.

Локоны Вик тяжелые, густого пшеничного цвета. Тедди нравилось пропускать их сквозь пальцы, пока она не состригла их. Они, наверное, уже отросли обратно.

Тедди плевать, разумеется.

— Нормально? — нервно спрашивает Доминик, и Тедди моргает, фокусируя взгляд на ней.

— А? — переспрашивает он вяло. — А, да, нормально. Отлично. Пошли?

Доминик расцветает улыбкой и тащит его за собой к двери. И останавливается так резко, что Тедди чуть не врезается в нее.

— А если мама увидит? — спрашивает она панически, вцепляясь в руку Тедди.

Тот закатывает глаза. От раздражения хочется заорать на девчонку, но он только стряхивает ее с себя, как навязчивую мошку.

— А зачем ты это делала? — интересуется он в ответ. — Не для меня же?

Доминик покрывается румянцем пятнами, ей не идет. Тедди отстраненно думает, что никогда не видел, как краснеет Виктуар. Но, наверное, у нее это получалось бы… изящно, что ли. Как на тех же старых гравюрах, где по пятну румянца на щеках у всякого, кому не лень.

— Ты сделала это, чтобы доказать маме, что ты не маленькая, — терпеливо поясняет он, хватая Дом за локти. — Верно?

Он слегка трясет ее, как игрушку, и Доминик кивает — как и положено кукле: мелко и часто, словно китайский болванчик.

— И ты не боишься ее, разве нет? — улыбается мягко Тедди. — Тебе не все равно, что она там подумает? Ты же сама так говорила.

Доминик заторможено бормочет:

— Д-да. Да, я так говорила. Я…

— Вот и отлично, — прерывает ее Тедди. — Пойдем, мне надоело.

Когда Виктуар уехала, Доминик было всего одиннадцать. За все то время, что Тедди бывал у Вик в гостях, ее сестра запомнилась ему… ничем. Он иногда даже забывал, что Доминик существует в природе. Она блеклая, скучная, серая.

То ли дело Вик. Вик нравилась ему вся, целиком, без единого исключения.

Пожалуй, Тедди даже любил ее.

Наверное.

Слегка.

— Хорошо, — шепотом соглашается Доминик, выходя вслед за ним из комнаты.

Они спускаются по лестнице, ее ладонь скользкая от пота, и Тедди хочет высвободить пальцы из ее хватки, но это как-то нелепо — учитывая, что он сам взял ее за руку. Им остается пять шагов до двери, когда позади раздается громкий голос Флер:

— Доминик!

Тедди зовет ее Флер, потому что так делала Вик.

Или это он придумал?

Он не знает.

Он оборачивается и ослепительно улыбается:

— Добрый день, Флер.

Та смотрит в ответ так, словно мечтает испепелить его на месте, — как Доминик свои волосы, например.

Чертова, чертова Доминик.

Тедди продолжает улыбаться, как чокнутый.

— Что ты с собой сделала? — кричит тем временем Флер, уставившись уже на Дом. — С ума сошла? Доминик, как я объясню папе…

— Ма-ам, — жалко тянет та, и Тедди высвобождается из ее хватки.

— Я на улицу, покурить, — сообщает он в воздух, с каким-то удовольствием наблюдая, как отчаянно и беспомощно провожает его взглядом Доминик.

Ее глаза блестят от слез, нос покраснел, а голые колени смешно торчат. Она вся нескладная, тощая, угловатая. Когда она вот так готовится зарыдать, то вовсе становится страшной, уродливой, как баньши. Баньши, что бы там ни говорили маггловские легенды, больше похожи на старуху-смерть, чем на прекрасных дев, и зареванная худышка Доминик может сойти одну из них — ну, с некоторым напрягом, разумеется.

Тедди хлопает дверью, спрыгивает с последней ступени крыльца на землю и, прислонившись спиной к каменной кладке позади, щелкает зажигалкой. Сигарета неприятно горчит, как в самый первый раз, и Тедди не к месту вспоминает, как кашляла Виктуар, когда он пропихнул одну между ее губ и заставил выкурить.

Вся беда Доминик в том, что она не Виктуар. И только.

* * *

Дом выходит из дома минут через пятнадцать. Все еще зареванная, но, по крайней мере, больше не всхлипывающая. Тедди утешающе хлопает ее по спине, поглаживая кончиками пальцев ложбинку между лопаток.

— Она сказала, что это ты виноват, — говорит вдруг Доминик. — Что ты сделал это сначала с Виктуар, потом со мной.

— Сделал что? — хмурится Тедди, пытаясь не засмеяться. — Я тебе не навязывался, помнишь?

Совсем наоборот — она бегала за ним, как сумасшедшая, и отлично знает это.

Доминик крупно вздрагивает под руками, и Тедди отстраняется. Он начинает шагать по дорожке, ведущей к калитке, и почти доходит до нее, когда Доминик принимается нагонять его. Гравий шуршит под ее ногами, но Тедди делает вид, что не слышит.

Он открывает калитку, и тогда запыхавшаяся Доминик хватает его за рукав рубашки.

— Ты прав, — торопливо и неразборчиво говорит она. — Это все я, мама просто…

Тедди смотрит на нее, приподняв брови, и она, съежившись под его взглядом, говорит быстро:

— Забудь.

— Мы можем уже куда-нибудь пойти? — без перехода спрашивает Тедди, и Доминик облегченно кивает:

— Если ты все еще хочешь. Мне жаль, правда. Я не должна была…

— Помолчи, — морщится Тедди.

Доминик даже не обижается — протягивает ему руку для аппарации, и Тедди ловко переплетает их пальцы. Когда знакомый рывок дергает их под ребрами, Тедди на секунду кажется, что перед ним не Доминик, а Виктуар.

Его тянет поблевать, но это, само собой, последствия перемещения.

— Где это мы? — с любопытством осматривается Доминик, когда мир вокруг перестает мельтешить красками.

Тедди выпускает ее руку из хватки и оглядывается тоже. Откуда-то издалека доносятся детские крики, мимо проходит женщина, громко разговаривающая по мобильному, и, если честно, у Тедди нет ни малейшей идеи о том, куда он их аппарировал. Место вроде знакомо, но очень, очень смутно. Может, он вообще путает его с другим.

Виду он, конечно, не подает.

— Узнаешь, — говорит он и быстро идет по узкой, мощеной камнем мостовой.

Доминик следует за ним, отставая на шаг, так что на площадь, полную людей, Тедди выходит первым.

И первым видит разноцветные аттракционы, воздушные шары и прочую ярмарочную белиберду, которую очень любила Виктуар.

— Вау! — выдыхает позади Доминик, и он отодвигается, давая ей пройти.

Ее голос неприятно бьет под дых, Тедди совсем не его ждал услышать. Но, конечно, это не может быть Виктуар: она там, в своей долбанной Франции, живет со своим долбанным французским дружком и не пишет ни одного долбанного письма.

Тедди вовсе и не ждет их, с какой бы стати? Они и так с Вик мало говорили, больше трахались или ссорились. Ей, что, писать ему, как она соскучилась по его члену? По большому счету, это, вроде, единственное, по чему она могла соскучиться в Тедди — они не слишком ладили.

Тедди посрать. Члену тоже.

Доминик становится впереди него и, что-то возбужденно говоря, вертит головой из стороны в сторону. Тедди, резко подавшись вперед, хватает ее за плечо и разворачивает к себе лицом.

Доминик ниже его на добрых семь дюймов, младше — на восемь лет, а глупее раз в сто.

Он сжимает пальцами ее острый подбородок, наклоняется поближе и целует в сухие, безвкусные губы. Доминик опять вздрагивает, но рот послушно разевает, позволяя себя целовать и даже пытается отвечать.

Тедди рассеянно думает, что это так тупо — что она до четырнадцати лет еще ни с кем не целовалась. Может, его дожидалась — он смутно помнит, как она доставала его, когда он предпочитал проводить все время с Вик, — может, просто идиотка, кто ее знает?

Она обвивает тонкими ручками его шею, привставая на цыпочках, прижимается своим худым, плоским телом к его собственному, отчаянно подается вперед, судорожно пытаясь не налажать, и Тедди тошнит от ее старательности.

Виктуар целуется совсем не так. Она, как и он, не закрывает глаз, держит их широко распахнутыми, смотрит внимательно и насмешливо. Каждое ее движение, каждый выдох прямо в губы — ленивый, не рассчитанный, сиюминутный порыв, прихоть. Тедди отлично помнит гибкое, теплое тело в своих руках, запах ее волос — пряный, резкий чуть-чуть и горьковатый — вкус бледной, фарфоровой кожи.

На самом деле, он помнит о Вик абсолютно все, и именно поэтому это так хуево.

Он отцепляет, наконец, от себя ошеломленную, улыбающуюся Доминик, которую опять покрывает румянец, уже, кажется, с ног до головы, и вяло раздвигает губы в попытке усмехнуться.

— Ты мне нравишься, — выщелкивает вдруг Доминик, и Тедди чуть не стонет — опять, и опять от разочарования.

Ну за что ему это?

Маленькая дебилка восторженно смотрит на него серыми, совсем как у сестры, глазами, и Тедди готов выжечь их прямо сейчас, одним заклинанием — чтобы не напоминала.

Виктуар, впрочем, так никогда не смотрела.

Она откидывала голову назад, обхватывала его ногами, подаваясь навстречу каждому толчку, и позволяла трахать себя так глубоко, так сильно, что их обоих уносило сразу, с первой секунды. Достаточно было просто дотронуться до нее, чтобы в башке все взорвалось фейерверком.

— А, — рассеянно говорит он, когда видит, что Дом ждет ответа. — Круто.

Она разочарованно моргает, отводит взгляд и пожимает плечами:

— Ага.

Они идут к первому аттракциону, Тедди покупает билеты, послушно садится в кабинку, наблюдая за тем, как их пристегивает работник парка, и втайне надеется, что ремень лопнет, и они оба рухнут на землю с огромной высоты — сразу, чтобы фейерверком в башке, ага.

Доминик может даже спастись, кстати. Ему плевать.

Они поднимаются на эту самую огромную высоту, Доминик крутится на сидении, рассматривая Лондон, развернутый перед ними как игрушечный городок на столе какого-нибудь любителя макетов, а Тедди просто закрывает глаза и откидывается на спинку скамьи.

— Боишься высоты? — осторожно спрашивает Доминик. — Тебе не стоило ради меня…

— Тшш, — продолжая жмуриться обрывает ее Тедди. — Смотри молча, идет?

Доминик отворачивается — он чувствует это кожей: ее взгляд перестает прожигать его насквозь. Она не нарочно, она даже не злится на него — поэтому и жжет.

Они медленно спускаются вниз, и, когда кабинка останавливается, наконец, Тедди даже не ждет, пока их отстегнут. Сам дергает ремень, пока тот не поддается, и вываливается наружу, оставляя работнику разбираться с Дом.

— Это было так здорово! — верещит та спустя минуту, подпрыгивая рядом с ним. — Это лучший подарок, серьезно!

Тедди хватает совести и мозгов улыбнуться. Главное, впрочем, — сил.

— Мороженое? — предлагает он, указывая на лоток.

Может, если она простудит горло, то заткнется?

— Фисташковое, — просит Доминик, и Тедди это простое слово бьет наотмашь.

Ебать, они обязаны быть похожи там, где это совсем необязательно?

— Ладно, — говорит он сквозь зубы.

Им выдают два рожка с огромными шарами мороженого, и Доминик сразу хватается за свой. Тедди неохотно лижет пару раз холодное и почему-то безвкусное и садится на скамью около киоска с сувенирами. Доминик плюхается разом — платье собирается на тощих бедрах, обнажая загорелые ноги — и с удовольствием принимается за мороженое.

Тедди смотрит, как она ведет языком вдоль бледно-зеленого кружка с вкраплениями орешков, как сглатывает, как падают на ее пальцы вязкие капли, которые она слизывает быстро, смешно улыбаясь и морща нос — ей неловко, блин, — и чувствует, что свихнется.

Или уже.

Или еще нет.

Или это Виктуар сумасшедшая.

Или, блядь, Виктуар тут ни при чем.

Доминик доедает свое мороженое, продолжая уперто болтать, и Тедди уже готов сдаться — ее ничем не возьмешь. Он выкидывает рожок, в котором плавает растаявшая молочная жижа, вытирает пальцы салфеткой и поднимается на ноги. Доминик вскакивает вслед за ним, ее платье размазывается по воздуху желтым плеском краски, и Тедди даже жалко, что она не нарисованная: он бы ее стер с лица земли. Как Ал убирает не понравившихся ему героев со своих эскизов, поясняя, что они нарушают композицию.

Ну, Доминик определенно что-то разрушает Тедди, разве у него нет повода?

Он сворачивает к каким-то безумным горкам, собираясь прокатиться и на них — ветер должен выбить безумие из его головы — но Доминик тихо спрашивает, не делая попыток дотронуться:

— Зачем ты поцеловал меня?

Когда он впервые поцеловал Виктуар, она не задавала глупых вопросов. У нее был земляничный вкус на губах, и солнце припекало макушку. Кажется, ему было пятнадцать или что-то около того — значит, ей тоже было четырнадцать — как вот ей.

Этим знанием припечатывает к месту, и Тедди сует ладони в карманы.

— Ну, — легко говорит он, разворачиваясь всем телом — кеды противно скрипят подошвами по серому асфальту. — Захотелось?

Он предлагает Доминик выбор: она может послать его далеко и надолго, как следовало бы, а может…

Может, как сейчас, улыбнутся и сказать:

— Мне понравилось.

Тедди нравится, когда люди ведут себя согласно его сценарию. Даже если сам сценарий ему не нравится — он ведь угадал, что еще?

— Заебись, — роняет он.

Желание кататься на аттракционах, которое с самого начала было довольно слабым, теперь пропадает окончательно. Он протягивает Дом руку и говорит:

— Пошли отсюда.

Она не спорит.

Тедди доводит ее до самого крыльца, даже стучит в дверь, нисколько не опасаясь того, что Билл может быть дома — ему-то что?

Виктуар не любила Билла — и не любит, наверное, Тедди не знает. Она говорила, что он ограничивает ее, а последнее, что Вик будет терпеть, так это рамки.

Дом загоняет в эти рамки себя сама. Правила приличия, пфф.

Дверь распахивается, и Тедди прекращает рассматривать носки кроссовок, и, нацепив на лицо улыбку, начинает дежурное:

— Здр…

И обрывает сам себя.

Доминик поднимает, наконец, голову, и сильнее вцепляется пальцами в ладонь Тедди.

Повисает гулкая, ощутимая, плотная, как одиночество, тишина.

Тедди выпускает руку Доминик и смотрит на стоящую в дверях Виктуар.

* * *

— Что ты здесь делаешь?

Голос Доминик долетает до Тедди урывками, не-целиком. Он смотрит на лицо Виктуар, на знакомые-перезнакомые губы, которые сейчас улыбаются ему мягко, тепло, на серо-голубые глаза, на длинные, светлые волосы до плеч, выжженные солнцем и морем, и сглатывает.

В голове пусто, ни одной мысли. Он лихорадочно перебирает шелуху из остатков мозгов, чтобы сообразить, что надо сказать, но на ум ничего не идет.

Виктуар сама нарушает их молчание на двоих. Она переводит взгляд на сестру и тянет к ней руки, унизанные разноцветными, звонкими браслетами.

— Приехала к тебе на день рождение, что еще, Дом! — смеется она, обнимая жестяную, не двигающуюся Доминик. — Поздравляю, ты теперь совсем взрослая, милая.

Тедди не узнает ее в этих нормальных, нужных фразах. Его Вик не приезжает на дни рождения, не обнимает сестер, у нее не бывает таких интонаций — теплых, живых чересчур.

Он опять пихает ладони в карманы джинсов и задумчиво ждет, пока Вик прекратит кривляться.

— Ты же зайдешь? — поднимает она голову как ни в чем не бывало, словно не замечает, что Дом ей совсем не рада. — Мама испекла пирог, будет здорово, если останешься с нами на ужин.

О, вот как, значит? Мама, пирог, ужин?

Тедди уже представляет себе, как ей в этой Франции вытащили мозг, помыли с мылом и положили обратно.

Или забыли вернуть его на место, что тоже вполне вероятно, кажется.

— Да, — широко улыбается он. — С удовольствием.

Доминик кидает на него благодарный взгляд, но Тедди видит только Виктуар — и не может понять, что с ней.

Они проходят в столовую, и это очень странная процессия: Виктуар старается держаться поближе к Дом, та льнет к Тедди, а он, в свою очередь, пытается оказаться рядом с Вик. Когда они все же добираются до гостиной, ситуация все больше напоминает театр абсурда.

Увидев заставленный блюдами стол и прилизанного Луи, сидящего за ним, Тедди только убеждается, что это не больше, чем аккуратно поставленная сцена. Девятилетний Луи со злостью смотрит на них, напоминая чем-то Скорпиуса Малфоя, которого Тедди прекрасно знает по нескончаемым рассказам Ала — по уши, кажется, влюбленного в мальчишку, — и Тедди салютует ему несуществующей шляпой. Поддавшись, мимолетному порыву, он копирует прическу Луи, оставляя собственное лицо, и Дом восхищенно смеется.

Виктуар приподнимает брови и только и говорит:

— Раньше было лучше.

Тедди выдвигает стул для Доминик.

Виктуар занимает место рядом с Луи и молчит, пока в столовую не входит Флер с напитками. Билл следует за ней, что-то с жаром доказывая, и резко замолкает, когда его взгляд натыкается на Тедди.

Он смотрит на него пару секунд, потом поворачивается к Доминик, и даже Тедди слышно, как он скрипит зубами. Щека, покрытая шрамами, дергается, но затем Билл улыбается и грохает блюдо с курицей на стол.

— Добро пожаловать, Тедди, — говорит он спокойно. — С днем рождения, милая.

Доминик несмело улыбается в ответ.

— И хорошо, что ты приехала, — обращается он уже к Виктуар. — Мы скучали, Вики.

— Ники, — просит Флер, и Тедди с удовлетворением видит, как дергается Виктуар, — передай, пожалуйста, тарелку. Спасибо.

Доминик, услышав прозвище, тоже опускает голову и молча выполняет просьбу матери. Билл смотрит прямо на Тедди, ввинчивается в него взглядом, как будто хочет прочитать, что у него там в башке — а там шелуха, что еще? — и Тедди, просто из вредности и желание доебаться, позволяет веснушкам рассыпаться по носу, копируя те, что есть у Билла. Через пару минут, пока Дом взахлеб рассказывает, как они провели этот день, благоразумно пропуская часть с поцелуем, Тедди превращает блондинистые пакли на голове в длинные рыжие, до плеч. Цвет они набирают так медленно, что почти никто не обращает внимания: помимо Билла и Виктуар.

Когда тарелки оказываются, наконец, наполнены, и Флер занимает свое место во главе стола напротив Билла, Тедди полностью заканчивает с превращением. После трансформации рубашка оказывается чуть мала, жмет в плечах, но это ничего по сравнению с тем удовольствием, что он получает.

Если не считать лица, которое он не рискнул менять, то он полная копия Билла в юности.

До Фенрира.

Билл идет пятнами, хватается за вилку, выпускает ее из скрюченных пальцев с громким звоном. Флер, Луи и бедняжка Дом наконец замечают, что что-то не так, и смотрят на Тедди с самым настоящим ужасом.

Виктуар улыбается краешком губ, торопливо отворачиваясь к окну.

Повисшая теперь тишина звонкая, натянутая, как струна, дрожит в воздухе, рассыпаясь на отдельные, ничего не значащие звуки, и все ждут, как отреагирует Билл. Флер открывает рот, чтобы что-то сказать, Луи съеживается, словно мечтает провалиться под землю, а Дом нервно смотрит на отца, лихорадочно покусывая губы.

Странно, но Тедди даже не волнуется. Сердце бьется, как обычно, никакого учащенного пульса, хотя зная Билла — особенно после Фенрира — все может кончится не очень хорошо.

Но это последнее, что заботит Тедди: он вообще большей частью разглядывает невозмутимую Виктуар, а не ее отца.

А тот, взглянув на Доминик, молчит тридцать восемь — Тедди считает — томительных секунд, а потом хватается за свой стакан и, делая большой глоток, просто говорит:

— Рыжий не твой цвет.

Виктуар тихо щелкает языком, но Тедди слышит и фыркает разочарованно в свою очередь. Дернув плечом — ткань рубашки натягивается — спокойно говорит, не отводя глаз от Вик:

— Привыкнете еще. Мне понравилось так.

Он не имеет малейшего понятия о том, почему его еще не выкинули из этого дома. Может, из-за Виктуар, может из-за Дом, может, из-за того, что он долбанный крестник долбанного Поттера, но Тедди остается в доме, а его зубы — в полной сохранности: на месте Билла Тедди бы себе их вышиб, не раздумывая.

Когда ужин, наконец, заканчивается, и Флер левитирует всю посуду на кухню, где ею займется домовик, Тедди поднимается на ноги. Доминик дергается, словно хочет пойти за ним, но остается сидеть на месте.

Вместо нее встает Виктуар.

— Ты куда-то собрался? — спрашивает она спокойно. — Ты еще не попробовал торт.

— В уборную, — нагло врет Тедди, замечая в ее глазах… что-то. Что-то любопытное. И одними губами спрашивает: — Хочешь помочь?

Виктуар отделывается дежурной улыбкой и опускается на свой стул, продолжая прерванный разговор с отцам об учебе.

Тедди идет по темному коридору, поднимается на второй этаж и заходит в комнату Виктуар: заклинание она использует то же, что и раньше.

Он щелкает выключателем, заставляя свечи, расставленные в небольших серебряных подсвечниках, вспыхнуть, и осматривается.

Комната Вик почти не изменилась. Кровать разобрана, словно они вынырнули оттуда всего пару минут назад, на тумбочке лежат книги, отмеченные в нужных местах разноцветными прямоугольниками закладок, а на полу лежит, переливаясь тусклой синевой, платье Вик.

Тедди чувствует себя донельзя глупо, шпионя за Виктуар вот так, но ему слишком любопытно понять, что в ней изменилось.

Если верить комнате — абсолютно ничего.

Если верить щелчку замка позади — абсолютно ничего.

Если верить теплым рукам, обнимающим его со спины, — абсолютно ничего.

Тедди не верит.

Он поворачивается, отстраняя Виктуар, и смотрит на нее сверху вниз. Вик тоже ниже его, как и Дом, но всего дюйма на четыре. Достаточно удобно для того, чтобы уткнуться носом ей в макушку и вдыхать аромат волос — цветочный.

Теперь отстраняется Тедди.

Сделав шаг шаг назад, он кивает куда-то в сторону трюмо:

— Миленько тут у тебя, — делая вид, что никогда не бывал раньше в спальне Вик.

Виктуар тут же подхватывает игру — Тедди это важнее всего. Всегда.

— Спасибо, — говорит она жеманно и нормальным голосом добавляет: — Я сказала им, что ты ушел.

Тедди ухмыляется ей и доверительно-дебильным тоном спрашивает:

— Ты что-то задумала, детка?

В пять Тедди как-то поперся на озеро, едва успевшее покрыться тонкой корочкой льда, которая трещала при каждом его шаге. Зачем ему это понадобилось, Тедди не помнит, тем более, что Гарри успел как раз вовремя, чтобы спасти его, — но ощущения точно не забудет никогда. Его немного подташнивало от страха и неуверенности, ноги разъезжались в разные стороны, как будто поверхность под ними решила сплясать канкан, а в ушах стоял странный гул. И он все равно упрямо перся вперед.

Теперь он чувствует себя немногим лучше: земля опять уезжает из-под кед, в ушах — только стук собственного сердца, и нет ни одной связной мысли в голове. И он все равно продолжает изучать Виктуар так, как изучают всяких монстров на Уходе.

А Виктуар — это самый настоящий монстр. Теперь еще и неизвестный.

Все и так меняется, перетекает из одной формы во вторую, третью и так далее, и поэтому у Вик просто не было права становиться другой — Тедди нужен хоть намек на постоянство в своей чертовой жизни. И если не Виктуар, которая с легкостью подхватывает каждую его идею, то кто?

Но эта Виктуар смотрит на него так внимательно, что становится неуютно. Она уехала три года назад, он не получил от нее ни одной ебаной записки — а теперь она стоит перед ним с таким видом, как будто это он что-то натворил.

Тедди порывисто делает шаг вперед и вцепляется в волосы Виктуар с такой силой, что она ахает от боли.

— Пусти! — шипит она, не барахтаясь, впрочем, и он подтягивает ее ближе к себе.

Она все еще теплая, податливая, мягкая, и у ее губ все тот же земляничный вкус, как и семь лет назад. Тедди целует ее, накручивая на кулак длинные, высветленные пряди, и слышит, как она всхлипывает, обмякая и напрягаясь в его руках одновременно. Она сминает пальцами ткань рубашки на его спине, вжимается в него всем телом, не закрывая глаз, и стонет — длинно, протяжно, когда он ведет свободной рукой вдоль ее шеи, к плечу, к вырезу на платье.

Она не носит платьев с молниями, всегда только пуговицы, как будто хочет его помучить нарочно.

Не носила, вернее.

Сейчас пальцы нащупывают язычок молнии. Тедди дергает его автоматом, а потом отдаляется, чтобы взглянуть на Вик.

— Qu'es… — начинает та, и Тедди отцепляет от нее руки. Виктуар, опомнившись, облизывает пересохшие губы и спрашивает уже на английском: — Что случилось?

Впрочем, ответ она и так уже знает.

Почему никто не может подумать о Тедди? Разнообразия ради?

Виктуар отходит к кровати, садится на нее, откинув в сторону одеяло, и стаскивает с ног туфли. Тедди смотрит, как она скручивает волосы в жгут, потом закрепляет их на затылке одним заклинанием — она раньше так никогда не делала.

— Иди сюда? — устало зовет его Виктуар, устраиваясь на кровати так, чтобы можно было закинуть ноги на спинку.

Платье собирается на бедрах, как недавно у Доминик, только выглядывают не ее тощие бедра, а красивые, молочно-белые Виктуар. Тедди отлично помнит, как долго на них не заживали царапины и синяки.

Он ложится рядом, только в позе-наоборот: голова Вик прижимается к его колену.

— Зачем ты вернулась? — спрашивает Тедди, во второй раз за сегодня пристально рассматривая потолок. — Только не ври.

Виктуар смеется: ее смех не похож на смех Доминик. Он звонкий, насмешливый, неприятный даже чуть-чуть — может, кому-то. Тедди он нравится.

Что ему вообще в Вик не нравится?

Не нравилось.

— Я… — начинает Виктуар, переставляя ступни на стену и вытягивая ноги. — Не знаю. Я не знаю.

— Вик, не врать, — безразлично напоминает Тедди.

Вик никогда не может с первого раза.

Она опять облизывает губы и говорит прямо, без малейших оттенков эмоций:

— Мы поссорились.

— Мы — это кто? — с мазохистским любопытством спрашивает Тедди.

— Я и Франсуа, — поясняет спокойно Вик.

— Ты не могла найти парня с более французским именем? — выплевывает Тедди. — Французский Франсуа. Зашибись.

Виктуар улыбается уголками губ:

— Он хороший. И внимательный.

Это значит — Тедди мудак ограниченный.

Почти наверняка это значит просто то, что Франсуа хороший и внимательный, но это — Вик, а это — Тедди. Когда все было просто?

Он трясет рыжей башкой, и Виктуар приподнимает брови:

— Хватит притворяться им. Это странно.

— Им — это кем? — зевает Тедди, играя в тупицу.

Виктуар кусает губу и бросает:

— Моим отцом, кем еще?

— О, точно, — делая вид, что только вспомнил, кривится Тедди и вдруг зажигается идеей. Резко усевшись на колени и глядя в лицо Вики, он спрашивает: — А что ты скажешь, если твой папочка сделает так? — и запускает руку ей под платье.

Виктуар даже не дергается, словно ожидала этого.

Ах да, сценарий.

Тедди возвращает себе свои темные волосы, серые глаза и привычное тело — так-то лучше — но руки не убирает. Виктуар жадно наблюдает за его лицом в момент трансформации, и Тедди на секунду задумывается, смотрел ли так же его отец на его мать, когда она менялась? Какими они вообще были, занимались ли они любовью, какое прозвище отец дал его матери, как она любила обращаться к нему?

Он знает историю своих родителей: она напечатана почти во всех учебниках истории.

Он не знает главного — живого.

На секунду возвращается другое поганое чувство из детства, из-за которого Тедди везде чувствовал себя чужим. Джинни и Гарри могли любить его сколько угодно, их дом — это не его дом.

Он еще тогда буксировал между Гриммо, 12, и бабушкиным особняком, пока старуха не соизволила скончаться и позволила ему жить хотя бы подобием нормального существования. Хотя он и у Гарри недолго продержался.

Тедди, кажется, беспризорник. Только не шатается по улицам, в надежде собрать бабла, чтобы купить себе еды или дозы.

Надо попробовать, кстати.

Он стряхивает это ощущение с себя, как лишнюю одежду, и предпочитает сосредоточить внимание на Вик. Та не двигается, не отзывается, ничего.

Он ведет рукой вверх по ее животу, сколько позволяет платье и неудобная поза — он привстает на коленях, чтобы стало легче, но одежда все равно сковывает движения.

Виктуар отталкивает его от себя и, усевшись, стаскивает через голову платье. Кидает его на пол, и Тедди опять принимается сравнивать — не может удержаться.

Грудь Виктуар гораздо больше, чем у Дом — это, наверное, нормально, — выглядит соблазнительнее, красивее. Она вся соблазнительнее, красивее, лучше.

Дом, милый дом.

Он обнимает Виктуар, пытаясь привыкнуть к тому, как это — снова держать ее в руках, но она мягко высвобождается и аккуратно раздевает его. Рубашка летит куда-то за спину, ремень расстегивается за секунду, джинсы гармошкой собираются на коленях, и Вик падает на спину и тянет Тедди на себя. От нижнего белья она избавляется сама, ее тело в руках — гладкое, безукоризненное, чужое.

Тедди входит в нее без предупреждения, резко, сильно. Ей наверняка больно, но она только откидывает привычным движением голову назад и позволяет двигаться, как ему вздумается.

* * *

Утром, когда Виктуар еще спит, Тедди выскальзывает из ее спальни. Он потратил полчаса жизни, рассматривая ее спящую и пытаясь понять, что с ней — или с ним самим — не так и ничего не добился.

Вик выглядит как Вик, пахнет только иначе, ну и что такого? Волосы длиннее, светлее на пару тонов, ну и что такого? Ну трахалась она там с кем-то, а Тедди, что, нет?

Что, бля, такого?

Он ни черта не понимает. Но чувствует себя обманутым, словно ему подсунули подделку.

Все вчерашнее кажется ненастоящим, словно это опять последний курс Хогвартса, и Памела Монтегю притащила в школу какую-то дикую смесь, из-за которой даже солнечный свет казался опасным. Тедди очень хочется думать, что его действительно глюкнуло, и Вик все еще в своей ненормальной Франции со своим французским Франсуа. Тогда можно было бы ждать ее как ни в чем не бывало — ну громко сказано — ждать, просто жить как жил — а, когда бы она приехала, встретить ее нормальную, обычную, как он любит: его размер, его структура.

Единственное воспоминание из детства, которое он хотел бы протащить через всю свою ебнутую жизнь и потом рассказывать стенам — вместо внуков, которыми он обзаводится не собирается. Для этого нужны дети, а если Тедди сдохнет до того, как они вырастут?

Дверь закрывается за ним слишком громко, и он чертыхается себе под нос, начиная спускаться с крыльца. Если они проснутся…

— Не волнуйся, они перебрали вина. Спят, как убитые.

Тедди замирает в нелепой позе, так и не поставив ногу на очередную ступеньку.

Доминик сидит на крыльце, прислонившись спиной к перилам и укрывшись пледом. Короткие волосы растрепаны, под глазами залегли глубокие тени, а губы бесцветные совсем, как и пепельно-бледное лицо.

Тедди поднимается обратно.

— Ты чего тут? — спрашивает он зачем-то.

Доминик запрокидывает голову назад и, прищурившись, смотрит на него светлым, ненормальным каким-то взглядом. Тупица, что с нее взять?

— Я так и знала, что ты не уходил, — говорит она.

— Ты, что, не ложилась? — невпопад и непонятно зачем интересуется Тедди, и она хлопает по месту рядом с собой:

— Садись.

Тедди почему-то слушается.

Доминик не прижимается к нему, не прислоняется, ничего такого. Сидит как сидела.

Солнце, едва показавшееся из-за горизонта, освещает ее золотым с багровым. Волосы блестят медью, и она больше похожа на Билла, чем на Флер.

Приятное разнообразие. После Вик-то.

— Как все прошло? — спрашивает неожиданно Доминик, ставя Тедди в тупик, хотя он отлично понимает, о чем она.

Но ей, что, подробности расписывать, чокнутой?

— Мокро, — как и должен был отзывается Тедди: она же не ждала ничего другого? — И шумно. Твоя сестра, знаешь ли...

— Знаю, — дергает плечом Дом. — Слышала: моя спальня через стену.

Странно, но Тедди не стыдно.

Или не странно, а ожидаемо.

— Понравилось? — ухмыляется он.

Доминик молчит, рассматривая собственные колени, подтянутые к груди и обернутые старой, красной тканью.

— Я все думала, — говорит она вдруг, — почему ты такой, а, Тедди?

— Мудак? — мычит Тедди. — Или долбоеб?

Доминик улыбается совсем как Вик.

— А потом, — продолжает она, не обращая внимания на его слова, — потом до меня дошло.

— Что? — непонимающе хмурится Тедди и, когда она молчит дольше положенного, повторяет: — Что дошло-то, Дом?

— Ты очень несчастный, — неожиданно совсем детским голосом говорит Доминик. — Тедди, Мерлин, ты самый несчастный человек на свете.

Самый несчастный человек на свете молча пялится на нее, даже не моргая. Доминик поворачивается к нему и глядит в ответ покрасневшими, стальными глазами — совсем не как у Вик.

А потом Тедди ржет, захлебываясь смехом и простуженным кашлем.

— Ты ебнулась? — выталкивает он из скребущейся, пересохшей глотки. — Почему это я несчастный?

— Не знаю, — серьезным голосом отвечает Доминик. — И можешь не притворяться — я все равно не понимаю тебя.

Она осторожно протягивает к нему руку, и целую секунду Тедди думает отшатнуться. Но это нелепо — бояться четырнадцатилетней дурехи, и ее ладонь ложится Тедди на щеку. Она поглаживает его скулу кончиками пальцев, а потом вдруг бьет наотмашь.

— Это за Вик, — говорит она, и у нее дергается уголок рта: как у Билла. — За то, что спальня через стену.

Доминик встает на ноги, складывает плед аккуратно и смотрит на Тедди сверху вниз.

— Поплачь как-нибудь, — говорит она задумчиво. — Папа говорит, это помогает.

— Уж он-то должен знать, — не может удержаться Тедди.

Доминик не сердится. Она улыбается и пожимает плечами:

— Наверное.

Она разворачивается, чтобы уйти, и Тедди изучает худую, сгорбленную слегка спину, тонкие плечи и острые лопатки, заметные под тонкой тканью платья.

Кажется, он поперся тогда на озеро, чтобы проверить, придет ли кто-нибудь за ним.

— Эй, — кричит он Доминик вслед, — подожди!

Она поворачивается и делает два шага обратно.

Тедди не поднимается с места и, запрокинув голову назад, глумливо спрашивает:

— А что с твоей сестрой? Ладно я — несчастный, но она?

— А что с ней? — спрашивает, наклонив голову, как птичка, Доминик, и Тедди неожиданно захлебывается воздухом.

Неужели никто ничего не видит?

— Она изменилась, — упрямо говорит он. — Ты не заметила?

— А, — кивает, озорно вдруг улыбнувшись, Доминик. — Заметила.

Она присаживается на корточки напротив Тедди и, заглянув ему в лицо, тихо говорит:

— Есть такая штука, Тедди, — люди взрослеют. И она выросла, Тедди. Всего-то делов.

Вот теперь воздуха катастрофически мало. Если бы Тедди мог — он бы сейчас заплакал, правда. На всякий пожарный: а вдруг действительно помогает?

Но он не может, в глазах сухо, в башке пусто, Виктуар теперь взрослая, и не пишет ему писем, и спит с ним мокро, громко, скучно, по привычке, а Доминик шлепает голыми пятками от него, и жизнь выскальзывает из пальцев Тедди — если он хоть когда-нибудь держал ее в руках.

Доминик заходит в дом, ни разу не обернувшись. Дверь за ней закрывается с громким хлопком, словно сообщая, что Тедди пора валить.

Но он сидит не двигаясь, пока внутри все не просыпаются. Тогда он смотрит как Флер, на ходу накидывая халат и о чем-то переговариваясь с Биллом спускается по лестнице, как через десять минут после них появляется посвежевшая и переодевшаяся в пижаму Доминик, как за ней, перепрыгивая через ступеньки, мчится Луи, и как, наконец, выходит Виктуар.

Смотрит на ее холеное тело, на ее красивые волосы, на ее лицо, пока она идет мимо окон к кухне.

Смотрит и не узнает: она действительно взрослая, от и до.

Когда они все пропадают в кухне, Тедди поднимается и, отряхнув джинсы, топает по дорожке к калитке. Гравий скрипит под его ногами, носки кед поцарапаны и пошкребаны, а уши почему-то горят, как после хорошей трепки. Он опирается обеими руками на крепкий, низкий заборчик, и думает, что ему идти некуда. Совсем.

И аппарирует домой, не думая о каком-то конкретном месте, просто на пробу.

* * *

Кнопка звонка на Гриммо, 12, все также заедает, как и раньше.