Проблема не в том, что люди смертны, а в том, что они внезапно смертны.
(с) Мастер и Маргарита
Они шагают по коридорам Хогвартса, скрестив руки за спиной, как заключенные, склонив головы и думая — каждый по-своему — о том, что неправильно поступили. Им кажется, что каждый камень в замке тихо шипит им вслед: «Предатели», и эти тяжелые мысли понемногу переполняют чашу совести. Они нервно передергивают плечами — выход из замка скрыт темнотой, словно факелы на стенах вдруг погасли и оставили их вот так, в паре шагов от гибели.
Их, как скот, гонят в безопасное место, не спросив мнения, не оставив выбора. Профессора уверены, что дарят им шанс выжить, только шанс этот, спасительная ниточка, слишком призрачен. Даже если они и выживут, Гарри останется здесь и, возможно, погибнет. Нельзя бросать его в такой ситуации, нет, нельзя. Он слишком много значит для всех, на него возложен неподъемный груз, и в одиночку Гарри Поттер уже не справится — теперь Колин это понимает.
— Мне страшно, — всхлипывает третьекурсница позади него.
Дэннис оборачивается через плечо и берет за руку маленькую испуганную гриффиндорку.
— Ничего, — говорит он, улыбаясь. — Страх — это нормально. Все боятся.
— Правда? — робко спрашивает девочка, цепляясь за руку младшего Криви, как за соломинку. — Правда, Дэннис?
Где-то в конце длинной процессии идет МакГонагалл, сжимая в руке палочку и оглядываясь на каждый шорох. Она уже не так молода, стремительна и воинственна, как раньше, но все еще готова защищать то, что доверено ей, до конца.
Она не за себя боится. Минерва МакГонагалл боится за детей.
— Идите, Гриффиндор! — восклицает она, стараясь выглядеть спокойной, но голос дрожит, выдавая настоящие эмоции. — Вам не место на войне!
Девочка, что держит Дэнниса за руку, вздыхает и тихо-тихо, будто надеясь, что ее не услышат, повторяет:
— Правда, что все боятся?
Младший Криви целует ее в макушку, гладит по спине, успокаивая, и только потом уверенно отвечает:
— Конечно. И мы боимся, верно, Колин?
Тот молчит, сосредоточенно вглядываясь вглубь коридоров и сжав палочку в руке.
— Колин?
— Что?
— Мы тоже боимся?
Колин смотрит вперед — на притихших однокурсников, на девчонок, испуганно жмущихся к парням… На хмурых гриффиндорцев, точно так же как он, держащих палочку наготове. Он думает о том, каково сейчас тем, кто остался, и отчаянно хочет вернуться к ним.
Потому что Колину — до боли в сердце, до похолодевших рук и спутавшихся мыслей — страшно.
— Да, Дэннис, — наконец произносит он. — Мы очень боимся.
Улыбнувшись растерянной третьекурснице, Колин хватает младшего брата за руку и кивает в сторону ближайшего потайного коридора за широким алым гобеленом. Он давно все решил, и теперь не видит смысла уходить. Там, в Большом Зале, темном и полупустом, остаются Гарри и Рон, остается Гермиона — умная, рассудительная и добрая. Джинни, конечно, тоже в замке — Колин почти чувствует присутствие подруги рядом — она не может бросить друзей в беде. Они нужны ему, и Колин не покинет Хогвартс.
Он остается здесь, потому что ему страшно.
— Дэн? — шепчет он, давая возможность младшему брату уйти туда, где у него больше шансов выжить.
Дэннис смотрит на брата, повзрослевшего за несколько минут, и понимает: Колин, робкий и влюбленный в доблесть Поттера парень, боится так, что кровь его стынет. Но братья Криви осознают — именно кровь не позволит им жить, если власть захватит Волан-де-Морт. Им страшно. Им хочется домой. Но дом далеко, и строгая мать, которая до сих пор считает своих сыновей немного сумасшедшими, далеко, и до родной Северной Ирландии даже сердцем не дотянуться.
Они так молоды и так боятся смерти. Но остаются в замке, потому что им проще умереть здесь и сейчас, чувствуя рядом поддержку храбрых друзей, чем позже, в каком-нибудь холодном подземелье чистокровного сноба, захлебнувшись собственной кровью. Той самой, «грязной».
Они не могут иначе.
Взявшись за руки, братья Криви исчезают за гобеленом и бегут вперед по темному коридору, безуспешно пытаясь унять отчаянно колотящиеся сердца.
* * *
У каждого из нас есть страхи — детские, глупые, практически беспочвенные. Гарри повезло — он боится страха в его материальном воплощении: дементоров. А все остальные довольствуются чем-то до смешного ребяческим: пауками, плохими отметками, злобными профессорами, банши и тому подобным. Дэннис боится темноты, мать братьев Криви — мышей, а отец… Если бы у отца был боггарт, то он бы существовал в обличье горящей фермы — как это возможно, Колин не понимает, но других вариантов у него нет. Да и спросить шанса больше не будет, ведь отец погиб в октябре, по нелепой случайности — упал с крыши амбара, которую пытался починить.
Колин должен думать о сражении, что кипит вокруг него, но в мыслях у него только боггарты и страх, поэтому парень просто ставит Щитовые Чары или посылает Оглушающее заклятие в сторону высоких фигур в темных развевающихся мантиях.
Дэннис рядом только вздыхает и продолжает сражаться за двоих.
Младший брат смелее, он справляется со страхом даже тогда, когда ненавистная ему темнота вспыхивает сотнями цветов пущенных заклятий: зеленым, красным, фиолетовым… Дэн, безусловно, истинный гриффиндорец — Колин вспоминает, как Шляпа шесть лет назад настаивала на Пуффендуе и вздыхает, запоздало соглашаясь с ней. Гриффиндорцы смелые и до безрассудства храбрые, а он всего лишь тень их гордого львиного характера. Вечный мальчик с фотоаппаратом… Колин смеется, и тут же вспоминает, как ему страшно здесь, в Большом Зале, уклоняться от разноцветных лучей.
Он боится.
В отличие от всех его знакомых и однокурсников, Колин не стыдится признаваться в своих страхах. Он несет их гордо, как воин — полученные в бою раны, бережет их пуще своей жизни, потому что именно они — страхи — помогают ему весь последний год. Если бы не страх подвести факультет, Колин бы молчал в ответ на поток оскорблений из уст самодовольной Алекто, кричал бы, настигнутый очередным Круцио. Страх помогает ему остаться человеком.
И на память об унижениях оставляет глубокие шрамы от ногтей, впивающихся в ладони каждый раз, когда хочется выть от раздирающей боли.
— Импедимента! — кричит Колин, полный ужаса, заметив, что Амикус Кэрроу нацеливает палочку на тонкую фигурку Луны Лавгуд, что грациозно танцует в потоке боя.
Грузное тело падает, сраженное пущенным в спину заклятием, а Дэннис впервые за несколько десятков бесконечных минут вытирает пот со лба, оставляя грязный след на покрытой пылью коже.
— Протего! — выдыхает Колин, в последний момент заслонив брата от Режущего, сжимает его руку и бежит, бежит, пока не спотыкается и не падает.
Он лежит, уткнувшись лицом во что-то…упругое, и, когда поднимает голову и смотрит прямо перед собой, с трудом сдерживает крик.
Ремус Люпин, чуть более седой, чем четыре года назад, но такой же спокойный, лежит на спине, нелепо раскинув руки и глядя пустыми глазами в потолок. Колин смотрит на него, мертвого и…почти счастливого? Вспоминает второй курс, когда профессор Люпин вел Защиту, увлеченно рассказывая об опасных существах и способах с ними справиться. Колин знает — ему никогда не быть таким же смелым, как погибший герой перед ним, но ведь кому-то надо всегда оставаться трусом, не так ли? Просто для равновесия в этом мире.
— Ремус! — кричит с другого конца зала девушка, ярко-розовые волосы которой мерцают в полумраке зала, освещенного лишь вспышками проклятий. — Ремус, где ты?
Колин хочет крикнуть ей, что не нужно звать, что уже поздно, но вдруг — каким-то странным шестым чувством — понимает, что лучше смолчать. Ни к чему горевать, здесь идет бой, значит, нужно сражаться.
Он так и не замечает тонкий обод обручального кольца на пальце профессора Люпина.
Дэннис поднимает его на ноги и тащит в ближайшую нишу за доспехами. Колин сползает вниз по стене, закрыв лицо руками и тяжело дышит, дрожа от страха.
— Что случилось? — обеспокоенно спрашивает младший брат, опускаясь рядом с ним на холодный каменный пол. — Эй, Колин, что такое?
— Там… — ему почему-то трудно говорить. — Люпин, мертвый.
— Кто? — конечно же, Дэн не знает, ведь он поступил на следующий год, когда Защиту вел сумасшедший аврор с отвратительным глазом.
— Профессор…
— Не знаю такого.
Колин кивает.
— Да, он у меня Защиту от Темных Искусств на втором курсе преподавал.
— И как?
— Как сказать... Знаешь, мне кажется, это был лучший профессор Защиты за всю историю моего обучения, Дэн.
— Сочувствую.
Колин горько улыбается. Сочувствовать сейчас нужно не ему.
Мимо ниши проплывает Почти Безголовый Ник и, завидев ребят, кричит, что нужно немедленно, сию же секунду убираться отсюда. Младший Криви реагирует мгновенно, вытаскивая брата из ниши и на себе оттаскивая в другой угол.
Пока что им везет, и Колин снова думает о боггартах.
Вот так вот, странно. Идет война, гибнут люди, здесь, рядом с ним, а он думает о духах, которые питаются страхом.
…На третьем курсе, когда Грюм ставит его перед сундуком с боггартом и открывает крышку, Колин ждет чего угодно, но только не образ собственной матери, которая смотрит на него пустыми глазницами и хрипит: «Ты мне не сын!»
Весь класс почему-то хохочет, как одержимый, только Джинни берет его за руку и, решительно отодвинув от боггарта, кричит «Ридикулус!» раньше, чем тот совершает попытку сменить облик…
В тот день Колин Криви впервые задумывается о том, сколько правды и опасности таится в детских страхах.
С матерью у Колина сложные отношения, она не понимает того, что сын не может колдовать дома, не может управлять хозяйством так же легко и любовно, как отец. Мама не понимает, что он не сможет стать главой семьи вместо отца и не готов жертвовать миром магии в угоду интересам семьи. Дэн — другое дело, он влюблен в родные края, серые скалы и море, он — прирожденный гриффиндорец и умеет бороться с трудностями.
А Колин… Он всего лишь неуклюже, словно новорожденный котенок, тычется носом в острые углы реальной жизни и панически боится потерять то немногое, чем обладает — магию.
— Колин! — зовет его брат.
Гриффиндорец поворачивается и оба выдыхают:
— Я не хочу умирать!..
— Ты не умрешь, — говорит Колин, улыбнувшись брату, и с горечью добавляет, — но я не ты.
— Не говори ерунды… Остолбеней! — кричит Дэн, направляя палочку куда-то за спину Колина. — Мы должны выжить, мама без нас не справится…
Колин кивает.
Мама любит младшего сына больше, он точно знает. Дэна она обнимает и целует на ночь, даже сейчас, когда ему уже четырнадцать. Младший Криви, конечно, отворачивается и смущается в ответ на ласку, но радуется вниманию. Колин не завидует ему — он понимает, что у матери есть на то причины, но все равно ссорится с ней, раздражительной и уставшей от жизни женщиной. Он же подросток — переходный возраст и все такое, да и нервы, искалеченные взлелеянными страхами, периодически сдают.
Боггарт — собственная мать. Это уже о чем-то говорит…
— Колин! — окликает его Дэн, но тот не слышит брата, погруженный в свои мысли. — Пригнись!
…Все-таки ему пора что-то менять в жизни, так больше продолжаться не может. Жизнь в постоянном страхе пусть и захватывает, но она чудовищно коротка, потому что ты сам убиваешь себя, изводя нервными срывами…
— Колин, ты придурок! — кричит младший брат, отпихивая его с дороги и встречая грудью яркий луч, зеленый, как трилистник на флаге Ирландии.
Дэннис падает, как подкошенный, ударившись коленями об пол. В голубых глазах ледяной коркой застывает решимость, а пальцы сжимают волшебную палочку так крепко, что уже и не вытащить ее из мертвой хватки.
И только тогда Колин приходит в себя.
— Дэн? — он падает на колени рядом с младшим братом и дрожащими руками направляет на него палочку. — Энервейт!
Дэннис Криви смотрит в зачарованное черное небо пустым взглядом, только рот чуть приоткрыт, словно от удивления…
— Дэн! — Колин хватает его за отвороты мантии и трясет изо всех сил, позабыв о том, что рядом бой, и его могут убить прямо сейчас, как последнего труса, попав заклятием в спину.
Он все еще не верит.
— Дэн, очнись! Пожалуйста, Дэн!
Колин воет, как раненый зверь, хрипит, но не может выдавить из себя ни слезинки. Постоянный страх замораживает чувства, Колин все еще уверен, что брат просто оглушен, ведь Дэн не может его бросить, не может покинуть мать… Как они без него? Дэн ведь смелый и решительный, он никогда не сдается, никогда не отступает…
Старший Криви падает на грудь брата, прижимается к нему, сотрясаясь в сухих истерических рыданиях, и не знает, что совсем рядом, под обломками камней погиб Фред Уизли. Тот, который тоже не должен был умереть.
Но смерть не виновна в приговоре судьбы. Ее дело — забрать.
Теперь Колин понимает.
И больше не боится.
* * *
— Мистер Криви? — взволнованный голос доносится до него словно из-под толстого одеяла, тяжело и нехотя. — Мистер Криви! Колин!
Он поднимает безумные глаза, все еще не отпуская руки мертвого брата, но не видит ничего из-за слез, которые так и не потекли по щекам долгие минуты назад. Подняв правую руку, он вытирает тыльной стороной ладони покрытое копотью и пылью лицо и снова смотрит на расплывчатую фигуру перед ним.
Минерва МакГонагалл тяжело дышит, прислонившись к стене рядом, но не теряет бдительности ни на минуту, сжимая палочку в руке и вглядываясь в полутьму.
— Да, профессор? — хрипло шепчет он: голос внезапно сел, а в теле не осталось сил, чтобы двигаться.
— Мистер Криви, потрудитесь объяснить, что вы здесь делаете?! — голос профессора далеко не так строг, как ей бы хотелось. В нем осталась лишь необыкновенная усталость и боль.
— Я не… — он судорожно выдыхает, — мы не смогли уйти.
Минерва МакГонагалл, вздрогнув, оборачивается к нему, и Колин сражен огнем, полыхнувшим в ее глазах.
В который раз ему кажется, что в Гриффиндоре он — всего лишь гость, которого по ошибке — или широте душевной — приняли за своего. В нем нет этого задора. И никогда не было.
— Что значит мы?
— Я и… — Колин прижимает к себе тело брата, которое все еще не утратило теплоты, но ему оно кажется куском льда, ошибкой, подделкой. — Дэн.
— Мерлин мой, Колин, как… — МакГонагалл опускается на колени рядом с ним, путаясь от волнения в полах мантии. Ей не нужно продолжать — Колин понимает.
Понимает и бросается ей на шею, он — высокий крепкий шестикурсник, уткнувшись лицом в хрупкое плечо, плачет, как девчонка. Плачет, потому что боль, что поселилась в груди, уже сильнее его, разрослась до небывалых размеров, разорвала сердце и, сломав ребра, вырвалась наружу потоком слез.
Зачарованное небо над их головами разрезает яркая бело-золотая вспышка молнии.
— Он меня спасал, понимаете, профессор? — всхлипывает Колин, чувствуя, как теплые руки гладят его по спине, и думает, что он скажет матери, если выживет этой ночью. — Он меня спасал и погиб, а я стоял, как полный идиот, на месте и думал о боггартах!
— О чем? — МакГонагалл улыбается, позабыв, что сейчас не время и не место. Он совсем не изменился, этот мальчик, который, сияя улыбкой, бродил по школе с фотоаппаратом, поражая всех своей непосредственностью.
— О боггартах, — повторяет Колин. — Профессор, он отдал за меня жизнь! Он, мой младший брат, погиб, а я жив и даже не ранен! Почему так? Почему Дэн? Он не мог умереть, понимаете, профессор, не мог! Он не мог оставить меня!
Минерва прижимает его к себе крепче. Он теряет себя, захлебываясь в этом горе. Колин Криви еще так молод, а уже держал на руках мертвого брата, уже познал ужасы войны, для которой не был рожден. Бедный мальчик, он сойдет с ума, если его не поддержать сейчас.
— Колин, — говорит она, удивляясь тому, что бой словно притих, и в них не летит ни одно заклинание. — Не плачьте, мальчик мой. Вы же гриффиндорец, не нужно отчаиваться.
— Я не гриффиндорец! — с жаром возражает Колин, отстраняясь и глядя профессору прямо в глаза. — Я трус!
— Ну что вы… — она снова обнимает мальчишку. — Что вы, это не так…
Минерва вспоминает себя в его годы — скромную тихую девушку, которая так же не могла понять, что делает на факультете храбрецов, ведь все, на что она была способна — это чары и трансфигурация. Вспоминает вежливого и спокойного Тома Риддла, с которым столько раз проводила вечера в библиотеке, с головой окунувшись в спор на отвлеченную тему — и того, кем он стал через несколько лет. Тогда она тоже потерялась в реальности, не зная, кому теперь доверять, раз предатели и убийцы теперь встречаются на каждом шагу. Но у нее был Альбус Дамблдор — добрый рассудительный наставник, который помог справиться, помог стать сильной и научил сражаться за то, во что она верит.
А у Колина не было никого, кроме брата, даже мать не присылала ему писем, а отец… Об отце Минерва ничего не знала. Мальчик только раз получил послание от родных, в октябре, и потом месяц ходил, как в воду опущенный. На факультете поговаривали, что отец Колина погиб и теперь ему не к кому возвращаться домой. Тогда Минерва от души понадеялась, что это последняя потеря в его жизни.
И ошиблась.
Она не может поднять его на борьбу, не умеет говорить красивых чувственных речей и не представляет, как пробудить в мальчишке воина. Сама Минерва не в силах помочь Колину, Альбус погиб, и теперь она не знает, что делать.
— Знаете, профессор… — Колин вскакивает на ноги и подает ей руку, помогая подняться. Она смотрит в его глаза и вздрагивает, напуганная безумным пламенем, пляшущим в глубине зрачков. — Он не зря погиб!
Минерва хочет что-то сказать, но Колин прерывает ее, вскинув руку.
— Послушайте, прошу, ведь мне так страшно, я так боюсь не решиться! Он погиб, спасая мою жизнь, и я обязан отомстить за его смерть. Я должен сражаться, профессор, и буду биться с Пожирателями до последней капли крови! Потому что мой брат был настоящим гриффиндорцем, смелым, справедливым и решительным, и он — последний, кто должен был умереть. Эта война стала моей войной, ведь она коснулась того, кто был частью меня.
Профессор улыбается, глядя на высокого юношу, который стал мужчиной за одну ночь, потеряв близкого человека. Она видит в нем искру борьбы и жизни, потухшую было, и Минерва МакГонагалл счастлива.
— Я должен соответствовать ему. Я должен равняться на младшего брата, стать таким, как он, ведь у матери больше никого не осталось, — Колин на мгновение замирает, а потом порывисто обнимает своего декана и пожимает ее тонкую сухую ладонь. — Прощайте, профессор.
— До свидания, — отвечает Минерва МакГонагалл, с трудом сдерживая слезы гордости.
«Ты истинный гриффиндорец, мой мальчик», — думает она, глядя на него. — «Уверена, у тебя будет все хорошо».
Колин разворачивается и бежит в центр Большого Зала, туда, где идет бой. Там слышны голоса, сверкают вспышки заклятий, и люди кружат в нескончаемом танце, словно листья, подхваченные ветром.
* * *
Он так увлеченно ищет смерти, заглядывая в лица, которые скрыты белыми масками, так вдохновенно лавирует в толпе сражающихся, что в его высокой, статной фигуре нельзя признать прежнего Колина Криви — робкого паренька, каким его запомнили все, с кем гриффиндорец когда-либо был знаком. Он неловко уклоняется от алого луча и падает, но тут же вскакивает и продолжает биться, снова и снова.
Колин настолько поглощен местью, что не видит настоящей опасности, которая куда страшнее, чем случайная Авада, попавшая в тело. Ведь что есть Третье Непростительное? Блажь, безболезненная мгновенная кончина, которая не оставит следов на теле. Это не смерть, нет...
Он глубоко ошибается, когда ищет именно такой участи, так фанатично бросается в самое ядро боя, что пропускает тот момент, когда смерть сама находит его.
Беллатрикс Лестрейндж поднимает голову и торжествующе смеется, поставив ногу на грудь молодой девушке с розовыми волосами, что лежит на каменном полу, словно Спящая красавица, закрыв глаза. Руки согнуты под неестественным углом, а сломанная палочка лежит рядом с телом — хозяйка не пожелала отдавать ее врагу, а может быть, сама Белла наступила на нее острым каблуком, втаптывая в серый камень последнее напоминание о волшебнице по имени Нимфадора Тонкс.
Колин как раз пробегает мимо, отчаянно желая найти своих и помочь по мере сил. Он не замечает, что темноволосая ведьма сбрасывает мантию, судорожно втягивает носом воздух, словно принюхиваясь, и хватает его за шиворот.
Он спохватывается слишком поздно, когда кончик палочки Беллатрикс уже упирается ему в шею, а тонкие пальцы крепко держат ткань рубашки.
— Мугродье, — почти нежно шепчет она, сверкая безумными глазами, — вонь твоей крови разносится по всему залу, а ты еще жив… Ничего, я это исправлю!
Колин еще не до конца понимает, что вот она — смерть, но липкий привычный страх уже просачивается в грудь, заполняя ее чем-то вязким и холодным. Он чувствует, что нашел то, что искал, только вот точное определение этому чему-то подобрать до сих пор не может.
Гриффиндорец почти уверен — за смерть брата ему уже не отомстить, но он не сломается, потому что заберет себе ту боль, которая могла достаться Дэну.
— Грязная тварь, никчемный мешок с костями… — напевает Белла прямо ему в ухо, а Колин не может даже шевельнуться, парализованный то ли ужасом, то ли интересом. Он и сам не может понять своих чувств, зато ведьма в темно-зеленом платье из тяжелой ткани упивается его смятением, лениво раздумывая, что бы с ним сделать.
— Силенцио, — она лениво взмахивает палочкой, с интересом заглядывая в горящие глаза парнишки. — Левикорпус.
Взмыв в воздух, словно подвешенный на крюк за левую щиколотку, Колин вяло отмечает, что голос ее звучит хрипловато, будто Пожирательница давно ни с кем не говорила, предпочитая посылать невербальные проклятия направо и налево. Ему не больно и почти не страшно — практически все равно, и Колин удивляется своему безразличию.
Он понимает, что живым от этой женщины не уйдет, но сейчас все происходящее кажется ему каким-то магловским приключенческим фильмом. Колин хочет увидеть продолжение, позабыв, что сейчас он — один из главных героев.
Беллатрикс идет прочь из зала, не обращая внимания на крики бойцов Ордена, грациозно уклоняясь от пущенных в нее заклятий и громко хохоча в ответ на залихватский свист Долохова, который, завидев ее, кричит:
— Эй, Белла! Поиграть решила?
Пожирательница неопределенно передергивает плечами и выходит за массивные двери Большого Зала. Стук ее каблуков эхом отдается в противоположном конце коридора, а Колин висит вниз головой в воздухе и проклинает себя за то, что так и не смог овладеть невербальной магией…
Магией?
Колин чувствует в рукаве волшебную палочку, каким-то чудом не выпавшую, и клянет себя на чем свет стоит. Он ведь даже не сопротивляется, жалкий трус! Гриффиндорец пытается достать палочку как можно более незаметно, но Белла видит. В темных глазах вспыхивает не то гнев, не то безумное веселье, и Колин чувствует, как руку пронзает боль.
На пол падают алые капли. Последняя надежда умереть гордо, в сражении, исчезает мгновенно — как только он слышит тихий звук падения и ощущает пустоту в рукаве.
Колину кажется, что в этот миг волшебство покидает его. Но он не сдастся, просто не может. Он не позволит себе оказаться слабее младшего брата.
Белла распахивает первую попавшуюся дверь и сбрасывает парня на пол кабинета. Он падает на спину, и смотрит в потолок, зачарованный под купол небес, и вспоминает занятия с кентавром Флоренцем, который жег травы, говорил о невиданной силе звезд, а иногда даже пел что-то на своем языке, таком же таинственном и прекрасном, как и он сам. Темно-синий шелк небосвода сияет серебряной россыпью звезд. Вместо холодных камней Колин чувствует спиной мягкую траву и улыбается.
— Как символично и красиво, не находишь? — издевательски-манерно произносит Пожирательница, закрывая дверь и подходя к нему ближе. — Поиграем, грязнокровка?
Колин беззвучно шевелит губами, сам не понимая, что хочет сказать, но Белла кивает и громко смеется, искренне радуясь новой жертве. Сегодня ее ждет кровь, грязная и мерзкая, как дорожка темных капель, что теперь указывает путь к кабинету. Мальчишку никто не будет искать — все слишком заняты борьбой, которую лизоблюды Дамблдора медленно, но верно проигрывают.
Ее смех стихает, когда она видит спокойное лицо гриффиндорца.
— Где твои манеры, тварь? — холодно интересуется она, возвращая ему способность говорить. — Представься даме!
Колин смотрит на нее — такую самоуверенную, ледяную и безумную, с дикими искорками в темных глазах, чуть прикрытых тяжелыми веками. Густые пряди, почти черные в полутьме, лежат на плечах, губы, искривленные в усмешке, будто перемазаны кровью. Он восхищен ее порочной жестокостью и не может не признать превосходства Пожирательницы. Осанка, бледность кожи и резкость черт лица — прекрасны, словно и не было тех лет Азкабана.
Он поражен. Наверное, сумасшествие помогает ей выжить.
Но бездумное восхищение не умаляет яростного пламени, что бушует в его груди. Колин все еще жаждет мести, боли, смерти — Дэн словно поселился в его душе, подарив свою безрассудную смелость, и теперь требует действий. Чего угодно, только не спокойного ожидания конца — потому что это не достойно ученика факультета Гриффиндор.
Поэтому Колин с трудом поднимается на ноги и насмешливо смотрит на ведьму, не говоря ни слова.
— Говори имя! — ей, очевидно, нравится игра, и она водит палочкой перед его телом, словно рисуя что-то. — Говори, мугродье!
Он чувствует, как открываются раны, и кровь течет по телу, теплыми солеными каплями скользя по коже. Ему не больно, совсем нет, потому что эту боль он испытывает за Дэна и рад каждому чувству, каждому алому ручейку своей крови.
— Посмотри на себя, грязь… — она, брезгливо поджав губы, кивает на багрово-алые, неестественно темные, капли. — Ты же не человек, ты не достоин жить!
— Не вам решать, — безмятежно отвечает Колин, запоздало отметив для себя, что фраза прозвучала в духе Луны Лавгуд, такой смелой и решительной, спокойной и уверенной в себе.
Ему никогда не стать героем. Но ведь трус — это тоже роль, не так ли?
Белла истерично хохочет, запрокинув голову. Из порочно-алого рта вырываются безумные звуки — веселья, торжества ли? Колин не знает. Темные пряди, словно шелковые ленты, струятся по плечам и груди, спадают на спину. Ее безумие полно какого-то жестокого счастья, которое Колину никогда не понять. Да он и не стремится.
— Где Поттер? — неожиданно спрашивает она. Черты лица искажаются ненавистью, и нет больше завораживающе-сумасшедших интонаций в голосе и блеска в глубоких карих глазах.
— Не знаю, — Колин выпрямляется и нагло смотрит прямо ей в лицо, старательно пытаясь отогнать настойчивый образ: мертвую мать, проклинающую его.
Не получается, и страхи снова завладевают им, медленно затягивая в черно-зеленый омут…
— Не смей мне лгать, жалкое грязнокровное отродье! — на высокой ноте кричит Беллатрикс. — Круцио!
Вот оно — это чувство. Колин чувствует знакомую волну боли, которая очищает его от скованности, предрассудков и ужаса. Он счастлив, потому что Дэн уже никогда этого не испытает, не окунется в пустоту, в которой слышен лишь стук собственной крови в ушах. Нет никаких призрачных ножей, которые режут тело на мельчайшие кусочки, чтобы потом собрать, кое-как склеить в единую массу и начать все сначала. Нет никакого треска костей, порожденного повергнутым в болевой шок сознанием…
Ничего нет. Есть только темный потолок над головой, в который падаешь, не имея возможности вернуться.
— Где Поттер?
Он уже не хочет открывать глаз. Порезы на ладони, вновь открывшиеся, сочатся кровью. Запах ее тяжелый, свежий, словно…железо, омытое дождем. Колин знает — Пожирательница тоже чувствует запах его крови. Он слышит ее хрипловатое дыхание, ощущает ненависть и злобу.
Беллатрикс снова смеется — дико, безудержно — подходит к нему, тянет на себя за волосы и шепчет, ядовито, остро, смертельно:
— Ну же, тварь, скажи мне… Где ваш драгоценный Поттер?
Колин улыбается пересохшими, потрескавшимися губами и качает головой.
— Я не знаю.
Он сам не узнает свой голос — тихий, хриплый, булькающий. Наверное, если бы инферналы могли говорить, это звучало бы именно так. Слова вселяют в него ужас, снова, непонятно отчего, но безумие, вновь полыхающее в глазах ведьмы, которая неотрывно смотрит на свою игрушку, завораживает его…
Небо вдруг приближается, и он видит наколдованные звезды — крупные, мертвые, яркие.
— Круцио! — Беллатрикс отбрасывает его прочь, ткнув носком туфли под ребра. — Ты сойдешь с ума от боли, лживая тварь!
Колин понимает — она не убивает его лишь потому, что ей нравится игра. Банальные кошки-мышки, только чуть страшнее и много кровавее, чем обычно. И мышка неправильная — она не боится кошки, не слушает угроз, не хочет ломаться. У этой мышки низкое происхождение и бездна страхов, которые любимы и почитаемы пуще подвигов.
Белле нравится и сама игрушка — молодой парень с безумной, такой же, как и у нее, искоркой в глазах. Она вновь вдыхает запах его крови, и словно сходит с ума еще больше.
— Сектумсепра! Круцио!
Ему уже не больно. Совсем. Он думает о том, что, пожалуй, достоин смерти, ведь гибель Дэна Колин уже не сможет искупить никогда. Брат погиб, заслонив его собой, но душа его все еще существует в сознании Колина, вселяя в него уверенность и поддерживая жизнь в измученном окровавленном теле.
Колин Криви хочет всего лишь покоя — он давно смирился с тем, что слишком невезуч и труслив для гриффиндорца. Но ему удалось не упасть еще ниже в собственных глазах. Колин отдал все, что у него было. Он смог отплатить за смерть Дэнниса своей болью.
Жаль, мать об этом никогда не узнает.
— Бесполезная дрянь! — шипит Беллатрикс, вдруг схватившись за левое предплечье. — Только время потеряла!
Колин безмятежно улыбается, глядя в фальшивое звездное небо.
— Авада Кедавра!
Изумрудно-зеленый, как трава на лужайке у родного дома, луч устремляется к юноше потрясающе медленно — он видит каждую искорку, каждый отблеск, и радуется приближающейся пустоте.
Сейчас Колин жалеет только о том, что не успел сказать матери, как сильно ее любит.
Vova
