Я не умею любить. Этот факт с некоторых пор столь широко известен, что не вошёл разве что в справочник «Кто есть кто в мире магии», да и то потому лишь, что у составителей не хватает то ли ума, то ли смелости, чтобы включить туда меня самого. Что, впрочем, меня не задевает — по-моему, в аналогичный магловский справочник не вносят царствующих особ. Впрочем, если и не так... всё равно. И невозможность любить не задевает тем более — меньше неприятностей. Да что далеко за примерами ходить: взять тех же Поттеров. Если бы эта дура схватила младенца и сбежала, как ей, между прочим, муж и советовал (очень эмоционально советовал!)... Так нет же, кинулась его спасать. И что в результате? Его угробила, себя угробила, меня чуть не угробила... Нет уж, без подобных удовольствий как-то спокойнее, а об ущербности пусть рассуждают кому жизнь не мила.
Хуже другое: ненавидеть я тоже не умею.
Раньше я думал, что ненавижу своего отца-магла. Даже убил его по молодости. Потом-то понял, что не за что было. Подумаешь, мамашу мою бросил! Это я пока дурной был злился на него за это. И пока мамочкин портретик в руки не попался. Нет, в папашиной памяти я поковырялся, конечно. Но думал, что он пристрастен. Как же! Скорее наоборот — у него в голове её зелья всё так перемешали... А как полюбовался этой красоткой, да как представил: просыпаюсь эдак однажды и понимаю что вот с этой прожил целый год в любви... Папаша-то красавчик был, я в него пошёл. Вот ведь дура! И бездарность. Если бы проводили конкурс на самую бездарную ведьму Великобритании — у моей мамаши были бы солидные шансы. Интересно, в кого я пошёл в этом плане? В кого-то из дальних предков, не иначе. Эта дура даже приворожить мужика как следует не смогла, хотя чего уж проще-то? И вообще — чем зельями его травить, своей бы внешностью занялась, что ли... Гламария там, «Золотой локон»... мало ли.
Ещё я считал, что ненавижу маглов вообще. Но потом понял, что это тем более никакая не ненависть. Немножко детской обиды, немножко взрослого высокомерия... Глупо и скучно!
А самое худшее не в этом. Хуже всего, что я не могу любить (и ненавидеть тоже) не только кого-то, но и что-то. И потому — скучно. И ничего не хочется.
Чтобы хотелось править — надо любить власть. Или людей — если вы желаете их облагодетельствовать. Или их же ненавидеть.
Чтобы хотелось воевать — надо любить опасность. Или людей, чтобы их защищать. Или опять-таки их ненавидеть...
Чтобы хотелось быть богатым — тоже надо что-то там любить. Деньги. Удовольствия. Деликатесы, наконец...
Чтобы хотелось... впрочем, с физиологией у меня всё в порядке. Но тоже — скучно. Однообразно. Потому что при всех возможных изощрениях и извращениях их число всё же не бесконечно. А посему — надоедает. Да и любое блюдо этой кухни без острой приправы чувств пресно как мясо без соли.
Когда-то я вызывал восхищение. Потом — страх. И то и другое казалось мне недостаточным. Глупо! Просто для того, чтобы радоваться восхищению нужно любить, а чтобы наслаждаться страхом — ненавидеть.
* * *
Впрочем, сначала всё это меня забавляло. Вносило приятное разнообразие в жизнь. Сперва тайные интриги, потом — война... Довольно долго забавляло. Пока я вдруг не ощутил, что со мной играют в поддавки.
Сначала я решил, что это просто признак расстройства психики. Паранойя наоборот. Я даже испугался — ну кому хочется быть сумасшедшим?! Но нет. Всё яснее и яснее я понимал, что зачем-то нужен Министерству. Что со мной воюют не до конца. Да и воевал в основном Дамблдор со своим «сильно тайным» Орденом, а официальные структуры больше изображали бурную деятельность, чем действительно что-то делали. Да и мой бывший наставник, если приглядеться не просто внимательно, а пристрастно скорее защищался, чем нападал. Вернее, старался свести число моих жертв (и сторонников) к минимуму. Но не к нулю! Вот его «гвардия» — те дрались по-настоящему. Отчаянно. Самозабвенно. Позавидовать впору!
Я вообще многим завидую. Даже собственным подчинённым. Тем из них, кто принимает игру всерьёз. Тем, для кого название «Упивающийся смертью» — не просто зловеще-красивое словосочетание, а образ жизни. Взять хоть Макнейра. Или Красотку Лестрейндж. Вот уж кто действительно упивается каждой каплей пролитой крови, каждым мгновеньем чужой боли, каждым дыханием смерти! Наслаждается. Смакует, словно дорогое коллекционное вино. Завидую. Но и зависть без ненависти сера и уныла, как застиранные простыни сиротского приюта.
Я так до конца и не понял тогда, для чего был им нужен. Но играть в чужую игру где меня использовали «в тёмную» стало совсем противно. И я решил уйти. И использовать для этого одну свою давнюю (тогда ещё не слишком давнюю) шутку.
Сибилла вдолбила себе в голову, что её призвание — преподавать. Но, между нами, шансов у неё не было никаких. Я же, хоть и не умею любить, но не чужд благодарности (а те, кто был склонен обсуждать, а тем более осуждать мои вкусы — давно ничего не обсуждают). Пророчица из неё всегда была никакая, а вот медиум — очень даже. А отличить отдалённое внушение от истинного пророчества практически невозможно, разве что заранее знать, что искать. Мне тогда показалось забавным придумать пророчество именно про себя — и не просто про себя, а про свою предполагаемую гибель. К тому же, такому скорее поверят. И поверили вроде бы. Даже мой умненький наставничек поверил. Помню, я прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не хохотать до слёз, выслушивая от шпиона собственный текст, причём в урезанном варианте.
Убивать я никого не собирался. И вовсе не из жалости (достала меня эта парочка на тот момент основательно!), просто мне нужны были свидетели. Я предполагал, что при нападении мамаша схватит младенца и сбежит, а уж с её мужем я как-нибудь справился бы и не убивая его. Затем сымитировать собственную гибель... в общем, у меня всё было замечательно рассчитано. И учтено. Всё — кроме всё той же любви. Она не сбежала, а кинулась защищать мужа. При этом умудрившись и сына прикрыть, да как изобретательно! Даже жаль было убивать такой талант. Но себя всё же было жальче, а справиться с двумя без убийства — не вышло. Как это ни странно звучит, очень часто убить гораздо легче, чем оставить в живых. Ну и пришлось в придачу тратить уйму магической энергии на убедительную имитацию собственного развоплощения — едва хватило потом на трансгрессию, месяц восстанавливался. Да ещё и палочку пришлось оставить на месте битвы, для убедительности. Хорошо хоть на всякий случай другой заранее озаботился.
* * *
Дамблдор всё же нашёл меня. Правда, для этого ему понадобилось больше трёх лет. А до того ещё десять — чтобы понять, что я жив в самом прямом и материальном смысле этого слова. И всё равно — силён, старик, ох, силён! Был. И умён. Впрочем, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться сперва прислать мне сову с письмом, а потом уже заявляться самому. Даже так он сильно рисковал. Будь я тогда в другом настроении... но мне было скучно. Мне давно было скучно и ещё более давно убийства не развеивали скуки. Так что я решил, что будет гораздо интереснее выслушать, что он хочет сказать, чем начинать драку с непредсказуемым исходом.
Надо сказать, это и впрямь оказалось интересным. Весьма. Особенно начиная с фразы: «Я пришёл, чтобы просить тебя вернуться».
Я даже не счёл нужным скрывать удивление. Да и не очень-то получилось бы, честно говоря. Всего ожидал, только не этого.
— Зачем?
— Видишь ли, Том... ты, возможно, не в курсе, но твои... хм... сторонники пытаются возродить тебя.
— Что-о-о-о?!
— Возродить. Вернее, создать некий... хм... материальный образ, который можно было бы использовать, так сказать, в роли Повелителя.
— В роли, значит? — впервые за много лет я был взбешён по-настоящему и это было приятно. — И кто же этим занимается? Впрочем, можешь не отвечать. Варианта только два. А если «в роли» — так и вовсе один.
— Люциус Малфой, — всё же озвучил он то, что было и так очевидно. И рассказал об этих попытках. Весьма глупых попытках. Хотя...
— И какого Моргота ты с ним цацкаешься? — искренне удивился я под конец. — Ладно, для официального осуждения улик недостаточно, хотя при необходимости Визенгамот всегда прекрасно обходился и без улик. Но можно же и Авадой в тёмном переулке. Или, коль уж ты так не можешь — вызови его на дуэль. Неужто боишься?
— На дуэль — не боюсь, — он тяжело вздохнул. — Но не стану. А Министерство не станет тем более. Он им нужен. Вернее, им нужен Враг, а кто окажется в этой роли: ты или твой фантом с Люциусом за спиной их не слишком волнует.
— А тебя, значит, волнует? И вообще — зачем вам всем это сдалось? То, что сдалось — я и раньше понял. А вот зачем?
— Меня волнует. А зачем... это длинный разговор.
— Ничего, мне торопиться некуда! Пока.
— Ладно. Хотя то, что я сейчас расскажу, знают всего несколько человек. Вернее, всего несколько человек по своему статусу принимают сознательное участие в этом.
И он рассказал.
В древнейшие времена Статута Секретности ещё не существовало. А маги и маглы сосуществовали. И крайне редко у них это получалось. Чаще всего одни у других оказывались в рабстве (мага тоже можно связать. Если знать как). Реже — пытались перебить друг друга. С переменным успехом.
Правительства всех стран и во все времена такое положение дел отнюдь не восхищало. Я имею в виду — умные правительства. Даже те, у кого маги были в подчинении. Поскольку рано или поздно они из подчинения выходили и тогда правительства (и народы тоже) начинали вымирать от болезней, которые больше никто не лечил и от голода, ибо разучивались вести хозяйство в естественных условиях. Не говоря уже о войнах с соседями.
Наиболее умных магов это не восхищало тоже. Даже там, где маглы были на положении рабов. Ибо и они в конце концов восставали, а хозяева, не умевшие и не желавшие делать хоть что-то руками, оставались без еды, одежды и всего прочего.
Так что Статут Секретности был разработан при активном участии не только магов, но и маглов. А чтобы он соблюдался... В общем, для этого всегда существовал целый комплекс мер как с той, так и с другой стороны. И я, увы, попал в разряд подобных мер. Наряду с до сих пор существующей (негласно) в Испании Инквизицией, которой тамошнее Министерство периодически скармливало закоренелых преступников не желая самим с ними возиться.
— И ты полагаешь, что после всего рассказанного я соглашусь вернуться и служить вашим дурацким целям?
— Не знаю, Том, — устало вздохнул он. — Но я бы очень хотел этого. Я даже не стану просить тебя... ни о чём не стану.
— Ты так боишься того, что может получиться у Люца?
— Я боюсь того, что у него может получиться. И ещё больше — того, что может НЕ получиться. В любом случае жертв будет гораздо больше.
Нет, только Дамблдор мог попытаться ловить МЕНЯ на гуманизме!
Как ни смешно, он меня уговорил. Нет, мне плевать было на жертвы. Но позволить Люциусу пользоваться моим именем? И к тому же не только именем!
Помимо злости на Малфоя была ещё одна причина. Мне показалось забавным попробовать играть по новым правилам. Гуманным. Это было сложнее, а значит — интереснее.
На прощание он всё же попросил меня, хоть и обещал этого не делать:
— Том, если можешь — пожалей мальчика. Я понимаю: пророчество и всё такое... И всё же... хотя бы несколько лет...
— Пророчество — чушь! — сообщил я, с удовольствием глядя, как изумлённо округляются глаза «великого и мудрого». Редко кому это удавалось увидеть. — Я сам внушил его Сибилле. Так что можешь быть спокоен, ничего мальчишке не грозит. Во всяком случае, насколько это зависит от меня. Тоже мне, достойный соперник! Найду кого-нибудь поинтереснее.
— Спасибо, Том, — почти шёпотом проговорил он.
Это была наша предпоследняя встреча.
* * *
Торопиться я не стал — и чуть не опоздал. Никогда не стоит никого недооценивать! А тем более — такого мастера закулисной борьбы, как Люциус Малфой. Он даже сумел активировать Метки остальных Упивающихся, послать им вызов. И кукла на этот раз получилась вполне убедительная. А уж после, покопавшись в воспоминаниях Крауча и Петтигрю, я и вовсе не мог не восхититься. Просто ювелирное исполнение! Интересно, зачем ему вообще мой «светлый» образ понадобился, при таких-то способностях? Выступил бы в открытую... впрочем, Люциус и выступление «в открытую»... хм!
Как бы то ни было, делиться с ним собственным восхищением его действиями я не стал. Разумеется. А поспел аккурат к самому интересному: к «собственной» драке с мальчишкой, за которым обещал присматривать. А обещания, данные лично и приватно я склонен выполнять вообще-то. За редким исключением. Так что уже готов был вмешаться, когда произошло «сцепление» заклинаний. Раньше я только теоретически знал, что такое возможно, но видеть не приходилось. Зрелище оказалось настолько захватывающим, что о вмешательстве уже не могло быть и речи. Повезло мальчишке, право! Уцелел всё-таки.
Как только парень сбежал, я перехватил управление «своим» телом (это оказалось на удивление нетрудно), быстренько прогнал всех, кроме Люца (надо было видеть его физиономию, когда манекен начал проявлять «самостоятельность»!) и наконец позволил ему меня увидеть. При этом его физиономия стала ещё интереснее. Больше всего его состояние в этот момент напоминало стоячий обморок — тоже явление нетривиальное, так что я не торопил события и дождался, пока он сам рухнет на колени. А потом подождал ещё минут пять, давая его богатому воображению кратко перечислить всё, что я мог бы с ним сделать за подобные выходки.
Натешившись, я опять-таки не торопясь забрал у манекена свою законную палочку («новая» за все эти годы так и не стала родной) и заговорил:
— Что же ты не здороваешься, Люциус?
От моего «ласкового» тона бедняге стало явно ещё хуже — он даже подумал, не напасть ли, пока не жду. Но тут же понял: жду. И не решился. Умный всё же человек, выдержанный... опасный.
— Приветствую вас, Повелитель! — прохрипел он.
— Ну, добавь теперь, что счастлив видеть меня живым и здоровым... Ведь счастлив?
— Да, Повелитель!
— А ЭТО, — я кивнул в сторону лысого-зелёного «себя», — как понимать?
Он уже почти сумел взять себя в руки, хотя голос ещё дрожал.
— Но Повелитель, мы ведь думали, что вы погибли!
— Развоплотился, мой мальчик. Раз-во-пло-тил-ся! И только. И кем вы пытались меня заменить? Этой бездарностью Квиррелом, «охотником на вампиров»? Насколько я знаю, единственный вампир, который пал его жертвой просто умер от смеха, на него глядючи. Так ему ни единорожья кровь, ни философский камень не помогли бы.
— Повелитель...
— Или материализованным фантомом из моего школьного, заметь, дневника с мелкой девчонкой в роли донора? Даже жаль, что тебе помешали. Было бы необычайно забавно взглянуть.
— Повелитель, мы...
— «Я», Люциус, исключительно «я»! Или ты уже ощущаешь себя королевской особой? Мы, Люциус первый?
На этот раз он даже не попытался заговорить.
— А ЭТО? — я ткнул палочкой в сторону «себя». Потом перевёл взгляд на остывающий неподалёку котёл, развороченную могилу, Петтигрю, валяющегося в сторонке в глубоком обмороке... — А, ну ясно. Кровь врага, плоть слуги... Кровь недоучки, плоть жалкого труса и предателя, кости магла... Замечательный коктейль! А результат ещё лучше. А в качестве основы ты что использовал? Впрочем, можешь не отвечать.
Он и не пытался.
* * *
Игра по новым правилам и впрямь была увлекательной. Тайно придерживать свору оказалось гораздо интереснее, чем откровенно науськивать. А иногда и приятнее — если учесть, какие методы я использовал, чтобы отвлечь некоторых (хм!) сторонников от излишне кровожадных мыслей. К тому же я обнаружил, что между мной и юным Поттером действительно образовалась некая связь. Что и не удивительно, если учесть, сколько магии высшего порядка закрутилось тогда вокруг нас двоих — а он ведь был совсем младенцем, они крайне восприимчивы к некоторым воздействиям... Как бы то ни было, этой связью я вовсю пользовался в самых разных целях, включая удовольствие слегка потрепать нервы Дамблдору — пусть не слишком радуется, что добился своего.
Я так и не понял, действительно ли он считал, что я понаделал себе хоркрустов, или это была очередная имитация деятельности с его стороны. Хотя вряд ли имитация, учитывая, чем всё кончилось. Ну с чего это он меня таким идиотом считает, а? Считал то бишь. Ну да, побаловался по молодости: дневник этот дурацкий, фотография которую Люциус использовал... Разумеется, ни то, ни другое истинными хоркрустами не было — так, отпечаток личности. Частью души они являлись не в большей степени, чем портрет — частью тела. Не говоря уже о медальоне, который всего лишь исполнял роль «ловушки для предателей». Я и подумать не мог, что такой умница, как Дамблдор, способен купиться на столь несложную имитацию. Или всё же вид сделал?
А вот родовой перстень был-таки хоркрустом. Только не моим.
Возможно, я и пошёл бы по этому пути, не знаю. Перед собой кокетничать глупо, хотя я только что именно этим и занимался. Может и совершил бы подобную глупость (тогда, в молодости) — вот только когда всерьёз занялся хоркрустами вдруг понял, что из себя представляет перстень, ранее ценившийся мною только как доказательство древности рода. Кто-то из предков (не дед. И не дядя. Кто-то из более ранней эпохи) попытался выписать себе страховку от визита Сумеречной Дамы. Вот только страховка так и осталась лежать на полке архива. Я представил, каково это — быть обломком души, веками заключённым в предмет. Быть неосуществившейся надеждой. Быть — и не быть. И мне стало по-настоящему страшно. Так страшно, как редко бывало в жизни.
А вот интересно, что было бы, попади в руки Малфою не безобидный отпечаток, а этот самый перстень? Нет, не зря наставничек волновался, ох, не зря!
Однако перстень попался в руки не Люциусу, а самому Дамблдору. Почувствовать в побрякушке хоркруст он, конечно, сумел, а вот понять чей он — это в принципе невозможно, наверное. А интересно — что бы стал делать, если бы знал, что это не моё? Что держит в руках последнюю частицу давно почившего мага? Впрочем, судя по тому, чем именно мой драгоценный предок защитил своё вместилище — можно только порадоваться, что Альбус этого не знал. Подобную штуку даже я сто раз подумал бы, прежде чем применить. Вся тройка «Непростительных» выглядит рядом с ней невинней воскресной проповеди. Неудивительно, что бедняга Дамблдор чуть ли не на коленях молил о смерти — пока ещё мог умереть.
Смерть его меня даже не разозлила — обидела. Нет, ну правда, обидно же! Я тут стараюсь, хитроумные комбинации выдумываю, а единственный человек, который может это оценить по-настоящему берёт да и уходит! Если актёрам нужны зрители, то режиссёру нужен искушённый зритель. Ну кто бы ещё так смог: год террора и не одной реальной смерти? Спросите: как же ни одной, ведь писали... А вот в этом-то и фокус! И кто теперь оценит... А ведь даже в пресловутой Битве в Министерстве никто не погиб. Впрочем нет, не совсем «никто». Наша Красавица добралась-таки до кузена, о чём давно мечтала. Ну не лишать же было женщину невинного удовольствия. В конце концов он сам виноват, мог бы быть порасторопнее.
Так что я обиделся. Ну и разозлился, конечно. Для начала досталось соратничкам, формально — за провал захвата Хога. Снейпа я, впрочем, похвалил — в качестве наказания. Остальное он вполне успешно сделал сам. Вот ещё тоже персонаж, двойной агент, мастер оклюменции! И это меня ещё считают самоуверенным... некоторые. Пару раз я едва не сообщил ему что примитивная песенка «У Мери был барашек» была бы куда действеннее всех его хитроумных блоков. Кстати, действительно действеннее. Труднее всего протолкаться сквозь такую вот прилипчивую чепуху, которая напрочь забивает голову.
Разобравшись со сторонниками я принялся за противников. Вернее — за кого попало. Дабы показать «Его бдительности» чего на самом деле стоят все его меры безопасности. Ну и настроение сорвать... не всё же на подчинённых отрываться. Их число всё же ограничено, а, как любит говорить добрейший Рудольф, одного человека больше десяти раз не «круциатнешь». Если, конечно, этот человек тебе ещё зачем-то нужен.
И очень скоро мне снова стало скучно. То ли вообще всё приелось, то ли пошло наперекосяк... Игра потеряла смысл, поскольку не стало настоящего партнёра. Ну с кем там драться? С «шибко умными» детьми, которых я легко заставил искать чёрную кошку в тёмной комнате? Игрушечную. Ну, нашли, а как же... С Министерством? Это не то что не забавно, а даже не смешно.
Я решил уйти. Снова. И на этот раз придумал кое-что позаковыристее. И поубедительнее. А чтобы было интереснее позволю победить себя именно тому, кому положено. Почувствую себя настоящим пророком, Моргот меня подери! В конце-то концов, жизнь я мальчишке испортил, купив себе тринадцать лет покоя. И скуки, но тут уж не его вина. Он-то как раз делал всё, что мог, чтобы не дать мне заскучать. А я, как уже говорил, отнюдь не чужд благодарности.
А если и в этот раз что-то пойдёт не так — я всё равно уйду. Как получится. Сил моих больше нет! На-до-е-ло. Всё надоело. До смерти.
Высокий человек без возраста, которого можно было бы назвать красивым, если бы не выражение брезгливой скуки, намертво въевшееся в его лицо отвернулся от окна, расправил складки чёрного плаща и медленно сделал шаг. Так ступают на сцену. Или на эшафот.
Vova
