Все говорят: «Мы понимаем, как тебе плохо». Бред. Никто не понимает. Они лишь примеряют на себя маску боли, а я хожу в герметичном костюме постоянно, словно мне его вшили под кожу. Возможно, так оно и есть: где-то там, глубоко в душе, виднеются кровавые швы и заплатки, скрывающие огромные дыры. Порой мне кажется, что эти самые швы вот-вот расползутся, и я просто развалюсь на части. Хотя, «части» слишком громко сказано. Так, мелкие воспоминания тебя и меня — вот, что я сейчас из себя представляю.
Никогда не мог подумать, что однажды мне придется делить жизнь на «было» и «стало». Это «было» хранит в себе очень многое. Например, наши невероятные проделки. Ни одного дня не проходило спокойно благодаря нам. Вечный кошмар преподавателей и неописуемый восторг однокурсников… Да, нас запомнили в Хогвартсе и без этой войны. И знаешь, что меня больше всего радовало? Возможность разделять свои ощущения с кем-то. Этим кем-то всегда был ты. Человек, знающий обо мне всё, так же как и я о тебе. И вот сейчас у меня нет этой возможности — делить свои ощущения. Мои мысли и чувства полностью принадлежат мне самому, а толку то… Так только хуже.
Год. Уже год прошел, Фред, слышишь? А я всё так же ищу тебя среди прохожих. Да, наверное, это глупо, но всё-таки я ищу. Как и сейчас, сидя на лавочке в унылом осеннем парке, я продолжаю вглядываться в чужие лица, надеясь найти среди них одно родное. Мокрый асфальт под ногами, серое небо над головой, плач усталого ветра в ушах. И пустота. Ужасная пустота, словно игривый хищник, медленно убивает, наслаждаясь моей болью. Удушающее одиночество… Этот поганый зверь забирается слишком глубоко, жадно царапая мое сердце когтями, причиняя не только моральные, но и физические муки. Я чувствую, как его хищные когти пронзают насквозь остатки души, а острые клыки намертво впиваются в горло, не давая дышать. Воздуха не хватает. А когда хватает, он кажется таким колким, таким резким и неприятным… Таким ненужным.
А я продолжаю вглядываться в лица прохожих. Вот идет молодой парень. На вид ему лет двадцать. Знаешь, Фред, у него твоя улыбка: такая же задорная и хитрая, заставляющая улыбаться в ответ. А у вон того мальчика линия скул, как у тебя. И подбородок как у тебя — с ямочкой. Волосы, форма ушей, длина пальцев — всё это я могу найти в ком-то, но только не глаза. Твоих глаз я больше не встречал. Карие, цвета ореховой скорлупы, а если присмотреться, то можно увидеть ободок медового оттенка. И в каждом миллиметре сияли искорки света. Таких улыбающихся глаз больше нет ни у кого. В этом как раз наше различие — я не умею показывать буйство жизни во взгляде. Возможно, потому что уже разучился жить. Жить без тебя… К этому трудно привыкать. Я и не хочу, чтобы это вошло в привычку.
Я никому не позволяю говорить о тебе в прошедшем времени. Зачем? Ведь ты жив. Так, уехал ненадолго, но ведь обязательно вернешься, я верю.
Я продолжаю в это верить.
Знаешь, Фред, ты жадный. Почему? Уйдя, ты забрал меня с собой. А здесь, на промокшей лавочке, сидит бездушное тело, пытаясь понять, куда ему идти, если назад дороги нет, а впереди огромная яма, сделав в шаг в сторону которой, больше не будет возможности вернуться обратно.
Шаг.
Ты знаешь, это очень много. Я не сделал ни одного шага с тех пор, как тебя не стало. Ноги, движущиеся в такт ударам искалеченного сердца, отмеряли метр за метром путь по безразличному асфальту, но настоящего шага я до сих пор не сделал. Это не ходьба, это передвижение. Ровно так же как это не жизнь, а существование. Я разучился смеяться, зато научился молчать, ведь теперь некому заканчивать наши фразы. Теперь-то и фраз наших нет…
Не боюсь того, что будет впереди. Просто слепо бреду в каком-то направлении, не заботясь о цели прибытия. Помнишь, я сказал, что жизнь разделилась на «было» и «стало»? Так вот, в этом «было» — всё. В этом «стало» — ничего. Ровным счетом ничего. Мир потерял краски, звуки потеряли громкость. Порой мне кажется, что ты это всё забрал с собой. Я же говорю, Фред, ты жадный…
Но улыбок ты никогда не жалел. И мне этого очень не хватает, поверь. Ты пробовал когда-нибудь разговаривать с зеркалом? Не смейся, я серьезно! В первые месяцы у меня ехала крыша. Везде искать тебя, нервно оборачиваться… Каждое утро просыпаться в надежде, что всё это — сон. И всё больше и больше мне кажется, что это не сон, а кома, из которой я вряд ли когда-нибудь выйду. А разговоры с зеркалом… Жалкая попытка обмануть себя. Смотрю в отражение, и каждая клеточка отчаянно протестует — совсем не похож на тебя. Это больно. По-настоящему больно, ведь имея одну внешность на двоих, я так и не могу воспользоваться этим. Почему? Потому, что вижу совсем другое в зеркале. Глаза потухшие, губы давно забыли, что такое улыбка. А ты другой, Фред.
Ты похож на лето. Опять смеешься, дурень. Я ведь серьезно. Ты такой же, как время года: солнечный, светлый, заряжен легкостью и предвкушающим азартом.
А сейчас осень. Лето прошло. Но моё лето ушло безвозвратно… Да, оно придет вслед за весной, но это будет совсем другое лето. Не такое теплое, не такое желанное. Не мое. Не наше.
Я вновь вдыхаю прохладный воздух. Мокрый асфальт медленно укрывают разноцветные листья. Да, для кого-то разноцветные, а для меня черно-белые. Это лишь разница в оттенке: чуть светлее, чуть темнее, но стабильно между гранями этих двух цветов.
Я помню многое. Ничего не забыто, поверь. Каждое воспоминание я собираю по крупинкам, ведь это всё, что ты мне оставил. Забрал так много, оставил так мало. Ты жадный, Фред. Ты жадный.
Лучше бы я родился один… И не было бы этой боли, этих тяжелых мыслей, которые жалящим ядом пропитывают скудные остатки моей человечности. Хотя нет, я идиот. Очень хорошо, что ты родился, Фред. Прости. Эти чувства путают всё вокруг, смешивая пространство в одно большое размытое пятно. Конечно, хорошо, что ты родился. Если бы тебя не было, меня бы не было тоже. Так кто-то решил, я уверен в этом. Невидимой рукой этот кто-то создал свое замечательное творение и его жалкую копию, затем отпустил этих двоих на землю, решив посмотреть, что из этого получится. Наблюдал за ними на протяжении многих лет, а потом вдруг решил забрать то самое творение. А копия… Она Ему была не нужна. Ну конечно, Он ведь забирает только лучшее.
Нет, неправильные мысли… Надо перестать так думать.
Прости, Фред. Просто я отчаялся. Ты даже не можешь представить, каково это — разучиться жить. Мерлин, какой бред я сейчас несу…
Что творится? Не знаю. Глупые сравнения и фразы лезут в голову, потоки мыслей лихорадочно сменяют друг друга, мешая ухватиться за что-то одно. Такой круговорот мне порядком надоел. Порой хочется не думать. Ходить, как приведение или робот, который не способен чувствовать. Отчасти я таковым и являюсь, но, наверное, я робот с браком: счастье, тепло, свет, азарт — этого не чувствую, но вот боль, одиночество и тоску ощущаю явственно.
Снова дождь начался. Говорят, что это плачет небо. А правда ли? Мне всегда было интересно, зачем небу плакать. И только сейчас я знаю ответ: ему тоже больно. Оно забрало многих, тем самым наполнив отчаянием тех, кто остался на земле. Хотя, порой мне кажется, что капли дождя — не слезы, а отпечатки ваших пальцев. Прикосновения, которые вы можете подарить нам только таким образом. Бред, да?
Да, бред. Бред даже в том, что я с тобой разговариваю. Но мне всё равно. Пусть хотя бы в мыслях, но я говорю с тобой. Так легче. Я не привык к таким трудностям, от них проще бежать, нежели осознавать. И я бегу. Но порой мне кажется, что бегу по кругу, вновь и вновь возвращаясь на те же места, прокручивая в голове прошлые события.
События, забыть которые трудно, но еще труднее вспоминать. Тот момент, когда я увидел, что ты не дышишь… Хотелось ослепнуть. Оглохнуть. Онеметь. Поменяться с тобой местами. Что угодно, лишь бы не знать, что это происходит по-настоящему. А я ведь не успел сказать тебе так много…
Не успел поблагодарить за то, что ты есть в моей жизни. Был. Не стало тебя, не стало и жизни. Она ушла вслед за тобой.
Крупные капли с шумом ударяются о землю, словно отчаянные самоубийцы. Небо черней моих мыслей, а тучи тяжелей неприятного горького осадка. Наверное, я уже простыл, но это не имеет значения. Сидеть бы тут вечность, наедине с собой. Наедине с тобой.
То ли стал дальтоником, то ли вправду вокруг все серое. Ах да, осень, осень… Эта подруга ярким пледом укрыла лавки в парках, только я не различаю цветов. Просто не могу различать. Пытаюсь, жадно вглядываясь в кучу листьев, но их гамма тут же блекнет, сливаясь с окружающим пейзажем, который в свою очередь сливается с пейзажем моего настроения.
И вновь я вглядываюсь в чужие лица. Прохожие, горько ругаясь и вздрагивая от холодных капель, мелкой рысью шлепают по лужам, пачкаясь в уличной слякоти. Каждый спешит куда-то, каждому что-то нужно. Кто-то ждет запоздалое такси, кто-то бежит к ближайшему магазинчику. И все они наверняка хотят, чтобы дождь прекратился.
А знаешь, чего хочу я?
Я хочу, чтобы ты в лице первого встречного подошел ко мне и сказал: «Джордж, я вернусь, обещаю».
Но ты этого не сделаешь. Трудно что ли? Для тебя это ведь такая мелочь. Всего четыре слова, но даже их ты пожалел. Я же говорю, что ты жадный, Фред.
Vova
