Wolf & I

And you are the wolf

In my dreams wolf and I *

Воистину страшное зрелище — это разгневанная женщина. Наиболее страшное зрелище — это обманутая женщина. Самое страшное зрелище — это женщина, которая хочет мести.

Я мечусь по спальне, сминаю трясущимися руками зачем-то стянутое с соседней кровати покрывало и недобро улыбаюсь своим мыслям.

Он у меня еще получит, она у меня еще попляшет. Они вместе будут проходить все девять кругов ада — я это устрою. Не знаю когда, не знаю как, но стоит мне увидеть мечтательную улыбку на некогда любимом лице, как мне сразу кажется, что я найду в себе силы убить даже самого Воландеморта, только ради того, чтобы стереть это невыносимое выражение счастья, обращенное не ко мне.

Чертов Поттер. Чертов «мой обожаемый золотой мальчик». Знал бы ты как я тебя ненавижу, как ненавижу ту суку, к которой ты от меня ушел. О, не стоит аллегорий. Я же не святая, черт возьми. Я же вижу. Вижу, слышишь? Твой затуманенный взгляд, рассеянные улыбки, неуклюжие жесты и твое коронное, такое фальшивое «Джинни, солнышко…» От этого меня тошнит, понимаешь? От твоих слащавых наигранных фраз мне скручивает желудок. Я хочу вырвать тебе это самое солнце прямо на ботинки. Желательно с недавно съеденным завтраком или обедом. А твоей новой пассии разорвать бы глотку и плюнуть в окровавленное лицо, а еще лучше плеснуть на нее кислотного зелья. Чтобы ничего от нее не осталось, только я, только мы с тобой вдвоем.

Мой мысленный монолог чередуется громкими всхлипами — еще чуть-чуть и огромное цунами, которое щекочет мне гортань, вырвется на свободу.

Нельзя, дорогая. Не сейчас. Ты же хочешь, наконец, отомстить? Показать, что ты не такая ослепленная любовью дурочка как он думает?

Внутри меня все клокочет от бессильной ярости. Я трансфигурирую очень кстати подвернувшееся покрывало в небольшой продолговатый нож и на миг останавливаюсь перед висящим в гриффиндорской спальне овальным зеркалом.

Честное слово, я не могу дать оправдание своему странному, спонтанному поступку. По сути это все выглядит как дешевая театральная постановка в которой сквибы показывают простенькие фокусы и называют свои действия истинной магией. Я особенно четко понимаю это именно сейчас, в этот конкретный промежуток времени, когда разглядываю свое отражение и не узнаю в нем себя. На меня смотрит настоящая фурия: кривит губы, еще больше искажая обезображенное злобной маской лицо, суживает горящие гневом глаза, протягивает одну руку и зарывает костлявые пальцы во всклоченные рыжие волосы, а другой сжимает нечто среднее между перочинным и кухонным ножом. Натуральная ведьма из сказок Барда Бидля.

Увиденное отрезвляет меня ровно на столько, чтобы я нашла в себе силы расчесать взъерошенные вихры, мало-мальски вернуть своей физиономии нормальный вид и даже накинуть на плечи теплую шерстяную мантию. Ведь холодные осенние вечера — это вам не цацки-пецки. Но свое «орудие труда» и, по совместительству, будущего убийства я продолжаю держать, даже не смотря на всю абсурдность положения и наличия волшебной палочки, из которой, при случае, можно выпустить банальную Аваду.

Мерлин, как я легко об этом рассуждаю: орудие убийства, банальная Авада Кедавра. Джинни, милая моя девочка, опомнись! Ты только и сможешь, что рвать на себе волосы и рыдать в три ручья, но навредить человеку? Увольте, это не твой стиль.

Я устало вздыхаю, еще раз окидываю пристальным взглядом зеркало и тихо выхожу из спальни. Сегодня мне исключительно повезло, мои соседки ушли на девичник к Ханне Аббот, и я, воспользовавшись случаем, решила, наконец, беспрепятственно последить за Поттером, и узнать куда, а точнее к кому он ходит с заядлой периодичностью по ночам.

Замираю, стоя на ступеньках, прислушиваюсь к его шагам и осторожно поворачиваю голову — изворачиваюсь, чтобы увидеть как Поттер накидывает на себя плащ-невидимку и, очевидно, выходит из гостиной. Мне остается лишь, плюнув на все правила, кинуться за ним и уповать на то, что Гарри не воспользуется картой Мародеров.

Точнее даже не за ним, а в сторону случайных шорохов, которые кажутся мне тихим эхом шагов; по направлению колебаний незримых теней и отблесков света. Несколько раз я нерешительно останавливаюсь в темноте хогвартских путанных коридоров и собираюсь возвращаться обратно, но раз за разом Поттер чем-то дает о себе знать: то случайно мелькнувшим подолом мантии, то тихим кашлем, а чаще всего тяжелой поступью. Вначале я радовалась как дитя тому факту, что до сих пор не сбилась с пути и Гарри меня не заметил, хотя лично мне казалось, что бешеный стук сердца и громкое дыхание выдает мое присутствие с потрохами. А затем я и в самом деле начала что-то подозревать. Поттер, прославившийся на факультете своей неуловимостью и осторожностью на ночных вылазках, теперь топает по коридору как огромный двухтонный гиппогриф. Как-то нелогично, верно? У меня вообще складывается впечатление, будто парень действительно хочет, чтобы я за ним шла. Но еще более подозрительным мне кажется отсутствие патрулирующего все закутки Снейпа. Что за чертовщина тут творится?

Совсем уж я разуверяюсь в своих навыках «следопыта», когда Поттер заходит в какую-то незнакомую мне нишу и исчезает там с концами.

Любопытство берет верх над здравым смыслом, и я все-таки сую свой нос куда не следует. Ничего особенного: две продолговатые колонны, небольшое углубление и сплошная однотонная стена. Спрашивается, куда подевался объект моих исследований? Объяснения обнаруживаются буквально через несколько мгновений — стена оказывается иллюзорной, а за ней я вижу длинную винтовую лестницу, уходящую в бок.

Что сделает нормальный человек? Правильно, он уйдет себе обратно, уляжется в теплую кроватку и забудется сладким сном. Что делает Джинни? Сломя голову устремляется туда, незнамо куда, за тем, незнамо чем.

Констатирую факт — кто-то тут полный идиот. Впрочем, уже через пол часа я лежу под раскидистым кустом напротив небольшой поляны, в бедро и голень мне упираются колючие ветки. Тайный ход из Хогвартса вывел меня к опушке запретного леса спешащему темному силуэту Поттера, уже сбросившего всю свою незатейливую маскировку. Последовать за ним не составляло никакого труда, но, на мой взгляд, свою задачу тихого преследования я вновь и с треском провалила.

Колени и локти безумно саднят, а ноги сводит от неудобной позы, но я не могу найти в себе силы оторвать взгляд от неподвижно сидящей фигуры. Потому что мне кажется, будто стоит только отвлечься, как сразу появится Она, и я пропущу момент своего триумфа. Но, тем не менее, появление того, кого ждал Поттер, осталось для меня незамеченным. Я опомнилась только тогда, когда увидела возле Гарри большое темное пятно — огромного, в человеческий рост, волка.

Ликующий вскрик костью застревает в горле, я с праведным ужасом разглядываю комки свалявшейся шерсти, огромные лысые проплешины на худощавых боках и усеянную многочисленными шрамами волчью морду, к которой Поттер тянется губами. Он нежно обнимает волка за шею, целует широкий лоб, чешет шерсть за ушами, как гигантской домашней собаке и что-то тихо шепчет, из чего я могу разобрать только: «Мой Фенрир…»

Мозг наотрез отказывается обрабатывать полученную информацию, шестеренки разума стопорятся и лишь тоскливо скрепят. Уж лучше бы я увидела здесь Чжоу или Ромильду Вейн. Это было бы… нормальней, очевидней, менее болезненно? Но предо мной только предатель и один из самых жестоких из ныне существующих пожирателей смерти. И они обжимаются как старые закадычные друзья. Оборотень облизывает Поттеру лицо, а тот с блаженной улыбкой притягивает «облезлую псину» к себе. Голубки хреновы. Волны тошноты обволакивают горло, ничего более отвратительного и жуткого мне не доводилось лицезреть. Я не могу заставить себя понять: как, почему, каким образом герой всея магической Британии перешел на сторону Воландеморта. Кому расскажешь — не поверят, спросят: «Джинни, ты что, курила мандрагору перед сном?» А может и правда? Это всего лишь кошмарная галлюцинация, плод больной фантазии?

Мое сердце почти останавливается, когда я вижу две пары глаз, взгляды которых устремлены в мою сторону: пронзительно желтые, и цвета сочной весенней зелени — такого первого травянистого сока, которой отпечатывается болотными разводами на подошве новых ботинок. И этот второй взгляд, казалось бы, принадлежит уже совершенно другому, незнакомому мне человеку.

Я погружаюсь в холодную черную бездну липкого страха, всеми силами пытаюсь отогнать мысли о том, что меня все-таки увидели. Хотя нет — учуяли, и теперь разорвут на сотню мелких бесполезных Джинни. Причем разорвут примерно с такими же чувствами, которые испытывала я в начале своего «приключения». Такого себе путешествия в один конец.

Нож выскальзывает из моих вмиг онемевших пальцев, когда я слышу непонятный хрип и громкий, звонкий, абсолютно искренний мальчишеский смех. Они насмехаются надо мной, они насмехаются над всей сложившейся ситуацией, над этим мною же созданным театром для одного зрителя. Это трагикомедия в двух действиях, где развязкой служит осознание зрителем своей оплошности, своего падения в капкан. И комизм как раз в самом конце, в том, как я враскарячку прячусь за деревом, в том, с каким ужасом и неверием я смотрю на открывшуюся мне сцену.

Предательство века, милые присяжные. Стук молотка. Суд окончен.

Исключительно в финале зритель начинает понимать и смеяться над бестолковостью своих начальных намерений. Например, сейчас глупые, а раньше якобы глобальные планы мести. Кислотное зелье? Да три раза «ха», дорогая Джинни. Иди лучше повесься на гриффиндорском галстуке и не смеши народ бесплатным цирком. Такой орешек тебе не по зубам. Мне обидно до слез. Нет, мне обидно именно до того состояния, когда уже нет сил плакать.

Я крепко прижимаю ладони к ушам и закрываю глаза, чтобы не слышать жуткого утробного урчания и насмешливого кашля, чтобы не видеть того, чего мне нельзя было видеть. В темноте зажмуренных век пляшут разноцветные пятна и водят хороводы вереницы острых клыков: то складываются в ряд, изображая злобную ухмылку, то, бросаясь в рассыпную, окружают мое тело и пропарывают кожу на манер толстых острых иголок.

Лезвие упавшего кухонного ножа кажется мне единственным верным другом и спасательным жилетом среди океана грандиозного предательства и обескураживающей измены — это острый клинок правосудия, который снимет с моих хрупких плеч тяжелый груз проблем и отправит его на летающей колеснице к Богу. Или дьяволу. Или к Мерлину. Короче, кто там живет на этом чертовом небе? В этой возмутительно спокойной и непоколебимой вселенной из миллиардов мелких, как хлебные крошки звезд.

Смешно, господа.

Охотник третий день рыщет по лесу в поисках серого волка: в кровь раздирает ступни, наматывает на кулак грязные девичьи косы. А красная шапочка все смеется, да скалит зубы и воет, воет настоящим низким баритоном на луну.

Я тихо сажусь на корточки и задумчиво смотрю на отблески холодного металла в мягком лунном свете. Таком мягком, знаете, как пух в хогвартских подушках.

Мою голову заполняет звенящая пустота, но сейчас я абсолютно четко понимаю, что в этом сраном мире нет деления на добро и зло, как некоторые себе придумывают. Есть только люди, которым выгодно делать одно, и люди, которым выгодно делать другое. И, конечно, существуют те, которые остаются не у дел и расхлебывают всю эту кашу — кашу «двух выгод». А еще есть глупые категории, придуманные обществом, мы, знаете ли, любим вешать на все ярлыки — это касается как маглов, так и волшебников: легионы праведников и предателей, мошенников и благочестивых, друзей и недругов, и даже тех, кто верит в великую силу любви и самое главное, что эти самые верующие ее как-то находят. Но и тут есть те, которые остаются не у дел.

Я грустно усмехаюсь и хватаю рукоятку ножа.

__________________________________________

* Oh Land — Wolf & I