О чём молчат кривые зеркала, или Всё отражается во всём
О чём молчат кривые зеркала, или Всё отражается во всём
Общий эпиграф:
"Окружающий мир — это зеркало наших мыслей".
Ричард Бах.
Часть 1.1
«8.1 Ловец — не роль, а призвание».
Выдержки из Правил игры в квиддич.
«Игра для идиотов. Совершенно непонятно, зачем идиотам
какие-то правила, они всё равно не в состоянии их усвоить».
Заметка на полях экземпляра Правил,
принадлежащего С.Снейпу, ученику 2-го курса
Никогда не поднимай незнакомых предметов. Особенно в Хогвартсе. Особенно если видишь, как незнакомый предмет выпадает из сумки лучшего врага. Особенно если раньше и ты сам, и твои друзья не раз применяли такой нехитрый трюк.
Беда Малфоя в том, что он слишком часто делает раньше, чем думает. Декан называет это импульсивностью, мать — излишней эмоциональностью или невыдержанностью, отец — непроходимой глупостью; сам же Драко называет это инстинктом ловца. Он изгибается, как змея, не сводя глаз со спины парня, идущего всего в паре шагов впереди, подхватывает круглый гладкий предмет, тут же стремительно сворачивает в какой-то коридор и вжимается в стену.
Погони нет. И странная штука в руке не спешит ни взрываться зелёной вонючей слизью, ни орать дурным голосом всякие пакости о слизеринцах или Снейпе, ни рассыпаться искрами, от которых остаются на коже и мантии отвратительные несмываемые пятна — а те, что на коже, ещё и невыносимо чешутся… Только теперь до Драко доходит в полной мере, чем могла обернуться его выходка. Наверное, отец не так уж и неправ.
Впрочем... Ведь всё обошлось, а Малфою безнаказанно досталась вещь его врага. Может быть, очень важная вещь врага! От открывающихся возможностей у Драко даже дух захватывает.
[center]Часть 1.2.[center]
«Порой залогом успеха будет блеф. Но надо уметь
воспользоваться этим преимуществом».
Выдержки из «Советов по игре в квиддич»,
выпущенных под редакцией Оливера Вуда.
«Спросила папу про блеф. Папа ответил, что раньше, чем я
стану играть в покер на большие ставки, он мне не понадобится.
Тогда я пошла к дедушке и попросила научить меня
играть в покер. Вместо этого дедушка меня выпорол. Похоже, покер –
это что-то неприличное. Теперь ещё больше хочу научиться».
Из дневника восьмилетней Панси Паркинсон.
На обед Драко опаздывает — выбраться из переплетения коридоров, в которые он ненароком забрёл, оказывается неожиданно трудно. Раньше мысль о том, что он, как первокурсник, заблудился в родной школе, лишила бы его хорошего настроения надолго — самолюбие никогда не было слабой чертой в его сложном характере. Но не сегодня. Сегодня самолюбие подкормлено, а потому лишь сонно и еле слышно ворчит в уголке — так уютно и неразборчиво, что его с чистой совестью можно не замечать.
Поттер уже здесь. Само собой, вместе со своей свитой. И Малфой буквально через три минуты после того, как плюхнулся на своё место, почти уверен в двух вещах: Поттер уже обнаружил пропажу и очень расстроен; ни один его из рыже-растрёпанных дружков об этом не знает ничего.
Спустя некоторое время внимательному наблюдателю становится понятно: Знаменитый Мальчик готов в лепёшку расшибиться, лишь бы они ничего не узнали и дальше. Драко от души потешается, глядя, как тот делает вид, будто с аппетитом ест и вообще очень весел. Не знай Малфой точно, что круглая поттерова штуковина лежит у него в сумке, ни в жизнь бы не догадался, что гриффиндорский мальчик, вот эта душа компании, чем-то расстроен. От осознания, насколько важна штуковина, раз способна лишить Гарри Поттера аппетита, Драко готов над залом взлететь просто так, без метлы.
— Ты разве совсем не хочешь есть? — пихает его в бок Гойл, и Драко вдруг замечает собственную нетронутую тарелку.
Часть 1.3.
«Остерегайся бладжеров. Иначе можешь не раз пострадать».
Выдержки из «Советов по игре в квиддич для начинающих»,
выпущенных под редакцией Людо Бэгмена.
«Поппи, вы не забыли, что у нас сегодня игра? Надеюсь,
всё необходимое у вас наготове?»
Из служебной записки декана Альбуса Дамблдора,
направленной в больничное крыло к практикантке Пенелопе Помфри.[right]
Так какая же потеря может настолько расстроить Поттера?
Что-то, связанное с родителями? Драко делает усилие и напоминает себе: Поттер штуковину потерял сам — раз; для Малфоя все средства хороши — два.
Невольно скривившись, он ещё раз рассматривает свой трофей.
С первого взгляда шар годится только на то, чтобы завернуть его в платок и подстерегать за углом зазевавшихся прохожих. Воевать с Тем-кого-нельзя-называть им можно примерно тем же способом.
Со второго взгляда… со второго взгляда Драко кажется — это его только что подстерегли за углом и огрели по голове чем-то большим и тяжёлым.
Никогда не поднимайте незнакомых предметов! И вам не придётся видеть себя голым и прикованным к кровати. Не придётся наблюдать, как кто-то лапает вас руками и… и не только руками.
Драко всхлипывает от ужаса и отталкивает от себя мерзкую штуковину; та со стуком катится по столу и замирает, уперевшись в стопку книг — да хоть бы разбилась! По пути мелькают в стекле обнажённые руки, ловкие пальцы, серебряный кулончик на шее… откуда, откуда он знает про кулон?!
Малфой вскидывает голову. В зеркале его лицо напоминает лепестки дорогих тюльпанов Грегия, которые выращивала бабка по материнской линии — нежно-розовые в алых пятнах бутоны.
На следующее утро Драко боится случайно повернуть голову в сторону и увидеть Поттера. Первым уроком совместное Зельеделие, и никогда раньше декан, даже на самых сложных темах, так не приковывал к себе внимание Драко.
— У него что, что–то не так? — гудит под ухом Гойл. — Чего ты так на него пялишься?
Драко раздражённо поворачивается — и тут же с размаху налетает взглядом на непонимающее лицо Поттера.
Никогда не поднимайте незнакомых предметов! И вы никогда не увидите, как ваш враг вдруг краснеет раскалёнными пятнами. И вам не придётся чувствовать, как на собственных щеках медленно и неумолимо проявляется обжигающий румянец. И не надо будет с усилием — неимоверным, почти нечеловеческим усилием — отворачиваться друг от друга.
Никогда не поднимайте незнакомых предметов. Сейчас Драко почти готов написать это иглами в уголках глаз.
Часть 2.1.
[right]«4.26. А драки в школе запретить под страхом наказания сурового,
ибо последствия их непредсказуемы могут быть».
Выдержки из Правил магической школы Хогвартс,
писанные для поучения и наставления юношей и девиц,
в школе проходящих учение.
Первое свидание — это очень ответственное дело.
Весь вечер Драко, вздрагивая от ярости, ищет в сундуке свою старую мантию и, как нарочно, не может найти. Когда он в третий раз натыкается на кругляш злополучного Думосбора — с размаху бьёт кулаком в стену; у стены, само собой, наглые зелёные глаза.
Для первого свидания вполне подойдёт кафе.
От толпы слизеринцев оторваться совсем не трудно. Позже они, конечно, хватятся своего вожака, но Драко становится плохо при одной мысли, что кто-то может узнать. И он скользит по Хогсмиду тенью, ныряя в самые узкие и малолюдные переулки, пока добирается до задворок кафе мадам Падифут.
На первом свидании нужно вести себя просто и естественно.
— Лучше по-хорошему отдай, Малфой.
— Ты потерял — я нашёл, Поттер. Какие проблемы?
— Я не терял… ты, урод. Ворюга слизеринская!
— Сам урод! Извращенец!
— Отдай!
Бледный как мел Поттер нехорошо щурится.
— Отсоси, — Малфой делает неприличный жест зажатой в руке палочкой. Его начинает трясти, когда он понимает, что сказал.
Драко не знает, кто первым выкрикнул заклинание и попал ли кто-то из них в цель. Драко не помнит, кто первым кинулся в драку — без магии и палочек, кулаками и зубами. Драко понятия не имеет, кто из учителей решил вдруг наведаться на окраину Хогсмида — как раз чтобы застать там двух дерущихся старшекурсников. И почему Поттер выволакивает помятого Малфоя оттуда буквально за руку и даже помогает идти — будто из-под всамделишного обстрела, а не из-под преподавательского гнева…
Драко кажется, что его голову обложили ватой. Драко кажется, что его сердце вот-вот устанет метаться в груди, и тогда… тогда, наверное, он задохнётся и умрёт.
У Поттера нервно дрожат руки. Он неумело пытается быть нежным, но не всегда знает, куда девать зубы; Драко только морщится, быстро дышит носом и не открывает глаз.
На первом свидании не может быть никакого секса.
Поэтому хорошо, что это вообще не свидание.
Часть 2.2.
«Порой, чтобы победить, нужно самому проиграть».
Равенна Рэйвенкло «Мемуары».
«Нюниус, ты Сопливус! Мародёры».
Надпись на стене, оставленная
неизвестными в подземельях Слизерина.
Гарри уверяет, что не боится щекотки.
Он безмолвствует всё время, пока Драко осторожно, едва прикасаясь, шагает пальцами по его груди.
Он не издает ни единого смешка, хотя Драко берёт в руки совиное пёрышко и медленно ласкает им смуглую грудь, забираясь даже подмышки. Только рёбра начинают подниматься чуть быстрее.
Он насмешливо вздёргивает бровь, когда вооружённый всё тем же пёрышком Малфой принимается за мягкий втянутый живот с тёмной полоской волос.
Гарри Поттер не боится щекотки; и внезапно захлёбывается смехом, стоит сдавшемуся Драко просто поцеловать его в шею.
«Возьми верх над Поттером», — так обычно говорит отец.
Драко сомневается, что он имеет в виду нечто похожее. Но всё равно это чертовски приятно.
Часть 2.3.
«Плохие вести не случаются вместе.
Просто после первой плохой вести
начинает казаться скверным всё остальное».
Учебник «Прорицания: мифы и истина», для 5 курса.
Драко ловит снитч. И отпускает. И снова ловит. И ещё раз. Маленький мячик, трепеща крылышками, не успевает улететь далеко. Впрочем, ему и так особо некуда лететь — Пожелай-комната слишком мала. Но каждый раз, стоит Драко открыть ладонь, он рвётся на свободу — отчаянно, явно не доверяя хозяину. Неволя сжатых пальцев кажется ему ужаснее неволи закрытого пространства комнаты, освещаемой лишь устроившимся под потолком шариком Люмоса. Но сидящий на полу Драко с непонятным упорством перехватывает беглеца на взлёте, ощущая в руке биение его крыльев. Опять и опять. До тех пор, пока тёплые пальцы не ловят его собственную ладонь.
— Отпусти, — шёпот в самое ухо заставляет почувствовать себя зверем, у которого дыбом встаёт шерсть на загривке. — Отпусти и не мучай. Никогда никого не мучай, Малфой.
Драко есть что возразить. Например, напомнить, как Поттер вчера прошёл мимо него, ведомый под руку мелкой Уизли, и даже не оглянулся, увлечённый беседой. Напомнить, как сегодня за завтраком хохотал в компании гриффиндорской зубрилы, глядя на фотографию в «Пророке», где полуодетая мать Блейза колотила подушкой проникшего в её дом инфери — и кто только из соседей успел заснять и продать в газету снимок? Блейз поклялся, что найдёт подлеца и заставит подавиться вырученными галеонами. Напомнить, как буквально после обеда, на Зельеделии, разозлившись за отнятые Снейпом баллы, прошипел: «Все слизеринцы — редкие мерзавцы!». Напомнить, как Драко пришёл сюда в назначенные девять вечера, с трудом сбежав от однокурсников, и с тех пор сидит в полном одиночестве, а ведь скоро уже полночь… Да, Драко есть что возразить и поспорить, кто кого больше мучает; он даже успевает повернуться, когда Поттер опрокидывает его на себя и целует — жадно, пылко, долго, до одури, словно они не виделись вечность. А когда поцелуй заканчивается, выпрямляется и снова, уже прерывая слова громким дыханием, повторяет:
— Никогда… никого… не мучай... Малфой.
И Драко, всмотревшись в тёмное лицо Поттера, в его дрожащие губы, в его ненормальные больные глаза, только молча кивает и тянется рукой — к щеке, виску, вечным лохмам на темени. Это не вопрос: «Что с тобой?». Это констатация факта: «Я рядом, чувствуешь?».
Поттер чувствует — ловит его пальцы сухими горячими губами, потом скользит ими по ладони до запястья, склоняясь всё ниже, наконец лбом упирается в плечо, замирает. И туда же, в плечо, глухо говорит, не выпуская руки Драко из своей.
— Люпин в Святого Мунго. Его подрали оборотни… У Тонкс истерика, и у неё пропало молоко. А Тедди нет ещё и месяца…
Драко не спрашивает, кто такой Тедди. Драко не интересуется, почему Поттер зовёт Нимфадору просто Тонкс. Драко не задаёт закономерного вопроса, какого гоблина Люпина понесло к оборотням. Драко вообще ничего не говорит.
Он встаёт, потянув за собой Поттера, и перемещается на кровать. А затем осторожно начинает раздевать Гарри. Как его когда-то, совсем маленького, выбившегося за день из сил, зарёванного после отцовской отповеди — кажется, он под вечер умудрился разбить нечто весьма ценное, — раздевала мама. А через некоторое время начинает тихонько мычать — да, ту самую мамину песенку, — стесняясь и срывая мелодию, а потом… потом поёт уже почти нормально, только негромко, продолжая процесс.
Тише, тише, мальчик,
тише, тише, милый.
Поцелую пальчики,
мантию сниму.
День был очень длинный,
ты устал, родимый,
снимем же чулочек,
башмачок к нему…
Мантия шёлковой волной ложится к ногам. Очки находят приют на прикроватном столике.
Тише, тише, мальчик.
Тише, тише, милый.
Поцелую пальчики
и сниму камиз.
Ветер очень сильный –
слышишь, завывает?
Ты не бойся ветра,
пусть его. Ложись.
Пуговицы выныривают из петель, едва задеваемые ловкими пальцами, и вот рубашка уже соскальзывает с плеч.
Тише, тише, мальчик.
Тише, тише, милый.
Поцелую пальчики,
панталоны прочь.
Башмачки поставим,
сложим в них чулочки –
там они спокойно
будут спать всю ночь.
Ботинки, носки… Штаны тоже не сопротивляются, как будто, убаюканные песенкой, только и ждут, чтобы их стянули.
Спи и ты, мой мальчик.
Спи и ты, мой милый.
Поцелую пальчики,
ляжешь в колыбель.
Колыбель подвешу
на еловой ветке –
ветер раскачает,
как в саду качель.
И вот он весь перед Драко — смуглое тело словно бы светится в слабом Люмосе; Малфой накидывает на него простынь. Глаз не видно — Гарри лежит, свернувшись, и на лицо падает тень, отбрасываемая книжным шкафом. Непонятно, зачем сей предмет мебели каждый раз здесь появляется, к тому же полный разных книг — всё равно никто их не читает.
Спи-усни, мой мальчик.
Спи-усни, мой милый.
Поцелую пальчики,
тихо отойду.
Ветер сломит ветку,
колыбель уронит…
Так и в жизни, милый,
всем нам на беду…
Расправившись и со своей одеждой, Драко устраивается рядом с Гарри, обнимая за талию. Теперь ему хорошо видны блестящие глаза. Сухие.
Позабытый снитч вдруг появляется рядом — присмиревший, послушный, — и сам тихо опускается в подставленную Поттером ладонь, покорно складывает крылья.
— Вот видишь? — шёпотом говорит Гарри. — Ты его не стал ловить — и он вернулся сам…
А Драко всё никак не может отпустить — как совсем недавно несчастный снитч — последние строчки колыбельной, и они теснятся у него в голове, ласкаясь сонорными и толкаясь взрывными:
Ветер сломит ветку,
колыбель уронит…
Так и в жизни, милый.
Всем нам на беду.
Часть 3.
«А картинки неблагообразные в коридоре второго этажа
надобно всё же как-нибудь стереть, Фергус.
Используйте, пожалуй, то средство, которым изводят слизняков –
оно едкое, глядишь и поможет. А то непорядок –
приезжает к нам комиссия, а у нас на стенах гоблин разбери что:
птички-фениксы какие-то, глаза в треугольнике, А+Г=Л…
Художнику же малолетнему розог пообещай,
чтоб неповадно было вдругорядь школу марать…
Но талантливый ведь, стервец! Даже жаль, что скоро выпустится…»
Из устного распоряжения директора Школы для волшебниц и волшебников
Хогвартс профессора Диппета заведующему хозяйством Фергусу Филчу.
Драко рисует на стенах подвала Лестранжей.
В углу нашёлся уголь — непонятно кем и когда тут оставленный, — и Малфой третий день малюет картины в непритязательном свете единственного магического светильника. Мрачные, угрюмые — не только потому, что чёрный — единственный цвет, имеющийся в его распоряжении, но и потому, что столь же черно у него на душе. Ещё никогда он не чувствовал себя легковерным идиотом… С другой стороны, как можно было не поверить тётке в обличье Снейпа, ворвавшейся в Слизеринские подземелья? Да, глаза у неё горели, но полубезумный вид Беллы так привычен, и ведь Дамблдор её допустил в Хогвартс — вряд ли старого директора мог обмануть маскарад с Многосущным зельем, как не обманул он и Малфоя. Как было не поверить, что мама в беде?..
«Вот теперь она точно в беде», — думает Драко, выводя углём ломкие, неспокойные линии.
Он давно перестал прислушиваться к происходящему наверху — понял, что толстые полы и стены не пропускают ни звука. Он давно перестал надеяться на счастливое освобождение, и оттого уголь больше не крошится в пальцах. Он давно перестал ждать жалости или — ещё наивнее — милосердия и благополучного возвращения в школу. Он давно перестал. Две недели в заключении выпили из него все бесплодные надежды… Он почти спокойно считает дни по количеству завтраков и обедов, приносимых домовиком. И просто ждёт.
Там, над ним, в доме с заколдованными стенами, идёт торговля его жизнью. Его жизнь — в обмен на службу всех Малфоев: и усталого, почти сломленного Азкабаном отца, и перепуганной за них обоих матери, и рисующего в пахнущем затхлостью и гнилью подвале Драко.
Драко не ждёт чуда. Он знает, что рано или поздно (и с каждым проведённым здесь днём этот час всё ближе) дверь откроется и его выведут на свет, который поначалу до слёз ослепит привыкшие к полумраку глаза, а потом ничего. Наверное, день даже покажется ему не особо ярким, потому что в тех местах, где живут Пожиратели смерти, из-за защитного купола никогда не видно солнца. Ещё потом его представят Тёмному Лорду. И заклеймят Меткой, чтобы не сбежал. А ещё потом он увидит плачущую мать и склонившего полуседую голову отца…
И почему они Малфои? Вот были бы какими-нибудь нищими Уизли — и никого, никого бы не интересовали!..
Нет, про Уизли не надо. Потому что немедленно вспоминается тот, про кого думать тут нельзя. Даже не просто нельзя — неправильно.
Для него это будет удар под дых. Предательство, которое не прощают…
И как раз когда в двери гремит ключ, Драко широкими движениями затирает углём до невозможности похожее на преданное им лицо на стене. Когда он выходит, за его спиной остаются — никогда не поймёшь, бьющиеся в агонии или в экстазе, — неясные фигуры людей, тёмно-тревожные, изломанные, чаще по парам, но иногда по одному. А из угла вслед бывшему узнику, жадно вдыхающему прохладный воздух своей новой клетки, смотрит полузамазанное скорбное лицо, и нарисованные глаза в пляшущем огне светильника кажутся почти живыми — замалевав лоб, нос, рот, подбородок, щёки, Драко почему-то не смог зачеркнуть и их.
Часть 4.1.
«На войне нельзя смотреть ни на кого, кроме врагов».
Он перемещается неудачно — подворачивает ногу на какой-то кочке и чуть не падает. Но вспышку аппарации неподалёку заметить успевает — значит, всё идёт как надо, рокировка прошла.
К нему подскакивают несколько человек сразу, неаккуратно выдирают из поднятой руки палочку и обшаривают со всех сторон.
Драко не отвечает, хотя есть что сказать. И про неприкосновенность парламентария, и про то, что легко смеяться над безоружным, и про то, что эти переговоры — как и предыдущие, — нужны вовсе не ему и тем, кого он представляет. Он молча даёт завязать себе глаза и идёт туда, куда ведут.
Пахнет свежей травой и скорой грозой, пылью и мокрыми перьями. Драко спотыкается — его тут же подхватывают. Нет, на неприкосновенность грех жаловаться, стоит только подумать, что бы сделали с ним эти молодые люди с ломкими мальчишескими голосами, если б вдруг им в руки попал живой Малфой без воображаемого белого флага в руке, а во вражеский лагерь взамен не был отправлен заложник…
Интересно, кого они выставят сегодня. В первый раз был Люпин — осунувшийся и потухший, в штопанной мантии, которую Драко помнит ещё с Хогвартса, и с несколькими шрамами на лице, которые Драко не помнит. В прошлый раз — Хмури, смотревший на Малфоя примерно как на флоббер-червя; впрочем, и на беспозвоночного, наверное, Дикий Глаз взирал бы с большей теплотой.
С лица стаскивают повязку. Нет, ему не померещилось — он стоит около старой совятни. Наверное, совятня Уизли.
— Входи-входи, — толкают в спину.
Он не оборачивается и опять не отвечает, просто шагает вперёд.
Темно. Запах перьев сильнее, окна заколочены, и виден только неясный силуэт.
— Здравствуй.
Драко опять спотыкается, но на этот раз сам успевает вцепиться в косяк. Мигает, прогоняя пятна перед глазами, и когда слабого света Люмоса начинает хватать, понимает, что не ошибся.
Он изменился — вроде, стал выше. И волосы явно короче. И очки куда-то пропали… Но гораздо хуже то, что Драко вдруг чувствует, как изменился он сам. Два года кажутся ему двумя толстенными затрёпанными до пухлости книгами, и ни одной страницы из них не хочется сейчас даже вспоминать.
— Здравствуй, — он берёт себя в руки, всё-таки перешагивает порог и закрывает дверь.
О чём же будет разговор, раз на переговоры выставили Самого Главного? Да какая разница? Не соглашаться, не соглашаться ни на что, повторяет Драко про себя, как заведённый. У Поттера шевелятся губы, но Драко слышит только шуршащий ласковый голос в ушах: «Отказать. Отказать, мой мальчик. Ты ведь хорошо запомнил? Отказать».
— …сядешь?
Драко кивает и опускается на скрипучий неустойчивый стул. Почему-то всегда переговоры проходят в каких-то ветхих домах, где даже стены, не то что мебель, тихо умирают от старости.
— К делу? — предлагает Драко.
На самом деле ему не хочется разговаривать, не хочется спорить и отказывать, не хочется ничего. Он подозревает, что эту страничку в своей книге будет перелистывать не раз, и сейчас Драко это пугает — слишком уж он привык не оглядываться.
— Я знал, что придёшь ты, — невпопад говорит Поттер, и Драко видит, как он улыбается — совсем чуть-чуть.
Что-то в улыбке Поттера не нравится Драко — не нравится настолько, что у него холодеют губы. Он не знает, от чего — от предчувствия или… от предвкушения?
— К делу так к делу, — Гарри резко меняет тон. — Это касается Нотта — ты же знаешь, что мы захватили его в плен?
На миг Драко чувствует сосущую тяжесть под ложечкой. Значит, всё-таки Нотт… Жаль.
— Мы готовы обменять его, — не дожидаясь ответа, продолжает Гарри. — На ту лечебницу Святого Мунго.
Да, конечно. Захваченная неделю назад лечебница, вернее, её военная часть — с десяток палаток — единственное безопасное нынче место.
Единственное, ради которого стоит вести переговоры.
И на которое можно поменять правую руку Лорда — Теодора Нота. С цепким умом, с порой жестокими шуточками, — убийцу Нотта. Пожирателя смерти Нотта. Бывшего однокурсника Нотта. Попал в плен — всё равно что умер.
— Нет, — быстро роняет Драко, прежде чем в голове начнёт распевать назойливый слащавый шепоток. — Нет!
— У вас дела настолько плохи? — спрашивает Поттер.
И сейчас Драко уже готов вскинуться — невозможно вечно молчать в ответ на насмешки. Но Поттер не насмехается, и Малфой снова опускается на стул, так и не открыв рта.
— Вы ведь тоже люди, — мягко говорит Гарри. Драко желчно усмехается ему в глаза. — И на войне можно быть милосердными, разве нет?
— Нет, — на мгновение зажмурившийся Драко не то повторяет свой ответ, не то отвечает на новый вопрос, и быстро встаёт с тут же занывшего стула. — Это всё?
— Не совсем, — Гарри качает головой. На столе появляется пыльная бутылка, и Малфой мельком думает, что в данном случае пыль — вовсе не признак качества. — Ты не торопишься?
— Идёт война, Поттер, — у Драко опять немеют губы. — Ты ведь не можешь пить с Пожирателем смерти?
— А с тобой? — помолчав, спрашивает Поттер и, похоже, опять не смеётся.
Вино льётся в стаканы; молодые люди смотрят друг на друга. Пить за что-то сейчас глупо, и оба почти одновременно просто отхлёбывают, не чокаясь — словно на поминках. Чутьё не обманывает Малфоя — вино из дешёвых, крепкое и с терпким деревянным привкусом. В такое даже яд подмешивать стыдно, решает Драко.
— Откуда это? — Поттер смотрит на его лоб.
— Порезался, когда брился, — небрежно отмахивается Драко, даже не поднимая руки к виску. У длинных волос свои недостатки, но были ведь и преимущества. Шрамы, во всяком случае, они прятали…
— Знаешь, а ведь я тебя видел, — вдруг говорит Поттер. Драко давится вином; к этому моменту он уже успевает притерпеться к его вкусу, но теперь оно, кажется, попадает даже в лёгкие и безжалостно стремится их выжечь. — Там была… была какая-то женщина. И ты. Ты её… пытал?
Драко ощущает себя так, будто в него на полном ходу врезался бладжер… Хотя, конечно, глупо было ожидать иного — в конце концов, что хорошего мог видеть про него Поттер в своих видениях?!
— Думаю, я знаю, о чём ты, — светским тоном говорит Драко. Лужицы расплёсканного по столу вина вдруг оборачиваются под взглядом Малфоя чьей-то пролитой кровью. — Но тогда я не умел ещё этого делать как следует.
— Знаю, — Гарри кивает. Его глаза кажутся Драко необычно жёсткими — может быть, потому, что они не спрятаны за очками? — Я ещё видел… позже… как ты учился. Как тебя учили. На практике, так сказать…
Драко закусывает губу и делает новый глоток, несмотря на то, что горло до сих пор жжёт огонь — аж дышать больно. Зря Поттер затеял разговор, а он зря остался.
— Во что ты ввязался, Малфой? — спрашивает Гарри, не глядя на него.
— Тебе меня жа-алко? — насмешливо тянет Малфой. Поигрывать стаканом намного труднее, чем бокалом — и выглядит, наверное, нелепо. — Я ввязался в это два года назад, а ты решил меня пожалеть сейчас? Меня, Пожирателя смерти?
— Я не могу тебя пожалеть, — сухо произносит Гарри и вдруг протягивает руку, накрывая ладонью шрам на запястье. Старая отметина, ещё со школьных лет, полученная в драке с ним же, начинает гореть и ныть, совсем как порой Метка на предплечье. — Но и без тебя не могу.
На некоторое время Малфой лишается дара речи и просто таращится на него — как человек, впервые увидевший фестрала.
— Ты… ты что, напился? — пересохшими губами наконец шепчет он. «Отказать, мой мальчик, отка…». — Ты же не всерьёз?
Пальцы Поттера скользят в волосах, сминая короткие упругие прядки; Драко тупо разглядывает винные озера и заливы на столешнице и чувствует себя безнадёжно пьяным.
— Конечно, нет, — соглашается Гарри. Встаёт, не убирая руки, и шагает ближе. У Драко снова сводит губы короткой холодной судорогой, но теперь это точно не страх.
— У меня… я неприкосновенен, — неизвестно зачем напоминает он. Гарри стоит, и теперь Драко приходится смотреть на него снизу вверх.
— Неприкосновенен, — Гарри вновь кивает и жадно накрывает его рот своим, окончательно запрокидывая голову, шаря пальцами по затылку.
Никаких больше переговоров, стучит в ушах у Драко, пока он так же неистово целует Поттера в ответ, пока они оба путаются в мантии Драко и рубашке Поттера. Никаких больше переговоров! Пролитое вино почти сразу просачивается сквозь тонкую ткань наспех брошенной на стол мантии и холодит Малфою лопатки; он изгибается и стонет. Никаких больше переговоров…
За окном громыхает, через мгновение — ещё раз, громче; Драко вздрагивает и поднимает голову.
— Подожди, — быстро просит Гарри, хотя Драко не успел даже стронуться с места. — Не уходи. Останься.
— Я должен вернуться до темноты, — говорит Малфой. Двигаться неприятно, садиться больно, но Драко уже давно не чувствовал себя таким лёгким. — Иначе вашего заложника…
— Ты же не Пожиратель, Малфой, — Гарри словно и не слышит. — Ты же пешка. Зельевар… мальчик для переговоров. Это же не настоящее, Малфой!
— И это — не настоящее? — спрашивает Драко, выворачивая руку Меткой кверху. — А то, что ты видел — тоже ненастоящее?!
У Поттера дёргаются желваки на скулах. Драко встаёт, начинает одеваться. Проклятые штанины вертятся ужами и никак не хотят натягиваться.
— Не нужно, — говорит он вполголоса. Влажная мантия противно пахнет вином и потом, липнет к спине. — Не нужно ничего… слишком много времени прошло.
— Прошло два года, — так же негромко отзывается Поттер. — А пройдет ещё больше. И всякий раз будет хуже и хуже, ты будешь уходить всё дальше и дальше. И однажды я просто убью тебя.
Малфой прикусывает задрожавшую губу. Он уже два года знает, как это случится. Иногда даже видит ночами — не в кошмарах, нет, кошмары теперь совсем другие. А собственная смерть снится ему чуть грустной, сухой и незаметной — как осенние листья.
Дождь встречает их за дверью радостно, словно заждавшийся гостей хозяин. Травой уже не пахнет; пылью тоже. Пахнет сыростью и отчего-то плесенью.
Раньше свобода виделась Драко чем-то воздушным и непременно крылатым. Теперь она обрела очертания заброшенного грязного дома, пропахшего совами и дождем. Похоже, он ничуть не умнее безмозглого снитча.
Но как же несправедливо, что теперь Драко ещё долго придётся в самые тяжёлые минуты вспоминать именно эту старую совятню.
Никаких больше переговоров, повторяет про себя Малфой. Сопровождающие молчат. Видимо, сам факт присутствия вышагивающего позади Поттера лишает их чувства юмора. Драко не глядя берёт протянутую ему палочку и тут же аппарирует.
— Получилось? — появившийся спустя секунду Рон отряхивается и кладёт руку на плечо Гарри.
— Нет, — тот зябко передёргивается, и не поймёшь, что стряхивает — то ли настырные капли, то ли руку Уизли. — И с Ноттом тоже не получилось... Пошли.
Далеко отсюда Драко трогает босой ногой скинутую с себя грязную мантию и размышляет, так ли уж глупы все снитчи мира.
Гарри украдкой потирает спрятанный под рубашкой багровый укус, морщится и невпопад улыбается своим мыслям.
Рон смотрит на то, как друг то хмурится, то усмехается, прикасаясь к своему плечу, и думает, что лучше бы Малфоев вообще не было.
Часть 4.2.
«Mentha piperita L. — придает зелью легкий вкус,
освежает, снимает боль. Снотворное».
Из конспектов по Зельеделию Драко Малфоя.
«Короче, хочешь расслабиться — выпей мяты».
Из конспектов по Зельеделию Винсента Крэбба.
Они собираются где-то раз в неделю.
Со стороны ни за что не скажешь, что тут сидят убийцы и их пособники — все до единого с чёрными отметинами на предплечьях. Ни тебе нагих гурий, ни танцовщиц с хлыстами и змеями… Змей им и так хватает, и если кто-то чужой притащит сюда Нагини, сильно пожалеет.
Они не говорят о войне. Их сборища похожи на студенческую вечеринку — например, в честь последнего экзамена… Иногда Драко кажется, что так оно и есть — ведь с очень многими он год за годом на самом деле сдавал экзамены, делал домашнюю работу, пил чай, дремал над книгами в библиотеке.
Драко не видит Пожирателей, не видит убийц — он словно просматривает альбом с колдографиями, который готовил к выпуску; альбом так и остался в спальне факультета, а выпускного ни у кого, наверное, и не было…
— Ты чего сюда намешал, Малфой? — рядом присаживается Блейз и подозрительно принюхивается к своему бокалу. — Отравить нас хочешь? А, плевать, давай ещё наливай…
Красавчик Блейз, темнокожий брюнет, вечно корчивший презрительные мины и смотревший на всех с высоты своего и так немаленького роста, к тому же увеличенного каблуками на ботинках, сейчас не похож на себя, думает Драко. Он ссутулился и научился улыбаться, — вот только его улыбка настолько страшна, что хочется выть. Они с Ноттом всегда были не разлей вода. Перспективный и талантливый, быстро отмеченный Лордом Нотт принял Метку — и Забини за ним. Теперь перспективный Нотт в Азкабане, а за Блейзом, не сговариваясь, присматривают все — мало ли что.
Малфой отпивает из высокого стакана и затягивается самолично скрученной папиросой. Дым остро пахнет лекарствами и неминуемой осенью — будто жгут сухую траву на лугу поздним летом под вечер. Сначала к горлу подступает кашель… потом вдруг становится легко, просто и хочется смеяться.
— Друг, ты в порядке?
Грегори и Винсент получили Метку раньше, чем Малфой. Странно — они оба не хватали в школе звёзд с неба, но ныне Винс в числе лучших командиров, а такого разведчика как Грег ещё поискать надо. Внешне они изменились, наверное, меньше всех, и по-прежнему всегда рядом, поддерживают, помогают… Может, и шпионят порой, хотя — зачем?
Было время, и работа зельевара казалась Драко интересной, даже немного романтичной. Но тогда он не варил непрерывно одно и то же: Костерост, Волчье, Многосущное, парочка ядов, Костерост, яды, Многосущное, Волчье… Теперь он может сварить их, даже не просыпаясь.
Дым щекочет горло. Драко думает, что неплохо было бы пойти в целители, когда-нибудь потом, когда кончится война. Или в отравители…
— Может, потанцуем?
От Панси сильно пахнет валерианой и шалфеем; будь Драко котом, этот запах стукнул бы в голову сильнее любого огневиски. Драко любит Панси — словно надпись на стене подземелья, сделанная рукой первокурсника. Драко любит Панси — хотя бы за то, что она держит его за плечи, ведёт и молчит, не глядя в глаза.
Малфой до сих пор не знает, как именно тут оказалась Паркинсон. Она не говорит, а он никогда не спрашивает — наверное, боится узнать слишком много. Хотя кое-что ему приходит в голову — например, в школе Панси с Миллисент дружили, а теперь даже не здороваются. С Миллисент, впрочем, даже Крэбб с Гойлом не здороваются — с тех пор, как она начала крутиться с Лестранжами.
А ещё Панси часто плачет, когда думает, что одна. И всегда носит закрытые платья с длинными рукавами.
— Эй, Драко, ты чего?
— Хо-рро-ший Блейз, — шепчет, улыбаясь, Драко, едва шевеля губами. — Милый Блейз. Блейз, расскажи, как ты без Нотта — уже два месяца и три дня? Ни писем, ни вестей. Даже слухи не доходят — Азкабан нынче всё равно что камера смерти…
Забини мрачнеет, морщится и вместо ответа залпом опустошает стакан.
— Огневиски? — Драко хмыкает. — Брось, Блейз, огневиски хорош, чтобы в нём топиться, но не забывать. Даже если в эту жгучую дрянь намешать шалфея и мяты, всё равно хватает ненадолго.
— Драко? — Паркинсон заглядывает в глаза. Малфой видит, какие они у Панси покрасневшие, но не спрашивает, почему. Она берёт его за руку. — Пошли, Драко, тебе уже хватит.
Она провожает его в комнату. Малфой покорно переставляет ноги и не замолкает ни на секунду. Он попросту не может сейчас остановиться — хотя слова похожи на тяжеленные круглые штуковины думосборов, которые неудобно держать и нельзя случайно уронить, иначе покалечишь себя или Панси. Он бормочет, что неплохо бы было ещё потанцевать, ведь он здорово танцует, верно? что война рано или поздно кончится — куда же ей деваться? что он обязательно станет целителем, он так решил; и тогда они с Панси поженятся, купят дом у озера, мётлы и станут летать над водой…
Похоже, ему не удаётся удержать свои каменные думосборы — по лицу девушки катятся слёзы. Она не вытирает их, будто уже к ним привыкла. Драко невыносимо больно смотреть на её мокрые щеки, но он всё говорит и говорит — какой у Панси будет сад с розами и щеглами, как они будут счастливы, как много у них будет денег и детей, и ни одного из белобрысых сорванцов не будут звать Гарри…
Панси делает кофе и вручает Драко чашку, присев на корточки у кресла. От горечи Драко немного приходит в себя; Панси проводит ладонью по его лицу, смахивая что-то, и опять страдальчески кривит губы.
— Это ничего, Панси, — говорит Драко через силу. Перехватывает её руку — пальцы горячие и отчего-то мокрые. — Просто голова болит. Из-за шалфея, я знаю… В следующий раз надо положить больше мяты, только и всего.
Часть 4.3.
«Даже крысу не стоит в угол загонять, ребятки,
чего уж говорить о гиппогрифах…»
Записано за преподавателем Ухода за
Магическими Животными Рубеусом Хагридом.
«А тебе, Хвостик, разве что подмести останется, когда мы с Сохатым
разнесём их гостиную в пух и прах, так что запасись метёлкой…
Да не дрейф ты так, Питер. Всё обойдётся, вот увидишь! Главное –
держи рот на замке и не проболтайся Лунатику».
Из разговора, подслушанного студентом С.Снейпом возле Большого Зала.
Ближний круг расходится после аудиенции.
Отец, кинув взгляд на мающегося в предбаннике Драко, скрывается за дверями вместе со всеми. Малфой с болью отмечает, какая грузная стала у отца походка и как он тяжело опирается на трость — теперь она ему нужна вовсе не для имиджа. Люциус давно не пригоден для операций и налётов, но всё ещё отличный источник финансовых средств, и потому по-прежнему в Кругу.
Драко прекрасно знает — жив отец до сих пор только по той причине, что во владение малфоевским капиталом наследник вступает лишь в 21 год. Так уж повелось.
Может быть, кто-то из прежних наследных членов семьи и тяготился сим обстоятельством, а вот Драко рад. И, по чести сказать, ему с трудом удалось сдержать эту самую радость, когда в ответ на намёк Лорда пришлось озвучить для полукровки законы Рода. Правда, с тех самых пор Патрон не больно жалует младшего Малфоя и даже лишил возможности лицезреть свою персону, передавая указания через Червехвоста, да только вот отчего-то Драко совсем не огорчён. Он боится только одного — времени, которое неумолимо движется вперёд. Меньше года осталось от отсрочки — скоро осень…
Последним появляется Петтигрю и протягивает Драко грязный башмак, морщась от отвращения:
— Портал в Лютный, — скрипит Червехвост. — На завтра в четыре. Возвращение в половине пятого.
Драко кивает, хватает башмак и разворачивается уходить.
— Подожди, — недовольно окликает его Петтигрю. — Отдельное распоряжение. Кроме обычных, закупи вот эти ингредиенты, — он передаёт Малфою пергамент. — И постарайся сварить так, чтобы комар носа не подточил. Патрон будет лично следить за процессом и сам передаст тебе яд Нагини, когда до него дойдёт дело.
Драко тупо смотрит на список, озаглавленный «Глоток смерти». Потом переводит взгляд на Петтигрю.
— В наших рядах завелась крыса, — скалится Червехвост. — Лорд собирается её извести.
— Я же и так варю яды, — неожиданно хрипло говорит Драко. — Для чего такие сложности?
— Это будет особенный яд, — с видимым удовольствием поясняет Червехвост. — Для особенного человека. Надо, чтобы он его не распознал и умирал долго и мучительно, но неотвратимо. А это непросто, уверяю тебя… Ты всё понял?
Драко кивает и молча направляется к себе. Где-то на полпути его осеняет догадка: «Северус!», и Малфой застывает на несколько секунд, не донеся ноги до пола. Особенный яд для особенного человека, и Патрон собирается присутствовать при варке… Чёрт!
В своей лаборатории Драко, огибая столы, бестолково мечется из угла в угол, не представляя, что теперь делать. Снейп по-прежнему в Хогвартсе — тот всё ещё держится, вопреки всем стараниям Пожирателей, — и как-то дать учителю знать о намерениях Лорда совершенно невозможно. Пусть бы там и оставался, пусть бы вообще сюда не приходил, да только вызвать его — дело пары секунд: на то и Метка…
В дверь стучат.
— Входите! — кричит Драко. Это кто-то из своих, из бывших слизеринцев; остальные не считают нужным стучаться — невелика шишка несчастный зельевар, мальчик на побегушках, лишённый милости Лорда, чтобы к нему проявлять деликатность.
В проёме показывается голова Винсента.
— Драко… — он мнётся. — Драко, мне очень жаль… Мы вернулись, но…
— Кто? — выдыхает Малфой.
Крэбб молчит и только смотрит на него, как побитая собака.
— Кто, Винс?
— Панси, — тяжело говорит Крэбб. — Я не успел — авроры… Похоже, у них либо какая-то новая система оповещения, либо им было известно о налёте — они появились слишком быстро, и нам пришлось уходить, а Панси… Драко, она могла, я видел, но не захотела. Дралась как львица…
— Ранена? В плену? — перебивает Малфой.
— Нет, Драко… Уж вспышку «Авады» ни с чем не спутаешь… Прости.
Ещё немного поторчав в дверях, Винсент тихо уходит, а оглушённый Драко остаётся истуканом стоять посреди лаборатории.
Панси… А как же наш дом с озером неподалёку, и твой сад, и щеглы, и дети? Где они все? Где теперь ты? Может быть, там у тебя тоже всё это будет? А ещё тебе, верно, выдадут крылья, и ты сможешь летать даже без метлы… Я бы позавидовал тебе, Панси, если бы мог завидовать. Но я разучился. И плакать разучился тоже…
Неожиданно Малфой натыкается взглядом на брошенный на стол свиток со списком компонентов и, до боли сцепив зубы, яростно шипит:
— Северуса я тебе не отдам, сволочь. Нет, его ты не получишь!
Всю ночь в лаборатории горит свет — там идёт работа. Если кто-то любопытный засунет свой нос в никогда не запирающуюся дверь, он увидит лишь увлечённого работой зельевара — котлы вокруг кипят и клокочут, пары витают по комнате, а Малфой бормочет себе под нос не то проклятья, не то заклинания и то и дело взмахивает палочкой, пытаясь преобразовать стоящий перед ним сосуд. Он никогда не был силён в Трансфигурации — об этом знают все, — и каждый раз, когда для зелья нужно вместилище какой-то особой формы, мучается неимоверно, пытаясь создать требуемое. Но он горд — об этом тоже знают все — и никогда не зовёт на помощь, а потому её и не предлагают — пусть молодой сноб расшибает себе лоб, коли есть такая охота. В конце концов, если он не выполнит вовремя заказ Лорда — ему же и отвечать, верно? А любопытного малфоевские суета и глупое упрямство вовсе и не волнуют…
Часть 4.4.
«Бывших ловцов не бывает».
«Квиддич сквозь века», издание третье,
дополненное и исправленное.
«Никогда не знаешь, в какой момент бывший друг
может стать врагом. И наоборот. Похоже,
это непредсказуемо. Я наблюдал такие вещи
много раз, и всё равно не сумел разобраться».
«Жизнеописание Годрика Гриффиндора»,
личные высказывания Основателя.
Ингредиенты закуплены, и сумка с ними оттягивает Драко плечо. Он уложился в рекордный срок — десять минут, и теперь у него остаются целых двадцать. Он выбирается из Лютного и бредёт по ближайшей улице, всматриваясь в хмурые лица встречающихся волшебников. Они одаривают его в ответ неприязненными взглядами, но Малфою плевать. Он ищет.
Семнадцать минут. Торопливые шаги — люди стремятся побыстрее сделать свои дела и нырнуть в относительно безопасный дом; какой дурак нынче шляется по Лондону просто так? Не те времена настали. Не знаешь, что случится через мгновение — вдруг вырастут перед тобой авроры или — не дай Мерлин — Пожиратели, и начнут сыпать заклятьями, не разбираясь, нападаешь ты или так, нечаянно мимо проходил…
Пятнадцать минут. Страх витает над городом. Страх сковывает рты и тлеет в глазах. Страх заставляет красться поближе к стене и держаться за палочку в кармане. Чего ты пялишься, ублюдок, и бесцельно шатаешься по переулкам? Давно не видел войны?
Тринадцать минут. И ни одного знакомого лица. К сердцу подкрадывается тихая паника и сжимает его пока ещё мягкими лапами. Ну же, ну!
Одиннадцать минут. Он не может, не может далеко отходить от Лютного, иначе Лорд узнает. Ему нельзя опаздывать. Чёрт возьми, Удача, неужели ты совсем отвернулась? Ну оглянись же, милая! Не могла же ты целиком и навсегда отдаться Поттеру, правда? Хоть капелька-то тебя осталась для того, кто очень в тебе нуждается, а?
Девять минут. Драко сворачивает в очередной переулок, медленно направляясь в сторону портала. Он почти сдался, и отчаяние всё сильнее сдавливает грудь. Последний раз окинув взглядом улочку, вдруг замечает мелькнувшее рыжее облако волос впереди и прибавляет шаг — так, на всякий случай.
Восемь минут. И он видит мелкую Уизли. Та как будто спорит сама с собой, нелепо размахивая руками. «Тронулась, что ли?» — невольно мелькает мысль, пробивая даже вспыхнувшую надежду, однако думать уже некогда, надо действовать, и он обгоняет её, роняя на ходу:
— Никогда не поднимай незнакомых предметов, Джинни. Особенно в Хогвартсе.
Уизли резко останавливается и смотрит на странного косолапого мага в возрасте, с лысой макушкой, который, однако, двигается по-молодому стремительно. Она провожает его глазами — ровно столько времени, чтобы увидеть, как из его сумки выпадает круглая штуковина и катится по земле — прямо под ноги Джинни.
«Ну же, — мысленно подбадривает Драко, боясь оглянуться. — Ты же тоже немного ловец, Уизли. Где твой инстинкт? Где, в конце концов, импульсивность, невыдержанность или даже непроходимая глупость? Ну?»
— Ветер очень сильный — слышишь, завывает? Ты не бойся ветра, пусть его, ложись! — орёт он напоследок в пространство, заставив шарахнуться в сторону двоих идущих навстречу волшебников, и сворачивает за угол.
Всё. Больше он не может сделать ничего. Поняла ли мелкая что-нибудь, интересно? Она, конечно, не Дамблдор, и ей не раскусить трюк с Многосущным, но, может быть, он хотя бы сумел вызвать её любопытство?
Драко почти бежит к Лютному, подволакивая ноги. Тревожное возбуждение спелось со злым ликованием, и теперь они вместе продолжают застрявшую в голове мелодию — только так, что под неё ряд ли бы удалось кому-нибудь заснуть. «Колыбель подвешу на еловой ветке, ветер раскачает, тудыть его в качель!»
Секунды утекают сквозь пальцы, оставляя в голове тихий шуршащий звук, будто бегут в огромных стеклянных часах — именно в таких пересыпались в своё время изумруды, когда Слизерину присуждали очки. Он успевает ровно за минуту до того, как портал активируется. «Пятьдесят баллов Слизерину», — как наяву слышит Малфой голос декана и улыбается. «Ты спасён, Северус. Думаю, я сумел», — одними губами произносит Малфой и берётся за башмак.
Как вдруг в ухо ударяет сбивчивый шёпот, и внутренний зверь забыто-привычно вздыбливает шерсть:
— Почему? Почему, Драко?
Рядом никого нет. Совершенно. Только движение воздуха. Ветер? «Ветер сломит ветку, колыбель уронит…» И странная жестикуляция гуляющей по опасным улицам в одиночку Уизли…
— Почему ты вернулся?..
Губы знакомо немеют, но за мгновение до того, как портал срабатывает, он успевает выдохнуть:
— Может быть потому, что ты не стал меня ловить?
Часть 5.1.
«А если видятся во сне единорог, облака или куры –
к долгим и пустым разговорам».
Учебник «Прорицания: толкование Сновидений», для 6 курса.
«Все эти сны — чушь и чепуха».
Заметка на полях учебника, принадлежащего Рональду Уизли.
Суд будет через два дня.
С каждым днём Драко всё труднее заснуть. Он бродит по камере, осторожно трогает камни, слушает шаги охранников в коридоре и всякий раз отчего-то боится, что это идёт добившийся свидания Поттер.
Вместо того, чтобы считать бессловесных грустно скачущих баранов, Драко продумывает план побега; к тому времени, как ему удаётся выбраться из тюрьмы, обычно он проваливается в сон.
В тюрьме у него не бывает кошмаров — наоборот, подсознание подсовывает картинки из самых славных мест книг воспоминаний, поэтому Драко не боится спать. Правда, поэтому же ему совсем не нравится просыпаться…
Ему снится школа, залитое солнцем поле для квиддича и Гарри Поттер. Иногда снится даже их первый раз — больно, непонятно, неловко…
Снится поход в маггловское кино. В те рождественские каникулы они всеми правдами и неправдами встречались в Лондоне, и однажды Поттер потащил его в кинотеатр, где они долго стояли за билетами, а Гарри грел его ладонь в своем кармане, потому что Малфой забыл перчатки. В фильме какой-то загорелый и небритый парень элегантно махал кнутом, кидал круглые штуки, называемые гранатами, тут же громыхающие и вспыхивающие дымным огнем, как молодые драконята, и попутно искал сокровища. Гарри не сводил с экрана горящих глаз и не выпускал пальцы Драко, а тот всё больше смотрел на Поттера и думал, что своё сокровище, наверное, уже нашёл...
Во сне на его руке нет никакой Метки, а Гарри не снимает очки даже в постели. «Это чтобы лучше тебя видеть», — явно кого-то передразнивая говорит он в ответ на возмущение Драко и сдвигает очки на лоб, когда целуется. Во сне Драко носит пижонскую длинную чёлку, — только потому, что она нравится Поттеру.
Смешно, но мающийся в лондонской квартире Поттер видит по ночам то же самое…
Часть 5.2.
«Каждому обвиняемому должен быть предоставлен защитник.
Даже если это ничего и не изменит».
Из разговоров в здании Суда.
«Устраивают каждый раз тягомотину какую-то, иски-доказательства,
Давно пора ввести упрощённую процедуру, и всем станет понятно:
Поцелуй или камера — третьего не дано!»
Из частного разговора Бартоломеуса Крауча-старшего
с Министром магии Корнелиусом Фаджем.
В зале суда оскорбительно мало народу — какие-то кликуши, зеваки, несколько старых знакомых, чудом вышедших сухими из воды.
Если бы Драко хоть немного спал прошлой ночью, его бы это задело.
Обвинитель безнадёжно скучен. Драко оживляется только, когда неведомо откуда у обвиняемого Малфоя появляются защитники.
Первым выступает профессор Флитвик — он передаёт суду письменное ходатайство от школы Хогвартс и устное — от пребывающего в госпитале профессора Снейпа. Драко закусывает губу.
Вторым выходит какой-то клерк из Министерства.
А третьей… третьей оказывается Джиневра Уизли.
Она не смотрит на Драко, когда зачитывает с листка какое-то обращение; Драко, как ни старается, не может понять ничего, кроме отдельных слов.
После суда Малфой выходит последним — без стражи и без палочки. Мелкая Уизли стоит у подоконника, безуспешно щёлкая зажигалкой; Драко думает, что надо хотя бы сказать ей спасибо.
Джинни вскидывает сухие злые глаза и опасно низко склоняется над огнём, чуть не опалив медные ресницы.
— Это не ко мне, — сообщает она не успевшему рта раскрыть Малфою и выпускает ему в лицо узкую струю горького дыма. — Благодари своего Поттера.
Часть 6 и последняя
"Белые столовые вина пьют с рыбными блюдами
(за исключением селёдки и рыбы в маринаде),
с разными сырами, с лёгкими не острыми мясными блюдами -
дичь, цыплята, курица. Хорошо сочетаются с белыми
столовыми винами кисло-сладкие яблоки".
Из винной карты на втором этаже в заведении Мадам Розмерты.
У двери Драко жмётся и тяжело вздыхает, прежде чем негромко постучать.
Было бы здорово, если бы дверь открыла полураздетая Джинни Уизли. А ещё лучше — одетая Джинни Уизли с поварёшкой или газетой в руках. Было бы совсем замечательно, если бы дверь никто не открыл.
Не успевает Драко досчитать про себя до двадцати, как дверь распахивается.
— Проходи, — Гарри без улыбки кивает и отступает, пропуская Малфоя внутрь.
В квартире нет никакой Джинни — ни одетой, ни раздетой. Драко молча выставляет на стол пыльную бутылку — вчера он выложил за неё чуть ли не все свои сбережения. Поттер не спрашивает, разблокировали ли уже малфоевский банковский счет — скорей всего, он понятия не имеет, сколько стоит это вино, — он просто снова кивает и выходит из комнаты, чтобы появиться спустя минуту:
— Лучше лимон или конфеты?
— Поттер, такое вино с конфетами пьют только плебеи, — не выдерживает Драко. Скукожившийся от старости лимон неопределённого цвета весьма похож на гранату. — А с лимонами — извращенцы. Это вино пьют с сыром!
— С сыром? — Гарри растерянно кладёт на стол и злополучный лимон, и дешёвые шоколадные конфеты — хорошо ещё, не карамельки. — Ну… у меня где-то в холодильнике есть полбанки «Виолы»…. — он смотрит на застывшего Драко и вдруг ослепительно улыбается: — Прости, не удержался.
От хохота лимон соскакивает со стола и испуганно укатывается под диван.
Про бутылку вспоминают где-то после полуночи, и тогда уже годятся и плавленый сыр, и конфеты, и чипсы, и даже старый лимон не знал бы пощады, если бы был найден… Удивительно, но теперь Драко нисколько не беспокоят правила употребления вина, а Гарри — крошки в постели.
Может быть, потому, что до постели в этот раз они так и не добираются.
19.06.2011
618 Прочтений • [О чём молчат кривые зеркала, или Всё отражается во всём ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
