Никак иначе

В висках ритмично пульсировала боль: раз-два, раз-два, раз-два-раз... Казалось, что там, внутри головы, раньше были пустоты, а потом в них разом налили какой-то желеобразной дряни, и теперь она разбухает, давит и вскоре выплеснется, разбрызгается...

Раз-два-раз-два-раз-два-раз...

Иногда боль притворялась, что её больше нет, но стоило ему расслабиться, как дрянь в висках вновь начинала разбухать.

Раз-два-три-раз-два-три-раз-два-три-раз...

— А-а-а, — произнёс Сириус с самым идиотским выражением лица, на какое только был способен, — мне больно.

И рассмеялся. Смех вышел так себе, хриплое недоразумение, смешанное с кашлем, но после девяти лет Азкабана и это было достижением.

— Я молодец, — гордо сообщил Сириус противоположной стене.

Сириус сходил с ума. Нет, в Азкабане каждый рано или поздно теряет рассудок, эти девять лет были для Сириуса непрерывным скольжением по краю, «ещё чуть-чуть сойду-с-ума-потеряю-себя-не-дождётесь».

Но сейчас безумие подступило совсем близко, захлёстывало — беспросветное, необратимое.

— Мне-е-е-е о-о-очень бо-о-о-ольно!!! — повторил Сириус, мотая головой из стороны в сторону.

Сириус изображал героя маггловского мультика. Они тогда с Джеймсом гостили у Рема, это были каникулы, четвёртый курс, и смотрели мультики. Это было больше, чем просто глупо, это было абсурдно, нелепо, и они задыхались от хохота, обессиленно сползая с длинного дивана.

Теперь Сириус старался выглядеть так же по-идиотски, не очень понимая, зачем ему это надо.

Просто стонать — надоело, а терпеть молча он не мог.

И потом, кроме однообразного "Больно!" должны же в голове быть ещё какие-то мысли, пусть хоть о том, достаточно ли глупо ты выглядишь.

Безумно, да, ну а кто говорит, что он нормальный?..

Начавшись вечером, боль не утихала ни на секунду вот уже четверо суток.

К ней невозможно было привыкнуть, её невозможно было терпеть, и Сириус понятия не имел, что делать.

Кто способен?.. Точно не Питер, силёнок не хватит, Рем не стал бы, Дамблдору незачем.

Сириусу, правда, казалось, что однажды он уже испытывал такую же боль.

Но где, почему, когда? — он не помнил, воспоминания давно уже сплелись в огромный тугой клубок, и вытащить одно, то самое, казалось почти невозможным.

А оно, зараза такая, дразнилось, почти что всплывало иногда — вот же я, вот, — и пропадало в следующую секунду.

Сириус думал ещё, что это, быть может, новый способ содержания заключённых, или это только для него: а чего, девять лет с ума не сходит, сидит и сидит, не чешется, он что там себе думает, — пора уже, пора, а ну-ка, кто там есть, накладывайте чары!

Он так бы и решил, если б не воспоминание. Оно сбивало с толку, несказанно раздражало, но оно же и давало хоть какую-то надежду.

И Сириус отчаянно рылся в собственной памяти, расплетал воспоминания, раскладывал по полочкам, в промежутках выл, обхватывал голову руками и играл в мультик.

Больно. Раньше было холодно, мокро и незачем, теперь ещё и больно.

Светлые воспоминания уже потускнели, потеряли достоверность, не верилось, что было — с ним, что этот беспечный идиот — он сам.

Нет, этого молодого нахала он знал когда-то давно, но забыл, а он — беспомощный, заблудившийся в собственной памяти, — родился в Азкабане.

Почти все светлые воспоминания теперь принадлежали нахалу, но те, в которых лишний раз копаться не хотелось, были ещё его, Сириуса. Крики матери, молчаливый Регулус, Белла... Родственники, родственники, родственники. Джеймс отсутствовал — видимо, весь достался нахалу. Они что, вообще не ссорились? По-настоящему?

Нет, ссорились.

...У Джеймса тогда было первое свидание с Лили, — тяжело доставшееся, достигнутое несколькими месяцами ухаживания и более-менее нормального поведения, — а Сириус терпеть не мог Эванс и хорошей парой для Джеймса её отнюдь не считал.

Вначале Эванс вроде бы согласилась на «Три метлы», но в последний момент вдруг заявила, что согласна посидеть с Джеймсом в гостиной, и он должен быть ей благодарен и за это.

Перепуганный Джеймс часа три уговаривал Сириуса не мешать им, и Сириус дал обещание. Потом не смог слушать, как лучший друг стелется перед заучкой, и с каким-то угрюмым пофигизмом сказал гадость о Снейпе. Джеймс потом не разговаривал с Сириусом неделю.

Но самое главное не в этом, вдруг понял Сириус и испугался, что спит, потому что только во сне всё может быть так просто.

Самое главное не в этом, а в том, что после того, как негодующая Лили выбежала из гостиной, у Сириуса ужасно заболела голова — это была та же боль, та же, что сейчас, только не такая сильная. Тогда он мучился до тех пор, пока ценой многочисленных его извинений и унижений Эванс не согласилась дать Джеймсу последний шанс.

Когда уничтоженный, превратившийся в жалкое подобие самого себя Сириус спросил у Джеймса, что это, чёрт побери, было, тот ответил что-то вроде: «Такое может случиться, только если кто-то нарушит обещание, которое для меня очень важно. Да что ты привязался, в самом деле, я это не контролирую. Врождённое, ясно? Чистокровность, чтоб её...».

Сириус закрыл глаза и обхватил голову руками, судорожно перебирая в уме невыполненные обязательства. Что такого он мог обещать Джеймсу, что его магия сработала через девять лет после смерти?

...После школы они — все четверо — клялись в чём попало, резали запястья, смешивали кровь, повторяли друг за другом высокопарные слова, смеялись над пафосом. Мальчишки. Хотелось не просто дружбы, а дружбы такой, которую описывали в романах. Хотелось сказки. И война вначале казалась чем-то закономерным, какая же, чёрт побери, нормальная сказка без войны, смешно. Играли в сказку, радовались войне, говорили речи — до первого увиденного трупа орденца. Пошли и напились у Джеймса дома.

Перестали клясться.

Потом Дамблдор рассказал о пророчестве. Лили сидела, сцепив пальцы, как-то ссутулившись и безразлично глядя в пол. А Джеймс, едва дождавшись, пока Дамблдор закончит, позвал Сириуса в сад. Там сжал другу плечи, заглянул в лицо, спросил — требовательно: «Бродяга, если Лили и я умрём, ты усыновишь Гарри?» И Сириус сказал: «Да», — а что ещё он мог сказать, — и Джеймс посмотрел недоверчиво и переспросил: «Обещаешь?» Сириус ответил, что да, конечно, что о таких вещах два раза не спрашивают.

Сириус опять рассмеялся, захлебнувшись кашлем. Как всё нелепо. Неужели Джеймс принял то его обещание настолько всерьёз? А ведь он дал его только для того, чтоб Сохатому было на что опереться...

Сириус ведь тогда запретил себе даже думать о том, что кто-то из них четверых может умереть. «Мы выживем, не знаю как, но выживем, потому что иначе быть не может, и всё тут, и хватит об этом!» — мальчишеская уверенность, помогавшая не сойти с ума, дожидаясь друзей с задания. Кто мог тогда подумать, что всё кончится вот так — предательством Питера, смертью Поттеров, Азкабаном и этой болью.

А в том, что всё именно кончилось, Сириус не сомневался. Потому что скоро

боль доконает его, и, проходя мимо его камеры, дементоры не почуют

никаких эмоций.

Боль не пройдёт. Что бы там у Сохатого ни заклинило в посмертии, Сириус не станет теперь воспитывать его сына — это ведь бред, полный бред. У Гарри наверняка есть любящая семья, он живёт беззаботной жизнью и либо не подозревает о существовании Сириуса Блэка, либо ненавидит человека, предавшего его родителей.

Играть в персонажа мультика больше не хотелось, зато хотелось забыть всё, что до этого с таким трудом пытался вспомнить. Когда знаешь, как можно прекратить боль, терпеть её во сто крат трудней.

А мысли, непрошенные и сладостные мысли об избавлении не давали покоя, и Сириу подумал, как огрызнулся, зло, яростно: во-первых, он даже не знает, где сейчас его крестник!

К кому его могли отправить? У Джеймса точно не оставалось родственников, а вот у Лили была сестра, да... Петунья. Сириус помнил её. Она натянуто улыбалась, скорей презрительно, чем вежливо, и, заходя к ней в дом, Лили всегда демонстративно прятала палочку в карман...

Сириус уже почти отвлёкся, успокоил себя, но какой-то голос прошептал из самых глубин сознания:

— Всё ты знаешь, разве не помнишь, что говорил Хагрид в ту ночь?

На это Сириус должен был как-то ответить:

— Да, он говорил о том, что Гарри нужно отдать дяде и тёте, но это не имеет значения. Даже если мне вдруг придёт в голову блажь забрать его оттуда, — тут не запертый класс в Хогвартсе, и я без палочки.

Попросту не смогу выбраться.

— Сможешь, — ответил голос, — если захочешь, всё сможешь, посмотри на эти решётки, разве они такие уж частые? И разве не можешь ты превратиться в собаку, и разве так уж трудно будет проскользнуть сквозь них?

— Даже если у меня получится сбежать, и я найду дом Дурслей, что с того? Они наверняка его любят. Зачем мальчику сбежавший заключённый с пошатнувшейся психикой в качестве отца? Я не пойду на это.

— Дурак! — презрительно сказал голос. — Подумай, просто подумай немного, заставь свою лохматую башку работать, и поймёшь, насколько ошибаешься. Если бы Гарри было хорошо у Дурслей, сработала бы магия Джеймса? Имело бы твоё невыполненное обещание такое уж большое значение, если бы в итоге всё кончилось хорошо? И Гарри наверняка волшебник, а ты помнишь, как Петунья относилась к волшебству. Ведь помнишь?

Да, Сириус помнил. Петунья ненавидела всё, что было хоть как-то связано с волшебством. Сначала он думал, это было презрение, некое снисхождение «нормального» к «странным», потом понял — никакое не презрение, а застарелая зависть, обида маленькой девочки — я-тоже-так-хочу-почему-она-может-а-я-нет.

— Вспомнил? — спросил голос, — а теперь подумай, каково будет с ней жить маленькому ребёнку-волшебнику.

— Ну хорошо, — крикнул Сириус вслух, — хорошо, чёрт тебя дери! Но я не могу ничего ему предложить, мне негде жить, у меня нет денег, у меня нет даже палочки! Лучше иметь дом, где тебе не рады, чем не иметь вовсе!

— Да? — сказал голос. — А вспомни себя. Что ты предпочёл?

— Мне было шестнадцать, — ответил Сириус, — ему сейчас — десять. И мне было куда идти, а ему?

— И ему будет, — ответил голос. — Не поверю, что ты забыл о доме, который подарил тебе дядя Альфард.

Сириус зарычал и бросился на стену. Все доводы — в щепки.

Как теперь — сдержаться?

* * *

Обхватить руками коленки, скрючиться, съёжиться. Всё равно холодно, а что делать? Свитер был, но он в чулане...

Дурсли, наверное, уже ужинать начали. А ну и что, и пусть ужинают, он к ним всё равно не пойдёт. В чулане припрятан кусок вчерашней пиццы, ему хватит.

Надоело.

Гарри Поттер сидел на скамейке в саду и от нечего делать поправлял на себе джинсы. Бесполезно, конечно, они всё равно велики на три, что ли, размера...

Гарри посмотрел на ремень, вспомнил, как долго пришлось протыкать в нём новую дырочку, чтоб джинсы не сваливались при ходьбе.

Было не то что бы скучно, а как-то грустно и на всё наплевать. Ну, что могло его ждать завтра? Либо к Дадли придут дружки, решат заняться охотой на него и придётся весь день удирать от них, либо к Дадли не придут дружки, и тётя Петунья подыщет ему работу, либо все о нём забудут, тогда он весь день будет предоставлен самому себе и сможет в своё удовольствие шататься по посёлку и ловить косые взгляды соседей.

Имелось всего три варианта того, как он проведёт день. Не только завтрашний, но и послезавтрашний, и послепослезавтрашний, и вообще — все дни. Всё расписано. Так всегда было и, наверное, всегда будет, во всяком случае, пока Гарри не вырастет, не найдёт себе работу и не сможет уехать от Дурслей. Но до этого оставалось ещё так много времени, что Гарри не мог себе такого представить — самостоятельность казалась чем-то нереальным и

несбыточным.

А хотя нет, вспомнил Гарри, нет, имелся ещё один вариант. Существовала вероятность — очень маленькая, но всё же — что он мог встретиться с кем-нибудь из них.

«Ими» Гарри называл тех незнакомцев, кто иногда кланялся ему, или жал руку, или делал ещё что-то такое. Все они бывали странно одеты, а во взглядах, направленных на Гарри, неизменно читалось обожание, или восхищение, или даже страх. Но дело было не в этом, а в том, что они единственные не вписывались в его обычную жизнь, и только от них Гарри мог ожидать каких-то перемен к лучшему. А вдруг однажды подарят кошелёк с деньгами, или угостят мороженным, или... Мало ли... От них всего можно ожидать.

— Да, — вслух повторил Гарри, — всего.

И с неохотой поднялся со скамейки. Темнело, нужно было идти в дом — Гарри хотелось зайти как бы по собственному желанию, а не повинуясь окрику тёти.

Гарри так бы и сделал, он уже ступил одной ногой на крыльцо, но услышал шум, доносящийся сзади, и обернулся.

Через забор перелезало нечто с измождённым лицом и длинными волосами, обросшее бородой, худое настолько, что Гарри бы не удивился, пролезь оно под калитку.

Только через несколько секунд Гарри понял, что нечто было человеком. Мужчиной.

Никогда в жизни Гарри так не боялся. Ему хотелось закричать, ринуться в дом — но вместо этого он почему-то остался на месте и наблюдал, как человек приближается к нему.

Всё происходило очень быстро: вот человек подошёл совсем близко, вот прохрипел: «Не бойся!», вот в ладонь Гарри ткнулось что-то вытянутое и прохладное — старинный ключ, — вот мужчина хриплой скороговоркой произнёс какую-то абракадабру: «Аурибустентолюпум!» (1)

В следующее мгновение Гарри словно с силой дёрнули за кольцо, находившееся где-то в районе пупка. Ноги Гарри оторвались от земли, и он испытал почти животный ужас: он летел! Вокруг плясали разноцветные пятна, в лицо дул ветер, совсем рядом болтался тот мужчина. Гарри заорал, но ветер был настолько силён, что из его рта не вырвалось ни звука. А ключ словно стал продолжением руки, и, как Гарри ни старался стряхнуть ладонь, ключ всё тащил и тащил их сквозь сшедшую с ума реальность.

Совсем скоро мельтешение пятен сменилось темнотой — Гарри потерял сознание.

Гарри открыл глаза и чихнул, яростно заморгал и опять чихнул, не в силах понять, откуда в его чулане столько пыли.

— Будь здоров, — сказал мужской голос. — А лучше дыши пореже. И не делай резких движений. Здесь воздух — и тот, кажется, пыльный.

Гарри вспомнил полёт, вскочил, подняв облачко пыли, лихорадочно заозирался, закашлялся.

— Ну вот, — расстроился давешний мужчина, входя в комнату, — я же говорил.

Мужчина собрал волосы в хвост, побрился, и одеяло, в которое он теперь завернулся, выглядело не в пример лучше лохмотьев... Теперь было хотя бы сразу понятно, что это — человек.

У Гарри в голове вертелось слишком много вопросов — начиная от: «Кто вы такой и что вам от меня надо?» и заканчивая истеричным: «Каким образом мы сюда попали?!» — так что он не мог определить, какой вопрос задать первым, и молчал, потихоньку осматривая комнату.

Комната была большая, и в ней было действительно много пыли. Она лежала всюду: на двух подоконниках, на люстре, на полу, на шкафах. Более-менее прилично выглядела только кровать, на которой сидел Гарри — по крайней мере, она не была серой.

— Сэр, вы живёте тут? — непонятно зачем и к чему ляпнул Гарри, и тут же пожалел: Дурсли не любили, когда он заговаривал первым, тем более, сейчас он сказал явную глупость.

— Пока да, — ответил мужчина, как можно более осторожно опускаясь на край кровати рядом. Не было похоже, чтобы он так уж рассердился.

— Я Сириус, Сириус Блэк, — продолжил он таким тоном, будто это всё объясняло.

— А я Гарри, — сказал Гарри растерянно, просто, чтобы что-то ответить, –Гарри Поттер.

— Я знаю, — отозвался Блэк. — А ты ничего и не слышал обо мне, да?

Гарри помотал головой, про себя удивляясь, откуда этому Блэку о нём известно.

— Нет, сэр.

Теперь настала очередь Сириуса качать головой:

— Я для тебя не сэр, а Сириус.

— Извините, — поспешно сказал Гарри.

— На «ты». Перейдёшь потом на «ты». Когда сам захочешь.

Они помолчали. Сириус отрешённо смотрел куда-то поверх головы Гарри, машинально накручивая на палец прядь волос.

Снаружи — Джеймс и точка. Глаза — нет, глаза — Лили, ясно, а в остальном — Джеймс. Вылитый. Только Джеймс так испуганно не смотрел и в подушку при каждом резком движении не вжимался.

Сириус усмехнулся.

Да попробовал бы кто-нибудь хоть куда-нибудь доставить Джеймса против его желания! Он сопротивлялся бы до последнего, орал бы как проклятый, ругался бы последними словами, а этот — глазами стреляет настороженно из-под чёлки и всё. Чуть что — извиняется. Вопросов даже не задаёт.

А у Гарри уже не осталось сил удивляться. Странностью больше, странностью меньше, какая разница. Интересно, ищут ли его Дурсли? И если да, то что обещает с ним сделать дядя Вернон, когда найдёт? А в чулане пицца и свитер...

Сириус, ты кретин, он не Джеймс, он вообще ещё ребёнок, понимаешь, ре-бё-нок, взялся воспитывать — давай заботься, а иначе неясно, зачем ты вообще из Азкабана сбежал! — яростно напомнил Сириус сам себе и посмотрел на крестника внимательней.

У крестника был тоскливый взгляд и острые коленки. Мерлин, подумал Сириус, худющий какой!

— Есть хочешь? Тогда жди, я сейчас.

И быстрым шагом вышел из комнаты, с силой захлопнув дверь. В воздух предсказуемо взвилось очередное облачко пыли.

Гарри встал и тихонько подошёл к занавешенному окну, осторожно приоткрыл шторы, отскочил от слетевших серых хлопьев. За окном была непроглядная иссиня-чёрная темнота, и как Гарри ни старался, как плотно ни прижимался к стеклу, ему не удавалось увидеть ничего больше.

Угораздило же.

А в детсве мечтал ведь, чтоб от Дурслей забрали... Ну да, а ещё раньше — хотел, чтоб Дурсли любили так же, как любили Дадли. Чтоб относились как к родному. Только эти мечты ведь давным-давно были, какая сейчас-то разница?..

Зато теперь, вдруг понял Гарри, ни один его день не будет предсказуем. Хотел перемен — вот они, сколько угодно.

Смех поднимался в Гарри волнами, клокотал внутри, и наконец Гарри расхохотался. Он всхлипывал, трясся, никогда в жизни ему не было так смешно.

Когда смех всё-таки кончился, Гарри опять посмотрел в окно — и опять увидел только непроницаемую синь. Создавалось впечатление, будто стекло просто-напросто замазали снаружи синей краской. Хочу выйти, подумал Гарри, чувствуя, как в нём нарастает злость, хочу на улицу, хочу узнать, что там, не может же быть одна темнота, я же, в конце концов, имею право знать, где я нахожусь!

В какой-то момент Гарри испугался, что сейчас лопнет, потому что нельзя же так злиться!

В лицо Гарри дунул ветер, по носу ударила дождевая капля — стекло исчезло!..

Гарри даже не успел толком испугаться, как в комнату зашёл промокший Блэк с колбасой в руках. Не глядя на замершего у окна Гарри, отряхнулся как-то по-собачьи и положил колбасу на тумбочку у кровати. Вздрогнул от порыва не по-летнему холодного ветра.

— Мне казалось, здесь было теплее...

Быстрым шагом подошёл к окну, усмехнулся. Спросил:

— Это ты сделал?

— Да, я, но я не специально, честно, я правда не знаю, как это...

И ведь не объяснишь, что это не он виноват, что он совсем не хотел... В воображении Гарри мелькали картины того, что сейчас будет, одна ужасней другой. Он совсем продрог, но сказать об этом не решался — Блэк наверняка скажет, что он сам виноват, и будет прав.

— Давай в постель. Быстро! — чуть повысил голос Сириус. Несчастный Гарри послушно улёгся на кровати, лихорадочно гадая, что будет дальше.

Сириус выбежал из комнаты и вернулся с одеялом в руках. Одеяло было пыльное, но толстое.

Не хватало ещё в первый же день позволить крестнику простудиться. Чёрт-чёрт-чёрт.

Описав круг вокруг кровати, Сириус попытался подоткнуть Гарри одеяло:

— Так нормально?

— Н-н-н-нормально, — выдавил из себя поражённый Гарри.

— «Н-н-н-н»! — передразнил Сириус. — Вот и не вылезай больше оттуда.

Как теперь чинить это клятое окно? Волшебник, чистокровка. Блэк. А без палочки не может ни-че-го. Ну ладно, крестнику тепло, а дальше — разберёмся. Завтра.

Да до завтра он сам тут простудится. И придётся Гарри подавать ему носовые платки из одеял и кипяток, потому что больше у них ничего нет, и, если Сириус вздумает заболеть, не будет.

Выругавшись про себя, Сириус заметался по дому в поисках чего-нибудь плоского и деревянного. Кое-как отломал дверцу у одного из многочисленных шкафов — повезло, дверь и так держалась Мерлин знает на чём, — всунул её в пустую оконную раму. Деревяшка встала так плотно, будто торчала там всю жизнь и именно для этого была предназначена.

Должно же хоть в чём-то повезти, подумал Сириус, хоть в чём-то, да.

Эй, Сириус, куда ты бежишь, стой, стой, всё, что можно, уже сделано, остановись. Можно перестать суетиться, глубоко вдохнуть и плюхнуться на кровать рядом с крестником.

Нет, рано расслабился. Ребёнка кормить надо. Ворованной колбасы он ещё не ел, это точно.

— Возьми с тумбочки колбасу и съешь сколько захочешь. Прости, но пока так — больше нет ничего.

Гарри с опаской взял колбасу и увидел на ней следы собачьих зубов — неужели Блэк отобрал её у собаки? — но, в любом случае, пахло ужасно вкусно, Блэк не то что не возражал, а почти приказал — так что Гарри начал жадно есть.

Вскоре остановился, протянул остаток Сириусу.

— Ты издеваешься? Ешь давай, я не возьму.

— Но я не хочу больше...

— Ешь.

Ишь ты, ведь голодный небось, а выпендриваться вздумал. Не рассказывать же, как чудно по ночам крысы с мышами ловятся...

Виноватый взгляд зелёных глаз. Тихо ест, не чавкает, одеяло старается не запачкать...

Так, а почему виноватый-то?

— Ты чего несчастный такой?

Молчит, будто Силенсио наложили. Не понять.

— Я тебя спросил, нет?

Не напугать бы.

— Я знаю, что я ненормальный и делаю ненормальные вещи, но янеспециальночестно!

Словно плотину прорвало. Что у него, истерика?

— Я правда не хочу, я никогда не хочу, оно само, я не знаю, что это, но я никогда не хочу ничего плохого!

И как теперь это чудо природы успокаивать прикажете? Обычная ведь стихийка, чего он дёргается-то...

— Успокойся.

— Я правда не хотел ничего плохого, но я не знаю, отчего это, я не...

— Успокойся!

Ура, носом шмыгнул, замолчал. В глаза не смотрит — боится? Мерлин, с чего вдруг? Мягче надо и спокойнее, тоже мне, почётный запугиватель детишек...

— Обычная же стихийная магия, что такого?

Весь этот вечер казался Гарри бредом, но сейчас наступил такой момент, в который обычно просыпаются. Какая магия? Да ещё стихийная... Ну почему, если человек хорошо к нему относится, то непременно оказывается сумасшедшим? Это же нечестно, в конце концов! И, главное, что теперь делать? Во-первых, он лежит под его одеялом и ест его еду, нельзя же взять и сказать: «Сэр, простите, но вы сумасшедший». Во-вторых, вдруг этот Блэк рассердится и начнёт буянить — мало ли?.. Повезло ведь.

— Сэр, простите, но я не понимаю, о чём вы.

Сириус сумрачно наблюдал, как крестник потихоньку отодвигается на другой край кровати. Да что такое-то?

Погодите, как это — не понимает? То есть? Это же не может значить, что...

— Ты квиддич любишь?

— Простите, я не...

— Хочешь ловцом стать, наверное?

— Я не понимаю, о чём вы говорите!

В голосе отчаяние. Ну нет, не стал бы этот мальчик так глупо шутить.

— Значит, о волшебстве ты ничего не знаешь? — уточнить в последний раз.

— О чём?

Ну всё. Спокойно, Сириус, спокойно, не он же виноват.

Сириус вскочил с кровати, закружил по комнате, бормоча всё громче и громче:

— Сын Джеймса Поттера не знает о волшебстве, сын Джеймса Поттера не знает о волшебстве, сын Джеймса Поттера не знает о волшебстве!

Схватил стул и кинул в стену с такой силой, что полетели щепки.

Судорожно вдохнул, покосился на Гарри.

Тот чуть ли не дрожал. Бедняга, да что он теперь о Сириусе должен думать? Ч-чёрт, он ведь, выходит, и о портключах понятия не имеет! Ну молодец, Сириус, как надо начал с крестником знакомиться, так держать.

— Значит, смотри, — подойти медленно, говорить тихо, — волшебство существует, это раз.

Превратиться в пса. Дать себя потрогать. Лизнуть узкую запачканную ладонь.

Стать человеком. Улыбнуться. Да не криво, а во весь рот — не умеешь, что ли? Сделаться серьёзным.

— И если бы его даже не существовало, признавая себя ненормальным, ты признаёшь ненормальным и своего отца, а он был моим другом, и я не потерплю, чтоб его оскорбляли, — это два, — логика хромает, но должно подействовать. А долгий разговор пусть будет завтра, потому что иначе они не уснут до утра. Странно, да — бояться разговора с мальчишкой — но тем не менее. Гарри пока и так есть что обдумать.

— Об остальном поговорим утром, это три.

Гарри заворочался, хотел было что-то спросить, но Сириус успел первым:

— Спи давай. Всё завтра. Ты устал, я тоже. Спокойной ночи.

Гасить или задувать было нечего. Гарри не ответил, только плотней завернулся в одеяло и отвернулся.

Сириус проснулся среди ночи и удивился тишине. Уснуть не получалось. Почти сразу вспомнились все сегодняшние промахи, и стал понятен ещё один: дурак, вырубился на одной кровати с крестником — мало ему потрясений? Приснился бы тебе кошмар, и проснулся бы Гарри от твоих воплей.

А потом на Сириуса накатило. Такое уже было, но всего один раз.

Стало вдруг понятно, как всё вокруг глупо. Гарри, идиот мелкий, — лишние хлопоты, одна большая забота: успокаивай, рассказывай, корми... И он сам, неведомо что пытающийся изменить, трепыхающийся червяком на крючке — глупо, Мерлин, до чего глупо.

Разве может быть что-то настолько важным, чтобы — делать?

Да ничего. Незачем метаться.

"Синдром поцелуя дементора", вот как Сириус окрестил это состояние.

Такая же незаполнимая пустота внутри.

В прошлый раз он опомнился, когда его — пса — чуть не переехала машина.

Крики водителя хорошо помогли.

Сейчас вокруг была тишина. Полная. Только Гарри дышал рядом.

Чтоб он утром проснулся с таким вот равнодушным крёстным рядом?..

— А не-е-ет, Бродяга, обломись, надо жить, — подумал Сириус медленно, — жить и обдумывать, и сосредотачиваться, и чувствовать, и мне плевать, что там тебе нашептали дементоры, идиот! Ты должен выдержать, ты должен не-сломаться, остаться хоть жалким подобием себя — ради этого сопящего под боком малолетнего придурка.

И пустота внутри пропала, сменившись каким-то теплом, и Сириус почти сразу же заснул.

Гарри проснулся, и, не открывая глаз, удивился, почему его никто не разбудил. Неужели о нём совсем забыли? Не похоже на тётю Петунью — давать ему выспаться, обычно ведь будит, даже если ей ничего от него не нужно. Она, конечно, могла пойти по магазинам, но... Что это?!

Рука Гарри уткнулась во что-то теплое и мягкое. Он в ужасе открыл глаза и увидел спящего рядом Блэка.

«Значит, это не было сном», — было первой мыслью Гарри. Второй:

«Хорошо, что Блэк не проснулся».

Гарри полежал ещё немного и тихо встал.

О волшебстве и обо всех вчерашних странностях думать не хотелось совсем — Гарри боялся запутаться окончательно. Если Блэк волшебник, то почему не может, к примеру, наколдовать им еды или убрать пыль заклинанием? Но в то же время, ведь в собаку он превращался по-настоящему, да и тот ключ...

А вдруг Гарри ненормальный — Дурсли часто так говорили, может, и впрямь...

Да и помимо волшебства — зачем он нужен этому Блэку? Какой ему резон так о нём заботиться, если они даже не родственники? Или...

На этом месте Гарри понял, что больше не может строить догадки, и решил, что, может быть, Блэк сам объяснит ему что-нибудь, когда проснётся — ведь сказал же «завтра». И в крайнем случае, можно ведь было и спросить, не похоже, чтобы Блэк мог сильно из-за этого рассердиться.

А пока Блэк ещё спал, и Гарри нужно было чем-то себя занять.

Он хотел было пойти приготовить завтрак, но вспомнил вчерашнюю колбасу и подумал, что, если здесь и есть еда, вряд ли он её найдёт и сумеет разобраться с плитой — а сломать что-нибудь в чужом доме — это было бы уж совсем по-идиотски.

Нужно было придумать что-то другое.

Сириус проснулся поздно, долго соображал — как всегда после Азкабана, — где он, вспоминал вчерашний день, приводил воспоминания в порядок.

Открыв глаза, он обнаружил, что крестника рядом нет.

И чего теперь?.. Не хватало ещё чему-нибудь случиться с утра пораньше.

Сириус извлёк из шкафа свои лохмотья — в то и дело спадающем одеяле было кошмарно неудобно.

Одежда уже высохла после вчерашней спешной стирки.

Ничего удивительного, подумал Сириус, распахивая дверь за дверью, этот дом всегда был за него, так же, как дом родителей — против.

Здесь можно было оставить еду на жаре безо всяких охлаждающих чар, и не бояться, что она протухнет; посуда здесь не разбивалась, падая; не терялись вещи; солнце не просвечивало сквозь занавески, если ты не хотел этого, и удивительно легко творились заклятья.

Из этого дома можно было уйти сколь угодно надолго, а, вернувшись, чувствовать себя так, будто ты никуда не уходил.

Огромный, нескладный, дом имел особое очарование.

Сириус в своё время не обжил и половины комнат, а в обжитых как попало разбрасывал вещи, но чувствовал себя принятым и нужным, — частью дома.

А по ночам под странные шорохи и скрипы мысли о Реге и матери уходили из головы, и засыпалось до странности легко.

...На пыльном полу отчётливо виднелись следы маленьких босых ног, — хоть какой-то прок от этой пыли, — следы привели к одной из самых дальних комнат.

Сириус подошёл к двери и замер. Гарри стирал пыль — в данный момент с комода, пол и кровать были уже чистыми. Оставалось только догадываться, где Гарри раздобыл тряпку и сколько раз ему пришлось её стирать.

Сириус глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Петунья. Аккурат-тистка.

Да как посмел Дамблдор оставить мальчика в такой семье?

Не зря джеймсова магия сработала, ох, не зря.

Только ему-то, Сириусу, теперь что делать? Ему бы с собой как-нибудь разобраться, с недосумасшествием своим. Всё это милое наследие Азкабана — разгребёшь разве? Ночные кошмары... А как он от людей шарахался в первое время –трясло ведь всего. Отвык.

И боль головная только вчера прошла, когда они перемещались.

Что, не потянешь, а? — в который раз влез внутренний голос.

Что бы я без него делал, подумал Сириус и привычно огрызнулся:

— Потяну, ещё как потяну.

Вдохнуть-выдохнуть-открыть дверь.

Крестник вздрогнул, но стирать пыль не прекратил.

— Доброе утро, — формальные приветствия не забываются даже за девять лет Азкабана.

— Доброе утро, сэ... Сириус, — тряпка не прекращает движения.

— Что ты делаешь?

— Ну, я... Решил здесь немного убраться. Здесь... Грязно.

— Ты кроме этой комнаты ещё какую-нибудь убирал?

— Ещё нет...

— Ну и хватит пока. Тряпку дай мне. Воду где брал?

Гарри рассказал, как пройти в ванную. Ну да, подумал Сириус, можно было не спрашивать.

Гарри замешкался на пороге.

— Вы вчера обещали, что расскажете...

Ничего такого Блэк не обещал, но жить, не зная, не сошёл ли ты с ума — это всё равно хуже, чем быть наказанным за дерзость.

— Ага. Сейчас здесь закончу и в нашей с тобой протру, а потом поговорим, честно. Погуляй пока по дому. Всё можно, всё разрешаю. Только — на улицу ни ногой, ясно?

Гарри с готовностью кивнул и вышел из комнаты.

Блэк сказал не «Хватит, и чтоб я больше этого не видел!», а «Хватит пока». Значит, он тоже ожидает от Гарри, что тот будет работать. А Гарри уже понадеялся, что... Ладно, это было глупо.

Но зачем тогда перемены, если всё по-старому?..

Хотя нет, не всё — Гарри представил, что сделали бы с ним Дурсли за исчезнувшее стекло.

Блэк убирался около часа. За это время Гарри успел обежать три комнаты и прочно обосновался в четвёртой — там были разные книги, толстые, с диковинными названиями на обложках.

Гарри осторожно открыл одну, самую толстую, чёрную — и тут же уронил.

Книга приземлилась на ногу, и это было довольно больно, но Гарри было всё равно: картинки двигались, по-настоящему двигались!

И Гарри застыл, завороженно перелистывая страницы.

Сириус довольно быстро докончил начатое Гарри и приступил к уборке той комнаты, где они спали вчера.

Не обошлось без ругани и сожалений по поводу отсутствия волшебной палочки, но в конце концов по комнате стало можно передвигаться, не боясь испачкаться.

И Сириусу захотелось поздороваться с домом как следует — всё же это был единственный его оставшийся друг.

Лунатик... не в счёт.

И Сириус заходил в каждую комнату, открывал настежь почти всё, что открывалось, проводил руками по мебели. В голове стучало: «Я — дома».

Обходилось без сюрпризов до тех пор, пока Сириус не открыл ничем не примечательный на вид комод.

На миг Сириусу почудилось, что из ящика исходит золотистое свечение.

— Что за..., — пробормотал он, зажмурившись.

И, конечно, когда он открыл глаза, никакого сияния в ящике не было и в помине.

Зато были новёхонький пергамент, чернильница, перья, джинсы и свитер. Еще валялись недоеденный маггловский шоколадный батончик и сэндвич — казалось, ящик закрыли вчера.

Что за бред, подумал Сириус, как так?

И вспомнил.

Это были каникулы после шестого курса. Он выволакивал Люпина из библиотеки Поттеров и в результате вынес оттуда книгу с заманчивым заглавием «Как подшутить над временем».

Книга оказалась довольно занятной. Помимо информации о хроноворотах, тоже, в общем-то, небезынтересной, там было множество полезных заклинаний.

Например, там описывалось, как в течение часа выглядеть таким, каким был три часа назад. Твой опыт оставался тем же — три часа были уже прожиты — менялась только внешность.

Это очень помогло потом, во время войны, когда приходилось успокаивать Джеймса или Лили, или Лунатика — «Кто ранен, я? Да вы посмотрите хорошенько! У меня же вид такой, будто меня там не было вообще!»

А ещё в той книге было подробно расссказано, как можно остановить время. Ограничений было два: либо вы останавливали время на очень короткий срок, либо на очень малой площади.

Некуда мне тогда силы девать было, мрачно подумал Сириус. Куча ерунды какой-то в ящике — а ведь думал небось, что самое главное собираю.

А хотя нет, батончик с сэндвичем — это, наверное, всё-таки джеймсова работа...

Отлично, завтрак есть. В смысле, Гарри придётся довольствоваться сэндвичем, но это лучше, чем ничего.

И вообще — повезло. Джинсы и свитер — новые — уже хорошо.

Следовало отдать справедливость молодому нахалу — без его выпендрёжа Сирису пришлось бы гораздо труднее.

Сириус достал джинсы, встряхнул, по привычке избавляясь от несуществующей пыли. На пол упал флакончик и разбился прежде, чем Сириус успел понять, что происходит.

Дурак, зло подумал Сириус, склоняясь над осколками, идиот, кто так прячет Оборотку!

Свитер Сириус разворачивал долго и осторожно. Там оказалось ещё два флакона. Один — с Оборотным зельем, а второй — Сириус даже посмотрел на свет несколько раз, боясь ошибиться — во втором был Феликс Фецилис.

Надо же. Действительно — повезло.

Сириус улыбнулся, но вспомнил, что ему предстоит разговор с крестником, и улыбка тут же сползла с его лица.

Мерлин, дай мне терпения. Худшего опекуна для всего-боящихся-мальчиков и представить трудно.

— И о чём ты думал, когда в это ввязался? — ехидно спросил внутренний голос.

— Ни о чём — у меня так болела голова, что главной заботой было не сойти с ума!

Покачав головой, Сириус надел джинсы — они оказались ему впору, только были коротки, — и решил, что, по справедливости, свитер должен достаться Гарри.

Положил флаконы обратно в ящик и, с силой его захлопнув, отправился разыскивать крестника.

Гарри нашёлся довольно быстро. Он сидел на полу в той комнате, которую Сириус раньше называл «Обиталище Лунатика» и благоговейно перелистывал страницы какой-то книги.

— Интересно? — спросил Сириус, бесшумно подойдя ближе, и тихо выругался, когда крестник вздрогнул.

Гарри был настолько удивлён, что осмелился заговорить первым:

— Сэр, картинки, они движутся!

Тоже мне, открытие, подумал Сириус и тут же устыдился, вспомнив. Хор-роший опекун. Внимательный.

— У нас и фотографии движутся. Да-да, я обещал поговорить, я помню. Слушай.

И, усевшись рядом, Сириус рассказал Гарри о волшебном мире — о Хогвартсе, о заклинаниях, о том, кем на самом деле были его родители.

Он говорил и говорил, пока не увидел, что Гарри, до этого слушавший с жадным вниманием, отвлёкся и отчаянно хочет что-то спросить.

— Да?

Сириус будто обращался сам к себе: Гарри молчал, прятал глаза и пытался сделать вид, что ему совершенно не хотелось ни о чём спрашивать.

Сириус вздохнул. Мерлин-дай-мне-терпения.

— Меня не нужно бояться. То есть, я вспыльчивый и имею привычку в гневе швыряться мебелью, но я не рассержусь, если ты задашь мне пару-другую вопросов.

— Сэр, скажите, а откуда у меня этот шрам?

Нет, Мерлин, столько терпения даже ты не сможешь мне дать.

— Есть волшебники нормальные, а есть — не очень. Так вот, ненормальные считают, что лучше них нет никого, что все магглы — не люди, а так, что-то среднее между животными и слугами... И магглорождённые волшебники тоже.

Сириус скривился, будто вспомнил что-то очень неприятное, и продолжил:

— Такие всегда существовали, но десять лет назад они объединились вокруг одного очень могущественного волшебника. Он был психом, самым настоящим, всерьёз занимался Тёмной магией. Волдемортом его звали.

Так вот, он считал, что всех маглов и маглорождённых нужно сделать прислугой, бесправной прислугой. Своих последователей он назвал Пожирателями Смерти.

А Дамблдор, другой могущественный волшебник, не хотел ничего такого и магглов считал такими же людьми, как волшебники. Он собрал вокруг себя всех, кто думал так же, и назвал эту... гхм, организацию Орденом Феникса. Да, феникс — это птица такая.

Так вот, твой отец и твоя мать входили в этот орден, и я тоже. Волдеморт захотел их убить, и убил.

Мерлин знает, чего Сириусу стоило спокойствие, с которым он рассказывал.

— ...Их убил, а тебя не смог. Есть Убивающее заклятие, от тебя оно отскочило. Отсюда шрам.

Гарри молчал — видимо, переваривал полученную информацию. Сириус тоже молчал, мрачно думая, до чего нелепыми кажутся события собственной молодости, когда пытаешься вкратце рассказать о них ребёнку.

Сириус вообще ненавидел всякие «разговоры по душам». Он привык либо помогать делом, либо молчать и быть рядом. Но это с Джеймсом можно было — так, а с Гарри надо было говорить, и Сириуса это бесило. Он так не умел.

— Вы колдуете волшебными палочками? — осмелился Гарри задать ещё один вопрос.

— Ага.

— А почему тогда вы ей не пользуетесь?

— У меня нет.

Непроизнесённое «Почему?» Гарри, казалось, повисло в воздухе. Вываливать на мальчика правду было рано, и Сириус притворился, что ничего не заметил.

— Что ещё?

— Сэр, а кто вы? То есть, зачем вам я? То есть, почему вы меня забрали?..

Сириус пожал плечами. Он знал, что правда прозвучит глупо и странно, но молчать или лгать не хотел тоже. С безразличием, с каким обмениваются замечаниями о погоде, он сказал:

— Я теперь тебе буду вместо отца.

Гарри ошеломлённо затряс головой. Он не мог поверить услышанному. Это попросту не могло быть правдой. Хоть он, оказывается, не ненормальный, а волшебник, всё равно — зачем он может быть кому-то нужен? Нет, глупость. Или у Блэка такие шутки. Но, в любом случае, это — не по-настоящему.

Чёрт, подумал Сириус, Бродяга, неужели ты думаешь, что ему это понравится? Какому нормальному ребёнку захочется быть сыном такого урода, каким ты стал?

— Я не понял вас, сэр, — медленно и раздельно сказал Гарри, — что вы сказали?

Ну да, конечно, он боится и не хочет, а чего ты ещё ожидал?

— Я сказал, что буду тебе вместо отца. И твоё мнение меня, уж прости, не интересует.

Надо сразу — жёстко. Чтобы пережить его истерику не потом, а сейчас.

Чёрт. Никогда не думал, что стану таким гадом. Как это по-Блэковски, всю жизнь пытался сбежать, не стать — и вот теперь почти добровольно... Джеймс убил бы. Хотя нет, Джеймс, собственно, этого и хотел. Или нет? Мерлин, это не жизнь, а бред собачий.

Гарри вскочил. Ну да, ну да, подумал Сириус, сейчас начнётся — хлопанье дверьми, проклятия, слёзы, и прочее, и прочее. Готовься, Бродяга.

Сириус не успел ничего понять. Крестник ткнулся носом в область его шеи, чуть не упал и попытался куда-то пристроить руки — обнял?..

— Ты что творишь... — приглушённо пробормотал Сириус и прижал крестника к себе так, что у того что-то хрустнуло в спине.

Сам напросился.

Сердце Гарри бешено колотилось. Он, конечно, понимал, что совершает дерзость, да ещё какую — но он не мог не проверить.

А потом привычный мир Гарри основательно пошатнулся.

Всю сознательную жизнь Гарри твёрдо знал только то, что никому не нужен. Вначале он ещё верил в обратное, верил, что произошла какая-то ошибка, и рано или поздно за ним придут и обязательно полюбят, ни за что, просто так, — но общение с Дурслями вновь и вновь убеждало Гарри в том, что такой, как он, не может быть нужен решительно никому.

И Блэк был должен, просто обязан оттолкнуть его — тогда Гарри в последний раз убедился бы в том, что всегда будет один, и перестал бы надеяться на перемены — сколько можно.

А Блэк не оттолкнул. И теперь Гарри было трудно дышать, ещё более трудно — держать равновесие, да вдобавок болела стиснутая Блэком спина.

А самое главное, он не представлял, что делать дальше.

В их комнату они пришли молча.

Позавтракали тоже в полном молчании. Ел Гарри, от его попыток поделиться Сириус отмахнулся неразборчивым «Ешь сам».

Сириус был занят. Он думал, что было бы, если бы заколдованного ящика в его доме не было.

Сириус смутно помнил, что, преодолевая последние оставшиеся до Суррея мили в кузове грузовика с молоком, он планировал «купить палочку в Косом переулке, а дальше — как пойдёт».

Сейчас, когда боль не мешала думать, Сириус не мог понять, каким образом он надеялся не быть пойманным только появившись в Дырявом Котле. То есть, сейчас-то есть Оборотка. А если бы не было?.. Чёртова боль.

Нужно было выбираться в Косой переулок. У них не было даже еды — не считать же остатки батончика?.. А Гарри и так худой, чтобы ему ещё остаться без обеда и без ужина? Нет уж.

Тряхнув головой, Сириус принялся мысленно проверять, всё ли готово для вылазки.

Летучий порох был, помнится, в ведёрке у камина в одной из комнат.

Волосы какого-то маггла добыты ещё вчера, лежат в ящике комода их комнаты.

Оборотное зелье — в ящике.

Ключ от банковской ячейки лежит в кармане.

Можно надевать свитер, опускать в зелье волос, делать глоток, прятать флакон в карман и отправляться.

А, да, ещё Феликс Фецилис не забыть.

Стоп. Гарри. Не предупреждён и вообще не в курсе. Нельзя его так оставлять. Особенно если учесть, что он вчера учудил — всего минут за двадцать сидения в запертом доме. Да и просто — нельзя.

— Я сейчас.

Да-да-да, подумал Сириус, направляясь в свою любимую угловую комнату, они должны быть там.

Углов в комнате было не четыре, а шесть, и окна были просто огромными.

И именно в этой комнате, в неизменном комоде, Сириус хранил одну из самых ценных вещей, что у него когда-либо были — сквозные зеркала.

Проигнорировав внезапно дрогнувшие руки и вовсе сейчас неуместные мысли вроде: «Не будь я таким дураком, было бы одно из них сейчас у Джеймса» Сириус достал из ящика зеркала и вернулся к Гарри.

Тот давно покончил с сэндвичем и теперь сидел на кровати. Ногами, как делал бы на его месте почти всякий нормальный мальчишка, не болтал и вообще почти не двигался, смотрел в одну точку таким отрешённым взглядом, что Сириусу захотелось хорошенько потрясти крестника.

Сириус замер, оглушённый пониманием: не крестника теперь, а — сына.

Гарри по-прежнему не представлял, что делать дальше. Хуже того — он не знал даже, что ему думать. Слишком многое произошло за последние два дня, слишком многое нужно было осмыслить.

Но всё предыдущее — вроде существования волшебства — показалось Гарри ерундой, когда Блэк сначала сказал, что будет его отцом, а потом — не оттолкнул.

Получается, вот этот человек, который умеет превращаться в собаку и ничего не ест, теперь его отец?

Гарри всегда было интересно, каково это, когда ты — не один. Когда Гарри был младше, он иногда представлял, как это, когда есть по-настоящему родной человек.

Это было что-то вроде сказок, которые он рассказывал сам себе, ворочаясь на кровати в своём чулане.

Только это было в детстве, и теперь Гарри не помнил почти ничего из тех мыслей.

Гарри попытался сосредоточиться.

Блэк за него волнуется, это точно. Иначе не было бы одеяла, колбасы, выхваченной из рук тряпки, сэндвича...

Ещё Блэк даже не накричал на него, когда он заставил исчезнуть стекло. И разрешил свободно ходить по дому и делать всё, что угодно. Правда, у Блэка не было ни компъютера, ни телевизора, но даже если бы в доме у Дурслей было бы также пусто и пыльно, разве позволили бы они ему делать всё, что захочется?

Гарри усмехнулся: конечно, нет.

А ещё Блэк не сердился, когда он задавал вопросы.

Вообще-то, — сердито сказал себе Гарри, — ты должен быть уже благодарен за всё это — куда уж больше?

Но тут было другое: Гарри хотел раз и навсегда решить, можно доверять Блэку или нет, можно ли и впрямь считать отцом.

Эту выходку с объятием Гарри и затеял с единственной целью проверить, но понятнее ничего не стало.

Мысли Гарри путались, он понимал, что думает об одном и том же вот уже который раз, но перестать не мог.

Неужели у него и правда теперь есть отец? А как живут мальчики, у которых есть отцы?..

Гарри вспомнил Дадли, потом нескольких его дружков и понял, что так вести себя он точно не будет.

А как тогда — нужно? Что вообще можно и чего нельзя? Неужели опять спрашивать?..

Гарри так задумался, что заметил Блэка только тогда, когда он подошёл совсем близко и уселся рядом.

— О чём думаешь?

Ох, если он сейчас тут скажет всё, о чём думал, то неизвестно вообще, что Блэк сделает. Гарри помолчал недолго, подумал, что говорит глупость и честно признался:

— Вы знаете, я ничего не понимаю.

— Ну и не надо. Потом поймётся само.

Сириус брякнул первое, что пришло в голову. Он примерно представлял, что сейчас творится в голове у Гарри, и вовсе не хотел, чтоб... сын так изводил себя раздумьями.

И потому вдохновенно продолжил нести успокоительную чушь:

— Правда, не нужно. Всё хорошо на самом деле.

Гарри кивнул.

Мерлин, подумал Сириус, как же я его наедине с самим собой на несколько часов оставлю?

— Слушай, я уйду сейчас, мне нужно. Деньги там свои взять, волшебную

палочку купить и прочее. Но я буду на связи. Смотри.

Сириус сунул Гарри в руку одно зеркало, в другое посмотрел и чётко произнёс:

— Гарри Поттер.

И Гарри чуть не разжал пальцы от изумления, потому что в его зеркале появилось лицо Сириуса, а в зеркале Сириуса — его, Гарри!

— Вот так будем разговаривать.

«Вот так будем разговаривать», — повторил зеркальный Сириус, и Сириус настоящий сказал: «Всё, отбой!», и зеркала стали обычными.

— Вот. Скажешь: «Сириус Блэк!» — я появлюсь. Я ненадолго, честно.

Сириус хотел попрощаться как-то иначе, но не мог сообразить, как: никакие «пока», «до встречи» и «до свидания» к случаю явно не подходили.

Поэтому прибавил:

— Пойдём, проводишь. Заодно посмотришь, как волшебники перемещаются.

Гарри медленно пошёл за ним.

Вот так вот. Объявился и сразу уходит. Ну и что, что зеркала есть, долго ли такое разбить?

Не вернётся, точно. Не вернётся.

И зеркало Гарри прямо сейчас разобьёт. Как Блэк уйдёт, так и разобьёт.

...Можно подумать, ему сейчас так важно, как перемещаются волшебники.

Встав перед камином, Блэк вдруг обернулся, нагнулся, взял Гарри за плечи, посмотрел в глаза:

— Я вернусь скоро, ясно? И тогда у меня будет волшебная палочка, и заживём по-человечески. Я тебе такие вещи покажу!

Глупостей не делай. Связывайся, когда захочешь.

Сириуса уже охватило пламя, когда он крикнул:

— На улицу не выходи!

Блэк ушёл через камин — Гарри сначала испугался, что он сгорит.

Последним словам Блэка Гарри не поверил, потому что очень хотелось.

Хотелось думать, что Блэк вернётся с дурацкой этой волшебной палочкой, и что-нибудь да будет дальше.

Но это было бы слишком хорошо.

То, что у него появился отец — это было так прекрасно, что не могло быть правдой. А вот то, что отец тут же его бросит — это да, это вписывалось в представления Гарри о реальности, это вполне могло случиться.

Зеркало Гарри разбивать не стал, а просто бросил его на кровать.

Лёг на живот, свесил руку и стал водить пальцем по полу. Пожалел, что пыли уже не было — можно было бы нарисовать узор.

Потом пришло на ум блэковское: «На улицу не выходи». И ужасно, отчаянно захотелось открыть дверь и... Чтобы, если Блэк придёт, посмотреть, как он себя поведёт, что скажет. Чтобы проверить ещё раз.

...Уже через несколько минут после того, как Сириус очутился в Косом переулке, он понял, что поход сюда был самой худшей идеей, какая только могла прийти ему в голову.

Во-первых, здесь были люди, чересчур много людей, и Сириусу поминутно хотелось спрятаться, убежать в какой-нибудь тёмный, безлюдный угол. Но тёмных углов здесь не наблюдалось вовсе, и Сириус стискивал зубы и пролагал себе дорогу сквозь толпу.

Впрочем, через несколько минут он понял, что людей-то как раз мало — не конец ведь августа, середина, детишки к школе не готовятся ещё.

Во-вторых, в мозг прочно въелась одна-единственная мысль: как там Гарри?

И эта мысль заслонила собой всё остальное.

Олливандера, посмотревшего очень внимательно и согласившегося «подождать полчаса с оплатой».

Непередаваемое ощущение, когда стискиваешь в ладони палочку: тёплое, пульсирующее волшебство, наконец-то.

Гринготтс с этим дурацким спуском на тележке и степенным, полным сознания собственной важности гоблином. На вопрос, не заблокированы ли его счета и не выдадут ли они его, гоблин ответил примерно следующее:

— Мы не люди, мистер Блэк. Мы — народ. Волшебные, как вы выражаетесь, твари. Очень мало кто станет интересоваться нашими традициями. А наши традициии таковы: мы не вмешиваемся. Мы не блокируем счета невиновных и не выдаём их, но пытаться доказать, что невинный — невинен, мы никогда не станем тоже.

И Сириус вздохнул с облегчением, подавив порыв пожать крючковатую лапу: гоблин мог счесть это оскорблением.

Вообще-то, Сириус был более чем уверен, что гоблины не выдадут: ему как-то рассказывали одну историю. Правда, всячески при этом подчёркивали, что гоблинов с волшебниками и сравнивать нельзя — ну, разве стали бы волшебники соблюдать столь нелепую традицию?

Но Сириус запомнил всё равно.

Применять к гоблину Империо с Обливиэйтом не хотелось. Очень. Но Сириус знал, что смог и бы и стал бы, пойди что не так.

...И только в примерочной кабинке магазина мадам Малкин Сириус смог наконец вытащить из кармана зеркальце.

Произнёс:

— Гарри Поттер.

Зашептал:

— Ну что, ты как там?

И потрясённо замолчал: у Гарри на лице красовался синяк.

...Гарри закрыл за собой дверь и обомлел: дома сзади не было! Были два каких-то незнакомых, а его — нет!

Пока он стоял, не в силах оправиться от изумления, к нему подошла воинственного вида старушка и заявила, что он, может быть, и ловкий воришка, но пусть не надеется подобраться к её кошельку!..

Сразу же после этого Гарри пришлось врать миловидной молодой девушке, которая назвала его «бедным мальчиком», спросила, что он здесь делает и настойчиво пыталась затащить к себе домой «на чай», уверяя, что «родители не будут против, правда».

Гарри говорил что-то об отце, о том, что они «приехали сюда на отдых», что «он потерялся», — в общем, врал неуклюже, сам понимал это и желал, чтоб всё поскорей кончилось.

В конце концов девушка ушла, но следом за ней появился какой-то громила. Гарри подумал, что таким, наверное, станет Дадли через несколько лет.

— Элис моя девчонка, ясно?

Такого Гарри не ожидал. Вначале он не понимал, что вообще не так, потом понял и быстро сказал:

— Да, я понимаю.

— Понимает он!..

Громила хотел было уйти, потом круто развернулся, огляделся по сторонам, крикнул:

— Эй, ребята!

Из-за угла подошли двое ребят — оба темноволосые, худые. Они не были так похожи на шкафы, как первый, но они всё равно были старше Гарри — а значит, сильнее.

— Чего тебе, Дик?

Кивнув на Гарри, Дик спросил:

— Деньги есть?

Гарри понял, что нужно удирать, и, если бы места были ему знакомы, у него даже были бы шансы — в конче концов, сколько раз он оставлял с носом Дадли!

Но посёлок был ему незнаком, и какое может быть бегство, когда даже не знаешь, что за поворотом?

— У меня нет денег, — ответил Гарри, надеясь, что от него отстанут.

Но, может быть, Дику надоело разговаривать, а может, у него просто было неподходящее настроение, но так или иначе он протянул:

— Вначале я вижу этого хлюпика рядом с Элис, потом он не даёт мне денег... Ребят, проучим его, а?..

Глаза обоих загорелись предвкушением.

— Кто держит?..

Гарри метнулся в проход между двумя заборами, туда, где должен был быть его дом, но уткнулся во что-то твёрдое. Стена, дверь?!

Дик нанёс первый, пробный, не такой ещё сильный удар, угодив Гарри в челюсть.

— Пусти, пусти, — яростно зашептал Гарри, сам не зная, к кому обращается, и заколотил кулаком по стене, — пусти меня немедленно!

И дом пустил. Гарри упал в пыльную полутьму прихожей, вскочил, захлопнул дверь.

Вначале возбуждение было слишком велико, и только потом Гарри осознал, что наделал.

Он всё испортил.

Если Блэк не вернётся, Гарри теперь попросту не сможет выйти на улицу.

Если Блэк всё-таки вернётся и увидит, что Гарри нарушил единственный запрет...

Медленно перебирая ногами, Гарри пошёл в их комнату и повалился на кровать.

Даже сейчас ему нет-нет, да и думалось невольно отчаянное: «Ну, что Блэк сделает, ну, ну, ну, какой он? Что?»

Гарри не знал, сколько прошло времени до того, как в зеркале появился Блэк и громко зашептал:

— Ну что, ты как там?

То есть, в зеркале был не Блэк, а какой-то незнакомый мужчина, но Гарри почему-то сразу понял: это Блэк.

И так растерялся, что сказал самое нелепое, что только мог:

— У меня всё хорошо, сэр.

— Да неужто?! Сиди на месте, я сейчас буду!

Блэк стремительно, как показалось Гарри, пропал из зеркала.

Мадам Малкин изумлённо наблюдала за клиентом, который стремглав выбежал из кабинки, а потом из магазина, так ничего и не купив и не попрощавшись.

В Дырявом Котле Сириус потребовал у Тома каких-нибудь сэндвичей, и когда тот забормотал: «На вынос не даём», вывалил на стойку столько галлеонов, что их хватило бы на завтрак, обед, ужин и съём комнаты.

Одной рукой прижимая свёрток к груди, щедро сыпанул в огонь Летучего пороха и только потом понял, что не может выкрикнуть название дома, когда вокруг столько народу.

Вывалился из камина, пробормотал что-то неразборчивое и аппарировал.

На дом антиаппарационные чары, конечно, были наложены, но не такой силы, чтобы заставить его не пустить внутрь хозяина.

Гарри обнаружился на кровати. На этот раз он лежал.

«Он с неё вообще когда-нибудь слезает?» — невпопад подумалось Сириусу.

А Гарри в который раз удивил его: выпрямился, поздоровался, спокойным голосом сказал:

— Я был на улице.

Сириус молчал минуты две.

Он дурак или притворяется? Нет чтобы попытаться соврать, хоть как-то... И что за спокойствие такое странное? Где мечущийся взгляд, переминание с ноги на ногу, голоса чуть явное дрожание, донельзя испуганное «извините, сэр!», наконец?

Не то что бы Сириусу это было нужно, но он этого ожидал.

— Как... Как вы меня накажете?

Ах вот оно что, понял Сириус. Провоцирует. Думает, я сорвусь. Не дождётся.

После прибытия Блэка Гарри совсем перестал понимать сам себя. Как можно было так спокойно говорить о том, что нарушил запрет, а потом ещё нагло спрашивать о наказании!

Когда Блэк не сказал ничего, Гарри понял: всё, доигрался. Сейчас размахнётся — и по лицу...

— И что тебе там понадобилось?

Неподвижности, а тем более почти спокойного тона Гарри не ожидал совсем. И понял, что не знает, как ответить.

— Ладно, вопрос «Зачем?» опустим. Значит, имеем: «И что в итоге?». А в итоге мне сейчас придётся мазь искать, и хорошо, если она не испортилась.

Сириус вытащил палочку, произнёс: «Акцио мазь от мелких травм!»

Где-то наверху послышался грохот, через пару минут в ладонь Сириуса упал пузырёк. Сириус вылил немного горчичного цвета массы себе на ладонь, понюхал, размазал чуточку по лицу, прислушался к ощущениям.

Взял Гарри за подбородок, растёр остальное по его скуле — не только по синяку, но и вокруг. Спросил:

— Других нет?

Гарри смог только помотать головой.

Он нарушил единственный запрет, он даже не извинился, он нарывался на наказание как только мог, а его лечат!

Гарри понимал одно: нужно извиниться. Но как это сделать, он не представлял.

У Сириуса, по правде сказать, был соблазн оставить лицо Гарри как есть и сказать: «Ходи теперь так, будет тебе урок», но потом он вспомнил, как часто его собственные садины и царапины оставляли неизлеченными «в назидание». А у Гарри до этого были Дурсли, которые, наверное, тоже всегда оставляли всё как есть.

К тому же, тогда получалось бы, что Гарри достиг того, к чему стремился, — не вывел из себя, конечно, но всё же заставил «показать своё истинное лицо», — а этого Сириус допустить не мог.

Пришлось изображать из себя колдомедика.

— Больше ничего не случилось? — спросил Блэк. Гарри, не поднимая глаз, пробормотал:

— Ничего, сэр.

Гарри было стыдно. Гарри было очень-очень стыдно. Честное слово, подумал он, лучше бы Блэк на него накричал.

Сириус встал.

— Итог моего похода: у нас теперь есть куча денег и каких-то невнятных бутербродов, зато по-прежнему нет нормальной одежды, а из питья — вода из-под крана. Ну и, да, еще у меня теперь есть волшебная палочка, — Блэк вновь вытащил её и показал Гарри. Увидел, как загорелись глаза у крестника — не мог он пока, даже в мыслях, называть Гарри сыном! — и прибавил с усмешкой:

— Подержать хочешь? Не размахивай только сильно, а то мало ли...

Гарри робко протянул руку, сжал в ладони палочку.

Это было... как будто он всю жизнь чего-то хотел, но не знал, чего, и вот теперь понял: вот оно, сбылось!

Гарри медленно, плавно повёл палочкой по воздуху. Ничего не произошло. Сириус, внутренне приготовившийся к падению шкафа как минимум, фыркнул.

Гарри поспешно протянул палочку ему.

— Наигрался?

— Сэр, можно спросить?

— Я тебе, вроде, говорил уже, что «спросить» всегда можно?

Конечно, Гарри помнил, как можно забыть о разрешении задавать вопросы!

Но ведь Блэк разрешил это до того, как Гарри вышел на улицу.

— Сэр, а у меня когда-нибудь будет такая же?

Нелепое «сэр» неожиданно резануло Сириусу слух. Может, сказалась многолюдность Косого переулка, может, гринготтские переживания, а может, волнение за одного мелкого придурка, который вечно невесть что себе воображает, но Сириус вдруг почувствовал себя невероятно усталым.

Растянулся на кровати, прикрыл глаза, ответил:

— Я Си-ри-ус. На «сэра» просто откликаться не буду. А палочку купим, когда тебе одиннадцать исполнится.

Сириус попытался вспомнить, когда у Гарри день рождения. Выходило, что в июле.

— А почему именно в одиннадцать?

Гарри проклинал себя за несдержанность: видно же, что Блэк устал, а он, вместо того, чтоб тихонько выйти, спрашивает и спрашивает.

И это после того, что натворил! Но вопрос уже был задан.

— Долго объяснять. Считается, что в одиннадцать лет волшебник уже может контролировать свою силу — как-то так. Слушай, будь другом, дай поспать полчаса...

Гарри сказал что-то вроде: «Да, конечно!». На пороге замер, сказал тихонько:

— Извините меня, пожалуйста, я поступил как дурак.

И Сириус понял, что больше сдерживаться сегодня не способен. Если его крестник всегда сначала будет делать глупость, а потом смиренно признавать, что он дурак...

И потом, провоцировать — так провоцировать, к чему тогда извинения?

Сириус вскочил.

— Давай-ка подойди сюда!

Гарри вздрогнул, но покорно пошёл.

Что он себе там напридумывал, интересно?

То, чего Гарри ожидал так долго, всё-таки совершилось. Но, наверное, это было правильно. Наверное, и отцы могут кричать на своих детей, и не только кричать...

В конце концов, теперь Гарри хотя бы не было так стыдно.

— Да, дурак, ещё какой. Трудно было послушаться?

Голос у Блэка всё равно был не злой, скорее раздражённый. Именно так с Гарри разговаривали Дурсли, когда он вёл себя хорошо — когда он вытворял что-то ненормальное, они кричали, да ещё как.

Гарри не знал, что ответить, и извинился ещё раз.

— Нужны мне твои извинения! — отмахнулся Блэк. Потом спросил куда более серьёзным тоном:

— Ты вот что скажи: почему вдруг меня довести захотел?

Гарри молчал. Неужели это так непонятно?..

А Сириус продолжал говорить, с каждой фразой повышая голос:

— Ощущений острых захотелось? Чтобы стулья полетали, и я поорал? Ну так второе я тебе сейчас устроить могу!

Гарри по-прежнему молчал.

— А если бы тебя там избили сильно, полисмены если бы забрали? Как бы я тебя искал потом? Думать надо головой, прежде чем...

— А что мне было делать, если я думал, что вы не вернётесь? — Гарри закричал почти так же громко, как Блэк.

И Блэк поражённо замолчал. Гарри, в который раз проклинающий собственную наглость, — тоже.

Сидели молча.

Потом Блэк вздохнул:

— Точно — дурак. С чего мне не возвращаться?

— Ну-у, — протянул Гарри, — понимаете, это всё как-то слишком хорошо, чтобы — по-настоящему... И вы сказали, что вы мой отец, и вообще...

Блэк хрипло рассмеялся.

— Это, по-твоему, хорошо? Старый дом и психованный отец-преступник?

— Как преступник?

Чёрт, подумал Сириус, кто ещё из нас дурак. Постарался изобразить на лице полнейшее безразличие.

— А вот так. В тюрьме я сидел. По ложному обвинению.

«Ложное», подумал Сириус, ага-ага. Да за такой совет сразу надо Поцелуй.

Но Гарри я этого не скажу. Не сейчас.

А когда, чёрт возьми, Бродяга, потом, когда доверять начнёт?..

Гарри вытаращил глаза, отодвинулся. Чуть не ляпнул: «Точно по ложному?». Подумал с минуту: если бы Блэк был настоящим преступником, он бы не кормил его, и уж точно не лечил бы синяки. Преступники, они же выкуп требуют... Гарри тихонько фыркнул: да Дурсли бы скорее «большое спасибо!» сказали, чем заплатили хоть сколько-нибудь ради его освобождения...

— Мне всё равно, что вы были в тюрьме.

Ох, подумал Гарри, и это он только что сказал? Королевским тоном, будто Блэку важно его мнение.

А Блэк придвинулся ближе, наклонился, быстро спросил:

— Хочешь — поклянусь?

— В чём?

— В том, что не денусь никуда, чтоб ты не дёргался. На крови, а?

Гарри потряс головой. Блэк ради него собирается... Надо же. Не всякий настоящий отец так сделает, наверное.

Мелькнула было мысль согласиться и проверить, сделает ли Блэк то, о чём говорит, но Гарри шикнул сам на себя: так всю жизнь проверять будешь, не надоело?

— Нет, не нужно, я вам и так верю, я просто...

— Тогда делай в следующий раз, что я говорю, ладно?

— Да, конечно, сэр!

— Сириус.

Очень скоро Блэк выглянул в окно, увидел, что уже вечер, накормил Гарри очередным сэндвичем и сказал, что пора спать.

Гарри не стал говорить, что сейчас почти наверняка уснуть не сможет: столько всего случилось, и не поздно ещё совсем.

Блэк сказал, что спать будет в другой комнате, пожелал спокойной ночи и ушёл.

И Гарри начал мучиться.

Он думал о сегодняшних происшествиях, сбивался с мысли, начинал сначала. Сон не приходил.

Гарри считал до ста, потом — овец, потом повторял про себя один из тех стишков, что учил в школе — ничего не помогало.

Он ложился на живот, потом на бок, потом на спину, он поджимал ноги под себя — а спать всё так же не хотелось.

Подушка нагрелась, под одеялом стало невыносимо жарко. Гарри сбросил его, тихо встал, прошёлся по комнате, подошёл к окну.

На улице будто все умерли: слышно не было ничего.

Устав прижиматься ухом к деревяшке и слушать тишину, Гарри лёг опять.

Попытался спеть себе колыбельную, одну из тех, что когда-то пела Дадли тётя Петунья — он помнил слова наизусть.

Мелькнула дикая мысль пойти побродить по дому, но её Гарри тут же отбросил, потому что — это было бы уже верхом наглости.

Поворочавшись ещё с четверть часа, он решил, что подойти к выходу из комнаты ему можно.

Выглянул наружу и подумал, что Блэк же не проснётся, если Гарри совсем чуть-чуть погуляет.

Сириуса разбудил громкий скрип. Пока он соображал, где находится, раздался стук захлопнувшейся двери.

Сириус вскочил. Так скрипела и так стучала только входная дверь, и то когда дом хотел, чтобы Сириус знал: кто-то уходит.

Сириус натянул на себя свитер — опять жарища, — влез в джинсы, схватил палочку.

Воры? Да какие к Мерлину воры, здесь охранки на десять домов хватит!

Гарри? А с чего ему уходить, да ещё не предупредив?

...И кто его просил вчера убирать пыль заклинанием — никаких ведь теперь следов!

На крики Гарри не отозвался. В спальне его не было. И ни в одной комнате.

— Под замок посажу, глаз не спущу, когда найду, что вообще опять такое?.. И чего ему не сидится!

Ругаясь себе под нос, Сириус босиком выбежал на улицу и помчался неведомо куда.

Он бежал мимо почти одинаковых белёсых домов и не мог понять, что ему больше хочется сделать с крестником: обнять и не отпускать? Наорать?

В любом случае, сначала нужно было найти, привести домой и выяснить, что всё это вообще значило.

Неужто передумал и решил-таки к родственникам вернуться?

Удерживать не буду, решил Сириус, огибая фонарный столб, и пусть Джеймс катится куда подальше со своими дурацкими выдумками и болью заодно.

У какого-то закрытого ещё магазина Сириус резко остановился.

Дурак — он дурак и есть, куда бежишь, зачем время тратишь, когда можно в пса перекинуться?

Запах Гарри Бродяга помнил отлично.

Крестник обнаружился в каком-то переулке, у крестника были красные глаза и опухшие веки и крестник совершенно точно всхлипывал.

Какое «наорать», тут бы успокоить смочь!

Подобравшись совсем близко, Сириус перекинулся.

Схватил Гарри за плечи, развернул лицом к себе. Спросил:

— Что опять такое?

Молчит, носом старается не шмыгать. А смотрит-то, смотрит — как Сириус бы на Питера.

— Я всё помню, сэр, и сейчас уйду.

Гарри сделал неудачную попытку вырваться.

Это что ещё такое, подумал Сириус, машинально усиливая хватку, что ты помнишь? Что помнишь, что сбежать решил ночью? И голосом деревянным говоришь? Ме-е-ерлин...

— Что помнишь-то?

Гарри не ответил.

— Знаешь, ты давай-ка расскажи.

Гарри вырвался-таки, чуть ли не крикнул — яростно, отчаянно:

— Что помню?! Всё! И как вы ночью сказали, что я мелкий урод, и как велели убираться, и как спросили, как я мог вообще подумать, что кому-то нужен — я всё помню!

Сириус ошалело тряхнул головой.

Во сне он, что ли, всё это наговорил? А может, ему сейчас сон снится?

Нет. Он поверил бы, если бы Гарри ему сказал, что он плясал джигу и бегал по всему дому, издавая боевые кличи, — да он во всё бы поверил, но не в эту чушь!

А вот Гарри, похоже, верил, и всерьёз.

Кошмар реалистичный приснился? Околдовали? Бредит?! Нет с ним покоя...

Сириус протянул было руку ко лбу крестника, но Гарри отшатнулся.

— Вы могли всё это сказать сразу! И не нужно было бы вам ночью подстерегать меня в шкафу!

— В шкафу? — Сириус чуть не фыркнул.

— Да, в шкафу! В дурацком, старом, пыльном шкафу!!!

И Сириус наконец-то всё понял и рассмеялся, — правда, смех его тоже здорово смахивал на истерику.

Заглянул Гарри в лицо:

— Это не я был, ясно? Не веришь, да?

Первый раз в жизни Гарри захотелось ударить взрослого человека.

«Не веришь»... Да он никогда больше ничему не поверит, потому что нельзя так! Как Блэк на него смотрел, когда говорил: «Убирайся отсюда немедленно!» — он никогда не забудет! И как Блэк смеялся, как повторял — как очень смешную шутку: «Ты-ы-ы? Нужен? Мне-е-е?!» — не забудет тоже.

Это в сто раз хуже, чем всё, что делали Дурсли, потому что они не притворялись. Они сразу давали понять, как к нему относятся! И отцами себя не называли, и синяки не лечили!

И к волшебникам к этим он никогда не пойдёт, потому что вдруг заставят жить с Блэком, а тот опять будет притворяться отцом днём, а правду говорить по ночам.

Вот, сейчас ведь опять изображает, что беспокоится!

Обманщик, обманщик, ненавижу!!!

Гарри больше удивился даже не тому, что Блэка отбросило в сторону и стукнуло оземь, а собственным мыслям: так и надо.

И побежал прочь, пока Блэк не оправился.

Мощная у мальчика магия...

Сириус привстал, проверил, не сломалась ли палочка, и кинулся за крестником.

Это ж надо... Нет, теперь без присмотра пусть куда попробует выйти!

И ведь понапридумывал же себе... Бедняга. Надо было поклясться всё-таки.

Ага, Сириус, и был бы ты для него ещё и клятвопреступником.

Их отделяло друга от друга несколько шагов, но Гарри, вместо того, чтоб бежать дальше, остановился. Посмотрел вызывающе: мол, что, подходи, давай попробуй!

Теперь не он — на Петтигрю, — подумал Сириус и ухмыльнулся, узнавая, — теперь Джеймс — на толпу слизеринцев.

— Я вас отброшу ещё и ещё, если будете меня преследовать!

— А вот так, если я не двинусь, выслушаешь?

— Ни за что!

Сириус попытался в последний раз:

— Гарри, это просто привидение, которое приняло мой облик!

— Отстаньте от меня!

— Хочешь — поклянусь?

— Вы уже однажды хоте-ели!

Гарри хотел сказать это обвиняющим, почти торжествующим тоном, но голос в конце предательски дрогнул, и получилось какое-то дурацкое блеянье.

Вот сейчас точно — Джеймс. И слушать ничего не захочет, ясно.

Уже зная, что будет дальше, Сириус всё же шагнул вперёд.

Поднявшись, спросил спокойно:

— Драться будем?

Ох, как Гарри теперь ненавидел это спокойствие, эту снисходительность к его выходкам, насквозь фальшивую...

А про себя Блэк что сейчас повторяет, интересно? «Размажу мелкого урода по стенке, и всё тут?»

Гарри распрямился. Драться со взрослым магом безумие, да, а ну и что, ну и всё равно, какая разница! И кто ещё кого размажет!

Сириус старался не улыбнуться, наблюдая, как в крестнике крепнет решимость.

Джеймс в квадрате, точно. Воин.

А потом захотел ударить себя посильнее. Гарри невесть что о нём думает, его домой надо волочь, успокоительным отпаивать и объяснять всё, а он ностальгирует как ни в чём не бывало.

Рванулся было — только бы успеть дотронуться и всё, можно аппарировать! — приложило о стену.

— Наловчился, — проворчал Сириус.

Ну да, а что бы ты сам делал в такой ситуации? Да всё то же самое, только не предупреждал бы ни о чём.

И вслед за этим Сириус вдруг подумал, как поступил бы его отец.

Ему так поступать не хотелось безумно. Это было совершенно по-блэковски, омерзительно по-блэковски, этакий апофеоз блэковской системы воспитания детей.

Рвать с семьёй — и только ради того, чтобы в итоге сделать точно такую же подлость, чтоб оказалось, что ничем он от своих родственничков не отличается.

Вот только Гарри уже далеко ушёл, а иначе его домой не

вернёшь, так ведь и будет отшвыривать, на диво сильная у него стихийка.

Сириус глубоко вдохнул. Все мысли, все бунты ко-ту-под-хвост. Псу, точнее. Одному подлому, трусливому псу, который вот сейчас швырнёт заклинание в ребёнка.

— Ступефай!

Прижав к себе неподвижного крестника, Сириус аппарировал домой.

— Покажи свой шкаф.

— И не подумаю, вы...

— Покажи, а потом делай всё, что угодно, хочешь — уходи, я мешать не буду.

— Я вам не верю!

Этот диалог повторялся с вариациями вот уже четверть часа. Вначале Сириус ещё пытался рассказать Гарри, кто такие боггарты, — тот слушать не желал и безуспешно пытался Сириуса игнорировать.

— Слушай, если шкаф не покажешь, я тебе точно уйти не дам, а так — вдруг не вру, вдруг и впрямь отпущу, мало ли?

Ох, Сириус, какой же ты сейчас Блэк, самому не противно?..

Гарри удивился сам себе, но действительно пошёл, и показал дурацкий этот шкаф, и дверь распахнул резко, и замер.

Потому что из шкафа на него надвигался Сириус Блэк, и уже открывал рот, чтобы крикнуть что-то мерзкое.

А потом тот Блэк, который не из шкафа, заслонил его и велел не смотреть, и другой Блэк замолчал, а Блэк-не-из-шкафа крикнул: «Ридикулус!» и толкнул Гарри: «Смотри теперь!»

И Гарри открыл глаза как раз вовремя: чтобы увидеть, как то-что-вышло-из-шкафа с хлопком исчезает.

Медленно-медленно, — мысль за мыслью, понимание за пониманием, вспышка за вспышкой — Гарри осознавал, что произошло.

Блэков — двое.

Блэков не может быть двое.

То, что в шкафу — это не Блэк.

Значит, не нужно было никуда уходить.

И Блэк говорил правду, не притворялся.

Значит, он, Гарри просто так, из-за того, что не поверил, несколько раз швырнул взрослого человека на землю?!

Всё. Такого даже Блэк не простит.

Гарри очень захотелось выбежать из комнаты, но вместо этого он стоял на месте, смотрел в пол и старался не думать о том, что будет дальше.

И вообще ни о чём старался не думать.

— Убедился?

Гарри молча кивнул, не отрывая взгляда от пола.

У Сириуса возникло было сильное искушение влить в крестника какое-нибудь умиротворяющее зелье и отправиться наконец-то спать.

Но тогда, — напомнил он сам себе, — придётся разговаривать с Гарри утром. Представь, Бродяга, как будет погано, когда ты проснёшься и вспомнишь, что тебе предстоит очередной серьёзный разговор.

Сириус вздохнул и решил покончить со всем этим сейчас же.

— Ты, наверное, кучу всяких ужасов себе понапридумывал?

Гарри не шелохнулся.

Какой же он дурак, у него был такой шанс, у него мог бы быть настоящий дом, но нет, он же не может по-нормальному, ему же нужно всё испортить.

Дурсли всё правильно говорили, он неблагодарный щенок и никто больше.

— Гарри!

Гарри вздрогнул: Блэк чуть ли не в первый раз назвал его по имени. Что это может значить? Может, Блэк совсем рассердился?

Но, вопреки желанию Гарри, где-то в уголке души упрямо ворочалась надежда: «Гарри» — это не «Поттер» и не «эй, ты!», так может, Блэк всё-таки не так сердится, может, он его накажет, но оставит у себя?

Ага, конечно, надейся дальше — да на такое нельзя не злиться.

— Посмотри на меня, а боишься смотреть, так послушай внимательно.

Гарри не поднял головы — потому что действительно боялся, не хотел видеть лица Блэка — и Сириус сел перед ним на корточки.

— Я на тебя не сержусь. Я не считаю тебя виноватым. На твоём месте я бы так же поступил, ясно?!

Вначале Сириус говорил медленно и чётко, без всякой эмоциональной окраски, надеясь, что так Гарри быстрей успокоится. Потом подумал, до чего это по-дурацки и неестественно выглядит, и сбился на яростную скороговорку.

Гарри так и не шевельнулся.

Как — не сердится? Нет, не может быть, точно не может, ведь Гарри же и впрямь виноват, как Блэк может не злиться, почему он вообще остаётся таким спокойным, это же...

Потом Гарри всё стало ясно. Блэк сейчас скажет, что всё в порядке, только дом его Гарри должен покинуть, а так — всё хорошо.

Ну в самом деле, только так и может быть, как ещё?

Сириус хмуро смотрел на застывшего крестника. О чём он думает-то так долго, кажется, сказано уже всё, что можно — и что виноватым его не считают, и что не сердятся…

Что ещё?..

В комнате как-то вдруг запахло пылью и мышами, а Сириус понял, что ужасно устал. Это было чертовски трудно — всё время выбирать правильную интонацию, следить за каждым словом, за каждым жестом, — всё время бояться напугать…

И Сириус решил идти напролом — хуже не будет, точно.

Поднялся, закружил по комнате. Спросил, не глядя на Гарри:

— Ну чего ты боишься?

Гарри молчал.

— Что выгоню? Накажу как-нибудь?

Сириус резко остановился: Гарри смотрел прямо на него, не думая отводить взгляд.

С чего вдруг, подумал Сириус, подходя ближе.

— Что?..

Гарри был твёрдо уверен, что Блэк сейчас его выставит, поговорит — и выставит, проводит до двери или просто скажет что-нибудь вроде «Проваливай туда, откуда я тебя забрал!».

О том, чтоб извиниться, Гарри даже не думал — как за такое извинишься?

Но Блэк сказал не «накажу и выгоню», а — отдельно! То есть либо накажет, либо выгонит, он ещё не решил!

Это было глупо, Гарри знал, но предпочёл вцепиться хоть в такую, высосанную из пальца надежду. Раз Блэк ещё не решил, значит, можно ещё как-то упросить — мало ли!

И Гарри решил бороться до последнего — терять ему было нечего.

Когда крестник неожиданно бросился к нему, Сириус подался назад,

потом чуть не зажал руками уши — Гарри заговорил: громко, быстро, неразборчиво, сам едва понимая, что хочет сказать.

А потом Сириус перестал думать о том, чего ему хочется, а чего — нет, а просто прижал всё ещё захлёбывающегося словами Гарри к себе.

— Дурак, ох, дурак… Ну куда я тебя выгоню?

Они стояли так, не двигаясь, пока Сириус не сказал:

— Всё. Теперь — спать.

В спальню пришли молча, Гарри пару раз споткнулся на ровном месте.

Не раздеваясь, забрался в кровать, укрылся одеялом, настороженно глядя на Сириуса. Тот сел рядом.

Теперь, когда Гарри точно знал, что может остаться, он вдруг перестал что-либо соображать и чётко осознавал только одно: он хочет спать и ни-че-го не понимает.

Где-то в уголке сознания шевелилась гадкая мысль: Блэк сказал только, что не выгонит, и, значит, как накажет — неизвестно, но Гарри отмахнулся от неё: что бы Блэк с ним ни сделал, он это заслужил, главное, он останется здесь.

Уже засыпая, Гарри подумал, что почему-то не представляет Блэка даже просто запирающим его в комнате — а уж чтобы еды не давал или ударил…

Гарри проснулся от того, что кто-то ощутимо толкнул его в бок. Не успел он понять, что происходит, как его пнули.

Ойкнув, Гарри сел в постели и увидел, как рядом мечется Блэк.

Сириус переворачивался с боку на бок, размахивал руками, тряс головой, бормотал что-то странно кротким, тихим голосом. Гарри наклонился, прислушался:

— Ну ребята, за что ж вы так...

А потом голос у Блэка стал другим, больше похожим на обычный, только злым, таким Гарри его ещё ни разу не слышал:

— Сам виноват, сам, скажешь, нет? Кто идею подал, а, Бродяга?

Блэк ещё что-то говорил, то жалобно, то злобно, то крича, то еле слышно шепча — Гарри не слушал.

Он понял: Блэку снится кошмар, и нужно его разбудить как можно скорее.

Несколько минут Гарри провёл, кутаясь в одеяло и борясь с самим собой: ему очень хотелось выбежать из комнаты и захлопнуть дверь.

Смотреть на Блэка, когда он такой, было очень страшно.

Ага, Блэк на него за всю ночь даже голоса не повысил, а теперь Гарри к нему прикоснуться боится. И ладно бы Блэк просто во сне говорил, но ведь понятно, что ему плохо!

И Гарри затряс Сириуса за плечи так сильно, как только мог.

Ему повезло: Блэк как раз перестал метаться и замер, что-то бормоча.

Через несколько ужасающе длинных секунд Сириус открыл глаза — Гарри поспешно отдёрнул руки.

Сириус дёрнулся, хрипло спросил:

— Я что тут вытворял?

Сириуса трясло. Хоть как-то успокоиться, привести мысли в порядок не получалось. Он попробовал вспомнить, почему вообще уснул рядом с Гарри, что было до, — не смог. Знал, что сможет, но не сразу.

Сириус до боли стиснул виски ладонями. Ну же!

Чёрт, нет. Он не сможет сейчас нормально разговаривать.

А что ещё остаётся?

— Гарри? Прости, я тебя напугал, мне кошмар приснился.

Как же по-дурацки звучит.

Гарри кивнул, не сводя с Сириуса настороженного взгляда.

— Я сейчас в другую комнату пойду, а ты спи. Ну, постарайся...

Ох, Бродяга, ерунду говоришь! Сначала разбудил мальчишку среди ночи, поорал наверняка, наговорил во сне всякого, а теперь "постарайся..."

Сколько ещё раз ты должен осознать полное своё бессилие, чтоб понять: не тебе воспитывать этого ребёнка?

Гарри вздохнул. Ему совершенно, ни капельки не хотелось спать, но Блэку он это объяснять, конечно, не собирался.

И что теперь? Сколько ему лежать в темноте? Эта ночь вообще когда-нибудь кончится?!

Гарри попытался успокоиться: Блэк оставит его у себя, всё остальное не важно, подумаешь, полежать немного, ничего не делая, Дурслям вот вообще наплевать было, спит он там или нет...

Сириус потянулся к комоду, нашарил палочку, прошептал:

— Акцио снотворное зелье!

Он понятия не имел, есть ли оно вообще в доме, но попробовать стоило.

И через несколько секунд в ладонь ему-таки ткнулся пузырёк — надо же, удивился Сириус, откуда, отродясь вроде не пользовался.

Вынул пробку, понюхал — помнить бы ещё, как оно должно пахнуть...

Мята — нормально, нет? Кто бы знал...

Сириус ещё немного помедлил, потом закрыл пузырёк и поставил на комод.

Поить крестника неизвестным зельем — он кретин, конечно, но не настолько.

— И как ты его теперь усыплять будешь? — скептически поинтересовался внутренний голос.

— Сказку расскажу, — огрызнулся Сириус. — Гарри, ты спать хочешь или нет? Потому что если не хочешь, я тебя заставлять не буду.

— Нет, сэр, не хочу.

Сириус пропустил "сэра" мимо ушей, засветил Люмос, встал, кутаясь в одеяло, раздвинул шторы — за окном светало.

— Не хочешь — тогда будем считать, что уже утро. Одевайся, потом завтракать пойдём. Чем-нибудь.

Сириус вышел из комнаты, зевнул во весь рот, приманил джинсы со свитером, оделся и пошёл на кухню.

Поставил на плиту чайник, поискал чашки.

Кухня была огромной, но казалось, что места там очень мало. Все шкафы, все ящики были битком набиты посудой, — казалось, стоит сдвинуть что-нибудь одно — и упадёт, грохоча, всё остальное.

Почему Сириус не выкинул весь этот хлам, как только переехал, он и сам не понимал.

Наверное, потому, что ему было всё равно. Знать, что, если он что-нибудь уронит, не поднимется никакого крика, — это стоило десяти замызганных кухонь.

Но сейчас Сириусу захотелось навести порядок — горы ненужной посуды действовали ему на нервы. Да и к тому же, он вдруг подумал, что Гарри до смерти перепугается, если что-нибудь разобьёт.

Осторожно открывая дверцы шкафчиков, в полной готовности в любой момент применить чары левитации, Сириус нашёл–таки то, что искал — старую заварку.

...Они прихлёбывали несладкий крепкий чай, жевали сэндвичи и молчали.

Можно было откопать где-нибудь календарь и обвести дату красным.

Гарри думал о грядущем наказании, Сириус — о чём рассказать крестнику в первую очередь, но всё-таки это было уже на что-то похоже.

Это был их первый нормальный завтрак.

Наливая себе ещё кипятку, Сириус сказал:

— Спасибо, что разбудил.

Гарри сначала не понял, о чём речь, но зачем-то поставил чашку на стол и отодвинул. Пробормотал:

— Э-э-э, не за что.

— Неа, — теперь чашку отставил Сириус, –не "не за что". Тебе ведь небось очень страшно было на меня смотреть?

И, не гадая, признается — не признается, Джеймс бы не признался, продолжил:

— Но ты не ушёл, а меня разбудил. А мне действительно плохой сон снился...

(Гарри вспомнил голос мечущегося по кровати Блэка и мысленно согласился)

— ...если б не ты, я бы долго ещё мучился. Ты... — чёрт, Бродяга, так или не так надо говорить детям?! Сейчас возмутится ещё, скажет, что большой слишком... — Ты молодец.

Гарри почувствовал, как ему становится тепло, и горячий чай был тут вовсе ни при чём.

В детстве он всегда мечтал, чтобы ему сказали, что он молодец, не просто так, как говорили Дадли, но хотя бы за работу.

И он оттирал полы до блеска, идеально ровно подстригал газон и готовил такие вкусные завтраки, какие только мог, но тётя Петунья либо давала ещё какое-нибудь поручение, либо говорила: "Хватит на сегодня, Поттер".

И она всегда морщилась, как бы идеально ни была выполнена работа, она как будто злилась оттого, что такой, как Гарри, вообще может сделать что-то хорошо.

Конечно, потом Гарри понял, что это желание было детским и глупым, и что тут вовсе не в работе дело — Дадли приносил плохие оценки, Гарри — хорошие, но кричали всё равно на Гарри, вообще, что бы ни случилось, кричали всегда на Гарри, это было нормальным, и о каком "молодец" тут можно было думать.

Гарри понял, что ему наплевать на наказание — Блэк похвалил его просто так, нет, не похвалил — поблагодарил, признал, что Гарри способен сделать что-то хорошее, что от него может быть польза.

Сириус смотрел на просиявшего Гарри и не мог понять: глупое "молодец" вызвало такое счастье? Быть такого не может. Дурсли же должны были хвалить его, хоть иногда, да, они были строгими, и, чёрт, Гарри теперь всего боится, но всё-таки, неужели Петунья ни разу не сказала ему "спасибо?"

Не зверь же она, в самом деле.

Зверь — не зверь, вклинился внутренний голос, а резких движений мальчик боится. И о наказаниях всё время говорит. И ждёт, что его выгонят.

Ох, Лили, ты хоть знала, что у тебя за сестра?..

Сириус подумал, что сегодня самый подходящий момент спросить, что же такого случилось с Гарри в начале июля: не захочет отвечать — не надо, а вдруг всё-таки?

Почему магия Джеймса сработала именно в тот вечер — этот вопрос волновал Сириуса с тех пор, как он сбежал. Почему не раньше, не когда он уступил Хагриду, почему сработала вообще?

У Сириуса в голове теснилась куча дурацких планов, нужно было как-то приводить их все в порядок — а ещё обсуждать с Гарри.

Наведаться в Лютный, рассказать Гарри про Хогвартс, про Джеймса, про Лили, про Фиделиус, — Мерлин... — убрать на кухне, написать Рему — сову где взять? Что написать? — не важно...

Сириус потряс головой: всё, задумался совсем, бред пошёл — Рему написать, ага...

— Ну что, чай допил?

Гарри кивнул.

— Ещё хочешь?

Гарри помотал головой.

Сириус взял чашки, вымыл их, начал пристраивать на свободный пятачок у раковины.

И чуть не уронил, когда услышал:

— Сэр, я мог бы и сам!..

Гарри чуть было не вскочил с места, когда Блэк начал сам мыть посуду.

Он, наверное, решил, что Гарри совсем ничего не умеет. Или решит, если Гарри и дальше не будет работать.

Но он же тебя похвалил, сказал какой-то голос в глубине сознания. Ну и что, что похвалил, ответил Гарри, мне же всё равно нужно что-то делать!

В голосе Гарри звучала чуть ли не задетая профессиональная гордость.

Сириус развернулся к крестнику.

Кого они из него там растили, Мерлин, домового эльфа?!

Гарри посмотрел на лицо Блэка и пожалел, что вообще подал голос.

Он что-то не так сделал? Но что?..

Сириус опустился обратно на стул, так и не выпустив чашек из рук.

— В этом доме работаю я. Просто потому, что я взрослый, а ты нет, ясно?

Посмотрел на Гарри и быстро спросил:

— Что они тебе наговорили? Дурсли?

— Откуда вы знаете их фамилию?

— Не важно, потом расскажу, так что?

Гарри показалось, что в кухне сейчас что-нибудь взорвётся, и он поторопился ответить:

— Ну, они говорили, что я... Я должен был работать, понимаете, я же... Ну, они же взяли меня из милости, и поэтому...

Чашки жалобно зазвенели.

— Значит, из милости?

— Н-ну, д-д-да...

Гарри с трудом подавил порыв зажмуриться. Сейчас Блэк поймёт, что такого-как-Гарри-нельзя-держать-у-себя-просто-так, и тогда... Стоп, он же обещал... Ну и что?.. Как что, а если не врал?..

Звон прекратился. Ничего не взорвалось.

Блэк по-прежнему сидел напротив и выглядел очень серьёзным.

— Слушай: я тебя у себя держу не из милости. Это долгая история, я сейчас расскажу хоть всю, но ты запомни: я тебя вообще никогда не выгоню, что бы ты ни натворил. Ты теперь со мной, ты мой сын, в конце концов, и всё тут, и этого не изменишь.

Даже если я вернусь с прогулки и обнаружу дом в руинах, ты останешься со мной, ясно?

Я не вру, я поклясться могу, я тебе говорил уже, только, чёрт, перестань ты думать все эти глупости.

Ты — со мной. Всё.

Ну что, Бродяга, научился пафосные речи произносить?

А как без этого? Молчать, чтоб он и дальше дёргался?

Сириус глубоко вздохнул. Эта речь была только началом, сегодня, видимо, День Разговоров, точно надо календарь искать. А, впрочем, что он делал с тех пор, как Гарри забрал, кроме как разговаривал? Воровал колбасу, лечил синяки и оглушал Ступефаем.

Нелёгкие отцовские будни, что поделать...

Сириус фыркнул и встал из-за стола:

— Ну что, пойдём?

— Куда?

Мерлин, чего он опять боится?

— Я тебе всю историю расскажу, до конца. Про родителей твоих, про меня, про всех — обещал же, нет?

— Обещали...

— Ну так?

Сириус мысленно зарычал. Ну вот что, что опять не так, чего Гарри от него ожидает?

— Сэр, а вы меня... Будете наказывать за вчерашнее?

Вот оно что.

Сириус замер на пороге и сказал ровным голосом:

— Всё, что я сказал про "не выгоню", к "не накажу" так же относится. Наорать могу, да. А что ещё?..

Уже выходя в коридор, Сириус вспомнил Джеймса: в том, что Гарри на него похож, после вчерашнего-ночного сомневаться не приходилось.

А такого, как Джеймс, надо было чем-то тормозить, точно.

Сириус представил себя, говорящего: "Десять баллов с Гарри Поттера!" и усмехнулся.

Бред какой-то.

Метлу, что ли, купить, и запрещать летать потом?

Разве что.

— Где хочешь говорить?

Гарри ошалело помотал головой:

— Всё равно...

Он не мог принять две новых мысли: "Его никогда не выгонят" и "Его никогда не накажут".

Это было ненастоящим. Этого не могло быть в реальности.

Гарри исщипал себе все руки, но не просыпался.

Отец, который не уйдёт, не выгонит, не накажет и хвалит?..

У Гарри была всего одна теория насчёт того, как так могло случиться: Санта-Клаус (которого, скорей всего, не существует!) всё-таки прочитал его детские письма, и расшифровал "кто-то" как "отец".

— Корнелиус, я, кажется, говорил вам, что это небезопасно...

— Всё это я слышал тысячу раз, Альбус! — отмахивается министр.

Они с Дамблдором сидят в его кабинете — "никаких посетителей, Томасон! И никаких репортёров, это неофициальный визит!" — и стараются прийти к какой-нибудь договорённости.

Пока что ей и не пахнет.

Дамблдору досадно: он не любит Министерства. Вот если бы Корнелиус всё же согласился явиться в Хогвартс — о, тогда совсем другое дело. Можно было бы напоить честолюбца чаем, ещё на входе смутить очередным дурацким паролем, взбесить нелепым предложением лимонной дольки... Корнелиус прост: сбей с него спесь, выдумай какие-нибудь последствия, которые могут плохо сказаться на его карьере — и он готов слушать, прислушиваться и, скорее всего, исполнять.

А здесь всё-таки не его территория. Как там говорят нынешние остряки — "Дамблдор не любитель играть на чужом поле?" Не любитель, правильно, на своём поле всякому проще.

Дамблдор замечает, что у Фаджа немного подёргивается левый глаз: министр раздражён и волнуется. И, что самое ужасное, не желает ничего слушать — никакие аргументы сегодня не кажутся ему достаточно весомыми.

А дом Альфарда Блэка трогать никак нельзя: тёмная магия перемешана со светлой, охранные чары с желаниями одушевлённого дома, — предсказать нельзя абсолютно ничего.

И от попытки проникнуть в дом могут пострадать соседние. Люди. Магглы. Опять ничего не понимающие, ни в чём не виноватые магглы, — и обязательно какая-нибудь девочка, которая целуется с мальчиком или играет с котёнком. Обязательно.

Дамблдор отгоняет от себя так некстати нарисовавшуюся в сознании картину будущих разрушений и качает головой.

Никакой Блэк этого не стоит. Никакая "скорая поимка".

Сириус не сможет годами сидеть в доме. Поверьте, я знал его. Он непременно должен себя обнаружить.

Корнелиус, доверие общественности вам дороже людей?..

Альбус выходит из кабинета, злясь на себя за то, что не смог заставить Фаджа одуматься.

Министру плевать на магглов — Блэк убил их двенадцать. У министра принципы. Министру необходим Блэк.

Альбус впервые жалеет, что не стал министром сам.

Власть меняет людей — но всего лишь директор школы — а меняется, меняется тоже.

А иначе — что ж, иначе нельзя.

Альбус давно уже это понял.

* * *

Вальпурга Блэк сидит в кресле в углу — сидит прямо, как всегда. Тонкие пальцы сжимают бокал с вином.

Десятилетняя выдержка, кажется — но Вальпурге хочется вылить его на ковёр. Одно движение кистью, — просто перевернуть бокал.

Нечего и говорить, что со старинного ковра пятно не выведешь потом никакими чарами.

Но дом не возмутится, не зацепит платье хозяйки резной дверью шкафа, не вздыбит на мгновение пол на кухне, чтоб пролился из чашки кофе.

Дом уже стар.

Как и она сама.

А ведь когда-то дом мог бурлить негодованием — у него был враг.

Сириус. Старший сын, позор семьи.

Дерзкий... — о, даже не "мальчишка", просто дерзкий, в его случае одно слово полностью выражало всю натуру — вечно небрежно причёсан, небрежно одет, небрежно и нахально держится.

Но при нём дом жил. И она тоже — жила.

Когда читала это письмо — "ты только не кричи сильно, мам, — я на Гриффиндоре", когда смотрела на сына, приехавшего на каникулы — взъерошенные волосы, маггловские тряпки, никаких манер! — когда зашла в навек осквернённую плакатами комнату — жила. Кричала, сжимала плечи сына так, что на них оставались отметины.

...Вальпурга усмехается: слова Сириуса сбываются.

"Я уйду, — я ухожу, слышите! — а вы оставайтесь здесь, в этой пыли, — оставайтесь, здесь же и умрёте!"

Её старший сын с детства был несдержан.

Вальпурга рассеянно выпивает вино и понимает, что не хочет умирать вот так — в пыли и одна. Недостойный конец — так умирают, предварительно раскаявшись, отвергнутые всеми отрицательные героини глупых романов.

Вальпурга зовёт Кричера — она очень давно не давала ему важных поручений.

* * *

Сириусу не спалось.

Они с Гарри говорили полдня — пока Сириус не понял, что больше не может.

Но о Фиделиусе он рассказать успел. И о Питере. И полюбоваться лицом крестника — тоже.

Тот среагировал на удивление спокойно: посидел, помолчал, отводя глаза, и тихо сказал, что хочет спать, в очередной раз обозвав Сириуса сэром.

И теперь действительно спал в соседней комнате, окончательно убаюканный "последним на сегодня" рассказом про то, как сильно Джеймс любил Лили.

А Сириус уснуть не мог, сам не зная почему. По идее, ему полагалось заснуть быстро, радуясь, что разговор-про-Фиделиус позади — но нет, не давала покоя необъяснимая, необоснованная тревога.

Притупил это чувство только счёт бесконечных квоффлов, влетающих в кольцо — внезапно вспомнившаяся дурацкая привычка времён учёбы.

Засыпая, Гарри в последний раз подумал: а не стоило ли ему уйти прочь из этого дома — Блэк же мог быть убийцей его родителей?

И понял: нет, не стоило. Потому что один раз он уже счёл Блэка лгуном и предателем — и что из этого вышло?

И потом, так рассказывать о родителях, предав их — это было уже за гранью человеческой подлости, так, наверное, никто бы не смог.

И к тому же, если бы Блэк был на стороне того тёмного мага — Волдеморта, да, Блэк сказал, что всегда надо звать по имени — то сейчас бы он мог Гарри тоже убить. Или пытать, или что ещё?..

А так...

Гарри решил, что больше сомневаться просто не может. Блэк его отец и Блэк не тронет.

Потому что если Гарри будет думать дальше, то сойдёт с ума, а сумасшедший он Блэку точно не будет нужен.

* * *

Сириус проснулся от того, что к его руке прикоснулось что-то холодное.

Вскочил, схватил палочку, чуть не пальнул Ступефаем, испугался: "Вдруг это Гарри замёрзший?!", не успел додумать мысль.

Потому что раздалось скрипучее:

— Не пугайтесь, господин.

И Сириус сразу уверился, что спит и видит кошмарный сон, потому что никак иначе Кричер оказаться в доме дядюшки Альфарда не мог.

А сон продолжился.

— Госпожа очень просила господина Сириуса навестить её. Она сказала, она будет счастлива, если господин согласится.

Сейчас забормочет, подумал Сириус,

— Господин уже один раз разбил сердце матери, позор семьи, конечно, он не придёт, бессердечный мальчишка, как только госпожа смогла унизиться перед ним...

Уход из дома, смерть Поттеров, Азкабан — будто не было ничего, Кричер бормочет точно так же, как когда Сириусу было пятнадцать.

И сейчас наверняка ждёт приказания заткнуться, предвкушает, как вернётся к матери с отказом.

Не дождётся.

Только Гарри — нельзя, чтоб проснулся и его не нашёл: такое ведь устроит, такого напридумывает...

— Кричер, у меня тут ребёнок спит сейчас, так вот его с собой взять надо.

И не думай, не думай, Бродяга, что ты не знаешь вообще, как с матерью говорить.

И промолчи, сумей уже, тебе лет сколько, не скажи что-нибудь вроде: "Почему это маман всяких эльфов ночами шлёт? Где же церемониал, приглашение по всем правилам, а?"

Промолчи. Дураком иначе будешь выглядеть.

Подходя к кровати крестника, Сириус фыркнул, подумав, что если уж с Гарри ему удаётся как-то ладить, то с матерью — точно всё будет хорошо.

Гарри проснулся от того, что где-то рядом включили свет. Ну то есть сначала он подумал, что включили, а потом, когда открыл глаза и увидел Блэка, понял, что светилась волшебная палочка.

А Блэк сел на корточки у кровати, и Гарри увидел, какое у него странное лицо — хмурое и чуть растерянное.

— Собирайся быстрей, мы в гости идём. К бабушке.

На слове "бабушка" Сириусу представилась мать в чепце с кружевами, вязаньем и котёнком на коленях, и потянуло смеяться: дико, истерически, так, чтоб стёкла в окнах задрожали, чтоб по полу кататься и подвывать потом.

Вальпурга Блэк, леди из леди — бабушка?!

А выходит ведь, что так.

Сам-то ты кто — отец, Бродяга. Тоже звучит не очень.

Пока Гарри облачался в сириусов свитер и подпоясывался ремнём, Сириус, отвернувшись, рассказывал ему про Кричера — чтоб не боялся потом.

Предупредив ещё о том, что они будут аппарировать — "как в первый раз, помнишь, но только быстрее," — Сириус позвал Кричера. Тот вытаращился на полураздетого хозяина — не идти же Сириусу было в азкабанских тряпках, пришлось удовольствоваться джинсами, — но сказал только: "хозяин должен взять Кричера за руку, чтоб дом пустил его".

С Гарри поздороваться домовик либо не пожелал, либо забыл, и приказывать ему сделать это было лень.

И Сириус аппарировал, одной рукой прижимая к себе Гарри, а другой держась за Кричера.

* * *

Этот дом пах всё так же. И ненавидел его — так же.

Сириус отлично помнил это чувство — хочется стать маленьким и незаметным, сжаться в комок, забиться в тёмный угол — куда-нибудь подальше, подальше...

В раннем детстве Сириус так и делал — его отлавливали, выволакивали, тащили в какую-нибудь Общую Гостиную, яростно шипя на ухо — это если мать была в расположении самостоятельно заниматься сыном.

Потом, когда Сириус начал уже беситься, когда появилось уже это шальное "нахрен", когда ночами уже снилось, как дом трясётся, разваливается, оседает в пыли, но об уходе навсегда ещё не думалось, вот тогда научился действовать от противного: чем больше хотелось сжаться, тем прямей была спина.

А теперь больше всего хотелось отмотать время на десять минут назад и отказаться от приглашения.

Хотелось ещё и сейчас трансгрессировать, но то, что дом его не отпустит, Сириус знал точно.

А ещё в его руку вцепился мёртвой хваткой Гарри, и это... обязывало.

На крик точно нельзя будет сорваться, например. И сбежать малодушно в комнату, дверью хлопнув — тоже.

Как и о чём разговаривать с матерью, Сириус по-прежнему не представлял, а к её комнате они уже подошли.

Кричер молча вёл их вперёд, как какой-нибудь бог-проводник из загробного царства.

Сириус поморщился — ну и чушь лезет в голову, бред бредом.

* * *

За последнее время Гарри столько раз удивлялся, что, когда Блэк сказал собираться, всё остальное показалось ему ерундой.

Да оно и было ерундой, если подумать: ну, решил Блэк навестить мать, ну, ночью; может, у волшебников так принято.

И пучеглазого Кричера Гарри совсем не испугался, только поздоровался на всякий случай.

И даже когда они переместились уже и шли по дому, а на стенах висели головы таких же, как Кричер, Гарри было всё равно.

Вот только когда Блэк отобрал у Гарри свою руку, Гарри вдруг понял, что всё это время за неё цеплялся, как ребёнок какой-нибудь. Блэку же не нравится, наверное!

— Простите пожалуйста, сэр, я не хотел!

Сириус вздрогнул от неожиданности, попытался понять, о чём Гарри говорил. Фыркнул, спросил напрямик:

— В чём на этот раз ты считаешь себя виноватым?

— Я... Я взял вас за руку, я нечаянно, правда!

С матерью они бы сошлись, наверное, вот перед кем за жесты надо извиняться, подумал Сириус невпопад. А потом приобнял Гарри за плечи, потому что в который раз объяснять очевидное было невозможно лень.

И увидел, что дверь в комнату матери — вот она, перед ними, и Кричер замер и смотрит выжидательно.

Взгляд этот Сириуса раздражал: Кричер смотрел так же, как в детстве, когда приходил его будить.

Сириус постоял с минуту, вдохнул душный воздух и понял, что заходить попросту боится.

За дверью ждали воспоминания. Они и за дверью дома — ждали, но тут уже — гарантированно.

Проповеди, проповеди, "должен" — "не должен", горящие болью уши, "без сладкого", "без ужина", "Регулус, отойди от него", — жёсткие колени, тихий голос, вечно одни и те же духи, холодная ладонь на голове — поощрение...

Сириус тряхнул головой — да-а, Бродяга, это ты не зашёл ещё туда. А то, что ты теперь не за себя одного отвечаешь, это как, ничего?

Сириус сел на пол, прислонился к стене. Похлопал по полу рядом с собой — мол, давай, садись.

Гарри сел.

— Знаешь, — начал Сириус, не совсем понимая, зачем он это говорит, — мать моя, — мы ведь с ней в ссоре. Я из дому ушёл в шестнадцать. Ну и... сейчас так вышло, она — одна, мы вообще из семьи остались одни, считай, и она меня к себе пригласила — через Кричера.

И я подумал, что надо бы с ней поговорить.

Гарри слушал с серьёзным видом, пробормотал что-то вроде "зачем?". Сириус даже не захотел спрашивать, что "зачем" — и так ясно. Зачем возвращаться в дом, откуда сбежал.

Неясно было, какого чёрта джеймсова магия сработала так поздно.

— Ты спать не хочешь?

— Нет, сэр.

Лягушку шоколадную ему за каждое "Сириус" давать, что ли.

— Тогда посиди тихо, послушай, о чём мы говорим. И не бойся, даже если вдруг кричать кто-то из нас начнёт. И в любом случае, что бы там ни было, она тебе ничего не сделает, ага?

Дождавшись кивка, Сириус встал и решительно распахнул дверь — чем дольше ждёшь, тем страшнее, и потом, бояться здесь мог Гарри, никак не он.

* * *

Вальпурга думала, не накрыть ли ей стол — самой. В итоге приманила из комнаты старшего сына бутылку виски.

Поставила на столик два стакана — конечно, лучше бы вино и бокалы, тонкую ножку так хорошо стискивать пальцами, но иногда чем-то приходится жертвовать.

Нехрустальные, самые грубые, какие смогла найти, стаканы и ужасающее виски были рассчитаны на то, чтоб стискивать не захотелось ничего.

Вальпурга даже задумалась над тем, не переодеться ли ей, но решила, что, какое бы простое платье она ни надела, Сириус обратит внимание разве что увидев на ней маггловскую футболку.

Вальпурга нервно кружила по комнате и замечала, что в ней всё — не так.

Шторы тяжёлые, тёмно-зелёные, Сириус фыркнет только, кресла тоже старинные, и ковёр, и...

Вальпурга чувствовала себя девчонкой. Вальпурге вдруг начало безумно хотеться взмахнуть палочкой и перекрасить всё в красный, ярко-гриффиндорский цвет.

Вальпурга была жива, Вальпурга сейчас совершенно не была леди, и Вальпурга старательно отгоняла от себя мысль о том, что готовится она — ни для кого.

А перед глазами услужливо вставало лицо сына, смеющегося над Кричером. Даже, кажется, слышался голос: "Можешь передать маман, чтоб она..."

Когда Вальпурга поняла наконец, что пора взять себя в руки, дверь распахнулась.

Вот только на пороге стояли двое. Её сын и какой-то мальчишка.

* * *

Сириус твёрдо знал, что увидит, открыв дверь. Больше чем твёрдо.

Мать будет сидеть в кресле, — спина прямая, выражение лица ничего не говорит, — ничего не выражающим тоном скажет:

— Здравствуй, сын.

А на столике перед ней — если он будет, тот маленький столик, за которым Нарцисса вечно играла в чаепитие, — на столике будут стоять два бокала и вино.

Сириус никак не ожидал, что мать будет стоять у стены, вздрогнет, будто бы её застигли на месте преступления, и спросит:

— Когда ты в последний раз ел?

Подойдёт, всмотрится в его лицо, проведёт рукой по щеке, прибавит резче:

— А спал?

И прежде чем Сириус успел вспомнить, что обычно следовало за этим вот жёстким тоном, прежде чем сообразил, что сказать, мать пригласила сесть. Спросила:

— А кто это с тобой?

Вздрогнула:

— Поттер?..

— Поттер, только не Джеймс, мам.

Ох, подумал Сириус, первая фраза за много лет — как у пятикурсника. Хотя для неё он и есть подросток, другого она не помнит. Только почему сама-то выглядит испуганной школьницей?

Сириус вздохнул, поманил притихшего Гарри:

— Давай — на колени. Ко мне на колени, ага, куда ж ещё?

Чёрт, он тяжёлый.

Гарри чуть ли не впервые в жизни сидел на чьих-то коленях, и, по правде говоря, это было ужасно неудобно, тем более, что лишний раз пошевельнуться он опасался.

Но когда-то у него была и такая мечта.

А ещё Блэк не рассердился, когда Гарри взял его за руку...

— Сириус, ты не думаешь, что Гарри уже вышел из того возраста, когда сидеть на чьих-то коленях кажется удобным? Кричер, принеси стул из кухни.

— Почему "Гарри"?

— Ты считаешь, я стара настолько, что не сумею сложить два и два?

Вот теперь Сириус её узнавал. Сейчас ей полагалось сказать про беззалаберность и неподобающее отношение.

Надо было что-нибудь спросить, срочно. Или сказать.

— Дело в том, что я его отец.

— Крёстный?

— Не только. Я обещал Джеймсу, что Гарри станет мне сыном, если с Джеймсом...

Сириус не мог уже рассказывать про это обещание. Сколько раз он повторил это Гарри сегодня днём, сколько раз в Азкабане, когда решал, сбегать или нет...

— Я не думаю, что сейчас это подходяшая тема для беседы. Он с тобой и ты за него отвечаешь, так?

— Да.

Это "так" мать Блэка сказала совершенно с той же интонацией, с которой и он говорил свои "ясно", а ещё Гарри подумал, что, наверное, когда они стояли за дверью, она ходила кругами по комнате так же, как и Блэк иногда.

И понял, что она совсем, ну ни капельки ни похожа на тётю Петунью, и к такой бы он, наверное, тоже вернулся.

Стул давно уже был принесён пучеглазым, не надо было ежиминутно бояться соскользнуть с колен, и грело, расползалось в животе теплотой блэковское "да". Ещё одно — непрошенное даже — подтверждение тому, что Гарри очень, очень повезло.

— А мальчик... — Вальпурга на миг затаила дыхание, рассердилась на себя — что за глупая пауза, пусть такое позволяют себе какие-нибудь Уизли, — мальчик не желает ли пожить с бабушкой?

Гарри хотел было энергично замотать головой или даже сказать "нет": хоть Блэк и велел сидеть тихо, но он не хочет жить с этой Вальпургой, а от его мнения, наверное, что-то всё-таки зависит, если его спрашивают, хотя, может, она и Блэка спрашивает, но он же сам сейчас сказал...

— Только если его... отцу будет позволено остаться с ним. И на день, не дольше.

Вечер окончился самым лучшим образом — Вальпурга допускала такую возможность, но не очень-то в неё верила — они обнялись. Не понадобилось ни виски, ни стаканы.

Обнимая мать, Сириус заметил, что она похудела, стала тоньше, легче, корсет словно был тяжелей её, — но духами она пахла всё теми же.

И подумал, что с "на день" он погорячился.

Лечь на живот, одеялом накрыться, зажмуриться... Всё равно не помогает.

Ну ничего, Блэк же сказал, что через день они уйдут, а уж день он как-нибудь потерпит. Хотя, наверное, они ещё ночь здесь пробудут и ещё день, потому что не считать же этот остаток... Ох.

На Гарри совершенно точно кто-то смотрел — настороженно и очень внимательно.

Он был сильным, этот кто-то, и Гарри ему мешал. По сравнению с этим кем-то Гарри был очень маленьким, вроде таракана.

И этот кто-то вполне мог проделать с ним то же, что обычно делают с тараканами — во всяком случае, Гарри так казалось. И этот кто-то ненавидел его просто так, за то, что он существовал.

Это началось ещё когда Блэка разговаривал с матерью. Она тогда суетилась, спрашивала, почему они так одеты, предлагала поесть.

Она беспокоилась не только за сына, но и за Гарри, и это было приятно, это было очень здорово, но он сидел, замерев, и мотал головой или кивал.

Только когда Блэк спросил его, что с ним, он стал как-то отвечать, — но всё равно, негромко.

Потому что за ним уже тогда следили. Его изучали, к нему присматривались.

Потом уже — возненавидели.

И вот теперь Гарри лежал в огромной постели и думал, есть ли такие заклинания, от которых можно стать невидимым.

Ещё думал, как жалко, что они с Блэком не в одной комнате. Блэк сказал, когда они расходились, что ему опять кошмар присниться может, а если снотворного выпить — какой тогда смысл от его присутствия, но всё равно, лучше бы он был рядом, пусть бы даже катался по кровати опять, не важно.

Потому что одному Гарри было страшно, очень.

Мало было ощущения, что на него смотрят, что его в любую минуту могут сжать и расплющить, — Гарри ещё казалось, что вот-вот случится что-то очень плохое, и отделаться от этого предчувствия он не мог.

Гарри думал вначале пойти к Блэку, но очень скоро решил, что не стоит.

Потому что, во-первых, он не запомнил, в какую из этих бесконечных одинаковых спален для гостей ушёл Блэк. Во-вторых, ходить ночью по этому дому значило бы лишний раз высунуться, обратить на себя внимание, — а это ещё больше разозлило бы того, кто смотрел.

И у Блэка в доме он уже погулял ночью, и что там случилось?..

Но самое главное: что он скажет-то? Разбудить Блэка только для того, чтобы пожаловаться на непонятный страх и неприятное чувство — это выглядело бы совсем глупо. То есть, Блэк, может, и не будет смеяться и поверит, но что он сможет сделать?

Из дому ради Гарри точно не уйдёт — он же только-только с мамой помирился.

А в том, что всё дело именно в доме, Гарри был уверен.

И просто разбудить, сказать: "Мне страшно" и остаток ночи пробыть в комнате у Блэка — это было бы как-то нахально и по-детски.

И вообще, одёрнул себя Гарри, это же только дурацкое ощущение, только мысли, может, ему всё кажется. Даже скорее всего ему всё это просто кажется.

Гарри откинул одеяло и ради разнообразия перевернулся на спину.

Сириус уснул почти сразу же, удивляясь, что дом его не трогает.

Желание сжаться никуда не делось, но как-то отступило на периферию сознания, потускнело, не мешало спать.

Да что там, даже половицы — и те не скрипели. Скажи кто-нибудь Сириусу пятнадцать лет назад, что они когда нибудь заткнутся, он не поверил бы.

Наверное, это потому, что простила мать. Даже обещала восстановить как-то имя на семейном древе, и понятно, что глупая формальность, но радостно, чёрт, правильно это и неожиданно...

С такими мыслями Сириус заснул. А проснулся — от хрипов.

Их было именно что много, — присвистов, скрипов, — целый оркестр.

Сириус вскочил, засветил Люмос и увидел, что хрипит — Гарри.

Скатился с кровати, запутавшись в одеяле, сел на корточки рядом, схватил за плечи:

— Что?!

* * *

Гарри так и не смог заснуть.

От долгого пребывания под одеялом спокойнее не стало, зато запершило в горле.

И Гарри начал кашлять.

Он задыхался, ему казалось, что он сейчас вывернется наизнанку, выкашляет самое своё нутро, а кашель не проходил.

Он так и думал, он знал же, что что-то случится!

Вот сейчас было самое время бежать к Блэку, к Вальпурге, хоть к кому-нибудь, но он не мог, он просто не мог. Он сидел и сгибался пополам в кашле, и не представлял, как дойдёт даже до двери.

Потом это вроде бы прошло, поутихло, и вот тогда, тогда Гарри мог распахнуть дверь, выбежать из комнаты, крикнуть...

Но он остался сидеть на кровати, обессиленный, опустошённый.

А потом ему стало трудно выдохнуть. Вдыхалось как обычно, но на выходе воздух словно бы пропускали через сито с очень мелкой решёткой. И вдруг оказалось, что внутри Гарри есть струнки, целая сеть струнок. Эти струнки пронизывали всю его грудь и шею, они были направлены в разнве стороны, сверху вниз, слева направо, по диагонали, они были везде, и когда воздух задевал их, раздавались звуки. Не хрип, не сипенье, не скрип — что-то среднее.

Гарри попытался дышать осторожнее, чтоб струнки не задевались и звуков бы не было, но ничего не вышло. Выдыхалось всё труднее и труднее, хрипов становилось всё больше, и когда какой-то один, самый смелый, резко скрипнул уже на вдохе, Гарри запаниковал.

Ему нужно к Блэку, ему правда очень нужно к Блэку, иначе неизвестно вообще, что случится!..

Гарри вдруг почувствовал себя так, будто его протаскивали через узкую трубу. Такое уже было, но тогда он был с Блэком, а теперь что?..

Гарри плюхнулся на пол рядом с чьей-то кроватью. Голова кружилась.

Через пару секунд, оправившись, Гарри понял, что на кровати — Блэк.

Надо было собраться с силами, встать и его разбудить.

* * *

Блэк спросил, и Гарри понял, что сейчас надо будет отвечать. А воздуха не хватало и так, и он просипел — по слову:

— Мне... трудно... дышать. Выдыхать...

Сириус готов был взвыть от собственной беспомощности. Нужно было что-то делать, как-то помогать, но что, как?!

Он даже не понимал толком, что с Гарри творилось.

Потом вспомнилось, как током ударило: астма. Это так называется.

Была у Энн Макферсон, подружки Лили. Говорили об этом шёпотом и с сочувствием.

И ничем не лечилась. Не было зелий, способных её прекратить.

Сириус хотел было позвать мать, потом подумал, что незачем, а Гарри всё хрипел и хрипел. И молчал.

Мерлин, что это, как это, какого чёрта Гарри, а не он, почему он не может забрать это себе?! Ребёнок, его ребёнок тут задыхается, а он ничего, ну ничегошеньки не может сделать, никак не может помочь вообще!

Сириуса бесила эта беспомощность, Сириус боялся за Гарри, Сириусу хотелось пробежать пару километров, чтоб успокоиться, а ведь надо было хоть что-то сделать.

Сел рядом, обнял Гарри за плечи, сказал:

— Отвлекись. Слышишь меня, не думай про это!

Не сбиться на крик оказалось очень трудно. Никакой выдержки, сказал бы Грюм, сказал бы отец, но как сохранить трезвую голову, когда хреново не взрослому — пусть другу, пусть соратнику! — не себе, — ребёнку, за которого отвечаешь!

Гарри кивнул. И Сириус начал говорить какую-то ерунду, лишь бы Гарри слушал, лишь бы не сосредотачивался на дыхании, Лили говорила, это болезнь психологическая.

— Слушай, мы завтра... сегодня... Чёрт, когда это вот кончится, мы с тобой пойдём, куда ты захочешь. Нет, в Хогсмид пойдём. Там такие магазины, ты таких никогда и не видел, там мороженое летающее, сливочное пиво, знаешь, что за вкуснятина, там все сладости есть, все книжки, книжек накупим гору...

Оборвал сам себя. Идиот, психологическое, не психологическое, сидишь, хрень какую-то несёшь, приду-у-урок, Гарри просто нужно на воздух, из этой пыли, из этой затхлости, на воздух, на свежий, дышать глубоко...

Из затхлости. Дом. Не просто же так она у него началась?..

— Гарри, ты... С тобой ничего не было до того, как...

Идиот, сформулировать не можешь, кто тут взрослый.

— Мне казалось, что на меня кто-то смотрит, что я ему не нравлюсь. И я — хрип, — знал откуда-то, что сейчас случится что-то плохое.

Дом, точно, дом, его теперь достать сложней, хозяйка за него, так на Гарри переключился, зар-ра-за, валить отсюда быстрее.

Заорал:

— Кричер!

Тот явился, поклонился растерянно...

— Позови хозяйку!

Вальпурга явилась почти сразу же, Сириус машинально отметил, что ночное её платье не хуже дневного, сказал:

— Мам, нам уходить надо. Вот просто сейчас. Посмотри, что с Гарри, это дом.

Вальпурге хотелось очень многое сказать.

Всё же только началось, всё ещё вечером было хорошо, у неё был сын и внук.

И дом, его же можно...

Но она передумала. Сказала быстро:

— Подожди ещё только три минуты.

Исчезла.

Вернулась, вручила Сириусу золотого шахматного ферзя.

— Портал. Одноразовый. Сработает в случае крайней нужды. Многоразового не даю, потому что, полагаю, в ближайшее время тебе незачем будет сюда возвращаться.

Голос всё-таки дрогнул, не вышло царственного прощания.

Сириус вскочил уже, ферзя схватил, спросил:

— Зачем портал?

— Потому что я больше чем уверена: без него дом вас не впустит. Он и в этот-то раз — только из-за Кричера, но я же не смогу предвидеть, когда именно нужно будет его послать.

Вальпурга думала, Сириус сейчас обнимет её и аппарирует сломя голову, он всегда-то не любил медлить, а уж теперь-то...

— Мам, я вернусь, как только вся эта дребедень закончится, когда вот Гарри будет с кем оставить — вернусь, веришь? Люблю

Не договорил, прижал к себе Гарри, который ещё просипел: "До свидания" и аппарировал.

Вальпурга вздохнула, с удивлением поняла, что — да, сейчас заплачет.

Этот дом гордый и своевольный — слишком своевольный. А сейчас она уже не сможет его переупрямить, она слабее, он-то видел многие поколения Блэков, она для него — тоже одна из многих, безликая Блэк, и, конечно, он лучше поступится её интересами, чем позволит вернуться предателю рода.

Вальпурга думает, что, будь она сейчас в туфлях, она вонзила бы каблук в паркет.

Впрочем, она и так это сделает. Завтра. И ещё много чего.

Забавно, на исходе жизни она бунтует приблизительно так же, как сын в шестнадцать.

Смешно.

— Гарри! Нет, не отвечай пока. Сядь просто прямо.

Гарри лежал на кровати в их комнате и сипел.

Сириус стоял рядом. Паника пропала, и мыслилось на удивление трезво.

Вылечить крестника нельзя никак — значит, нужно отвлечь. Заставить думать, действовать, а то лежит плашмя и погружается глубже и глубже.

И воздух ему тоже нужен.

И, да, болезнь же эта — психологическая. Надо просто убедить Гарри, что всё хорошо. Вести себя соответственно, так, будто не происходит ничего.

Сириус вытащил шкафовую дверцу из оконного проёма. Подошёл к Гарри, пихнул легонько:

— Пойдём, подышишь.

Приобнял за плечи, потянул за собой:

— Пойдём-пойдём.

Гарри не то что бы безвольно мотался в руках, но на Сириуса опирался ощутимо.

Подошли к окну.

— Дыши глубоко! — велел Сириус. Гарри послушно захрипел.

— Давай, чтоб воздуха тебе хватало.

Гарри уже думал, что это будет продолжаться вечно — струнки, головокружение и воздух через сито.

Но сейчас на спине лежала тяжёлая и тёплая, потная рука Блэка, на Гарри никто больше не смотрел, и наконец-то можно было дышать настоящим уличным воздухом.

Гарри раскрыл глаза пошире. Жёлто-розовые пятна временно отступили.

— Надышался? Хорошо, окно я пока открытым оставляю, подойдёшь, если захочешь. А теперь делом давай заниматься, и так столько времени зря потратили.

Гарри ничего не понимал. Каким делом? Почему именно сейчас, когда ему так хочется просто сесть и закрыть глаза? Что Блэку от него так уж срочно понадобилось?

Может, попросить, чтобы подождал немножко? Голова кружится...

Гарри сел на кровать, надеясь, что случится чудо и Блэк про него забудет.

Но нет, тот подошёл, скрестил руки на груди, склонил голову на бок — выглядело это довольно забавно. Казалось почему-то, что Блэк сейчас скажет: "Ну вот, так я и знал".

Но тот спросил:

— Ты колдовать учиться хочешь или нет?

Гарри показалось, что он что-то не так понял. Блэк что, даст ему свою палочку? Но это же можно только с одиннадцати лет, он сам тогда сказал!

— По-моему, не хочешь. Ну и лежи тогда тут дальше.

— Нет, сэр, я... я очень хочу!

Гарри сам не заметил, как вскочил с кровати, на которую ещё каких-то пять минут назад так хотел упасть.

Блэк палочку достал, но давать её Гарри не спешил.

— Смотри вот на подушку. Вингардиум Левиоса!

Подушка взмыла в воздух, немного там покружила, послушная движениям Сириуса, и плюхнулась обратно на постель.

— Это только что были Чары Левитации. Заклинание запомнил?

— Да-а.

— Повтори-ка.

Гарри повторил.

— Молодец. Теперь палочку держишь ты и заклинание говоришь тоже ты, а я страхую.

Сириус взялся за палочку, накрыв ладонь Гарри своей.

И Гарри вдруг запаниковал: а вдруг он не справится, не сможет? Он, конечно, волшебник, но всё равно, вдруг эта подушка сейчас никуда не полетит?

Что тогда?

— Ви... — в горле у Гарри пересохло, — Вингардиум Левиоса!

Ничего не произошло. Гарри захотелось отбросить палочку и убежать куда-нибудь — от стыда, — но Блэк скомандовал:

— Ещё раз!

Добавил мягче:

— Ничего-ничего, очень мало у кого с первого раза выходит.

Гарри попробовал ещё раз, старательно выкрикнул эту левиосу, но проклятая подушка даже не шелохнулась.

Гарри вдруг подумал, что ладно сейчас, сейчас хотя бы один Блэк видит, а потом-то — потом вся школа будет наблюдать, как он позорится!

Рука, которой Гарри держал палочку, вспотела. Ехать в сказочный Хогвартс резко расхотелось.

— Так, — Блэк каким-то непостижимым образом оказался перед ним, — это у нас что такое? Чего раскис?

Заклинание со второго раза не получилось — так это нормально, у многих и с пятого раза не получается, и с десятого, тем более, ты не своей палочкой колдуешь.

Блэк говорил как-то так уверенно, на самом деле не понимал, в чём дело, и Гарри показалось глупым сказать, что он боится, у него вообще ничего не выйдет.

— Тут уже простая тренировка нужна. Знаешь, сколько в Хогвартсе студенты заклинания разучивают, поначалу особенно?

Если вначале Сириус хотел просто отвлечь Гарри от процесса дыхания, то теперь всерьёз захотел, чтоб крестник выучился уже Левитации.

Увлёкся сам, забыл, что нужно подбирать слова и жесты.

Заговорило тщеславие: как же так, сын Джеймса, его крестник, и не может осилить простейшее заклинание.

Да, ему всего десять, да, палочка не его, но ведь сильный же волшебник, стихийка какая!..

Ага, а ты его побольше на неудачу настраивай. "У всех не получается", "никто с первого раза"... Он же себя хуже всех считает, он же решит, что если уж все не могут, то он — точно.

— Слушай, Левитация эта — ерунда, а не чары. Ты же сильный волшебник, в тебе магии столько, что на десятерых хватит, и какую-то дурацкую подушку поднять не можешь, ну? Не верится мне даже.

— Вингардиум Левиоса!

Подушка ударилась о потолок.

* * *

Гарри смотрел, как работают Манящие Чары, как появляются из воздуха предметы, как комод превращается в свинью и обратно.

Спрашивал у Блэка: "Сэр, а я тоже так смогу?" и получал в ответ: "Ещё и не так сможешь, если захочешь".

И когда Сириус спросил у него: "Ну как дышится?" Гарри даже не сразу понял, о чём речь.

Глубоко вдохнул, выдохнул — никакого сита, никаких струнок больше не было! Он мог дышать тихо!

— Всё хорошо, сэр!

— Вот и отлично.

Слава Мерлину, подумал Сириус, слава Мерлину. Отбой.

Театр одного актёра можно закрывать до худших времён.

— Сэр, а почему...

— При слове "сэр" я впадаю в неистовство и начинаю швыряться мебелью.

Ляпнул, покосился на Гарри — не испугал, не перегнул палку? Нет вроде.

— Сириус, а почему мне вдруг стало можно колдовать? Ведь мне же ещё нет одиннадцати, а вы говорили...

— Будем считать, что ты болел, и надо было как-то тебя порадовать. Но, кстати, если ты когда-нибудь палочку мою без спроса возьмёшь и что-нибудь попытаешься сделать, я ругаться буду долго. Понимаешь почему?

— Потому что нельзя брать чужие вещи. Но я — нет, я никогда...

— Не только. Без присмотра да чужой палочкой да в десять лет — опасно. Можешь взрыв устроить нечаянно, например, что потом делать будем?

— Но я и не собирался...

— Верю.

— Сириус, а можно ещё спросить?

— Спрашивай.

— Что это было?.. Ну, в смысле, со мной, этой ночью?

— Болезнь эта была, астма называется. Астматический приступ.

— А оно может... А такое ещё будет?

Сириус вздохнул. Врать было противно, правду говорить –тоже.

— Не знаю. Теоретически может.

— А от неё нельзя никаким заклинанием вылечиться?

— Как думаешь, если бы было можно, я бы стоял и слушал, как ты хрипишь?..

Ну мало ли, захотел сказать Гарри, но тут же прикрикнул сам на себя. Блэк бы не стоял и не слушал, точно.

— Сбили мы с тобой режим совсем... — пробормотал Сириус, глядя на голубое уже небо. — Ночами не спим...

Думал Сириус о другом. Он внезапно вспомнил, что День Рождения у Гарри — тридцать первого июля.

А в начале августа Сириус уже сбежал, было число на оброненной кем-то газете, в каком-то парке.

То есть, боль появилась раньше. И вполне могла — именно тридцать первого.

Что там такого в те дни случилось и случилось ли что-нибудь?

Просто странным показалось: совпадение, круглая дата...

Спросил наугад:

— Гарри, не расскажешь, как этот свой день рождения отпраздновал?

И пожалел.

Гарри обхватил коленки руками, взглянул исподлобья:

— Откуда вы знаете? — спросил почти враждебным тоном.

Чёрт, Бродяга, кто тебя дёрнул спрашивать. В кои-то веки всё нормально было, так не-е-ет, испортил. Рассказывать сейчас опять что-то, объяснять, что хорошо всё...

— Я ничего не знаю, я просто спросил. Чего волком смотришь?

Гарри хотелось расплакаться. Ну зачем, зачем Блэку понадобилось об этом спрашивать?.. Если бы это был не Блэк, а кто-нибудь другой, Гарри решил бы, что над ним хотят посмеяться. А так — ну зачем?..

— Ладно, не хочешь, не рассказывай. Скажи только: плохое что-то, да?

— Ага.

— Из дому после этого не захотел случайно сбежать?

Нет, ну откуда Блэку знать?!

— Да, захотел!

— Ясно. Не кричи, я отстал уже, не буду больше ничего спрашивать.

— Извините...

— Да ничего.

Нет, ну а в самом деле, смысл мальчишку расспрашивать, если и так всё ясно? Дурсли его обидели как-то сильно, джеймсова магия и сработала.

Последняя капля, или как это называется.

И стало ясно, что уж лучше психически неуравновешенный и безответственнный он, чем Дурсли.

Гипотеза трещала по швам. Чего-то не хватало, Сириус чувствовал, он не знал чего-то ещё, чего-то важного.

Но пока можно было удовольствоваться и притянутой за уши версией — какая разница?

— Сэр, я всё расскажу, хотите?

Доверяет настолько, что ли?.. Отказаться — обидеть.

— Ну рассказывай.

— В общем, Дурсли мне на день рождения никогда ничего не дарили. Ну то есть, вещи какие-нибудь старые — это да, но ничего хорошего...

Гарри осёкся. Подумал: а вдруг Блэк старые вещи хорошим подарком считает?

— Сволочи твои Дурсли, — проговорил Сириус сквозь зубы. — Ну? Давай дальше.

— Но зато меня тогда работать не заставляли, просто не трогали. И мне всегда нравилась цифра десять, она гораздо лучше, чем девять.

— Железно, — кивнул Сириус, борясь с желанием спросить: а что, Гарри все остальные дни в году работал?

И так было ясно, что да.

Сил злиться уже не было.

— Ну вот, и день был такой хороший, а тут Дадли начал меня дразнить, ну, что подарки мне некому подарить, потому что у меня родителей нет.

И вот, я не промолчал, а ему ответил, что лучше никаких родителей не иметь, чем как у него.

Я не знаю, почему так сказал, я на самом деле так не думал, если бы дядя с тётей меня как Дадли любили, я бы радовался.

И я думал, мы одни во дворе, а оказалось, тётя Петунья из дому вышла и нас услышала.

И она пошла ко мне с таким лицом, — я таких дерзостей просто никогда не говорил, — и я так испугался, я не знал, что она сейчас со мной сделает...

В общем, я её отшвырнул, ну, как вас тогда.

И она встала, отряхнулась, посмотрела на меня, сказала стоять смирно.

И я стоял, а она меня по щекам била. И кричала. Что как я посмел, что я урод... и ещё много всякого.

Картинка представилась Сириусу так живо, будто он использовал думосбор:

залитый солнцем двор, высокая, костлявая треска-Петунья, неподвижный Гарри.

Алые пятна на щеках, взмахи тонких рук: по правой — по левой, по правой — по левой...

— Ну, мне повезло, она быстро закончила, она вспомнила, что соседи увидеть могут.

Это всё из-за дня рождения, я бы иначе Дадли бы не ответил.

Но я тогда... Я вообще потом... Понимаете, я же ничего не сделал, я не хотел!

И мне десять лет исполнялось... Она меня не била никогда, грозилась только, а тут... Ладно бы в чулан...

И я подумал как-то сразу, что тут долго не останусь.

— Одиннадцатый день рождения шикарный у тебя будет, веришь?

Больше Сириус не знал, что сказать.

Их последующий день проходил тихо и спокойно, почти как в нормальной семье.

Гарри лежал на полу и читал подсунутую Сириусом "Историю Хогвартса".

Судя по пальцу, машинально засунутому в рот, и быстро переворачиваемым страницам, скучно ему не было.

Сириус спал — прямо на одеяле, в одежде, уткнувшись лицом в пространство меж двумя подушками.

Гарри читал и читал, и даже непонятные слова не мешали, так было интересно.

Он и так-то любил книги — а что ещё ему было любить, если ни к телевизору, ни к компьютеру его не подпускали? — а эта была ещё и про волшебников.

На страницу упал кусок штукатурки — Гарри отложил книгу и встал.

И увидел, что люстра на потолке трясётся, как если бы в комнате был сильный ветер.

А потом он почувствовал — уже ступнями — как вибрирует пол.

Гарри не знал: может, у волшебников такое в порядке вещей, — но ему всё это совсем не нравилось. Вопрос был в том, надо ли будить Блэка.

Когда следующий белый кусочек упал ему уже на плечо, Гарри решил, что стоит. Тем более — что Блэк ему сделает?..

На этот раз его не пришлось трясти. Он сразу же сел в постели и спросил:

— Что это?

И Гарри ответил, что не знает.

Сириус закрыл глаза. Перекинулся. И почуял, что дом атакуют снаружи.

Но вот доберутся или нет — этого сказать было нельзя.

Через полчаса, когда ощутимо затряслись уже стены, Сириус понял, что доберутся, определённо. А ещё — как ни не хотелось понимать, — что надо уходить.

Вопроса "Куда?" не стояло — в кармане лежал материн портал.

И астма всё же лучше, чем опасность получить по голове кирпичом.

Тем более, с домом можно попробовать договориться. Примет он извинения предателя или нет — другой вопрос.

Вот сможет ли он извиниться... Распластаться по паркету, выпросить нейтралитет...

Вмешался Голос — насмешливый, отчаянный:

— Альтернативы есть, Бродяга? Есть? Ну назови хоть одну, давай!

Альтернатив не было, и королева была левитирована на комод.

— Гарри, нам отсюда надо уходить. Потому что кто-то очень хочет сюда снаружи войти, и дом его не пускает, значит, это враг.

— А куда мы пойдём?

— К матери к моей. Ты не бойся, там с тобой опять не начнётся. А начнётся — уйдём ещё куда-нибудь. Но сначала — туда. Это портал, будет так же, как когда мы с тобой сюда в первый раз перемещались, нам надо только коснуться его одновременно, угу?

Гарри кивнул.

— На счёт "Три!". Раз, два...

И ничего не изменилось. Королева — на комоде, стена — перед глазами, пол — под ногами.

Не завертело, не закружило, не рвануло. Не приземлились в спасительную духоту дома на Гриммо.

Сириус сжал ферзя ещё раз — корона ткнулась в ладонь, — Гарри фигурки и не отпускал.

Мама? Да неужели же могла...

Нет, — вспыхнуло в голове, — не мать, не она виновата. Просто портал действительно на крайний случай — ох, буквальность эта обычная!..

Значит, вот это — ещё не худшее?..

Стены тряслись мелкой дрожью, осыпались какая-то пыль, труха, штукатурка...

Дом держался из последних сил, трясся в ознобе, как больной.

А секунды, бес-цен-ны-е секунды шли одна за другой. Те — или тот? –снаружи, сдаваться не собирались и палочки держали твёрдой рукой.

Медленно, методично, где-то даже осторожно сводили охранку. Не снимали, не ломали — истончали планомерными атаками.

Сильные маги, обычным такое не по плечу. Дамблдор?..

Сириус кинулся — туда, туда, — сгрёб из комода зеркала, флаконы с зельями, — Оборотка с Фецилисом всегда пригодятся.

Вернулся к Гарри. Сел.

Сириус кожей чувствовал, как в доме растёт напряжение. Его же сейчас чистили, как апельсин, вскрывали, как консервную банку — дом давным-давно забыл, каково быть открытым, беззащитным, лишённым скорлупы защитных чар.

И взорвался бы он давно, из чувства противоречия, как-никак последний жест, — вроде как плюнуть в лицо, — только ведь в нём были они, люди, которых дом вот так бросить не мог.

— Сейчас уйдём, дружище, — выдохнул Сириус в пространство.

Прижался щекой к стене.

О том, что вместе с этим домом осядет в пыли почти всё лучшее в его жизни, он подумает позже.

А сейчас — взять Гарри за руку и аппарировать.

* * *

В этом доме ничего не изменилось — та же неприхотливость, то же "ничего лишнего".

На кухне обитали маггловский чайник и маггловская плита, на столе стояла большая невымытая чашка.

В комнатах было не то что бы безукоризненно чисто, но и особенного беспорядка не наблюдалось.

Рядом с кроватью стояли домашние тапки в дурацкую яркую клетку.

Сириус фыркнул — Рем всегда предпочитал ходить босиком, когда представлялась такая возможность.

Гарри шёл рядом, оглядываясь, молчал. Потом всё же решился спросить:

— Сэр, а где мы?

— У друга у моего.

Вполне возможно, у бывшего, ввернул внутренний голос. И скорее чтоб не удариться в перебранку с самим собой, чем из чувства ответственности, — если что, было бы ведь видно, — Сириус тоже спросил:

— Ты как? Не тошнит, случаем?

Гарри замотал головой.

— А почему мы не у вашей мамы?

Сириус объяснил.

Пришли на кухню, сели — на пол. Занимать единственный стул ни тому, ни другому не хотелось.

Сириус вздохнул. Горечь от разрушения дома ещё не навалилась, не скрутила, поджидала где-то в уголке сознания, пока он останется один.

Пока же были только досада и усталость: Мерлин, да будет у них когда-нибудь хоть один день без происшествий? Полдня?

Устаканилось дома — мать. Осели у матери — астма. Кончился приступ — это.

Что ж ты, мир, издеваешься-то так?

Сириус тут же фыркнул: могло быть гораздо хуже. Например, не дал бы он Джеймсу никакого обещания и сидел бы сейчас в Азкабане.

Нет, ремусова кухня лучше, однозначно.

— А где ваш друг?

— Придёт сейчас, надеюсь. И тогда мы с ним долго будем выяснять отношения.

— Как?

— Ну, как. Я убедить его постараюсь, что невиновен. И да, ты его не слушай, что бы в начале ни говорил, он же не знает всей истории.

Гарри фыркнул: что за ерунда, конечно, он не будет слушать никакого друга.

Блэк — это же Блэк, он же не мог ничего плохого.

Гарри хотелось узнать, что случилось с домом, но он подумал, что спросит как-нибудь попозже: Блэку очень грустно, наверное, было оттуда уходить, раз он назвал дом "дружище".

Ещё хотелось узнать про блэковского друга. Блэк же не станет дружить с плохим человеком?..

Про друга Гарри попросил рассказать.

— Его Ремус зовут. Ремус Джон Люпин. Это тот оборотень, с которым я и твой отец вместе по Лесу бегали — помнишь, я рассказывал?

Ещё бы Гарри было не помнить.

— И он... — Сириус затруднился так сразу подобрать определение, точно характеризующее Люпина и понятное десятилетнему.

— Он очень хороший человек. Добрый. Умный. И он думал, что, если он раз в месяц превращается в волка, значит, с ним нельзя дружить, переживал очень.

Сириус поймал себя на том, что говорит о друге в прошедшем времени. Чертыхнулся. Люпин, слава Мерлину, не прошедшее, а настоящее. Ближайшее будущее, вернее.

Будущее открыло дверь, повесило на вешалку потёртое пальто и сразу же, не разуваясь, пошло на кухню.

Сириус успел отметить, что Люпин повзрослел, посуровел, но в то же время не изменился в главном: остались эти мягкие, округлые движения, осталась манера улыбаться уголком рта.

А сказать Сириус не успел ничего, потому что время внезапно потекло медленней, а движения Люпина — ускорились, и события высвечивались в сознании отдельными картинками.

Раз! — и двинуться уже нельзя, Ступефай невербальный или что-то вроде...

Два! — тело взмывает в воздух...

Три! — сгустились из воздуха верёвки, привязали к стулу.

Четыре! — вырвана из руки палочка.

Пять! — закричал что-то Гарри.

И время пошло по-старому. Люпин обернулся на голос Гарри, Сириус различил слова:

–...это всё Питер... Петтигрю, который крыса, он только притворился, что умер, это он хранил тайну!

— Да ну? — Люпин фыркнул с показной, нервозной весёлостью. — Долго его подучивал, а?..

— Никого я не подучивал, — фыркнуть в ответ оказалось труднее, чем Сириус предполагал.

— Блэк никого...

— Гарри, я сам объясню, не мешай, ага?

— Ты убил Джеймса с Лили?

— Я всё равно, что убил их.

И Люпин преобразился.

Сжал губы. Наставил на Сириуса палочку.

"Бродяга-Лунатик. Лунатик-Бродяга", — стучало в голове у Сириуса, и не верилось, что сейчас, скорей всего, один другого убьёт. Мародёр — Мародёра.

Бродяга. Лунатик. Бродяга привязан к стулу, Лунатик с поднятой палочкой кружит вокруг.

Допрос. Абсурд.

Гарри сжался в углу, вмешиваться больше не пытался, смотрел внимательно.

— Ты-ы... ещё смеешь... — никакой Люпин сейчас был не волк, что бы там не говорили о внутреннем звере, а лев какой-нибудь. Барс. Кружит-кружит — жаль, хвоста нет, по полу колотить. А ударит — лапой ли, Авадой, — и нет тебя. Сейчас — может. Одно движение.

— ...разговаривать с сыном Джеймса?!

Люпин наклонился и затряс Сириуса за плечи. Даже не затряс, вцепился просто — со всей наружу рвущейся звериной силы, чтоб до синяков, до крови.

Искажённое ненавистью, перекошенное лицо Лунатика оказалось на одном уровне с его — Сириус закрыл глаза. Не то что взгляда не выдержал, а просто не захотелось смотреть. Не должен был Лунатик — так — на него. Мог — во сне или в параллельной какой-нибудь реальности, но — не взаправду.

Люпин выдохнул, затряс головой, закрыл на мгновение лицо руками. Спросил виновато:

— Ты... что хотел сказать?

Вот это был Люпин-человек, которого только что скрутило зверем. Потный, обессиленный Люпин с трясущимися руками.

И Сириус сказал бесцветным голосом:

— Хранителем был Питер. Посмотреть если хочешь — давай, я закрываться не буду.

Люпин мотнул головой. Кивнул на Гарри:

— А он что тут?

— А он со мной. Ему у Дурслей плохо было. И потом — ты Джеймсу когда-нибудь что-нибудь обещал важное?..

* * *

Люпину очень хотелось поверить, но он медлил. Если выяснится потом, что Сириус лжёт — ни один же не выживет. Сириуса — Авадой, себя — ха-а, храбрости не хватит, — пьянством.

А Легилименцию применять не то что не хотелось — тошнило при мысли о.

Казалось, что если он сейчас поднимет палочку и произнесёт это заклинание, то встанет со стула уже не Бродяга, а чужой человек.

Который будет говорить вежливо и бесцветно, кивнёт, скажет: "Спасибо за помощь," и уйдёт, руки не подав на прощание.

Суда — не было. Гарри — живой и Блэка не боится. Волдеморт — мёртв.

Зачем предателю и убийце сын преданного же друга при мёртвом хозяине?..

Где-смысл. Реальность это или фильм режиссёра-недоучки.

— Я пить хочу.

Голос Гарри разрывает тишину — Ремусу кажется, что он слышит треск.

Сразу становится ясно — реальность. Сразу становится просто — виновный бы столько лет в Азкабане не продержался.

Гарри просто не знал, что ещё можно было сделать. Вмешиваться Блэк запретил — но ведь что-то сделать было надо!

Все как с ума сошли. Блэк — почему не сказать просто, что невиновен? А друг его — вообще... А Блэк про него ещё говорил, что хороший — ну да!..

Вот Гарри и влез с дурацкой просьбой — может, Блэк, тогда вспомнит, что незачем ему торчать привязанным к стулу?

— Водички дай ему.

Дома нет, друга, похоже, тоже скоро не станет.

Сириусу хотелось сгорбиться, ссутулиться — но держали верёвки.

И было уже всё равно.

Интересно, что Люпин подумает, если он прямо тут уснёт, на стуле?..

Верёвки исчезли, Сириус устало запрокинул голову назад. Размял плечи.

Гарри прихлёбывал воду из той самой чашки.

А ведь ещё месяц назад Сириус и подумать не мог о том, чтобы сидеть с Ремом на кухне, и по кирпичикам, по ниточкам воспоминаний восстанавливать былую дружбу.

Ковыряться машинально в тарелке.

Смотреть на друга через стол. Морщиться от дурацкого ощущения, что в Джеймса пальнули чем-нибудь этаким, и теперь он смахивает на десятилетнего, и они все вместе сидят и решают, что делать.

Только тогда и Рема нужно было — состаривающим, блеск в глазах гасящим — Тёмным, однозначно.

А уж его-то...

Встряхивать головой.

И дёрнуться вначале от неожиданно деловитого:

— Ты почему вдруг — ко мне?

— А у меня дом разрушили. Сегодня утром. Ну, то есть, при мне его разрушать начали, а конца я дожидаться не стал.

— Яа-а-асно... — Люпин забарабанил пальцами по столу. Сириусу опять вспомнилось, как стучат хвостом по полу кошки — полнолуние что ли скоро?..

— Тут такое дело: ко мне Дамблдор не так давно приходил. Рассказал, что пропал Гарри. Очень, очень просил помочь.

— В каком смысле помочь?

— А ты как думаешь? Про тебя рассказать, конечно. Не видел ли, не знаю ли, где сейчас, или как удалось сбежать. Не писал ли ты мне, не пытался ли выйти на связь.

Сириус кивнул, нахмурился — что-то ещё не сходилось. Если...

— Погоди, как это "рассказал"? Об этом что, не писали нигде?

— Нигде, конечно. Пропажа Мальчика-Который-Выжил — за такое обыватели по головке не погладят. Родители учеников в особенности — раз Гарри Поттера не уберёг, то мало ли, что с их детьми будет?

— Угу. А подожди, откуда он знает, что Гарри у меня?

— Он подозревает. Потому что Пожиратели о его смерти раструбили бы давно.

Сириус вспомнил вдруг, что Гарри-то — тут, никуда не делся, затих и слушает взрослые разговоры. Не вспомнили двое взрослых, что не надо бы ребёнку присутствовать, не отослали вовремя.

Посмотрел на крестника и фыркнул: Гарри ёрзал на стуле, глаза у него горели, — явно не терпелось вмешаться. Всё-таки слушать вещи, явно не для его ушей предназначенные, редкому ребёнку не понравится.

А сыну Джеймса — тем более.

— Так. Во-первых, я вас не познакомил до сих пор. Гарри, это Ремус, лучший друг твоего отца. Рем, это Гарри.

— Здравствуйте, — Гарри смотрел настороженно, внимательно.

— Здравствуй, Гарри. Ты...

— Только не надо ему говорить, что он похож на Джеймса, наслушается ещё, я чувствую. Гарри, у нас сейчас тут взрослый разговор, ты можешь минут на пятнадцать выйти? Рем, у тебя "Истории Хогвартса" нет, часом? Нет? А что есть? А то Гарри у нас книгочей хуже тебя.

— Вряд ли у меня для него что интересное найдётся.

— А ты проводи. Пусть сам книжки твои посмотрит — ничего же из ряда вон ты не держишь?

— А можно спросить?

Чёрт. Ведь думать теперь будет над услышанным и неизвестно что надумает, раз даже книжками не отвлёкся.

— Можно, но что отвечу — не гарантирую.

— А кто такой Дамблдор и зачем он меня искал?

Сириус вздохнул.

— Дамблдор, Гарри, это тот человек, который тебя к Дурслям отправил. А искал, чтоб к ним же вернуть, я думаю.

У Гарри противно заныло в животе. Получается, его ещё к Дурслям могут вернуть? А Блэк что же?..

И одновременно со страхом появилась откуда-то на неведомого Дамблдора злость. Гарри что, правда мог жить не с Дурслями? А этот Дамблдор всё за всех решил? Нечестно же!

— А ты ему же не позволишь меня забрать?

Сириус подумал, что про Дурслей надо было бы что-нибудь соврать — мало прежних страхов, теперь Гарри ещё Дамблдора бояться будет, вот же чёрт.

Хотя если встретятся они, обаяет же десятилетнего добрый дедушка, если не рассказать.

— Придумаешь тоже, — конечно, нет. Пусть попробует только. А теперь давай, вперёд с Ремусом книжки смотреть!

— Получается, я не у Дурслей мог жить?

Вот ведь появилась настырность когда не надо!.. Такому запуганному пока всегда — надо, одёрнул сам себя.

— Мог не у них. Мог бы, наверное, даже со мной. Или вон с Ремом...

— Со мной не мог, я оборотень.

— Не важно, вот писем ты ему почему не писал?

— А возвращались совы.

— Ладно, — Сириусу захотелось сжать ладонями виски. Слишком много было информации, слишком много разговоров, а где-то в начале дня остался разрушенный дом.

— Идите уже.

Передышка.

Люпин вернулся быстро, плюхнулся на стул, сразу перешёл к делу:

— Ко мне потом ещё министерские приходили, отдельно: я оборотень и твой бывший лучший друг.

— Откуда знают про друга?

— От Дамблдора, откуда ещё.

— Гарри ему зачем? Ну, шумиха, ну, "Мальчик-Который-Выжил", ну что с того, отвертелся бы, он может.

— А он со мной планами поделился: думал, я проникнусь. Сказал, что Волдеморт вернётся, и Гарри тогда будет нужен.

Люпин замер, ожидая реакции. Вдребезги разбитой посуды, крика, летающей мебели и непечатной ругани — чего-то вроде. Не дождался: Сириус медленно вдохнул, медленно выдохнул. Сказал:

— Чёрта с два он его получит.

Помолчали.

Сириус лихорадочно думал. Дамблдор — ищет, Министерство — ищет, магглы — ищут, до матери не достучаться физически.

Куда?.. Здесь оставаться: не вариант, если к Рему раз явились, то и ещё явятся, не вопрос. Даже, может быть, сейчас, вот только дом добьют. Тонксы?..

— Рем, а не знаешь случайно, к Тонксам мне можно?

— К ним тоже Дамблдор приходил, мне Андромеда рассказала. И слежка ведётся, факт.

Сириус выругался.

— Хорошо хоть, им скрывать и вправду нечего было, Дамблдор легилимент же, каких поискать.

— А ты что скрывал, интересно?.. — спросил Сириус бездумно, а мозг прокручивал, прокручивал варианты, — чёрт, время, время!..

Портал? Сработает или опять?..

— Я твою анимагию скрывал.

— Зачем?

— Сам не знаю. Мне не понравилось, что к Гарри совы не доходили.

Вот сюрприз. Не верил Лунатик, стало быть, до конца в его виновность. Вот она — дружба.

Мир стал гораздо менее серым, — с того момента, как Люпин посмотрел на него, как на врага, он приобрёл совершенно отвратительный мышиный оттенок.

— А как ты?..

— Знаешь, есть такая песенка маггловская бесконечная: "А в лесу стоит дерево, за кустом снова дерево, а за ним снова дерево, а за деревом куст. За кустом снова дерево...", — ну и так далее. Привязчивая страшно, с маггловской школы помню. Вот я её повторял мысленно — помогло вроде.

— Спасибо.

— И ты меня после того, что я тут устроил, ещё благодаришь?..

— Прекрати себя в чём-либо винить немедленно! Тоже мне...

Сириусу надоело: они сидели на этой кухне, говорили о важных вещах, спроваживали Гарри, а время-то уходило, уходило, и неизвестно было, когда они увидятся ещё раз. Что ему за побег светит, Поцелуй?

Придурки оба.

— Ты замечательный друг, Рем, был и остался.

— Ты тоже.

Обнялись наконец-то.

К миру вернулся нормальный цвет.

— Портал левитируй, пожалуйста. У меня из кармана.

Королева уверенно встала на стол, Гарри пришёл на зов, Люпин спросил, куда портал.

— К матери. Мы помирились, похоже.

— Здорово.

Сириус ещё раз проинструктировал Гарри насчёт портала, Гарри попрощался с "дядей Ремусом", и произошло то, чего Сириус и ожидал.

Портал не сработал.

— Да что же такое! Это не крайний случай? Это, я тебя спрашиваю, не крайний?..

Сжал королеву в кулаке. От разочарования хотелось выть.

Значит, не крайний, Бродяга, сказал на этот раз не Голос, а Ремус. Значит, надо думать. Значит, есть выход.

Действительно, согласился Сириус, есть. Только в упор его не видно.

Да ещё Люпин убирал со стола, громыхал посудой...

— А что ты мне тут за флаконы понарасставлял?

— Какие флаконы?..

Сириус обернулся.

Вот все клички, которыми Нюниус награждал, от "недоумка" до непечатных, все, что с умственными способностями связаны — правда святая!

Какого чёрта до сих пор не вспомнил, — не-ет, какого чёрта вспомнил, даже с собой взял, но не выпил!..

Какая-то надежда лучше, чем никакой, чем аппарировать наугад в какие-нибудь леса. Однозначно лучше.

Сириус схватил флакон, отвинтил крышку, выпил залпом — и ощутил ту самую блаженную, непоколебимую уверенность, которая свойственна лишь дуракам и безумцам.

Теперь он знал, куда, совершенно точно знал.

В Косой Переулок.

Дурак, захлебнулся воплем рассудок, куда, идиот, без Оборотки! — но Сириус уже прижал Гарри к себе и аппарировал.

Всё упростилось до предела — почти так же, как когда Сириус становился Бродягой.

А ещё действие Фелициса походило на "Империо" — то же "так надо", та же невозможность ни на что повлиять. Сириус и видел себя словно со стороны — размытые, нечёткие картинки.

Как аппарировал сначала в "Дырявый Котёл", как неверяще всматривались в его лицо посетители, медленно складывали два и два.

Как тянулись за палочками какие-то храбрецы, как удивлённо оглядывался Гарри, вцепившись в руку, как заходилась в истошном: "Сириус Блэк!!" дама с искусственными кудряшками, как достал палочку Том — выпорхнуло серебристое.

Как аппарировал во "Флориш и Блоттс", как увидел толпу рыжих, как щёлкнуло в голове: "Уизли".

А потом Сириус снова стал видеть себя не со стороны, вот только с резкостью по-прежнему было что-то не то.

Чётким прямоугольником выделялось из всеобщей размытости плечо одного из мальчишек — и тот, кто сидел на нём. Питер. Крыса с оторванным пальцем. Сидел и смотрел внимательно чёрными глазками-бусинками, чуть подёргивал носом.

От накатившей ненависти стало душно. Убить сейчас — попасть в рыжего, стой, Бродяга, стой.

— Акцио Питер Петтигрю!

Сжать в руке мягкое, упругое тельце — жи-ирный. Обездвижить. Протянуть Гарри на раскрытой ладони, сказать не своим голосом дурацкое, книжное:

— Смотри, вот убийца твоих родителей.

Изумиться серьёзной, взрослой ненависти во взгляде крестника.

И — обратно в "Котёл", Гарри берёт за руку уже сам.

В "Котле" посетителей не было, зато были авроры. И так же чётко, как до этого — Питер, выделилось вдруг лицо Дамблдора:

— Здравствуй, Сириус. Я очень надеюсь, что ты поведёшь себя благоразумно.

Под прицелом скольких-то палочек да при наложенных аппарационных чарах — как же не повести, подумал Сириус. Фыркнул.

— Вот это — Дамблдор, да? — спросил Гарри громким шёпотом.

Сириус кивнул, шепнул ободряюще: "Не бойся", обнял свободной рукой за плечи.

Отослать бы его — да куда одного? И куда согласится сейчас пойти?

Никуда, правильно, в такой-то момент.

Сириус вздохнул и с удивлением понял, что ему — наплевать, что и это всё тоже — правильно.

Сказал:

— Здравствуйте, директор. Да, первым за палочку не схвачусь. Гарри, сядь.

Вы позволите мне доказать свою невиновность?

— Каким же образом?

Взять Питера за хвост, вытянуть руку, сказать — уже уверенно, картинно, уже — на публику:

— Вот настоящий убийца Поттеров — Петтигрю.

Проигнорировать чьё-то приглушённое возмущённое: "Крыса?!", бросить Питера на пол, обратить в человека, обездвижить опять.

Посмотреть на всех внимательно, поочерёдно в каждое лицо: старик, девушка с рыжей чёлкой, полноватая женщина, четверо мужчин. Ты — жертва, Сириус, давай, жертва, которой ещё и не верят.

Взбеситься от этой блаженной определённости, пожалеть, что выпил за раз весь флакон.

Почувствовать, как проясняются от бешенства мысли.

И услышать, как седовласый какой-то аврор говорит серьёзно:

— Если это — Петтигрю, то выходит, что Блэк невиновен?..

И — посыпались горохом фразы, словно седовласый своим вопросом снял со всех Силенцио:

— Нужно проверить!

— ...Веритасерум?..

— Быть того не может!

— Почему он крыса?

— Почему с Блэком Поттер?!

— Какого...

Дамблдор молчал, позволял выговориться. Пережидал.

— У меня Веритасерум с собой, настоящий, сегодня конфисковала! — девушка с чёлкой каким-то образом перекричала всех. Достала пузырёк из кармана, смотрела вопросительно: ждала разрешения, только что на месте не подпрыгивала.

Остальные согласно заворчали: да, с этим нужно кончать, и чем раньше, тем лучше. Поставить явно младшую по званию на место никто не додумался.

— Ну, думаю, что этот эксперимент ничем не повредит. Сириус, ты позволишь?..

— Позволяю.

Всё-таки верилось, верилось по-глупому до этого момента, что Дамблдор и так поверит в его невиновность, при живом-то Питере. Или Легилименцию применит — но не это.

— Может, лучше его?.. — кивнул на Петтигрю седовласый. Но его не поддержали: всё-таки появление Питера было слишком нереалистичным. Допросить Блэка господам аврорам казалось надёжнее.

Дамблдор начал осторожно:

— Я думаю, Гарри лучше не присутствовать...

— Нет!

Гарри впервые за всё время подал голос. Огляделся нервно, но повторил:

— Нет! Я хочу с Блэком!

— Да как ты с ним можешь вообще разговаривать, он твоих родителей предал! — закричала вдруг женщина резким, визгливым голосом.

— Он никого не предавал!

Сириус фыркнул: надо же, уже и кричать в ответ научился, молодец какой.

— Гарри, они сейчас сами всё поймут, не кричи, пожалуйста.

— А остаться можно?

— Можно, если молчать пообещаешь.

— Я... да, хорошо.

Гарри разом сник.

Почему Блэк никогда не хочет, чтобы его защищали? Если люди всё понимают неправильно, почему нельзя просто сказать им, как всё было по-настоящему? Зачем все вот эти разговоры? И Дамблдор ещё тут, а у Блэка вид такой, будто всё хорошо.

Что он там у Люпина этого выпил? Спросить бы, да ведь не скажет сейчас.

Дамблдор против присутствия Гарри не возражал.

Когда Веритасерум начал действовать, Сириус понял, что расстраивался зря.

Пусть допрашивали, как последнего преступника, зато под действием зелья рассказывать о смене плана, о смерти Поттеров, о погоне за Питером было куда как проще.

А ещё сказывался Фелицис: сдвинутость восприятия, отстранённость никуда не делись.

Кто-то вызвал Патронусом Фаджа, прокричали новость всем скопом, указали на Петтигрю, Дамблдор подтвердил, девушка в азарте трясла пустым пузырьком у министра перед лицом — не работать ей потом в Аврорате.

Фадж пытался предъявить обвинения в похищении, но натнулся на резонное: "Я его законный опекун". Гарри, слава Мерлину, встревать не пытался.

Происходящее казалось паршивой комедией, хотелось сгрести крестника в охапку и аппарировать куда-нибудь, где будет тихо, — хоть к Рему.

И раздражённое, почти вырванное силой, брезгливое "оправдан!" Фаджа не вызвало ровно никаких эмоций.

Окончательно пришёл в себя Сириус гораздо позже.

Когда оказалось, что он сидит в одной из комнат "Котла", а рядом Дамблдор — смотрит сочувственно.

Дёрнулся, спросил:

— Гарри где?

— Вот о Гарри я и хотел с тобой поговорить.

— А что о нём говорить? — вырвалось неприкрыто-враждебное, мальчишеское, глупое.

Действительно, что — о нём — говорить — всё и так ясно. Ясно, на чём сейчас Дамблдор будет настаивать, ясно, что Сириус ему не уступит, так смысл спорить?

Разговор, бесполезный от начала до конца, до завершающего аккорда: грохота ли двери, укоризненного ли взгляда...

— Мальчик мой, ему нужно жить у родственников.

От приторного "мальчик" Сириуса передёрнуло. От последующего — очень захотелось спуститься вниз и вцепиться в Гарри мёртвой хваткой — просто так, на всякий случай.

— Поверь, есть причины. Это не значит, что ты не сможешь навещать его, например, по выходным...

— По выходным? — Сириус вскочил, заходил взад-вперёд, остановился прямо перед Дамблдором. Переспросил тихо:

— Вы хоть сами понимаете, что сейчас предлагаете?

Посмотрел в лицо, но глаза Дамблдора ничего не выражали: ни дать ни взять шторы, а за ними что — неведомо, и это к лучшему.

— Я ему сказал, что его отец. Я ему обещал, что не брошу никогда. И после этого... Выходные. Подло будет с моей стороны — вот так, не находите?

— Подло с твоей стороны будет помешать подготовить его к войне, — приторность пропала, жёсткость появилась.

— А с чего вы решили, что готовить должны именно вы? Я его законный опекун.

Бродяга, влез тихонько Голос, какого чёрта позволяешь втянуть себя в разговор — скажи, что думаешь, и вали быстрее.

— В общем, Гарри я вам не отдам, я ему обещал. В Хогвартс он пойдёт когда положено, чего вам ещё?

Сириус чувствовал, нюхом анимагическим чуял: счёт идёт уже на секунды.

Нащупать в кармане портал, Кричера потом быстро за Гарри — работай, работай, зараза, да что ж...

— Жаль — вздохнул Дамблдор за спиной, может, плечом дёрнул.

И чем пальнул, не разобрать — невербалкой, ах ты ж чёрт!..

Последняя мысль перед тем, как мир резко потемнел: Фелицис ведь может быть сварен неправильно.

Гарри с остервенением тёр капот «Форда» дяди Вернона. Ещё никогда он так не радовался работе; он бы, наверное, собственную машину так не мыл.

Работа отвлекала от мыслей, а их было много, одна другой страннее.

И все пугали.

Вот почему — ага, пятнышко, ты так просто не отделаешься! — вот почему Дурслям вдруг пришла блажь переехать в Бирмингем?

Гарри никогда бы не поверил, что тётя Петунья согласится покинуть Тисовую улицу, да ещё так поспешно.

За полдня собраться могли кто угодно, но не Дурсли. И сказать с решительным видом: "Ночевать будем в Бирмингеме!" — кто угодно, но не дядя Вернон.

Ну да, ему тут предложили престижную какую-то работу.

Ну и что?

И пусть они теперь могут «позволить себе то, о чём раньше даже мечтать не смели!» — всё равно.

Тем более, позволить-то себе могли Дурсли, а Гарри — что?

Джинсы спадают как спадали, и футболка всё так же висит мешком.

Банду себе Дадли и здесь найдёт.

А суета перед переездом!..

Гарри знал, конечно, что в этом доме много вещей, но чтоб настолько...

Пирамиды коробок, по десятому разу перепакованные сумки, потерянные вещи, страх что-нибудь забыть, «Вернон, проверь!»

Гарри тогда к сборам не допускали, рявкали: «Не путайся под ногами, мальчишка!», и он слонялся по постепенно пустеющим комнатам и думал.

Думать было о чём.

Например, почему на вечные, привычные окрики хочется как-то ответить, крикнуть тоже.

Ведь понятно, что нельзя, что накричат ещё сильней или запрут, — так что такое?

Почему ему хотелось и хочется, чтоб относились как-то по-другому?

Будто он нормальный, будто имеет на это право, ага.

Что за бред.

С блестящего «Форда» от такого мытья должна была бы уже слезть краска.

Почему от раздражённого «мальчишка!» накатывает злость?

Всё ведь как всегда, Дурсли всегда такими были, что же с Гарри вдруг стало не так?

Хочется заботы — как будто кому-то надо о нём таком заботиться.

Что он, пятилетний, что ли — мечтать? Возвращение в детство, ага. Будто непонятно, что ничего такого не может быть.

И Гарри заработал тряпкой ещё яростней.

Тётя Петунья велела идти обедать, и Гарри что-то жевал, когда ему в голову пришла ещё одна странность: сон!

Гарри вдруг ясно вспомнил, как проснулся ночью, думал, что запомнит это обязательно, обязательно, что это необходимо запомнить, а утром мучился: забылось всё.

Ни малюсенькой подробности, ни детали: не вспоминалось ничего, сколько бы он ни сидел, ни стискивал голову руками.

А сейчас вдруг всплыло сразу всё.

Там был человек. Человек умел превращаться в собаку.

И человеку Гарри был нужен.

Гарри с трудом проглотил то, что было во рту.

…Я не сошёл с ума, твердил Гарри про себя, сидя на своей любимой скамейке.

Я не сошёл с ума. Это просто сны, обыкновенные сны, мало ли что кому снится.

Но убедить себя не получалось, наоборот, всё больше и больше появлялось подтверждений.

Может быть, тётя Петунья из-за этого, из-за того, что он псих, теперь не выпускает его из виду?

И смотрит, как на какую-нибудь змею, будто он в любой момент может укусить или что похуже.

Она и раньше так смотрела, но только иногда — когда Гарри что-нибудь ненормальное делал, а теперь — почти всё время.

Что же такое?..

Это как паззл.

Почему-то Гарри казалось, что именно из его паззла несколько кусочков потерялись, — и что теперь с ним делать?..

* * *

Сириус очнулся и увидел две одинаковые люстры.

Люстры дрожали, чуть покачивались и норовили расплыться. Сириус моргнул, встряхнул головой, силясь собрать их в одну. Сел.

Обхватил голову руками.

Что-то ведь было до, что-то важное, но что?

Воспоминания никак не желали приходить, Сириус вырывал их у памяти по одному — как пёс, отгрызающий куски от добычи.

«Феликс». Питер. Оправдан. Где Гарри?

И закрутилось в мозгу, как на испорченной пластинке: «Где, где, где, где…»

Крутилось всё время. Пока искал палочку, спускался по лестнице, спрашивал у Тома: где, что?..

Пока аппарировал к Хогвартсу. Пока стоял у ворот, думал: что теперь.

Когда что-то там, внутри, скрипнуло, створки дрогнули, и он понял: его ждут.

…Кресла в директорском кабинете были мягкие, но голос его обитателя — ещё мягче.

Он очень сожалеет, что ему пришлось так поступить. Он просто боялся, что Сириус совершит какую-нибудь глупость.

Гарри? Гарри у родственников. Нет, не в Сурее. Нет, он не думает, что Сириусу нужно это знать. Любая помощь, вплоть до работы в Хогвартсе, но не это. Даже по выходным, ну, пусть Сириус скажет, разве Дамблдор может вполне ему доверять?

На этой фразе Сириус смог в полной мере осознать происходящее.

Он сидит в кабинете директора, утопая в кресле, в руках у него неведомо как успела уже оказаться чашка с чаем, а Гарри у Дурслей, и страшно представить, что думает.

Уточнил в последний раз:

— То есть вы отказываетесь рассказать мне, где сейчас Гарри?

— Думаю, так действительно будет лучше.

Выводил из себя этот тон: спокойный, благожелательный, будто речь шла о том, класть или не класть петрушку в суп.

— Для тебя, наверное, уже не секрет, что Волдеморт не умер.

— Не секрет, — произнёс Сириус сквозь зубы.

Хотелось закричать, разнести к чертям весь этот ужасающе уютный кабинет, но Сириус держался, рассматривал свои джинсы, глубоко дышал.

Если даже он оставит здесь всё в руинах, это ничем не поможет Гарри.

Только — расход сил. Никакой пользы, Бродяга, совершенно никакой, тихо, тихо.

— Сириус, я понимаю, для тебя всё это тяжело. Просто выслушай, пожалуйста, тебя это ни к чему не обяжет.

Просто послушай.

Сколько в этом голосе было понимания — не приторно-карамельного, а глубокого, чистого, янтарного, как коньяк.

Выбора нет. Из Хогвартса — аппарировать — нельзя. Слушать так и так придётся, надо хотя бы не потерять лицо.

Хорошая мина при плохой игре — это твоё всё, Бродяга, давай.

Где твоя сдержанность недавно приобретённая, как с Гарри будешь управляться?..

— Я вас очень внимательно слушаю, — не вышло — не сквозь зубы.

И заструилась речь — тихая, серьёзная, — а Сириус обалдело вертел в руках чашку и недоумевал: зачем, неужели всерьёз надеется — убедить?

–… Без Гарри нам эту войну не выиграть. Ты увидишь и поймёшь — потом. Поверь, я знаю, что делаю, это — не зря. Всё окупится.

— Я понимаю. Я всё это очень хорошо понимаю, — проговорил Сириус медленно, и мелькнуло в голове шальное желание изо всех сил швырнуть в Дамблдора чашкой, чтоб — осколки и кровавые струйки.

— Мне нельзя видеться с Гарри, нельзя сближаться, я его испорчу, так?

— Рад, что ты всё понял. Счастливое детство одного мальчика не стоит жизней десятков человек, правда?

— Согласен абсолютно. Конечно, не стоит.

Сириус хотел встать и уйти, но голос удержал в кресле:

— Прости меня. Я не думал, что хоть раз смогу в ком-нибудь так ошибиться.

Если тебе нужна помощь, любая — скажи, я помогу.

Сириус мотнул головой — спокойно, спокойно, осталось выдержать пару минут:

— Нет, не сейчас. Думаю... позже. Я хочу... привыкнуть. Спасибо.

Встал, повернулся, чтобы уйти, но вспомнил ещё кое-что:

— Скажите, директор, а если я умру? Без возможности видеться?

Дамблдор не ответил.

Идя по какому-то маггловскому кварталу, Сириус ждал, когда начнётся боль.

Думал, что до неё надо много всего успеть.

Соображалось плохо: вся та злость, что он так долго сдерживал, выплеснулась в конце концов в него самого, и теперь разъедала изнутри, плавила внутренности, расслабляла мозг, лишала воли.

Отбирать Гарри через суд?

Проголосует хоть кто-нибудь за недавно оправданного преступника? Сколько там человек за Дамблдора и сколько — против?

Сириус шагал вперёд и вперёд, механически перешёл дорогу, шарахнулся от машины…

Настигало осознание: одному — не справиться.

Думать мешало ещё и беспокойство за Гарри: как он там сейчас? Что думает?

Да он с ума сойдёт раньше, чем Сириус что-то предпримет!

Гарри-Гарри.

Сириус сел прямо на краешек тротуара, вздохнул.

Всё — из-за его долбаного неумения терпеть боль. Был эгоистом — им и остался. Много его вмешательство крестнику принесло хорошего?..

От безысходности хотелось выть.

Сириус задрал голову, посмотрел на небо. Ну давай, боль, приходи быстрей, хорошая.

Искупление.

Ага, Бродяга, а Гарри станет легче из-за того, что тебе больно? Какого тогда чёрта здесь рассиживаешься, если нет?

После нескольких минут целенаправленного поиска Сириус нашёл лазейку для надежды: портал не работал не просто так. Блэки не делают неисправных порталов, тот случай был не крайний, всё можно изменить.

Вопрос: как.

Сириус встал, зашагал дальше, думая уже всерьёз: если выход есть, не может быть, чтобы он его не нашёл.

А что, интересно, будет, если ему прийти на площадь Гриммо? Откроется дом? Если извиниться? А в доме мать и Кричер, который найдёт Гарри где угодно.

А ещё Рем есть, Тонксы...

Он не один, и он так просто не сдастся, чёрт возьми.

Перебирал в уме актив: деньги — много, Оборотки чуть, зеркала...

Сириус резко остановился. Зеркала. Одно так и лежит у него в кармане, ещё с той достопамятной прогулки.

Вопрос — сохранил ли своё Гарри.

И ещё вопрос: следят за ним или нет.

Сириус огляделся, покачал головой: нет, здесь он не был, неизвестный квартал.

Отыскал общественный туалет и нырнул внутрь, зашёл в свободную кабинку, захлопнул дверь.

Сунул в карман руку: слава Мерлину, не разбилось. Действуют ли осколки, Сириус не знал.

Наложил глушилку. Сказал:

— Гарри Поттер.

В зеркале было темно.

Повторил:

— Гарри Поттер!

Зеркало безмолвствовало.

И вот тогда вихрем ворвались в голову мысли: как он там, что делает? А если сейчас зеркало бросит и разговаривать не захочет? Что понапридумывал? А если, не дай Мерлин, астма опять? От переживаний — запросто...

* * *

Гарри понял, что запутался окончательно, и собрался уже идти в дом, как вдруг откуда-то из-под его зада раздалось тихое:

— Гарри Поттер.

Всё, всё, он точно сумасшедший!..

Гарри вскочил, сунул руку в задний карман, наткнулся на острое, зашипел от боли.

Выдернул руку, слизал кровь.

— Гарри Поттер! — сказали требовательнее. Голос был мужской, взволнованный, до боли почему-то знакомый.

Гарри даже захотелось убежать, чтоб не придавило воспоминаниями: не сейчас, не надо!

Но вместо этого он, как загипнотизированный, полез в карман другой рукой, осторожно вытащил осколочек — зеркало? Почему в кармане?..

Уронил и инстинктивно поймал в полёте, порезал другую руку и не заметил: из зеркала на него смотрели!

Да-да, совершенно определённо сощурился серый глаз.

— Как ты? — спросил обладатель глаза.

Гарри даже не знал, какой вопрос ему задать первым.

— Погоди. Ты ведь просто говорить не желаешь, да? — в голосе почему-то звучала надежда.

А Гарри вспоминал и не мог вспомнить: где, где, где он слышал этот голос, и это было мучительно.

— Ты помнишь, кто я? — настаивали из зеркала, а Гарри хотелось закричать: замолчите, замолчите, ну пожалуйста!

Вопросы отвлекали, вопросы сбивали...

— Гарри!

И Гарри вспомнил. Это совершенно определённо был голос человека из его сна.

Не узнаёт. Совсем.

Спокойно, Бродяга, тихо, закончишь разговор — катайся по асфальту, скули и ломай в щепки парковые скамейки, а сейчас — тихо.

Не сможешь нормально себя вести — он тебя никогда не узнает.

Сириус выдохнул. Спасибо, Голос.

Не узнаёт. Память стёрли, ага.

Придурки, кретины, у него же сейчас в голове такое творится!

Воспоминания прорываются наверняка, в снах особенно, дежа-вю на фразы, на жесты... Чёрт.

Начать — с чего? Надо вообще — чтоб вспоминал? А если мысли кто считает, тогда что — всё заново?

Сгрести б его сейчас в охапку и остаться так, смотрит, ничего не понимает, думает, наверное, что кажется всё, бедняга.

Точно.

— Скажи-ка адрес свой?..

— Чего-о-о?

Сириус фыркнул, поспешно посерьёзнел:

— Адрес!

Окрика Гарри по привычке послушался, выдал успевшее надоесть название и только потом опомнился.

Ну зачем он это только что сказал, что теперь будет?

Действительно, что будет от того, что человек-из-зеркала теперь знает, где он живёт.

Гарри уже даже не боялся, что он сумасшедший, — ясно, что так и есть, — было просто смешно.

Он говорил с человеком, который был в зеркале, которого никогда не было в его кармане, ну да.

Мало того, он совершенно точно помнил этого человека.

Гарри фыркнул. Спросил, чтоб не молчать:

— Зачем вам мой адрес?

Почему-то называть именно этого человека сэром казалось Гарри неправильным.

— Нужен, — что ему ещё-то сказать сейчас?

И фыркает почему.

Сириус уже не помнил, когда в последний раз ему настолько хотелось быть с кем-то — рядом, до одури, до пальцев — в кулаки, до страха, что стихийка сработает — у взрослого.

— Вы мне снились. Вы в собаку превращаетесь, да?

— В кого ж ещё.

Снился, значит. А потом воспоминания всплывать будут ещё, ещё — на что надеялись? Что забудет потихоньку, ерундой сочтёт? Или это только первый сеанс был?

Сириус вздрогнул. Успеть бы тогда до второго.

— А почему...

Гарри запнулся, Сириус подбодрил машинально:

— Что почему?

— Почему мне кажется, что я вас знаю давно?..

Когда в голове такое множество вопросов, что не знаешь, какой задать первым, а главный состоит в том, стоит ли их задавать вообще — это ужасно.

— Ты что это тут делаешь, а?

Дура-ак, прошипел Сириус про себя, ох дура-ак, не мог подумать, что заметят? Обязательно — просто заинтересуются, с чего мальчик сам с собой разговаривает?

Шепнул:

— Потом договорим, — произнёс: "Отбой!", распахнул дверь и в голос расхохотался от чьего-то негодующего:

— Сколько можно копаться?!

— Ничего! — сказал Гарри, поспешно засовывая осколок в карман. Лучше, конечно, было бы сейчас убежать, но здешних улиц Гарри не знал. А если Дадли поймает его в каком-нибудь тупике...

— А я знаю, что! Ты разговаривал с зеркалом!

— Да нет же...

Но Дадли упивался торжеством:

— Ма-а-м, Поттер разговаривает с зеркалом!

Нет, нет, нет, если тётя отберёт зеркало, он же точно сойдёт с ума!

— Что тут ещё?

— Я же говорю, Поттер разговаривает с зеркалом!

— С каким зеркалом?

— Оно у него в кармане сейчас!

— Показывай, что там у тебя!

Гарри мог поклясться, что тётя Петунья побледнела. Он уже и не помнил, когда она в последний раз так на него смотрела: одновременно сердито и очень, очень испуганно. Казалось, сейчас сама полезет в его карман чуть дрожащими пальцами.

Не полезла, велела Гарри. Он медленно-медленно опустил руку, ещё медленней взял осколок, отчаянно надеясь, что вот сейчас, прямо сейчас что-нибудь случится — нет, ну нет же, ну не надо так, только не это, только не без зеркала, пожалуйста!

— Он украл мою конфету!

На ладони Гарри поблёскивал серебряный фантик.

Гарри мыл посуду и думал, что, наверное, ему всё это кажется. И зеркало, и тётя, и сейчас вот вода из крана, а на самом деле какой-нибудь грустный врач сейчас делает ему укол и говорит: "Его состояние оставляет желать лучшего".

Что-то знал, что-то совершенно точно мог объяснить человек за зеркалом, обещал же договорить!..

Но зеркало теперь было фантиком, и что делать, Гарри не знал.

Домыл оставшуюся посуду, бросился в комнату, захлопнул дверь.

Ну что, что ему сделать, чтоб фантик стал обратно зеркалом?

Сириус вышел на улицу, вдохнул полной грудью.

Бирмингем, ага.

Хотелось — рвануть туда, наплевав на всё: на непременную защиту, на охрану.

Сириус так и сделал, и никакого дома по сказанному адресу не увидел.

Кто бы сомневался.

Сириус аппарировал в Косой переулок, пофыркал оттого, как поспешно расступались люди вокруг, поменял галеоны на маггловские фунты, вернулся в Лондон.

И подумал, что, наверное, прошло уже достаточно времени, чтобы связаться с Гарри опять и рассказать хотя бы главное.

Если только зеркало уже не у Дурслей. Если у них — к Дому с повинной, что ещё остаётся.

Зашёл в какое-то кафе, сел в углу, шепнул:

— Гарри Поттер.

И запрыгало в зеркале какое-то искривлённое, мутное...

— Сэр, зеркало стало фантиком, сэр, вам меня слышно? Вы можете рассказать, что вообще происходит? Мне очень надо!

Слышно было хорошо, на Сириуса заоглядывались, он накрыл зеркало ладонью, решил — рассказывать. Пусть вспоминает, лучше, чем так мучиться.

— Говори потише, и вообще — пока — слушай, ладно?

Не дождался согласия, торопливо продолжил:

— Ты волшебник, я твой крёстный и отец, ты не сошёл с ума, тебе попросту стёрли память.

Много чего случилось, а ты не помнишь, понимаешь?

— А как тогда...

— Слушай дальше! — почти рявкнул. Зеркало в руке нагрелось до горячего, пришлось положить на стол.

Время, время опять.

— Я тебе могу рассказать всё, но это будет как бы не твоё. Ты так и не поймёшь, что это именно с тобой было.

— А как тогда?

— Ты всё должен вспомнить сам, знаю, уверен, что можешь. Твой сон — правдивый, скорей всего, если ты в нём со мной жил, то правдивый...

Картинка исчезла с громким: "Пф-ф-ф". Зеркало потемнело и дымилось.

Сириус ударил рукой по столу. Мало, мало сказал!

И, главное, Гарри сам связаться не сможет, не знает, как.

Вспомнит если только — да как ему вспоминать, если подсказать, подбодрить, прикрикнуть — некому?

Справится разве — сам? Не у всякого взрослого — получится, куда ж десятилетнему.

— Вы собираетесь что-нибудь заказывать? — над Сириусом навис официант.

— Чаю и выслушать, что я придурок, — ответил Сириус равнодушно.

Аппарировать бы — сейчас, зачем оттягивать, но для такого надо — силы.

Хоть немного.

С тех пор, как человек пропал из фантика с хлопком, прошло уже полчаса, а Гарри не вспомнил ничего.

Только то, что знал во сне: человека звали Сириусом, он умел превращаться в собаку и почему-то был его отцом.

Сил думать уже не было, стало почему-то холодно и очень захотелось спать, но человек-из-зеркала сказал, что Гарри может, и Гарри думал, думал, думал...

Пока не почувствовал, что не может выдохнуть.

Тут же вспомнилось, что это было в доме другом, злом, там ещё была мать отца, с которой он помирился, её Вальпургой звали.

Но они тогда ушли оттуда быстро, потому что Гарри там стало плохо, точно как сейчас!

Ушли, и Сириус Гарри учил колдовать — да, он волшебник, он смог тогда заставить летать подушку!

Хотя в десять лет палочку ещё нельзя брать, только в одиннадцать, когда он пойдёт в школу.

Гарри вдохнул и выдохнул ещё раз. Сипенье звучало чуть ли не музыкой, розовые пятна перед глазами казались даже красивыми — он всё помнил!

И Блэка, и дом, и сэндвичи, и как вышел на улицу, и про папу...

Только — Блэк же обещал о нём заботиться, почему он тогда у Дурслей? Блэк говорил, стёрли память — кто? Этот Дамблдор? Ну да, Блэк же про него говорил, что он Гарри хочет к Дурслям вернуть.

И что теперь? Сколько ему ещё тут быть?

Блэк точно не может его совсем не забрать, он бы тогда с ним просто не стал связываться.

Гарри вытащил из-под подушки тщательно разглаженный фантик, сказал:

— А ну давай — в зеркало!

Дом не показался. Все Сириуса извинения были дому в радость, обтекали вокруг медовыми потоками, и дом купался в этом чужом унижении.

Торжествовал. Радовался победе, абсолютной и окончательной.

Давал урок Сириусу и всем будущим Блэкам в его лице — наперекор? Думать не смейте!

Сириус встал на колени ещё когда начал извиняться — дом любил театральные жесты.

Вставать не хотелось. Хотелось — улечься на землю и так остаться.

Сунул, почти не надеясь, руку в карман — портал, как и следовало ожидать, не сработал.

Где же тогда — край, а?

— Сириус!

Сириус вздрогнул, выхватил зеркальце, вскочил, не поверил.

— Я вспомнил, я всё вспомнил, ты теперь меня заберёшь? Или не теперь?

Я специально разозлил, чтоб в комнате заперли, теперь можно говорить!

Сириус на мгновение закрыл глаза. Вот бы сейчас с размаху — лбом — об асфальт.

Но не объяснять, что он вот сейчас не может сделать ни-че-го!

Гарри смотрит, уверен, что всё хорошо, мысли иной небось не допускает.

— Гарри, я, знаешь, — с голосом-то что?! — я прямо сейчас не могу тебя забрать.

— А когда?

— Я не знаю. Слушай, дело не во мне, я бы тебя вообще никому не отдал, меня оглушили тогда...

— Ты меня вообще никогда отсюда не заберёшь, да?

Вот в этот момент надо бы Сириусу начать говорить, не важно что, какую-нибудь успокоительную чушь, но он промедлил секунду, и Гарри захлебнулся в словах:

— Но я хочу с тобой, ты же мой опекун, а не эти, ну так же нечестно!

— Гарри, послушай...

— Я с тобой хочу! В прошлый же раз ты меня смог забрать!

— Тогда вокруг твоего дома не столько охранки было.

— Какой охранки? — пробормотал Гарри просто, чтоб что-нибудь сказать.

Чтобы не расплакаться.

— Охранных чар. Слушай, я с тобой посреди улицы говорю, на меня смотрят все, давай минут через десять опять свяжусь?

Хватит, наверное, чтоб Гарри выплакаться. И ему — повыть. Как прикажете успокаивать ребёнка, если самому охота — скулить, по асфальту катаясь?

И — нырнуть в какую-нибудь подворотню нужно, действительно.

Повыл вдоволь, отвёл душу, запасся спокойствием. Приготовился.

Рассказать, например, что суд ещё есть.

Произнёс — в который уже раз за этот день:

— Гарри Поттер.

Увидел крестника и сжал зеркало в руке так, что чуть не разбил.

Гарри был ужасающе бледный, сжимал голову ладонями, в зеркало посмотрел не сразу.

От "Что с тобой?" дёрнулся, зашипел, прошептал:

— Голова болит. Очень.

Вот почему боли так долго не было — она не его ждала — Гарри!

Да он-то тут при чём? Что там Сохатый думает — мучить собственного ребёнка?

Подавив порыв крикнуть в небо что-нибудь нелицеприятное, Сириус спросил:

— Совсем "очень"?

Гарри кивнул.

— Сколько сможешь потерпеть? Вообще хоть немного — сможешь?

Гарри вздохнул, видно было, что сосредоточиться ему — ох как сложно.

— Н-н-не знаю. А что это вообще?

Может, быстро как-нибудь всё вспомнит, понадеялся Сириус, вряд ли, конечно, вряд ли, но попытаться-то стоит.

— Помнишь, я тебе рассказывал про обещание?

Гарри помотал головой.

— Что я обещал твоему отцу, что стану тебе вторым отцом, если с ним что случится, — помнишь?

Рассказывать об этом в спешке, походя, в трёх словах было странно.

Гарри посмотрел на Сириуса каким-то пустым, безразличным взглядом: дескать, даже если помню, дальше-то что?

Нет, так не пойдёт. У него-то воспоминание было и надежда — а у Гарри?

Ничего, появится сейчас. Даже не надежда, а вполне определённое знание, что всё будет хорошо.

Боль Дамблдор проигнорировать не сможет. Боль из тех аргументов, ради которых можно изменить планы. И нужно.

Директор кто угодно, но не садист. Гарри, денно и нощно страдающий физически, ему не нужен.

Всё правильно. Немного боли за грядущее нормальное детство — цена невысокая, да...

Ч-ч-чёрт, огромная.

— Гарри, тебе нужно потерпеть час. Сможешь?

Гарри кивнул.

— Ты мне словами ответь, пожалуйста.

— Да, сэр, смогу.

Голос-то, ох, какой тусклый голос.

Был бы рядом, написал бы формулу посложнее, чтоб повторял про себя, а так — ну чем займёшься в запертой комнате?

Это всего лишь значит, Бродяга, что действовать ты должен ещё быстрее. И подбодрить как-нибудь на прощание — знать бы ещё, как.

— Гарри, ты же сильный, я знаю, ты астму терпел, не пискнув.

Ты же молодец у меня.

— А вы...

Ну хоть заинтересовался чем-то.

— Что я?

— Вы сколько терпели?

Сириус задумался.

— Больше недели, точно.

— Так что же думаете, что я не смогу час?

Чуть не фыркнул.

— Гарри, тебе десять, мне тридцать. До встречи.

Вот и хорошо, что у него боевой задор, точно гриффиндорец, продержится, а ему теперь надо как-то побыстрее попасть к Дамблдору.

Сириус спрятал зеркальце в карман, потёр виски, раздумывая.

Сову послать? Пока найдёшь её, пока долетит, пока Дамблдор прочтёт. Да и что написать, чтоб поверил?

Как ещё связываются маги? Обычные вот маги, у которых ни сквозных зеркал, ничего?..

Патронус, точно. Вспомнить бы, как его слать, говорящего-то.

И укрыться — не хватало ещё сейчас Статут нарушить.

Дамблдор ответил быстро: велел аппарировать к Хогвартсу, обещал открытые ворота и разговор. Ждал в кабинете, серьёзный, усталый.

— Мы с тобой тогда очень плохо распрощались, Сириус. Я рад, что ты захотел договорить.

Сириус почувствовал вдруг себя на его месте — каково это, когда видишь в первую очередь фигуры, а во вторую — всё-таки людей?

И людей этих тебе жаль, и поэтому всё — как сквозь вату, — через эту вот мудрость, через безразличие по самому большому счёту, потому что — всех отпустил заранее, готов на жертвы?

Тем более, когда не сам так хочешь, а — должен. Вынужден, потому что больше некому, и иначе — просто жертв будет больше.

Душной, самого удивляющей ненависти уже не было, была только тихая жалость, почти — понимание.

У директора правда большая и, может, даже правильная, у него — своя, немудрёная, маленькая, — Гарри должен расти рядом, вот она вся, — но он в эту правду вцепится зубами и отстаивать будет — до последнего.

И сейчас так выпало, ему повезло, что сбывается — она, не директорская, и можно перевести дух, но какое тут может быть злорадство.

Начал без предисловий:

— Гарри больше не может там быть.

— Почему?

Дамблдор ответил совершенно серьёзно, без капли недоверия в голосе — видно, понял по взгляду, что Сириус не просто так переубеждать пришёл.

— Потому что он — второй участник обещания. Первый — я.

— Что за обещание?

— Я обещал Джеймсу стать для Гарри вторым отцом, если с ним что-нибудь случится. Не сделал и получил боль, правда, не сразу.

Каждый, кто не выполнял важное для Джеймса обещание, по-настоящему важное, награждался головной болью. И мучился, пока не выполнял-таки.

Я Гарри-то из-за этого похитил, невмоготу было. А сейчас понятно, что я не решаю ничего, решаете вы, а вам Гарри важней, вы, если он пострадает, прислушаетесь, — Сириусу казалось, что он говорит совсем не то, неубедительно, неправильно. Дамблдор смотрел так, будто Сириус лгал от первого до последнего слова, будто вот-вот собирался сказать: ничего правдоподобней не мог придумать?

— Директор, я пробовал уже, что это за боль, Гарри так долго не выдержит, отдайте его мне, дайте обещанию исполниться, я всё расскажу потом.

Тишина. Смотрит испытующе. Да что же не верит, что, время, время!

Сириус чуть не взвыл от собственного бессилия, попробовал достучаться ещё раз:

— Читайте мысли, поите Веритасерумом, что хотите делайте, только быстрее!

У меня он, может, и не таким вырастет, но, чёрт возьми, здоровым! Это же важней?

Дамблдор сгорбился, не отвечал, смотрел в никуда. Минута слабости, ага, перестановка и признание поражения, — но что ж так невовремя?

Сириус повторил, чувствуя себя почему-то бестакным идиотом, подавив порыв усесться перед директором на корточки:

— Важней?

— Ну конечно!

Дамблдор встряхнулся, распрямился и снова стал похож на самого себя.

Посмотрел на Сириуса одним из тех взглядов, после которых хочется захлебнуться в признаниях собственной неправоты.

Сириус помолчал секунду, потом не выдержал:

— Вы долго ещё меня проверять собираетесь? Увидите же, если я вру, да у меня шансов нет против вас!

— Я сейчас.

И Дамблдор шагнул в камин, в зелень пламени, до последнего момента не сводя с Сириуса взгляда, решая что-то про себя.

Сириус походил взад-вперёд по директорскому кабинету, уселся зачем-то на стол, вцепился в столешницу.

Фыркнул, представив, как сейчас зайдёт какая-нибудь Макгонагалл. Или ученика какого нерадивого притащат, ну-ну.

А в голову, огибая весёлую ерунду, лезло всякое: не обнаружит ли Дамблдор Гарри здорового — мало ли, собьётся что-нибудь, перестанет работать магия?

Там же тонко всё, держится неизвестно на чём...

Лучше б не было ничего, ни боли, ни дальше, или лучше б он себе тогда голову об стенку в этой камере расшиб, и всем бы было хорошо, и Гарри бы не дёргался, и Дамблдор бы не суетился, и ничего бы не сбилось вообще.

Когда Гарри увидел, что по садовой дорожке идёт тот самый Дамблдор, он испугался так, как не пугался никогда в жизни.

Вдруг он всё откуда-нибудь знает, зеркало заберёт, как же тогда?

И одновременно: чуть ли не обрадовался — может, вылечит зато? Хотя зачем ему...

Страх легко одолел надежду, и, когда тётя Петунья открыла дверь, Гарри сжался в углу. Только потом понял: ведь он же вообще ничего о волшебниках не должен знать, надо притворяться, что не страшно!

— Здравствуй, Гарри. Не бойся. Я от твоего крёстного.

— Вы врёте? — спросил Гарри недоверчиво.

Но если врёт, зачем тогда вообще про крёстного говорит? Может, это он так Гарри проверяет, помнит он Сириуса или нет?

— Как ты себя чувствуешь? — проговорил Дамблдор тихо, не рассчитывая на ответ, осторожно заглядывая Гарри в сознание.

И мысленно отшатнулся: сколько там было боли, сильнейшей, невыносимой, коцентрированной.

— Нормально.

Очень плохо, когда человек, однажды стёрший тебе память, вот так на тебя смотрит. Что он думает, что собирается сделать?..

Дамблдор неожиданно цепко схватил его за плечо, Гарри закричал, рванулся, но вокруг уже было то самое ничто, которого он так испугался тогда, в самый первый раз, когда Блэк за ним пришёл.

А потом вокруг стали — ограда и ворота, а потом — Гарри почти не помнил, как они дошли, голова болела нестерпимо, сопротивляться не было сил и не хотелось, — потом кабинет, ковёр и Блэк, сидящий на столе.

Гарри сначала вырвался, кинулся, ударился об стол, прижался, шмыгнул носом, и только потом усомнился: а это правда, Блэк настоящий?

Или как тот... боггарт, опять волшебное что-то и лживое?

— Это ты? — спросил совсем по-детски, а ну и что, ну и всё равно.

— Ну а кто же ещё, — Блэк как положил руки ему на плечи, так и не убирал, прижимал к себе сильно-сильно.

— Тихо, Гарри, тихо-тихо-тихо.

Крестник вжался, впечатался в Сириуса всем телом, обнял судорожно — не оторвёшь.

Со стола пришлось тихо слезть.

— Ну всё-всё-всё. С тобой я, ясно? С то-бой.

Обнял сам — наконец-то по-нормальному. Застыли.

Не сразу, далеко не сразу Сириус отстранил Гарри от себя:

— Ладно, мы же не можем так всю жизнь, правда?

И вот тут Гарри удивил его в очередной раз.

— А ты можешь как-нибудь доказать? Ну, вдруг ты боггарт...

Сириус расхохотался, сказал сквозь смех, качая головой:

— Дура-ак, боггарты пугают только. Ну, скажи вопрос, я отвечу.

— Чем вы меня кормили в первый вечер?

— Колбасой. Голова как?

— Не болит совсем! А ты меня заберёшь, да?

— Я уже.

— А он как же? — Гарри спросил, не понижая голоса, кивнул на Дамблдора.

— Не говори о людях так, будто их рядом нет. Спроси сам, не бойся. Спроси-спроси.

Ну-ка, что директор ему ответит?

— А почему вы?..

Гарри ничего не мог понять. Этот человек стёр ему память, — да этот человек столько сделал для того, чтоб Гарри жил с Дурслями, а теперь они с Блэком сидят рядом, а он не мешает! И сам же Гарри сюда привёл!

— Я... передумал. Тебе Сириус потом расскажет о причине, а пока — не желаете ли вы оба пообедать?

Сириус, если говорить начистоту, больше всего желал выпить, но об этом и речи быть не могло.

* * *

— И учебники взял все?

— Да.

— И билеты?

— И билеты!

— Совсем ничего не забыл, что ли?

— Да нет...

— Это очень плохо. Ты должен что-нибудь забыть, а я, как полагается порядочному опекуну, суетиться и паниковать.

Гарри фыркнул: вообще-то, собирались они вместе.

Но он и так бы не испугался, за этот год он уже давно научился понимать, когда Сириус шутил, а когда нет.

Это было довольно сложно, потому что шутил отец с серьёзным видом, не улыбаясь.

Он вообще не так часто улыбался, зато каждый раз, когда всё-таки да — по-настоящему, прямо сиял.

Но вообще, есть вещи поважней и получше улыбок.

Например, когда просыпаешься не от окрика и не от стука в дверь, а сам, потому что не работал накануне и спать тебе не мешали.

Или — от того, что тебя трясут за плечо: "Просыпайся давай, кто вчера летать хотел?"

Или когда на твой День Рожденья тебе дарят настоящие подарки, много, и говорят за завтраком: "Выбирай сам, что будем делать, сегодня твой день".

И ты теряешься и не знаешь, и тогда тебе предлагают: хочешь с Ремом на велосипедах, еду с собой, хочешь в Хогсмид, хочешь — а, это знаю, что хочешь, расскажу я тебе о родителях, ещё бы не, — и заклинания мы с тобой сегодня не учим, выходной.

Или когда зимой выбегаешь, не надев шапки, потому что позвали и надо быстрей, потом простужаешься, и отец кричит: думать надо потому что! — и отпаивает чаем.

Или когда идёшь по Косому переулку, и отец говорит: нет, кошку не рассматриваем, как это о чём я, ты чего, без фамилиара собрался в Хогвартс ехать.

Или когда в том же Косом переулке дерёшься с Малфоем, и сначала на вас обоих кричит мадам Малкин, потом на тебя кричит малфоевская мать, потом приходит отец и кричит не на тебя, а на них всех. Даже не разбираясь.

И только дома спрашивает: что дрались-то, кто начал?..

Или когда знаешь, что как бы там, в Хогвартсе, не пошло, письмо ты домой напишешь точно и письма этого будут ждать.

Или когда решаешь подыграть и говоришь серьёзно:

— Если я скажу, что забыл какой-нибудь носок, это поможет?

И уж точно лучше всяких улыбок, когда тебе на прощание сжимают плечи и говорят:

— Удачи.

* * *

Так всё и должно было случиться, подумал Сириус, глядя, как Хогвартс-экспресс медленно отходит от платформы.

Только так. И никак иначе.