Асти + Драко

Самое первое воспоминание о нем — пасмурный день, наша круглая гостиная. Миссис Малфой придерживает Драко за плечи, темно-синяя мантия в пол оттеняет бледные руки. Он — тоже бледный, с лицом-сердечком, большими серыми глазами и плотно сжатыми губами.

— Астория, позвольте вам представить Драко. Сегодня вы будете играть вместе.

Я, пятилетняя, киваю и тереблю оборки на юбке. Драко мне кажется одновременно хрупким и неприступным — точно гора из стекла в немецкой сказке.

После знакомства нас оставляют одних — точнее, выпроваживают в коридор, и я молча иду в свою комнату, а Драко плетется за мной. Портреты на стенах, оклеенных матовыми серыми обоями, провожают нас взглядами из золоченых рам. Дедушка Филиус похрапывает, и это единственный звук, нарушающий тишину — на полу ковровая дорожка, заглушающая шаги.

В моей комнате для игр — большой кукольный дом, трехэтажный, с мансардой и небольшим балкончиком. Еще — стол для занятий и книжный шкаф, не считая двух ящиков с мягкими и прочими игрушками.

— У меня есть шашки. Ты играешь в шашки? — спрашиваю я, приоткрывая дверь в комнату.

— Нет. Я играю в шахматы — папа говорит, это развивает стратегическое мышление, — отвечает Драко.

— У меня нет шахмат, — я растеряна и чуть не плачу, ведь я сегодня играю с Драко, и очень важно ему понравиться, сказала мама, а у меня нет этой игры, и…

— Тц. Не реви, — замечает Драко. — А что это?

Он указывает на мой кукольный дом. Я с облегчением вздыхаю и объясняю семилетнему Драко, зачем девочки играют в куклы. Уже семилетнему — хотя разница у нас всего полтора года.

На четвертом курсе я попробовала курить. Продуваемая всеми ветрами крытая галерея пятого этажа выбрана не случайно, там почти никогда никого не бывает. Даже подлизы из Инспекционной дружины — хотя эти-то, кажется, весь замок сверху донизу обшарили. Что ж, тем слаще дым сигареты, забившийся в легкие. Хочется кашлять, но я терплю, и затягиваюсь еще раз. Пальцы покраснели и дрожат от холода. Конец февраля, в конце концов, и слизеринский зеленый шарф совсем, кажется, не греет.

— Гринграсс?

Я вздрогнула и поспешно спрятала сигарету за выступ стены, потушила о камень. Затолкала в перчатку — торопливо, даже обожгла ладонь.

— Странное место для размышлений, Асти.

— Если другого нет — в самый раз, — прохрипела я, прочистила горло.

— Курила?

— Вот еще.

— Вижу же, — хмыкнул Драко, поправляя сразу два значка: старосты и члена Инспекционной дружины. — По идее, тебе грозит несусветное количество отработок и снятие баллов.

— Не заметно, чтобы ты так уж бежал организовывать мне неприятности.

— Что правда, то правда. Есть еще?

Драко прислонился к подоконнику, спрятал подбородок в такой же, как у меня, шарф.

— Угу.

Оглянувшись, вытянула двумя пальцами пачку из кармана. Хрустнул целлофан.

Малфой закуривает, помогаю ему прикрыть огонек от ветра.

Мы молчим, пока он приканчивает сигарету. Да… пожалуй, именно тогда, глядя на его лицо, застывшее в вечной гримасе презрения к окружающим, на его напряженные плечи, выхваченные бледным светом дня из сумрака коридора, я поняла это. Что Драко мне — больше, чем друг детства. Он выглядел таким красивым и одновременно строгим. И я помню, как жадно он дышал, хотя холодный воздух обжигал горло.

Потом Драко заставляет окурок исчезнуть, и мы идем прочь из этой стылой галереи, в теплую гостиную, к неискренним улыбкам и холодным глазам. Наши шаги искажало до неузнаваемости эхо в гулких коридорах. И, казалось, только сигаретный дым в легких — теплый, настоящий. И локоть Драко, едва касающийся моего.

— Эй, Малфой, — чересчур громко говорю я. Чертов огневиски. Чертова жизнь, в которой нет места детству.

— Ты навеселе, Гринграсс, — вздыхает он, прислоняясь к столу. — Проклятый день.

— Еще бы. Дамблдор умер! — хохочу я. — И мне нельзя пить огневиски за упокой. Печальная история.

— Еще бы, — бормочет Драко, уставившись в пол и сунув руки в карманы. Это значит — ему совсем не весело.

Мы — в моей старой детской, я сижу на столе. Кукольный домик, к которому я не прикасалась уже лет пять, все так же стоял в углу. Куклы попрятались внутрь, оставив только столик для чаепития на балкончике. Драко отталкивается от моего письменного стола, руки все еще в карманах.

Я наблюдаю за тем, как он все ближе подходит к домику — старательно делая вид, что это так, от нечего делать.

— А помнишь, как мы играли в первый раз?

— Еще бы. Я тебя до слез чуть не довел из-за шахмат, — фыркает Драко. — О, Момо еще цела.

— И Сесиль, и Круазетт. В пять лет еще не знала, что так улица называется, — смеюсь я.

— А я знал. И пытался тебя переспорить, — Драко, наконец, улыбается. После смерти Дамблдора он очень редко улыбался.

Я глотнула еще огневиски, почти не ощутив вкуса. Кажется, я начинаю к этому привыкать.

Драко навис над моим кукольным домиком — наклонился чуть вперед, с руками в карманах, и разглядывал балкончик. Белокурая Момо, сидящая в креслице в гостиной, пару раз хлопнула глазами и четко произнесла:

— Давай пить чай!

— Извини, Момо, — серьезно ответил Драко. — Сегодня мы пьем огневиски.

И, не дожидаясь ответа куклы, он шагнул к столу, плеснул себе в стакан. Янтарные капли брызнули на светлое дерево — а Малфой только поморщился и стер их рукавом черной мантии. Не чокаясь, мы выпили еще по глотку.

— А… ты меня спросить хотела о чем—то? — нахмурился Драко, вновь прислонившись к столу и сжав стакан в ладонях, на уровне груди.

— Да, точно… Вспомнилось в связи с Дамблдором, — я отставила стакан и пристально посмотрела на него. — Ты веришь в любовь?

— Я? С ума сошла. Вроде взрослая, а в сказки веришь, — он презрительно кривит губы и одним движением опрокидывает в себя огневиски. Драко передергивает.

— Верю. Мне кажется, он был прав. Любовь есть — мне бабушка сказала как-то. А у нее не было склонности сказки рассказывать.

— И при чем тут Дамблдор? — фыркает Драко, сжимая пустой стакан в опущенной руке. Другая повисла вдоль тела. Это значит — заинтересован. — Это он, что ли, твоя бабушка?

Я улыбаюсь вымученной шутке.

— Нет, конечно. Просто он говорил — нет ничего сильнее любви. И я почему-то верю… Куда хуже, что ты не веришь. Почему?

— Потому что отец, когда я его спросил, любит ли он маму… Ну, мне было лет пять, наверно… В общем, он сказал — такой большой, а в сказки веришь, — Драко повел плечами, поставил, не оборачиваясь, стакан на стол позади себя и скрестил руки на груди. Спрятался.

— Такой большой, а на слово веришь, — передразнила я. — Есть она, Малфой, вот знаю просто. Не бывает так, чтобы не было. Только взаимной должна быть, а то — так, фантазия, а не любовь.

— Нет, Гринграсс, — Драко качает головой. — Никто в этом убогом мирке никого не любит. Сказки это, для гриффов. Вот ты — меня любишь?

— Люблю, — без тени сомнения ответила. В сердце кольнуло от волнения — сама не поняла, как это вырвалось.

— Ну, и как ты это осознаешь? Любви не существует. Просто ты мне симпатизируешь, ведь мы дружим с детства…

— Дурак ты, Драко, — заявляю я, и мне всерьез обидно, так, что слезы едва не выступают на глазах. — Просто знаешь — и все. И вообще, ты должен был сейчас упасть на колени, вручить охапку каких-нибудь цветов и рассыпаться в благодарностях...

Он нервно смеется, поправляет волосы:

— Как я мог забыть…

Взмахивает палочкой — тут же появился широкий букет, обрамленный зелеными плотными листьями.

— Ой… — пискнула я, глядя на золотистые цветочки. Плакать и обижаться расхотелось.

— Премного вам благодарен, Астория, — церемонно расшаркался Драко. — Прошу принять сей скромный дар в знак моей признательности.

— Ой. А я ведь пошутила, — почему-то меня пробирает смех, и я широко улыбаюсь цветам. Посмотреть на Драко не хватает решительности.

— Ну и что?

Он вручает мне букет. Бутылка из-под огневиски почти пуста — вообще-то, она была полна лишь наполовину, когда мы начали, — так что я разлила остатки по стаканам и превратила ее в вазу. Драко наполнил ее водой, и цветы заняли свое место на столе, между нами.

— Ого, а мастерство-то не пропьешь, — заметил Малфой, оценивающе глядя на одинаковый уровень огневиски в наших стаканах.

— Все благодарности Северусу, — улыбаюсь я. Встаю со стола, на котором сидела, болтая ногами, и иду открыть окно. Наверняка пахнет алкоголем, а это не самая лучшая тема для беседы с мамой — особенно вместо ужина.

— Асти?

— Мм? — тяжелая штора рывками скользит по медному карнизу, потемневшие кольца скрежещут.

С хлопком в комнате появился домовик, завернутый в бархатную декоративную наволочку для диванной подушки. Это означает, что он — эльф, достойный прислуживать хозяевам и попадаться им на глаза.

— Мисс Астория, письмо от мисс Одетты, — проговорил он, с поклоном протянул пергаментный свиток.

— Положи на стол, Никки, — отмахиваюсь я. Оди — моя не самая любимая соседка по комнате, ее писанина может и подождать.

Домовик исполняет приказ и с хлопком исчезает.

Драко смотрит на голубую ленточку, обвившую пергамент. Ее конец свисает со стола — он поправляет. Такой спокойный, а руки дрожат.

— Я тебя люблю.

Замерла на месте.

— Вот видишь, Драко, — говорю нарочито спокойным голосом, не оборачиваясь к нему, а у самой — широченная улыбка на все лицо. — А ты не верил.

Я распахиваю створку французского окна, выходящего в сад. Пахнуло летним вечером — травой, цветами. Чирикнула птица. Такой обычный вечер — а я вцепляюсь в подоконник, чтобы пальцы не дрожали, и сердце не так громко билось в ритме веселого ужаса.

— Ты меня слышала, Асти?..

Драко подошел, встал рядом. Обернулась к нему, принудив губы сжаться. И все равно я чувствую улыбку.

Но — снова хлопок, и мы с Драко отскочили друг от друга, точно нас застали за чем-то неприличным. Никки, глядя в пол, сообщает:

— Мисс Астория, мистер Драко Малфой, миссис Гринграсс просила передать: ужин через пять минут.

И, ничего не добавив, он исчез.

Мы, пряча глаза, расходимся. Драко остается у окна, а я ставлю стаканы с огневиски в ящик стола. Дурацкая реальность стерла улыбку.

После того вечера, запомнившемся мне жгучим вкусом огневиски и дрожащими от волнения руками, мы с Драко очень долго не виделись. Очень-очень — около года, или даже больше. Я — училась в школе, а он — пытался выжить. Впрочем, выжить пытались все.

Самое противное было — ощущение безысходности и несходящее с лиц выражение мрачной обреченности. Я полюбила сидеть где-нибудь наверху — в совятне, на перилах открытых галерей, подоконниках башен. Конечно, чтобы спрятаться от реальности. Ветер с легкостью проникал под одежду, трепал волосы. Но я чувствовала себя живой, когда дрожала мелкой дрожью и хлюпала носом.

Тогда я думала обо всем. Чаще всего фантазировала, представляя себя в ином мире, где люди добры друг к другу. Иногда становилась прекрасной принцессой, или бойкой девчонкой, нахальной колдуньей, еще кем-нибудь… и переживала невероятные приключения, и меня непременно ждал успех в конце. И, конечно — Он, мужчина всей моей жизни. Я в этих фантазиях могла стать кем угодно, а вот Прекрасный Принц всегда был один и тот же.

В чем-то мистер Малфой был прав. В мире аристократов нередко любовь — это сказка. А я с детства мечтала и верила, что она есть, и будет у меня. Но — за мной никто никогда толком не ухаживал. Пара поцелуев в коридорах Хогвартса — вот и весь опыт. А хотелось — большего, такого, чтобы на всю жизнь. Почему именно Драко, я не могу сказать. У него столько того, что я ненавижу в других людях. А он терпит всех моих тараканов, и даже больше — готов их подкармливать. Мы с ним далеко не идеальны. И, оказывается, любим друг друга.

Я всегда улыбалась, когда доходила до сцены признания в любви в своих фантазиях. Там у меня все было правильно. Так, как я себе это представляла. А у нас вышло совсем по-другому, неуклюже, что ли. Нервно. И мы были нетрезвы. А в моих фантазиях мне только-только переставала угрожать смертельная опасность, а накануне мы непременно ссорились. И вот когда он меня спасал, то осознавал, что мы можем ссориться сколько угодно — он меня все равно любит. Вот такие романтические бредни.

А потом, после всех признаний, он наконец целовал меня в губы, и мы уплывали на вершине айсберга блаженства. Шучу, конечно. Не верю. Но мне безумно этого хотелось — в смысле, поцелуев. Маньячкой прямо стала, все грезила, что будет при следующей встрече.

И вот, мы встретились — после битвы с Тем-Кого-Нельзя-Называть. Жуткая была ночка, нечего сказать. Помню, кидала "Ступефай" в любого человека в мантии и маске. Мне было все равно, кто это — главное, его не убьют другие.

После Битвы за Хогвартс, облетевшей все газеты, Драко посадили под домашний арест. Никто не знал толком, что произошло на Астрономической, в поместье, Выручай-комнате… Ну, кроме Поттера, конечно. Так что, пока все приходили в себя, Малфоя просто-напросто заперли. Хорошо хоть, в родном поместье, а не Азкабане.

Я прибыла его навестить, даже не спросив разрешения у каких-нибудь начальников. Мне было абсолютно все равно — я готова была прорваться сквозь полк Авроров. Но мне попался только один.

— Мудила, — оглянувшись, прошипела я сквозь зубы, стоило двери за мной захлопнуться. Меня провели прямо в приемную Драко.

— И тебе привет, Асти, — улыбнулся Малфой. Он выглядел уставшим, но напряжение, запомнившееся мне по прошлому году, пропало.

— Извини, Драко. Этот урод решил меня… как это?.. "Прошмонать". Облапал всю, скотина, — голос дрогнул.

— Тшш, — Драко усадил меня на диван в углу комнаты.

Мне нравилась его приемная — четыре подставки под цветы (по случаю лета в вазах стояли прекрасные тюльпаны), пара диванов и кресел, большие окна, выходящие в сад.

— Кофе?

— Да, будь добр, — кивнула я, откинувшись на спинку дивана. — Мерзкий ублюдок. Запомнила, как его зовут, жалобу накатаю.

Драко вызвал домовика, приказал принести кофе. Сел рядом с мной, но — прямой, насколько это возможно, и не касался подушек позади себя.

— Извини, я не могу успокоиться. Мерзавец. Просто… никогда не чувствовала себя так. До сих пор как будто ощущаю его руки на бедрах.

Появился домовик с подносом. Драко молча разлил кофе по чашкам, явно не зная, что делать.

— Прости, — пробормотала я.

— Не за что извиняться, — он покачал головой.

— Есть. Пришла, и о своем ною, — улыбнулась я, отпила кофе. — Ты… я тебя столько не видела, и… это был тяжелый год.

— Очень. Ты… ты справилась? Я имею в виду, до меня доходили жуткие слухи о том, что в школе было.

— Да. Я просто думала о чем-то хорошем. Мечтала. И мне становилось легче, — поставила чашку на столик, сцепила руки в «замочек» и положила на колени. — Хотя было предостаточно поводов, чтобы рвануть с Астрономической башни в дальний путь.

— Ты же не серьезно? — он обеспокоенно всмотрелся в мое лицо, сжал блюдце.

— Тогда казалось — серьезно. Кричать хотелось — просто для того, чтобы обратили внимание, что я тут, живая. А сейчас уже нет… сейчас просто противно все это. Все эти восторженные вопли при виде Гарри Поттера и прочих "героев", и мгновенно киснущие рожи при виде тех, кто был не столь дальновиден и надел маску.

— Поттер и в самом деле герой, — качает головой Драко, глядя на чашку в своих руках. — Он двинутый на голову придурок, но герой. Он вытащил меня из Адского пламени — а я ему никогда и ничего хорошего не сделал. Вообще. Если б не мать, я бы сдал Поттера с потрохами, когда его с дружками поймали и притащили в наше поместье.

— У тебя теперь Долг жизни, — замечаю я. Больше ничего в голову не приходит.

— Да я в курсе. Вот теперь сижу и радуюсь, не поверишь, — хмыкает он. Проводит рукой по волосам, все так же не глядя на меня. — Нам повезло, что это Поттер. По крайней мере, теперь он свалит в сторону и будет заниматься своими делами, а не говорить нам, что делать.

— Он никогда не будет обычным, — с улыбкой качаю я головой. — Как бы ни хотел. И он вмешается, если что-то пойдет не по справедливости. У него предостаточно причин не любить тебя, Драко. Но ему плевать на личные мотивы в масштабе всего дела. Он будет настаивать на реабилитации детей Пожирателей в обществе. И если ты выбьешься из общей массы, он не стерпит. Прощение — так всем. Он максималист, этот Поттер. Да и Нарцисса… ее поступок прозрачен в смысле мотива. Но для него смысла вложено куда больше.

— Почему? — Драко, наконец, смотрит на меня, и я улыбаюсь в ответ.

— Его мать. Лили Поттер. Она отдала жизнь за сына — и то же готова сделать Нарцисса ради тебя, — объяснила. — Черт… ты этого не слышал. Ну, про Поттера. А то кто-нибудь еще подумает, что я ему симпатизирую.

Драко улыбнулся, поставил свою нетронутую чашку с кофе на столик — рядом с моей.

— Так, значит, наступит всеобщая справедливость? — уточнил он и тоже сцепил руки в «замочек».

— Ну, не так уж, конечно. Но он постарается привести общество в равновесие, — я пожала плечами, откинулась на спинку дивана. — Думаю, он и сам немало хлебнул от общественного мнения. Вспомни эти высосанные из пальца статьи Скитер.

— А я был таким идиотом, что помогал их писать, — Драко отводит глаза.

— Да ладно. У тебя был переходный возраст, я же помню, — улыбаюсь. — И, кроме того, ты уже по инерции мстил Поттеру за унижение на первом курсе.

Некоторое время мы молчим. В саду шелестят листьями деревья, порыв ветра вздувает занавески и пробегает по комнате, шевельнув листья тюльпанов и краешки салфеток на столике. Невольно вспоминаю тот, другой вечер, и вздрагиваю. Смотрю на Драко — и понимаю, что он думает о том же.

— Не холодно? — спрашивает он хрипловатым голосом, прочищает горло. Смотрит на чашки.

— Н-нет, — мотаю головой. Почему-то становится страшно, и ответ выходит какой-то нервный. — Просто вспомнилось.

Драко с удивлением смотрит на меня:

— Прошлый год?

— Да, — я отвожу взгляд. Теперь чашки блестят своим кофе для меня.

— Я тогда был совершенно серьезен.

Я слышу, как он задерживает дыхание, и невольно повторяю за ним. Ответ выходит тихим и каким-то сдавленным.

— Я тоже.

— А мне казалось — забыла… — бормочет Драко, опуская голову.

Я вскакиваю, совершенно не подумав, что же делаю. Наверно, это и есть "искреннее проявление чувств", такое, что забываешь обо сих правилах и выпаливаешь первое, что придет в голову:

— Ты идиот?!

— Асти! — он смотрит на меня снизу вверх, и его губы чуть приоткрыты. А выражение лица напоминает то, давнее, самое первое для меня.

— Ты и вправду идиот, — голос предательски дрожит, и я чувствую жжение в глазах. Ну вот, еще и расплачусь! — Как я могла забыть? Издеваешься? Как только узнала, где ты, сразу пришла, а ты…

— А я идиот, — Драко странно улыбается… и внезапно обхватывает меня под коленки и тянет на себя, отчего я валюсь сверху, прямо на него. С возмущением что-то кричу и бью его по спине, а он прижимает меня к себе и смеется.

— Я скучал по тебе, Асти, — чувствую, как он улыбается, прижавшись лбом к моей ключице, совсем рядом с шеей. И мне ничего не остается, как обхватить его плечи.

— Я тоже, — бормочу, сдавшись на милость победителя. Хотелось скрестить руки на груди и обиженно надуть губы. Дурак он все-таки.

— Не дуйся, — снова смеется Драко. Усаживает меня рядом с собой, близко-близко, и не выпускает ладони из своих, и смотрит прямо мне в глаза. — Я так много думал о том, что произойдет при нашей встрече, что упустил из виду твой взгляд на это.

— Тебе казалось, что мне это было неважно? Да я готова была умереть от счастья немедля.

— И поэтому сказала "А ты не верил"? — хмыкает он, глядя сверху вниз на меня.

— Пока ты не переспросил, не верила я, — уточнила, глядя ему в глаза. Серые-серые, с черной каймой и зрачком. — Во что бы я ни верила, но любовь в нашем мире — и вправду сказка.

— Ну и что? Будет реальность.

И мы все-таки уплываем на вершине айсберга блаженства. Домечталась.