Вспомнить все

Я все равно сломаю твою защиту, маленький паршивец.

Его так называемые успехи в окклюменции бесили меня все больше и больше.

Никчемный, бездарный…

Неважно, что учил его я.

Вечно сующий нос куда не надо…

Теперь он являлся на занятия, самодовольно усмехаясь.

Весь в своего папашу.

Сегодня он противостоял моему натиску слишком долго.

Ненавижу.

И тлеющее раздражение сменила бессильная злость.

Ненавижу.

А злость потонула в слепящей ярости, стучащей в ушах, пульсирующей в висках, грозящей взорвать черепную коробку и хлынуть раскаленной лавой.

НЕНА…

Его шваркнуло о стену так, что очки отлетели в сторону. Удар головой пришелся на нижнюю полку. Посыпались склянки, выплеснув свое содержимое на неподвижное тело на полу.

Я перевел дух. Пожиравшее мозг пламя погасло, красная пелена спала с глаз. Определенно, в бессознательном состоянии Поттер раздражал меня гораздо меньше.

Его волосы и лицо покрывала зловонная жижа, разбавленная тоненькой дорожкой крови от носа к подбородку. Я произнес очищающее заклинание и осторожно приподнял ему голову, ощутив ладонью влажное месиво на затылке.

Я ведь пытал людей Круциатусом и резал Сектумсемпрой, почему же мне было так жутко смотреть на дело моих рук?

* * *

Лицо мальчишки было белым-белым, почти как бинт, повязывавший его голову. Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем его ресницы дрогнули, и он открыл глаза.

— Поттер, как вы себя чувствуете?

— Не знаю, — он с трудом приподнялся на локтях и близоруко прищурился. — А вы кто?

Поздравляю, Снейп. Окклюменция теперь не нужна. Ты просто отшиб ему память.

— Вы хоть помните, как вас зовут?

— Поттер. Вы же сами сказали. А это имя или фамилия? — Он устало плюхнулся обратно на подушку. Глаза у него слипались.

— Вам нельзя спать, — сказал я, тормоша его за плечо.

— Голова болит, — пробормотал он. — И свет глаза режет.

— Возможно, у вас сотрясение мозга. — Я все-таки заставил его сесть, подложив ему подушку под спину. — Поттер! Говорите хоть что-нибудь, черт бы вас побрал.

— Что со мной случилось? — вяло спросил он.

Я чуть не размазал твои мозги по стенке.

— Вы упали и ударились головой.

— Неслабо же я упал.

От дальнейших неприятных объяснений меня избавило появление мадам Помфри. Магическое обследование подтвердило у Поттера сотрясение мозга, не представлявшее, к счастью, угрозы для жизни. Мальчишка заснул сразу же, как только ему было позволено.

Помфри с упреком посмотрела на меня:

— Будем надеяться, его память скоро восстановится. А то мне кажется, вы что-то недоговариваете, профессор.

Не дождавшись ответа, она поджала губы и вышла.

Факт поттеровской амнезии вызывал у меня смутное беспокойство. Мне было не по себе — я позволил эмоциям взять верх над здравым смыслом.

Я поднялся к директору и малодушно выдал все за несчастный случай. Мне показалось, что он не поверил.

— Северус, ты слишком резок с мальчиком.

— Темный Лорд с ним церемониться не будет, — буркнул я.

— Это не оправдание.

— Я с самого начала был против возобновления этих занятий. Вы прекрасно знаете, как я отношусь к Поттеру.

— Не говори мне, что ты не можешь отставить в сторону личную неприязнь, выполняя свои обязанности.

— Именно этим я и занимаюсь последние шестнадцать лет.

— Этот спор ни к чему не приведет. Как только Гарри поправится, вы продолжите занятия, и ты будешь держать себя в руках.

— Он даже имени своего не помнит.

— Завтра я навещу его и попробую прояснить ситуацию. Я хочу, чтобы и ты тоже присутствовал. В десять, в Больничном крыле.

Мне ничего не оставалось, кроме как молча кивнуть и уйти. Старый кукловод всегда добивался своего.

Спал я беспокойно. Мне чудился тошнотворный хруст черепа, ударяющегося о деревянную полку.

* * *

На следующее утро, несмотря на протесты мадам Помфри, Дамблдор все же не отступился от намерения учинить растерянному Поттеру допрос.

— Здравствуй, Гарри, — сказал директор, присаживаясь на стул рядом с железной кроватью.

— Здравствуйте.

— Вижу, ты меня не помнишь.

Поттер отрицательно покачал головой.

— Я Альбус Дамблдор, директор школы Хогвартс.

Ни проблеска узнавания.

— Думаю, расспросы ни к чему не приведут, — сказал я нетерпеливо. Я не собирался тратить на эти мнемонические глупости все воскресное утро. — Проще применить к Поттеру легилименцию и посмотреть, сохранились ли у него вообще какие-либо воспоминания.

Дамблдор кивнул в знак согласия.

— Действуй, Северус. Но только применяй беспалочковую легилименцию, — он многозначительно посмотрел на меня.

Недоверчивое выражение лица Поттера сменилось неприкрытым испугом. Наверное, он решил, что сейчас его будут зверски пытать. Почему-то эта мысль не принесла мне удовлетворения.

Легилименс, произнес я про себя, глядя мальчишке в глаза. Мое сознание вошло в сознание Поттера беспрепятственно, как нож в масло. Такого отсутствия сопротивления c его стороны я не помнил с прошлого года, с самых первых занятий окклюменцией.

Я ожидал увидеть хоть что-нибудь, хоть какие-то обрывки воспоминаний раннего детства — бульдога, спущенного на Поттера его теткой или холодный зеленый луч Авады, забравший жизни его родителей. Вместо этого я оказался в бескрайнем пространстве, стерильном, словно больничная палата, и лишенном цвета, звука и запаха.

Я уже почти решил, что дело безнадежно, когда часть этого пространства сгустилась, образуя клубы то ли пара, то ли тумана. Это был бы превосходный прием окклюменции, имей Поттер что скрывать от постороннего мысленного ока.

Туман подступил ближе, окутывая мои ноги и становясь осязаемым. Я запаниковал. Этот молочно-белый, вязкий чужеродный разум поглотит меня без остатка, как мгла, в которой таятся неведомые чудовища.

Внезапно по ватной поверхности мглы прошли алые всполохи, будто разряды молнии по грозовым тучам. Боль, успел подумать я, прежде чем раскаленный молот ударил в самую сердцевину мозга.

Боль была настолько невыносимой, что я отключился на несколько секунд, умудряясь при этом не терять ментальный контакт. Навыки, усвоенные на службе у Лорда, не пропали даром.

Сквозь рваный просвет в кроваво-красной пелене я увидел свое собственное лицо гротескных размеров.

— Поттер, как вы себя чувствуете? — громогласно вопросило лицо, склонившись ко мне. Наверное, магглы так представляют себе своего Господа Бога, вещающего с небес.

Пора делать отсюда ноги.

Сосредоточившись, я вытянул щупальца своего сознания из явно сдвинутых набекрень поттеровских мозгов.

— Гарри, Северус! — послышался взволнованный голос Дамблдора.

Я вытер со лба испарину. К моему величайшему стыду, рука у меня подрагивала.

Мальчишка находился в каком-то трансе, глядя перед собой широко распахнутыми глазами.

— Эннервейт, — произнес я с усилием. Поттер слегка дернулся, и его взгляд стал осмысленным.

— Скажите мне правду, — тихо сказал он. — Я сошел с ума?

— Нет, конечно нет, мой мальчик, — пробормотал Дамблдор. — Восстановление твоей памяти — всего лишь вопрос времени. Северус, что ты видел?

— Сознание Поттера — чистый лист. Его единственное воспоминание — вчерашний день, тот момент, когда он пришел в себя.

— А что, если… Гарри, ты помнишь свое лицо?

— Я не знаю.

— Может быть, увидев себя в зеркало, ты вспомнишь…

— Дамблдор, не думаю, что это хорошая идея. В воспоминаниях Поттера не было его самого. Неизвестно, чем все может обернуться.

— Все равно стоит попробовать, как ты считаешь, Гарри?

— Хуже точно не будет, — пожал плечами Поттер, выбираясь из постели. — Вон там шкаф с зеркальной дверцей.

— Помфри нас убьет, — покачал я головой.

Поттер подошел к шкафу, в котором хранилась медицинская утварь. Мы с Дамблдором на всякий случай встали у мальчишки за спиной.

С непривычки он не надел очки и, чтобы лучше рассмотреть, приблизил лицо к дверце, почти ткнувшись в нее носом. Пару секунд он молча разглядывал собственное отражение, проводя руками по щекам.

Внезапно он напрягся, и его дыхание участилось. Зеркальная дверца запотела. Дамблдор встревожено положил руку ему на плечо.

— Гарри?

— Почему здесь так пахнет апельсинами? — задыхаясь, произнес Поттер и рухнул навзничь. Мы успели подхватить его и осторожно опустили на пол.

Он лежал неестественно прямо, запрокинув голову, и по звукам, которые он издавал, стало ясно, что он душится собственным языком.

Повернув ему голову на бок, я с трудом раздвинул судорожно сведенные челюсти и зажал между зубами то, что первым подвернулось мне под руку — волшебную палочку.

Он открыл глаза, как только прекратился приступ, и спросил слабым голосом:

— Что я делаю на полу?

Я помог ему подняться и лечь на кровать.

На шум явилась мадам Помфри, увидела взмокшего, бледного как смерть Поттера, раскричалась и выставила нас вон.

Дамблдор задумчиво погладил бороду.

— Резкий запах цитрусовых, судороги… хм… Подождем еще пару дней. Если состояние Гарри не улучшится, придется отправить его в Мунго.

Остаток дня я посвятил проверке домашних заданий старшекурсников. Одной из последних мне попалась работа Поттера, наполовину списанная из учебника, наполовину, очевидно, надиктованная Грейнджер. Я обмакнул перо в красные чернила и принялся строчить едкий комментарий.

А если память к нему так и не вернется?

Я стер комментарий и поставил вместо него жирную D.

Или у него вообще исчезнут магические способности?

Я вздохнул и спрятал работу в ящик письменного стола.

Тогда Лорд уж точно наградит меня сверх всякой меры. Если, конечно, смирится с тем, что не разделался с мальчишкой лично.

Впервые за долгое время мне захотелось напиться. Слишком много угрызений совести для одних суток.

Когда я призвал из шкафа бутылку огневиски и стакан, то заметил на палочке вмятины от поттеровских зубов. Я мог бы избавиться от них, но решил оставить как напоминание о том, к чему приводит необоснованная ненависть.

* * *

Начиная с воскресенья по школе поползли зловещие слухи, что «Гарри Поттер не вернулся с отработки у Снейпа». Чтобы пресечь разные домыслы, Дамблдор сообщил ученикам и преподавателям, что Поттер восстанавливается после неудачного падения.

Помфри запретила ученикам посещать Поттера, поэтому истинное положение вещей знали только четверо — она, Дамблдор, МакГонагалл и я.

В течение следующей недели мальчишка так ничего и не вспомнил. Дамблдор, втайне от Помфри, проверил его на наличие способностей к магии, и волшебная палочка отреагировала на своего хозяина должной магической активностью. Тогда же директор рассказал Поттеру, кто он на самом деле. Второй приступ случился у него вскоре после этого, и был сделан вывод, что приступы вызывает сильное эмоциональное потрясение. В тот же день мальчишку поместили в Мунго.

В Большом Зале я все чаще ловил себя на том, что смотрю на пустующее место за гриффиндорским столом. Уизли и Грейнджер из упрямства продолжали садиться так, как будто между ними находился призрак Поттера. При этом они намеренно бросали в мою сторону мрачные взгляды, что не способствовало хорошему аппетиту.

— Гарри спрашивал о тебе, — тихо сказал за ужином Дамблдор.

— Неужели.

— Он спрашивал, почему ты его не навещаешь.

— Я не нанимался в сиделки, — ответил я холодно.

— Тебя совершенно не волнует его судьба?

— Что-то вроде того, — соврал я.

— Между прочим, колдомедики до сих пор не выяснили, что с ним. Однако, судя по течению болезни, прогноз неблагоприятный.

— Дамблдор, вы пытаетесь внушить мне комплекс вины? Я и сам знаю, что поступил непрофессионально.

— Ты чувствуешь, что виноват перед ним, и поэтому избегаешь его. А мальчику ведь так одиноко. Мы с тобой — его единственная связь с утерянным прошлым.

— Да, а потом к нему вернется память, и он вспомнит, как сильно меня ненавидел.

Директор вздохнул.

— Боюсь, до этого не дойдет.

* * *

Мальчишка действительно выглядел потерянным. Больничная кровать казалась для него слишком велика.

Увидев меня, он широко улыбнулся. Этого еще не хватало.

— Я думал, вы сердитесь на меня. Директор школы сказал, что мы с вами не ладим.

— «Не ладим», Поттер, — не то слово.

— Я что, был таким несносным учеником?

Был. Мне вдруг вспомнилось пустое место между Уизли и Грейнджер, и в палате как будто повеяло могильным холодом.

— Я не хотел напугать вас своими припадками, — продолжил Поттер.

— Тот день, когда вы напугаете меня чем-либо, будет концом света.

Он усмехнулся, нисколько не обидевшись.

— Вы хотя бы разговариваете со мной нормально. Директор, когда со мной беседует, все время улыбается, как врач душевнобольному.

Я не сдержал короткий смешок.

— Он сказал, что я волшебник. Это шутка?

— Нет. Вы же сами видели, как волшебная палочка реагирует на ваш магический потенциал. Вы можете колдовать, вы просто забыли, как это делается.

— Да, директор говорил, просто все это в голове не укладывается. А тогда, когда вы приходили в прошлый раз, вы на самом деле читали мои мысли?

— Можно сказать и так. — Я не стал повторять свою прошлогоднюю лекцию о легилименции.

— Это было… как будто мозги вывернули наизнанку, и ничего-ничего нельзя скрыть.

— Когда с вами произошел этот… несчастный случай, я учил вас защищать сознание от проникновения извне. Вы делали успехи, — нехотя признал я.

— Я так понял, этот Хогвартс — школа-пансионат. А где я живу в остальное время? У меня же должны быть родители. И они что, тоже волшебники?

Дамблдор не сказал ему. Черт. Ладно, попробуем пока обойтись без Волдеморта.

— Ваши родители погибли, когда вам был год.

— А…

— Они были сильными магами.

— Странно слышать о смерти людей, которых не знал.

Поттер ненадолго умолк, но вскоре поток вопросов возобновился. Он расспрашивал меня обо всем, что имело отношение к его жизни, в типично подростковой манере перескакивая с одного предмета разговора на другой. Было непонятно, о чем тогда они беседовали с Дамблдором.

В палату заглянула колдомедик и сообщила, что время посещений истекло. Это значило, что мы проговорили почти два часа.

— Что ж, выздоравливайте, Поттер, — сказал я и поднялся уходить.

— Профессор? — робко позвал он, когда я был уже у двери.

Я обернулся.

— Приходите еще. Если, конечно, я не уморил вас своими расспросами.

Я удивил себя тем, что кивнул в ответ.

* * *

Я и сам не заметил, как у меня вошло в привычку навещать мальчишку каждый день. Первое время меня ужасно раздражало его неисправимое дружелюбие, но потом я решил, что такого Поттера — лишенного наглости и самодовольства — вполне могу вынести.

Впервые за эти годы мне показалось странным, что я, взрослый человек, так слепо ненавидел своего ученика-подростка. Ненавидеть можно равного себе, а Поттер и я — мы были в разных весовых категориях. Да, мальчишка обладал мощным магическим потенциалом, даже я это признавал, но он ведь был почти ребенком.

К несчастью, тогда, во время урока окклюменции, я забыл об этом.

Мы говорили о чем угодно, но Поттер никогда не спрашивал меня, как именно случилось, что он потерял память. Его состояние ухудшалось — приступы не только не прекратились, но и стали более частыми и менее предсказуемыми. С каждым днем я сожалел о содеянном все сильнее, но мне не хватало духа сознаться ему в своем проступке.

Слухи о загадочной болезни Гарри Поттера в конце концов просочились в прессу, но вопрос из чисто человеческого каким-то образом превратился в политический. Дамблдора критиковали за то, что он возложил все надежды на спасение магического мира на подростка, и теперь эти надежды обращались в прах.

Горькая правда заключалась в том, что большинство взрослых магов рассматривало Поттера всего лишь как инструмент борьбы с Темным Лордом. Несостоявшийся герой оказался никому не нужным.

Единственными, кого по-настоящему волновала судьба мальчишки, были его однокурсники-гриффиндорцы, ну и горстка сочувствующих с других факультетов.

Уизли и Грейнджер всеми правдами и неправдами пытались с ним увидеться, и как-то в порыве великодушия я предложил Поттеру привести его неразлучных друзей в Мунго.

— И что я им скажу? — покачал головой он. — Я ведь совсем их не знаю. Да и они знали того, другого Гарри, а не меня.

По этой же причине он упорно отказывался видеть кого-либо еще, кроме нас с Дамблдором.

Сам директор стал в Мунго довольно редким гостем. Мне было неприятно наблюдать, как он постепенно теряет к мальчишке интерес. Хотя все имело вполне логичное объяснение. Даже если бы состояние здоровья позволило в полной мере обучить Поттера боевой магии, было невозможно заставить его сражаться с врагом, которого он не помнил, и спасать мир, которого он не знал.

* * *

Сидя на стуле возле его кровати, я смотрел, как он в очередной раз приходит в себя. Приступы случались все чаще, а беспамятство, следовавшее за ними, длилось все дольше. Однажды, сказали колдомедики, он просто не очнется.

Но пока он поднял веки и слабо улыбнулся. Мне. Я все еще не мог к этому привыкнуть.

— Я так и думал, что вы будете здесь, когда я проснусь.

Зная, что не имею на это ни малейшего права, я все же не удержался, протянул к нему руку и убрал со лба длинную челку. Он прикрыл глаза и вздохнул:

— Больше никто ко мне не прикасается. Как будто я заразный.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ничего. Вы обещали научить меня этой самой магии.

— Тебе может стать хуже.

— Хотя бы покажите.

Я показал ему Люмос, Нокс и Призывающие чары. Глаза у него загорелись, как у малого ребенка. Наверное, я чувствовал себя так же, когда пяти лет от роду узнал, что буду учиться в школе для магов.

— Можно, теперь я?

Колдомедики предупредили, что магическая активность может ухудшить состояние Поттера, и его волшебная палочка за ненадобностью пылилась в кабинете Дамблдора.

Накануне я незаметно положил ее себе в карман и теперь с сомнением протянул законному владельцу. Ладно, пусть мальчишка порадуется. Незачем хоронить его раньше времени.

Он неловко вытянул палочку перед собой и вопросительно поднял на меня взгляд.

Я обхватил его кисть своей, направляя и показывая движение.

— На счет «три» скажешь «Люмос». Готов? Раз, два…

— Люмос!

Из палочки вырвался неяркий луч света, что привело его в неописуемый восторг.

Я усмехнулся:

— Что ж, думаю, основной принцип понятен. Теперь попробуй сам.

Он довольно быстро освоил Люмос и Нокс, но когда попытался призвать с тумбочки стакан воды, естественно, вся жидкость оказалась на постели. Однако сам стакан был пойман с молниеносной реакцией.

Лучший ловец Гриффиндора.

Он непременно хотел призвать полный стакан, не пролив ни капли, как ранее сделал это я, поэтому пришлось продемонстрировать ему Агуаменти и Высушивающее.

Мы начали с трети стакана, а когда я уходил, призываемая емкость была наполнена водой уже на три четверти. Закрывая за собой дверь, я слышал его тихое: «Акцио стакан».

К дьяволу магию, если она бессильна спасти шестнадцатилетнего мальчишку.

* * *

Он не услышал, как я зашел в палату, и продолжал безучастно смотреть в окно. Теперь, когда он думал, что предоставлен самому себе, и не пытался храбриться, было видно, как болезнь неумолимо прибирает его к рукам.

Я хотел сломать его защиту, а сломал, как игрушку, его самого. Мерлин, что же я натворил.

— Привет, проф.

Скажи ему.

— Это я во всем виноват.

Он недоуменно вскинул на меня глаза.

— В том, что с тобой случилось. В твоей болезни.

В том, что ты умираешь.

— Я не рассчитал силы. Я был так чертовски зол.

— Значит, было за что.

— Не было. Не было!

— Все равно я вас не виню.

— Ты не понимаешь. Из-за меня ты…

— Побудьте со мной. Пожалуйста.

Только сейчас я заметил, что так и стою посередине палаты, и присел на край кровати.

— Я ведь умру, да?

Я открыл рот, чтобы возразить, чтобы соврать, но он прижал указательный палец к моим губам.

— Нет, не отвечайте. Лучше скажите вот что… — Он помялся, собираясь с духом. — Там, в той жизни… я с кем-нибудь целовался?

— Гарри, откуда мне это знать?

— Вы знаете обо мне все.

Я потер переносицу, припоминая.

— Да. Наверное, да. Четвертый курс, Святочный Бал, девчонка из… Когтеврана, кажется.

Он нахмурился.

— Не помню. Значит, это не считается.

Помолчали.

— Я хочу узнать, как это.

— Ты хочешь, чтобы я привел…

— Нет. Поцелуйте меня. — И тонкие руки обвили меня за шею, а губы нерешительно потянулись к моим.

— Гарри, это неправильно.

— Мне нечего терять. А вам все равно ничего не стоит.

Он был прав. Это самое малое, что я мог для него сделать.

От него совсем не пахло болезнью, а у губ и языка не было привкуса лекарственных зелий. Я показал ему все, что умел сам, а потом позволил перехватить инициативу. В этих поцелуях не было страсти, лишь бесконечная нежность с моей стороны и отчаянное желание познать неизведанное, пока еще есть время — с его.

Но когда мы, наконец, отстранились друг от друга, его глаза влажно блестели, а мое сердце билось глухо и больно.

* * *

Вскоре после моего ухода с ним случился очередной приступ — сильнее, чем обычно. Когда я пришел на следующий день, он провел без сознания уже почти сутки. Колдомедики лишь беспомощно разводили руками. Я готов был их убить.

Он умирает. Смирись с этим.

Я заперся в его палате, наложив на дверь звуконепроницаемые чары. День сменился вечером, вечер — ночью. Я не помнил всего, что говорил и делал. Возможно, я гладил его спутанные пряди и умолял простить меня. Наверно, я прижимал к себе его исхудавшее тело и просил вернуться, открыть глаза. Скорее всего, я хватался за его больничную пижаму и требовал не уходить, остаться, еще раз дать мне увидеть, услышать, почувствовать.

К утру его черты заострились, а губы сложились в скорбный изгиб. Он устал цепляться за жизнь только потому, что этого хотел я.

Тогда я сказал, что отпускаю его.

* * *

Лицо мальчишки было белым-белым, почти как бинт, повязывавший его голову. Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем его ресницы дрогнули, и он открыл глаза.

Ты жив, мой хороший. Ты все-таки услышал меня.

— Гарри, ты…

Я ошеломленно умолк на полуслове, увидев мадам Помфри.

— Что вы делаете в Мунго? — вырвалось у меня.

— Похоже, профессор, это вас, а не Гарри, хорошенько приложили головой о стенку. Вы что, не узнаете Больничное крыло?

Если я сошел с ума, я узнаю об этом первым.

— Какой сегодня день? — спросил я как можно безразличнее.

— Надеетесь, что отбили мне мозги? — фыркнул Поттер. — Не дождетесь.

— Какой. Сегодня. День.

— Суббота, двадцать третье марта, — с вызовом произнес он. — И этот день — последний, когда я занимался вашей гребаной окклюменцией!

— Придержите язык, Поттер.

— Уж лучше Волдеморт, чем вы!

Помфри поморщилась:

— Гарри, успокойся, тебе вредно волноваться.

— Позовите директора.

— Завтра, Гарри. Сейчас тебе нужен отдых. Профессор, вам лучше уйти.

У меня еще оставалась слабая надежда на то, что у Дамблдора есть какое-нибудь объяснение всему. Иначе я не представлял себе, как сообщу ему о своем помешательстве. Да и стоило ли? Он примет все за коварную уловку, избавляющую меня от необходимости шпионить за Лордом, и лишь погрозит пальцем в ответ.

Сильный порыв сквозняка погасил факел на стене, и я нащупал в кармане волшебную палочку. Пальцы ощутили какие-то зазубрины на отполированном за годы использования дереве. Я зажег погасший факел и поднес палочку ближе к свету. Внезапно накатившая слабость заставила меня схватиться рукой за стену. Ошибки быть не могло. На палочке виднелись отметины зубов Поттера, оставленные им во время первого приступа.

Подождав, пока бешено стучащее сердце уймется хоть немного, я повернул обратно к подземельям.

Я вернулся в свои комнаты, но сомнения не отпускали меня. А вдруг эти зазубрины на палочке нанес я сам, в припадке… не знаю чего? Сумасшедшие бывают весьма искусны в самообмане.

Мне требовалось что-то еще. Я сел в кресло и обхватил голову руками. Думай, Северус. Мой взгляд упал на пирамиду из свитков на письменном столе. Я взял верхний из них. А потом следующий. И следующий. Все свитки были не проверены и датировались двадцать вторым марта. Работа Поттера обнаружилась в самом низу.

Это были домашние эссе о свойствах бобов сопофоруса, я точно помнил, что проверял их. И поставил Поттеру D.

И спрятал его работу в стол.

Не будучи уверен в том, что именно рассчитываю увидеть, я выдвинул ящик, и мое сердце замерло. Свиток лежал там. Написанное было исчеркано красным, а в конце красовалась жирная D.

Я положил обе работы бок о бок и сравнил их. Все было идентичным — даже маленький снитч, который этот бездельник намалевал в углу пергамента.

Тогда, пожалев Поттера, я стер свой комментарий. Я применил к проверенному пергаменту Разоблачающие чары, и внизу работы проступили слова:

Мистер Поттер,

Ваш красноречивый пример еще раз убеждает в том, что когда Мерлин раздавал мозги, игроки в Квиддич были на тренировке.

Теперь я не знал, радоваться мне или плакать.

Если произошедшее не оказалось плодом моего безумия, мне оставалось забыть обо всем как можно скорее. Поместить в Думосброс, задвинуть в самый дальний угол шкафа, запереть магическим ключом и выбросить ключ в озеро.

Та другая реальность была неправильной, ненормальной, какой-то вывернутой наизнанку. Когда стало ясно, что у мальчишки нет шансов выжить, Дамблдор не наказал меня, не отдал под суд за причинение тяжких увечий студенту. Хотя, возможно, ему позарез нужен был шпион. Или преподаватель Зелий. Ведь даже после смерти Гарри Поттера жизнь должна была продолжаться.

В любом случае тот факт, что я собственноручно уничтожил надежду магического мира, волновал директора на удивление мало.

Да и от Лорда за эти недели не было ни слуху ни духу, будто он опять сгинул в албанских лесах.

Та реальность, нет, не-реальность, искажала время, приводила к невозможным последствиям, извращала эмоции, подменяя интерес безразличием, а необъяснимую неприязнь — необъяснимой привязанностью.

И что самое странное — я как ни в чем ни бывало играл отведенную мне роль в этом театре абсурда, и все казалось правильным и не вызывающим подозрений. Я не хотел замечать, что окружавшая меня обстановка была похожа на картонные декорации, а люди — на бездушных лубочных персонажей. Все, кроме нас двоих.

Но теперь все пришло в норму. Поттер был жив, рвался в бой с Волдемортом и ненавидел меня еще больше, чем прежде.

А я остался с доказательством того, что все-таки не сошел с ума, и ноющей болью в сердце.

* * *

Как я и предполагал, Поттер наотрез отказался продолжить занятия окклюменцией. У него даже хватило наглости поставить Дамблдору ультиматум — мол, если хотите, чтобы я дожил до встречи с Волдемортом, избавьте меня от общества Снейпа. Со слов директора, мальчишка ничуть не стеснялся в выражениях.

Дамблдор был крайне недоволен случившимся и в весьма резкой форме запретил мне впредь «превышать полномочия». Судя по его реакции — на этот раз более правдоподобной — директор понятия не имел о той, другой реальности.

Поведение Поттера, который как будто почувствовал свою безнаказанность, сделалось просто невыносимым. В него словно бес вселился. Каждый урок Зелий превращался в открытое противостояние. Поттер нарочно испытывал границы моего терпения, пытаясь вывести меня из себя, но я не собирался доставлять ему это сомнительное удовольствие.

Я давал выход злости, особенно усердствуя в снятии баллов и раздаче отработок ненавистному факультету в целом. За несколько недель по косвенной вине Поттера Гриффиндор лишился порядка трехсот баллов, в котлы из кабинета Зельеварения можно было смотреться как в зеркало, а запаса потрошенных флоббер-червей теперь хватало на год вперед.

В конце концов даже сами гриффиндорцы, видя, что Поттера в очередной раз заносит, злобно шипели: «Захлопни варежку, Поттер», а Уизли, не церемонясь, пихал зарвавшегося приятеля локтем в бок.

Одно хорошо — сложившаяся ситуация быстро привела меня в чувство, и если бы не вмятины на палочке и не проверенная работа, можно было бы легко поверить в то, что все остальное мне просто приснилось.

* * *

Лорд вызвал меня внезапно, впрочем, как и всегда. Я не успел воспользоваться Думосбросом.

Я клял себя за то, что так и не спрятал воспоминания, связанные с тем Поттером. Теперь я мог полагаться лишь на свое хладнокровие и на проверенные годами приемы, которые помогали блокировать отдельные фрагменты сознания — стены Хогвартса, девятый вал, непроходимый Запретный лес.

Представ перед Лордом, я был почти спокоен. Он хотел знать, как у Ордена продвигается поиск крестражей. Я выдал ему информацию, согласованную с Дамблдором. Разумеется, Лорд проверил правдивость моих слов, но я твердо встретил его взгляд, и он небрежно махнул рукой, разрешая уйти.

Когда я вернулся в Хогвартс, в подземельях было тихо, но меня не покидало ощущение чьего-то присутствия. Я стремительно прошел по коридору, и моя мантия непонятным образом зацепилась за воздух у стены.

Я резко выбросил руку в сторону и стянул с Поттера его чертову мантию-невидимку.

— Не спится, Поттер?

Он растеряно хлопал глазами, впервые за долгое время не находя, что сказать.

— Какого черта вы здесь делаете? Отвечайте!

— Думаете, испугали меня? Я все про вас знаю! Вы один из них, а Дамблдор вам верит!

— Поттер, я что, в самом деле отбил вам последние мозги?

— Не смейте меня оскорблять! Вы не имеете права!

— Вы переходите всякие границы. Еще одно слово…

— И что? Покрошите на ингредиенты? Или снова приложите головой о стенку? Смелее, профессор, может, на этот раз у вас получится!

Я сглотнул подступившую к горлу желчь и ровным голосом произнес:

— Вашу мантию я оставлю себе. Это будет лучшим наказанием. А теперь исчезните.

Поттер явно выдохся.

— Не исчезну, — сердито буркнул он. — Мантия-то у вас.

Я честно пытался развести в своем сознании эти обе реальности. Я убеждал себя, что это два абсолютно разных человека. Но урок сострадания, преподанный мне временем, сыграл со мной злую шутку.

Обиженно насупившись, Поттер смотрел на меня, и каменные стены рушились.

Он смотрел на меня, и Запретный лес расступался.

Он просто смотрел на меня, и девятый вал плескался ласковым прибоем.

С моих губ все еще срывались какие-то резкости, но воспоминания захлестнули меня, и грудь сдавило будто тисками, как тогда, в последний раз, когда он прижимался ко мне и повторял, что ему страшно, что он не хочет, нет, пожалуйста, не сейчас, а я лишь молча обнимал его в ответ, и всякие слова утешения застревали у меня в горле.

Я отвернулся и пошел прочь.

— Профессор, вы забыли снять баллы! — крикнул вдогонку Поттер.

* * *

Поттер задумчиво жевал свой обед, не обращая внимания на Уизли, который увлеченно рассказывал что-то с набитым ртом.

После стычки в подземельях я начал ловить на себе его странные взгляды. Когда я делал вид, что не смотрю в его сторону, он подозрительно косился на меня, хмурился и кусал губы.

На уроках я по-прежнему не снимал с него баллы и не назначал отработок. В итоге эти игры ему надоели, и он перестал лезть на рожон. Теперь мы демонстративно игнорировали друг друга.

Поттер потянулся за апельсином, лежащим на тарелке прямо перед ним, но в последний момент почему-то отдернул руку. Оттолкнув от себя тарелку, он резко поднялся, метнул в мою сторону очередной непонятный взгляд и направился к выходу.

Я не собирался смотреть ему вслед.

У меня почти получилось.

Уходи, Поттер. Не оборачивайся.

Взгляни на меня.

Та реальность никогда не должна была случиться.

Там все неправильно, нелогично, безумно.

И он улыбается мне и щурит свои ясные глаза.

Я так хочу обратно.

* * *

Седьмого мая, в день его смерти, я проснулся с предчувствием неотвратимой беды.

С самого утра я одергивал себя, но безуспешно — меня никак не отпускал безотчетный, иррациональный страх, вроде того, что не дает произносить имя Темного Лорда вслух.

Была пятница, и шестой курс готовил зелье Забвения.

— Действие зелья подобно наложению заклятия Obliviate на самого себя. Перед тем, как принять его, нужно мысленно обратиться к воспоминанию, от которого вы хотите избавиться, — сказал я, глядя на Поттера.

Мне не забыть его последний судорожный вдох.

— К сожалению, это зелье — паллиатив, временная мера. Через несколько дней его эффект сходит на нет, нежелательное воспоминание возвращается, и прием необходимо повторять снова и снова.

Мне не забыть.

Весь урок я исподтишка бросал на Поттера беспокойные взгляды. Вид у него был неважный. Лицо осунулось, под глазами залегли лиловые тени.

Ближе к концу занятия я, как обычно, принялся проверять содержимое котлов. Я начал с моего собственного факультета и дошел до середины, когда вдруг…

— Гарри, что с то… — раздался перепуганный голос Уизли.

Слишком поздно я понял, в чем дело. Зелье Забвения, сваренное правильно, имело стойкий цитрусовый запах.

Судя по всему, на этот раз зелье у Поттера получилось.

В считанные секунды я оказался возле мальчишки и наложил на котел чары, препятствующие испарению зелья.

— Поттер, вам плохо?

Он попытался встать, но его повело в сторону. Я придержал его за плечо. Лицо у него было бледно-зеленым.

Паника сдавила горло и пустила сердце в галоп.

Сейчас он умрет, круг замкнется опять, и мне никогда не выбраться из этого ада.

— Пойдемте, я отведу вас в Больничное крыло.

— Нет, я просто… не надо. Все нормально.

— Не врите.

Он сердито сбросил мою руку.

— Я же сказал, все в порядке.

Похоже, он и в самом деле пришел в себя. Внезапная смерть отменялась.

Ты дурак, Снейп.

Со смешанным чувством облегчения и досады я направился к учительскому столу, чтобы взять пустой фиал.

— Сдайте образец вашего зелья и можете быть свободны. Уизли, проводите Поттера.

Протянутый фиал так и остался в моей руке.

— Поттер, вы что, оглохли? Больничное крыло. Немедленно.

Еще один дерзкий взгляд.

— Откуда вдруг такая забота, профессор? — Он буквально выплюнул последнее слово.

И, глядя мне прямо в глаза:

— Неужели боитесь, что я умру?

Хруст стекла. Испуганные ахи и охи. Теплая струйка по запястью. И запоздалая боль в покалеченной ладони.

* * *

Поттер явился тем же вечером после отбоя с требованием «поговорить». Избавиться от него не помогли ни снятые баллы, ни угрозы силой вышвырнуть его из кабинета и вообще из школы.

В конце концов я сказал, что у него есть тридцать секунд для объяснений.

— С вами случилось что-то ужасное.

— С чего вы взяли?

— У вас виски седые.

— Не ваше дело.

— Это как-то связано со мной, я знаю!

— Вы себе льстите.

— Да бросьте! Раньше вы меня по стенке размазать были готовы, а теперь даже толком не злитесь. И баллы за все время сняли первый раз, а я ведь специально нарывался, чтобы вас проверить. А сегодня на Зельях вы вообще…

— Довольно. Уходите.

— …а еще эти сны, будто я в какой-то больничной палате, но не здесь, не в Хогвартсе, и вы единственный, кто меня навещает, и мы не кричим друг на друга, а разговариваем, как нормальные люди. И мне так хорошо, но потом плохо, и все хуже, и почему-то все время воняет апельсинами — я теперь смотреть на них не могу. И хоть вы все отрицаете, я знаю, что умру, и тут мне приходит в голову, что я еще ни с кем не цело…

— Убирайтесь к черту, пока я вас не проклял!

— …и мы целуемся, — целуемся, слышите? — и я понимаю, что безумно влюблен, но в следующий момент я умер и смотрю на все как бы сверху, а вы держите меня и плачете… я никогда не видел, как вы плачете.

Я рухнул в кресло и закрыл лицо руками. Оказалось, слова могли сразить не хуже Авады.

— Это же не просто сон, ведь так?

Сил больше не осталось.

— Я сам до конца не понимаю. Время как будто совершило петлю и вернулось в исходную точку твоего пробуждения в Больничном крыле. Когда ты очнулся в первый раз, ты не помнил ни своего имени, ни твоей миссии в волшебном мире, ни людей, населявших этот мир. Из-за непонятных приступов тебя поместили в Мунго. Дальше все было примерно так, как ты описал. К тебе действительно быстро потеряли интерес, как только поняли, что ты не представляешь собой ни ценности, ни угрозы. На тебя просто махнули рукой и позволили тихо умереть. Ты умер седьмого мая.

Я замолчал. Мальчишка потрясенно глядел на меня во все глаза.

— Когда все было кончено, каким-то непостижимым образом мы снова оказались в Больничном крыле. Ты пришел в себя и на этот раз помнил все, что нужно.

— А кто-нибудь еще знал о тех событиях?

— Нет. Все вели себя так, словно ничего не произошло. Первое время я думал, что просто сошел с ума. И лишь потом я случайно нашел доказательство того, что все это было на самом деле.

— Значит, эта вторая реальность предназначалась только нам двоим, — тихо произнес Поттер.

— И с какой же целью? В том, что случилось, не было ничего конструктивного, одни страдания.

Помедлив, он скользнул на подлокотник кресла и обнял меня за шею. Я не сопротивлялся и лишь устало вздохнул:

— Гарри, это неправильно.

— Где-то я уже такое слышал, — пробормотал он, уткнувшись мне в плечо. — Да, ты произнес это перед тем, как мы поцеловались. А потом я сказал: «Не отпускай меня», и ты ответил…

— «Никогда».

КОНЕЦ