В пустом ярко-освещенном коридоре их шаги отзывались гулким эхом. От обилия зажженных факелов должно было быть тепло, но Гермиона никак не могла согреться. Она чувствовала, как дрожит подбородок, и еле сдерживалась, чтобы не начать дрожать всем телом. Что же здесь так холодно? Даже у него пальцы ледяные. Гермиона опустила взгляд на их руки. Он подал ей руку, помогая выбраться из камина, и с тех пор так и не отпустил. Это же хороший знак, правда? Или он просто по рассеянности? Или из вежливости? Или же потому, что находиться в этом замке чужаку нельзя, опасно? Ведь она здесь чужая. Вечность назад он сказал, что тут на каждой комнате защита. И милые тролли в подземелье. Впрочем, так ли важно, почему он держит ее за руку? Ведь держит. И это главное.
Гермиона глубоко вздохнула и набралась храбрости, чтобы взглянуть на его профиль. Он тут же замедлил шаг и вопросительно посмотрел в ответ. В ярком свете факелов в глаза бросились его бледность и очень усталый вид. Гермиона сразу вспомнила, сколько сейчас времени, и закусила губу, рассердившись сама на себя.
Он истолковал ее несчастный вид по-своему. Потер переносицу свободной рукой и тут же отвернулся, указывая на доспехи, стоявшие в нише.
— В этих доспехах мой пра-пра-прадед участвовал в походе против…
Вот так. Он подумал, что ей стало скучно, и решил попутно рассказывать историю той части замка, которую они проходили. В другой раз Гермиона несказанно обрадовалась бы возможности узнать побольше об истории родового замка древнейшей магической семьи. Но сейчас, после целой вечности тревожного ожидания, неизвестности, неопределенности, невозможности поговорить о нем хоть с кем-то, услышать в ответ хоть слово поддержки, утешения… Ну в самом деле, не с друзьями же его обсуждать. Выслушать ее грандиозные новости — вовсе не означает принять их. С родителями? Боже мой, ну как можно говорить о нем с родителями?! Ведь мама уже наслышана о “слизеринском гаденыше”. И, вкратце рассказывая о школе, Гермиона упоминала об этом мальчишке в таком контексте, что теперь будет просто невозможно объяснить маме, с чего вдруг он стал самым важным на свете, как так получилось.
Он указал на какую-то картину, и Гермиона посмотрела в ту сторону, где в неясном свете факела виднелась широкая лестница. В памяти всплыло первое впечатление об этом замке. Тогда, издали, замок напомнил ей исполинского воина. Девушка вдруг подумала, что вся эта многовековая громада теперь принадлежит ему. И не только замок, но даже страшно представить, что еще... Если бы на нее в одночасье свалилась необходимость справляться со всем этим, она бы с ума сошла. Ведь большое наследство — это только звучит хорошо, а на деле, наверняка, настоящий кошмар. О том, что внезапно свалившееся богатство — это только мизерная часть его нынешних проблем, Гермиона предпочла не думать. За эти дни она уже довела себя до бессонницы, напридумывала миллион исходов сложившейся ситуации...
Тогда, в лазарете, после их странного, безмолвного чаепития, довольно быстро прерванного мадам Помфри, ничего не прояснилось. Наоборот. Уверенность от того, что он не сказал «нет», и что один раз его губ даже коснулась тень улыбки, испарилась следующим утром, когда Гермиона примчалась на рассвете в больничное крыло только для того, чтобы услышать: «Мистер Малфой уехал рано утром… Нет, никакой записки не оставил… У кровати вы, конечно, можете посмотреть, но это лазарет, а не совятня». Гермиона вернулась домой, и начались бесконечные дни, наполненные изматывающим ожиданием. Она ждала хоть какой-нибудь весточки, от кого угодно, от любого человека, который мог что-то знать о нем. Она почти дошла до того, чтобы написать Забини или Паркинсон, или Гойлу. Да она готова была написать даже Снейпу! Всем... кроме него. Потому что было страшно. Вдруг он не ответит? И, если не ответит, то потому что занят, или потому, что случилось что-то страшное? А может, просто в его сумасшедшем мире больше нет для нее места? Ведь одно дело — встречаться урывками в Хогвартсе, где самая большая опасность — наткнуться на Филча в пустынных коридорах, и совсем другое — встречаться теперь, когда они в шаге от сумасшедшей войны, которая обязательно разразится. Девушка понимала, что ему сейчас вовсе не до сентиментальных разговоров. И не до глупых привязанностей. У него недавно погиб отец. Ведь каким бы ни был Люциус, он был отцом Драко. И тот, конечно, не может не переживать. Да, возможно, это не то оцепенение, которое охватило его после смерти тети... Во время встречи в лазарете Драко выглядел абсолютно спокойным. Но Гермиона почему-то не поверила этому спокойствию. Упорно казалось, что оно продлится ровно до того момента, когда юноша, наконец, окажется наедине с собой. И ей одновременно и хотелось, и не хотелось разделить с ним этот момент, как-то помочь. Мечты... глупые, наивные. Впрочем, даже если она снова все себе напридумывала, и его не затронуло случившееся, все равно остается необходимость организовывать похороны. А ведь здесь все не так просто. Люциус вне закона, и вряд ли Министерство оставит Малфоев в покое в этой ситуации. А еще есть Волдеморт, которому этот мальчишка фактически сорвал все планы. Причем, уже во второй раз. И есть еще миллион опасностей. Умом она понимала, что он поступил правильно, уехав под прикрытие стен родового имения, которого нет ни на одной карте мира. Его, конечно же, там никто никогда не найдет. Но ведь она тоже не найдет. Наравне с Министерством и Волдемортом.
Неизвестность и неопределенность просто убивали Гермиону все эти пять дней. Великий Мерлин! Прошло всего пять дней! А ей казалось, что целая вечность. И после этой вечности тревожного ожидания идти сейчас вот так, рядом с ним, — было как глоток свежего воздуха.
Пусть усталый, измотанный, но ведь он живой, он рядом. Пусть всего на час...
Гермиона вслушивалась в негромкий голос, не вникая в смысл слов, и гадала: ей кажется, или он вправду простыл? Если здоров, то почему его голос звучит непривычно хрипло? А если простыл, то почему же она не заметила этого раньше, когда разговаривала с ним через камин, моля Мерлина о том, чтобы мама не заглянула в гостиную. Ну что же она такая бестолковая! Сколько раз обещала себе сделать запас зелий, уменьшить его до карманного размера и всегда носить с собой. Хоть как-то быть ему полезной, хоть чем-то помочь, а не создавать вечные проблемы и сложности.
И только, когда он остановился напротив массивной двери и открыл ее, отступив на шаг и выпустив руку Гермионы, девушка осознала, что он чудовищно нервничает. И как она не поняла этого раньше? Напряжение исходило от него буквально волнами.
Он нервничал... Как же он нервничал. От этой мысли внезапно стало легче. Значит, не одной ей страшно. И если он тоже переживает, значит, для него это тоже важно. Ведь важно же?
Здесь по-прежнему главенствовали два оттенка: серый и зеленый. На тумбочке у кровати лежала потрепанная книга, закладкой ей служила яркая открытка. Кажется, та самая, которую Гермиона видела у его кровати в лазарете на Рождество.
— Это моя комната.
Гермиона обернулась и посмотрела на юношу. Он покусывал губу и быстро оглядывал комнату, словно проверяя, все ли в порядке. А ведь у него, пожалуй, должны были остаться не самые приятные воспоминания от ее прошлого визита сюда. Вот так вот обнаружить за собственной кроватью не самую любимую сокурсницу, да еще принесшую «потрясающие» вести.
— Камин, — он небрежным жестом указал в сторону камина, в котором едва теплились угли. — Его можно разжечь, кстати, если тебе холодно. Стол, кровать, тумбочки, там ванная. Обычная комната, в общем.
Юноша проговорил все это скороговоркой, словно для того, чтобы побыстрее пройти этот неловкий момент.
— Спасибо. Я ее уже видела, — нервно усмехнулась Гермиона.
— А… О… Я как-то не подумал. Ну, тогда со шкафом тебя, пожалуй, знакомить не буду.
— Мы с ним уже знакомы, спасибо. Даже ближе, чем хотелось бы.
Гермиона с замиранием сердца увидела, как его губы тронула усмешка, которую он постарался сдержать, но без особого успеха.
— У меня потом вся одежда твоими духами пахла неизвестно сколько, — он указал на нее обвиняющим жестом.
— Я здесь не при чем. Шкаф был твоей идеей! — возмущенно ответила Гермиона, против воли радуясь тому, что духи напоминали о ней хоть какое-то время. Интересно, это напоминание раздражало, или ему было все равно? Или же было что-то еще? Впрочем, тогда — вряд ли.
— Избавиться от запаха — дело пяти минут, — небрежно произнесла Гермиона.
— Я не таскался на домоводство по пять раз в неделю, — скривился юноша.
— У тебя в доме толпа порабощенных эльфов, — голосом трагической героини проговорила Гермиона. — Они бы тебе в этом помогли.
— Еще эльфов в это вмешивать не хватало, — дернул он плечом.
То есть, он не стал избавляться от запаха ее духов? Не стал же? Она правильно поняла?
Юноша подошел к окну, задернул шторы, подумал, раздвинул их вновь.
— Могу показать тебе библиотеку, — наконец произнес он. — Уверен, что это рай для заучек.
В его тоне послышалось ехидство.
— Не сомневаюсь. Только… у меня не так много времени. Боюсь, не успею в полной мере насладиться этим раем.
Гермиона внезапно замолчала и c ужасом почувствовала, что краснеет. Он медленно обернулся, наконец перестав что-то выискивать взглядом в знакомом с детства пейзаже за окном, и ее сердце сделало кульбит. Они наедине в первый раз после разговора в лазарете. В первый раз это не скупые строчки на бумаге, когда после двадцати выброшенных в камин черновиков она все-таки оправила ему письмо с вопросом о самочувствии, а он прислал сову с безликим: “Спасибо. Я в полном порядке”. Он ответил, и ее сердце едва не выскочило из груди от радости. Он ответил! И, наверное, в тот момент не было на свете силы, способной удержать ее от безумного поступка. Она бросилась к камину, одновременно с ужасом ожидая, что его камин будет закрыт, или что он, может быть, наоборот, открыт всем желающим, а значит, пользоваться этим видом связи опасно.
Гермиона на девяносто девять процентов была уверена, что не сможет с ним связаться. Поэтому, четко выговорив в пламя камина: “Имение Малфоев, комната Драко Малфоя”, почувствовала себя очень глупо. Ну глупо же, ей-Богу. Как будто сама с собой разговаривает. Следующим шагом будет четкое произнесение адреса Святого Мунго.
Она еще не успела толком понять, как относиться к собственному поступку, как задняя стенка камина задрожала, пошла рябью и…
— Я забыл закрыть камин. Невероятно, — пробормотал юноша, присаживаясь на корточки перед каминной решеткой.
— Прости… я…
Он сел на пол, потер лицо руками, взъерошил волосы и отвел взгляд в сторону.
— Ладно. Вру. Я открыл его только на один канал.
Гермиона от неожиданности уселась на мягкий ковер. Он открыл доступ только ей? Правда?
— Ты… А как ты узнал мой адрес в каминной сети?
— Неважно.
И в том нелепом и неловком разговоре она вдруг выпалила:
— Пригласи меня в гости!
Он озадаченно моргнул, а потом внимательно на нее посмотрел и вновь отвел взгляд.
Она ждала, чувствуя, как сердце колотится в ушах, и ругая себя за глупость последними словами. Не давить. Обещала же себе не давить на него. Ведь ему сейчас и так хватает проблем, свалившихся в одночасье. А тут еще она.
— Я открою камин в гостиной и свяжусь с тобой через пятнадцать минут. Нормально?
— Да. Я… Да, мне подойдет.
Она прервала связь, даже не подумав, что на часах без пятнадцати одиннадцать вечера, что она только что напросилась к нему в гости, что она… Боже мой, какой ужас! Что он подумал?
За эти пятнадцать минут Гермиона успела проклясть себя за привычку говорить, не думая, перемерить три кофты, разозлиться еще больше и соврать матери, что она отлучится на час в Нору. Она могла отпроситься на ночь. Джинни бы прикрыла. Джинни… она бы поняла. Наверное. Но Гермиона боялась дать себе и ему это время. Ночь… Ведь это обязывает. Это же…
А потом в камине затрещало, и она вновь увидела его. Он тоже успел переодеться, сменив футболку на рубашку, и даже причесаться, потому что волосы уже не торчали в разные стороны. Гермиона протянула ему руку, жалея о том, что не может сейчас спрятать лицо, чтобы он не увидел ее смущения. Но стоило его пальцам коснуться ее ладони, как она сразу успокоилась. Ведь если бы он не хотел, он бы отказался, верно? У него же есть миллион предлогов. Причем, очень убедительных. Но он просто спросил, не хочет ли она чаю, и что именно ей хотелось бы посмотреть «в гостях». В ответ она выпалила, что у нее только час, поэтому пусть покажет то, что считает нужным. Тогда он взял ее за руку и куда-то повел, извинившись за то, что большая часть замка сейчас будет недоступна, потому что он успел снять защиту от «других людей» только на небольшом участке.
И ее глупое сердце едва не взлетело до небес от его короткой заминки перед словом «других». Он не сказал «чужих». А еще она снова разозлилась на себя за то, что ему пришлось снять часть защиты. Ведь это глупо. Он, вообще, повел себя непростительно глупо. Она же могла кого-то с собой провести. Она могла устроить ловушку. Ну почему он об этом не подумал? Откуда вдруг такая беспечность? Он же не Гарри. И вот сейчас, в его комнате, напомнив ему, что у нее не так много времени, и что она не успеет в полной мере насладиться предложенным раем, она увидела, как же он вымотан. По темным теням, залегшим под глазами, по тому, насколько бледны его губы, почти до синевы. Ему бы отдохнуть, поспать, а она, как капризный ребенок, напросилась в гости. А ведь снятие и установка защиты — это тоже затрата сил. Сегодня всего пятый день рождественских каникул. И вряд ли у него был хоть один день полноценного отдыха.
— Так что тебе показать? — спросил он, нервным жестом отбрасывая челку с глаз.
— Комнату за гобеленом, — внезапно решила Гермиона. Ну правда. Это же интересно.
Он усмехнулся.
— У меня в поместье две сокровищницы, пара сотен тайников, шесть подземных ходов, подземное озеро, фехтовальный зал, несколько картинных галерей, и еще что-то наверняка забыл… А тебе показать комнату за гобеленом?
— Ага. Она находится рядом с тобой все это время, в отличие от картинных галерей и подземных озер, — улыбнулась Гермиона.
— Там праздничный ужин. Фейерверки, конфетти, дурацкие колпаки и жирная индейка.
— А здесь — ты.
Кажется, они вспомнили об этом одновременно.
— Отлично, — наконец выдохнул он. — Только там беспорядок, потому что туда никто, кроме меня, не заходит.
«Идеально», — подумала Гермиона и шагнула вслед за ним в комнату, в которую никто, кроме него, не заходит.
Она потратит оставшиеся полчаса на то, чтобы просто побыть рядом. Вдруг удастся уговорить его показать детские колдографии или же рассказать пару историй. Только его историй, никак не связанных с его фамилией и положением его семьи. О разбитых в детстве коленках и первом полете на метле, о любимых вещах и домашних животных. Он любит лошадей? Она тоже их полюбит. И вообще, помнится, однажды он сказал: «Научись летать на метле. Ничего же сложного». Вот пусть теперь отвечает за свои слова. Пусть учит.
Его фраза о беспорядке оказалась сильным преувеличением. Вероятно, когда-то эта комната служила детской, потому что кровать, стоявшая здесь, была немного меньше, чем в его комнате. Еще здесь были полки, почти полностью заставленные книгами. Оставшееся место занимали деревянные лошадки разных мастей и размеров, а на стене висела игрушечная рапира. Впрочем, может, не такая уж и игрушечная — Гермиона не разбиралась в оружии. На письменном столе лежала гора пергаментов и невскрытых конвертов. Внезапно Гермиона поняла, что именно этой комнатой он пользуется чаще, чем собственной. И как же разительно отличалась его детская от безликой «взрослой» спальни.
— Как здесь здорово! — не удержалась от возгласа Гермиона, разглядывая россыпь звезд на потолке.
В ответ он только недоверчиво фыркнул и, подняв с пола какую-то схему, принялся сворачивать пергамент. Гермиона успела увидеть, что это план здания.
— Что это? — спросила она, чтобы как-то заполнить тишину.
Его руки замерли, и девушка отвела взгляд от пергамента, посмотрев ему в лицо.
Он несколько мгновений смотрел на схему, а потом развернул ее на столе, прижав один край чернильницей.
— Это план имения Марисы… Моей тети. После авроров там остались руины. Я буду его восстанавливать.
Это прозвучало так по-взрослому, что Гермиона вновь почувствовала пропасть, разделявшую их. Ей никогда не дорасти до него. А потом в голову пришла другая мысль, заставив замереть. Однажды он сказал, что в имение его тети может попасть кто угодно, что там бывали и работники Министерства, и еще Мерлин знает кто.
— Но оно же открыто. Как ты сможешь там появиться? Там же опасно, — затараторила она, не в силах скрыть панику.
Он помотал головой, избегая встречаться с ней взглядом, словно ему было неуютно от ее эмоций.
— Теперь оно ненаносимо.
— Но разве можно сделать ненаносимым объект, чье местоположение уже известно? Разве только… Хранитель? — озарило ее.
Он как-то неопределенно пожал плечами, а она вдруг подумала о том, кто мог согласиться стать Хранителем тайны? Кто решился рискнуть, встав на его сторону в этой войне против всех? Значит, есть кто-то! У нее едва не вырвалось: «Это Снейп?». Ничье другое имя даже в голову не пришло, но она вовремя прикусила язык, потому что не хотела услышать в ответ «неважно». Боялась подтверждения тому, что он не доверяет. Гермиона и так была уверена, что это декан Слизерина. Впрочем, действительно мало кому могло прийти в голову, что Хранителем тайны согласится стать человек, чью дочь этот мальчишка бросил почти перед алтарем. Поистине странно иногда поворачивается жизнь.
Гермиона скользила взглядом по чертежу поместья. Он когда-то говорил, что они, слизеринцы, будучи детьми, проводили много времени в этом доме. Для нее это просто схема, в которой с трудом угадывались очертания замка. А для него — дом детства, который в одночасье превратился в руины, благодаря аврорам. И теперь он решил восстановить поместье. Почему сейчас? У него наверняка миллион других более важных и более срочных дел.
Юноша аккуратно отставил чернильницу в сторону и свернул пергамент, перевязав его тесьмой. Гермиона задумчиво наблюдала за его руками, и ей казалось, что она почти понимает причину его внезапного желания восстановить поместье тети. Чтобы проверить свою догадку, она спросила, не отрывая взгляда от его рук:
— Почему ты решил заняться этим сейчас? У тебя наверняка полно других, более срочных, дел.
Она услышала, как он глубоко вздохнул. Ответ прозвучал не сразу, а когда все-таки прозвучал, Гермиона грустно улыбнулась. Все-таки она успела достаточно его узнать.
— Исход ни одного из этих дел не зависит от меня в полной мере. Всегда есть с десяток... сопутствующих факторов, — сухо усмехнулся он. — И только здесь я могу завершить начатое, ни на кого не оглядываясь. К тому же, это в память о Марисе.... и не только о ней.
Девушка зажмурилась, закусив губу. Сколько же на него свалилось. Ему же всего семнадцать! Как он сможет со всем этим справиться?
Гермиона наконец решилась поднять голову и посмотреть на юношу. В его взгляде были усталость и настороженность. Мерлин, придет ли когда-нибудь время, когда он сможет ей доверять? Когда перестанет постоянно ждать подвоха?
Девушка протянула руку и коснулась его холодных пальцев. Он вздрогнул и посмотрел на их руки, но не сделал попытки высвободиться. И Гермиона решилась. Она шагнула вперед, скользнув ладонями по его предплечьям, плечам, и крепко обняла за шею. Время словно сделало виток, и вот она снова в музыкальной гостиной и снова обнимает застывшее изваяние. Только на этот раз он пошевелился, и его ладони невесомо легли на ее спину, скользнули по талии, по плечам. Гермиона уткнулась в его шею, вдыхая родной запах и моля Мерлина, чтобы ее поспешность не сделала все только хуже. Чтобы ему тоже было хорошо сейчас. Чтобы он хоть чуть-чуть расслабился, хоть на несколько минут забыл обо всех своих проблемах. Гермиона еще раз глубоко вздохнула, стараясь успокоить колотящееся сердце. Он же обнимает ее не по инерции, правда? И это не равнодушное объятие, а просто осторожное? Ведь, когда кто-то равнодушен, он же не станет зарываться носом в волосы и выдыхать тихо-тихо, словно боясь потревожить. Правда?
Они стояли так вечность. Очень-очень короткую вечность, а потом он негромко спросил:
— Ты во сколько должна быть дома?
И на секунду ей захотелось сказать, что она может отпроситься на всю ночь, соврать дома, что будет у Джинни, даже остаться здесь на весь завтрашний день. Но только на секунду.
— В двенадцать.
— Золушка, — усмехнулся он. — Туфельку оставишь?
— «Золушки» не было в моей книге! Так и знала, что ты тайный поклонник маггловских сказок!
— Я просто всесторонне развитый, — фыркнул он в ответ, и тут же серьезно добавил: — Тогда нужно идти. Хотя… я могу открыть камин в спальне. Это сэкономит нам пятнадцать минут. Надо только сейчас сообразить, как.
Гермиона отклонилась назад, заглядывая ему в глаза, и только тут поняла, насколько сильно он на самом деле вымотан — даже стоит, опираясь спиной о стену. Она посмотрела в серые глаза и ей захотелось отругать его за то, что он так себя загнал, вытребовать обещание, что он будет больше отдыхать и нормально есть. Но она ведь не имела на это права. Во всяком случае, пока. Гермиона улыбнулась ему и неожиданно получила улыбку в ответ. Конечно, не ту, солнечную, которую она так любила, но все-таки настоящую, искреннюю.
Девушка перевела взгляд на часы на столе. Без четверти двенадцать. И как бы ни хотелось ей сэкономить эти пятнадцать минут… Это не стоило его сил.
— Пойдем в гостиную. Ты потрясающий экскурсовод. Мне очень понравился твой рассказ. Хочу послушать его еще раз.
Она сама потянула юношу к двери, почувствовав, как он с усилием отлепился от стены. И, уже выходя за дверь, услышала за спиной тихий смех.
— Что? — оборачиваясь спросила она, и он, больше не сдерживаясь, расхохотался в голос. — Да что такое?!
Отсмеявшись, он заправил ей за ухо прядь волос, отчего Гермионе захотелось зажмуриться, и весело произнес:
— Где-то с середины пути я пересказывал тебе одну из лекций Бинса о восстании гоблинов. И, как сама понимаешь, ни моя семья, ни мой замок там не фигурировали. Ты восемь раз сказала «угу» и два раза «здорово».
Гермиона запрокинула голову, зажмуриваясь. Ну почему с ним она каждый раз попадает в такие истории? Почему каждый раз выставляет себя дурой? И ведь не объяснишь этому мальчишке, сияющему усталой улыбкой, что он мог петь хоть гимн Хогвартса задом наперед — она бы и не заметила. Она ведь просто слушала его голос.
— Я поклонница историй о восстании гоблинов, — ответила Гермиона, скорчив гримасу, и протянула руку. Он сжал ее ладонь, и девушка не смогла сдержать улыбки, потому что ей показалось, что он наконец немного расслабился и улыбается почти совсем по-настоящему.
— Ладно. Тогда я расскажу тебе вторую часть этой увлекательной истории.
Но на этот раз не было историй про гоблинов. Была история замка. А Гермиона вновь все прослушала. Потому что видела, что он действительно расслабился, что он шутит и все чаще улыбается в ответ на ее улыбку. Путь назад показался ей короче в разы. И момент расставания наступил слишком быстро.
У камина он притянул девушку к себе и легонько коснулся губами виска. А потом, отстранившись, посмотрел ей в глаза серьезно и напряженно. И она невпопад подумала, что у него невозможно серые глаза, а еще ей очень захотелось стереть это напряженное выражение, застывшее в них. Но она не могла. Просто не знала, как. Внезапно Гермиона поняла, что ни разу за все это время не назвала его по имени. Даже в мыслях. А он ни разу не назвал по имени ее. Это открытие вдруг показалось очень важным. Потому что этап обращения друг к другу по фамилиям остался в прошлом. Теперь уже точно в прошлом. И это не могло не радовать. Сейчас Гермиона до ужаса боялась услышать от него «Грейнджер». Но при этом она чувствовала, что пока не имеет права называть его «Драко». Глупо, да! Но ей почему-то казалось очень важным услышать, как он обратится к ней по имени первым. Она и так уже сделала столько шагов навстречу. «Впрочем, он тоже сделал, — подумала она, взмахнув рукой на прощание. — Но пусть сделает еще один». И в этот раз чутье подсказывало Гермионе, что она этого непременно дождется. Потому что он здесь, до него можно дотянуться. А если ему нужно время, что ж, оно у него будет. У них впереди вечность. Гермиона надеялась на это от всей души.
07.06.2011
431 Прочтений • [Несколько страниц спустя ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
