Драбблы про Гарри и Драко

Драко никогда не любил осень — сырое, промозглое и тоскливое время года. Но этот послевоенный октябрь неожиданно оказался совсем другим. На душе сейчас светло и радостно, да и ночи больше не холодные и уж никак не тоскливые. Хочется дурачиться, как в детстве: валять Поттера в листьях, кидаться друг в друга орехами и палить костры. Солнечные дни еще радуют своим теплом, но иней на траве по утрам уже ясно дает понять, что осень полностью вступила в свои права. Кроны деревьев окрашены в желто-красный цвет, и вечером кажется, что заходящее солнце разжигает на верхушках Запретного леса маленький пожар. В комнате вкусно пахнет горячим грибным супом. Только Драко знает, чего стоило безумному гриффиндорцу сначала доказать кухонным эльфам, что собранные собственноручно страшненькие сморщенные грибы можно есть, а потом уговорить их приготовить из этих грибов персональный обед только для них двоих. Впрочем, Гарри всегда умел находить общий язык со всеми, кто его окружает, вызывая невольную зависть у Малфоя. Но нехорошее чувство улетучивается уже с первой ложкой густого, ароматного супа — Поттер определенно научился разбираться в дарах природы за время своих палаточных скитаний.

Все это было лишь пару недель тому назад, но Драко кажется, что прошло уже несколько месяцев. Может, потому, что непрекращающийся дождь не дает покинуть пределы Хогвартса уже вторые выходные подряд, и они проводят тихие вечера в гриффиндорской гостиной возле камина, читая друг другу вслух книги. Во всем замке чувствуется какое-то уныние, как-то особенно тоскливо скрипят старые двери, обычно разговорчивые портреты сонно зевают на своих полотнах, даже младшекурсники не носятся, как обычно, по коридорам, а тихонько сидят в своих комнатах и ложатся спать сразу после отбоя.

Вот и сейчас у гриффиндорцев непривычно тихо — студенты разбились на группы и занимаются своими делами: кто-то без особого азарта играет в карты, кто-то лениво перелистывает конспект, некоторые просто ничего не делают и от скуки с неприкрытым интересом разглядывают Драко, который сидит в ногах у Гарри на полу, у самого огня. Хотя все уже давно привыкли, что теперь эти двое постоянно вместе, все равно пара Гарри-Драко вызывает удивленные, заинтересованные и иногда презрительные перешептывания. В другое время Малфой ответил бы на неуместное любопытство одним из своих уничижительных взглядов, который помогает ему ставить на место подобных наглецов в считанные секунды. Но сейчас не хочется суетиться, он наслаждается спокойствием, сидя под теплым пледом и слушая, как Гарри тихим голосом читает очередную главу «Больших приключений героев магического мира». Драко устраивается поудобнее и прикрывает глаза, полностью погрузившись в слух. Внезапно плавная речь обрывается, Малфой поднимает взгляд и видит, что Поттер пристально, с непонятным выражением лица, смотрит на яркий огонь.

— Ты можешь аппарировать со мною в эту субботу кое-куда? — вдруг спрашивает он.

— Думаю, да. Что-то случилось?

— Нет, ничего такого. Просто я очень хочу, чтобы ты отправился со мной.

Хотя у Драко на языке уже вертится вполне законные вопросы — куда, почему и зачем? — подумав, он решает не продолжать разговор, а только еще сильнее прижимается спиной к ногам Гарри и опять прикрывает глаза. Если Поттер попросит, он пойдет с ним даже на край света. Но в глубине души надеется, что Гарри придумал для них что-то интересное. Пикник, например. Тем более Драко как раз недавно намекал на это. Все-таки монотонная жизнь в четырех стенах быстро надоедает.

* * *

После аппарации во рту чувствуется неприятный привкус свинца, а голову словно сжимают невидимые тиски, поэтому Драко не сразу замечает, куда именно они попали. Когда организм восстанавливается, он с удивлением осматривается по сторонам: нелегкая сила в образе Поттера принесла его сегодня к воротам старого кладбища. Да уж, на пикник это совсем не похоже. «Ты что, сдурел?» — уже готово сорваться с его губ, но он смотрит на Гарри и внезапно понимает, где они находятся.

— Это Годрикова Лощина, Драко. Здесь похоронены мои родители. Сегодня день их смерти. — Поттер почему-то смущается и смотрит извиняющимся взглядом.

Драко, кажется, догадывается о причине этого смущения: чертов благородный гриффиндорец явно сожалеет, что не предупредил заранее о цели их путешествия. Да это Драко должен злиться на себя: хотя они никогда об этом не говорили, он знал, что родители Поттера погибли поздней осенью, мог бы сложить в уме два и два. Хорошо еще, что он не принялся вслух высказывать свои претензии.

— Драко, я пойду, — прерывает его мысленные возмущения Гарри. — Я ненадолго. Ты со мной? — в его голосе проскакивают просящие нотки, но Малфой отрицательно мотает головой.

— Я подожду тебя тут. Ты понимаешь? — Драко беспомощно смотрит на Поттера. Как объяснить, что он здесь чужой? Пусть на его руках нет крови, но все равно он чувствует ответственность перед Гарри за все потери на прошедшей войне, ему просто не место там.

Но Гарри все понимает без слов. Он немного грустно улыбается и, открыв скрипучую, давно не крашеную калитку, уходит вглубь кладбища по мокрой каменной дорожке.

Погода в Годриковой Лощине еще хуже, чем в пределах Хогвартса: дождь перемежается мелким снегом, под ногами вязкая жижа, холодный ветер задувает под мантию. Драко обнимает себя руками и, прислонившись спиной к кладбищенской решетке, рассеяно следит, как ветер гоняет по луже одинокий желтый лист. Малфой загадывает: если лист поплывет сейчас направо, то Гарри вернется через несколько минут, если налево — ждать придется долго. Покружив на месте, желтый наутилус направляется к левому берегу, и Драко досадливо морщится: «Надо было взять с собой горячее питье». Но тут же стыдиться своим мыслям: Гарри наверняка сейчас намного хуже, чем ему.

Драко тоже есть, что вспомнить и кого мысленно помянуть, стоя у старого кладбища. В памяти встает Малфой-менор, когда-то яркий и цветущий, а теперь до боли напоминающий большой и мрачный семейный склеп — даже могила родителей не произвела на него такого впечатления, как темные коридоры, гулкое эхо одиноких шагов и могильный холод пустых комнат. Вряд ли он скоро сможет повторить свой визит в родовое поместье, хорошо, что пара оставшихся домовиков пытаются поддерживать в заброшенном здании подобие порядка.

Драко настолько погружен в воспоминания, что резко вздрагивает, почувствовав легкое качание чужой руки. Он невольно хмурится, по-детски закусив губу, и мысленно себя ругает — столько времени вместе, а до сих пор не привык к неожиданным прикосновениям. Драко знает, что Гарри это расстраивает, но ничего не может с собой поделать.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Пожалуйста.

Голос совести заглушает все сомнения. Не задавая вопросов, Драко просто согласно кивает головой и протягивает руку.

Поттер нежно сжимает холодную ладонь и ведет парня за собой вдоль покосившихся оградок, голых кустов шиповника с нелепыми, ярко-красными ягодами, мимо осыпавшихся астр и уже почерневших от ночных заморозков хризантем. Старая кривая скамейка, брошенная кем-то пустая бутылка, обвалившаяся древняя могила — все это ужасно угнетает, хочется спрятаться от воспоминаний, от самого себя, оказаться сейчас под одним одеялом в теплой комнате и просто лежать, ощущая близость горячего тела и безмолвную поддержку. Но Драко молча идет, стараясь не поднимать глаз, не видеть молчаливого укора, который мерещится ему в каждой надгробной плите. Остановившись возле аккуратно убранной могилы со сдвоенным памятником, Гарри легко подталкивает его вперед.

— Мама, папа, познакомьтесь, это Драко.

Малфой вздрагивает и поднимает глаза на старый памятник, на котором высечены два известных и одновременно незнакомых ему имени. Гарри обнимает Драко за плечи, и тот, повинуясь неясному порыву, внезапно кладет руку на серый, почти не тронутый временем мрамор и чувствует, как от безмолвного камня по руке понимается мягкое, по-летнему приятное тепло и проникает в самое сердце.

— Гарри, я тут подумал... Мне определенно нравится, как я выгляжу!

Тишина.

— А ты не хочешь посмотреть?

В ответ ни звука.

— А я вот очень хочу посмотреть на тебя! Давай на «раз, два, три»?

— Нет! — нервно брошенное короткое слово из-за закрытой двери было первым признаком жизни от Гарри Поттера за последние полчаса.

— Ну что ты как маленький. Давай, выходи. Мне кажется, это должно выглядеть довольно пикантно! — Драко тихонько, но не без ехидства рассмеялся.

— Это ужасно, а не пикантно. Мне придется жить и умереть в этой комнате. Моя палочка осталась в прихожей, а под эту дверь залезут разве что макароны. Я умру от голода, но даже тогда не позволю на себя смотреть! — несмотря на отчаянье, звучавшее в голосе Поттера, длинная тирада свидетельствовала о том, что герой начал приходить в себя после шока.

— Значит, со всякими василисками и прочей нечистью тебе бороться было не страшно, а ко мне во всей красе выйти боишься? — Драко подошел к двери и сердито стукнул по ней кулаком. — Если сейчас же не откроешь, я войду сам.

За дверью раздалось возмущенное сопение, но через несколько минут замок щелкнул, и перед Драко предстал Гарри в совершенно новом имидже: такое знакомое и родное лицо теперь украшали блестящие длинные платиновые волосы. Они волнами струились по пухленьким щечкам, делая и без того добродушную физиономию еще более умилительной, а огромные зеленые глаза, казалось, стали еще зеленее и больше.

— Ты похож на куклу! — широко улыбаясь, ляпнул Драко.

— Ах ты, слизеринский мерзавец!

Гарри попытался было ухватить любовника за длинные черные сексуальные патлы, но Драко увернулся и, поминутно сгибаясь от приступов хохота, бросился прочь.

В серых глазах Малфоя отражалось небо, Гарри смотрел в них и не мог оторваться: казалось, еще немного — и он взлетит от переполнявших его эмоций в это серо-синее небо, как птица.

— Какой ты красивый, — сказал Гарри, не отрывая взгляда. Его пальцы скользили по бледному лицу, будто бы изучая, впитывая, запоминая. Они ласкали пепельные брови, острые скулы, длинные запутанные волосы. Каждое прикосновение дарило невероятные ощущения, которые опаляли его грудь жаром. Внутри все горело и переворачивалось — слова и чувства пытались вырваться наружу.

— Я люблю тебя, Драко, — выдохнул Гарри и понял, что он только что сказал самые нужные и правильные слова за всю свою жизнь. — Люблю, люблю, люблю...

Он прижался к тонким губам, по щекам текли слезы, смешиваясь с солоноватым привкусом крови.

— Гарри, осторожно, пригнись! — где-то рядом закричала Гермиона. Через секунду она уже стояла позади Гарри, вовремя прикрыв щитом от темномагического заклятия.

— Ты с ума сошел, как можно спокойно сидеть и мечтать посреди сражения, на поле боя?! — зашипела подруга, прикрывая его своей спиной, но, встретив в ответ безумный взгляд, осеклась. — Гарри, что с тобой? Ты ранен?

— Со мной все в порядке, Гермиона. Просто я только что понял, что люблю его.

— Ты уверен, что ты в порядке? Что ты несешь? Какая любовь? Кого его?

— Драко.

— Палата Мунго какая-то. Послушай, Пожиратели наступают, у нас потери… Ты нужен нам! Приди в себя!

Гарри медленно встал, снял с себя мантию и аккуратно опустил на неё светловолосую голову любимого. Гермиона, охнув, тихо осела рядом:

— Гарри, это же Малфой! Сектумсемпра...

— Да, Миона. Пожалуйста, позаботься о том, чтобы кто-нибудь нашел его тело, — он вздохнул, словно принимая для себя какое-то решение, и двинулся в направлении самого центра боя.

— Мы скоро встретимся, Драко.

Малфой никогда не может расслабиться после секса. Пусть уставшее тело совсем не прочь погрузиться в легкую полудрему, Драко не может позволить себе заснуть — ему нужно начинать считать. Каждый вечер одно и то же: от одного до семи, цифра за цифрой. Но он не может иначе. Стоит Гарри выйти из его тела — и время перестает существовать ровно до той минуты, когда мистер Поттер выходит из дверей его дома. Вместо часов, минут и секунд в этом промежутке существует только странная персональная арифметика Драко Малфоя. Он не в силах заставить себя изменить свою точку отсчета и не вправе просить Поттера хоть раз повлиять на финальный удар внутреннего метронома, поэтому просто закрывает глаза и начинает привычно отсчитывать в уме.

Раз. Гарри тихонько касается губами его щеки и встает с кровати, укрывая Драко сбившимся одеялом. Малфой знает, что он не может замерзнуть, пока Гарри греет его своим теплом, но чувствовать заботу приятно, поэтому он благодарно кивает.

Два. Гарри скрывается в ванной, и шум воды на некоторое время становится единственным различимым звуком в доме. Потому что громкие удары сердца, бьющегося в груди Драко, слышны только ему самому.

Три. Гарри выходит из душа, подходит к кровати и трясет над ней головой с мокрыми волосами, смеясь, как ребенок. Это уже стало очередной дурацкой привычкой героя. И не имеет значения, что Драко с легкостью может избежать этого нелепого душа в кровати, но Малфой очень бережно относится к их личным маленьким ритуалам. Просто потому, что они создали их вместе.

Четыре. Гарри одевается, неспешно завязывает галстук. Он сразу кажется немного чужим, официальным, недосягаемым. Хоть Драко и знает, что это всего лишь игра воображения, но ему сразу хочется раздеть Гарри снова.

Пять. Гарри подкуривает сигарету, наслаждаясь первой затяжкой как голодающий куском хлеба. Иногда Драко думает, что возможность выкурить эту единственную сигарету не последняя причина, по которой Гарри проводит вечера здесь. Но глупые мысли сразу затмевает гордость от осознания того, что только с ним Поттер может быть самим собой и не загонять себя в рамки приличного героя и примера для детей.

Шесть. Гарри близоруко щурится, пытаясь разглядеть в темноте, спит ли Малфой. Драко лежит с закрытыми глазами, но он не спит, ему кажется, что он просто умер. Но это привычная «смерть», она наступает каждый вечер на счет шесть, хотя привыкнуть не означает смириться.

Семь. Гарри, нет, уже Поттер, осторожно, стараясь не шуметь, подходит к двери. Он никогда не прощается, и это дает надежду на то, что он обязательно вернется. «Семь» такое короткое: всего лишь несколько шагов — и время снова вступит в свои права, заполняя банальными часами и минутами ожидание новой встречи.

Драко лежит в темноте, боясь открыть глаза. Что-то пошло не так, стрелка часов по-прежнему стоит на месте, и царящая тишина давит со всех сторон, заставляя веки сжиматься до боли. Время остановилось в этот раз слишком надолго, его внутренние часы в панике кричат: «Ну же, давай! Давай, мать твою!» Если сейчас что-то не изменится, часы не начнут свой ход, то он не сможет отмерять время до следующего вечера, а это значит только одно: в этом больше нет необходимости. Глухое отчаянье накрывает с головой, как саван, хочется выть от безысходности, а губы сами начинают шептать: «Один, два, три, четыре...» Драко все громче и громче считает до семи. Ему кажется, что он, повторяя глупые цифры, заново проживает этот вечер, подталкивая завестись часы снова.

— Пять, шесть, семь! — уже в полный голос кричит он.

— Восемь! — громко раздается в районе двери.

Драко оказывается на пороге спальни раньше, чем успевает открыть глаза. Гарри смеется, обнимая его обнаженное тело, которое сразу замирает в сильных руках.

— Следующая цифра восемь, Драко. Ты что, слоников считал? А я с вещами, не выгонишь? Не хотел раньше говорить, вдруг бы с первого раза не получилось. Да ты дрожишь весь, пошли в постель. Вместе твоих слоников посчитаем.

Время недовольно тикает секундной стрелкой и, вздохнув, начинает свой привычный ход. Оно соскучилось по работе, но с сегодняшнего дня придется потрудиться. А как иначе? Ведь теперь оно будет работать уже для двоих.

Каждый год я обязательно приезжаю сюда — в то место, которое было моим домом много лет. Я смотрю на очертания крепких, не отмеченных временем стен, на все еще сверкающую черепицу и яркие флаги на башнях, но перед глазами неизменно встает образ замка, каким он был той весной 98 года.

Разрушенный Хогвартс тогда напоминал огромного раненого дракона: хребет из серых валунов, которые когда-то были стенами, цветные слезы разбитых стекол, всполохи зрачков догорающего пожарища. Но даже в таком виде он внушал уважение и гордость — не сдался, выдержал, защищал до последнего.

Я стою, пригреваемый еще теплым осенним солнцем, и улыбаюсь. Как хорошо, что в этой жизни есть вещи, которые можно восстановить из пепла. Жаль, такого не бывает с людьми.

Последняя неделя осени для меня — это время, когда я навещаю тех, кто остался жив только в моей памяти. Годрикова Лощина, дом на площади Гриммо и Хогвартс встречают меня призраками прошлого, не забытыми и по-прежнему любимыми.

Я не захожу в замок. Гуляю вдоль стен, пинаю опавшую листву под ногами и вспоминаю.

Запах тлеющих костров из сухих листьев дурманит голову, ноги сами выносят меня на небольшую поляну чуть вдалеке от Гремучей ивы, и снова память подбрасывает мне картину из прошлого: именно на этом месте мы собирались по вечерам в те невеселые дни, когда все, кто имел силы, пришли, чтобы помочь восстановить Хогвартс.

Маги и магглы, ученики, их родители и профессора, повинуясь неслышному зову, приходили к развалинам школы и оставались. Даже когда солнце садилось за горизонт и сил, чтобы продолжать разбирать завалы, уже не было, мы не могли уйти отсюда.

На небольшой поляне разжигали костер — единственное веселое существо в нашей компании. Он трещал, играя пламенем, и пускал фейерверки искр, приглашая разделить его радость. Но огненные отблески освещали лишь нахмуренные усталые лица. И дети, и взрослые тогда были похожи друг на друга, как близнецы: одинаково поникшие плечи, тоска и боль во взгляде, пыль и сажа на коже.

Одним таким вечером пришел ты. Просто вышел из темноты к костру и остановился, нерешительно сжимая пальцами растянутые рукава маггловского свитера. И все как-то сразу всё поняли, не было ни косых взглядов, ни пересмешек: «О, надо же, Малфой!» Тебя приняли сразу и бесповоротно. Кто-то протянул кружку с горячим чаем, Луна стала готовить дополнительный бутерброд, а Невилл подвинулся, освобождая место у огня.

А ты стоял и смотрел только на меня, пока я, кивнув, не сказал: «Подходи». И ты — такой смешной и беззащитный в этом старом свитере, непривычно тихий и робкий — сел рядом со мной и тоже остался.

Я хожу в окрестностях замка и наслаждаюсь тишиной и осенним спокойствием. Большая куча красно-желтых листьев заставляет меня вспомнить детство, и я укладываюсь на неё, как на мягкую перину. Сухая травинка попадает мне в нос, щекочет, я звонко чихаю и смеюсь над собой. И снова память услужливо подсовывает нужное воспоминание.

Это был такой же вечер у костра, как и многие предыдущие. Кто-то перетряхивал спальники в палатке — все по-прежнему ночевали тут, не ушел ни один, — Гермиона колдовала над ужином, взрослые обрабатывали мелким царапины и синяки. Ты суетился вместе со всеми: помогал возле костра, в медпункте, развлекал уставших младшекурсников и отвечал на скупые шутки Рона.

Я сидел чуть поодаль, прислонившись спиной к дереву. Не хотелось ни есть, ни спать, поэтому я просто смотрел на тебя и не узнавал. Ты уже полностью влился в наш странный коллектив, и мне было тепло и грустно одновременно осознавать, что таким открытым и светлым ты мог быть все эти годы.

— Привет, Поттер. Пошли, погуляем?

Подошел, как всегда, неслышно, как привидение. Такой же бледный, почти прозрачный, худой, как тестрал. Надо сказать Гермионе, чтобы давала тебе на ужин двойную порцию. Погулять? Почему бы и нет.

— Куда пойдем?

— А давай в лес.

— Малфой, он ведь недаром назван Запретным.

— А для тебя еще остались какие-то запреты, Поттер?

Смотрю внимательно в твои глаза. Столько раз я всматривался в эту серую глубину, пытаясь разгадать твои коварные замыслы. Казалось, должен был бы уже изучить досконально, ан нет, такие отчаянные сверкающие огоньки я вижу в них впервые.

Идем вместе, плечо к плечу. Темно, прохладно и — нет смысла врать — немного жутко. Лес встречает нас ночными шорохами и редкими криками ночных птиц. Я буквально чувствую твое желание взять меня за руку, мы словно возвращаемся в тот давний вечер на первом курсе.

— Страшно, Малфой?

— Нет, просто холодно.

Зачем мы идем сюда? Надеемся отвлечься от ужасов последних месяцев с помощью новых, будоражащих кровь впечатлений? Посмеяться над детскими страхами? Проверить, какие запреты для нас еще остались неразрушенными?

Мы не успеваем уйти далеко. Ты первый останавливаешься и, не медля, как будто бросаясь в омут с головой, целуешь меня. Наверно, я ждал этого уже давно. Наверно, я давно хотел этого. Потому что отвечаю тебе сразу, не раздумывая, не задавая вопросов. Впускаю твой язык, играю с твоими губами — вот так, провести по самому контуру, прикусить и тут же зализать. Втянуть немного, а хочется целиком, полностью поглотить тебя, как древнее прожорливое чудовище, сделать сегодня и сейчас только своим. Твой громкий стон пугает задремавшую птицу, и она улетает, возмущенно хлопая крыльями. Ты почему-то смеешься, и я не замечаю, как сам начинаю глупо улыбаться.

Мягко, по-кошачьи, ложишься на землю. Ковер из прошлогодних листьев сырой и мягкий. Сейчас в лесу царит безвременье: зима уже отступила, весна еще не вошла в свои права, а лета тут и вовсе не бывает. Получается вечная осень.

— Дурак, простудишься, — шепчу я и подсовываю тебе под спину свою пропахшую дымом куртку. Ты снова улыбаешься, и я бы любовался этой улыбкой вечно, но тело действует уже само по себе, не советуясь с разумом.

Раздеваю бережно, как хрустальную статуэтку. Мерлин, какой ты тонкий, как струна. Хочу сыграть на ней правильно, хочу добиться от неё гармонии. Ты понимаешь и помогаешь мне — выгибаешься навстречу, трешься, стонешь и всхлипываешь, отзываешься, как самый совершенный музыкальный инструмент. Касаюсь тебя везде, доверяю сейчас не глазам, а рукам — запомнить каждый изгиб, прочувствовать все венки и мускулы твоего тела. Разрываюсь на части: хочется нежно и грубо сразу, хочется быстро и медленно, просто хочется. Ты сгибаешь ноги в коленях, приподнимаешься немного, и это самое искреннее приглашение, которое я видел. Остатки одежды летят прочь, я действую на голых инстинктах — ты первый мужчина в моей жизни, но, судя по всему, я все делаю правильно.

Ты идеально подходишь мне, мы совпадаем, как две половинки, у нас один ритм на двоих, стоны в унисон и синхронный стук сердца. Я помечаю тебя укусам и поцелуями, я царапаю твою кожу, и ты отвечаешь мне тем же. Пальцы переплетены и сжимаются до боли, твое тело начинает мелко дрожать подо мной, я ускоряюсь и догоняю тебя — и даже финал у нас получается один на двоих.

Я лежу, не заботясь о том, чтобы одеться — наши тела пылают таким жаром, что кажется, будто под нами скоро пробьется зеленая трава и зацветут подснежники. Ты срываешь сухой стебелек и начинаешь водить им по моему телу, хитро посматривая на меня. Я смеюсь и щекочу тебя в ответ. Ты отбиваешься, попадаешь мне стебельком в нос, и я громко чихаю. Теперь мы смеемся уже вместе.

Время пролетает незаметно, и когда сквозь густые кроны Запретного леса пробиваются первые скромные солнечные лучи, ты засыпаешь, укутанный ворохом одежды и мною. А через несколько часов тебя забирают авроры. Министерская машина смазала свой механизм и готова к работе — всем Пожирателям придется ответить по закону.

Боль воспоминаний заставляет забыть о времени, а ведь меня еще ждут мои родители. Значит, пора уходить. Я мысленно прощаюсь со всеми, кто навечно остался в памяти этих мест, но я не могу проститься с тобой.

Я не виню тебя за то, что после нескольких месяцев судебных разбирательств, гонений и преследований ты, даже полностью оправданный перед законом, предпочел уехать. Я не сержусь за то, что ты попросил меня не искать и забыть тебя.

Я не могу винить себя за то, что не послушался. Я знаю, как ты жил все эти годы, знаю, что у тебя подрастает сын — ровесник моего младшего. И я с нетерпением жду следующей осени, когда мы встретимся с тобой на платформе 9 ¾.

Я знаю, что когда мы снова увидимся, я больше не смогу тебя отпустить. И я надеюсь, нет, я уверен в том, что ты меня простишь за это.

От автора: этот тест — свободный ритейлинг известного всем мультфильма, поэтому все совпадения не случайны.

За завтраком в Большом зале было неспокойно. Вернее сказать, гораздо беспокойнее, чем обычно. В последнее время у учеников хватало поводов для волнений: участившиеся нападения Пожирателей, открытый переход родителей некоторых слизеринцев на сторону Волдеморта и частые проверки Министерства магии щедро подпитывали всеобщее волнение.

Тревожные перешептывания, косые взгляды и бурные обсуждения в последнее время не были редкостью, и Гарри уже привык к равномерному гулу голосов, сопровождающий каждый прием пищи. Но сегодня все было по-другому. За каждым столом учениками всех факультетов обсуждалась только одна самая последняя новость: ученик Слизерина Драко Малфой ушел вчера вечером в Запретный лес и не вернулся.

Гарри честно пытался не обращать внимания на происходящее. На днях Люциус Малфой заявил во всеуслышание, что его сын и наследник готов принять метку. Эта новость не была неожиданной — большинство учеников и учителей ожидали такого решения от Драко уже давно, а Малфои еще с начала учебного года разве что объявление в «Ежедневный пророк» не давали, рассказывая всем и каждому, как их семейство преданно Темному лорду. Следовательно, если Малфой исчез, значит, скоро в свите Волдеморта появится новый Пожиратель со свеженькой татуировкой. Поэтому чувство тревоги, разрастающееся где-то глубоко под сердцем у Гарри, было совершенно неуместно. Но, несмотря на все логические объяснения, каждый раз, когда кто-то произносил фамилию «Малфой», кусок пищи в горле Поттера превращался в камень.

— Гарри, ты уже слышал? Малфой пропал!

Услышав в очередной раз упоминание знакомой фамилии, Гарри вздохнул и отложил в сторону приборы — есть перехотелось окончательно.

— Слышал, Гермиона. Но не вижу причин обсуждать это событие. Скорее всего, Малфой сейчас сидит у камина в своем меноре, потягивает дорогое вино и любуется отвратительным черепом на своем предплечье.

— Нет, Гарри, ты неправ! Он же оставил записку, а там сказано: «Я не согласен», представляешь? Это значит, что он отказывается от метки! И сейчас бродит где-то один, в лесу, а ночи уже холодные, скоро и снег пойдет.

— Чтобы его там соплохвосты сожрали.

— Замолчи, Рон. Малфой своим поступком показал, что мы в нем ошибались.

— Да найдут твоего Малфоя. Сейчас директор отправит кого-нибудь на поиски — и найдут.

— Не отправит. Вокруг замка замечены дементоры, сейчас учителя готовятся усиливать защиту Хогвартса, а Дамблдор уже достал свою трубку — будет вызывать защитный туман.

Гарри молча слушал разговор друзей, осматривая рассеянным взглядом обеденный стол. Все так же не говоря ни слова, он собрал с блюда десяток пирожков, пару котлет, яблок и несколько кусков хлеба, упаковал сверток в сумку и встал из-за стола.

— Ты куда, Гарри?

— Я думаю, мне нужно к Хагриду.

— Сейчас? Там же дементоры и туман! Ты заблудишься! А если про тебя спросят учителя?

— Так и скажите, что я пошел к Хагриду. Чай пить.

Поттер вышел из зала, провожаемый изумленными взглядами друзей. Взяв в спальне теплый свитер и мантию-невидимку, никем не замеченный он вышел из замка.

Гермиона была права — Дамблдор курил. Гарри видел, как из окна кабинета директора тонкой лентой тянется сизый дымок, а потом скапливается в большие мягкие тучи, наслаивающиеся друг на друга. Слабое осеннее солнце еще могло пробиться сквозь мутную завесу, но с каждой минутой видимость ухудшалась.

Не было даже особой нужды в мантии-невидимке — протянув вперед руку, Гарри не мог различить свои пальцы. Подсвечивая себе Люмусом под ноги, он шел, больше полагаясь на обоняние, чем на зрение. Когда запах сырого камня сменился на терпкий запах прелой листвы, Поттер понял, что вышел за пределы Хогвартса. Осталось почувствовать запах хвои — и цель будет достигнута.

Где-то рядом провыл Клык — значит, он на верном пути. Оставив хижину лесничего позади, Гарри уверенно двигался в сторону леса. Поттер любил по вечерам ходить в гости к Хагриду. Они пили чай, грызли закаменевшие пряники и смотрели на звезды. Но сегодня у него была другая цель, и он двигался сквозь густой туман, стараясь не вдыхать слишком сильно — кто там знает, что именно курит директор.

Возле опушки леса туман был менее густым, и Гарри остановился, размышляя, что делать дальше. Но, видимо, сегодня удача была на его стороне — в нескольких шагах на небольшом пригорке виднелась размытая, но все же узнаваемая фигура кентавра.

— Флоренцо, Флоренцо! — позвал Поттер. Туман моментально заполнил легкие, и Гарри закашлялся.

«Интересно, — отстраненно подумал он, — если кентавр ляжет спать, он захлебнется в тумане?»

Рядом раздались приглушенные шаги, и Гарри взмахом руки поприветствовал знакомого.

— Флоренцо, я тут человека ищу. Белобрысый, худой и замерзший, не встречал?

Кентавр молча смотрел на него задумчивым взглядом и ничего не говорил. Поттер терпеливо ждал, понимая, что больше искать помощи не у кого.

— Солнце сегодня светит тускло. И даже ямы не видно. А воды в колодце нет, — загадочно, как и всегда, ответил, наконец, кентавр и исчез. Вернее, просто сделал несколько шагов назад, но молочный туман сразу скрыл его, будто и не было никогда никакого кентавра.

— Да уж, дела, — пробормотал Гарри, раздумывая над тем, что сказал ему Флоренцо. Ямы, колодцы... Вроде Хагрид говорил что-то о заброшенном колодце недалеко от опушки леса, только где и как его сейчас искать.

— Ууууу! — раздалось гулкое неподалеку, сырость сменилась могильным холодом, на ресницах образовался иней, а свет на кончике палочки тревожно мигнул и погас. «Только дементоров не хватало», — с тоской подумал Гарри, понимая, что заледеневшая палочка сейчас не способна даже на самое банальное заклинание. И тогда он побежал. Быстро, не разбирая дороги, цепляясь ногами за ветки и надеясь только на одно: такой туман собьет со следа даже дементоров. Гарри не знал, сколько он бежал. Очень скоро туман стал настолько густым, что Поттеру стало казаться, будто он не бежит, а плывет в густой сметане.

«Как в реке, — подумал он. — Сейчас лягу на спину, и туман сам понесет меня».

Гарри не знал, где он находится и что ему делать дальше, но пронизывающий холод отступил, и палочка в руках снова приобрела температуру тела.

— Поттер! — позвал откуда-то издалека знакомый испуганный голос.

Гарри остановился на месте и попытался определить, с какой стороны его зовут, но уши слово заложило ватой, глаза слезились от сырости, а Люмус не давал достаточно освещения. Поттер снова стал впадать в отчаяние, но тут, как по волшебству, из тумана появился Флоренцо.

— Ку-ку, — сказал он. — Тебе туда, — и, мотнув головой в правую сторону, снова скрылся в тумане.

— Псих! — беззлобно сказал ему вслед Гарри. Видимо, Дамблдор сегодня курил на самом деле что-то особенное.

Он прошел всего несколько метров в указанном направлении и увидел старый, заброшенный колодец. Облокотившись на поросшие мхом камни, Поттер заглянул вниз и подсветил себе палочкой.

— Угу! — крикнул Гарри вниз, наслаждаясь полученным эхом.

— Дурак! — ответило ему эхо со дна колодца.

Люмус засветил в полную силу, и Гарри наконец-то смог рассмотреть, что находится в колодце. Внизу, на мокром каменном полу, сидел Малфой, испачканный и исцарапанный, и, задрав голову, недовольно щурился на свет.

— Ну сколько тебя ждать можно, Поттер?

— Ты знал, что я приду? — с любопытством спросил Гарри

— Ну а кто еще за мной придет, если не ты, — логично возразил Малфой.

— Согласен, — ответил Поттер. — Вылезать будешь?

— А зачем мне вылезать? Куда мне идти? — снова логично уточнил Малфой.

— Я думаю, нам нужно идти к Хагриду, — подумал Гарри. — Будешь жить там, пока я Волдеморта не изведу.

— А чем я у него питаться буду? Пауками и засохшими пряниками? — засомневался Малфой.

— А тут ты чем питаешься? Лягушками? — возразил Гарри.

— Чем — чем. Веточками. Можжевеловыми, — буркнул Драко и, наконец, встал на ноги. — Руку давай, пойдем к твоему лешему. Только обещай ко мне каждый день приходить. Ну, в том смысле, чтобы еду нормальную мне приносил, хоть изредка.

— Хорошо, — кивнул Гарри. — Я буду приходить к тебе каждый вечер. Мы будем пить чай и смотреть на звезды . А потом я убью Волдеморта, и мы с тобой кое о чем поговорим.

— Согласен, — сказал Драко, и они пошли искать хижину Хагрида.

А потом они все втроем пили чай с малиновым вареньем, пирожками и котлетами и считали звезды.

«Все-таки хорошо, что Драко нашелся», — думал Поттер. А еще Гарри думал о Флоренцо — как он там, в тумане.