Осень... В этом году она была необычно теплой, непривычно солнечной и невероятно красивой в своем золотом убранстве. Кажется, даже природа ликовала, празднуя начало новой светлой жизни.
За лето, пролетевшее так быстро и суматошно, — студенты восстанавливали Хогвартс — многое изменилось, и не только судьбы... Нельзя стереть прошедшие события с тонких пергаментов истории, но их можно оставить в старом, потрепанном фолианте, перевернуть страницу и начать жизнь с чистого листа, строя новое будущее... Светлое и счастливое. Без боли, осевшей в глубине глаз прохожих, без страха, текущего по венам вместо крови, без ненависти... И научиться жить дальше: без ушедших в безвременье близких и друзей, без привычки оглядываться по сторонам и сливаться с тенью.
Преобразившийся после войны Хогсмид трепетно встречал шумных студентов в первую, свободную от занятий, субботу нового учебного года.
Обсуждая предстоящий квиддичный матч Гриффиндор-Равенкло, Гарри, Рон и Гермиона зашли в «Три метлы». Вот уже несколько дней по школе ходили слухи, что мадам Розмерта изменила свое заведение до неузнаваемости — так велико было ее нежелание вспоминать о прошедших временах.
Всё это вернулось недавно: расслабленность, уверенность, желание жить дальше. Студенты вновь с головой окунулись в повседневность: учебу, любовные приключения, непринужденную болтовню с друзьями, обсуждения новостей в волшебном мире.
Постепенно тягостное молчание, тонкой струной натягивающееся в гостиной Гриффиндора, слоило лишь кому-нибудь вспомнить о погибших, сменилось на воспоминания самых удачных шуток, веселых проделок, и уже не давило, не заставляло уйти в себя и позволить совести съедать изнутри, а лишь окутывало грустью и какой-то детской обидой…
Потягивая сливочное пиво, Гарри вполуха слушал очередную перебранку Рона и Гермионы. Однако слова были легкими, шутливыми, их не надо было жадно ловить, как те, от которых зависела чья-то жизнь, и если упустишь — потеряешь важное, а возможно, и главное.
- А я тебе говорю, Рон, что выбранная тобой тактика неправильна! — фыркнула Гермиона. И когда она начала увлекаться стратегиями квиддича? — Смотри, — она трансфигурировала из ложки простой маггловский карандаш и начала чертить на салфетке невообразимую схему. — Если Брайс буде...
Дальше Гарри уже не слышал: он, не отрываясь, смотрел в сторону двери. В открывшемся дверном проеме стоял Малфой, из-за спины которого выглядывала его вечная свита: Гойл, Забини и Паркинсон.
Если бы Поттер не знал, скольких благ и привилегий лишился тот после окончания войны, сколько пришлось пережить его семейству, пока над ними шел судебный процесс, и как встречали студенты Хогвартса детей бывших Пожирателей, погибших или оправданных, то никогда бы не подумал, что уродливые костлявые руки последней войны хоть ногтем коснулись этого надменного выскочки.
Драко Малфой оставался самим собой несмотря ни на что: с той же брезгливой ухмылкой на лице, с тем же презрительно-надменным взглядом из-под полуопущенных ресниц, с тем же ядом, капающим с языка, едва он вступал в перепалку с каким-нибудь зарвавшимся студентом...
* * *
Малфой зябко поежился и плотнее закутался в мантию. Может быть, для кого-то эта осень и была теплой и солнечной, но для него — лишь привычным сквозняком подземелий, холодным презрением студентов и ледяным одиночеством... Лишь одно не давало покоя, выжигая душу, заставляя ночами стонать в подушку от мучительной, зудящей боли: долг жизни. Жизни, которой он был всецело обязан самому ненавистному врагу. Жизни, которая сейчас казалась пустой и никчемной. Жизни, которая не имела надежды на будущее...
Драко чуть замедлил шаг перед «Тремя мётлами»: изнутри слышался веселый хохот. Счастливый, беззаботный, искренний — только таким и бывает гриффиндорский смех, в многозвучии которого отчетливо слышались знакомые поттеровские интонации. Мальчик-Который-Выжил, Мальчик-Который-Победил, мальчик, который... Драко перекосило от отвращения. После победы над Волдемортом имя героя назойливым шумом звучало в голове и оседало на языке оскоминой... Так было и так будет до конца жизни.
Но никто не знал, с какой ненавистью Драко сжигал газеты, на первых страницах которых красовались колдографии знаменитого героя. Как остервенело перелистывал страницы старинных фолиантов, пытаясь найти способ избавиться от чувства долга, зудящего до кровавых расчесов на руках, опаляющего кожу не хуже Дьявольского пламени. Оно приводило с собой бессонницу, становилось наваждением, терзало стыдом и бессилием, но крыть было нечем...
Кому нужна свобода, щедро приправленная постоянным контролем аврората, сдобренная ограничениями магии и всеобщим недоверием? Это не сбросишь с плеч ненужным грузом, не вычеркнешь из собственной жизни, не изменишь, повернув время вспять...
Он проиграл в этой войне, в сражении с заклятым врагом и с самим собой. Проиграл, словно повинуясь чьей-то искусно разработанной стратегии: унизить, растоптать, уничтожить. Вот только победитель... спасал, не задумываясь, не деля мир на «своих» и «врагов». И это жгло, выкручивало, медленно убивало... Благородство и честность...
Драко скрипнул зубами, наблюдая через неплотно зашторенное окно паба, как Уизли пробирается к своему месту — по правую руку Поттера, — нагруженный несколькими подносами еды.
Малфой стоял посреди улицы, прерывисто дыша. Невдалеке, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и не решаясь прервать его размышления, стояли Паркинсон, Гойл и Забини.
— Драко? — наконец осторожно спросила Пэнси.
Тот резко обернулся, мрачно оглядел однокурсников и, толкнув тяжелую дверь паба, глухо пробормотал:
— Пошли...
* * *
— Гады выползли на прогулку! — сквозь зубы процедил Уизли и сжал кулаки, заметив в дверях Малфоя и его друзей. Он резко поднялся и в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние. — Пришел заливать свое горе, хорек? Или...
— Рон! — одернула его подошедшая Гермиона. — Идем, он не заслуживает такого внимания!
— Пусть убирается! — выкрикнул Уизли. — Таким, как он, здесь не место!
- Может, я не настолько хорош, как ты, Уизел, — ледяные интонации Драко разрезали напряженную тишину помещения, — и не достоин орденов и почестей, но правилам этикета я все же обучен. Поэтому посторонись, я не желаю ввязываться с тобой в драку. Это недостойно меня, — и, вздернув подбородок, Малфой направился к дальнему столику у окна.
Рон с ненавистью проводил взглядом его спину. Гермиона приобняла друга за плечи:
— Идем, Рон, не стоит связываться с ничтожеством...
Конец воспоминания
* **
Злой, колючий ветер трепал полы дорогой мантии, пробирался в рукава, выстужая еще теплившееся сердце, путался в длинных, светлых волосах, словно бабочка в паутине.
Каждый шаг приближал боль... Неотвратимую, тяжелую, тягучую... За столько лет она смешалась с кровью, растеклась по венам, опутала каждую клеточку, прочно поселившись внутри.
Потемневшая палая листва, подернутая первым морозом, звонко хрустела под ногами, напоминая, что он еще жив... всё еще жив. А так хотелось раствориться в этом тяжелом, туманном воздухе, стать густым облаком, осыпаться снегом, просочиться влагой в стылую землю, прикоснуться, омыть, оплакать... Но жизнь порой жестока. Отобрав самое ценное, оставила жить... Мыслями о вине, о потере, о несбывшемся счастье, об ошибках...
Подойдя к кованым воротам Малфой-мэнора, Драко достал палочку и обнажил запястье.
Драко вздрогнул и обернулся. Миндалевидные ярко-голубые глаза напротив были полны волнения и уверенности.
- Мне хотелось бы узнать, признает ли меня магия поместья, — Скорпиус заботливо одернул рукав отца и обнажил свою руку.
«Истинный Малфой», — промелькнула мысль в голове Драко. Он улыбнулся и едва слышно произнес заклинание. Скорпиус аккуратно подцепил пальцем выступившие на запястье капли крови и мазнул по морде дракона, охраняющего замок.
Черное кованое змеиное тело заструилось по прутьям, алым вспыхнули рубины глаз, признавая наследную кровь, и с протяжным скрипом ворота раскрылись перед новым хозяином.
Скорпиус обернулся. Торжество, радость, гордость — ими светились его ясные глаза, доставшиеся в наследство от матери. Драко одобрительно положил руку на плечо сына и чуть подтолкнул вперед: к замку...
Казалось, здесь ничего не изменилось с тех самых пор, как Малфой с сыном покинули Британию после смерти Астории. Тот же снег на пожухлой траве, тот же порывистый ветер, выдувающий последние крупицы радости из старинного особняка, та же тихая грусть в шепоте сквозняков по пустым залам. Драко стоял на пороге, впуская в дом гонимые ветром хлопья снега. Сердце пропустило удар... Вот так же он стоял более двадцати лет назад: на пороге особняка, подставив лицо холодному ветру, глядя, как пляшут в безумном вихре танца легкие снежинки среди сочной майской зелени... Ту ночь он будет вспоминать даже в аду...
— Хозяин Драко вернулся! — сипло, будто простуженно, воскликнул возникший из ниоткуда эльф и склонил голову в почтительном приветствии. — Мастер Скорпиус...
— Здравствуй, Тибби, — Малфой чуть кивнул, недовольно отметив радостную улыбку сына. — Мы останемся здесь. Ужин подай в гостиную и разожги камины в комнатах.
Радостно тряся головой, эльф закрыл тяжелую входную дверь, проводил хозяев в гостиную и исчез, оставив за собой едва заметное мерцание магии.
Драко опустился в кресло у камина и с наслаждением протянул к огню замерзшие руки. Холод долгого одиночества сорвался со стен, гонимый теплом огня, и растворился среди воспоминаний. Драко взмахнул рукой, заклинанием освобождая старинные портреты от ткани, скрывающей их от пыли и света. Гостиная тут же наполнилась приглушенным шепотом сплетниц, ворчливыми комментариями давно почивших лордов и детскими криками.
Скорпиус подошел к камину и взял в руки колдографию: Астория весело смеялась, кружась с белокурым малышом на руках. Вздохнув, он обвел пальцем изображение и обернулся к Драко.
— Почему мы не вернемся сюда, отец?
— Плохо жить прошлым, сын, — вздохнул тот.
— Но ведь это наша жизнь, — Скорпиус сжал в руках колдографию, — наша история, семья, в конце концов...
— Когда-нибудь ты поймешь, — тонкие пальцы стиснули подлокотник.
— От себя не убежишь, отец, — Скорпиус подошел к креслу и сел на ковер рядом. — Думаешь, я не знаю, что ты каждый день бываешь тут? Розы на маминой могиле свежие... И царапины на твоих руках — тоже... — он взял в руки ладонь отца и развернул к огню, разглядывая ровные следы от шипов. — Я не хочу потерять еще и тебя...
— Для пятнадцатилетнего юноши ты слишком внимателен и вдумчив, — Драко мягко убрал руку.
Скорпиус вздохнул и отвернулся к огню, обняв колени. Языки пламени весело резвились, вырисовывая на стенах причудливые тени, отражались в ярко-голубых глазах, отблесками играли в светлых волосах. Драко смотрел на сгорбленную спину с цепочкой выпирающих из-под натянутой ткани сорочки позвонков и видел себя... Такого же подростка, только много лет назад... Когда ночами ждал отца с собраний Лорда, когда убеждал себя в правильности собственного выбора, когда прятался от отчаянных слез матери, когда презирал себя за неправильное, недостойное чувство, когда ненавидел и проклинал за ошибку... за единственную упущенную возможность повернуть жизнь вспять, наперекор уготованному судьбой плану.
А в памяти, как из тумана, всплывали подретушированные временем образы, очертания, шорохи...
Темный школьный коридор, освещаемый лишь слабым Люмосом, разрывающие душу противоречивые чувства: шальное — ненависти и зудящее — долга... Поттер, сидящий на каменном подоконнике, свесив ноги наружу... Его взгляд... Такой пустой, такой обреченный, такой равнодушный, что ядовитые, колкие фразы застревают внутри, до слез царапают горло, превращаясь в горькие, отчаянные, умоляющие… Они эхом разносятся по лестничным пролетам, сливаются с шепотом сквозняков...
— Поттер, не молчи! — кричит Драко, хватает того за плечи, разворачивает к себе.
Горячее дыхание обжигает кожу. Раньше он вряд ли осмелился бы подойти так близко, дотронуться, ощутить. Глаза в глаза. Когда-то в них горела ненависть вперемешку с обидой, а сейчас пустота: глубокая, черная, непреодолимая.
— Чертов гриффиндорец, ну что тебе стоит?! — Драко обессиленно сползает вниз, на каменный пол, едва цепляясь за полы чужой мантии. — Не могу! Не могу больше! — он сжимает виски ладонями, запуская пальцы в волосы. — Прокляни меня, возненавидь, убей... Что-нибудь, пожалуйста, — срывающимся шепотом. — Зачем ты меня вытащил? Знаешь ведь, я не смогу его вернуть...
— Ты мне ничего не должен, Малфой... — Поттер даже не смотрит в его сторону. Ему все равно...
Всё равно... Он чужой, отрешенный, безжизненный. Он вроде бы и смеется, но едва не плачет, смотрит, но не видит, живет, но словно давно уже умер...
— Так легко прощаешь долги, Поттер? — вдруг язвит Драко. Мысль пришла внезапно: Квиддич — единственное, что заставляет зеленые глаза вспыхивать прежним огнем. Задеть, уколоть, ранить — заставить жить... — Твое благородство поистине бесконечно! Может, проиграешь мне финальный матч?
Расчет оказывается верным. Поттер на миг выходит из оцепенения: бросает на Драко презрительный взгляд и цедит с ухмылкой:
— Мечтай, Малфой! — он опускается на пол, поддевает пальцами подбородок слизеринца, заставляя того поднять голову, и, глядя в глаза, шепчет: — А это тебе за самонадеянность...
Мягкие... Обветренные и сухие, на самом деле губы Поттера неожиданно мягкие и нежные, а поцелуй чувственный и горячий. Всего мгновение, но, кажется: жизнь пронеслась перед глазами, обнажая ошибки, раскрывая тайны... Драко беспомощно хватает руками воздух, но Поттера уже нет рядом, и слишком громко стучит в висках кровь, чтобы услышать его удаляющиеся шаги.
Хотел ли Поттер унизить Драко и заставить ненавидеть себя еще больше? В любом случае у него получилось и то, и другое. Но вместе с унижением и ненавистью проснулось что-то еще... Нечто большее, чем презрение, отвращение, зависть... Такое сладко-тягучее и приятно-леденящее... Вспыхнувшее рваным румянцем на щеках и переполнившее сердце... Неуловимое... Ослепительное... Странное...
— ... помощь, отец, — Драко вздрогнул, когда теплая рука коснулась плеча. Скорпиус стоял рядом с пергаментом в руке.
— Прости, задумался, — Драко чуть сжал лежавшую на плече ладонь. — Что у тебя?
— Мне нужна твоя помощь, отец... — Скорпиус отошел к столу и тут же вернулся, держа в руках старинный фолиант. — Нам задали эссе о магических артефактах. Ты когда-нибудь слышал об Эктогнозисе ? — он указал на маленькую, нечеткую иллюстрацию.
— Астральный амулет? — Драко ухмыльнулся и, поднявшись с кресла, кивнул сыну: — Идем, я покажу тебе семейные сокровища.
Они долго шли по темным коридорам поместья. Казалось, что магия замка играет с ними, заставляя бродить по нескончаемому лабиринту лестниц и проходов. Наконец Драко остановился у неприметной двери и достал палочку. Заклинание было длинным, певучим и непонятным. То ли смесь наречий, то ли древняя, малоиспользуемая формула — Скорпиус так и не смог разобрать. Спустя несколько минут, дверь со скрипом отворилась, впуская неожиданных визитеров.
Вспыхнувшие на стенах факелы осветили просторное помещение, хранившее старинные родовые артефакты. Скорпиус завороженно остановился у одного из стеллажей, рассматривая ритуальные чаши, магические кристаллы, заговоренные ножи. Безумно хотелось прикоснуться, ощутить исходящую от них энергию, впитать силу и знания... Но нельзя — опасно... Хоть он и Малфой, но с таким наследством не шутят. Древняя магия сначала должна признать нового хозяина.
Изучая надписи на корочках старинных фолиантов, Скорпиус заметил очень редкое издание: «Ритуальная магия. Во мраке». Он потянулся за книгой и, ухватив за корешок, вытащил с полки, попутно уронив небольшую бархатную коробочку. «Ничто не бывает случайным, если само упало в руки», — подумал Скорпиус, открывая её. Внутри лежал самый обыкновенный снитч. Точь-в-точь такой же, как в Хогвартсе, вот уже который год упорно ускользающий из рук юного Малфоя. Скорпиус аккуратно подцепил мячик пальцами и вытащил наружу.
Казалось, снитч был живым: он обволакивал пальцы трепещущим теплом и едва уловимыми остатками магии. Скорпиус поднял руку и уже практически разжал пальцы, чтобы выпустить неуловимого беглеца, как за спиной послышались шаги.
— Вот, — подойдя к сыну, Драко раскрыл ладонь, в которой лежал амулет. Камень, как камень: слегка потертый, с выгравированными знаками... — С ним можно практиковать астральные выходы и предсказания. Он защитит от опасностей и облегчит путь в сознание.
— Отец, — Скорпиус очертил пальцем гравированные бока снитча, — откуда это у нас?
— Разве я не учил тебя не прикасаться к незнакомым предметам без особой на то надобности? — о ледяной тон можно было порезаться. Драко осторожно забрал у сына блестящий мячик и чуть приподнял руку, удерживая его лишь кончиками пальцев. Тот осторожно выпустил тонкие крылышки, готовясь взлететь.
— Но это всего лишь снитч, — пожал плечами Скорпиус.
— Нет, не всего лишь... — слова получились горькими, давили на плечи и оседали тяжестью в душе. — Всё было не просто...
— Расскажи, — Скорпиус поймал взгляд отца и отпрянул от неожиданности: столько отчаяния плескалось за ледяной корочкой привычной невозмутимости серых глаз.
— Я ошибся, сын... — голос звучал глухо и обреченно. — Очень ошибся...
Вернувшись в гостиную, Драко выпустил снитч. Золотой шарик парил под потолком, собирая на себе отблески свечей, трепетал крылышками, заманивая, обещая легкую победу. За окном давно уже сгустились сумерки, ветер кружил хороводы с небесным кружевом, распевая протяжную грустную песню.
— В тот день так же шел снег... — Драко сидел в кресле и, глядя на пляшущие языки пламени в камине, говорил, словно в пустоту, заглядывая в себя... на много лет назад... — Мы играли финальный матч в честь годовщины победы над Волдемортом... Слизерин-Гриффиндор... Две сильные команды, два лютых врага, — тяжело вздохнув, произнес он, — одна опустошенная душа и одно разбитое сердце... — молча договорило сердце.
А память вырисовывала перед глазами четкие контуры, словно все было только вчера:..
— Надеешься на нового защитника, Поттер? — привалившись к дверному косяку раздевалки и скрестив руки на груди, ухмыльнулся Драко. — Благородство, По-оттер... Ты безнадежен...
— Отвали, Малфой, — отмахнулся тот, продолжая возиться с застежками защиты на рукавах.
— Что, разве твоя рыжая подружка не пришла помочь тебе одеться? — сощурился Драко. — Или считаешь, что любой будет счастлив прикоснуться к герою?
— Если тебе больше нечего сказать, Малфой, — вздохнул Гарри, безучастно глядя на того из-под отросшей челки, — даже не начинай...
— Попрощайся с победой, Поттер, — фыркнул Драко и, уходя, с размаху хлопнул дверью раздевалки. Безразличие... Это раздражало больше всего. Хотелось содрать эту чертову маску отстраненности и вновь видеть на его лице знакомые эмоции. Увидеть смущение за неожиданный поцелуй или ненависть за собственное безрассудство... А еще хотелось вновь ощутить мягкость губ и горячее дыхание, тепло ладоней и нежность прикосновений... — Чертов придурок, — Драко пнул валявшийся под ногами камешек, — ненавижу!
— Трибуны ревели, когда на поле вышли гриффиндорцы. Это их многоголосое «Гар-ри» можно было буквально пощупать, — тихо продолжал рассказ Драко.
Скорпиус внимательно слушал, удивляясь про себя, сколько же эмоций переживает, должно быть, сейчас отец: настолько часто менялось выражение его лица.
— Он мчался вперед... и никогда бы не позволил мне выиграть... Тогда мне казалось, что это было делом принципа: неблагонадежный сын бывшего Пожирателя не должен стать героем школы... Я заметил снитч первым: тот блестел неподалеку — как раз над трибуной с комментатором. Он тоже его увидел и прибавил скорости. Мы летели почти рядом. Я потерял снитч из виду и пролетел немного вперед, не успев вовремя затормозить. Он остановился рядом. За последний год я впервые видел его таким: азарт в глазах, живая улыбка-усмешка... «Мечтай, Малфой!» — крикнул он мне и спикировал вниз, к самой земле, где застыл крылатый беглец. Так продолжалось еще долго: погоня за снитчем, за победой, за какой-то невероятной удачей... Все это то уже было в руке, то вновь ускользало, набирая высоту, лавируя среди других игроков...
Драко вдруг замолчал и, подумав мгновение, щелкнул пальцами.
— Тибби, — обратился он к появившемуся эльфу, — принеси вина. Из старых запасов отца.
Эльф исчез, чтобы через минуту поставить на столик поднос с бутылкой превосходного вина и двумя бокалами.
— Он дал мне преимущество, замешкавшись с ремешками на сапогах: видимо некрепко застегнул перед матчем... Я увидел снитч и понял, что это мой единственный шанс: поймать эту его оплошность и вырвать победу. Никогда я не мчался с такой скоростью... Мне казалось, я спиной ощущал его дыхание, чувствовал, как кровь стучит в его висках... И победа — вот она: трепещет прозрачными крылышками, дразнит... Я просто не имел права на проигрыш, не тогда, не в последний год...
Скорпиус смотрел на отца и словно сам оказался в том далеком прошлом, для него лишь книжном и нереальном, сказочном. В детстве он любил разглядывать редкие колдографии Драко-школьника. Мечтал перед сном, что, когда вырастет, точно так же будет рассекать воздух на новенькой метле, сможет проделать финт Вронского и, пролетая на невероятной скорости, точно так же — ловко — затормозить прямо у самой земли, подняв в воздух песчаное облако.
— Он догнал меня... Высоко в облаках... Лучший ловец, Избранный, Герой... Разве он мог проиграть? Мы столкнулись и вновь разлетелись... И тут я едва не упал с такой высоты: его сапог зацепился на подножку моей метлы — видимо, он так и не поправил ремни... Я еле удержался на древке и запаниковал. Не знаю от чего: то ли от возможной потери маячившей перед глазами удачи, то ли от его испуганного взгляда... Я дернулся назад, пытаясь освободиться, вперед, снова назад, но это лишь всё ухудшило: его сапог прочнее засел на металлическом выступе. «Сделай же что-нибудь, Малфой!», — он поморщился от боли: возможно, вывихнул сустав. Резко крутанувшись на метле и рванув вперед, я почувствовал, что больше ничто меня не сдерживает. Оглянулся: он, вцепившись в древко одной рукой, другой пытался поправить распоротую моей метлой защиту.
Тысячи вопросов не давали покоя, но Скорпиус не решался перебить отца. Слишком редки были его истории, а тем более воспоминания, слишком молчалив и замкнут был Драко Малфой в обычной жизни. И возможно, лишь магия поместья и маленький неуловимый снитч открыли дверцу откровениям...
— Сумасшедший... Он всегда был им: отчаянным, смелым, беспечным. И догнал... Догнал меня, когда я уже практически схватил снитч. Лишь дразнящее: «Мечтай, Малфой!» — сквозь сжатые зубы, и окровавленной рукой перед моим лицом за крылатым мячиком. Я оглянулся: разорванный мною сапог был в крови — я ранил его... Я не хотел... Но и победу уступить не мог! Резко дернув древко в сторону, я задел его метловищем и перехватил снитч прямо перед ним. «Мечтай, Потти!» — крикнул тогда я и спикировал вниз, где, замерев, болельщики ждали исхода матча.
Снитч кружил по гостиной, то подлетая к Скорпиусу, то устремляясь ввысь, выписывая в воздухе невероятные фигуры. Подлетев к Драко, он застыл в воздухе, словно приглашая к игре. Малфой поднял голову, взглянув на блестящий шарик, и одним резким движением схватил его. Тот опустил крылья, признавая чужую победу.
— Он не удержался... — произнес Драко, обводя пальцем рисунок на круглом бочке снитча. — Руки были скользкими от крови...
— Но ты же выиграл матч, отец! — Скорпиус подошел к нему. — Почему в Зале Славы нет упоминания об этом?
— Я опустился на поле переполненный гордостью. Я победил! Но все, кто был там в тот день, навсегда вычеркнули из памяти Драко Малфоя.
— Над полем сверкал серебристо-зеленый фейерверк — Слизерин праздновал свою победу. Первую за столько лет. Я стоял посередине поля, сжимая в руках заветный трофей. Слизеринские игроки окружили и поздравляли. На преподавательской трибуне Слагхорн счастливо махал рукой и скандировал вместе с остальными. Однако радостный гвалт скоро разбавил недоумевающий шепот, прокатившийся по трибунам, а через несколько минут напряженную тишину стадиона нарушил вскрик: «Его нигде нет!»
Я понял, о ком шла речь, и испуганно озирался по сторонам в надежде, что вот... сейчас... Он выйдет из-за колонны, что ему просто стыдно возвращаться проигравшим, не оправдавшим надежды... Но — нет, шли минуты, а его все не было.
Студенты и преподаватели спешно покидали трибуны, разделялись на группы и отправлялись на поиски. Этот наглый нищеброд Уизли грозился пытать меня непростительными, если только я виновен хоть на йоту... А его грязнокровая подружка Грэйнджер едва не уложила меня Авадой.
Я тоже пошел на поиски. Я не мог поверить, что его больше нет... Это казалось таким нелепым и почему-то неправильным.
Уже давно сгустились сумерки, а я все брел и брел, не разбирая дороги, освещая путь Люмосом, перебирая в памяти события дня, моменты матча...
Я нашел его у Запретного леса, в каменной гряде... Едва дышащего... Распластанного на камнях. Осторожно приподнял и уложил к себе на колени. Я стирал кровь с его лица, размазывая ее по своим щекам, убирая мешающие глупые слезы. Трясущимися руками накладывал одно за другим заклинания: заживляющее, останавливающее кровь, сращивающее кости. Он только слабо стонал, изредка приходя в сознание. Я не помню, сколько раз применил Энервейт, но точно знаю — ему оно не помогло... Он умер у меня на руках... Прошептав лишь: «Спасибо, Малфой...» А я сидел на камнях, окрашенных его кровью, сжимал в руках безжизненное тело и думал: как же несправедлива жизнь... — Драко с силой сжал подлокотник кресла.
«Еще даже не успев начаться — всё так нелепо закончилось... В тот день меня тоже не стало... Того Драко Малфоя, которого знали все: злого, язвительного, ненавидящего, презирающего. Моя душа ушла вместе с моим заклятым врагом, унося с собой невозвращенный долг, неисполненные надежды, неразделенные чувства... Всё... Остался лишь я... Просто Драко Люциус Малфой... Одинокий бывший Пожиратель с умершей душой...» — шепчет сознание, вновь и вновь возвращаясь к одной и той же картинке: как гаснет жизнь в зеленых глазах.
— Значит, это тогда погиб Поттер? — отчего-то взгляд Скорпиуса вдруг стал жестким и колючим.
— Да, — прошептал Драко. — Его провожали с почестями, а меня... Позже, когда допросили под Веритасерумом, сняли все обвинения, но это не помогло: еще одна отметина на моей репутации...
— Отец, — Скорпиус подошел к нему и положил руку на плечо, — я...
— Знаю, знаю, — Драко чуть сжал ладонь сына. — Уже поздно, Скорпиус.
— Да, конечно, — кивнул тот, — я хотел сказать, что всегда буду на твоей стороне...
— Как много в тебе от матери, — усмехнулся Драко. — Она была доброй... Я так виноват перед ней...
— Судьбу не изменить, отец, ты это сам говорил, — оглянувшись у двери, вздохнул Скорпиус и вышел из гостиной.
* * *
Плотным черным туманом на поместье опустилась ночь. Безлунная, снежная, ветреная... Она обнажала старые тревоги, теребила нити воспоминаний, срывала маски и открывала душу. Драко сидел в кресле и, неспешно отпивая выдержанное вино, перекатывал в руке маленький снитч. Эта ночь была ночью воспоминаний... Ночью раскаяния и покаяния. Напротив — на столе — стояла колдография Астории Малфой с маленьким Скорпиусом на руках. Драко поставил бокал и взял изображение. Погладил изящную рамку, очертил пальцем контуры тонкой женской фигуры. Астория улыбнулась и закружила малыша.
Тогда — после школы — она стала спасением: от страха и вины... Глотком свежего воздуха после мучительного удушья ненависти и презрения. Веселая и жизнерадостная, она ворвалась в его хмурые будни, неся за собой надежду на светлое будущее. Её не стало, когда Скорпиусу едва исполнилось четыре года. Случайно узнав самую сокровенную тайну мужа, она ни разу не упрекнула, не напомнила, а просто угасла так же быстро, как и появилась в его жизни — за несколько месяцев, — оставив в памяти свой счастливый смех и горькую фразу: «Прости, что так и не смогла наполнить твою жизнь смыслом».
С того дня Драко еще больше замкнулся в себе, а спустя год вместе с сыном перебрался во Францию. Каждый день он жил ожиданием ночи, когда, сжав в руке портключ, вновь оказывался на старом кладбище около увитого плетущимся чертополохом каменного надгробия. Снова и снова в кровь раздирая руки об острые шипы, Драко срывал сочные, упругие плети, открывая на нем витиеватую надпись «Гарри Джеймс Поттер» и маленький выгравированный золотой снитч, который трепетал своими наколдованными крылышками, едва кто-то подходил к заросшей травой могиле.
Вот и сейчас, бросив последний взгляд на колдографию, он сжал в руке портключ и выдохнул, чувствуя знакомый рывок аппарации.
Годрикова Лощина встретила его тишиной и снегопадом. Высокое надгробие вновь обнимали запорошенные снегом колючие плети чертополоха. Драко ухватился за них, намеренно не пользуясь магией, словно физической болью заглушал душевную, и, чувствуя, как впиваются в кожу острые шипы, вырвал упругие стебли. Он срывал их до тех пор, пока не встрепенулся выбитый в камне снитч, пока не показались резные буквы...
И все же прошлое держало его, напоминая о себе дыханием ветра, шелестом сквозняков, языками пламени в камине. Вернувшись в поместье, Драко подхватил парящий в воздухе снитч и направился в хранилище. Едва он вошел в просторное помещение, как вспыхнули огоньками свечей настенные канделябры, отражаясь в гранях старинных артефактов и открывая взору танцующих от движения воздуха пылинок. Малфой огляделся: в последний раз он был здесь в день, когда, благодаря ему, Пожирателям удалось проникнуть в школу. В ту ночь он узнал от отца старинное заклинание, которое оберегало семейное хранилище от посторонних глаз.
Положив коробочку со снитчем на одну из полок, Драко случайно задел большой хрустальный шар, который, покатившись с полки, упал в груду тряпья на полу. Чертыхнувшись из-за собственной неуклюжести, Малфой дернул ткань и заметил, как что-то блеснуло в складках. Он потянулся за находкой, подцепив пальцем широкую цепочку. Это был хроноворот. Последний, оставшийся после войны. Он приятно согревал руку, испуская едва заметные волны древней магии. Изящная хрустальная клепсидра, обрамленная тонкими золотыми нитями, чуть искрилась сквозь пыль. Единственный в своем исполнении, работы Родерика Бертона, он несколько столетий принадлежал роду Малфоев.
Драко осторожно стер с него пыль, чуть крутанув кольца времени, и вдруг понял: это шанс... Единственный шанс исправить то, что много лет саднило в груди. Вот только... Стоит ли менять то, что есть? Станет ли новое будущее лучше настоящего? Стоит ли жертвовать невинными жизнями, навсегда лишая их права быть в угоду одной, но дорогой, единственной нужной, незаменимой?..
Ответ пришел сам собой: в легком подрагивании руки, настраивавшей временной промежуток, в едва заметном волнении, пока крутилась клепсидра. Стоит... Всего на свете стоит любовь...
* * *
POV Драко
Трибуны еще пусты: до матча еще есть время. Хмурое небо грозит вот-вот разразиться проливным дождем. Резкие порывы ветра развевают полы мантии, делая их похожими на огромные черные крылья. Прячусь за колонну, когда из-за угла раздается задорный девичий смех, перемежаемый гнусавыми юношескими нотками. Уизли и Грэйнджер — ну, конечно же. Он спешит подготовиться к матчу, она — как верная спутница и счастливый талисман — везде следует за ним.
Накладываю на себя дезиллюминационные чары и иду в сторону раздевалок. Навстречу уже спешат расторопные студенты: занять самые лучшие места на трибунах. Игра обещает быть интересной. Захожу в раздевалку и прячусь за пустующей кабинкой запасного игрока. Поттера еще нет. Ничего, я подожду...
Минуты тянутся медленно. Игроки уже переоделись и вышли на разминку перед матчем. А вот и Поттер: вбежал последним, весь какой-то взбудораженный, торопится, путается в многочисленных застежках защиты, сдувая с лица мешающую челку.
— Надеешься на нового защитника, Поттер? — появляюсь тот я и опираюсь на дверной косяк раздевалки, скрестив руки на груди. — Благородство, По-оттер... Ты безнадежен...
Язвлю, а сердце захлебывается от переполняющего странного чувства радости, тревоги, еще чего-то... Сам не пойму... Вернее, сейчас уже знаю, но тогда...
— Отвали, Малфой, — отмахивается тот, продолжая возиться с застежками защиты на рукавах.
— Ст... — до боли закусываю губу: еще рано, еще не время вмешиваться... Но стой, Поттер... «Поправь ремень на сапоге!» — так и хочется крикнуть, подбежать, помочь, сейчас исправить... Рано... Молчи, Драко, молчи...
— Что, разве твоя рыжая подружка не пришла помочь тебе одеться? — щурюсь. — Или считаешь, что любой будет счастлив прикоснуться к герою?
А я бы и не подпустил... Никого не подпустил... Не люблю делиться... Пусть и не моё... Пока не моё... Даже если никогда не станет…
— Если тебе больше нечего сказать, Малфой, — Поттер вздыхает и безучастно смотрит на того меня из-под отросшей челки, — даже не начинай...
Я бы многое сказал тебе, Поттер... И, надеюсь, еще скажу... Дай только время...
— Попрощайся с победой, Поттер, — фыркаю я и, уходя, с размаху хлопаю дверью раздевалки.
Безразличие... Это раздражало больше всего. Хотелось содрать эту чертову маску отстраненности и вновь видеть на его лице знакомые эмоции. Увидеть смущение за неожиданный поцелуй или ненависть за собственное безрассудство... А еще хотелось вновь ощутить мягкость губ и горячее дыхание, тепло ладоней и нежность прикосновений... Помню, что тот я сейчас стоит под порывами ветра и пинает попавшую под ноги гальку. В тот момент я ненавидел всё: Поттера, квиддич, промозглый ветер и тяжелые облака... Я ненавидел себя... За трусость... Да и сейчас ненавижу... Скажи я тогда, признайся — всё было бы иначе... Хотя, было бы? Судьбу не обмануть...
Поттер выходит из раздевалки и идет к полю. Тот я уже там, команды тоже в сборе. Мадам Хуч объявляет начало матча. Трибуны ревут, приветствуя гриффиндорцев. Мою команду чествуют лишь слизеринцы и несколько равенкловцев.
Вижу, как Эштона Брайса — нашего защитника — преследует бладжер. И рядом ни одного отбивающего. Вскидываю палочку, но вовремя вспоминаю: нельзя менять то, что предусмотрено судьбой... По крайней мере, не так много... И вижу, как Брайс кривится от боли — его рука болтается, словно плеть... Как я тогда возненавидел Эйверса, этого веснушчатого гриффиндорского выскочку!
— Томас Вонг ловко уходит от бладжера, использовав «Захват ленивца», — комментирует ход матча Симус Финниган.
А вот и снитч! Переливается в лучах внезапно выглянувшего солнца, дрожит крылышками. Вижу, как тот я замечает его и направляет метлу вверх.
— Поттер видит снитч! — эхом разлетается по полю голос второго комментатора. — Давай, Гарри, поймай его! Не позволим выиграть кубок слизням! Простите, директор... — на мгновение он замолкает, только лишь затем, чтобы выслушать гневное шипение МакГонагалл.
Я вижу, как Поттер несется за тем мной, набирая скорость, практически догоняя. Вот я чуть замешкался — потерял снитч из виду. Поттер взмахнул рукой перед моим носом и спикировал вниз, к земле — заметил крылатого беглеца. Со стороны кажется: мы носимся наперегонки, испытывая наши метлы на выносливость и прочность. Но я-то знаю — нами движет азарт победы.
С силой сжимаю кулаки: тот я вспарывает Поттеру ногу железной подножкой метлы. Сейчас... Еще чуть-чуть... Поттер равняется с тем мной, протягивает руку к замершему в воздухе снитчу...
— Импедимента... — шепчу я, направив на того себя палочку, и неотрывно смотрю, как замедляются мои движения, как Поттер выхватывает победу из моих рук, поймав снитч, слышу, как ревут трибуны, скандируя дружное «Гар-ри! Гар-ри!»... — Ну вот и всё, Потти... Любить тебя так тяжело и неправильно, но я обязательно справлюсь... И, возможно, даже забуду... — шепчу перед тем, как исчезнуть... И уже не увидеть, что случится дальше...
* * *
Открываю глаза и оглядываюсь: яркими пятнами освещают мрачную комнату свечи; артефакты, книги, свитки аккуратно располагаются на сверкающих чистотой полках. Вроде бы все по-прежнему — привычно, но есть в воздухе что-то такое... чуть изменившееся, чуть покачнувшееся, неуловимое, но чужое и незнакомое...
Разжимаю ладонь — хроноворот лишь поблескивает прозрачным хрусталем клепсидры, рассыпая по руке маленькие искры. Холодный: не дрожит от переполняющей его магии, не согревает. Словно выполнив свое истинное предназначение, стал обычной дамской безделушкой, изящным украшением... Дорогим, но никчемным... Осторожно кладу его на полку, поправляю цепочку, накладываю заклинание узнавания: одна тысяча семьсот шестой артефакт, третий стеллаж, пятая полка — у Малфоев во всем и всегда должен быть порядок — и иду в самый дальний угол.
Там должен стоять думосбор. Старинный, мраморный, заказанный еще Абрахасом Малфоем. Никто не должен узнать всего, что произошло сегодня. Чем бы ни обернулось мое безрассудство, отвечать за него буду только я сам. Нить за нитью прячу свои воспоминания в семейный омут памяти, растворяя в нем надежду на собственное счастье. Никто. Никогда. Не. Узнает... Прощай, Поттер...
Выхожу из хранилища, не оглядываясь, кожей ощущая, как гаснут за спиной свечи, закрывается тяжелая дверь, оставляя передо мной лишь пустоту... Тяжелую и неизвестную. Поднимаюсь к себе. Сегодня был трудный день, но впервые за столько лет забываюсь спокойным сном, едва коснувшись головой подушки.
* * *
Утро ворвалось в комнату яркими солнечными лучами сквозь прозрачные занавески — Тибби так и не задвинул вечером шторы. Драко с наслаждением потянулся и оглядел комнату: те же светло-зеленые стены, яркий изумрудный полог кровати, большое зеркало в золоченой раме... Как и много лет назад... Ничего не изменилось...
Хотелось распахнуть окно, впустить в комнату стылый ноябрьский запах первого, неуверенного снега, чуть подмороженной листвы и опьяняющий дурман надежды, что все пойдет по-другому. Драко резко поднялся с кровати но, зажмурившись от острой боли, повалился обратно. Казалось, ударила молния... Прошлась опаляющим дыханием по всему телу, собравшись огненным шаром в ноге.
— Тибби, — еле слышно позвал он.
— Хозяин... — эльф стоял перед кроватью, виновато опустив уши и ожидая наказания.
— Я не могу встать... — Малфой внимательно смотрел в большие круглые глаза домовика, словно надеялся прочитать там ответы на множество вдруг появившихся вопросов.
— Тибби плохой, Тибби должен быть наказан, — забился в истерике эльф. — Хозяин Драко забыл свою трость вчера в Хранилище, Тибби не принес ее обратно, Тибби сейчас всё исправит, — пискнул домовик и исчез.
Он вернулся через мгновение с фиалом мутного зелья и красивой черной тростью с серебряной рукоятью.
— Что произошло, Тибби? — спросил Малфой, выпив принесенный эликсир.
— Разве хозяин Драко ничего не помнит? — удивился эльф. — Квиддич... Хозян Драко упал с метлы, проиграв кубок школы Гарри Поттеру. В Мунго не смогли помочь... Бладжер изломал кости...
— Кубок... Бладжер... — повторил Малфой. «Значит, он жив...» — мелькнула мысль. — Тибби, накрой мне завтрак в гостиной, — опираясь на трость, он встал и направился к двери.
Большой обеденный стол был сервирован на двоих. Рядом с кофейником лежал свежий выпуск «Ежедневного пророка». Драко сел за стол и развернул газету. «Скандальная правда семьи Поттеров. То, чего никто не знал, но хотел бы услышать!» — кричал заголовок, а с колдографии улыбалась Джинни Поттер, позируя перед репортерами своим новообретенным счастьем в лице главного нападающего «Соколов Сеннена» Карла Роудса.
Они развелись... Поттеры, — рано повзрослевшие, потерявшие в войне друзей и близких, но прошедшие через нее рука об руку, прожившие столько лет вместе, — разошлись, разделив собственную жизнь на «до» и «после», не побоявшись покалечить невинные детские сердца...
— Я еду к маме, отец! — Драко вырвал из размышлений радостный возглас сына. Скорпиус спускался вниз в гостиную, перепрыгивая от нетерпения через ступеньку и размахивая пергаментом. — Она прислала письмо и зовет меня погостить у нее в поместье! Ты ведь не будешь против?
— Ты действительно хочешь поехать? — удивленно вскинул брови Драко. — А как же «эта чванливая жаба» — Фабьер? — слова странные, незнакомые, но всплывают в памяти так легко.
— Ох, надеюсь, мне хватит терпения сносить его выходки, отец. В конце концов, я же Малфой, — Скорпиус гордо вздернул подбородок. — Не понимаю, что она в нем нашла, — вздохнул он.
— Не нам это решать, сын, — ответил Драко. — Но если ты действительно хочешь провести каникулы во Франции, то я совсем не против.
* * *
Впервые в жизни Малфой встречал Рождество совершенно один. Скорпиус несколько дней назад отправился во Францию к Астории, и теперь мэнор казался совершенно пустым и одиноким. Молчаливые эльфы бесшумно суетились в комнатах, наводя чистоту и порядок перед праздником, лишь изредка перешептываясь и споря.
Драко сидел в кабинете отца и неторопливо разбирал накопившиеся за последний год бумаги. Отложив очередной банковский отчет, он вновь придвинул к себе стоявший на столе думосбор и окунулся в воспоминания...
Маленький Скорпиус был на редкость непоседливым и шаловливым. Среди туманных воспоминаний отчетливо вырисовывается одно: вся семья собралась за обеденным столом, Скорпиусу еще только четыре года, но озорства в нем с лихвой хватило бы на целый хогвартский факультет. Малыш заливается громким плачем: склизкая овсянка на завтрак совсем его не привлекает, куда аппетитнее выглядят ароматные булочки с джемом на большом блюде.
— Ты — Малфой, Скорпиус, — строго говорит Люциус, слегка приподняв бровь, — ты должен вести себя достойно.
Юный наследник вдруг прекращает рыдать, а спустя мгновение уже заливается веселым смехом, глядя, как густая каша, вылетевшая из тарелки, стекает по длинным светлым волосам деда. Какое-то время Люциус еще пытается сохранить на лице строгость, но не выдерживает и так же заливисто смеется вместе с внуком. Вся семья рада — это первый стихийный всплеск. Скорпиус Гиперион Малфой будет волшебником!
— Хозяин, — Драко покидает воспоминания и оборачивается: у стола, переминаясь с ноги на ногу и виновато опустив уши, стоит эльф. — К хозяину Драко пришел гость... Он ждет в гостиной...
— Я не принимаю гостей, Тибби, — жестко отвечает Малфой.
— Гость говорит, что хотел бы поговорить с хозяином Драко. Он сказал, что не уйдет, — втягивая голову в плечи, практически шепчет домовик.
— Я не принимаю госте...
— Даже тех, кто когда-то протянул тебе руку помощи, Малфой? — звучит за спиной, и Драко оборачивается.
— Поттер? — ни один мускул на лице Драко не выдает накатившего волнения: все та же, знакомая с детства, непроницаемая маска из смеси надменности, презрения и чуточку лени. — Какими судьбами? Вламываешься в дом без приглашения... Это новая мода? Или аврорат ввел новые правила этикета? Я многое пропустил вдали от родины...
— А ты не меняешься, Малфой, — с грустью вздыхает Поттер, — всё такой же ядовитый поганец...
— Пришел обменяться любезностями, Поттер? — Драко и обидно, и радостно одновременно. Но открыть свои подлинные эмоции невозможно. — Извини, у меня сегодня нет на это времени. Заходи в другой жизни.
— Какого прошлого? — чуть оторопело спрашивает Драко.
— Однажды я отказался от протянутой мне руки... — Поттер взволнован: то и дело поправляет очки и одергивает мантию. — Теперь... Теперь сам пришел предложить руку...
— О чем ты, Поттер? — Драко театрально закатывает глаза и ухмыляется, но сохранять невозмутимость стоит ему огромных усилий.
— Давай забудем прошлую вражду, Малфой? — Гарри подходит совсем близко и протягивает руку.
— Так легко прощаешь долги, Поттер? — слова против воли срываются с языка, и Драко невольно зажмуривается, ожидая в ответ не менее колкую фразу.
— Ты ничего мне не должен, Малфой, — спокойно отвечает Гарри. — Ну же, решайся, — и смотрит прямо в глаза, — еще не поздно начать жизнь с чистого листа…
— Уже забыл, давно все забыл… — сдавленно шепчет Драко и жмет протянутую руку. Ладонь у Поттера чуть шершавая, но теплая и мягкая, и так не хочется ее отпускать... — Отметим примирение? — усмехаясь, предлагает он.
— Не откажусь, — кивает Поттер, и пока Драко дает поручение эльфу, отворачивается, рассматривая картины на стенах.
Это был вечер воспоминаний... Ярких, красочных... О вражде и ненависти, о дружбе и предательстве, об ушедших в безвременье и потерянных в настоящем... Они говорили обо всем и ни о чем одновременно, перемежая насыщенное прошлое обыденным настоящим. Зачарованные часы у камина пробили полночь.
— И куда ты сейчас? — как бы невзначай спросил Драко, когда Поттер засобирался домой.
— Не знаю, — пожав плечами, ответил тот. — Может быть, к Рону...
— Мэнор большой... Почту за честь предложить ночлег выдающемуся герою, — ухмыльнулся Малфой. — И могу не принять возражения...
— Хм... Ну, раз отказы не принимаются... Буду рад принять столь любезное предложение... — улыбнулся Поттер.
— Тибби, — эльф тут же появился в кабинете, — проводи господина аврора в гостевую спальню... — приказал Драко.
— Доброй ночи, Малфой, — обернувшись в дверях, произнес Поттер и вышел вслед за эльфом.
Драко сел в кресло у камина и с наслаждением потянулся. Необычный вечер... Нереальный... Вечер почти сбывшихся надежд... Тепло огня обволакивало, и незаметно Малфой погрузился в сон.
* * *
Гарри не спалось... Может, незнакомые стены, а может, потревоженные воспоминания не давали уснуть, заставляя раз за разом переживать уже почти забытое. Ночь заглядывала сквозь неплотно закрытые шторы большим лунным оком. Поттер поднялся с кровати и подошел к окну. Что-то странное витало в воздухе... Непонятное... Недосказанное... Близкое... Знакомое...
Он вышел из комнаты, прислушиваясь к тихим шорохам. По мраморному полу тянуло сквозняком, с портретов, развешанных по стенам, доносился невнятный шепот. Гарри шел по коридорам, ведомый каким-то странным чувством. Оно звало, притягивало... И пропало, едва он дошел до кабинета Драко. Из-под двери шло слабое свечение. Удивившись, Гарри тихо зашел внутрь. На столе, окутанный мерцающим облаком магии, стоял думосбор. Не каждый день выпадает шанс заглянуть в чью-то жизнь... Тем более, если этот «кто-то» — Драко Малфой — бывший враг и новый… друг? Подгоняемый любопытством, Поттер подошел ближе и окунулся в чужие воспоминания:
Драко у каменного надгробия с его — Поттера — именем…
Драко, вращающий кольца хроноворота, настраивая временной промежуток...
Драко, накладывающий на себя заклинание невидимости и идущий в сторону школьных раздевалок...
А вот и сам Поттер: вбегает последним, весь какой-то взбудораженный, торопится, путается в многочисленных застежках защиты, сдувая с лица мешающую челку...
— Ст... — Драко до боли закусывает губу: еще рано, еще не время вмешиваться... «Но стой, Поттер... Поправь ремень на сапоге!» — Гарри будто слышит его мысли, чувствует эмоции: подбежать, помочь, сейчас исправить... «Рано... Молчи, Драко, молчи...»
— Импедимента... — произносит Малфой, направив на того себя палочку...
«Ну вот и всё, Потти... Любить тебя так тяжело и неправильно, но я обязательно справлюсь... И, возможно, даже забуду...» — шепчет Драко, исчезая...
— Ф-ф-ф... — выскальзывает из воспоминаний Гарри.
— Поттер? Что ты тут делаешь? — удивленно и слегка испуганно произносит Драко, проснувшись от шороха.
— Оказывается, все так просто... — глядя в никуда, произносит тот. — Нужно было всего лишь умереть, чтобы услышать правду... Неужели все это того стоило, Драко?
— Поттер... Я... — запинается Драко, когда тот подходит совсем близко. Настолько, что Драко готов поклясться, что отчетливо слышит звук его сердца.
— Не нужно... — Поттер очерчивает пальцем бледный подбородок, чуть задевая губы. — Слов не нужно... — и целует... нежно и чувственно, как тогда...
— Стоило, это того стоило, Гарри… — шепчет Драко, — ты же Избранный, не такой, как все... С тобой нельзя иначе... — и, уткнувшись носом Поттеру в шею, счастливо улыбается...
Конец.
31.05.2011
397 Прочтений • [Умереть, чтобы услышать] [17.10.2012] [Комментариев: 0]