В жизни Астории Гринграсс (простите, давно уже Малфой!) не так уж много настоящих вещей. Честно говоря, всего три — и каждая из них заканчивается на мягкий знак: ненависть, боль, любовь. Любовь — к сыну, боль — к мужу, ненависть — к победителю Волдеморта.
Неплохо было бы заявить, что эти три чувства переплетаются внутри Астории в настоящий змеиный клубок, как и положено эмоциям слизеринки, только… Неплохо — но и не правда. Гринграсс не из тех, кто способен заблудиться в трёх мётлах, и потому она совершенно спокойно может разобраться в хитросплетениях своих настоящестей. Любовь заставляет терпеть невыносимую боль, а боль, в свою очередь, порождает неистовую душную ненависть…
Всё понятно. Всё просто.
Верная жена и образцовая мать, одинокими вечерами Астория развлекается тем, что трансфигурирует носовые платки в узорчатые блюдца чайных сервизов. И обратно, разумеется, ведь носовые платки ей нужнее. Блюдцами слёзы не вытрешь.
— Мама, почему ты не спишь? — бледный Скорпиус в тёплой тёмно-зелёной пижаме спускается в гостиную посреди ночи.
— Позволь задать тебе тот же вопрос, — стремительно поднявшись из кресла, Астория бросается к сыну. — Что случилось, малыш?
— Я не малыш, — Скорпи капризно надувает пухлые губки.
— Конечно-конечно, дорогой. Тебе уже пять лет, извини. Ты уже совсем взрослый.
— Да, — ребёнок гордо кивает.
Он весь в отца — те же светлые волосы, тот же острый, упрямо вздёрнутый подбородок, те же ледяные глаза. Но на Асторию они всегда смотрят с любовью.
— Тебе приснился кошмар?
Скорпиус быстро опускает ресницы. Пушистые, тёмные — хоть что-то есть в нём от матери!
Леди Малфой (гиппогриф побери, девичья фамилия идёт ей в миллионы раз больше) нежно обнимает своего золотого мальчишку, успокаивающе поглаживая худые лопатки.
— Это всего лишь сон, мой хороший, — она подхватывает сына на руки.
Скорпи достаточно тяжёлый, как и любой ребёнок такого же возраста, но Астории всё равно: выпрямившись, она усаживает его себе на бедро и крепко обнимает, целуя белокурые волосы. Они всё ещё пахнут детством — тем самым восхитительным запахом, от которого сердце любой матери начинает биться быстрее.
— Просто плохой сон, — напевно повторяет Астория, чуть покачивая свою драгоценную ношу. — Это всё неправда, мой сладкий…
Ей очень хочется, чтобы кто-то большой и сильный пришёл и сказал то же самое ей, но так не бывает. Кошмары хрупкой волшебницы — исключительно наяву, и с ними на самом деле бесполезно бороться, потому что, как гласит всем известная поговорка, насильно мил не будешь, даже если очень сильно захочешь. А Астория и хочет-то вовсе не сильно.
Раньше ей казалось, что быть нелюбимой — очень сложно. Теперь она на своём опыте знает, что быть нелюбимой — очень легко. Для этого не нужно ничего делать и, более того, любые попытки сделать хоть что-либо заранее обречены на провал…
Астория Гринграсс — нелюбимая жена Драко Малфоя. Хозяйка самого красивого замка волшебной Британии, мать лучшего сына на всём белом свете.
Обнимая Скорпиуса одной рукой, другой Астория берёт свечу в серебристом подсвечнике и выходит из комнаты. Свеча толстая, восковая, потерявшая форму от множества гладких потёков, а её высокий огонёк сильно трепещет… Это неудивительно, потому что в коридорах Малфой-мэнора — вечные сквозняки.
Если бы не беспокойство за маленького, первая красавица магического сообщества — по версии «Ведьмополитена» в этом году — пошла бы на кухню без всякого освещения. За шесть мучительных лет одинокого брака (да, и такое бывает!), Астория выучила наизусть все повороты, ступени и тайные комнаты. С закрытыми глазами она способна найти путь от библиотеки до кладовых в подвале, от сокровищницы — до спальни, от гостевых покоев — до совятни на чердаке. Разбуди её и спроси, сколько шагов от её кровати до комнаты Скорпи, без всякой запинки молодая мать чётко ответит: сто сорок два. Далековато, и потому каждый из этих шагов навсегда отпечатался в сердце.
На кухне темно и пахнет вчерашним кофе. Обычный вечерний ритуал: фарфоровая чашка, чёрный напиток, серебряная ложка и мороженое в маленькой вазочке. Астории нет дела до правил и традиций употребления кофе, эта ведьма — совсем не гурман, она просто отламывает белый пломбир чайной ложечкой, обмакивает его в горячую дымную черноту, и отправляет в рот. Подтаявшее мороженое и крепкий кофе — именно таков сладко-горький вкус губ леди Малфой.
Лорду Малфою нет до этого ни малейшего дела.
Поставив свечу на стол, Астория наливает молоко в высокий стакан. Взмах палочкой — и оно уже тёплое, но, конечно, без пенки. В мире, наверное, нет ни одного ребёнка, который любил бы молочную пенку!
— Да, — двумя руками хватаясь за стакан, Скорпи залпом выпивает его содержимое и кладёт голову матери на плечо. — Почитаешь мне сказку?
— Конечно, ребёнок.
Шурша нижними юбками, Астория с сыном отправляется в детскую. Её нежный, напевный голос звучит убаюкивающее-прекрасно, и хорошо, что Скорпиус пока не способен осознать ужасный контраст между этим ласкающим голосом и печальным смыслом сказки старого барда.
— Жил-был на свете молодой и красивый колдун, — неторопливо начинает молодая и красивая колдунья, но маленький мальчик перебивает её.
— Как папа? — спрашивает он, наивно хлопая глазками.
— Как папа, — соглашается ведьма. — Он никогда не влюблялся, — здесь тоже было уместно «как папа», но Астория проглатывает эти слова, — и даже использовал Тёмные искусства, чтобы препятствовать этому… Все вокруг думали, что это просто минутная прихоть, и скоро придёт, что скоро молодой волшебник изменится, найдёт себе девушку, богатую, талантливую, красивую…
— Как ты? — Скорпиус крепче обнимает мать.
— Как я, — горечи в голосе почти не слышно. — И он находит себе такую невесту, один вид которой вызывает всеобщую зависть. Девушка очарована им, поражена, влюблена…
Мерлин, да разве бывает так больно? Астория сглатывает и судорожно прижимается губами к вихрастой мягкой макушке.
— А дальше? — нетерпеливо подпрыгивает сын у неё на руках.
Толкнув массивную дверь, двое оказываются в спальне наследника рода Малфоев. Астория проводит рукой над кроватью, невербальной беспалочковой магией согревая постель, и продолжает рассказ:
— Колдун приглашает девушку к себе в замок, показывая ей несметные богатства и обещая райскую жизнь. Но девушке неинтересны драгоценности и галлеоны, ей гораздо важнее другое…
— Что? — зачарованно спрашивает Скорпи, натягивая одеяло до самого подбородка.
— Его сердце, — тонкие пальцы ласково гладят малыша по щеке. — И поэтому она просит колдуна показать ей своё сердце… И колдун показывает: оно большое и отчего-то мохнатое…
— Как мой котик?
— Да, мой хороший, как твой котик, — Астория придвигает игрушку поближе к ребёнку. — Девушка хочет, чтобы колдун вложил это сердце обратно в свою грудь, что он и делает…
— И жили они долго и счастливо? — бормочет мамина радость, уже засыпая.
— Конечно, солнышко, долго и счастливо…
Глядя на спящего сына, Астория думает, что окончания сказки ему действительно лучше не знать, ведь одичавшее сердце не захотело просто снова биться в груди колдуна. Оно хочет власти и силы, оно требует подчинить себе ещё одно сердце, тёплое, человеческое, настоящее — вместо себя самого. И колдун вырывает сердце из груди своей девушки на замену мохнатому дикому, но… Зло крепко пустило свои лохматые корни, и вынуть волосатое сердце из своей груди уже не выходит. Понимая, что он совершил нечто ужасное, колдун решает пойти вслед за возлюбленной.
Умереть, если без эвфемизмов.
Он протыкает своё сердце кинжалом, и самое интересно здесь для Астории то, что слово «смерть» тоже заканчивается на мягкий знак.
Подоткнув одеяло, леди Малфой забирает свечу и отправляется в свою холодную спальню. Сто сорок два шага между материнской любовью и всепоглощающим одиночеством даются ведьме легко.
К сожалению, ей не привыкать.
16.05.2011
397 Прочтений • [Мягкие знаки ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
