— Северус, что с тобой? — он быстро подбегает ко мне, усаживает на диван.
Я не знаю, почему Гарри Поттер зовет меня Северусом. Нет, звучит очень красиво. Воображение сразу вырисовывает заснеженные долины холодного, прекрасного севера. Но я-то постоянно напоминаю ему, что мое имя Бенджамин. Бен-джа-мин. Может, он тоже много забывает. Прямо как я.
— У тебя жар, — Гарри кладет ладонь мне на лоб. — Ты снова всю ночь не спал?
Его голос звучит устало, под глазами залегли глубокие тени. Он стягивает через голову эту чудную накидку, которая в мире волшебников называется мантией, и отбрасывает ее в сторону. Закрывает глаза и вздыхает. Я знаю, насколько он вымотан после ночных патрулирований. И не только вымотан. Порой после них Гарри не разговаривает со мной часами. Сидит, уставившись в одну точку, и молчит. Тогда меня пробирает дрожь.
— Ты должен спать, понимаешь? — Поттер говорит как мамаша, втолковывающая непослушному ребенку, что не надо есть руками.
— Почему я не могу увидеть Диану? Я соскучился по ней. У нее такие красивые ярко-зеленые глаза. Как у тебя, Гарри, — я касаюсь пальцами его закрытых век. Он вздрагивает, а затем хватает мою руку за запястье, отталкивает. Мне больно. Я знаю, что этот вопрос злит его. Поттера злит все из другой моей жизни, до дома на Площади Гриммо.
— Мерлин, ты когда-нибудь прекратишь?! — вскидывается Гарри, и у меня мутнеет в глазах.
— Но она же ждет, когда я вернусь… — начинаю вкрадчиво, натыкаюсь на его ледяной взгляд, но пробую продолжить: — Знаю, что нельзя. Но не понимаю, почему я должен…
— Знаешь, если хочешь, уходи. Иди к своей Диане, Марку и кому там еще?! Тогда поймешь, — сквозь зубы бросает Поттер и выходит из комнаты.
Я слышу его шаги на лестнице и пытаюсь не дышать. Вот бы сжаться в комок и заплакать. Я не волшебник, я не волшебник, я не волшебник. Хочется пойти поработать в лаборатории, не могу себе отказать. Ноги слушаются плохо, хотя я сегодня уже выпил положенные пять таблеток. Дозу увеличивать нельзя, но порой без лишней пары синих кругляшек тошно.
Спускаюсь в подвал, включаю свет. Гарри специально тут все обустроил. Потратил много денег. Он сказал, что получилось намного лучше, чем было в Хогвартских подземельях. Что такое Хогвартс? Не помню. Но в этой домашней лаборатории действительно уютно и привычно — шкафы со всевозможными склянками и пробирками, наполненными различными растворами, реагентами. Большой стол посредине и алюминиевый котел. Здесь я варю... Как там их называет Поттер? Ах да, зелья. На самом деле просто какую-то муть по инструкциям, которые вычитываю из книг. Иногда изобретаю что-то свое. Гарри не разрешает мне работать в одиночку — боится, что чем-нибудь надышусь или взорвусь, а может, даже исхитрюсь спалить все помещение. Но сейчас плевал я на его предупреждения. Мне просто необходимо отвлечься.
Сначала я удивлялся растениям, которые он притаскивает мне с рынков для составов: некоторые из них кусаются, меняют цвет и проделывают еще бог знает какие штуки, — но потом привык. Иногда Гарри помогает мне варить зелья, но всегда умудряется что-нибудь испортить или сломать, опрокинуть. Чаще всего, когда использует эту свою волшебную палочку. Самую настоящую. Я сам видел, как из ее кончика выстреливают заклинания. Особенно красив Патронус. Поттер говорит, что в Хогвартсе, где я преподавал, у него тоже были нелады с зельями, и из-за этого я постоянно издевался над ним.
Думаю, он сумасшедший.
*
Мы идем к врачу. Держась за руки, потому что раньше я постоянно разглядывал лавочки, попадающиеся по пути, и проходящих мимо волшебников. Сильно отставал. Рука Гарри теплая и сухая. Приятное ощущение. Я жмурюсь от яркого солнца, лучи которого отражаются в витринах. Весна в Лондоне выдалась на удивление жаркой.
Мне неловко из-за того, что Поттер ведет меня, словно свою девчонку. Я ведь взрослый состоявшийся мужчина, да и во всем этом есть что-то неправильное. И я не должен улыбаться. Пытаюсь вывернуть ладонь из крепкого захвата.
— Северус, успокойся, — Гарри останавливается, гладит меня по голове. Он, похоже, в этом ничего предосудительного не видит.
Оглядываюсь по сторонам и натыкаюсь на изумленные взгляды прохожих. Оборачиваются и перешептываются. Я улавливаю отрывки: «Да, да, представляешь? Все-таки жестоко поступили», «Это он? Серьезно?», «А Гарри Поттер хорош! Отбил его у Министерства!», «Он вообще нормальный?», «Странный какой-то», «Жалко, что его не приговорили к пожизненному в Азкабане».
В голове гудит, а ноги подкашиваются. Гарри уже не держит меня за руку, поэтому затыкаю пальцами уши и мысленно умоляю всех замолчать. Обнаруживаю, что кричу вслух, только когда Поттер обнимает меня и уводит прочь.
— Не обращай внимания. Все в порядке, — шепчет он мне на ухо.
Мы довольно быстро доходим до офиса доктора Голфилда. Серое, неприметное здание — мне не нравится. Зато оно почти в самом конце улицы, поэтому тут тихо. Можно снова наслаждаться негромкими звуками. Вот справа, в пекарне «У Эллиота» звенят тарелки, которые расторопные официантки ставят на столы, а если не успевают подать, то левитируют при помощи магии. Как же это все странно!
— Пойдем, — Гарри легонько подталкивает меня к уже распахнутой двери.
Когда мы заходим в кабинет, я морщусь. Белые стены, потолок, халат мистера Голфилда — жутко напоминает психбольницу. В воздухе витает назойливый запах хлорки и медикаментов, который так и хочет въесться в кожу, стать родным.
Я ложусь на кушетку, а Гарри садится на стул сзади. Берет с докторского стола карандаш и начинает вертеть при помощи пальцев.
Мистер Голфилд противный. Жирный и с лоснящейся огромной лысиной, которую он постоянно промокает платочком. Его губы полные, как у порнозвезд, которые накачивают их силиконом. И когда Голдфилд говорит, то складывает эти самые губы колечком. Вот и сейчас:
— Се-е-еверус-Бе-е-енджамин, — он жутко вытягивает слова. Только доктор зовет меня таким идиотским двойным именем. Как-то он сказал Поттеру, что так нужно, пока я не привыкну и не вспомню. А я даже не знаю, что именно должен вспомнить. — Вы пили таблетки по рецепту?
Я киваю головой в знак согласия.
— Отлично, расскажите мне, что произошло в вашей жизни за эту неделю.
— А когда меня отпустят домой к жене? — спрашиваю я, а потом смаргиваю, оглядываюсь и искренне удивляюсь обстановке того места, в котором нахожусь. — Можно узнать, где я?
В оглушающей тишине я слышу треск ломающегося карандаша.
*
Сегодня к Гарри придет Уизли. Я не помню ее имени, но она мне не нравится. И фамилия у нее дурацкая, мне хочется дразнить ее Уизелихой. Почему Поттеру можно общаться с ней, а мне с Дианой нет?! Несправедливо. Хотя Поттер же утверждает, что я не Бенджамин Корсби, а Северус Снейп, и никакой жены у меня нет и в помине.
Он прихорашивается целый день: пытается уложить непослушные вихры, начищает туфли до блеска, меняет привычные джинсы на черные брюки.
До этого я видел ее только два раза. Гарри встречается с ней вне дома, иногда он ездит в эту, как там ее, Нору. Но ночует он всегда на Гриммо.
Я уверен, что это Уизли настояла, чтобы сегодня мы все вместе ужинали. Тот еще будет вечерок! Она постоянно справляется у Гарри о моем здоровье, а иногда даже передает вязаные шарфы или пакеты с разными сладостями. Ужасное лицемерие. Это она специально, чтобы Поттер в сотый раз сказал, какая она замечательная.
Открывает дверь и впускает Уизелиху внутрь. У нее рыжие волосы, и это единственное ее достоинство. И что Гарри в ней нашел? Обычная девушка. Обычная.
Улыбается и протягивает мне руку, которую я не без презрения пожимаю.
— Профессор, как вы?
Она всегда зовет меня профессором. Говорит, что так и не может отучиться от этой привычки.
— О, все в порядке. Спасибо, — мой голос сочится ядом, что не укрывается от Поттера. А вот Уизелиха, похоже, совсем этого не замечает.
Проходим в гостиную, где уже накрыт стол. Утка в яблоках, салаты, вино. Готовил все домовик — очень странное существо, которое Поттер называет эльфом. Я раньше думал, что эльфы долговязые, худые, красивые и с остроконечными ушами, хотя что-что, а уши у этого народа отменные.
Гарри помогает ей сесть, касается плеча, шепчет: «Джинни». Да, так ее зовут. Джинни. Уизелиха мне больше нравится. Ловлю себя на мысли, что по поведению недалеко ушел от капризных чад, которые начинают орать, как только забирают их любимую игрушку.
Она улыбается еще шире. Ее глаза лучатся каким-то внутренним светом. Она любит. А я люблю Диану? Не могу представить ее лицо. Образ стерся, не отпечатался. И мне почему-то не хочется к ней. Мне хочется, чтобы Гарри убрал руку с плеча этой Джинни. Хочется настолько сильно, что я еле удерживаюсь, чтобы не шлепнуть себя по пальцам, которые постепенно сжимаются в кулак.
— Дорогая, расскажи, как там Рон. И Гермиона. Уже переехали?
Дорогая. Черт возьми, Поттер зовет ее «дорогая». Как пошло и неискренне. И хотя он внимательно слушает ее рассказ, кивает головой в нужных местах, видно, что ему совсем неинтересно. Он склонил голову, отправляет в рот еду и по большей части разглядывает узор на тарелке. Зачем тогда он позвал Уизли? Дань уважения?
Делаю что-то из ряда вон выходящее, сам не понимаю зачем, — поднимаюсь со стула, подхожу к Гарри и целую. Прямо в губы. Всего пару секунд. Отрываюсь и с удовольствием лицезрю открывшийся рот Уизелихи, слышу звон упавшей на стол вилки. Снова смотрю на Поттера. Он ошарашен и шокирован не меньше ее. Спрашиваю, ухмыляясь:
— Теперь тебе не так скучно?
*
Раньше Гарри почти никогда не ходил пешком. Только… Аппарировал, да? Ну, это он так странно перемещается. Потому что на улице к нему сбегались толпы — журналистов, фотографов, простого народа. Все благодарили его, хотели автограф. Говорят, что он одержал победу в какой-то войне. Боюсь представить, что Поттер воевал. Он такой хрупкий и молодой. Если бы это была маггловская война, никто бы никогда не дал ему оружия. Но была война магическая. И хотя я не представляю, как это, я уверен, что она была не менее жуткая, чем Вьетнам. Я видел лица тех, кто со слезами на глазах жал Гарри руку. Видел, как он дрожал.
Я сижу в кабинете Министра. Министра магии — Кингсли Шеклболта. Это большой афроамериканец. Я знаю, что он очень уважаем магами, которые здесь работают. Мы не первый раз в Министерстве. Гарри говорит, что тут теперь все по-другому после прихода Кингсли, например, убрали большой золотой фонтан с фигурами. Вместо него теперь обычный камень, на котором выгравированы имена всех погибший и снизу надпись: «Чтобы помнить».
Гарри кричит и отчаянно жестикулирует. Такое позволено только ему — главному аврору и просто другу Министра.
Пытаюсь поймать нить беседы:
— Ты видишь? Нет, ты видишь?!
Поттер тычет в меня пальцем.
— Успокойся, Гарри, — Кингсли говорит размеренно и четко.
— Посмотри, что они сделали! Да это наказание хуже Азкабана! А ты! Ты обещал помочь, посодействовать! Но не сделал! И вот что случилось! А теперь мне придется нянькаться с ним всю жизнь?!
Меня снова пробирает дрожь. Как в те моменты, когда Поттер смотрит в одну точку. Но теперь он слишком разгорячен и зол. И все это из-за меня. Из-за Бенджамина. Нет, Северуса.
— Ты сам этого захотел, — осаждает его Шеклболт. — Тем более, они же разрешили, чтобы Северус жил на Гриммо. Просто позаботились о безопасности и наказали преступника. Они так думают, никто ничего не смог бы сделать. За это проголосовали все.
Гарри давится новым потоком ругательств и обвинений, признавая его правоту. Сглатывает и тихо произносит:
— Три. Три раза у него были всплески стихийной магии. Северус сам испугался, и потом пришлось восстанавливать почти полдома. Он не вспоминает! Да и не может. Лекарства не помогают. Все драному низзлу под хвост! Постоянно рвется к жене этого самого Бенджамина. Сто раз говорил ему, что Бенджамин умер. Жалко парня — чуть больше двадцати, осталась вдова, обычный маггл, но так уж случилось. И то, что в его голове воспоминания этого маггла, еще ничего не значит! Я просто устал.
Поттер плюхается в кресло, запускает пятерню в волосы.
Я стараюсь стать поменьше. Вообще испариться. Кингсли смотрит на меня с сожалением, как бы извиняясь за поведение Гарри. Я вдруг перестаю что-либо понимать, закрываю глаза, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы отчаяния и безысходности.
Я просто хочу все вспомнить.
*
— Держи руку вот так. Да. А теперь громко: Экспекто Патронум!
Гарри не разговаривал со мной почти неделю. Я мучился вопросом о том, что же сделал не так, но потом подслушал, как он рассказывал еще одному рыжему, что они с Уизелихой расстались. Она закатила ему грандиозный скандал после какого-то там поцелуя, обозвала извращенцем, и обвинила в том, что они спали вместе всего лишь раз, а он наговорил ей что-то еще более ужасное — вот и все. Они и до этого инцидента постоянно ругались — это стало последней каплей.
А потом Поттер почти не появлялся на Гриммо, а когда приходил, от него разило выпивкой. Я выходил его встречать, но натыкался на такой взгляд, что после меня еще полчаса тошнило и приходилось увеличивать дозу таблеток.
Но ночью я слышал, как он тихонько пробирался ко мне в комнату и смотрел, смотрел. Конечно, думая, что я сплю. Это чувство ни с чем не спутать. Казалось, что он хотел протереть во мне дыру взглядом. В эти дни я думал. Думал обо всем. Много. Старался ничего не забывать, если вдруг образ действия или мелкие детали начинали стираться, садился, закрывал глаза. Представлял свою жизнь в виде кинопленки, восполнял затершиеся части ленты. Получалось неплохо. Жаль, что я раньше до этого не догадался.
Я принял очень важное решение — поговорить с Гарри. Выбирал время, но, как известно, для откровенных разговоров оно всегда неподходящее.
Поэтому теперь, когда он вдруг решил снова потренировать меня в заклинаниях, я совсем не могу думать о положении палочки или сосредоточиться. Мы еще давно подобрали мне шестнадцатидюймовую с жилой дракона, но у меня не получалось колдовать, как бы я не старался.
Гарри стоит совсем близко, направляет мою руку, дышит куда-то в область шеи. Щекотно и приятно. И хочется уткнуться ему в плечо и слушать, слушать, как быстро бьется сердце.
Мне страшно подумать, что эта Джинни уже ласкала его, целовала и… Нет, не хочу. Может, у меня был сын? Или у Северуса? Но почему тогда я думаю о Гарри совсем не как о ребенке? Нельзя такое представлять. Неправильно.
Не могу и не хочу. Мягко высвобождаюсь из своеобразного захвата, отхожу в сторону.
— Гарри, мне страшно.
Он смотрит внимательно, даже прищуривается.
— Почему?
— Я больше не хочу возвращаться к Диане, — заготовленная речь забыта напрочь. И меня клинит. Серьезно. — Я… Просто не уходи. Пожалуйста.
Поттер с шумом выдыхает. Оказывается, все это время он сдерживал дыхание.
Палочка падает из рук Гарри, а свою я сжимаю так крепко, что белеют костяшки пальцев. Он быстро подбегает и сгребает меня в охапку. Меня. Он. Гладит по волосам, целует. Туда, куда может достать. Стою, как бревно. Руки по швам, в голове пусто. И только ощущение близости, которое опьяняет. Как мы раньше жили без этого? Все так просто.
— Я не смогу снова стать Северусом Снейпом, — говорю откровенно.
— Ты станешь. Все. Будет. Хорошо.
Не хочу его переубеждать. И забывать не хочу. У Поттера шрам за ухом. Маленький. И на ключице. Запомнить, перенести на пленку…
Vova
