Странные дни

Да, сном, и только сном, должны его назвать!

(Ки-но Цураюки/перевод А. Глускиной)

Как по-вашему, каково живется полутрупу? Хотя, впрочем, что это я? Какая тут жизнь? Право слово! Так, существование. Когда лежишь и даже не можешь самостоятельно перевернуться на бок. А за окном мелькают дни, сменяются сезоны, проходят года.

Вот ирония: я, всю жизнь проживший в окружении чёрного цвета, теперь вынужден терпеть белый. Белое всё: начиная от постельного белья, что, впрочем, простительно, заканчивая стенами — что невероятно раздражает. Белые халаты колдомедиков и медиведьм. О, эти медиведьмочки — эдакие копии Молли Уизли: пухленькие, курчавые, вечно охающие и сюсюкающие: «Ах, мистер Снейп, вы сегодня гораздо лучше выглядите!», «Ох, мистер Снейп, сегодня на улице солнечно. Хотите я приоткрою пошире занавески?» Они издеваются? Я вижу-то это окно только краем глаза!

Иногда приходит целитель. Этот хоть не врет, а честно заявляет: дескать, шансы на выздоровление почти отсутствуют. Говорит это и уходит. И снова я остаюсь один. Меня никто не навещает, даром, что теперь я герой. Пф, герой, тоже мне! Да что бы это чертово Министерство подавилось своими медалями! Мне-то они зачем?

Дамблдор. Единственный, кто меня посещал с самого моего заточения в этом белом аду. И регулярно посещал, ага, раз в три месяца примерно. Хотя, конечно, время здесь, в Мунго, течет как-то по-особенному, так что, возможно, я и не справедлив. Хотя нет, я справедлив! Имею же я право негодовать, ведь этот престарелый манипулятор — интриган однажды притащил ко мне в палату Люпина! И теперь этот оборотень постоянно оттирается у меня. Придет, посидит — помолчит и начинает говорить: о Дамблдоре, о погоде, о Поттере. О, да, мне это просто невероятно интересно слушать, особенно о Поттере! Лучше бы вообще молчал и было бы шикарно, если б совершенно не приходил. Но вот досада, не могу я ему ничего сказать, приходится, молча слушать, терпеть, пока не уйдет.

Знаете, когда нет возможности реализовывать себя во внешнем, мозг начинает активно развивать внутреннее. Очень это замечательно способствует развитию фантазии. Ох, знал бы Люпин, что я желаю сделать с ним, какие картины встают перед моим внутренним взором, пока он соловьем заливается, повествуя о новой проделке Уизли!

Я как наяву вижу все: вот неожиданно ко мне возвращается власть над собственным телом, а Люпин ни сном, ни духом, продолжает трещать сорокой. Я резко сажусь, а он от неожиданности неуверенно замолкает. Тянусь к нему, хватая за запястья. Если бы он не был так удивлен, этот маневр ничего бы мне ни дал, но сейчас оборотень в шоке, а значит, безобиден, как щенок. Я тяну его на себя и отчетливо вижу, как расширяются зрачки, как начинают трепетать крылья носа. Он сейчас у меня поймет значение поговорки «молчание — золото»! Сильнее дергаю на себя и впиваюсь в его губы. В кои-то веки он молчит. Не извиняется, не жалуется, не пытается ободрить. Это делает меня почти счастливым. Но мне недостаточно. Хочу большего! Я изворачиваюсь, и вот уже он подо мной распластался на узкой кушетке. Нет, так дело не пойдет — не хочу видеть лицо. Ещё немного возни, и теперь всё как надо, всё меня устраивает. Люпин уткнулся носом в подушку. Не сопротивляется, что уже несколько странно — пора бы ему очухаться. Но я пока не против — не думаю, что у меня сразу после выздоровления хватило бы сил для борьбы с оборотнем. Моя рука устает удерживать его запястья, и я привязываю его руки к решетке кровати его же палочкой. М-м-м, а мне начинает нравиться его покорность. Провожу ладонями по спине вниз, и вот тут он уже напрягается. С чего бы это? Мне казалось, он уже со всем смирился. Или это просто до него только дошло, что происходит? А может... Нет, поверить не могу! Да быть не может, что бы все те слухи про них с Блэком оказались не правдой. Они же и не отрицали особо, что вместе. А теперь что получается, подо мной лежит девственник? А может он еще и натурал? Тьфу ты!

Впрочем, ничего, и то, и другое можно легко исправить. Теперь уж он от меня никуда не денется. И я постараюсь, чтобы этот жизненный опыт он запомнил надолго. Ещё взмах палочкой, и от его мантии остаются расползающиеся лоскутки. Надо же, никогда бы не подумал, что под такой потрепанной мантии, да при таком несчастном виде, Люпин может иметь вот такое крепкое, мускулистое, поджарое тело. Остается списать это на его сущность оборотня. Провожу пальцами вдоль позвоночника — он вздрагивает. Тщательно разминаю сведенные судорогой плечи — слишком дерганный, ещё выкинет что-нибудь, стоит успокоить. Истинное удовольствие — чувствовать, как тело под твоими ладонями, прежде зажатое и напряженное, расслабляется, поддаваясь чужим движениям. Это действо напоминает мне работу гончара — теперь я точно так же буду лепить из этой «глины» нового человека, угодного мне. Ещё раз провожу по спине, теперь его реакция изменилась: прогибаясь под ладонями, он вытягивается подо мной. Быстро через голову стаскиваю с себя рубашку от больничной пижамы. Ненавижу казенную одежду! Склоняюсь ниже, начиная легко касаться губами его плеч. Почти воздушные поцелуи сменяет язык на шее. Отмечаю, как сбилось его дыхание. Тихонько усмехаюсь, когда достигаю уха. Это только начало. О чем и сообщаю ему шепотом, шевеля дыханием русые волосы. Он дергается, будто по телу прошел разряд молнии. А оборотень оказывается отзывчив! Продолжаю общение с его ухом укусами. Моргана меня раздери, если я не слышал стона, который он старался подавить. У него это почти получилось, но шпионами не за красивые глаза становятся. Оттягиваю его голову за волосы назад и вновь припадаю к шее. А здесь будет замечательно смотреться мой знак. Впиваюсь в нежную кожу. Да! На этот раз ему не удалось подавить стон! Я ликую. Свободной рукой обхватываю податливый торс, ближе притягивая его тело к своему. Помассировав затылок и выпутавшись из отливающих античным золотом волос, рука скользит вниз. Все ниже и ниже, по уже пройденному маршруту, обратно, к самому истоку пути. И пальцы замедляют свой легкий бег у самой поясницы, ныряя в чарующую ложбинку крестца. Тело подо мной пробивает дрожь. Я улыбаюсь куда-то в плечо. Решив добивать резко и сразу, руку на груди перемещаю ближе к напряженным соскам и жестко впиваюсь пальцами в один, а другой рукой, наконец, достигаю узкого входа в это невероятно горячее тело. И тут же легко надавливаю одним пальцем, стремясь оказаться внутри. Но вот незадача, оборотень видимо решил, что ему не время расставаться с сомнительно ценной девственностью, и попытался вывернуться из-под прикосновений. Самонадеянный поступок. Это я ему доказал, опустив руку на пах. На его пах. А знаете, вроде и ожидаемая реакция, а всё равно приятно осознавать, что мне удалось так завести Ремуса Люпина. Не знаю, как он ещё находит силы сопротивляться. Но ничего страшного, я помогу ему забыть о сомнениях. И помогаю, как могу. Лаская, разрушая сомнения и преграды, беру и даю, забыв о ярости, переплавив её в страсть. Два тела сливаются, становясь единым целым. Сливаются две души, озаряя безликую палату, похожую на сотни других, ослепительным светом. Этот свет — сама магия, которая дает нам жизнь. Ей невозможно не подчиняться. И мы подчиняемся, двигаясь в такт с её пульсацией в наших венах. Ты рычишь и мне впервые не страшно слышать этот горловой звук. Не страшно, потому что сам готов зарычать. И я рычу в самую последнюю секунду перед взрывом, которым когда-то была создана Вселенная.

Обычно следующим, что я вижу после того, как открываю глаза, является белая стена одиночной палаты в Святом Мунго, слабо озаренный утренними лучами солнца. И, да, только после таких снов, я обнаруживаю, что умудрился невероятным образом перевернуться и обвить конечностями сбившееся одеяло. Целителя подобные приступы невероятно радуют, медиведьм они приводят в восторг, а я от этого разрываюсь надвое: одновременно хочется умереть быстро, безболезненно и в то же время, чтобы как можно скорее тело вновь стало мне подвластно. А совсем уж хорошо, если Люпин в этот момент будет поблизости.