Меня не было в Англии пять лет.… Много, правда? Примерно столько же я живу в магловском мире… Смешно сказать, бывшая лучшая ученица Хогвартса и Героиня войны работает бухгалтером в каком-то затрапезном торговом центре.
Я беглец. Только бежала я не от лап Волдеморта, а от разрывающей меня на куски памяти. От потускневших волос мертвой Тонкс, от серьезно сдвинутых на переносице бровей не менее мертвого Люпина. От задорной улыбки Фреда с расколотой головой. От ужаса и боли в глазах миссис Уизли. И от отсутствия эмоций в глазах Джорджа…
Это было предательство? Бросьте! Я сделала всё для того, чтобы война была выиграна! Я достаточно пережила в своей жизни и не хочу быть героем светской хроники…
Вот так всегда: стоит только вспомнить об Англии, начинает противно сосать под ложечкой, словно я сбежала с поля боя, позорно показав спину. А я ушла с банкета, если это можно было так назвать, когда поняла, что если пробуду в этом дурдоме ещё хоть пять минут, меня можно будет смело отсылать в Мунго. Когда осознала кошмарную комичность происходящего в Большом зале: кушающие дети и трупы погибших в паре метров от столов. И Грох в проеме разбитых окон…
Я не прощалась. Да и кто бы мне позволил? Я по определению должна была остаться там, поднимать Хогвартс, возможно, стать женой Рона, родить ему кучу детишек… Я не против детей, и Рона любила. Наверное… Но находиться в Англии не могла ни секунды.
И тогда я ушла. И до последнего ждала, что меня окликнут. Я с чего-то решила, что это непременно должен быть Джордж. Но ни он, ни Гарри, ни Рон, ни кто-то другой так и не заметил моего ухода…
Папа и мама были на седьмом небе от моего желания остаться в мире маглов. Ну и что, что нет чудес. Ну и что, что работа бухгалтера скучна до зубовного скрежета. Зато спокойно.
Моя палочка лежит в бархатной коробке. Я достаю её только раз в году, чтобы аппарировать в Хогсмит к Визжащей Хижине. Ночью. За неделю или чуть больше до официальных празднеств. На пять минут. Этого вполне хватает, чтобы обеспечить мне два месяца кошмаров. Не то, чтобы они не снятся мне в течение всего остального года, просто в мае и июне я вижу всех погибших, а все остальное время только погасший взгляд Фреда…
Это ужасно, просыпаться ночью в холодном поту… Я пять лет пыталась понять, что значат эти сны, и почему именно Фред, не Тонкс, с которой мы были куда ближе. Не Коллин, погибший на моих глазах. А именно один из близнецов. И его пустой, мертвый взгляд. Я чувствовала, что это не просто так, но разбираться не хотела, ведь это значило вернуться туда… А мне было страшно.
И, что удивительно, я ведь не была влюблена в него. Фред мне даже не был симпатичен. Мы с ним и не общались, вот с Джорджем — да, но не с его братом. Только вот порой мне казалось, что именно из-за того, что он погиб, я не могу находиться в Англии больше пяти минут.
Мне неизвестно, что стало с моими друзьями, за всё пять лет я не получила ни одного письма от них, что ещё раз убедило меня в верности своего поступка. Если бы была нужна, они бы меня непременно нашли, видимо, в моём присутствии нет необходимости… Смею предположить, что у них всё в порядке. Гарри, скорее всего, счастливо женат на Джинн. Рональд играет в квиддич. Миссис Уизли наверняка стала счастливой бабушкой… Нет Фреда, но ведь жизнь не заканчивается с его смертью, ведь так? Уизли сильные. Они справятся. Да и Гарри их не оставит, и Кингсли…
Мерлин, да что ж такое-то?
— Ты опять не спишь…
— Констатация факта или вопрос, Майкл?
— Кактус…
Я фыркаю. Да, я колючая, особенно в такие ночи, особенно если меня оторвать от самобичевания, от попыток оправдаться…
— Майкл, иди спать.
— Я хочу тебе помочь, ты же знаешь, как я люблю тебя…
У меня начинается истерика. Майкл привык к этому, я вообще не знаю, как он меня терпит, может, и правда, любит. Я вот не испытываю к нему ничего. Совершеннейшая пустота. Самое смешное, что ему это прекрасно известно, другой бы давно ушел, но он терпит.
— Я уйду завтра, Майкл…
— Герм, ты не знаешь, что говоришь, — устало произносит он.
Я обещаю уйти с нашей первой ночи. Почти четыре года я говорю ему это, Майкл уже привык. Вот только в этот раз я чувствую, что именно так и будет. И пусть Трелони отказывала мне в даре предвидения, я почти уверена, что очень скоро моя жизнь изменится… Знать бы ещё, в какую сторону.
* * *
— Майкл такой хороший парень, Гермиона… — женщина расстроено покачивает головой.
— Да.
— Зря ты с ним так.
— Не надо, мам…
— Ты хочешь вернуться, да? — с тревогой спрашивает она.
— Не знаю, мам, я ничего не знаю. Порой мне кажется, что я совершила страшную ошибку. Пять лет меня гложет вина, пять лет мне снится лицо друга, и я никак не могу понять — почему…
Я встаю с жесткого кухонного стула и иду к раковине ополаскивать кружку.
— Тебе невыносимо с нами…
Знаю, что под «нами» мать подразумевает не только себя с отцом, но и всех маглов, и знаю, что ей больно. Даже хочу промолчать сначала, но я слишком долго держала всё в себе…
— Ты не понимаешь, мам, ты не была там. То, что вы видели в Косом переулке — это даже не верхушка айсберга. Вам просто никогда не понять, каково это держать в руках палочку, для вас это всего-навсего кусок полированного дерева. Вы никогда не почувствуете, как по телу проходит волна, как палочка становится продолжением тебя, как она дрожит в предвкушении заклинания, что вот-вот должно сорваться с неё… Знаешь как это больно знать, что ты другая. Смотреть в эти лица и думать, что сошла с ума, ведь если я заговорю об этом, меня мгновенно упекут в дурку, просто потому, что этого не может быть…
— Тогда может тебе стоит вернуться? — тихо произносит мама.
— Я сбежала. Я могу сколько угодно оправдывать себя тем, что всё самое страшное уже было кончено, но это не правда! Самое страшное было впереди. Надо было похоронить погибших. Надо было восстановить разрушенное. Нужно было заставить себя жить без близких людей… Я просто убежала от этого, опасаясь за свой рассудок. Знаешь, что было самым страшным? Вовсе не то, что творилось во время боя, страшное началось позже… Когда пришло осознание. Ты не видела своих друзей, с улыбками стоящих посреди Большого зала, и ты не видела их глаза. Как в звенящей тишине разливался жуткий крик, его нельзя было услышать, его можно было лишь ощутить. И каждый взгляд кричал — горько, больно… Люди улыбались, а их глаза кричали! Все тогда потеряли близких, и каждый задавался одним единственным вопросом: «Почему именно он? Почему не я, не кто-то другой, а именно он?» Я чуть не умерла, когда встретилась глазами с Джорджем… Мама, он выл, понимаешь, он корчился словно в агонии! Ты представляешь, каково это стоять и смотреть на друга, упавшего на колени перед телом своего близнеца и опустившего руки… И единственное, что осталось живо на его спокойном лице — это глаза. В них отражалось то, что творилось за этим отрешенным спокойствием.
— Гермиона… — ей страшно, чувствую это кожей, я не смотрю на неё, предпочитая разглядывать причудливый узор на обоях. Горлу вдруг становится мокро, я подношу к нему руку и ощущаю, как намок ворот водолазки. Надо же — слезы…
— Вот от этого я ушла, мама, ушла, лишь один раз оглянувшись, когда мне послышался окрик. Я сама его выдумала, мне нужен был повод остаться, хотя бы маленький знак, но его не последовало.
— Тебе нужно вернуться, ты сведешь себя с ума здесь…
— Зачем? — я оборачиваюсь и смотрю в печальные светлые глаза матери. — Я там не нужна, сейчас, когда все уже отпущено и позабыто тем более. Мне не пришло ни единого письма за все эти годы, это ли не показывает, что необходимости во мне нет?
— Письма были, — тихо произносит мать, так тихо, что мне кажется, будто я ослышалась.
— Что?
— Письма были. Первый год особенно часто, потом постепенно сошли на нет.
— Мама? — у меня подкашиваются ноги, я опираюсь спиной о разделочный стол, чтобы не упасть.
— Отец, он не хотел, чтобы ты возвращалась туда, он сказал, что ты уже выбрала, и незачем тебе бередить раны… Мы подумали, что так будет лучше…
— Где они? — сухими губами спрашиваю я, уже зная ответ.
— Отец их сжигал, не распечатывая…
Я опускаю голову, закусываю губы, чтобы с них не слетели обидные слова в адрес матери, они с отцом хотели мне добра…
— Мы совершили ошибку. Тебе нужно вернуться туда, хотя бы для того, чтобы убедится, что с твоими друзьями всё в порядке. Мы с отцом никуда не денемся…
— Нет, мам, то, что они мне писали, а я не ответила, лишь всё усложняет. Гарри может и поймет, но не Рон…
Нет, мама, Рон никогда не простит. Он, мама, даже слушать меня не станет…
* * *
Три дня я ходила как побитая. Работа не отвлекала. Ночью на меня смотрели ничего не выражающие голубые глаза на мертвом лице. Днём хмурое небо давило на плечи…
Может, мама права? Может, стоит вернуться, просто чтобы убедится в том, что у них всё в порядке? Вдруг они даже смогут понять меня? А если нет… Что ж, я ведь сама виновата.
Как же больно… Чувство вины, которое я с успехом подавляла в течение прошедших лет, накрепко поселилось в душе и не давало мне покоя ни днём, ни ночью. В темное время суток я сидела на кухне своей маленькой квартирки, прямо на холодном полу, и смотрела в пустоту, до слез напрягая глаза, боясь закрыть их, потому что не была уверена, что перенесу очередную встречу с мертвым взглядом Фреда. Потому что мне чудился в нём укор. Словно это я во всем виновата… Бред какой-то…
Я раскачивалась из стороны в сторону, обхватив руками колени. Со стороны это, наверное, смотрелось не слишком красиво…
Бессонные ночи и невнимательность на работе привела к тому, что начальник настоятельно порекомендовал мне взять отпуск. А я, неожиданно для себя, согласилась, абсолютно не представляя, чем буду заниматься три месяца, накопившихся за пять лет работы без отпусков и почти без выходных.
И вот сегодня, отсчитав вслед за часами двенадцать ударов, я неловко поднялась с пола, стараясь не обращать внимания на болезненное покалывание в затекшей ноге, и достала из самого дальнего уголка письменного стола бархатную коробку.
Моя палочка…
* * *
Визжащей Хижины больше нет. Сгорела вместе с телом поверженного шпиона… На её месте теперь черный мраморный обелиск… А чуть левее, в сторону замка, аккуратные ровные рядочки белых надгробных плит. И они светятся в ночи, отражая луну…
Там я не была, не пойду и сегодня. Просто оставлю веточку орхидеи, сорванную в саду моей мамы у обелиска, и аппарирую домой.
На черный мрамор опускается белоснежный цветок, и я с трудом удерживаю себя от того, чтобы не рвануть со всех ног от этого давящего места. Я сделаю всё так, как делала четыре раза до этого…
Разворачиваюсь, чтобы выполнить заведенный ритуал: спуститься вниз по тропинке и уже оттуда вернуться в свою квартирку. Три минуты на то, чтобы постоять перед памятником, отдавая должное погибшим пять лет назад людям. И по минуте на восхождение и спуск. Все просчитано вплоть до шагов. Но взгляд внезапно натыкается на сгорбленную фигуру у могил. И я сперва решаю уйти, но потом узнаю в этой худой высокой фигуре Джорджа. И остаюсь. Более того, я против воли начинаю подходить к нему.
Он сидит на коленях, словно только что на них рухнул, и его ноги неестественно вывернуты, руки безвольно опущены вдоль тела, голова свешена на грудь.
Я уже стою за его спиной и всё ещё не могу решиться позвать его, нарушить страшную тишину, помешать его горю. На могильном камне отчетливо видна надпись:
Фред Уизли
1 апреля 1978 — 2 мая 1998…
— Джордж.
Это произношу не я, от обелиска по тропке спешит молодой мужчина, длинные забранные в хвост волосы даже сейчас в лунном свете отдающие в рыжину, наводят на мысль о Билле.
— Пойдем, брат.
Меня будто нет, мужчина даже не посмотрел в мою сторону, словно я была невидимым призраком. Он опускается на колени возле брата, и его руки ласково обнимают плечи Джорджа. А я понимаю, что они вот-вот аппарируют, и чувствую вдруг, что должна, просто обязана что-то сказать. И если я вдруг скажу это «что-то», мне уже не будет дороги назад, в теплую, пусть и чужую, но спокойную постель Майкла, к моим ненавистным, но таким привычным гроссбухам…
— Рон… — мой шепот похож на стон. Рыжик поднимает голову, горько и как-то по чужому усмехается, и я понимаю — он не ответит…
— Рон, пожалуйста… Что произошло?
— Возвращайся туда, откуда пришла, Гермиона. Нечего тебе здесь видеть. Прости, что мы испортили твою прогулку, но… — его голос ломается, трескается.
— Рон… — я вдруг осознаю, что наделала, сбежав тогда, и затыкаю внутренний голос, который орет, что моё присутствие ничего бы не изменило. Мне необходимо понять, что произошло, и почему тот, кого я всегда считала одним из самых сильных людей на земле теперь сидит на коленях перед могилой своего близнеца, словно сломанная марионетка…
— Я бываю в Мунго. Спросишь у регистраторши, мне сообщат, — коротко и вроде даже зло бросает Рыжик и проваливается в туннель аппарации, унося с собой брата…
А я остаюсь… Пытаюсь заставить себя аппарировать домой и забыть эту встречу, как страшный сон. Разворачиваюсь, чтобы спустится по узкой извилистой тропке мимо черного обелиска, где белеет ветка положенной мною орхидеи, вниз, туда, откуда я могу вернуться в квартиру Майкла, который меня ждёт, знаю, хоть я и ушла от него неделю назад…
Но прохожу место аппарации, уверенно иду в Хогсмит к Кабаньей голове, где неприветливый Дамблдор-младший грубо выговаривает мне что-то о ночных шатунах и выдает ключи от убогой комнаты.
Это моя первая ночь в Англии. И, кажется, далеко не последняя.
11.05.2011 Глава 2
POV Гермионы
Людная улица, заброшенная витрина, пыльный манекен. Нет, я же не пойду туда? Но ноги сами несут к грязному стеклу, губы сами называют имя и цель визита. И вот я уже стою перед стойкой регистратуры в мало изменившемся за пять лет холле магической больницы.
— Здравствуйте, могу чем-нибудь помочь? — молоденькая блондиночка с грустными глазами.
— Я ищу Рональда Уизли.
— Мистер Уизли сейчас занят, вы можете подождать его в кафе для посетителей, он подойдет, как освободится, — вежливо отвечает регистраторша и теряет ко мне всякий интерес.
И вот я почти час сижу на неудобном стуле отвратительно светлой столовой Мунго, в пластиковом стаканчике нечто слабо напоминающее безнадежно остывший кофе, к которому я даже не притронулась.
Хлопает дверь, и я слышу быстро приближающиеся шаги. На стул против меня опускается мой друг, надеюсь, не бывший, хотя взгляд его довольно далек от теплого и дружеского.
— Гермиона, у меня не так много времени. Говори, зачем ты здесь, и уходи.
Он изменился. Отрастил волосы, повзрослел и, кажется, не спал сотню другую лет, настолько уставший у него вид.
— Если я скажу: прости меня. Простишь?
— Мне не за что тебя прощать, Гермиона. Разве только за то, что ты тратишь моё время. Зачем ты здесь?
— Я не знаю… Я…
Молодой человек болезненно кривится и слегка потирает виски.
— Послушай, ты же не просто так исчезла, Мерлин знает куда, пять лет назад. Значит, решила что-то для себя. Что изменилось?
— Рон…
Он отводит глаза.
— Все плохо, Гермиона. Очень… — а потом в его голосе появляется непривычная, незнакомая твердость. — Тебе незачем это знать. Возвращайся туда, откуда появилась. Ты ничем не поможешь, только больнее сделаешь себе…
— Рональд Билиус Уизли! — по части металла в голосе мой друг мне всегда уступал, очень зря он надеялся, что отвяжется от меня так легко. — Рассказывай всё по порядку. — А потом вдруг что-то внутри ломается, и я чувствую, как по моим щекам текут слёзы. — Рон, я сделала ошибку. Я струсила, но вдруг ещё не поздно…
— Поздно, Гермиона… — как-то обреченно шепчет он и долго молчит, а потом тяжело вздыхает и говорит. И хоть он не произносит ничего ужасного, рассказывая о том, как теперь живут мои друзья, каждое его слово впечатывает меня в холодный больничный кафель, каждый его взгляд доставляет не меньше боли, чем незабвенная Лестрейндж в Малфой-Меноре:
— Я учусь на четвертом курсе Академии Колдомедицины. Работаю, как видишь в Мунго, сначала был санитаром, теперь дорос до ассистента. Пришлось много времени потратить на то, чтобы соответствовать требованиям. Спасибо МакГонагал и Флитвику… Гарри и Джинн ждут третьего, Флёр и Билл воспитывают Мари. Перси и Чарли погружены в работу…
— Что с Джорджем, он странный…
Рональд горько усмехается.
— Он теперь такой всегда. Со дня похорон Фреда.
— Он такой апатичный…
— Апатичный?.. — его голос почти срывается на крик, но в кафе кроме нас больше никого нет, поэтому некому укоризненно смотреть и недовольно бурчать о неуместном поведении. — Гермиона! Он больше не тот человек, которого ты знала! Это лишь его физическая оболочка. Полное отсутствие разума. Только то, что я работаю при Отделении Душевнобольных, спасает его от принудительной госпитализации!
— Этого не может быть, Рональд…
— Уходи. Возвращайся туда, откуда пришла, — молодой человек встает, но я успеваю ухватить его руку.
— Пожалуйста, Рон, позволь мне помочь.
Он не смотрит на меня, долго молчит, а потом тихо произносит:
— Жди здесь. Дежурство закончится, я приду. — И он уходит, а я даже не интересуюсь, когда именно закончится это его дежурство…
* * *
POV Рона
Сначала я не понимал. Потом ненавидел. Потом обижался. А потом успокоился… Перестал орать ночами: «Как? Ну как ты могла бросить меня? Бросить нас всех?»
Я сломал себя, наступил на горло гордости и собственным желаниям. И вместо формы сборной Англии по квиддичу теперь белоснежный врачебный халат. Вместо пива в баре вечерами в компании друзей или симпатичных девушек — восстанавливающее зелье и люди-растения в звуконепроницаемых палатах. Вместо умной красивой жены проститутка в Лютном раз в неделю…
Я бы мог поступить так, как поступили Чарли и Перси, просто сделать вид, что ничего не происходит, но тогда… Тогда Джинн, впадающая в истерику от одного только понимания, что стало с её любимыми братьями, вряд ли смогла быть хоть немного счастлива. А сейчас она мать двух прелестных близнецов — Фреда и Джорджа. Счастливая мать… У мамы есть теперь внуки, которые заменяют ей потерянных сыновей, а могло бы закончиться тем, что в Отделении Душевнобольных Мунго под пациентов с фамилией Уизли было бы отведено две палаты — для матери и сына. Пока мне удается отвоевывать у докторов право самому оказывать брату необходимую помощь, но сил уже не хватает. А помощи ждать неоткуда. Не от Флёр же с Биллом… У них своих проблем полон рот…
Усилием воли встать, подойти к шкафчику, достать Восстанавливающее. Залпом выпить… Я почти наркоман… Я уже не могу жить без этого гадостного зелья. Если я его не выпью, я засну как минимум на неделю, а этого допускать нельзя… Я сплю по два часа в день, когда удается. Я боюсь спать. Боюсь, что однажды, проснувшись, обнаружу, что брат снова аппарировал на кладбище и расщепился… Боюсь, что Джорджа кто-нибудь увидит, что его запрут в эти страшные белые клетки с мягкими стенами. Брат не должен там оказаться…
С чего бы она вдруг пришла? Пять лет моя бывшая девушка не отвечала на письма и вообще никак не общалась с нами… Совесть замучила? Но позвольте, она же не была обязана нянчиться с моей семьёй, у неё своя жизнь… Мерлин, пусть она уйдет! Я старательно затаптываю всколыхнувшуюся где-то в груди надежду. НИ-ЧЕ-ГО нельзя изменить. Да и не дождется она меня. Специально задержался на дежурстве… Ну, не просидит же она без малого двадцать часов в больничном кафе.
Я уже хочу уйти домой, воспользовавшись камином, уверенный, что девушка не дождалась, но любопытство, извращенное, отдающее мазохизмом любопытство, заставляет меня спуститься в столовую.
Тишина. Негромкий скрип двери. И она, обреченно уронившая голову в ладони рук. Так и просидела? Даже позу не поменяла… Я некоторое время неверяще смотрю на хрупкую женскую фигурку, склоненную над столом. А потом неожиданно мягко произношу:
— Пойдем, Герм.
Девушка отнимает руки от лица, и я с ужасом вижу, что она будто постарела… Что ей словно не двадцать четыре года, а давно уже за сорок. Я оставил тут молодую расстроенную ведьму, а нашел разбитую старуху… Знаю, что это всего лишь горе и усталость. Понимаю, что это пройдет, но вид бледного лица подруги, её горестно искривленные губы, морщинки у глаз, ставшие более заметными…
— Ты уверена?
Гермиона кивает, тогда я беру её за руку и аппарирую в свою квартиру…
* * *
POV Гермионы
Аппарация обрывается, и я оказываюсь в кромешной темноте. Меня окутывает тишина и мрак, я словно попала в могильный склеп глубоко под землёй…
Рональд отпускает мою руку и зажигает свечу, в неясном свете которой с трудом можно разглядеть небольшую, уютную, но неряшливую кухоньку, в центре которой мы находимся. Окно завешено плотной тяжелой тканью, не пропускающей свет… На столе, возле свечи, кусок пергамента, на котором неаккуратным подчерком написана пара строк. Рон подносит его к свече и мне удается разобрать из-за спины друга несколько слов: «Здравствуйте... все как обычно… Поел. Нолли Спок»
— Это сиделка. Смотрит за Джорджем, пока я на учебе или в Мунго, — поясняет молодой человек и вдруг неловко переступает с ноги на ногу.
Он устало проводит по лицу, несколько раз глубоко вздыхает, а потом подходит к кухонному шкафу и, достав большую темную бутыль, наливает из неё в явно не свежую чашку остро-пахнущее зелье. Я принюхиваюсь — восстанавливающее… Два шага — разделяющее нас расстояние. Моя рука опускается на его руку, не давая поднести чашку к губам:
— Когда ты последний раз спал, Рон?
Он переводит на меня утомленный взгляд и горько усмехается:
— Не помню.
— Иди спать. Тебе необходимо отдохнуть…
— Я не могу, Герм… Ты не понимаешь. Джордж он… Сейчас почти май. Он будет каждую ночь аппарировать туда… — мой друг говорит это тихо, словно через силу.
— Я побуду с ним. — Парень отрицательно качает головой, но я уверено сжимаю его руку. — Рон, я побуду с ним, я буду держать его руку, если он и трансгрессирует, то вместе со мной, а я уж смогу в случае чего выровнять аппарацию…
— Герм, — он пытается протестовать, вот только переспорить меня всегда было сложно.
— Хорошо. Пойдем.
И он ведет меня за руку в темный провал коридора, и мне некстати вспоминается, как мы вот так же, рука в руку, идем по темным смрадным туннелям под Хогвартсом к Тайной Комнате за зубом василиска. И моя свободная рука сжимает палочку, а Рон держит красивую Чашу…
Коридор заканчивается. Я слышу сдавленное: «Ты точно уверена?» Сжимаю его руку, подтверждая своё намерение, голосу — не доверяю, а кивка он не увидит. Раздается негромкий щелчок, и я чувствую, как открывается дверь. Не вижу, а именно чувствую, потому что там, в комнате, такая же абсолютная темнота, что и во всей остальной квартире.
Молодой человек отпускает мою руку, оставляя меня на пороге, а сам медленно движется во мрак. Он что-то произносит и в помещении засвечивается слабый ночник, в тусклом свете которого я вижу почти лишенную мебели комнату, пол которой устилает мягкий дорогой ковер и много-много различных подушек. И там, среди этих подушек, я вижу Джорджа в нелепой, неестественной позе сломанной и брошенной куклы.
Рональд присаживается перед ним на колени, ласково отводит с его лица упавшую на лоб спутанную рыжую прядь:
— Привет, брат… Прости, что я долго, но сегодня был просто сумасшедший день, я так устал… Ты не обидишься, если я не побуду с тобой этой ночью? — Джордж остается безучастен к мягким словам Рона, мой друг тяжело вздыхает. — А к тебе пришли. Посмотри — это Гермиона. Ты же помнишь Гермиону?
Молодой человек легко поднимает голову брата, и я вижу взгляд Джорджа. И понимаю, что не могу вздохнуть… И чувствую, как подкашиваются мои ноги… А когда я, наконец, смогла сделать вдох, подле меня уже был Рональд, шепчущий что-то о том, что он предупреждал…
— Все хорошо… Просто помоги мне подняться, — слабо произношу я, и мой друг уверено ставит меня на ноги, неожиданно ставшие ватными, и я мельком отмечаю, что за пять лет его большие добрые руки стали в разы сильнее… Он подводит меня к брату, замершему безжизненной марионеткой на полу. Я почти падаю перед Джорджем на колени, и Рональд не успевает меня придержать.
— Здравствуй… — и не могу произнести имя, вернее, не могу произнести его спокойно. Мне требуется несколько минут, чтобы восстановить дыхание. — Давно не виделись.
Ноль реакции, ни движения век, ни изменения дыхания. Ни-че-го… И чтобы поверить в то, что он по-прежнему жив я накрываю ладонью неловко вывернутую руку, и не чувствую ожидаемого холода. Она теплая, живая…
— Иди, Рон. Иди отдыхать, — я даже не повернула головы в сторону друга. Не смогла оторвать взгляда от совершенно ничего не выражающих голубых глаз Джорджа. — Иди. Всё будет в порядке.
И я слышу, как Рональд поднимается с корточек, некоторое время стоит подле нас, а потом выходит, плотно затворив за собой дверь.
* * *
Тогда, на могиле Фреда, я не смогла рассмотреть его, больше увлеченная Роном, нежели его старшим братом. Но теперь…
Теперь, вглядываясь в такое знакомое лицо, я с ужасом понимала, как ошибалась все эти пять лет. Я ошибочно полагала, что вижу лицо мертвого Фреда, а видела безжизненное лицо Джорджа и именно этот пустой, ничего не выражающий взгляд…
За пять лет, что прошло с нашей последней встречи, он почти не изменился, если не принимать во внимание полное отсутствие жизни в нём. Словно живой мертвец… Те же рыжие волосы, неровно остриженные явно неумелым парикмахером. Вот только раньше они всегда были аккуратно причесаны, а сейчас собраны в неумелый хвост, а несколько выбившихся прядей некрасиво спутались. Мягкие непонятного цвета штаны и вытянутая футболка — вот и вся одежда. И это вместо ярких дорогих рубашек и стильных костюмов… Или магловских выцветших джинсов и теплых свитеров грубой вязки… На штанах темные грязные пятна… Видно, так и не привели его одежду в порядок после кладбища, то ли Рональд не успел, то ли не посчитал нужным, находя, что брату теперь все равно. А вот я не могла смотреть на эти бурые разводы. Рука сама делает взмах палочкой, губы сами произносят очищающее заклинание… Ну вот, теперь хоть одежда в относительно приличном виде…
И я всё смотрю в эти мертвые глаза и с каждой секундой всё сильнее сомневаюсь, что Джордж действительно жив. И его теплая рука под моей ладонью меня уже не убеждает, мне требуется более веское доказательство наличия жизни в этом теле. И тогда я близко-близко наклоняюсь к его лицу, но как не стараюсь, не могу расслышать его дыхание. Я почти пугаюсь, с силой сжимаю его безвольную ладонь, опускаю голову на его грудь и успокаиваюсь, лишь услышав тихое мерное биение сердца… И чувствую, как по щекам текут горячие слезы. Уже мало понимая, что делаю, я крепко обнимаю острые плечи. Слышу свой срывающийся шепот:
— Прости меня, пожалуйста, Джордж. Я не знала. Я даже предположить не могла, что это ты… Я думала, это Фред. Если бы я догадалась сразу… Прости меня, пожалуйста. Я теперь никуда не уеду, слышишь? Я всегда буду рядом, веришь?
Я понимаю, что говорю странные вещи, но они искренни, их словно говорит моя душа, хоть разум не вполне понимает значения сказанных мною слов.
А в его груди ровно бьется сердце… И, толи я прислушалась, толи действительно его удары стали громче, только это мерное биение становится более отчетливым, и мне даже кажется, что я слышу его дыхание…
Я не заметила, как заснула, крепко-крепко прижимаясь к болезненно-худому телу. И в эту ночь, обнимая Джорджа, я впервые за пять лет увидела, пусть и во сне, задорные улыбки близнецов…
* * *
POV Рона
Я долго стоял под упругими струями воды. Мне всегда доставляло удовольствие ощущать спиной прохладу кафельной плитки, а грудью горячую воду. Длинные волосы, которые все не хватает времени подстричь, набухли и облепили шею, словно щупальца осьминога…
Я пытался проанализировать свои ощущения. То, что я чувствовал к внезапно вернувшейся в мою жизнь девушке… Когда-то я её любил, но это было давно. Да и назвать это серьезным чувством язык не поворачивался. Мы просто тянулись друг другу в те страшные дни, пытаясь найти в тесных объятиях утешение и защиту. Испуганные подростки, которых жизнь заставила преждевременно повзрослеть. Мне это взросление далось особенно тяжело.
Я всё ещё хочу знать, почему Гермиона тогда сбежала. Я всё ещё помню странный взгляд Джорджа, когда тот узнал о побеге новоявленной Героини войны. Помню, но понять не могу. Те дни прошли как в тумане. И происходившие тогда события беспорядочно хранятся в голове, словно вещи в неаккуратно собранном чемодане — не поймешь, что, где и для чего…
А потом стало и вовсе тяжело. Джордж перестал реагировать на происходящее вокруг, и сначала все думали, что это просто шок, ну, а после… Теперь старший брат состоит на учете в Мунго, как потерявший разум. И никто, даже я сам и моя семья не верит, что когда-нибудь Джордж вернется.
Меня вдруг посетила мысль, что пока я нежусь под душем, Гермиона могла несколько раз сбежать, как тогда — пять лет назад. Я грустно улыбаюсь, отрицательно качаю головой, споря с самим собой. Нет. Никуда Гермиона теперь не уйдет… Вот только не понятно, ради кого она это делает… Ради меня или ради моего безумного брата…
Выйдя из ванной, некоторое время стою в коридоре, вытираю волосы, решая, стоит ли зайти и проверить, как там брат и подруга, или можно сразу идти спать. А потом понимаю — стоит.
Тихо подхожу к плотно затворенной двери, которая податливо отворяется в ответ на легкое нажатие ручки. Осторожно вхожу в комнату и замираю на пороге от увиденной картины: Джордж лежит с закрытыми глазами, за пять лет, что он находится в этом состоянии, я ни разу не видел, чтобы брат даже моргнул, его голубые глаза всегда широко распахнуты и пусты. И первая моя мысль отдается в груди страшным коктейлем из страха, боли и облегчения: Джордж умер… А потом замечаю, как мерно поднимается и опускается кудрявая голова моей бывшей девушки, мирно покоящаяся на груди брата, и я понимаю, что тот жив… Вид уверено двигающейся при каждом вздохе груди Джорджа заставляет изумиться вторично, все пять лет дыхание старшего брата можно было уловить, лишь поднеся близко-близко к его губам зеркальце…
Я смотрю, как крепко во сне Гермиона обнимает Джорджа, и невольно улыбаюсь. И понимаю, что если брату все равно, то у девушки однозначно затекут все мышцы, но отбрасываю мысль осторожно левитировать их на стоящую рядом кровать — слишком боюсь разбудить, спугнуть это эфемерное состояние покоя и умиротворения, что читается сейчас на родном лице… И в моей груди оживает, казалось бы, давно погибшая надежда, может, у Гермионы действительно получится справиться с недугом и вернуть моей семье Джорджа, у неё ведь всегда и всё получалось…
Я некоторое время ещё стоял и смотрел на спящих, а потом так же тихо, как и вошел, покинул комнату, чтобы впервые за безумно огромное количество времени спокойно отдохнуть. Что-то внутри меня уверенно говорило, что сегодня не будет ни аппараций, ни каких либо других проблем…
14.05.2011 Глава 3
POV Гермионы
Я проснулась от боли в затекших мышцах. Плечи и шею буквально свело, но едва я вспомнила, как оказалась в такой ситуации, неприятные ощущения несколько притупились. Первым делом я прислушалась к ровному биению сердца человека, на груди которого проснулась.
Тук-тук.
Тук-тук.
Вот глупо так лежать и улыбаться, да и радоваться-то нечему… То, что в этом теле теплится жизнь, ещё не значит, что он когда-нибудь вернется, но я ничего не могла поделать, губы сами растянулись в улыбке…
Определить время в квартире братьев Уизли было делом довольно трудно выполнимым. Вокруг стояла оглушающая тишина, а плотные шторы надежно защищали от внешнего мира. Но понять который час было необходимо…
Я медленно поднялась, посмотрела на спящего Джорджа, сейчас трудно было поверить, что этот человек душевно болен. Просто спящий парень, на лице которого трепещут тени от длинных светлых ресниц… Он просто обязан жить, не так, как сейчас, а в полном смысле этого слова!
— Джордж… — шепчу я, и его ресницы чуть подрагивают, а тусклый свет, причудливо падающий на его лицо, создает обманчивую иллюзию легкой улыбки.
Я закрываю глаза, чтобы не вселять в себя ненужную надежду, а когда открываю, то вижу пустой взгляд его голубых глаз… И тяжело вздыхаю…
— Когда же тебя кормят? — тихо произношу я и слышу ответ вошедшего в комнату Рона:
— Скоро придет миссис Спок, она готовит ему еду.
Я оборачиваюсь, мой друг выглядит совсем иначе, нежели вчера. Видно, что ему всё-таки удалось отдохнуть — исчезла усталость из взгляда, темные круги под глазами… Чистые волосы собраны в аккуратный хвост…
— Мне нужно идти на занятия. Потом восьмичасовая смена в Мунго, — тихо продолжает он.
— У тебя же вчера было дежурство, — не понимаю я.
Рон улыбается:
— Так то дежурство, Герм. И потом, прошли почти сутки. Вы проспали даже дольше, чем я. — И отчетливо понимаю, что он очень доволен этим фактом. — Есть хочешь? Имеется свежий чай и печенье…
— А как же?.. — мне не удается закончить, Рональд перебивает меня:
— С ним всё будет в порядке, вовсе не обязательно находится рядом постоянно, днём Джордж не аппарирует. До сих пор не понимаю, как ему удается определять время…
Эта его фраза заставляет меня задать давно интересующий вопрос:
— Рон, почему так плотно задернуты шторы?
Парень некоторое время молчит, а потом тихо произносит:
— Джордж не очень хорошо переносит свет, а мне он почти не нужен… Так проще.
Я киваю, мысленно не соглашаясь с другом.
— Пойдем. Попьешь чай. Миссис Спок придет через полчаса, как раз успеем позавтракать, я вас познакомлю и пойду…
— Надолго?
— Часов двенадцать. Сиделка обычно уходит, не дожидаясь меня, и последние часы смены проходят как на иголках.
Я не вижу его лица, в этот момент мы как раз движемся по непроглядно темному коридору в сторону кухни, но чувствую, что мой друг грустно улыбается.
— Не переживай. Я никуда не денусь.
Рональд оборачивается и благодарно смотрит на меня:
— Я знаю, Герм. Спасибо, хоть мне и не понятны твои мотивы. Вряд ли это чувство вины или жалость. По крайней мере, очень на это надеюсь…
Я молчу, потому что не могу сейчас точно дать определение тому чувству, что заставляет меня находиться в этом импровизированном склепе. Вина, жалость — они есть, но их перебивает другое, название которому я не могу дать даже в мыслях.
На кухне одиноко горит всё та же свеча. На столе кружка с горячим чаем и вазочка с печеньем. Я удивленно смотрю на Рона, он пожимает плечами:
— Я уже позавтракал… — парень некоторое время молчит, а потом тихо говорит, словно извиняясь. — Я почти не ем дома, поэтому у меня нет нормальной еды… Но камин работает, ты можешь заказать себе что-нибудь, там на полке справочник. Вечером я принесу продукты…
— Хорошо, Рон.
Я не люблю чай, но мой друг об этом не знает, эту нелюбовь я приобрела за прошедшие пять лет. Чтобы не обидеть молодого человека я давлюсь горячим напитком, закусывая его пресными печенками, подозревая, что приготовил их ни кто иной, как Хагрид. И, хоть я стараюсь не показать, что не в восторге от предложенного завтрака, Рону удается это заметить. За прошедшие годы он изменился, стал более чутким и внимательным человеком…
— Прости, Герм. Это печенье малопригодно в пищу, знаю. Но его почему-то очень любит сиделка.
— Брось. Все нормально, — успокаиваю его я. — Просто с недавнего времени я стала сладкоежкой. — Улыбка выходит несколько слабой…
Разговор явно не клеится… Мы молчим. Я отвлеченно грызу невкусное мучное изделие, Рональд смотрит под ноги…
В соседней комнате раздается шум, я нервно дергаюсь, но Рон спокойно поясняет:
— Это миссис Спок.
К нам на кухню входит пожилая невысокая женщина с неприятным лицом.
— Мистер Уизли, — она учтиво кланяется моему другу, даже не глядя в мою сторону, а у меня от её сухого голоса пробегают мурашки по спине.
— Добрый день, миссис Спок. Как спали?
— Приемлемо, спасибо.
— Познакомьтесь, это наша с Джорджем старая подруга — мисс Грейнджер.
Женщина оборачивается ко мне, и у меня буквально леденеет сердце от её холодного взгляда. И ЭТО сиделка? Я кидаю удивленный взгляд на Рона, но он лишь передергивает плечами и продолжает: — Она теперь будет помогать Вам с уходом за моим братом.
— А теперь простите, мне пора. Герм, есть какие-нибудь пожелания в плане продуктов?
— О, да! Кофе! — чуть более эмоционально, чем требовалось, говорю я. Рональд усмехается, а женщина презрительно кривится…
Чувствую, мы с ней не поладим…
* * *
— Только не говорите, что вы кормите Джорджа этим? — почти просительно произношу я, с ужасом взирая на коричневую кашеподобную бурду.
— Вас что-то не устраивает, мисс Грейнджер? — совершенно невыразительный голос…
— Но это же не съедобно!
— Эта пища применяется в Мунго. Я готовлю её по специальным рецептам, выданным мне мистером Уизли. Ещё вопросы?
— Но это же не съедобно! — попугаем повторяю я.
— Мисс Грейнджер, — женщина поворачивается и недовольно смотрит на меня. — Я сиделка со стажем, у меня есть диплом, подтверждающий мои профессиональные навыки. Смею вас уверить, что колдомедики далеко не дураки и прекрасно знают, что требуется их пациентам, и как их кормить.
— Но это даже на вид несъедобно! — продолжаю возмущаться я, тогда женщина резко ставит тарелку с коричневой жижей на стол и зло чеканит:
— Это. Высокопитательная смесь. Обеспечивающая. Брата. Мистера Уизли. Всеми. Необходимыми. Питательными. Веществами. Для. Поддержания. В. Его. Теле. Жизни! — А потом равнодушно добавляет: — Уверяю вас, брату мистера Уизли всё равно.
Я молчу. Что есть силы сжимаю кулаки, чтобы не порвать мерзкую старуху за это её равнодушие, за её злые глазки. Куда смотрел Рональд, когда нанимал для Джорджа в сиделки подобную мегеру?
Женщина разворачивается, подхватывает со стола тарелку и идет в комнату Джорджа, обронив на ходу:
— С процессом кормления я справлюсь без вас.
И я останавливаюсь посреди кухни, с непониманием пялясь в спину этой кошмарной женщины. Мне требуется некоторое время, чтобы хоть как-то прийти в себя и успокоится.
Но потом я медленно иду в спальню Джорджа и замираю на пороге от увиденного: эта мерзкая старуха, буквально оседлав безвольное тело, жестко вцепившись сухими пальцами в щеки Джорджа, дабы заставить его открыть рот, с самым брезгливым видом тыкала ему в лицо ложкой с жутким месивом, которое она гордо называла «пищей». Весь его подбородок и вся его футболка была вымазана в этой субстанции. А взгляд женщины был настолько злой, что меня захлестнула волна почти неконтролируемой ярости…
Откуда взялись такие силы, что я буквально одной рукой вышвырнула так называемую сиделку из комнаты Джорджа? Откуда взялись силы сдержаться и не убить её прямо там, в коридоре? А достаточно спокойно прошипеть:
— Сейчас вы, миссис Спок, выдадите мне всё, что касается ухода за моим другом, что включает в себя — его распорядок дня, рецептуру питания и так далее. Это понятно? — не дождавшись ответа, я продолжила. — А потом вы уберетесь из этой квартиры. И если вы посмеете не обеспечить меня требуемой информацией или вдруг по склерозу забудете что-нибудь более менее важное, то можете забыть о своей карьере, да и о расчете тоже можете забыть, уж я-то постараюсь!
Старая карга только открывала и закрывала рот, а потом затараторила, совсем иным тоном:
— Мисс Грейнджер, вы просто не понимаете, по-другому его совершенно не возможно…
— Заткнитесь, сделайте милость! — яростно шепчу я. — Делайте то, что вам сказано. И убирайтесь из этого дома!
Тетка злобно зыркает на меня и, резко развернувшись, топает на кухню.
— Потише, пожалуйста, — шиплю я ей вдогонку, она останавливается, но ответить не решается и дальше уже ступает куда мягче.
А я влетаю в комнату к Джорджу. Нахожу первую попавшуюся чистую тряпку и осторожно утираю его лицо.
— Ещё бы ты хотел жить. С таким-то отношением, — тихо говорю я, не чувствуя, как по щекам текут слёзы. — Ну, ничего, Джордж, я теперь не дам тебя в обиду. Твой брат просто очень занят, он не знал, прости его. Но теперь всё будет иначе, слышишь? — Он бессмысленно смотрит куда-то поверх моего плеча. — Я тебе обещаю, Джордж.
И чтобы доказать себе и ему правдивость и искренность своих слов, осторожно касаюсь губами липкой щеки, которую у меня так и не получилось оттереть. Взмах палочки, чтобы очистить одежду. Тихий шепот:
— Подожди, я только выпровожу миссис Спок и приведу тебя в порядок, хорошо?
Я знаю, что он не ответит, но не спросить не могу, не могу с ним не говорить. Я уверена, что там, за пустотой, в его взгляде всё ещё есть тот Джордж Уизли, которого я знаю с одиннадцати лет, и я сделаю всё, чтобы вытащить его…
* * *
Миссис Спок с непередаваемым выражением лица кинула передо мной на кухонный стол стопку пергаментов.
— Это всё? — сухо поинтересовалась я.
Старуха кивнула.
— Больше не задерживаю.
Женщина развернулась и покинула, наконец, квартиру Уизли. А я осталась, отрешенно перебирая сухие пергаментные листы, исписанные аккуратным почерком, явно не принадлежащим бывшей сиделке Джорджа, и думала, какой разнос я устрою своему другу сегодня вечером за подобный промах. Чуть приведя в порядок мысли, несколько утихомирив эмоции, я отправилась в комнату к, теперь уже моему, подопечному.
— Ну что, Джордж. Думаю, неплохо было бы принять водные процедуры, как считаешь? — я даже не испытывала неловкости, как-то не задумывалась над этим, твердо уверенная, что надо смыть с него ощущения прикосновений той гнусной женщины. — Ты уж прости, но мне придется тебя левитировать, у меня просто не хватит сил поднять тебя…
Перед тем, как перенести Джорджа в ванную комнату, я чуть трансформировала саму ванну, изменив ее край так, чтобы в образовавшуюся выемку можно было положить голову молодого человека, и наполнила емкость теплой водой. Раздевать безвольное тело пришлось на весу, но это было куда как проще, чем, если бы Джордж сидел.
Осторожно опустила его в воду, примостила голову на край ванны, медленно стянула резинку, запутавшуюся в волосах. Рыжие пряди тут же рассыпались по белой эмали, и я, не удержавшись, некоторое время пропускала их сквозь пальцы, находя в этом извращенное удовольствие…
Первым делом я собиралась вымыть его голову, но возникла проблема, в его открытые глаза мог попасть шампунь, а мне вовсе не хотелось причинять другу боль. В отличие от миссис Спок, я была твердо уверена, что Джордж всё чувствует и понимает.
— Тебе нужно закрыть глаза, слышишь? — я осторожно надавила на веки, но требуемый результат не получила, и мне тогда вдруг подумалось, что, возможно, ему просто страшно… — Не бойся, Джордж, я рядом. Я буду с тобой говорить, а как только смою шампунь, ты снова сможешь открыть глаза. Ты мне веришь?
Он поверил, вторая попытка закрыть его глаза закончилась удачно.
Я осторожно намочила его волосы, стараясь как можно аккуратнее массировать голову, чуть не плача от силы возникшего во мне чувства, определить принадлежность которого я так и не смогла. Некая смесь боли, вины и необычайной нежности, такой, которой я никогда в жизни не испытывала…
— Знаешь, у тебя очень хорошие волосы. Чуть подравнять, и будет просто замечательно. Правда, если хочешь, то можно подстричь тебя коротко, но мне больше нравится твой великолепный хвост. У братьев Уизли это стало, наверное, уже отличительной чертой — ярко рыжие «лисьи» хвосты…
Это могло бы показаться глупым со стороны — разговаривать с человеком, который, по общему мнению, просто не может тебя ни услышать, ни, тем более, ответить тебе. Но в глубине души я верила, что Джордж меня понимает, более того, я даже представляла себе его ответы, что создавало ощущение диалога…
— Да, я думаю, что пока я не буду тебя стричь. Вот поправишься и сам решишь, лишать ли себя подобной красоты или нет.
Теплой струей воды осторожно смыла мыльную воду с его головы, слегка промокнула лицо, а когда убрала полотенце, Джордж снова бездумно пялился в пустоту перед собой своими невероятно синими сейчас глазищами.
Было не очень удобно его мыть. Во-первых, это весьма пикантное занятие, ну а во-вторых, у меня отсутствовал навык подобных процедур… Но, в конце концов, я справилась, лишь один раз едва не утопив его, когда скользкое тело выскользнуло у меня из рук, пока я мыла мочалкой его спину. После этого я осторожно отирала мягким полотенцем воду, текущую из носа и краешек губ. Перепугалась страшно и всё шептала, что-то о том, чтобы Джордж простил меня, не сердился, что в следующий раз я буду более аккуратной…
Вынув молодого человека из ванны и плотно укутав его большим махровым полотенцем, держа всё так же на весу, я отлевитировала его в спальню, опустив на заранее застеленную чистым бельем постель. Тщательно высушила заклинанием волосы, аккуратно расчесала рыжие пряди, решив пока не собирать их в хвост, а оставить так. Бережно вытерла его тело, стараясь не думать о том, что делаю, переодела его в чистую пижаму, на поиски которой потратила битых десять минут, и, в конце концов, тупо призвав её и постельное белье Accio. И только когда чистый переодетый Джордж утопал в подушках на кровати, я занялась его стрижкой.
Особого опыта в этом деле у меня так же не было, но в своё время я неплохо равняла себе волосы. С пятой попытки мне удалось подравнять рыжие пряди так, чтобы их вид полностью меня удовлетворил.
Следующие два часа я провела на полу комнаты, изучая рецепты того, чем его кормила бывшая сиделка, а также рецепты используемых в лечении зелий и распорядок дня Джорджа. Было не очень хорошо видно, но открыть окно и впустить в комнату больше света я пока не посмела, решив обязательно это сделать, но чуть позже. Думалось мне, что на сегодня с Джорджа вполне хватит впечатлений…
Но его необходимо было кормить, кроме того страшного варева, в доме братьев Уизли больше ничего не было, а сходить за продуктами я не могла, ведь это означало оставить молодого человека одного… Я прочла рецепты, проверила коричневую бурду на состав, убедившись, что это действительно очень полезная, хоть и совсем невкусная пища. За неимением альтернативы, мне пришлось, скрепя сердце, разогревать «кулинарный шедевр» миссис Спок и нести его больному.
— Джордж, тебе надо поесть, — тихо произнесла я, присев рядом с парнем на корточки. — Я знаю, это не особенно вкусно, но полезно, а тебе нужны силы…
Я попыталась легко надавить на его подбородок, чтобы открыть рот, да куда там! Молодой человек напрочь отказывался есть. Мне было стыдно, но заменить мерзкую, быстро остывающую жижу было не чем.
— Прости, но больше ничего нет… Я проверила, это действительно очень полезно, хоть и выглядит вовсе не аппетитно. Джордж, пожалуйста, поешь. Я обещаю, что с завтрашнего дня твоё меню изменится. Теперь готовить тебе буду я. Мне конечно очень далеко до твоей мамы, но я готовлю явно лучше твоей бывшей сиделки. Ты мне веришь?
Молодой человек отсутствующим взглядом буравил стену над моей головой. Я вздохнула, ещё раз попробовала надавить на подбородок парня, и Джордж послушно открыл рот! Если мне кто-нибудь скажет, что этот человек окончательно лишился разума и превратился в бездушную оболочку, я убью его на месте!
Он глотал очень медленно, но сам. Мне почти не приходилось провоцировать глотательный рефлекс, поглаживая горло. И когда Джордж проглотил последнюю ложку коричневой гадости, я порывисто поцеловала его в щеку, отстраненно удивляясь легкости, с которой это получилось…
17.05.2011 Глава 4
POV Гермионы
Рональд пришел домой намного позже, чем планировал, в руках его были необъятные пакеты со снедью. Парень устало улыбнулся, извиняясь за задержку. Выставил на стол большую банку дорогого молотого кофе, и моя жажда роновой крови почти угасла. Однако разговор всё равно предстоял серьёзный.
— Ужинать будешь? — для начала поинтересовалась я, заранее зная, что ответ будет отрицательным.
Молодой человек тяжело опустился на стул.
— Как Джордж?
— С сегодняшнего дня намного лучше…
— То есть?
— То есть миссис Спок у тебя больше не работает. И не надо так хлопать глазками и возмущенно открывать рот!.. Вот, Рон, скажи, куда смотрели твои голубые очи, когда ты нанимал для Джорджа эту, с позволения сказать, сиделку? Это ведь не человек! Это равнодушная бессердечная карга!..
— Герм, не кричи…
— Я не кричу, Рон, — уже на тон ниже продолжила я, — я выставила, увидев, как именно она осуществляет «процесс кормления». Рон, она к Джорджу, как к уроду какому-то относится, как к бесчувственному существу! — я задохнулась, подавившись словами, образовавшейся паузой воспользовался Рональд:
— Герм… У неё были отличные рекомендации и сравнительно небольшие требования в плане заработной платы. У меня, знаешь ли, не очень большой заработок, а ходить и попрошайничать… — молодой человек замолчал, устало потер виски, горько усмехнулся.
— В смысле, «попрошайничать»? — не совсем поняла я. — Тебе, что, никто не помогает?
Рон долго смотрел на горящую на столе свечу, словно слова подбирал, потом как-то ссутулился и поднял на меня глаза. И горечь в его взгляде, его печальная, в чем-то даже страшная ухмылка заставили меня присесть…
— Рональд, ты мне не всё рассказал… — я не спрашивала, утверждала, а он и не спорил.
— Понимаешь, Герм, мама очень переживала потерю Фреда, дело чуть не дошло до Мунго… Чарли после похорон сразу убежал к своим драконам, которые, видимо, стали ему гораздо ближе семьи. Перси вообще сделал вид, что ничего не происходит… Мне тогда предложили место в «Пушках», и ты себе даже не представляешь, какой это был соблазн! Я почти согласился! А за день до подписания контракта на семь лет неожиданно понял, что кроме меня Джорджем занимать просто некому. Мама не потянет. Папа… Но тогда придется подключать и маму тоже, а у неё и так слабое сердце. Джинни? Но она только-только жить начала. Она и Гарри… И я просто не смог повесить этот груз на их плечи. Перси? Так он кроме карьеры больше и не думает ни о чем… Билл? Флер вот-вот должна была родить, да и, сама знаешь, он теперь не совсем обычный человек, им довольно тяжело приходится. Так я оказался в Академии Колдомедицины. Специально туда пошел, чтобы о брате заботиться. Я тогда думал, что его удастся вытащить. Если бы ты только знала, Герм, как я тебя ненавидел, как был на тебя зол… Нет, конечно, ты вовсе не обязана была оставаться, просто я так привык, что ты всегда рядом, что без тебя просто не видел выхода… А деньги… Поначалу хватало того, что успели наработать Джордж с Фредом в магазине, потом я некоторое время с помощью Ли распродавал то, что осталась у близнецов на складах. Жить старался не шикуя, но почти все деньги уходили на оплату репетиторов по профилирующим предметам для меня и на лекарства для Джорджа. Просить у Перси? Увольте! Гарри предлагал, но я не посмел взять… У мамы с папой денег в принципе никогда не было… Устроился санитаром в Мунго, стало полегче с одной стороны, а с другой… Правда, когда мне становилось совсем тяжко, я просил помочь Гарри. Не деньгами, просто посидеть с Джорджем, пока я хоть чуть-чуть посплю… Но я старался делать это как можно реже. Хоть он и обижается, что я отвергаю его помощь, просто у Джинн потом всегда случается истерика, а я вовсе не хочу делать свою младшую сестру несчастной. Вот и живет моя семья так, будто пять лет назад погиб не только Фред, но и Джордж тоже…
— Но это ужасно… — прошептала я.
— Это нормально, Герм. Нормально… — тихо ответил парень и опять с усилием потер виски. — Черт, голова просто раскалывается…
Я прониклась сочувствием к другу:
— Кофе будешь?
Рон, благодарно посмотрев на меня, ответил:
— Чай. Я не люблю кофе. Джордж любил когда-то…
Поставила на плиту чайник и обнаруженную среди посуды медную турку, принялась готовить напитки, по ходу сообщая Рону о том, как прошел день его брата.
А после своеобразного ужина мы тихо переговаривались в комнате Джорджа, решая, как быть дальше. Я уверила Рона, что теперь уж точно никуда от них не денусь, что с завтрашнего дня возьмусь переработать рецепт пюре, которым кормят его брата. А когда я посетовала на то, что слишком мало знаю диетологию, молодой человек принес из своей комнаты три толстых тетради, исписанных знакомым небрежным подчерком, и пару внушительного размера учебных пособий.
— Ммм… Рон, здорово, — промычала я, листая принесенные другом книги и тетради.
Друг усиленно старался подавить зевок, за что получил укоризненный взгляд.
— Рональд, шел бы ты спать. Толку от тебя тут нет никакого.
Он было замотал головой, но я таки выпроводила его, оставшись наедине с Джорджем…
Долго смотрела на его бледное лицо в обрамлении распущенных рыжих прядей. Потом поднялась с пола и пересела к нему на кровать…
— Джордж, я знаю… Я чувствую, что ты всё ещё здесь, хоть и очень далеко… Я чувствую, что ты меня слышишь… Я обещаю, я сделаю всё возможное, чтобы тебе помочь, слышишь?
Моя рука, словно сама, поднялась и ласково провела по его лицу, чуть касаясь, убрала за ухо непослушную прядку и вновь вернулась к щеке. И в тот момент, когда я хотела уже отвести свою ладонь, Джордж повернул голову, прижимая своей щекой мою руку к подушке. Его глаза теперь смотрели прямо на меня, и мне вдруг показалось, что он на какое-то время сфокусировал взгляд на моём лице… Хотя, скорее всего, это была лишь игра света…
На его кровати было достаточно свободного места, и я подумала, что вряд ли меня кто-то осудит, если я осторожно прилягу рядом с ним, таким знакомым, таким неожиданно родным и близким. Так и уснула, крепко сжимая в ладонях его большую теплую руку с длинными, как у пианиста, пальцами…
* * *
POV Рона
Я проснулся от грохота, уже потом сообразил, что просто что-то упало на кухне, но после привычной тишины даже такой негромкий звук был оглушающим…
Я ещё некоторое время лежал и слушал, как за стеной чем-то нарочито громко гремят, как свистит закипающий чайник, как льется вода в раковине… Несколько лет назад в этих звуках не было ничего удивительного: мать многочисленного семейства выходила на очередную трудовую смену. Я невольно улыбнулся, вспоминая те благодатные времена…
Теперь всё иначе. У нас с Джорджем, казалось, не было шанса вновь услышать подобные простые, но такие нужные утренние звуки. Я потянулся и поднялся с постели, умылся в прилегающей к комнате ванной и лишь потом вышел …
И замер. Мой, обычно до черноты темный, коридор был ярко освещен светом, падающим из дверного проёма кухни, но даже не это было самое главное. Дверь в комнату Джорджа была настежь открыта… Первым порывом было закрыть её, но потом я подумал, что Гермиона сделала это специально. Глубоко вздохнул и отправился на кухню, решив, что закрыть дверь к брату успею всегда, а вот нарываться на скандал с подругой ой как не хотелось, тем более с утра.
Кухня была залита светом, ведьма распахнула тяжелые шторы, впуская в небольшое помещение солнечные лучи. На плите томились три кастрюли и чайник. Стол был завален пергаментом и простыми тетрадными листами, и только один его угол был девственно чист, там стояла компактная горелка и котел, в котором бурлило зелье. Девушка обнаружилась на полу и, увидев её, я улыбнулся — словно не было прошедших пяти лет. Словно мы ещё учимся в школе, и Гермиона просто доделывает заданные на лето уроки, пока мы, неразумные мальчишки, бегаем по двору и дурачимся…
Подтянув левую ногу к груди, девушка сосредоточено разглядывала надписи на обрывках листочков, официальных пергаментах и других писчих поверхностях. Она хмурилась, задумчиво покусывала кончик магловской шариковой ручки. Я вдруг понял, что это, наверное, самый дорогой человек в моей жизни, если не считать семью. Нет, я её не любил, как девушку, но как друга… Я отчетливо понял, что даже если раньше и сердился на неё за то, что она решила убежать после победы, то теперь эта обида прошла, да и простить её я смогу абсолютно за всё, сейчас, по крайней мере…
— Может, объяснишь, что происходит?— мне действительно было любопытно.
— А, Рон… — ответила подруга, не поднимая головы, — смотри, как всё интересно получается. — И ткнула ручкой в центр очередного пергамента.
Я от двери не мог видеть, на что указывает Гермиона, а она сама продолжала сидеть на полу, не делая попыток встать. Пришлось подойти к ней и, присев на корточки, заглянуть в исписанный и исчерканный различными пометками пергамент, оказавшийся не чем иным, как рецептом зелья, которое давали Джорджу после еды для лучшей усвояемости пищи.
— Если мы поменяем корень ромашки полевой и шерсть лунных крыс, то…
— То ничего не изменится, Герм, они не являются действующими элементами зелья… — уверено заявил я.
— Так то оно так… Вот только… — девушка задумчиво пожевала ручку, а потом резко подняла на меня довольный взгляд карих глаз. — Только если их поменять местами, шерсть нейтрализует горький вкус действующих начал, а ромашка чуть изменит запах в лучшую сторону и немного уменьшит его силу… Посмотри сам.
Я забрал пергамент, почесал гладковыбритый подбородок и, наконец, смущенно выдавил:
— Герм. Ну ведь знаешь же, что я не силен в зельеварении…
— Рональд, ты же колдомедик! — возмутилась гриффиндорка.
— Герм, я могу сварить что-то по рецепту, это так, но изобрести новое… Или усовершенствовать старое зелье. Увы… — я чувствовал себя несколько виновато, но подруга неожиданно тепло улыбнулась.
— Да ладно, Рон, я предполагала нечто подобное. Но надеюсь, мне ты веришь?
Я утвердительно кивнул, чем вызвал ещё одну улыбку.
— В общем так, я сейчас это перепишу начисто, отнеси своему профессору в Академии, посоветуйся. И вот на счет этого тоже. — Гермиона протянула мне несколько вырванных из тетради листов. — Этим я собираюсь теперь кормить Джорджа. Единственное, не уверена в процентном соотношении компонентов, сможешь проконсультироваться?
— Спросить то я могу, — поднимаясь с пола и подавая руку девушке, произнес я. — Только тебе не кажется, что если бы это было правильней и полезнее это бы уже применяли в Мунго?
Она грустно посмотрела на меня:
— Не кажется, Рон. В Мунго слишком много пациентов, чтобы подходить к каждому индивидуально, в лучшем случае их разобьют на группы… Там не будут готовить так, как готовили бы для близких людей. Больных кормят питательными и полезными смесями, а то, что они несъедобно выглядят и на вкус мало отличаются от тертой резины, так их пациентам все равно… Тебе ли это не знать.
Я хотел было возразить, но был вынужден согласиться, очень во многом Гермиона была права. Помолчал некоторое время, а потом совершил большую ошибку, произнеся:
— Ты права, Герм, вот только им и правда всё равно, как и Джорджу…
— Не смей так говорить, слышишь?! Не смей! — яростным шепотом налетела девушка. — Если я ещё раз услышу подобное, я тебя ударю!
Но я словно не слышал её последних слов, все отчаяние последних лет, несбывшиеся надежды на то, что брат, наконец, выйдет из этого страшного состояния, словно выплеснулись наружу, оформившись в жестокие слова:
— Герм, он — это просто физическая оболочка! Он больше не человек в полном смысле этого слова! Он ни-че-го не слы…
Не договорил, ведьма отвесила мне звонкую пощечину. Я удивленно поднес руку к горящей щеке, а Гермиона, пожав плечами, спокойно произнесла:
— Я предупреждала.
А потом вдруг порывисто схватила меня за голову, притягивая моё лицо к себе максимально близко, и пристально глядя в глаза, убежденно зашептала:
— Он жив, Рон! Твой брат жив. Он все понимает. Он чувствует боль. Он боится. Он просто очень далеко ушел, но он ещё здесь! Он жив ещё! А ты его хоронишь. В этом тобой построенном склепе, лишенном света и звуков, лишенном жизни. Ты похоронил сначала Фреда, потом Джорджа, и сейчас ты хоронишь себя. Но вы живы, черт вас дери, живы! Я знаю, ты уже ни на что не надеешься, ты смирился и просто тупо несешь свое бремя, уже не пытаясь что-то предпринять, и я могу понять тебя, могу понять, как ты устал. Но не мешай тогда мне! Я прошу тебя, дай мне попробовать. Я почти уверена, что получится. Я… Понимаешь, мне трудно объяснить, но он меня слышит. Он меня понимает. Он разумен, слышишь! Не сошел с ума, просто заперся в своем мире, сбежав, как и я, от окружающего кошмара, только я убежала к маглам, а он спрятался в собственном сознании. Ему просто надо помочь выйти оттуда… — И я смотрю в горящие карие глаза, вижу на раскрасневшихся щеках мокрые дорожки слез и верю, хоть и запрещаю себе надеяться. — Я прошу тебя, Рон, не мешай мне…
— Хорошо, Герм, я не буду тебе мешать, я не стану больше говорить подобных вещей. Прости меня.
Я притягиваю к себе дрожащее тело подруги и понимаю, что, наверное, это единственный человек, который сможет что-то сделать в сложившейся ситуации, просто потому, что я ещё ни разу не видел, чтобы Гермиона Грейнджер не довела начатое дело до конца…
* * *
POV Гермионы
— Ну вот, Джордж, как я и обещала, сегодня твоё пюре я готовила сама. И даже накормила им твоего брата. Рону понравилось, надеюсь, тебе тоже придется по вкусу, — я села напротив молодого человека.
Перед уходом Рональд перенес Джорджа на пол, осторожно усадил на подушках и долго с ним разговаривал. О чем, я не знаю, да это и не важно, им обоим это было нужно: младшему, чтобы создать для себя иллюзию разумности брата, а старшему, чтобы хоть ненадолго задержаться тут, чтобы понять, что он все ещё нужен…
— Давай, родной, открывай рот, пробуй, что я тебе наготовила.
Естественно, Джордж рот не открыл, но мне потребовалось совсем небольшое усилие, чтобы сделать это за него. Я поняла, что моему другу моя стряпня нравится явно больше того, чем его кормили раньше, по тому, как он глотал… Если в прошлый раз его кадык двигался медленно и лениво, а порой создавалось впечатление, что молодой человек просто выплюнет очередную порцию, то теперь всё было иначе. Я покормила его буквально в считанные минуты…
— Вот, молодец. — Я отставила пустую тарелку и серьезно посмотрела на друга. — А теперь, Джордж, я хочу включить музыку… Я не знаю, какую предпочитаешь ты, поэтому решила остановиться на магловской классике.
Из гостиной, которой почти не пользовались, мною был левитирован проигрыватель и несколько пластинок с записями концертов европейских музыкантов. Теперь квартиру наполняли звуки скрипок, клавишных, труб…И комната Джорджа не стала исключением.
Следующие три дня были словно скопированы один с другого... Почти всё своё время я проводила с больным другом, читала ему книги, журналы, кормила его, поила зельями, потом устраивала что-то вроде перерыва, включала музыку, а сама углублялась в изучение разнообразной литературы, которая могла бы хоть немного помочь. Мою рецептуру зелья, как сообщил Рон, одобрили и даже взяли на заметку, рецепт пюре подвергся незначительным изменениям, сопровождающимися подробными письменными разъяснениями.
Рональд приходил ближе к десяти. Мы уединялись на кухне, где я делала ему крепкий чай, а себе не менее крепкий кофе, и рассказывала о том, как прошел день у нас с Джорджем, а Рон о своих трудовых и учебных буднях. А потом я безжалостно отправляла друга спать, и он хоть и сопротивлялся, но больше для вида, чем всерьёз.
И как-то вошло в привычку засыпать на кровати Джорджа, крепко-крепко сжав в своих руках его ладонь…
В воскресенье Рональд был на дежурстве. Я ждала его только в понедельник, но он неожиданно появился дома в разгар рабочего дня… И я даже не знала, чего в его взгляде было больше, растерянности, вины или раздражения…
— Что-то случилось? — тревожно спросила я.
— И да, и нет… Меня ставят на второе дежурство, завтра. Девушка, моя сменщица, захворала, и начальник решил, что я — отличная кандидатура, ведь у всех семьи, а завтра праздник… — Рональд тяжело опустился на стул и скорее простонал, чем произнёс, — Завтра второе мая…
— Так, Рон, успокойся! С Джорджем ничего не случится, я от него ни на минуту не отойду, обещаю. Спокойно работай. Ты меня слышишь?
Друг поднял на меня глаза.
— Герм, ты просто не понимаешь, завтра Джорджу будет очень плохо…
Я перебила его:
— Хуже чем есть — не будет. Я вроде ни разу тебя не подводила, если что-то обещала. Говорю же тебе, иди и работай спокойно. И не смей переживать. Давай-давай, иди в Мунго!
Я выпроводила друга, а сама с некоторым опасением вернулась к Джорджу. Видимых изменений не было, но кто знает, что придет в эту рыжую голову…
* * *
Я проснулась, словно меня подбросили… И вроде ничего не произошло, Джордж лежал рядом, но в сердце поселилась неясная тревога… Я засветила ночник, и вновь посмотрела на лежащего рядом парня — он плакал. Слезы вытекали из глаз и, скатываясь по коже, терялись в волосах…
— Джордж…
Я не знала, который час, но было понятно, что уснуть больше не удастся, да мне и не хотелось… Мне было страшно… И очень больно.
— Джордж…
Я медленно поднялась с кровати, подошла к окну, стараясь ни на секунду не выпускать молодого человека из поля зрения, отодвинула тяжелую ткань… Ночь… Яркая, лунная… Как и тогда, пять лет назад…
Я смотрела в окно, а в моей голове рождалась идея… И я возблагодарила Мерлина за то, что Рональд на дежурстве, потому что он ни за что бы не позволил мне сделать то, что я хотела…
Я быстро вернулась к кровати.
— Джордж, я знаю, ты меня слышишь. Я прошу тебя, не делай пока ничего, доверься мне… Дай мне всего несколько минут, хорошо?
Он не ответил… А я, отпустив его руку, аппарировала на хогсмитское кладбище. Все заняло лишь несколько минут, я нашла могилу Фреда, убедилась, что на кладбище никого нет (все торжества должны были начаться днём), и поспешила к Джорджу… Сердце болезненно сжималось от одной только мысли, что он может меня не дождаться, и я прибуду к пустой постели.
Но он все ещё был там. Тогда я призвала его одежду, переодела друга, решив, что если мы пойдем на могилу Фреда, Джордж должен выглядеть достойно, чему вряд ли будет способствовать мягкая пижама. Аккуратно заплела его длинные волосы в короткую косицу, левитировала молодого человека на пол так, чтобы спиной он упирался в мою грудь. Крепко-крепко обхватила его плечи и, сосредоточившись, аппарировала…
Оказавшись на кладбище, мы некоторое время так и сидели, оба на коленях, он всем телом опирался на меня, а я крепко вцепилась в его плечи… А потом все изменилось: по телу его словно прошла судорога, и Джордж, чуть дернувшись, подался вперед. Я на мгновенье испугалась, что он сейчас упадет лицом в холодную траву, но он твердо оперся на руки. Чуть переместилась в бок, чтобы, если вдруг он все же начнет падать, успеть подхватить его…
Я смотрела на друга со смесью ужаса, вины и всепоглощающей нежности. Эта какофония чувств доставляла не малую боль. Я не замечала, как по щекам струятся слезы, в этот момент я так ненавидела Фреда за то, что он позволил убить себя, позволил, тем самым, разлучить себя с братом…
Я сидела, уткнувшись лицом в теплое плечо Джорджа, вцепившись одной рукой, в его предплечье, а второй нежно гладя его по голове… И неожиданно для себя поняла то, что случилось со мною пять лет назад, и от чего я тогда так спешно убежала… Я убежала от его боли, именно от неё, чтобы не чувствовать того, что чувствую сейчас… Мне вдруг показалось, что мои легкие вот-вот разорвутся, что моё горло вот-вот оцарапает хриплый вой, не мой вой — его. В тот день его потеря, его горе стало для меня в сто крат сильней и страшней собственных… И я ушла, чтобы не видеть его муки… Даже не пытаясь понять, отчего я так остро чувствую боль Джорджа. А вот сейчас, сидя с ним на могиле его брата, вновь ощущая его страдания и отчаяние, я поняла, что ничто не заставит меня повторить свою ошибку. Я поняла, почему мне все пять лет снились пустые голубые глаза… Я просто любила этого человека… Любила, незаметно для себя, любила не желая принимать это во внимание, считая, что подобного просто не может быть…
— Гроберт, догоняй! — послышалось со стороны Хогсмита, кажется, кто-то начал отмечать, не дожидаясь официальных торжеств…
— Джордж, милый, сюда идут… Нам пора, не нужно, чтобы нас видели… — тихо произнесла я.
Рука молодого человека, вдруг напряглась, длинные пальцы с силой вцепились в свежую траву…
— Джордж… — мой шепот утонул в очередном крике:
— Гроберт, ну где ты там?
— Джордж, я аппарирую, — предупредила я, крепче обхватила его плечи и провалилась в засасывающий омут трансгрессии, унося с собою друга.
А дома нас ждал взбешенный Рон…
20.05.2011 Глава 5
POV Рона
Я нервничал, усталость и тревога за брата сделали свое дело. Медсестра Тамара Стонби, устав от моих нескончаемых придирок, отпустила меня домой на час. Обещав прикрыть и сообщить, если что-нибудь случится.
Вернулся домой, а там никого нет. Ни Гермионы, ни Джорджа, естественно. На кровати брата лежала небрежно брошенная пижама. Несколько минут я тупо пялился на темную ткань домашней одежды Джорджа, а потом испугался… Хотел было уже аппарировать на хогсмитское кладбище, но в комнате у моих ног материализовались брат и подруга.
Джордж был одет в свои старые джинсы, до этого аккуратно лежавшие в платяном шкафу. Гермиона крепко сжимала его плечи, что-то ласково шептала, перебирала в тонких пальцах выбившиеся из короткой косицы пряди, и пока не замечала меня. А я едва удерживал себя от того, чтобы не заорать!
— Где вы были? — Как я ни старался говорить спокойно, у меня это мало получилось… Девушка вздрогнула и перевела на меня испуганный взгляд.
— Рональд? Ты же должен быть на дежурстве?
— Где, вашу мать, вы были?! — Голос сорвался на рык.
— На кладбище…
— ГДЕ?!
— Рон, успокойся и иди на кухню, поставь чайник, пока он поспеет, я как раз переодену Джорджа. Тогда и поговорим…
Я от изумления задохнулся словами… Кто-кто, а Грейнджер не меняется! Но кое в чем она была права, кричать в комнате брата не стоило, поэтому я, скрипнув зубами, отправился готовить чай, кофе себе пусть сама делает.
Стоял на кухне, следил за чайником и, по мере его закипания, сам остывал… Ну что могло случиться, если рядом с братом была Гермиона? Он бы всё равно туда аппарировал, так хоть она контролировала ситуацию…
Вода в чайнике гулко забулькала, из носика повалил пар. Я достал две чашки и всё-таки сделал подруге кофе. Осторожно, чтобы не расплескать горячую жидкость, вернулся в комнату брата.
Джордж, уже переодетый, утопал в подушках на своем привычном месте на полу у стены. Гермиона сидела рядом аккуратно сворачивала его одежду, то и дело касаясь рукой его безвольной ладони.
— Успокоился?
— Терпимо…
Поставил возле неё кружку с кофе, сам уселся у двери, оперся спиной о стену, выжидающе посмотрел на подругу. Девушка некоторое время молчала, потом чуть передернула плечами, глубоко вздохнула и, сжав хрупкими пальцами кисть брата, подняла на меня взгляд виноватых глаз.
— Прости, Рон. Но ему это было нужно…
— Можно было хотя бы записку оставить?
— Ага… — чуть иронично хмыкнула Грейнджер. — А ещё лучше связаться с тобой и предупредить о своем уходе. В идеале вообще никуда не ходить… Рон, если бы я хоть немного промедлила, он бы аппарировал туда сам!
Я знал это. Но согласиться почему-то не мог. За прошедшие пять лет я слишком привык, что забота о брате целиком и полностью лежала на мне, и теперь было несколько странно, что я не в курсе всего, что происходит с ним. Терять контроль было непривычно…
Сидящая рядом девушка, такая знакомая, но при этом такая неизвестная, взяла на себя все хлопоты, связанные с уходом за Джорджем. Это одновременно и пугало и приносило облегчение, я был рад, что теперь я не один, что Гермиона, как человек близкий и родной, разделила со мной моё бремя, но я никак не мог понять, зачем ей это надо…
— Герм, скажи, зачем ты вернулась?
Она долго молчала, отрешенно пожимала пальцы Джорджа, смотрела куда-то в пол…
— Спорим, тебя больше интересует, почему я ушла?— взглянув на меня, спросила ведьма.
Я ухмыльнулся. И это тоже, естественно… Гермиона глубоко вздохнула, поменяла позу так, чтобы и меня видеть, и брата моего из поля зрения не терять, и тихо заговорила.
— Знаешь, я сама не знала причины. Тогда, глядя на вас всех, на тебя и Гарри, на твоих родителей, на Джорджа… Я просто не смогла. Я поняла, что мне придется разделить вашу боль, а сил на это не нашла. Уходила и всё ждала, что кто-нибудь заметит, окликнет… Хотела этого, и одновременно молилась всем кому только можно, чтобы этого не произошло… А потом всё простить себе не могла. Жила как во сне каком-то… Родители — это вообще отдельная история. Они сперва и говорить-то со мной не желали, все никак простить не могли… А потом благословили на жизнь маглы… Я отдельно жила… Так и не поняла, почему совы к родителям прилетали, а не ко мне… Я и о письмах-то узнала недавно совсем, думала, что вы меня благополучно забыли, вот и не пишите…
Девушка немного помолчала…
— Мне Джордж снился… Все пять лет. Я спать не могла толком, через ночь видела пустой взгляд, всё никак понять не могла, отчего мне снится Фред. Помнишь, я с ним и не общалась толком, мы с Джорджем дружили, да… Но не с Фредом… Причем я только сейчас поняла, почему так получалось. Глупо… Для меня всегда Джордж был особенным, нет ничего удивительного, что я влюбилось. Удивительно то, что не заметила, не обратила внимания… Зациклилась на тебе и ревности своей… — Гермиона усмехнулась…
— Ушла. Закончила курсы по бухучету, устроилась бухгалтером в торговый центр. Работала так, чтобы времени не оставалось… Ни на что… А особенно на воспоминания и анализ. Но, как бы много времени не занимала работа, этого было мало… Тогда в моей жизни появился Майкл. Молодой человек — магл. Хороший добрый парень, теплый… Он, наверное, и помог мне пережить эти пять лет… — она вздохнула — Моя ошибка заключалась в том, что я ушла, вот только поняла я это далеко не сразу. Поначалу я была твердо уверена в правильности своего поступка, но, как оказалось, это принесло больше бед и проблем, чем… Мне тогда казалось, я свихнусь… Я почти тронулась умом в тот день, я возненавидела магию и все, что к ней относилось! Я чуть не сломала собственную палочку, даже не помню, что меня остановило… И поначалу всё было хорошо: любящие родители, спокойная работа, размеренный ритм жизни, всё знакомо, просто… Скучала? И да, и нет… Если бы родители не сжигали письма, если бы я о них знала — я бы вернулась, наверное. Отец словно чувствовал, что мне необходим совсем маленький толчок, чтобы я вновь оказалась в мире волшебников. Хотя бы намёк на то, что меня помнят, что я там нужна… А с другой стороны был страх, была вина перед родителями. Мне очень не хотелось их огорчать… Но с каждым днём становилось всё труднее. Эти сны… Я запрещала себе думать, что совершила ошибку, но иногда эти мысли всё же появлялись в моей голове, и тогда меня снедало чувство вины уже перед вами... И я пыталась оправдаться тем, что всё уже было кончено, вот только получалось не особо. В конце концов я довела себя до нервного срыва и начальник отправил меня в принудительный отпуск… К этому времени как раз наступил конец апреля… Я раз в год аппарировала к Визжащей хижине, чтобы почтить память их… Так и в это раз… Уже уходить собралась, когда увидела Джорджа и ничего поделать с собой не смогла, ноги будто сами меня несли… Я на него смотрела и понимала — случилось что-то страшное… Потом появился ты, и пусть твоя реакция меня не удивила, а чего ещё я ожидала? Она всё же очень больно ударила… И ведь я действительно хотела вернуться в Австралию! Но не смогла… Знаешь, что я поняла, сидя у Аберфорта в баре и поминая погибших? Что моя жизнь — она здесь… Я могу сколько угодно времени обманывать себя и родителей, но без волшебства и вас меня нет, я становлюсь просто куклой… И я, конечно, не думала, что с Джорджем всё так серьёзно… Я была удивлена тем, что ты велел искать тебя в Мунго, но не связывала это никак…
Её голос был таким тихим, а говорила она так сбивчиво, что я с трудом её понимал. Но главное я уяснил…
— Успокойся, Герм, всё нормально. Я не скажу, что понимаю тебя, но уже не злюсь. Если бы я меньше устал, если бы ты появилась на два года раньше, я бы и слушать тебя не стал, если честно… А теперь я просто счастлив, что ты здесь, вместе с тобой пришла надежда, уже за это я готов простить тебе всё на свете. А ты ведь, по большому счету, ни в чем не виновата, и ничего не обязана была делать.
Девушка смахнула слезу…
— Мне надо вернуться в Мунго, Герм…
Я поднялся, собираясь выйти, но меня остановил её голос:
— Подожди. У тебя ведь должен быть выходной после дежурства?
— Да.
— Мне надо уладить кое-то… Я не предупредила родителей. Они, должно быть, меня совсем потеряли. Мне нужно сходить к ним, кое-что забрать, посетить Гринготс и… Есть ещё одно дело… Но на это уйдет не меньше дня… Если бы ты смог меня отпустить, скажем, завтра вечером. Поспишь после работы, а потом я уйду. Я вернусь. Обязательно.
Я улыбнулся.
— Нет проблем, Герм, как скажешь. Ты и так мне очень помогла, даже если ты не вернёшься, я пойму…
Я кривил душой… Я бы не понял, но думалось мне, что это надо было сказать. Гермиона тепло улыбнулась, явно поняв меня куда лучше, чем я сам…
* * *
POV Гермионы
— Значит, ты всё-таки уходишь? — грустно сказала мать.
— Нет, мама, я возвращаюсь.
— Не сердись на отца…
— Может когда-нибудь он поймет…
— Кто знает…
— Я буду писать, обязательно.
Мать кивала головой, и я была ей очень благодарна за понимание, для меня оно очень важно…
Я уже собрала свои вещи, расплатилась с хозяйкой съёмной квартиры и уволилась… Ночью у меня был трудный разговор с Майклом, трудный тем, что мне пришлось второй раз исповедоваться, выворачиваться наизнанку. Я, конечно, могла этого не делать, но Майкл заслуживал объяснений, он действительно был очень хорошим человеком, и почти спас меня…
А потом состоялось объяснение с родителями. И громкие крики взбешенного отца, и понимающие кивки матери, и чувство вины… И парадоксальное ощущение, что я всё делаю правильно…
А потом я ушла и чувствовала, как мне в спину смотрит мать и вышедший на крыльцо отец. Я аппарировала лишь когда была уверена, что пропала из вида родителей, чтобы не причинять им ещё большую боль… Жаль только, мы с отцом так и не смогли понять друг друга…
Вещи, забранные мною из моей съемной квартирки, здорово оттягивали руку, когда я появилась на Диагон-Аллее. Празднично одетый по случаю годовщины Победы люд гудел на улице. Всюду взрывались шутихи. В этой веселой какофонии как-то по-особому печально смотрелась пустая и пыльная витрина магазина близнецов… Я старалась не смотреть в её сторону, быстро миновала аллею, почти взбежав по крутой белокаменной лестнице гоблинского банка. И почти у самых дверей, наткнулась на Билла Уизли…
— Гермиона?
— Здравствуй, Билл.
Старший из братьев Уизли не слишком изменился за пять лет, в отличие от того же Рона, не говоря уж о Джордже. Я пыталась подавить в себе всколыхнувшуюся в груди обиду за друзей, пыталась напомнить себе, что сама поступила не многим лучше, за тем лишь исключением, что я не знала о беде оставшегося близнеца… Но тщетно… Билл всё знал. Он их родной брат! И, в отличие от того же Перси, всегда производил впечатление чуткого человека. Человека, который не оставит в несчастье родного брата…
— Ты вернулась?
— Как видишь… Прости, Билл, я тороплюсь.
Его изуродованное лицо исказилось в подобии благожелательной улыбки, мужчина посторонился, пропуская меня. Я почти прошла мимо, когда он негромко произнёс:
— Если тебе нужно снять деньги, я могу помочь сделать это быстрее.
Я остановилась. Это было бы мне на руку…
— Серьёзно?
— Вполне, — кивнул мужчина.
— И что ты ждешь от меня взамен?
— Ничего…
Что-то мне тут не нравилось…
— Я видел Рона.
Вот теперь всё яснее ясного… Своеобразная благодарность? Мне нечего было сказать. Ему, видимо, тоже, потому что он, кивнув собственным мыслям, предложил следовать за собой.
Старший из братьев Уизли подвел меня к вычурной двери, за которой оказался кабинет какого-то гоблина, страшного, как… как гоблин! Тот долго и внимательно меня разглядывал, а потом потребовал ключ…
В хранилище Билл нас не сопровождал, но благодаря тому, что он провел меня к главному клерку, вся процедура заняла не так уж много времени. Я была лишена удовольствия стоять в очереди сначала, и монотонно отвечать на занудные вопросы дотошных гоблинов потом. Мой счет в Гринготсе пополнился на энную сумму, в конце концов, я не просто так проработала заместителем главного бухгалтера, кое-что накопила — никогда не была транжирой. Все заботы с переводом денежных средств со счетов в магловских банках гоблины, что естественно, взяли на себя. Я лишь сняла немного на личные нужды и перевела кое-что в магловскую валюту. Уходила из банка я с туго набитым галеонами мешочком и кошельком с хрустящими купюрами. Путь мой лежал в магловский магазин для инвалидов.
Я никогда не бывала в подобных заведениях, и, дай Мерлин, больше никогда не окажусь. Мне нужно было инвалидное кресло. Я не слышала о существовании подобных в миру волшебников, да и не нужен мне был магический предмет. Вполне хватит качественного магловского изделия.
На выбор кресла ушло довольно много времени, больше чем на общение с гоблинами, но я была очень довольна покупкой. И вернулась в дом братьев Уизли в хорошем расположении духа.
В квартире стояла тишина и полумрак. Зашторивать окна так же плотно, как и было до моего вмешательства, Рональд не стал, но приглушить падающий в окна солнечный свет себе позволил. Из ванной доносился плеск, видно Рон мыл брата.
В тот день, когда я с треском выгнала миссис Спок, мой друг выделил мне комнату, но у меня не было ни вещей, чтобы там положить, ни желания там спать. Всё своё время я проводила или на кухне или в комнате Джорджа и была вполне довольна этим.
Теперь же я комнатой воспользовалась, для того чтобы сложить там свои пожитки и поставить инвалидное кресло, ибо его время ещё не пришло, как мне казалось.
Пока раскладывала вещи в платяном шкафу, Рон окончил водные процедуры. Я вышла в коридор как раз в то время, когда мой друг на руках выносил брата из ванной комнаты.
— Привет, Герм. Удачно сходила? — спросил он, положив Джорджа на постель.
— Более чем. Рон, я хочу чтобы Джордж гулял.
— И как ты себе это представляешь? — саркастично поинтересовался друг.
— Легко. Мы будем гулять в магловских парках…
— Ты забыла один небольшой нюанс — мой брат не может ходить.
— Не забыла. Я купила инвалидное кресло. В магловском мире подобное вызовет удивления, а Джорджу нужен свежий воздух, — уверенно произнесла я.
— Как знаешь, Герм… Ты обедала? — покладисто согласился парень.
Я покачала головой. Тогда мой друг жестом позвал меня на кухню, где мы пообедали заказанной Роном едой. А потом, я отослала Рона готовиться к предстоящим семинарам в Академии, сама же вернулась к Джорджу.
25.05.2011 Глава 6
POV Рона
День был на редкость удачным, я сделал неплохой доклад на семинаре в Академии, да и смена в Мунго прошла спокойно и тихо. Мне даже удалось слегка пофлиртовать с новенькой медсестрой Кетти Беннет, что доставило немало удовольствия.
Ну, а вернувшись домой, я застал на кухне презабавнейшую картину: Джордж сидел за столом в громоздком и наверняка очень удобном кресле с большими колесами, на столе стояла миска с едой, и над всем этим возвышалась злющая Гермиона.
— Джордж Уизли, ты будешь есть или продолжишь и дальше трепать мне нервы? Я прекрасно осведомлена о вашей семейной упертости. В том, что на пути к своей цели ты лбом прошибешь любые препятствия, я убедилась ещё в Хогвартсе. Однако смею напомнить, что твоё нынешнее состояние делает упрямство почти бессмысленным. Ты добьешься только того, что я, дождавшись Рона, аппарирую в ближайшую магловскую клинику. Уверяю тебя – моя совесть и моральные принципы переживут кражу медицинского оборудования, а умственные способности позволят разобраться с принципом его работы. В результате ты все равно будешь накормлен, только тогда у тебя из носа будут торчать несимпатичные трубки – поверь, приятного будет мало!
— Привет, Герм, – негромко поздоровался я. – Что случилось?
— Случилось, Рональд, то, что твой старший брат по старой памяти решил меня переупрямить, упустив из виду тот момент, что находится в не располагающем к этому состоянии! – выпалила девушка.
Это было весьма забавно. С одной стороны моя подруга откровенно злилась и негодовала, но при этом я отчетливо ощущал, что она несказанно довольна, вот только никак не мог понять чем.
— Джордж, милый, ну будь же хорошим мальчиком, поешь, я все равно не закрою окна и не оставлю тебя в покое, я не Рон!
— Так вот в чем дело! Гермиона, я же говорил тебе, что Джордж не любит яркий свет, – напомнил я ведьме. Та лишь передернула плечами, пробурчав сквозь зубы что-то о подтверждении моего идиотизма и некомпетентности лечащих брата колдомедиков. И мне бы обидеться, но вместо этого я улыбнулся, возможно, мы и правда что-то упустили, а Гермиона это заметила.
Решив, что не плохо бы было выпить чаю, я отошел к плите и услышал вдруг довольный вздох подруги и её ласковый шепот:
— Сразу бы так. А то нашел время характер показывать, паршивец.
И я понял, что имела в виду Гермиона, когда говорила, что Джордж её слышит и понимает, потому что брат наконец-то начал есть. Видимо угроза на счет магловских способов кормления в критических ситуациях сработала.
Пока я заваривал чай себе и варил кофе девушке, она успешно покормила Джорджа и даже успела вымыть за ним посуду. В результате спустя каких-то пятнадцать минут мы уже сидели за столом, грели руки о горячие бока кружек и негромко беседовали.
— Может ты все же пояснишь, почему мы идиоты? – осведомился я, после того как во всех подробностях рассказал о том, как прошел мой день.
— Да легко, Рон, – пожала плечами ведьма. — Вы решили, что Джордж не разумен, упустив из внимания очевидные вещи.
— Например?
— Рон, когда ты научишься думать, ведь не дурак… — покачала головой девушка. – Джордж разумен хотя бы потому, что может аппарировать. Вы считаете его бездушной оболочкой, вы уже списали его со счетов, опрометчиво решив, что то, что называется душой уже отсутствует в его теле. Я почти уверена, что в диагнозе есть аналогия с поцелуем дементора… — я согласно кивнул головой. Действительно, один из колдомедиков выдвигал довольно странную и сомнительную теорию о том, что не обошлось без вмешательств этих существ, отбившихся от рук во время войны с Волдемортом.
— Но, Рон, подумай сам, смог бы Джордж аппарировать, если действительно потерял душу? Смог бы он реагировать на то, что происходит вокруг? Не хочет и не может – это разные вещи. Люди, ставшие оболочками, как ты выражаешься, они действительно не могут, а твой брат не хочет. И вместо того, что бы вернуть его, ты и лечащие врачи позволяете ему уходить в себя все глубже и глубже, потакая желанию исчезнуть и замкнутся… Но если брат тебе дорог, почему ты так легко его отпускаешь? Почему ты опустил руки? Джорджу просто нужна встряска, Рон… Нужно просто, что бы он снова захотел жить, а уж как это сделать – наша задача и проблема.
Я молча слушал подругу, допуская её правоту, но боясь с ней согласиться, поверить ей. Я слишком устал раз за разом терять надежду, но слова были так убедительны, а голос так уверен и тверд, что не поддаться ему было совершенно не возможно…
* * *
POV Гермионы
Ах, как быстро летит время!
Всего несколько месяцев назад я вела совершенно магловский образ жизни, усердно трудясь бухгалтером в торговом центре небольшого провинциального городка, находящегося по другую сторону экватора от Англии и всего, что меня связывало с миром магии и друзьями… И я старалась не думать о том, что оставила на родине. Я жила с чужим, нелюбимым ни минуты человеком, чтобы создать иллюзию нормальной жизни. И ходила к родителям по субботам…
Шесть месяцев назад я непонимающе смотрела на сломанного друга, бывшего когда-то одним из самых веселых людей на земле, там, на ночном кладбище Хогсмита…
А потом рьяно принялась воплощать в жизнь свой план по возвращению Джорджа к полноценной жизни… И поначалу была на все сто процентов уверена в успехе!
Я не была счастлива, моё счастье пряталось за голубой радужкой пустых равнодушных глаз, но я так радовалась тому, что Джордж хоть как-то реагирует на происходящее вокруг него. Пусть это были незначительные, почти не заметные капризы (насколько вообще может капризничать человек, находящийся в его состоянии), проявляющиеся в большей степени в отказе от пищи… Но они были! И иногда Джордж менял положение головы так, чтобы отвернуться от распахнутых настежь окон, в которые проникал яркий солнечный свет и теплый ветер… Тогда я всё сильнее убеждалась в верности избранного пути, в том, что мне удастся задуманное, что когда-нибудь вновь увижу в его глазах разум, увижу его улыбку…
Моя радость ушла вместе с джорджевыми проявлениями недовольства. Он словно смирился, приспособился к новым условиям жизни. Мол, хочется тебе, чтобы я сидел в светлой комнате – пожалуйста! Надо тебе, чтобы я слушал музыку – Бога ради! Хочешь гулять со мной, или что там от меня ещё осталось, по людным улицам – да гуляй на здоровье! Мне-то что?..
Он снова прилежно кушает приготовленное мною пюре…
Теперь он не отворачивается от окна…
Джордж опять прежний, такой, каким был до моего появления в квартире братьев Уизли…
Совсем недавно я убеждала Рональда в том, что у меня обязательно получится. Я была свято уверена, что окружив Джорджа жизнью, светом, людьми и их смехом, я смогу заставить его вновь вернуться к жизни, перестать существовать словно растение…
Я ошибалась…
Так страшно это признавать…
Но я ошибалась — того, что я делаю мало…
А я не знаю, как ещё вернуть его! Что ещё сделать…
Однако я довольна – хоть одному из братьев мне удалось помочь — кажется, у Рональда появилась девушка, ну или замаячила на его горизонте симпатичная, любая его сердцу особа женского пола. По крайней мере, мой школьный друг стал выглядеть намного счастливее, чем полгода назад. О том, что Рону кто-то нравится, упорно говорило мое женское чутье. Сильно сомневаюсь, что он снова стал следить за собой, в полном смысле этого слова, просто потому, что у него появилось на то время. Нет, он явно хочет произвести положительное впечатление на кого-то. И этот «кто-то» вовсе не профессор Академии — им чаще всего не важно, как выглядит их студент, главное, чтобы в голове у него что-то было. А иначе, зачем бы Рону так тщательно следить за своим внешним видом?
Рон перестал торопиться домой после смены. Он задерживался сначала ненадолго, а теперь мой друг позволяет себе прийти под утро – надо быть дурой, чтобы не сложить два и три и не получить при том пять…
Я рада за него, хоть и обидно немного… Совсем чуть-чуть, ибо я не имею права осуждать его – он долгие годы жил только старшим братом и отказался от многого ради него. Рон заслужил свое счастье и право быть счастливым…
Но Джордж…
Порой, гуляя магловскими улицами Лондона, там, где инвалидная коляска не вызывала удивления и не привлекала ненужного внимания, мне чудился интерес в его глазах, когда мимо проходили заливисто смеющиеся дети… Джордж очень любил детский смех – их с Фредом придумки по большей части были рассчитаны на весьма юную клиентуру… Со временем я убедила себя в том, что интерес этот я выдумала, выдавая желаемое за действительное…
А как бы хотелось верить…
Дни, словно под кальку срисованные один с другого, текли неспешно и одинаково: ранний подъем; утро, проведенное на кухне у плиты; завтрак с Рональдом, во время которого мы делились планами на день; завтрак Джорджа и его гигиенические процедуры, поначалу заставлявшие смущаться и испытывать некое чувство сродни стыду; музыкальный час, во время которого я управлялась по дому, наводя порядок; час литературный, когда я читала в слух что-то из не особенно большой, но достаточно интересной библиотеки близнецов; «тихий час» — нет, ни я, ни он не спали, просто в это время я читала специализированные медицинские издания, а понимание их требовали тишины и сосредоточенности; обед Джорджа, после которого подкреплялась я; вечерняя прогулка не ухоженным магловским парком, чем-то приглянувшимся мне как-то раз; ужин Джорджа и его гигиенические процедуры; негромкая беседа с Рональдом, если он возвращался домой до того, как я усну…
Постепенно мною овладевала апатия, наверное, это самый близкий термин к охватывающему меня состоянию. Вот уже почти полгода прошло, а я так и не продвинулась в своих попытках вернуть Джорджа. Возможно, в конце концов я бы отчаялась, как отчаялся когда-то Рон, сломавшись и потеряв надежду, если бы не появился на пороге дома моих друзей их брат — Чарльз Уизли …
Я видела Чарли только на колдографиях, но честно говоря, меня не интересовал этот член семьи Уизли, и я не особо разглядывала его на снимках. Я почти ничего не знала о нем, кроме разве того, что он закончил Хогвартс на пару курсов раньше нас с Гарри и Роном и что работает он драконологом где-то в Румынии.
Я поняла, что передо мной он только по ярко рыжему коротенькому ежику волос, настолько Чарльз был не похож на своих родственников. В нем не было чуть лукавого добродушия в разной степени свойственной всем Уизли. В его глазах не было хитрецы, как в глазах близнецов, не было бездумной упертости Перси, простоватости Рона… У него вообще были совсем не уизливские глаза, кроме Джинн и Молли, все члены многочисленной семьи были голубоглазыми. Взор миссис Уизли был темно-серым, а у Джиневры цвет глаз был серо-зеленым…
Глаза же Чарли показались мне сначала по-драконьи золотыми, лишь присмотревшись, я поняла, что цвет радужек его светло-карий с золотисто-зеленоватыми вкраплениями… Ещё одно отличие – его взгляд был острым и сосредоточенным, и тяжело нависшие над глазами брови придавали его лицу угрюмое, если не сказать, злое выражение.
И глядел на меня он явно недоброжелательно…
И разговор начал с порога, прямо в лоб так сказать:
— Уходи, Грейнджер.
— Не поняла…
— Чего не понятного? – набычился молодой человек. – Я довольно ясно сказал: уходи. Могу уточнить: собирай вещи и проваливай, откуда пришла.
Я растерялась, даже что ответить не нашла. Стояла и тупо пялилась на неприветливое лицо Чарльза, походя поражаясь его огромным размерам: при высоком росте, внушительный разворот необъятных плеч, совершенно огромные ладони мускулистых рук, чудовищные сапожищи…
— Стоп, – наконец смогла вымолвить. – Чарльз, я отказываюсь тебя понимать. С чего бы мне уходить…
— Хорошо, скажу более внятно: оставь Джорджа в покое, не лезь в его жизнь!
Вот это рык… На грани слышимости, но, кажется, стекла задрожали. И мне бы испугаться, столько угрозы было в почти зверином звучании тихого голоса… Но я лишь возмутилась:
— Прости, Чальз, но какое твое дело? Ты кажется, в судьбе брата давно перестал принимать участие! У меня создалось впечатление, что всем в вашей семье глубоко по-барабану жив ли ещё Джордж. Я здесь почти полгода, Чарльз. ПОЛГОДА! И ни единого раза, ни один из вас даже не поинтересовался как дела у Рона и Джорджа! Они словно сироты, до которых никому нет дела! И это притом, что семья ваша довольно большая. Вы все, мать вашу, настолько занятые, у вас видимо так много особо важных дел, что жизнь братьев уходит даже не на второй или третий план, а вообще где-то за горизонтом прячется! Я ничего не скажу в свое оправдание, но я НЕ ЗНАЛА о беде Джорджа! Не знала! А ты знал! И Перси, и Билл… Вы все знали! И даже не попытались помочь! Просто похоронили вместе с погибшим близнецом другого, еще живого. Просто отказались от него, решив, что проще забыть, чем постараться помочь ему. Вернуть его!
— Да не вернется он, слышишь? НЕ ВЕР-НЕТ-СЯ! — он не повысил голоса, но мне показалось, прокричал, и грозно хрустнули костяшки непомерно огромных кулаков. А потом словно сдулся, чуть заметно ссутулится, и во взгляде появилась горечь. – Я знаю, Грейнджер, он не вернется, все остальные, и Рон тоже, чувствуют, а я знаю… Не трать свою жизнь на бесполезное. Не причиняй большей боли моей семье…
— Но Джордж жив! – почти в отчаянии кричу я.
— Но он не вернется! Ты подарила надежду Рону, зачем? Он битый час уверял меня, что Джордж якобы тебя понимает, но он не может! Ты в одном только права, Джордж не безумен, он не потерял разум, но он не вернется, пойми!
И я почти была готова согласиться, умом понимая правоту Чарли, но что-то в глубине меня, громкое и настойчивое, сродни духу противоречий заставляло стоять на своём, упрямо отстаивая точку зрения, в которую сама уже почти не верила.
— Знаешь, Чарльз, жизнь меня одному научила – проверять. Как я могу тебе поверить, если я САМА вижу, как Джордж откликается на то, что происходит вокруг него?
— Откликается он… — прошептал молодой человек, грузно опускаясь на кухонный табурет, тяжело посмотрел на меня из-под бровей и сказал. – Сядь, Грейнджер, не маячь… Рассказ долгий будет…
20.03.2012 Глава 7
POV Рона
Я подслушивал. Нет, не специально, просто, аппарировав в квартиру, услышал тихий голос Чарли, спрашивающий:
— С чего начать? С того, почему тебе не нужно здесь находиться или с того, почему я решил, будто попытки твои бессмысленны?
И едва слышный ответ Гермионы:
— Начни с первого…
Я должен был уйти. Это претило мне, что-то внутри громко кричало о недопустимости такого низкого поступка как подслушивание… Но я остался, слишком важным был этот разговор и для меня тоже…
— С первого, говоришь? Изволь… Ты должна уйти, потому что Джордж ещё со школы почти без памяти и совершенно безответно был в тебя влюблен… Хотя нет, не так… Джордж не был влюблен, он любил, в полном смысле слова. Они с Фредом странные были. Оба не обделены женским вниманием, оба умели сделать девушке приятное, оба пользовались громким успехом у слабого пола, и любая побежала бы за ними, стоило только поманить. Но ни Фред, ни Джордж, принимая подобное отношение к себе девчонок, ни разу не воспользовались этим. Они были выше этого, во-первых. И оказались однолюбами, как ни странно, во-вторых. Возможно ты помнишь, на какие уловки шел Фред, дабы добиться благосклонности Анжелины, а добившись из кожи вон лез, чтобы не упустить. Со стороны могло показаться, что он относится легкомысленно к своей девушке, но я знаю, и знает Анжелина, и знал Джордж, что не было для Фреда ничего серьезней… А Джордж… Ты помнишь чтобы у него была девушка в школе? Не помнишь… Потому что помнить нечего, не было никакой девушки. И зная прекрасно об этом, учитывая, что Джордж достаточно много времени проводил в обществе Ли Джордана, который, как тебе наверное известно, нисколько не скрывал своих не традиционных пристрастий, мы с Фредом в конце концов заподозрили Джорджа Мерлин знает в чем… Что сказал на наши тревоги брат, я повторять не стану, но высмеял он нас тогда знатно, даже обидеться попробовал, а потом выложил правду… И хорошо, что мы с Фредом сидели… Ничего если я закурю? У меня, правда, табак едкий, но уж слишком тема располагающая…
Видимо Гермиона разрешила, потому что послышался сначала шорох, а потом негромкий щелчок зажигалки, и спустя минуту до меня, притаившегося в прихожей, донесся едкий табачный дым…
— Ближе всех в семье для меня были близнецы. Вообще это именно они делали нас не просто родственниками, а семьей. Не родители, а Фред с Джорджем. К каждому у них был подход, каждого они могли заинтересовать, даже Перси. Это они объединяли вокруг себя всех нас, таких разных и по увлечениям и по характерам… Теперь мы стали просто родственниками, потому что не стало близнецов… Но это дело десятое. Они могли из любого с легкостью выпытать самое сокровенное, но сами были достаточно скрытны. Удивление моё вызывало не это, а то, что у них были секреты даже друг от друга, и Фред о любви брата не знал. В тот день, когда мы с ним, если можно так выразиться, приперли Джорджа к стенке, брат признался нам в своем чувстве к одной девчонке. Имени не назвал, Фред сам догадался, они все-таки не просто так близнецами были.
Чарльз замолчал надолго, и я бы многое отдал, чтобы увидеть выражение лица Гермионы, не проронившей во время его монолога ни единого звука. Чарли так спокойно вел свой рассказ, так до боли непринужденно повествовал о чувствах Джорджа, что не знай я хорошо собственного старшего брата, я бы решил, что ему все равно и даже мне было дико и горько слушать его слова. А Гермиона, действительно любящая Джорджа… Если я и сомневался в том по началу, сомнения мои испарились бесследно за прошедшие полтора месяца, потому что только испытывая сильные чувства можно настолько раствориться в недуге человека, не просто помогать мне и Джорджу в беде, но принимать эту беду как свою… Где она брала силы для того, чтобы слушать? Зная её, я со стопроцентной уверенностью мог сказать, что она думала в тот момент, как казнила себя за преступную с её точки зрения невнимательность… А Чарльз продолжал:
— Итак, мы узнали о тщательно скрываемой тайне Джорджа и были весьма удивлены, услышав на вопрос о том, что он собирается делать, спокойное: «Ничего…» Понимаешь, Грейнджер, Джорджу не хотелось принуждать кого-то, он не хотел, в отличие от Фреда, добиваться твоего внимания всеми мыслимыми и немыслимыми способами, и тем более ему не хотелось становиться соперником Ронни… Но при всем этом он не старался закрыть глаза на свое чувство, он научился с ним жить, убедив себя в том, что ты непременно поймешь все сама, что ты не можешь не понять, не заметить очевидное, с его точки зрения. Он дарил тебе подарки, а ты даже не подозревала об этом. Грейнджер, все, что было подарено тебе Роном и пришедшее по душе, было выбрано и куплено Джорджем. Уверен, ты думала, что к тому приложила ручки наша младшая сестренка, и если бы ты хоть один раз спросила у неё, получив удивленный взгляд в ответ, возможно бы и поняла всё… Лично я считал Джорджа мазохистом, и Фред был со мною солидарен в данном вопросе. Мы, ну хоть ты убей нас, не могли принять подобного поведения Джорджа. Он не был трусом, то есть страх отказа не был причиной этому явлению, он не считал себя недостойным тебя, ему отнюдь не была свойственна излишняя самокритика, но он твердо решил, что не признается, пока не увидит, что и сам не безразличен тебе. Сдается мне он получал некое извращенное удовольствие от общения с тобой, в своем ожидании тебя… Но в конце концов он сломался… И, Мерлин знает, может если бы не погиб тогда Фред, все было бы иначе. И я с уверенностью могу сказать, что не гибель брата и не твое исчезновение стало причиной его теперешнего состояния, но в совокупности… Если бы случилось что-то одно он бы справился, нашел смысл двигаться дальше, но потеряв самого близкого человека в лице Фреда и самого любимого в твоем лице, он решил уйти, и отсюда начинается ответ на второй вопрос: почему он не вернется.
Чарльз опять замолчал, словно собираясь с мыслями. Вновь шорох и щелчок зажигался. И тихий, спокойный голос брата:
— Лет семь назад, Дамблдор еще жив был, я приехал в Лондон по делам Заповедника, это официально, а не официально для того чтобы получить определенные инструкции в отношении драконов. Мне вменялось в обязанность убедить их оставить привычный нейтралитет и встать на сторону Ордена Феникса. Это тоже отдельная история имеющая к моему рассказу лишь косвенное отношение… В один из дней моей своеобразной командировки я встретился с близнецами и вот здесь, на этой самой кухне, мы сидели и обменивались новостями, попутно распивая Огневиски. Именно тогда близнецы похвастались, что к ним в руки, в результате достаточно хитроумной аферы попало некоторое количество одного крайне редкого, очень дорогого и не вполне легального ингредиента. Причем меня этот ингредиент заинтересовал чрезвычайно, ибо я был и остаюсь драконологом. Хвастались Фред и Джордж несколькими чешуйками с подбородка жемчужного тибетского эшу – одного из исчезающих драконов, их в мире осталось всего несколько особей, охота на них не просто запрещена, как на большинство драконов, но в ряде стран карается жестокой, мучительной смертью. Я не стал уточнять, как братьям удалось раздобыть их, но мне было крайне интересно, что ребята планируют с ними сделать – существует не так много зелий, в которых используется драконья чешуя, а уж эти чешуйки и вовсе применяются в единичных составах. И утоляя мое любопытство близнецы поведали мне об одном мало кому в Европе известном зелье, родиной которого является один магический монастырь в Гималаях. Там им пропитывают ароматические палочки, дым которых облегчает вход мага в состояние транса… Близнецы каким-то образом про это зелье прознали и возжелали использовать его в своей деятельности… В следующий свой приезд я поинтересовался их успехами, но как оказалось у Фреда и Джорджа мало что получилось. Более того, им стало известно одно неприятное свойство того зелья – в случае передозировки человек погружался в слишком глубокий транс, из которого ни самостоятельно, ни с чьей-либо помощью выйти не мог. Одним словом процесс приобретал необратимый характер, а хуже всего то, что противоядия не существовало в принципе. И как не бились Фред с Джорджем, им так и не удалось отыскать антидот… В конце концов братья отказались от идеи извлечь выгоду из того зелья и его рецепт вместе с чешуйками и образцами самого варева были отложены до лучших времен… В день Победы, после твоего исчезновения, я последний раз видел Джорджа нормальным, если его состояние можно принять за таковое. Он был как-то чрезмерно спокоен и тих. Кроме меня на это никто так и не обратил внимания, все считали, что это адекватное состояние для человека потерявшего близнеца… А спустя два дня как раз после похорон погибших при обороне Хогвартса, в числе которых был и Фред тоже, Джордж стал таким, каким он есть сейчас. Не сомневаюсь, что он принял огромную дозу того зелья, дабы уйти из жизни таким вот своеобразным способом. Покончить с собой, наложив на себя руки, он видно не смог, но обеспечить себе практически безболезненное состояние оказался в состоянии…
— Должен быть антидот, – неуверенно пошептала моя подруга.
— Его нет, Грейнджер, я искал… Я даже в том монастыре побывал, но настоятель его не смог ничем мне помочь, лишь развел руками… Видишь ли, помимо всех прочих свойств чешуйки те обладают свойством закреплять реакцию и делать её необратимой, и нет ни одного вещества, способного снять их действие …
— Знаешь Чарльз, я все равно не пойму, почему должна уйти…
Брат тяжело вздыхает:
— Да пойми же, ты только хуже делаешь. Он заперт в собственном сознании и хорошо, если Джордж действительно не чует происходящего вокруг, заблудившись в своем разуме, но что если он все понимает, а изменить ничего уже не может? Каково ему приходится осознавать, что та, которую он любит, меняет ему отсыревшее белье, кормит с ложечки, купает и помогает справлять иные потребности? Из жалости! Из упрямого убеждения в том, что ДОЛЖНА это делать! Из-за тупой вины!
— Все совсем не так… — протестует Гермиона, но Чарльз совсем не хочет слушать:
— И даже если допустить, что я ошибаюсь, и тебе удастся его вытащить – что дальше? Ты уйдешь! Тебе нужно приспосабливаться к жизни здесь заново, или, может, ты вообще решишь, исполнив свой так называемый долг, вернуться в миг маглов, а он? Джордж останется! Это для меня, тебя, Рона, для всего мира прошло больше пяти лет, а для него всё было меньше недели назад! Вчера похоронили его брата! И не одного Фреда, гробов было с лихвой – сама знаешь. И ты, не успев вернуться, ушла… Прости, но это чистой воды садизм, а если к тому же он будет помнить последние полгода и твое присутствие здесь… Как ему жить, Грейнджер?
— Я не уйду! – твердо говорит Гермиона, а я вдруг решаю, что с меня достаточно, что мне все равно станет известно, чем закончится этот разговор. И с негромким хлопком аппарирую к Кетти…
* * *
POV Гермионы
— Я не уйду!
— Грейнджер…
— Выслушай, я дала тебе возможность высказаться, будь добр, позволь мне сделать тоже самое! – жестко произношу я, обрывая протесты Чарли в зародыше.
— Я не уйду. Не из-за тупого чувства вины, как ты это называешь, а потому, что я лучше буду здесь, рядом с ним, пусть даже таким, чем где бы то ни было ещё. Ты можешь не верить мне, Чарльз, дело твоё, но я люблю твоего брата! И мною движет, по большому счету, эгоизм, потому что я хочу возвращения Джорджа для себя! Я хочу, чтобы он вернулся жить, чтобы остаться с ним в любом качестве, хоть в роли тумбочки прикроватной, только бы видеть блеск в его глазах! Понимаешь?
А Чарльз неверяще смотрит в мои глаза, и это откровенное изумление заставляет меня улыбнуться, и я уже спокойней продолжаю:
— Давай лучше подумаем, чем мы можем помочь Джорджу во вновь открывшихся мне обстоятельствах.
— Ничем, Грейнджер, – горько и убежденно произносит он.
— Из любой ситуации есть выход, Чарли, даже если его не видно, – упрямо выдаю я и надолго замолкаю.
А в голове стайками проносятся мысли о том, что может помочь мне, если брат моих друзей прав и дело в том клятом зелье. И в конце концов рождается почти сумасшедшая идея – применить легилименцию, о чем я и сообщаю Чарльзу.
— Думаешь одна ты такая умная, а, Грейнджер? Да применяли её уже! Лучшие специалисты Мунго проверяли – не помогает!
Однако я почему-то была уверена в успехе и горько корила себя за то, что мысль эта пришла в мою голову только сейчас.
— А может, они просто не знали, что и где искать?
— Ага. А ты, выходит, знаешь? – жестоко иронизирует парень.
— А я знаю, – упрямо отвечаю. – Знаю!
Он неожиданно решительно встает, как-то обреченно взмахивает огромной рукой и уходит, бросив в сердцах:
— Делай, как знаешь. Я предупредил. Не силком же тебя выставлять.
В дверях он притормозил, развернулся и будто бы даже зло сказал:
— Сделаешь ему больнее, чем есть – убью! Клянусь!
И хлопнул дверью, решив видимо прогуляться пешком.
20.03.2012 Глава 8
Ле-ги-ли-мен-ци-я…
Поистине потрясающее и крайне интересное заклинание. Хотя бы потому, что оно очень сложное и относится к Высшей магии, а между тем рабочая формула его элементарна до невозможности. Тогда почему этим заклинанием так трудно овладеть?
Во время наших с Гарри и Роном скитаний по магической Британии я, хорошенько подумав, пришла к выводу, что Золотому мальчику необходимо продолжить занятия легилименцией. Естественно нечего было и думать, что мой зеленоглазый друг сразу согласится. Любое упоминание о Снейпе жутко раздражало его, а ведь именно профессор зелий давал Гарри основы этого заклинания… Итак, мой друг ни за что не стал бы заниматься, если бы я не пошла на некоторого рода хитрость: попросила его стать моим спарринг партнером, мотивируя это тем, что данное заклинание невозможно научиться использовать в одиночку — непременно нужен оппонент. И Гарри согласился, отчасти из-за того, что и сам понимал необходимость навыков ментальной магии, отчасти желая помочь мне, ну и от элементарной скуки, в конце концов…
Надо сказать, что мне это заклинание далось достаточно легко, как и основная масса заклинаний, но вот Гарри… Гарри, и это удивительно, делал действительно потрясающие успехи! Нет, ругани и неудач было достаточно, но только поначалу, а потом, едва только Золотой мальчик смог абстрагировать легилименцию от ненавистного профессора, он смог обойти даже меня! А когда я спросила, что является причиной этого, мой друг, несколько смутившись, ответил: «Воображение, Герм…»
По мнению друзей именно оно и не было мне свойственно. Уж слишком я была, да и остаюсь, рациональным и логичным человеком. Однако мой врожденный реализм вовсе не мешал мне мечтать, разве что я всегда могла отличить мир грез от реальности и крайне редко тешила себя иллюзиями. И пусть Гарри, Рон, Джинн и остальные даже не догадывались об этом, я обладала весьма живым воображением. Но совершенно не понимала как оно связанно с легилименцией, ведь во всех книгах писали, что залогом успеха является полнейший контроль собственных эмоций и мыслей…
Гарри не мог мне объяснить, но смог показать, как именно он использует собственную фантазию в таком строгом заклинании. А ведь мой друг оказался на сто процентов прав, я убедилась в том чуть позже. А дело вот в чем:
Владея собственным сознанием, умея держать под контролем собственные эмоции, мысли и воспоминания, можно стать легилиментом, но, увы, весьма посредственным. Все потому, что мы в силах контролировать исключительно свои мозги и знать лишь свою душу, а ведь сознание есть совокупность разумного и чувственно-эмоционального начала, и мы не ведаем того, что происходит в другом человеке. И в результате мы можем получить лишь тот минимум, что лежит на поверхности, даже не подозревая, как много можно найти, включив воображение!
Это для нас наше сознание четкая отлаженная система, а для человека другого – темный лес с нагромождением образов, эмоций, обрывков мыслей… И только развитая фантазия может подстроить чужой разум под нас, несколько адаптировав его…
Одним из величайших легилиментов современности был Темный Лорд, и попробуйте откажите ему в фантазии! Нет, это существо имело весьма развитое, если не буйное воображение, с другой стороны оно было несколько извращенным в нашем понятии, болезненно извращенным, я бы сказала, ну так и сам Волдеморт был не вполне здоров умственно. И все же я все больше склоняюсь к мысли, что был другой человек, много сильнее Его Темнейшества, владеющий легилименцией, а иначе как бы он мог столько лет водить за нос самого сильного волшебника столетия, после Дамблдора, естественно. О да, Северус Снейп, я убеждена в этом, переплюнул обоих своих учителей — и хитрого старика, обожавшего лимонные дольки и манипулирование людьми, и страшное существо, бывшее когда-то талантливым волшебником и пытающееся перекроить мир под себя. Просто у Снейпа было то, чему не придавал значения мудрый маг, привыкший полагаться на опыт, а не на наитие; то чего просто не было у безносого существа в виду отсутствия души как таковой… То, что люди привыкли звать интуицией… И важность её я увидела только попав в сознание Джорджа, тогда я именно по наитию, не осознавая ещё толком, что произошло, поняла почему все предыдущие сеансы легилименции, проведенные ведущими специалистами Мунго, оказались провальными…
Сознание Джорджа было темным, как теплая беззвездная июньская ночь… Я улыбнулась победно, понимая, что именно эта тьма, являющаяся для меня лишним подтверждением присутствия разума в этом теле, и была причиной того, что колдомедики раз за разом убеждались в безнадежности Джорджа. Та теплая тьма, принимаемая магами-легиментами за отсутствие разумного начала, не просто напоминала ночь, она и была ночью, и помогла мне именно интуиция, потому что прежде чем понять происходящее, прежде чем начать анализировать, я вспомнила один, казалось бы, незначительный эпизод, случившийся в конце четвертого курса:
Ночь. Теплая, летняя, беззвездная и от того словно бархатно-черная ночь. И за мутноватым стеклом окна коридора, ведущего в лазарет, разлилась, поглощая собою весь мир, чернильная мгла. И невозможно разглядеть в этой тьме даже силуэты исполинских деревьев Темного леса, эта тьма надежно укрыла от любых взглядов и двор Хогвартса, покрытый молодой травой, и Черное озеро с его необычайно ровной гладью, и квиддичное поле…
В коридоре должно было быть темно, но сами стены старого замка словно источали холодный слабый свет, и потому можно было идти, не зажигая палочку…
Гермиона Грейнджер не нарушает правила. Это аксиома. И доказательств этому утверждению не требуется подавляющей части хогвортчан. Ну, а если Всезнайка все же правила нарушила, то никак не по своей воле, определенно, её втравили в это дружки, которых она, естественно, до последнего отговаривала от столь опрометчивого поступка. Я никого не разубеждала, ибо была в этом своя правда: я действительно не любила правила нарушать; и была так же своя выгода: никому решительно не могло бы прийти в голову, что Гермиона Грейнджер систематически преступает Устав Хогвартса, запрещающий студентам находиться вне своих Гостиных после отбоя, и устраивает себе своеобразные прогулки по спящему, притихшему, уставшему от шума и гама за день замку…
А между тем прогулки эти были довольно частыми, и в такие ночи я не пряталась под мантией Гарри и не приглушала собственных шагов, гулким эхом отдававшихся в пустых коридорах. Я просто шла, не выбирая маршрута, наслаждаясь сонной тишиной и чувствуя себя в полнейшей безопасности за вековыми стенами Школы. Очень редко мой путь пересекался с дорогой Филтча и тогда, не скрою, мне приходилось спешно прятаться в многочисленных нишах, от старого смотрителя, а однажды мимо меня, притаившейся за стальными доспехами какого-то рыцаря, бесшумно пролетел, развевая крыльями черного плаща, профессор Снейп… Иногда мне казалось, что сам замок уберегает меня от встречи с дежурными учителями и старостами, ведь я ни единого раза не была поймана.
В ту ночь я тоже гуляла и думала уже возвращаться в свою комнату, когда посмотрела в чернеющий провал старого окна. И мне внезапно нестерпимо остро захотелось быть окутанной этой тьмой, затеряться в ней, как затерялся огромный Темный лес, провалиться, как провалилось Черное озеро в этой тягучей мгле. Исчезнуть, как исчезло квиддичное поле…
До Астрономической Башни было довольно далеко добираться, если не знать укромных ходов Хогвартса, но я ходы эти знала, благодаря Карте Мародеров, и достигла места буквально за десять минут.
Чугунная лестница, ведущая на смотровую площадку Башни, встретила меня тишиной. Я медленно поднималась по тяжелому кружеву, чуть приглушая собственные шаги, будто боялась спугнуть эту самую тишину, а открыв дверь на площадку интуитивно замерла, не зная ещё, что меня остановило. Только спустя несколько секунд я смогла рассмотреть в этой почти непроглядной черноте летней ночи причину.
Она, эта причина, сидела прямо на полу, отшлифованном многими тысячами ученических ног почти до зеркального состояния. Долговязая фигура, отчего-то неуловимо родная, почти сливалась со стеной, на которую небрежно опиралась. И руки с длинными пальцами прирожденного зельевара, расслабленно опущенные на согнутые в коленях ноги…
Так странно, что я это забыла…
— Грейнджер, а тебе не говорили, что подсматривать – не хорошо?
Мне думалось, он спит…
— Я не подсматривала, – негромко ответила я.
— Угу, – словно лениво согласился парень, — не подсматривающий человек не станет стоять в дверях добрых десять минут, думая, что его не замечают.
— Да не подсматривала я!
Он хмыкнул:
— Ну, пусть так…
Можно было уйти, Джордж не выказывал особой радости от моего появления, хоть мы и дружили, можно сказать. В том, что на Башне находится именно Джордж, а не его брат, я была уверена – только этот отпрыск клана Уизли умел называть меня по фамилии так, что я принимала это за ласковое прозвище. Можно было уйти и, наверное, нужно было, но я осталась. Не из любопытства, мне действительно не было интересно, что он тут делает. Не из желания прочесть другу нотацию о недопустимости его нахождения вне Башни Гриффиндора, в конце концов, я и сама была сейчас не у себя в комнате. Просто я не захотела уходить, слишком хорошо было на смотровой площадке Астрономической Башни, словно во всей вселенной я была одна… Ну хорошо, нас было двое, но все же…
— Что ты тут делаешь? – просто чтобы оправдать своё присутствие, спросила я.
Лаконичный ответ:
— Жду.
— Чего?
— Кого.
Я никогда не видела его таким. Даже когда Джордж был серьезен, хоть и случалось подобное крайне редко, он был чрезвычайно многословен, короткие ответы не были свойственны ему. А ещё он был печален. Не грустен, нет, слово «грусть» и кто-то из близнецов Уизли были понятиями не совместимыми. Их, ещё раз повторю, можно было увидеть серьезными и сосредоточенными, правда, такого почти не случалось, можно было увидеть их расстроенными неудачным экспериментом или раздосадованными, как правило вполне заслуженным, наказанием… Но печальными? Нет, такими, я уверена, никто не видел и не знал близнецов.
— Кого?
Ворчание в сторону:
— Приставучка…
И уже громче мне:
— Девушку.
Стало неловко и крайне неудобно:
— У тебя свидание? Прости, я сейчас уйду…
А ещё стало очень неприятно, я неожиданно поймала себя на чувстве сродни ревности, хоть и не было совершенно никакой причины для подобной реакции.
— Да брось, Герм. Я не гоню. Все равно она не придет сегодня…
И мне стало интересно. И вопрос вылетел как бы сам собой, словно не специально:
— Поссорились?
— Не-а…
Он отвернулся и снова поднял взгляд в чернеющее небо, куда и смотрел неотрывно до моего прихода. И молчал долго, я даже успела подумать о том, что разговор, кажется, окончен.
— Знаешь, Герм, довольно сложно поссорится с человеком, который и не догадывается о том, что ты его ждешь…
— То есть ты ей не сказал?
— Не-а…
— Странный ты какой-то…
Смешок:
— Ага. Странный.
Он опять замолчал, и на некоторое время на Башне всё словно замерло: ни звука, ни движения, ни ветерка… А потом он резко, но от того не менее плавно, поднялся, одним слитным движением, словно перетёк из сидячего в стоячее положение, сделал несколько шагов ко мне и глядя в моё лицо уверено прошептал:
— Но я уверен, Герм, она придет, не может не прийти… Я подожду, я, как ни странно, умею ждать. А она придет и не замрет в дверях, как ты, а просто скажет: «Я пришла, Джордж». Тихо так скажет, словно листва прошелестит.
Меня вдруг окутало странное ощущение, но я не успела дать ему определение, Джордж, осторожно обогнув меня, начал спускаться по лестнице, покидая Астрономическую Башню.
— Ты хоть знаешь кто она?
Обронила я ему в спину, он обернулся:
— А-то! – смотрел на меня так хитро и печально, что стало слегка диковато от этого взгляда. – Она очень умная девочка, Герм, просто слишком занята другим, чтобы заметить меня. Но она поймет, рано или поздно, но обязательно. Вот так…
И он ушел…
А я преступно быстро забыла про этот разговор, будто вместе с Джорджем ушло и само воспоминание об этой встрече… Я действительно была слишком занята другим и только сейчас поняла, что тогда Джордж говорил мне обо мне же. Уже тогда…
Мерлин, ну почему я не догадалась сразу?
Ведь ещё было время, впереди был пятый курс и близнецы ещё были в Школе, их ещё не отчислили.
И мы с Джорджем целый семестр чуть не через день сидели в библиотеке вдвоем над какой-нибудь книгой по Защите в поисках новых заклинаний для Армии Дамблдора…
Ну почему я не догадалась, ведь все было так очевидно…
Едва только в памяти всплыло это воспоминание, как черный туман вокруг, лениво колыхнувшись, стал сгущаться, формируясь в небрежно слепленные стены. И пусть это были лишь грубые очертания, в них все же можно было узнать тот самый коридор, ведущий в лазарет, и то самое окно, за которым, как и тогда клубилась мгла…
Теперь я была уверена, что знала, где искать его…
Любую цель можно достичь, лишь преодолев некий путь с его своеобразными препятствиями, достичь, только заплатив определенную плату. Даже почти мгновенная аппарация не мгновенна, просто маги так часто ею пользуются, что не замечают уже сколько сил и энергии уходит у них при перемещении. И сейчас, находясь в сознании, как в чем-то чуждом пространству и времени, как таковому, я понимала, что оказаться рядом с Джорджем, там где действительно он, а не периферия его разума, я могу только пройдя определенную дорогу. И все, чем я могла облегчить себе этот путь, было воспоминание о той далекой ночи, воспоминание о том, как я шла потайными ходами Школы к своей, тогда такой незначительной, цели. Моё ли воображение или само сознание Джорджа помогало мне, не знаю, но по мере приближения к Астрономической башне небрежные, словно эскизные наброски, стены становились все более четкими и винтовая лестница встретила меня кружевом чугуна, почти не отличимого от настоящего.
Отворившаяся дверь, подчинившаяся не руке – мысли…
Долговязая фигура на полу башни…
На том же месте…
Вот только не было в ней расслабленности, так поразившей меня в ту ночь. И вроде все как тогда: ноги чуть подтянуты к груди, локти опираются на острые колени… Но до отчаяния не так…
— Я пришла, Джордж…
Не сказала. Здесь нет такого понятия «звук», есть только «мысль» и «эмоция». А ответа нет…
— Я пришла, Джордж.
Шелест тихий-тихий, едва различимый:
— Поздно…
Что может быть страшнее отчаяния? Безнадежности?
Равнодушие. И я испугалась.
То, что произошло дальше, не поддается объяснению, ибо в среде не материальной, практически выдуманной, я даже не ощущала собственного тела – его там не было. Но дернувшись в сторону Джорджа, я неожиданно явственно почувствовала толчок пола в стопу и десять разделяющих нас шагов вдруг стали осязаемыми… И боль в коленях, на которые я рухнула перед другом, вполне реальная…
И под руками, вцепившимися в острые плечи, грубая ткань старой шерстяной мантии, в которой до Джорджа выучилось не одно поколение юных магов из не самых богатых семей. Мантии, бывшей когда-то черной и мягкой, ставшей от времени грязно коричневой и жесткой… Ветхой мантии, от которой всегда пахло чем-то неуловимо вкусным… Той самой. На правой поле в десяти сантиметрах от борта неумело залатанная дырка…
— Джоржд! – тряхнула плечи, пытаясь добиться хоть какой-то реакции. – Ну, посмотри же на меня!
Ноль…
И тогда я сама подняла его голову, обхватив её руками. Подняла, заглянула в глаза и чуть не отпрянула в ужасе: вместо таких родных голубых радужек молочно-белые белки… И горькая, почти жестокая ухмылка тонких, потрескавшихся губ на обескровленном лице…
— Я слишком долго ждал тебя.
Так спокойно, словно его это не интересует больше…
— Но я же пришла!
— Но ты опоздала…
Кто знает, что заставляет нас совершать порой необъяснимые поступки в те минуты, когда мы злимся на себя?
Ладонь правой руки вдруг обожгло болью, а лицо Джорджа резко дернулось в сторону и по его бледной левой щеке медленно растекалось слабо розовеющее пятно…
Я не успела осознать случившееся, не успела даже испугаться, ибо увидела, как в его словно покрытых бельмом глазах на мгновение проступила радужка – это вернуло мне надежду.
— Давай, Джордж, смотри на меня! Смотри! Если для того, чтобы пробиться к тебе я должна буду сбить руки о твои щеки, я разобью их в кровь, клянусь! Смотри на меня, ну же!
И он смотрел, своими белесыми, мертвыми глазами, равнодушными ко всему происходящему…
Вы когда-нибудь занимались сексом, занимаясь сексом? Бредово звучит, правда? Но применять легилименцию уже применяя её – абсурд не меньший… И казалось бы это не возможно в принципе, ведь тяжело проникнуть в чужой разум и прочесть там нужное тебе, но заставить чужое сознание принять твои воспоминания — это почти фантастика. И именно это я собиралась сделать, отчего-то уверенная в том, что это непременно поможет…
— Смотри, Джордж!
Сквозь практически осязаемую стену равнодушия, в маленькие изъяны кладки, в микроскопические щели, я втискивала одно за другим воспоминания, превозмогая, внезапно охватившую меня целиком, режущую боль, заставляла смотреть эпизод за эпизодом…
…Хогвартская Библиотека, Джордж, сидящий рядом и увлеченно вычитывающий пояснения к какому-то заклинанию и свесившаяся ему на глаза длинная рыжая челка… И непонятное желание ласково убрать её ему за ухо, еле прикоснувшись к светлой веснушчатой щеке…
…Соль на губах, как объясняла тогда самой себе собственные слёзы, от потери интересного собеседника, когда их с Фредом заочно отчислили из Школы…
…Сковавший душу ледяной, почти обездвиживающий ужас в ночь, когда заклятием Снейпа Джорджу отрезало ухо. Осознание собственной беспомощности и почти всепоглощающего страха, принятого за страх потерять друга, хотя уже тогда все было не так просто…
…Разрывающая боль, такая, что дурно становилось и перехватывало дыхание при одном только воспоминании о спокойном лице Джорджа, склонившегося над трупом близнеца. Такая, что я не нашла ничего мудрее, чем убежать от неё, потому что, казалось, сойду с ума от его горя…
…Пустые голубые глаза, с надуманным укором глядящими на меня ночами все пять лет жизни среди маглов. И потрясение свое, когда поняла, КОМУ на самом деле принадлежит этот помертвевший взгляд…
…Удивление и ощущение непоправимости совершенной ошибки, когда увидела сломанную фигуру друга на могиле брата-близнеца…
…Шок в момент осознания того, что уже много лет влюблена в него, в ту ночь, накануне Дня Победы…
И каждое воспоминание, проходило сквозь ту воображаемую стену легче предыдущего, стена словно пошла трещинами, сначала совсем маленькими, еле заметными, а потом исчертившими её всю сверху донизу. В конечном итоге она рухнула, и моя память потекла в сознание Джорджа беспрепятственно…
А потом я провалилась в пустоту…
20.03.2012 Глава 9
POV Гермионы
Сначала была только боль. Сплошная. Непереносимая… Поселившаяся в каждой клеточке моего тела, завладевшая всеми мыслями. И я с трудом понимала, что со мной происходит, и безуспешно пыталась вспомнить – за что? А потом сквозь бесконечный треск в ушах я различила голос. Тихий. Хриплый. Почти неузнаваемый… Но до слёз родной:
— Герм… Не пугай меня, Герм, слышишь? Пожалуйста…
И сразу моя боль, с которой ещё мгновение назад было просто невозможно мириться, отошла на второй план. Не исчезла, но стала словно меньше. Перестала занимать всю меня, покинув мои мысли и сосредоточившись в теле.
Джордж…
Так хотелось ответить. Прижаться щекой к осторожно касающимся её холодным пальцам, сильнее, так чтобы чувствовать лицом всю его ладонь. Но сил не было даже открыть глаза, я смогла лишь слабо улыбнуться и тут же услышала облегченный выдох:
— Грейнджер…
Молодой человек что-то беспрестанно говорил, и сперва я даже понимала смысл его слов, но боль медленно и верно отвоевывала свои позиции, вновь овладевая разумом. И вскоре я уже не слышала голоса Джорджа и не чувствовала его прикосновений…
Что было дальше, не знаю, просто в какой-то момент все исчезло, даже терзавшая меня боль… И я не представляю сколько времени я пребывала в своем беспамятстве…
Потом пришло ощущение, словно на меня давила безграничная толща воды, пытаясь расплющить. Эта тяжесть сменила собой боль. Периодически она становилась чуть меньше, я словно «всплывала» немного и до меня доносились гулкие голоса, но из-за непрестанного шума в ушах я не могла даже определить, кому они принадлежали мужчине или женщине, не то чтобы разобрать слова…
Но кончилось и это. Я «всплыла» окончательно. Схлынула тяжесть, оставив после себя почти смертельную слабость. Стало чуть лучше — не надо было прилагать непомерные усилия, чтобы вдохнуть. И я могла теперь думать не только о своем состоянии, но и о том, что происходило вокруг, о том, что произошло до этого…
Мне было страшно. Я очень боялась, что голос Джорджа и его прикосновения были лишь плодом моего воображения, горячечным бредом. Я боялась, что это лишь иллюзия, страшный самообман…
Мне нужна была информация, но получить её было неоткуда…
Шло время, для меня превратившееся в бесконечную тягучую субстанцию, едва колыхавшуюся вокруг. И все, что смогла понять: я в Мунго. Об этом говорили запахи лекарственных зелий и лазаретная тишина. И стерильный аромат шероховатой простыни. И жесткий матрац постели… Но вот как долго я здесь пробыла и сколько ещё пробуду? Спросить, во-первых, не у кого, а во-вторых, сил нет…
Меня поили какими-то снадобьями, но видимо делали это в те моменты, когда я проваливалась в беспамятство, ибо мне ни разу не удалось осознано «поприсутствовать» при процессе. Лишь потом я ощущала горьковатый привкус во рту, из чего и сделала подобный вывод.
Я ждала…
И была вознаграждена за терпение…
Однажды раздались уверенные шаги нескольких пар ног в коридоре, потом скрипнула, а позже хлопнула, неосторожно опущенная дверь.
— Простите, доктор Плант, – виноватый женский, совсем юный.
— Она выглядит лучше…
Рон!
— Да, мистер Уизли. Ваша подруга идет на поправку. Реабилитация, конечно, будет долгой, но теперь я уверен, что все будет хорошо, потому и разрешил посещение.
— Я так и не понял, что произошло… — смущенно выдавил мой друг.
— Полное магическое истощение, Рональд. Настолько сильное, что я до сих пор не верю, что мисс Грейнджер жива, – задумчиво ответил тот, кого назвали доктором Плантом.
— Она теперь сквиб?
Кажется, Рыжий испуган… А вот я эту возможность приняла равнодушно.
— Нет. Совсем исключать нельзя, естественно, но думаю, нет.
Мужчина помолчал, а после продолжил немного лекторским тоном:
— Если Вы помните, Рональд, на занятиях мы уже упоминали о подобном, правда, я сам впервые столкнулся со столь серьезным случаем. Магическое истощение бывает четырех категорий: слабое – после битвы за Хогвартс к нам в Мунго поступило очень много волшебников с таким диагнозом, неприятное но не страшное дело – покой и пара укрепляющих зелий и человек здоров в течение нескольких дней; среднее – чуть хуже, но тоже не особо страшно, лечится аналогично первому, просто чуть дольше, таких больных в мае девяносто восьмого тоже было достаточно. Причина проста – за очень короткое время маг применяет множество энергоемких заклинаний и просто не успевает восстановиться. Две другие категории: сильное и полное, являются результатом, как правило, стихийной магии. Но если в первом случае сам организм мага, вовсе не желающий погибать, прекращает отток энергии во внешнюю среду, то полное истощение происходит, когда остановить этот поток невозможно. Обычно это означает смерть мага, но вашей подруге просто несказанно повезло. Ещё чуть-чуть и было бы поздно. Я, честно говоря, все эти недели не был уверен в положительном исходе, поэтому и томил вас в неведении. Простите.
Я очень внимательно слушала своих визитеров, вовсе не потому, что меня интересовало собственное здоровье и свои дальнейшие перспективы, вовсе нет. Я надеялась, что они хоть словом обмолвятся о Джордже. Но мужчины предпочитали говорить обо мне, хотя о ком ещё они должны были говорить?
— Как быстро Гермиона поправится?
— Думаю, через пару недель мисс Грейнджер можно будет выписывать. Её организм достаточно восстановится для того, чтобы дальнейшее лечение проходило в домашних, более уютных и привычных условиях. Естественно она будет ещё очень слаба, но предполагаю, что ваша подруга вполне сможет даже передвигаться самостоятельно. Ведь не нужно напоминать, что девушке необходим полный покой?
Друг хмыкает:
— Риторический вопрос, профессор.
— Прекрасно. Итак физически, Рон, твоя подруга будет здорова ещё до Рождества, – внезапно перейдя на «ты» и изменив тональность голоса на более мягкую, продолжил доктор Плант. – Но вот магическое восстановление потребует куда больше времени, а следовательно, способность колдовать к мисс Грейнджер вернется не так уж и скоро.
— Но вернется? — беспокоенно спрашивает Рон.
— Думаю, да, Рональд. Все будет хорошо, не переживай, – отвечает колдомедик, и до моего слуха доносится тихое шуршание, как если бы кого-то успокаивающе потрепали по плечу. Впрочем, так, скорее всего, и было…
— Марта, вы закончили? – интересуется доктор, на что получает утвердительный возглас девушки. — Тогда идем, Рональду наверняка хочется побыть с подругой. Кстати, судя по показаниям приборов, мисс Грейнджер находится в сознании.
— Но она же… — озадачено бормочет Рыжик.
— Рональд, у вашей подруги сильнейший упадок сил, но она прекрасно слышит и, думаю, отлично понимает наш с вами разговор. – В голосе мужчины отчетливо слышится улыбка. – У вас десять минут, не стоит сейчас очень уж сильно напрягать мою пациентку. Пойдем, Марта.
И медсестра с колдомедиком удаляются, а я слышу сосредоточенное пыхтение друга. Нестерпимо хочется его поторопить, хочется засыпать его вопросами, но сил нет даже глаза открыть, не то чтобы подать голос. Некоторое время Рон молчит, словно не до конца доверяя словам доктора о том, что я слышу и понимаю его, но потом все же произносит:
— Привет, Герм.
* * *
POV Рона
Тихий, хриплый голос брата раздался из прихожей, выведя меня из задумчивости.
— Ты что-то сказал, Джордж?
Выглянул в коридор и увидел брата разглядывающего своё отражение.
— Джордж?
Он перевел на меня равнодушный взгляд, пробормотал: «Оксюморон», и скрылся в своей комнате.
Оксюморон…
Так, демонстрируя очаровательный цинизм, называет Джорджа моя Кетти. Не со зла, просто руководствуясь негласной заповедью врача – сострадание для эскулапа непозволительная роскошь. Это не значит, что медики жестоки или сухи, но, принимая близко к сердцу боль пациента, долго не протянешь, особенно если таких пациентов у тебя насколько десятков в сутки… Особенно если ты работаешь в хирургии или в ожоговом отделении… Или в отделении для душевнобольных. Черный юмор и здоровый цинизм – спасательный круг медперсонала, удерживающий от помешательства…
До Мунго я этого не понимал и, услышав впервые эту самую «заповедь» был немало удивлен, свято уверенный, что без сочувствия не может быть врача. А потом вдруг вспомнил Помфри в первые недели после битвы, когда хогвартский лазарет был переполнен пострадавшими, непригодными к транспортировке в Мунго. Наша милая старушка Поппи, своей заботой и причитаниями над больными детьми напоминавшая курицу-наседку, та самая строгая, но всегда такая отзывчивая Поппи Помфри в те дни преобразилась до неузнаваемости. Словно помолодев и постройнев. хогвартская медиковедьма с невероятной скоростью перемещалась от койки к койке. Внезапно став очень скупой не только на ласковые, но и вообще на слова, она с непроницаемым лицом делала свою работу, отдавая сухие, почти резкие приказы добровольцам-старшекурсникам. И вышвыривала из лазарета зареванных девушек слишком переживающих ранения не друзей даже, а незнакомых им людей. Я очень хорошо помнил анекдоты на медицинскую тематику, рассказываемые Помфри, злые и циничные и свой ужас, и своё осуждение… Мне потребовалось всего два месяца в Мунго чтобы понять, что в той ситуации медиковедьма просто свихнулась бы без них. Что сострадать можно одному-двум, в крайнем случае трем, по глупости поранившимся малолетним пациентам, но ни как не смертельно раненому аврору, порванной тряпичной куклой лежащему под окровавленной простыней, потому что пустив в сердце жалость уже не сможешь помочь — руки потеряют твердость, действия уверенность… И появятся сомнения в верности избранного лечения – а колдомедику нельзя сомневаться…
Да, Кетти называла моего брата «Оксюморон» — сочетание несочетаемого… Я не понимал сначала, даже обижался немного и понял, только услышав это слово от Джорджа…
У Гермионы получилось. Она почти угробила себя, но брата моего вытащила из того жуткого состояния в которое он вверг себя сам. Но радоваться было совершенно нечему. И дело не столько в том, что моя подруга вот уже четвертую неделю лежала в интенсивной терапии Мунго, едва подавая признаки жизни, не в том, что я все эти недели понятия не имел, что с ней, и только сегодня доктор Плант решил сжалиться над учеником и просветить своего студента. Дело было в самом Джордже, ибо он откровенно пугал меня своей апатией и равнодушием.
Живой мертвец…
Да, теперь он может ходить, отвечать на вопросы и даже более-менее реагировать на внешние раздражители, но эмоций при этом ноль.
— Джордж, пора кушать.
Брат поднимается и неспешно идет в кухню…
— Джордж, время лечебной гимнастики, пришла мадам Малкольм.
И он послушно выполняет комплекс упражнений, позволяющих вернуть тонус мышц…
От инфернала его отличает только разумность и вполне себе приличный внешний вид…
Оксюморон…
Стоя возле постели Гермионы в палате Мунго, с трудом веря аппаратуре, утверждавшей, что подруга в сознании, я так и не смог сказать ей о брате, хоть и знал наверняка, что именно это интересует её больше всего. И вместо повествований о выздоравливающем Джордже, рассказывал о нас с Кетти. Долго и нудно, посвящая подругу буквально во все мелочи происходившие между мной и моей девушкой, прекрасно понимая, что будь у Гермионы силы, она предала бы меня какой-нибудь особо извращенной пытке. Но как я мог ей сказать, что её усилия оказались напрасными?
Иногда мне казалось, что стало только хуже. По крайней мере раньше глаза Джорджа были просто пустыми, теперь же они живы (если так можно выразиться о человеческих глазах), но в них нет совершенно никакого интереса к происходящему вокруг. Как я мог сказать Гермионе, что брат теперь ещё больше напоминает мне мертвеца? Что порой я почти пугаюсь его? Что теперь, глядя на Джорджа, я все отчетливей понимаю, что мой брат умер тогда, вместе с Фредом, оставив вместо себя что-то вроде манекена… Не думаю, что подруге это могло понравиться, во всяком случае едва ли это пошло бы ей на пользу, а я очень хотел, чтобы Гермиона поправилась…
Я прохожу в комнату брата. Джордж сидит на полу, в тех же подушках, почти в той же позе, в которой провел последние пять с половиной лет, напрочь игнорируя появившееся с его своеобразным выздоровлением плюшевое кресло.
— Я был у Гермионы сегодня.
Произношу тихо, уже не надеясь на его реакцию, но брат поворачивает в мою сторону голову и, кажется даже, в его глазах появляется что-то сродни интересу.
— Доктор Плант сказал, что самое трудное позади, и она скоро поправится.
— Хорошо, — хрипло выдыхает брат. Он достаточно редко говорит и эта хрипотца никак не исчезнет из его, когда-то чистого голоса, но Джорджа это не заботит.
— Хорошо… — повторяет он и закрывает глаза…
27.03.2012 Глава 10
POV Гермионы
Я ему не верила. Уж слишком жизнерадостно Рональд сообщал мне о стремительном выздоровлении брата. Было что-то неестественное, будто наигранное в его словах и движениях. И успокоиться я могла только сама, увидев Джорджа и убедившись, что он поправился.
Подходил к концу ноябрь – второй месяц моего пребывания в Мунго. Я уже могла вполне самостоятельно передвигаться и справлять свои надобности, поэтому была уверена, что меня вполне уже можно выписать домой, о чем и сообщила другу в его очередное посещение.
— А… Да, Герм, – немного смутившись ответил Рон. – Документы о выписке уже почти готовы, завтра мы с Кетти заберем тебя к себе.
— Не поняла, – озадаченно проговорила я.
— Ну… — замялся парень, — мы с Кетти решили, что раз тебе необходим покой, будет лучше, если до своего полного выздоровления ты поживешь у нас…
— Постой, постой… — перебиваю я. – Я как-то упустила тот момент, когда ты сообщил мне, что не живешь больше с Джорджем.
— Брат уже почти здоров, Герм. Я его навещаю несколько раз в день, не беспокойся, бросать Джорджа я и не думал, просто теперь живу с Кетти, мы снимаем небольшой коттедж в пригороде. Тебе у нас понравится…
— Рональд, я должна увидеть Джорджа, – произношу четко выделяя слова. – Не успокоюсь, пока воочию не увижу его выздоровление, в котором ты так усердно пытаешься меня убедить.
— Герм, — голос друга внезапно становится жестким, а взгляд упрямым. – Мы обязательно навестим брата вместе, как только ты достаточно окрепнешь для перемещения камином.
— Интересно, а к себе домой вы меня транспортировать как собирались? – чуть более ядовито, чем хотелось бы интересуюсь я.
— На такси. Магловском, – отрезает Рон, и уже спокойней, словно даже извиняясь, продолжает. – Герм, потерпи немного. Так будет лучше, поверь. Мне уже пора, до завтра.
И мой друг уходит, на прощанье звонко чмокнув в ухо.
Что-то тут не так. И это что-то не очень позитивное. Но не согласится с Роном я не могла, ибо была ещё слишком слаба для того, чтобы вероломно ослушаться верного друга и отправиться самостоятельно к его брату. Конечно, для пользования камином, как средством передвижения, не так уж нужна магия (если камин адресата не заблокирован), однако перспектива неэстетично растянуться на полу по пути к искомому камину не очень-то меня прельщала …
Решив поступить в стиле Скарлет О'Хара я отложила размышления на тему странного поведения школьного товарища на потом, усиленно игнорируя тревогу за Джорджа и собственные переживания по данному поводу…
* * *
В такси ехали молча. Я титаническими усилиями сдерживала желание засыпать Рональда вопросами, на которые за прошедший месяц так и не услышала ни единого более-менее внятного ответа – такси не место для подобных разговоров. Друг задумчиво покусывал костяшки пальцев, если мне не изменяет память, этот жест означал, что он очень нервничает и, бросая в сторону Рона короткие взгляды, я отказывалась что-либо понимать.
Коттедж оказался маленьким кирпичным домиком в два этажа с примыкающим к нему крошечным садом, который и садом-то назвать можно было с натяжкой. Друг привел меня в комнату, совмещавшую в себе функцию столовой и гостиной. Вещей у меня с собой не было, поэтому не было и мороки с переноской багажа, и я уже была готова задать все интересующие меня вопросы, когда послышался приятный женский голос:
— Рон, только что звонил доктор Добс, просил, чтобы ты как можно скорей вернулся в Мунго, там опять Эдвард не вышел на смену. Я вообще не понимаю, за какие заслуги его продолжают держать в отделении.
— Герм, познакомься — это Кетти Беннет, моя девушка. Кетти — Гермиона Грейнджер, мой старый-добрый друг, – представил нас друг другу Рональд, а потом продолжил, обращаясь уже к подруге. – Эдвард хороший парень, просто отделение душевнобольных это не его, ему бы в педиатрию, но сама знаешь, там мест нет. Ладно, я побежал. Гермиона, не стесняйся, представь, что ты дома.
И Рыжик практически пулей вылетел наружу. Терзают меня смутные сомнения, что мой друг был крайне доволен тем фактом, что его спешно вызвали на внеплановое дежурство, ибо это спасало его от меня и моих вопросов.
Мы с Кетти, оставшись одни, молча разглядывали друг друга. Девушка была невысокого роста, очень худенькая, коротко стриженные почти черные волосы задорно вихрились на затылке, и эта небрежность придавала ещё большее обаяние её внешнему виду, замечательно гармонируя с озорным курносым носом и большими темно-карими глазами. Не сказала бы, что она была красива, нет. Но обаяния в этой худенькой фигурке было предостаточно.
Вообще я была почти разочарована, ибо Кетти резко контрастировала с образами тех девушек, что нравились Рональду в период обучения в Хогвартсе. Ведьме было очень далеко даже до Лаванды, не говоря уж о Флер Делакур, которой Рыжик буквально бредил во время Тремудрого Турнира. Но было в ней то, чего не могло быть в тех сногсшибательных хогвартских звездах — естественность и тепло. Кетти была настоящая и этим располагала к себе сразу же, наверняка ей ничего не стоило уладить любой конфликт, ибо глядя в эти обманчиво наивные глаза, трудно злится…
— Приятно познакомиться, – наконец подала голос Кетти и улыбнулась, а я неожиданно для себя расслабилась внутренне, мне вдруг стало легче от этой теплой участливой улыбки. – Кофе будешь? Рон вчера специально купил, мы с ним больше чай предпочитаем.
Я утвердительно кивнула, проследовав за брюнеткой в крохотную, но очень уютную светлую кухню.
— Хорошо у вас, – одобрила я.
— Ага. Это домик старых друзей моих родителей. Я, видишь ли, хоть и чистокровная, выросла в мире маглов. У меня отец почти такой же ненормальный, как и папа Рона, для него маглы – венец творения господнего и пример для подражания. После Хогвартса он получил магловскую профессию и устроился диспетчером в Аэропорт, совершенно забыв о палочке и не испытывая дискомфорта от жизни вне магического мира. Там с мамой познакомились. Самый смех — о том, что оба принадлежат к почтенным чистокровным семействам, они узнали случайно, уже спустя несколько лет супружеской жизни. Папка на чем-то прокололся, а мама заметила. Она сквиб, родители её решили, что дочери комфортней будет в мире маглов и подобрали хорошую бездетную семью, которая воспитывала маму, как свою. Дед с бабушкой, конечно дочь не забывали, но очень правильно рассудили, что незачем лишний раз напоминать своему ребенку о том, что у неё могло бы быть и чего она лишена. Так что я почти маглорожденная, уж не знаю, чем руководствовалась Шляпа засовывая меня в Слизерин…
— Слизерин? – удивилась я.
— Ага. Что, не похожа? – весело и лукаво поинтересовалась Кетти, а потом вдруг резко посерьезнела. — Нас много, непохожих, только почему-то все видят и замечают таких как Флинт, Малфой, таких как Паркинсон и Гринграсс… По ним судят о всём факультете. Хотя с другими домами та же история, славу делают яркие представители факультетов, кому взбредет в голову покопаться глубже. Между прочим Петигрю был Гриффиндорцем…
— Я знаю. Просто…
— Да не важно, – отмахивается девушка. – Кофе готов, садись, – и приглашает меня к столу.
Откровения ведьмы на некоторое время вытеснили из моей головы мысли о Джордже и странном поведении Рональда, Кетти сама заговорила об этом, когда своеобразный ленч был закончен.
— Рон очень нервничает, – вдруг сказала она. – Он разрывается между желанием не беспокоить тебя и чувством долга.
Я удивленно смотрела в посерьезневшие карие глаза.
— Дело в том, Гермиона, что я очень не люблю, когда ходят вокруг да около. Считаю, что своими недомолвками Рональд только хуже делает и себе, и тебе… И Джорджу, возможно. Он меня убьет, когда узнает, но, мне кажется, я должна тебе все рассказать.
— Рассказать что? – спокойно спрашиваю, а внутри все холодеет.
— То, что недоговорил Рон. Только… — девушка помолчала. – Ты запомни, пожалуйста, две вещи. Первое: я – слизеринка, а значит логика моя пусть не сильно, но отличается от твоей и Рона. Второе: я будущий хирург, а значит циник, что накладывает свой отпечаток на восприятие ситуации…
— Послушай, от твоих предупреждений страшно делается, – сообщаю я.
— Это нормально. Гораздо хуже было бы, если бы я сказала что-то вроде: «Не переживай, все хорошо. Только вот тут хреново, и здесь хуже не куда, а так все замечательно.» — чуть кривляясь произнесла ведьма. – Или стала бы отмахиваться от твоих вопросов, как Рон.
Кетти помолчала и повела свой рассказ:
— В тот день Рональд очень вовремя вернулся из Мунго, приди он хоть на полчаса позже, даже такой гений, как профессор Плант едва ли смог бы вывести тебя из комы. Увидев тебя, не подающую признаков жизни, Рон так испугался, что и выздоровлению Джорджа обрадоваться не успел, сразу обратно в Мунго метнулся. Вас обоих забрали в интенсивную терапию. Вообще мне кажется, что Рональд за тебя переживал намного больше, чем за брата и не потому, что твое состояние было куда как хуже, просто ещё пять лет назад смирился с потерей не только Фреда, но и его близнеца тоже. Потому что долгие годы настраивал себя на неизбежно плачевный финал, настраивал на то, что смерть для брата стала бы лучшим исходом, и твое появление хоть и дало надежду, не смогло помешать Рону подсознательно не ждать ничего хорошего. И поэтому Рональд принял выздоровление брата на первый взгляд равнодушно. Но я знаю, что он просто боится поверить в реальность происходящего, что Джордж действительно снова живет, а не существует словно растение, к тому же сам Джордж не дает Рону надежду на то, что все снова станет как прежде, ну или хотя бы максимально к этому «как прежде» приближено. Брат Рона, в отличие от тебя, провел в Мунго буквально пару дней. Колдомедики, проведя кучу тестов и анализов, сочли, что его здоровью ничто не угрожает, а восстановительное лечение намного комфортнее и для самого пациента и для докторов проводить в домашней обстановке, где больной чувствует себя куда как привычнее и лучше, чем в больнице. Пока ты находилась в коме, Джордж стремительно шел на поправку. Организм его, по сути, был вполне здоров, если не считать некоторой атрофии мышечных тканей, но правильно подобранный комплекс лечебно-гимнастических упражнений, которые он послушно выполнял, а так же современные лекарственные зелья, прописанные ему специалистами Мунго, достаточно быстро вернули его мышцам тонус… Сейчас Джордж фактически здоров и в этом Рональд не врал тебе. Жизни и здоровью его брата ничто не угрожает…
— Но?.. – тревожно спросила я.
— Но вот здоровье психическое…
Я не успела выразить вслух свое испуганное удивление, только глаза расширила и воздуха для возгласа в грудь набрала, Кетти сразу успокаивающе заговорила:
— Нет, формально Джордж нормален. Он осознает себя в мире, он не делает попыток навредить себе и не несет угрозы для окружающих, то есть причин и, следовательно, необходимости, держать его под надзором психотерапевтов, без его на то желания нет, а Джордж, как ты сама догадываешься, не желает. Да и колдомедики склонны считать, что его состояние нормально для человека потерявшего близнеца и проведшего в своеобразном анабиозе больше пяти лет…
— Но ты так не считаешь…
— Нет, не считаю. Ни я, ни Рон… Он может быть дезориентирован, да. То, что ему пришлось испытать достаточно серьезно, но не до такой же степени.
— Да что с ним такое-то? – я начинаю откровенно нервничать, вся тревога последних недель, отсутствие информации сначала и подозрения того, что мне не договаривают чего-то важного потом, не редко на протяжении всего времени, проведенного мною в Мунго, рождало постыдное желание разрыдаться от беспомощности, от невозможности что-либо изменить… От осознания того, что я ничем не могу помочь независимо от того, что Рон ответит на мои вопросы о Джордже. К глазам подкатывают горячие слезы, будь я в менее нервном и более здоровом состоянии ни за что не позволила бы себе расплакаться на глазах у незнакомого, хоть и положительно расположенного ко мне человека, а так…
— Рон точно меня убьет… — пробормотала брюнетка, глядя, как по моим щекам струятся слезы. – На, возьми, – девушка протянула мне белоснежное кухонное полотенце и, дождавшись, когда я утру лицо, со вздохом проворчала. – Ты только не вздумай делать какие-либо поспешные выводы, а то знаю я вас – гриффиндорцев, не выслушаете толком, а свое мнение уже составили, а то, что оно весьма далеко от истины – ерунда и не суть важно…
Ведьма ненадолго замолчала и продолжила:
— У Джорджа депрессия, и в этом колдомедики Мунго со мной и Рональдом согласны, вот только мы с ним считаем, что дела обстоят намного серьезнее, нежели думают специалисты нашего отделения. Итак, у Джорджа сильнейшая депрессия, и проявляется она в нежелании жить… Он не пытается свести счеты с жизнью или сбежать от неё способом аналогичным тому, который использовал в девяносто восьмом. Нет, он послушно выполняет все, что велят ему доктора и о чем просит Рональд. Он хорошо питается, прилежно занимается гимнастикой, соблюдая все наставления специалистов, но не потому, что хочет поправиться, а потому, что должен… Кому и зачем не важно, важно, что он должен делать это для себя, а не для кого-то другого. Но ему это не нужно… И Рона это пугает, потому как выглядит это действительно страшно – ходит человек с совершенно равнодушными глазами и молчит почти всегда. Я, честно говоря, поначалу пыталась его как-нибудь расшевелить, но безуспешно. На любую мою выходку спокойный ничего не выражающий взгляд, ни недовольства, ни заинтересованности. Эмоций – ноль. В общем, я его прозвала «оксюморон». Обидеть хотела, задеть, чтобы хоть какая-нибудь хиленькая полудохлая эмоция вылезла, а он пожал плечами и равнодушно ответил: «Тебе видней». У Рональда крышу сносит, тут ты со своими вопросами, ладно хоть я прониклась и немного поубавила собственный цинизм и черный юмор…
— Что же делать? – спрашиваю я, не у Кетти, у самой себя, но в голове звенящая тишина…
— Выздороветь сначала, а там видно будет, – до неприличия спокойно произносит ведьма. – Пока ты не окрепнешь полностью хотя бы физически, ты все равно ничего не изменишь…
31.03.2012 Глава 11
POV Рона
— Рон?
Голова Гарри появилась в камине ординаторской, где я заполнял рабочий журнал отделения, закрывая смену.
— Гарри? – удивился я, обычно другу не было свойственно беспокоить меня на работе, честно говоря, я даже испугался немного, Джинн сравнительно недавно родила Лили, и Мерлин знает, что могло случиться с этим ещё совсем маленьким существом.
— Ты очень занят? У меня к тебе разговор есть, можно я зайду?
— Да, конечно, входи.
Он появился в кабинете спустя несколько мгновений, я едва успел выйти из-за стола, а Гарри уже отряхивал пепел на пол ординаторской со своей рабочей мантии.
— Ну, здравствуй, что ли, дружище! – протягиваю руку, радостно скаля зубы. – Какова причина твоего здесь появления, надеюсь, ничего плохого не случилось?
— Нет, Рон, наоборот, все отлично, самому даже не верится, – ответно улыбается Гарри. — Я, собственно, вот по какому вопросу. Мы с Джинн решили немного отдохнуть вдвоем на каком-нибудь необитаемом острове в центре тихого океана, ну там, где нас даже собственные дети не достанут, ты же понимаешь?
Я киваю. Близнецы Поттеры это просто бич нашей семьи. Мама говорит, что своими шалостями её внуки уже переплюнули её детей, а ведь Фреду и Джорджу Поттерам всего по четыре года, и о том, что будет дальше, думать страшно всему большому семейству. Да и Лили шороху наводит, но эту информацию я получил уже от отца…
— Короче, Рон, у меня с завтрашнего дня долгожданный отпуск и через неделю мы уезжаем отдыхать (куда не скажу – это великая тайна, в которую я не могу посвятить даже лучшего друга). Получается, что на Рождество нас в стране не будет. Короче, мы с Джинн к вам в гости напроситься решили на этой неделе, скажем, послезавтра, а то мы уедем, и пересечься с вами не удастся почти до февраля следующего года.
Я был озадачен. С одной стороны я был бы очень рад принять у нас с Кетти сестру и свояка, а с другой… Гермиона по какой-то причине не хотела пересекаться ни с кем из прошлой жизни, исключая разве что меня и Джорджа. Сильно сомневаюсь, что она будет в восторге от этой идеи. Но отказать Гарри?
— Замечательно, у меня послезавтра как раз выходной после дежурства, а Кетти на этой неделе работает в утреннюю смену. Ждем вас, скажем, в пять вечера, хорошо?
— Вот и славно, заодно и Гермиону, наконец, увидим, а то стыдно даже. Она вернулась восемь месяцев назад, а мы всё встретиться не можем.
— Гарри, — я замялся, – откровенно сказать, я не думаю, что она достаточно окрепла для такой сильной эмоциональной встряски, как встреча с вами, – со всей тактичностью, на которую только способен, произношу я и очень надеюсь, что друг не почувствует фальши, скрывающейся за моими словами.
— Да полно, Рон, чем могут повредить старые-добрые друзья… Если ты боишься, что мы с Джин начнем терроризировать Гермиону вопросами о причинах её исчезновения после Победы, так ты ошибаешься, – Гарри серьезно смотрит на меня через чуть поблескивающие стеклышки своих круглых очков. – Мы с женой все понимаем, у многих тогда возникло непреодолимое желание раствориться где-нибудь…
Он напрасно волновался. Я прекрасно помнил, как защищали мою бывшую девушку друг и сестра, как они пытались доказать мне тогда, что у всех своя жизнь и каждый имеет право выбирать свою дорогу, каждый имеет право устать от того, что их окружает. Что Гермиона вовсе не была обязана оставаться с нами, если не хотела этого. Я замечательно все это помнил и поэтому ничуть не сомневался в том, что о событиях пятилетней давности никто из них даже не заикнется. И не станет напоминать Гермионе, что это было её бегство от себя самой. Я боялся другого…
Пять месяцев назад Гарри пригласил нас, меня, Кетти и Гермиону к себе на день рождения, а несколько раз до этого порывался нанести визит на квартиру Джорджа, но всегда что-то очень удачно случалось, мешая ему осуществить свои планы. То на работу внепланово вызовут, то Джинн, которой отчего-то очень нелегко давалась вторая беременность немного прихворнет… Вот и в свой день рождения Гарри был вызван в Аврорат, и торжества не получилось. Только поэтому мне не пришлось ничего придумывать, пытаясь объяснить отсутствие Гермионы и при этом не обидеть Гарри и Джинн. А Гермиона тогда наотрез отказалась куда-либо идти и с кем-либо встречаться, так и не дав внятного ответа на вопрос: почему…
— Ну, раз мы договорились, я отчаливаю и больше не отрываю тебя от выполнения служебных обязанностей, – весело прощается Гарри и, подмигнув, исчезает в камине.
А я утомленно провожу по лицу ладонью.
Как-то криво все выходит и непонятно… Я отчаялся уже вникнуть в происходящее.
Джордж, из которого слова лишнего не вытянешь, призраком слоняется по квартире с наглухо зашторенными окнами. И это МОЙ брат! Да его же раньше не заткнуть было… Теперь кажется, что того времени не существовало, настолько сложно принять столь кардиальную метаморфозу брата. Я конечно же не надеялся, что Джордж сразу же станет прежним, да и едва ли у него это получилось бы без Фреда… Но и такого я не ожидал…
Гермиона вот уже полтора месяца выносит мне мозг ежедневными вопросами: сначала о том, как обстоят дела с выздоровлением Джорджа, ну а потом - когда же ей уже можно будет увидеть моего брата… Самое гадкое, что у неё появилась настойчивая союзница, правда Кетти действовала не так грубо, как наша общая (уже!) подруга. Моя девушка не просто так училась на факультете Салазара Слизерина, она прекрасно умеет вести тайную войну за то, что ей нужно. Она замечательно орудует различными, порою откровенно подлыми, приемами в процессе достижения своей цели, а сейчас её цель одна: помочь Гермионе…
Такое ощущение, что я, изверг такой, не позволяю подруге увидеться с братом исключительно из врожденной вредности и желания сделать ей хуже… Периодами я начинаю себя откровенно презирать, чувствуя на себе осуждающие взгляды Кетти и обиженные Гермионы…
Бред какой-то…
А сегодня ещё предстоит сообщить Гермионе о намерениях Поттеров прийти к нам в гости, и что-то мне подсказывает — разговор будет не из легких. Самое обидное, что помощи в этом нелегком разговоре мне ждать неоткуда. Кетти однозначно встанет на сторону моей школьной подруги. Уж не знаю, что это — женская солидарность или между ними действительно в столь короткий срок расцвела крепкая дружба, но то, что дамы, проживающие со мной под одной крышей, спелись окончательно и бесповоротно есть факт, оспорить который сложно…
Я устало опустился на стул. И в Мунго не задержишься, во-первых, обещал Кетти пройтись с ней по магазинам сегодня, а во-вторых, нет ну ни одной совершенно убедительной причины для того, чтобы задержаться на смене. Я тяжело вздохнул и начал собираться домой.
* * *
POV Гермионы
— Знаешь, что в Рональде раздражает больше всего? – нервно спросила Кетти, недовольно кривя губы и то и дело поглядывая в окно, словно там вот-вот должен был появиться наш Рыжик.
Лично я не видела смысла в разглядывании заоконного пейзажа, Рональд пользовался камином, в основном, и едва ли сегодняшний день что-то изменит.
— И что же? – иронично интересуюсь я.
— Непунктуальность! Эта его хренова непунктуальность! Скажи, неужели действительно так трудно прийти вовремя?
Я прыснула.
— Ну, Кетти, это Рональд. В данном случае его исправит только могила. Он и в школе постоянно опаздывал.
— Ну я ему устрою, – мстительно протянула слизеринка. – Хотела пробежаться по сувенирным лавкам в темпе вальса, чтобы его не напрягать особенно, но теперь… Это будет двойным наслаждением: шопинг и ронова недовольная физиономия!
Глядя на лицо Кетти я откровенно сочувствовала другу, хотя не скрою, было и своего рода удовлетворение, ибо я тоже была немного зла на Рона, правда по другой причине. Я жила в их доме уже третью неделю и моё выздоровление шло хорошими темпами. По крайней мере, я уже несколько дней была уверена, что вполне осилю перемещение камином, и Кетти была со мной полностью согласна. Однако Рональд упрямо отрицал этот факт, и к Джорджу я попасть не могла. Я даже Кетти попросила поспособствовать мне и разблокировать камин, на который Рон наложил соответствующее заклинание, но девушка смущенно отвела глаза и сказала, что обещала Рыжику не делать этого. Насколько я узнала девушку друга за эти пару недель, сдержать данное слово было для неё делом чести, и я не стала настаивать. Но на Рона злилась откровенно.
Рыжик ввалился в гостиную, когда Беннет потеряла всякое терпение. Увидев кровожадный блеск в глазах девушки мой друг хотел было малодушно ретироваться обратно в камин, но тут его подвела его же собственная предусмотрительность: на выход камин не работал, чтобы я не воспользовалась им сама, вероломно ослушавшись роновой настоятельной просьбы.
— Нет, Рон, – медовым голосом пропела Кетти. – Я не стану на тебя ругаться или насылать различные неприятные, но впрочем, безобидные проклятья. Я, в отличие от твоей сестренки, люблю более изысканные способы мести.
Рыжик сглотнул.
— Кетти, я задержался меньше чем на полчаса, – робко пробормотал он.
— Да, Рон, да. Всего на полчаса ты задержался. То есть ты пришел на полчаса позже обычного времени, а мы договаривались, что ты уйдешь со смены на сорок минут раньше, так?
Парень кивнул.
— А ты не только не ушел раньше, но ещё и задержался. То есть я вот уже битый час тебя жду в полной боевой готовности и последние минут двадцать мечтаю только о том, чтобы это не было спущено тебе с рук. Готовься, мой родной, ты получишь массу удовольствия от сегодняшнего похода по магазинам, я запланировала крайне увлекательную программу. Для начала мы с тобой пойдем в Ателье мадам Малкин. Ты счастлив?
Судя по лицу Рона, он был на седьмом небе…
— Ладно, граждане, идите уже. Сувенирные лавки ждут вас с нетерпением, – хихикая проговорила я.
— Кетти, ну прости меня, я не смог прийти раньше, – сделал попытку оправдаться Рон.
— Нет тебе прощения! – делано высокомерно произнесла девушка. – Гори в аду, кусок мяса!
Иногда она меня пугала и, наблюдая за глазами Рональда в тот момент, я пришла к выводу, что не одинока в своих ощущениях.
— Вы уйдете сегодня или нет? Магазин Малкин скоро закроется, – с веселой укоризной напоминаю я.
Кетти спохватывается и они с Роном, наконец, покидают дом, оставив меня одну.
Едва за друзьями захлопывается дверь, улыбка сползает с моего лица. Нет, я не притворялась, подхихикивая над перепалкой моего школьного друга и его девушки. Мне действительно было весело, но…
Но постоянная тревога оказалась много сильнее, и моё хорошее настроение растворилась вместе с Кетти и Роном, провалившимися в трансгрессию на заднем дворе дома.
Заняться было совершенно нечем, и я бездумно слонялась по домику друзей практически равнодушно разглядывая и без того уже знакомую обстановку, пока взгляд мой не зацепился за одну вещь…
Старый, исцарапанный вдоль и поперек радиоприемник, с треснувшим стеклышком шкалы, с хрипящим на все лады динамиком. Я очень хорошо помнила его… А ещё я помнила как мигала, жутко раздражая, лампочка, призванная освещать шкалу настройки, и так-то видно было плохо, трещина проходила прямо по центру и почти полностью закрывала собой деления линейки. Оплавленная ручка настройки – Рон как-то забыл приемник слишком близко к огню…
Я ухмыльнулась, самая бесполезная и в тоже время самая необходимая вещь. Если бы с ней постоянно не таскался Рон, то таскалась бы я. Потому что до ужаса хотелось знать, что происходит там…
Там…
Где остались наши любимые и близкие нам люди… Где остались те, ради которых мы с ребятами торчали в той неуютной палатке и ломали голову над загадками Дамблдора, который решил подстраховаться и вместо того, чтобы выдать Гарри всю известную информацию зашифровал её так, что порой мы находили решение абсолютно случайно, буквально чудом… Напрасно Рональд думал, что я или Гарри переживаем меньше его. Напрасно… Да, Поттер был сиротой. Да, мои родители находились в относительной безопасности. Но это не лишало нас друзей, которые остались там — в Хогвартсе, где правили бал Пожиратели Смерти. На опустевшей Диагон-аллее, где рыскали волдемортовы патрули. Во всей магической, да и магловской, Британии, над которой тучами сгустились низкие облака и привычный туман, стал чем-то враждебным и пугающим…
Я думаю сейчас и думала тогда, зимой девяносто восьмого, что Поттер-Дозор было лучшей придумкой близнецов. И эти страшные списки пропавших безвести, в которых мы трое так боялись услышать знакомые имена, даже те, что просто слышали когда-то, не говоря уже об именах друзей и родных. Эти страшные списки призванные деморализовать тех, кто не подчинялся новому режиму, заставить нас опустить руки, усилиями Фреда, Джорджа и Ли наоборот заставляли всех вопреки усталости и отчаянию двигаться вперед в желании отомстить, в желании не допустить продолжения этих списков… Задорные голоса близнецов, зло высмеивающие приспешников Темного Лорда и самого его в том числе, помогали кому-то справиться со страхом, кому-то пережить горе от потери близких… Для Рона и Гарри это было знаком того, что в семье Уизли всё благополучно более-менее… Для меня же, это просто были голоса близнецов, такие же, как в школе. Слушая их, я закрывала глаза и видела лица Фреда и Джорджа, озорной блеск их глаз, и представляла, что ничего ужасного не происходит, верила им, когда они твердили: «Все получится, смотрите, какие эти Пожиратели смешные, ведь нельзя бояться того, что смешно!» Верила, как тысячи волшебников, разобщенные страхом и отсутствием связи, разбросанные по всему Соединенному Королевству… Именно в те дни близнецы перестали быть раздражающим довеском к семье Уизли, а стали для меня чем-то большим, чем-то необходимым. Тем, без чего нельзя жить…
Я закрыла глаза и прикусила губу от пришедшего вдруг озарения. Уже тогда я знала, что люблю Джорджа, но упрямо держалась за Рона… Так упрямо, что убедила себя в невозможности собственного чувства до того, как приняла его. На это способна только такая идиотка, как я!
Хотя… Что бы изменилось? Что бы изменилось, разреши я себе допустить возможность того чувства? Ни к чему хорошему не привело бы точно… Отношения с Роном были бы порваны, а в той ситуации худшего и представить нельзя, он и так ревновал меня к Гарри. Страшно вообразить себе, что могло случиться, допусти я тогда свою любовь к Джорджу и признайся в этом Рону… И я бы все равно ушла, потому что жить с Роном не смогла бы однозначно, а с Джорджем… В тот момент я не допускала даже мысли о том, что могу быть ему хотябы интересна, как девушка, а роль друга меня не устраивала…
— Мы вернулись, Герм.
Радостный голос Кетти оторвал меня от воспоминаний и размышлений. Я обернулась, увидев счастливую брюнетку и замученного Рона, которого едва было видно из-за нагромождения коробок и пакетов, что он нес.
— Как видишь, он ещё жив, — весело проговорила девушка. – Оказалось, что Рон достаточно живуч, и прогулкой по торговым центрам его угробить сложно, — доверительно закончила она, озорно подмигнув правым глазом.
— Быстро вы, – удивилась я.
— Быстро? – нервно взвыл Рональд. – Гермиона, она меня четыре часа по Лондону таскала! Мы, кажется, во всех более-менее известных магазинах побывали, включая магловские! Заавадьте меня!
— Вот ещё! Перспектива сесть из-за тебя в Азкобан слабо меня прельщает. И потом, а кто же будет покупки в следующий раз нести? – злорадно отозвалась брюнетка.
— Ладно, шутки в сторону, посмеялись и хватит, – неожиданно серьезно продолжила она. – Герм, у нас для тебя есть одна новость…
04.04.2012 Глава 12
POV Гермионы
— Герм, может, ты все-таки останешься, – робко и расстроенно спрашивает Кетти.
Я качаю головой.
— Джордж для меня много важнее Поттеров, а это слишком удобный случай, чтобы не воспользоваться им.
Позавчера, вернувшись из магазинов, друзья, чуть смущаясь, сообщили мне о том, что к ним в гости собираются Гарри и Джинн. Моя же реакция даже мне самой показалась безразличной. Если бы шесть лет назад мне кто-нибудь сказал, что я не захочу видеть лучших друзей, я бы отправила этого «кого-нибудь» прямой наводкой в Мунго, а теперь…
Сначала мне тупо было не до них. Я растворилась в Джордже, и ничего кроме него меня не интересовало, исключением был Рональд. Хотя, думаю, он стал исключением только из-за Джорджа. Основной темой для разговоров с Роном у нас служил именно его брат.
Чуть позже появилась обида на столь равнодушное отношение к судьбе и состоянию Джорджа. Мне думалось, что те люди, которых я знала, (думала, что знала) ни за что бы не смирились с тем, что Рональд не позволял помогать себе и Джорджу. Гарри, известный мне по школьной скамье, вылез бы вон из кожи, но своего добился бы. А тут… Ощущение такое, словно все происходившее с Роном и Джорджем было так обыденно, скучно и нестрашно, что Поттеры предложили свою помощь из вежливости, и крайне обрадовались, получив отказ. Мол, и слава Мерлину, что от нас ничего не надо… Так же проще намного и намного лучше для них.
А теперь пришло нежелание видеть их. Равнодушное отношение, словно Гарри и Джинн неожиданно стали совсем чужими. Я пять лет вспоминала их с тоскливым теплом, а теперь они постепенно стали просто знакомыми…
Поэтому когда Рыжик с Кетти сообщили мне про скорый визит Золотого мальчика с супругой, я отреагировала весьма предсказуемо:
— Рон, ты же знаешь, что мне бы не хотелось их видеть. – Друг недовольно кивнул, соглашаясь. – Едва ли Гарри и Джинни не поймут, что я им не рада. По крайней мере притворятся, что счастлива от встречи с ними я не стану… Так зачем их обижать? Давай поступим проще: я достаточно окрепла для того чтобы передвигаться камином. Перед приходом Поттеров ты проводишь меня к Джорджу, тем самым и от меня с моим нытьем избавишься, и Гарри с Джиневрой не придется объяснять, почему я заперлась у себя в комнате и отказываюсь явить им свой лик.
Моё предложение Рону не понравилось, но к моему удивлению он не стал спорить, наоборот, кивнул и буркнул что-то вроде: «Как скажешь». Правда прозвучало это ну очень недовольно, да мне было все равно. Главное, я наконец получила возможность увидеть Джорджа.
И вот теперь Кетти опять начинает. Вчера мы с ней целый вечер говорили на эту тему. Девушка всеми правдами и неправдами старалась вытянуть из меня причину моего нежелания пересекаться с Поттерами. А что я могла ей сказать? Что просто не хочу и не могу объяснить почему даже себе? И я отлично отношусь к ним и очень рада, что у них всё хорошо, но это ведь совсем не означает, что я должна жаждать встречи с ними?
Даже там, в Австралии, живя бок о бок с маглами, я не горела желанием встречи с Гарри и его девушкой, гораздо больше меня тянуло к Рону… В этой тяге отнюдь не было ничего романтического, просто Рон для меня всегда значил больше чем Золотой мальчик, потому я и обижалась на него чаще и серьезнее. Но почему-то так получалось, что я, как правило, была вынуждена оставаться на стороне Гарри. Так случилось, когда Рон ушел от нас в последний год войны, так глупо приревновав меня к другу. Если бы от того, на чьей я стороне окажусь, выбирая между друзьями, не зависело так много, я бы не задумываясь бросилась за Роном. И не потому, что любила его, а потому, что он мой самый лучший друг. Такой, каким Гарри никогда не был.
Но всего этого не объяснишь так легко. Трудно объяснить то, что сама понимаешь с трудом…
И разговор не получился. Кетти тактично оставила меня в покое, больше не пыталясь вытянуть на откровенность, и только сейчас сделала последнюю попытку повлиять на моё решение. Почти уверена, что она это делает из-за Рона, который почему-то боится моей встречи с Джорджем. Да и выгораживать меня перед Поттерами ему тоже не особо хочется.
Друг появляется на кухне, где я помогала Кетти с готовкой, когда часы в прихожей бьют полпятого:
— Ну, идем что ли, Гермиона, – негромко предлагает он, и я, кивнув, поднимаюсь из-за стола.
Пара коротких взмахов палочки, несколько напевных слов, и пламя становится слегка зеленоватым, означая готовность камина к использованию.
Горсть летучего пороха и адрес пункта назначения, произнесенный двумя разными голосами, и мы друг за другом выходим из камина.
Меня окутывает ощущение дежавю, только вместо аппарации каминная сеть. Вместо кухни, как места назначения, гостиная квартиры братьев Уизли…
Но всё та же гробовая тишина и все тот же мрак…
— Иди, Рон, – шепчу я.
— Герм…
— Иди, Рон, сейчас к Вам придут гости, это нехорошо будет, если ты их не встретишь…
— Герм…
— Иди, Рон.
Друг некоторое время ещё стоит рядом, а потом чертыхается и проваливается в трансгрессию, а я остаюсь в этом мраке, поглотившем мир моего любимого человека.
На ощупь, медленно, едва переставляя ноги, разрываемая настолько противоречивыми чувствами, что становится физически больно, я иду вперед, как лунатик, выставив руки. Иду, испытывая страх, потому что откровенно боюсь увидеть безразличие в его глазах. Иду, умирая от желания увидеть Джорджа как можно быстрее. Шаг за шагом преодолевая мизерное, казалось бы, расстояние, превратившееся в бесконечную дорогу…
Рука натыкается на дверной косяк. Выйти в коридор, повернуть направо, отсчитать пять шагов… География квартиры изучена до сантиметра за проведенные здесь полгода. Я знаю, кажется, каждую мельчайшую трещинку в стене, каждую едва различимую неровность пола… Нащупать дверь, ручку на ней и войти, наконец, в комнату Джорджа, вновь превращенную в склеп.
— Ты опять зашторил окна.
Потому что не могу больше ничего из себя выдавить. Потому что не могу сейчас говорить о том, что чувствую к нему. Я не знаю, поверит ли он мне или сочтет мои чувства лишь жалостью и долгом. Я понятия не имею, что из того, что я показала ему тогда, он помнит. И помнит ли вообще хоть что-нибудь.
— Мне так легче.
Голос раздается совсем не оттуда, откуда я жду. Не слева и снизу, где всегда сидел Джордж до выздоровления, а справа и сзади, но я не оборачиваюсь – в кромешной темноте комнаты едва ли я увижу его.
— Чем может помешать солнечный свет? – спрашиваю тихо.
— Он режет глаза…
Как описать то, что происходило во мне в те минуты? Как выразить в словах то, что словами выражено быть не может? Горькое счастье? Тоскливая радость? Как обозвать это чувство, раздирающее меня на мелкие кусочки?
— Как ты?
Я чувствую его прямо за своей спиной, и от этого становится ещё хуже, потому что кажется, что существо мое просто не вынесет силы испытываемых чувств. Но от этого становится и легче тоже…
— Уже намного лучше, правда я сейчас слабее сквиба в магическом плане…
— Это ничего, главное, ты почти здорова.
Это сказано так спокойно и безразлично, что мне становится почти обидно, а потом откуда-то приходят слова, не из головы — слова рождаются в груди и произносятся ещё до того, как я смогу их осознать:
— Прости меня, Джордж.
— Не говори ерунды, мне не за что тебя прощать. Наоборот я должен быть благодарен, ты столько сделала для меня.
У меня вырывается нервный смешок.
— Нет, Джордж, мне есть за что просить прощения. Да и что я сделала? Если даже на миг забыть, что мною двигали исключительно эгоистичные порывы, едва ли то, что я делала на протяжении полугода искупает мою вину перед тобой…
— Ты ни в чем не виновата.
— Виновата, Джордж.
Я оборачиваюсь хоть и знаю, что не увижу его, но мне достаточно того, что я его слышу и осязаю. Да, именно осязаю, там, в нескольких сантиметрах от меня я чувствую его, такого теплого и родного…
— В том виновата, что не услышала тебя раньше, не поняла, не заметила. В том, что бросила наедине с твоим горем. В том, что не догадалась, что нужна тебе, даже мысли такой не допускала…
— Не надо меня жалеть…
— Это не жалость, Джордж, – отрицаю я и слышу горькое:
— А что же?
— Что угодно, слышишь? Как угодно называй, но это не жалость.
— Уходи, – ровно произносит он. – Я вызову Рона, пусть он заберет тебя.
Сначала я задыхаюсь от обиды и боли, а потом на смену им приходит уверенность и спокойная решимость. И тогда я начинаю говорить:
— Никуда я не уйду, Джордж. Ни сейчас, ни через час, ни вообще никогда. Один раз я уже ушла, и что получилось из этого? Я не раз говорила Рону, я сказала об этом Чарльзу, я тебе твердила об этом все шесть месяцев моего пребывания в этом доме: я никуда от тебя больше не уйду. Кем бы ты ни был, каким бы ты не был… Я останусь рядом, даже если ты будешь гнать меня, я тенью за тобой пойду, потому что, Джордж, только рядом с тобой я могу жить, понимаешь?
— Нет, Гермиона, это ты не понимаешь…
Он шепчет, устало и хрипло, осторожно обходит меня, отходя на несколько шагов.
— Зачем тебе это? Мертвец… Не умеющий больше жить, который никогда больше не сможет насладится солнцем…
— Ты просто не хочешь, — возражаю я.
— Нет, я не могу, слышишь? Не могу… Я никогда не смогу снова рассмеяться… Я всё помню, Гермиона. Все, что ты показала мне тогда, на выдуманной нами башне, но того, кого ты любишь, больше нет. Нет! Он умер в тот день, когда ты аппарировала с берега Черного озера, навсегда покидая наш мир…
— Ты видел? – словно кто-то всадил тупую иглу в сердце.
— Видел.
— И не окликнул?
— Зачем? Кто я такой, чтобы влиять на твое решение? Да я и увидел случайно, мне просто необходимо было оказаться рядом с тобой. Я не мог смотреть на родителей и братьев… На Фреда… Я бы не признался тебе, даже в мыслях не было, просто я знал, что ты единственная не станешь жалеть меня, но сможешь понять… И я сначала шел за тобой, а потом подумал, что ты, наверное, хочешь побыть одна и отстал немного… Просто смотрел на тебя и мне было легче дышать…
— Но я же оборачивалась, там никого не было! – вырывается у меня.
— Ты меня просто не заметила, как всегда… — ровно и спокойно. И все так же тихо.
— Джордж…
— Зато я все понял по твоему лицу. Знаешь, я всегда тебя понимал, даже лучше чем Фреда, наверное. И, скорее всего, даже лучше тебя самой… Тебе не надо было, чтобы тебя остановили. Ты хотела уйти, так кто я такой, чтобы мешать тебе? Я мог окликнуть – ты бы услышала и, я уверен, осталась бы, но зачем?.. И ты зря себя винишь в том, что со мной стало, это было моё решение… Моё. Единственное, о чем я жалею, что не хватило сил выпить другое зелье, я просто оказался слишком слаб, чтобы совсем лишиться жизни… Уходи, Гермиона. Зачем тебе человек, который всю оставшуюся жизнь будет думать только о капсуле с ядом, что лежит в тайнике?
— Что ж ты не выпьешь её сейчас, — произношу с горечью.
— Я не настолько неблагодарен, чтобы так поступить с тобой. Ты почти умерла, вытаскивая меня. С моей стороны это будет свинством…
— А гнать меня не свинство?
Он молчит, а я чувствую, как по лицу текут слезы непрекращающимся ручьем…
— Уходи. Просто уходи, Гермиона.
— Хорошо, – неожиданно спокойно произношу я. Даже усилия над собой делать не пришлось, чтобы голос был ровным. – Хорошо, Джордж, я уйду, но прежде скажи мне, просто скажи мне, что я тебе не нужна.
— Гермиона…
— Давай. Просто скажи. Ну?
Я говорю с какой-то незнакомой спокойной яростью. Не повышаю голоса, но ощущение такое, словно почти кричу эти слова. А он молчит. И я смотрю в ту сторону, откуда доносился его голос, ощущая себя ослепшей, и жду этих слов, уверенная в том, что если он произнесет их, я не поверю ему ни на минуту, ни на секунду, ни на крошечное, бесконечно малое мгновенье, но уйду. Спокойно. Через дверь, ведущую на Диагон-Аллею, ведь это для того, чтобы попасть на неё нужна палочка, как подтверждение того, что ты волшебник, а чтобы покинуть она вовсе не обязательна… Уйду навсегда, даже к Рональду за вещами не зайду, и мысли о том, как я себе это представляю в сложившихся обстоятельствах как-то не особенно меня волнуют.
— Ты же знаешь, что даже если я и скажу, это будет ложью? – наконец с болью произносит он. — Ты же знаешь, должна знать и понимать, что если бы я не нуждался в тебе, я не услышал бы тебя там, в своем сознании. И не пошел бы за тобой, туда, куда повела меня ты. Куда я не хотел идти…
— Тогда зачем? – еле слышно произношу, а хочется крикнуть, подбежать, схватить за плечи и хорошенько встряхнуть… И даже то, что мой рост едва ли позволит провернуть подобный фокус с Джорджем не кажется смущающим фактором.
— Потому что ты не сможешь быть со мною счастлива, а я очень не хочу этого…
— Мерлин! Джордж! – и я, наконец, срываюсь на крик. – Запомни, заруби себе где-нибудь: я не смогу быть счастлива без тебя! Пойми, в конце концов, что моё счастье – это ты! Слышишь? Ты! Ты сказал, что помнишь всё из того, что я показала тебе, так почему же тогда не веришь мне? Да, я оказалась слепа! Да, я не видела твоих чувств! Но, Джордж, я даже своих чувств не видела! Да я всю школу совершенно о другом думала! Я вообще не склонна к романтике, тебе ли не знать! Да я даже мысли не могла допустить, что ты ко мне иначе, чем как к другу относишься! «Она очень умная девочка, Герм». Так ты сказал? Ну да, конечно, очень умная, но в других вопросах! А знаешь, почему я тебя не заметила, зациклившись на Роне? Потому что он, в отличие от тебя не решил, что я должна сама до всего допетрить! Он не дал мне этого права! Он не стал ждать, он просто приложил усилие, пусть минимальное, но все же усилие, для того, чтобы то, что ему было нужно, у него было! А у меня нет и не было вещего волоса пониже спины, слышишь? Не было! Ты же мне шанса даже саму себя понять не дал! Что тебе стоило просто подтолкнуть меня? Неужели ты не чувствовал, что симпатичен мне? Как бы ни так! Все ты чувствовал! И находил это забавным, я уверена, ведь так? Ты же, мать твою, Джордж Уизли! Вы же с Фредом никогда не искали легких путей! Как изгалялся Фред перед Анжелиной, чтобы привлечь её внимание! Но он делал хоть что-то для этого! Делал! А ты решил, что я должна понять всё сама! Как? Ну, скажи мне, как? КАК?
И за секунду до того, как я окончательно провалюсь в истерику, он оказывается рядом и прижимает меня к себе. Всю. И кажется, что каждая клеточка моя соприкасается с его телом. И я утыкаюсь лицом в мягкую ткань футболки на его груди. И чувствую его губы у своего виска…
И слышу сдавленный шепот:
— Прости… Прости меня, Грейнджер. Ты права, я просто заигрался. Но я прошу тебя, пожалуйста, подумай хорошенько, так ли тебе нужна эта совместная жизнь с мертвецом?
— Слушай, а давай я тебя сейчас сама убью, — почти спокойно и чуть устало произношу я. – Каким-нибудь извращенным магловским способом, ножом пырну, например, куда-нибудь вот сюда, – и легко провожу рукой по его спине под левой лопаткой. – Ну, чтобы ты не мучился… И меня больше не мучил своим нытьем об оживших мертвецах. Давай?
— Я люблю тебя, – просто отвечает он. – И я сделаю все так, как захочешь ты. Это лишь малая толика того, что ты заслуживаешь.
— Хорошо, — я слегка отстраняюсь и запрокидываю голову, пытаясь встретится с его взглядом. – Тогда, для начала, ты откроешь окна, а то в этой тьме египетской я не вижу тебя…
04.04.2012 Глава 13
POV Гермионы
Естественно, в дом Кетти и Рона я не вернулась. В тот день, после того как Поттеры отправились домой, Рональд прибыл за мной к Джорджу, но так и ушел ни с чем. Не думаю, что для него это было удивительным, подозреваю, что и он и Кетти ожидали подобного развития событий… Одним словом на следующий день они оба заявились на Диагон-Аллею наперевес с моими немногочисленными пожитками, мы тихо посидели на кухне, и будущая чета Уизли отбыла к себе…
Джордж действительно исполнял любое моё пожелание: теперь в доме всегда царил свет, играла музыка. Он послушно занимался с докторами… Но все свое свободное от врачей и меня время он проводил на полу у стены своей комнаты, почти полностью копируя ту самую позу, в которой провел последние пять лет, только глаза были закрыты – таким образом он выражал протест, так мне казалось…
Дни шли неспешно один за одним. Рождество промелькнуло, не затронув наш, теперь уже общий, с Джорджем дом, о праздничном настроении не могло быть и речи, и я даже не стала заикаться о том, что стоило бы украсить комнаты и приготовить что-нибудь особенное на ужин…
И как-то незаметно наступила весна, по другому зашумела толпа на улице, в этом шуме появилось предвкушение недалекого лета. Уставшие от холода и снега люди беспечно разматывали шарфы и снимали шапки, поверив обманчиво теплым лучам мартовского солнца…
Для нас же с Джорджем март был таким же пустым и не запоминающимся, как и предыдущие два месяца. Я что-то читала, он почти все время проводил в своей комнате. Мы практически не говорили. И не потому, что не хотели. Иногда мне чудилось в нем желание начать разговор, но Джордж словно одергивал себя, а навязываться я не рисковала, мне хотелось чтобы он сам сделал этот своеобразный шаг… Его болезнь относилась к тем недугам, от которых не излечить насильно. Не существовало зелий, способных заставить Джорджа вновь полюбить жизнь и увидеть в ней смысл…
Первого апреля он задернул шторы и заперся в комнате… Мои магические силы всё ещё были на нуле и проникнуть к нему туда я не могла, поэтому мне оставалось только сидеть под клятой дверью и слушать… Каждый шорох, каждый едва слышный звук… Угадывать его дыхание… Сначала я пыталась до него докричаться, достучаться, но мои просьбы были проигнорированы, и я смиренно ждала, надеясь только, что он не наделает глупостей.
Так разнервничалась, что организм, решив, что с него достаточно, в конце концов отрубился, и я уснула, прямо там, на полу коридора, облокотясь на дверь в комнату Джорджа.
Проснулась я, однако, на кровати, более того, моё пробуждение было от того приятным, что рядом лежал мой нездоровый любимый. Лежал и смотрел в потолок, а его растрепавшиеся волосы щекотали моё лицо…
— Прости, если напугал тебя вчера, – хрипло произнес он, почувствовав, что я не сплю больше.
— Ерунда, как ты?
Я села на постели, чтобы видеть бледное веснушчатое лицо.
— Паршиво. Тебе сегодня в Мунго.
— Помню, но я могу остаться…
— Не надо. Иди.
Собралась я быстро и буквально через полчаса была у доктора Планта, после подробнейшего осмотра сообщившего мне, что физически я теперь здорова и обрадовавшего тем, что ко мне понемногу стала возвращаться магия. Правда использовать палочку или применять волшебство каким-либо иным способом он мне запретил, но сам факт того, что я всё ещё маг, не мог не поднять настроение.
Я пробыла у Планта достаточно много времени, и Кетти, с которой мы договорились встретиться, откровенно заждалась меня в уже знакомом мунговском кафе. А потом мы с ней долго сидели у Фортескью и ведьма нудно пыталась убедить меня стать подружкой невесты на их с Рональдом скорой свадьбе. От этой сомнительной чести я все же смогла отбиться, но избежать участия как в самом торжестве, так и в подготовке к нему, мне не удалось. В результате большую часть времени, проведенного нами в кафе, я слушала восторженной щебет брюнетки, внезапно превратившейся в классическую невесту, которую кроме собственного бракосочетания не интересовало, похоже, ничего.
Я была очень рада за неё и друга, и её почти детский восторг был мне вполне понятен, но, увы, разделить его полностью я не могла, мне не радовалось как-то… Я не могла позволить себе роскошь быть счастливой, мысли мои постоянно блуждали возле Джорджа. Я ни на мгновенье не переставала искать способ помочь ему…
Идея затащить любимого на свадьбу брата была отвергнута, как заведомо неосуществимая. К тому же идея эта была откровенно провальной ещё и потому, что даже если бы удалось уговорить Джорджа прийти на торжество, это могло только испортить праздник. Понимала это не только я, но и Рон, и Кетти, и сам Джордж, упорно отказывающийся принять приглашение брата. На свадьбе не будет людей не знакомых с близнецами Уизли, а значит, неизбежно появится горькое сожаление, и будут сочувствующие взгляды и тихий шепоток о том, что никогда, никогда Джордж уже не будет прежним. И я уверена, найдутся те, кто цинично скажет: «Наверное, лучше было бы, если бы он умер вместе с братом»… И самое страшное, что возможно они будут правы. А подвергнуть Джорджа этому испытанию я не могла, к тому же была совсем не уверена, что смогу удержать себя в руках и не вцепиться в горло тому гуманисту, кто скажет подобное…
Кетти и Рон все замечательно понимали, кивали головой и грустно вздыхали, однако не оставляли попыток обязать хотя бы меня на посещение их празднества от начала до конца. Их желание возвратить меня магическому обществу не могло не вызывать улыбку. Рон очень хотел, чтобы я вновь обрела прежних друзей, отказываясь видимо принимать, что мне это не нужно. Что за время моей жизни вдали от Англии и всего, что связывало меня с миром магии, я привыкла обходиться без так называемых друзей. Что несмотря на все трудности, преодоленные нами плечом к плечу, мы стали совершенно чужими людьми. Что единственный человек из прошлого, которого я всё ещё считала другом — Рон. И с теми же самыми Поттерами мне просто не о чем говорить…
В одном только друзья были правы, мне необходима была работа, а для этого нужно было восстанавливать старые знакомства, ибо моё образование на этот момент было, мягко скажем, неполным, и на престижную работу я даже надеяться не могла. Для получения должного образования, даже экстерном, на которое я вполне была способна, требовались деньги, и вот их-то как раз у меня не было. Мой счет в Гринготсе таял на глазах, Джордж был болен, моё же состояние не позволяло мне работать даже коммивояжером – не самая престижная работа, но туда, по крайней мере, всегда требовались люди.
Обговорив и этот, для меня достаточно болезненный, момент, мы с Кетти разошлись. Неугомонная брюнетка помчалась по своим невестьячим делам, а я не спеша отправилась домой, решив пренебречь камином и прогуляться пешком. Добравшись до нужного дома и поднявшись на второй этаж, я долго возилась с хитрым магическим замком, отказывавшимся открываться простым ключом и пытавшимся убедить меня в том, что не приспособлен для этого. Однако мне все же удалось найти общий язык с несговорчивой железкой и проникнуть в квартиру братьев Уизли.
А переступив порог я сначала не поняла, почему Джордж стоит в конце коридора и неотрывно смотрит в стену, лишь потом сообразив, что стены-то, собственно, и нет…
Вместо знакомого тупика — продолжение коридора, заканчивающегося мутным окном в обрамлении пыльных штор с засохшими цветами в пыльных же горшках на грязном подоконнике. О том, что когда-то в коридоре была стена, говорила только ровная полоса, разделявшая пол на чисто вымытый и покрытый толстым слоем пыли. Джордж стоял прямо у этой полосы, словно не решаясь переступить своеобразную черту…
— Что это, Джордж? – спросила, приближаясь к молодому человеку, никак не отреагировавшему на моё появление.
Он долго молчал, а я не решилась его торопить… Наконец, Джордж глубоко вздохнул и ломким голосом произнес:
— Иллюзия Рона прекратила своё действие. Он периодически корректировал её и восстанавливал, но теперь она рухнула…
— То есть…
— Да. Ты видела лишь часть нашего с Фредом дома.
— Я думала, что квартира принадлежит тебе и Рону…
— С чего бы?
Удивился Джордж, а я смутилась. Действительно, с чего я взяла, что дом купил Рон? Ведь мне он этого не говорил, да и Чарльз во время нашей с ним беседы упоминал, что выпивали они с близнецами на кухне именно этой квартиры, уже тогда можно было всё понять… Да и не было у Рональда денег на подобное приобретение.
— Рон не стал продавать квартиру. Он, конечно, мог оформить меня как недееспособного и распорядиться моим имуществом, ему тогда было бы легче в материальном плане и на много, но он не стал этого делать…
— Наверное, он так и не смог до конца поверить в то, что ты больше не вернешься и был прав… — тихо проговорила я.
— Кто знает…
— Что там?
— Наши с Фредом комнаты, кабинет и мастерская с лабораторией.
— Зачем вам два кабинета? – глупо спросила я, помятуя о наличии подобного помещения в той части квартиры, что была мне известна.
— Это библиотека, Рон просто несколько переоборудовал её.
— Зачем он…
— Наложил иллюзию? – закончил молодой человек за меня. – Во-первых, ему не нужно было такое количество комнат. Мы с Фредом нарочно покупали большую квартиру – семья у нас не маленькая, да и гостей мы любили… Та часть, которую ты так хорошо изучила за прошедшее время, гостевая. Там, — Джордж кивнул в пыльный сумрак перед собой, – часть наша с Фредом. Личная… И это вторая причина, по которой Рон поставил иллюзию… Видишь ли, и в Норе в нашу с Фредом обитель не заходила даже мама, что уж говорить об этой квартире.
Я внимательно слушала его хриплый тихий голос, пытаясь не спугнуть момент, наслаждаясь звучанием этого голоса. Джордж теперь был крайне немногословен, а тут…
И вдруг меня осенило. Я поняла почему Рон предпочитал, чтобы дом утопал в темноте, почему Джордж был так против открытых штор, отчего он так часто сидел с закрытыми глазами… Вовсе не свет мешал ему, вернее он не хотел видеть то, что становилось на свету явным. Ведь ему знаком каждый сантиметр квартиры, он прожил в ней столько времени рядом со своим близнецом, и все здесь должно напоминать ему о погибшем брате… Для Джорджа, в отличие от меня, не было роновой иллюзии, не было стены, он-то знал, что в паре метров есть комната в которой когда-то жил Фред, есть кабинет, где они с братом часами делали расчеты, и есть мастерская и лаборатория, где эти расчеты проверялись на практике…
А ещё я поняла, что он не сможет здесь жить…
— Пойдем, Джордж. Не стоит тут стоять, слышишь? Не терзай себя… — тихо шепчу я, настойчиво утягивая его в сторону кухни, а он послушно дает увести себя и усадить на резной кухонный табурет.
Там мы молчим, и тишину прерывает только звон кружек и шипение газа под медной туркой, в которой я варю кофе нам с Джордем. И только когда я присаживаюсь против него за стол, поставив на столешницу две дымящиеся кружки с ароматным напитком, я негромко произношу, уже мысленно готовая к джорджеву негодованию и отрицательной реакции:
— Джордж, может лучше уехать? Ты не можешь здесь жить, тут все напоминает тебе о нем… Давай уедем? – робко предлагаю, но вместо возмущения слышу безразличное:
— Как скажешь.
Он поднимается и уходит, оставляя кофе остывать на столе…
* * *
POV Рона
Свадьба прошла, что называется, на высшем уровне. Море гостей, радостные улыбки друзей и родных. Веселые поздравления и искренние пожелания звучали на протяжении всего празднества. Одним словом мы с Кетти были безмерно счастливы и довольны.
Где-то за неделю до торжества мы с Чарльзом помогли Гермионе и Джорджу переехать с квартиры на Диагон-Аллее, которую они решили продать, в скромный коттедж в одном из спальных районов магловского Лондона.
Джордж к переезду отнесся равнодушно. Впрочем, его вообще, похоже, мало что трогало, я даже успел привыкнуть к этому его безразличию. Казалось, в этом мире не существовало больше вещей способных заинтересовать его, исключая разве что Гермиону. Да и это было заметно только если внимательно приглядеться, долго и пристально наблюдая за ним – в её присутствии он словно оживал, в глазах загорался огонек, и, вроде бы, они уже не смотрели так равнодушно… Я считал это благоприятным знаком, мне так хотелось верить, что когда-нибудь мой брат улыбнется…
Нет, я отчетливо понимал, что прежним Джордж не станет никогда, но он мог начать жизнь заново, ему не мешало ничего, кроме горя с которым, пусть и тяжело, но вполне возможно справиться. Особенно если рядом есть человек, который так откровенно искренне хочет помочь и разделить это самое горе. Такой человек, как Гермиона…
На свадьбе Джорджа не было, да и мы с Кетти не настаивали, отчетливо понимая, что ни ему, ни нашим близким не пойдет это на пользу, слишком разительно отличается Джордж нынешний от того, прежнего.
А вот Гермионе отвертеться не удалось. И пусть она пробыла совсем не долго – мужественно отсидев нудную торжественную часть и по присутствовав лишь в самом начале банкета, я всё же успел провернуть затеянную на пару с Кетти авантюру под кодовым названием: «трудоустройство Гермионы». Уж я-то прекрасно представлял необходимость постоянного источника дохода, которого ни у Джорджа, ни у моей подруги не было. Тем более, Гермиона уже в серьез начала задумываться на счет поисков работы в магловском мире по своей магловской специальности, однако мы с женой считали, что это не вариант для нашей подруги. Вот поэтому я накануне свадьбы имел долгую беседу с Кингсли, к которому на протяжении шести лет ни разу не обратился с просьбой, даже тогда, когда становилось совсем тяжело. Мне казалось это не правильным – пользоваться расположением Министра Магии и искать в его хорошем к себе отношении различные выгоды для себя.
Теперь же я решил прибегнуть именно к его помощи, потому что кроме Министра оптимальный выход из ситуации Гермионы найти мог едва ли ещё кто-нибудь. Шеклболт выслушал меня более чем внимательно и пообещал придумать что-то в кратчайшие сроки. Однако я все же был удивлен, когда перед самым свадебным торжеством нарядный Министр сообщил мне, что место для подруги найдено и дело-то собственно за малым, а именно за её согласием на должность помощника начальника Отдела Контроля Несовершеннолетних Маглорожденных Волшебников.
Шеклболт учел не только состояние здоровья Гермионы, но и недостаток образования, поэтому в случае согласия, девушка получала возможность возобновления своего обучения, а именно она могла поступить на заочный факультет Университета Магии, предварительно сдав ТРИТОНы, естественно.
О том, что Гермиона согласилась, прямо таки кричал довольный прищур Министра Магии, величаво двигавшегося мне навстречу сквозь веселящуюся толпу гостей. Девушка уже попрощалась и собиралась покинуть шумное торжество, но была перехвачена Кингсли буквально у камина, возле которого и произошла её недолгая беседа с бывшим аврором. Мы с Кетти были очень рады, что затея наша удалась, тем более в такой день. Отчего-то мы были уверены, что если все получилось именно сегодня, то все будет непременно хорошо…
15.05.2012 Глава 14
POV Гермионы
В библиотеке было полно народу. Чего, собственно, и следовало ожидать: школьный люд отрабатывал хвосты и отчитывался по долгам, в общем, всячески облегчал себе существование на каникулах. Мало кому хотелось провести ясные зимние деньки, сидя за столом и решая осточертевшие задачки.
У меня долгов не было, но сюда я пришла именно по учебе. Около двух месяцев назад я испросила у профессора МакГонагал разрешения на подготовку обзора литературы по одной весьма занимательной для меня теме, которая, увы, в школьный курс второго года обучения не входила (да и на четвертом, в программу которого была включена, рассматривалась поверхностно). Собственно сам обзор был готов уже давно и просто доводился до ума. Мне все казалось, что чего-то не хватает, хотя для ученицы второго курса Хогвартса работа была более чем достойная. Рон и Гарри в упор не понимали, чего ещё мне надо, когда я могла уже несколько раз сдать свое эссе и получить для факультета пару десятков баллов, которые, как правило, лишними не бывали никогда…
Однако мой врожденный перфекционизм удовлетворен не был, и настойчиво его, удовлетворения, требовал. К моему огромному удовольствию мадам Пинс помогла найти книгу, информация в которой могла стать тем самым необходимым мне заключительным аккордом. Но к не менее большому разочарованию фолиант, в силу особой ценности и редкости, на руки младшекурсникам не выдавался даже с письменного разрешения педагогов. А работать в библиотеке, переполненной школотой, шумевшей так, что даже строгая библиотекарша не могла с этим ничего поделать, было крайне неудобно. Свободные места, конечно, были, но в непосредственной близости от них обязательно располагалась какая-нибудь шумная компания студентов, больше развлекающаяся, нежели получавшая знания…
Немного поразмышляв и придя к выводу, что (в виду неумолимого приближения конца семестра) в ближайшем будущем ситуация едва ли изменится в лучшую сторону, я решила все таки поискать удобное место, где можно было бы сосредоточится и заняться конспектом не отвлекаясь на шумные группки школьников (работу очень хотелось сдать до Рождества, хоть в сроках я и не была ограничена). Такое место к счастью имелось, к несчастью оно было уже занято… Определенно это был не мой день.
Я была расстроена. И даже немного зла. Ну, вот почему этот маленький закуток, находившийся в самом дальнем конце библиотеки и почти не пользовавшийся успехом у посетителей (волшебникам в не зависимости от происхождения крайне редко была интересна магловская художественная литература) именно сейчас оказался кому-то так необходим? Я уже хотела уходить, решив зайти чуть позже, (вдруг, да и освободится заветный столик?), но, как мне показалось, голоса негромко беседующих парней, так неудачно для меня успевших занять это солнечное место раньше, были странно знакомыми. Более того, тема их разговора непосредственно касалась темы моей работы…
Я подкралась поближе, внимательно прислушиваясь и стараясь определить по голосам, кому они принадлежали. Тихонечко добравшись до книжного стеллажа, я аккуратно, стараясь не привлекать внимание, заглянула за него и была немало удивлена, увидев близнецов Уизли. Хотя странно было не их нахождение в библиотеке, а то, как они вели себя. Зная данных субъектов уже полтора года и ежедневно наблюдая их как в гриффиндорской гостиной, так и по школе в целом, я привыкла к тому, что они почти постоянно находятся в возбужденном состоянии, буквально фонтанируя бредовыми идеями, расточая не всегда уместные шуточки направо и налево. Одним словом эти двое производили весьма убедительное впечатление упертых лоботрясов, коих ничего кроме дурашлепства не интересует. А тут…
А тут сидят Фред и Джордж друг против друга и в общем-то спокойно дискутируют на вполне научную тему. Сразу видно, что братья расходятся во мнениях, но упорно аргументируют, приводят замечательные примеры, и вообще всячески демонстрируют другую, незнакомую мне сторону своих характеров… Правда они и не догадывались о том, что я нагло за ними подглядываю и так же нагло подслушиваю, но мне отчего-то совсем не было стыдно. Я была шокирована. Эта сцена стала для меня почти сенсационным откровением, и я, странное дело, вдруг по-иному посмотрела на извечных возмутителей школьного спокойствия. И задумалась: а почему я, и не только я, а подавляющее большинство знакомых с этими двумя людей (если не абсолютно все), отказываю близнецам в умении думать не только в направлении шалостей, но и в ином, серьезном, судя по их разговору почти научном, ракурсе. Ответ был очень прост: близнецы сами лишали окружающих шанса познать себя с этой стороны, видимо для них так было удобнее.
В конце концов, я забылась, увлекшись их дискуссией, и выдала своё присутствие. Думала было, что братья Уизли будут недовольны моим поступком, но Джордж неожиданно тепло и приветливо улыбнулся и спокойно произнес:
— Присоединяйся, Грейнджер…
— Тебе это будет интересно, мы думаем, – привычно договорил за братом Фред.
Я смущенно подошла к столу и опустилась на услужливо отодвинутый кем-то из близнецов стул, чувствуя крайнюю неловкость, но испытывая неподдельный интерес и некое воодушевление от возможности не только послушать, но и принять непосредственное участие в этом их споре.
— Ты неделю назад забыла в гостиной свою тетрадь…
— Ну и мы не удержали свои любопытные носы…
— Более того, неожиданно заинтересовались. Мы, знаешь, как-то не обратили должного внимания на изучаемый тобою момент, когда МакГонагал давала его в лекциях…
— Да и «давала» – это громко сказано, «упомянула» вернее будет…
— А ты молодец, к делу ответственно подошла, – неожиданно похвалил Джордж.
А я вдруг смутилась ещё больше, чисто по девчачьи и достаточно глупо смутилась… Просто мне очень польстила искренность комплимента, который я никак не ожидала услышать из уст мальчишек, превращающих в издевку и сарказм любую, даже незначительную похвалу… Обычно я на них очень обижалась.
— В общем, мы, ознакомившись с твоим эссе, почитали кое-что из списка используемой тобой литературы…
— И теперь делимся впечатлениями и мыслями.
Они не были серьезны (мне вообще казалось, что их лица просто не умеют не улыбаться), но братья были спокойны, отсутствовало их обычное внутреннее напряжение из-за которого мне так тяжело было общаться с ними.
— И, ты представляешь, ну никак не можем прийти к общему знаменателю!
— Может рассудишь нас? – лукаво улыбаясь, предложил Джордж.
* * *
Я проснулась в отличном настроении, всю ночь мне снился библиотечный закуток и спокойные улыбки близнецов. Это не было игрой воображения. Та встреча имела место быть, как и многие другие, последовавшие за ней. Они, эти встречи, не были слишком уж частыми, но были регулярными, и это самое важное. Там, в секции магловской художественной литературы, близнецы, как они сами говорили, могли отдохнуть от самих себя, по секрету признаваясь, что быть шалопаями крайне утомительное занятие. О наших дискуссиях и спорах не знал никто, близнецы переживали за свой имидж неугомонных клоунов, хотя с моей точки зрения, было бы о чем сожалеть… Но Фред с Джорджем делали страшные лица и наперебой просили хранить тайну, шутливо угрожая стереть память. Я им не верила, мне казалось, что в моем лице они нашли интересного и чем-то ценного собеседника и оппонента и едва ли могли намеренно лишиться его. Нет, они не признавались мне в этом, но доказывали поступками, что было много важнее слов.
А потом в жизни Фреда появилась Анжелина, и посиделки втроем незаметно сошли на нет, но и на пару с Джорджем нам вовсе не было скучно. Всегда находилась тема для разговора… Постепенно встречи наши стали чаще, и я обрела в Джордже друга, не осознавая тогда, что чувство моё гораздо глубже.
* * *
Вообще наши отношения с Джорджем были, мягко говоря, странными. Кетти (как человек за достаточно короткое время приобретший статус моей лучшей подруги, иногда задающей весьма откровенные вопросы, и самое удивительное, удостаивающейся правдивых и откровенных ответов) красноречиво крутила у виска. Честно признаться, мне бы тоже казались они странными при других обстоятельствах и с другими фигурантами…
Ну, согласитесь, что это не вполне нормально: проживать под одной крышей с любимым человеком, отвечающим тебе взаимностью, и даже ни разу не поцеловаться с ним. Бред? Возможно…
Вот только нас это устраивало…
Мы оба были больны. Не правы те, кто утверждает, что сумасшествие не заразно, а то, что я «подхватила» от Джорджа его психическое нездоровье для меня было очевиднее окружающих. Стараясь сделать его жизнь как можно комфортнее, я максимально подстраивалась под его состояние и, в конце концов, доадаптировалась до того, что стала отражением недуга Джорджа…
Как объяснить…
Словно была незримая черта, за которую мы с Джорджем не переступали, синхронно балансируя у самого края её…
Мы спали вместе, но как такового интима в этом не было. Как и год назад, я засыпала рядом с Джорджем, крепко сжав в ладонях кисть его руки и примостив на его плече свою голову… И мы часто касались друг друга, отнюдь не случайно, а намерено и искренне. Но в этих касаниях отсутствовала страсть или вожделение, словно мы вдруг стали подростками, не задумывающимися ещё об утехах плотских и получающих удовлетворение от невинных прикосновений…
Кетти было совершенно не ясно, что удерживало нас от естественных, в общем-то, отношений, не давало переступить незримую грань, ведь и Джордж, и я были людьми взрослыми, уже имеющими какой-никакой, но все же опыт интимной близости…
— Чего ты хочешь от них? – спросил как-то Рон у новоиспеченной супруги, думая, что его никто, кроме жены, не слышит. – Не пытайся в это вникнуть и не тормоши их. Послушай меня и уясни, что своими «подкопами» ты ситуацию не изменишь… Да и ненормально это, я тебе как будущий психолог заявляю, лезть в чужую личную жизнь… Пользы никакой, а вреда можно принести достаточно. Сами разберуться…
— Их просто надо подтолкнуть, – убежденно ответила Кетти.
— Только не надо инициировать искомый толчок искусственно. Уверен, все произойдет само собой…
— Это не логично…
— И что? И потом, слизеринка, не забывай кто мы. Для выходцев с нашего факультета термин «логика», как правило, пустой звук, – неумело шутит друг, а его супруга недовольно ворчит:
— Гриффы…
Не то, чтобы Кетти послушалась мужа, но слова его услышаны были, и количество попыток докопаться до причин нашего с Джорджем поведения с её стороны было существенно снижено…
А предсказание Рона насчет естественного толчка сбылось достаточно скоро, хоть я и не рассматривала цепь произошедших с нами событий, как что-то серьезное…
Все началось в тот день, когда мне приснились близнецы. Солнечное настроение, ставшее следствием это самого сна, немного померкло, когда я снова увидела соседского мальчугана. Я его не знала, как не знала и то, где его дом. Предположила лишь, что живет он где-то поблизости, ибо на беспризорника он похож не был, да и едва ли нормальные родители отпустят своего малолетнего ребенка одного в дальние прогулки… Мальчугана я видела чуть не каждый день, и всегда он был один, то неспешно и задумчиво (что для ребенка лет пяти-шести несколько странно) прохаживаясь по тротуару из одного конца улицы в другой, то все так же одиноко качаясь на качелях пустующей днём детской площадки. Дошкольное заведение мальчик видимо не посещал, а когда, уже ближе к вечеру, детвора проводила ежедневную оккупацию простеньких дворовых аттракционов, малыш спешно покидал площадку, даже не пытаясь примкнуть к резвящимся детям…
Не раз в моей голове появлялась мысль, что надо бы поближе познакомиться с мальчишкой, уж слишком несчастными и одинокими были его глаза. Но всегда что-то мешало. Вот и сейчас я здорово опаздывала на работу, а потому отложила знакомство на потом. Задумчиво проводив взглядом идущего мимо ребенка, я огорченно покачала головой и поспешила в Министерство.
Если моя работа бухгалтером в магловском магазине была скучна до зубовного скрежета, то работа в Министерстве неинтересна до нервного тика. Откровенно признаться, я вообще не понимала, для чего Министру потребовалось преобразовывать Архив Маглорожденных Волшебников, где от века в век работал всего один человек, в Отдел Контроля Несовершеннолетних Маглорожденных Волшебников. В сущности, изменилось только название…
То есть, как часто бывает в жизни, у некой активной группы магов родилась, казалось бы, прекрасная идея изменить к лучшему существующий порядок этого самого учета, на деле же до ума её так и не довели. Да, на бумаге штат был увеличен, но толп стремящихся работать на данном поприще не наблюдалось, и Архив продолжал оставаться Архивом, не более. Несколько стеллажей с аккуратно расставленными в них папками-делами, содержащими краткую информацию о юном волшебнике: пол, имя, дата рождения, дата первого выброса стихийной магии и некоторые сведенья о родителях. Информация эта поступала из министерских структур, ответственных за сохранение тайны существования мира волшебников, и хранилась в Архиве ровно до момента поступления маглорожденного в школу. Каждое первое сентября в Хогвартс отправлялись дела ребят, достигших одиннадцатилетнего возраста и отправленных на обучение.
Начальник отдела, в прошлом Хранитель Архива, занимавший эту должность еще в позапрошлом веке, был дряхлым старичком, почти выжившем из ума. Уволить его не могли видимо по двум причинам: первая (и главная) состояла в том, что, как я уже упоминала, заменить его было некем, в виду отсутствия желающих подсидеть почтенного мистера Файта; вторая, как мне объяснили, сводилась к тому, что вышеозначенный мистер Файт был старейшим работником Министерства, и выдворить его на пенсию просто не поднималась рука ни у одного из Министров. Лично я думала, что все гораздо проще – до Архива или Отдела Контроля Несовершеннолетних Маглорожденных Волшебников (как его не назови) решительно никому не было дела…
Судя по всему, в мои обязанности входил присмотр за Хранителем, то есть начальником… Чтобы, впав в детство, не натворил чего. Но мистер Файт был хоть и выжившим из ума, но не буйным, и чаще всего просто сопел в своем потертом и выцветшем кресле весь рабочий день…
Чтобы хоть как-то себя занять, я сортировала папки с делами, но, увы, их было не так много, дабы обеспечить себе работу на хоть сколько-нибудь долгий срок. К концу второй недели я знала все пару сотен анкет наизусть. Да и что там запоминать? Информации – кот наплакал…
В итоге плюнула на рабочую дисциплину, за соблюдением которой, к слову, никто и не следил, и внаглую занималась повторением школьного материала и изучением нового, готовясь к сдаче ТРИТОНов.
С работы я возвращалась часам к шести вечера, и дом встречал меня тишиной. Джорджа я находила на заднем дворе, где любимый проводил похоже все время моего отсутствия.
Обычно…
Но не в тот день.
Заливистый детский смех я услышала с порога и, не веря своим ушам, крадучись прошла ко входу в гостиную, где и застыла, пораженная…
На мягком ковре просторной комнаты на коленях сидел и громко радовался давешний мальчуган, а перед ним, опустившись на корточки, спокойно улыбался Джордж, левитируя в воздухе несколько фарфоровых фигурок, ранее украшавших каминную полку…
Видимо почувствовав мой взгляд, молодой человек оглянулся к дверному проему, где в изумлении застыла я, и, не переставая улыбаться, тихо предложил:
— Присоединяйся, Грейнджер. Мы думаем, тебе тоже будет интересно…
27.05.2012 Глава 15
POV Гермионы
Битый час я буравила взглядом, уже давно заученную наизусть, скупую анкету нашего с Джорджем вчерашнего гостя, внезапно обретшую лицо, на котором застыла неуверенная, чуть смущенная улыбка.
— Как тебя зовут, ребенок?
— Робби. Робин Нильс…
Робин Джон Нильс. Одна тысяча девятьсот девяносто девятого года рождения, тринадцатого мая. Первый выброс стихийной магии зарегистрирован третьего сентября две тысячи второго года. Только адрес не совпадает…
— Где ты живешь?
— В трех домах отсюда, мэм. Мы с мамой переехали не так давно…
Отец: Джон Нильс, 28 лет, электрик.
Мать: Марта Нильс, 26 лет, домохозяйка.
— С мамой?
— Ага. Папа ушел от нас, когда со мной начали происходить странные вещи. Он сказал, что не хочет жить с уродом…
— Ты вовсе не урод, Робби!
— Папе виднее…
Зачислен в Хогвартс с первого сентября две тысячи десятого года…
— Ых-хы-ы-ырр… — громко всхрапнул мистер Файт и слегка пошамкал сморщенными губами.
Я знала, что работа архива несовершенна, но чтобы настолько… Информация не только мизерна, она откровенно недостоверна, ибо устарела. Надо думать, что такая картина будет наблюдаться в большинстве случаев. В анкетах нет даже колдографий детей!
Я сидела и задавалась вопросом: зачем вообще нужен этот отдел, если он не работает? Чего хранит Архив, если информации нет?
Вчера, после того, как Робби отправился домой, я, улыбаясь, задала Джорджу вопрос, мучивший меня весь вечер:
— Как он оказался здесь? Мне просто интересно.
— Я его позвал, – лаконично ответил любимый.
— Джордж, а давай я не буду задавать тебе наводящих вопросов, и ты мне просто все по порядку расскажешь, а?
Молодой человек фыркнул. Немного помолчал и заговорил:
— Я его заметил, как только мы сюда переехали. Он мимо наших окон туда-сюда ежедневно бродит и всегда один. Кого-то он мне здорово напоминал, да я все сообразить не мог, наверное поэтому он и заинтересовал меня. Думал я, думал. Наблюдал… А потом как-то раз он прошел по дорожке, прижимая к груди какую-то книжку, и меня осенило. Тринадцать лет назад по окрестностям Хогвартса тоже бродила такая же сгорбленная, поникшая фигурка, с той лишь разницей, что это была девочка и по возрасту старше…
Джордж не смотрел на меня, но я и так прекрасно поняла, кого он имеет в виду.
— Мы с ним ни капли не похожи. Я всегда была очень общительной и сильно переживала одиночество…
— Вот-вот. Поэтому и ходила, как побитая. А так как в первые дни учебы в свойственной тебе манере Всезнайки ты излишне навязчиво делилась впечатлениями о новой школе, тебя стали дразнить, и ты была вынуждена бродить одна, в конце концов перестав даже пытаться с кем-нибудь подружиться. Мне порой кажется, что если бы не тролль, ты бы так и осталась одна. Нет, со временем ты, конечно, стала бы общаться с сокурсниками и остальными членами факультета, но едва ли это была бы дружба…
— Не знала, что ты так пристально за мной наблюдал, – проворчала я, немного задетая его словами, потому что сама считала так же…
— А ты нам понравилась, – просто ответил Джордж. – Было в тебе что-то, что притягивало взгляд и не давало пройти мимо.
— Нам?
Парень с укором взглянул на меня:
— Мне и Фреду… Ты вообще забавная была. Так здорово злилась – мы с братом просто млели… И, главное, вроде что-то хорошее скажешь, похвалишь её, другие девчонки хихикали или смущались, а ты надувалась, словно шарик, и гордо удалялась… И эти твои кудри так обиженно дрыгались…
Я слушала затаив дыхание, потому что в тот момент передо мной был настоящий Джордж, тот, которого я не чаяла уже увидеть, почти смирившись. Он, конечно, не стал в мгновенье ока прежним, но даже манера речи его стала другой, более похожей на школьную, пусть и говорил Джордж вполне серьезно и без тени улыбки… В словах его вдруг появились, исчезнувшие когда-то, лукавство и ирония.
— А причем тут Роббин?
— Я же сказал: на тебя похож… Мы с Фредом так и не смогли к тебе подобраться, вернее это, конечно, произошло, но позже и как бы само собой. Хотя тоже, согласись, стечение обстоятельств, не забудь ты тогда свою тетрадку и не приди в тот день в библиотеку, кто знает, может ты так и дулась бы на нас за каждую нашу выходку в твой адрес.
— Вы вели себя, как болваны, – пробормотала я, удивленная и смущенная тем, что он тоже помнит так хорошо запечатлевшийся в моей памяти день.
— Естественно. Кто бы сомневался, – хмыкнул Джордж. – В данном же случае я решил рискнуть. Во-первых, мальчик младше; во-вторых, он мальчик, что уже значительно облегчало задачу…
-А если бы он оказался маглом?
— Ну не оказался же… — если бы не серьезность ситуации, я бы от счастья по кухне скакала, так по близнецовски легкомыслен был его ответ, но мне пришлось сурово сдвинуть брови и с укором произнести:
— Джордж.
— Двадцать шесть лет уже…
Вздохнул тот, а потом снизошел до серьезного ответа:
— Я чистокровный, Герм… У нас своего рода чутье, мы… Как тебе сказать, чтоб не обидеть? – парень задумался.
— Если продолжишь в том же духе, обидишь точно, – недовольно предупредила я.
— Короче, мы магию видим. Маглорожденные тоже, но далеко не все. Понимаешь, вы, как правило, слишком рациональны, в силу происхождения, вам не до разглядывания аур…
— Никогда не слышала, что аура видима…
— Не видима, Грейнджер. Ощутима… — поправил меня Джордж. – Не слышала, так это не удивительно. В книгах об этом пишут очень редко. Чистокровные воспринимают свою способность, как нечто само собой разумеющееся, а маглорожденные, зачастую, просто не подозревают, что она, эта способность, у них есть. Понимаешь, любую способность нужно развивать…
— И как развить конкретно эту? – искренне заинтересовалась я, а любимый кисло поморщился:
— Давай не сейчас. Я тебя потом научу, честное слово, – пообещал он и продолжил. – Просто поверь мне, ошибиться я не мог, мы с Фредом долго тренировались и экспериментировали на этот счет… Долгая история… — парень закрыл тему.
Некоторое время мы оба молчали. Джордж, наверное, вспоминал о их с братом изысканиях, и я не хотела ему мешать… Наконец молодой человек снова заговорил:
— Одним словом я его позвал. Посидели, поговорили. Чаю попили… И после того как выспросил у него где и как он живет, я рассказал ему о том кто он. Ну а потом мы немного пошалили, да ты видела, мы как раз только начали, когда ты пришла.
— Джордж, он же теперь станет пытаться пользоваться магией! – воскликнула я.
— Паникерша, – обозвал меня он. – Не станет. Вернее попробует, естественно, но едва ли успешно… Вот если бы ему было лет восемь-девять – другой вопрос, а сейчас он слишком мал и просто не сумеет достаточно хорошо сконцентрироваться. Сама же знаешь, что в этом возрасте магия ещё нестабильна и неподконтрольна.
Однако так легко меня было не успокоить:
— Ты прав, конечно, но ведь и исключения бывают.
— Бывают, — согласился Джордж, — и поэтому я думаю, что наше с ним общение стоит продолжить. Под нами я подразумеваю не только Робби и себя, но и тебя, как его сестру по происхождению, тоже… К тому же, мне кажется, что с его матерью стоит поговорить и объяснить ей, что её дитя вовсе не чудовище…
— Не думаешь же ты, что она и правда так считает? – неуверенно спросила.
— Я, может и нет, а вот Робин в этом уверен. И потом, Герм, далеко не у всех такие родители, как у тебя, а ты сама знаешь, что люди больше всего боятся того, чего не понимают… Слышала, что он сказал о своем отце?
Я кивнула. Слышала. Не услышишь такое, как же…
— Ах-хы-ы-ы-ырррр – прохрапел мистер Файт, отрывая меня от воспоминаний.
Наверное, Джордж прав. Вот только легко сказать: поговорить с матерью Робби. Кто бы ещё наделил меня такими правами… Сообщить ей о том, кем является её сын, без санкции, я не могу. Сие есть деяние наказуемое… В случае если об этом прознает Министерство, хорошо если только штрафом отделаюсь, а уж с работы вылечу как пить дать… Не то чтобы она была мне так дорога, но альтернативы у меня пока не было, как и лишних денег…
Даже посоветоваться не с кем… Рон однозначно будет против. Кетти? Эта в пику мужу встанет на сторону Джорджа, в ней, как ни в ком, жив дух противоречия, и потом, ей очень нравится выводить из себя моего друга…
— Эванс… Куда запропастилась эта папка? – не просыпаясь пробормотал мой начальник, а я неожиданно определилась с кандидатурой на роль советчика в мучившей меня дилемме…
* * *
POV Рона
Друг сверкал как начищенный сикль. Откровенно признаться в таком настроении я не видел его уже давно. А ещё Гарри был возбужден, словно им овладела какая-то идея, и он активно пытается воплотить её в жизнь. Такого с Гарри не случалось с момента гибели Волдеморта. Тогда мой друг словно успокоился, стал менее эмоциональным и уравновешенным. Повзрослел, сказала МакГонагал.
Да мы все повзрослели в тот день…
В первые дни не было ничего кроме боли потерь и пустоты там, где раньше была цель. Вот, враг повержен, и что? Что дальше? Какого-то плана на будущее у нас не было. То, о чем мы мечтали на шестом курсе, стало уже не актуально, а новых стремлений за прошедший год не появилось. Все мы хотели просто выжить.
А потом завертелось… Гарри предложили поступить в школу Авроров, причем без вступительных экзаменов, естественно. Ну какие экзамены можно принимать у человека, победившего столь могучего темного волшебника? ТРИТОНы ему тоже простили, в отличие от меня… Потом заболел Джордж, и я выпал из реальности, смирившись с тем, что в мире есть все же такое явление, как Судьба…
Не то, чтобы я о чем-то жалел, я счастлив сейчас и живу по принципу: все к лучшему. Но иногда, вот в такие моменты, как сейчас, когда передо мной сидит Гарри, тот самый Гарри, каким он был в школе, и словно не было войны и долгих шести лет после, словно мы не хоронили Фреда, Люпина, Тонкс… Просто встретились после каникул перед началом очередного курса. В такие моменты так хочется назад, чтобы изменить хоть что-то. Хотя бы не дать уйти Гермионе…
Гарри успокоился. Стал сдержанным и серьезным мужчиной. Даже наедине со мной он все реже напоминал того мальчика, с которым бок обок мы провели большую часть жизни…
Так откуда этот блеск в глазах?
— Сознавайся, что с тобой. Ты выглядишь так, будто снова собрался спасать философский камень, – с иронией поинтересовался я, а друг хитро прищурился и выдал:
— Круче! Я ухожу из Аврората!
Если бы мне сообщили, что Дамблдор жив, я бы удивился куда как меньше…
— Не понял.
— Рон. Я написал рапорт об увольнении. Только что, – сияя улыбкой уточнил свояк.
— Эм-м-м…
Слов у меня не было, в этот момент я был способен только на бессмысленное мычание. А друг, похоже, был только рад моей реакции, откровенно веселясь за мой счет.
— Гарри, но что случилось?
Я, наконец, смог сформулировать в слова те междометия, что бились в моей голове.
— У нас родилась потрясающая идея, Рон!
— У нас?
— Ага. У меня и Гермионы.
— Гермионы?
— Рон, отомри! – смеясь, проговорил друг. – И начинай уже мыслить как человек разумный. Нам потребуется твоя помощь, как специалиста.
— Я не могу отмереть, Гарри, я слишком шокирован.
— Да вижу я, – вздыхает свояк. – Давай так. Ты сегодня во сколько дома будешь?
— Как обычно, после смены…
— Отлично. Тогда я к тебе домой вечерком нагряну, там и поговорим. Ты за время работы успокоишься и будешь способен воспринимать информацию здраво. Ну а я пока попытаюсь сформулировать что мне, вернее нам, от тебя потребуется.
— Угу…
— Вот и замечательно, – уже раздражая счастливой улыбкой, выдохнул друг.
— Только…
— Что?
— Гермиона. Она сама к тебе пришла?
Улыбка медленно стекла с лица Гарри, и он заговорил уже очень серьезно и задумчиво, словно сам с собой:
— Я был обижен на неё. Хоть убей, но не мог понять, отчего она избегает нас с Джинн. Ведь вернулась же… Всё пытался вспомнить, может чем-то обидел её…
— Мне кажется, она и сама не понимает почему так, – вставил я.
— Да. Мне тоже… Вчера, когда она прислала в отдел просьбу о встрече, я даже не знал, как реагировать. А вот поговорил с ней… Мы не касались этого момента, словно только вчера разбежались. Ей, я думаю, было не вполне удобно, а мне слишком интересно… И когда мы уже все обговорили, повисла такая, знаешь, напряженная тишина. И я вдруг понял: слишком много времени прошло. Нам стало не о чем говорить. Мы друзья, и очень тепло относимся к друг другу, но воспоминания о том, что когда-то нас связывало теперь, в большинстве своем, причиняют слишком много боли, потому что в них, в этих воспоминаниях, везде — Тонкс, Люпин, Фред, Криви… Дамблдор… Сириус… Они везде… Это с тобой у нас было послевоенное время, а с ней не было, и пока нас объединяет только прошлое. А возвращаться туда ни мне, ни Гермионе не хочется…
Друг чуть-чуть помолчал, а потом хитро закончил:
— Пока… Это все пока. Но, я думаю, очень скоро все изменится, ибо у нас с ней появилась совершенно гениальная идея, и ты нам просто необходим, ибо без тебя не проходила ни одна наша авантюра. Поэтому, Рон, до вечера. Я приду и все объясню, а ты пока смиришься с моим уходом из Аврората, — хохотнул родственник и исчез в пламени камина.
Vova
