Ночью все кошки серы. Серебристый цвет луны, отражаясь от их шерсти, давал именно этот нейтральный невзрачный цвет. И какой красивой бы ни была кошка, ночью это не имело никакого значения. Но с другой стороны: какой уродливой бы она ни была, ночью она ничем не отличалась от своих белых и пушистых сородичей.
Наверно поэтому ты так любишь ночь. Ночью не видно твоего уродства — так ты воспринимаешь свою внешность. Ты никогда не уделяешь внимание ни коже, ни зубам, ни волосам. У тебя просто нет ни времени, ни желания на «эту ерунду». Ведь ночью все кошки серы, а как ты выглядишь днем, тебя не волнует. Ты даже находишь некое извращенное удовольствие от реакции окружающих, вызванной твоим внешним видом. Любовь и уважение тебе не нужно. Думаю, в глубине души, ты все еще считаешь себя недостойным этих искренних чувств. Ты все еще ненавидишь и презираешь себя за одну роковую ошибку, совершенную в далекой юности и ты никогда себя не простишь.
А ночью все кошки серы. У них нет прошлого, за которое стыдно. У них нет настоящего, которое не имеет смысла. У них нет будущего, возможное существование которого вообще под вопросом. Ночью они все одинаковые.
Ночью все кошки серы, а меня не видно вовсе. В неосвещенной комнате, когда на мне нет одежды, с трудом можно разобрать даже мой силуэт. А в моей спальне никогда не горит свет — ты выключаешь его, когда мы пересекаем ее порог. Когда глаза привыкают к темноте, я могу видеть очертания твоего тела. У тебя настолько бледная кожа, что ее просто невозможно не разглядеть. А вот я сливаюсь с темнотой, и меня ты видеть не можешь. Ты чувствуешь мои прикосновения, но не видишь моих рук. Ты целуешь и ласкаешь меня, но не видишь, какие эмоции, сменяя друг друга, пробегают по моему лицу.
Ты не видишь меня и можешь представить на моем месте любого. Наверно, ты так и делаешь. Наверно, поэтому ты трахаешься именно со мной. Я старательно избегаю такого эпитета, как «занятие любовью», потому что ты первый поднимешь меня на смех, если любое словосочетание со словом «любовь» сорвется с моих губ. Поэтому я трахаю тебя молча, до крови кусая губы, избегая даже стонать. Ведь даже мой стон может поведать тебе о моей любви.
Я люблю тебя, Северус Снейп. Я жду наших встреч, как преследуемый вампирами путник ждет рассвета, несмотря на то, что после этих встреч я полностью опустошен. Наверно, ты тоже вампир, Снейп. Ты питаешься моим неразделенным чувством и невысказанными словами. И каждый раз я думаю, что это конец, что сейчас ты встанешь, вытрешь полотенцем сперму со своего живота, набросишь на себя мантию, закроешь за собой дверь и больше не придешь. Я так запутался, что даже не знаю, ждать мне этого с радостью или страхом.
Но вот наступает очередное собрание на Гриммауд, я по привычке блокирую сознание, воздвигая немыслимые барьеры, прикрывающие доступ в собственный мозг. Но разве тебе есть дело до того, какими магически непробиваемыми являются эти барьеры? Ты просто игнорируешь их неприступность, пронзая их суховатым усталым голосом: «я зайду к тебе вечером». Ты просто ставишь меня в известность, даже не поинтересовавшись, были ли у меня еще какие-либо планы на эту ночь. Ты даже себе не представляешь, насколько меня это злит, ведь я уже давно перестал строить планы на свои вечера. С тех самых пор, как в моей жизни появился ты, никто больше не пересекал порог моей спальни.
«Я зайду к тебе вечером».
Самые важные слова, которые я слышу. Неважно, что война вот-вот начнется, плевать на резко увеличившуюся популяцию дементоров, ничего не имеет значение. Я солдат, мне ли боятся предстоящих сражений? Важно лишь то, что и сегодня ночью ты придешь.
И все снова повторяется: ночь, неосвещенная спальня и два любовника, которые за три года безудержного траха так ни разу не видели друг друга обнаженными.
В кромешной тьме значение имеют только ощущения, и я сделаю все возможное, чтобы они были как можно более яркими. Я хочу, чтобы потом при свете дня ты смотрел на отметины на своем теле, и знал, что их оставили мои руки и губы…
Едва ты успел произнести: «нокс», я подлетаю к тебе и толкаю на кровать. Ты шипишь, бедром ударившись о ее спинку, но ничего не говоришь. Я даже могу поспорить на тысячу галеонов, что в этот момент твои губы растягиваются в едкой улыбке. Все идет по заведомо написанному сценарию, и ты покорно растягиваешься на кровати. Я провожу рукой вдоль твоего тела, и весь твой скромный гардероб оказывается сжатым в моем кулаке, а потом нетерпеливо выброшенным на пол. Я переворачиваю тебя на спину, и, стиснув твое ушибленное бедро, рывком придаю тебе коленно-локтевое положение. Ты снова шипишь и (еще тысячу на кон) ухмыляешься.
Ты никогда не любил предварительные ласки, тебе не нужны были никакие прелюдии. И мое поведение было для тебя привычным — ты сам научил меня любить тебя именно так. Но сегодня я не намерен идти у тебя на поводу. Ты считаешь, что ты не достоин нежности, что тебе она не нужна?
Я намерен доказать обратное.
Не смотря на сильный «стояк», я поборол первоначальное желание взять тебя грубо и быстро.
Не сегодня.
Я мягко положил свою ладонь тебе на плечо и помог тебе встать на колени. Пощекотав тебе горло, пробежавшись по нему пальцами, я заставил твою голову откинуться мне на плечо. Твои немытые волосы неприятно касаются моей обнаженной разгоряченной кожи, но я, впрочем, как и всегда, не обращаю на это внимание. Я пропускаю твои волосы сквозь пальцы, а потом подушечками невесомо прикасаюсь к коже твоей головы и начинаю массировать. Мой рот растягивается в улыбке: никогда ты еще не шипел так сладко. Я кладу большой и указательный пальцы на твой подбородок и поворачиваю твою голову на встречу глубокому нежному поцелую.
Ты недовольно заерзал, уловив перемену в моем поведении, но я слишком крепко тебя держал, чтобы позволить вырваться. Когда ты перестал дергаться, поняв тщетность своего сопротивления — без палочки, которая вместе с одеждой была сброшена на пол, у тебя не было ни единого шанса справится со мной — я вновь поцеловал тебя, языком раздвигая обижено поджатые губы. В отместку ты слегка прикусил мой язык, но я лишь тихо рассмеялся в ответ: нет, так нет. Оторвавшись от твоих губ, я заскользил ими по шероховатым небритым щекам, языком очертил точеную линию скул, а потом припал ртом к тонкой и невероятно чувствительной коже за ухом. Твое дыхание сбилось, и я счел это своей первой маленькой победой.
Не давая тебе время, чтобы опомнится, я провел руками вдоль твоего тела, поглаживая напряженные бедра, впалый живот, выступающие линии ребер. Игриво ущипнул тебя за соски, не забывая при этом целовать и покусывать облюбованное мной твое тайное местечко за ухом, постепенно скользя губами ниже, целуя не менее чувствительные ключицы.
И тогда я слышу твой стон. Пусть очень тихий, пусть едва уловимый, но стон. Не в силах сдержаться, я отрываюсь от тебя и, зарывшись носом в твои волосы, тихо смеюсь. А ты в ответ только фыркаешь, но как-то совершенно не озлоблено. Я бы сказал, очень мило фыркаешь…
* * *
Этой ночью ты впервые уснул в моей постели. Не быстро поднялся и торопливо оделся, как бывало раньше, а сладко затихал в моих объятиях, восстанавливая дыхание. А потом уснул, так и не оторвав голову от моего плеча. Я лежал почти не дыша, считывая мерные удары твоего сердца и улыбался, как мальчишка, впервые оказавшийся в лавке Зонко.
Не знаю сколько я так пролежал, упиваясь своим счастьем, представляя, как ты проснешься в моих в лучах утреннего солнца, как ты будешь смешно щуриться, а потом мы наконец увидим друг друга…
Моим мечтам не суждено было сбыться. Ты внезапно проснулся, резко оторвал голову от моего плеча и некоторое время пребывал в таком положении, видимо собираясь с мыслями и вспоминая, где ты, с кем ты, и как вообще умудрился уснуть. Потом ты быстро поднялся, наспех накинул мантию и, не говоря ни слова, выскользнул из спальни.
На следующий день ты не пришел. Как, впрочем, и через неделю, месяц, год...
Мне уже никогда не узнать, было ли это вызвано страхом от внезапно обрушившихся на тебя чувств, ведь этой ночью студент твоего факультета по имени Драко Малфой впустил в Хогвартс Пожирателей Смерти, а ты убил Альбуса Дамблдора…
Ты стал самым презираемым врагом после Волдеморта для всех членов Ордена Феникса. Я бы убил тебя не раздумывая, если бы встретил тебя тогда, в первые дни после убийства Альбуса, но ты был везучим сукиным сыном и умел скрываться. А потом скрываться пришлось мне: Пожиратели захватили власть.
* * *
Ночью все кошки серы. Я завел себе любовника, такого же чернокожего как я, такого же хрупкого как ты. Если не включать свет, его не видно и можно представить на его месте любого. Я пытался представлять тебя. Не знаю, как этот фокус проделывал ты, но у меня ничего не выходило.
Я скучал по тебе, если можно скучать ненавидя.
Я знаю, ты никогда не любил Гарри Поттера. Это было глубоко личное, я никогда не пытался разбираться в природе твоей ненависти. Но чтобы ты не думал об его умственных способностях, в наблюдательности и умении делать правильные выводы ты ему отказать не сможешь. Я был первым, кому Гарри показал твои воспоминания.
Чтобы ты ни думал о том, каким Гарри был плохим учеником, но твой первый урок он освоил очень хорошо. Безоар — это универсальное противоядие и оно то и спасло тебе жизнь до прихода колдомедиков. Ты выжил только чудом, а еще потому, что был чертовски упрямым.
Сегодня 2 июня. Уже прошел ровно месяц, как мир избавился от Волдеморта. И уже месяц, как ты лежишь в Святом Мунго. Я стал новым министром магии, но, несмотря на катастрофическую нехватку свободного времени, я каждый день навещаю тебя в больнице.
Знаешь, а смерть пошла тебе на пользу. Еще никогда ты не выглядел так хорошо: посвежевшим, помолодевшим и не таким суровым. Некое подобие перемирия с Гарри пошло тебе на пользу. Одним демоном, съедавшим тебя изнутри, стало меньше.
Я, конечно же, действую тебе на нервы: у тебя уже скулы сводит от моего раскаяния и постоянных нудных извинений, поэтому в определенный момент ты просто затыкаешь меня поцелуем. А потом просишь меня раздеться.
Днем.
В палате, в которую в любой момент может войти колдомедик или непрошеный посетитель.
Но ты хочешь увидеть меня обнаженным… И плевать, что сюда кто-нибудь войдет. Пусть смотрят — не жалко. Главное, что ты тоже увидишь меня.
И я стал раздеваться.
А твою реплику о том, что стриптиз в исполнении министра магии — это твоя давняя сексуальная фантазия, и что Фадж и Скримджер были настоящими буками, отказав тебе в этом капризе, я пропустил мимо ушей. Ведь на каждую сброшенную мной вещь, ты сбрасывал свою…
Vova
