Бегущий человек

[не помню]

Я поднял с земли недопитую банку пива, — кто-то заботливо спрятал ее между урной и ножкой скамейки. Я сделал глоток и обнаружил, что еще помню, что такое не выдохшееся пиво, но от выдохшегося кайф не меньше.

Хожу, как идиот, в темных очках. От света у меня болят глаза. Прошедшей ночью я сидел на детской площадке — качался на качелях в молчаливом отупении, — и увидел какого-то парня, бредущего домой. Он был длинный и тощий, — его костюмчик был бы мне в самый раз, — из его кармана торчали солнечные очки, а в руках он нес пакет со жратвой. Я спрятался в кустах, подождал пока он пройдет мимо меня, а потом, за углом, дал ему палкой по башке. Не сильно, — я даже видел, как он очухался. Я охотился за его жратвой, потому что мне надоели крысы. Хотел снять костюмчик, а потом понял, что с такими зубами, как у меня сейчас, никакой костюмчик мне не поможет, к тому же, смешно сказать, я неожиданно подумал, что костюмчик недостаточно хорош для меня. Лучше ветхая грязная роба, чем плохой костюм.

Я сел на скамейку и вылил себе в глотку остатки выдохшегося пива.

Годрикова Лощина, последнее пристанище моих близких. Почти не изменилась с их уходом.

Джемми сразу полюбил это место. Здесь всегда было пасмурно и прохладно, — всегда, когда я бывал здесь. Вечная осень. Раньше я называл это место мрачным, хотя теперь уже ничто не кажется мне мрачным.

Помню, как, осмотрев дом, Джемми вышел на крыльцо, сунул руки в карманы и сказал:

— Прекрасное место. Мой сын будет жить здесь, когда я умру.

Но когда Джемми умер, его сына перевезли в другое место, и я потерял его из виду. Я забыл о нем напрочь и двенадцать лет не вспоминал, — до прошлой недели.

Но когда я доберусь до него, то скажу, что все годы только о нем и думал. Хотя бы потому, что я почти не помню, о чем думал двенадцать лет.

Иногда мне кажется, что в моей голове ни воспоминаний, ни мыслей — только вши.

[не виновен]

Не хотел убивать.

Хотя вру, — хотел.

Может быть, он даже жив. Полицейский, который пытался арестовать меня в Йоркшире. Я слишком много хожу в человеческом виде, с этим пора завязывать. Ночью я стоял в переулке, прислонившись к стене, пытался отдышаться после очередной гонки за жратвой и не заметил, что свет фонаря падает мне прямо на лицо.

Я услышал, как щелкнул предохранитель, и как мне скомандовали положить руки за голову и лечь на землю, но услышал плохо, потому что в ушах еще шумело после беготни. Я открыл глаза, повернул голову налево и уткнулся в собственную рожу, — оказывается, я стоял рядом со своим портретом под надписью «Разыскивается». Такой бред.

Со страху я начал что-то нести в свое оправдание, говорил, что он спутал меня с кем-то, что я простой турист и сейчас покажу ему свои документы, держал руки перед собой. Но он был не промах, — не какой-нибудь щенок. Я не увидел на его лице даже тени сомнения, я понял, что еще шаг, — и он выстрелит.

Его решимость привела меня в страшное бешенство. Все мои чувства, мысли и действия — отголоски моего тюремного безумия. Я свихнулся в Азкабане, это точно. Страх и ненависть подтолкнули меня. Я ни в чем не виноват, как обычно.

Я перекинулся в собаку и бросился ему под ноги. Он упал, я встал ему на грудь, а потом перекинулся обратно в человека и душил его до тех пор, пока он ни обмяк и ни перестал сопротивляться.

Но это ведь не значит, что он сдох?

Это не моя вина.

[хозяин склепа]

После йоркширского инцидента я понял, что мне надо ускориться. Я угнал велосипед, но быстро устал крутить педали, к тому же этот вид транспорта не дал мне существенного ускорения. Зато, благодаря велосипеду, я получил одно большое преимущество — надежду, что когда-нибудь приду в себя. Ночью, проезжая на велосипеде мимо темной витрины магазина, я увидел свое отражение.

Скелет, обтянутый грязной кожей, энергично пилит на красном подростковом велике по ночной улице. Роба в полоску разорвана на груди, жидкие вшивые волосы развеваются на ветру. Безумные глаза вытаращены, гнилые зубы оскалены.

Проехав мимо магазина, я обернулся. Я надеялся, что то, что я увидел в витрине, мне померещилось, настолько это было нелепо и отвратительно. Это не мог быть я. Это был Хозяин Склепа на велосипеде. Не живой мертвец, а гнусная пародия на живого мертвеца, и велик в придачу. Удивительно, что с меня на асфальт не осыпался мой собственный прах, изо рта не выпадали зубы, а глаза не вываливались из глазниц.

Мной невозможно было напугать даже ребенка. Настолько я был нереален и смехотворен.

Всматриваясь в отдаляющуюся витрину, я потерял управление и въехал в дерево. Я перелетел через руль, потому что весил, как ребенок, и, почти не чувствуя боли, улегся на траву. Я смотрел несколько секунд наверх, взывая о помощи и справедливости.

И меня услышали.

Потому что я захохотал, и этот смех я могу назвать вполне здоровым.

[город невест]

Я торопился. Я бросил свой велосипед. Хотел залезть в багажник какой-нибудь машины, но потом испугался, что задохнусь. В былые времена я умел открывать замки на автомобилях, и для этого мне не нужно было чудо или ключ. Но времена изменились. Теперь у меня трясутся руки, а машины, которые я открывал, на пути в металлолом.

Я сделал остановку в одном городе неподалеку от Лондона. Мне приходилось бывать здесь раньше — мы называли его Город Невест, потому что девушки здесь были гораздо красивее, чем в Лондоне. Его настоящего названия я не знал тогда, и сейчас не знаю.

Я лег в тени на главной площади, вокруг которой крутилась вся жизнь в этом городе. Один мальчик отдал мне свой бутерброд и погладил по голове.

Я видел наших невест, — толстые, крашенные, похабно разодетые бабы шныряли из угла в угол и распивали кефир возле фонтана в центре. Они носили глубокие декольте и грубые сандалии. Их младшие сыновья суетились вокруг них. Их старшие дочери проходили мимо меня.

Их старшим дочерям я заглядывал под юбки.

[мои легкие]

— Стоять!

Я свернул в тупик и опрокинул большой мусорный бак на дорогу, чтобы перегородить им путь. Я разбежался, запрыгнул на гору какого-то хлама у стены и, схватившись руками за колючую проволоку, перемахнул на ту сторону. На колючке остался кусок моей робы и кусок кожи с моих ладоней.

Я приземлился не вполне удачно, повредил ногу и все время спотыкался. Я бежал к реке. Я слышал, как со стены грянули два выстрела.

Добежав, я упал в воду и постарался расслабиться. Меня подхватило сильное течение, такое ледяное, что тело онемело как от наркоза. Я не пытался плыть, — только не захлебнуться.

Наверно, я болен. Мои легкие больны. Я был готов отхаркать их в воду, а люди со стены продолжали по мне стрелять.

[я один]

В Годриковой лощине я пил пиво и смотрел на их старый дом. Я не испытывал ни сожаления, ни горечи, ни даже обычной грусти. Где-то я завидовал им. Джемми легко отделался. Этому засранцу всегда удавалось не только выйти сухим из воды, но и оставить по себе добрую память. Даже девушки, которые были у него до Лили, считали его своим другом, а меня мои, все до единой, — ублюдком и скотом.

Здесь были могилки Поттеров, но на могилки мне плевать. Джемми не сохранился в могилке, не сохранился в своих шмотках, не сохранился в моем сердце и, боюсь, в моей памяти он сохранился тоже ненадежно. Но когда я встречу сына Джемми, я стану жалко бредить про то, что те, кого мы любим, всегда с нами, хотя на самом деле с нами никого нет. Я один.

Сейчас мне не до мертвого Джемми и его жизни на небесах.

Здесь я ищу самого себя, каким я был.

[в ожидании]

Я наблюдал за домом Гарри Поттера. Я надел себе на шею большую розовую резинку для волос, которую нашел в сквере, чтобы никто не счел меня за бездомного.

Какие-то жирные дети на детской площадке кидали в меня песок.

Мне хотелось их загрызть, но я терпел, потому что мне было любопытно увидеть Гарри Поттера.

[бегущий человек]

Я больной и голодный бегущий человек. Я бегал от дементоров, от авроров, от полицейских. Бегал от инспекции по отлову бездомных животных. Бегал от злых детей.

Я бегу даже во сне.

Бегу в траве вдоль железнодорожных путей, по которым через несколько часов помчится школьный поезд.

Я встречаю новый день бегущим по полю.