Ты меня не разочаруешь…

* * *

Твоя судьба была так похожа на мою, что я не сомневался в твоих мотивах и стремлениях. Ты пришел ко мне по своей воле, совершенно искренне. Ты был убежден в правильности наших идей и предан им. Ты был настроен на плодотворное сотрудничество, объединение усилий. Я не мог недооценивать тебя — ты очень сильный маг, хотя и обладающий вполне средним потенциалом, но раскрывший его по максимуму, что удается единицам. Самостоятельно освоивший легилименцию в тринадцать лет (в этом ты обошел даже меня), великолепный окклюмент, талантливый зельевар и ученый, постоянно ищущий новых знаний… Ты, пожалуй, единственный мог бы обмануть меня, если бы захотел — не думай, что я забыл об этом хоть на минуту. Я всегда знал, что ты мог бы предать меня, но старался сделать так, чтобы у тебя не было для этого причин. Я рассчитывал на твою искреннюю привязанность и даже почувствовал определенную привязанность в ответ. Никто больше не привлекал меня настолько. Неиссякаемая жажда знаний, фантастический самоконтроль, отрешенность от ненужных эмоций, отсутствие страха перед самыми глубинами темной магии, жестокость к себе не меньшая, чем к другим — ты поразительно напоминал мне меня самого.

Наблюдая за тобой, анализируя твои поступки, я заметил в себе некоторую благосклонность к тебе — разумеется, это была не любовь. Даже не дружба, но привязанность, самая близкая к понятию «друг» — вероятно, наибольшее, на что я способен в этой области. Будто тонкая леска тянулась от моего сердца к твоему — не магия, не ментальная связь, но нечто, чего я не мог описать словами. Я выделял тебе из всех, я учил тебя лично, делился секретами магии, найденными или изобретенными мной лично. Я научил тебя беспалочковой левитации — умение, всегда восхищавшее моих поклонников. Слишком поздно я понял, что ты не испытываешь ответных чувств. Ты глубоко уважал меня как наставника, ценил мои знания, искренне служил мне, но в тебе было нечто, превышающее все это, нечто, чьей силы я не мог понять. Это самое нечто ты спрятал так глубоко, что несколько лет я не мог понять, что это.

Ты был доволен моим особым отношением, но никогда не злоупотреблял им. Ты сам загонял себя в рамки наравне с остолопами, которые меня окружали. Ты выказывал мне уважение, не боялся высказываться по делу, не ждал, что я прощу твои промахи. Впрочем, я их прощал, да и не так уж много их было. Ни разу не послал я в тебя Круциатус, ни разу до того самого дня. Это было спустя неделю после той твоей просьбы. Ты ведь помнишь ту просьбу, да? Всю жизнь помнишь ее особо от всех остальных. Всего лишь «пустяк», как ты небрежно выразился, всего лишь жизнь девчонки, когда-то называвшей тебя другом. Глупая детская привязанность, как сказал ты мне. Память о светлом лучике в сумраке детства. Я мог это понять — сентиментальные воспоминания мне не чужды, даже если я не иду у них на поводу. Однажды чуть было не решился, пытаясь вернуться в Школу, но Хогвартс был уже не тот — Дамблдор заправлял им. Но для меня та твоя просьба так и осталась в ряду других — не важнее, чем дать почитать древний трактат или поделиться идеями насчет Зелья Бессмертия.

* * *

Я не видел ничего дурного в том, чтобы по возможности удовлетворить твою просьбу, мог сразу дать тебе обещание. Но мы с тобой слизеринцы. Слизеринцы не верят пустым словам и не дают обещаний даром. Я назначил максимально возможную, на мой взгляд, цену за эту услугу. Магия рода Принцев, последним наследником которого ты являешься. Не твоя, разумеется, но наследование родовой магии после тебя вместо законного твоего наследника. Мне следовало насторожиться, когда ты согласился. Мне следовало понять, что эту цену ты не считаешь высокой — посмотрел бы я, что мне ответили бы Малфой или Лестранж на подобное предложение. Я слишком легкомысленно списал твою беспечность на молодость, эгоизм и незнание законов рода. Не мог и подумать, что ты отдал бы гораздо больше за этот «пустяк». Ты тщательно постарался, чтобы я не заподозрил тебя, хорошо скрыл истинные мотивы. Ты не совершил ошибки. Это я ошибся, недооценив важность для тебя этой просьбы, и жестоко поплатился за это.

В нашем кругу никогда не было места доверию, но впервые я об этом пожалел. Будь ты хоть чуть откровеннее, вложи ты больше энтузиазма в свои слова — и я придал бы больше значения этому договору. Не было бы ее смерти, не было бы твоего предательства и моего десятилетнего странствия в Албании и долгого, болезненного возвращения. Но все сложилось как сложилось. Мы заключили устный договор, ты обещал мне магию рода в обмен на ее пощаду, я обещал сохранить ей жизнь в обмен на магию… В момент произнесения своего обещания я почувствовал легкую напряженность магического поля — магия приняла и засвидетельствовала контракт. Мне следовало заметить тогда, что ты не ощутил этого — или не придал значения. Ты сдержанно поблагодарил меня за обещание и удалился, вновь явившись лишь через неделю, на общее собрание.

* * *

На том собрании я почувствовал неладное, когда ты с самого начала вел себя дерзко, будто нарываясь на наказание, провоцируя мой гнев. Я стерпел, сделав вид, что не заметил, и решив выяснить причины наедине. Ты же, казалось, был намерен подставиться под наказание у всех на виду. В ответ на какую-то мою реплику ты позволил себе вскочить с места, возражая и эмоционально жестикулируя — совершенно немыслимый и нехарактерный для тебя поступок. Мне следовало прекратить твой вышедший за рамки спектакль:

— Северус!

— Прошу простить, милорд, я забылся.

Ты знал, что я не мог «простить» такого, но стоял прямо и смотрел мне в глаза — просительно и чуть насмешливо, как будто целью твоего спектакля была лишь провокация. Ты всегда стремился показать остальным, что твое место среди них, что ты не выделен мной, не приближен мной, но такой же слуга, как и прочие. Что ж, мне следовало навсегда избавить тебя от подобных порывов. Тебе удалось вызвать мой гнев, а это никому не могло сойти даром.

— Crucio! — ты ведь ждал этого? Наслаждайся! Я почти не удивился, не услышав ни звука — ты меня никогда не разочаровывал. Из своры шавок только Белла и Августус принимали наказание молча. Ты — третий, или четвертый, учитывая, какую боль я сам выносил ради получения новых знаний. Темная магия всегда требует жертвы — жизни, души, крови или боли. Последней платить легче всего, и тебе известно об этом не хуже меня. Отрешенно наблюдая за твоими судорожными движениями, я пытался понять, зачем тебе нужно это сегодня. Отводя палочку, заметил проблеск торжества в твоих глазах — и понял, что ты пытаешься оправдаться перед самим собой. Искупить вину передо мной, вину, о которой не можешь рассказать. Получить моральное право совершить то, что совершил.

Северус, Северус! Ты так и не научился игнорировать мораль, по слизеринской привычке считая долги и взаимозачеты. Не научился брать, не отдавая. Что же, если тебе так будет легче — получи. Я поднимаю палочку и снова посылаю Пыточное. И снова. Ломающее кости проклятье для разнообразия. Обжигающее. Проклятье кнута. Режущее… Когда в твоих глазах остаются только боль и страх, я останавливаюсь. Обвожу взглядом шавок — они в ужасе. С того дня, кажется, меня начали характеризовать как несправедливого садиста и маньяка, зря проливающего кровь своих слуг. С того дня начали шептаться по углам, заискивать и ненавидеть. Они не знали, за что я наказал тебя тогда, за что наказывал после — но мы с тобой знали. В эту неделю отсутствия ты предал меня — мне ясно это, как ни что иное, хотя я еще не могу найти причины. Глядя, как шавки уносят тебя из зала, убирают кровь и спешно рассаживаются по местам, я не мог понять, почему так холодно и больно в грудной клетке? Как будто последнее, что там жило, безвозвратно умерло. Неосознанно поднимаю руку к груди. Бьется. Оно еще бьется, но чего-то не хватает — той тонкой лески, что привязывала тебя ко мне. Мы с тобой ее перерезали.

* * *

Ради чего ты предал? Что ты предпочел мне? Неужели старый интриган Дамблдор мог предложить тебе большие знания или большую власть? Я пытался решить эту задачу около года, периодически сомневаясь, существовало ли твое предательство на самом деле — так естественно ты вел себя, также, как прежде. Мы рассуждали о тайнах магии, ты выполнял все мои поручения, продуцировал интересные идеи и помогал в разработках. Вот только тонкая нить больше не возвращалась в сердце. Я равнял тебя с остальными, и ты был не против. Я приблизил Беллу, и ты не возражал. Я наказывал тебя суровее остальных — и видел понимание в твоих глазах.

Сколько раз мне хотелось спросить, чем купил тебя мой противник! Я знаю, я не получил бы ответа. Я смирился с тем, что вижу перед собой шпиона в твоем лице. Смирился с провалом части планов, в которые счел нужным тебя посвятить. Даже крапленую карту можно суметь разыграть правильно. Ты мог приносить пользу, даже будучи шпионом, и я решил извлечь ее, попутно облегчив тебе жизнь. Признайся, ты радовался, когда я послал тебя в Хогвартс? Возможно, злорадствовал втайне, но радовался. Как я облегчил тебе передачу информации! Как упростил связь с Дамблдором! Видишь, даже я умею быть великодушным.

Я получил свой куш с этого предприятия — ты был вынужден приносить мне хоть часть достоверной информации. Видишь, Дамблдор разменивает своих шавок с тем же цинизмом, что я моих — подставляя с помощью переданной тобой информации, посылая на верную смерть. Я хотел бы спросить его: в чем разница между Светом и Тьмой, старик? Мы делаем одно и то же, но винят только меня. Я пытаю и убиваю его слуг, он — заключает в Азкабан и приговаривает к Поцелую моих. У старика всегда был универсальный ответ: я виноват, потому что занимаюсь Темной магией, я виноват в том, что не знаю любви, я виноват в своей злобе… Ха! Долгие годы он терпел тебя рядом с собой — его смущала Тьма в тебе, Северус? Возможно, это в твоем прошлом он не нашел занятий Темной Магией? В тебе нашел знание любви? Нет, ты лишь был ему удобен. Пожалуй, Свет возглавляет больший слизеринец, чем я. Мораль, которую я игнорирую, он подчиняет себе и использует — это даже более жестоко, не находишь?

* * *

Тот роковой день, когда я пошел уничтожить Мальчишку-Из-Пророчества… Твоя грязнокровка не сопротивлялась, но стояла на пути к ребенку и мешала мне. Кричала, но не умоляла. Подставлялась под удар, закрывая собой ребенка — хотя прекрасно понимала, что ничто не сможет удержать меня от его убийства после ее смерти. Впрочем, ей хватило бы Петрификуса. Не думай, что я не помнил тогда своего обещания тебе — я помнил. А еще я помнил твое необъяснимое предательство. Досада на то, что я потерял тебя, подступила к горлу. С какой стати я должен выполнять мелкие прихоти предателя? Легче было заплатить клочком магии за нарушенную клятву. С мстительным удовольствием я выпустил в нее Аваду. Полет зеленого луча был кратким и предсказуемым — как сотни раз до. Но прежде, чем ее тело осело на землю, я почувствовал удар и в последний миг понял, какую ошибку совершил. Нельзя было оценивать степень важности просьбы только со своей точки зрения. Ты вложил в нее столько магии, что нарушенная клятва почти забрала у меня жизнь. Это было также больно, как при создании хоркруксов, или даже больнее. Душа потеряла тело и собственную целостность, ее кусочек затерялся где-то в пространстве, а большая часть корчилась в муках, не замечая, как в физическом мире от огромного выброса магии трещали стены, рушились балки, истошно орал ребенок…

* * *

Я поспешил убраться с места событий как только смог. Около года, осмысливая события, я злился на тебя, затем — только на себя. Десять лет мне понадобилось, чтобы начать попытки обрести тело. Еще четыре года — чтобы они увенчались успехом. Как я сожалел тогда, что у меня больше нет твоей преданности! Ты сделал бы все в разы быстрее и аккуратнее, чем безмозглые шавки, действовавшие либо из страха, как Квиррел и Петтигрю, либо из фанатизма, как безумец Крауч. Даже тело мое получилось лишь отдаленно напоминающим человеческое — неудобное, некрасивое, нефункциональное. Я знаю, в чем причина — плоть слуги должна была быть отдана действительно добровольно, а не из страха или под давлением. Петтигрю изначально был не способен на такое, мне следовало это учесть. Но Белла в Азкабане, Крауч нужен был мне в Хогвартсе, а ты уже не сделал бы этого для меня. Даже из страха не сделал бы.

На минуту мне хочется забыть о твоем предательстве, притвориться, что его не было, что все эти годы ты с нетерпением ждал моего возвращения и жаждешь нашего общения, как прежде. На минуту — но не дольше. Посылая вызов носящим Метку, я решаю, что если ты верен мне, явишься незамедлительно. Но ты опаздываешь на три часа — разумеется, тебе надо было посоветоваться с Дамблдором. Ты даже не лжешь об этом, предпочитая думать, что я занимаюсь самообманом, веря тебе. Что ж, на этот раз ты заслужил наказание. За прошедшие годы ты совсем не изменился — подтянутый, напряженный, контролирующий каждый жест, каждую эмоцию. Только в твоих глазах что-то умерло, будто ты уже не на этом свете. Стоишь ровно, не склонившись, готовый к любой боли, к порции Круцио, к Аваде в грудь. Ничего, для тебя у меня приготовлена особая пытка. Я давно уже понял, что та грязнокровка не была просто другом. Бывшая любовница? Магла, посмевшая тебя отвергнуть? Подруга, не оценившая твоей дружбы? Ты явно слишком дорожил ее жизнью. Вот сейчас и проверим, затянулась ли рана:

— Северус, я должен перед тобой извиниться.

Ты хорошо скрываешь изумление и растерянность. Все-таки ты с пользой провел эти годы. Я подхожу совсем близко, направляю палочку в шею, приближаю лицо и шиплю прямо в ухо, но ты даже не вздрагиваешь, не отклоняешься, только внутренне собираешься в готовности принять удар. Увы тебе, ты готов только к физическому воздействию.

— Та твоя маленькая просьба четырнадцать лет назад… Я не сдержал свой гнев, нарушил данное тебе слово, и та грязнокровка не выжила. Мне жаль, Северус. Ты ведь не сердишься на меня? — театрально развожу руками.

— Нет, милорд, — перед твоим ответом пауза в три секунды, но какие они красноречивые! Я умею бить точно по воспаленному нерву, правда, Северус?

— Я уверен, что ты уже забыл ее, не так ли, Северус? Ее смерть доставила мне множество… неприятностей. Я думаю, ты отомщен. Я стараюсь всегда держать слово, данное другу… если это возможно.

— Да, милорд, вы всегда были честны с нами.

— Скажи, кем она была для тебя? Шлюха, не давшая тебе? Грязная магла, которая предпочла тебя врагу? Грязнокровка, подохшая из-за своего выродка? — ух ты, какая реакция! Никакое Круцио не сравнится. Я же говорил, тебе — персональная пытка. И она еще не закончена. — Так кто она? Удовлетвори мое любопытство, Северус!

— Просто… друг детства. Я уже давно забыл о ней, милорд! — Северус, Северус, я не люблю лжи. Теперь тебе придется еще помучаться.

— Отлично, Северус, тогда выбери один из моих вариантов. На «просто друга детства», извини, сила того моего обещания и его последствия не тянут. Так она шлюха?

— Д-да, милорд.

— Не слышу?

— Она отказала мне, а я еще не успел доварить приворотное, чтобы увидеть ее ползающей у моих ног. Убить ее так рано было… досадно.

Надеешься выкрутиться так легко? Нет уж, я намерен довести разговор до конца. Пусть я ничего не понимаю в любви, зато очень хорошо разбираюсь в боли. И знаю много методов ее причинения, не ограничиваясь банальным Круцио.

— Что ж, я сожалею, что лишил тебя игрушки. Теперь ты ведь понимаешь, что тебе не нужна грязнокровка, когда есть другие женщины, чистокровные, более достойные тебя?

— Да, милорд.

— Слишком кратко, Северус.

— Милорд, для удовлетворения моих потребностей мне не нужны нечистокровные.

— А точнее? Тебе ведь не нужны грязнокровные шлюхи?

Ты набираешь воздух в легкие, будто собираешься нырнуть последний раз в жизни:

— Милорд, мне не нужны грязнокровные шлюхи.

— И та, рыженькая, случайно сдохшая вместо своего щенка?

— И она.

Я понимаю, что больше тебе не выдержать. Как тебе удары по старой ране? Видимо, она не закрылась до конца, раз так легко удалось разбередить. Надо проверить еще кое-что:

— Напомни, как ее звали?

— Лили Эванс.

— Эванс? Мне казалось, ее выродок носит другую фамилию?

— Поттер, милорд.

— Этот щенок учится у тебя? Что ты о нем скажешь?

— Наглый, самоуверенный, дерзкий выскочка, совершенный бездарь, ленивый, бестолковый…

Ты говоришь быстро, искренне. Жаль, я надеялся нащупать еще один воспаленный нерв. Видимо, та слабость осталась у тебя единственной привязанностью, как и моя к тебе.

— Так ты приведешь его ко мне? Я не успел разобраться с ним до конца, идиот Крауч сделал двусторонний портал.

— Милорд, мальчишку охраняют, я не могу…

— Я не люблю ответ «нет», Северус! Ты забыл? — я поднимаю палочку для Круциатуса. Мне показалось, или ты действительно выдохнул от облегчения? Радуешься окончанию пытки? Займемся физическими свидетельствами для старика?

— Crucio!

Я так и не слышал твоего крика…

* * *

Игра продолжалась. Не знаю, почему я спускал тебе с рук твою партию против меня. Вероятно, я не мог злиться на такие гениальные, хоть и предсказуемые, ходы — за ними было интересно наблюдать. За годы я так и не потерял уважение к тебе. Если бы ты стремился к власти, ты мог бы составить конкуренцию нам со стариком, или стать преемником одного из нас. Но власть не интересовала тебя в достаточной мере. Иногда мне кажется, что я так и не знал тебя до конца — так и не понял, что для тебя важнее всего. Не знание, не власть, не деньги, не жизнь, не любовь… Ради чего ты живешь, Северус? Что держит тебя здесь, между двух огней, в постоянном одиночестве и постоянной муке? Возможно, игра ради игры? Возможность переиграть обоих начальников, остаться победителем? Нет, это цель Малфоя, не твоя. Или просто у тебя другие методы?

Ты мне полезен. После смерти Дамблдора (да, я знаю, что ты только подчинялся приказам — моему и его), ты вынужден находиться при мне, и ты этим недоволен. Ты успел привязаться к наивным детям, заигравшимся в войну, ты жаждешь вернуться к ним, помочь им в этой борьбе против друг друга. Пожалуй, я могу сделать тебе этот подарок — отдать тебе Хогвартс. Однако, мне нужна веская причина, чтобы заставить тебя там остаться, и я нахожу тебе занятие — посылаю туда же пару злобных шавок. Их тупое усердие спровоцирует детишек и создаст тебе столько проблем, что у тебя не останется времени на покаяние и рефлексию в отношении прежнего директора, которым при других обстоятельствах ты был бы рад предаться. Тем не менее, мне доставляет удовольствие мучить тебя по пустякам: отдать приказ пытать детишек на твоих глазах — вижу, переживаешь, кажется, сам встал бы под Круцио вместо щенков, дай я тебе выбор; припугнуть на собрании — к этому ты почти равнодушен; лишний раз заставить тебя произнести «грязнокровка» — да, я вижу, как ты каждый раз сжимаешься от боли; приставить к тебе Питера Петтигрю — о, как ты его ненавидишь! Это моя маленькая месть — не за твое предательство, не за твой многолетний шпионаж и не за твою преданность Свету даже после смерти старика. Это месть за то магическое обещание, которое ты усилил сильным желанием, породившим магический импульс. За то, что заставил меня дать клятву, лишившую меня тебя. За то, что не воспринял ее всерьез и решил «подстраховаться», предав меня и самого себя.

Сегодня я погибну. Методами Темной магии я вычислил этот день давным-давно, и мне не страшно умирать, что бы ни думали остальные. Я не боюсь смерти и не стремлюсь к ней — мы давно на короткой ноге с этой дамой. Но я должен сыграть роль до конца, сопротивляться до последнего осколка души. Ты должен погибнуть раньше меня — за годы, что я терпел твое предательство, это будет только справедливо. Ты понимаешь это, не вынимаешь палочку и не сопротивляешься, только неотрывно смотришь мимо меня, на клетку Нагайны, висящую в воздухе. Мне не хочется говорить о твоем предательстве — ты заслуживаешь умереть не переигранным. Я быстро нахожу повод — вот и ненормальная приверженность Света артефактам пригодилась, они поверят в легенду о Бузинной палочке. Выдав подходящую по случаю речь, я уже направляю палочку для прощальной «Авады», но тут в сердце вздрагивает несуществующая леска. Ты никогда ничего не делаешь зря — значит, наверняка предусмотрел разные варианты. От смертельного проклятия спасения нет, а вот от клыков змеи… Зельевар, не запасшийся безоаром и лечебными зельями? Ты никогда не был настолько глуп и непредусмотрителен. Усмехнувшись про себя, я отдаю приказ змее. Это действительно должно выглядеть, будто я хотел тебя убить. Будто я не заметил мгновенного облегчения, отразившегося на твоем лице, когда клетка поплыла в твою сторону, лучика торжества в твоих глазах. Дальше твой ход — мне уже не увидеть, чем это кончится. Если ты умен — а ты, бесспорно, умен, то надолго переживешь меня. Ты меня никогда не разочаровывал… И сейчас, отправляясь встречать свою смерть, я верю — ты меня не разочаруешь.