Глава 1. Когда мечтаешь о том, чтобы разучиться думать
И мы не заблуждаемся, доколе просто утверждаем, что это так кажется.
Р. Декарт
На улице была чудесная погода. Пушистые облака, плывущие по небу, создавали мифические картины, а яркое солнце дарило бодрость и прекрасное настроение, посылая тёплые, задорные лучики света. Лондон радовался, такая погода вселяла в сердца уверенность в завтрашнем дне и побуждала устремиться навстречу бурной деятельности.
Не обошло стороной солнышко и площадь Гриммо. Вдохновлённые на великие свершения или просто идущие на работу прохожие спешили по своим делам. Были среди них и счастливчики, которым некуда было торопиться, поэтому они неспешно прогуливались по улицам, дышали свежим воздухом и наслаждались хорошей погодой.
Ничего этого не видел наш герой, который лежал в одежде на смятых простынях в довольно неудобной позе, скинув с кровати одеяло, теперь бесформенной кучей валявшееся на полу. Одна рука свесилась с края кровати, а другая была неудобно загнута за спиной, от чего сильно затекла и начинала болеть. Он был погружен в мир грёз, но если бы кто увидел его лицо, то сразу понял — сейчас ему снится далеко не счастливый сон. Лицо было напряженным и изможденным, и временами юноша издавал глухие стоны. Очевидно, за ночь он совсем не отдохнул.
Но вряд ли во мраке можно было заметить это: комната была погружена в такую кромешную тьму, что, даже стоя рядом с кроватью, невозможно разглядеть лица спящего человека и его знаменитый шрам на лбу в виде молнии. Окна были занавешены плотными темно-синими шторами, не пропускающими ни один, даже самый яркий и смелый солнечный лучик.
Все же солнечный свет не оставлял попыток пробраться в запретную территорию, но не смог отобрать власть у царствующего сна, а потому Гарри продолжал спать, абсолютно не интересуясь и не видя, что происходит вокруг.
Не мог он увидеть и странного человека, стоящего в тени деревьев недалеко от его дома. Правда, чисто по внешности, никто бы не назвал его странным. Возможно, скользнув по нему взглядом, через некоторое время прохожий даже не смог бы вспомнить, как он выглядел. Обычные брюки, обычная рубашка. Обувь была не менее обычной. Прическа так вообще не стоила внимания: уложенные ровным пробором, прилизанные волосы каштанового цвета. К тому же черты лица нельзя было рассмотреть из-за тени, падавшей на него, которая не позволяла приметить детали или определить возраст мужчины.
Он стоял неподвижно, в ленивой позе, вальяжно облокотившись о дерево, при этом совсем не обращая внимания на окружающий мир. Прохожие проходили мимо него, как будто не видя, что было довольно необычным явлением. Он стоял недалеко от тротуара и вполне мог быть замечен встречными, но этого не происходило. Если же случайно кто-то подходил слишком близко к нему, то тут же резко разворачивался и уходил в самом неожиданном направлении, куда еще минуту назад не собирался идти.
Казалось, этот человек слился с окружающим миром, никому не мешая и не давая желания подойти к нему или заговорить. Но если бы кто-то к нему присмотрелся, то сразу обратил бы внимание на то, что взгляд мужчины был неотрывно направлен на стену, находящуюся между двумя домами. Это место не было ничем настолько привлекательным или заманчивым, чтобы долгое время разглядывать его. Обычные стены двух английских домов. Поэтому поведение незнакомца вызвало бы удивление, а загадочность и бессмысленность его поступка побудила считать его чудаком и странной личностью. Чтобы найти логичное объяснение его действиям, прохожий начинал бы думать:
«Да нет же. Мне просто показалось. Это была иллюзия, созданная игрой тени, падающей от дерева. Конечно же, он смотрел на окна или на двери домов. Скорее всего, он кого-то ждёт, вот и задумался ненадолго. И привидятся же такие глупости…»
Но мужчина явно знал, что ему нужно. Вот что-то привлекло его внимание. После чего в один миг он как будто испарился, оставив после себя только немного примятую траву под деревом.
* * *
Проснувшись, Гарри не сразу понял, где находится, но сильная боль в руке привела его в чувство. Наконец, парень осмыслил происходящее, встал с кровати, растирая затекшую руку и подойдя к окну, отдернул тяжелые шторы.
Проникнув в темную комнату, солнечные лучи залили всё пространство ярким белым светом, заставившим Поттера зажмуриться.
Немного привыкнув к свету, он распахнул уставшие зелёные глаза и стал вглядываться в окно. За неделю ничего не изменилось. Разве погода была просто прекрасной, придавая обычно унылой улице торжественный вид. От увиденной картины в сердце старалось пробиться навязчивое чувство радости, и появилось резкое желание пройти прогуляться.
Тяжело вздохнув и сожалея об очередной потерянной возможности, Гарри с усилием подавил в себе эти мысли. Все предшествующие дни погода более соответствовала настроению Поттера и уж точно не приносила неудобств появлением неосуществимых желаний прогуляться по городу, которые он никак не мог выполнить. Хмурые дни с часто идущим дождём подходили под его мрачные мысли, все чаще завладевающие его разумом.
«Если я выйду на улицу, Дамблдор&Ко меня просто убьет раньше, чем змеелицый. Нет зелёнолицый… Точно — бледнолицый монстр. Я не переживу, если придется второй раз выслушивать о своем «неуёмном» характере и о «безрассудстве глупых гриффиндорцев», представляя себе «доброе» лицо Снейпа, — подумал Гарри. — Уж лучше проторчать на площади Гриммо до конца каникул».
Чего только стоило письмо от рассерженной, перепуганной и расстроенной Гермионы. Хотя нет, это письмо как раз очень обрадовало. Ведь в нем были не только слова: «как ты мог», «это безрассудство», или «…надо было стерпеть. Хотя они не выносимы, стерпеть! Ты же мог по глупости погибнуть! Тебя могли схватить люди Волдеморта!!!» и так далее в том же роде. В общем, самый глупый поступок самого глупого человека в мире, ни капельки не думающего о своей безопасности — кричало письмо, открывая между строк тайну того, как сильно его автор дорожит человеком, которому оно было адресовано.
Напоминание о строчках письма накрыло Гарри волнительными переживаниями:
«Она назвала меня: «дорогой Гарри»! Почаще бы она меня так называла. А ещё лучше милый, нет… любимый — это самое лучшее. Так, что-то меня понесло в очередной раз не в ту сторону, — Гарри вообще заметил, что теперь он редко может контролировать свои мысли, когда они касаются его лучшей подруги, а чем ближе было начало учебного года, тем больше он о ней думал, одинокими вечерами представляя будущие встречи. — Гермиона любит Рона! — грустный вздох. — Или нет?.. Как бы хотелось, чтобы это был я, а не Рон! Я совсем запутался. Неужели Гермиона может любить меня?! Если у меня есть хоть один шанс, я его не упущу и тогда никому не позволю отобрать её у меня».
Гарри всего однажды практически целомудренно поцеловал свою подругу, но так и не смог понять, как она к нему относится.
«Что же, придется ждать личной встречи и всё выяснить. Например, можно повторить поцелуй…» — замечтался Гарри. — Как хочется увидеть любимые глаза цвета шоколада, искрящиеся счастьем, миловидную улыбку, озаряющую лицо неземной красотой, ниспадающие красивым водопадом каштановые волны волос. И прижать её к себе близко-близко…»
Нарисовавшийся образ в голове вызвал у Гарри глупую, но счастливую улыбку. От избытка одолевавших его чувств он даже не заметил, что до сих пор стоит у окна, взлохмачивая и без того растрёпанные волосы.
Внезапный звук открывающейся двери наглым образом выдернул парня из счастливой мечты.
Гарри запретил домовику перемещаться по дому с помощью аппарации, без его на то позволения. Неожиданные и громкие хлопки при появлении эльфа не раз заставали Гарри врасплох и резко портили и так не лучшее настроение. Поэтому домовой эльф проникал в комнаты обычным способом, а именно — через двери.
Кикимер вошел в комнату, недовольно бурча себе под нос ругательства в адрес своего нынешнего хозяина и нарочито громко открыв двери, которые при этом издали какой-то протяжный, заунывный и громкий скрип.
Гарри вздрогнул от неожиданного и неприятного звука. Оскорблённый до глубины души, он почувствовал, как у него начала закипать кровь от злости на это бесполезное создание. Ну не мог он простить эльфу смерти Сириуса, не помог смириться даже прошедший год. А теперь домовик бесцеремонно вламывается в его комнату, делая так, чтобы двери, которые никогда раньше не скрипели, издавали противные громкие звуки, и при этом он еще говорит отборную гадость, прерывая мечтания своего хозяина. Если бы не тайны Ордена, Гарри прогнал бы домовика уже давно, а лучше бы убил.
— Кикимер, как ты посмел врываться в комнату своего хозяина! — разъяренно закричал Гарри, чувствуя, как руки чешутся от желания придушить это недоразумение.
— Кикимер — хороший домовой эльф, он старательно и беспрекословно служит хозяину,… чтоб хозяин умер страшной смертью, очистив древнейший и благороднейший род Блэков от пятна. Друг грязнокровок и предателей рода, а распоряжается в доме моей госпожи ,… Кикимер приготовил обед для хозяина. Хозяин просил разбудить его, если он опять будет спать до обеда,… надеюсь, самозваный хозяин удавится куском курятины или отравится вином, тогда я смогу служить своим настоящим хозяйкам, — лепетал домовик.
Парню потребовалась вся гриффиндорская выдержка, а может, хладнокровие частички слизеринской души, чтобы не закричать «Вон!» и не вытолкать брюзжащий комок пинками в коридор. Он всё ещё помнил, к чему привело это слово из уст Сириуса в прошлый раз.
Сделав несколько глубоких вдохов, Гарри Поттер приказал:
— Немедленно отправляйся... на третий этаж и займись уборкой. Все личные вещи прошлых хозяев, кроме Сириуса — уничтожить! Не спрятать, не утащить в свою каморку, не пытаться их каким-либо способом спасти. А именно уничтожить, сделать так, чтобы их больше не существовало не только на третьем этаже, но чтоб они исчезли из дома вообще! А сам за пределы дома не смей выходить, если только я лично не позову! Это приказ!
С каждым словом Гарри получал всё больше удовольствия, видя в глазах домовика нарастающий ужас. А прийти в ужас домовику было от чего. Он осознал, что не найдет лазейки в словах нового хозяина, и ему теперь действительно придется уничтожить вещи его великого и благородного семейства.
«Хорошо, что только с третьего этажа, откуда основные сокровища я уже успел перепрятать», — подумал Кикимер, который всё же испытывал мучительный страх от мысли, что он сам будет удалять из дома вещи своих благородных хозяев.
Эльф с трудом преклонил спину перед своим молодым хозяином. Казалось, ему ещё никогда не приходилось вкладывать столько усилий в поклон. Через секунду он не менее шумно удалился.
Когда за домовиком захлопнулась дверь, Гарри подумал, что пора поговорить с Дамблдором, чтобы куда-нибудь деть несносное создание. Находиться с ним в одном доме больше немыслимо.
«Я скоро уеду в Хогвартс и смогу избавиться от этого червя», — подумал юноша.
Сердце наполнилось мимолетной радостью, но она быстро испарилась, сменившись вернувшейся головной болью после тревожного сна. А напомнивший о себе пустой желудок заставил злого на себя и весь мир хозяина дома, быстро приняв ванну и переодевшись, отправиться на кухню.
Спустившись, он первым делом выкинул подгоревшую и ужасную на вид еду, которую ему приготовил домовик.
«Надеюсь, он себя наказал за такую работу», — подумал Поттер и принялся готовить себе яичницу с беконом.
Это занятие его немного успокоило и позволило вспомнить, о чем он думал до появления эльфа. О письме Гермионы…
Только теперь, расстроившись, он был настроен на мрачный лад, и на память приходили только те строки из письма, которые его огорчали: «Если с тобой что-то случится, я не знаю, что со мной будет…», «…я так сильно переживала…» и размытые строчки, говорящие о её слезах.
«Зачем она плакала? Её слезы драгоценнее, чем моя запутанная нелегкая жизнь, на которой лежит печать смерти и страданий. И этот груз спадёт только со смертью моего заклятого врага — Волдеморта. Всё неправильно: пророчество, загнавшее меня в клетку, лишившее детства и родителей; страх того, что не смогу, не успею быть счастливым с любимой…», — невесело заключил Гарри.
Мысли Гарри сменяли одна другую, но постепенно он вернулся к тому, что с каждым днём всё активнее мучило его. Мальчик-который-выжил стал сомневаться в своем наставнике, в человеке, который вёл его всё это время. Некоторые поступки Альбуса Дамблдора были и раньше не понятны для Гарри. Но после смерти Сириуса, человека, для которого он был почти родным сыном, Поттер стал о многом задумываться. К тому же директор сам настаивал на своей вине:
«…В смерти Сириуса виноват я, — произнес тогда Дамблдор. — Вернее, главным образом я…».
Чем больше парень думал об этих словах, произнесенных директором после смерти крёстного, тем больше находил в них правды и смысла. Размышляя о поступках самого великого светлого волшебника нынешнего времени, студент Хогвартса приходил к одним и тем же выводам: Дамблдор совершал ошибки и просчитывался во многом, начиная с младенчества Поттера.
Гарри задавался одними и теми же вопросами, но не мог найти на них ответа.
«Почему меня отдали к Дурслям? Они же ненавидели волшебство и ненавидели моих родителей! Тётя Петунья ненавидела маму, папу, естественно, что она перенесла свою ненависть на меня. Ладно, допустим, меня спасала жертва мамы, и нужно было находиться в доме у родственников, чтобы эту защиту получать. Но почему никто не проверил, как мне там живется?! Ведь Дамблдор лично отдал меня. Неужели он не чувствовал перед ребенком, судьбу которого взялся решать, никакой ответственности? Мог бы поволноваться обо мне хотя бы как о надежде волшебного мира, если не мог подумать обо мне, как о ребёнке, который не мог сам себя защитить.
А дальше первый курс. Наказание — поход с учениками ночью в Запретный Лес. Не слабо для первогодок, если учитывать то, что заходить в него ученикам, под страхом смерти, строго запрещено, и это в то время, когда там бродит маньяк-убийца единорогов! Это чудо, что никто не пострадал. Скорее всего,… скорее всего, директор подозревал, кто это был, а потом ещё и подталкивал к личной встрече с Волдиком, заранее показав, как действует зеркало Еиналеж. Наверное, он таким способом хотел закалить мой характер.
Второй курс — и опять всё взвалено на мои плечи. Директор Хогвартса выбрал очень удобный способ решения проблемы: пустить события на самотёк в ожидании новых подробностей, а мне с Роном всё это разгребай. А потом ещё и спрашивает: «Не хочу ли я что-нибудь рассказать?». Может, не зря я тогда не решился довериться полностью Дамблдору, — задавался вопросами Гарри. — Третий курс?.. Третий курс был более-менее спокойным, если не считать дементоров. И этот год подарил мне крёстного.
Крёстный… Ситуация с Сириусом вообще вызывает кучу вопросов. Почему Дамблдор не помог, когда его арестовали? Да, он не мог знать сразу, виновен Бродяга или нет. Но Снейпа он вытащить смог, а Сириуса — нет! Существует Легилименция, Омут памяти, Веритасерум на худой конец. Всё это можно было использовать для расследования, с их помощью невиновный человек дал бы показания и мог быть оправданным.
Почему Верховный чародей Визенгамота не добился, если не расследования, то хотя бы суда?! Альбус Дамблдор, уважаемый многими, как сильнейший маг своего времени и единственный, дуэли с которым боялся Волдеморт, не смог добиться слушания для Сириуса Блэка — члена Ордена Феникса, представителя древнего рода и, наконец, известного и уважаемого в кругу светлых волшебников, хорошего человека и друга семьи Поттеров!
И сейчас ситуация не изменилась. Весь прошлый год Дамблдор постоянно скрывал очень важную информацию, касающуюся моей жизни. Как я буду бороться без особых знаний, не имея дополнительных навыков?! А директор пытается утаить от меня всё, что только сможет. Если он самый сильный волшебник современности, то почему не хочет обучать меня хоть чему-нибудь полезному, что могло бы помочь в борьбе с Волдемортом?»
Хорошо, что Гермиона Грейнджер придумала обучаться самостоятельно, подыскивая в библиотеке подходящую литературу и практиковаться по ней в Выручай-комнате. Вместе с Гарри они занялись изучением и практикой волшебных методов самозащиты, направленных на сопротивление пожирателям. Конечно, они продвигались медленно и не могли выучить сразу много полезных заклинаний, но за целый год все же многому научились. Гермиона особенно преуспела в зельях и чарах, а Гарри в защите от тёмных искусств и боевой магии. Но насколько бы быстрее и лучше студенты осваивали обучение, если бы у них был наставник уже владеющий данными навыками. А без него приходилось продираться через все сложности способом проб и ошибок, каждый раз начиная изучать новое заклинание с азов.
Попутно вспомнив дуэль Дамблдора и Волдеморта, происходящую на его глазах в атриуме Министерства, Гарри подумал о том, что за этот год ему ещё предстоит многому, очень многому научиться. За этой дуэлью было тяжело наблюдать и успевать следить за движением палочек и поворотом событий, а как повторить хоть что-то из применённых чар парень не знал до сих пор, даже освоив столько новых заклинаний высшей магии. Что же он будет делать, когда опять столкнётся со своим врагом? Ведь если верить пророчеству, эта встреча произойдет обязательно. И Гарри чувствовал, что ждать этого момента придется недолго.
«Неужели Дамблдор полагает, что я одолею своего врага неведомой силой любви? — размышлял он. — Силой, которая мне и самому не ведома! Наверное, я должен сознаться красноглазому монстру в любви, а он, услышав мои слова, помрёт от шока!»
Гарри Поттеру не хватало обилия полноценной и полезной информации. Все данные, которые удалось раздобыть «надежде магического мира», были получены из газет или из обрывков разговоров учеников. Даже Ремус и Уизли, из-за приказов директора, перестали сообщать ему что-либо важное. Например, только из газет Поттер узнал о выпадах пожирателей Смерти, в результате которых страдали магглы, и даже погибли несколько членов Ордена — Майкл Фенвик, Эммелин Вэнс…
Конечно же, Гарри, имея чистое честное сердце, даже не допускал мыслей о том, что директор мог делать что-либо специально, но Поттер не мог объяснить себе смысл поступков директора, как следствие — разум и сердце отказывались принять всё, как есть. Именно поэтому его мысли с такой легкостью начали завладевать его сознанием и никак не хотели покидать его, возвращаясь всё снова и снова, а сомнения и укоры совести за неблагодарность к Дамблдору терзали его душу. Будучи неглупым парнем, он чувствовал, что что-то не так, но что именно, никак не мог понять. Как будто он почти дотягивался, почти мог ухватиться за эту важную деталь, но она опять ускользала от него, как мимолётный порыв летнего ветерка.
Но всё же Гарри смог сделать один единственный и разумный, на свой взгляд, вывод:
«Дамблдор — человек со своими слабостями и ошибками, поэтому бездумно слушать его во всем я больше не буду».
Так мысли парня плавно перетекали из одной области в другую, поглощая его настолько, что он уже не замечал течения времени и забывал, что он делает и где находится. Этой новой приобретённой способности Гарри был обязан Дамблдору и членам Ордена Феникса, которые решением «дать Поттеру время побыть одному после последних событий» поспособствовали «благоприятной» обстановке для размышлений. Что могло ещё сильнее посодействовать депрессивному состоянию, чем долгое нахождение в нелюдимом доме на Гриммо, который давил своей темной энергетикой, пропитывал унынием и подталкивал к отчаянию. Гарри не представлял, как Сириус, ненавидевший этот дом, смог столько продержаться и находиться здесь один. И вот уже самому Гарри дней пять только одиночество было верным спутником, проводившим его по «протоптанным дорожкам» его сознания. И хотя он начинал чувствовать что его «пути» замкнулись в кольцо, и он мысленно «ходит по кругу», хозяин дома не особо сопротивлялся своему поводырю, безропотно растрачивая свои силы и время.
Вернее, у него не осталось на сопротивление никаких сил. Со смерти крёстного прошел год, и боль утраты немного притупилась, но новые вопросы, появившиеся во время длительного пребывания в одиночестве, не давали успокоиться, не давали смириться. Гарри злился на себя только за то, что зациклился на этом, что из-за этих постоянных размышлений он скоро превратится в подобие живого человека, но ничего не мог поделать, сомнения не только не исчезали, а усиливались, находя всё новые доводы, пуская корни в его сознании.
Гарри Поттер чувствовал настолько сильную усталость от своих мыслей, что ему казалось счастьем умение забыться и перестать думать вообще. Но не в его характере было прятаться от проблем или отступать, поэтому он понимал, что никогда не сможет постичь эту науку, даже если сильно того пожелает и со своим, часто безрассудным, но отчаянным упрямством, пытался пробиться через дебри отчаяния и сомнений.
Грустные страшные мысли о смерти близких ему людей и сомнения стали невыносимой пыткой для души Гарри. Они просто разъедали изнутри, проникая в сознание и обживаясь, поглощали его полностью, тушили свет в его «тоннеле», заставляя забыть об окружающем мире, о том, что в жизни есть не только боль. Гарри почти дошел до края пропасти: когда страдания и душевные муки становятся частью тебя. И ты уже не ищешь способов избавиться от этих надоедливых «грызунов», упиваясь болью, которую они тебе приносят. Как зверь, прячась от других и предпочитая «зализывать» раны в одиночестве, не подпускаешь к себе никого близко, чтобы он не смог разрушить эту идиллию страданий.
Впасть в отчаяние и замкнуться в себе полностью Гарри, ходящему по лезвию ножа, не давали помощь друзей и новые яркие чувства к подруге. Осознание того, что ему есть за кого бороться, выдергивало его из трясины мук и заставляло, если не идти, то ползти к заветной цели — спокойной и счастливой жизни для дорогих его сердцу людей.
Естественно, что такое состояние не проходит бесследно для человека. Он стал плохо спать, причиной чего, для разнообразия, стали не мучительные видения, посылаемые Волдемортом, а банальное переутомление. Заваленный тяжелыми мыслями Гарри не мог уснуть допоздна, а когда всё же удавалось отключиться, снилась всякая чушь, не дающая возможности получить за ночь необходимые освежение и отдых.
Вот и сегодня ему снился Темный Лорд, гоняющийся за ним по квиддичному полю. С горящими, как фонарики, красными глазами и летающий на своей драгоценной змеюке Нагайне, вместо метлы, он орал Гарри вдогонку: «Поттер, я первым поймаю снитч!». Этот полный бред явно приснился от последствий усталости, мрачных мыслей и недосыпа.
Если бы Темный Лорд узнал, в каком состоянии находится Гарри, то мог бы воспользоваться этим для проникновения в разум. Но, судя по тому, что после событий в министерстве, таких проникновений было всего три, и те происходили, когда Волдеморт был очень зол и не мог контролировать себя, это не входило в его планы. Запомнив урок, преподанный ему в атриуме — что значит оказаться в сознании Гарри полностью, и, не желая повторно испытать ужасные муки, Волдеморт не возобновлял попыток осаждать разум Поттера да и открывать свои планы гриффиндорцу явно не собирался.
Неизвестно, сколько бы Гарри просидел в таких размышлениях, может, он опять бы очнулся только при появлении назойливого домовика, и как часто за последние дни случалось, он бы удивился, что просидел на одном месте не один час, так и не сделав задуманного. Но от этой участи его спасла белоснежная сова, севшая на стол возле тарелки с так и недоеденной яичницей.
Это была красавица Букля. Правда, ей не сразу удалось привлечь внимание своего любимого хозяина. Но у сов есть очень полезная часть тела — клюв, немного поработав которым, «почтальонка» добилась желаемого результата.
Почувствовав особенно чувствительный щипок, Поттер повернул голову в сторону своей руки и, заметив Буклю, вынырнул из своих мыслей. Обрадованный появлением своей любимицы и ласково гладя её, он увидел, что к её лапке было привязано письмо. Когда Гарри заметил его, он взял Буклю и перенёс на соседний стул.
Поставив рядом с «подругой» блюдце, наполненное её любимым лакомством, Гарри стал поспешно отвязывать послание. Сова, благодарно ухнув, принялась за угощение, абсолютно не волнуясь и не мешая действиям своего владельца.
Письмо оказалось от Рона.
Подумав об Уизли, перед глазами Гарри всплыл образ хрупкой, миниатюрной, симпатичной девушки с карими глазами и длинными рыжими волосами. Джинни…. Это имя уже не вызывало тех чувств, что раньше, в душе не было ни волнения до дрожи, ни сладковатых романтичных страданий, а только гнетущее чувство вины. Было время, когда он думал, что она ему нравится как девушка. Но постепенно он понял, что она для него, как сестра, к тому же Рон не был бы счастлив, узнав, что Гарри встречается с его сестрой. Но не время помогло Гарри это понять, а чувство ревности, появившееся ближе к концу прошлого учебного года, взорвавшееся внезапно и изменившее его жизнь навсегда. Но не по отношению к Джинни, хотя возле нее вилось много парней, со многими из которых она уже успела повстречаться, а к своей лучшей подруге, когда он случайно увидел, как вокруг Гермионы околачивается, и это ещё мягко сказано, Майкл Корнер.
Рэйвенкловцу своим пытливым умом и способностями Гермиона понравилась ещё с занятий ОД.
«Но с какой радости он заметил в ней привлекательную девушку? — сердито твердило сознание Гарри. — Нет, конечно, она красивая девушка, сейчас я уверен в том, что самая красивая! Но почему это заметил и Майкл? Лучше было, когда он этого не видел!»
Гарри, как и любому парню, льстило, что дама его сердца своей красотой привлекала внимание других парней, но когда реакция этих самых парней становилась более активной, он не мог сдержать своё раздражение. В моменты, когда Корнер начинал особо активные поползновения в сторону подруги, Гарри казалось, что он способен на смертоубийство.
Сказать, что Гарри было не по себе, когда рэйвенкловец всякий раз оказывался возле Гермионы, значит не сказать ничего…. Его раздражал сам вид и голос парня, когда он находился на близком расстоянии от девушки. Когда же Корнер начинал звать подругу Гарри погулять, распинался перед ней в комплиментах или показывал какой он крутой и всезнающий, Гарри закипал, а внутри у него разгорался огонь, вернее, огненное чудовище. В такие моменты мозг услужливо переставал работать, оставляя в пустом пространстве головы только одну мысль: каким способом, да поскорее, увести Гермиону из опасной зоны и как сделать так, чтобы эта опасная зона больше к ней не приближалась! Охлаждаться Гарри помогали передышки, которые давала теперь уже понравившаяся ситуация с ОД; весь прошлый год занятия не проходили, а Гермиона, много времени тратившая на учебу и на совместные занятия с Гарри, не могла слишком часто видеться с Корнером. Таким обстоятельствам Поттер был безумно доволен.
Когда эти чувства только начали проявляться, Гарри Поттер был к ним не готов и крайне поражен их источником. Не зная как объяснить происходящее, он оправдывался перед собой желанием защитить подругу.
«Ну не достоин Корнер быть с Гермионой. Он уже встречался с Джинни, с Чжоу Чанг, а теперь хочет запудрить мозги моей лучшей подруге, — оправдывался Гарри. — Интересно, это случайность или закономерность, если учесть, что с обеими девушками встречался и я?»
Также Корнер, пусть рэйвенкловец, но, по мнению Гарри, большим умом не отличался. Это мнение разделяли также Джинни и Рон, а это кое-что да значит! К тому же Гарри напоминал себе, что постоянное нытье сокурсника на занятиях ОД также послужило причиной его недовольства по отношению к парню.
Когда же Поттер пытался втолковать это подруге, а именно: Корнер — болван, с которым ей не нужно общаться, чтобы он её не обидел, то не встречал ничего, кроме упрямства и нежелания прислушиваться к его словам. Гермиона настаивала на своём, что Майкл хороший парень и просто друг, и не желала поставить зазнавшегося однокурсника на место. Такие разговоры заканчивались одинаково:
«Гарри, тебе это только кажется, мы с ним только друзья. А почему друзья не могут общаться?! — говорила недовольная Гермиона, наморщив носик. — Он неплохой парень. Не пойму, почему он тебе так не нравится? К тому же Майкл столько всего знает! А недавно он прочитал книгу по нумерологии, где описывается влияние простых чисел на вычисления событий…»
В этот момент Гарри обычно не выдерживал и пытался всеми силами перевести разговор в другое русло. И не потому, что ему надоедало слушать свою подругу, а потому, что это рассказал ей «Майкл — неплохой парень»…
Со временем Гарри понял, что им двигало нечто большее, чем просто желание защитить. Каждый раз, когда он видел их вместе, его сердце начинал заполнять страх того, что теперь всё не будет, как раньше. Он больше не будет для Гермионы самым близким другом, потому что у неё не останется на него времени. Когда Гарри начинал представлять, что Гермиона станет для него чужим человеком, его начинал пробивать холодный пот.
Окончательно же всё изменилось и встало на свои места в тот день, когда Гарри, возвращаясь с тренировки по квиддичу, случайно увидел в пустом коридоре прощавшихся Майкла Корнера и Гермиону. К счастью, его самого «парочка» не заметила и, расставшись, студенты благополучно разошлись в разные стороны. Гарри же, увидев, как именно рэйвенкловец «прощается» со старостой школы, был потрясён до глубины души.
Корнеру хватило наглости обнять и… о, ужас, поцеловать Гермиону! Гарри не заметил, как начал рычать от злости, но потом у него вырвался вздох облегчения — поцелуй был всего лишь в щеку. Конечно, Поттеру это принесло слишком слабое облегчение, и Гарри даже представлять не хотел, что может обнаружить в следующий раз. Увиденная картина глубоко запечатлелась в его сознании вплоть до мелких деталей: румянец на щеках, лукавая улыбка, неосторожная прядь волос Гермионы, выбившаяся из прически, и Корнер, дрожащей рукой возвращающий её на место. Гарри чувствовал себя обескураженным и опустошенным, но, наконец, понял, что за чувство съедало его всё это время — ревность.
И только тогда, когда Поттер сам смог сознаться в том, что ревнует лучшую подругу, он смог разобраться в себе, понять и увидеть, что побуждало его совершать те или иные поступки и почему при этом он испытывал такие чувства:
«Да, однозначно, я ревную свою лучшую подругу, — смог, наконец, честно признаться Гарри. — Потому.… Да просто потому, что не хочу её потерять. Она тот человек, который был со мной на протяжении всех этих лет. Кто поддерживал во всех начинаниях и верил мне даже тогда, когда не верили другие, и все факты указывали против меня, когда даже я сомневался в себе. Она всегда волновалась за меня, тратила свое время и рисковала своей жизнью ради меня! Она стала необходимостью, неотъемлемой частью моей жизни! Мне нужны её улыбка, её советы, я хочу слушать даже её нотации, только бы она была рядом, к тому же Гермиона часто оказывалась права, и её упреки были справедливыми. И да, что таить, я нуждаюсь в её красоте и хочу её любви».
Он хотел быть на месте этого счастливца Корнера, который мог запросто обнимать и целовать Гермиону. Ему отчаянно захотелось стать тем, кто получит в ответ её нежность и любовь.
«Да, именно её любовь, и больше ничью», — подтверждало сердце каждым новым ударом.
С этого переломного момента Гарри стал относиться к подруге по-другому. Но открыто проявить свои чувства ему мешал страх быть отвергнутым. К тому же Поттер начал замечать, что Рон тоже начал оказывать Гермионе знаки внимания.
«Неужели ему уже надоела Лаванда Браун?» — задавался вопросом озадаченный гриффиндорец.
Это препятствие, к сожалению, в виде лучшего друга тоже охлаждало порывы парня. Не желая предавать Рона, но, зная, что чувства к подруге уже не изменятся, Гарри не мог понять, как теперь себя вести.
К тому же нужно было разобраться в своих отношениях с Джинни. Девушка не хотела понять, что всё изменилось, а его чувства прошли. Хотя и «проходить» особо было нечему. Один поцелуй после матча по квиддичу, когда Джинни при всех поцеловала его в гостиной Гриффиндора, да пару походов в Хогсмид в компании друзей. Гарри не позволял себе ничего лишнего, зная реакцию друга на ухажеров сестры. Да и он сам чувствовал стеснительность и не спешил развивать отношения с девушкой. А когда начал испытывать новые чувства к Гермионе, он стал еще меньше и реже общаться с Джинни.
Единственное, что омрачало в данной ситуации, так это то, что пришлось обидеть дорогого сердцу человека. Гарри знал, что он нравится девушке и тоже любил её. И не только потому, что она Уизли, сестра Рона. Джинни сама по себе хороший, добрый и талантливый человек. Она всегда была верным другом и тоже поддерживала его не раз, и поэтому так не хотелось причинять ей боль.
Только осознание того, что чем позже Гарри сознается в своих чувствах, тем больнее будет ей, заставило его, поговорив с ней, расстаться. Конечно, он не сознался в своих чувствах к Гермионе, но объяснил, что желает Джинни счастья, очень ценит, но любит… любит как сестру.
Естественно, Джинни сильно огорчилась. Гарри не ожидал такой реакции. Истерика, мольбы… Ему было больно смотреть на страдания Джинни, но поделать с собой он ничего не мог. А она, кажется, со временем смирилась, хотя иногда парню казалось, что это далеко не так.
С Гермионой было всё намного сложнее и запутаннее. На попытки Гарри показать своё новое отношение к подруге, девушка, казалось, никак не реагировала и своего отношения к нему ни в чем не изменяла. И Поттер терялся в догадках, сомневался, кидался из одной крайности в другую, но так до конца учебного года не смог сделать никаких определенных выводов.
Незнание просто убивало, и парень жалел, что раньше не проявил больше решимости и активных действий, чтобы выяснить всё раз и навсегда. Только однажды Гарри поцеловал Гермиону, не сдержав своих чувств, продемонстрировал своё отношение к ней. Подарив ей несмелый мимолётный поцелуй, парень испытал ни с чем не сравнимое счастье, но когда не получил ответной реакции, его сердце заполнил ужас от мысли, что своей смелостью он не только не завоевал сердце подруги, а разрушил их дружбу и потерял её навсегда. В тот момент Гарри списал всё происходящее на их состояние и печаль от предстоящей разлуки.
Но на удивление Поттера, Гермиона и дальше ничем не показывала, что помнит о случившемся на маггловской платформе, что приводило его в ещё большее замешательство: радоваться ли ему, что их дружба не погибла, или впадать в отчаяние оттого, что подруга полностью проигнорировала его чувства. Видя, что в их отношениях ничего не изменилось — в письмах она и словом не обмолвилась, а на вокзале, внезапно расставшись, растерянный Гарри не успел что-либо понять — не зная, значит ли это что-то для Гермионы, или она даже не помнит о случившемся. А также, помня мимолётность поцелуя, он даже начинал думать, что просто выдумал этот миг, поддавшись своим фантазиям и желаниям, выдавая за реальность плод своего воображения.
Гарри, не желая больше так мучиться, твёрдо решил всё выяснить. Но как это сделать, не видя подругу и почти не имея возможности переписываться с ней? Дамблдор, как всегда, ограничил переписку Поттера. Было обидно и тревожно, что даже после памятного письма, доставленного Сычиком, в котором Гермиона отругала его за побег от Дурслей, Букля принесла от нее только короткую записку, в которой подруга извинилась за то, что вспылила, и пожелала Гарри, чтобы остаток каникул прошел для него спокойно. А теперь ради своей безопасности он не может даже лишний раз отослать ей письмо…
Письмо…. Точно, письмо! Ему же пришло письмо от Рона. Гарри, в который раз удивился, насколько легко в последнее время он погружается в размышления, забывая обо всём на свете.
«Так, это ещё одна причина, из-за которой нужно во всём разобраться, — подумал нахмурившийся Гарри. — Не хочу стать лунатиком, постоянно витающим в облаках. Узнаю, как Гермиона ко мне относится, и не буду теряться в догадках. Если не научусь контролировать свои мысли, голова скоро лопнет, как шарик, в который закачали слишком много гелия. Или меня отправят в больницу к умалишенным, когда увидят неподвижно сидящего, с остекленевшими глазами. Того и гляди, скоро Биннс станет моим лучшим другом».
Попытавшись сосредоточиться, Поттер развернул письмо и принялся за чтение:
«Привет, Гарри!
Думаю, ты уже совсем заскучал в месте, в котором мы часто встречаемся летом. Я знаю, что ты сейчас там один. Но не волнуйся, родители договорились с директором, что мы все встретимся через два дня в Косом переулке. За тобой прибудет Ремус Люпин, будь готов к одиннадцати часам дня.
Когда я говорю «все», то имею в виду и Гермиону. Она просила передать тебе привет. Её родители не смогут поехать с ней за покупками, а потому вчера Гермиона приехала к нам в гости. Так что мы все вместе с моими родителями отправимся в Косой, а там встретим тебя. Оставшиеся три дня до конца каникул она тоже проведёт у нас. К сожалению, директор не разрешил после… сложившейся ситуации, тебе у нас погостить: «…всё делается в целях твоей безопасности…». Прости друг, я сделал всё, что мог.
Да, то, что ты учудил у Дурслей — просто супер! Давно пора было поставить их на место!
Дружище только не говори Гермионе, что я тебе это сказал!
Ну, в общем, не скучай, до встречи, твой друг Рон Уизли».
Когда Гарри добрался до имени Гермионы, он запнулся, а из его головы тут же повылетали все мысли о вине перед Уизли. А с каждой новой строчкой он начинал чувствовать всё большие уколов ревности и… зависти. «…вчера Гермиона приехала к нам в гости». «Оставшиеся три дня до конца каникул она тоже проведёт у нас». «К сожалению … не разрешил… сделал всё, что мог».
«Уизли увидят Гермиону, и Рон будет общаться с ней все эти дни. — Как ушат холодной воды, обрушилась на Гарри эта новость, — а я буду сидеть тут, словно последний идиот. Неужели я её потеряю, а у меня даже шанса не будет на борьбу!»
Хотелось поступить коварно и рассказать Гермионе о словах Рона, восхвалявших его поступок с Дурслями, но так поступить с другом, подставляя его под удар, Гарри просто не мог. Гермиона, наверняка бы, устроила промывку мозгов Рону, и они бы точно поссорились, может даже надолго, а Поттер был не из тех, кто радуется ссоре друзей. Наоборот, часто именно он мирил между собой Гермиону и Рона.
«Нет! Таким способом я не буду добиваться её расположения», — отогнал злорадные и низкие мысли Гарри, ещё раньше твердо решивший для себя не пускать в своё сердце эти черные чувства. Особенно зависть и особенно по отношению к Рону».
Такие мысли появились у Поттера всего однажды, при виде счастливой семьи Уизли, ведь он понимал, что у него такого уже никогда не будет. Но пусть люди и называют подобное «белой завистью», Гарри это не нравилось. А то, что он почувствовал сейчас, возможно, чувствовал Рон, когда завидовал Гарри на четвертом курсе. Поттер решительно подавил в себе зарождавшийся росток зависти, помня какую боль он сам испытывал, когда Рон отвернулся от него, подталкиваемый этим же чувством. Помня, что эти события чуть не убили их дружбу, Гарри не хотел сам пускать темноту в своё сердце по отношению к другу, становясь завистником и предателем.
«Если Гермиона выберет Рона, я буду только рад за них. Ну, хотя бы настолько, насколько смогу, — честно признал Поттер, уверенный в правильности решения. — И мешать не буду. Бороться — да, мешать — никогда».
К тому же лишний раз напоминать подруге о своём необдуманном поступке равносильно самоубийству. Да и сам Гарри, успокоившись после побега от Дурслей, стал думать, что зря позволил своим эмоциям одержать верх и подвергать себя опасности, в одиночку отправившись восвояси. В доме родственников Поттер привык контролировать каждый свой шаг и обычно неплохо с этой задачей справлялся. Но в тот злополучный день Дурсли перешли все границы. Таких грязных вещей они еще никогда не говорили о его родителях и крёстном, не поспособствовала устранению конфликта присутствовавшая тетушка Мардж. Вот «любимый» племянничек не выдержал и вспылил.
Надуть тётушку снова, к сожалению, не удалось, но разгром в гостиной был капитальный… Поломанная мебель и битое стекло, перепуганные родственники с мелкими порезами от вращающихся осколков — зрелище ещё то! Гарри Поттер даже не мог вспомнить со временем всего того, о чём он разгневанно кричал своим родственникам. Дальнейшие события вообще развивались с космической скоростью. Вот он собирает свои вещи, а вот уже тащит свой чемодан по лестнице и кричит, что ноги его больше в этом доме не будет. Через миг уже сидит в Ночном рыцаре, не особо думая о том, куда едет. Даже болтливый проводник Стен Шанпайк не трогал его и боялся к нему подходить, поэтому Гарри вышел с автобуса, так и не получив свою законную, пролитую на одежду, порцию какао. Успокоился Гарри, только зайдя в дом… в теперь уже свой дом, на площади Гриммо.
От всех этих воспоминаний и путаных мыслей парень тяжко вздохнул. День ещё не закончился, а он уже надумался на неделю вперёд. Следующие несколько часов его будут спасать недоделанные домашние задания на лето, но вот что он будет делать вечером, когда нечем будет заняться, Гарри и представить себе не мог и правильно делал, потому что он никак мог предугадать событий, которые произойдут в ближайшие дни.
Неоднократно обдумывая ситуацию, в которой он оказался, Гарри принял единственно верное решение:
«Бороться до конца. Не быть легковерным и послушным исполнителем чужой воли. Подготовиться к предстоящей встрече с друзьями и… с ней, а для этого нужно очень постараться за оставшиеся дни отдохнуть и набраться сил. Чтобы не предстать перед любимой девушкой в невменяемом виде, будучи похожим на мертвеца».
С этими бодрыми мыслями наш герой принялся убирать со стола грязную посуду.
* * *
А в это время Финеас Найджелус, портрет бывшего директора Хогвартса, наблюдал любопытнейшую картину: Альбуса Дамблдора, расхаживающего из угла в угол по своему кабинету. На лице директора была написана непонятная тревога. Очки-половинки яростно сверкали, отражая свет, исходящий от свечей. А на лбу появилась глубокая морщинка, говорящая о том, что ныне действующий директор о чем-то серьёзно задумался.
Но больше всего Финеаса удивил факт того, что уже около часа А́льбус Персива́ль Ву́лфрик Бра́йан Да́мблдор не ел лимонных долек. А такого, на памяти портрета, не было никогда!
Дамблдор, ходивший в задумчивости по кабинету и обдумывающий послания, присланные ему, не замечал, какой ажиотаж его поступок учинил у портретов.
Одно было от Наземникуса Флетчера, в котором он жаловался директору на порученное ему задание, и особенно на своего напарника: «…Опять красуется! Не применял дезиллюминационные чары, поэтому мог быть замечен объектом…».
Но именно второе письмо вывело волшебника из равновесия. Ведь если на Флетчера повлиять очень легко, то, что делать со вторым директор не знал. Неповиновение не входило в планы светлого волшебника, а встреча, обещанная в письме, спутала бы много карт, поэтому её до последнего нельзя допускать. В памяти всплывали отрывки фраз из письма:
«…Я не намерен больше терпеть этого Землистого Грязьчервя! Как он посмел меня учить, что мне делать и как!!! …Старик, если ты не сменишь его, или не заменишь меня, я терять время больше не стану. Вся эта слежка сплошная блажь… я просто завалюсь к нашему «объекту», представлюсь, как меня зовут… я человек Дамблдора.… И скажу: «Как жизнь молодая? А ну-ка, колись, выкладывай свои планы на будущее да поживее.… Если чё палочка у меня не зря…
А.Д.»
Но больше всего неподчинение адресата не устраивало Дамблдора угрозой, которую оно собой несло. Впервые за долгие годы самый сильный волшебник прошлого и настоящего столетия был глубоко встревожен:
«Если он выйдет из-под контроля, последствия будут непоправимы… Определённо, надо что-то делать», — решил Альбус Дамблдор, директор Школы чародейства и волшебства «Хогвартс», кавалер ордена Мерлина первой степени и так далее, в том же роде…
30.04.2011 Глава 2. Гермиона, сможешь ли ты понять?
Людей мучают не вещи, а представления о них .
Эпиктет
Этот день всё-таки пришел. Как не хотелось верить, что всё обернулось именно так. Хотелось, закрыв глаза, заснуть, а проснуться уже в Хогвартсе. Девушка усиленно зажмурилась, как будто пытаясь воплотить свой план в жизнь. Но уже через несколько секунд её веки дрогнули, и карие глаза засветились решимостью, не оставив и следа обреченности, ещё минуту назад заполнявшей их. Только в глубине затаились нерешенные вопросы, но она обязательно к ним вернётся, просто позже. Сейчас нельзя поддаваться этим мыслям, иначе её решительность быстро испарится, а ей нельзя было этого допустить.
Родители Гермионы, сами того не желая, загнали ее в тупик, заставив почувствовать себя Алисой, падающей в глубокую нору, боящейся взглянуть, насколько глубокая яма, в которую ей довелось угодить, но осознающей, что сделать она уже ничего не сможет. Гермионе Грейнджер и, правда, предстояла поездка в «Нору» — в дом, который раньше влёк к себе волшебством и необычностью, в котором даже самые обыкновенные вещи превращались в интересный объект для исследования. Сейчас же, в сложившейся ситуации, перспектива оказаться в волшебном доме пугала девушку, и вот уже два дня Гермиона боролась с собой, не представляя, какой выход можно найти в сложившейся ситуации.
Три дня назад чете Грейнджеров пришло приглашение посетить конференцию для узкого круга лучших стоматологов Великобритании, проводящуюся в Ливерпуле и организованную компанией «Кингшил Публикэйшн Лимитэд». Внезапность почётного приглашения изумила родителей Гермионы, давно мечтавших принять участие в мероприятиях Британского Эндодантического общества — элитного сообщества дантистов, но, даже имея довольно крупный бизнес, они, как ни старались, не могли войти в число избранных.
Программа называлась «Цифровая стоматология: путь в будущее», она позволяла познакомиться с передовыми технологическими практиками в этой сфере и их клиническим применением. Структура программы была построена на совмещении теории и практики: презентации различных организаций в сфере развития стоматологии (институты, ассоциации, практики и др.), лекции, семинары, конференции, практические занятия.
В общем, рай для дантистов. И вот долгожданный шанс пришел, а Грейнджеры не испытывали от него никакой радости.
Родители не могли придумать, что делать с дочерью, которой нужно было купить новые учебники и обновить необходимые вещи. Времени до начала нового учебного года почти не осталось, и как раз в дни проведения конференции они собирались вместе с Уизли отправиться за покупками на волшебную улицу.
«Одно дело — оставить уже почти взрослую дочь одну дома, а совсем другое — отправить её одну в это неспокойное место. Если мы ничего не придумаем, от приглашения придется отказаться», — решил глава семейства — Джордж Грейнджер.
Путем жарких споров во время семейного совета было решено обратиться за помощью к Уизли. Потом не менее часа ушло на придумывание того, как осуществить этот план, родители хотели с просьбой обратиться лично, а из-за того, что Уизли отказались от телефона, такой возможности у них не было. Естественно, что более-менее разумные предложения вносила юная волшебница, остановившись на записи в «Спиклайн», подаренным Джинни.
Одна часть оставалась у неё, а другая у подруги. Чтобы написать послание, его нужно было вписать в свой «дневник», а оно автоматически появлялось в другом. Передатчик мог по своему усмотрению оповещать о новом добавленном сообщении: он мог ярко светиться, нагреваться или издавать не всегда приличные звуки. Всё зависело от «настроения» передатчика и от того, где он в этот момент находился, и был ли кто-то ещё рядом. Причем, для окружающих это были обычные журналы мод, книги по квиддичу — в зависимости оттого, кто был владельцем — девушка или парень.
Гермионе достался очень вредный передатчик, который выбирал самые противные способы привлечения внимания своей хозяйки. Если она держала его в руках, то это, обычно, было сильное нагревание до такой степени, что она не могла удержать его в руках, а если это было темное время суток, то он светился так ярко, что можно было подумать, что наступил день, о каком сне тогда можно было говорить. Гермиона не могла понять, почему этот способ общения нравился волшебницам настолько сильно, что они нахваливали его на каждом шагу; сама она не разделяла всеобщий восторг от этого «чуда» волшебства, маггловские мобильные телефоны и пейджеры ей нравились куда больше.
Написав письмо с просьбой, Грейнджерам оставалось только дождаться ответа, который они получили от Уизли незамедлительно, с заверениями, что они будут просто счастливы помочь и приглашают на оставшееся время каникул погостить Гермиону у них. Родители успокоились и стали собираться в дорогу, решив, что сами завезут дочку к Уизли, а вот Гермиона лишилась покоя окончательно, не зная, что ещё можно придумать помимо помощи от семьи Уизли, чтобы родители не волновались и отпустили её в Косой переулок. Но, как это не тяжело было признать, другого выхода не было.
Она не представляла, что будет делать в «Норе» и как сможет там перетерпеть оставшиеся дни до учебы. Гермиона пыталась напомнить себе, что всегда любила этот дом, но в этот раз такие уговоры не помогали
Для девочки, которая выросла в магловской семье, «Нора» была воплощением сказки. Посуда, которая моет себя сама под действием волшебства и разнообразные травы и пряности, висящие на кухне и распространяющие необычный аромат, часы, показывающие не время, а положение каждого члена семьи, двигающиеся плакаты. Даже воющий упырь на чердаке создавал особую атмосферу волшебства. Гермионе казалось, что она зашла на страницы книги, которую она любила читать в детстве. Книге, посвященной герою, попавшему в сказочный дом, где всё было пропитано волшебством. Оказавшись в нём, она и сама чувствовала себя героиней сказки, исследовательницей неизведанного и полного приключений мира.
Раньше Гермиона радовалась каждой возможности оказаться там, несмотря на то, что уклад жизни в нём в корне отличался от того, который был в её родной семье. Уизли были шумными, вели бурный образ деятельности. Их не волновало то, в каком порядке стоит их обувь на крыльце. Особенно яркий образ получался благодаря близнецам, в комнате у которых происходили самые необыкновенные вещи, которые часто заканчивались оглушительными взрывами с сопровождающим их густым туманом черного дыма. В то время как жизнь Грейнджеров была более размеренной, спокойной. Они, конечно, умели веселиться, но никогда не забывали о правилах этикета. Дома было уютно и спокойно. Уизли же дарили приключения, врываясь в жизнь девушки, как сильный порыв ветра и унося её в детские мечты. Гермиона всегда с радостью и готовностью позволяла этому ветру уносить себя. Особенно, когда почувствовала, что Уизли, все без исключения, стали для неё второй семьей.
И вот теперь, перед ней снова стоит «радостная» перспектива хоть немного продлить иллюзию детской мечты. Хотя она и чувствовала, что этой иллюзии осталось просуществовать недолго, как и той, что волшебный мир — это добрая сказка. Когда её вновь зовёт «ветер приключений», Гермиона готова была обменять что угодно, найти любой предлог лишь бы остаться дома и не оказаться в «Норе»!
Конечно, родители никак не могли об этом догадаться. Девушка перестала раскрывать родителям свои тайны, если они хоть как то касались Хогвартса или Гарри. Вначале, когда Гермиона только поступила учиться, она боялась, что родители могут забрать её из школы, если узнают об опасности. Повзрослев, она уже просто не хотела их пугать. А потом уже вошло в привычку говорить с родителями только о хорошем, о своих успехах в учебе. Проводить с ними время на каникулах, ездить по миру, но никогда, ни при каких обстоятельствах не раскрывать свои страхи, переживания, боль. Гермиона чувствовала, что это неправильно, но ещё она понимала, что просто не сможет начать этот разговор, что время, когда она прибегала к родителям со слезами, после того как её кто-то обидел, прошло. Что её проблемы уже намного серьезнее порванной книжки или непонимания её любви к чтению у других детей. А если быть абсолютно честной с собой, то, даже захотев раскрыться перед родителями, она не сможет этого сделать. Просто Гермиона уже не знала, как это сделать.
«Да-да. Не удивляйтесь, отличница, знающая сотни заклинаний наизусть, просто разучилась откровенному общению со своими родителями». — Эта мысль вырвала из груди Гермионы глубокий печальный вздох.
Да и что тут говорить? Что она не хочет ехать к своим друзьям, совершенно запутавшись в своих чувствах, когда поняла, что не сможет одного человека полюбить, а другого забыть. Что она при этом чувствует себя предательницей. И как сумасшедшая, то светится от счастья, то готова лезть на стенку от отчаяния, в зависимости от того, какая мысль сейчас забрела ей в голову. И, что сейчас она не хотела, так это видеть никого из Уизли, ни Джинни, ни Рона. Гермиона даже не знала, кого из них больше не хочет увидеть. Ну, как она им всё объяснит?..
Как объяснить то, что и сама не до конца понимаешь? Гермиона привыкла всё в своей жизни раскладывать по полочкам, контролируя ситуацию и даже «создавая» события наперёд, продумывать всё вплоть до мелких деталей. И сейчас она чувствовала, что перед ней стояло непреодолимое препятствие, мешавшее ей трезво думать, не то, что контролировать себя. Этим препятствием стали чувства к лучшему другу.
Гермиона всегда по-особенному относилась к Гарри. Она восхищалась им, его упорством, его преданностью к друзьям. Особенно её поражало то, что он смог остаться добрым, чутким человеком, даже выросши в такой атмосфере. Девушка чувствовала, что не сможет быть такой благородной, как Гарри, и простить Дурслям их поступка.
«Как они могли так с ним поступить? — задавала себе вопрос девушка. — Его тётя, имея сына, должна была знать хоть что-то о материнских чувствах. Но даже если эти чувства у неё увечные, разве непонятно, что действия их семьи по отношению к Гарри просто бесчеловечны».
Она даже не могла представить, как они могли обращаться с ним, когда он был еще совсем маленьким? Они ребёнка запихнули в чулан, даже не подумав о его возможном страхе находиться одному в темном чулане под лестницей, о его здоровье. Как ребенок мог вырасти здоровым в пыльном, не проветриваемом, темном чулане?!
А желание этой семейки внушить Гарри, что он ненормальный, не заслуживающий любви и уважения человек, вообще не укладывалось у неё в голове. Когда она заметила, что он считает себя недостойным внимания и заботы от окружающих, Гермиона поставила себе цель стать для этого мальчика лучшим другом. Помогать ему во всём, заботиться о нем, делая это так старательно, как только она сможет. Чтобы Гарри понял, что он, как любой человек, достоин уважения. Позднее к обычному сочувствию добавилось восхищение его достоинствами, что только усилило желание выполнить принятое решение.
С годами Гарри для девушки стал самым родным и близким человеком. Она чувствовала, что это тот друг, о котором она всю жизнь мечтала. Постепенно Гермиона поняла, что помогать в выполнении домашних заданий и выпутываться из разных передряг вместе — это далеко не предел её мечтаний. Ей стало приятно находиться рядом с ним, просто смотря в его зелёные глаза, светящиеся пониманием. Видеть его счастливую улыбку и иметь возможность обсудить с ним любой вопрос — всё это постепенно стало необходимо для девушки, как воздух.
Иногда Гермиона ловила себя на мысли, что ей хочется прикоснуться к Гарри, обнять его. Запустить свою руку в непослушные черные пряди…. Такие чувства пугали своей неуёмной силой, заставляя девушку прикладывать колоссальные усилия, для того чтобы сдерживать свои порывы. Она понимала, что для Гарри она просто друг. Даже не подруга, а друг. И она тешила себя мыслями, что быть другом Гарри, лучше, чем быть никем для него.
Гермиона чувствовала, что не сможет пережить потерю этого человека. Он так глубоко проник в её душу, что, вырвав его оттуда, она бы просто истекла кровью.
Поэтому она убивала в себе всякую мысль, которая напоминала бы о любви к этому удивительному юноше. Она высмеивала себя самыми жестокими выражениями, на которые была способна, когда начинала думать о своем друге в этом свете. Самым «милым» из них было:
«Ты зануда, да к тому же не отличаешься яркой внешностью. Неужели ты думаешь, что такой книжный червь понравится такому парню, как Гарри, когда вокруг столько красивых девчонок!».
Прикладывая все силы убеждения, девушка смогла уверить себя, что между ними никогда не может ничего быть, что она сможет прожить в статусе «друга Гарри».
«Главное, чтобы он был рядом, этого достаточно», — думала она.
Чтобы помочь воплотить этот план в жизнь, Гермиона решила начать встречаться с кем-нибудь другим. Она вычитала в книгах, что такое решение помогает побороть свои чувства. И очень надеялась, что любимые книги не подведут её, как и раньше, и она сможет полюбить кого-то другого.
Ей даже не пришлось выбирать, кто бы это был. В прошлом учебном году Рон стал оказывать знаки внимания Гермионе, предлагая ей стать его девушкой. Решив, что лучшей кандидатуры просто не может быть, Гермиона согласилась. Она ни в коем случае не собиралась обманывать Рона или подло поступать со своим другом! Девушка приложила бы все усилия для того, чтобы сделать Рона счастливым. Она собиралась полюбить его и быть ему верной спутницей.
Правда, иногда она жалела о принятом решении. Рон слишком спешил, желая всего и сразу. Каждый поцелуй с ним был пыткой и забирал много эмоциональных сил. Не то чтобы ей были противны поцелуи. Нет. Просто у неё самой не было желания целоваться. Делая это только ради Рона сама Гермиона не получала никакого удовольствия. Немного схитрив и сославшись на стеснительность и на то, что им еще рано иметь такие «особенные» отношения, она смогла добиться того, что Рон, скрепя сердцем, уступил ей. Когда острая необходимость в поцелуях отпала, Гермионе стало немного легче.
Но еще одно обстоятельство доказывало несостоятельность её плана. Как бы она не пыталась обмануть себя, чувства к Гарри не изменились. И временами она очень завидовала счастливице Джинни, которая став девушкой Гарри, имела «легкий доступ» к нему.
После того, как они оба стали встречаться с Уизли, правда, Гермиона с Роном не афишировали своих отношений, девушка окончательно решила, что быть по-другому просто не может. Она почти смирилась с этим положением, когда последующие события перевернули всё с ног на голову.
Первым «звоночком» для Гермионы стало отношение Гарри Поттера к Майклу Корнеру. Очень удивляла неприязнь Гарри к этому парню, не сделавшему ему лично ничего плохого. Она даже начала думать: «не ревнует ли он меня?», но быстро отметала эту мысль, как признак близкого безумия.
Затем девушка начала замечать, что у Гарри переменилось отношение к ней. Никто другой со стороны не заметил бы этих перемен. Они касались настолько тонких вещей, что окружающие не обращали на них никакого внимания. Гарри стал часто задерживать на ней взгляд, подчеркивать, насколько важна для него её помощь. Чаще задавал вопросы об её самочувствии и настроении. Он даже стал более… галантным, что ли. Старался первым подать ей книгу. Поднести сумку…. Их отношения стали более глубокими, интимными.
Всё это так сильно поражало девушку, что она перестала спать спокойно по ночам. Её костер надежды, так усердно затушенный, начал разгораться с новой силой. Её бросало в дрожь, когда приходила отчаянная мысль: «неужели он любит меня?». В животе и ладошках чувствовалась какая-то ноющая боль, когда она начинала думать о нём. Она не могла понять, была ли боль приятной, или нет, но эти ощущения делали Гермиону счастливой.
И она испытывала огромные страдания, когда начинала повторять заученные ранее фразы о невозможности их любви.
Боясь, что Гарри посчитает её смешной или и того хуже, отвергнув ее, перестанет с ней общаться, Гермиона решила, что оставит всё как есть.
«А моё «сумасшествие» — это только моя проблема. Моя и больше ничья. Я справлюсь с ней и ни за что не потеряю дружбу Гарри».
И всё бы ничего, если бы не один, самый прекрасный, Гермиона очень надеялась на это, июньский день. Произошло событие, которое обрушило на неё просто колоссальных размеров счастье, затмившее все оставшиеся чувства. А когда оно закончилось, то повергло её в такую пучину мук, которой девушка не испытывала еще никогда до этого в своей жизни.
Она не была готова к этому, даже в самых смелых фантазиях Гермиона не надеялась на то, что Гарри поцелует её в реальной жизни, а не просто в её мечтах.
Тогда на вокзале Гермиона видела, что её друг чем-то очень расстроен, и это не была обычная печаль от перспективы предстоящего лета у Дурслей. Нет, это было что-то большее. Тревога за друга не позволила отпустить его, так и не узнав, что с ним случилось.
Уизли первыми покинули вокзал, трансгрессировав к себе домой. А она, сказав родителям, что ей нужно срочно посетить новое здание Британской Библиотеки, а домой она доберется сама на метро, решила догнать Гарри и поговорить с ним. Получив от родителей денег на дорогу, она оставила их стоять в недоумении на платформе, а сама побежала в сторону, куда ушел Гарри. Она знала, что он направляется к главному южному фасаду здания. Ей завладело отчаянное желание догнать его.
«Только бы успеть, пока Гарри не вышел с вокзала. Если его увидят Дурсли, мы не успеем поговорить», — пульсировала в голове навязчивая идея.
Сердце билось неистово, а ноги бежали так быстро, как только могли. Когда она увидела макушку с черными волосами, её сердце наполнилось появившейся непонятно откуда паникой. Она остановилась, как вкопанная, и отчаянно закричала:
«Гарри-и-и!».
Гарри Поттер и сопровождавший его Ремус Люпин удивленно оглянулись на голос. Люпин даже незаметно достал волшебную палочку и крепко сжал её. Когда они поняли, что Гарри зовет Гермиона, быстро пошли обратно к ней навстречу.
Они остановились в полуметре от Грейнджер. Гарри хотел сразу кинуться к Гермионе, увидев, насколько отчаянным выглядит лицо девушки, но Люпин с силой схватил его за руку, потянул назад и не дал подойти к ней. Следующий вопрос, заданный Люпином Гермионе, ввёл в ступор обоих.
Ремус, не пряча палочку, серьезным, даже угрожающим голосом спросил:
— Какой вид принимает боггарт у мисс Грейнджер?
Видя, что Гермиона никак не реагирует, только глаза её удивленно уставились на мужчину, Ремус подумал, что нужно помочь ей.
«Если это действительно Гермиона, то её просто могло что-то сильно испугать, и из-за своего состояния она не могла ответить сразу, — подумал он. — Если бы это был слуга Волдеморта под оборотным зельем, он бы уже предпринял какую-нибудь попытку нападения».
При этом мужчина не хотел думать о том, что могло довести рассудительную студентку до такого состояния. Отчаянно надеясь, что не случилось ничего непоправимого, Люпин спросил более мягким голосом:
— Ну же, мисс Грейнджер, мы ждем. Ответьте своему бывшему профессору на вопрос.
После этого Гермиона встрепенулась, и с трудом выговаривая слова, ответила:
— Проф… фессор МакГон… нагалл… сообщающая, что… что я… не… не сдала экзамены.
Почувствовав, что Люпин ослабил хватку, Гарри тут же вырвался из его рук и уже через секунду обнимал Гермиону.
Оказавшись в надежных объятиях друга, Гермиона почувствовала облегчение и волну спокойствия. Но чувства, сменившие друг друга, были настолько разными и настолько ярко прочувствованы ею, что она не выдержав, разрыдалась.
Почувствовав судорожные рыдания подруги, Гарри испугался не на шутку. Забыв обо всех предосторожностях и своём страхе показать свои чувства к ней, он, немного отстранившись, убрал нежным жестом, спадающие на её лицо волосы. Парень еле сдержался от того, чтобы поцеловать Гермиону прямо сейчас, но, боясь, что это не успокоит её, а сделает только хуже, он спросил:
— Родная… ш-ш-ш… что случилось? Тебя кто-то обидел?
Гермиона удивленно заморгала ресницами. Она резко прекратила плакать, даже не замечая очередную перемену своих чувств. Она стояла, потерявшаяся в пространстве и времени, чувствуя, что сейчас для неё существовали только зеленые глаза, с нежностью и тревогой смотрящие на неё.
От нежности в его голосе, от приятных прикосновений девушка не сразу поняла, о чем её спрашивают. Из её головы унеслись все мысли, она уже не могла вспомнить даже того, что произошло секунду назад. Гермиона тонула в этих зелёных омутах, а в голове с каждым ударом сердца, как фотовспышка, билось одно слово «родная».
Видя, что молодые люди потеряны для окружающего мира и понимая, что они привлекли к себе слишком много внимания, Люпин решил как можно быстрее увести подростков подальше от опасности.
Благодаря столь бурным проявлениям чувств на публике, они оказались в центре внимания толпы. Многие прохожие, остановившись, наблюдали эту картину. Большинство смотрели на парочку с улыбкой, должно быть, вспоминая свою историю любви, а некоторые смотрели с явным осуждением. Но не это волновало Люпина, а то, что такое чрезмерное внимание к ним может обернуться трагедией. Наверняка, в день, когда ученики возвращаются из Хогвартса домой, на вокзале бродят пожиратели. И если они заметят Гарри, схватка будет неизбежной. И ладно бы только он, но теперь нужно было бы спасать и Гермиону, а портключ для непредвиденных обстоятельств, ради безопасности у него был рассчитан только на двоих.
Люпин решительно потряс Гарри за плечо и, добившись от парочки крупиц разума во взгляде, кивнул в сторону мест для ожидания, находящихся между платформами. Взяв чемодан Гарри, он направился туда. Гарри с Гермионой, не размыкая рук, быстрым шагом пошли в указанном направлении вслед за Люпином.
Им удалось найти место, где людей практически не было. А после того, как Люпин применил маглоотталкивающие чары, участок вокзала вокруг них опустел полностью. Окружающие, почувствовав волнение, будто они забыли купить что-то важное в дорогу, отправились в магазинчики, находящиеся в пристройке к фасаду главного здания. Так что теперь можно было почувствовать полное уединение от окружающего мира.
Гарри попросил Ремуса оставить их одних, который после непродолжительных споров уступил. Считая, что безопасность превыше всего, он отошел недалеко, так чтобы их видеть, а они не могли его заметить.
Чтобы почувствовать себя ещё более отрезанными от окружающих, Гарри повел Гермиону в нишу, находящуюся между огромными колоннами, расположенными по периметру здания.
Оставшись наедине с другом, девушка почувствовала, что растеряла последние крупицы разума. Гермиона, чтобы почувствовать себя увереннее, облокотилась о колонну, а Гарри же стал у стены, находясь всего в шаге от девушки. В такой обстановке её мужества хватало только на то, чтобы не попросить Гарри снова обнять её.
Видя, что Гермиона не собирается первой начинать разговор, и всё еще сильно тревожась за неё, Гарри решил, что не сможет больше ждать. Он повторил свой вопрос, но к величайшему сожалению Гермионы, он немного отошел от первого шока, а потому вопрос начался со звука её имени. И хотя нежность и забота из голоса не пропали, она не смогла услышать завораживающего слова из его уст — «родная»…
Глубоко вздохнув, то ли от этого обстоятельства, то ли от попытки вспомнить, что именно её побудило совершить ряд спонтанных поступков, она внимательно всмотрелась в его лицо, как бы надеясь, что это поможет ей ухватить постоянно ускользавшую от неё мысль.
— Гарри… прости, я не хотела вас напугать… Ты, наверное, считаешь меня истеричкой и дурой? — взволнованно спросила Гермиона.
По лицу Гарри пробежала мимолетная печаль, смешанная с удивлением.
— Гермиона, я тебя никогда не считал, и не буду считать… таким человеком. Ты очень умная девушка, на тебя можно во всём положиться. Я просто не понимаю, что случилось. Что могло так тебя расстроить?
От его взгляда не ускользнуло, что обычно такая уверенная подруга, сейчас запуталась и не была в состоянии сама объяснить причины своего поступка. Но пока она не смогла бы ясно растолковать, что же случилось, у Гарри не было никакой возможности помочь подруге, как бы он сильно того не хотел. Решив, что её нужно подтолкнуть, он пододвинулся к Гермионе еще поближе и, взяв её за руку, кивнул и нежно улыбнулся, заглядывая прямо в растерянные карие глаза.
Почувствовав прикосновения друга и увидев улыбку, которую она так любила, Гермиона ощутила, словно купол вакуума вокруг нее лопнул, и окружающие звуки ворвались нарастающим гулом в голове. Но уже через несколько секунд этот гул внезапно прекратился, а Гермиона поняла, что может рассказать Гарри о случившемся. Вернее, она почувствовала, что всё внутри неё просто кричит о необходимости всё поведать ему. Не в силах больше сдерживать поток чувств и мыслей, Гермиона начала свой сбивчивый рассказ:
— Понимаешь… я заметила, что ты чем-то очень расстроен. Я знаю, что ты не любишь бывать у своих родственников, но сейчас… я чувствую… это что-то большее. И… ну, когда я поняла, что не увижу тебя до конца лета. Я…. Я отчаянно захотела узнать, что с тобой происходит. Я сказала родителям, что мне нужно в библиотеку, она находится в нескольких минутах ходьбы отсюда, и побежала за тобой… вами. А потом, когда я увидела тебя с профессором Люпином, то почувствовала, что моя решимость куда-то делась…. Ну, я и закричала…. Когда вы подошли ко мне, я уже не знала, почему я так сильно запаниковала…. А потом… потом профессор Люпин задал мне вопрос, после которого я растерялась полностью. Дальше я вообще повела себя глупо, разрыдалась, как девица из мыльных опер…. Прости, что своей глупостью заставила вас… тебя волноваться.
Гарри был очень взволнован словами девушки. Во-первых, он вообще редко видел её в таком состоянии, а во-вторых, его поразило, что довело её до этого волнение о нём.
«Неужели, я так много значу для неё? Она солгала родителям, чтобы успеть увидеть меня! Моя Гермиона, солгала… ради меня?.. Неужели я могу надеяться.… Нет.… Но она.… Не… и все же она стоит сейчас здесь, со мной. Почему она опустила глаза и не смотрит на меня? Наверное, боится, что я рассердился на неё. Глупенькая. Как я могу сердиться на тебя? Я готов быть всегда рядом с тобой.… Для меня так важно знать, что ты чувствуешь…» — думал Гарри, слушая её слова.
Когда Гермиона закончила свой рассказ, парень, сам того не замечая, наклонился настолько близко к ней, что их лица практически соприкасались. Может, не стоило этого делать, но думал Гарри сейчас совсем не об этом. В едином порыве души он наклонился еще чуть-чуть и притронулся своими губами к устам девушки, задержав поцелуй на несколько мгновений.
Гермиона чувствовала себя полностью опустошенной. Все силы, так внезапно появившиеся, быстро улетучились, стоило ей заговорить. Было тяжело объяснять ему свой поступок из-за страха того, что она обидела Гарри своей опрометчивостью, тем, что по своей глупости она всех подвергла опасности. А ещё она очень боялась, что Гарри разгадает её «маленький» секрет. Чувствуя, что не сможет вынести этого, остаток речи Гермиона произнесла, глядя на носки своих туфель. Ничего интересного и нового она там не увидела, но это помогло девушке спрятаться от реальности, как будто не видя его глаз, она и сама превратилась в невидимку.
Но этот мираж внезапно развеялся, когда Гермиона почувствовала нежное прикосновение к своим губам. Все страхи улетучились, и девушка почувствовала себя словно парящей в небесах.
Она так себя чувствовала впервые. Поцелуи с Виктором или Роном никогда не дарили ей этого ощущения. Этот миг отличался от всего, что она испытывала когда-либо ранее. Гермиона уже почти разуверилась в романтическом описании поцелуев, описанном в книгах. Но сейчас…. Она чувствовала себя на верху блаженства, а сердце её трепетало, отбивая страшный ритм. Коленки задрожали, отказываясь держать свою хозяйку в вертикальном положении, и если бы не колонна, то она бы не устояла на ногах.
Возможно, чувства девушки показались бы смешными, и кто-то даже не назвал бы это поцелуем.
«А как же страсть? Они целовались всего миг. Да, они даже не целовались. Он просто притронулся своими губами к губам девушки», — возразили бы они.
Но для Гермионы это был незабываемый миг. Как будто теплый влажный ветерок коснулся её уст. Это мимолетное, но полное нежности прикосновение взбудоражило душу девушки, и стало настолько желанным, что она готова была ждать повтора этого чудесного мига хоть всю вечность.
Девушка чуть не застонала, когда Гарри отстранился, и поняла, что он не собирается продолжать или повторять своих действий. Она боялась на него взглянуть, но желание увидеть реакцию Гарри пересилило этот страх.
Подняв голову, она встретилась взглядом с глазами Гарри. И то, что Гермиона увидела, заставило её вернуться с небес на землю. А то, что Гарри сделал дальше, вообще ввергло девушку в отчаяние.
На лице парня не было выражения счастья, которое она сама испытывала сейчас. Глаза были немного расширенными и наполненными… сожалением? Он быстро отвернулся от девушки.
— Сюда идет Люпин, — хриплым голосом поведал Гарри.
Гермиона даже не шелохнулась, она всё так же шокированным взглядом смотрела на своего друга.
«Неужели ему было так противно прикоснуться ко мне, что он уже жалеет?! Видимо, он рад появлению Люпина, это избавит его от объяснений!» — как взрыв, появилась эта мысль в голове у девушки.
Она почувствовала, как её заполняют боль, обида, разочарование. Ей захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть в тот же миг.
На автопилоте, даже не поняв, что им объясняет профессор, она пошла следом за ним. Гарри шел рядом, не предпринимая никаких действий по отношению к девушке. Гермиона же даже не задумывалась, куда она идет и зачем и очнулась только тогда, когда оказалась в подземной станции метро.
Из задумчивости Гермиону с силой вырвало чувство тревоги, вызванное ощущением, что за ней кто-то наблюдает. Она резко обернулась в сторону, откуда, как ей казалось, на неё смотрят. Но ничего не увидев, Гермиона стала смотреть по сторонам, надеясь все же понять, что это было. Вокруг не происходило ничего подозрительного, и чувство тревоги забылось, как только она смогла осознать, что уже какое-то время Гарри пытается с ней заговорить.
Когда Гарри спросил, как она себя чувствует, и может, им стоит проводить её домой, она решительно отвергла это предложение и заскочила в первый попавшийся поезд. Она была как в тумане и очнулась только тогда, когда какая-то старушка, тронув её за плечо, спросила: «Деточка, с тобой всё в порядке?». Оглянувшись, Гермиона вспомнила, что находится в метро. Еще через какое-то время поняв, что не знает точно в какую сторону она едет, она узнала у старушки, что села не на тот поезд.
Несколько раз пересев с поезда на поезд, Гермиона всё-таки добралась домой. Там её встретили взволнованные родители, которым, толком не объяснив причины своей задержки и отказавшись от ужина, Гермиона поскорее добралась до своей комнаты. Оказавшись там, девушка упала на любимую мягкую кровать и позволила, наконец, вырваться накопившемуся отчаянию.
Она не помнила, сколько проплакала. Когда слезы закончились, Гермиона еще долго лежала, ни о чем не думая, но постепенно усталость и пережитые эмоции сморили девушку, погрузив её в тревожный сон.
Если бы Гермиона смогла проявить свойственную ей проницательность, а не была ослеплена чувствами, овладевшими ей в тот момент, то она смогла бы заметить, что в глазах Гарри было не только сожаление. Там еще была надежда и страх того, что, поддавшись своим чувствам, он поцеловал её без разрешения и этим мог обидеть её. Страх, который был подпитан отсутствием ответной реакции Гермионы на поцелуй. Она бы заметила, как сильно он переживал, когда она сама уехала домой, и то, что Гарри остался на станции только потому, что его смог удержать Люпин. Но из-за личных переживаний девушка не смогла ничего этого увидеть. Не знала она и того, что эту ночь даже усталость и пережитые волнения не смогли заставить парня за всю ночь сомкнуть глаз.
На следующий день Гермиона проснулась рано, не ощущая сил и желания вставать с кровати. Услышав постукивание в окно, Гермиона натащила одеяло на голову, но не прекратившийся, а только усилившийся стук заставил стонущую от разочарования девушку сползти с кровати и подойти к окну.
Распахнув шторы, она увидела Буклю. Первые секунды Гермиона хотела прогнать незваную гостью, но, вдохнув, поняла, что никогда не сможет прогнать сову, принесшую письмо от её друга.
Букля поспешно влетела в гостеприимно распахнутое окно. Громко ухнув, она приземлилась на спинку любимого кресла хозяйки комнаты и протянула лапку с привязанным письмом.
Видя несдержанность «почтальонки» Гермиона поспешно отвязала послание. Немного помедлив, она решительным жестом распечатала его. Быстро пробежавшись по написанным строчкам, чувства Гермионы смешались. Гарри не одним словом не выдал, что помнит об их поцелуе, но письмо выдавало волнение своего хозяина по отношению к адресату. Она так и не смогла понять, какое чувство сильнее: злость на него за то, что он игнорирует произошедшее событие или радость, что друг так сильно волнуется за неё.
Видя, что Букля ждет ответа, и, понимая, что не сможет заставлять Гарри долго волноваться, Гермиона принялась за написание ответа. Она решила ограничиться описанием того, что благополучно добралась домой. И немного поколебавшись, всё же спросила, как он себя чувствует. Решив, что на этом её дружеский долг исполнен, она, угостив птицу, отпустила её с письмом домой.
Почувствовав, что всё-таки пришло время переодеться, девушка пошла в ванную принять душ, во время которого она смогла многое обдумать. Стало немного легче, как будто вместе с водой уходили её страхи, но мыслей, разбавленных печалью, у неё осталось слишком много. И в последующие дни, помимо отдыха и чтения книг, у неё много времени уходило на размышления об их отношениях с Гарри.
Чета Грейнджеров была обеспокоена депрессивным состоянием дочери, но все их попытки помочь с треском проваливались. Со временем они решили оставить её в покое, надеясь, что когда она сможет, то сама расскажет, о том, что её так тревожит. А потом по продолжении летних каникул они немного успокоились, видя, что их дочь пришла в себя.
Гермиона действительно думала о Гарри и о своих чувствах к нему. Когда она смогла спокойно все обдумать, то поняла, что любит своего лучшего друга так сильно, что эти чувства она не сможет уже никогда убить в себе. А когда Поттер сбежал от своей «любимой» семейки, Гермиона от страха за него не находила себе места. Никто не знал где он, а она начала бояться самого худшего. Тот страх — буквально, полностью и навсегда потерять его придал девушке решимости больше никогда не отрицать свои чувства к Гарри.
С Гарри их отношения так и не изменились, только в письмах они стали выбирать подчеркнуто вежливые выражения. Но после этого поцелуя она поняла, что не хочет целовать кого-либо ещё, даже Рона. Обилие свободного времени позволило ей взвесить все за и против. Не умея лицемерить и отступать от принятого решения, Гермиона решила порвать отношения с Роном.
Она чувствовала себя презренной предательницей, но дальше не смогла бы притворяться и играть роль влюбленной. Поэтому для неё было лучше решить всё и сразу, как бы это ни было больно. В письме сообщать о таких вещах было бы грубо, поэтому девушка решила дождаться личной встречи.
Но как ей не хотелось, чтобы эта встреча наступила так быстро. К тому же в «Норе», сообщив Рону об этом, ей некуда будет деться, а рассказать придется обязательно, её банально принудит ускорить признание Рон, который после разлуки наверняка захочет объятий и поцелуев. Комнату она будет занимать вместе со своей подругой Джинни, которая тоже любит Гарри, что так же не добавляло радости.
Да, многое Гермиона не могла объяснить себе и она так и не решила, как будет дальше вести себя со своим лучшим другом. К тому же надежда на то, что он полюбит её, была всё такой же навязчивой и не желала отпускать. Все это запутывало, смешивалось в кучу и приводило в растерянность.
Гермиона так и не смогла окончательно разложить всё по полочкам, но решила, что так, наверное, себя чувствуют все влюбленные. Мечутся между крайностями, впадая то в безудержную радость, то в глубокую печаль, не зная чего ждать от объекта их воздыхания. Она потратила немало времени, обдумывая ситуацию с Гарри и Роном. Гермиона решила, что не будет пытаться переломить в себе те чувства, которые не может изменить. За лето, не видя Гарри, она смогла немного успокоиться и стать более уравновешенной и контролирующей свои чувства. Но когда приблизилось время встречи с друзьями, всё её хвалёное равновесие полетело в тартарары, а мысли и воспоминания стали всё чаще возвращаться к другу. Она даже не могла представить, как будет всети себя, увидев его, получится ли контролировать эмоции и не выдавать своих истинные чувства?
Но одно Гермиона решила для себя окончательно и твердо:
«Я буду любить Гарри всегда. Я буду всегда рядом, что бы ни случилось. Ему не обязательно любить меня. Но я буду любить его вечно».
Воспоминание о своём решении вызвало счастливую улыбку на лице девушки. Внезапно она вздрогнула и вынырнула из своих мыслей от раздавшегося в комнате голоса матери.
Гермиона с удивлением отметила, что так и не положила расческу на тумбочку, а всё так же держит её в руке, зажав так сильно, что на ладошке появились отметины. Поспешно положив расческу, она посмотрела в сторону выхода и увидела маму, стоявшую в дверях.
Джейн Грейнджер посмотрела на дочь оценивающим и заботливым взглядом. Увидев, что Гермиона уже готова, но продолжает сидеть на кровати Джейн немного удивилась.
— Гермиона, ты же уже собралась, так почему ты не спускаешься вниз? Я пришла тебя поторопить или помочь, если у тебя что-то не получается.
Гермиона лишь вздохнула, но ничего не ответила маме. После небольшой паузы Джейн прошла к кровати дочери, присела рядом и, приобняв её, спросила:
— Доченька, что-то случилось? Ты в последнее время сама не своя. Ты, конечно, всегда была задумчивым и молчаливым ребенком, но сейчас просто побила все рекорды. Расскажи, пожалуйста, что тебя так сильно волнует?
Сердце девушки начало биться сильнее.
«Как рассказать маме о своих чувствах так, чтобы не пришлось обманывать», — подумала Гермиона, ненавидевшая врать, а своим родителям и подавно.
А ещё сейчас так хотелось плюнуть на все правила, которые она так лелеяла все эти годы и обо всём рассказать.
-Мам, знаешь,… я не хочу никуда ехать.
После слов дочери Джейн удивленно изогнув бровь, бросила задумчивый взгляд на чемодан Гермионы. Несколько секунд помедлив, она спросила:
— Но почему?! Ты всегда с такой радостью ездила к Уизли. Ты всегда рвешься к своим друзьям, даже если придется отложить интересную поездку. Я помню, как ты, вместо того, чтобы кататься на лыжах, что тебе очень нравится, сломя голову помчалась к друзьям. Или твои чувства вызваны тем, что там не будет Гарри?
После этих слов Джейн пристально вгляделась в лицо дочери и заметила на её лице легкий румянец. Также она отметила блеск, появившийся в родных глазах. Такая реакция дочери еще больше уверила её в мысли, что этот парень, Гарри, не безразличен её маленькой дочурке. Хотя нет. Взрослой дочурке. То, что она выросла, мог не заметить только слепец, ну и конечно, Джордж.
«Мой муж никогда не сможет принять то, что его любимая маленькая дочурка уже стала невестой. Когда она приведет своего жениха знакомить с нами, у Джорджа, наверное, будет удар. Не завидую я парню, который придет к нам домой встретиться с «милыми» родителями Гермионы. А получит полноценный и обстоятельный допрос с пристрастием, который ему обеспечит мой такой «тактичный» к ухажерам дочери муж», — подумав о своём муже и представив будущую встречу с зятем, Джейн невольно улыбнулась.
«Моя любимица стала очень красивой и сможет завоевать сердце молодого человека, — думала женщина. — Статная, стройная, милые черты и непосредственность. Добрая, чуткая, заботливая. Я бы сказала, иногда даже слишком, предпочитает ради других все свои невзгоды держать в себе и решать их сама. Да уж, мышлением наша дочь повзрослела уже давно.
Никогда не забуду, как Гермиона, вся взлохмаченная и перепачканная, сидит и с самым умным выражением лица рассуждает с Джорджем о философии жизни. А ей было всего шесть лет! Гермиона, болтая ногами, сидела в гостиной на стуле и обсуждала с Джорджем слова Кольриджа Сэмюэла Тейлора, его любимого философа. Она только что подралась с девочкой из-за того, что та обозвала её «занудной читалкой». И на слова отца, что нужно быть терпимей, иначе она не найдет себе друзей, начала цитировать Тейлора.
«По словам известного поэта и философа Коль…рии…джа Сэмюэла Тейлора: «Тот, кто хвастается, что приобрел множество друзей, никогда не имел ни одного друга». Так что мне не нужно много друзей, особенно таких, как Грейс Андруз. Мне будет достаточно и одного, только настоящего».
И это же надо так серьезно продекламировать это высказывание. Лицо решительное и серьезное, глаза так и сверкают. При этом мордашка вся перепачканная, рукав платья порван, а подол юбочки весь в грязи! Никогда не забуду этот момент. Когда в памяти всплывает эта сцена, я просто не могу сдержать себя, и губы сами расплываются в улыбке умиления. А тот момент я вообще еле вытерпела, чтобы не рассмеяться во весь голос от увиденного. Меня спасли мысли о важности воспитательного момента, и я смогла не рассмеяться. Правда, когда Гермиона ушла принимать ванну, мы хохотали с Джорджем так, что у нас болели животы и выступили слезы на глазах.
И только через некоторое время я поняла, что слёзы у меня будут выступать уже не от смеха, а от того, что дочка вела замкнутый образ жизни. Что у неё не было настоящих друзей, а я видела, что она очень хочет найти себе такого друга, о котором пишется в её любимых книгах. Преданного, честного, готового всегда прийти на помощь, с которым можно обсудить всё, что угодно. Друга, которого Гермиона так и не находила, пока не пошла в свою особую школу.
Теперь у нашей дочери есть друзья, она уже совсем взрослая и я надеюсь, что у неё всё будет хорошо, — думала Джейн. — Иногда я очень жалею, что мы разрешили и даже помогли Гермионе так рано научиться читать. Если бы я знала, что у неё будет такое сильное пристрастие к книгам, я бы попыталась хоть немного оттянуть момент, когда она сама без нашей помощи смогла читать.
Вот только забота дочери говорила о том, что она в некоторых вопросах еще наивна, как маленький ребенок. Ну, как можно было внушить себе, что, пряча от родителей подробности из своей жизни, она их оберегает. Дурашка, она только добавляла седин, потому что, не зная, что творится с любимой дочуркой, остается слишком много места для фантазии», — грустно вздохнула женщина.
А фантазии у матерей, как известно, очень буйные и развитые. Умеют зацепиться за что угодно, и нарисовать самые страшные и жуткие картины мучений любимого чада. А узнав, что волшебный мир далеко не такой сказочный и безоблачный, список нездоровых фантазий о возможной гибели дочери у миссис Грейнджер только увеличился.
Если бы темные силы смогли читать мысли матерей, дети которых не предупредили, что задержатся допоздна, или тех, кому давно не приходили весточки от своих чад, они бы почерпнули много новых методов убийств и пыток. Потому что любящее материнское сердце боится даже тени, находящейся близко от их детей. А если этому есть хоть какое-то реальное основание, оно просто разрывается от мыслей, что кто-то может отобрать у него его любовь, его жизнь, его дыхание, его драгоценность — ребёнка. По крайней мере, именно так себя чувствовала Джейн.
Поэтому приходилось ловить каждый намек, каждое случайно оброненное слово. Иногда даже потихоньку «шпионить», поглядывать на дочь, когда она дома. И всё это делать для того, чтобы выяснить, что у неё на сердце, понять, что с ней происходит, быть готовой прийти на помощь в любой момент.
«Всё равно в сердце я буду звать тебя «моя малышка», — упрямо подумала женщина. — «Буду всегда оберегать тебя и делать всё, что могу. Только позволь мне это сделать».
Видя, что мама не собирается отступать, что она всё также молча сидит рядом, то думая о своём, то задумчиво вздыхая, поглядывает на неё. Гермиона, собравшись с силами, решилась рассказать всё матери. Вернее, всё, что касалось предстоящей поездки.
— Мама, понимаешь, я не ссорилась с друзьями и с удовольствием с ними увижусь. Но произошли определенные события, которые мне нужно обдумать. А в «Норе» у меня это не получится. Не будет ни времени, ни желания. Да и обстановка будет неподходящая. Я, уже представляя эту ситуацию, чувствую себя подавленно!
Сказав последние слова, Гермиона напряглась, так как посчитала, что взболтнула лишнее.
Заметив это, Джейн не выдержала:
— Милая, ну почему ты боишься говорить нам о своих чувствах?! Неужели это мы внушили тебе такую мысль? Или ты считаешь, что мы стеклянные, и если ты вслух произнесешь слова «печаль», «проблема» или «больно», мы тут же разлетимся на мелкие кусочки? Я знаю, что ты нас любишь, наверное, даже слишком. Поэтому пытаешься нас от всего уберечь, но тебе незачем это делать! Ты можешь, нет, ты должна говорить нам о своих чувствах! Мы любим тебя и хотим быть частью твоей жизни, а не просто придатком, под названием «родители». Ты не убережешь нас от страданий, ничего не говоря нам. И не думай, что твои родители полные идиоты. Ты не говоришь сама, значит, мы берем всё в свои руки. Мы, начиная со второго курса, переписываемся с твоим деканом. И всё, что знает она, знаем и мы. И о философском камне, и о василиске, и о дементорах, и о Сириусе Блеке, и о турнире, и о вашем походе в министерство. Учти, я могу так продолжать до бесконечности…
С каждым словом карие глаза расширялись от удивления [даже не думайте как блюдца они не стали]. Когда первый шок прошел, Гермиона запаниковала: неужели её гениальный план с треском провалился?
«Я так хотела уберечь своих родителей. Какая же я глупая! Я своими действиями только сильнее их расстроила!»
Чувство вины перед родителями возросло в её сердце до небывалых высот, и девушка почувствовала, как начало щипать в глазах, а тело содрогнулось от первых рыданий, которые она уже не могла сдержать, поэтому Гермиона кинулась в объятья к матери.
Джейн опешила от такой реакции, но уже через секунду тоже рыдала в объятиях дочери.
«Нужно было быть мягче и как-то постепенно сообщить ей об этом. Как я могла довести её до этого состояния, — ругала она себя. — Нужно срочно её успокоить!».
Но её намерения прервал стук в двери. Затем в открывшуюся дверь вошел глава семейства, со словами:
— Девочки, ну вы даёте, через полчаса выезжаем, а вы… вы чего… Что тут случилось?
Договорить ему не удалось. Его любимая дочурка подскочила с кровати и на космической скорости кинулась в объятия к отцу с громким не то криком, не то всхлипом «Прости»! Такая реакция дочери ещё больше сбивала с толку. Его милая дочурка, обычно такая сдержанная и скрытная, рыдала навзрыд, как в детстве! Не зная, что и думать, Джордж с надеждой заглянул в глаза жене, но не увидел там ничего, кроме печали и слёз.
Тогда он, покрепче обняв Гермиону, поцеловал её в висок.
— Ну–ну, Гермиона, будет тебе так плакать. Котёночек, успокойся. Мы с мамой тебя любим и обязательно сможем всё решить, — приговаривал Джордж. И добавил, чуть менее решительно, обращаясь к жене. — Ведь, правда, милая?
— Конечно, и если нужно мы никуда не поедем,… и ты никуда не поедешь, — ответила Джейн сдавленным от слёз голосом.
— Мама, нет,… всхлип… дело не в этом… рыдания …я виновата перед вами… и новая волна рыданий.
Видя, что у дочери не прекращается истерика, отец нежно поднял дочь на руки, благо, она была легкой и в этом возрасте. Уложив Гермиону на кровать, Джордж обратился к жене:
— Побудь с ней, постарайтесь успокоиться. А я сейчас принесу успокоительное. Я мигом.
После этих слов взволнованный отец быстро удалился из комнаты, и вернулся через пару минут, как и обещал. Картина немного поменялась. Джейн уже не плакала, но лицо оставалось грустным, а Гермиона рыдала, но уже тише, даже вернее сказать — всхлипывала. Она лежала на кровати и нервно сжимала подушку.
— Малыш, выпей это, тебе станет легче, — с этими словами Джордж подал дочери стакан, наполненный водой, с разведенным в ней успокоительным. Он нежно помог приподняться ей в кровати и помог удержать стакан.
Родители решили дать своей дочери время полностью прийти в себя, но не вышли из комнаты, боясь, что ей опять может стать хуже. А сидели рядом на стульях и тихо переговаривались.
Гермиона с трудом выпила содержимое: мешали иногда появляющиеся всхлипы. Успокоительное неплохо действовало, к тому же основной поток слёз уже пролился, всё же она не была из тех, кто много и часто рыдал, так что Гермиона смогла четче воспринимать окружающий мир.
Лежа на боку, она могла видеть лица родителей. Посмотрев в глаза отцу, она заметила, что они не светятся ни гневом, ни обидой, а напротив, полны сочувствия и заботы. Понимание того, что отец не сердится на неё, что мама желает понимать её, чуть не вызвало новую волну рыданий. Но, подавив их, девушка набралась решимости и поставила себе задачу стать образцовой дочерью, которая никогда больше не будет огорчать родителей, а стараться угождать им, раскрывая своё сердце, даже если ради этого придется переступить через себя.
Через несколько минут она поняла, что уже не плачет. Тогда она решила действовать незамедлительно и поговорить с родителями, успокоив их, что ей уже лучше и заверить, что она обязательно исправиться и будет примерной.
— Папочка, мамочка, простите меня, за то, что огорчила вас. Я обязательно исправлюсь и буду примерной и образцовой дочерью! — высказала Гермиона свои мысли напрямую.
Но как она удивилась, когда вместо счастливых возгласов, она услышала стон отца, наполненный болью. Теперь уже Гермиона абсолютно ничего не понимала.
— Гермиона, золотце, ну почему ты считаешь, что нам нужна примерная, образцовая дочь, а не просто наша дочь? Какой родитель не хочет, чтобы его ребёнок был лучше всех, это правда. Но это не значит, что чтобы мы тебя любили, ты должна неуклонно следовать всем правилам и всех во всём превосходить!
Увидев, что дочь привстала на кровати, Джордж взял её за плечи, и с нежностью заглянув в глаза, сказал:
— Ты наша дочь, и мы любим тебя не за подвиги, и не за оценки. Конечно, твои успехи нас радуют, и мы не хотим, чтобы ты росла бездарной личностью, которая абсолютно ни к чему не стремится. Но пойми, или хотя бы попытайся: ты слишком много задач перед собой ставишь. Нельзя быть такой требовательной к себе, ожидая от себя совершенства. Так ты сделаешь себе только больнее, а я желаю, чтобы ты была счастлива и довольна собой. Мне не нужно, чтобы ты была «образцовой». Да, мне хочется, чтоб ты была послушной и ответственной, но больше я хочу, чтобы это было только частью тебя, чтобы ты выпускала себя на свободу и не прятала свои истинные чувства за маской. А если это мы заставили тебя думать, что без абсолютного контроля и лучших отметок мы тебя не будем любить или, что ты будешь плохим человеком, прости нас.
После этих слов, он крепко обнял дочку и уже через несколько секунд получил в ответ такие же крепкие объятия. Они обнимались настолько долго, насколько позволили силы, уходящие на удержание равновесия. Когда они почувствовали, что кто-то из них обязательно слетит на пол или с кровати, или со стула, они разомкнули объятия.
— Спасибо вам, спасибо, что так сильно любите меня, — лепетала Гермиона — да, я была не права. Но у меня вряд ли получится измениться сразу…. Гарри с Роном тоже иногда говорили, что я зациклилась на правилах и учебе. Даже профессор Снейп попрекал меня. А ты так убедительно говорил…. А я слушала, затаив дыхание…. И всё-таки следовать правилам это не всегда плохо. А как же без контроля? Можно сделать какую-нибудь глупость…
Видя, что дочь успокоилась, и, зная её характер, отец семейства перестал волноваться. Он понимал, что она будет думать об этом разговоре ещё не один раз, а он сделал и сказал всё что мог. Что она, наверняка, чуть ли не дословно запомнила его слова. Так случается всегда, когда она внимательно слушает на её взгляд что-то важное, а значит, результат будет. Какой? Время покажет. Но то, что он будет, Джордж Грейнджер не сомневался, только надеялся, что изменения будут в положительную сторону.
Сейчас же перед ними встал новый вопрос, который, по мнению Джорджа, нужно решать. Уже двадцать минут как они должны были выехать из дома. Он не любил быть невежливым и опаздывать, а потому нужно было определить, что им делать дальше. И чтобы он не говорил дочери, он и сам неукоснительно соблюдал правила в особенности правила этикета. Поэтому когда напряжение спало, вернулось чувство ответственности перед другими. Уизли будут волноваться, а позвонить по телефону они не могут, а ещё обязательства перед коллегами, ведь они уже приняли предложение, и проживание в гостинице было рассчитано и на них.
— Джейн, дорогая, ты что-то говорила про отмену поездки. Ты уверена в этом?
Но вместо Джейн ему ответила Гермиона, заговорившая так быстро, что ему еле-еле удалось разобрать всё с первого раза.
— Нет, не нужно ничего отменять из-за меня. Эта конференция очень важна для вас. Я уже в норме, благодаря нашему разговору, который помог мне успокоиться. Я только умоюсь и переоденусь, и минут через пятнадцать мы можем ехать. Вещи у меня уже все собраны.
— Милая, ты уверена? Мне кажется, мы не должны тебя отпускать. К тому же мы не увидимся до твоих каникул! Я буду очень переживать, — услышав тихое покашливание, Джейн добавила. — Мы будем переживать.
— Да, я уверена на все сто процентов! Даже не пытайтесь меня уговаривать. Я не прощу себе, если испорчу вам поездку. К тому же я позвоню вам с вокзала, когда буду отправляться в школу. И Рон, наверняка, одолжит мне Сычика, чтобы я могла вам написать.
— Это тот мохнатый ухающий комок перьев? — спросил Джордж.
— Он самый, он хоть и маленький, но письма всегда доставляет в сохранности.
— А ещё он доставляет много хлопот и ещё больше шума. Так что я не думаю, что его появление в гостинице или на конференции будет желательным и незаметным, — усмехнулся Джордж.
— Хорошо, я согласна, не аргумент, но это ничего не меняет. Я еду к Уизли, а вы едете на конференцию и заговариваете всем зубы разговорами о том, как лучше эти самые зубы лечить, — в ответ засмеялась Гермиона.
— Ну, если ты так твёрдо решила, мы поддержим твоё решение, — добавила Джейн. После чего поднялась и, увлекая за собой мужа, направилась к двери. — Пятнадцать минут, — напомнила она дочери.
Когда дверь закрылась, Гермиона, предварительно написав подруге предупреждение о том, что они задержатся, помчалась в ванную, думая о том, какие у неё замечательные родители.
«Теперь всё изменится, — решила обрадованная Гермиона. — Я снова почувствовала эту особую, такую нужную и близкую связь с родителями, которая у меня была в детстве, а значит, со временем я смогу вернуть доверительные отношения с ними. Всё у нас будет хорошо, потому что теперь мы будем всё решать вместе, ведь мы любим друг друга, а любовь родных — это главное, что есть в этой жизни. А о своих проблемах я успею подумать по дороге».
Единственное, чего не знала на тот момент Гермиона Грейнджер, что в её жизни появилась еще одна иллюзия. Иллюзия, которая, разлетевшись на куски, уничтожит её внутренний мир и заставит судорожно искать новые фантомы, которые подарят сил для желания бороться за жизнь…
30.04.2011 Глава 3. Есть те, кто взяли на себя роль вершителей наших судеб
Существует приятное заблуждение, поощряемое формой нашей планеты, — что каждый человек находится на вершине мира.
Р. Эмерсон
Альбус Дамблдор в задумчивой позе сидел в кресле и, облокотившись на стол, нервно сцепил руки. Глубоко погрузившись в свои мысли, он провёл в ожидании уже десять томительных минут, но «гость» так и не появлялся, что выводило сильнейшего волшебника современности, слово которого для большинства закон, из себя.
«Нет, это никуда не годится. Хорошо, что я придумал ему новое довольно сложное задание, на которое у него будет уходить много сил и времени, это хоть немного его угомонит. А я с этого момента буду меньше терять времени и волноваться о том, чем занять его, чтобы отвлечь от постоянного копания «вредной» для него информации. Поменяв ему задание, я создам впечатление, что иду ему на уступки. Ибо не зря говорится: «Не избегай делать мелкие услуги: будут думать, что ты также способен и на большие»[1].
А все же жаль, что нельзя отправить его в Румынию к Чарли Уизли. Паршивец сразу догадается, что я пытаюсь его отослать подальше. Эх, а как бы всё здорово сложилось… с людьми, сталкивающимися с драконами, часто происходят несчастные случаи, даже несмотря на силу волшебника….
За что? Ну, за что мне достаются проницательные слуги, имеющие собственное мнение?! Насколько проще было бы руководить несмышленым, забитым фанатиком. Но нет, он, видите ли, «не хочет бездумно выполнять приказы», потому что он «сильный и умный». Это настолько ослепило его, что он позволяет себе дерзить мне!
Неужели, я старею и теряю власть? Разве было время, когда мной мог помыкать дерзкий юнец! Ведь я с легкостью могу устранить любого на своем пути, и меня не спроста боится Том — гроза тупого стада баранов. А этот самоуверенный выскочка считает меня трамплином к власти. Но всё же мозгов ему не хватило заметить, что все «столбики» уже подпилены.
Однако как я мог допустить, чтобы он свалился на мою голову? Это, наверное, самая большая оплошность в моей жизни. Ещё с молодости я знал выражение «рано или поздно за ошибки приходиться платить». Я же могу сказать, что «за ошибку придется платить, раз ты забыл и упустил её из виду…».
Но я не могу не признать, что в хитрости Айдену не занимать. Он, как ищейка, которая интуитивно чувствует в какую сторону загонять свою жертву, чтобы впоследствии перегрызть ей горло. Поняв, что может влиять на меня, он уже нащупал ниточки и пытается, дёргая за них, сделать из меня марионетку. Только он ошибся в главном — я никогда ему этого не позволю! Из меня не так просто сделать жертву, всё же я знаю и умею намного больше него, и я знаю главное, тайну, которую не смог узнать он, и которую он никогда, ни при каких обстоятельствах не узнает, уж я позабочусь об этом. Потому что в его руках она погубит меня.
Да будут прокляты предки, придумавшие этот глупый закон!.. — возвёл к потолку взгляд полный гнева Дамблдор. Но, заставив себя не тратить силы на бесполезную злость, он решил сосредоточиться на возможном выходе из сложившейся ситуации. — Уж я смогу обойти этот бездарный закон, который связал меня по рукам и ногам, и неважно, сколько на это я потрачу усилий, и сколько мне придется ждать этого. Вот тогда, Айден, ты узнаешь, насколько велик Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор. Ты поймешь, что бывает с людьми, вставшими на моем пути! Ты прочувствуешь на себе, насколько глупо было пытаться управлять мной, и открыто выражая мне неподчинение!
А пока живи и я выжму из тебя всё, что мне нужно. Я буду держать тебя настолько близко к себе, насколько это возможно, ожидая момента, когда ты дашь слабину, в этот миг твоё возмездие придет…. Я терпелив, и как только ты расслабишься, тогда…».
Что тогда будет, он так и не успел подумать. Внезапно Альбус услышал негромкое покашливание, которое заставило волшебника, находящегося в своем кабинете, где он всегда чувствовал себя расслабленно, вздрогнуть и резко вынырнуть из планов заслуженной кары своему нерадивому слуге.
— Старик, прости, что прерываю твои размышления, но нам нужно поговорить, а у меня не так много времени, чтобы терять его на разглядывание, пусть даже такого познавательного и интересного зрелища в виде задумавшегося величайшего волшебника, — заговорил этот нахал.
Подняв голову, Дамблдор встретился взглядом с пронзительными черными глазами, обладатель которых бесцеремонно развалился на кресле, стоящем напротив стола. Альбус Дамблдор почувствовал, как его пронзила волна гнева, а в кабинете поднялось напряжение, вызванное выбросом его неконтролируемым гневом волшебством.
«Да как он смеет выговаривать мне, когда сам опоздал. При этом ещё сидит в вольготной позе и ухмыляется. Но ничего я сотру эту дурацкую улыбку с твоего лица…» — подумал про себя вскипевший от злости волшебник.
Но не зря Дамблдора считают великим стратегом, он уже успел взять свои эмоции под контроль. И его лицо, ещё секунду назад полыхавшее яростью, теперь имело самое добродушное выражение, а губы расплылись в доброй отеческой улыбке. Голубые глаза наполнились заботой, ещё он чуть-чуть поддался вперед, всем своим видом показывая заинтересованность и готовность выслушать гостя.
— Сынок, — заметив, как при этих словах скривился Айден, Дамблдор продолжил. — Позволь мне тебя так называть, ведь ты самый ценный мой союзник. Ты знаешь, как я к тебе отношусь — как к своему родному сыну, во всём потакая тебе, всегда иду на уступки. И сейчас я готов тебя выслушать. Я даже начал волноваться, подумав, уж не случилось ли с тобой беды, когда понял, что ты задерживаешься. Но если бы такое горе произошло, я был бы готов, потому что уже начал составлять план, как узнать, что с тобой случилось, чтобы потом знать, как можно тебя спасти.
После этих слов глаза Дамблдора как-то особенно ярко сверкнули, как бы говоря: «чтоб я сдох, если это не правда». После чего спокойно воззрился на своего собеседника, ожидая его реакции и оправданий. Но вместо этого он услышал сказанные всё тем же дерзким тоном слова:
— Правда? А я думал твоё «приветствие» говорит о том, что ты злишься на то, что я опоздал.
Внутренне зарычав, Дамблдор продолжил, как ни в чем не бывало, голосом обреченного мученика:
— Айден, ты же знаешь, что я уже стар. Теперь реакция у меня не та, что была раньше. К тому же, зная об установленных сигнальных чарах, я чувствую себя тут в полной безопасности. Оттого, не заметив твоего неожиданного появления и застигнутый врасплох, я подумал, что на меня прямо таки кто-то пытается напасть. Твои же силы, напротив, увеличиваются и крепнут, и я не могу угнаться за тобой в свои-то годы. Вот ты уже осилил мой фокус и теперь можешь появляться самым неожиданным образом практически в любом месте. Айден, поверь мне, ты очень талантлив, даже я не смог бы так бесшумно подкрасться. Я горжусь тобой, сынок, горжусь, что смог переманить тебя на свою сторону.
Произнося последние слова, Дамблдор позволил немного дрогнуть голосу, но решил, что "пустить слезу" будет перебором. Переигрывать нельзя, чем больше усердия, тем меньше веры.
«С этим типом нельзя заигрываться в доброго дедушку, он итак с трудом верит, что я слаб и немощен и уже не тот, что раньше. Сколько усилий приходиться вкладывать в эту роль, чтобы она казалась правдоподобной, — определяя границы слабости и доброты, решил Дамблдор. А, увидев реакцию Айдена на похвалу, в спрятанной от мира части голубых глаз вспыхнул хищнический злорадный огонёк. — Вот одна из твоих главных слабостей — тщеславие. Как ты расплылся от моего комплимента. Смотри, не лопни прямо у меня в кабинете, а то замараешь собой мои любимые занавески под цвет глаз. Считаешь себя самым умным? Вот и отлично, это мне даже на руку, но не думай, что я не вижу твоей слабости. Я буду играть на ней, как на струнах арфы».
Альбус позволил амбициям Дейвидсона некоторое время поплескаться в искусно подслащенной лести. После чего всё ещё сохраняя в лице и осанке проявление отеческой заботы и гордости, спросил своего «дорогого» посетителя:
— Так о чем ты хотел со мной поговорить?
Видимо, комплименты нравились Айдену Дейвидсону больше, чем вопросы, потому что он недовольно ответил:
— Я всё предельно ясно и четко объяснил в своём письме. Не думаю, что ты до сих пор не принял решение по этому вопросу. Скорее, это я должен спросить: что ты решил? Могу сказать точно только одно: в напарниках с Грязьчервём я больше не буду, новое задание мне импонирует больше.
Решительный и злой тон Дейвидсона говорил о том, что он не изменит своего решения. Альбусу этого уже и не было нужно, но в показательных мерах «кто тут главный», он всё же возразил:
— Ты, конечно, сильно горячишься в отношении Наземникуса Флетчера, ведь он очень полезный агент. Он, конечно, неопрятный и может подвести ради получения нового товара, но он предан нашему делу и имеет доступ к низшим слоям населения. Он также один из первых становится в курсе событий преступного мира, знает нужных людей. В общем, полезный элемент в нашем деле и сбрасывать его со счетов я не буду. И поверь…
С каждым словом лицо Айдена приобретало всё более сердитый вид. Наконец, не выдержав, он резко подскочил на кресле. Вцепившись руками в стол, он перебил Дамблдора гневной тирадой:
— Да, он самый заурядный волшебник, которого я знаю. При этом посмел учить меня, что мне делать и как. Видите ли «я не применял маскировку», — постарался максимально нудным голосом произнести Айден. — А зачем применять её, тратя свои силы? В чем смысл? Магглы меня не видели, благодаря отталкивающим чарам. А Поттеру плевать на всё, он не обратил бы внимания на меня, даже если бы я станцевал румбу у него под окнами!!! Этот молокосос сейчас летает где-то в облаках и ему всё равно до людей, ходящих по земле. Я честно пытался подойти серьезно к выполнению этого поручения. Для приличия я даже применил дезиллюминационные чары, когда увидел, что Поттер открыл шторы. Но это задание — полная чушь!
С каждым предложением волшебник распалялся всё больше. Он уже не мог сидеть и нервно расхаживал по кабинету, маяча перед глазами директора и яростно жестикулируя.
— Я готов пустить аваду в того, кто мне опять скажет торчать на площади Гриммо и пялиться не понятно для чего на этот дом! Я не могу так бесцельно тратить своё время и способности. Я доволен только тем, что этой дуристикой занимался не я один. Грязечервь тоже немало времени потерял на этом занятии, пропустив несколько важных сделок. Мальчишка же, если захочет, смоется из дома любым способом! Для этого ему не обязательно выходить через двери. Или ты ждал, что он, заметив нас, подойдет и, раскланявшись, будет просить разрешения отправиться по своим делам, указав место и цель своего путешествия!
Альбус, я не дурак, и понимаю, что тебе нужно было чем-нибудь меня занять. Но мог бы ты что-нибудь придумать получше?! Какое-нибудь такое задание, чтобы мне не нужно было столько усилий прикладывать для веры в его важность…. Намного проще, разумнее и результативнее было оставить кого-нибудь в доме с мальчишкой. Хотя даже это не обязательно. Я не настолько наивен, чтобы поверить, что в доме нет оповещающих и следящих чар. Да дом, наверняка, просто напичкан ими!
Последние слова Айден буквально прокричал в лицо старику и, тяжело дыша, опустился обратно в кресло. После непродолжительного молчания, нескольких глубоких вдохов и сломанной ручки кресла, к нему вернулось спокойное выражение лица. Дейвидсон, ожидая реакции на свои слова, впился жадным взглядом в Дамблдора:
— Объясни мне, старик, если я так важен и так талантлив, зачем ты даешь мне такие задания?
Во время гневной и содержательной речи, директор Хогвартса не проронил ни слова. Он сидел, нахмурив брови, с самым сочувствующим выражением лица, на которое был способен. Когда Дамблдор увидел, что Айден, выдохшись после выплёскивания своих эмоций, уселся назад в кресло, он взял вазу, стоящую на столе, и, натянув приветливо-ободряющую улыбку, протянул её Айдену, сказав:
— Может, лимонных долек?
Это было то, что мужчина меньше всего ожидал услышать в ответ. Не сдерживая себя, он застонал в голос, чувствуя, что у него начинает дергаться правый глаз.
«Если выяснится, что старик притворяется, а не сбрендил на самом деле, я лично его успокою… навсегда», — подумал Дейвидсон.
Сделав над собой усилие, чтобы не ответить в красочных выражениях, куда могут отправить после такого предложения, он коротко ответил: «Нет».
Равнодушно пожав плечами, Дамблдор поставил вазу обратно на стол. Он взял одну дольку и положил себе в рот, при этом он даже зажмурил глаза от удовольствия.
Эта картина настолько не соответствовала ситуации, что Айден выпал из реальности. Ему даже показалось, что старик начал мурлыкать, испытывая наслаждение. Еще не совсем придя в себя после увиденного, он не сразу понял, что Дамблдор уже несколько минут что-то усиленно втолковывает ему про успокаивающие свойства лимонных долек.
-…к тому же у них превосходный вкус.… Но если тебе уж так противно с ним работать, — Альбус примирительно склонил голову, — будь, по-твоему. Как ты уже понял из своего нового задания, в этом году в школе будет… новый учитель по защите от тёмных искусств. Тебе нужно учесть, что это будет преданный мне, сильный и ловкий волшебник, который сможет обучать Гарри Поттера, сможет подружиться с ним, и будет оказывать на него сильное влияние. Его зовут… Алекс Эддингтон. Он… молод, умён, эрудирован. Я очень надеюсь, что всё так и будет, и он меня не подведёт. Прежде всего, он не будет действовать сгоряча, поддаваясь влиянию своей горячей крови. Ему нужно помнить — принятые самостоятельно импульсивные решения могут сильно навредить нам. Ты должен будешь усердно контролировать этот процесс. Но так, чтобы никто не догадался, кто есть кто, и какова твоя роль в этой истории.
— «Aquila non captat muscas» (п/а с лат. «Орел не ловит мух»), — ответил Айден на речь Дамблдора. После чего ухмыльнулся и, взяв со стола перо, стал поигрывать им, всем своим видом показывая, что этим он проявил свое отношение к новой задаче.
— Нет, друг мой, тут ты не прав. Это задание, как сложное, так и важное, и от его исполнения будет многое зависеть. Пойми, Поттер становится неконтролируемым, слишком много думать стал перед тем, как что-то делать, а нам с тобой этого совершенно не нужно. Если бы не его побег от Дурслей, что вполне в его характере, я бы серьёзно заволновался и начал бы подумывать о более конкретных действиях, с целью урезонить мальчишку. А так оставил его одного в доме Сириуса, где ему всё будет напоминать о том, куда заводят его ошибки. К тому же Кикимер внесёт свою посильную лепту постоянным брюзжанием. Плюс ко всему изоляция от друзей, которых он нескоро увидит. После такой общей «терапии» мальчишка приедет в Хогвартс шелковым. А наша главная задача в отношении Поттера — держать его в таком состоянии, знать каждый его шаг до тех пор, пока он не выполнит своё основное предназначение. И доверить эту задачу я могу только тебе…. Кстати, ты молодец, что уже успел «пообщаться» с новым профессором.
— Ну, так он не только сильный и умный, но и эрудирован, как ты сказал. Не скажу, что я рад перспективе освежать мои познания латинского языка, который я никогда не любил изучать. Я знаю множество заклинаний, и мне для этого было вполне достаточно моего уровня знаний. Кстати, мне попались парочка отличных высказываний, так что это не последняя цитата, которую от меня услышат. Не зря же я потратил столько времени на «древний красивый язык», к тому же некоторые выражения даже меня чем-то цепляют, а уж авторитет на них я себе точно заработаю.
— Лучше, чтобы ты авторитет завоевывал, проявляя свои способности для помощи лицам, доверие которых нам необходимо завоевать. Особенно Поттеру… — внезапно Дамблдор запнулся и бросил недовольный взгляд на прямоугольный прибор, который засветился, изображая черную летучую мышь, — быстро спрячься, через пару минут тут будет Снейп.
— Меня раздражает этот сальноволосый тип. Если он не в состоянии навести порядок на своей голове, как он может исполнять роль двойного агента, ума не приложу, — сказал, хмыкнув, Айден, представляя, что могло изображать его, если бы он ломился через главный вход, как зельевар. Но, не теряя времени, он поднялся и пошел в угол, из которого ему будут отлично видны действующие лица. — Скажи на милость: зачем его было допускать к твоему кабинету, чтобы потом прятаться, как нашкодившие школьники при его появлении?
— Я дал ему доступ в свой кабинет, чтобы он считал себя незаменимым и ценным.
— О, Северус, мальчик мой, что привело тебя ко мне?
По такому случаю, как очередной «важный» гость, директор даже встал из-за стола и направился к вошедшему мужчине. Краем глаза он отметил, что Дейвидсон успел наложить качественные дезиллюминационные чары, так что его было невозможно обнаружить. Успокоившись, Дамблдор полностью переключил своё внимание на вошедшего мужчину.
— Что-то случилось? Ведь до начала учебного года ещё есть время. Северус, ты можешь раскрыть себя, если будешь часто возвращаться в Хогвартс, пока не начались занятия.
Директор уныло отметил про себя, что Северус Снейп был явно не в духе, и сейчас ему придется потратить время на очередное бестолковое выслушивание никому не нужных подробностей и жалоб. Но тонкий расчет подсказывал, что Снейп ещё был нужен, а потому Дамблдор сейчас не мог потерять его.
От такого человека, каким был агент Дамблдора, ждать можно было чего угодно. Он, конечно, дал обещание в память о Лили Эванс защищать Гарри Поттера и помогать Дамблдору во всём в его борьбе против Волдеморта. Но если бы Снейп понял, какой фигурой Альбус выставил его на шахматной доске, если бы он увидел её полностью, то, не задумываясь, предал бы Дамблдора.
«Допускать этого не нужно, а потому надеваю очередную маску добродушного, всепонимающего и умного наставника и показываю второму гостю, как он мне дорог, — думая о том, сколько бы всего он успел сделать за то время, что он потеряет от этого в целом бесполезного разговора, решил Дамблдор. — Только одна важная деталь, за нами наблюдает Айден. А потому сегодня Альбус Дамблдор будет немного не в себе. Таким себе немощным и уставшим стариком. Это сыграет мне на руку и в том, что будет чем-то новеньким для Снейпа.
Пусть Снейп, увидев мою человечную сторону личности в ответ на его откровения, поймет, что я такой же человек, как все, и тоже устаю. Тогда в следующий раз он сто раз подумает, прежде чем притащиться ко мне и обременять своими претензиями. А я уверен, что его принесло ко мне желание оспорить моё решение в отношении нового назначения на должность профессора по защите от тёмных искусств.
Какой я всё-таки понимающий и добрый, — «самокритично» подумал Дамблдор. — Я мог бы сейчас наслать круцио на обоих за их дерзость, как это делает Волдеморт со своими слугами. Но нет, я позволяю им чувствовать себя ценными и нужными, а они, чувствуя мою заботу, выложатся ещё больше в угоду своему внимательному хозяину…
Я мог бы быть тёмным волшебником, но все равно, несмотря на все трудности и сложности, я остаюсь светлым и не пользуюсь темными заклятиями, хотя они часто и действеннее. Какую тяжелую ношу я взвалил на свои плечи, сколько я трачу своих жизненных сил на удержание баланса добра в мире. И это несмотря на то, что роль светлого доброго волшебника не легка, потому что приходится постоянно прятать свои дела и реальные чувства в тени, не имея возможности действовать открыто и прямо.
Играя «из-за кулис», приходится «учить» больше ролей, чем любому актеру в нашем грандиозном спектакле. Главное искусство заключается в том, чтобы самому не запутаться в масках. Я же освоил его в совершенстве, я непризнанный гений в этом деле и преуспел в нем как никто другой, ведь еще никто не смог раскрыть меня полностью. Общество — довольно сложная в контроле стихия, вообще готово мне в ножки кланяться. И ты, Северус Снейп, одиночка и «незаменимый» двойной агент, занимаешь не последнее место в моей коллекции…».
Довольный собой и мысленно аплодирующий себе от восхищения своими способностями Дамблдор приготовился слушать мастера зелий. Он великодушным жестом пригласил Северуса Снейпа занять кресло возле стола и сам проследовал на своё место. Все эти манипуляции и размышления заняли у него не более пяти минут.
За время этой передышки Снейп почувствовал, что смог набраться решимости всё высказать Дамблдору. Который год директор отказывает ему в получении желаемой цели, а теперь нежелание допускать его к этой должности перешло все границы. Такое заветное место займет какой-то зеленый профессоришка.
«Я узнал, что ему ещё нет тридцати лет. Ну, чему он сможет научить детей, не имея абсолютно никакого опыта? И, главное, чем он лучше меня? Я многолетней службой доказал, что мне можно доверять, — перечислял веские доводы в голове профессор Снейп, готовясь к важной для него беседе. — У меня несравненный опыт, и я больше любого знаю о темных искусствах, что в это сложное время особенно важно и пригодилось бы ученикам. Будь у меня эта должность, уж я бы натренировал этого выскочку Поттера! Он бы понял, что на самом деле ничего не знает в этом предмете, а просто огромная противная зазнайка, раздувшаяся до вселенских масштабов, из-за свалившейся на него незаслуженной славы и восхищенных ахов со стороны своей свиты. Определённо, выслушав мои доводы, Дамблдор должен понять голос разума и принять мою кандидатуру!».
— Альбус, меня и так подозревают в том, что я ваш шпион. Иногда мне кажется, что Темный Лорд просто играет мной, как кошка с мышкой, перед тем, как сожрать. Я уже неоднократно докладывал вам о том, что он уже не посвящает меня в серьезные тайны, доверяя только те, что он сообщает всем во внутреннем круге. Сейчас я стал для него больше просто поставщиком качественных зелий.
— Тогда тебе тем более следует быть осторожным. Северус, если ты только почувствуешь, что тебе грозит смертельная опасность, немедленно возвращайся в Хогвартс. Наше дело очень пострадает, если мы потеряем агента в рядах пожирателей, но зато ты будешь жив.
«И как только переступишь порог Хогвартса, тебя уже не будет волновать угроза твоей жизни, — подумал Айден о возможных перспективах поступка Снейпа. — Ты мигом, лишившись поддержки Дамблдора, отправишься в Азкабан или на заслуженный покой…»
— Но я не думаю, что всё именно так. По-моему, ты сгущаешь краски, ведь понятно, что Волан-де-Морт, подозревающий всех своих слуг, не доверяет и тебе. Так происходит, потому что он не умеет любить, а значит, и верить в настоящую преданность людей, проверяя их и следя за ними. Но вспомни, сколько мы предотвратили гибелей, благодаря тому, что ты смог узнать его планы и предупредить Орден. Я думаю то, что он не открывает все свои планы тебе, напротив, говорит о том, что ты для него «птица высокого полёта», таланты которого не нужно расточать на простые задания, с которыми может справиться рядовой пожиратель.
«Ну, заливает. И глаза такие честные и добрые, прямо излучают заботу и переживание. Снимаю шляпу перед стариком. Не каждый умеет так убедительно врать, при этом, делая вид, что и сам веришь в свои слова. Если Снейп заупрямится, и Дамблдор еще и покажет свой грозный образ сильнейшего волшебника современности, выпустив наружу немного волн магии, Нюниус будет полностью подавлен волей старика и попадёт в его цепкие ручки».
— Я буду надеяться на это и приложу все силы, чтобы сохранить свой статус шпиона и уничтожить этого монстра. Мне с трудом удается держать себя в руках, когда Лорд заставляет меня присутствовать на своих… пирах, — словно выплюнул это слово Снейп. — Я думаю, он всё так же набирает себе сторонников и готовит какой-то план к началу нового учебного года. Нужно проследить, чтобы наш безрассудный и самоуверенный Поттер не полез снова куда-нибудь в одиночку. А пока Тёмный лорд не предпринимает активных действий, он развлекается, пытая и убивая магглов. Но я пришел не для того, чтобы это обсуждать, обо всём этом я уже ранее докладывал вам.
«Вот и дождались», — уныло подумал Дамблдор, а вслух спросил:
— Так что тебя тревожит, мой мальчик?
— Директор, при всём моём уважении к вам, я хочу оспорить ваше решение о назначении на должность профессора по защите от темных искусств Алекса Эддингтона. Я считаю, что он недостаточно компетентен для того, чтобы занять эту должность. Я прошу назначить меня на это место.
— Северус, но кто, по-твоему, будет преподавать зельеварение? И неужели ты думаешь, что я, — выделил особенно это слово Дамблдор, — не могу сам разобраться в компетентности человека, которого нанимаю на работу в штат сотрудников Хогвартса. Я всё узнал о нём и понял, что это тот человек, который нам нужен. Он учился в Дурмстранге, потом в университете Высших искусств, а ты и сам знаешь, о чем это говорит. При этом у него все оценки высшие. Он проявил себя очень способным молодым человеком и будет хорошим преподавателем, а главное…
«...он может пустить аваду всем недовольным. Таким, как ты, выкормишь орлов, можно и в спину. Меньше хлопот будет».
— …он предан стороне добра. Я уже провел собеседование с ним и не собираюсь менять своего решения.
Видя, что директор не хочет что-либо предпринимать, Снейп решился на последний отчаянный шаг:
— Но, директор, вы же знаете, как я хочу преподавать этот предмет. У меня есть для этого все основания — неограниченный опыт и багаж знаний, с которыми я смогу помочь детям лучше подготовиться к предстоящим трудностям. Неужели вы до сих пор не доверяете мне? Неужели за столько лет преданной службы я не заслужил этой должности? Если нужно, я лично разыщу Горация Слизнорта, я ведь знаю, что вы были бы не против его возвращения в роли преподавателя!
«Готов поклясться своей головой, ему сейчас предложат лимонные дольки…»
Северус Снейп уже успел выучить некоторые приёмы директора, и знал, что эта фраза является точкой. Этим предложением Дамблдор показал, что не поддастся ни на какие уговоры, как не унижался зельевар, а заветной должности ему не видать. От этих мыслей Снейп почувствовал, как его наполняет волна унижения и разочарования. Он сжал руки на подлокотниках многострадального кресла, но нащупал только одну ручку, которую не замедлил выдернуть, заставив распрощаться со своим законным местом, и с трудом выдавил из себя: «Нет, спасибо».
— Со временем, Северус, ты поймешь, что это решение верное. У тебя и так много обязанностей. К тому же Волдеморт не должен понять, что у меня к тебе особое благосклонное отношение. Ведь уже все знают о том, что ты хочешь эту должность, даже студенты. И если я пойду тебе на уступки, он нас может разоблачить, увидев, что ты для меня много значишь, если я готов бывшего пожирателя допустить на эту должность, — видя, что Снейп попытался что-то сказать, директор поднял руку, чтобы его остановить, и продолжил. — Родители, но не я, будут недовольны таким назначением. Ты же знаешь, что я доверяю тебе полностью, на столько, что доверю тебе даже свою жизнь. Но некоторые еще помнят обвинения в твой адрес об участии в деятельности пожирателей. Представь, какой в их глазах, соблазн для бывшего пожирателя преподавать предмет, связанный с темными искусствами.
После этих слов Дамблдор горестно вздохнул и наклонился так, чтобы солнечные лучи попали на его лицо, высветив все его морщинки. Он постарался изобразить измождение на своем лице, что у него очень хорошо получилось.
— Я понимаю, как тебе тяжело. Я и сам очень устал. Несмотря ни на что, мне бы хотелось помочь тебе. Но пойми, хоть я и директор Хогвартса, но должен подчиняться правилам, установленным общественностью и Министерством. Я не могу допустить на эту должность человека с… тенью на репутации. И уж тем более не волнуйся, я не допущу на эту должность ставленника Волдеморта или некомпетентного человека.
«Ага, свежо придание да верится с трудом. Посмотрим, Квиррелл, Локонс, Люпин, лже-Грюм. За прошлый год я вообще молчу.… Все они пушистые «одуванчики», и ни в одном из них Дамблдор не ошибся! Все, как один, опытные, компетентные, думающие о безопасности и благе учеников профессора, служащие на стороне добра…»
Видимо, мысли Снейпа совпадали с мыслями Айдена, потому что он угрюмо, и не проронив ни слова, уставился на вазу с ненавистными дольками, которыми директор пытался пичкать его всякий раз, когда их мнения по важным вопросам не совпадали.
Прошло несколько минут, а никто из находившихся в комнате не собирался нарушать тишину. Ну, разве что Айден чувствовал, что еще немного, и он не сможет смотреть на эту «душещипательную сцену» и удалится восвояси, не дождавшись продолжения нравоучений Дамблдора.
Наверное, Дамблдор, зная характер Айдена, понял, что тянуть дольше нельзя. Выдав протяжный печальный стон, он всё-таки заговорил с зельеваром:
— Да, мальчик мой, тяжелые времена вынуждают принимать тяжелые решения…
Взглянув на измождённое лицо директора, Северус Снейп почувствовал укол совести.
«А ведь Альбус уже давно не мальчишка. Я как-то раньше не особо задумывался, что ему уже может тяжело даваться активная деятельность… Он как и все может уставать. И почему я заметил это только сейчас? По всему видно, что Альбус изможден постоянной борьбой, а его глубокие морщины — признак пережитых страданий и почтенного возраста. Наверняка у него есть дела поважнее, чем разбирательства наших жалоб.
Конечно, вопрос о том, кто займет должность преподавателя по защите, тоже очень важен, но мне не нужно было так накидываться на старика. Он единственный, кто безоговорочно верит в мою преданность. Он помог мне избежать многолетнего заключения в Азкабане. Я дал ему обещание…
Да, я со многим не согласен…. И когда-нибудь не выдержу… и добавлю в его лимонные дольки слабительного, раз нельзя яду. С учетом того, что Альбус принимает их со скоростью как минимум одна штука в час, он сможет быстро отучиться от этой вредной привычки и не будет тыкать их всем своим гостям. Я, конечно, не приму от благодарных поклонников памятник в мою честь… потому что мне будет достаточно осознание того, что я избавил мир от «щедрости» директора…
Но я постараюсь принять решение Дамблдора, — отложил сарказм Снейп. — Старик верит в меня, и я его не подведу».
Пока Снейп погрузился в разбор «полетов», Дамблдор, как ястреб, всматривался в лицо своего подчиненного, ожидая появления нужных ему эмоций. Немного удивила мимолетная улыбка, пробежавшая по лицу мужчины, но в целом, результатом своих действий директор был доволен. Проступившие эмоции говорили о том, что Снейп жалеет о своей вспышке и готов подчиниться решению Дамблдора.
Альбусу не нужна была легилименция, чтобы понять это. Северус Снейп доверял светлому волшебнику современности, поэтому он иногда позволял своим настоящим чувствам вырываться наружу в присутствии директора Хогвартса. Всё-таки роль двойного шпиона — когда постоянно прячешь свои чувства и эмоции, иногда даже забывая, какой ты на самом деле — утомляла, и хотелось хоть иногда побыть собой. Естественно, Альбус Дамблдор пользовался этим желанием и доверием Снейпа по полной.
— Альбус, простите меня за непозволительное обращение к вам. Вы директор Хогвартса и вам виднее, кого принимать на эту должность.
— Северус, твои извинения приняты. И раз мы разрешили эту проблему, хотелось тебе напомнить о необходимости более… мягкого отношения к Гарри.
Услышав имя своего «любимчика», мужчина в один миг растерял всю былую уверенность в том, что не будет оспаривать решения директора, и с азартом принялся смаковать свою излюбленную тему:
— Но, Дамблдор, поймите, этот несносный мальчишка просто невыносим. Он зазнался. Считает, что раз он знаменитость, ему можно всё. Он точная копия своего отца, который был…
— Северус, прекрати немедленно, — на этот раз глаза старика излучали праведный гнев. Дамблдор весь подобрался и выпрямился в своём кресле, посылая вокруг себя волны магии. — Он копия отца, которого никогда не имел? Которого видел только по фотографиям? Гарри только внешне его копия, а внутри мальчик на самом деле талантлив, добр и самоотвержен. Я думал, что ты сможешь преодолеть свою неприязнь к сыну Джеймса хотя бы ради Лили. Но я смотрю, ты не горишь желанием приложить усилия, чтобы лучше узнать мальчика. Раз так, я приказываю тебе быть по отношению к студенту Ховартса терпимее. Он сирота, на которого взвалена непосильная ноша. Гарри был лишен нормального детства, и кто, как ни ты, должен понимать его.
Сказав последние слова, Дамблдор позволил успокоиться бушевавшему волшебству. И воззрился на своего подчиненного взглядом великодушного покровителя, наставившего своего заблудшего слугу на путь истинный.
Под влиянием мощи Дамблдора, Снейп немного сник и принял решение поменьше негативно высказываться в адрес мальчишки в присутствии директора. Но в отношении Поттера остался при своем мнении:
«Я отношусь к мальчишке так, как он того заслуживает».
Но, решив оставить свои мысли при себе, он заверил директора:
— Я приложу все усилия, чтобы относиться к… Поттеру… соответствующим образом, — выдавил из себя зельевар.
Недовольный ответом Снейпа, Дамблдор решил, что «аудиенция» за сим закончена:
— Что ж, если все задачи понятны, не смею больше задерживать тебя Северус. У тебя очень много важных заданий, и можешь прямо сейчас отправляться их выполнять. Зайди только к Минерве, она хотела обсудить с тобой вопросы, касающиеся ваших факультетов.
— Как скажете, директор. Я вернусь до первого сентября, как только это станет возможным, — сказал зельевар, вставая.
— Береги себя, мальчик мой.
Снейп вышел из кабинета директора с целым коктейлем испытанных чувств. А директор, повернувшись к дивану, стоящему у окна, спросил:
— Когда ты научишься терпению? Ты мог выдать себя.
За время «милой» беседы Дейвидсону надоело стоять в углу, и он переместился на диван возле окна, откуда не был доступен такой широкий обзор как из угла, но где можно было, приятно и удобно расположившись, наблюдать за действующими лицами. Не хватало только попкорна для полного счастья.
— Еще никто не отменял заглушающие чары. Видеть и слышать меня он не мог, а стоять в углу я устал, к тому же не заслужил такого «наказания». Конечно, действо было славным и поучительным, но зрители в зале, обычно, сидят на удобных местах, потому что в таком положении легче выказывать свое восхищение актерам.
— Ты не исправим. Твое нетерпение и легкомысленность могут погубить когда-нибудь тебя и наше дело.
— Я просто еще умею радоваться интересным моментам жизни, помимо стремления к основным «целям жизни». Как говорится: «Varietas delectate» [2]. (п/а«Разнообразие доставляет удовольствие»).
— А еще говорится: «Per risum multum debes cognoscere stultum» [3]. (п/а«По частому смеху ты должен узнать глупца»).
— Ну, я же сказал, не всё латинское мне близко… Старик, а я и не знал, что ты так хорошо сохранился. До сих пор помнишь выражения своей молодости? Хотел бы я иметь в твои годы такую память,— лукаво подмигнув, рассмеялся Айден.
Понимая, что надолго его хваленого терпения с этим типом не хватит (ну, не привык Дамблдор к такому обращению) Альбус решил выпроводить поскорее и этого визитера.
— Что же, ты понял свою задачу, вот в новом задании и используй свой острый ум, — соединенный напрямую с языком, — про себя подумал Дамблдор. — За день до начала учебного года жду тебя с отчетом. Старое задание, естественно, с тебя снято.
— Я приложу все усилия, чтобы соответствующе выполнить задание, — сымитировал интонацию Снейпа мужчина.
После этих слов Айден лучезарно улыбнулся, прошептал слово «власть», повернул кольцо на пальце и исчез, не дождавшись реакции Дамблдора на своё кривляние. Айден Дейвидсон не мог и себе объяснить, почему ему так нравится выводить старика из себя. Если дергать оскалившуюся собаку за уши, последствия не заставят себя ждать. Но даже осознание этого не могло заставить волшебника прекратить вести себя так, получая при этом несравненное наслаждение.
Дамблдор, лениво произнеся «Репаро», починил кресло, которое еще не раз пригодится, при этом высказывая своё недовольство в адрес Дейвидсона:
— Смог бы ты, паршивец, выделывать такие фокусы, если бы не особые чары, которые я навел на свой кабинет. Ты сможешь проникать в разные места, благодаря новому виду перемещения, который я обнаружил, но в Хогвартс тебе бы не пробраться моим способом, если бы не эти чары. Хорошо, что ты раскопал только, как ими пользоваться, но не разнюхал, на каком принципе основан доступ к ним, — с азартом произнес волшебник. — Встреча получалась даже лучше, чем я думал. Ты согласился на новое задание. Посмотрим, надолго ли у тебя хватит задора и энергии…
«И все же, эта ситуация никуда не годится, — в очередной раз подумал Дамблдор. — Нужно больше сил вложить на поиск того, как обойти этот глупый закон. Пожалуй, этот вопрос для меня встает на уровень борьбы с Томом, если не важнее…»
Подумав еще сминуту, глаза Дамблдора наполнились решимостью. Он позвал к себе Фоукса и исчез вместе с ним в ярком пламени, оставив пустой кабинет с задумчивыми портретами на стенах.
_____________________________
Сноски:
1. Высказывание Эпикура.
2. «Varietas delectat» — «Разнообразие доставляет удовольствие», Федр«Басни». Федр (Phaedrus) (ок. 15 до н. э. — ок. 70 н. э.), римский баснописец; писал на латинском языке. Переложения традиционных эзоповских басен с сильной моралистической окраской.
3. «Per risum multum debes cognoscere stultum» — «По частому смеху ты должен узнать глупца», средневековое поговорочное выражение. [Айден намекает на то, что возраст Дамблдора равен времени появления этого высказывания]
10.05.2011 Глава 4. Что там на самом дне норы, «Алиса»?
Продолжительность времени зависит от нашего настроения. Размеры пространства обусловлены нашим сознанием.
Хун Цзычен
Джинни Уизли задумчиво наблюдала за своим братом Роном, который сегодня встал необычайно рано, при этом он умудрился разбудить свою сестру и сейчас ходил по комнате, заканчивая складывать свои вещи по местам. Он уже оделся для встречи подруги и теперь, видимо, старался привести свою комнату в надлежащий вид.
Внезапно её внимание привлекло необычное действие брата. После того как Рон закончил уборку в комнате, он стал вытаскивать учебники за прошлый год и раскидывать их в самых неожиданных местах по комнате. Выбрав учебник по «Истории магии» и раскрыв, он положил его на кровать, предварительно немного смяв покрывало.
Джинни возмутили его действия, и она со злобой в голосе сказала:
— Что, пытаешься выслужиться перед своей зубрилкой? Она всё равно не оценит, а по количеству книг, которые ты достал, поймёт, что ты хочешь её обдурить.
Рон не подал виду, что обиделся, и, как ни в чем не бывало, продолжил своё занятие, только спросив:
— Джин, у тебя какие-то проблемы? Чем тебе не угодила Гермиона?
— Всем. Теперь она раздражает меня даже своим существованием. Она всегда считала себя самой умной, а теперь, наверное, считает себя гением, что смогла всех нас провести, а ещё подругой называется.
Видя, что темперамент сестры пробивается наружу, и, понимая, что это означает только одно — она знает что-то, чего не знает он, Рон присел на кровать с оставшейся в руках книгой по зельеварению. Внимательно посмотрев на сестру, он спросил:
— Джинни, если тебе есть что сказать, я слушаю…
— Как будто ты не знаешь, что твоя скромница — подлая лицемерка!
— Я не понимаю, о чем ты?
— Послушай, я много думала, сложив два к двум, всегда получаешь четыре. Тебе самому не показалось странным, что Гарри внезапно разрывает со мной отношения? Затем он как-то странно ведет себя по отношению к этой выскочке, а меня вообще начинает игнорировать! А она начинает отдалять тебя от себя, — видя, что брат заёрзал на кровати, Джинни продолжила более громким голосом. — Не спорь, пожалуйста, всё очевидно. Этому есть только одно объяснение — она решила захапать Гарри в свои длинные ручонки. Прикидывается самой доброй и невинной, всепонимающией подругой, а сама плетёт интриги у нас за спиной с целью завоевания Мальчика-который-выжил. А Гарри должен быть моим…. В смысле, я не могу понять, как она смеет играть с твоими чувствами? Понять бы еще — ты для неё запасной план или средство от скуки…
— Замолчи немедленно! Она бы никогда не посмела так со мной поступить. К тому же она не из таких девчонок, Гермиона простая и не умеет кривить душой и притворяться. Такие как она никогда не смогут шпионить или плести закулисные интриги. Для этого она слишком прямолинейна и честна. Я знаю, о чем говорю, и это ты не спорь со мной.
— Я не хотела, чтобы она становилась моей соперницей, всё же мы дружили, но я не собираюсь сидеть и просто смотреть, как она уводит у меня парня! И что, ты собираешься, как полный идиот, разрешать вытирать об себя ноги?! Ты будешь потакать ей во всём, а когда она сообщит, что уходит от тебя к Гарри, повяжешь её подарочным бантиком!
— Не смей говорить, что я мягкотелый! Я умею за себя постоять!
— Что-то я пока не вижу этого!!!
— Если Гермиона даст такой повод, ты всё увидишь своими глазами!
Брат с сестрой распалились настолько, что не заметили, как их беседа переросла в громкие крики, а они давно повскакивали со своих мест и стояли настолько близко друг от друга, что можно было рассмотреть каждую веснушку у своего оппонента.
Джинни стояла, нервно сжимая кулаки, ей пришлось задрать голову вверх, для того чтобы иметь возможность грозно взирать брату прямо в глаза. А Рон нервно тряс учебником перед лицом Джинни, который так и остался у него в руках. Казалось, что сейчас они набросятся друг на друга.
До более агрессивного выяснения отношений дело не успело дойти из-за Молли, которая пришла в комнату на шум и, остановившись в пороге, с удивлением рассматривала своих детей.
— Что тут происходит? Какой повод даст Гермиона? И почему вы кричите друг на друга так громко, что даже смогли заглушить шум, издаваемый упырём?
Виновники ссоры замолчали, продолжая бросать друг на друга сердитые взгляды. Наконец, первой заговорила Джинни:
— Просто мой глупый братец не хочет признавать очевидных фактов. Гермиона бросит его ради Гарри, а он будет спокойно на это смотреть.
Сказав это, Джинни скрестила руки на груди и отвернулась, как бы говоря, что она не изменит своего мнения, что бы ей не сказали мама или Рон.
Рон в свою очередь, насупленный и злой, промычал что-то наподобие: «Со мной такого не будет никогда, я симпатичный чистокровный волшебник, и любая девушка захочет быть моей».
Видя, что дети не собираются уступать, Молли пригрозила, что займется ими вплотную, если они не помирятся. От грозного голоса мамы уши Рона порозовели, и он, наклонившись к сестре, обнял её со словами: «прости меня».
— Вот и отлично, — заговорила Молли. — Вы должны поддерживать друг друга, что бы ни случилось, ведь вы брат и сестра. А если Гермиона действительно сделает такое… вот тогда и подумаем, что нам делать.
Казалось, что последние слова женщина произнесла для себя. Она стояла, задумчиво нахмурившись, а потом внезапно резко подскочила на месте и со словами: «Мой пирог!» побежала на кухню, крикнув детям вдогонку:
— Через пять минут вам нужно выходить, чтобы встретить Гермиону!
Когда Молли покинула комнату, борьба взглядами продолжилась. Джинни сверлила брата, с недовольством взирая на него и понимая, что извинился Рон только из-за матери. Наконец, Рону эти гляделки надоели, и он, отвернувшись, спросил сестру:
— Ну, так ты идешь со мной?
Смерив брата насмешливым взглядом, Джинни, фыркнув, ответила:
— Конечно. Ты разве не слышал поговорки о том, что врага нужно держать близко к себе, чтобы узнать его планы и одолеть. С этого момента мы с Гермионой по разные стороны баррикад, и мне нужно знать, каков будет её следующий шаг.
Взмахнув рыжими волосами, Джинни торопливо вышла из комнаты. Рону же ничего не оставалось, как последовать за сестрой.
«Она ещё увидит, кто из нас прав! А если.… Да, если это окажется правдой, Гарри с Гермионой узнают, насколько их друг «мягкотелый», — подумал Рон.
Он, наконец, кинул учебник зельеварения, который всё это время держал в руках и решительно направился к выходу. Учебник угодил прямо на сидение кресла.
А в это время Гермиона беззаботно сидела на заднем сидении машины. Пока они добирались до деревни Оттери-Сент-Кэчпоул, она смогла еще раз всё обдумать. Слова и поддержка родителей очень ободрили её и придали необходимую решимость.
«Теперь я смогу выдержать всё! Правильно, папа, я не буду прятать свои чувства за маской, а смело расскажу правду! И если Уизли мне настоящие друзья, со временем они смогут меня простить…».
По крайней мере, она очень на это надеялась. Гермиона с благодарностью посмотрела на своих родителей, которые всегда о ней заботились.
«Какие же они у меня красивые. Как я рада, что они у меня есть», — думала девушка.
Она так сильно увлеклась разглядыванием родителей, счастливо разговаривавших между собой, что даже не заметила, как машина остановились.
— Гермиона, солнышко… ты что заснула? Мы уже приехали, — ласково обратился к дочери Джордж.
Весёлый голос отца вызвал на лице девушки счастливую улыбку. Она привстала на сидении и, подтянувшись, чмокнула отца в щеку. Затем, быстро повторив эту операцию с мамой, Гермиона вылезла из машины.
Следом из машины вышли родители. Джордж Грейнджер внимательно осмотрел окрестности деревушки. Они остановились около опушки небольшой посадки, не доезжая до деревни, дома которой еле виднелись вдалеке, но рядом никого не было.
— Гермиона, напомни, пожалуйста, почему мы не можем проехать прямо к дому Уизли, или хотя бы в деревню? Мы опоздали на… — Джордж посмотрел на часы, — на один час двадцать три минуты. Может, тебя уже никто не будет встречать? Ты уверена, что Джинни получила твоё сообщение о нашем опоздании? Я бы не хотел, чтоб ты ходила в незнакомых местах одна.
— Папочка, не волнуйся. Меня обязательно встретит Рон. Наверное, он просто обходит вокруг деревни, ища место, куда мы могли приехать. Но сейчас он подойдёт и проведет меня к ним домой. Не волнуйся ты так, ничего с нами не случится. А приехать прямо к дому Уизли мы не можем, потому что на него наложены чары, отталкивающие людей-не волшебников. У нас бы ушло много сил и времени на преодоление наложенной на дом защиты. А в деревне хоть издавна и живут бок о бок волшебники и магглы. Ну, вы помните, я вам говорила, так называются люди без волшебных способностей. Уизли предпочитают лишний раз не показываться на глаза жителям, чтобы магглы не могли понять, где они живут. Мы просто немного пройдем пешком, но это не будет слишком утомительно, потому что до деревни идти совсем недалеко.
Ее беззаботный тон немного успокоил Джорджа. И пока их не заметили встречающие, он решил дать прощальное напутствие дочери.
Он подошел к Герионе и, приобняв ее так, чтобы мог видеть её лицо, задушевным тоном заговорил:
— Гермиона, пожалуйста, всегда помни о том, что я тебе говорил. Борись за себя, за свои чувства. Борись за возможность быть собой. Не позволяй никому: обществу, врагам, даже близким загонять тебя в общепринятые рамки. Будь и дальше честной, смелой и ответственной. Но прошу, не забывай жить. Просто жить. Помни: «Плохо живут те, которые всю жизнь лишь собираются жить»[1]. Иначе мы создаем себе иллюзию жизни, а на самом деле только существуем. Как часто мы думаем, что мы свободны, что мы живем по своим принципам и совершаем поступки, принятые личным решением. А потом оказывается, что это иллюзия, которую нам навязали.
Было время, когда я прошел через это. Я был разочарован в жизни. Я был сломлен. И если бы я не встретил твою маму, то не знаю, смог бы смириться и пережить моменты, когда мои идеалы с треском были разрушены. Я вижу, что твоя чудная головка полна таких же идеалов, что сердце твое стремится преобразовать жизнь вокруг по своему видению. И я не хочу, чтобы ты пошла по моему пути. Вокруг всегда найдутся люди, которые будут пытаться прогнуть тебя под себя, сломать и подчинить своим принципам. Но всегда помни, кто ты. Помни, что мы тебя любим и поддержим во всём. Доченька, я хочу, чтобы ты была счастлива, поэтому не позволяй никому, даже своим стереотипам управлять собой и жить за тебя!
Знаешь, я для себя решил, что беспрекословно буду «слушать» только свою совесть, «усердно следовать» только правилам этикета и этике общения, «жить»,… а «жить» ради любимой семьи, и пусть все остальные провалятся вместе со своими правилами! Надеюсь, ты тоже найдешь свой путь. Примешь себя и будешь жить не на стороне большинства, а согласно с внутренним, созданным тобой законом.
После своей эмоциональной речи Джордж, заметив, как сильно горят глаза его дочери, поцеловал её в висок и, разомкнув объятия и улыбнувшись, он кивнул в сторону приближавшихся людей. Ими оказались Рон и Джинни Уизли.
— Я же говорила тебе, что мы не опоздали и обязательно их найдем! — крикнула Джинни.
И, побежав навстречу к подруге, закричала:
— Гермиона, ведь это вы опоздали, верно? Всего так на часик или два? Но не волнуйся, мы получили твоё сообщение, поэтому ищем вас не так долго.
Добежав до подруги и порывисто обняв её, Джинни поздоровалась с родителями Гермионы.
Гермиона была явно смущена таким приветствием. Ей показалось, что глаза подруги были сердитыми, и об опоздании она заговорила специально, чтобы поддеть её. Но она решила, что это следствие её разыгравшейся буйной фантазии, ведь это Джинни — ее лучшая подруга. И они действительно опоздали, заставив друзей ждать, за что Гермиона чувствовала себя виноватой. Отогнав все дурные мысли о Джинни, она вернула себе свое хорошее расположение духа и виновато улыбнулась подруге.
— Привет, Джинни! Мы действительно опоздали, прости, что я заставила вас ждать, ведь в опоздании целиком моя вина.
За время их приветствия к их группке подошел Рон. Он поздоровался с четой Грейнджер и, стеснительно замолчав, остался стоять в сторонке.
Гермиона обрадовалась, что при родителях Рон не бросился к ней с поцелуями и объятиями, а потому у неё еще есть немного беззаботного времени до тех пор, пока она не придет в «Нору» и не объяснит всё другу.
Пожелав дочери приятно провести время, родители достали вещи Гермионы из багажника машины и, в очередной раз поблагодарив семью Уизли за их доброту и помощь, попрощались с молодыми людьми. Сев в машину и помахав рукой, они быстро скрылись из вида компании друзей.
Ненадолго Гермиону охватило чувство ностальгии и какое-то щемящее тревожное предчувствие, но она отмахнулась и от этой мысли. Предпочитая думать о том, что родители любят свою работу, и им будет приятно побывать на этой конференции.
Не зная с чего начать разговор, Гермиона решила просто последовать примеру родителей и поблагодарить друзей за гостеприимство.
На её слова Рон только пожал плечами и сказал: «Зачем же тогда нужны друзья?».
Эта простая фраза мигом вышибла «твердую» поверхность из-под ног девушки. Она почувствовала себя мерзкой предательницей, не достойной иметь таких хороших друзей, которые готовы для неё на всё и столько времени потеряли, ожидая её. Хорошее настроение пропало окончательно и безвозвратно, уступив свои позиции унынию от осознания, что она никчемный друг. Нервно сглотнув, она потянулась за своими вещами и произнесла: «Всё равно спасибо», но Рон её опередил и, улыбнувшись, последовал к своему дому. А Джинни, взяв подругу под руку, потащила её вслед за братом.
Гермиона позволила увлечь себя за ними. За всю дорогу она не делала попытки заговорить, а на вопросы о том: «как добрались?», «как жизнь?», «как погода?» отвечала так же односложно и машинально. При этом она не заметила многозначительного взгляда, который Джинни послала своему брату, и как тот сразу же нахмурился.
Очнулась девушка только тогда, когда увидела табличку с надписью «Нора» над парадным входом в дом. Уизли зашли первыми, вежливо открыв перед ней двери, и приглашающим жестом позвали её за собой. Глубоко вздохнув, как будто бы собирая всю свою смелость перед предстоящим боем, Гермиона вошла в дом своей детской мечты. Это место принесло ей много счастливых моментов, и девушка надеялась, что и дальше оно останется для неё таковым, а она сделает для этого всё и постарается вымолить прощение своих друзей.
Как только она зашла, хозяйка дома, причитая о том, как она за всех волновалась из-за задержки, заключила её в объятия, крепкие, как клещи. Девушке даже почудился звук, похожий на треск, и она испугалась, что недосчитается здоровых ребер. Её немного качнуло после «нежностей» с Молли, и основательно «помятая» Гермиона взмолилась, чтобы больше никого из Уизли не было сейчас дома. Ещё одно объятие она сейчас не переживет. Ей и от этого придется полдня отходить.
Всё еще покачиваясь, девушка проследовала за подругой в её комнату. Рон за это время уже успел поставить её вещи возле свободной кровати. Выпустив Живоглота из клетки и выходя из комнаты, он сообщил, что мама зовет всех на обед, так что как только Гермиона будет готова, может спускаться с Джинни на кухню.
Оглядевшись, Гермиона заметила, что в комнате ничего не изменилось. Спальня хоть и была маленькой, но, как и раньше, была уютной и ярко освещенной. Стены были всё так же украшены любимыми постерами Джинни: «Ведуний» и капитана Холихедских Гарпий Гвеног Джонс.
— Джинни, спасибо, что разрешаешь останавливаться у тебя. У тебя очень уютная комната и я рада, что буду спать в ней.
— Пожалуйста, Гермиона…. Рон же сказал, для друзей ничего не жалко, — ответила Джинни.
Слова подруги снова больно полоснули по сердцу. Решив, что больше не выдержит этого чувства вины, возникающего всякий раз, когда упоминается их дружба, Гермиона настроила себя на то, что поговорит с Роном, а потом и с Джинни после обеда.
Она быстро управилась с вещами, потому что доставать много не было необходимости, ведь она пробудет здесь недолго. Было бы глупо распаковывать все вещи, да и не хотелось потом долго собирать их обратно в чемоданы. Гермиона только достала книгу, которую собиралась почитать на досуге, положив её на прикроватную тумбочку, и пижаму, которую отправила под подушку на свою кровать. Также она достала ванные принадлежности, решив, что оставит их сейчас в ванной, когда пойдет мыть руки перед обедом.
Гермиона быстро справилась с распаковкой вещей, она не хотела заставлять Уизли ждать себя еще дольше. Все это время девушку терзали сомнения, что Джинни как-то осуждающе смотрит на неё, следя за её действиями, но, подумав, что ей это показалось из-за разбушевавшихся эмоций перед предстоящим разговором, девушка, приободрившись, обратилась к подруге:
— Джинни, я готова, мы можем идти.
Подруга, ничего не ответив, слезла со стола, на котором сидела. Она покинула комнату, при этом хитро подмигнув Гермионе и уводя её за собой.
Предварительно посетив ванну, девушки проследовали на кухню и сели рядом за стол.
На кухне стоял небольшой деревянный стол с восемью стульями, и, заметив, что из них занято только три, Гермиона вежливо поинтересовалась состоянием других членов семьи.
Ей ответил Рон. Он уже начал есть и поэтому говорил со слегка набитым ртом:
— Герми… она, — поспешно добавил он, увидев взгляд матери. — Я же говорил тебе, что близнецы съехали, чтобы быть поближе к своему магазину. Они могут позволить себе жить отдельно, — при этих словах парень мечтательно прикрыл глаза. — Чарли всё так же в Румынии, занимается драконами. Отец сейчас на работе. А Билл практически не появляется дома, постоянно пропадая на работе.
— Вернее, со своей Флегмой, — фыркнула Джинни.
О Перси они ничего не сказали, но Гермиона и спрашивать бы не стала, зная, какой это больной вопрос для семьи. С момента их ссоры обе стороны не общались и делали вид, что никогда не знали друг друга.
Обед был как всегда вкусным. Правда, сейчас Гермиона вряд ли могла оценить это, находясь в таком душевном состоянии. Она поблагодарила за него Молли, похвалив её кулинарные способности, и передала благодарности от своих родителей, после чего вместе с Роном отправилась в его комнату.
Она чувствовала, как её желудок болезненно скрутило. И хотя от волнения она съела совсем немного, только столько, сколько смогла заставить себя, чтобы не обидеть хозяйку. Она чувствовала, что от переживаний съеденная еда может попроситься в любой момент наружу.
Поднявшись на последнюю ступеньку, она поняла, что закончился последний спасительный предмет, который мог оттянуть этот страшный момент. Комната Рона находилась под самым чердаком и каждую ступеньку к ней Гермиона мысленно «благодарила» за возможность оттянуть страшный момент. Когда же она её достигла, то застыла в нерешительности перед дверью. «Сейчас всё решится», — промелькнула в голове у девушки мысль. Чувствуя себя обреченным кроликом, загнанным охотником в угол, она, собрав все крупицы своей решимости и остаток воли, переступила порог комнаты вслед за Роном.
От обилия оранжевого цвета зарябило в глазах.
«Видимо, в этом году эмблем Пушек Педдл стало больше», — отрешенно подумала девушка, оставшись стоять у входа.
Джинни с ними подниматься не стала, что, по мнению Гермионы, было даже лучше.
«Легче объяснить будет каждому в отдельности, — подумала она. — Да и перед Роном я несу большую ответственность. Я не виновата, что Гарри расстался с Джинни. Наверное,… он её не любит. А вот Рон считает, что я его девушка, и его люблю. Прежде всего, я предала его и перед ним виновата».
Такие мысли, естественно, не придали девушке решимости. Она с грустью смотрела перед собой, думая с чего начать этот тяжелый разговор.
Рона удивляло, что Гермиона до сих пор не прошла в комнату полностью. А ему так не терпелось увидеть реакцию девушки на свои приготовления.
Он уже сидел на кровати и, чтобы подтолкнуть свою девушку к действиям, похлопал по кровати рядом с собой, приглашая её сесть рядом.
«Мы давно не виделись. Я «усердно» занимался летом. Всё это даёт мне право получить свой законный поцелуй», — для себя всё решил Рон.
Гермиона, проследив взглядом за движением друга, заметила возле руки Рона лежащую на кровати раскрытую книгу. Её глаза расширились от удивления, когда она прочитала название. В названии не было ни одного слова, напоминающего о квиддиче, наоборот, книга оказалась учебником! По… «Истории магии!».
Это так сильно поразило Гермиону, что она даже забыла на мгновение о цели своего разговора с другом. Забыв также о такте, шокированная Гермиона спросила:
— Рон, ты, что…. Повторял учебный материал летом? Или это кого-то другого книга?
— Не говори глупостей, Гермиона. Комната моя, значит, и книга, находящаяся на моей кровати — моя, — обиженно проговорил Рон, делая каждый раз акцент на слове «моя».
Осознание того, что она сморозила явную глупость, умудрившись при этом обидеть Рона, особенно в то время, когда ей нужно было хорошее расположение духа у друга, привело девушку в адекватное состояние. Она прошла в комнату, но села не на кровать, а на кресло, стоящее у стены напротив кровати.
Почувствовав, что на что-то села, Гермиона с удивлением приподнявшись, обнаружила ещё одну книгу, которая тоже оказалась учебником, только… по…. по зельеварению!
Лицо Рона поникло и сразу же скисло, когда он увидел, что за книгу держит в руках Гермиона. После ссоры с Джинни Рон забыл что не собирался показывать его, и по оплошности бросил его куда попало, вместо того чтобы спрятать обратно в сундук, зная, что Гермиона никогда не поверит его тяге знаний к зельеварению. При его-то неприязни к Снейпу и его предмету, Рон не мог притронуться к этому учебнику только из личных побуждений, а не из-за перспективы отработок у него. Оставалось только ждать, когда девушка обо всем догадается, и вот тогда придется опять выслушивать кучу нотаций. Для разочарованного парня перспектива с поцелуем таяла с каждой секундой.
И действительно, немного покрутив учебник в руках, словно он прямо сейчас мог превратиться в какую-нибудь диковину, Гермиона стала осматривать комнату более внимательно. Она заметила книги на тумбочке, подоконнике и, кажется, на полу возле кровати. Первые секунды Гермиона думала, что это, наверное, её любимая «Нора» решила преподнести новый сюрприз, но понимая, что более бредового объяснения быть не может, попыталась включить логику.
«Так, подумаем. Рон ненавидит читать что-либо не касающееся его любимой игры, а сейчас в любом, самом неожиданном месте комнаты можно найти учебники, словно он их читал. На кровати книга вообще раскрыта. Если верить глазам, получается, что он действительно летом повторял учебный материал за прошлый год. Но это — Рон! Рон, который не желает повторять изученное даже для сдачи экзаменов! Не то чтобы летом тратить время и силы на учебу. А значит, эти книги оказались тут не случайно, а для какой-то цели.… Так заставляю его учиться только я.… Значит…. Значит, он разложил учебники для того, чтобы я не заставила его учиться в оставшиеся дни!» — пришла к выводу Гермиона.
Она угадала почти всё, даже последняя мысль была отчасти правильная. На такой исход Рон тоже надеялся, если убедить Гермиону, что он уже подготовился, то она не сможет его заставить делать этого еще раз. Но главную цель этой махинации с книгами она угадать не смогла. Рон считал, что Гермиона ведет себя глупо, не позволяя целовать себя, в то время как ему хотелось намного большего. По меркам волшебного мира они уже совершеннолетние, и Рон собирался надоумить Гермиону за эти дни, что ей надо быть более раскрепощенной, а трюк с книгами должен был помочь смягчить девушку.
— Рон, нам нужно с тобой серьезно поговорить, — начала нерешительно Гермиона.
Думая, что сейчас начнется долгожданная «буря», и не желая терпеть выговор от неё, парень умоляюще спросил:
— Гермиона, может, не надо? Я признаю, что моя попытка провалилась, и если ты хочешь, я готов немного поучиться. Хотя я уже сделал домашнее задание, — поспешно добавил он.
— Нет, разговор пойдет не об учёбе, — этим ответом Гермиона заставила Рона, который ожидал нотаций за учебу, занервничать.
Просто девушка не собиралась ругать друга, потому что чувствовала себя очень виноватой. Наверно, при других обстоятельствах она бы накинулась на него за попытку обмануть её, но сейчас она не считала, что вправе делать это, так как чувствовала обманщицей себя.
— Речь пойдет… о нас.
— А что с нами не так, — довольно грубо спросил Рон.
Гермиона ничего не знавшая о разговоре, состоявшимся между братом и сестрой, не могла понять, откуда в голосе Рона столько злости.
— Прежде всего, я хочу заверить тебя, что ты очень много значишь для меня. И я бы ни за что не хотела причинять тебе боль, но…
Закончить предложение ей не дал Рон. Его глаза засверкали такой неприкрытой злостью, что Гермиона даже испугалась.
— Можешь не продолжать…. И не нужно твоих глупых объяснений…. Убирайся из моей комнаты и не смей больше никогда в неё входить….
От этих слов и от того, каким тоном они были сказаны, Гермиону бросило в жар, а сердце, пропустив удар, упало куда-то в район пола.
«Неужели он узнал о моих чувствах к Гарри и никогда не простит?! Неужели нашей дружбе придет конец из-за меня?!»
Гермиона вскочила и, присев на корточки перед Роном, запричитала:
— Рон, миленький, прости меня. Прости меня, пожалуйста…. Я виновата, очень виновата перед тобой. Я пыталась забыть его, но у меня ничего не получалось…. Я не собиралась обманывать тебя. Я хотела тебе всё рассказать…. Я сама не понимала, что творится у меня на душе…. Я умоляю, прости меня, пожалуйста. Моё сердце разрывается от того, что я сделала тебе больно…
— Прекрати! Хватит этой лжи! Думаешь, я полный идиот и не понимаю, что ты меня бросаешь ради Гарри, — начал кричать Рон. Он грубо оттолкнул Гермиону, от чего та, не удержавшись на ногах, больно осела на пол. — Ты думала, что сможешь вечно водить меня за нос! Решила от скуки развеяться или держала меня запасным вариантом?! Думала, что тебе удастся меня провести! Но ты ошиблась, у твоего «глупого» парня тоже есть мозги! А я ещё на сестру накричал…. Когда ты на самом деле поступила как подлая лицемерка! «Нам ещё рано переходить на новую ступень в отношениях», — передразнил Гермиону Рон. — Да тебе было просто противно целоваться со мной. Так знай же, мне тоже не много удовольствия доставляло целовать тебя! Ты и на девушку не очень-то похожа. Зубрилка несчастная! Думаешь, я теперь помру от того, что ты меня бросила. Не тут-то было! Хочу тебе сказать, что ты не центр вселенной. Я на самом деле не до конца бросил Лаванду, и когда ты начала выделываться, не хотела меня целовать, я шел к ней. Представь себе, её устраивали такие отношения. Целуется она, и не только… гораздо лучше тебя…. Теперь я смогу уделять ей больше внимания, которое она заслуживает…. Я думал, что у нас с тобой всё получится, но мне не нужна такая предательница, как ты! Моя новая девушка будет во сто раз лучше тебя! Вернее, у меня уже есть такая девушка! И не надейся, что я тебя прощу, из-за тебя Гарри бросил мою сестру. Это ты во всём виновата!.. Хотя, может, мы и будем друзьями, — внезапно добавил Рон. — Но этого я тебе никогда не прощу!
Конец своей гневной тирады Рон прокричал прямо в лицо девушке. Он держал её за плечи, до боли зажав их, оставляя отметины и синяки. От слов, которые выкрикивал парень, и от испытываемой боли на глазах у девушки выступили слезы. Но они не только не смягчили её «друга», но вызывали новую волну гнева.
Чувствуя, что она всё это заслужила, Гермиона ни разу не перебила Рона, но, как и у всех, у неё имелось чувство собственного достоинства. Гермиона, приложив усилие, вырвалась из его цепкой хватки и вскочила на ноги. Она решила, что больше не сможет выдерживать поток грязных выражений, которые на неё обрушил Рон. К тому же её поразили слова Рона о Лаванде. Он, оказывается, обманывал её всё это время, целуясь с другой. Конечно, это не оправдывало её, но она хранила ему верность. Только однажды она мимолетно поцеловалась с Гарри. Всё остальное время она старалась любить и поддерживать Рона. Да, она ошиблась, когда согласилась встречаться с Роном, но такого она не заслужила. К тому же она ничего не делала специально для того, чтобы Гарри бросил Джинни!
— Ты прав, Рон, я люблю Гарри и хочу быть с ним, — сказала девушка сквозь слезы. — Не знаю, нужна ли я ему, но когда я увидела тебя таким, я даже рада, что между нами все кончено. Я прошу прощения за то, что сделала тебе больно, но я никогда не попрошу прощения за то, что я полюбила Гарри.
Сказав это тихим решительным голосом, Гермиона вскинула голову и, вытирая слезы на глазах, покинула комнату.
Рон опешил от этих слов и вида решительной Гермионы и только и мог, что нервно открывать и закрывать рот, не зная, что сказать. Только спустившись на несколько ступенек, она услышала вдогонку: «И не надейся, что я повяжу тебе бантик!»
Так и не поняв, причем тут бантик, она, понурив голову, спускалась тяжелой поступью по лестнице. Запал Гермионы, который она собрала, чтобы ответить Рону, исчерпался, а в душе появилась зияющая пустота.
Гермиона остановилась только, увидев перед собой Джинни. Лишь один взгляд на неё дал понять — она всё слышала. Джинни стояла, улыбаясь самой ядовитой улыбкой, на какую была способна.
— Что, мой братишка смог решиться и поставил тебя на место? — радостно спросила она.
Гермиона, услышав слова подруги, почувствовала, что от переполнявших эмоций начинает кружиться голова. Сил на пререкания с Джинни не осталось, и Гермиона, собравшись с последними силами, спокойно заговорила:
— Джинни, это только наше с Роном дело. Я не собиралась отбирать у тебя Гарри. Каждый имеет право любить того, кого желает. Мы не встречаемся с ним. Он даже не знает о моих чувствах. Я никогда не хотела становиться тебе соперницей. И если он вернется к тебе, я не буду вам мешать. Но любить его мне никто не может запретить, хотя бы потому, что я даже сама не смогла этого сделать.
— Гермиона, мы всегда будем с тобой подругами. Но я действительно зла на тебя за Гарри, — так же спокойно ответила Джинни.
Не имея сил продолжать разговор после этих слов, Гермиона немного изменила свой маршрут. До этого она планировала пойти к Джинни в её комнату на первом этаже, но теперь она чувствовала, что не сможет там находиться. Нужно успокоиться. Поэтому она решила пойти на задний двор.
Спустившись по лестнице, она не услышала слов, оброненных рассерженной Джинни, которая не верила в искренность Гермионы:
«Я бы запустила в тебя летучемышиный сглаз, но, зная твои способности, приберегу для тебя что-нибудь другое… ты не отберешь у меня мою любовь»
Спустившись, Гермиона зашла на кухню, где у плиты заметила Молли. Взглянув на неё, Гермиона была готова поклясться, что увидела на лице женщины недовольство.
«Наверное, Рон так громко кричал, что она тоже всё слышала, — ужаснулась гостья, почувствовав, как её хлестнуло чувство стыда. — Что мне делать? Уизли теперь меня ненавидят, наверняка остальные члены семейства, когда услышат об этом, тоже отвернутся от меня. Как бы хотелось покинуть этот дом немедленно. Но куда и как я направлюсь? Может, схватить вещи и пойти искать дом Луны. Но смогу ли я его найти? И сможет ли она мне помочь?
Можно было бы позвать родителей, но я не хочу отвлекать их. Они наверняка уже далеко уехали. И если вернутся, не смогут побывать на своей конференции…
Можно было бы аппарировать в Лондон, но я обещала родителям, что буду у Уизли и не отправлюсь на Косой сама…
Если не станет хуже, я стерплю,… я всё стерплю, потому что я это заслужила», — решила девушка.
Гермиона набралась смелости и спросила:
— Миссис Уизли, можно я пойду, прогуляюсь во двор?
— Конечно, дорогая, и почему ты должна спрашивать у меня разрешение? Чувствуй себя как дома и гуляй, где тебе хочется, — ответила она. Гермиона заметила, что выражение глаз Молли не вязалось с её добродушным тоном. — А почему с тобой нет Рона?
— Он…. Я…. Простите, миссис Уизли, но мы поссорились, очень серьезно поссорились, — Гермионе было стыдно говорить об этом матери Рона, но она решила, что скрывать будет только хуже.
— О, деточка. Как поссорились, так и помиритесь. Ссоры людей, которые на самом деле любят друг друга, быстро заканчиваются примирением. Не волнуйся, я помогу вам, уж я объясню этому оболтусу, что с друзьями, а особенно подругами нужно мириться.
— Не надо… — взмолилась Гермиона.
— Ты что, не хочешь помириться с Роном? — с удивлением в голосе и еле ощутимым нажимом спросила Молли.
— Нет, что вы…. Дело не в этом…. Я хочу помириться с ним. Но… я думаю, мы справимся сами, спасибо.
— Ну, что ты, деточка, мне совсем не сложно. Ну что же ты? Иди, прогуляйся.
После этих слов Молли вернулась к своему занятию, а Гермионе ничего не оставалось, как пойти во двор.
Она вышла через задний вход и проследовала к самой дальней постройке, которая находилась прямо за сараем, где Уизли хранили мётлы.
Обойдя эту старую постройку так, чтобы оказаться за стеной, которую не видно из окон Норы, Гермиона села на землю и притулилась спиной к стене.
Кирпичи были теплыми от горячих солнечных лучей и приятно грели спину. Но уже через минуту это ощущение потерялось в потоке мрачных мыслей, заполнивших душу девушки.
Гермиона не плакала, но чувствовала себя потерянной и опустошенной. Она всегда считала, что их дружба никогда не закончится, что они смогут преодолеть и пережить любое препятствие, любое горе. Между ними уже бывали разногласия, ссоры, непонимание, но они всегда мирились.
На память Гермионе пришло воспоминание о том, как ей тяжело было, когда друзья поссорились с ней из-за «Молнии». Она тогда чувствовала себя такой же отрезанной, отвергнутой и виноватой. Ей было очень больно от осознания того, что друзья, для которых она была готова на всё, игнорировали её, поставив метлу много выше их дружбы. Было больно, очень больно…. Чувство, что ты для дорогих тебе людей как балласт, который скидывают при неудобных обстоятельствах, глубоко ранило сердце девушки. И хотя со временем она смогла побороть свой страх снова быть отвергнутой, сейчас он пробудился с новой силой, затмив все остальные чувства.
«А если и Гарри отвернется от меня?!» — пронзила её страшная мысль.
Спасаясь от боли, раздиравшей её сердце этой страшной догадкой, Гермиона заставила себя переключиться на другие воспоминания.
Она начала думать о событии третьего курса, когда они с Роном поссорились из-за Живоглота. Только сейчас всё было намного серьезнее. Ситуация касалась любви Рона к Гермионе, а не к своей ручной крысе. Девушка понимала, что очень задела чувства парня, и поэтому, находясь одна во власти своих страхов, она начала поддаваться чувству вины и отчаяния.
Солнечное тепло не ощущалось, а легкий ветерок не приносил освежения. Наоборот, умиротворение и теплота природы так сильно не совпадали с внутренним состоянием Гермионы, что казались девушке неуместными и искусственными.
Постепенно её начала бить мелкая дрожь. Первый шок прошел, и мрачные мысли, почувствовав свободу, сталкиваясь и борясь за право обладания, проникали в сознание и сердце Гермионы, сменяя друг друга, как слайды драматического кино.
Её сердце то заходилось в отчаянии от того, что она потеряла расположение друзей, то её пробивал мелкий пот от мыслей, что она стала мерзкой предательницей.
Не в силах выдерживать натиска мыслей, девушка вскочила на ноги и стиснула до боли кулаки. Новый порыв чувств заставил её побежать в сторону озера. Она не до конца осознавала, что делает, но чувствовала, что если остановится, то не сможет сопротивляться, и печаль, боль, страх поглотят её целиком.
Её состояние сыграло с ней злую шутку, Гермиона бежала, не разбирая дороги и уже почти достигнув озера, не заметила кочку, торчащую из земли, споткнулась и с разбегу упала, растянувшись на земле. Благо земля была не очень твердой, и Гермиона отделалась мелкими ссадинами и испачканной одеждой.
Упав, она даже не почувствовала боли, но слезы непроизвольно брызнули из глаз. Эта слабость окончательно добила её. Силы и желания, еще секунду назад владевшие её разумом и телом, оставили девушку, и она отдалась во власть судорожным рыданиям, проклиная себя за слабоволие и новую, становящуюся к её ужасу постоянной спутницей, манеру поведения. Гермиона никогда не позволяла своим чувствам выходить на поверхность, считая слезы показухой и жеманством. Она всегда старалась взвешивать каждый свой шаг, думая о последствиях своих поступков и их влиянии на репутацию и будущее. И вдруг она превращается в кисейную барышню, готовую разрыдаться по любому случаю. Начинает думать только после того, как совершит ряд самых необъяснимых даже для себя поступков. Она та, кто презирала подобные чувства и поступки, сама оказалась в их власти. Хваленая выдержка и сила воли испарились, как утренний туман, оставив её наедине с муками, показавшими, насколько она уязвима и слаба.
От этих мыслей и ненависти к своей слабости, Гермиона застонав, с яростью ударила рукой об землю. Под руку попался пучок травы, который она с каким-то маниакальным остервенением выдрала из земли и откинула от себя. Эти действия не принесли желаемого удовлетворения, а только усилили желание выпустить наружу появившуюся в душе злость. К счастью, палочка Гермионы осталась в доме, и она не могла наделать глупостей. Но её саму этот факт не привел в восторг, а разъярил еще больше, увеличив и без этого зашкаливающее чувство уязвимости.
Подумав об обитателях дома, она подскочила с земли, как ужаленная, и стала с силой вытирать лицо, смешивая слёзы с землей, от чего её лицо стало выпачкано черными разводами грязи и приобрело боевую раскраску.
Так резво вскочить с земли её побудила мысль о том, что её может увидеть в таком виде кто-нибудь из Уизли. Распластавшуюся на земле, рыдающую и,… в общем, такого позора её гордость бы не пережила.
Представив себе эту картину, в её сердце проникли ядовитые мысли, которые настаивали на том, что Рон был бы счастлив, увидев её в таком состоянии. Противный голосок напевал злые слова друга:
«Мне тоже не много удовольствия доставляло целовать тебя!» — а ты вначале научись целоваться, чтоы тебе это приносило удовольствие, — отбивалась Гермиона.
«Ты и на девушку не очень-то похожа. Зубрилка несчастная!» — это только ты так думаешь, другие парни ценят,… по крайней мере, мой ум. Вот Майклу и… Гарри, — неуверенно добавила Гермиона, — нравится мой ум и возможность обсуждать со мной всё, что угодно.
«Думаешь, я теперь помру от того, что ты меня бросила. Хочу тебе сказать, что ты не центр вселенной. Не тут-то было!» — уж я тем более «не помру»! И не думай, Рон Уизли, что именно ты центр вселенной.
«Я на самом деле не до конца бросил Лаванду, и когда ты начала выделываться и не хотела меня целовать, я шел к ней…» — а я еще думала, что это я подлая. Да как он посмел обманывать нас обоих? Хотя, судя по словам Рона, Лаванду всё устраивало… Я, конечно, тоже хороша, но когда я была девушкой Рона, я парней к себе не подпускала, не то, что целоваться с ними. Я даже с Гарри пыталась всячески выдерживать дистанцию! Я старалась, может, плохо, но, как могла, старалась сделать Рона счастливым. А он в это время крутил с другой…. Думаю, мы в расчете, Рон Уизли. Я больше ничем тебе не обязана и с чистой совестью могу жить своей жизнью. Ну… почти с чистой…
Досада и горечь разочарования разожгли с новой силой желание крушить и ломать. Она оглянулась в поисках чего-нибудь подходящего, чем можно было запустить в озеро. Вокруг не видно было ни одного камушка. Издав рассерженный рык, она принялась усердно обыскивать берег озера, с таким рвением, как будто она искала вещь, от которой зависела её жизнь.
Наконец, её поиски увенчались успехом, и она нашла небольшой камушек, который тут же отправился на дно озера. Кинуть далеко не удалось, хотя в бросок были вложена ярость и злость, заполнявшие Гермиону.
«Гарри бы кинул намного лучше меня. У него отличный бросок», — подумала Гермиона, забыв, что мысли о друге сейчас последнее, что можно было пускать в свою пылающую голову.
И действительно, после очередной мысли о друге назойливая мысль, которую ей удавалось с успехом всё это время отгонять от себя, решила, что сейчас самое время о себе напомнить.
«Рон — лучший друг Гарри, и он вполне может встать на его сторону, как делал это и раньше. И тогда… тогда он бросит тебя и перестанет с тобой общаться», — эта мысль смогла-таки победить все остальные бушующие в ней чувства, заморозив их на время. Она, как набат, билась с неистовой силой, отдаваясь с каждым ударом сердца щемящей болью в груди.
За время, прошедшее после памятного поцелуя, девушка уже настолько привыкла к своей новой склонности — к резким сменам настроения, что она перестала замечать этот процесс, когда её чувства могут сменяться с немыслимой скоростью на абсолютно противоположные, чем ещё секунду назад. Но когда бы это ни случалось, расплата была быстрой. Она теряла крупицы силы и разума, которые с каждым разом было всё тяжелее сохранять. И чем глубже были эмоции, тем быстрее из неё улетучивались силы.
Вот и сейчас, не умея защитить себя от этой мысли, не зная, какой аргумент привести в пользу своей побледневшей надежде, она бессильно опустилась на землю. Она полулегла на дерево, так кстати оказавшееся рядом, и глубоко задумалась, даже не чувствуя, что местами старая кора неприятно давила в спину.
Гермиона судорожно перебирала в памяти события жизни, которые бы указали на то, что она ошибается. С каждым услужливо подсунутым коварной памятью воспоминанием её лицо мрачнело всё больше. Нет, она не плакала, но с каждой минутой её охватывало понимание своей обреченности.
«Гарри посчитает, что я поступила подло с Роном. Ведь я не смогу объяснить ему, что, любя его, я пыталась забыть о своей любви с помощью Рона, но при этом Рона обманывать не собиралась. Даже если я ему начну это объяснять, его честное и доброе сердце, не принимающее подлости, особенно от друзей, побудит его презирать меня. — От этой мысли перед глазами потемнело, и появилось желание немедленно исчезнуть с лица земли, чтобы никогда не увидеть в любимых глазах презрение и укор, который она от него заслужила. Эта мысль настолько поразила Гермиону, что она забыла о горечи недавней ссоры, как будто она произошла давно и не с ней…. Подавленная тяжестью этого предположения Гермиона начала поддаваться паническим мыслям. — А может сбежать? Сбежать навсегда, чтобы не увидеть отчужденности в родных глазах…. Сбежать из «Норы», из Хогвартса… нет, из Англии. Во Франции я бы смогла пойти учиться в Шармбатон, мне даже французский учить не нужно…»
Картина побега во Францию вызвала у девушки истерический хохот.
В этот момент Гермиона представляла жуткое зрелище. Бледное лицо, с опухшими красными глазами, перепачканная и измазанная с ног до головы, издающая зловеще звучащий в тишине хохот, при котором из неё словно выходи призраки сумасшествия.
Вдоволь нахохотавшись и зная, что никогда так не поступит, она вытерла слезы, выступившие на глаза на этот раз от смеха, и погрузилась в размышления о том, что же ей на самом деле делать. Нужно было решить как вести себя с Уизли, и главное, как не потерять Гарри, когда он узнает о ссоре с Роном.
Сколько времени ушло на размышление, Гермиона не могла сказать. На небе даже стали проступать первые звёзды, на что она в таком состоянии не обратила не малейшего внимания. Гермиона смогла очнуться только тогда, когда почувствовала боль в своем одеревеневшем теле. Солнце уже зашло и не давало тепла, близко расположенное озеро усилило вечернюю прохладу, отчего девушка начала замерзать, и её снова начала бить крупная дрожь. Долгое неподвижное сидение довершило своё дело, заставив её попытаться встать.
Гермиона с трудом поднялась, опираясь о дерево. Она через силу растерла окоченевшие конечности и направилась к дому, надеясь на спасительную чашку горячего чая. Пустой желудок протестующее сообщил, что одной чашкой он не собирается ограничиваться, и, не имея сил сопротивляться ему, Гермиона покорно согласилась, прибавив к имевшейся мечте о чае, мечту об ужине.
К тому же принятое, наконец, решение, хоть и забрало остаток сил, но придавало чувство уверенности, которое появлялось у Гермионы всегда, когда она принимала окончательное решение.
«Рон сам сказал, что возобновление дружбы возможно. Джинни тоже не проявляет явной враждебности. А значит, необходимо приложить все усилия для восстановления дружеских отношений, и, если необходимо, я смогу пойти на уступки ради друзей, — решила она. — А с Гарри… Гарри я попытаюсь объяснить, что я поняла, что не смогу быть с Роном…. И… попытаюсь убедить его, что наша с ним дружба сильнее таких обстоятельств, а если что-то пойдет не так…. Что ж, пущу в ход любимый способ Гарри, буду соображать по ходу…».
Поэтому Гермиона, словно мотылек, устремила свои быстрые шаги к кухне, откуда лился манящий свет. Лишь переступив порог, Гермиона почувствовала приятное тепло, от чего замерзшее тело покрылось мелкими мурашками. Желудок, в котором толком ничего не было с самого утра, издал урчание, как только в нос ударил запах приправ и ароматной еды. Ища его источник, она повернулась к плите, не заметив присутствующую в кухне миссис Уизли.
— Милочка, мы уже начали волноваться за тебя, — раздался голос за спиной Гермионы. Она, вздрогнув, обернулась и увидела Молли, сидящую на стуле в углу кухни и занимавшуюся вязанием носков. — Я хотела пойти искать тебя, но Рон сказал, что ты хочешь побыть одна, а потому мы поужинали без тебя. Прости, дорогая, но Артур был голоден после работы, а ужинать мы привыкли всей семьёй, поэтому мы не смогли подождать тебя, — вещала Молли спокойным голосом, словно вела светскую беседу. — Все уже легли спать, но ты можешь покушать то, что я оставила тебе на столе. Я теперь тоже пойду спать. Ты, главное, никуда больше не уходи, пожалуйста. И ещё, Гермиона, я не вправе требовать, но… не могла бы ты привести себя в надлежащий вид,… пожалуйста. Спокойной ночи, милочка.
После чего миссис Уизли встала и проследовала к себе в спальню.
Гермиона почувствовала, словно её обдало ушатом ледяной воды. Она почувствовала, что теперь ненавидит слово «милочка», которое миссис Уизли произносила каждый раз с такой интонацией, словно отвешивала Гермионе пощечину. Она так и застыла возле стола, где стояла тарелка с холодным бульоном и несколькими кусками хлеба.
Немного восстановив рваное дыхание, она посмотрела на свои руки и увидела, что они черные от грязи. Одежда выглядела не лучше, а в зеркало, если бы оно даже оказалось в кухне, девушке было страшно посмотреть.
Унижение. Позор. Падение на самое дно. Вот, что чувствовала сейчас Гермиона.
«Неужели я совсем разучилась думать? Как я могла забыть, что выпачкалась? А ещё хотела, чтобы никто не заметил моих переживаний! Идиотка…. Дура…. Вообще не понятно, как меня кто-то мог посчитать умной, — чувствуя, как её опять начинает трясти, теперь вдобавок и от пережитого унижения, Гермиона, так и не поужинав, направилась в сторону ванной. — Когда же этот день кончится?! Может, провести ночь на кухне? Так я не увижу Джинни…. Вдруг она не спит и потребует объяснений? Но если меня найдут на кухне, будет ещё хуже….».
«Я в западне. Я попала в глубокую яму, и мне из неё не вылезти, — чувствовала Гермиона. — Будь честной с собой, — смывая с себя грязь под горячими струями воды, приказала себе девушка — ты не выдержишь, твоей хваленой выдержки на самом деле нет. Даже Молли присоединилась к выражению праведного гнева, единственной целью которого показать тебе, как Уизли относятся к людям, которых считают предателями. Такое уже было, когда Молли показывала своё неудовольствие тобой. Тогда она поверила газетным сплетням о тебе, Гарри и Краме. Но то, что происходит сейчас, не идет ни в какое сравнение. Друзья выказывают презрение, особенно Рон. Молли комбинирует: доброе выражение лица, сообщающее тебе грубые вещи, и добрые слова, сопровождающиеся злым взглядом. Но ты не сможешь играть в эту «игру». Вспомни, что тебе сказал отец: «Оставайся собой и не дай никому сломать тебя». Вот так и поступи, Гермиона, — призвала она себя к голосу разума. — Точно, вот так и поступлю. Буду оставаться собой. Я считаю Уизли своей семьей и буду стараться помириться с ними, но кривляться и изображать то, что я на самом деле не чувствую, я не буду даже ради них. Думаю, им нужно будет время, чтобы всё обдумать, а для этого им нужно побыть свободными от моего присутствия… и я придумала уже, что делать… ума только не приложу, как поступить с Живоглотиком… и ещё как протянуть оставшиеся два дня?!».
Принятый душ немного согрел Гермиону и принес временное облегчение. Придя в комнату Джинни, она быстро юркнула под одеяло, на которое тут же запрыгнул Живоглот. И хотя Гермиона не любила, когда кот ложился близко к лицу, а предпочитала, чтобы он располагался в ногах, сейчас его компания была очень желанна. И она, обняв кота, попыталась уснуть.
«Глотик, что же мне делать завтра? Как дотерпеть до поездки в Лондон? Я чувствую себя здесь птицей, которую заперли в клетке, забрали у неё свободу и при этом заставляют петь», — мысленно обратилась она к коту.
Мягкий теплый комок родного существа, трущийся о её щеку, заставил её вспомнить, что она не одинока, и есть те, кто любят её. Чуть крепче сжав кота, разбитая и уставшая она погрузилась в беспокойный сон.
На следующий день Гермиона проснулась как никогда поздно. Она не чувствовала себя отдохнувшей, а долгое сидение на холоде вылилось в легкий насморк и поламывание суставов.
Спустившись после принятой ванны, она уже не удивилась, что на завтрак её тоже не стали ждать, не разбудили, видимо, из человеческого сострадания к спящей девушке. Игнорировать требования желудка в этот раз не получилось, и она съела оставленную на столе холодную яичницу и запила соком. Разогревать и готовить еду самостоятельно в обители Молли Уизли Гермиона не решилась.
На столе также осталась записка о том, что им срочно нужно было отправиться в деревню за покупками по хозяйству.
«…Мы вернёмся нескоро, чувствуй себя, как дома…», — бросилась в глаза строчка. Гермиона почувствовала укол вины, что своим поведением «выгнала» всю семью из их собственного дома.
Настроение опять стало приближаться к минусу, и она решила, что нет ничего лучше, чем заняться любимым делом. Поднявшись в комнату Джинни, Гермиона села на заправленную кровать и принялась читать. Со временем чтение всё же немного, но смогло отвлечь от угнетающих мыслей. Только ощущение, что она уже никогда не сможет почувствовать себя в «Норе» «как дома» не покидало её.
Время для Гермионы тянулось бесконечно медленно, растягиваясь, как липкая противная тянучка.
Она постоянно отвлекалась от книги, гадая, сколько времени прошло, и как скоро наступит вечер, желая только об одном: чтобы этот день поскорее закончился. Поэтому она с легкостью оторвалась от книги, как только услышала шаги заходившей в комнату Джинни.
Гермиона почувствовала, что нервы натянулись, как струна, но, решив, что именно ей нужно делать первые шаги к примирению, она, постаравшись придать голосу спокойствие, обратилась к Джинни:
— Привет! Ну, как покупки?
На удивление Джинни отвечала охотно и дружелюбно:
— Да ужас просто. Столько всяких овощей насмотрелась, на всю жизнь хватит…
— Вы только продукты покупали? — удивилась Гермиона, почувствовав, как напряжение спадает, и на лице появляется счастливая улыбка от осознания того, что Джинни осталась её подругой, готовой делиться с ней своими чувствами. — А я думала у вас какие-то серьёзные покупки, вас так долго не было…
— Мама решила, что нам нужно обязательно навестить Фоссетов, раз мы оказались по делам в деревне. Ну, мы и отправились их посетить, — вещала недовольным голосом Джинни. — Я ненавижу у них бывать! Фоссеты по вопросу к чистоте крови, что-то среднее между Малфоями и нами. И своими разговорами приводят меня в уныние. А их сын Даниэль меня просто достал! Он ко мне неровно дышит и своими ухаживаниями не даёт спокойно жить. Что он о себе возомнил! Кому он нужен? Была бы у него хотя бы внешность что надо…. Так я в такой обстановке еле дождалась момента, когда уже можно будет уходить.
— Даниэль Фоссет? Я что-то не помню такого ученика, а я знаю практически всех в Хогвартсе, — удивилась Гермиона.
— Фоссеты решили, что для Даниэля Дурмстранг — самое лучшее место. Ты бы знала, как я с ними согласна, — засмеялась Джинни.
Видя, что у Джинни, что бы она не рассказывала, остается хорошее настроение, Гермиона решилась задать мучавший её вопрос:
— Джинни,… а… а как себя чувствует… Рон?
Джинни закатила глаза и, подсев к Гермионе, взяла её за руку.
— Гермиона, ну ты разве не знаешь моего братца? Перебесится и успокоится. Мне кажется, ему и с Лавандой будет неплохо.
— Джинни, мне, правда, жаль, что мы по стечению обстоятельств стали соперницами. Я клянусь тебе, я хотела его разлюбить и делала для этого всё, что могла, но у меня ничего не получилось. Ты тоже его любишь и можешь понять меня…. Давай не будем ссориться, пожалуйста, ты моя лучшая подруга и я не хочу потерять тебя. Пусть Гарри сам выберет. К тому же он даже не догадывается о моих чувствах и не рассматривает меня как девушку, а только как друга, так что у тебя больше шансов, — печально добавила Гермиона. И немного помолчав, добавила. — Если он тебя любит, то вернётся к тебе.
— Ты права, не будем ссориться. Давай мы ничего не будем делать со своей стороны, для того чтобы добиться его расположения и этим поможем ему самому решить, — предложила Джинни.
Немного поразмышляв, Гермиона дала обещание, и счастливая Джинни кинулась обнимать подругу.
Если бы Гермиона могла видеть лицо обнимавшей её подруги, то она бы задумалась можно ли верить в то, что подруга сможет сохранить договор в силе.
Остаток дня прошел относительно спокойно. Её даже пригласили на ужин, и Гермиона могла наконец-то насладиться горячей едой.
За столом Гермиона чувствовала себя скованно, но ни Молли, ни Рон не показывали своего неудовольствия. А глава семейства вообще весь ужин дружелюбно общался с ней, расспрашивая гостью о маггловской технике. Вначале его очень волновало, зачем магглам нужен «грязесос». А под конец ужина он вспомнил о компьютерах и попросил Гермиону объяснить, что это за штука «Интернет», и как его запихнули в компьютер? Особенно его волновало — как могут пересылаться через него письма, когда там нет, ни сов, ни почтальонов?
Когда Молли хотела прекратить неприятную ей тему, Артур возразил, что это нужно ему для работы, и попросил Гермиону продолжить рассказ. Молли наградила Гермиону убийственным взглядом, от которого у девушки по спине побежали мурашки, но выбора не было, мистер Уизли просил помочь ему понять, и Гермиона попыталась это сделать.
Объяснения получились путанными и пространными, потому что она не представляла, как объяснить мистеру Уизли сложные для него понятия, в то время как он о компьютере знал только то, что это коробка, с помощью которой магглы работают, играют и развлекаются. Всё же результат у её потуг был — Молли разозлилась ещё больше, а Рон и Джинни чуть не уснули за столом от скуки, и только глава семейства получал истинное наслаждение от объяснений гостьи.
Гермиона заметила выражение лица Молли, которым та смотрела на своего мужа, и поняла — сейчас грянет гром. Она инстинктивно потянула руки вверх, чтобы зажать уши, но не успела на доли секунд.
Раздался громкий крик, от которого в ушах зазвенело:
— Артур Уизли, хватит мучить нашу гостью!!! — после обращенных к нему слов мужчина весь как-то сжался и уже не пытался возражать, видя, что Молли вышла из себя. — Твоя нездоровая любовь к маггловским штучкам может плохо кончиться. Тебя могут уволить, а ты хоть подумал, что будет с нами?! Я уже тысячу раз говорила, что в нашем доме не должно быть всех этих штук и даже разговоров о них. Свои проблемы по работе там и решай…
Молли распалялась всё больше, и Гермиона решила, что безопаснее для своей жизни немедленно покинуть кухню. К тому же присутствовать при ссоре супругов было неловко, поэтому девушка ретировалась из помещения как можно быстрее и незаметнее. Джинни поспешила за ней. Не отставал и Рон, у которого уши горели, как красная лампочка светофора.
Возле комнаты Джинни он оставил девушек, предварительно бросив на Гермиону недовольный осуждающий взгляд. Гермиона же на это, тяжело вздохнув, подумала:
«Помириться в этот раз будет очень тяжело. Как будто всё специально работает против меня…».
Подружки еще некоторое время поболтали обо всём понемногу, после чего Джинни уснула, а Гермиона решила, что ей нужно ещё немного почитать. Она еле дождалась вечера, но, не считая ссоры между мистером и миссис Уизли, день закончился неплохо, и она уже начинала сомневаться: действительно ли нужно выполнять принятое решение.
Все сомнения развеялись у девушки после событий случившихся во второй половине следующего дня.
Этот день казался ничем не примечательным. Казалось, что жизнь опять пошла своим чередом. Рон ходил всё также насупившимся, но молчал и недовольства не высказывал. Молли кормила ее вместе со всеми, а значит — немного оттаяла. Джинни щебетала, как заведенная, о мальчишках, которые проявляли ей знаки внимания, даже не задумываясь нужно ли это ей. А Гермиона пыталась заниматься любимым делом — читала свои книги. Даже постоянно отвлекаясь на реплики подруги, она умудрялась понимать смысл прочитанного, но временами её взгляд затуманивался, и она принималась мечтать о завтрашнем дне.
В общем, тянулся он не менее долго, чем прошлый, а закончился событием, заставившим время бежать стремительным галопом, ошеломившим и поселившим в душе Гермионы жгучее желание покинуть «Нору» немедленно и навсегда, забыв обо всех её обитателях.
Ближе к вечеру Гермионе с трудом удавалось держать себя в руках от мысли, что завтра она увидит Гарри. Перспектива этой встречи не давала покоя, прибавляя волнения от ожидания его реакции, но в глубине души Гермиона верила, что он обрадуется, увидев её, и предвкушала момент «дружеских» объятий при встрече. Она не заметила, как легкий румянец тронул её щеки, а губы непроизвольно начинали растягиваться в глупой счастливой улыбке. Лёгкое покашливание вывело её из задумчивости и заставило залиться ещё большим румянцем от смущения. Она совершенно забыла, что находится за столом в компании семьи Уизли, которые решили сегодня пораньше поужинать и лечь спать, потому что завтра будет напряженный день, и нужно будет встать пораньше.
— Гермиона, так ты передашь мне, наконец, соль? — повторил свой вопрос Рон.
Это был первый раз, когда Рон заговорил с ней после ссоры. Она трясущимися руками взяла солянку и передала ему со словами: «Прости, я не расслышала». Когда их руки соприкоснулись, она почувствовала себя неуютно и как-то слишком поспешно отдёрнула свою руку от него, чуть не выронив солонку.
Из-за возникшей неловкости она почувствовала, будто стул под ней начал накаляться, а всё тело покрылось мурашками и стало неистово чесаться. Это заставило её еще больше занервничать, и она опустила взгляд в тарелку, чувствуя, что лицо и уши горят, и, догадываясь, что она сейчас являет собой точную копию помидора лежащего в её тарелке.
Из-за всех этих манипуляций она не заметила взгляда, которым её наградил Рон. Он был наполнен злобой, презрением и жаждой мести. Возможно, если бы она увидела этот взгляд, то не пошла бы беспечно прогуляться на свежем воздухе перед сном, «чтобы лучше спалось», а помчалась в комнату Джинни и забаррикадировалась там, ожидая утра.
Голову ничего не заметившей Гермионы такие мысли не посещали, и она со спокойным сердцем пошла прогуляться. Погода была отличная и помогала настроиться на романтический лад. Несмотря на конец августа, на улице было по-летнему тепло. И она не замерзла, будучи одетой в шелковую белую блузку с длинными рукавами и длинную юбку из тяжелой ткани коричневого цвета. Одежда соответствовала романтическому настроению Гермионы, и она, довольная собой, гуляла на заднем дворе возле дома.
Даже не заметив, как ноги принесли её сюда, она оказалась возле сарайчика с мётлами. Видимо, желание поскорее увидеть друга привлекло к вещам, которые хоть немного напоминали о нём.
«Тут он хранил свою «Молнию», а потом брал её и вместе с Уизли шел играть в квиддич. Жаль, что близнецы съехали на свою квартиру…. Они, конечно, шалопуты, но в их компании я бы чувствовала себя спокойнее и веселее. А ещё лучше, чтобы тут был Гарри…»
— Гарри… — она так глубоко окунулась в свои мысли, что произнесла имя любимого человека вслух, после чего, обхватив себя руками, глубоко вздохнула то ли горестно, то ли задумчиво.
Она не заметила, как рядом оказался Рон, и даже подпрыгнула от неожиданности, когда он раздраженным голосом окликнул её:
— Скажи, Гермиона, и что влюбленным неймётся, вечно шляются где-то и вздыхают? Тебе самой не противно?
Не совсем поняв суть выдвинутых ей претензий, Гермиона, однако отметила, насколько Рон был дерганным и раздраженным. Её радовало, что он начал разговаривать с ней, но темы, которые он выбирал, наводили на мысль, что она не против того, чтобы он её поигнорировал ещё хотя бы немного.
— Э… я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, Рон, — неуверенно начала Гермиона. — Но ты прав, уже пора возвращаться в дом.
Она сделала несколько шагов в сторону дома и в нерешительности замерла. Рон оттолкнулся от стены, на которую опирался плечом и загородил ей путь.
— Что, я уже настолько противен тебе, что ты не хочешь даже пары минут поговорить со мной? Или ты настолько осмелела, потому что млеешь от мысли, что завтра увидишь своего драгоценного Поттера? — спросил он её.
В его голосе слышалась явная угроза, которая заставила девушку прирасти к земле. Сердце начало бешено колотиться, а в голове начали появляться панические нотки. Но вспомнив, что перед ней стоит друг, пусть и рассерженный, она решительно зашагала к дому.
— Рон, пожалуйста, не заводись. Твоя мама сказала, что нам нужно раньше лечь спать. Я не думаю, что ослушаться её — хорошая затея…
Она подумала, что напоминание о Молли поможет Рону успокоиться. Ей даже показалось, что её план удался, потому что она смогла уже отойти от него на несколько шагов, когда он, подбежав со спины, грубо схватил её за плечи и, резко развернув, отбросил назад в сторону сарая. От неожиданного и сильного толчка Гермиона, не удержав равновесия, упала на землю, ободрав кожу на ладошках во время приземления.
Не успев прийти в себя, она почувствовала горячее дыхание на затылке. Уже через секунду Рон грубо перевернул её и, до боли сжав, встряхнул так, что у неё закружилась голова.
— А если бы это был Гарри, ты бы не стала бежать в дом? Ты бы не стала избегать его? Ты бы заглядывала ему в рот и слушала все, что он тебе рассказывает? — злобно шипел он. — Чем он лучше меня? Чем?! Ну, скажи же. Почему наш гений сегодня не может ответить не на один вопрос? Или ты потеряла дар речи?
С каждым вопросом он распалялся всё больше. Глаза Гермионы расширились от ужаса и представшей картины. Она никогда не видела Рона таким… таким злым и жестоким. Казалось, сейчас у него пойдет пена изо рта и, превратившись в яд, убьёт её. Рон был явно не в себе, и нужно было предпринять попытки вырваться от него. От безумного страха, заполнившего её, она совершенно забыла, что она волшебница, поэтому мысль о возможности воспользоваться волшебной палочкой не появилась.
Она сделала резкий рывок и смогла вырваться из его хватки. Но не успела она отползти и полметра, как он схватил её за ногу и с силой протащил по земле назад к себе. Она начала брыкаться и кричать, что только вызвало в нём новую волну гнева. Казалось, он начал терять человеческий облик. Рон вынул палочку и наложил на неё заклинание немоты — «Силенцио».
— Заткнись. Мы же не хотим никого разбудить, — произнес он леденящим кровь спокойным голосом.
Слёзы брызнули из глаз Гермионы от осознания своего положения и своей глупости.
После чувства беспомощности, которое она испытала позавчера, находясь возле озера без палочки, Гермиона носила её теперь с собой постоянно.
Гарри подарил ей уникальную кобуру для волшебных палочек, палочку из которой нельзя было приманить противником с помощью заклинаний, а хозяину кобуры стоило только призвать её, и она тут же оказывалась в его руке. Гарри и себе такую купил. Если натренироваться, то постепенно палочку можно было вызвать, лишь подумав о ней, как к этому приловчился Гарри.
И как она могла забыть о волшебной палочке? У неё ещё не получалось призывать её из кобуры с помощью только мысленного приказа. Теперь нужно было срочно научиться это делать. Но даже если ей это удастся, как она сможет правильно выполнить заклинание, не произнеся его вслух? Большая половина невербальных заклинаний у неё не срабатывали, и даже если что-то получится, это будет что-то простое и не сработает в полную силу.
Она попыталась сосредоточиться и отдать мысленный приказ, когда внезапно почувствовала, как Рон ударил её по лицу, отвесив болезненную пощечину.
Гермиона посмотрела на него с широко раскрытыми полными боли и неверия глазами, из которых всё также струились слёзы. От этого взгляда Рон как будто немного успокоился и даже пожалел о своем поступке. Он неуверенно заговорил:
— А ну, смотреть мне в глаза! И перестань брыкаться…
Она замерла, и несколько секунд они ничего не делали. Казалось, Рон заколебался, он довольно слабо стал держать её и уже не прижимал к земле. На его лице пробежала тень сомнения, но когда Гермиона подумала, что он отпустит её, он неожиданно спросил:
— Вы целовались с ним? — казалось, он забыл о том, что лишил её голоса. — Ну же, я жду…. А ну да…. Кивни либо положительно, либо отрицательно, — приказал он.
Гермиона не знала, что ей делать. Соврать не было сил, потому что ей казалось, что так она предаст Гарри, а, узнав правду, он рассвирепеет ещё больше и неизвестно, что может сделать с ней и Гарри.
Заметив, что Рон полностью поглощён ожиданием ответа и забыл удерживать её, она решила, что это её шанс. Со всей силой, которую могла собрать, она оттолкнула его ногой. От удара ногой, пришедшегося на грудь, Рон охнув, упал на землю. Не дожидаясь, что будет дальше, она подскочила и со всех ног кинулась бежать к дому.
Когда до дома оставались считанные метры, её опять настиг Рон и, прыгнув на нее, повалил на землю. Она почувствовала болезненный удар об землю и не менее болезненный удар от падения своего преследователя на неё.
Потеряв способность говорить, она не могла даже умолять его остановиться или кричать о помощи. От боли и разочарования, ведь спасение было так близко, она беззвучно застонала.
Видимо, его не устраивало место вблизи от дома, и он снова потащил её в сторону злополучного сарая. Она, брыкаясь, кусаясь, вырывалась из его рук, но Рон был намного выше и сильнее её, поэтому Гермиона только выбилась из сил и ещё сильнее раззадорила Рона. Но девушка не собиралась отступать, и когда он, почти дотащив её до своей заветной цели, споткнулся, она смогла, вывернувшись, со всей силы лягнуть его по ноге. Он взвыл от боли, но не выпустил её, а с силой толкнул её к стене сарая. Гермиона не смогла затормозить и сильно ударилась головой. От удара перед глазами всё поплыло и перемешалось яркими пятнами.
Рон подошел сзади и, прильнув к ней, зашептал в самое ухо:
— Сегодня ты сможешь сравнить, кто из нас лучше. Я дам тебе такой шанс.
Он поцеловал её в шею и, запустив руку под блузку, притянул её за живот к себе. Она, несмотря на боль и головокружение, совершила вялую попытку стряхнуть его с себя. Всё это время она пыталась достать палочку, но у неё ничего не получалось. Гермиона надеялась на свой последний шанс, что сможет как-нибудь дотянуться другой рукой до кобуры и вытащить палочку, но Рон всё время держал её в поле зрения, а руки её были заняты попытками отбиться от него.
Рон, видя, что Гермиона, теряя силы, сопротивляется всё слабее, с каким-то затаённым садизмом в голосе произнёс:
— Ну, чего ты сопротивляешься, дурочка, тебе понравится, вот увидишь. Мы уже взрослые и можем делать это, я научу тебя, и ты поймешь, что со мной никто не сравнится.
Он затащил её в глубину сарая и волшебной палочкой зажег фонарь. После чего придавил трепыхавшуюся Гермиону всем своим корпусом к стене. Одной рукой держа её за запястья, он завел её руки над её головой, а второй начал разрывать на ней блузку, от чего пуговицы градом посыпались на пол. Одновременно он накрыл её губы поцелуем.
От чувства унижения и сознания своего бессилия слезы брызнули из глаз Гермионы с новой силой. Когда Рон стащил с Гермионы разодранную блузку и стал увлеченно пытаться избавить её от остальной одежды, то выпустил её руки, будучи занятым попытками одновременно расстегнуть бюстгальтер и залезть под юбку, и она поняла — это её последний шанс.
Наверное, доведение до отчаяния и коктейль чувств из страха, злости и унижения и зашкаливший в крови адреналин придали ей сил. Потому что через секунду она почувствовала в своих руках палочку, но в отличие от предыдущих попыток, она не сосредотачивалась на выполнении приказа. Она даже не задумывалась о том, что палочка впервые подчинилась мысленному приказу. Гермиона вложила в заклинание все силы: вывернув под необходимым углом руку, сделала нужные пассы палочкой и невербально послала «Остолбеней».
Результат превзошел её ожидания: Рона с силой отнесло в противоположную сторону, припечатав к стене. Он, глухо застонав, сполз вниз по стене. Видимо, все волшебные силы, которыми она обладала, активировались для защиты своей хозяйки.
«Наверное, так происходят спонтанные выбросы волшебства у детей при сильном испуге», — машинально, как будто со стороны, подумала Гермиона.
К несчастью, после падения он оказался ближе к выходу, и лежал так, что загородил собой проход. Гермиона боялась, что следующее заклинание не выйдет таким сильным, и когда она будет проходить мимо него, он опять сможет схватить её.
Её била крупная дрожь, мысли путались, но когда она увидела, как он зашевелился, адреналин снова зашкалил от испытываемого ужаса, и её разум прояснился. На глаза попалась его любимая метла, и Гермиона, схватив ее, направила на неё волшебную палочку.
Когда Рон поднялся с пола, его рассерженному и одновременно пораженному взгляду предстала удивительная картина: Гермиона с обезумевшим взглядом, вцепившаяся в его метлу. Направившая палочку не на него, а на его метлу, на самую дорогую для него вещь.
— И что ты собираешься делать? — спросил её Рон, стараясь придать голосу насмешливый тон.
Но на самом деле ему было не до смеха. Родители вряд ли купят ему новую метлу, а если она что-нибудь сделает с этой, квиддич для него в этом году будет недосягаем.
Гермиона встряхнула её, как бы говоря: «Вот что, смотри» и, взмолившись про себя, чтобы всё сработало, применила заклинание, от которого на глазах вмиг перекосившегося от ужаса Рона, от его любимой метлы отсеклись несколько прутьев.
«Не зря я прочитала книгу Гарри о метлах и заклинания по уходу за ними, — со злорадством подумала она. — Оказывается, можно удалять не только сломавшиеся прутья, верно, Рон? А ты никогда не хотел учиться, но знания лишними не бывают».
Рон, похоже, от страха за свою любимицу позабыл о том, что действительно испортить метлу можно по-настоящему сильным заклинанием, а для этого нужно быть могучим волшебником, а не доведённой до паники девушкой, лишенной возможности выполнять заклинания вербально. Но, к счастью для Гермионы, он тоже испугался. Он очень испугался, что останется без квиддича — игры, которая приносила ему популярность и выводила его из тени братьев и друга, а потому из его головы совершенно вылетела информация о защитных свойствах своей летающей «подружки».
Не последнюю роль в отрезвлении разума Рона сыграл и удар об стену. Он не слабо припечатался головой, а особенно спиной об кирпич. В одном месте кирпич немного выступал из неровной кладки, и именно в него ему не посчастливилось врезаться спиной, после удара об которую он почувствовал резкую боль и горячую струю, потекшую по спине.
Лежа на полу, он думал, что не сможет встать и разогнуться. Когда же он зашевелился и начал подниматься на ноги, его тело пронзила острая боль, которая поумерила его пыл в желании продолжения нападений. Когда же он увидел «реальную» угрозу ценной для него вещи, он решил, что лучше уступит.
«Она и так усвоила урок. Она увидела, какой я «мягкотелый», — пытался успокоить себя Рон.
Всё же он решил сделать последнюю попытку и кинулся в её сторону. Гермиона, мгновенно среагировав, отсекла ещё пару прутьев, заставив его резко затормозить и завопить в голос. Палочка Рона была потеряна им во время «ласк», и теперь он ничего не мог сделать.
Сжав от злости кулаки, Рон попятился из сарая, умоляя Гермиону больше ничего не делать:
— Я тебя выпущу, только отдай её мне…
Гермиона торопливо вышла из сарая с метлой в руке и, только пройдя весь путь до дома и зайдя в него, она через дверь вышвырнула её на улицу, опрометью кинувшись в комнату на первый этаж.
Рон, послушно не предпринимая никаких действий, с замиранием сердца следовал за ними. Когда он увидел, куда упала метла, то кинулся проверять, в каком она состоянии. Только увидев, что с ней всё в порядке, он подумал, что зря отпустил Гермиону.
«Она теперь всё расскажет…. Что же я наделал?.. Несдержанный идиот, — ругал себя Рон. — Если мама узнает, что я натворил,… она меня убьет,… погоди-ка…. Она же ничего пока не сможет сказать. Это мой шанс», — подумал Рон и рванул вслед за Гермионой.
* * *
Джинни уже успела задремать, когда сквозь сон её кто-то начал с силой трясти, нехотя открыв глаза, она увидела жуткую картину.
Вначале она подумала, что перед ней явился какой-то безумец или посланник смерти. Свет, исходящий от светильника частично попадал на лицо вошедшего. Свет и тень, смешавшись, создавали блики, придавшие вошедшему мистический потусторонний вид.
Постепенно Джинни поняла, что мертвенно бледное склоненное над ней лицо принадлежит Гермионе. Она казалась обезумевшей и тыкала свою палочку Джинни, при этом одной рукой указывая себе на горло. На лбу кровоподтёк…. Вся испачканная…. Юбка порвана…. Вообще без блузки, в одном бюстгальтере! Распухшие губы дрожат, а из глаз текут слёзы, при этом рыданий не слышно. Расширившимися от страха и удивления глазами Джинни замечала всё новые детали. Думая, что это, наверное, такой сон страшный приснился, Джинни заморгала глазами и, зажав их руками, зажмурилась.
Гермиона, видя, что не может добиться от подруги нужной реакции, кинулась к светильнику, стоящему на столе. Она схватила лежащий рядом свиток и перо. Казалось, уже через секунду она вернулась к Джинни и стала трясти её с новой силой, тыкая ей в самое лицо оторванный кусок от свитка.
Рука Гермионы дрожала. От волнения она теребила листок перед самыми глазами Джинни, не давая ей возможность прочитать его.
Не понимая смысла бумажки и раздражаясь от того, что Гермиона, не переставая, суёт ей это прямо под нос, Джинни выдрала клочок из рук подруги и еле разобрала в тусклом свете написанные неровным подчерком слова.
Там оказалось всего три слова: «Силенцио, Фините Инканта́тем». Глаза Джинни понимающе расширились, но она отрицательно замотала головой:
— Гермиона, мне ещё нельзя заниматься волшебством вне школы.
Все действия Гермионы показывали, что слова подруги вырвали у неё раздраженно разочарованный вздох. Она быстро протянула свою палочку Джинни рукояткой вперёд. Но та ещё усерднее замотала отрицательно головой, вжавшись в кровать, и жалобно пропищала: «Давай я кого-нибудь позову…. Например,… Рона».
От звука имени Рона, Гермиона дернулась так, словно её ударили. И как раз в этот момент дверь внезапно открылась, и в комнату влетел Рон собственной персоной.
Гермиона попыталась выполнить заклинание «Остолбеней», но в этот раз у неё ничего не получилось. Она с застывшим ужасом в глазах опустилась на корточки и, обхватив голову руками, начала расшатываться вперёд и назад, как маятник.
Рон застыв в проходе, взглянул на Джинни умоляющим взглядом. Затем, не заходя в комнату, обратился жалобным голосом к Гермионе:
— Гермиона, прости меня….. Умоляю, прости…. Я и сам не знаю, что на меня нашло…. Умоляю, не говори моим родителям…. Прости, — твердил он, как заведенный. После чего применил к ней заклятие «Фините Инканта́тем» и удалился бесшумно из комнаты.
Заметив состояние брата и тёмное пятно на рубашке, похожее на кровь, Джинни хотела побежать за ним, но, вспомнив его взгляд, подошла к подруге.
Она не знала, что нужно делать, как утешить, но понимала — родители не должны узнать об опрометчивом поступке Рона.
«Что же он хотел сделать? Судя по её виду…»
Джинни присела рядом с Гермионой и, обхватив её руками, удержала от дальнейших раскачиваний:
— Гермиона, что он тебе сделал? — спросила она.
Ответа не последовало.
— Ты уже можешь говорить. С тебя снято заклятие немоты, — продолжила она, поглаживая подругу по спине. — Ну же, если ты расскажешь, тебе станет легче…
Услышав нотки сожаления в голосе подруги, Гермиона и сама начала жалеть себя, следствием чего стали надрывные рыдания.
— Ну-ну, Гермиона, ты сейчас разбудишь родителей, лучше расскажи, что случилось, прошу тебя, — пыталась уговорить её Джинни.
— Он… Он… ….
— Ну же давай я слушаю… Он…
— Он пытался…
— Я не смогу помочь, если не узнаю, — начала раздражаться Джинни.
— … принудить меня…
Последние слова Джинни еле расслышала.
— И у него получилось? — с каким-то необъяснимым чувством в голосе спросила Джинни.
После этого вопроса Гермиона внезапно отстранилась от Джинни и одарила ее ледяным взглядом. Она всё ещё дрожала, всё тело её сильно трясло, но слёзы перестали литься из глаз, застыв на ресницах и осуждая Джинни своим кристальным сиянием в свете лампы.
Несколько минут они провели в молчании, а потом Гермиона осипшим голосом, так твёрдо, как только могла, ответила: «Нет!».
«Если бы это случилось, я бы убила его», — подумала Гермиона и сама ужаснулась своей мысли.
«Но он заслужил бы этого, разве такое можно простить?» — Гермиона пыталась понять, что сейчас чувствует, погрузившись в себя настолько, что даже забыла, что она всё ещё в комнате Джинни, и та внимательно смотрит на неё. Она ощущала, что внутри что-то сломалось. Что в ней появился страх, животный, болезненный, страх того, что всё может повториться, и тогда она уже ничего не сможет сделать. Она чувствовала, что сейчас ненавидит всех мужчин. Даже мысль о том, что завтра к ней прикоснётся Гарри не вызывала былого восторга. Она вспомнила грубые прикосновения Рона, и её чуть не стошнило от отвращения, которое заполнило всё её существо.
Это чувство вызвало в ней жгучее желание смыть с себя грязь, в которой ей пришлось вывалиться. Она чувствовала, что грязь была не только на поверхности её тела. Грязь была повсюду. Она пропиталась сквозь поры, проникла в самую душу. Она затопила её всю, и Гермиона поняла, что если сейчас не избавится от неё, то не сможет сделать этого никогда.
Она вскочила и стремительным шагом направилась в ванную. Перед выходом её кто-то с силой схватил за руку и потащил назад в комнату. Испугавшись, что всё начинается заново, Гермиона с разворота со всей силы ударила обидчика кулаком. Попала она в лицо. А «обидчиком» оказалась Джинни.
От сильного удара подруги пришедшегося точно в глаз, Джинни, охнув, села на кровать, а из глаз брызнули слёзы боли. Зажав руками правый глаз, она вторым здоровым обиженно уставилась на Гермиону.
— Ты что с ума сошла?! Что ты делаешь?! — завопила она. Но тут же переместила руки, зажав себе рот, подумав, что она могла своим криком разбудить родителей.
— Прости, — сказала Гермиона, смотря как бы сквозь подругу. А голос её был настолько ровным и равнодушным, что Джинни подумала: либо ей всё равно, либо она даже не поняла, что сделала.
— Гермиона, — шипя от боли, обратилась к ней Джинни. — Прошу тебя, не говори ничего родителям. Вообще никому не говори, пожалуйста. Это может погубить Рона. Он и так уже раскаивается оттого, что натворил.
Гермиона всё тем же безэмоциональным голосом ответила:
— Я никому не скажу, но не ради него, а ради себя.
Только непроизвольно сжатые кулаки выдавали, насколько её тяжело сейчас стоять здесь и спокойно разговаривать с Джинни.
— Я принесу тебе успокаивающие и заживляющие зелья, — предложила Джинни, подавая Гермионе её халат.
Гермиона, не обратив внимания на вещь, которую ей положили в руки, уже выходя из комнаты, ответила: «Не надо».
Джинни, не знала можно ли верить Гермионе, но не могла предположить, что ещё можно сейчас сделать. Она всё же пошла за зельями для себя и брата и, поднявшись в комнату Рона, помогла ему обработать раны и себе удалила синяк под глазом.
Гермиона же долго не выходила из ванны. Она с каким-то остервенением драила свое тело мочалкой, пока оно не покраснело и не начало болеть. Она чувствовала, что сможет смыть грязь с тела, но не скоро сможет удалить её с души.
Ей была обидна реакция подруги, а её слепая поддержка брату была неприятна Гермионе, и она решила не брать ничего у Джинни.
«Им ничего не стоит подсыпать что-нибудь в зелье, чтобы я наверняка ничего не разболтала. Глупцы. Ни одна девушка не побежит с радостью рассказывать об этом. Даже самому близкому человеку почти невозможно рассказать такое, — мрачно подумала Гермиона, которая в этот момент не верила никому в мире. — Теперь я точно выполню свой план, что бы мне ни говорили старшие Уизли. Прости, Живоглотик, я не знаю, что делать с тобой…».
В её сердце, казалось, навсегда поселилась боль. И она не знала, от чего ей больнее: от того, что с ней пытались сделать, или от того, что это пытался сделать её второй самый лучший «друг». Теперь уже совсем не друг…
Она стояла под струями воды, меняя их то на горячие, то на холодные. За это время адреналин вышел, и на неё накатилось все, что она перенесла за этот вечер. Силы начали стремительно покидать ее. Поэтому поняв, что долго она не продержится, Гермиона, кое-как применив заживляющие заклятия к своим ссадинам и ране на лбу, пошла, пошатываясь, к своей кровати, цепляясь за стены из-за головокружения и подступающей тошноты. Она не хотела, чтобы утром ее обнаружили в ванной.
Она не помнила, как дошла до кровати. Но, только увидев ее, упала прямо в халате поверх одеял и отключилась.
За остаток ночи она неоднократно резко просыпалась, вздрагивая и крича до хрипоты. У неё уходило много времени на то, чтобы понять, где она находится, и что это был только сон. Во сне её окружали со всех сторон смутные силуэты. Лица их были стёрты, приближаясь к ней, они начинали рвать её плоть на куски. Она же после слабых попыток защититься, теряла свою палочку и пыталась кричать, но не могла произнести ни звука. После чего просыпалась, даже не осознавая, что продолжает кричать.
Гермиона старалась не спать, но, обессилев, засыпала опять, и круги ада повторялись всё снова и снова.
Она не знала, что Джинни давно ушла из комнаты, не имея возможности заснуть при таком «шуме» и не имея возможности что-либо сделать, потому что Гермиона отказалась от её помощи, а Рон наложил на комнату заглушающее заклинание, чтобы не слышать крики, которые могли перебудить остальных обитателей дома.
* * *
А в это время Гарри с мечтательной улыбкой на лице видел счастливые сны.
В предшествующие дни до этого вечера он безумно страдал, представляя, как Гермиона хорошо проводит время в гостях. Иногда его начинал бить озноб от мыслей, что за эти дни Гермиона влюбится в Рона и забудет его.
Также за эти дни произошли два важных события, которые не дали ему выполнить его план: постараться поменьше думать, чтобы отдохнуть за оставшиеся дни.
Первое — он поймал Наземникуса Флетчера, когда тот воровал вещи из дома Блэков. На удивление Гарри, справиться с вором ему помог Кикимер. Украденные вещи отобрать удалось, но Флетчеру всё же удалось сбежать. Видимо, опыт жулика у него был не маленький, что он смог удрать от волшебника с домовым эльфом. Кикимер отчаянно защищал хозяйские вещи и начал вести себя, как безумный, когда среди украденного увидел старинный медальон. Гарри смог образумить эльфа только приказом убрать разгром, причинённый Флетчером дому во время борьбы.
В отличие от эльфа, Гарри поразили другие два момента. Первый — было больно и неприятно, что член ордена Феникса, которым Гарри дал свободный доступ в дом ради борьбы с Реддлом, совершил кражу в его доме. На душе было гадко и противно от осознания столь низкого поступка. Второй касался фразы, оброненной загнанным в угол взломщиком:
«Я только выполняю приказы…. Они для твоего же блага…. А за вещи прости, я не удержался, ведь они тебе всё равно не нужны, ты их выбрасываешь из дома».
Гарри очень разозлился на Флетчера и закричал:
«И воруешь у меня ты тоже для моего блага?».
После чего с яростью кинулся на него, как раз в этот момент ему с домовиком удалось отобрать вещи назад, но они упустили вора из дома.
После этого Гарри решил найти в библиотеке способ, как ограничить доступ к его дому кухней и гостиной.
«Вдруг ещё кто-нибудь не выдержит?».
Но ещё больше его волновал вопрос:
«Кто? А главное, какие приказы отдавал Флетчеру? И какое отношение эти приказы имеют ко мне или к моему дому??? — задавался вопросами Гарри. — «…Это для твоего же блага». Кто же, желая мне блага, делает только хуже? Идеальный вариант — Добби. Но он домовой эльф и не может приказывать волшебнику. Снейп ухудшает мою жизнь, но делает он это не из желания совершить мне благо, а потому тоже отпадает. Остаётся — Дамблдор. Которому, к тому же, Флетчер подчиняется как главе ордена. Только непонятно, какова его цель. Какое «благо» ждет меня теперь?.. И почему нельзя было об этом, чтобы оно ни было, попросить у меня напрямую? Я всё-таки хозяин дома. Почему Дамблдор опять делает свои дела за моей спиной?!»
Второе важное событие — письмо от Дамблдора, в котором сообщалось, что на пост профессора по защите от тёмных сил принят Алекс Эддингтон, который втайне от других будет его наставником и дополнительно его обучать. Это немного обрадовало Гарри, но не смягчило его по отношению к директору.
«Этим нужно было начать заниматься давно. И я ещё посмотрю, что это за профессор? Можно ли ему доверять? В последнее время я очень разочарован в наставниках и, особенно, в профессорах по защите», — упрямо решил Поттер.
Он также был зол на директора за просьбу, упомянутую в письме, не высовываться, тоже ради своего же блага.
«А что я, по-вашему, делаю, директор? Я что, сижу тут без друзей от большой радости?!» — возмущался юноша.
Так что его желание стараться поменьше думать о плохом, не было воплощено в жизнь. Отвлечься помогал поиск информации в библиотеке о том, как теперь ограничить доступ к своему дому. Там было столько древних книг, что он был уверен, что сможет найти нужную информацию.
«Расхищения такой ценной библиотеки нельзя допустить, — твердил себе Гарри, когда начинал уставать и снова усердно принимался за поиски.
Но стоило ему подумать о подруге, как он начинал фантазировать, что бы он делал, если бы он сейчас оказался рядом с ней в «Норе».
И только эту ночь он провёл в счастливом забытьи, потому что предвкушал завтрашнюю встречу с друзьями. И с ней…
______________________________
Сноска.
1. Публилий Сир (Publilus Syrus), римск. поэт I в., вольноотпущенник, автор мим с нравоучительн. сентенциями. "Р. S. mimi sententiae" (более 700 изречений).
08.06.2011 Глава 5. Могло быть и хуже… Часть первая.
Non progredi est regredi — не идти вперёд, значит идти назад; не карабкаться (взбираться) вверх, значит падать.
Счастливый Гарри, встретивший друзей и купивший с ними всё необходимое для учёбы, радовался каждой мелочи и диковинке, которую ему удалось увидеть на Косом переулке. Его радовал даже неугомонный Карликовый пушистик, который слизывал длинным язычком капли мороженого, стекающего по руке Джинни.
— Джинни, классная покупка, но где ты достала пушистика фиолетового цвета? Я думал они обычно розовые или лиловые? — задорно спросил Гарри, поедая на ходу свою порцию шоколадного мороженого.
— Фред с Джорджем сделали так, что он может становиться любого цвета в зависимости от того, какой цвет волос на данный момент у меня, — отчеканила Джинни, словно читая прописные истины.
И действительно, Гарри с удивлением обнаружил, что волосы у подруги вместо огненно-рыжих приобрели фиолетовый окрас с переливами.
Видя вопросительное выражение лица Гарри, Джинни Уизли, которая предугадала вопрос друга, стала объяснять:
— Меня научила Тонкс. И теперь я тоже метаморф и могу менять свою внешность по своему усмотрению. Тебе нравится? — спросила девушка, проведя рукой по волосам.
— Разве такое возможно? И почему именно фиолетовый? — ошеломлённый новостями спросил Гарри.
Но вместо неё ответила Грейнджер:
— Об этом можно узнать в библиотеке, — вставила свою любимую фразу Гермиона. — Но если мы всё равно в книжном магазине, давайте посмотрим сейчас.
Удивленно оглянувшись, Гари понял, что действительно находится в магазине «Флориш и Блоттс». Даже не запомнив, как сюда пришел, он потянулся к книге, на которую указывала вторая подруга.
Как только их руки сомкнулись на книге, Гарри почувствовал знакомый рывок, и уже через миг они оказались на платформе Кинг-Кросса возле уже так полюбившейся ниши. Она была окрашена в золотистые цвета, вокруг цвели цветы, а по колоннам вились лианы, увиденные однажды Гарри по телевизору. Даже не задумываясь, откуда всё это могло оказаться на платформе, Гарри любовался этой красотой, пока не повернул голову к Гермионе.
Всё в нём затрепетало, когда он увидел, что Гермиона, как и в прошлый раз, стояла с опущенными ресницами. Только на ней было прекрасное платье цвета морской пены, оно было ослепительно белым и казалось невесомым. Волосы были уложены в красивую прическу, отдельные пряди спадали красивыми локонами на лицо. Гарри стоял как завороженный, не зная, какое чувство победит в нём. С одной стороны он был поражен её красотой и боялся, что прикоснись он к ней, она тут же исчезнет, ведь все неземные создания исчезают при приближении простых смертных. И в то же время он испытывал неимоверную жажду дотронуться до нее.
Наконец он решился и склонился для того, чтобы запечатлеть на её губах поцелуй. Притронувшись к ней, он ощутил, как по его телу разливается горячая волна счастья и наслаждения. На этот раз Гермиона ответила, и вдохновленный её призывом Гарри вложил больше страсти в поцелуй, углубив его. Казалось, вокруг сменялись века, а они всё целовались…
Гарри осмелел настолько, что, разорвав поцелуй, решился воплотить свою давнюю мечту в жизнь. Он нежно провёл рукой по локонам девушки, потом медленно отвёл её волосы и припал губами к нежной шейке. От его быстрых страстных поцелуев Гермиона затрепетала в его руках. Она стала шептать ему на ушко слова любви, прерывая их вздохами наслаждения: «Гарри, я люблю тебя… только тебя».
Услышав шепот Гермионы, Гарри позволил себе полностью отдаться в руки своим чувствам. Он взял её на руки и понёс в свою комнату, которая услужливо оказалась рядом. Открыв одной ногой двери, он аккуратно протиснулся со своей ношей в комнату, не разрывая при этом их страстный поцелуй. Потом бережно стал укладывать её на кровать.
Но как только платье Гермионы коснулось кровати, оно начало шевелиться и волноваться, как от ветра, превратившись в настоящие волны. И вот уже вокруг них плещет морская вода, а Гермиона стоит в купальнике и тянет к нему руки в приглашающем жесте. На лице играет лукавая улыбка, а глаза светятся такой родной заботой и нежностью.
Гарри кинулся к ней, но чем быстрее плыл, тем дальше она становилась. Наконец он решил позвать её, и как только он смог через силу выкрикнуть её имя, море закончилось, а Гермиона оказалась лежащей на берегу.
Она лежала на песке, по её телу и купальнику стекали капельки воды, волосы были влажными и немного спутанными, а на лице играла всё та же загадочная улыбка. Гарри медленно приблизился к ней. Он лег рядом и, проведя рукой по руке Гермионы от кончиков пальцев до плеча, остановился на бретельке купальника и стал медленно опускать её вниз…. Он затаил дыхание в ожидании… и… проснулся…
Открыв глаза, Гарри улыбнулся навеянным образам во сне. Всё было настолько четким, что казалось реальностью. Гарри даже причудилось, что он до сих пор слышит шум прибоя. А глупая, но счастливая улыбка не собиралась в ближайшее время покидать его лицо.
Он почувствовал, как его тело накрывают волны возбуждения, и решил побыстрее принять душ, чтобы справиться со своими ощущениями. Ему казалось, что неправильно думать «так» о своей подруге. И хотя иногда его посещали пикантные сны и некие желания по отношению к ней, Гарри старался контролировать себя, считая, что своими мыслями он может проявить неуважение к Гермионе. А он хотел, чтобы их любовь была возвышенная, чистая, такая, какая была у его родителей. И он очень хотел, чтобы Гермиона ответила ему взаимностью, а эти сны и желания они вместе превратили в реальность.
Приняв ледяной душ, Гарри немного остыл, но ощущение радости, увеличенное предвкушением долгожданной встречи, не исчезло. Он как никогда раньше уделил пристальное внимание своей внешности. Тщательно подбирая одежду, его выбор пал на удобные джинсы и футболку, которая не сильно обтягивала, но подчеркивала его мускулистое тело. Он даже попытался привести в порядок свою «прическу», но видя тщетность своих попыток, оставил это неблагодарное дело.
На кухню Гарри, проснувшийся отдохнувшим и счастливым, спустился в приподнятом настроении. Сегодня погода не подвела — в солидарность чувствам Поттера на улице был прекрасный солнечный день — и не придется подавлять в себе желание прогуляться, потому что у него сегодня радостный день — он отправится на долгожданную «прогулку» по Косому переулку.
Даже Кикимер сегодня не казался таким противным и не смог испортить Гарри настроение. Хозяин дома уже привычным жестом отправил в мусорный бак стряпню Кикимера со словами: «помои на помойку» и принялся соображать себе завтрак.
Мысли Гарри витали где-то далеко, временами он так погружался в себя, что забывал, что делает и что держит в руках в данный момент. И хотя он в таком состоянии не собирался готовить чего-нибудь необычного, а простую яичницу с беконом, то, что он умел делать и на автопилоте. Он умудрился рассыпать муку, не понятно как оказавшуюся под руками, а его «завтрак» превратился в подгоревшее месиво.
Если бы сейчас Гарри смог «вернуться» в реальность и сравнить «шедевры» кулинарии, которые приготовил Кикимер и он сам, он бы, наверное, не был столь категоричным к стряпне домовика.
Гарри был настолько взбудоражен мыслями о предстоящей встрече (чему в немалой степени посодействовало увиденное во сне), что его руки дрожали, когда он, схватив сковородку, направился к столу позавтракать. В таком состоянии вряд ли бы Гарри понял, что попадает ему в рот, но проверить ему это так и не удалось.
Внезапно со спины почти над самым ухом Гарри прозвучал громкий голос: «Постоянная бдительность!!!».
Не ожидавший такого подвоха Гарри подскочил и с разворота швырнул сковородой в незваного гостя, «еда» из которой разлетелась по всей кухне.
Гарри как в замедленной съемке наблюдал, как по воздуху плавно перемещается героиня происшествия, и Люпин делает резкое движение, спасаясь от сковородки, но не успевает увернуться от кусков яичницы, которые оседают у него на плечах и голове, а сковорода врезается в стену с громким стуком, оставляя отметины на обоях. Довершил «картину маслом» кусок бекона, впечатавшийся с громким чавканьем в стену и сползший по ней с жирным следом после себя. Правда, в непонятной, инопланетного происхождения, слизкой темной субстанции вряд ли кто-то рискнул признать бекон, но придется поверить Гарри на слово, всё-таки это он готовил.
Несколько секунд «очевидцы происшествия» стояли, шокировано разглядывая друг друга, после чего внезапно и одновременно взорвались дружным смехом.
Счастливому Гарри ничего не стоило поддаться заразительному веселью, но он даже представить себе не мог, что профессор Люпин может так смеяться. Лицо мужчины, обычно измождённое и печальное, преобразилось от искренней улыбки, озарившей его. Глаза сияют, губы растянуты в довольной ухмылке, плечи трясутся от еле сдерживаемого хохота. Казалось, даже морщинки на его лице разгладились. Ремус выглядел помолодевшим и счастливым. Это ощущение не испортили даже вечно поношенные вещи Люпина.
Именно в этот момент Гарри особенно отчетливо понял, что перед ним стоит Лунатик — один из Мародёров, друг его отца. Увидев, каким может быть Люпин, он представил себе его в компании друзей и испытал восторг от того, что смог прочувствовать, словно отец и его друзья были сейчас рядом, и он почти услышал в задорном смехе Рема, смех Джеймса и Сириуса.
Заметив, что Гарри перестал смеяться, Люпин достал палочку и, произнеся заклинание «Тергео», удалил с себя последствия неудавшегося столкновения со сковородой. После чего с помощью «Экскуро» устранил оставшиеся последствия в комнате.
Всё это время Гарри наблюдал за действиями Люпина как завороженный. Вдруг его посетила интересная мысль, и он в недоумении спросил Ремуса:
— А почему ты не воспользовался палочкой, когда в тебя летела сковородка?
Казалось, Люпина снова разберет неудержимый смех, но это мгновение прошло, и Ремус стал привычно серьёзным:
— И тебе привет, Гарри.
— Ой, прости… Привет, Ремус! Но всё же почему? — не отставал Поттер.
Люпин приглашающим жестом усадил Гарри за стол. С помощью заклинания вмиг вскипятил чайник и, призвав к себе сковороду, принялся готовить настоящий завтрак, разумно рассудив, что сегодня, судя по еде, которую с себя удалил Люпин, Поттеру нельзя доверять готовку. Только после этого он заговорил:
— Ну, во-первых, я у тебя в гостях и не хотел раскидываться в твоём доме защитными заклинаниями. Потом, я к летящим в меня предметам обычно применяю отталкивающие заклинания, так что сковорода могла угодить в тебя и поранить. А в-третьих, я не ожидал, что ты так «тепло» встретишь меня. Ну, и, в-четвертых, не последнюю роль сыграли мои… хм… способности — реакция и чутьё.
— Гарри, позволь спросить: я тебе не угодил чем-то конкретным, или это было спонтанное решение? — после небольшой паузы, всё же посмеиваясь, спросил Люпин.
Гарри было приятно видеть такого Люпина, но оскорблённая невинность заставила вступиться за себя:
— Прости, конечно, за попытку «покушения». Но ты сам виноват. Ремус, я, когда услышал твой «тихий» голос прямо за своей спиной, был готов не только предметами швыряться. У меня, кстати, есть волшебная палочка, и я, как не удивительно, ею время от времени пользуюсь…
— Гарри, ты бы видел себя, когда я вошел. Я зашел в кухню «незаметный», как Грошик Хагрида, — принял правила игры Ремус. — Смотрю, ты не реагируешь, а если бы это был Пожиратель… — уже более серьёзным тоном продолжил Люпин. — Не хочу даже думать об этом. Гарри, тебе следует быть более осторожным. Именно об этом я и хотел тебе напомнить. Радуйся тому, что зашел в комнату я, а не Пожиратели или Грюм.… Представляешь, что могло произойти?!
«Если бы это были Пожиратели или Грюм, я сейчас был бы без сознания и всё равно не узнал, что со мной произойдёт, — насупившись, подумал Гарри. — Или Пожиратели устроили бы посиделки и прочитали мне лекции о том, что они собираются делать. Да они спят и видят меня упакованным в деревянный ящик и не станут медлить, если доберутся до меня. А если бы я встретил Грюма, вежливо раскланивающегося и предупреждающего о каждом своём новом заклинании, то я бы сам пошел и сдался в больницу для умалишенных».
Гарри сидел, нахохлившись, и не хотел признавать, что проявил неосторожность. Ему очень не понравилось, что его воспитывают, как-никак в его собственном доме, к тому же Гарри было неприятно выглядеть в глазах Люпина неосмотрительным и слабым юнцом.
Ремус Люпин, не считая четы Уизли, был самым близким для него человеком, который мог быть зачтён если не в родителя, то хотя бы в любимого дядюшку точно. За время после потери Сириуса, Гарри очень сблизился с ним. Они уже давно перешли на «ты», хотя, если честно признаться, первое время Гарри было неловко так обращаться к бывшему профессору. Но со временем их отношения можно было даже назвать дружескими, потому что Ремус позволял общаться с собой как с равным, а временами, когда был особенно расположен, даже позволял обращаться к себе по юношеской кличке «Лунатик». Иногда Люпин начинал воспитывать Гарри, но делал это редко и ненавязчиво, только в те моменты, когда Гарри совершал «обдуманные» и «неопасные» поступки. Чаще Ремус просто мимоходом давал дельные советы так, как это могли сделать и его друзья — Гермиона или Рон.
Поэтому «разбалованный» таким отношением со стороны «старшего товарища» Гарри не подавал вида, что нуждался в наставлениях, а лишь отшучивался:
— Ну, если бы это был Грюм, то я, по крайней мере, смог бы неплохо потренироваться. Зная «любезность», с которой Грюм проникается к особам, «случайно» покусившимся на его безопасность, практическое занятие боевой магией мне было бы обеспеченно.
За такими перепасовками был приготовлен завтрак, Люпин подал его Гарри, а сам уселся напротив и стал размышлять, как поступить в сложившейся ситуации.
Заметив в глазах Гарри упрямство, Люпин начал сердиться. Он относился к Гарри, как к родному сыну и хотел защитить его.
«Ребёнок, безрассудство может погубить тебя. Когда ты начнешь прислушиваться к другим, а не надеяться только на своё понимание. Видимо, придётся поговорить с тобой серьёзно, хотя я знаю, что ты этого не любишь.
Это еще одна твоя потеря, Гарри. Ты был лишен родителей и не понимаешь, что старшие дают советы, ругают своих детей и даже наказывают, если любят их, потому что не хотят, чтобы с ними случилась беда. Это естественно и нормально. Ты же воспринимаешь это как оценивание твоих способностей, как будто меня просто интересует: сдал ли мой студент очередной зачет.
Дурсли никогда не пытались учить тебя, поговорить по душам, — грустно подумал Ремус, — естественно, что теперь ты воспринимаешь такие попытки не показателем заботы, а как проявление неудовольствия лично к тебе, как указание от старших, что ты превратился в обузу, которая создала слишком много шума и проблем. Понимая это, я стараюсь поменьше применять этот метод наставления, предпочитая помогать тебе другими способами. Но сейчас, как бы мне ни было тяжело, я должен поговорить с тобой».
«Да, я должен, — старался убедить себя Люпин. — Больше никто не может сделать этого. И хотя я не хочу вести эту беседу, потому что это должен говорить тебе не я — оборотень, у которого нет собственных детей; и ты сейчас обидишься, что свойственно впрочем, всем людям, когда им дают советы, в особенности юным, но впоследствии ты поймешь, что я желал тебе добра. Ради того чтобы уберечь тебя, я готов потерпеть твои вспышки обиды», — всё же для себя решил Ремус».
Дождавшись, когда Гарри поест и уберет со стола, Люпин позвал его за собой в гостиную, полагая, что там будет удобнее вести подобные беседы. Когда они разместились в удобных креслах, он кинул быстрый взгляд на Гарри, как бы оценивая его настроение, после чего в комнате повисла неприятная тишина.
Гарри был порядком удивлен приготовлениями… чего-то непонятного. Он не мог понять, что задумал Люпин. Но почему-то был твёрдо уверен, что ему это не понравится. Заметив взгляд, брошенный Ремусом, почему-то на ум сразу пришла ассоциация с препарированной лягушкой, которую Гарри однажды разглядывал под микроскопом на уроках биологии. Он и сам не мог понять, откуда взялось это ощущение, но не мог от него избавиться, а потому, желая как можно скорее покинуть эту комнату и вырваться из поля обозрения микроскопа, Гарри задал свой вопрос первым:
— Ремус, а мы не опоздаем? Наверное, нам уже пора...
После чего, привстав с кресла, попытался ретироваться из комнаты. Но его остановил настойчивый и решительный голос Люпина:
— Гарри, останься нам нужно поговорить. Это очень важно. Не волнуйся, мы не опоздаем.
Дождавшись, когда Гарри усядется обратно, Люпин продолжил:
— Гарри, ты знаешь, что я и твои близкие и друзья очень волнуемся за тебя. К сожалению, для этого есть слишком серьёзные основания. Волдеморт с каждым днём набирает всё большую мощь. Лично я считаю, что за время, на которое он затаился, он мог подготовить немало коварных планов, цель которых является добраться до тебя. В сложившихся обстоятельствах тебе нужно быть более осмотрительным и внимательным. Нужно быть готовым ко всему. И пусть Аластор часто перегибает палку, в главном он прав: «постоянная бдительность».
Как и ожидал Ремус, Гарри был явно не в восторге от того, в какую сторону он повернул беседу. Но пока Поттер никак не выдавал своего неудовольствия, он даже ничего не ответил на слова Люпина. Нервозность подростка могли выдать только руки, нервно теребящие обивку кресел.
— Я понимаю, что ты слышал это сто раз. Но хотелось бы, чтобы ты был более… осторожным, — пытался как можно лучше подобрать слова Люпин. — Пожалуйста, объясни мне: почему я смог подобраться к тебе незаметно, даже не приложив для этого никаких усилий? Ты ведь понимаешь: что если бы это был твой враг, ты был бы уже мертв или в плену у Волдеморта, а ведь неизвестно, что из этого хуже!
После этого вопроса в комнате повисло неприятное молчание, только напольные часы мерно отчеканивали каждую секунду.
— Гарри, ну почему ты молчишь, я ведь хочу помочь тебе! — воскликнул Ремус сердито, не зная, что при этом больше испытывает: раздражение от того, что Гарри не желает ему отвечать, или сожаление, что не может достучаться до него и помочь. Но уже через минуту пожалел о своей несдержанности, потому что Гарри в ответ тут же вспылил.
— Я прекрасно знаю об опасности, которая мне угрожает. И об ответственности, которая лежит на мне. Не волнуйся, я постараюсь уничтожить убийцу родителей и Сириуса, чего бы мне это ни стоило. И очередное напоминание об этом ничего не изменит, — не менее сердито ответил Гарри.
Упоминание о друзьях обожгло Рема, а упрямство Гарри вызывало желание накричать на него. В этот момент Люпин очень жалел, что позволил Гарри общаться с ним на равных. Держась из последних сил, он продолжил:
— Если ты всё знаешь, то объясни мне: чем ты думал, когда решил самостоятельно покинуть дом своих родственников и направился сюда? Как твой поступок свидетельствует о том, что ты понимаешь, в каком положении находишься и помнишь о важности своей безопасности? Ты хоть на мгновение задумался, что будет с теми, кто волнуется за тебя?!
Люпин рассердился настолько, что забыл о том, что собирался говорить мягко и тщательно подбирать слова. Он действительно очень волновался за Гарри, но забыл, что когда переходишь в наступление, отклик будет только один — защита.
Гарри выпрямился в кресле как струна. Слова Люпина так его задели, что он задрожал от гнева.
«Как он не может понять, что для меня лучше умереть, чем находиться у Дурслей. Разве я не остался, если бы мог выдержать? Я терпел от них всё. Терпел презрение, терпел постоянные унижения, исполнял роль семейного раба. Терпел издевательства Дадличка, терпел тётушку Мардж. Я делал всё, что мог, чтобы сдерживать себя и безропотно переносить их издевательства, — мелькали мысли в голове у Гарри. — Вначале, потому что мне некуда было пойти, и я не знал, что может быть по-другому, что могут быть люди, которые будут меня любить и относиться ко мне не так как Дурсли или запуганные моей мнимой репутацией соседи. Потом из-за распоряжений Дамблдора, говорящего, что это нужно для моей безопасности. Но я никогда не смогу стерпеть незаслуженного презрения и унизительных слов о моих родителях. Всё, что у меня о них осталось, это память. И я никому не позволю запятнать её. Я готов понести любые потери, но не дам чернить имя родителей. Ты бы знал, Ремус, какой физической боли мне стоило сдержать себя, чтобы не дойти до кровопролития…»
Гарри хотелось выкрикнуть всё это в лицо Люпину. Он еле сдерживал себя и то только потому, что очень уважал Люпина.
Не в силах усидеть, он вскочил и сжал кулаки так сильно, что ногти до боли впились в ладони. Эта боль держала его на грани, но всё же он не смог сдержать волшебство, рвущееся из него.
Волна гнева обрушилась на комнату, отчего Люпин, пораженный чистоте и силе бушующего волшебства, почувствовал, как волосы на затылке зашевелились, а воздух в комнате стал тяжелым. Мелкие предметы, находящиеся в комнате, задрожали, готовясь пуститься в бешеный пляс. Мужчина подумал, что ещё немного и в комнате начнут сверкать молнии и рушиться мебель. Понимая свою ошибку, он решил попытаться успокоить Гарри, но Ремус, не угадав с доводами, сделал только хуже.
— Гарри, успокойся, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть. Пойми, я просто очень волнуюсь за тебя. Ты дорог мне, и я пытаюсь защитить тебя как умею. Вот и Дамблдор тоже очень переживает за тебя. Ты же понимаешь, что он просил тебя оставаться у родственников, потому что там ты был в полной безопасности. Он очень переживал, когда выяснилось, что ты самостоятельно покинул дом на Тисовой улице. Альбус сразу послал на твои поиски и успокоился только тогда, когда обнаружил тебя в доме Сириуса. Гарри, ты бы видел, какой разнос он устроил Флетчеру, когда выяснилось, что он опять проворонил своё дежурство. Я в таком гневе видел Дамблдора не часто. Только ради твоей защиты он принял о…
Но договорить Люпин не успел. Предметы всё-таки сорвались со своих мест. И одна особенно неугомонная хрустальная ваза выбрала траекторию, проходящую как раз напротив его головы. Он, резко откинувшись в сторону, спрыгнул с кресла, успев при этом подумать, что для него входит в привычку отскакивать от вещей Гарри, которые очень облюбовали его голову, потому что уже второй предмет за сегодня пытался крепко «поцеловать» Люпина, подарив «прекрасное» ощущение забытья.
Когда Гарри заметил, к чему чуть не привела его несдержанность, он испугался за здоровье Люпина. Сделав несколько глубоких вдохов, при этом сжав и разжав кулаки, он смог утихомирить выброс неконтролируемой энергии. После чего остался стоять, тяжело дыша и опустив голову.
Предметы, резко прекратив полет, попадали на пол, а злополучная ваза разлетелась на куски, угодив на кочергу возле камина.
Люпин, вскочив на ноги, посмотрел на Гарри со смесью тревоги и удивления. Он подошел к юноше, который всё ещё стоял, склонив голову, и, взяв его за плечи, спросил самым сочувствующим голосом, на который был способен:
— Гарри, пожалуйста, скажи, что с тобой происходит?
Несколько секунд Гарри продолжал молчать, а потом, подняв голову, посмотрел своими потемневшими зелёными глазами прямо в глаза Люпину и ответил:
— Я не знаю, Ремус. Прости.… Прости меня, я мог поранить тебя. Я не могу и сам себе объяснить, почему я думаю об этом, и вряд ли ты сможешь понять.
Услышав сбивчивые объяснения Гарри и поразившись боли и смятению, которые вышли на поверхность и теперь плескались в зелёных глазах, Люпин только сильнее сжал его плечи.
— Гарри, ты можешь мне довериться. Я пойму тебя. Расскажи, что тебя тревожит, тебе станет легче, а я буду знать, чем помочь тебе.
— Ремус, я сам не знаю: верить ли своим мыслям, может, это просто разгулявшееся воображение. Я не думаю, что нам нужно тратить на это время, давай я лучше уберусь в комнате. Я тут всё разгромил…
Гарри, разрываясь между желанием всё рассказать близкому человеку и страхом высказать вслух свои опасения, как бы делая их истиной, сделал последнюю попытку избежать разговора. Раньше он очень хотел, чтобы этот разговор состоялся с кем-нибудь, но когда этот момент настал, ему стало больно и неприятно от мысли, что придется озвучить свои опасения. Появилось чувство вины, как будто он этим предавал Дамблдора, хотя всё в нем кричало, что он прав.
Гарри непроизвольно мотнул головой, как бы стараясь вытряхнуть из неё нежелательные мысли.
— Нет, Гарри. Я думаю, это очень важно, судя по силе стихийного выброса волшебства, тебя этот вопрос очень волнует. И на этот раз я не отстану от тебя, пока ты мне всё не расскажешь.
Люпин не ослаблял хватки, и Гарри, поддавшись нахлынувшим чувствам, начал взволнованно выкладывать всё как есть:
— Но что? Что мне рассказать? Что я не чувствую себя героем? Что я, наконец, понял: я не смогу быть надеждой волшебного мира? Я обычный волшебник, без каких либо особых способностей, просто не могу им быть. Я очень устал. Устал от пророчеств, от ответственности. От того, что все ждут чего-то от меня. Устал от взглядов полных надежд, ожиданий. Словно я восьмое чудо света и прямо на глазах любопытных зрителей достану невиданное оружие из кармана и чудом избавлю всех от проблем. При этом я знаю не намного больше моих однокурсников. Что я, — Гарри сделал паузу и, тяжело вздохнув, закончил свой вопрос так тихо, что Ремус еле расслышал его, — больше не считаю Дамблдора непогрешимым как раньше? А больше я не знаю никого, кто мог бы мне помочь в борьбе с Волдемортом…
Услышав последние слова, шокированный Люпин отнял свои руки от Гарри и попятился от него, словно магл, увидевший перед собой приведение. Отойдя на несколько шагов назад, он почувствовал, как в его ноги упёрлось что-то твёрдое и, не удержав равновесия, мужчина осел в кресло, которое не так давно покинул.
Гарри, наблюдая реакцию Люпина, горько усмехнулся и сказал:
— Я же говорил: ты не поймешь. «Герой» не может испытывать слабости и сомневаться. Именно поэтому я не хотел говорить о своих чувствах.
Горечь в голосе Гарри заставила Люпина вздрогнуть.
— Гарри, пойми, Дамблдор верит в тебя. Он верит, что ты справишься. Он всё делает для того, чтобы защитить тебя. Ты тоже должен верить в себя и… в него.
— Снова должен. Да, я всем всё должен. И я пройду этот путь до конца, потому что мне есть за кого бороться. Мне есть за кого отомстить. Но скажи: во что мне верить? Как я могу верить, если у меня ничего нет для этого ни способностей, ни знаний?
— Дамблдор считает, что ты обладаешь особенной силой, которая проявит себя, когда ты будешь готов.
— Да, у него много идей и планов, в которых всё продуманно наперёд. Цель которых: несравненное благо. Только я всё больше сомневаюсь, что во благе есть место и для меня. Скорее, я средство для достижения этой цели, которое лелеют и оберегают до того времени, пока оно не выполнит своего предназначения. Рем, у меня такое чувство, что я нужен до тех пор, пока не устраню Волдеморта, — обида и гнев в голосе Гарри сменились все потопляющей грустью, он даже не заметил своей фамильярности по отношении к мужчине. — Рем, я не знаю, что мне делать. Эти мысли разъедают меня. Они лишают меня опоры. Я больше не знаю чему верить.
Люпин собрал все свои силы и, боясь услышать ответ, спросил:
— Гарри, ты… не доверяешь Дамблдору, считая его предателем?
В зелёных глазах промелькнуло удивление, которое сменилось горечью и сожалением. После минутной паузы он ответил:
— Нет. Что ты, Ремус. Я доверяю ему. Просто у меня сегодня настроение плохое, вот я и несу всякую чушь.
Голос Гарри казался чужим и надломленным, но это не смягчило сердце Люпина.
Он не мог понять чувств Гарри. Его задело за живое недоверие, которое высказывал сын Джеймса по отношению к Дамблдору — человеку, который столько сделал для волшебного мира, столько положил на алтарь борьбы со злом. Люпин всем, что имел, был обязан Дамблдору. Он помог ему, несмотря на то, как общественность относится к оборотням. Дал образование, помогал с работой. Друзей Люпин смог найти тоже только благодаря этому великому человеку. И сейчас у него появилась возможность отблагодарить его, защитив его доброе имя. В сердце Люпина зажегся огонь справедливого гнева. Потушить который можно было, только наставив Гарри на путь истинный. Встав и обогнув кресло, передумавший подходить к парню близко Люпин попытался надавить на Гарри авторитетом Альбуса Дамблдора.
— Гарри, как ты можешь после всего, что сделал Дамблдор, так говорить? Он столько сил прикладывает для того, чтобы защитить тебя! Как ты не видишь этого? Вспомни, именно Дамблдор поддерживал тебя, когда никто тебе не верил в возвращение Волдеморта. Сколько проблем у него было оттого, что он встал на твою сторону. Он тогда был даже лишен места директора и многих своих званий. И всё это ради тебя! Дамблдор великий светлый волшебник нашего времени. Он заслужил уважения хотя бы за то, что всегда помогает тем, кто в нём нуждается. Тебе, таким как я, Уизли, маглорожденным студентам. А сколько он сделал для Сириуса! Разве ты уже забыл всё это?! Дамблдор заслуживает нашего уважения, восхищения. А если мы будем проявлять недоверие, сработаем на руку нашего врага. Это его цель: посеять в наших сердцах сомнение и, рассорив, разобщить нас.
Закончив свою гневную тираду, Люпин ожидал увидеть раскаивающегося и чуть ли не рыдающего от мучительных угрызений совести Гарри, но вместо этого увидел упрямое настороженное лицо с осколками льда в глазах.
Гарри жалел, что затеял этот бесполезный разговор с Люпином, во время которого раскрыл мысли, которые привык ото всех прятать. Поддавшись обманчивым ощущениям родственности душ и причастности, он выложил всё как есть в надежде, что его поймут. Увидев реакцию Люпина, Гарри был, мягко говоря, разочарован. Он почувствовал саднящую боль в груди, вызванную чувством отрезанности от окружающего мира и неприятием его сущности даже близкими людьми.
«Пора уже вырасти и не верить сказочкам о том, что тебя могут понять другие. Для всех ты только сын Поттеров, Мальчик-Который-Выжил или орудие смерти против Волдеморта. Для каждого своё, но не более. Поэтому заткнись и выслушай покорно все, что тебе скажут, чтобы это быстрее закончилось», — приказал себе Гарри, для верности стиснув зубы и сжав кулаки.
Он смог сдерживать себя ровно до того момента, когда услышал имя своего крестного.
— И что же директор сделал для Сириуса выдающегося? Наверное, я просто неправильно воспринимаю жизнь. Потому что не понимаю: в чем заключается подвиг? В том, чтобы бросить человека гнить в Азкабане? Или запереть его в ненавистном доме, зная, что от постоянного нахождения в нем он может свихнуться, а смерть для него станет подарком, потому что будет хоть каким-то действием, к тому же, позволившем ему покинуть злополучное место? Я пробыл тут один всего несколько дней, а уже сам начал чувствовать, что ещё немного и я свихнусь. Объясни мне, Ремус, что я неправильно понимаю? — спокойным сильным голосом, словно разрезающим металл, спросил Гарри.
— Гарри, ты всё сваливаешь в кучу. Так нельзя. Директор не мог знать, что Сириус невиновен. И ты прекрасно знаешь, что он находился в доме для того, чтобы быть в безопасности. Мы оба знаем, насколько Бродяга был безрассудным. Нельзя во всём винить Дамблдора.
— Я не на столько самоуверен, чтобы винить только его. Я знаю, что я главный виновник, или, скорее, главная причина гибели Сириуса. И, к сожалению, я никогда не смогу этого изменить, вина за его гибель будет лежать на мне всю мою жизнь, сколько бы она не длилась. Но я не могу оставаться слепым и делать вид, что готов всё принять как есть. Дамблдор смог помочь Снейпу, он мог бы помочь и Сириусу, если бы постарался разобраться в ситуации. Может, я многого требую от Дамблдора, но он сам поставил себя на роль «вершителя судеб», а потому ответственность лежит и на нём. Я много думал и пришел к выводу: он совершил много ошибок, поэтому я не могу слепо верить ему и выполнять любой его приказ.
Видя, что Ремус пытается возражать, Гарри решил поставить точку в разговоре, уже сильно обременяющем его. Подняв в останавливающем жесте руку, он твёрдо сказал:
— Прости, Ремус, но переубеждать меня бесполезно. По крайней мере, в этом вопросе.
Первые секунды Люпин не мог вымолвить ни слова. Он не привык к такому поведению Гарри. Списать эту манеру поведения на подростковый период уже было нельзя. За год боль от потери Бродяги должна была притупиться и свои позиции уступить голосу разума, так что и это не могло послужить весомым оправданием. Поэтому мужчина не мог понять, что случилось с обычно таким доверчивым и отзывчивым мальчиком. Остался последний шанс повлиять на Гарри. Пусть это было рискованным шагом, но Люпин решил идти до конца.
— Мистер Поттер, я запрещаю вам высказывать подобные голословные утверждения. Нам всем очень тяжело от потери Сириуса Блэка. Я тоже провинился, поверив в виновность друга. Но это не даёт вам право обвинять заслуженного и выдающегося человека, вашего директора и главу Ордена Феникса в делах, которые он не совершал.
Слова и тон Люпина заставили Гарри дёрнуться как от удара, а его глаза, казалось, полностью заполнила ледяная холодность.
— Мистер Люпин, я сожалею только о том, что завёл с вами этот разговор и обидел близкого мне человека. Но я не могу обещать вам: не высказывать то, что думаю. Я очень серьёзно усвоил урок, что «я не должен лгать» и буду следовать ему и впредь.
Когда при этих словах взгляд Люпина метнулся к его руке, Гарри мысленно зарычал: «Рон…».
Вошедший через некоторое время в гостиную выполнить приказ своего «любимого» хозяина Кикимер застал удивительную картину.
Мужчина со светло-каштановыми волосами, местами посеребрёнными сединой, стоящий полусогнутым и крепко вцепившимся руками за спинку кресла. Лицо, испещренное морщинами, застыло в гримасе ни то боли, ни то гнева. А глаза казались потухшими глубокими туннелями. Напротив него стоит хозяин, неестественно выпрямившись и с плотно сжатыми в кулаки руками, по которым стекают капельки крови. В зелёных глазах сейчас нельзя было прочесть никаких эмоций, казалось, их обладатель покинул пределы этой комнаты, отправившись в никому неизведанные места.
Эти два человека, застывшие, словно античные скульптуры, казались частичками разных картин, которые незадачливый художник наспех соединил в одну. Настолько несоответствующими они были. И всё это довершалось вещами, раскиданными по комнате ненужным покореженным хламом.
Еле узнав в валявшихся у камина осколках любимую вазу госпожи Вальбурги Блэк, Кикимер, пискнув, обратился к хозяину:
— Кикимер пришел исполнить приказ, сэр. Кикимер напоминает хозяину о том, что ему нужно отправляться по делам… глупый нерасторопный хозяин, пускает в дом нелюдей и всякое отребье, которое только и умеет, что портить и увечить дом моих великих господ. Видела бы это госпожа, она бы …
Дослушивать о возможности очередной кары от руки бывшей хозяйки очнувшемуся от своих мыслей Гарри не хотелось, поэтому он отправил домовика готовить ужин. Заметив, что Люпин ещё не вынырнул из своих размышлений, Гарри, незаметно произнеся заклинание «Эпиксеи», залечил кровоточащие ранки на ладонях, а потом волшебством устранил пятна крови.
Затем Поттер, несколько раз громко кашлянув, обратился к Люпину:
— Сэр, мне пора на встречу с друзьями, если вы и дальше намерены сопровождать меня, то нам нужно отправляться немедленно.
Люпин, тяжело вздохнув, разогнулся и ещё несколько секунд внимательно вглядывался в Гарри. Потом, видимо, придя к какому-то решению, он молча подошел к камину и взял летучий порох в руки.
— Гарри, я не хотел ссориться с тобой. Пожалуйста, пусть всё будет как и раньше, зови меня «Ремус», — грустно произнёс Люпин. — Мы через камин отправимся в «Дырявый Котёл», а там нас встретят, или мы дождёмся Уизли. Домой мы вернемся тем же путём. На непредвиденный случай у нас есть портал, но он не зарегистрирован в министерстве, поэтому будет использован в крайнем случае. Гарри, пожалуйста, будь осторожен и пообещай мне: что бы ни случилось, вернуться с помощью портала, а о друзьях будет кому позаботиться.
Гарри поразился наивности Люпина, который полагает, что прежние взаимоотношения можно с такой легкостью вернуть. К тому же он не мог так же, как и Люпин, слепо верить Дамблдору, а пока это чувство не уйдет, они не смогут возобновить доверительные отношения, которые у них были раньше. Но любя его, он был рад проявленной уступке, которая давала возможность и дальше чувствовать Рема родным человеком, а не просто очередным телохранителем.
— Ремус, спасибо и… прости, что я вспылил. Я обещаю, что… буду осторожным, — сказал, немного поразмыслив и взвесив каждое слово, Гарри.
Поттер тоже взял летучий порошок и вслед за Люпином, постаравшимся не показать своей реакции на его последние слова, исчез в изумрудно-зелёном пламени.
Чуть не вывалившись на пол, чумазый и недовольный этим способом перемещения Гарри стал очищать с себя сажу. Люпин уже что-то втолковывал хозяину заведения Тому, после чего позвал Гарри с собой за самый дальний столик, сидя за которым можно было свободно видеть камин.
Настроения разговаривать не было никакого, и в гнетущем, но таком нужном сейчас молчании спутники принялись дожидаться Уизли.
Так как они и сами припоздали, то ждать им долго не пришлось. Вот пламя полыхнуло, и из камина вышел, слегка покачиваясь, «глава» семейства. Артур, заметив сидящих за столом, приветливо улыбнулся и, неуклюже махнув, направился в их сторону.
Следом из камина выпал Рон, после чего поймал свою сестру, которая чуть не пропахала носом пол, не получи она вовремя подоспевшей помощи брата. Увидев, чем решился заняться Рон, и как он, ловя сестру, тесно соприкасался с ней, Гарри очень понадеялся, что Гермионе помощь не понадобится. Разумом Гарри понимал, что Грейнджер маглорожденная, а потому не очень уверенно чувствует себя, перемещаясь по камину, поэтому, поддавшись инстинктам и чувствуя, что она будет следующей, он, вскочив, помчался к камину с искренним желанием помочь Рону.
Но уже на полпути он понял, что его надеждам не суждено сбыться. Пламя полыхнуло зелёным, и из него на полной скорости выпала девушка с каштановыми волосами прямиком в объятия к рыжему другу.
Поттер остановился в метре от друзей, тяжело дыша как после быстрого бега. Увидев его, Джинни кинулась к нему в объятия с громким криком: «Привет, Гарри!».
Обнимая младшую Уизли, краем глаза Гарри заметил появление Молли Уизли, которая осуждающе смотрела на дочь; и Гермиону, которая замерла на несколько секунд, как будто превратившись в статую, а потом настолько резко отскочила от Рона, что чуть не свалилась обратно в камин.
Молли, наконец, добравшись до дочери, начала ей выговаривать за проявленную неосторожность и безрассудство, попутно обнимая Гарри и приговаривая, как она по нему соскучилась. Затем к ним подошел Рон и тоже крепко обнял Поттера.
Всё это время Гарри не выпускал из виду подругу, которая казалась бледной и немного болезненной. Она не делала никаких попыток подойти к шумной компании, а стеснительно мялась в сторонке. Только поймав взгляд зелёных глаз, она слабо попыталась улыбнуться в ответ.
Воспользовавшись новой волной упрёков в сторону младших Уизли, Гарри ловко вывернулся из окружения и направился к необычно притихшей подруге.
Гермиона, всё это время настороженно на него смотревшая, как-то нервно усмехнувшись, поздоровалась с ним:
— Привет, Гарри!
— Привет, Гермиона, я так рад увидеть тебя! — откликнулся Поттер, остановившись возле неё в нерешительности.
«Вот этот миг пришел, она стоит всего в шаге от меня, а я застыл, как дурак, и не знаю, что сказать. Я же столько раз представлял себе нашу встречу, а теперь не знаю с чего начать разговор. Почему я веду себя так, как будто мы видимся впервые?! Гермиона такая желанная, так близко от меня, а кажется мне такой неприступной, — завертелись в голове парня мысли. — Стеснительный идиот! Ну же не стой просто так! Откуда у Гермионы всегда было столько смелости и решительности первой обнимать меня? Друг я ей или не друг, в конце концов? Это вполне по-дружески, если я её обниму…»
Но, видимо, с этого момента тело и разум у Гарри Поттера зажили отдельно, поэтому, проигнорировав решение мозга, после непродолжительной паузы, тело смогло только заставить рот пошевелиться для того, чтобы задать самый банальный вопрос, который только возможно:
— Гермиона, как дела?
Боясь, что окончательно всё испортил, он смог добавить:
— Как прошло лето?
— Нормально, — так же банально ответила Гермиона, ругающему себя последними словами Поттеру. — Я много читала и…
Дослушать чем ещё занималась летом его подруга рассерженному на свою нерешительность Поттеру было так же не суждено, потому что в этот момент к ним подскочили Рон с Джинни и потащили вслед за старшими, тараторя о том, что им пора идти.
За время пути до арки, служащей входом в Косой переулок и ожидания появления прохода, Рон Уизли успел прожужжать все уши Мальчику-Который-Был-Итак-Не в духе о том, как они все эти дни замечательно провели время, гуляя и веселясь, несмотря на большую любовь Гермионы к книгам. Так что Гарри был очень рад избавлению от разглагольствований друга, пусть и со стороны Джинни, которая, схватив его под руку, повела, увлекая вперёд к ближайшему магазину.
Им оказался «Магазин Флориш и Блоттс», и немало удивлённый выбором Джинни Гарри всё же последовал за девушкой. Джинни явно не собиралась дожидаться взрослых, которые бы накинулись сейчас на них за то, что они, затесавшись в толпе, ушли вперёд, да ещё не пошли прямиком в банк, а свернули в магазинчик.
— Джинни, зачем мы пришли сюда, нам ещё нужно в Гринготтс снять деньги, а уже потом покупать товары в магазинах?
Джинни, всё так же упрямо тянувшая Гарри за руку, начала быстро объяснять ему:
— Гарри, это должно быть секретом. У меня есть кое-какие сбережения, и я хочу, чтобы ты помог мне выбрать книгу в подарок Гермионе. Пожалуйста, помоги мне, она ничего не должна знать, а ты лучше знаешь, что может заинтересовать семикурсницу, тем более нашу начитанную Гермиону книгами не так легко удивить.
Уизли скорчила наивную просящую мордочку, увидев которую Поттер прыснул от смеха:
— Что же, если останемся в живых после разборок от твоих родителей и Люпина, то сможем выбрать.
Он не успел оглянуться, как они с Джинни оказались возле самого дальнего угла магазина. Казалось, что владелец совсем забыл про это место. Книги покрылись пылью и лежали беспорядочной грудой на полках. А на одном стеллаже их вообще практически не было. Подойдя к нему, Гарри заметил одну невзрачную на вид книжку.
Заинтригованный тем, что она была единственной книгой, не покрытой пылью, он взял её и начал разглядывать. Крутя её в руках, он задумчиво протянул:
— Джинни, а можно спросить: почему тебе нужно именно сейчас выбирать подарок Гермионе? Или ты готовишь подарок на сентябрь?
Перекладывая очередной пыльный фолиант, подбиравшаяся всё ближе к Поттеру девушка, неопределённо пожав плечами, медленно потянула:
— Не знаю,… просто хочется сделать ей приятное, она моя подруга и много делает для меня, а на сентябрь у меня уже есть для неё подарок, — и как бы невзначай добавила. — Может, мы вообще скоро станем родственниками, поэтому хочется проявить к Гермионе особое внимание…
После чего постаралась сделать вид, что очень заинтересовалась попавшейся книгой и совсем не замечает побледневшего лица Поттера.
Гарри начал думать, что многое упустил за прошедшие дни и уже собирался задать очередной вопрос Джинни, когда раздавшийся со спины знакомый голос заставил его выронить из рук книгу:
— А я в этом месте не была ещё ни разу. У меня или денег уже бы не хватило на покупки, или меня просто уводили из магазина за неимением времени.
Всё так же спокойно, словно это не она, внезапно подкравшись, ввела в ступор друзей, Гермиона нагнулась за книгой. Она не заметила сердитого взгляда, посланного Джинни, раздосадованной её появлением, и стала по привычке листать попавшуюся в руки книгу. Книга была очень потрёпанная с пожелтевшими страницами. Название «История — как оно было?!» ни о чем не говорило, и, уже почти потеряв к ней интерес, Гермиона на одной из страниц заметила руны, которые легко смогла перевести и, удивившись, почему это высказывание написано именно рунами, прошептала: «Scientia potentia est» — знание — сила.
Как только Грейнджер произнесла эту фразу, книга в её руках потяжелела, а у Гермионы возникло жгучее желание не расставаться с ней никогда.
— Мне нужно обязательно купить её, — прошептала забывшая обо всем Гермиона.
Не успела она договорить, как к ней подлетел продавец:
— Не желает ли мисс приобрести столь редкий экземпляр?
— Да, я хотела бы приобрести эту книгу, — тут же согласилась Гермиона, которая как завороженная не могла отвести от неё взгляд. — А сколько она стоит?
По блеску, появившемуся в глазах продавца, Поттер понял — не покажи Гермиона свою заинтересованность в книге, он бы отдал её практически задаром, но теперь он заломит баснословную цену.
— О, у юной мисс очень хороший вкус. Это очень старинный экземпляр. Представьте, он попал ко мне совершенно случайно. Я даже не мечтал, что когда-либо смогу раздобыть его и подержать в своих руках. Такие вещи бесценны, — подчеркнул, возвысив голос, прожженный торговец. — Но для такой обворожительной мисс, как вы, я сделаю скидку, — продолжал он обрабатывать Гермиону. Мельком задумавшись, он выдал сумму, от которой глаза Гермионы удивлённо округлились, и она смогла, наконец, оторвать свой взгляд от вожделенного объекта.
— Сто пятьдесят галеонов?! — поразилась Грейнджер и услышала такой же пораженный возглас, вырвавшийся у Джинни. — Но, сэр, это очень дорого даже для такой замечательной книги.
Гарри решил хоть как-то помочь, но не смог придумать ничего лучше, как взять из рук подруги книгу, покрутить, рассматривая её со всех сторон, и состроить при этом неудовлетворенное выражение лица, после чего вернуть обратно подруге объект торгов со словами:
— А, по-моему, эта хилая, практически развалившаяся книжонка не стоит и третьей части названной вами суммы, вот я бы и задаром такую не взял, она же вся пожелтевшая, выглядит как разваливающаяся от времени бульварная газетенка. Я полагаю, что мы могли бы всё же сторговаться о цене этой книжки.
— Что же, тогда мне придется продать её мужчине, который ранее о ней сверялся, — сделал оскорбленное лицо продавец, разглагольствуя про наверняка выдуманного покупателя. — Он будет куда лучше ценить такие редкие вещи. Между прочим, он… готов был дать и дороже, если я раздобуду её, но я ради вас решил сделать скидку, продав её именно вам. Мне показалось, что вы из тех людей, кто ценит такие антикварные и довольно своеобразные вещи. Но что же, раз сделка не состоится, попрошу вас, мисс, положить книгу на место. Она очень хрупкая и древняя, а потому неаккуратное отношение к ней не желательно.
— Сэр, но, может, можно что-то придумать? У меня правда нет таких денег, чтобы я могла их потратить на книгу, — практически взмолилась Грейнджер.
— Простите, мисс, но я не думаю, что возможно что-либо придумать, разве что ваши родители дадут вам денег, — не унимался непреклонный мужчина.
— Родители? — удивилась Гермиона.
Проследив за взглядом продавца, она заметила подходящих Уизли и Люпина.
— Это не мои родители, — ответила расстроенная девушка.
Джинни, увидев входящих, тут же встала рядом с Гермионой, и подруги одновременно сжались, увидев выражение лица Молли.
— Чем вы обе думали? — налетела на них с ходу Молли. — Рем специально прибыл с Гарри, чтобы обеспечить его безопасность. А что вытворяете вы… Девочки, когда мы вернемся домой, вы будете наказаны, особенно ты, Джинни. Это же надо такое придумать, оставить нас и самим побежать в магазин. Хорошо, что Рон догадался поискать вас здесь, а то мы бы полдня по магазинам вас искали!
— Миссис Уизли, это моя вина, — вышел вперед подруг Гарри. — Девочки не виноваты, мне очень захотелось купить книгу о квиддиче. Ведь я столько важной информации пропустил о недавних матчах, хотелось хоть чем-то компенсировать упущенное.
Ему было неловко и стыдно обманывать женщину, но желание помочь подругам пересилило эти чувства.
— Ну, что же… Если это решил ты… — растерялась Молли. — Но что толку ходить по магазинам, если мы ещё не сняли денег. Нам всем нужно в Гринготтс. Вот снимем деньги, тогда и отправимся за покупками.
— И, пожалуйста, Гарри впредь не делай таких сюрпризов, — вставил взволнованный Люпин. И добавил чуть тише. — Ты же обещал.
— Да, я больше не буду, — не зная, что ещё сказать, — ответил Гарри. — Тогда пойдемте, что ли, в банк, — наигранно бодро предложил он и повлёк за собой всю компанию.
По дороге в банк из памяти Гарри не выходило расстроенное лицо Гермионы и какое-то обреченное отчаяние, когда она возвращала книгу продавцу.
«Не знаю, чем она так тебе приглянулась, но не волнуйся, она обязательно у тебя будет, — решил Поттер. — Для тебя мне ничего не жалко. И если она так тебе нужна, то я тебе её куплю. Только не расстраивайся, солнышко. Не зря же я экономил свои сбережения. Пусть я, экономя наследство, не купил даже последнюю модель метлы, но сделать приятное и увидеть на твоем лице счастливую улыбку будет для меня самым лучшим подарком. Вот только что делать с Уизли? Нужно сделать так, чтобы в этот раз они отправились в свой сейф отдельно от меня. Мне нужно будет взять значительную сумму на все покупки, которые я запланировал, а обижать их мне не хочется. Уизли очень остро реагируют на свою бедность. Надо как-то выкрутиться, а в банке отправиться в сейф даже без Рема, так будет лучше — я никого не задену, и сюрприз для Гермионы удастся. А как незаметно приобрести этот подарок для Гермионы, я ещё успею придумать».
Поравнявшись с ослепительно-белым зданием, Гарри остановился, чтобы внести своё предложение:
— Я провинился и задержал всех, поэтому, обдумав всё, я придумал, как мы сэкономим время. Мы все отдельно отправимся в свои сейфы снять сбережения. А ты, Ремус, пожалуйста, останься с Гермионой, так будет безопаснее для неё.
— Но, дорогой, ты нас ничем не обременяешь, — возразила Молли. — Тебе опасно быть самому и лучше нам не разделяться. Ремус пусть действительно побудет с Гермионой, пока она будет менять деньги, а мы будем с тобой. Ты нам как родной и твоя безопасность для нас очень важна.
Мысленно взмолившись о терпении, которого ему теперь не хватало всякий раз, когда он слышал слова «безопасность» или «осторожность», Гарри решил, что сейчас не время идти на попятную, и как он ни уважал миссис Уизли, ему придется отказаться от их помощи.
— Миссис Уизли, мне очень приятна ваша забота, но в банке мне не может ничего угрожать. Я уже совершеннолетний волшебник и могу постоять за себя. К тому же, мы действительно таким способом значительно сократим время, потраченное на банк. Лучше мы потом вместе посидим и пообщаемся в кафе-мороженое Флориана Фортескью.
— Но, Гарри…
— Простите, миссис Уизли, но я уже всё решил.
Видя непреклонность Гарри, Молли попыталась заручиться поддержкой мужа:
— Артур, ну что ты молчишь. Скажи Гарри, что нам лучше было бы отправиться в банк вместе.
Акцент на последнем слове сделал взгляд Артура Уизли немного затравленным, что не ускользнуло от взгляда Поттера.
— А… да, Гарри, это не хорошо, если ты сам отправишься. Ты же знаешь, что для тебя это опасно. Но если ты настаиваешь и уверен…. Может, тебе и стоит пойти самому… — теряясь и отвечая невпопад, закончил Артур, за что заслужил убийственный взгляд жены, от которого окончательно сник.
Внутренне жалея, что получилось подставить мистера Уизли под удар, Гарри тут же ухватился за появившуюся возможность.
— Вы правы, мистер Уизли, вот так мы и поступим. Что же, встретимся на выходе, когда закончим свои дела в Гринготтсе.
Не дожидаясь новых возражений миссис Уизли, Гарри решительно направился к входу в банк.
В огромном мраморном холле всё так же царила суета. Волшебники и волшебницы толпились возле гроссбухов, а между ними сновали с важными лицами гоблины.
Немного задержавшись и пропуская Уизли вперед, Гарри проследовал до ближайшего гоблина.
— Добрый день. Меня зовут Гарри Поттер. И я хотел бы снять деньги со своего счета.
К удивлению Поттера гоблин не потребовал ключ, удостоверяющий его права, а попросил его подождать немного, пока он не уточнит деталей. Что это за детали Поттер не мог себе представить.
Теряясь в догадках из-за необычности ситуации, он уже начал думать, что вернулось его обычное «везение», и сейчас гоблин объявит, что у него больше нет ни сейфа, ни денег, когда к нему обратился грубый голос:
— Мистер Поттер, мы уже давно ждём вас. Меня зовут Крюкохват, если вы забыли. Я представляю в вашем деле посредника между интересами банка и интересами вашего рода. Прошу вас проследовать за мной.
Гоблин был явно рассержен, и Поттер, не понимая, что уже успел натворить, только войдя в банк, последовал за гоблином, за одну из бесчисленных дверей, расположенных в холле здания.
Они оказались в просторном кабинете, в котором стояла мебель самых разных стилей и эпох. В центре комнаты располагался круглый, скорее всего из дуба, стол с мраморной столешницей на трех бронзовых ножках в виде звериных лап и фигур необычных животных. А возле стола — два кресла из натурального дерева, оббитые бархатом, под который подкладывался пух, что придавало им особую мягкость и делало их очень удобными. Помимо этого в комнате было множество старинных полок и вычурных шкафчиков, забитых разнообразными свитками. А у стены в дальнем углу стояло старинное XV века и мощное на вид бюро. Оно было очень красивым. Две лепные сводчатые дверцы со встроенными скошенными зеркальными панелями, за которыми находились отделения с небольшими выдвижными ящиками для бумаг и внутренние дверцы в форме арок. Прямо над ножками в форме кронштейна также имелись два градуированных ящика с медными ручками и орнаментальный щит. В отделке был использован неотбеленный махагони.
— Прошу, присаживайтесь, мистер Поттер, — указал на свободное кресло Крюкохват. — Перейдем сразу непосредственно к делу. Я представитель интересов вашей семьи, как я уже сказал. А потому я считаю, что ваше решение нужно подтвердить с помощью установленных традиций. Конечно, вы сами вправе выбирать, что вам делать со своим имуществом и в современной практике можно и не проводя этого обряда принимать такие решения. Но я выполняю свою работу качественно и хочу соблюсти все формальности. К тому же ваш предок Уильям IV ясно выразился, что в подобных случаях решение будет принято родом, только если само волшебство подтвердит его силу. Вы, видимо, не учли это, когда пожертвовали всё свое наследство, включающее земли, имущество, артефакты и исторически ценные вещи, дома, семейный бизнес и сбережение. А также всё унаследованное от мистера Блэка, кроме дома на площади Гриммо и сейфа номер 687, которым вы всегда пользовались до совершеннолетия, — перечислял гоблин из свитка, который держал перед собой, — в пользу общества «Защиты Угнетённых Домовых Эльфов», — произнося с нечитабельным выражением лица название общества и особенно злобно зыркнув на Гарри, гоблин продолжил не менее сердито. — Вы не отреклись от принадлежности к роду, также из вашего рода нет никого в живых, кто бы произнес слова отречения от вас. Вы можете пожертвовать своё имущество, но я, как представитель интересов вашей семьи, настаиваю на проведении обряда, и если сама магия подтвердит ваше решение, оно станет законным.
Гарри сидел как пришибленный. Ему казалось, что это какая-то злая шутка. Какое имущество? Какие земли? У него никогда ничего не было, кроме этого сейфа и разрушенного дома родителей, находящегося в «Годриковой Лощине».
«Наверное, это дурной сон, или я просто сошел с ума и перестал понимать смысл слов», — не зная, что и думать, про себя отметил Поттер.
Гоблин же, видя, что оставшийся потомок древнего рода сидит и упорно молчит, решил, что это обычное ханжество зазнавшихся волшебников, которые считают себя выше древних традиций, за которые так упорно бьются гоблины.
— Мистер Поттер, вам необходимо принять решение, — теряя терпение, зло процедил Крюкохват. — Но я хочу подчеркнуть, что это правило ввел ваш предок, и я твёрдо настаиваю на его соблюдении.
— Мистер Крюкохват, — не зная, как правильно обращаться к гоблину, начал Гарри, — я благодарен вам за отстаивание моих интересов, но …
«Мерзкий волшебник, ты плюешь на память своих же предков, — заклеймил Поттера гоблин, решив, что тот отказывается соблюдать его требование. Хотя его и поразило уважительное к нему обращение Поттера. — А я так бился всё это время, чтобы такое важное решение было принято по всем правилам. Ригорм будет доволен, он с самого начала хотел сразу же признать решение Поттера законным».
— … я не совсем понимаю, о чем идет речь. Вы не могли бы подробнее объяснить мне, о каком наследстве идет речь? И что это за пожертвование должно быть подтверждено? И главное, какое ко всему этому отношение имею я, если я впервые слышу о ЗУДЭ и о пожертвовании ему моего наследства? — привыкший использовать аббревиатуру таких обществ, спросил озадаченный Поттер.
Увидев искреннее изумление и шок на лице волшебника, гоблин откинул мысли о том, что Поттер пытается водить его за нос.
«Если он не пытается обмануть меня и готов соблюсти древние традиции, то, что это всё вообще значит?» — впервые за многолетнюю практику не смог разобраться в ситуации Крюкохват.
— Мистер Поттер, я правильно понимаю вас? Вы утверждаете, что, во-первых, ничего не знаете о своём наследстве. А, во-вторых, никому его не собирались жертвовать? — отчеканивая каждое слово, уточнил гоблин.
— Да, именно это я утверждаю. Мистер Крюкохват, признаюсь вам, я в крайнем смятении от только что полученной информации. По вашим словам, это касается наследства моего рода, и потому я бы хотел, чтобы вы объяснили мне — что здесь происходит?!
Речь шла о таких важных вещах, что Поттер, каким бы безрассудным часто ни был, решил выяснить всё до малейших деталей.
Черные, глубоко посаженные глазки, пронзали Гарри, заставляя чувствовать незаслуженную вину. Видимо, это сканирование принесло какие-то плоды, потому что гоблин заговорил более сдержанно:
— Мистер Поттер, позвольте начать немного издалека, что поможет мне обрисовать вам ситуацию в целом. У волшебников принято оставлять наследство своим потомкам. Естественно, что это может быть что угодно, представляющее в их глазах ценность. Чем древнее род и ценнее имущество, тем больше ответственности возлагается на гоблина, который отвечает за сохранность и передачу семейных ценностей. Ваш род один из древнейших и пользуется уважением, поэтому ваши дела были закреплены за определенным гоблином. Мне выпала честь быть представителем четвертого поколения гоблинов, которые всегда сотрудничали с вашим родом, — при этих словах Крюкохват церемониально склонил голову, на что внимательно слушавший его Поттер попытался повторить этот жест. — Но бывает так, что глава рода отрекается от своего наследника, тогда подкрепляя своё решение силой волшебства, он лишает его полностью любых прав наследования. Намного реже, но бывает и так, что волшебник решает отказаться от своего наследства в пользу других угодных ему лиц. И вот тут мы подходим к самой сути нашей с вами ситуации.
Первого августа в банк поступило ваше волеизъявление в отношении полученного наследства. В нем указаны пункты оглашенные мною ранее, причем оно оформлено вами собственноручно юридически грамотным языком и скреплёно вашей родовой печатью. Свиток был проверен всевозможными гоблиновскими методами, которые я не имею права вам раскрывать, но в действенности которых сомневаться не приходится. Они и подтвердили подлинность присланного нам документа. Как я упоминал ранее, по закону волшебников, принятым Министерством магии, и по аналогиям в современной практике ваше решение после всех необходимых проверок вступило бы в силу с пятого августа этого года. Но будучи представителем вашего рода, я знал о поправке, внесенной вашим предком в 18.. году, после аналогичной ситуации, когда необдуманное решение одного из Поттеров чуть не повлекло к разорению всего рода. Эта поправка заключается в том, что любое решение, принятие которого повлияет на материальное благосостояние всей семьи Поттеров, должно быть подтверждено с помощью древнего обряда «Принятие рода».
И хотя вы, мистер Поттер, не вступили в права наследования, на вас, как на единственном прямом наследнике Поттеров, лежит ответственность перед вашими потомками. Поэтому, несмотря на то, что все, включая Ригорма — он представляет интересы семейства Блэк и с некоторых пор сотрудничает со мной — настаивали на вступление этого документа в силу, я оттягивал момент его окончательного признания так долго, как мог. Ригорм ещё не знает, что, хотя последний срок, который я указал в посланных вам уведомлениях о том, чтобы вы как можно скорее явились в банк, истек уже 50 часов назад, я всё же отменил узаконивание вашей воли. Я надеялся, что до начала нового учебного года в Хогвартсе вы всё же придете в дань и уважение к вашим предкам. И вот вы здесь, а нам нужно решить что делать дальше, причем незамедлительно. Я понятно обрисовал вам ситуацию, мистер Поттер?
— А кого вы имели в виду, говоря «все», когда упоминали лиц, настаивающих на принятии моего пожертвования? — после небольшой паузы, спросил бледный, но серьёзный Гарри.
Легкость, с которой Гарри выбрал самый логичный и правильный вопрос в этой ситуации, а также его выдержка, заставили Крюкохвата по-новому взглянуть на своего клиента. Этот молодой человек всё больше нравился и завоёвывал уважение гоблина. За свою жизнь ему пришлось много повидать, и он бы меньше удивился, если бы Поттер сейчас поднял панику, рвал и метал, угрожая своей палкой всем гоблинам и ему в частности.
— Под всеми я подразумеваю Ригорма, а также адвокатов, которых натравил на нас ваш опекун и представителей общества «Защиты Угнетённых Домовых Эльфов» также со своими юристами. Но этот ход даже сыграл мне на руку. Мы терпеть не можем, когда к нам лезут со своими законами, поэтому руководство моего клана было на нашей стороне, — в очередной раз Крюкохват продемонстрировал усмешку, больше смахивающую на оскал грозной акулы.
— Дядя Вернон натравил адвокатов на Гринготтс?! — зелёные глаза округлились от небывалого изумления.
Гоблину даже показалась, что эта новость поразила Поттера даже больше, чем сам факт того, что кто-то пытается увести у него из-под носа его наследство.
— Причем здесь какой-то дядя?! Если я правильно помню ваше дело, то это ваш магловский родственник, — получив утвердительный кивок, гоблин продолжил. — Конечно же, я не говорю об этом магле. Я имею ввиду Брендона Одли, вашего опекуна, — словно общаясь с душевнобольным уточнил Крюкохват.
Голова Гарри стала кружиться от обилия таких невероятных новостей.
«Выходит, я полный идиот, — ругал себя последними словами Гарри. — Как я раньше не подумал, что кто-то должен был представлять мои интересы в волшебном мире до тех пор, пока я не стану совершеннолетним. И уж точно это не могли быть Дурсли, ненавидящие волшебство и всё с ним связанное. А я всё думал, почему дядя Вернон не пытается завладеть моими сбережениями. Оказывается, он о них просто не знал».
— Я вижу, вы этого также не знали? — прервал размышления Гарри этот вопрос.
Нахмурившийся волшебник пытался собраться и остановить вихор вопросов, которые всколыхнулись при раскрытии столь важных подробностей. Он попытался взять себя в руки, чтобы докопаться до истины.
— Мистер Крюкохват, но почему я не знаю ничего об этом? К тому же, спешу вас заверить — я не получил ни одного письма из Гринготтса с тех самых пор, как Хагрид вручил мне письмо, в котором сообщалось, что я волшебник и буду учиться в Хогвартсе. — Я прошу вас, расскажите мне все, что знаете. Для меня очень важно узнать, кто ответственен за… всё это.
— Мне очень жаль, но я, скорее, могу сообщить вам, в каком положении находится ваше состояние. Мы не вмешиваемся в остальные дела волшебников. Могу только сказать вам, что ваш опекун настаивал, что все дела он будет вести с нами без вашего участия, ссылаясь на то, что вы дали понять, что для детского ума подобные вещи будут обременительны. Также по счетам проходили вплоть до вашего совершеннолетия ежемесячные отчисления вашим магловским родственникам на ваше содержание. Так как ваш опекун не был назначен непосредственно вашими родителями, а был заменён министерством из-за заточения вашего законного опекуна Сириуса Блэка в Азкабан, то он имел доступ к одному из трех сейфов. Первый сейф самый большой и самый главный, в нем находятся основные капиталы вашего семейства, и доступ к нему у вас появился бы только после совершеннолетия, а у Одли никогда не было и не будет. Второй родители открыли на ваше имя при рождении, чтобы у вас накапливались личные сбережения на карманные расходы, именно им вы пользовались всё это время. И, наконец, третий, который пришлось открыть по требованию Одли. Он требовал дополнительные средства на покрытие расходов для вашего содержания. На этот счет были перемещены довольно крупные суммы, в нем было даже больше денег, чем в вашем личном сейфе, но сейчас он пуст, в нем не осталось ни кната.
У Гарри возникло жгучее желание встретиться с опекуном и о многом его расспросить. Ему было не так жалко денег, которыми он не воспользовался и о которых даже не знал, как сам факт того, что кто-то посмел обкрадывать его, прикрываясь тем, что деньги были направлены на его содержания, в то время как в реальности Гарри почти всю жизнь пролазил в обносках Дадли.
Подумав о Дурслях, Гарри обрадовался, что больше никогда их не увидит, потому что не знал — сможет ли после того, что он узнал сегодня, сдержать себя. Вообще вся ситуация казалась какой-то нереальной и фальшивой, чувства Гарри притупились от обилия грязи, которую он только что узнал. Наверное, именно так на Потере сработал инстинкт самосохранения, он перестал удивляться чему-либо после и словно со стороны наблюдал за разворачивающейся драмой.
Тихим, но решительным голосом Гарри Поттер ни то, обращаясь к гоблину, ни то, рассуждая сам с собой, перечислял полученные факты в манере «Cui bono» (п/а: то есть — «кто от этого выиграет? В чьих это интересах?»).
— Итак, мой магический опекун хотел завладеть моим наследством, и, я полагаю, в такой авантюре у него наверняка были сообщники, возможно даже из этого странного общества защиты домовых. Также может быть, по крайней мере, еще одна сторона, если к письму Одли не имеет никакого отношения. К тому же перехватывать письма, посылаемые мне из банка, пересилить волшебство гоблинов — это дело не из простых, поэтому одной из задач, которые мне предстоит решить, является выяснение сообщников и мотивов этого господина, помимо заполучения моего состояния. Первостепенно, по моему мнению, предотвратить задуманный план. Что я могу сделать, чтобы не допустить узаконивание моего письма и передачи наследства в пользу ЗУДЭ? — с каждым словом голос Гарри наливался решимостью и твердостью. — Кстати, могу я взглянуть на него?
Гоблин с неприкрытым изумлением и восхищением взирал на молодого волшебника, тут же протянув Поттеру письмо со словами:
— Держите, мистер Поттер, но не знаю, что вы хотите там найти. Оно было проверено нашими лучшими специалистами, а они не могли что-либо упустить.
— Я не сомневаюсь в их компетентности, но мне хочется своими глазами взглянуть на него-о-о…
Гарри усиленно затряс руками, обдувая опаленные вспыхнувшим свитком пальцы и угрюмо наблюдая за обугленными останками, в которых только и успел разглядеть родовую печать и подчерк, который, не будь уверен, что не писал никогда этого письма, Поттер стопроцентно принял бы за свой.
— Легко отделался, будь это портключ или сильное проклятие, может, меня уже не волновал вопрос наследования, — горько усмехнулся Гарри. — Значит, ниточки постепенно обрываются, а ходы сужаются. Мистер Крюкохват, что конкретно я должен сделать, чтобы не дать им победить.
— О, мистер Поттер, я хочу заверить вас: я приложил все свои силы для того, чтобы узнать об этом послании всё, и лично присутствовал при его проверке, — гоблин ещё никогда не испытывал такого позора, а тем более перед клиентом, который смог добиться его уважения, было унизительно ударить в грязь лицом. — Тот, кто сделал эту подделку, действительно очень могущественный волшебник, обойти наше волшебство практически невозможно. Но опасность мы бы точно смогли обнаружить, в таком случае я бы не допустил того, чтобы вы прикасались к свитку.
— Мистер Крюкохват, я вас ни в чем не виню. В этой ситуации, вы единственный, кто в этот момент защищает мои интересы, и поверьте, я это глубоко ценю. Но я успел разглядеть родовую печать, а ведь до этого момента я её даже в глаза не видел. Разве это не могло послужить аргументом в пользу того, что я никак не мог оформить это абсурдное пожелание. Где я мог раздобыть печать своего рода, живя у маглов и не имея доступа к сейфам?
Возможно, впервые в глазах гоблина промелькнуло какое-то подобие жалости по отношению к волшебнику, которых они так не любили, но одно было явно заметно — что он очень осторожно, не желая ещё больше ранить своего клиента, возразил:
— Дело в том, что вы всю свою сознательную жизнь могли иметь к ней доступ. Она находится в вашем родовом поместье, а вы, являясь Поттером, вне зависимости от возраста, только пожелав, могли там оказаться любым доступным на тот момент способом. Мне очень жаль, мистер Поттер, но это так.
Эта новость чуть не вышибла из Гарри дух. От одолевавших его чувств горечи и разочарования в людях ему стало тяжело дышать, и он, согнувшись, стиснул до боли руками голову, словно этим жестом пытался удержать её на месте.
«Что?! Я мог не жить у Дурслей?! Я мог забрать Сириуса из дома на площади Гриммо?! Почему я ничего этого не знал?! Почему мне ничего не сказали… а Сириус уже никогда не скажет… Да эта чудовищная ложь просто сломала мне жизнь!..»
В глазах предательски защипало, но Поттер, не привыкший показывать свои чувства в присутствии других, старательно подавил нарастающий комок в горле.
«Стоп. Возьми себя в руки. Не время распускать нюни. Нужно бороться. Я обязательно найду этого Одли. И спрошу у Люпина и Дамблдора, что им об этом известно. А сейчас помни о друзьях, они твоя семья и никогда не предадут тебя, — вразумлял сам себя Гарри. — Гермиона, вот кто мне нужен рядом, верный и преданный человек, ради неё я не сломаюсь. Я не сломаюсь!!!» — упрямо твердил он, после чего выпрямился и устремил полные боли, но решительные зелёные глаза на гоблина.
— Я вас прошу перейти к конкретным действиям, чтобы не дать свершиться несправедливости. Что я должен подписать или какой обряд совершить, чтобы отменить «своё» прежнее решение? — требовательность в голосе прикрыла отчаяние и пустоту, образовавшуюся в сердце Гарри.
— Мы сделаем и то и другое. В момент наступления совершеннолетия вы должны были пройти процедуру вступления в род. Она делается четко в этот день, чтобы снизить возможные неприятные и болевые ощущения, потому что затягивание сроков обычно говорит о неудовольствии к наследнику, которого с трудом, но семейство всё же допускало в свой род. В таких случаях, я должен вас предупредить: обряд может протекать весьма неприятно. Также мы оформим всё письменно, чтобы любители современных правил проглотили свои языки, увидев ваше имя в родовой книге и все юридически правильно оформленные бумаги. Вот увидите, мистер Поттер, случайность вашего выбора, что вы подошли именно к Фильтерпуху, гоблину встретившемуся вам в холе, ещё сыграет нам на руку, мы так легко не отдадим наследство Поттеров.
— Спасибо вам, я никогда не забуду вашей честности и преданности. Но меня так утомил наш разговор, что я прошу как можно быстрее приступить к обряду, пока у меня ещё есть какие-то силы.
— Конечно, следуйте за мной.
Гарри встал и решительно проследовал за гоблином про себя думая:
«Могло быть и хуже…»
Если бы Гарри чаще смотрел магловские фильмы, то он бы знал, что эту фразу нельзя произносить, ведь так можно накликать большую беду. Но, Поттер об этом и не догадывался…
29.07.2011 Глава 5. Могло быть и хуже… Часть вторая.
Герой не храбрее обыкновенного человека вообще, он храбрее его всего на пять минут дольше.
Ральф Уолдо Эмерсон
Гоблин вел Гарри за собой, плутая какими-то запутанными коридорами, проходя из одной двери в другую. Наконец, когда от вида очередной двери Поттера начало мутить, они подошли к арке, над которой было написано: «Ex ipso fonte bibere».
— Это значит — «пить из самого источника», — услужливо перевёл гоблин. — Эта фраза дошла даже до маглов, но истинного его значения они не узнали. Мистер Поттер, за этой дверью решится ваша дальнейшая судьба. Вы благородный человек и, если откинете сомнения и примете себя и причастность к своему роду, волшебство вашей семьи примет вас.
Чувствуя себя, словно он снова первогодка и ждет распределения, которое будет влиять на его будущее, но процесс которого он даже представить не мог, Гарри с волнением сердца прошел через арку.
Войдя внутрь, он остановился как вкопанный, поразившись представленному зрелищу.
По всему периметру круглой комнаты стояли уходящие высоко вверх колонны, на которых были вырезаны волшебные существа. Купол комнаты, казалось, терялся в неизвестности, от чего создавалось впечатление, словно потолок тянется к самым небесам. Более всего Гарри поразил ярко-белый свет, который будто излучало всё вокруг. Но тут его взор привлекли статуи в центре помещения, изображавшие волшебника и волшебницу, которые сидели на тронах; они словно живые взирали на Гарри, пронзая его насквозь так, что всё в нем затрепетало от этого взгляда, который звал, манил и вопрошал. Ему даже показалось, как будто он услышал вопрос, сорвавшийся с мраморных губ и долетевший до него словно эхо: «Кто есть ты?». Позабыв обо всём на свете, он не мог оторвать от них взгляда.
Не в силах сдерживать себя, он откликнулся на этот зов и стремительным шагом направился к статуям, между которыми стоял стол с наполненной чашей. Словно по наитию Гарри потянулся к невзрачной на вид чаше. Она была серебряной, без каких-либо украшений и с единственной надписью «Suum cuique».
— Каждому своё, — прошептал Гарри и, даже не удивившись тому факту, что он смог понять древний язык, одним жадным глотком осушил чашу.
Первые минуты ничего не происходило, а потом в один миг свет хлынул на Гарри со всех сторон, заглушая перед собой все и укрывая его белым, словно густой туман «покрывалом», после чего время вокруг него как будто застыло.
«Кто есть ты?» — в этот раз голос прозвучал четче, но отяжелевший разум не мог заставить губы зашевелиться.
Наконец, сделав над собой усилие, он выдавил:
— Гар-ри Пот-тер.
После этих слов перед ним явился волшебник, которого Гарри видел только что в виде статуи. То был старец с длинной кудрявой бородой и пронзительными бесцветными глазами. Он грозно нахмурил брови и повторил свой вопрос:
«Кто есть ты?»
После чего в голове Гарри стали мелькать разные воспоминания, словно кто-то применил легимиленцию и считывал моменты его жизни.
От грозного взгляда старика не укрывалось ни одно воспоминание. Когда начались моменты, о которых Гарри пытался забыть, он, схватившись за голову, начал шептать «Прекратите». Вот они уже добрались до Седрика и Сириуса. С каждым новым воспоминанием боль усиливалась, а чувство вины и никчемности начинало завладевать им настолько сильно, что, не имея возможности унять боль, он опустился на колени и начал выкрикивать:
— Я преступник… я предатель… умереть должен был я…. не смог уберечь близких мне людей. Я ничего не заслуживаю, кроме смерти и презрения… вот кто я…
Слезы хлынули из его глаз, а руки, опустившись, нащупали зеленеющую траву. Подняв удивленный взгляд, Гарри обнаружил себя на поляне, заросшей цветами и колышущейся травой, вокруг же не было и следа предыдущей обстановки. И среди этого буйства природы стояла волшебница, как догадался Гарри; она была еще прекраснее и величественнее, чем тогда, когда престала перед его взором в виде статуи. Молодая волшебница смотрела на него с сочувствием и лаской, а вокруг неё летали черные вороны.
— Прими себя… очистись… отпусти, — прошептали её губы.
— Я не могу… я заслужил, — отчаянно замотал головой Гарри, цепляясь за родную и такую привычную боль.
От этих слов по щеке волшебницы скатилась одинокая слеза, а вороны, летающие вокруг неё, внезапно словно взбесились и помчались к Гарри и закружили вокруг него свой безумный пляс.
Теперь перед его глазами всё превратилось в сплошную мешанину, состоящую из обрывков картинок гнетущих воспоминаний и черных крыльев птиц. Чем сильнее Гарри цеплялся за свою вину, тем интенсивнее птицы начинали свои атаки. Вот первая из них, клюнув, напала на него, оставив кровавый подтек на руке. Потом ещё и ещё одна. Постепенно физическая боль смешалась с душевной и достигла своего пика, испытав которую Гарри прекратил сопротивляться и, обессиленный, упал в траву.
Не помня, сколько он пробыл в таком состоянии, он очнулся на зов голоса и обнаружил себя на холодном каменном полу в окружении серых надгробий, которые утопали в бушующем огне. Голос умолял и лился словно из недр земли:
«Прими … очистись… отпусти», — повторял он всё настойчивее.
Когда Гарри прочитал надпись на ближайшем надгробии, его сердце зашлось в щемящей боли:
«Сириус Блэк, любящий тебя крестный» и надпись под ней словно горящая иллюминация: «Здесь нет твоей вины…»
«Прими…»
Соседнее надгробие заставило заныть сердце.
«Седрик Диггори, обретенный друг» и надпись: «Я не виню тебя, ты был честен и помог мне…»
«Очистись…»
Когда же он повернул голову к ближайшему надгробию, его сердце пропустило удар:
«Джеймс и Лили Поттер, любящие тебя родители…»
Гарри с трудом оторвал взгляд от этих слов и прочитал дальше: «Мы всегда будем с тобой…».
— Но это моя вина, что вас нет рядом, если бы не я, вы бы жили, — прошептал Гарри дрожащими губами.
«Отпусти…» — услышал он ответ, после чего на плечо легла рука и, нежно потрепав, потянула его вверх.
Поднявшись, Гарри встретил такие же сверкающие зелёные глаза, наполненные слезами. Недолго думая, он кинулся в распростертые объятия, чувствуя, как горячие слезы, словно прохладный дождь, очищают его душу и тушат обжигающее пламя.
— Мы верим в тебя, ты справишься, — раздался рядом голос, который Гарри с радостью узнал.
Отец стоял рядом и, дотронувшись до его руки и ободряюще взглянув в глаза сына, прошептал:
— Ну же, сынок, ты всё сможешь. Остался последний шаг. Прими себя и отпусти…
Налетевший ветер оборвал и унес последние слова. Вслед за ними исчезли и родители, а Гарри оказался снова в ярко-белом свете перед старцем и волшебницей, вокруг которых всё также кружили голодные вороны.
«Кто есть ты?» — повторил волшебник властно и требовательно.
— Я… «прими себя…» Гарри Джеймс Поттер,… «очистись, отпусти…» любящий сын и верный друг, — с каждым словом боль затихала всё больше, а яркость белого света усиливалась, поглощая ненавистных черных призраков. — Я единственный оставшийся в живых потомок рода Поттеров. Я обязан выжить, чтобы мой род не исчез… ради родителей, которые пожертвовали за меня жизнью, ради друзей, ради любимой...
В последней яркой вспышке света он успел увидеть улыбку на лице волшебницы, которая прошептала:
«Береги себя, потомок Поттеров, и никогда не забывай, кто есть ты. Только ты сможешь сохранить мир в своем сердце, в тебе есть дар, но тебе нужно быть осторожным, чтобы не потерять его, доверяй своему сердцу…»
Очнувшись, Гарри увидел перед собой довольное лицо гоблина.
— Мистер Поттер, вы справились, а я уже начал сомневаться, видя, что испытание так и не закончилось. Никто не знает, что вы увидели, но всё это только для вас. Теперь же осталась одна формальность. Ну же вставайте, мистер Поттер, взгляните на книгу вашего рода.
Гарри легко поднялся, с удивлением обнаружив, что он абсолютно цел и невредим. На душе было легко и спокойно, словно мрак сменился светом яркого солнца, и только накатившая усталость напоминала о пережитых недавно мучениях.
Вместо чаши на столике оказалась увесистая книга, страницы которой перелистнулись сами собой и явили надпись:
Лорд Гарри Джеймс Поттер, глава рода Поттеров.
Рядом с книгой лежали украшенный ажурными плетениями серебряный кортик и кольцо с родовым гербом, которое Гарри дрожащими руками надел на палец.
— Надрежьте палец и закрепите решение рода окончательно. Достаточно одной капли, — подсказал Крюкохват.
После всех манипуляций они покинули комнату, книга из которой растворилась прямо на глазах изумленного Гарри.
— Теперь возле вашего имени на гобелене появится свидетельство, что вы лорд и глава рода, — провозгласил довольный гоблин, входя в кабинет.
— А сколько я пробыл в… комнате? — не зная, какое слово подобрать, задал, наконец, мучивший его вопрос Гарри.
— Это место, где скопилось большое средоточие древнего волшебства, созданное ещё основателями вместе с другими волшебными существами, — поведал Крюкохват, гордый тем, что им владеет его клан. — И вы там пробыли больше часа, мистер Поттер. Так долго там ещё никто не находился. Но я предупреждал вас, чем больше времени проходит после совершеннолетия, тем сложнее пройти обряд инициации.
«А мне казалось, что я прожил несколько жизней», — промелькнуло в голове у Гарри.
— Осталось только подписать документы, чтобы болваны, гоняющиеся за современностью, не могли ни к чему придраться, — гоблин передал перо и свиток Поттеру. — Мой подчинённый уже услужливо подкорректировал бумаги, я их только что проверил, а вам осталось только подписать.
Гарри, прочитав текст, без колебаний подписал документ, уведомляющий о том, что он вступил в права наследования. После чего, передав его гоблину, задумчиво сказал:
— Сэр,… мистер Крюкохват, а могу ли я прямо сейчас посетить родовое поместье Поттеров?
— Теперь это решаете только вы, лорд Поттер, — почтительно склонив голову Крюкохват.
Гарри готов был поклясться, что в черных глазах промелькнули довольные искры.
— Я бы желал сделать это прямо сейчас, — с замиранием сердца от предвкушения оказаться в «родном» доме поведал Гарри. — Только вначале я хотел бы снять и, желательно как можно быстрее, значительную сумму денег. А ещё я не знаю, как туда добраться… — добавил он растерянно.
— Нет ничего легче: призовите домовиков, а они перенесут вас в поместье. А указанную вами сумму сейчас же доставят вам, — Крюкохват тут же вызвал другого гоблина, отдал короткие приказы и оформил бумаги на указанную сумму.
«Всё гениальное просто», — вздохнул Гарри, размышляя о предложении гоблина.
— Я призываю домовиков, — повторил он.
Ничего не произошло…
— Я, Гарри Поттер, приказываю домовым эльфам поместья Поттеров явиться… ко мне, — добавил он. — Немедленно…
В этот раз раздалось десять хлопков, и в небольшой комнатке началось настоящее столпотворение. Домовики, кто с чем, некоторые так и держали в руках поварешки или метелки для устранения пыли, подняли настоящую возню, толкаясь и пытаясь первыми показать своё почтение хозяину. Наконец самый старший или, скорее, древний на вид домовик, выступил вперед.
— Ваши преданные слуги приветствуют своего хозяина. Что хозяин пожелает? — благоговейно продекламировал он, согнувшись так сильно, что его нос-картошка практически касался пола. После чего на него уставилось девять пар внимательных глаз, проникнутых готовностью исполнить любой приказ молодого господина.
— Я прошу вас перенести меня в родовое поместье, но вначале я бы хотел попросить вас, мистер Крюкохват, составить мне компанию, если вас это не затруднит, — снова повторив жест гоблина, произнес «лорд Поттер». — Вам бы могли помочь переместиться домовые эльфы…
Уже закончив это предложение, Гарри пожалел, что сказал это. Крюкохват был явно оскорблён и рассержен этим предложением, а домовики, обычно покорные, с содроганием и презрением уставились на гоблина.
— Мистер Поттер, я принадлежу к клану могущественных гоблинов и не нуждаюсь в помощи домовых эльфов, — голосом, которому позавидовал бы сам Снейп, и, услышав который помчался бы брать дополнительные уроки, поведал гоблин. — У меня есть другие способы добраться до вашего поместья. Там и встретимся.
После чего, прошептав какие-то непонятные слова, он испарился из кабинета.
Озадаченный волшебник, который опять по незнанию влип, попытался бодро улыбнуться домовикам и, узнав, что главного из них зовут Фэизвул, попросил перенести его домой. Обрадованные такому решению и довольно попискивающие, они снова устроили толкотню, желая первыми добраться до хозяина и перенести его. Но гордый своим преимуществом Фэизвул на глазах изумленных сородичей, довольно неспешно, естественно в мерках одержимых угождать хозяину домовиков, подошел к Гарри, карманы которого значительно отяжелели снятой суммой денег, и перенес его в стремительном вихре в поместье.
Оказавшись в холле поместья, Гарри Поттер был ошарашен увиденной роскошью. Высокие комнаты с резными потолками, уходящая вверх многоярусная массивная лестница, многочисленные картины пейзажей и портреты… портреты его предков. Оттенки цветовой палитры и украшения создавали уют и праздник. Подойдя к лестнице, он трепетно провел рукой по перилам из красного дерева, шепча:
«И это все моё, мой дом… дом моих родителей… предков».
Он не был слишком силен в знаниях различных стилей, антикварных и исторических ценностях вещей, но он видел, что дом был просто пропитан историей и величием, при этом каждая вещь словно говорила ему: это поместье Поттеров, твой дом.… Словно завороженный он стоял, представляя, что по этой лестнице спускались его родители, бабушки и дедушки. По дому могли бы бегать шумные братья и сестры. Нарисовавшийся в голове образ заставил его горько вздохнуть и, встряхнув непослушной шевелюрой, Гарри, немного придя в себя и оглядевшись, понял, что гоблина нет рядом.
— Фэизфул, а куда делся Крюкохват?
Домовик, тут же услужливо и тихо оказавшись рядом, поведал со смесью недовольства в голосе:
— Он возле главного входа ожидает вас.
Представляя себе «довольное» лицо гоблина, Гарри с домовиком отправился быстрее ко входу.
— Мистер Поттер, — по первым же словам Гарри понял, что настроение у гоблина от ожидания не улучшилось, — вы могли бы и подумать, что без вашего разрешения я не мог бы проникнуть в дом самостоятельно.
Сердитый и недовольный гоблин последовал за Гарри. Сославшись на то, что у них мало времени, он настоял на посещении рабочего кабинета Поттеров для выяснения всех нужных вопросов. Кабинет оказался на третьем этаже и являл собой уютную и просторную комнату с большим массивным столом, старинным секретером, множеством книг, заполнявших полки и шкафы, и просто потрясающим, создающим комфорт и дарящим покой при работе, камином и стоящим рядом диваном и креслами.
Видя состояние Поттера, гоблин ретировался из кабинета в прилегающую комнату, предложив Гарри найти родовую печать самостоятельно.
Гарри чувствовал смятение и умиротворение, грусть и радость одновременно. Он осознавал, что по этому кабинету ходил его отец, вот эту книгу он держал в руках. Вот именно на этом диване он сидел и обсуждал семейные вопросы с родителями, а потом наверняка и мама присоединилась к этим обсуждениям.
Только оказавшись в кабинете отца, Гарри полностью осознал, что всё это у него пытались отобрать. Хотели лишить его вещей, до которых дотрагивались его родители, которыми они дорожили. И которые, как был глубоко убежден Гарри, могли передать ему частичку их души и жизни.
От осознания, насколько люди могут быть подлыми и до каких махинаций опускаться ради наживы, Гарри почувствовал, как на него накатывает чувство разочарования и боли.
«Что за безумный день? Смогу ли я выдержать правду, когда узнаю, кто и зачем это делал? Как я надеюсь, что к этому не будут иметь отношения близкие мне люди. Это будет самый тяжелый удар. Кто этот Одли и есть ли у него сообщники?.. Вообще смогу ли я это выяснить? — задавался вопросами Гарри, пока искал родовую печать. — Вот очередная иллюзия, навязанная мне…. А я мог всё это время жить в сво-оём, — протянул это слово Гарри, как бы пробуя его на вкус, — доме. Я мог не унижаться перед Дурслями за кусок хлеба и поношенную одежду…
Да что там… что я мог, что я не мог, — думал Гарри вертя в руках найденную печать, которую, вспомнив о том, что он волшебник, призвал с помощью «Акцио». — Теперь это всё бесполезно. Нужно перешагнуть через очередное разочарование, иначе всё просто потеряет смысл. Главное, как бы сказала Гермиона, «не окрашивать им все остальное». Вот только где опять черпать силы, чтобы так поступать, ведь с каждым разом делать это всё тяжелее, а внутренние резервы не бесконечны.… И все же я счастливый человек, потому что у меня есть друзья и милая Гермиона, которые меня никогда не предадут. Поэтому лучше думать о том, что я могу сделать, чтобы такого не повторилось, и поменьше думать о том, что могло быть, иначе зачем жить, да и умом тронуться не долго», — по пути к гоблину решил Гарри.
— Вот она, на месте, — продемонстрировал печать Гарри. — А значит, либо печать подделка, либо ею воспользовался человек, имеющий доступ в дом.
— Скорее, второе, потому что печать рода подделать не возможно, — подтвердил Крюкохват.
— А кто бы это мог быть, помимо моего опекуна?
— Это мог быть любой человек, которому был доверен доступ — любым из членов семьи или даже друзей.
— А значит, круг подозреваемых может быть объёмным, и вряд ли мы сможем его узнать. Разве что…
— Хозяин вызывал Фэизфула? — домовик снова светился от счастья.
— Скажи мне, пожалуйста, Фэизфул, кто имеет свободный доступ в наше имение?
При этом вопросе уши домовика поникли и он, кинувшись к ближайшему стулу, стал биться головой о сидение:
— Простите, хозяин, Фэизфулу его непочтение, но я не могу вам сказать этого, — между глухими ударами и всхлипами поведал домовик.
Гарри, уже привыкший к подобным явлениям у Добби, оттянул домовика и, запретив ему себя наказывать, заглянул в печальные глаза, наполненные слезами:
— Как так, ведь теперь я твой хозяин?!
— Я… мне… приказ… — он по привычке искал глазами предметы, которые могли бы принести такое спасительное наказание. — Он ранее был хозяином… противоречит… Хозяин очень добрый и благородный, но Фэизфул не может. Фэизфулу приказали, всем приказали… я не могу сказать, ваш отец запретил, он сказал, кто бы потом не был главой рода, он приказал не говорить… с ним был другой волшебник… Фэизфул не может… приказ…
Поняв, что ничего добиться он всё равно не сможет, а только покалечит бедолагу, Гарри выпустил его из рук. Он также приказал больше никого не пускать в дом, кроме него и присутствующего здесь Крюкохвата, без его на то разрешения, и с этой минуты приказы принимать только от него непосредственно.
Расценив это как неудовольствие его работой, эльф кинулся в ноги Гарри с громкими воплями:
— Благородный хозяин недоволен Фэизфулом, но он всё сделает, как приказано. Пока он будет жить, никто, даже птица не прошмыгнет мимо Фэизфула в поместье.
Гарри заверил домовика в своем доверии и удовлетворенности работе домовиков. Узаконив своё решение и проведя несколько несложных волшебных обрядов по подсказкам гоблина, после которых никто не мог проникнуть в дом, даже если ранее он получал такое разрешение, и, договорившись, что минут через десять они встретятся в банке, Гарри с помощью эльфа перенесся в книжный магазин. Доплатив сверху за молчание, Гарри покинул довольного сделкой продавца и оказался в уже знакомом кабинете.
— Лорд Поттер, ещё один момент. Вы являетесь единственным владельцем и главой рода, а прямых наследников у вас нет, мой вам совет: вам действительно необходимо составить завещание на случай непредвиденных обстоятельств, — сказал гоблин спокойным формальным тоном голоса, словно предложив Гарри чашку чаю.
Немного придя в себя от столь неожиданного предложения, Гарри посчитал, что это всё же разумно. И после непродолжительных обсуждений и приготовлений, Гарри разделил своё имущество на две половины: одну он поделил между Ремусом Люпином и семьёй Уизли, а вторую отдал Гермионе, куда также входили все книги, родовое поместье и все домовики, принадлежащие семье. Бедолаги не знали, что Гарри руководствовался лучшими побуждениями. Рассудив, что лучше Гермионы о них никто не позаботится, он совершенно не подумал о навязчивой идее своей подруги. Также он высказал вслух своё неожиданное желание, что было бы хорошо, если бы Добби, свободный эльф, тоже был нанят на работу и служил в его поместье. Даже не обратив внимания на то, что при этих словах гоблин всё также согласно кивает, Гарри, наконец, решился озвучить свою благодарность и просьбу:
— Мистер Крюкохват, я от всего сердца и искренне благодарен вам за все, что вы для меня сделали. Я бы очень хотел попросить вас хранить подробности сегодняшнего дня втайне от других так долго, как это возможно, и назначаю вас своим единственным представителем со стороны банка. А также прошу вас проверить и остальные мои владения, со своей стороны я даю вам для этого все необходимые полномочия и доступ. Я доверяю вам и знаю, что вы будете действовать в моих интересах. А ещё я бы очень хотел узнать, как я могу отблагодарить вас за вашу доброту и преданность своему делу?
Маленькие черные глазки-букашки уставились на Гарри Поттера с каким-то нечитабельным выражением, и Гарри подумал, что в очередной раз нарушил какие-то обычаи, вместо благодарности умудрившись оскорбить собеседника. Но неожиданно рот гоблина растянулся, показывая ряд острых зубов. В этом «оскале» Гарри с облегчением угадал улыбку.
— Лорд Поттер, я глубоко тронут вашим почтительным обращением ко мне. Большинство волшебников презрительно относятся к нашему клану, но я и мой род с радостью и гордостью сотрудничали с вашей семьёй все эти поколения. Вы же великий волшебник, и я хочу выразить к вам своё почтение даром, которым удостаивается пятый волшебник за всё время. Протяните свою руку, лорд Поттер…
Гарри поспешно выполнил просьбу, пока опять не успел ничего испортить, и в протянутой ладони оказался ещё один за этот день перстень, но уже гоблинской работы.
— Это гоблинский артефакт, с помощью которого мы перемещаемся практически в любое место. Что-то вроде вашего портключа, но его не нужно регистрировать в вашем министерстве, потому что оно ничего не знает о нём, — на свет снова показалась острозубая улыбка. — Достаточно только прошептать пароль, или, если вы уже хорошо освоили управление им, отдать мысленный приказ, и он перенесёт вас в нужное место. Он может перенести вас даже в Хогвартс, если вы найдете места, где особенное скопление волшебной древней энергии. Вам это подскажет либо интуиция, и вы сможете сами почувствовать это место, либо вы можете найти его методом проб и ошибок. Но вы должны дать обещание, что никому, даже самому родному человеку, не расскажете об этом даре и его возможностях, иначе это будет рассматриваться как оскорбление всего клана гоблинов. Также ваши потомки не могут унаследовать его. Только если вы сможете понять, как он действует, и создать его аналог, вы вправе сделать такой дар своим потомкам, — тоном, демонстрирующим, что это самое бесполезное в мире дело, закончил торжественную речь гоблин.
Уже представляя обиженное лицо Гермионы, но понимая, что такая вещь пригодится в борьбе с врагом, Гарри дал обещание и поблагодарил Крюкохвата за столь ценный дар. После чего выяснил, что за раз он может перенести двух или от силы трех волшебников в зависимости от их потенциала. Так и не поняв реальных границ возможностей кольца, Гарри применил заклинание «elabi ex oculis», сделав оба перстня невидимыми, за что заслужил очередной одобряющий взгляд.
Распрощавшись с гоблином и договорившись о том, что его будут держать в курсе дел и расследования виновников, Гарри спешил на встречу с друзьями, ухмыляясь, тому, что он, наверное, будет первым лордом, который из вытекающих обязанностей, правил и манер поведения умеет только почтительно кивать головой, и то в том случае если перенятая у гоблина манера засчитывается.
«Что мне даёт звание «лорда»? Не знаю, наверное, дополнительную головную боль. Вот уже первое важное решение — выбрать наследников, посмотрим, что будет дальше…»
В здании банка он никого не заметил, зато наткнулся на всю «весёлую» компанию у входа в банк. Молли и младшие Уизли были явно не в духе, Рем и Гермиона стояли рядышком с мрачными выражениями на лицах, а лицо и поза мистера Уизли будто говорили: «Но когда просишь кого-нибудь успокоиться, тот обычно начинает волноваться ещё сильнее» [1]
— Что ты так долго? — спросил рыжий друг сердито.
— Мы так волновались… — воскликнула миссис Уизли, кидаясь в объятия.
— Где ты был так долго? Мы переживали, — взволнованным тоном сказала Джинни.
— С тобой всё в порядке? — произнесла встревожено и тихо Гермиона.
Мужчины, посчитав, что этого допроса с Гарри будет достаточно, упорно молчали.
Кровь в жилах побежала быстрее, стоило Гарри услышать тон голоса Гермионы, а её вопрос вызвал у него большую благосклонность, чем остальные.
«И дело тут не в моем отношении к подруге, — слукавило сердце. — Просто она больше всех волнуется обо мне и видит, когда мне плохо. Солнышко, я смогу тебя тоже порадовать своим сюрпризом, нужно только подобрать момент…»
— Миссис Уизли, со мной всё в порядке и ничего плохого не случилось. Просто возникли непредвиденные обстоятельства с доступом к моему сейфу, но теперь уже всё в порядке, и мы можем отправляться за покупками, — куда-то в плечо, задыхаясь от крепких объятий, промычал Гарри.
— Тогда нам нужно поспешить, мы же хотели ещё зайти в магазин к мальчикам, — отпустив, наконец, изрядно помятого Поттера, засуетилась Молли.
После чего они всей компанией обрушились на магазины, совершая спешные покупки. Они умудрились за короткое время оббежать практически все мыслимые и немыслимые места в Косом переулке, приобретя при этом учебники, необходимую одежду, пополнив аптеку и канцелярию для учебы, купив также многие другие, на их взгляд, нужные вещи.
Увидев кафе-мороженое Флориана Фортескью, утомлённый покупками Гарри почувствовал себя загнанной лошадью, которая учуяла близость воды и поняла, что её ничто уже не остановит от возможности утолить жажду.
Практически не встретив сопротивления, ему удалось затащить всех в кафе, где они весело болтали, поедая мороженое. Гарри умудрился сесть рядом с объектом своих переживаний, чему был очень доволен. Ощущение радости от её мимолетных случайных прикосновений и родного любимого запаха не смогли испортить даже Рон своим постоянным недовольством вынужденной задержкой, и Флориан решивший, что его гражданский долг заключается в том, чтобы запугивать своих посетителей, особенно студентов, россказнями подробностей о последних событиях. Он, в ярчайших красках изображая особенно запоминающиеся моменты с помощью эмоциональной жестикуляции, поведал, что наступили мрачные времена, когда таинственные и сильные волшебники (причем имелся в виду всего один случай с одним волшебником) могут безнаказанно грабить даже в Лютном переулке такой магазин как «Горбин и Бэрк».
— Только из-за того, что был ограблен именно Бэрк, и при этом были убиты двое пожирателей, можно спать спокойно; значит, что это не очередной могущественный сторонник Сами-Знаете-Кого. Но вдруг ему что в голову взбредёт, кто знает, что может нас ождать… — чуть ли ни в десятый раз взволнованно повторял он ребятам.
Гарри половину «важного» сообщения прослушал, не имея возможности высвободить столько личного внимания, которое практически полностью занимал распложенный рядом интересный для наблюдений «объект», который, кстати, наконец-то немного оживился и мирно поедал свою ванильную порцию мороженого. Гарри даже показалось, что вызвано это тем, что рядом с ней нет Рона, которого она как будто всё это время сторонилась, но списал свою догадку на последствие влияния ревности.
Всё же один момент показался ему важным, вернее, одно выражение «…к сожалению, сообщить было никак…». Что оно ему напомнило, было непонятно, пока по пути к магазину близнецов они не поравнялись с вывеской «Совиная Империя Илопса». Сославшись на «непредвиденные обстоятельства и волнение Букли», Гарри в сопровождении Джинни «заскочил на минутку». И откуда они вышли, довольно улыбаясь и держа в руках клетки с совами. У Джинни была серая неясыть[2], очень красивая сова с красивыми блестящими темными глазками и изумительным оперением под цвет древесной коры, а Гарри нес клетку с обыкновенной сипухой[3]. Сова имела охристо-рыжий окрас с многочисленными мелкими тёмными крапинами, которые напоминали рассыпанные блестки, и лицевой венчик в форме сердечка, из-за чего, в принципе, Гарри и выбрал именно эту сову. Правда, подсказать это могло только смущенное выражение лица Гарри, когда он под громкие крики Джинни: «Смотрите все, что мне подарил Гарри», переминаясь с ноги на ногу и просто чудом не краснея, презентовал сипуху Гермионе.
— Гермиона, м…ой тебе подарок, чтобы всегда была возможность переписываться, благодарность принимаю в виде частых писем, — довольный получившимся «тонким» намёком Гарри вручил сову подруге.
Она, видимо, сдержать себя не смогла, потому что от волнения и радости, доставленными подарком, покраснела до кончиков ушей и, прошептав, что не стоило на неё так тратиться, но она очень благодарна за такой замечательный подарок, Гермиона впервые за сегодня улыбнулась Гарри такой родной и долгожданной счастливой улыбкой.
«Это ещё не всё», — подумал Гарри, отвечая такой же искренней и довольной улыбкой «до ушей», видя, что девочки прекрасно поладили со своими новыми питомцами.
Девушки не могли оторвать своих восхищенных глаз от «подарочков», и созерцание их умилительных лиц при очередной увлекательной находке в окрасе сов помогло Гарри бороться с унынием, которое возрастало с каждым шагом, приближавшим его ко «Всевозможным волшебным вредилкам Уизли».
Вот они уже переступили порог магазина и тепло поприветствовали близнецов. Еще несколько минут и Гарри уже купил перчатки-щиты, порошок мгновенной тьмы, отвлекающие обманки и ещё кучу всякой полезной мелочи, за которые друзья потом категорически отказались брать плату, сославшись на его долю в бизнесе, и Гарри кое-как, с большими потерями в «бою», уплатил хотя бы за половину из них. До расставания практически не осталось времени, когда рядом с ним неожиданно оказалась Гермиона, голос которой в очередной раз заставил в его душе всё затрепетать:
— А всё-таки ребята молодцы, во всех их товарах видно, какой у них потрясающий уровень волшебства. Казалось, что они дурака валяли всё это время, а какие они вещи смогли придумать.
Неизвестно о чем в этот момент думал Гарри, но он усиленно закивал в ответ. Гермиона перевела взгляд на «Висельника многоразового использования», которого минуту назад разглядывал друг.
— Гарри, — тяжелый вздох и взволнованность в голосе очень не понравились парню и побудили, в очередной раз вздрогнув, напряженно всматриваться в бледное лицо подруги. — Уизли скоро будут отправляться домой, и я хотела успеть попрощаться с тобой. Мы не увидимся до первого сентября, и я… да я хотела пожелать тебе приятно провести остаток каникул, — сделав ещё один глубокий вдох и собравшись с силами, она подняла голову и взглянула Гарри прямо в глаза. — И я хотела попросить тебя, что бы ни случилось, помни, ты самый дорогой для меня друг, так всегда было и так всегда будет. И я… — но договорить она не успела, потому что, видя, как Гермиона волнуется, словно готовая заплакать в любой момент, Гарри решительно притянул её в спасительные объятия.
— Ты тоже самый дорогой для меня человек и так будет всегда, — подтвердил Гарри, про себя добавив: «Я просто не смогу по-другому, любимая».
Гермиона, которая чувствовала, что ещё минута и она, не выдержав, разрыдается, первой разомкнула объятия и, поспешно распрощавшись с Гарри, направилась в сторону Рона.
Гарри проводил её расстроенным взглядом, даже не заметив, как подошла Джинни: он увлеченно наблюдал за эмоциональным разговором друзей. И, только поняв смысл последнего предложения, он шокировано уставился на Джинни.
— …вот и я тоже стараюсь им не мешать. Да после того когда я увидела, как они целуются, я решила больше не заходить без спроса в комнату брата. А они замечательная пара, не правда ли, Гарри? — состроила она невинные глазки.
— Правда… — еле выдавил из себя Гарри, желающий провалиться сквозь землю от своих мыслей. — Она замечательная, — прошептал одними губами он.
Отвлекшись на Джинни, он не заметил, чем закончился разговор «друзей». А в это время Гермиона поведала Рону, что в Нору она не вернётся. На уговоры Рона она ответила только одно: ещё утром она собрала свои вещи и, уменьшив их, забрала с собой, поместив в сумочку [имеется в виду аналог бисерной сумочки из канона. Прим. автора], а если он будет настаивать, она снимет с себя скрывающие чары и обо всём расскажет его родителям. Гермиона также заверила его, что она уже взрослая и сама справится, так он может и передать родителям, если те начнут спрашивать, как она могла остаться одна. А, также припугнув его, что если с Косолапсусом что-то случится и его не будет первого сентября в поезде, или Рон вздумает что-то сообщить её родителям, то потом с самим Роном случится что-то ужасное. Волшебница осталась довольной произведённым эффектом. После таких убедительных доводов Рон поспешно отпустил Гермиону, даже не поинтересовавшись, где она проведёт оставшиеся дни, и есть ли у неё на это средства и возможность. На этой «тёплой» ноте они расстались, и Гермиона, прихватив клетку с совой, уменьшив также сумки с покупками и добавив их в содержимое сумочки, незамеченная никем, кроме двух Уизли, покинула магазин. Вторым человеком, видевшим эту сцену, оказался Фред Уизли, который был весьма озадачен поведением Гермионы и, волнуясь за подругу, украдкой последовал за ней на улицу.
Разочарованный Гарри всего этого не видел и вскоре, машинально попрощавшись с Уизли, он, понурив голову, побрел вслед за Люпином в сторону «Дырявого котла».
Гарри шел, не разбирая дороги, надеясь на то, что этот день, принесший ему столько разочарований, скоро кончится, когда внезапный вопрос Люпина: «Это что, Гермиона?!» выдернул его из пучины грустных мыслей и заставил пораженно всматриваться в сторону столиков кафе-мороженого.
— Да это она, — конкретно ни к кому не обращаясь, подтвердил Гарри, стоило ему увидеть родной силуэт.
Не собираясь ждать ответной реакции Люпина, он сразу же направился к столику, за которым сидели Фред и Гермиона. Подойдя ближе, Гарри поразил вид друзей. Фред сидел с серьёзным, как никогда, выражением лица, а глаза Гермионы так сильно блестели, что было понятно: она держится из последних сил, чтобы не расплакаться прямо сейчас.
— Привет, а я и не надеялся вас уже увидеть. Что у вас с лицами, что-то случилось? — спросил Гарри, садясь рядом.
«А вот это уже совсем нехорошо», — подумал он, ещё больше нахмурившись, когда заметил, что друзья и в особенности Гермиона попытались притвориться и сделать вид, что ничего не происходит.
— Гермиона, я не понимаю, что происходит? Что вообще ты тут делаешь, разве ты не должна быть с Уизли?! — не понимая поступков подруги и очень волнуясь, пытался допытаться у неё вразумительного ответа Гарри.
— Ничего такого не происходит, — сухо ответила она. — Я просто решила, что оставшиеся дни проведу в «Дырявом котле». И я не понимаю, почему вы подняли по этому вопросу такую шумиху. Я самостоятельный человек и могу принимать решения сама.
— Но это же не пришло к тебе в голову просто так, от нечего делать. Гермиона, не пытайся меня обмануть. Что-то должно было произойти, если ты приняла такое решение. Объясни, пожалуйста, что произошло, и чем я могу тебе помочь?
— Не надо меня опекать, Гарри, — недовольство так и сочилось из произнесенных слов. — Я уже не маленькая и сама смогу решить свои проблемы. Я приняла решение, и его ничто не изменит, даже не пытайтесь меня уговаривать, в Нору я не вернусь, я всё для себя решила. И не надо меня больше ни о чем спрашивать.
Гарри перевёл вопросительный взгляд на Фреда, но тот грустно и отрицательно покачал головой. Тогда Гарри снова посмотрел на сердитую подругу. Его взгляд был задумчивым некоторое время…. Нервно постукивая пальцами по столику, он что-то обдумывал, когда его лицо внезапно озарила довольная улыбка, которую Гарри тут же попытался поскорее спрятать.
«Упёртый ослик сморщил носик, — почему-то вид сердитой и упрямой Гермионы стал порядком смешить Гарри, который пытался убедить себя, что это не от пришедшей ему в голову просто гениальной мысли. — Конечно, оставьте в покое, забудьте, а потом вообще дайте мне спокойно умереть. Ты попалась, солнце, и я не дам тебе ускользнуть».
Гарри решительно схватил подругу за руку и, пытаясь убрать из голоса довольные нотки, решительным, нетерпящим отказа голосом поведал ей о том, что никто её не оставит здесь. Пусть даже не надеется на такой исход дела, потому что девушке небезопасно оставаться одной, если даже не брать во внимание Пожирателей смерти, и они прямо сейчас с Люпином, который стоит сейчас рядом и ждет их, через камин отправляются на площадь Гриммо.
Вначале Гермиона была поражена и скорее обрадована, но постепенно её лицо омрачалось всё больше, и она попыталась оказать сопротивление, но оно было слабым по сравнению с напором Фреда и Гарри, которые совместными усилиями одержали верх над сомнениями подруги. Со словами: «Это даже не обсуждается» Гарри отпустил её руку и позвал Флориана, чтобы расплатиться за чай и немедленно отправиться домой.
И тут на глазах изумленного Гарри грузный владелец кафе взлетел в воздух, растеряв при этом со своего подноса напитки и мороженое, которое дождем обрушилось на посетителей.
— Вот это так времена! Когда такое было?! — изумлённо вопил Флориан.
Гарри, который среагировал быстрее всех, уже был на ногах и, применив «Импервиус» защитил себя и друзей от сладкого дождя.
Люпин, всё это время стоявший на страже, оказался ближе всего к месту происшествия и пытался поймать улетающего мороженщика, но «Акцио» и другие заклинания не приносили никакого результата.
Вот ещё один человек взлетел в воздух на глазах у изумленных друзей, и тут Люпин, вскрикнув: «Берегитесь, это муховёртки!», взлетел вслед за мороженщиком и перманентно завис в воздухе головой вниз.
— Опять мои особенности… — прорычал Ремус. — Гарри, немедленно призови портключ и уходи отсюда! — закричал Люпин, но его слова перекрыл душераздирающий крик, раздавшийся в нескольких метрах от магазина.
Пораженным посетителям предстала жуткая картина: человек, весь залитый кровью, со свисающими лохмотьями одежды и разодранным телом пронесся мимо них, безумно крича: «Спасайтесь, кто может!». Вслед ему раздался довольный мурлыкающий звук. Но уже через секунду Гарри забыл об этом человеке, потому что дальнейшие события начали разворачиваться слишком стремительно и драматично.
Рядом внезапно дернулся Фред, оттолкнув Гермиону в сторону, а Гарри перевернул стол, в который тут же врезался целый рой муховёрток.
Стол задержал их на некоторое время, но они начинали новые попытки добраться до людей, пятеро из которых уже тоже летали в воздухе по беспорядочной траектории.
— Энго́ргио! — прокричали одновременно друзья, закрыв увеличивающимися столами себя и окружающих.
После чего Фред и ещё несколько голосов произнесли «Іnduratio copulatim», сбив муховёрток в кучу, а Гарри вызвал огонь и с помощью «Партис Темпорус» раздвинул созданное пламя, которое поглотило рой и уничтожило насекомых. Гермиона за это время успела выпустить из клетки сову и старалась помочь другим пострадавшим.
Гарри, который при участии в устранении вредных насекомых немного переместился ближе ко входу в магазин, был доволен ровно до того момента, пока не обернулся на раздавшийся рядом крик:
— Мантикора!
Он увидел картину, которая заставила кровь в жилах застыть, а сердце защемила дикая боль.
Кто-то послал в зверя «Петрификус», но не бессмысленность этого поступка поразила Гарри, а то, что чудовище, отскочив от посланного заклинания, изменило свою траекторию, и на пути у него оказалась Гермиона, которая в этот момент помогала перепуганной женщине с мальчиком лет четырех-пяти, встать из-за перевёрнутого стола. Она уже помогла ребёнку, который стоял и плакал в стороне, и увлеченная попытками помочь паникующей женщине, которая не соглашалась встать и пошевелиться, не могла увидеть опасность, угрожающую им.
Гарри ничего не мог сделать, он знал, что простыми заклинаниями не сможет остановить чудовище, а что-то серьёзное уже не успеет сделать. И вот когда оскаленная львиная морда была в нескольких сантиметрах от любимой, ему пришла в голову безумная идея, и он, чуть не сорвав голос, проорал: «Акцио, Гермиона!». После чего как в замедленной съемке увидел, как девушка ускользает от растопыренных лап чудовища, которое, не получив законной жертвы, с ещё большим остервенением накинулось на женщину, находящуюся на пути прыжка мантикоры.
Это мгновение казалось Гарри вечностью, а увиденное чуть не заставило его поседеть молодым. Всего доли секунды разделяло Гермиону от неминуемой жуткой смерти, которая настигла бедную женщину. Если бы не волнение за подругу, Гарри бы зажмурил глаза, чтобы никогда не видеть жуткой картины, когда монстр просто в мгновение ока разодрал женщину и, утробно замурлыкав, направил свой злобный алчный взгляд полностью черных глаз в их сторону.
К этому моменту Гермиона «приземлилась» в объятия Гарри, который возблагодарил за то, что подруга не могла всего этого видеть. Он крепко схватил её, но, не рассчитав силы заклинания, не смог удержаться на ногах и упал, увлекая за собой свою драгоценную ношу.
Фред, для которого время, наоборот, бежало ускоренным галопом, успел подхватить на руки ребёнка этой женщины, который рыдал навзрыд и вцепился мёртвой хваткой в рубашку своего спасителя. После чего, кинувшись на помощь друзьям, Фред пустил в сторону чудовища «Бомбарда Максима».
Раздавшийся взрыв заглушил крики вопля и отчаяния, раздающихся отовсюду. В воздух взлетели кучи пыли, которые смешались со стремительно разлетавшимися в разные стороны осколками предметов.
Гарри, оглушенный, слышащий в данный момент только громкий стук своего сердца, помог подняться Гермионе, которая при «полете» явно пребольно ударилась ногой. Прихрамывая, бледная, с выступившими от боли слезами, она потащила его вслед за Фредом, который уводил ребят подальше от места происшествия. Прошептав ему поспешное: «Спасибо за то, что спас меня» в ответ на его извинения, она с силой, не свойственной для нее, тянула Гарри подальше от кафе.
Только после этого Гермионе наконец-то получилось потащить Гарри дальше. Когда же столб пыли рассеялся, Гарри, прицельно пустив «Остолбеней» в мантикору и пытаясь отвлечь её внимание на себя, прибавил шагу, чтобы Гермиона больше не поворачивалась назад и не смогла увидеть страшного, продирающего до костей зрелища.
Все кто мог, давно убежали из опасного места с криками: «Скоро здесь будут авроры, это их работа, надо бежать и спасаться!». А оставшиеся летающие бедолаги не могли никуда скрыться, и мантикора, как кошка, которая гоняется за бантиком на ниточке, игриво «вылавливала», не имеющих возможности защититься людей.
Заклинание Гарри выполнило свою задачу: сердитая оскалившаяся морда издала яростный рык в сторону удалявшихся друзей и, оставив «забавные игрушки», кинулась за ними вдогонку.
Увидев результат, Гарри пронзил страх, и он готов быть убить себя за свою глупость и «излишний героизм». Вот вечное желание всех спасать подвергло его друзей опасности. Гермиона не сможет с пораненной ногой убежать далеко, а времени на исцеляющие заклятие в такой суматохе нет.
Остановившись и повернувшись к мчавшейся на них мантикоре, он решился на отчаянный шаг. Это заклинание они с Гермионой не пробовали на практике, а только выучили теоретически. Оно забирало очень много сил и могло выйти из-под контроля, но он должен был задержать чудовище любой ценой. Друзья не могли передвигаться быстро, а значит, нужно сделать всё, что только возможно, чтобы притормозить чудище.
— «Трипликатус Магикус Экстремус Файр!» — прокричал Гарри, вкладывая в заклинание все свои силы и способности.
Из его палочки вырвалось пламя, которое начинало расти и расширяться. И вот уже перед сердитым чудовищем, заполнив все пространство улочки, стоит огненная стена. Чудовище, злобно заурчав, начало ходить вдоль стены, жмуря свои вечно голодные черные глаза.
— Бежим, это её задержит ненадолго!
На этот раз Гарри потянул Гермиону, которая наложила тугую повязку на ногу и теперь двигалась более уверенно.
— За этим поворотом перекресток, может, мы сможем где-нибудь спрятаться, но я плохо помню это место. Из-за дел с магазином времени совсем нет, — пытался оправдываться Фред перед друзьями.
— Ничего, мы что-нибудь придумаем, — заверил друга Гарри.
Но тут его резко дернула к себе Гермиона. И как раз вовремя. Совсем рядом, опалив кончики непослушных черных волос, пронесся столб пламени.
— Это саламандры. Но они какие-то необычные, — рассуждала как на лекции Гермиона, с помощью струи «Агуаменти» отпугивающая новых врагов. — Очень странные, — продолжила она, отскакивая от очередного залпа, пущенного в неё. — Они не белые, а чёрные с ярко-алыми переливами, как будто ими управляет тьма. Нужно найти источник огня и уничтожить его; их не берет вода, и долго мы не сможем скакать от их залпов…
— К тому же за нами гонится пренеприятнейшая тварь… — угрюмо заключил Гарри, который с каждой потерянной минутой чувствовал сильнейшее отчаяние, осознавая, что удерживать заклятие он долго не сможет.
«Эта тварь не успокоится, а я скоро не смогу удерживать стену. Мы уже минут пять возимся с ними, и чувствую, что не продержусь столько же…»
— Вот, — он обрадовано указал Фреду на подобие алтаря, которое окружало пламя.
— Молодец, Гарри.
Вместе с Гермионой отбиваясь от опасных, но, в большей степени, забирающих время и силу, чудовищ, они пробились к алтарю и с помощью стихийных чар, объединивших силу воды и ветра, смогли потушить огонь.
Увидев, что саламандры исчезли, Гарри, застонав и прислонившись от бессилия, выкрикнул друзьям:
— Всё. Я больше не смогу держать стену. Простите меня… Фред, бери Гермиону и бегите отсюда. Я уже вижу перекресток, о котором ты говорил, а я останусь и попробую задержать эту тварь.
— Мы никогда не оставим тебя, — подлетела к нему Гермиона и начала отчаянно тянуть его за руку.
Но Гарри был для неё слишком тяжел и, как бы он ни хотел, идти дальше не мог.
— Есть только один выход, — глаза Гермионы как-то особенно загорелись, а щеки покрылись густым румянцем. — «Unose mutuo animosus», — после чего, сделав круговое движение вокруг себя и Гарри, Гермиона припала своими губами к губам друга в жарком поцелуе.
Гарри уж точно чувствовал жар, по всему его телу пробежала волна, накрывшая его с головой, дарящая ему тепло и силу. Хотелось, чтобы это никогда не прекращалось, только бы пить и пить этот живительный источник, но, когда он почувствовал, как Гермиона задрожала, он собрал всю свою решимость и разорвал поцелуй.
Вскочив на ноги, он поддержал пошатнувшуюся и резко побледневшую подругу. Взяв её за руку, он побежал вместе с Фредом к перекрестку, на который они возлагали такие надежды.
— Гермиона, как ты могла так рисковать?! — сердился Гарри, на бегу выговаривая подруге. Страх за неё затмил даже радость поцелуя. — Мы ещё поговорим, когда всё это кончится, а вдруг бы я не остановился… — содрогнулся он при одной только мысли.
— Но ты же остановился, причем так быстро, — восхищалась совершенно не раскаивающаяся Гермиона. — Гарри, ты знаешь…
— Бомбарда максима! — Фред первым заметил приближающуюся выпачканную в крови морду.
Заклинание подарило ещё минуту, но это им не помогло, так как мест спрятаться не было. Перекресток очерчивался торцами каменных зданий, а на придумывание плана времени не было, и, вскинув палочки, ребята приготовились отбивать атаку. Они одновременно запустили самые разнообразные атакующие чары, но мантикора, ловко увернувшись, совершила стремительный прыжок. Видя, что бежать некуда, Гарри, собрав свои силы, направил их на создание защитного щита высшего уровня волшебства.
Щит переливался всеми цветами радуги и получился настолько прочным, что чудовище отскочило от него, как мячик; недовольно взвыв, мантикора приземлилась на свои когтистые лапы и тут же кинулась в новую яростную атаку. С каждым новым прыжком она зверела всё больше, не имея возможности достигнуть желанной цели, а Гарри понимал: нельзя допустить прошлой ошибки, ведь чем выше уровень, тем больше сил забирает заклинание, а значит, нужно срочно что-то делать. И тут ему пришла в голову очередная «гениальная» мысль.
Воспользовавшись моментом, когда в очередной раз в сторону отскочившей от купола мантикоры были пущены заклятия от друзей, Гарри побежал, убрав щит, он свернув в один из поворотов, предварительно кинув заклинание, которое отвлекло внимание монстра на него. Он рассчитывал на то, что сможет отвлечь мантикору на себя. Его расчет сработал, но, видимо, удача отвернулась от него, потому что впереди юношу ждал тупик.
В это же время Гермиона с громким воплем: «Гарри, нет!» кинулась вслед за ними. Добежав до начала проулка, она замерла, увидев, что чудовище уже практически настигло друга. Вспомнив трюк Гарри, Гермиона повторила его в точности до наоборот, прокричав «Депульсо». У неё получилось настолько успешно выполнить заклинание, что Гарри отбросило с такой силой, что он, пролетев метра два, припечатался спиной о стену тупика и свалился без движения на дорогу.
— О нет!.. Десцендо, — произнесла она, обрушивая на чудовище стену.
Мантикора, уже порядочно взбешенная, с обезумевшим взглядом, бросила Гарри и, взвыв, кинулась за новой разозлившей её целью.
Гермиона, видя, что чудовище потеряло интерес к Гарри, в ужасе кинулась бежать обратно. Вот перед глазами появился спасительный угол, и не в силах бежать дальше волшебница свернула за него. Она почувствовала, как туша чудища проносится за её спиной, и тут же ощутила дикую боль в спине от глубоких ран, нанесенных его когтями. Боль была настолько сильной, что Гермиона, вскрикнув, не удержалась на ногах, споткнулась и со всего разбегу проехалась по выложенному булыжником тротуару, содрав руки и коленки в кровь. Краем глаза она успела заметить Фреда, который не знал о перестановке сил и, оставив в сторонке ребёнка, побежал в проулок к ним на помощь, а получилось, что направляется прямо в лапы к смерти. Поэтому, несмотря на жуткую боль, Гермиона, привстав, постаралась создать над Фредом защитный купол, который получился не такой сильный, как у Гарри, к тому же боль не давала возможности сосредоточиться, а потерянные силы вылились в то, что чудовище не отскочило от щита, а лишь замедлилось. Но это дало Фреду шанс, и он пустил в чудовище «Эверто статум», отбросив его назад. Но мантикора, разозленная «букашками», мельтешащими перед ней и посмевшими ей сопротивляться, начала новую, ещё более массивную атаку. На этот раз чудовище прорвалось к Фреду одним стремительным прыжком и уже заготовило своё жало, но тут сзади раздался слабый голос: «Jacere pugio». Это был Гарри. Он стоял, опираясь на стену, и пустил заклятие в спину чудовища, от которого кинжалы, достигнув своей цели, вонзились по самую рукоять. Испытав острую боль, чудовище промахнулось, ударив ядовитым жалом рядом с Фредом, но всё же успело полосонуть когтями его по правому плечу.
Фред еле сдержал крик боли и не выдержал бы дальнейших нападок мантикоры, но тут Гермиона, в душе аплодируя простой и, в то же время, гениальной выдумке Гарри, соединив левитационное с призывным заклятием, переместила Фреда от чудовища. Он был весь в крови и застонал от испытываемых мук, но смог прошептать: «Ребенок». Тогда она собрала последние силы и повторила этот же трюк с мальчиком, после чего обессиленная, с искаженным гримасой боли лицом упала рядом с Фредом в лужу из их смешанной крови.
Сил больше ни у кого не осталось, и неизвестно, чем бы это закончилось для друзей, когда внезапно к ним на помощь пришел незнакомец, который не только отвлек чудовище на себя, но и смог его хоть немного потрепать. В момент одного особо опасного выпада он, рискуя своей жизнью, загородил Гарри от неминуемой смерти.
В этот момент мантикора оказалась в опасной близи от Гарри, и незнакомец, недолго думая, оттолкнул его, подставив таким образом под удар себя, и дальнейший бой он уже продолжал левой рукой, потому что правая безвольно повисла вдоль туловища. Гарри пытался помочь, чем мог, тоже посылая заклинания, на которые у него хватало сил. Его поражала ловкость мужчины, но из-за постоянных перемещений он заметил только то, что мужчина был молодым, с красивыми чертами лица и черными волосами, спадающими до плеч.
Дальнейшие события Гарри вообще запомнил с трудом, так стремительно они начали развиваться. С разных сторон бежали израненные люди, а за ними, как на охоте, следовали пятиноги. То тут, то там стали наконец-то появляться авроры, которые вместе с теми, кто ещё мог сражаться, стали теснить плотоядных монстров.
Гарри смог добраться до друзей и, создав вокруг них кольцо огня, отстреливался заклятиями, чтобы не подпустить чудовищ к себе. И тут он заметил, что незнакомец, выбрав неудачный маневр, не сможет отбить следующую атаку мантикоры. Тогда Гарри, желая отблагодарить своего спасителя, бросился ему на помощь, на ходу кидая очередные кинжалы, один из которых попал прямо в львиную грудь. После чего одновременно произошло несколько событий. Гарри, споткнувшись обо чье-то распростертое тело, упал, думая, что это конец. Мантикора тоже так думала и, издав радостное мурлыканье, кинулась к нему, но внезапно вокруг них беззвучно аппарировали невыразимцы, которых Гарри узнал по описанию Рона. Они произнесли какое-то заклинание, похожее на «Бомбарду» и, что удивило Гарри даже при подобных обстоятельствах, не из волшебных палочек, а из ничем непримечательных на первый взгляд потрепанных деревянных коробок. В мантикору устремились мощные, похожие на струи воды, волны волшебства, и как только они достигли чудовища, то разорвали её на мелкие кусочки, ошметки от которой, разлетевшись в разные стороны, забрызгали всех окружающих, находящихся ближе всего к произошедшему.
Гарри, с облегчением вздохнув, взглянул на незнакомца, но успел только увидеть озорной блеск в черных глазах, и тот, благодарно кивнув Гарри, испарился.
Невыразимцы с аврорами очистили улицу от оставшихся существ, и тогда отовсюду начали раздаваться хлопки аппарации колдомедиков, которые подходили к пострадавшим, чтобы оказать помощь.
Испытывая крайнюю степень брезгливости, Гарри очистил себя и свою одежду и, увидев, что в его сторону идет парочка колдомедиков, попытался встать — что удалось ему со второй попытки — и, пошатываясь, побрел к друзьям.
— Куда вы, мистер? — один из медиков помладше приблизился к нему, а более старший стал оказывать помощь лежащему бедолаге.
— Там мои друзья, и им нужна помощь…
— Вначале я продиагностирую вас, а затем мы пройдем к вашим друзьям, может, им уже оказывают помощь, — не принимая возражений, он провел диагностику, после которой дал болеутоляющее и укрепляющее зелья, поздравив Гарри с тем, что он легко отделался.
Всякая задержка казалась Гарри вечностью, и как только зелье начало действовать, он, ускорив свой шаг, практически побежал к друзьям. Возле них уже суетился один медик; он дал укрепляющие зелья Гермионе, окончательно разрезав кофточку, наложил на спину какую-то повязку, пропитанную специальной мазью, и принялся за Фреда, который пострадал больше всех и всё еще лежал на дороге.
Гарри снял свою почищенную футболку и аккуратно помог надеть её Гермионе, за что получил благодарный взгляд подруги. Второй колдомедик, пришедший с Гарри, убрал у Гермионы ссадины и, подлечив ногу, наложил новую чистую повязку, после чего принялся помогать осматривать Фреда.
Когда Гермионе была оказана первая помощь, Гарри сел с ней рядом прямо на тротуар, а она, склонив голову ему на плечо, продолжала смотреть, как вокруг все суетятся, оказывая помощь пострадавшим, как забирают погибших.
Рядом с Гермионой приземлилась её сова. Ребенка уже забрали в Мунго, казалось, опасность позади, а в душе нарастала какая-то щемящая пустота и обреченность.
Когда Гарри обнял Гермиону одной рукой, она ещё сильнее прижалась к нему, потерлась головой о его плечо, словно маленький котенок, а потом, глубоко вздохнув, прошептала:
— Наверное, теперь мы все сможем видеть фестралов…
В этот момент Гермиона казалась такой хрупкой и беззащитной, что Гарри отчаянно захотелось укрыть её ото всех бед, уберечь её от этой жуткой жизни и, если нужно, спрятать ото всех. Так захотелось не отпускать её никогда, быть рядом и защищать, чтобы ни одна слезинка горя больше не коснулась её лица. Поддавшись порыву своих чувств, он обнял её ещё крепче и, поцеловав в макушку любимых каштановых волос, прошептал:
— Мы справимся, родная, мы справимся.
Тогда она, обхватив его за торс, прижалась к нему, уткнувшись своим холодным носом ему прямо в грудь, и горячо зашептала:
— Спасибо, спасибо тебе. Спасибо за то, что ты такой и что ты есть у меня.
Когда все необходимые манипуляции с Фредом были произведены, его вместе с Гарри и Гермионой переместили в Мунго, где они прошли дополнительную диагностику, и им окончательно залечили полученные раны, после чего Гарри решил подождать кого-нибудь из Уизли. К счастью, им оказался Джордж, который к тому же довольно быстро прибыл в больницу.
Гарри постарался вкратце и, избегая в присутствии подруги особо ярких моментов, поведать о том, что случилось. Бледный и расстроенный Джордж сказал, что они могут больше не переживать, потому что он останется с Фредом и позже сообщит им, что будет с братом. Заверив близнеца в своей поддержке, через больничный камин они переместились на площадь Гриммо. Всё это друзья делали с трудом, молча, словно прожили месяцы тяжелых дней, и это так измучило их, что они выполняли все действия на «автопилоте».
Помывшись и переодевшись, они где-то полчаса сидели в молчании на кухне, так толком ничего и не поев, а потом, как сговорившись, одновременно встали и последовали в гостиную, где, кроме вазы, все вещи так и остались лежать поломанными.
Гарри, сбросив хлам с дивана, предложил Гермионе сесть, и сам сел рядом. Она тут же подвинулась ближе и, подтянув ноги на диван, прижалась к нему как на Косом переулке. Гарри только обрадовался такому решению подруги. Обняв её, он расположился так, чтобы можно было удобно и долго наслаждаться близостью друг друга. Он призвал к себе кресло, положил на него ноги и разжег в камине огонь, потом, облегченно вздохнув, ещё раз прижал к себе подругу, на что та только удовлетворенно засопела в ответ.
Стало так тепло и уютно от этого простого, но такого глубокого молчания. Гарри не знал, сколько они так просидели — его мысли витали где-то далеко — и вдруг совершенно невпопад он произнес:
— А ты мне сегодня снилась…
____________________________
Сноски:
1. Высказывание Пауло Коэльо, бразильского писателя и поэта.
2. http://www.zoovet.ru/petfoto.php?id=17366&pid=525 по этой ссылке можно посмотреть сову Джинни.
Серая неясыть достигает величины до 38 см и весит от 400 до 640 г. У неё тёмные глаза и круглая голова, которой она может вертеть на 270°. Ушные пучки отсутствуют. Оперение окрашено в маскировочный цвет серого цвета или цвета древесной коры, а крылья по сравнению с другими видами сов скорее короткие, широкие и округлённые. Пары с различной окраской могут иметь различных детёнышей.
3.а) http://www.zoovet.ru/petfoto.php?id=11392&pid=721 по этой ссылке можно посмотреть сову Гермионы.
Также можно посмотреть красивые фото по этой ссылке б)http://www.24open.ru/max9333/blog/3132541/comments/.
Обыкнове́нная сипу́ха — хищная птица, её длина составляет 33—39 см, размах крыльев 80—95 см. Вес птиц варьирует в широких пределах от 187 до 700 г, и во многих случаях он не является географической характеристикой, а зависит от каждой конкретной особи. Однако в целом островные птицы более мелкие. Среднего размера сова, со стройным телосложением и длинными ногами. Оперение очень мягкое, пушистое. Верхняя часть тела обычно охристо-рыжая, с поперечными пепельно-серыми пестринами и многочисленными мелкими тёмными полосками и крапинами. Окрас нижней части тела различается в зависимости от района обитания. Лицевой венчик имеет форму сердца (отличительный признак всех сипуховых), обычно белый с охристой каёмкой, с небольшими участками рыжих перьев под глазами. Радужная оболочка тёмно-бурая. Уши расположены несимметрично — одно из них находится в области лба, а другое — на уровне ноздрей. Такое строение слухового аппарата помогает птицам превосходно под разными углами слышать звуки, издаваемые потенциальной жертвой. Клюв и восковица светлые, желтовато-белые..
Уважаемые читатели, в главе использованы заклинания не только из канона, но и, грубо говоря, «слепленные» из латинских слов. Автор сего фика и многоуважаемые беты не имели возможности учиться в Хогвартсе, а потому не сильны в латинских заклинаниях. Если таковые имеются среди Вас, уважаемые читатели, то просьба не кидаться тапками или насылать заклятия, когда Вы, зная латинский, заметите ляп, а помочь его исправить, подсказав, как правильно произносятся употребленные в фике слова или выражения.
30.09.2011 Глава 6. Между дружбой и любовью. Часть первая.
Быть другом — лучший способ находиться рядом с любимым человеком
Существует ли дружба между мужчиной и женщиной? Существует, но только до возникновения любви. После любви всякая дружба становится иллюзией, в которую хотят верить оба.
Проснувшись, Гарри улыбнулся, ощущая приятную тяжесть на своей груди. Пушистые ароматно пахнущие волосы щекотали его шею, а их обладательница мирно посапывала, сжимая в кулачке его рубашку.
Он не запомнил, когда заснул, и не мог вспомнить, что ему снилось, но Гарри чувствовал всё это время непередаваемое спокойствие и умиротворение. Внезапно он покраснел, потому что понял, что его рука, всё еще обнимающая Гермиону, находится в приятной близости от очень интересного места. Смутившись своим мыслям, Гарри нехотя, но всё же аккуратно, стараясь не разбудить девушку, убрал руку. Видимо, Гермиона всё же что-то почувствовала, потому что она, зашевелившись, зашептала: «Да я уже почти встала», чем заставила Гарри замереть, затаив дыхание. Ему очень понравилась создавшаяся ситуация и приятная близость подруги, тепло её гибкого тела, и он хотел растянуть получаемое удовольствие настолько, насколько это было возможно.
Хитро улыбнувшись, он, поцеловал Гермиону в макушку пушистых волос, и довольный своим маленьким успешным «воровством» засмотрелся на её маленькую руку с такими тоненькими детскими пальчиками.
«Моё ты солнышко, сколько ты вчера перенесла. Ты не должна так страдать и переживать.Что же я могу сделать, чтобы оградить тебя от всех бед? Как сделать, чтобы ты забыла вчерашний день?! А ведь я мог тебя потерять!»
Еле удержавшись, чтобы не прижать её к себе, как бы убеждаясь, что она реальная и никуда не денется, Гарри направил дернувшуюся в этом порыве руку к её волосам и начал аккуратно перебирать их.
Испытывая счастье от возможности таких простых прикосновений, от возможности чувствовать любимую в своих объятиях, Гарри отчаянно захотелось увидеть её лицо.
«Ты прекрасна, моя неземная фея, мой нежный хрупкий цветочек. Только прекрасных слов ты достойна, родная».
Гарри никогда не думал, что может так выражаться. Он не знал, откуда берутся такие слова, но он был счастлив, а в сердце разливалось приятное тепло, когда он мог так называть Гермиону.
Наверное, он смог бы сочинить в этот момент прекрасные стихи, красоту которых видят влюбленные люди, но внезапно эту идиллию нарушила сова, постукивающая клювом в окно.
Громкий стук разбудил Гермиону, а внезапность пробуждения так напугала, что она стремительно вскочила и испуганными глазами, в которых явно читалась паника и непонимание, стала оглядываться вокруг.
Видя, что птица испугала подругу, Гарри тут же встал и, притянув к себе Гермиону, стал гладить её по волосам, приговаривая:
— Ш-ш-ш, мал… Гермиона, это только сова, всё позади. Мы уже дома и рядом нет никакой опасности.
Некоторое время Гермиона ничего не говорила, а потом внезапно отстранилась от Гарри и, не поднимая на него глаз, пошла к окну.
— Гарри, там же сова…
Но, как ни пыталась Гермиона скрыть, Гарри успел заметить покрасневшее ухо подруги, вид которого не вызвал вину, а только раззадорил парня.
Сова принесла послание от Джорджа, в котором сообщалось, что Фреду не хуже, но и не лучше. Но врачи говорят, что главная опасность позади, а потому не стоит сильно волноваться — Фред обязательно поправится. Следом прилетела ещё одна сова с заверениями от Люпина о том, что он в безопасности и абсолютно не пострадал. После прочтения таких новостей, они почувствовали, что тревога за судьбу друзей и близких стала понемногу спадать, а её стали заменять умиротворение и спокойствие. Гарри и Гермиона встретились взглядами и одновременно улыбнулись. Когда первые эмоции прошли, они осознали, что уже порядком проголодались. Договорившись встретиться на кухне, они поспешили в свои комнаты принять ванну и переодеться.
Гарри справился быстрее и уже стоял, обчищая картошку. Услышав голос входящей подруги и повернувшись к ней, он так и застыл с ножом и картошкой в руках, практически не слыша слов Гермионы. Она была одета в обычную кофту бежевого цвета и темные бриджи. Одежда была скромной и ничем не примечательной, но в его глазах эта была самая красивая одежда, потому что она очень шла Гермионе, подчеркивая её фигурку, а может, просто потому что она была на ней.
Очнулся он только тогда, когда Гермиона удивленно и как-то настороженно спросила — слышит ли он её. Заметив в карих глазах непонятное ему смятение, Гарри постарался улыбнуться, сделав комплимент красивому виду подруги, который она приняла, но который не улучшил ситуацию. Теряясь в догадках и думая, что он сделал что-то не так, Гарри решил разрядить обстановку:
— Эх, какие тяжелые времена настали, — завел он печально и трагично, копируя тон Флориана, на что Гермиона удивленно изогнула брови. – Девушки пошли такие прекрасные, что бедным парням ничего не остается делать, как самостоятельно чистить картошку и готовить еду. Где же бедным парням набраться храбрости, чтобы попросить у прекрасных девушек помощи в таких сложных и ответственных моментах? Что может нас ждать дальше…
Особенно удачная пародия вызвала звонкий смех у подруги, на что Гарри также счастливо улыбнулся.
— А прекрасным девушкам тоже не сладко живётся, — начала Гермиона, которой понравилась игра, но смех не давал удачно скопировать трагичный тон. – Им очень хочется посмотреть на бедных парней, самостоятельно готовящих еду, но они не могут этого сделать, потому что, осознавая, насколько эти парни «бедные», — выделила слово Гермиона, — они не могут оставить их одних в столь «сложных и ответственных моментах», — закончила она, не выдержав и уже во всю смеясь.
Она быстро взяла картошку, готовая её обчищать, но Гарри не устраивал такой финал. Ему очень понравилось перешучиваться с Гермионой и видеть, как его шутки вызывают у неё искренний весёлый смех.
— Нет-нет, прекрасная мисс не должна заниматься таким неблагодарным делом, — запротестовал он, забирая у неё картошку.
Гермиона удивленно уставилась на него, а потом потянулась за новой, но Гарри, изловчившись, своим телом закрыл ей доступ. Тогда, нахмурившись, она постаралась обойти вокруг него, но он, не отворачиваясь от подруги и довольно улыбаясь, отодвинул миску подальше.
— Гарри, дай мне картошку. Я тоже буду готовить, — начала она неуверенно, но с нажимом.
— Что вы, мисс, как я могу, да я не прощу себя, зная, что лишил вас занимательного зрелища в виде несчастного парня, самостоятельно занимающегося готовкой.
Увидев ухмылку друга и блеск его глаз, Гермиона задумчиво перевела взгляд с него на миску за его спиной. Тогда в глазах Гермионы вспыхнул огонек понимания.
— Ну что же, бедный парень, мисс проявит к вам снисхождение и понаблюдает за вашими слабыми потугами.
Гарри немного сник, надеясь на более бурное сопротивление, но принялся за работу, и тут Гермиона, внезапно выхватив из его рук «объект их спора», с наигранно громким победным кличем кинулась в дальний угол кухни.
Почувствовав, как сердце радостно подскочило и забилось, Гарри принял единственно разумное решение в этой ситуации — кинулся вслед за подругой. Но она, воспользовавшись замешательством парня, уже успела оббежать огромный стол и стояла, лукаво улыбаясь на противоположной стороне.
— Ну что «несчастный парень» провела тебя прекрасная мисс?! – спросила Гермиона не в силах убрать из голоса довольные нотки.
— О-о-о… Прелестная мисс даже не подозревает, на что способен «несчастный парень», когда у него таскают картошку прямо из под носа! — на этих словах Гарри сделал резкий рывок к ней.
Она только этого и ждала и уже побежала в противоположную сторону. Так она оказалась снова за другой частью стола. Но Гарри был не очень разочарован. Гермиона явно не рассчитывала на это, а Гарри, разогнавшись и хорошо оттолкнувшись, перепрыгнул на другую сторону, оказавшись прямо возле неё.
Она, смеясь, заголосила, делая вид, что сильно перепугалась, и уже хотела бежать, когда Гарри, взгляд которого был полон озорных искринок, обвив руками, взял её в «кольцо», и предложил ей сдаваться.
Гермиона не видела выхода, но и сдаваться так просто не хотела. Ей на глаза попалась кастрюля с водой, и тогда она решила проиграть маленькую битву, чтобы выиграть «войну». Она протянула левую руку, держа на ладошке «трофей». Развеселившийся Гарри, не насторожившийся выражению лица подруги, на котором было просто написано, что она что-то задумала, был вмиг забрызган водой, как только он разомкнул руки для того, чтобы забрать свой приз.
Захлебываясь смехом, они продолжили обливать друг друга водой. Когда в кастрюле вода закончилась, они подключили в помощь волшебные палочки и продолжили догонялки, используя заклинание «Агуаменти». Мокрые и счастливые они совершенно забыли о голоде и носились, словно беззаботные дети, взрываясь озорным смехом всякий раз, когда кому-то удавалось особенно удачно окатить своего оппонента.
Но вот Гарри особенно успешно изловчившись и провернув замысловатый маневр, смог загнать Гермиону в угол. Они стояли, тяжело дыша и смеясь, несмотря на то, что были абсолютно мокрые.
Внезапно Гарри прекратил смеяться, завороженно разглядывая любимую. Кофточка промокла и, прилипнув к телу, обрисовывала контуры фигуры. Карие глаза особенно ярко сияли и пленяли своей загадочностью и глубиной. Волосы подруги намокли и тяжелыми прядями ложились на плечи. Одна прядка прилипла к лицу, и Гарри, восхищенный представшим видом, не смог удержаться. Он, протянув слегка дрожащую руку, убрал с лица Гермионы непослушные волосы, при этом его рука ненароком коснулась кожи девушки. Кожа на ощупь была приятная и гладкая, и такое простое прикосновение дарило ему просто потрясающие ощущения, сводило с ума и пробуждало неимоверную тягу повторить прикосновение. При этом он не заметил, что выражение лица подруги медленно, но уверенно стало меняться с улыбающегося на серьёзное и сосредоточенное.
Его глаза затуманились, и он, поддавшись своим чувствам, провел ладонью по её щеке. Немного влажная, но отдающая жаром кожа манила к себе. Ему вдруг отчаянно захотелось узнать, какие ощущения он испытает, если прикоснется губами к ней. Он потянулся и практически приблизил своё лицо к лицу Гермионы, когда заметил выражение её глаз. Она смотрела большими, казалось, испуганными глазами и больше не улыбалась.
Сердце болезненно сжалось от мысли, что Гермиона не желает принимать от него ласки.
«Дурак, на что я рассчитывал! Гермиона, наверное, скучает по Рону, вот и все. И мои поцелуи ей не нужны, ведь она не из тех девушек, кто дарит их всем подряд. Теперь она еще и обидится на меня за то, что я полез к ней, когда у неё есть Рон! А я еще в своем безумии пытался надеяться, что неправильно понял слова Джинни…» — укорял себя Гарри.
Но тут он заметил, что подруга не просто не отвечает ему, а… «насторожилась», — удивленно отметил про себя Гарри. Она вся напряглась и подобралась, словно готовясь к каким-то последующим действиям. Видя впервые такую реакцию у Гермионы в своем присутствии, Гарри и сам испугался не на шутку, думая о том, чем он мог довести любимую до такого состояния и столь резкой перемены от беззаботного смеха до такого… Гарри не мог понять «чего такого», но понял, что это что-то не хорошее, и он обязательно выяснит, что это значит. Ещё несколько секунд он молча и удивленно смотрел в глаза Гермионы, а потом, внезапно наигранно рассмеявшись, отстранился от неё со словами:
— Да, прелестная мисс, с тобой можно забыть о времени и о делах, но «несчастный» парень чувствует, что больше не выдержит чувства голода, а потому отправляется готовить нам поесть.
Стараясь придать голосу как можно больше беспечности и делая вид, что не замечает, как Гермиона вздрогнула при звуке его смеха, а также растерянности и смятения, которые всё ещё не покинули выражение её лица, он, высушив себя и убрав особенно сильные лужи воды в комнате, принялся за готовку еды.
Он продолжал шутить, краем глаза наблюдая за Гермионой, которая уже вышла из угла, но всё такая же мокрая стояла возле стола, задумавшись о чем-то. Волнуясь, что она может простыть и заболеть, он подошел и, применив к ней чары, помог ей высушить одежду. Явно расстроенная Гермиона отстраненно слушала реплики друга про целителей и простуду. Но когда он высушил одежду и в нерешительности остановился, говоря про её волосы, она, тихо поблагодарив его и сославшись на то, что хочет переодеться и досушиться уже у себя в комнате, ушла из кухни.
Момент был испорчен. Гарри, чувствуя тревогу, хотел пойти за Гермионой, но подумал, что так ещё больше смутит её. Хмурясь и ломая голову над тем, что он мог сделать не так, Гарри принялся усердно готовить как можно более вкусную еду, чтобы порадовать Гермиону и подбодрить её хотя бы таким способом.
Они проспали завтрак, и Гарри чувствовал себя так, словно уже наступило время ленча, поэтому он приготовил небольшие сосиски с тостами, бифштексы, к которым на гарнир подал картофель фри, и салат из сырых овощей.
Закончив с сервировкой стола, он ещё побыл немного на кухне о чем-то размышляя, но потом проследовал в комнату, которую выделил для Гермионы, находящуюся по соседству со своей.
Быстро преодолев лестничные пролеты, он остановился возле её двери. Постояв несколько секунд в нерешительности и предварительно сделав несколько глубоких вдохов, чтобы умерить дыхание, он тихонько постучал.
— Входи, Гарри, — прозвучал тихий и, к сожалению, отметил Гарри, всё также расстроенный, голос подруги.
Войдя, он обнаружил её, сидящую в зашторенной комнате на кровати.
— Гермиона, прошу к столу, завтрак или обед, не знаю точно, что это, но кушать подано.
Подруга одарила его слабой улыбкой с каким-то осадком грусти.
— Спасибо, Гарри, прости, что я не помогла тебе. Зато я покормила уже моего любимца Флорри[1] и Хедвигу. По-моему они сдружились, — более радостно улыбнулась она.
— О, так это просто здорово, нужно будет почаще отсылать друг другу письма, чтобы они могли видеться. Ну, это в смысле, когда мы будем не в Хогвартсе, — немного путаясь, начал объяснять он, глядя на подругу, идущую за ним. – Не можем же мы позволить их дружбе ослабнуть из-за разлуки. Мы их хозяева и должны помогать им…
— Гарри… — внезапно прервала его Гермиона.
Не дав спуститься с лестницы, она остановила его, взяв за руку.
-… ты обиделся на меня за… за то, что я прервала на… игру? Мы давно не были такими беззаботными и не проводили так весело время, — запинаясь и выдавая свою взволнованность, Гермиона пыталась заглядывать прямо в зелёные глаза и прочесть в них ответ.
— Что?! А нет, конечно. Мне было очень приятно и весело обливать тебя водой, но, видя, что у меня получается лучше и ты уже вся мокрая, я решил, что ты можешь простыть, да и парни как не странно хотят не только… игр, но и поесть, — пытался отшучиваться Гарри. – Ну ладно, если честно, то, зная, каким бывает твой аппетит зверским, я боялся, что с голоду ты съешь меня...
После этих слов, он запнулся и, смутившись, почувствовал, что начинает краснеть. Мысленно ругая себя за то, что, не подумав, дал волю словам, он предпринял отчаянную попытку всё исправить и объяснить, что в таком состоянии делать крайне не рекомендуется, потому что всегда выходит только хуже.
— В смысле, я знаю, что ты ешь немного, я даже считаю, что ты мало ешь, могла бы и побольше. Так и заболеть можно. А это у меня бывает зверский аппетит. Нет, я, конечно, тоже не обжора, но люблю покушать. В смысле, еда – это, конечно, не главное для меня, но все любят вкусно покушать. Вкусно ведь не обязательно много. То есть я имел в виду, что это я мог с голоду съесть те… в смысле Кикимера, например, — указал он в сторону так вовремя подвернувшегося эльфа, который, услышав слова молодого хозяина, впервые ничего не пробубнив, очень даже с не старческой скоростью ретировался из поля зрения волшебников.
Чувствуя себя так, словно он побил все возможные рекорды идиотизма, и сейчас ему вручат шутовской колпак, Гарри с надеждой воззрился на растерянную подругу, которая, в свою очередь, удивленно смотрела на него. Наконец она, практически неуловимо мотнув головой, произнесла:
— Гарри, всё же прости, что я испортила веселье, — она умоляюще сжала его руку. – Ты, наверное, считаешь меня странной и скучной?!
— Что ты, Гермиона, конечно же, нет.
«Всё же её что-то гложет и, как мне кажется, это началось ещё до битвы на Косом. Но что же это?!» — не мог взять в толк Гарри, всё еще чувствуя отголоски неловкости от своей «умной» речи.
— Но ты.… В смысле я заметил,… в общем, мне даже показалось, что ты… испугалась. Ты что… э… боишься меня? – не зная, как подобрать слова, он с волнением пытался прочесть эмоции на лице подруги, которые бы дали ему ответ на этот важный вопрос.
— Нет, Гарри, я здесь с тобой, и я тебе доверяю, — слегка смущенно ответила она.
— Что тогда тебя мучит? – не собирался так просто сдаваться Гарри.
— Мучит? Меня? Меня ничего не мучит, тебе показалось. Просто…
— Что просто? – видя, что пауза не прекращается, спросил он.
— Ничего…
— Ты опять боишься?! Чего?!
— Нет, тебе я доверю даже свою жизнь.
— Тогда что это? Гермиона, пожалуйста, не обманывай меня. Я же вижу, что что-то случилось. У тебя проблемы? Тебя кто-то обидел? Почему ты не захотела ничего говорить в кафе?
Глаза подруги опасно заблестели, но она не заплакала, а вместо этого задала совершенно неожиданный вопрос:
— Гарри, скажи.… Ты высоко ценишь дружбу, я это знаю. Скажи, мы всегда будем друзьями? Если я ошибусь, ты сможешь меня простить?
Озадаченный вопросом, но желающий успокоить Гермиону, зная, что любимая всегда будет для него самым ценным сокровищем в мире, он, аккуратно подбирая слова, заговорил:
— Я не совсем понимаю, о чем ты, вернее, почему ты именно сейчас заговорила об этом, но ты всегда будешь дорога мне. Ты самый близкий для меня человек, и это ничего не может изменить. Думаю, если быть абсолютно честным, то не простить можно только предательство, и даже в этом случае, можно учесть обстоятельства или мотивы, ведь не всё можно считать предательством. И главное, я знаю, что тебе я могу доверять полностью. Гермиона… — голос Гарри стал ещё более решительным и серьёзным. Он взял её за плечи и, легонько их сжав, продолжил: – Ты замечательный, добрый, чудный человечек, ради которого я готов отдать свою жизнь. И так будет всегда. Я только не понимаю, почему ты об этом спрашиваешь. Это связано с твоим настроением на Косом и с этим непонятным страхом, который не известно откуда-то появился в твоих глазах?
Гермиона молчала, и Гарри, не в силах сдержать импульс, замаячил рядом, эмоционально жестикулируя:
— Ну почему ты молчишь? Не мучай меня, я тебя прошу! Я же вижу, что ты переживаешь, что-то гложет тебя. Ты выглядишь слабой, уставшей, расстроенной и даже слегка болезненно. При этом ты мне ничего не рассказываешь. Что я могу подумать? Как я могу помочь?
Внезапно его осенила мысль, которая вчера начала крутиться у него в голове, но после последний событий забылась. Вспомнив об этом, он начал нерешительно, но, всё же желая добиться правды от Гермионы:
— Тебя обидел кто-то из Уизли?
Заметив пробежавшую тень по лицу Гермионы, которая напоминала испуг ребенка, чувствующего, что его вот-вот в чем-то разоблачат, Гарри вцепился в эту мысль:
— Кто это был? Это Джинни?
Гермиона отчаянно замотала головой.
— Это Рон?
Глаза подруги испуганно расширились, и она как-то неуверенно, но всё же отрицательно покачала головой.
— Значит, Рон.
— Гарри, нет,… Я… Ты.… Пойми, я не могу. Хотя бы не сейчас…
— Гермиона, что он тебе сделал? – Гарри почувствовал, как в нем закипает гнев, потому что это могло быть что-то нехорошее, если подруга так ведет себя и даже отказалась возвращаться к Уизли. – Если он тебя обидел, он пожалеет об этом, поверь мне. Никто не имеет права обижать тебя, даже Рон.
Помимо того, что Гарри рассердился на друга, в его голову потоком хлынули неприятные мысли о возможной причине конфликта между ними.
«Неужели они поссорились не как обычно, не как друзья.… Да ладно, будь что-то между ними, я бы заметил! Но Джинни сказала, что видела, как они целовались... И не нужно убеждать себя, что её слова могли означать что-то другое, это полный идиотизм, несмотря на то, что верить в это очень бы хотелось, чтобы не было так больно... – все больше злясь на себя, Гарри развивал эту мысль. – Так вот почему она переживает все это время! Они поссорились, и Гермиона волнуется об этом, не зная, как помириться с Роном. Скучает по нему, по его поцелуям… Мерлин! Как же не хочется думать о том, что между ними что-то есть! Не хочется признавать, что я потерпел поражение и потерял её. Надеюсь, я хотя бы не буду видеть, как они целуются… Как всегда, я упустил самое важное! Видимо, это мое проклятие терять тех, кто мне дорог. Но Рон… как он мог? Как он посмел обидеть Гермиону?! Что же такого он сделал? В любом случае, даже если Гермиона никогда не будет моей девушкой, я никому не позволю обижать её, даже тебе, Рон!»
Гарри терялся в догадках, чтобы могло произойти между друзьями, но в голове начали формироваться первые ругательства в адрес друга, которые бы очень хотелось сейчас высказать ему.
Видя, что друг теряет контроль над собой, Гермиона решила сменить тему и в более спокойной обстановке продолжить этот разговор.
— Гарри, спасибо тебе, ты такой хороший, — она начала успокоительно гладить его по руке, на которой от усердного стискивания кулаков, повздувались вены. – Сейчас полностью остынет наш обед, а я так голодна. Пожалуйста, давай пойдем поедим, а потом продолжим наш разговор, и я тебе всё расскажу, — умоляюще взглянула она на него.
Гарри нахмурился и стоял с таким выражением лица, словно он кот, у которого мышка была уже в когтях, но каким-то непонятным чудом ускользнула от него. Всё же приятная нежность, которую дарили ласкающая рука и умоляющий взгляд Гермионы, не могли не найти отклик у Гарри, и он, взяв её за руку, молча повел на кухню.
«Прости, Гарри, ты такой хороший. Я тебе расскажу, всё-всё, что только смогу. Всё что смогу», — думала девушка, идя на кухню.
Увидев красиво сервированный стол, она издала восхищенный возглас. На что довольный Гарри отреагировал скромной улыбкой и, галантно пододвинув стул подруге, сел рядом с ней.
Гермиона знала, что Гарри умеет готовить, но не знала, что так вкусно, о чем не преминула упомянуть.
Гарри в свою очередь счастливо улыбался, видя, как Гермиона с удовольствием уплетает приготовленную им еду.
— Гарри, ты всё это время готовил сам, или тебе готовил Кикимер? – поинтересовалась она.
— Разве это чучело облезлое может что путное приготовить! Гермиона, пожалуйста, перестань, я стараюсь относиться к нему нормально. Но он невыносим, и поверь мне, если бы я питался тем, что он готовит, мне уже не нужно было бы опасаться Волдеморта, потому что его стряпня меня добила бы быстрее.
— Гарри, ну он же старенький, он служил преданно своим хозяевам и не понимает, почему всё так изменилось. Он всего лишь домовой эльф, к тому же…
— Гермиона, прости, но я бы не хотел это обсуждать. Я уважаю тебя и восхищаюсь тем, что ты заботливая и добрая. Но пойми, с Кикимером у нас «особые» отношения и лучше не вдаваться в эти дебри. Кстати, я уже знаю, кто у нас будет новым учителем. Его зовут Алекс Эддингтон, и он будет меня дополнительно, но негласно обучать. Дамблдор наконец очнулся и понял, что мне нужны знания. Эх, да ладно, посмотрим, можно ли ему верить, и сможет ли он меня чему-то научить. Пока же я могу сказать, что мне многое дали дополнительные задания с тобой, могу я рассчитывать на тебя и в этом году?
Гермиона, немного удивленная интонациям, появившемся в голосе друга, сразу же заверила Гарри в том, что поддержит его во всём. В зелёных глазах промелькнула какая-то печаль, а голос выдавал, что у Гарри тоже появились какие-то новые тревоги. Ей всегда было больно видеть переживания друга, в такие минуты отчаянно хотелось помочь ему убрать грусть с его красивого лица, помочь разрешить все проблемы. Вот и сейчас она хотела сделать для этого всё, что сможет, и Гермиону даже не смогло остановить опасение того, что после её вопроса Гарри сможет вновь поднять скользкую тему, связанную с её переживаниями и страхами.
— Гарри, а что ещё нового произошло за эти дни? У тебя что-то случилось? Просто у меня такое чувство, что тебя что-то тревожит.
— Да вроде ничего особенного и не произошло. А что, по мне сильно заметно? — немного грустно улыбаясь, спросил он, думая о том, как бы поменьше волновать Гермиону или же вообще избежать предстоящего разговора.
— Не знаю, но я всегда вижу, когда тебе плохо, — не сумев скрыть смущение, ответила Гермиона, но, стараясь не думать, как Гарри может истолковать её слова, она продолжила. – А что это «ничего особенного»? У тебя опять болел шрам?!
— Да нет, шрам на этот раз не при чем, я уже скоро начну «скучать» по видениям, так давно они были, и даже они куда более привычны и ожидаемы, чем то, что происходит. Зато мне иногда снится чушь про Волдеморта, вот где кладезь работы для работников Мунго, но вот только они об этом не узнают, — подмигнул он Гермионе.
Но, видя, что шутками он не отвертится, печально вздохнув, он решил, что всё же даже хочет рассказать об этом любимой. Она как никто другой поймет его или хотя бы постарается, он был уверен в этом.
– На самом деле новостей несколько, и я даже не знаю, с чего начать. Давай начну по-порядку от последних. Да, Гермиона, ты даже не представляешь, каким, оказывается, активным членом твоей организации я являюсь, я чуть было не пожертвовал всё своё состояние в пользу некоего общества З.У.Д.Э.
— З.У.Д.Э.?! – удивленно воскликнула Гермиона. – Что это за общество и при чем тут Г.А.В.Н.Э.? «Э» – это эльфы да?! Но что значит пожертвовать им своё состояние, что ты собирался им пожертвовать?
— Земли, имения, деньги, всё это в пользу общества «Защиты Угнетённых Домовых Эльфов».
— Ты серьёзно?! Гарри, ты что, разыгрываешь меня?! Какие земли и имения, ты шутишь, да?!
— Гермиона, мне и самому очень бы хотелось узнать, что это всё злая шутка, — с болью в голосе начал он. – Понимаешь, оказывается, всё это время у меня был опекун из волшебников — Брендан Одли. Я не знаю, кто это, никогда его не видел. Но, оказывается, что всё это время у меня был свой дом — дом родителей, были деньги, я мог не жить у Дурслей… Я мог бы забрать Сириуса отсюда.… И не знаю кто — Одли или кто-то другой, или он с сообщниками, но кто-то пытался забрать у меня моё наследство. Ты же знаешь, что я никогда не гнался за деньгами и славой. Но вот то, что у меня хотели отобрать нажитое моими родителями наследство, принадлежащие им вещи, ведь это все, что осталось мне от них… от этого на душе становится так мерзко и гадко. И я обязательно выясню, кто стоит за этим. Я клянусь тебе, ты мне веришь Гермиона?! Я обязательно узнаю!
Гермиона сидела, пораженно всматриваясь в Гарри, ей было невыносимо представить, что он мог и не испытывать тех мучений, что выпали на его долю, у него могло быть нормальное детство. Много читая и, бывало, встречая подобные случаи, она уже задумывалась над этим вопросом, размышляя, почему у Гарри нет представителя его интересов как несовершеннолетнего волшебника. Ведь есть министерство, целый волшебный мир, в котором тоже есть свои законы. Ей встречались случаи о других маглорожденных сиротах, за ними всегда закреплялся опекун из волшебников, в зависимости от обстоятельств сироты, обладающий разной степенью власти. Этот закон действовал уже на протяжении длительного времени. Но почему опекуна не было у Гарри, она не могла понять, а когда заговорила об этом с Роном, тот сказал, что это не их дело, к тому же Дамблдор всё знает и держит под контролем. Её не удовлетворило полностью это объяснение, но больше ничего она найти в книгах не могла, а спрашивать у Гарри или Дамблдора она не решилась. Первого не хотела расстраивать и добавлять переживаний, а второго считала не вправе спрашивать. Гарри благополучно учился в школе, имел доступ к своим сбережениям в Гринготтс, и Гермиона не желала ворошить эту тему, считая, что проблем с Воландемортом Гарри было вполне достаточно, но сейчас она поняла, что это её ошибка.
— Гарри, я должна тебе кое-что сказать, — осторожно начала она, чувствуя себя очень виноватой перед ним. – Ты обязательно выяснишь, кто это, и я обещаю, что приложу все усилия и помогу тебе в этом. Но я должна тебе признаться, понимаешь, я догадывалась, что у тебя должен быть опекун из волшебников, представляющий твои интересы, если этим не занимались Дурсли. Прости, я виновата, что не сказала тебе этого сразу, я не нашла достаточно информации и не хотела говорить своих сомнений. А после разговора с Роном я даже стала думать, что, может, и зря волнуюсь по этому поводу, если Дамблдор держит всё под контролем. Прости.
— Ты злишься на меня?! – пыталась она прочесть эмоции на лице друга.
— И да, и нет. В смысле, на тебя я не злюсь, я зол из-за этой ситуации, контроль над которой постоянно ускользает, — поспешно добавил он, видя, как побледнела Гермиона. – Конечно, тебе лучше было сказать мне. Не нужно жалеть меня. Я уже даже привыкаю, что хорошего в жизни мне не стоит ждать, везде подвох, какие-то ожидания от меня. А теперь ещё и это… И ты ведь права, Дамблдор должен был знать, что у меня есть опекун. Опять Дамблдор, всё снова возвращается к нему! Какая на этот раз причина заставила скрывать от меня этот факт?! Какое несравненное благо теперь я должен был получить, или какую мне это должно было дать защиту?! Директор Хогвартса не мог не знать, что у его ученика есть опекун. Хочется прямо сейчас задать эти вопросы, посмотрев директору в глаза и спросив, какие цели он преследовал, не говоря мне о моем опекуне Одли?! Почему он ни разу не упомянул про поместье Поттеров?! Интересно, что на это сказал бы Люпин?! Настаивал бы на своей правоте и непогрешимости директора?!
Гермиона, видя, как Гарри разозлился, решила дать ему выговориться, и сидела, не перебивая его. Когда же он закончил, она положила свою ладошку поверх его и легонько её сжала.
— Гарри, тебе действительно выпало слишком много испытаний в жизни, но ты справишься, обязательно, и я сделаю все для того, чтобы помочь тебе. Для тебя я сделаю всё возможное и никогда тебя не предам, — смотря прямо ему в глаза, еще раз заверила его Гермиона.
Лучше любой благодарности было то, что Гарри в ответ, накрыл её ладошку своей и, улыбнувшись, каким-то особенным теплым взглядом посмотрел на неё.
«За его улыбку, за такой взгляд, подаренный мне, я буду сражаться, чего бы мне это ни стоило», — всё для себя решила Гермиона.
— Гарри, а теперь давай по-порядку. Нам нужно обязательно разобраться во всем этом. Как ты вообще обо всём узнал? И что тебе известно на данный момент?
Стараясь не упустить никакой важной детали, Гарри Поттер рассказал про свой визит в банк Гринготтс. Естественно, как он ни пытался скрывать свои эмоции, Гермиона видела, насколько для него вся эта ситуация была шокирующая и удручающая, подрывающая доверие в людей. Поэтому она старалась как можно меньше перебивать его, чтобы не упустить ничего важного из его рассказа, лишь по необходимости уточняя некоторые данные. Но всё же иногда не могла удержаться от некоторых возмущенных или же взволнованных, поддерживающих друга реплик, типа: «И ты после всего этого ещё сражался на Косом!!!»
Конечно, Гарри опускал некоторые моменты. Например, он не стал уточнять о болевых ощущениях и об увиденном во время прохождения обряда вступления в наследство. Только вскользь упомянул, что при этом смог на многие моменты посмотреть по-другому. Из его сбивчивых предложений у Гермионы в мыслях крутилось одно слово «очищение». И хотя до конца она не смогла понять, что же с Гарри в этот момент произошло, уточнять она не стала, так как видела, что Гарри не хочет вдаваться в подробности.
«Главное, ему это помогло и стало лучше. А что именно «это» уже не так важно», — подумала она.
Также Гарри не словом не обмолвился о завещании, в котором Гермиона выступала в качестве наследницы. По завершению рассказа комната погрузилась в тишину, а Гермиона с Гарри в размышления.
После продолжительной паузы, потирая нахмуренный лоб, Гермиона наконец заговорила:
— С домовиками гиблый номер, они не нарушат приказ. Жаль, конечно… всё же что-то в этом очень странное. (Гарри в этот момент показалось, что нет ничего более странного, чем Гермиона так рассуждающая о домовиках! п/а) Пусть запрет установил твой отец, но зачем это понадобилось? Тем более от своего наследника? От тебя? Даже представить не могу, какие мотивы могли побудить его к этому. Или же, возможно, кто-то очень искусно внушил твоему отцу эту мысль. Или же он хотел так защитить тебя. Почему вообще нужно было скрывать факт того, кто имел доступ в дом? Не думаю, что у нас есть способ узнать это сейчас, — грустно вздохнула она. – На данный момент, главное, что ты закрыл свободный доступ в свой дом. И этот Одли… я уверена, что ты прав, и у него наверняка есть сообщники. Одному такое не провернуть. К тому же Крюкохват говорит верно — не каждому волшебнику по плечу совладать с их волшебством. Они не раскрывают свои тайны другим и пользуются довольно древним волшебством. Да-а-а, узнать нам нужно многое, как и доказать. Во-первых, нужно узнать всё про Одли, собрать доказательства, которые покажут, что он разворовывал твоё наследство, — запнувшись и стараясь как можно тщательнее взвешивать слова, Гермиона неуверенно спросила: - Гарри, ты готов к тому, что, скорее всего, придется упоминать факты из твоего детства, подтверждающие, что ты не получал упомянутых средств?
Гарри опешил, услышав вопрос. О таком повороте он не думал и вряд ли хотел, чтобы газеты пестрели заголовками «Ужасное детство Поттера в чулане под лестницей» и всё в этом роде. К тому же, после знакомства с Ритой Скитер, он был убежден, что такой заголовок может быть лишь пределом мечтаний.
— Я даже не знаю…. То есть я очень хочу вывести на чистую воду всех злоумышленников, замешанных в этом деле, но при этом я также не хочу раскрывать фактов из своей жизни, с меня и так достаточно внимания к моей персоне, — горько усмехнулся он.
— Гарри, я могу лишь представлять, насколько тяжело тебе ворошить свои… своё прошлое. Возможно, мы даже сможем найти решение так, чтобы не было обширной огласки. Но всё же, если смотреть более реально, то избежать её будет крайне сложно. Это дело запутанное, сложное, касающееся больших денег, возможно, влиятельных людей и, конечно же, тебя, а ты всегда в центре внимания волшебного мира. Сами мы не сможем многое сделать, к тому же скоро мы отправимся в Хогвартс, оттуда мы вряд ли сможем вести расследование. Поэтому я считаю, что нам нужна чья-то помощь. К тому же это последний год нашего обучения, очень много времени и сил будет отбирать учеба и подготовка к экзаменам. Да-да, Гарри, нельзя забывать, что в этом году нам сдавать ЖАБА, — распалялась Гермиона всё больше. — Ведь это повлияет на всю нашу дальнейшую жизнь, выбор профессии. Так что не думай, что я позволю в этом году вам с Ро… — она снова запнулась и побледнела. Увидев, что Гарри заметил её реакцию и хочет что-то сказать, и, боясь, что к этому вопросу она еще не готова, она постаралась быстренько продолжить. – Ну, если ему и наплевать на учебу, то тебе я не дам возможности лентяйничать, так и знай, Гарри. Так что в этом году я лично составлю для тебя график, по которому ты будешь готовиться к экзаменам и домашним заданиям, а также лично прослежу за тем, как ты будешь ему следовать.
Гарри подумал, что будь это кто-то другой, то он давно бы, как минимум, вежливо отправил доброжелателя восвояси. Но так как этот план придумала его любимая девушка, которая очень волнуется за него, так еще лично будет следить за его успехами, то предложение Гарри даже понравилось. Особенно, когда он совершенно случайно представил привилегии их уединенного и более углубленного занятия учебой.
«По крайней мере, я смогу проводить с ней время. Главное, чтобы этих самых успехов было побольше, не хотелось бы выглядеть дураком перед Гермионой», — мысленно хмыкнув, подумал Гарри, стараясь отвлечься от появившихся и неуместных картинок.
— Что же, даже если огласки никак не избежать, я всё равно хочу добиться правды и откладывать поиски на год не буду. Необходимо действовать «по горячим следам», чтобы хоть чего-то добиться. Но не думаю, что Дурсли согласятся давать какие-либо показания. Скорее, они закопают меня и весь волшебный мир вместе взятый на своей лужайке за домом, только бы их никуда не втянули, и соседи ни о чем не узнали. Только они в толк никак не возьмут, что соседи и так ничего не узнают, а вернее, ничего не запомнят, отдел по стиранию памяти маглам работает отменно. Да вообще всё это мне без разницы, пусть катятся со своими соседями куда подальше!!! Я не хочу их видеть! Сам даже не знаю, на что я способен, если увижу их снова, — разглядывая свои руки, словно они могли подсказать ему, на что же он теперь способен, закончил Гарри, снова разволновавшись.
Гермиона видела, что Гарри храбрится и хочет сделать вид, что он почти поборол свой шок от известия — на что способны были его единственные родственники, что он мог прожить половину своей жизни иначе, что ему не так больно как на самом деле. Когда горечь переполняет настолько, что перестаешь видеть светлые стороны или хотя бы их оттенки. Когда либо ломаешься, либо становишься тем, кто ломает. Тогда очень важно, чтобы кто-то или хотя бы что-то стало этим светом и подарило сил, которых самому в себе уже не найти. Силы, которые, несмотря на боль, опустошенность, через «не могу», человек будет выжимать, тянуть из себя, чтобы встать ради этого «света». Ради того, ради той, ради цели. И ради себя. О, да и ради себя, о чем не забывает наша внутренняя тяга к жизни, о чем человек вспоминает, лишь стоит ему вновь прочувствовать один момент счастья, нужности, любви. Гермиона очень хотела, чтобы Гарри никогда не прочувствовал всю глубину отчаяния. Ей попадались некоторые магловские книги по психологии, но и без них она могла представить, что будет с человеком, когда весь его мир рушится, а рядом нет ни одной близкой души.
«Но у Гарри всегда буду я, как подруга, как помощник, главное я буду рядом и не оставлю его», — утешила себя Гермиона.
Внезапно её озарила одна мысль, и она осторожно начала:
— Гарри, послушай, мы пока не знаем наверняка. Но только представь.… То есть мы же не можем пока знать всего. Этот Одли всех обкрутил, может, Дурсли и не получали никаких денег, а просто это был очередной пункт, как выманить твои средства.
За время долгой паузы Гермиона десять раз пожалела, что сказала об этом, когда Гарри, наконец, заговорил:
- Надеюсь, что так, очень надеюсь. Всё же это было бы чересчур даже для Дурслей. Ладно, оставим это пока. Нужно решить к кому за помощью мы можем обратиться. Признаться, я не знаю, есть ли в волшебном мире детективы или полиция, нужно идти в аврорат или писать запрос в министерство. В Гринготтсе мне дадут сведения лишь о моих счетах, как же мне узнать остальное? Не могу же я сам отправиться на поиски своего опекуна? К тому же я сомневаюсь, что он сидит и ждет меня с чашкой чая, готовый ответить на любой мой вопрос.
— Гарри, почему бы не обратиться к Люпину, он всегда на твоей стороне. Может многое знать, всё же он дружил с твоими родителями. Ну и к тому же он взрослый волшебник и наверняка может подсказать что-то дельное.
— Сейчас мы не можем обратиться к нему. Понимаешь, у нас с ним возникли некие разбежности во взглядах, — видя недоумение подруги и решив немного прояснить ситуацию, Гарри продолжил: – Понимаешь, Гермиона, я поделился с ним некоторыми своими сомнениями в отношении Дамблдора, которые Ремус не разделил. Да и некогда ему, у него и так хватает заданий от Ордена.
— Сомнениями?
— Ну, я сказал, что не считаю, будто во мне есть какая-то особенная сила, с помощью которой я способен победить Воландеморта. А еще, что лично я считаю — Дамблдор мог помочь Сириусу, чтобы его не засадили в Азкабан. Честно говоря, я могу продолжать довольно длинный список того, что считаю ошибками директора, ну и… в общем, как-то так, — Гарри пожал плечами и развел руки в разные стороны, показывая этим, что он тут совершенно не при чем, напоминая ребенка, который как бы говорил: «этот торт сам подвернулся под ложку».
— Гарри, но директор не мог знать всего, к тому же шла война, и уследить за всем в таких условиях просто не возможно. И ты сам рассказывал, как видел в омуте памяти, что в те времена очень жестко относились ко всем, кто был заподозрен в причастности к пожирателям. Барти Крауч даже сына своего отдал в Азкабан, не удивительно, что он без расследования или суда осудил Сириуса. Дамблдор всегда делал всё возможное для Сириуса, вспомни, что именно он надоумил нас, как с помощью хроноворота спасти твоего крестного. И для тебя он делает всё возможное, всегда заботясь о твоей безопасности. Не только он верит в тебя, Гарри. Может, в тебе нет каких-то супер сил, но ты сильный волшебник, ты особенный и я верю, что ты справишься. Ты должен справиться, должен жить, должен выжить, потому что нужен мне… Нам всем, – боясь, что, добавив это уточнение, она все испортила, Гермиона все же еще раз заверила в своем отношении к Гарри. – Мне, конечно, тоже, ты мой самый лучший и дорогой… друг.
Гермиона была недовольна тем, что Гарри ей рассказал явно не всё, но, зная, что с него ничего не вытянуть, пока он сам не решится, не стала выпытывать, а в конце так вообще сбилась с пути «вразумления» и закончила немного стеснительно.
Слушая Гермиону, Гарри очень старался полностью согласиться с её доводами, но не мог. Некоторые вопросы всё же оставались, как и сомнения. Для себя пока он не решил, вызвано ли это тем, что доказательства не перекрывают его внутренние сомнения, или он уже просто так привык к этим терзаниям, что никакие доводы его не проймут. Но всё же Гарри чувствовал, что его претензии имеют основание, и как бы ни было, ему нужно быть осторожным и не допускать больше такой роскоши как легковерие. Также он с интересом отметил, что впервые его не задело слово «должен» а наоборот, он согласился всей своей душой, что должен выжить, если нужен своей любимой. Как друг? А друг ли? Что-то в смущении Гермионы было такое, что Гарри захотелось развить эту тему дальше, «плюнув» на все доводы, которые он ранее приводил себе в отношении недоступности Гермионы для него, как девушки Рона.
«В конце концов, лично мне она ничего не говорила. А Гермиона обязательно бы мне рассказала, если бы они встречались. И вообще хватит строить догадки! Даже если они расстались, разве это не зеленый свет для меня? К тому же я не видел то, что видела Джинни, но я вижу сейчас своими глазами Гермиону, и её отношение ко мне, которое красноречивее чего либо подогревает мою надежду», — размышлял Гарри.
Отмахиваясь от мыслей, что, просто зная себя и зная, что больше никого не полюбит так, как Гермиону, он не желает смириться и признать тот факт, что она для него потерянна, он позволяет себе тешиться иллюзиями. Он все же решил, что пока не выяснит все до конца, отчаиваться не стоит, лучше понять, что же он значит для Гермионы и насколько важен. Погрузившись в себя, Гарри упустил момент, когда Гермиона продолжила разговор, а перебить её и озвучить свои мысли не решился.
— Тогда, естественно, что к Дамблдору мы не обратимся за помощью, — задумчиво протянула она.
— Гермиона, ну я не говорю, что он всё делал специально, но действительно, к нему мы обращаться не будем.
— Думаю, к Уизли мы тоже не можем обратиться… — спохватившись, Гермиона быстро уточнила. – Мистер Уизли работая в министерстве, может иметь кое-какие связи, но если ты не хочешь привлекать внимание ордена Феникса, то к ним мы обращаться не можем.
— Но к кому тогда? Неужто мы пойдем прямиком к Малфою? У них знакомств и связей как раз хоть отбавляй. Если что, может, они даже у Волдеморта похлопочут за меня и ордену уж точно ничего не расскажут, — съязвил Гарри, расстроившись.
— Думаю, что если мы не можем обратиться за помощью ни к одному из своих знакомых, то есть только один выход. Я мигом, — пропустив колкость мимо ушей, Гермиона вскочила из-за стола и помчалась к себе в комнату.
Оттуда она вернулась довольно быстро с запыхавшимся лицом и книгой в обнимку.
«Кто бы сомневался», — улыбнувшись, подумал Гарри, в то же время теряясь в догадках, что именно принесла Гермиона.
— Это справочник всех волшебных учреждений и мест Британии, — словно мысленно прочитав его вопрос, ответила она. – Я его купила после четвертого курса, хотелось точно знать, что и где расположено. Думаю, нам лучше всего найти что-то в Лондоне. Туда нам легче всего будет добраться, мы можем отправиться либо по камину, либо попробовать аппарировать, если место будет знакомым. Практика никогда не помешает, — перелистывая справочник, она так знакомо и красиво поднимала бровку на местах в книге, которые казались ей интересными, что Гарри невольно залюбовался ей. – Вот смотри, Гарри, я думаю, этот вариант нам подойдет. Адвокатская Контора «Clifford Chance», которая является глобальной юридической фирмой с главным офисом в Лондоне и членом «Magic Circle» ведущих юридических фирм Великобритании. Эти фирмы, как правило, рассматриваются как наиболее престижные юридические фирмы со штаб-квартирой в Великобритании и постоянно имеющие самую высокую прибыль. «Clifford Chance» одна из десяти крупнейших фирм в мире. Её истоки восходят к семье Браунов, которые начали свое дело в 17.. году. В магловском мире действовать фирма начала в 1802 году, когда Энтони Браун начал сольную юридическую практику в магловском Лондоне. С тех пор компания изменяла свое название несколько раз, но она всегда оставалась неотъемлемой частью Лондонского Сити. «…Ведение любых дел от таможенных до административных и уголовных, от гражданских до налоговых; банковское дело и финансы; рынки капитала; корпоративное право; недвижимость; судебный процесс и… пенсии и трудоустройства, семейные тяжбы… оформление документов и защита интересов волшебников. Любой беспокоящий вас вопрос включается в нашу широкую сферу деятельности. С вас требуют возврат долга, на вас давят, вам звонят домой, вам угрожают, вам некуда деваться наши антиколлекторы, юристы, адвокаты, окажут вам реальную помощь, защитив вас от неправомерных действий третьих лиц. Мы поможем вам. Ведущие специалисты готовы сотрудничать как с волшебниками, так и с маглами. Мы готовы предложить вам все необходимые юридические услуги…
…Самый важный для нас капитал — это доверие наших клиентов, которое основывается на нашем профессионализме и практическом опыте решения сложных задач. Наша юридическая компания заслужила прочный авторитет в сфере правового сопровождения бизнеса, а также положительные отзывы от наших клиентов. «Уверенная игра нашей фирмы на правовом поле, это защита ваших интересов» — вот наш принцип. …». Это то, что нам нужно, по крайней мере, для начала. Знаешь, в магловском мире эта фирма довольно известная, я достаточно наслышана о ней, и у неё довольно надежная репутация. Гарри, у тебя не бывает такого ощущения, что о волшебном мире нельзя знать всего? Столько лет уже прошло, а он не перестает меня удивлять. Никогда бы не подумала, что крупнейшая юридическая фирма имеет волшебные корни.
— Гермиона, если это говоришь ты, то, что я могу добавить, — подмигнул Гарри подруге.
— Я не читала весь справочник, – неправильно истолковав его намек и стеснительно покраснев, ответила Геромиона. – Настоятельной потребности в этом не было, поэтому я читала те книги, информация в которых была более необходима. А справочник я исследовала постепенно.
— Ну что ты, Гермиона, я так вообще даже не подумал о том, чтобы разузнать подобные моменты, хотя прошлое должно было научить меня, — грустно добавил Гарри. – Ах да, у меня есть еще одна маленькая проблемка. Оказывается, я теперь лорд Поттер, но мало себе представляю, что включается в мой статус и как ему соответствовать.
— Гарри, ты как всегда полон сюрпризов! – удивилась Гермиона. – Но думаю, что это не самая большая трудность, стоящая перед тобой. Мы обязательно поищем в библиотеке всё возможное по данному вопросу. Может, даже есть какие-то специализированные книги, что-то наподобие этикета для лордов, — улыбаясь, продолжила она. - Если нет в школьной библиотеке, то закажем книги по почте. Может, даже в библиотеке Блеков есть что-то подходящее…
Гарри не переставал удивляться знаниям и способностям подруги. Смотря на её увлеченное лицо, на то, как она привычно и вдохновенно говорила о книгах, в которых они найдут ответы на все вопросы, Гарри постепенно успокаивался. У него на сердце становилось легко и тепло от столь привычной картины, он и сам начинал верить, что все проблемы разрешатся, и вместе они справятся со всем.
В мерах предосторожности Гермиона немного поработала над внешностью Гарри, перекрасив его волосы в рыжий цвет. Другие цвета Гарри забраковал, а блондином отказался быть наотрез. Хотя и быть рыжим ему сейчас было не очень приятно. Также она удлинила ему челку, чтобы скрыть шрам, и переделала форму очков. Окончательно довершила изменение внешнего вида модификация его одежды в магловский костюм. Довольная, но уставшая Гермиона отметила, что только очень хорошо знающие Гарри люди могли бы его узнать, и то не сразу.
Гермиона наотрез отказалась менять цвет своих волос, менять прическу или каким-либо образом модифицировать свою одежду, сославшись на то, что её, в отличие от Гарри, никто не разыскивает и мало кто знает, а магловская одежда у неё есть и так. Так что всю её конспирацию представляли затемненные солнцезащитные очки. Гарри был недоволен таким решением, но на непредвиденный случай, он захватит с собой мантию-невидимку. На этом все приготовления были закончены.
Отправиться по камину не составило никакого труда. Произнеся указанный адрес, после «приятных» мгновений перемещения они оказались в просторном холле. По размерам комнаты можно было понять, что здание было довольно большим.
В холе стоял швейцар, который открывал всем посетителям двери, а секретарем на ресепшене оказалась красивая молодая девушка. Она, приветливо улыбнувшись, спросила о цели их визита, как только Гарри с Гермионой подошли к ней.
Гермиона, насколько смогла, не открывая подробностей, объяснила суть проблемы, и вот они уже стояли у кабинета мистера Джонсона, «имеющего опыт в решении подобных вопросов, и как раз располагающего возможностью принять вас».
Мистер Джонсон оказался мужчиной лет тридцати. Живые серые глаза и открытая улыбка сразу же располагали к нему, вызывая доверие. Он был худощав, красиво сложен и в своем деловом костюме выглядел человеком аккуратным и ответственным. Но чем больше он располагал к себе, тем настороженней к нему отнеслась Гермиона.
Поприветствовав и пригласив их присесть, Джонсон поинтересовался о вопросе, который их беспокоит.
Гермиона, понимая, что предстоящее дело довольно сложное, и помня о желании Гарри получить как можно меньше огласки, решила вначале предпринять все возможные меры предосторожности.
— Мистер Джонсон, мы пришли к вам с непростым делом, во время решения которого некие третьи стороны вполне могут изъявить желание оказать влияние на его ход. Поэтому, прежде чем сказать вам что-либо еще, мы хотели бы знать, какие вы можете дать нам гарантии того, что весь наш разговор останется между нами, а также, что ни при каких обстоятельствах вы не решите, что вам более невыгодно быть на нашей стороне? – абсолютно серьезным тоном, словно Макгонагалл, читающая лекцию на уроке, отчеканила Гермиона.
Кайл Джонсон, будучи человеком честолюбивым, с самого начала своей деятельности хотел, чтобы к нему в руки попало какое-нибудь громкое дело, но даже на отлично закончив престижное учебное заведение, не мог за годы практики добиться желаемого. В его руках бывали довольно значимые дела, и он их выигрывал, не считая дела, которое ему недавно поручили о волшебнике, который «завяз» в министерском «болоте». Несмотря на то, что Джонсон вложил всего себя и свои способности, дело было заранее провальным, ввиду особенно недавно обострившейся «политики» Министерства в отношении «неугодных лиц, подрывающих единство волшебного общества». Все более важные клиенты, с делами соответствующими их положению в мире, ускользали из его рук к его давнему сопернику. Имея магловское происхождение, он был направлен в отдел, работающий с волшебниками, у которых в тяжбах были затронуты вопросы с маглами. Помимо этого из них наиболее интересные случаи попадали не к нему. Поэтому Джонсон, слушая Гермиону со все более возрастающим интересом, разглядывал вошедшую парочку. Ничего не увидев интересного в рыжем парне, одетого в обычный костюм, ничего не говорящим о нем, кроме того, что он также, как и он сам, любит аккуратность, он переключился на девушку с каштановыми волосами. Судя по всему, именно она более «подкована» в таких делах, так что, в основном, нужно будет обращаться к ней — поставил себе на заметку Джонсон. Правда, он остудил себя, напомнив, что, пока не разобравшись чье дело он будет вести и, не зная, кто же в точности будет его клиентом, он все же должен оставить этот вопрос открытым. А в том, что он возьмется, Джонсон уже не сомневался.
— Хотелось бы знать хотя бы то, в какой области находится ваше дело, решение которого мне придется так упорно искать, — постарался диктовать свои условия Джонсон.
«Рыжий» дернулся, видимо, желая что-то сказать, но посмотрев на свою спутницу, которая, даже не пошевелившись, продолжала молчать, не стал ничего делать.
— Даже так, — чуть не присвистнул от восторга Джонсон, лелея надежду, что его мечта наконец-то исполнится, и он сможет через столько лет всем показать, какими способностями и талантами обладает. – А если я скажу, что готов дать вам непреложный обет о неразглашении вашего дела, а также, действуя в качестве вашего юриста, полной лояльности в вашу пользу.
— Тогда мы будем готовы рассказать вам суть дела, обязуясь рассказывать все, что необходимо для решения данного вопроса, — ответила Гермиона.
— Кое о чем я уже могу догадаться из ваших намеков. В процесс могут вмешаться влиятельные люди, что может мне не только сулить «золотые горы», но и посулить мне лишиться моей практики, или я могу даже стать очередным делом, которое будут разбирать на заседании суда, например, об убийстве.
— О цене можете не беспокоиться, для меня очень важен результат, так что я смогу покрыть ваши расходы, в том числе необходимые для вашей безопасности, — наконец-то заговорил «рыжий».
Гарри был рад, что теперь он действительно может так сказать, а также тому, что это посодействует возможности разобраться во всем.
«Ага, теперь понятно, у кого какая роль в этой пьесе», — про себя отметил Джонсон.
— Тогда Мистер…
— Поттер, сэр.
— Мистер Поттер… — слегка повысив голос и тем выдав свое удивление, «воскликнул» Джонсон, чем чуть не уронил в своих же глазах профессионализм и авторитет. Все же Джонсон не смог удержаться от того, чтобы со все более возрастающим интересом не рассмотреть заново «рыжего» посетителя, стараясь разглядеть знаменитый шрам.
Уже абсолютно не жалея, что решился на такой шаг, Джонсон решительно протянул к Гарри руку.
— Давайте совершим все необходимые обеты и приступим к делу.
После того как Гермиона закрепила с помощью чар клятву, Джонсон подробно расспросил обо всех пунктах вверенного ему дела, после чего уже наметив фронт работ, заключил также магический контракт с Гарри Поттером.
Он долго и тщательно расспрашивал их обо всех деталях, которые могли показаться незначительными непосвященному лицу, но которые помогли бы Джонсону определить, в каком направлении ему необходимо двигаться дальше.
— Мистер Поттер, ваше дело довольно щепетильное. И я согласен с мисс Грейнджер, что в данном случае не обойдется без вмешательства влиятельных сил. К тому же, если разбирательство дойдет до суда, а так оно и будет, судя по действиям «второй стороны», так просто они не сдадутся, то избежать огласки все равно не получится. Но мы будем очень стараться свести её к возможному минимуму. Также я хочу объяснить, что я займусь вашим бывшим опекуном Одли и всеми бумагами и юридическими моментами вашего дела, но некоторые вопросы просто не в моей компетенции. Например, я не смогу выяснить, кто брал вашу печать, кто мог подделать бумаги, и другие интересующие вас моменты. Поэтому я предлагаю вам нанять, хм… чтобы было понятнее, назовем его по магловски — «детектива». Я могу порекомендовать вам одного человека, который был неоднократно отстранен от должности, за то, что, действуя по своим принципам, он поступал так, как считал нужным, даже если это шло вразрез с некоторыми предписаниями Министерства. Правда, будучи очень компетентным человеком в своей области, а потому необходим, он каждый раз был восстановлен на свое место. Он работает в так называемой «исследовательской части аврората». Этот человек живет, «руководствуясь своим умом», как он говорит, и если заинтересуется вами, а он заинтересуется, уж я в этом уверен на все сто, то будет готов также дать вам непреложный обет, что в этом деле вам действительно необходимо.
Гарри с Гермионой, переглянувшись и что-то прочитав на лицах друг друга, согласно кивнули, видимо, осознавая, что другого выхода у них попросту нет. Для Гарри это было не просто «интересное дело». Решение касалось обмана, который отразился на всей его жизни, так что не мудрено, что он хотел найти виновного.
— Начну я с того, что вплотную займусь вашим опекуном и вашими магловскими родственниками. Мистер Поттер, мы обязательно накопаем на него столько информации, что даже он сам узнает о себе много нового. Осталось только вызвать Михаэля, решить с ним все необходимые моменты и вы можете быть свободными, — заверил Джонсон Гарри, передавая по какому-то своему каналу сообщение.
Увидев удивление на лицах своих клиентов при виде необычного способа передачи сообщения, чего-то отдаленно напоминающего Спиклайн Гермионы, он пояснил с улыбкой:
— Мы учились в Хогвартсе на одном курсе.
Ожидая прибытия «детектива», Джонсон заверил, что будет по ходу расследования информировать их о продвижении дел. Чтобы не терять время попусту, он делал какие-то дополнительные заметки в своем журнале, иногда задавая интересующие его вопросы.
Ждать им пришлось недолго, когда дверь кабинета открылась, и вошел рассерженный высокий мужчина, не обращая внимания на Гарри с Гермионой, он тут же накинулся на Джонсона.
— Кайл, если это какая-то шутка, то тебе не поздоровиться, так и знай! Я из-за тебя, между прочим, могу работы лишиться!
— Когда это тебя останавливало! – ухмыльнулся Джонсон, протягивая руку для приветствия.
— Только не нужно вот этих твоих штучек, лесть тебе не поможет! Это они? – все же пожав протянутую руку, он переключился на посетителей.
— Да.
— И чем же они меня могут заинтересовать? – не впечатленный внешним видом возможных «клиентов», поинтересовался мужчина.
— Возможно, тем же, чем и мистера Джонсона, ваше дальнейшее присутствие в комнате будет возможно только в случае принесения нам непреложного обета, — вклинилась Гермиона.
— Кайл, ну ты и нахал, кого ты мне подсунул?! Сорвать меня с работы и ставить подобные условия! Ну и острый же язычок у вашей девушки, молодой человек, скажу я вам.
Гарри и Гермиона, снова переглянувшись, встретились взглядами, после чего одновременно начали отрицать сказанное.
— Мы не…
— Мы не…
Еще больше смутившись и краснея, они начали новую попытку.
— Она не…
— Он не…
— С вами все ясно. Amor tussisque non celantur (Любовь и кашель не скроешь, п/а) — махнул Михаэль на парочку. — Кайл, оно того стоит?
— Иначе бы я тебя не позвал, — просто, но в тоже время с серьезными нотками в голосе ответил Джонсон.
— Кому я должен принести обет и о чем? – видимо, Михаэль все для себя решил.
— Мистер Поттер, познакомьтесь, это Михаэль Аддерли – лучший «детектив» в своем роде.
— Кайл, ты не исправим! – фыркнул Аддерли, уже протягивая руку для принесения непреложного обета.
* * *
— Было бы интересно увидеть поместье твоих родителей, — задумчиво протянула Гермиона, направляясь вместе с Гарри к камину, чтобы отправиться назад на площадь Гриммо.
Гарри определил по выражению лица Гермионы, что она действительно очень бы хотела увидеть дом его родителей. Да, ему и самому очень хотелось показать его Гермионе. Внезапно Гарри озарила одна идея.
— Ты хочешь посмотреть поместье, и ты его увидишь, Гермиона!
Сказав это, Гарри схватил Гермиону за руку, которую она уже потянула за летучим порохом, и потащил её к выходу на улицу.
— Но как?! – чуть не переходя на бег, еле поспевала за Гарри Гермиона.
— Теперь у меня есть домовики, так что нет ничего проще. Только я тебя очень прошу, Гермиона, не нужно сразу же пытаться его освободить. Фэизфул и так был напуган, подумав, что я недоволен его работой. Если ты начнешь говорить ему о свободе, я не скоро смогу успокоить его порывы наказывать себя. Я же тебе, в свою очередь, обещаю, что обязательно постараюсь постепенно уговорить домовиков брать зарплату, — поспешил успокоить Гермиону Гарри, видя, что она уже готова была начать объяснять основные положения Г.А.В.Н.Э.
Выйдя на улицу, Гарри принялся искать место поуединеннее, чтобы можно было, не привлекая ничьего внимания, вызвать эльфа. Краем глаза он отметил, что с улицы здание, в котором они были, выглядело довольно монументально, с его старинными колоннами и массивной лестницей, но все же уступало банку Гринготтс. Также он вспомнил, что не раз проходил мимо, но не обращал на него особого внимания, даже не интересуясь, что в нем такого, если на нем нет вывесок магазинов.
— Фэизфул, — позвал домовика Гарри.
Через несколько мгновений возле них раздался негромкий хлопок, и появился домовик, который тут же склонился в глубоком поклоне.
— Что пожелаете, Хозяин Гарри? Фэизфул готов исполнить любой ваш приказ, — благоговейно взглянув на Гарри, домовик застыл в позе, выражающий его готовность в любой момент «сорваться» для выполнения задания.
Как отметила Гермиона, домовик был «одет» в чистое белое полотенце, без каких-либо узоров. Оценив его внешний вид, она осталась довольной, но решила проследить за тем, чтобы Гарри не забыл ввести зарплату домовикам и проводил с ними разъяснительные беседы об их правах.
— Перенеси, пожалуйста, меня и нашу дорогую гостью в поместье родителей, — попросил Гарри. – Начни с Гермионы.
— Это честь для Фэизфула, мой благородный Хозяин, — сделав еще один поклон, Фэизфул принялся за выполнение приказа.
— Позвольте, гостья моего высокочтимого Хозяина, Феизфулу переместить вас в дом, — поклонился он Гермионе.
Вот он, получив разрешение, исчез с Гермионой, а через некоторое время, появившись, переместил с собой и Гарри.
— Великодушный Хозяин Гарри, приказ был четко выполнен — во время вашего отсутствия ни одна душа не проникла в ваши владения, — довольно свесив в очередной раз свой нос-картошку, поведал домовик.
— Спасибо, я очень доволен, — поблагодарил сияющего от похвалы домовика Гарри. – Мы голодны, поэтому прошу приготовить нам обед, а мы пока займемся осмотром дома.
Гермиона, во время разговора, принялась рассматривать окружающую обстановку. Она, как и Гарри, была восхищена увиденным. Все было со вкусом обставлено, что она даже не знала на чем остановить свой взгляд. То ли на красиво и искусно оформленных высоких потолках, то ли на портретах родственников Гарри, то ли на мебели, которая выделялась не столько роскошью, сколько искусством мастера, вложившего в неё свой труд и умения, а также своей, казалось, застывшей историей, словно пропитанной стариной.
Вначале они, не особо разбирая, принялись заходить в первые попавшиеся комнаты. Гермиона рассказывала Гарри о стилях, которые ярко выражались в оформлении некоторых комнат. Гарри перед каждой дверью, с замиранием сердца ожидал обнаружить свою спальню или комнату, принадлежащую его родителям. Но, скорее всего, они либо находились на другом этаже, либо даже в другом крыле здания, где они еще не были. Из увиденных помещений их особенно поразил большой бальный зал. Элитарная мебель подчеркивала неизменный атрибут жизни аристократов. Их накрыло ощущение, что находишься в доме любителя всего самого изысканного — вплоть до мелочей. Даже пуфик, с бронзовыми ножками и обивкой из натуральной кожи, подчеркивал красоту комнаты и величие былых хозяев. Попутно проводя известные её диагностические заклинания в комнатах, в которых они находились, Гермиона не замечала ничего не обычного или свидетельствующего о какой-либо опасности или вмешательстве извне.
Все же с трудом выдерживая поток эмоций и тяготясь постоянным ожиданием, Гарри решил показать Гермионе уже известный ему кабинет отца. И совершенно не удивился, когда, немного уделив внимание секретеру, она, потеряв интерес к чему-либо еще в этой комнате, тут же переключилась на книги, которых здесь было обилие.
Гарри же напротив прикасался к различным вещам, выдвигал ящички стола, рассматривая их содержимое. Представляя, фантазируя, стараясь понять, какие чувства испытывали к ним обитатели дома. В одном из ящиков он увидел письмо, которое оказалось приглашением для его отца на поступление в Хогвартс. Предполагая, что дедушка с бабушкой сохранили его в память о знаменательном дне, Гарри дрожащими руками держал драгоценное письмо, наслаждаясь выведенными красивыми буквами словами «Джеймс Поттер». Гарри старался представить эмоции отца и дедушки с бабушкой, когда пришло приглашение. Или как со временем придаваясь воспоминаниям и гордясь за сына, они доставали приглашение из стола, вспоминая те времена, когда Джеймсу было еще только одиннадцать.
«Сколько же я еще не знаю о своей семье и никогда не узнаю», — с горечью подумал Гарри, пряча «памятку» в карман.
Ему и хотелось найти что-то о родителях, о своей родне. Хотелось оставить все дела и посвятить время исследованию дома, чтобы узнать, впитать, представить жизнь, раньше текущую в нем. Чтобы можно было стать ближе, чтобы понять. Чтобы на месте в сердце под грифом «родители» были не только слова других людей или увиденные фотографии, чтобы там появились хотя бы какие-то подобия «воспоминаний». С другой стороны он немного опасался результатов таких поисков. Еще свежа была боль, когда из видений Снейпа он узнал неприглядные стороны молодости мародеров, которые не вписывались в образ отца, хранимый им все предшествующие годы. К тому же появился какой-то глупый страх того, что он не найдет о себе вообще никаких упоминаний. Или наоборот, обнаружит какие-то факты негативного отношения к себе кого-либо из родственников, словно ему и не было никогда места в жизни этих людей, так что он никогда и не имел шанса почувствовать этот дом родным.
На Гарри давило обилие информации, присутствие в доме давно умерших родителей.
«Может, они стояли даже там, где и я сейчас... чувствовать это больно, хочется убежать и не видеть всего этого», — накатывающие на него ощущения все больше угнетали его.
Из тягостных мыслей его выдернул голос Гермионы. Она, заметив его огорчение, решила отвлечь его, рассказав какую замечательную и полезную книгу она нашла. Поняв, как Гермионе нравится эта книга, Гарри решил, что разрешит ей взять её с собой в Хогвартс. И даже смог улыбнуться, видя неподдельный восторг в глазах любимой. Уже предвкушая, как они будут вместе рассматривать её на своих «дополнительных занятиях», Гермиона перечислила несколько боевых заклятий, которые с помощью этой книги они должны будут осилить в этом полугодии.
Видя, как Гермиона счастлива, Гарри решил все же рискнуть и впустить её в библиотеку, если она тут имеется. Хотя он и не сомневался, что библиотека в доме будет обязательно. Призвав домовиков он, пока Гермиона была занята, попросил объяснить ему, где найти эту комнату. Попутно он сверился о том, что обед будет подан, как только он того пожелает.
Гарри пригласил Гермиону с собой, сказав, что в одну из комнат не открывается двери, так что нужна её помощь. Уж кто-кто, а Гермиона знает все.
Не понимая, шутит Гарри или нет, Гермиона все же сгорая от любопытства, что это за комната, проследовала за ним. И каково же было её изумление, когда с легкостью всего лишь толкнув за ручку двери, она попала в огромную библиотеку. Размеры её были впечатляющими. Закругленные стены, все вплоть до потолка были заполнены полками с книгами. В центре комнаты находилось несколько столов, и дополнительные стеллажи, отдельные полки, как выяснилось, для редких книг, а возле единственного, но довольно широкого окна, находился диван и кресла для желающих в более комфортной обстановке предаться приятному занятию. Гермиона мельком обратила внимание на то, что окно было выполнено также в закругленной форме, что, возможно, было выполнено с помощью волшебства, так как свет, пробивающийся сквозь стекла и «окантованный» красивыми шторами, создавал эффект постоянного присутствия чего-то необычного, даже необъяснимого, но державшего человека словно в сказке. Она, издав всего лишь один восторженный вздох, словно на ватных ногах, подошла к ближайшим книгам и восхищенно провела пальцами по корешкам книг.
— Наверное, эту коллекцию собирали все поколения моей семьи, — сказал Гарри, и сам немало пораженный размерами комнаты и главное количеством находящихся в ней книг. – Я думаю, что даже на Гриммо библиотека будет поменьше.
— Гарри, это потрясающе, и просто невероятно быть обладателем такого сокровища! — просматривая название очередной книги, воскликнула Гермиона.
Затем, оторвавшись от книг, она подошла к Гарри и взяла его за руку.
— Ты такой молодец, что сразу же предпринял все возможное и не дал отобрать у тебя дом! Нельзя лишиться своих корней и такого богатства — библиотеки! Мы не должны позволить, чтобы когда-либо и кто-либо мог забрать у тебя поместье или что-либо принадлежащие тебе! - с горячностью и блестящими глазами, всем своим видом Гермиона выражала полную готовность делать все возможное, для того, чтобы выполнить свои слова.
— Думаю, вместе у нас получится, — он в знак благодарности сжал её ладошку.
Гарри был тронут отношением Гермионы, её самоотверженностью и готовностью всегда, что бы ни было поддерживать его. К тому же, находясь в этом доме, он был особенно подвержен эмоциям, так что даже почувствовал, что глаза словно защипало. Не позволяя в присутствии Гермионы проявить свои чувства, он решил поскорее переключиться на что-нибудь другое. А так как вокруг была куча книг, то найти объект для отвлечения не составляло никакого труда.
— Гермиона, ну что ты уже нашла что-нибудь интересное? – поинтересовался он и впервые сам повлек её к книгам.
Естественно, Гермиона нашла много чего интересного, так что, в конце концов, Гарри уже стал жалеть, что запустил её сюда, боясь, что они не покинут библиотеку до конца своих дней. Гермиона нашла множество увлекательных книг и про боевые заклинания, и про зельеварение, и про высшее волшебство, даже несколько про волшебство любви. В конце концов, когда она задалась поисками книг, которые обещала ему найти для повышения его образованности в статусе лорда, Гарри решил, что нужно любой ценой утащить её из библиотеки. Он смог это сделать, только пообещав, что несколько из тех книг, которые ей понравились, она также может взять с собой в Хогвартс.
Как показалось Гарри, немного с маниакальным блеском глаз Гермиона, не веря своей радости — возможности взять любую интересующую её книгу, и не одну, — принялась складывать их в стопку, даже растерявшись, что именно она возьмет с собой. Ведь как оказалось, то, что Гермиона отобрала, они уже не могли бы вдвоем донести до сумочки, а потому пришлось делать мучительный выбор — что же из этого можно оставить, для того, чтобы уменьшить количество книг. В результате колебаний и мучений, испытываемых Гермионой, некоторые книги из стопки исчезли, но, как в итоге оказалось, стопка стала еще больше. Дело в том, что Гермиона, желая компенсировать потерю этих книг, решила найти им на замену другие, еще более «полезные и важные», так что горка стремительно росла, а Гермиона, получив разрешение выбирать, что только хочет, без четкого указания количества, вошла в азарт. Так что, в конце концов, спасти положение могло только решительное и немедленное бегство, пока Гермиона не решила утащить с собой всю библиотеку. Поэтому Гарри, призвав домовиков в помощь, схватил подряд все имеющиеся в куче книги, и утащил Гермиону на обед подальше от библиотеки.
Гарри знал, что домовики всегда стараются угодить хозяину и выполнить все как можно лучше, но все равно он не ожидал увидеть такое. Одна только комната в белых тонах и украшенная цветами чего только стоила. А такой красиво сервированный стол со вкусными угощениями, да еще и при свечах, Гарри еще никогда не видел. Уют, романтика, волшебство словно застыли в этой комнате, пробираясь в самые глубины души.
Они с Гермионой так и застыли пораженно на пороге, не решаясь пройти дальше. Все было, скорее, похоже на свидание, чем на обычное принятие пищи.
Все же Гарри очнулся первый и галантно, насколько умел, предложил Гермионе сесть за стол. Уже привычно он отодвинул для неё стул, почему-то ухмыляясь про себя тому, что, по-видимому, он делает неплохие успехи в «стремлении соответствовать своему статусу».
Наслаждаясь блюдами, они, поддавшись обстановке, мирно беседовали. Выбивался из общей картины только момент, когда Гарри, получив от Гермионы словесную взбучку за его желание попробовать вина, которое поставили домовики, все же отведал его.
Под конец обеда, Гарри чувствовал себя счастливо и легко, мечтая о том, как они с Гермионой еще не раз окажутся вдвоем в этой комнате. На душе было настолько хорошо, что Гарри даже стал слышать, словно заиграла красивая музыка. Вынырнув из своих мечтаний, Гарри понял, что действительно откуда-то издается мелодия. Не особо задумываясь о том, как домовики это сделали, Гарри посмотрев на Гермиону, заметил, что она также наслаждается её красотой и гармонией.
«Вот этот момент, когда не нужно ни о чем думать. Просто подойди и пригласи её. Это всего лишь танец, то, что может быть между друзьями».
Поддавшись своему внутреннему порыву и подойдя к Гермионе, Гарри пригласил её на танец. И даже навязчивые мысли о Роне не пришли на этот раз.
Гермиона смущенно протянула свою ладонь в его, и он помог ей встать, поведя её к окну, в ту часть комнаты, где было более просторно.
Одну руку положив на талию Гермионы, Гарри насколько смог решиться, привлек Гермиону поближе к себе. Музыка сменилась с более быстрой на медленную и, поддавшись её ритму, парочка медленно задвигалась в такт.
Этот танец совершенно отличался от того, когда Гарри танцевал с Парвати Патил на святочном балу. Он совершенно забыл о том, что нужно следить, чтобы не наступать на ногу партнерше, попадать в ритм и не выглядеть смешным. Ему и не нужно было всего этого. Он просто смотрел в глаза цвета шоколада, в которых яркими огоньками отражались лучики света, проникающие в окно, и двигался, подчиняясь влиянию музыки и чувств.
Словно завороженные, они танцевали еще некоторое время, даже когда эта мелодия остановилась и началась новая. В конце концов, осознав, что мелодии сменились, они перестали танцевать. Они все еще стояли, глядя в глаза друг другу, когда Гермиона, улыбнувшись, прошептала: «Спасибо», и поцеловала Гарри в щеку, отчего её щеки покрылись румянцем.
— Это тебе спасибо, Гермиона. За все. За то, что ты есть, — не отрывая от неё восхищенного взгляда, стараясь охватить сразу все: и покрасневшие щеки, и блестящие глаза, и непослушные прядки – ответил Гарри.
Гермиона, чувствуя, что скоро «утонет» в этой особенной атмосфере и завораживающих глазах любимого и натворит «глупостей», решила поступить логично – сбежать.
— Гарри, я думаю, что нам уже давно пора домой. Вдруг нас уже хватились и ищут, мы же не хотим, чтобы пришлось объяснять, где мы были, — высвобождаясь из рук Гарри, Гермиона поспешила к книгам, которые собиралась взять с собой.
Гарри также «умудрился» разглядеть в поступке Гермионы бегство, что в очередной раз натолкнуло его на определенные мысли. Думая о том, что бы этот танец мог значить для неё. Вдобавок вспомнив утро и желая повтора, Гарри задумчиво разглядывал Гермиону, старающуюся как можно лучше и быстрее спрятать от Гарри свое зарумянившееся лицо.
— Как будем возвращаться домой? – спросил Гарри, все еще глядя на Гермиону. Добавившаяся играющая улыбка говорила о том, что он явно что-то затеял, и ему лишь осталось обдумать, как это выполнить.
— Гарри, наверное, мы вернемся домой через камин — это самый простой и надежный способ. Ну, я думаю, что надежный. Я вот последнее время часто думаю — как же Орден смог сделать так, чтобы камин действовал, но о доме на Гриммо никто не знал? — складывая книги в свою бездонную сумочку, она увлеченно делилась своими размышлениями. – Всё же в министерстве фиксируются все каминные сети. Разве они не могут заметить незарегистрированный камин, которым довольно часто пользуются? Интересно, конкретно в чем проявляется действие заклятия...
Гарри же, видимо, за время рассказа подруги успел додумать свой план. Потому что с довольно хитрым выражением лица, которое он даже не пытался замаскировать, он перебил её, не дав закончить предложение. Медленно он подошел к ней, смотря на неё, снова тем не раз увиденным Гермионой, но особенным взглядом, который заставлял её сердце трепетать, а мысли путаться, даже если до этого они были «выстроены» в логическом и строго выверенном порядке.
— Домой мы аппарируем вместе. Во-первых, как ты сама говорила — нам не повредит практика. Также нечего нам эксплуатировать домовиков излишними заботами, - говоря это, он подошел к Гермионе вплотную, так что ей пришлось отступить, прижавшись к стене. – А во-вторых, так как я впервые буду аппарировать на столь большое расстояние, то я могу ошибиться и попасть не туда, или меня может вообще располовинить. Думаю, что мы не хотим этого?! – наклонился Гарри к девушке, опершись рукой о стену. Руку он расположил так, чтобы она слегка касалась её плеча, а лицо его было в нескольких сантиметрах от лица Гермионы.
Гермиона, видимо, от такого напора друга потеряла дар речи, потому что только и смогла, что отрицательно покачать головой.
Довольный произведенным эффектом, Гарри почувствовал себя еще смелее, либо просто потерял страх, (а может, свою роль сыграло старинное вино, п/а) потому что даже он, если бы ему сказали раньше, не поверил, что решится на следующий шаг. Вторую руку он опустил на талию подруги и, притянув её к себе в объятия, прошептал ей в самое ушко:
— Гермиона, я думаю, что нам нужно как можно теснее прижиматься друг к другу во время аппарации. Ведь нам нужно попасть четко на верхнюю ступеньку крыльца, а для этого нам нужно быть как можно ближе друг к другу.
Гермиона, чувствующая тепло дыхания Гарри на своей шее, вообще всем телом ощущая тепло друга, которое в этот момент не имело никакой схожести с теми ощущениями, которые ранее дарили ей дружеские объятия с ним, растерялась настолько, что даже забыла о возможных способах сопротивления. Слегка опустив взгляд, так, что она смотрела ему куда-то в плечо, Гермиона лишь только пыталась прибегнуть к логическим доводам, чтобы сбежать из создавшейся ситуации.
«Хотя какая тут может быть логика, когда ситуация столь приятна, и мне так хорошо? — промелькнула совершенно неуместная мысль. – Стоп! Нельзя так думать! Нужно что-то делать, иначе я пропала…»
Гермиона чувствовала, что ей необходимо сбежать как можно быстрее из нежных, но крепких рук друга. Даже в какой-то момент она хотела грубо оттолкнуть его. Ведь ей стало очень страшно, от того, что она больше не сможет спокойно жить, постоянно нуждаясь в этом особом тепле, а с ним и ощущении, которое может ей подарить только её любимый человек. Не зная, сможет ли она испытать это счастье еще когда-нибудь, она и боялась прочувствовать этот момент до конца и в тоже время боялась упустить хоть один миг этого прекрасного мгновения. А потому не могла оттолкнуть Гарри, а лишь предпринимала слабые попытки улизнуть от него. Причем она старалась это делать так, чтобы попытки немного успокаивали совесть, но не были настолько активными, чтобы иметь силу разрушить задумку Гарри, а значит, и перспективы продлить объятия.
Гарри в этот момент испытывал подобные чувства. Вернее, сходились они лишь в желании, чтобы это мгновение длилось как можно дольше. Не поднимая глаз, Гермиона не видела, что он только рад дискуссии, пусть даже самой бессмысленной, только бы была возможность подольше держать её в своих руках. Даже, несмотря на последствия, которые бы он получил в случае, если бы Гермиона заметила, что он специально придумывает все новые пункты, чтобы растянуть удовольствие. Он счастливо улыбался, глядя на нее и наслаждаясь её смущением и властью, которую он сейчас имел над ней.
— Гарри, но так неудобно, мы можем сделать это, просто держась за руки, — старалась убедить его Гермиона.
— А если бы на нас напали, вряд ли бы мы имели такую роскошь – решать, в какой именно позе аппарировать. Нам нужно быть готовыми ко всему, так почему бы не испробовать заранее возможные варианты, — не уступал он, прижав её к себе еще чуть сильнее, как бы намечая, будут ли объятия крепкими, чтобы во время перемещения он не выпустил Гермиону.
— Но по каминной сети было бы легче…
— Гермиона, ты сама сказала только что о том, что неизвестно, насколько безопасно ей пользоваться. К тому же вряд ли в моем доме она спрятана и вообще неизвестно подключена ли она. А насчет камина в доме на Гриммо я считаю, что мы и так уже превысили лимит его использования, ведь мы не спрашивали ни у кого разрешения и, возможно, уже раскрыли тайну расположения дома. Могу предположить, что когда Орден пользовался камином, было все заранее заготовлено, или свой человек «не видел» взявшийся из неоткуда камин.
Услышав такое, Гермиона, побледнев, резко подняла голову, при этом ударившись затылком об подбородок друга. Зашипев от боли, они стали потирать ушибленные места, при этом разорвав объятия.
— Гермиона, я всего лишь пошутил, прости. Тебе очень больно? – взволнованно спросил Гарри.
— Ничего, терпимо… — ответила Гермиона, про себя почему-то вспоминая моменты из магловской книжки, как некоторые дамы изображали бессилие или обмороки, и их кавалерам приходилось подхватывать их или даже брать на руки.
— Всё же основная защита для дома – это заклятие Фиделиус, так что мы можем не волноваться о его раскрытии, пока хранитель не выдаст тайну дома, а я не думаю, что Дамблдор сделает это. Гермиона, ты разве забыла?
Гарри заинтересовано и изучающе разглядывал подругу, словно видел её впервые. И то, что он видел, ему явно очень нравилось, на что указывала улыбка, которая снова показалась на его лице.
— Не шути так больше, — ответила Гермиона, ущемленная и начинающая возмущаться тем, что Гарри сомневается в ней, словно она не знает таких простых вещей. – Я тебе и сама хотела указать на заклятие доверия, но ты меня перебил и не дал договорить, так как я могла о нем упомянуть? Я также полагаю что камин, являясь частью дома, остается незаметным из-за действия Фиделиуса, просто я рассматривала и другие варианты, так как в книгах не нашла точного объяснения про каминные сети. А если хочешь, я тебе расскажу все о заклятии: как оно создается, в каких случаях возможно его разрушение, что нужно при процессе изменения хранителя. Но зная о том, что у вас с Роном аллергия на знания, я лучше оставлю их при себе.
— Гермиона, ну признай, что хотя бы на несколько минут ты выпустила из виду этот факт, — подтрунивал Гарри Гермиону, несколько не сомневаясь, что она знала о заклятии все, что только возможно.
— Никогда я этого не признаю, так как я о нем не забыла, я лишь обдумывала то, что ты сказал, и в свете сказанного забеспокоилась, что мы и правда могли натворить дел! В смысле, твоя фраза для меня была неожиданной…. То есть, если говорить правду, я лишь проверяла твою реакцию вот так-то, любитель разыгрывания на практике сложных ситуаций! — сложив руки на груди, она явно заняла оборонительную позицию, не думая сдаваться. – И если необходимо, я придумаю, как это доказать, вернее сказать - я докажу это!
Гарри же, подняв руки, словно сдаваясь в плен, помахал ими и задорно засмеялся. Такая реакция была более чем неожиданна для Гермионы, уже приготовившей к сражению. Пусть ситуация и была нелепой, но всё же она касалась её репутации отличницы.
— Гермиона, ты бы знала, как я счастлив увидеть тебя такую! Прости, что я дразнился, специально выводя тебя из себя. Но, увидев, что ты начала возмущаться, я не удержался, чтобы расшевелить тебя и проверить, не пропала ли прежняя Гермиона, готовая доказывать свою правоту всеми возможными доводами, — увидев её реакцию, он поспешно добавил. – Естественно, если абсолютно уверена в ней сама и имеешь достаточно оснований для этого. Кстати, я очень доволен результатом, — в подтверждение Гарри улыбнулся.
— Ну, ты и вредина, Гарри, — шутливо «ударив» его в плечо кулаком, Гермиона делала вид, что и дальше очень возмущена.
— Что же поделать, окружение всегда влияет на нас, развивая в нас похожие качества, — лукаво подмигнул он.
— Думаю, Гарри Джеймс Поттер, тебе придется взять свои слова обратно, или я применю к тебе волшебную палочку, — угрожающе постукивая ею по руке, уже не пряча улыбку, наступала Гермиона. – Полагаю, ты будешь доволен результатом того, насколько смог меня расшевелить!
Впервые начиная представлять, почему однокурсники считали такую улыбку Гермионы довольно зловещей, Гарри решил, что они уже итак затянули возвращение домой, о чем в срочном порядке не забыл упомянуть. Для большей безопасности при трансгрессировании, Гарри решил использовать свою мантию, укрыв ею насколько возможно их двоих. Также он поспешно согласился, что, держась за руки, действительно можно с удобством аппарировать. И единственное приятное в ней, о чем они обои подумали, как только оказались на нужной ступеньке и смогли отойти от последствий трансгрессии. Во время же трансгрессии они старались сосредоточенно думать о пункте, куда им было необходимо попасть.
Всё же первое перемещение на столь большое расстояние оказалась нелегким. Словно пытаясь протиснуться сквозь узкую дыру и уже почти задыхаясь, они оказались в нужном месте, но после таких «пыток» тело еще ныло, и мышцы подрагивали. Согнувшись и постанывая, они старались при этом глотнуть как можно больше свежего воздуха.
— Да, инструктор не наврал, что первая трансгрессия на дальнее расстояние протекает довольно болезненно. Ты как? – помогая Гермионе войти в дом, спросил Гарри.
— Как и ты, словно нас сейчас прокрутили сквозь мясорубку, хотя я и не знаю, как это, но ассоциации именно такие, — еще тяжело дыша, ответила она.
Гермиона была очень благодарна Гарри за помощь, так как теория это одно, но, ощутив на себе всё то, что описывается, совсем другое. Немного подрагивая, она вцепилась в его руку и последовала за Гарри. Как оказалось, он повел её на кухню. Моля, чтобы только он не заговорил о еде, которая и так несколько мгновений назад просилась наружу, она с облегчением поняла, что и Гарри кушать не собирается. Умостившись на стуле, она наблюдала за тем, как он набирал для них из графина воды. С благодарностью приняв от него стакан, она с жадностью осушила его и, расслабившись, потихоньку начинала приходить в себя.
— Вот так и практика, — без тени улыбки протянул Гарри, которому не помог один стакан, и он наливал себе воды еще и еще. – В первый раз все так тяжело дается. Когда я только пришел в волшебный мир, мне казалось все таким беззаботным. Достаточно взмахнуть волшебной палочкой, и любое твое желание исполнится. Но как всегда оказалось все не так просто, как кажется. Столько подводных камней, правил, проблем, усилий. Знаешь, я понимаю некоторых волшебников, которые предпочитают полностью отказаться от трансгрессии.
— Честно говоря, в качестве перемещений метла не лучше, — увидев реакцию Гарри, она фыркнула. – Для многих это так Гарри. К тому же нет ничего приятного в том, чтобы твои руки примерзали к древку метлы, а мягкое место покрылось мозолями или наоборот, но в любом случае, мягко говоря, неприятно. Я уже не говорю об опасности, свалившись с неё, разбиться. Не лучше и полет на фестралах, жутко лететь, словно паря над пропастью. Каминная сеть и Ночной рыцарь меня тоже не впечатляют, кстати. Особенно последний. Хотя из перечисленного, если нет выбора, я бы предпочла камин. Всё же я до сих пор люблю поезда и метро, ничего не могу с собой поделать.
— И это говорит волшебница, — укоризненно покачал головой Гарри. — Хотя во многом я с тобой согласен. Только полеты на метле и фестралах я бы вычеркнул из твоего списка. А вот каминная сеть… мы с ней не сдружились с самого начала, так что лучше уж я потерплю муки трансгрессии. К тому же ощущения постепенно притупляются, чем больше опыта, тем больше к ней привыкаешь и легче её переносить.
— Ох, Гарри, я же не говорю от всего этого отказаться. Если нужно будет, я и на фестрала снова полезу. Я лишь говорю, что методы перемещения в волшебном мире довольно неприятны. А вот навыки аппарации нам просто жизненно необходимы, так что мы будем их постоянно улучшать. Они нужны как для работы, так и могут понадобиться нам в нашей борьбе. Хорошо хоть экзамены позади, и мы можем практиковаться сколько нам захочется, только бы была на это возможность.
— Кстати, Рон не рассказывал тебе, как мы с ним сдавали экзамен? Жаль, что ты была в другой группе и не видела этого. Это было что-то. Перед нами одного студента располовинило, и мы разволновались, что тоже можем провалить экзамен. Но к счастью, всё обошлось, и мы смогли четко выполнять все задания и получить разрешение на трансгрессию, так что хоть что-то в конце прошлого учебного года порадовало нас, – внезапно что-то вспомнив, он прекратил рассказ и повел разговор в самую нежелательную сторону для Гермионы. – Кстати, ты обещала рассказать мне кое-что о Роне. Ты же не думаешь, что я забыл о твоем обещании?
В критических ситуациях реакция у Гермионы всегда была отменной, так что она решила, что лучшая защита – нападение:
— Ты тоже обещал мне, что расскажешь все новости, которые произошли за это время. А рассказал только за банк. Так что я жду, пока ты не расскажешь мне всё, я не успокоюсь. Твои новости, как я вижу, значительнее моих.
— Но, Гермиона, так нечестно! Ты опять уходишь от ответа, — возмутился Гарри.
— Гарри, это ты уходишь от ответа. Ты не хочешь рассказывать мне, что произошло?
— Разве это я не хочу? Я как раз рассказываю тебе всё! Это ты никак не признаешься, что с тобой произошло!
— Ну вот и расскажи мне всё, я внимательно слушаю, — не испытывая и намеков угрызения совести, заявила Гермиона.
— Пфф. Это точно я радовался, что твое упрямство вернулось?! В нем, Гермиона, тебе не занимать, – Гарри от такого поворота просто ошалел.
— При этом я готова вас слушать, мистер Поттер, — шуточно склонив голову в покорном поклоне, она изобразила абсолютную готовность слушать его.
— Ты бываешь просто невозможна, Гермиона. Но смотри мне, ты обещала мне рассказать о том, что у вас произошло, и я этого не забуду. Для меня очень важно понять, что с тобой случилось, так что теперь я не отстану от тебя, и ты мне всё расскажешь. Но так уж и быть, давай начну я, — все же уступил Гарри, видя, что сейчас от Гермионы ничего не добьешься. – Про наследство я тебе рассказал, про нового учителя тоже. За это время произошло еще одно довольно неприятное событие. Наземникус Флетчер посчитал, что в моем доме слишком много барахла и что именно он должен возложить на себя непосильную ношу избавить меня от него.
— То есть ты хочешь сказать, что он что-то украл у тебя из дома? – не поверила услышанному Гермиона.
— Именно это я и хочу сказать. Я понимаю, для меня тоже было неожиданностью застать за кражей в моем доме одного из членов Ордена. Также я могу признать, что Сириус выкидывал многие вещи, даже семейные реликвии, но это было его дело, и не дает никому права воровать у меня из под носа. Представь, что, если бы не Кикимер, я бы упустил его с награбленным. А так он сбежал, но вещи нам удалось спасти. Ты бы видела при этом Кикимера, этот эльф просто обезумел, особенно когда заметил медальон. Думаю, Флетчеру повезло, что Кикимер уже старый. У Флетчера есть замашки, которые могли подтолкнуть его так поступить, и от него такой поступок в чем-то даже неудивителен. Но меня зацепила его фраза о том, что он лишь исполняет приказы, служащие мне на благо. Может, ты не будешь довольна, но я думаю, что приказы ему отдавал Дамблдор. Вот только какие?
— Гарри…
— Гермиона, подожди, ты только сопоставь факты. Меня никто не предупреждал, что Наземникус явится ко мне в дом. Приказы отдавать Флетчеру может только директор. Но в чем суть — следить за мной? Но зачем? Навредить в доме мне никто не может, получается тогда, что директор не доверяет мне. Может, ждет от меня какую-нибудь глупость. Столько вопросов… Если я с Флетчером еще встречусь, то обязательно расспрошу подробнее. Всё это мне очень не нравится.
— Гарри, а может, Флетчер попытался всего лишь так отвлечь твое внимание от себя. Захотел оправдаться и наплел что-то про приказ и твое благо. Даже если приказ появиться здесь Наземникусу дал именно Дамблдор, не думаю, что это из-за недоверия к тебе. Во-первых, он мог быть здесь по делам ордена. Но если даже не так, директор волнуется за тебя, и если честно, то твои побеги от Дурслей дают ему основание на это. Гарри, только не обижайся, я всего лишь хочу помочь тебе увидеть разные грани, которые дадут возможность понять полную картину. И, конечно же, я согласна с тобой, что воровать у тебя он не имел никакого права. Ты уже оценил, насколько ценные вещи он пытался стащить?
— Думаю, ничего, кроме материальной ценности, они в себе не имеют. Лично я ничего особенного в них не нашел.
— Гарри, а можно я тоже взгляну на них? Может, мне удастся найти что-то интересное. Мне кажется, Кикимер не зря так отреагировал, когда увидел их. Возможно, они что-то да значат.
— Мы же говорим о Кикимере, помешанном на вещах Блеков. Но если ты хочешь, я могу их тебе показать. Я сложил их в библиотеке, чтобы они служили мне стимулом к поискам. Дело в том, что я решил не допустить, чтобы такое повторилось снова, хватит с меня подобных сюрпризов. Поэтому я решил ограничить доступ в дом для членов ордена кухней и гостиной. Всё это время я искал необходимое заклятие, но пока не нашел ничего подходящего. В большинстве случаев доступ в дом закрывается полностью, а мне это не подходит, так как я хочу и дальше предоставлять его в пользование Ордену. Также вносить возможные поправки. Допустим, если нужно заночевать кому-то, например, Рему, и он мог бы остановиться в гостевых комнатах, но при этом чтобы другие комнаты были закрыты.
— Тогда мы можем оставить еще и пару комнат для гостей, можно, например, поставить на них пароли. Думаю, что мы сможем найти подходящие заклинания или возможную их комбинацию. Я уже читала что-то подобное.
— Гермиона, ты просто прелесть! Я и сам хотел попросить у тебя помощи, — просиял Гарри.
— Гарри, я с удовольствием помогу тебе, — ответила улыбкой на улыбку польщенная Гермиона.
Придя в библиотеку, Гарри сразу же показал ей сложенные горочкой вещи.
— Я приказал Кикимеру не трогать их, иначе бы он наверняка стащил бы их к себе в коморку, — уточнил Гарри.
Гермиона сразу же принялась проводить известные ей диагностические заклинания. Из всех вещей её заинтересовала шкатулка и медальон.
— Шкатулка явно наполнена темным волшебством, на ней лежит проклятие, которое начнет действовать на открывшего её. Чтобы понять, что именно произойдет с бедолагой, получившим такой подарок, необходимо дополнительное и более длительное исследование. Фишка в том, что она пробуждает непреодолимое желание открыть её, когда с неё снимают ограничивающее заклятие и вручают человеку, которого хотят проклясть. Так что с этим предметом нужно быть крайне осторожными. А вот медальон особо привлекает моё внимание. Гарри, я уверена, что это тот же медальон, который мы нашли в шкафчике гостиной во время уборки дома и пытались по очереди открыть. Я бы его не смогла забыть и не спутала ни с каким другим. Это точно он – большой золотой медальон с рисунком змеи из изумрудных камней.
— Вроде бы он, но я точно не уверен, — заинтересованно разглядывал его Гарри.
— Ну, вспомни. Тогда мы передавали его из рук в руки, и никто из нас не смог открыть его, и если раньше это волновало, но я удовлетворилась решением Сириуса, как хозяина вещицы, то теперь я считаю это еще более подозрительным. Я недавно выучила еще несколько полезных заклинаний, как раз на такие случаи, сейчас попробую их.
— Гермиона, а ты не думала о том, что, может, нам и не стоит пытаться открыть его? Вдруг внутри его тоже проклятие еще посильнее. Сириус решил его выкинуть и, думаю, не зря. Хотя, может, выкидывать и не следует, вдруг его кто-то найдет и пострадает, можно просто спрятать его ото всех, а потом когда будет больше знаний исследовать его.
— Гарри, я всё-таки попробую его открыть, а если не получится, мы с тобой сделаем, как ты сказал. Если что, будь готов поставить защитный щит, я читала, что бывают случаи во время вскрытия предметов, что они как бы детонируют на окружающих своей защитной энергией.
Не дожидаясь угрозы, Гарри установил на них защитный щит и принялся наблюдать за действиями подруги. Видимо, новые и довольно сильные заклинания, о чем Гарри мог судить по сложным пассам палочкой, тоже не приносили никакого результата. Гермиона уже начала выбиваться из сил, но ничего не могла добиться. Она упорствовала, комбинируя последовательности и стараясь всё снова и снова взломать медальон. Наконец Гарри решил остановить Гермиону, видя, что если так пойдет и дальше, она только переутомится, растеряв силы или же вообще в запале навредит себе, а толку от этого не будет.
— Я думаю, это бесполезно. Если другие и даже Сириус, который немало повидал на своем веку, не мог ничего сделать, не думаю, что у нас получится, — нежно взяв её за руку, он не дал ей сотворить новое заклинание.
— Но что же делать?! – разочарованно воскликнула Гермиона.
Опустив руки, она теребила рукав кофты, о чем-то задумавшись. Гарри, видя, что теперь Гермиона не перестанет думать об этом медальоне, да и сам переживая, тоже старался придумать выход.
Внезапно Гермиона, хлопнув себя по лбу, воскликнула:
— Кикимер! Нужно позвать его сюда!
— Но зачем? Вряд ли он захочет помогать нам, зная, как мы и раньше отнеслись к медальону, — возразил Гарри.
– Но только Кикимер может рассказать нам, чем так привлекает его эта вещь. Нам нужно обязательно его расспросить! – настаивала Гермиона.
— Ну, если ты так считаешь.… Прости, ты же знаешь, как я люблю его присутствие. Кикимер! – властно позвал Гарри.
Увидев удивление Гермионы, от того, что домовик до сих пор не появляется, Гарри уточнил, что запретил эльфу трансгрессию, и теперь им нужно подождать пока он дотопает к ним. Взгляд Гермионы ясно показал, что она считала такое отношение к старому эльфу бессердечным и что ей стоит больших усилий промолчать.
Ожидая домового эльфа, Гермиона все больше волновалась, и это волнение передавалось Гарри, словно сейчас они действительно узнают что-то значительное. Они настолько погрузились в свои мысли, что одновременно вздрогнули, услышав скрип двери.
* * *
— Проходите, Северус, мы только вас и ждали, — поприветствовал Дамблдор входящего зельевара, жестом приглашая его занять место между ним и Минервой МакГонагалл.
Хмурый профессор зельеварения окинул присутствующих взглядом, задержавшись на несколько мгновений на ухмыляющемся Алексе Эддингтоне, новом преподавателе по защите от тёмных искусств. По их схлестнувшимся взглядам можно было решить, что между ними произошла нешуточная борьба, в результате которой Эддингтон растянулся в еще более широкой ухмылке, а Снейп еще более угрюмый сел на своё место, которое по иронии судьбы, оказалось как раз напротив «зелёного» выскочки.
— Вначале нашего последнего и, надеюсь, короткого совещания перед началом учебного года мы обсудим главный вопрос – безопасность учеников, а также уделим внимание вопросам, которые мы, возможно, упустили на ранее проводившихся собраниях. Как вы все знаете, Воландеморт… – Дамблдор сделал паузу, давая возможность привычно поахать и поохать при упоминании сего известного и наводящего ужас имени, и продолжил, - и его сторонники становятся всё более активными, не останавливаясь ни перед чем и внося смуты и разрушения. Чего только стоят события, произошедшие на Косом переулке, и жертвы, понесенные за этим. Зная «миролюбивый» характер тёмного волшебника, мы можем ожидать и другие массовые акции насилия с его стороны, — не желая тратить время на ненужные реплики и вздохи, полные ужаса, а то и беспокоясь, что у некоторых особо нервных дам может случиться припадок, директор решил заменять имя Воландеморта, но, естественно, никак не на недостойное его звание «лорда». – А потому помимо мер, которые предприняло Министерство, направленных на обеспечение безопасности учеников и их родственников во время нахождения на платформе 9¾ и Хогвартс-экспресса, мы примем дополнительные усилия в охране учеников. Я поручаю Септиме Вектор, Алексу Эддингтону и Чарити Бербидж сопровождать учеников в поезде, причем вам, Алекс, необходимо явиться на платформу еще до прибытия первого ученика, дабы подержать контроль и порядок.
Эддингтон без каких-либо возражений кивнул, его примеру последовали другие профессора, и Дамблдор собрался вещать свою речь дальше, но от него не ускользнуло, что Алекс не преминул подмигнуть дамам и понарекать на свою судьбу и одиночество, которое охватит его на платформах в серой массе учеников без присутствия стольких очаровательных женщин. Отвлечение от его речи не только нового профессора, но и дам, смущенно улыбавшихся Эддингтону, среди которых особенно выделялась Чарити Бербидж, преподаватель магловедения, и потеря в их лице внимательных слушателей, не понравилось директору. Дамблдор ощутил, что скоро выражение его лица ни чем не будет отличаться от угрюмости сидящего рядом Снейпа. Поставив мысленно себе на заметку объяснить молодому профессору, как себя вести в присутствии директора и особенно при других преподавателях, он продолжил:
— Данное задание не будет слишком сложным и опасным, так как для защиты детей Министерство выделило лучшие отряды авроров, и как я лично полагаю, ввиду последних событий непременно подключат невыразицев. Меня куда более волнует, и я уверен в том, что Воландеморт попытается проникнуть в Хогвартс, — рассердившись, Дамблдор забыл о решении не упоминать это имя, зато данная оплошность вернула внимание всех слушателей, потому он не сильно тому огорчился. – Он может использовать для этого любые способы, в том числе воспользоваться обитателями замка, как он делал это ранее.
При этих словах взгляды всех машинально направились на нового человека в штате преподавателей. На что профессор защиты от тёмных искусств лукаво подмигнул и выдал фразу, от которой профессор Спраут, сидящая возле него, свалилась со стула, а Трелони, сидящая по другую сторону от него, стала усиленно пересчитывать количество присутствующих. Вдруг что-то за эти минуты изменилось, и присутствующих всё же тринадцать…
— Мистер Эддингтон, мы все уже наслышаны о вашем остроумии, но не могли бы вы держать себя в руках и не пугать присутствующих здесь дам.
— О да, директор, вы правы, портить нервы наших прекрасных дам нельзя. Но привлекательные женщины так отвлекают… — при этом он посмотрел в уголок, где восседали Септима Вектор, Аврора Синистра и мадам Трюк.
На что уловившие его взгляд женщины смущенно зашушукались, а Минерва Макгонагалл, недовольно поджав губы, процедила: «Балаган». Услышали её реплику только Дамблдор, глаза которого яростно сверкнули, и Северус Снейп, губы которого искривила ядовитая ухмылка.
— Призываю всех к тишине! Собрание еще не закончилось, и нам необходимо успеть рассмотреть все вопросы, — прекратил поднявшуюся суету директор Хогвартса.
Все удивленно воззрились на Дамблдора, а потом перевели свой взгляд на молодого профессора. В некоторых взглядах, подаренных ему, сквозило удивление, в некоторых – поддержка, но большинство выражало недовольство столь неподобающему и вольготному поведению, которым новенький умудрился вывести директора из себя, притом, что такое удавалось кому-либо крайне редко и уж тем более не за столь короткий срок. Но, судя по наивно-счастливой, прямо-таки цветущей физиономии Эддингтона, он не вполне или, вернее сказать, вообще не понимал тяжести своего «проступка».
— В смысле, прошу вашего внимания, — попытался скрасить обстановку Дамблдор. — Итак, все тайные ходы в Хогвартс будут заблокированы. Абсолютно все, я лично прослежу за этим. На протяжении года за каждым из них будет закреплен учитель, — взмах палочки Дамблдора и к учителям приземлились листки с заданием.
Северус Снейп, получивший свой листик, прочитал о тайном проходе за некой статуей, и его глаза зажглись предвкушением и жаждой немедленной мести. Ему так захотелось, чтобы прямо сейчас этот «мелкий лгунишка, вернее, крупная зазнавшаяся заноза»… Видимо, эпитеты, которыми мужчина награждал своего самого «любимого ученика» и появляющиеся в сознании образы особенно удачной поимки при попытке воспользоваться ходом, подняли ему настроение настолько, что он даже позволил губам предательски дрогнуть.
«Я знал, я всегда знал! Как всегда, я оказался прав!» – торжествовал Снейп.
Но всё же горькую пилюлю добавляло осознание того, что директор всё знал и скрывал от него.
«Умно, Альбус. Каждому открыто знание об одном тайном ходе, в то время как ты знаешь их все. Хотя Хогвартс полон тайн и ещё может удивить. Ну что же, Поттер, ждём очередного важного дела, требующего нарушить школьные правила, которых у тебя также много, как блох на собаке, и тогда я…» — из радужных мыслей его выдернуло следующие заявление директора.
— Также в связи с некоторыми произошедшими событиями, министр в письме лично уведомил меня, что все ученики будут проверены на наличие черных меток, — шок на лицах преподавателей отражал, насколько эта новость была неожиданной. – Также этой процедуре будут подвержены все учителя, — Дамблдор, почувствовал, как рядом вздрогнул Снейп. - Изменить этого решения мы не в силах, но я уверен, что невиновные не пострадают, — возвысив голос, подчеркнул Альбус.
— Хочу также напомнить, что я с помощью некоторых преподавателей укрепил защиту вокруг замка, а также добавил несколько «сюрпризов» для непослушных учеников, любящих бродить по территории школы и искать приключений на свою... кхм… голову. Особую благодарность хочу выразить профессору Эбигейл Галбрейт, которой немало пришлось потрудиться с установкой рун.
— Можно мне сказать? — получив утвердительный кивок, Филиус Флитвик продолжил: – Альбус, мне кажется, что ученики могут пострадать, не слишком ли строгие меры мы предпринимаем?
— Если они попадут в беду и погибнут, это будет намного хуже, — ответил на это Дамблдор. — К тому же, Филиус, попавшиеся проказники отделаются лишь испугом и временной парализацией, за которую мы успеем поймать нарушителя. Ну и, конечно, пойманные ученики получат заслуженное наказание.
— К тому же получат важный урок, а нам не нужно будет, надрываясь, вытягивать их из беды, — добавил свой аргумент Снейп.
— Думаю, эту тему можно закрыть, — остановил обсуждение Дамблдор. – К счастью, с внешней стороны Запретного леса ученики не будут пытаться проникнуть на территорию школы.
— А вот Пожирателям я бы не позавидовал, — машинально добавил Флитвик передернувшись.
— На повестке дня также наболевшее решение с Хогсмидом. Я просил вас всех подумать, чтобы мы, наконец, приняли единодушное решение. Сегодня мы поставим в этом вопросе точку. К тому же обстановка и грозящая ученикам опасность сейчас особенно прояснились, так что мы сможем принять более взвешенное решение. Каковы ваши предложения?
— А я думаю, что тут и решать ничего не нужно. Все мы знаем, из-за кого такая шумиха и суетливая беготня. По вине Поттера не должны страдать другие ученики, так что запретить посещение деревни нужно только ему. А если со мной не согласны другие деканы, то пусть их факультеты сидят в замке, а моих подопечных я не позволю притеснять ради того, чтобы один ученик не чувствовал себя обделенным, — тут же выдал Северус Снейп.
— А я думаю, — выделяя каждое слово, возвысила голос Минерва Макгонагалл, которая как рассвирепевшая львица, тут же подобралась и приготовилась «растерзать» любого, кто посягнет на её львят, — что опасность угрожает всем в равной степени. Поэтому мы либо запрещаем всем факультетам, либо даем разрешение также всем. Если вы забыли, Северус, то в недавних событиях пострадали совершенно разные люди и ученики, так что не нужно всё сворачивать на моего ученика, которому и так приходится нелегко. Он не может быть виноват во всех бедах и проблемах школы, это просто смешно! Пора уже отбросить личные предубеждения и не вмешивать их в дела школы.
— На что это вы намекаете, Минерва?! С таким же успехом я могу попрекать вам в излишней любви к своим подопечным, — тут же вскинулся Снейп. — Всегда чистенькие, смелые, но безмозглые гриффиндорцы, попадающие во все возможные неприятности. Может, на моем факультете не все стремятся быть героями, но в разуме и осторожности им не занимать, и уж точно мои ученики не сделали ничего такого за прошлый год, чтобы в этом лишится каких-либо привилегий. И если уж говорить о предубеждениях и притеснениях, я могу привести много примеров проявления таковых по отношению к моему факультету. Но нельзя же ровнять всех под одного!
Дамблдор видел по лицам обоих, что назревает очередная «дискуссия» — длинная и мучительная, в результате которой каждый как всегда останется при своём мнении. А вот сколько времени будет потеряно, зависит от того, до каких глубин прошлого опустятся спорщики. Наверное, боясь, что на всех запаса лимонных долек не хватит, Дамблдор уже был готов тяжко вздохнуть, ведь только услышав первые предложения, он определил, что это начало «русла» одного из более длительных и мучительных споров, ведущихся между этими двумя. Но тут помощь пришла, откуда не ожидали.
— В принципе, в каждом мнении есть доля правды. И да, все ученики подвергаются опасности. Но я думаю, что и сами дети в какой-то степени это понимают, и главное, чем они становятся старше, тем более имеют право принимать собственные решения. Лишая их свободы и прижимая, там, где они привыкли её иметь, мы можем лишь увеличить количество попыток выйти за пределы замка, нарушая правила. Nitinur in vetitum semper, cupimusque negata[2]. А потому я думаю, что нам просто необходимо проголосовать за каждый курс отдельно. И если во время занятий возникнут непредвиденные обстоятельства тогда уже принимать решение по отдельным ученикам, — внес свое предложение Алекс Эддингтон, за которое тут же все ухватились, так как оно было более разумным, и разом бы прекращало все споры.
В ходе дальнейших раздумий, дискуссий и споров, было принято решение – разрешить посещение Хогсмида шестым и седьмым курсам. Но даже семикурсники были ограничены двумя воскресеньями в месяц.
Разрешив основные проблемы перед завершением совещания, Дамблдору осталось только узнать, какие возможны вопросы или накладки у его подчиненных.
— Дамблдор, меня очень волнует, как закончились переговоры с Корнелиусом Фаджем. Он просто обезумел после последних событий, боясь за своё место. Неужели он опять окружит замок дементорами?! – взволнованно спросила Минерва Макгонагалл.
— Минерва, я прошу избегать излишнего волнения. Потому что, хотя я и убедил, что дементоров нельзя допускать в школу, я бы не допустил их появления снова, даже если бы Фадж настаивал на этой необходимости, — подчеркнул директор. — Но не исключено, что еще хоть одно потрясение министра и Хогвартс превратится в расквартировку авроров, что, естественно отразится на жителях замка, но на что мы должны научиться правильно реагировать.
Дамблдор, видя по реакции Минервы, что она приняла его слова как нравоучения словно какой-то ученице, и еще больше сердясь на себя, что он допускает, чтобы из-за гнева контроль над ситуацией ускользал из его рук, не допуская паузы, продолжил:
— Хочу поблагодарить всех, что вы вовремя сдали учебные планы. Все учебные корпусы, стадион, кабинеты и лаборатории для занятий подготовлены. Также появились дополнительные средства, выделенные на школу. Я планировал их направить на больничное крыло. Как обстоят дела с ингредиентами, Поппи? Возможно, что-то необходимо докупить?
— Альбус, я подам список того, что необходимо будет купить, но он будет небольшим, так как всё необходимое заготовлено и лишь некоторых компонентов желательно бы иметь больше, чем сейчас, — спокойно ответила медсестра.
— Директор, а вот мне очень даже не помешают дополнительные ингредиенты, — сварливо заговорил зельевар. - Я вам уже говорил, что имеющихся у меня не хватит. Гриффиндор всё больше пополняется «последователями методики Лонгботома», которая заключается в непредсказуемом и неконтролируемом, зато довольно эффективном умении портить зелья, взрывать котлы и уничтожать мой кабинет, после чего мои запасы значительно уменьшаются. Помимо этого, усиленная программа, введенная в этом году, требует большего количества редких компонентов, носиться за которыми и искать среди года у меня не будет возможности, а доверить их покупку я никому не могу, так как это довольно дорогостоящие вещи. А с учетом, что их качество влияет на приготовление зелий, к их выбору неумех я не допущу.
— А может, вам просто не хватает компонентов для приворотного зелья, мистер Снейп, — встрял в разговор Алекс Эддингтон, растянув губы в язвительной ухмылке в стиле самого профессора зельеварения. – Конечно, понять вас можно, в ваших, — окинув взгядом Снейпа, — обстоятельствах, вам необходимо, как можно больше ингредиентов, а желание привлечь к себе внимание естественно. Но всё же беспокоясь о благополучии женской половины преподавательского состава, мы с профессором Сивиллой Трелони против того, чтобы средства выделили на зелья, — при этих словах профессор прорицания от удивления прямо-таки подпрыгнула на своем стуле и, растеряв всю свою загадочность, вполне осмысленным и немного испуганным взглядом уставилась на Снейпа. А Эдиннгтон всё продолжал, словно не замечая реакции как Трелони, так и самого Снейпа, который, казалось, сейчас кинется на него, желая задушить голыми руками, и сдерживаемый лишь присутствием Дамблдора. – Лучше выделить эти средства на пополнение фонда библиотеки, на столь важные в данный момент прорицания, для предопределения которых нужно столь много различных вещей и особенная атмосфера кабинета. Наконец для моего предмета, для развития навыков защиты, крайне важных в данные времена. Всё же было бы здорово привезти в Хогвартс тех существ и артефакты, о которых я вам говорил, директор, а не растрачивать средства на исчезающие в никуда компоненты. И…
— Я думаю, мы достаточно услышали о вашем предложении, мистер Эддингтон, — резко прервал его Дамблдор, видя, что даже его влияния и сил не хватит более на сдерживание ярости Снейпа и сейчас прямо на совещании начнется дуэль, допустив которую Дамблдор растеряет свою репутацию и столь высокое мнение о его компетенции. – Мадам Помфри, я жду от вас список. Остальные будут уведомлены о решении, кому и сколько будет выделено дополнительных средств. Так как вопросов больше не осталось, я объявляю собрание закрытым, так что можете быть все свободны. И желаю успеха в новом учебном году, — постарался как-то скрасить столь резкую концовку заседания директор.
— А вас, мистер Эддингтон, я попрошу остаться! Нам с вами необходимо обсудить некоторые довольно важные аспекты, в отношении вашего дальнейшего пребывания в Хогвартсе и ваших особых стараний как можно быстрее влиться в наш коллектив, — остановил молодого профессора директор, тон голоса которого еще сильнее подстегнул всех присутствующих скорее покинуть кабинет.
Лишь один человек не желал уходить, считая, что его личное присутствие при данном разговоре весьма кстати. Северус Снейп, медленно и нехотя, выходил, ощущая, что в этот момент появился человек, которого он будет ненавидеть больше чем маленького паршивца. А со временем, судя по началу, вполне возможно, что Эддингтон попробует посоперничать за пьедестал с Поттером старшим. Вот только вопрос – а можно ли ненавидеть еще сильнее?
_____________________________
Сноски:
1. Флорри – сова Гермионы. Значение имени: принц-король. Элишия — сова Джинни. Значение имени: благородный вид.
2. «Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного», Овидий, «Любовные элегии»
28.07.2012
986 Прочтений • [Иллюзия свободы ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
