По большому счёту, если ты привык всегда быть холодным и расчетливым, то в итоге вляпаешься гораздо сильнее, чем мог бы, будь твоими главными характеристиками безрассудность и отвратительная — до зубовного скрежета — честность.
Панси Паркинсон знает это твёрже, чем тему для сегодняшней контрольной по Зельеварению, к которой до утра готовилась на пару с Дафной Гринграсс.
Голова болит немилосердно, и зелья тут не помогают… Будь Паркинсон гриффиндоркой, друзья окружили бы её заботой и вниманием, а она крепилась бы мужественно. Будь Панси хаффлпаффкой, друзья нашли бы способ её развеселить. Учись она в Равенкло, сама бы нашла способ избавиться от этой головной боли. Но Панси — настоящая слизеринка, слизеринка до мозга костей, и поэтому взрывающиеся подо лбом фейерверки — это только её проблема.
И друзей у неё, в общем-то, нет.
У Паркинсон, не у проблемы.
Да, Панси сидит за одной партой с Дафной, когда Драко слишком занят собой, чтобы усесться с ней рядом. Да, Крэбб или Гойл всегда помогут донести тяжёлую сумку, а утончённый Забини порадует комплиментом, даже если выглядишь ты отвратительно, но…
Кстати, Паркинсон давно уже не выглядит отвратительно. Она больше не похожа на мопса. Примерно с тех самых пор, как осознала, что быть некрасивой в пятнадцать — это преступление похуже применения Непростительных. Из этого осознания и выросла новая — короткая — стрижка, которая по всем законам моды должна была её изуродовать, но вместо этого сделала едва ли не самой яркой на факультете, а заодно и чувство подлинной уверенности в себе, которое завершило начатое стрижкой.
Если Малфой — принц Слизерина, то Паркинсон — слизеринская королева.
В подземельях перед ней расступаются однокурсники, а однокурсницы трепещут от одного взгляда. Даже профессор Трелони слегка боится мрачную ученицу.
Зато малыши и привидения не боятся ни капли, и в этом у Панси единственная отдушина. По секрету: эта холодная девушка с волевым подбородком — лучшая подруга Почти Безголового Ника. Если бы её попросили объяснить, как так получилось и почему она дружит с гриффиндорским призраком, на первый вопрос Паркинсон ответила бы равнодушным «Не знаю», а на второй — каким-нибудь малоприятным проклятием.
Малоприятных проклятий Панси знает великое множество. Как и зелий такого же качества.
И, кстати, о Зельях. Если уж на то пошло, Паркинсон с третьего курса любит профессора Снейпа.
Поворот событий, неожиданный даже для самой королевы серебристо-зелёных.
— Мисс Паркинсон? — зельевар говорит с ней чуть менее презрительным тоном, чем с остальными.
Обольщаться не стоит: Снейп всего лишь знает о том, что она ещё не потеряла статуса невесты Малфоя. И Драко, и Панси прекрасно понимают, что этой свадьбы не будет, но им обоим очень удобно такое положение дел: к блондину не лезет маленькая Астория, брюнетке не приходится выслушивать нудные нотации матери.
Все довольны. Все счастливы? Ну уж нет.
— Мисс Паркинсон?
Как же всё-таки болит голова. Упрямо поджав губы, Панси поднимает лицо и встречается взглядом с профессором.
Кто-то когда-то сказал, что его глаза — как туннели.
Отлично, туннели. В таком случае Паркинсон очень хотела бы броситься бежать по этим туннелям, чтобы, во-первых, никто никогда не нашёл, а, во-вторых, чтобы самой найти там дорогу к — может быть — свету.
— Да, сэр? — её голос абсолютно бесстрастен.
— Ваша работа?
Взорвавшийся возле виска фейерверк заставляет на мгновение покачнуться, но окружающие в любом случае спишут это на каблуки. Меньше десяти сантиметров Панси не носит. Ей наплевать, что это не нравится ни сокурсницам, ни преподавательскому составу.
— Конечно, профессор, — никто никогда не узнает, как тяжело ей протягивать этот пергамент.
Как тяжело пытаться незаметно от посторонних глаз свести со своей контрольной глупую надпись «Люблю Вас», тоже никто никогда не узнает. В конце концов, это только её проблема.
— Весьма благодарен, мисс, — на этот раз яда в голосе хватает с избытком.
Панси оглядывается по сторонам, понимая, что и слизеринцы, и гриффиндорцы уже покинули класс, и решительно шагает на выход.
В голове гулко стучат тысячи молоточков.
Иногда Паркинсон кажется, что кто-то залез ей в голову и отчаянно пытается выбраться, одно за другим посылая проклятия. Те самые. Малоприятные.
Бомбарда! И Панси снова едва удаётся устоять на ногах. Бомбарда Максима! И королева тяжело хватается за стену. Хвала Моргане, в пустом коридоре её никто не увидит… Круцио! И девушка закусывает губу, чтобы не закричать. Империус! Боль слегка отпускает, и Паркинсон послушной куклой продолжает идти в гостиную Слизерина. Вингардиум Левиоса! От ощущения внезапной лёгкости в голове начинает подташнивать, тянущая боль была куда милосердней… Остолбеней! Панси замирает на месте, потому что идти дальше вообще невозможно. Уши отказываются слышать, глаза отказываются смотреть. Круцио!
В этот момент она готова на всё, лишь бы этот кошмар прекратился, но головная боль отступать не собирается. Эта боль жестока, как Беллатриса Лестрейндж, с которой Панси столкнулась в родовом имении на рождественских каникулах пару недель назад, и сводит с ума, как обещания Тёмного Лорда, сталкиваться с которым пока не приходилось.
Круцио! Круцио! Круцио!
Ей бы, наверное, надо вызвать Патронуса или наложить Защитные чары, но это ведь бред — накладывать Протего на собственную голову… Так не делают.
А Патронуса вызывать просто не из чего.
Светлые воспоминания — это не к Слизерину. Во всяком случае, не к слизеринской королеве уж точно.
Кое-как справляясь с битвой под собственным черепом, Панси добредает до комнаты и ничком падает на кровать. Привычно скидывает неудобные туфли, со стоном натягивает подушку на голову…
Это её проблема, но решение королеве видится только одно: спасение наступит только если проклятый волшебник внутри её головы не ограничится теми заклинаниями, которые вот уже три часа произносит одно за другим, а перейдёт, наконец, к Аваде Кедавре.
И тут Паркинсон вспоминает.
Надпись «Люблю Вас» стереть так и не получилось.
Мордредова мигрень сделала её такой невнимательной…
Vova
