Ценности

Большая, богато отделанная комната: бархат на стенах, мрамор на полу. Немного темновато — оттого, что окна плотно зашторены. В центре комнаты длинный тяжелый стол, окруженный рядом вычурно украшенных стульев. А во главе стола — огромное кресло, обитое черным бархатом.

Темный Лорд махнул рукой, и окружающие Пожиратели смерти торопливо вышли из комнаты, почтительно склонив головы. Когда последний из слуг скрылся за дверью, Волдеморт неторопливо развернулся и уселся в высокое кресло во главе стола.

— Что скажешь, Северус? — обратился он к единственному оставшемуся в комнате Пожирателю.

Снейп подошел ближе.

— Было время, мой Лорд, когда я был достаточно свободен для собственных исследований, — Волдеморт сморщился при нетактичном упоминании о времени, проведенном в попытках восстановить свою былую силу. — Я занимался очень тонкими сферами древней магии, частично забытыми сейчас. Думаю, мои знания могут очень вам пригодиться в этом деле.

Темный Лорд заинтересованно кивнул, и Снейп продолжил:

— Я знаю, почему Старшая Палочка, даже находясь в ваших руках, не проявляет свою истинную силу. Хозяином палочки неизменно становится человек, убивший прошлого ее владельца — и только ему она подчиняется полностью. Бывшим хозяином Палочки был Дамблодор…

— Убийцей которого являешься ты, — Волдеморт побарабанил тонкими бледными пальцами по столу. — Ты понимаешь, что это значит?

— Да.

— Я убью тебя… Разумеется, если это понадобится. Но я не поверю, что ты пришел сказать мне такую важную новость, не имея запасного решения.

— Вы проницательны, как и всегда, мой Лорд, — Снейп слегка поклонился, — я могу предложить вам иной вариант. Видите ли, имея некоторый опыт в обращении с предметами, сходными со Старшей Палочкой, я могу создать между вами достаточно стабильную связь…. Возможно, даже более сильную, чем та, которую вы достигнете естественным путем.

— Ты считаешь, что это достаточно убедительно, чтобы я согласился потерять драгоценное время в надежде, что тебе удастся твой эксперимент?

Северус снова склонил голову.

— Я знаю, мой Лорд, что вы примете верное решение…. Каким бы оно ни было.

Повелитель достал из складок мантии Старшую палочку и положил ее перед собой. В комнате повисло напряженное молчание: Северус застыл в напряженной позе, а Темный Лорд остановил тяжелый взгляд на могущественном оружии, решая, какой из двух вариантов будет для него оптимальным. Наконец Волдеморт проговорил:

— Возьми ее, Северус. Через две недели я вызову тебя. В твоих интересах, чтобы эксперимент завершился удачно.

— Благодарю вас, мой Лорд. Я сделаю все возможное, — Снейп не смог сдержать облегченный вздох.

— Разумеется, Северус, ты сделаешь все возможное. Я не сомневаюсь.

Снейп осторожно взял палочку со стола и спрятал в складках мантии. Две недели — огромный срок, если от него зависит собственная жизнь. Если бы о свойстве Старшей палочки полностью подчиняться только своему законному владельцу Волдеморт узнал не от него, Снейп не получил бы и двух дней на попытку что-то изменить.

* * *

Северус едва удержался от того, чтобы не зашипеть от боли. Метка жгла все сильнее — признак того, что Темный Лорд вызывает его. Черт, как же не вовремя!

Маг схватил со стола несколько предварительно приготовленных зелий и Старшую палочку, аккуратно завернутую в темную ткань. Результаты экспериментов не радовали зельевара, но отпущенный ему срок прошел, и вот уже пять минут Северус чувствовал зов Волдеморта. Он задерживался — чем, несомненно, рисковал вызвать гнев Повелителя.

Еще бы немного времени… Совсем немного.

— Я прошу простить меня за задержку, мой Лорд. Мне нужно было подготовить зелья.

«Мне хотелось пожить на пять минут больше».

— Как успехи с твоим экспериментом, Северус?

— Я думаю, все готово. Это очень сложный обряд, и я должен предупредить вас, мой Лорд, что некоторые компоненты зелий опасны…

— Зная тебя, Северус, я не сомневаюсь, — Волдеморт нехорошо усмехнулся.

Снейп судорожно выдохнул, но промолчал. Опасное обвинение.

— И все-таки, я думаю, право жить ты заработал, — продолжил Темный Лорд. — Я думаю, что ты проведешь обряд с кем-то из моих слуг, после чего я получу палочку уже естественным путем. Ты сможешь укрепить связь палочки с ее истинным хозяином без угрозы для моей жизни?

— Да, создание связи и ее укрепление — это разные обряды. Это абсолютно безопасно, — торопливо заверил Северус.

За спиной зельевара раздался тихий хлопок аппарации.

— Вы звали меня, мой Лорд? — молодой светловолосый мужчина шагнул вперед, почтительно склонив голову. Глаза его сияли благоговением вкупе с раздражающим фанатизмом.

— Да, Люсьен. Ты должен будешь участвовать в обряде, который проведет Северус. Это очень важно, Люсьен, поэтому я выбрал именно тебя.

— Конечно, мой Лорд! Я сделаю все, что необходимо.

Волдеморт повернулся к молчащему Снейпу:

— Приступай.

Молодой Пожиратель не умер, как ни странно. Правда, за то, что он будет жив через несколько часов, Северус поручиться не мог.

— Возьми мою палочку, Люсьен. Ты что-то чувствуешь? Ты чувствуешь ее… своей?

Мужчина, бледный от волнения, взял из рук Лорда палочку и прислушался к себе.

— Кажется, нет.

Темный Лорд вопросительно взглянул на Снейпа.

— Я бы не стал полагаться на его ощущения, мой Лорд. Они субъективны. К тому же, он слишком взволнован… оказанной ему честью.

Волдеморт нетерпеливо сморщился.

— Приведите Олливандера! — крикнул он. За дверью немедленно послышался хлопок аппарации.

Спустя несколько минут в зал ввели изнуренного, еле идущего волшебника. Его уже не было смысла пытать: сразу догадавшись, чего от него хотят, он хрипло попросил Люсьена:

— Сотворите любое заклятие с помощью этой палочки — тогда я смогу определить, насколько она вам подходит.

Люсьен пожал плечами и, взмахнув рукой, приказал:

— Crucio!

Олливандер, скорчившись, упал на пол.

— Достаточно, Люсьен. Это неэффективно. Нам нужно услышать его мнение — он не сможет говорить, пока его рот занят криками.

— Простите, милорд.

Старый волшебник со стоном попытался подняться. Двое Пожирателей бесцеремонно подхватили его под руки и поставили на ноги.

— Он… хозяин… — с трудом выдохнул Олливандер. По его губам потекла кровь. — Хозяин Старшей палочки. Вы… Северус, что ты сделал? — голос сорвался на крик.

Снейп равнодушно отвернулся.

— Прочь, — коротко бросил Волдеморт. — Люсьен!

Молодой Пожиратель, удивленно разглядывающий палочку в своей руке, немедленно обернулся.

— Avada Kedavra!

Северус неторопливо подошел к телу на полу и, подняв выпавшую из руки палочку, отдал ее Лорду.

— Выпейте это зелье, мой Лорд, оно сделает вас еще сильнее, — он протянул темному магу один из пузырьков, предварительно глотнув из него сам. — И примите безоар на случай, если я решил вас отравить.

Волдеморт снисходительно ухмыльнулся. Северусу можно простить непочтительность — все-таки он очень полезен. И ценит свою жизнь.

— Ты можешь быть свободен, Северус. Кстати, на твоем месте я бы укрепил стены Хогвартса: после того, как я наведаюсь туда, — он взглянул на палочку, — они будут очень повреждены. И тебе как директору, придется их отстраивать.

— Я думаю, милорд, после вашей победы все будет новым. От самого общества до… стен Хогрватса.

Большинство башен Хогвартса после битвы действительно были сильно повреждены. Подземелья и Главная башня не пострадали — об этом Снейп позаботился. Раз уж ему предстоит и дальше быть директором этой крепости, населенной сплошь агрессивно настроенными максималистами, то нужно обеспечить себе минимальный комфорт.

Коридор был пуст. Да, студентам уже не до шалостей: слабые провалились в глухую апатию, а самые сильные сосредоточились на учебе.

«Надеются, что, овладев всеми знаниями, смогут что-то изменить, — со вздохом подумал директор. — Мне, наверное, стоит верить в то же, во что верят они…. Даже если я знаю, что ничего не изменится».

Большая часть преподавателей погибла во время битвы за Хогвартс, а остальных Снейп выгнал сам. Штат пришлось набирать с нуля: пускай лучше детей будут учить неопытные, но верные преподаватели, чем озлобленные старые маги. Меньше беспокойства.

Оказавшись после победы в фаворе Темного Лорда, Снейп получил право почти самостоятельно реформировать работу школы. Никаких глупостей вроде единого факультета — этого зельевар допустить не мог. Начиная с нового набора, дети будут учиться первые два года на одном потоке, а потом распределятся на факультеты согласно их научным пристрастиям, а вовсе не чертам характера. Волдеморт, не сведущий в маггловской системе образования, никакого сходства с ней не уловил, и, одобрив идею как эффективный метод обучения молодых волшебников, похвалил Снейпа за изобретательность.

С окончания битвы прошло три месяца. Конечно, чтобы жизнь приобрела хотя бы подобие уравновешенности, должно пройти гораздо больше времени. Но, по крайней мере, нахватавшиеся во время войны смертельных заклятий подростки уже перестали нападать на него в коридорах. Наказание за подобное было жестоким, и Снейп не был в восторге от таких мер. Но другого выхода не было. Многие студенты уже вернулись в Хогвартс — не из-за того, что их родители уверовали в безопасность школы, а из-за того, что запрещать детям что-либо стало некому.

Школа превратилась в кипящий котел. Стоило немного приоткрыть крышку — страсти немного утихали. Но однажды, когда это перестанет действовать и студентам станет недостаточно его уступок, — котел попросту взорвется. И Снейп не хотел бы оказаться в эпицентре этого взрыва — кары, которые обрушатся на учеников со стороны Лорда, будут ужасны.

Нет, бунт нужно предотвратить. Как угодно. Или просто некого будет учить.

Снейп спустился в подземелья. Еще полночи он должен посвятить исследованию, навязанному ему Темным Лордом. В распоряжении темного мага было все Министерство, тысячи специалистов — но состояние своего драгоценного тела он им не доверял. Со временем Волдеморт становился все подозрительнее, вплоть до паранойи. Северус до сих пор не верил, что ему самому удалось завоевать доверие мага.

Тело Темного Лорда, в отличие от его магии, становилось все слабее. Еще немного, и эта проблема встанет ребром. На приказ Повелителя найти решение проблемы Снейп возразил, что его никогда не интересовала колдомедицина, и он в ней некомпетентен.

«Несколько раз мне уже приходилось доверять тебе, Северус, — ответил Волдеморт, — и ты меня не подвел. Думаю, ты не подведешь меня и в этот раз».

В целом, зельевар, изменив направление своей деятельности, достиг неплохих результатов. Талантливый человек талантлив во всем.

У Северуса было достаточно времени на исследования. Он не стал преподавать ЗоТИ, хотя у него была такая возможность. Узнав об этом, Волдеморт остался доволен — интуиция не подвела Снейпа. Лорд действительно не желал видеть в этой должности кого-либо из своих приближенных. Темном магу, оказывается, при всем размахе его действий, была не чужда некоторая мелочность.

Преподавание Зелий он тоже оставил — теперь все его время уходило на поддержание в школе более-менее спокойной обстановки и проведение исследований для Лорда.

Среди студентов Хогвартса не осталось лидеров — вот что неизменно и радовало, и беспокоило директора. С одной стороны то, что Поттер и все его верные последователи исчезли навсегда в резиденции Волдеморта — явление позитивное, так как существенно отдаляет студенческий бунт. Но, с другой стороны, лидера среди молодежи вполне можно было бы переманить на свою сторону, что невероятно облегчило бы поддержание дисциплины.

А лидеры…

Поттер, безусловно, жив, но изолирован. Более того, Темный Лорд должен весьма беспокоиться о его жизни как о части своей. Снейп был более чем уверен, что большинство Пожирателей не имеют ни малейшего понятия о том, что столь ненавистный Поттер по сути своей является крестражем обожаемого Повелителя. Должно быть, желание Лорда сохранить жизнь Поттера их немало изумляет.

Уизли мертвы. Все, кроме, кажется, одного из близнецов. Но и он канул в неизвестность — то ли погиб, то ли затаился.

О Грейнджер Северус ничего не слышал. Вероятно, предусмотрительный Темный Лорд сохранил ей жизнь — просто так, на всякий случай. И сомнительно, что эта жизнь хоть чем-то лучше смерти.

Логботтом, Лавгуд и остальные, несомненно, мертвы. Их коллективная казнь была очень показательной. Ей заведовала Беллатрисса, потому даже Снейпу еще несколько дней снились кошмары. Еще более страшные, чем обычно.

Не осталось никого, кто мог бы стать во главе молодых волшебников. Со временем, конечно, найдутся новые авторитеты. Возможно, гораздо более благоразумные. Во всяком случае, Снейп на это надеялся.

Зельевар болезненно поморщился: предплечье горело огнем. Он закатал рукав мантии — так и есть, метка, воспалившись, пульсировала в такт биению сердца.

Зачем он сейчас понадобился Темному Лорду? Волдеморт не торопил его с результатами исследований — пока это было возможно, разумеется. Значит, что-то случилось.

Жизнь — как на бочке с порохом. В любой момент может оказаться, что Повелитель узнал что-то, что ему не нужно знать, — и вот расплата. А возможно, что Лорд просто хочет поощрить своего верного слугу, пригласив его на собрание «ближнего круга». До последнего момента, какой бы проницательностью Снейп не обладал, он не мог знать наверняка, что получит в этот раз: кнут или пряник.

Кнут всегда может оказаться смертельным. А пряник — начиненным ядом.

* * *

В последнее время последователей у Лорда все больше и больше. Раньше Снейп знал всех хотя бы в лицо, а сейчас мертвец в темной мантии, лежащий на полу, оказался ему совершенно незнаком.

А вот лицо человека, неподвижно лежащего на столе, Снейп видел почти каждый день на протяжении шести лет.

Поттер.

— Наконец-то, Северус! Я ждал тебя.

— Простите за задержку, милорд. Что случилось?

Волдеморт жестом подозвал зельевара к столу. Поттер… спал. Дышал ровно, редко, глаза закрыты, мышцы неестественно расслаблены.

— Эта тварь, — он кивнул на труп на полу, — решила проявить инициативу. Я приказал следить за тем, чтобы Поттер оставался жив. Он, кажется, просто ударил его по голове, — неизвестно, зачем, — и вот, ты видишь, к чему это привело.

Из темноты, мягко ступая, вышел худощавый молодой человек с бледной кожей.

— Позвольте, я расскажу, мой Лорд, — дождавшись утвердительного кивка, он продолжил: — Я колдомедик. У мальчика повреждена очень важная структура головного мозга — ретикулярная формация. Повреждение неглубокое, но физиологическая проводимость нарушена…

— Без подробностей! — раздраженно рявкнул Волдеморт. Кажется, он был не на шутку обеспокоен. Впрочем, это совсем неудивительно.

— Он спит. В любой момент он может умереть, но может и пролежать в глубоком сне многие годы. Восстановить поврежденный мозг я не способен. Простите, милорд, но здесь я бессилен.

— Вы хотите, чтобы я использовал результаты своих исследований и вывел Поттера из этого состояния? — подал голос Северус.

Темный Лорд кивнул.

— Но я совершенно не уверен в эффективности. Во время своих исследований я столкнулся с проблемой ресурсов: на искусственное восстановление тканей магическим путем нужно много сил. Таким количеством магии я не располагаю.

— Поттер очень сильно связан со мной, — Волдеморт кинул подозрительный взгляд на колдомедика. — Ты знаешь, Северус, насколько сильно. Это решит проблему с недостатком энергии?

Снейп задумался. Какой прекрасный шанс избавить мир от Волдеморта: в любом эксперименте что-то может пойти наперекосяк…

Правда, зельевар недолго проживет после смерти Поттера. Да, Темный Лорд был прав: Снейп ценил свою жизнь.

— Решит. Но это все равно очень опасно: Поттер может легко погибнуть. Мне нужен другой подопытный: человек, имеющий сильную связь с вами или, возможно, с Поттером. Опосредованная связь даст меньше энергии, но для эксперимента, я думаю, хватит.

— Нужен кто-то, имеющий связь с Поттером? Какого рода связь?

— Физическую или духовную. Это может быть беременная от него женщина, его возлюбленная, его лучший друг, его близкий родственник. Насколько мне известно, все его друзья мертвы…

— Нет, не все. Кое-кого я оставил… — Волдеморт довольно усмехнулся. — Грейнджер тебе подойдет? На чистоту эксперимента не повлияет то, что она грязнокровка?

— Это не имеет значения. Вы уверены, милорд, что их связь достаточно сильна?

— Тебе лучше знать, Северус. Ты следил за ними шесть лет подряд.

Снейп, подумав, кивнул. Подойдет.

Девушку привели очень быстро. Живая, нетронутая, здоровая Грейнджер — почти невероятно. Волдеморт не отдал ее своим слугам? Берег. Для чего?

Правильно, подружке Поттера больше пойдет роль подопытного кролика, чем игрушки для Пожирателей. С ее-то вечной тягой к знаниям…

— Профессор Снейп?...

— Silencio! — бросил маг. — Я должен узнать у вашего колдомедика подробности ранения Поттера.

— Квентин Йондж к вашим услугам, профессор Снейп, — немного насмешливо представился колдомедик.

— Квентин, ты, кажется, не слишком почтителен. Не испытывай моего терпения, — зло прошипел Темный Лорд. — Северус, забирай Поттера и грязнокровку к себе. В ближайшее время жду от тебя доклада. Советую тебе не забывать, что от здоровья этих двоих зависит твоя жизнь.

— Я сделаю все возможное, мой Лорд.

— Как всегда, Северус, как всегда…

* * *

Снейп трансфигурировал два стола в кушетки — на одну из них он положил полумертвого Поттера, на другую — парализованную «петрификусом» Грейнджер. Работать придется быстро и напряженно — лучше, что бы все было под рукой, прямо в лаборатории.

-Мистер Йондж, начнем с самого главного. Я знаю о существования заклятия, способного тормозить биологические процессы в клетках практически до нуля. Вы знакомы с ним?

Квентин неуверенно кивнул.

— Я изучал его в университете, но никогда не использовал. Вы хотите «заморозить» мальчика?

— Я этого не хочу¸ мистер Йондж. Это необходимо. Неизвестно, сколько продлится мое исследование, но с Поттером за это время не должно ничего случиться. Вы справитесь?

— Думаю, да, — целитель взмахнул палочкой. — Vestitus immobile[1]!

Кожа Поттера покрылась на несколько секунд сияющей, перламутровой оболочкой, которая тут же погасла. Дыхание прекратилось.

— Отлично. Теперь расскажите мне подробно, что произошло, — Снейп жестом предложил медику сесть. — Я думаю, мне еще пригодится ваша помощь: я далек от колдомедицины.

— Помогать вам — прямой приказ Темного Лорда, мистер Снейп, — Йондж сел, приготовившись к долгому рассказу. — Пожиратель, которому приказано было охранять Поттера, по непонятным мне причинам нанес ему обширное повреждение задней части головы. Поврежден ствол мозга, а именно — ретикулярная формация. Результат — потеря сознания, похожая на сон. Вылечить это, насколько мне известно, невозможно, даже с привлечением маггловской медицины. Я не могу сказать, насколько глубокое повреждение получил мальчик. Вполне вероятно, что могут быть задеты центры жизнеобеспечения. Ваша идея о «Недвижимом облачении» — единственный выход на данный момент. Жаль, что это не пришло в голову мне.

Северус усмехнулся.

— В целом, все ясно. Мне нужно, что бы у грязнокровки, — он кивнул на девушку, — было точно такое же повреждение, как у Поттера. Вы сможете его обеспечить?

Колдомедик растерялся. Несмотря на то, что он добровольно вступил в ряды последователей Темного Лорда, такое кощунственное отношение к жизни пациента казалось ему диким. Одно дело — быстрая смерть от «Авады», а другое — варварское вмешательство в головной мозг, что почти наверняка приведет к смерти. Операция на мозге — здесь, в подземелье…

— Мистер Йондж? Вы согласны?

Квентин встряхнул головой.

— Я попробую. Точно такое же повреждение нанести невозможно, как вы понимаете, но я постараюсь быть как можно более точным. Вы не будете против, если я… проведу анестезию?

Снейп равнодушно пожал плечами и, оставив медика наедине с «пациенткой», вышел из лаборатории.

Спустя час Квентин вышел — еще более бледный, чем был раньше.

— Все готово, мистер Снейп. Девушка «прооперирована», — медик интонацией выделил свое отношение к тому, что он только что сделал, — и находится под заклятием «Недвижимого облачения». Если вам понадобится снять его — контрзаклинание «Recuperatio motionis[2]».

— Спасибо, мистер Йондж. Вы мне очень помогли.

[1 — Лат. дословно "облачение недвижимое"]

[2 — Лат. дословно "возвращение движения"]

Судя по тому, какой ужас плескался в глазах Грейнджер, она вполне пришла в себя. Ну что же, он вполне может собой гордится: за три дня разобраться в сложной структуре издевательски мелких клеток, изучить их работу и, успешно воссоздав их in vitro, вживить в поврежденный организм — это много стоит.

— Попробуйте встать, мисс Грейнджер.

Девушка неуверенно попыталась приподняться на кушетке. Неестественный сон прекратился — это главное. Значит, его эксперимент подошел к концу, пора повторить проделанную работу над Поттером и отправляться к Лорду.

Гермиона села, для устойчивости опираясь руками о край кровати. Подняла глаза и — увидела Поттера.

— Гарри! — она рванулся вперед, но Северус легко удержал ее. — Пустите меня! Предатель!

Снейп невесело усмехнулся. Да, предатель. Не важно, что думают другие — главное, что есть на самом деле, так ведь?

Казуистика.

— Успокойтесь, мисс Грейнджер. Ваш друг болен, а я занимаюсь его лечением.

— Что? — она оттолкнула его руку, которой он продолжал удерживать ее. — Черт, как больно…

Гермиона схватилась за голову.

— Перестаньте рыпаться. Вы перенесли несколько вмешательств в структуру мозга, головная боль — это естественно. Вероятно, ухудшилась функция одного из мелких сосудов.

— Что вы со мной делали? — девушка ожесточенно терла виски, надеясь унять резкую боль.

— А вы не помните? Кажется, вас никто не оглушал — только парализовали.

Грейнджер потрясенно замерла. Да, воспоминания не из приятных.

— Вы… ставили надо мной опыты?

Зельевар хладнокровно кивнул.

— Именно так, мисс Грейнджер, — он поднялся. — Эксперимент увенчался успехом. До тех пор, пока я не закончу работу с вашим другом, вам придется находиться здесь, под моим наблюдением. После этого вы отправитесь обратно в резиденцию Волдеморта и ваша жизнь, как и прежде, будет зависеть только от него.

Молодая волшебница вздрогнула и непроизвольно обхватила себя руками. От ее лица моментально отхлынула кровь.

— Обратно? Нет, нет, только не туда…

— Вы выглядите вполне здоровой. Что вас так пугает?

— Волдеморт попросил Беллатрикс… присмотреть за мной. Сказал, что я должна остаться живой и относительно здоровой. Я жива… и относительно здорова.

— Что она делала? — Снейп удивился такому приступу говорливости. Надо же, она, кажется, собирается, ему жаловаться. Ему — предателю…

— Она использовала «Круциатус». В разных вариациях, — она поежилась.

— Зная изобретательность Беллы, я не удивляюсь вашему страху.

«Я и не сомневался, — подумал Северус. — Лучше бы ее убили, чем отдали бы Белле. Да, определенно лучше…».

— Мисс Грейнджер, вы можете относиться ко мне как угодно. Я предатель, убийца столь горячо любимого вами Дамблодора, один из самых верных последователей Волдеморта — под всем подпишусь. Мне от вас требуется только благоразумное поведение и возможность наблюдать за работой вашего мозга. В ближайшие несколько дней вы будете в абсолютной безопасности.

— А потом,… после этих нескольких дней… Вы вернете меня обратно?

— Да. Могу вас обнадежить: вероятно, Лорд убьет вас. Во всяком случае, я на вашем месте надеялся бы именно на это.

Гермиона спрятала лицо в ладонях.

— Хорошо, профессор. Я буду вести себя благоразумно.

«Лучше предатель, обещающий безопасность, чем Беллатрикс. Что угодно лучше, чем Беллатрикс», — подумала она.

Девушка встала с постели и подошла к неподвижно лежащему Гарри. Коснувшись его, она натолкнулась на невидимую холодную преграду.

Гермиона Грейнджер научилась ценить редкие подарки судьбы. Целых несколько дней отсутствия боли, а потом, возможно, — благословенная «Авада» от Волдеморта или Снейпа — что может быть лучше?...

* * *

Снейп редко ощущал чувство жалости. Отвратительное из-за своей силы чувство, иногда оно толкает на совершенно невозможные поступки. А без него вообще жить намного легче.

«Какого черта тогда я жалею эту девочку? Она потенциально мертва, жалеть ее просто бессмысленно. Нецелесообразно. Не нужно. Да попросту глупо!».

Но чувство жалости не пропадало. Северус не спешил приступать к лечению — якобы, чтобы отдохнуть после трех дней беспрерывной работы. А на самом деле…

Чтобы дать ей несколько лишних дней. Рискованно? Да.

— Мисс Грейнджер, — он шагнул в лабораторию. — Мисс Грейнджер?

Она лежала, свернувшись калачиком. Лежала и смотрела пустым взглядом в одну точку: сквозь него, куда-то далеко, за пределы подземелий.

— Да? — она поднялась. — Что я должна делать?

— Ничего, — Снейп крепко сжал зубы. — Я предположил, что здесь вам будет неудобно. Предлагаю вам свою спальню.

— Нет! Можно, я останусь здесь? Профессор…

— Исключено. Это лаборатория, здесь я работаю. А вам, раз уж вы пришли в себя, совершенно не обязательно наблюдать за моей работой. Из спальни есть выход в библиотеку — разрешаю вам пользоваться любой литературой.

Северус ожидал увидеть искорки в ее глазах при словах о библиотеке. Но она только грустно улыбнулась — совершенно непонятно, чему.

— Я не помешаю вам.

— Я не сомневаюсь. Дело не в этом.

Она удивленно подняла глаза.

— Мисс Грейнджер, я предлагаю вам провести несколько дней в зоне максимального комфорта. Неужели вы не способны поверить, что я, предатель и убийца, способен на такой жест? Какими бы побуждениями он не был продиктован.

— Хорошо. Мне можно будет иногда приходить сюда? К Гарри?

Он пожал плечами:

— Делайте все, что вам угодно. Выбраться за пределы моих апартаментов вам не удастся, можете и не пытаться. В остальном вы свободны.

В ее взгляде было столько недоверия, что ему стало откровенно неприятно. Такое мерзкое чувство: она не принимает даже добра из его рук. Будь проклято все, что сделало его таким…

Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее глаз. Это опасно — закрывать глаза в обществе такой сильной и умной волшебницы. Опасно — доверять озлобленной, отчаявшейся женщине.

Ведь Северус Снейп, конечно, ценит свою жизнь.

— Идите.

Когда он открыл глаза, ее в лаборатории уже не было.

Некоторые вещи представляют собой сомнительную ценность. И Снейп все больше убеждался, что его жизнь относится именно к таким вещам.

Зелье было сложным, многокомпонентным. Снейп любил такую работу: она требовала полной сосредоточенности и не позволяла отвлекаться на посторонние мысли. Нельзя думать о сложившейся ситуации — это бездарная трата времени. Изменить он все равно ничего не сможет.

А стоит ли менять?

Очередной компонент. Зельевар сверился с часами — еще полтора часа до добавления следующего. Огонь уменьшить почти до нуля: так, чтобы он едва тлел, поддерживая нестойкое тепло.

Можно отдохнуть. Хотя это смешно — называть отдыхом то, что отбирает больше сил, чем работа. Смешно, как многое перевернулось с ног на голову.

— Профессор? Вы позволите мне войти?

Он неохотно открыл глаза. Гермиона стояла в дверях — чистая, закутанная в халат. Наверное, трансфигурировала что-то из его вещей. Северус усмехнулся: чего-чего, а нахальства «золотому трио» всегда было не занимать.

— Конечно, мисс Грейнджер. Вам не обязательно спрашивать у меня разрешения: я сказал вам, что вы абсолютно свободны в пределах моих апартаментов. Своего решения я не менял.

Она вошла. Подошла к Гарри, снова коснулась его рукой. Ничего не изменилось: его все также покрывала холодная оболочка, внутри которой бешеный ритм работы человеческого тела был обуздан и укрощен.

— Завтра я сниму с него «Недвижимое облачение». В себя он должен прийти через пару дней.

Девушка вздрогнула и обернулась. Растерянная, подавленная. Так непривычно видеть эти чувства на лице обычно уверенной в себе волшебницы.

Слишком многое изменилось. Изменилось необратимо. Вот простой пример: обреченность уже не уйдет из ее взгляда. Просто не успеет. Это так страшно и неестественно: смертельная тоска в глазах молодой девушки…

— Зачем вы лечите Гарри, профессор? Зачем он нужен Волдеморту? Столько лет они пытались убить друг друга…

Знакомые интонации. Кажется, Грейнджер оживает, раз начала задавать вопросы. Вопросы — это ее конек: она часто спрашивала вещи, которые совсем не трудно отыскать в книгах. Должно быть, получать информацию от живого человека для нее было легче и интереснее. Было… Мерзкое слово — «было».

Но здесь ты права, девочка. На этот вопрос книги тебе не ответят.

«Но с чего ты взяла, что на него отвечу я?»

— Не думаю, что вам это нужно. Это… опасное знание.

Грейнджер нерешительно помялась возле кушетки и, быстро взглянув на зельевара, забралась в кресло. Поджала под себя ноги — такая уютная, такая хрупкая… пока не посмотришь ей в глаза.

— Что бы я ни узнала — это уже не повредит ни вам, ни мне, — они встретились взглядами. — Вы сами мне сказали вчера об этом.

«Рассказать ей? Поделиться частью своей тяжести? Эгоистично. Но… почему бы и нет, Северус?»

— Да, вы правы, — он достал из закрытого заклинанием ящика омут памяти. — Но рассказывать я не буду, простите. У меня на это не хватит душевных сил. Посмотрите сами.

Серебристая нить легко растворилась в светлой жидкости. Потом еще одна… еще…

Снейп поставил омут на стол и, отступив назад, сделал приглашающий жест рукой.

— Смотрите, мисс Грейнджер. Вы сами меня об этом попросили.

« — Ты специально это сделал? Ты пытался ранить Петунью?

— ВСЕГДА».

Она молчала. Он тоже молчал. Сейчас она скажет: «Так Гарри — крестраж?». Да, сейчас она поднимет голову от омута и скажет это… Как же не хочется это слышать!

Но она молчала. Молчала и, закусив нижнюю губу, смотрела на него, смотрела прямо в глаза. Черт возьми, как он не любит, когда ему так смотрят в глаза…

Она подошла. Молчание стало слишком напряженным, еще немного, и он сам скажет эти слова за нее: «Так Гарри — крестраж?». Единственное, что ее может заинтересовать. Остальное — это только его, и никто другой не поймет. Не должен понять. Не захочет понять.

— Простите.

Она опустилась на пол у его ног. Закрыла глаза, прижалась лбом к его колену. Чужое прикосновение — это так странно. Странно?

Северус коснулся рукой ее волос. Что он делает? Что делает она?

Он привык предугадывать действия людей в мельчайших деталях: лучше испытать ожидаемую боль, чем столкнуться с чем-то неожиданным. Он не понимал. Что она делает?

Девушка подняла голову.

— Простите… прости. Прости, Северус.

«Что, черт возьми, происходит?!» — он застыл, не переставая смотреть ей в глаза.

«Прости, Северус». Два слова. Почему от них стало так безразлично все, что происходит сейчас за этими стенами? Почему все сконцентрировалось здесь, в этой комнате, где девушка, которая умрет через три дня, говорила «прости» человеку, который отведет ее на смерть ради того, что бы жить самому?

— Гермиона?

— Я… «Предатель». Я говорила, что вы… что ты — предатель. Почему ты не сказал? Зачем ты терпел? Это же так больно… больно… Я бы не смогла терпеть ЭТУ боль… Это не Круциатус, это хуже, хуже…

— Я терпел и не такое. Гермиона, поднимись, пожалуйста. Встань, встань, Гермиона… — проговорил он странно охрипшим голосом.

Грейнджер упрямо мотнула головой. Плачет? Она плачет? Из-за того, что причинила ему боль? Если бы все люди плакали, причиняя ему боль, мир утонул бы…

«Как пафосно, Северус! От таких размышлений только хуже…».

Он аккуратно ухватил ее за руки и потянул на себя.

«Вырвись, девочка, уйди: еще три дня — и ты умрешь…. А я буду виноват в этом. Да, ты умрешь — а мне придется жить. Жить после этого…»

Она прижалась к нему, обхватила руками, уткнулась лицом в плечо.

Плачет.

Он гладил ее по волосам и горько улыбался. Больно? Было больнее. И будет, причем очень скоро. Три дня — и она умрет, и умрет он — в очередной раз.

«Я хочу… пусть лучше бы я умер…».

Нет, Альбус, это не раскаяние. Оно бессмысленно и бесполезно. В чем ему раскаиваться сейчас, когда у него на руках плачет девушка — плачет оттого, что сделала ему больно. В чем ему раскаиваться после, когда она умрет на его глазах или — что, может быть, лучше — от его руки.

Раскаиваться — в чем? В том, что он ценит свою жизнь?

* * *

У нее соленые губы. Это оттого, что она плачет, конечно. Мягкие, соленые губы.

«Зачем, Гермиона, зачем? Этого не нужно, это сделает еще хуже, еще больнее… Не хочу, Гермиона, я не хочу еще больше боли. Не хочу?»

Северус не мог понять, что у нее за запах. Вкус губ — солёный, запах… тоже солёный, наверное. Смерть! От нее пахнет смертью. Для него — субъективно для него — это так. Она — умрет. Умрет через три дня, а он будет помнить, какие мягкие и соленые у нее губы. И какой у нее запах… Он не избавиться от этих воспоминаний, потому что лишиться их — еще больнее.

Может быть, она благодарит. Благодарит за шесть лет защиты, никем и ничем не оплаченные. Этот поцелуй… эти поцелуи — всего лишь благодарность от нее — ему.

«Благодарность? Пускай будет благодарность…».

Разве тепло, подаренное в благодарность хуже, чем тепло, подаренное в знак любви? Это «спасибо» — искреннее, только от нее. Теплое, искреннее… Оно лучше любви, потому что любви, кажется, не существует.

Были бы эти губы мягче, целуй они его не в благодарность? Нет. Но они не были бы солеными — потому что она не плакала бы.

Перестать думать — почти непосильная задача. Просто перестать думать — хотя бы на час. Наплевать на все эфемерные слова: благодарность, любовь… К черту это все! Мягкие, мягкие соленые губы…

Она перестала дрожать. Вцепилась в него так, что стало больно. Боится, что оттолкнет? Боится, что захочет сама уйти?

Опасный момент. Как узкая доска на неустойчивой опоре.

Шаг вперед вовлечет в неумолимое скольжение, подвластное лишь инерции: Северус сорвет с нее одежду, будет целовать ее до тех пор, пока с ее кожи не испарятся все следы слез. Подхватит на руки — она легкая, хрупкая — заклинанием откроет дверь в спальню, откуда она только что вышла…

Шаг назад — как тяжело удержать равновесие! — она разожмет руки, опустит глаза, прикусит нижнюю губу — припухшую, покрасневшую… Неловко слезет с его коленей, откроет трясущимися руками дверь в спальню, откуда она только что вышла…

Вперед — назад. Вперед. Назад. Вперед? Назад?

Гермиона прижалась к нему еще крепче. Откинула голову назад, подставляя открытую шею. Он осторожно провел рукой по ее коже от щеки до острой ключицы — так нежно, как только мог. Вперед, вперед — не то время, чтобы позволять себе оглядываться, не то время, чтобы топтаться на месте, долго и мучительно выбирая, в какую сторону двигаться.

Кровать разобрана. В комнате темно, но свет и не нужен, во всяком случае, для тех, кто уже привык жить в темноте. Ко многому, оказывается, можно привыкнуть за три месяца. Как многое может измениться…

Не думать. Прочь все мысли из головы! Оставить только то, что есть сейчас, в эту секунду: бледная кожа, светящаяся в полумраке; неровно остриженные мягкие волосы на подушке; ее маленькая рука на его шее. Все остальное подождет, подождет…

Не думать!

Он шептал ей какие-то глупости в паузах между поцелуями. Ее кожа была восхитительно горячей, мягкой. Отбросить ненужный халат, отстранится: осмотреть ее всю — его! Она — его… Нежная, теплая, расслабленно раскинувшаяся на простынях — его!

Как хорошо избавится от мыслей! Как хорошо, когда ясное сознание гаснет. Не от ужаса, а от предвкушения, от удовольствия, от желания. Как хорошо, черт возьми, жить одним моментом…. Одним прекрасным моментом. Да, прекрасным!

Она попыталась расстегнуть его брюки. Нет, девочка, не стоит — он лучше сделает это сам. У тебя неумелые пальцы. Неумелые, но такие нежные и горячие… Он не помнит сейчас, кто ты, не помнит, почему ты здесь — это не важно для него. Важно только то, что ты — его женщина, это твоя кожа плавится от его прикосновений, это ты тяжело и страстно дышишь, когда он ласкает языком твою грудь; это ты изгибаешься дугой и вскрикиваешь, когда он мягко, но быстро входит в тебя.

— Тише… — шепчет он.

Не нужно шипеть, девочка, боль пройдет, пройдет. Тебе не нужна лишняя боль — ее у тебя достаточно. Тебе не нужна боль от него, и он многое бы отдал, чтобы ее не было. Но отдавать нечего и некому — поэтому потерпи, Гермиона…

Не закрывай глаза! Встреться с ним взглядом. Он еще способен мыслить — будь прокляты эти ненавистные ему мысли! Он сказал тебе, что хочет максимального комфорта для тебя в эти три дня. О, нет, он не отказывается от своих слов. Он все для этого сделает.

Не кричи, Гермиона. Хотя нет — кричи. Ты кричишь от удовольствия, поэтому — кричи. Извивайся в его руках, в руках твоего первого и последнего мужчины, отвечай на его поцелуи. Возьми от него все, что он обещал тебе: три дня спокойствия и безопасности, три ночи удовольствия… и легкую смерть, если повезет. Но не забудь подарить ему что-то взамен, Гермиона. Не благодарность, нет. Благодарность он принял сейчас, но не примет завтра. Нет, не благодарность — что-то другое. Возможно, что-то большее.

Возможно.

Вот в такие моменты, Северус, жизнь стоить ценить. Как жаль, что в такие моменты ты не думаешь о ценностях.

— Гермиона? — Северус шагнул в спальню.

Девушка сидела в кресле с книгой на руках. При его появлении она подняла голову и тепло улыбнулась. Сильная. Улыбается — значит, сумела абстрагироваться от того, что ей пришлось перенести…. От того, что ей еще только предстоит перенести. Живет только сегодняшним днем. Молодец, сильная.

— Поттер пришел в себя. Чуть не свернул себе шею, пытаясь на меня напасть, теперь ему придется полежать обездвиженным.

— Ты не скажешь ему? То, что сказал мне?

Он покачал головой.

— Нет. Не хочу, да и не нужно. Гермиона… все прошло гладко, он почти здоров. Ему еще день полежать на моих зельях, и о повреждении можно будет даже не вспоминать.

Это говорить — тяжело? Да, наверное, тяжело. Абстрактное, неопределенное слово, которым можно охарактеризовать одновременно очень многое и очень малое. Тяжело. Неопределенно, как все вокруг, даже мысли. Мысли — последний оплот абсолютной подконтрольности.

Она понимает, что скрывается за этими словами. Хорошо понимает, но — улыбается.

Снейп облокотился на спинку кресла. Она отбросила книгу и, поймав его руку, прижала к щеке.

— У тебя холодные руки. Почему? Ты всегда такой теплый, Северус. Почему у тебя холодные руки? Ты холодный только на вид, но на самом деле твои руки всегда теплые…

Он высвободился.

«К чему такие сложности, Северус? Только потому, что ты увидел с ее стороны не простую благодарность, а что-то другое? Ты поручишься, Северус, что тебе не померещилось? Из-за эфемерной догадки, из-за идеалистического стремления доказать что-то себе самому мучиться, терзаться перед выбором. Как будто он есть, выбор. Когда последний раз у тебя действительно было право выбора — ты вспомнишь??»

— Гермиона… я мог бы постараться избежать твоего возвращения в резиденцию Лорда. Спрятать тебя где-то. Лорд будет в ярости, но мне не привыкать испытывать на себе силу его гнева.

Она перестала улыбаться. Встретилась с ним глазами: предельно серьезный взгляд, сжатые в тонкую линию губы — высшая степень собранности и напряженности. Но тоски в глазах уже нет. Почему? Он ведь был уверен, что обреченность поселилась в ее взгляде навсегда…

— Нет, не нужно, — вдруг резко, горячо проговорила она. — Подумай, Северус: лорд победил. Все, кого я могла бы назвать своими друзьями — мертвы. Гарри в изоляции, пока Волдеморт не найдет способ безболезненно вернуть себе кусочек своей сущности. Родители далеко отсюда, живут, даже не подозревая о моем существовании, — девушка тяжело вздохнула. — Я не представляю, что делать в ЭТОМ мире. Я три месяца провела в камере в компании Белатрикс и еще нескольких Пожирателей, так многое изменилось, что… Я не смогу жить так. Просто не знаю, как можно жить. Что делать, если ничего не изменится? Зачем? Не нужно, Северус. Ты и так сделал для нас… для меня слишком много.

Она права. Да, безусловно, права.

Страшный вопрос: «Жить? Зачем?». А вправду — зачем? Как? По инерции, чувствуя, что мир вокруг тебя рушится, и в том мире, что восстанет из руин, уже не будет тебе — именно такому, который есть сейчас! — места?

Северусу все еще кажется: он поймет что делать, это лишь вопрос времени. Он живет остатками прошлой жизни, но это ненадолго. Скоро и он столкнется с дилеммой: жить в ЭТОМ мире или не жить вообще. А можно ли вообще в нем жить?

Зачем… Действительно, зачем, черт возьми?

Он молчал. Понимал, что она права. Ему от этого должно стать легче? Теоретически — конечно. Так просто: он предложил помощь, она отказалась. И не важно, что он не сомневался ни на секунду в том, ответит ли она иначе.

Никто — за исключением легиллиментов — не способен понять, что происходит в душе другого человека. Но особенно неестественно, когда легиллимент не может осознать и проанализировать собственное сознание. Два антагониста: цинизм и альтруизм, два понятия, которые, смешиваясь, превращают человека в «диполь». Неизвестно, какой стороной ему волей судьбы предстоит повернуться. Цинизм — так просто и так привычно: всего лишь наступить на горло собственной совести. Альтруизм… Говорят, его не существует. Наверное, правда: любое альтруистическое деяние все равно направлено на собственное благо — пускай нематериальное, но очень и очень важное.

Черт! Мудрый человек легко смог бы превратить два противоположных вектора в своих чувствах в безукоризненных синергистов. Снейп считал себя мудрым человеком. Видимо, зря.

Опять — словно весы. Весы, на которых никогда не устанавливается равновесие. Всегда нестабильные, неизменно стремящиеся к неуравновешенности, беспорядку.

Хотелось молчать так долго, как только можно. Тянуть время, растягивать моменты, наполненные блаженной статикой. Редко кто ценит время, когда ничего не происходит, но и Северус, и Гермиона сейчас думают иначе.

Замереть. Почему не остановился мир вокруг них, если они замерли? Почему этого не произошло, ведь они так этого хотели…

— Ты знаешь, о чем я хочу попросить тебя, Северус?

Это вопрос или утверждение? И то и другое вместе…

Он вздрогнул. Снова?

— Не молчи, пожалуйста... — Гермионе было сложно говорить. Из памяти вынырнули слова: «А моя душа, Альбус? Моя?». Она просит его о том же, о чем просил его Дамблодор: о легкой смерти. Она тоже думает о себе, но разве должно быть так?

Так просто: не думать о его чувствах. Сделать вид, что не заметила, как он вздрогнул при ее словах. Просто не думать о том, о чем думать не хочется.

Не думать.

— Завтра, — холодный, бездушный голос. Запер все эмоции в непроницаемую клетку: ни в выражении глаз, ни в малейшем движении мимических мышц нет ни единого проблеска чувств. — Наверное, утром.

Снейп вышел. Еще целая ночь чтобы пить и размышлять о ценностях. А потом — чтобы снова вернуться к ней.

* * *

Она спала. Ему это казалось странным: будь эта ночь последней для него, он, верно, и не подумал бы спать. Бездарно тратить драгоценное время. Его так мало…

Северус поднес руку к ее волосам и нерешительно замер: разбудить?

— Гермиона! — он все-таки коснулся ее волос.

Девушка резко открыла глаза.

Только не улыбайся, пожалуйста! Пускай в твоем взгляде будет плескаться страх, пускай из-под твоих ресниц будет сочиться боль, но не улыбайся! Улыбка — сейчас это слишком неестественно, неправильно…

— Нам… пора?

— Нет, — он помолчал. — Я сотру тебе память, Гермиона.

Она изумленно распахнула глаза.

Память?... Она вручила ему — добровольно вручила! — право распоряжаться своей жизнью. Казалось бы — что может быть важнее? Но жизнь всегда могут отобрать, в любой момент — от этого никто не застрахован. Только одна материя — какой бы эфемерной она не казалась — остается всегда своей, всегда неизменной и произвольно контролируемой: мысли. Мысли и, как их неотъемлемая и нередко производная часть, — память. Вот отчего люди так не приемлют легиллиментов: они нарушают неприкосновенность неприкосновенного. Они вламываются в мысли.

Память? Отдать память, пусть только последних дней, пусть даже она недолго ей еще послужит. Отдать то единственное, что осталось? Отдать — ему?..

— Зачем? Чтобы Лорд не узнал… Не смог прочесть?

Он кивнул.

— Я понимаю, Северус. Это обеспечит твою безопасность. Все правильно, да, — она опустила глаза.

— Я всего лишь забочусь о своей жизни, — черт возьми, если бы она действительно представляла собой хоть малейшую ценность! — Я, наверное, должен извиниться перед тобой…

— Ты можешь мне ответить, Северус? Почему ты не сделал этого, пока я спала? Чтобы я не знала, не чувствовала этого… Чтобы проснулась, не имея понятия о последних трех днях, чтобы не пришлось… не пришлось... — ее голос сорвался.

Он застыл. Почему?...

Остановить! Остановить поток ее горячих слов, не слушать, не слышать… Он ничего ей не должен, он ценит, ценит, ценит только свою жизнь. Только свою!

— Могу ли я ответить? Нет, не могу. Все-таки прости, Гермиона… — Она зажмурилась. Да, так даже лучше. — Obliviate!

— Вы? Что… Предатель! Предатель! — Она отшатнулась.

«Это правда. Как бы ни хотелось думать иначе, это — правда».

Предатель… Предал ее, не предав себя. Всего лишь.

* * *

Лорд не стал выгонять своих слуг на этот раз. Наоборот. Лишняя демонстрация возможности победить даже смерть никогда не повредит. Глупо верить, что его авторитет не нуждается в подтверждении.

— Ты не очень-то торопился, Северус, — нет, его не за что наказывать. О, он полезен, очень полезен! Но разве бывает лишним урок почтительности?

Мужчина покаянно опустил голову:

— Я спешил, как мог, милорд, но не мог позволить себе даже малейшую оплошность в выполнении поручения, данного вами.

Улыбка на лице Волдеморта — как трещина на коже. Она появляется редко, но еще реже она предвещает что-то хорошее.

— Мне нравится твоя сознательность,— Лорд жестом указал Снейпу на стул около себя. — Жизни Поттера больше ничего не угрожает?

— Абсолютно.

— Отлично. А грязнокровка? Что с ней?

Зельевар презрительно скривился. Это совсем не сложно, это привычно — играть. Главное — поверить самому.

— Я сначала провел операцию на ней. Кое-что пошло не так, как я планировал, — она, вероятно, долго не протянет. Я бы ее убил.

Темный Лорд обеспокоенно поинтересовался:

— Ты исправил свою оплошность, когда проводил операцию повторно?

Пожиратели удивленно переглядывались. Они не понимали, что заставляет Повелителя так беспокоиться о жизни мальчишки, убийство которого раньше было делом чести каждого из них. Только Снейп, кажется, что-то знает, и такое доверие Лорда к нему — лишний повод его ненавидеть…

— Разумеется.

Лорд расслабился. Еще раз взглянул на двух парализованных заклинанием молодых волшебников и удовлетворенно улыбнулся.

Да, Северус, определенно, очень полезен. А главное — он сделает все, чтобы сохранить свою жизнь. С ним трудно не согласиться: жизнь — величайшая ценность…

— Убей ее. Умирающие грязнокровки мне не нужны. Тем более, Белле она уже надоела… — он поощрительно улыбнулся темноволосой ведьме, сидящей рядом с ним.

Как хорошо, что он стер ей память. Сейчас в ее глазах ненависть — это гораздо лучше, чем мольба о легкой смерти. Пускай ненавидит, пускай последним ее чувством будет яростная, чистая ненависть…

Как жаль, что нельзя стереть память себе.

— Avada Kedavra!

Как просто, да? Просто — убить, но сложно прогнать боль из взгляда, из мыслей, сложно играть равнодушие. Ведь он не имеет права испытывать боль: не здесь, не сейчас. Кажется, не осталось ничего такого, на что бы он действительно имел право. Все, всякое действие, всякое слово с оглядкой, со страхом, — ни тени уверенности в своей правоте. Навсегда?

Она была права, эта девушка, которая так горячо благодарила его за обещание смерти. Права! В ЭТОМ мире жить незачем. Нет цели, нет возможности, нет права… Не осталось даже ценностей. НИЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ.

Остался один только выбор — на всю оставшуюся жизнь. Выбор, который есть всегда, у каждого человека. Выбор, который определяется одним единственным фактором — ценностью жизни. Жить — или умереть.

Весы, весы, вся жизнь — огромные весы. Они, как и весь мир вокруг, стремятся к абсолютной энтропии. В них нет, и не будет равновесия. Никогда! Жить — или умереть.

Но Северус Снейп, конечено, ценит свою жизнь… Нет, не так. Уже — не так.

Ведь Северус Снейп, конечно, ценил свою жизнь. Ценил… раньше.