Портретное Сходство

Этот портрет был самым красивым во всём Малфой-мэноре.

Ему безнадёжно проигрывали и беременная Астория в позолоченной рамке, очаровательная со своими огромными карими глазами и мягкой улыбкой, и даже свадебное изображение Нарциссы и Люциуса. Вообще-то, за последним давно охотились ребята из Королевской галереи волшебных картин, но им никто не собирался отдавать этот шедевр.

Портрет Драко Малфоя, висящий в гостиной, искусствоведов не интересовал, но… он был самым красивым во всём Малфой-мэноре.

В этом Скорпиус был уверен на все сто процентов.

Картину нарисовали практически сразу после завершения войны. Конечно, странная идея — заниматься искусством в такое время, да ещё и изображать бывших Пожирателей Смерти, только стараниями Национальных Героев мистеров Гарри Поттеров не отправленных в Азкабан, но… Скорпи был безмерно благодарен неизвестному художнику, потому что без этого портрета жизнь стала бы невыносимой.

Тёмная комната, дрожащий свет нескольких тоненьких свечек, огромное старинное кресло. Слишком больше для худого утончённого Драко, бледной тенью устроившегося где-то в глубине антикварного «монстра». Молодой отец — длинные нервные пальцы, острые коленки, сосредоточенное лицо, внимательный взгляд.

Скорпиус с детства знал все мазки наизусть.

Да и с того момента, как портрет ожил, поза отца почти не менялась.

Мать считала, что затёкшие за день мышцы «портрет Драко Малфоя» разминает исключительно ночью, чтобы никто не видел. Люциус частенько ворчал на картину — «Вы, молодой человек, могли бы хоть раз заглянуть ко мне в кабинет и помочь престарелому отцу со счетами», но Драко никак не реагировал, только чуть поводил бровью, и сразу становилось понятно, что он догадывается об истинных чувствах Люциуса: лорд Малфой гордился неподвижной сдержанностью своего сына, хотя и не хотел признавать это вслух.

Портрет общался только с Нарциссой и Скорпиусом.

Подходя близко-близко к раме, Драко протягивал руку вперед — и леди Малфой дрожащими пальцами обводила на холсте очертания сыновней ладошки. Но только если никого не было рядом. И даже с матерью портрет постоянно молчал.

А вот со Скорпиусом иногда разговаривал.

Портрет ожил четыре года назад.

* * *

Альбус Северус Поттер волновался как никогда в жизни.

Впрочем, нет, такое «как никогда в жизни» с ним уже приключалось… И довольно часто, надо сказать.

Впервые — когда он уезжал в Хогвартс, а Джеймс всю дорогу пугал его всевозможными ужасами. Второй раз — когда на негнущихся от детского страха ногах Альбус шёл к Сортировочной шляпе. Третий раз — когда эта глупая шляпа, не подумав и полсекунды, на весь зал выкрикнула «Слизерин!». Четвёртый — когда он мучительно пытался придумать, как же сообщить об этом родителям. Пятый… в общем, жизнь у Альбуса была на самом деле довольно волнительная.

А по-другому и быть не могло.

Ведь, во-первых, Альбус Северус был сыном главного героя всей магической Британии. И лучшей охотницы за всю историю английского квиддича.

Во-вторых, он был племянником министра магии.

В-третьих, ему по наследству сразу ото всех родственников досталось полное и абсолютное неумение сидеть на одном месте, всепоглощающее стремление к поиску приключений и уникальный талант их нахождения.

А в-четвёртых, если всё же покончить с бесконечным перечислением и перейти сразу к главному, то главное будет звучать так: Альбус Северус Поттер был без памяти влюблён в Скорпиуса Малфоя. И сегодня у них впервые в жизни планировалось свидание в Малфой-мэноре.

Пожалуй, это свидание и было для Альбуса основным претендентом на роль самого большого приключения в жизни.

* * *

— Поттер, — Малфой радостно улыбнулся, подаваясь навстречу.

— Малфой, — Альбус прижал его к себе, утыкаясь носом в светлую макушку.

— Привет…

— Так мы вроде как уже поздоровались, — Поттер легко поцеловал Малфоя в висок.

Это началось всего лишь пару лет назад, но было уже так привычно…

Они учились вместе — в Слизерине. И, если в случае со Скорпиусом это было вполне логично и весьма ожидаемо, то Альбуса из-за его факультета до сих пор преследовали молчаливое неодобрение Джеймса и неприязненные взгляды дяди Рона. Сами родители, правда, отнеслись к выбору Сортировочной шляпы спокойно и с пониманием… Но что бы они сказали, узнав о том, с кем их младший сын проводит всё своё свободное время?

Ладно, и несвободное тоже. Уроки, перемены, трапезы в Большом зале, квиддичные тренировки, вечерние посиделки в Подземельях, прогулки в Хогсмид — Альбус Северус Поттер и Скорпиус Малфой были рядом всегда.

А началось «были рядом» с того, что своевольный малыш Скорпиус, по-королевски восседавший за столом Слизерина, властно притянул потерянного и расстроенного Поттера за рукав мантии и усадил с собой рядом. Фамилия «Поттер» повергала в трепет весь магический мир, но на змеином факультете ничего не менялось: сила чистой крови по-прежнему значила очень много, а аристократическая фамилия вместе с небезупречной, но весьма обелённой — послевоенными стараниями Люциуса — репутацией и вовсе решали всё. К тому же, Скорпиус Малфой даже в одиннадцать лет выглядел как человек, с которым лучше не спорить.

Но Альбус сел рядом с ним не поэтому. Сын национального героя просто пребывал в растерянности — и никак не мог определиться с тем, как ему следует среагировать. Точнее, не мог бы с этим определиться, если бы взялся об этом думать, но мысли в голове вились совсем не об этом.

— Поттер? — Тихий шёпот оторвал его тогда от грустных размышлений.

— Что? — Он слышал много плохого о Малфоях от мамы и дяди Рона, но отец всегда оставался относительно лояльным.

— Я думал, ты попадёшь в Гриффиндор, — В голосе Скорпиуса, как ни странно, не было ни малейшей насмешки.

— Я тоже так думал, — Альбус обхватил голову руками.

Его удивление было более чем очевидным, а Скорпиусу оно отчего-то показалось забавным. И не в издевательском смысле, а просто… Просто забавным.

— И что тебе скажут родители?

— Моё второе имя — Северус, — вымолвил Ал, чуть запинаясь. После разговора с отцом на платформе он искренне надеялся, что те слова — не пустой звук, и семья воспримет новость спокойно. Впрочем, для Джеймса точно никакие вторые имена не указ, и скорее всего он вдоволь посмеётся над младшим братом.

— Оу, — Малфой нахмурился и тут же чуть улыбнулся. — Ты намекаешь на мистера Снейпа или просто пытаешься познакомиться?

Альбус ошарашено уставился на него. Вообще-то он имел в виду то, что раз уж его назвали в честь слизеринского декана, то, наверное, не считают всех слизеринцев заведомо злыми и «тёмными». Это звучало — даже в мыслях — ужасно по-детски. А он не хотел показаться Малфою ребёнком, потому что сам Малфой выглядел до ужаса взрослым.

И красивым, — отметил Поттер и сам себе удивился.

— Альбус Северус Поттер, — он протянул серьёзному блондину ладонь.

— Скорпиус Малфой, — неожиданно сильное пожатие тонких пальцев в ответ.

Письмо, отправленное в тот вечер родителям, состояло всего из одного слова:

«Слизерин».

Писать о Скорпиусе не было смысла. Да и пергамент в этом случае получился б такой длины, что до конца никто не дочитал бы.

В Малфой-мэноре было тихо.

Желая размять затёкшие от неподвижного сидения мышцы, Драко встал, потянулся и принялся ровными шагами мерить пространство портрета. Честно говоря, его до сих пор удивлял тот факт, что по эту сторону портрета он всё ещё мог испытывать ощущения, потребности и желания из предыдущей, нормальной жизни, хотя полноценным существованием это, конечно, назвать было сложно.

Здесь не было жары или холода (во всяком случае, внутри его картины, а в остальные он никогда не захаживал), не ощущались ни голод, ни жажда, хотя нарисованную на натюрмортах еду вполне можно было положить в рот и прожевать. Теоретически. Практически, как уже говорилось, в другие полотна Малфой не совался.

В этой «красочной» жизни было много тоски и много бездействия.

Общаться не хотелось. Наблюдать за живыми — тоже, поэтому большую часть времени Драко сидел, прикрыв глаза… Но живые — они всегда шумные, а запретить себе слышать не получалось.

Впрочем, он покривил бы душой, сказав, будто ему не интересно, что происходит со Скорпиусом.

В этом году сын заканчивал Хогвартс.

Младший Малфой был очень похож на отца — глаза, подбородок, светлые волосы, изящность и утончённость. От матери ему достались только тёмные пушистые ресницы и налитая светом родинка под лопаткой.

«Проклятье семьи Гринграсс», — так, улыбаясь, назвала её Астория, купая новорождённого.

«Он — Малфой», — гордо возразил невестке довольный и счастливый дед Люциус.

Драко молчал.

И тогда, и сейчас.

Он умер, когда Скорпиусу было тринадцать.

Умер глупо, нелепо, немыслимо — попал под шальное заклятие в Косом Переулке, когда какая-то сумасшедшая ведьма, удирая от гнавшихся за ней колдомедиков и авроров, швырялась Авадами во все стороны. Среди авроров были Поттер и Уизли. Среди «пострадавших» — только Малфой.

И хорошо было бы забыть лицо Нарциссы в тот момент, когда он, нарисованный, встал со своего антикварного кресла и протянул к ней руку с вопросительным:

— Мама?

Пытаясь вызвать лорда Малфоя к упавшей в обморок леди, домовые эльфы тогда едва не разбили не только собственные головы, но и стены фамильного замка.

* * *

— Пойдём? — Скорпиус осторожно потянул Альбуса в дом.

Поттер стеснялся. Малфой-мэнор даже с наружи казался слишком роскошным, а о том, каким был он внутри, и думать не хотелось. В таких местах Ал всегда ощущал себя никчемной букашкой.

— Пошли, там никого нет, — Скорпи истолковал его молчание по-своему.

По-своему, но тоже правильно: перспектива столкнуться в гостиной с Люциусом, который был Пожирателем Смерти, страшила Альбуса почти так же сильно, как выпускные экзамены. О Нарциссе он знал только то, что когда-то она пыталась спасти его отца, поэтому был склонен считать бабушку Скорпиуса совсем не опасной. Равно как и Асторию, которой втайне ото всех давно присвоил статус самой замечательной женщины на свете.

Хорошо, что Джиневра Уизли не владела легилеменцией, иначе ей грозило бы неминуемое расстройство. Нет, он любил свою мать, но Астория Малфой…

Астория Малфой боготворила своего сына, Астория Малфой смотрела на мир восторженными глазами наивного оленёнка, Астория Малфой согревала всё вокруг одним своим появлением, Астория Малфой присылала Альбусу открытки на День Рождения и Рождество, Астория Малфой была матерью лучшего человека на свете…

Последнее, пожалуй, и было определяющим.

— Поттер, ты так и будешь стоять на пороге?

Отчаянно выдохнув, Альбус шагнул внутрь и тут же зажмурился.

— Поттер? — судя по голосу, Скорпиус сильно сомневался в его умственных способностях, душевном состоянии и вообще адекватности.

— Малфой, — получилось довольно жалобно, но на Скорпи такое никогда не действовало, что, впрочем, никогда не мешало Альбусу надеяться на лучшее.

— Альбус Северус Поттер, немедленно открой глаза, — железный тон.

Что ж, не прокатило. Ну, не очень-то и хотелось!

Медленно и осторожно он открыл глаза. Вопреки ожиданиям, убранство не ослепляло, не заставляло падать ниц и преклоняться перед своим великолепием. Скорее призывало держать себя в руках, а свои эмоции — при себе: холодные тона, изысканная, но не вычурная мебель, тяжёлые портьеры… Всё очень дорого и очень красиво.

Проверка показала: во всех остальных комнатах — то же самое. Ну, то есть во всех, которые Скорпиус успел показать, потому что стоило им добраться до спальни младшего Малфоя, сразу стало как-то не до экскурсий.

* * *

— Поттер, я больше не могу целоваться! — задыхаясь.

— А если я скажу, что мне наплевать?

— То схлопочешь Петрификуса. Или Остолбенея.

— Нет уж, спасибо, — Альбус отстранился с опаской, — мне, наверное, пора.

— Ты не дождёшься ужина, чтобы познакомиться с семейством Малфоев? — Скорпиус хитро посмотрел на него из-под чёлки.

Поттер вздохнул.

— Спасибо, мне хватает знакомства с одним из представителей вашего рода.

— Уверен, они тебе понравятся. — Малфой не обратил внимания на этот пассаж.

— А я им?

— Сложный вопрос, — кривая ухмылка.

— Вот именно.

— Поттер, ты безнадёжен. Я пошутил. Неужели ты действительно думаешь, что за все наши школьные годы я ни разу не упомянул о тебе и мои мать, бабка и дед пребывают в блаженном неведении о наличии лохматого недоразумения в моей жизни?

Альбус машинально пригладил волосы — такие же непослушные, как у отца, и такие же тёмные.

— Особенно мать, — припечатал тем временем Скорпиус, — ведь это совсем не она вот уже несколько лет шлёт тебе сов на все праздники.

— Только на День Рождения и Рождество.

— Не суть важно, — отмахнулся Малфой. — Всё равно все уже в курсе.

Подняв глаза, Поттер с ужасом задал логичный — по его мнению — вопрос:

— Насчёт всего?

— Насчёт чего?

Язвить и передразнивать — это у них, похоже, семейное. Во всяком случае, про Драко Малфоя мама и дядя рассказывали всё то же самое, да и отец им тогда не возражал.

— Ну… нас.

— Знаешь, иногда мне кажется, что тебе стоило попросить Шляпу отправить тебя в Хаффлпафф.

— Я просил.

— Серьёзно?

— Да. Не хотел быть слизеринцем.

— А теперь ты — гордость факультета, хотя до меня тебе, конечно, ещё далеко. — И тут же без перехода: — Всё же уходишь?

— Угу, — правда, уходить из Малфой-мэнора было немногим проще, чем решаться в него войти.

* * *

И именно поэтому на выход они отправились длинным путём.

Через гостиную.

Скорпиусу изменила фамильная дальновидность — увлекшись и объятиями, и поцелуями, он напрочь забыл, что именно в гостиной висит портрет Драко Малфоя. Портрет Драко Малфоя изменил обычной своей молчаливости — безошибочно распознав и зелёные глаза, и торчащие во все стороны волосы, он изумлённо воскликнул:

— Поттер?

Альбусу Поттеру наследственное безрассудство не изменило — оценив и растерянное лицо Скорпиуса, и ошарашенный вид портрета, он с самым учтивым видом выдал:

— Мистер Малфой?

— Поттер! Придурок, я убью тебя!

Минуту назад, нарушив собственное правило «Малфои не выходят за рамки» (и не важно, приличий или портрета), Драко, перепрыгивая из картины в картину, бросился в спальню Нарциссы, где в дальнем углу висело несколько изображений семьи Блэк.

Как не трудно догадаться, ему нужна была только Вальбурга.

Даже не поздоровавшись с родственницей, сквозь её портрет взбешённый отец, заключённый волей художника в тело восемнадцатилетнего парня, ринулся в дом на площади Гриммо, и теперь истошно орал, обнаружив, что портрет милой бабули у Поттеров наглухо закрыт плотными шторами.

Чтобы не слушать её вопли, конечно же.

Впрочем, к чистокровным волшебникам Вальбурга Блэк всегда была ласкова.

— Молодой Малфой, — завела она сахарным голосом. — Такой молодой…

— И уже такой мёртвый, — от долгого молчания Драко не стал добрей на язык. — Мне некогда, леди Блэк!

Сосредоточившись, он попытался вышагнуть из потёртой рамы, надеясь на то, что зачаровали на невозможность этого действия Поттеры только старую ведьму. С первого раза не получилось, но уже со второго он, споткнувшись, растянулся на чём-то зелёном, до жути напоминающем квиддичный стадион.

— Малфой? — раздался смутно знакомый голос.

Драко развернулся к хозяину портрета — и просто остолбенел:

— Поттер?

Честно говоря, они оба надеялись больше никогда в жизни друг с другом не встретиться, и уж тем более даже в кошмарном сне им не могла присниться встреча в не-жизни.

Нарисованные враги несколько минут изумлённо таращились друг на друга, а потом Драко произнёс своим фирменным тоном:

— И когда ты успел умереть, Поттер?

— Полтора года назад, Малфой, — почему-то Гарри решил отвечать откровенно. — Во время задания поймал неприятную порчу… Прикоснулся к тёмномагическому артефакту.

— Система кладов? — бывший слизеринец хмыкнул.

— В смысле? — бывший гриффиндорец не понял.

— Когда тёмные маги прячут клады, они зачаровывают эти клады таким образом, что те требуют жертву с того, кто их отыщет. То есть, первый прикоснувшийся к кладу умирает в обмен на то, чтобы следующий мог воспользоваться сокровищем.

— Вроде того. Я не знал.

— Я не сомневаюсь, Поттер.

На поле для квиддича было тепло, даже жарко, и Драко впервые за четыре года подумал, что, может быть, его решение не покидать свой портрет было глупым.

Он подставил лицо лучам солнца — и тут же вспомнил, зачем на самом деле пришёл.

Одновременно с ним и Поттер вспомнил, что замысел художника в этой картине Малфоя не предусматривал.

— Что ты здесь делаешь? — нахмурился национальный герой.

— Тебя ищу, неужели не ясно?

— И зачем?

— Хочу кое-что показать, — ситуация была кошмарной до нереального, но Драко наслаждался тем, что Поттеру предстояло испытать шок, и ничего не мог поделать со своими эмоциями.

— Показывай, — Гарри пожал плечами.

Ох уж эти красно-золотые! Впрочем, если сын учится в Слизерине, может, и у отца ещё не всё потеряно?

О Мерлин.

Они ведь мертвы — конечно, у них всё потеряно.

Или, может быть, им наоборот нечего терять?

— Я никуда не пойду.

— Это ещё почему?

— Малфой, я никогда не выхожу за пределы своего портрета, — раздельно произнёс победитель Тёмного Лорда.

Надо же. Гарри Поттер безвылазно торчит на квиддичном поле… Впрочем, его можно понять: у трибун валяется метла, а рядом с ней — сундук с игровыми мячами.

Драко задумался. Если Поттер не идёт в Малфой-мэнор, значит… нет, Малфой-мэнор никуда не пойдёт, а вот Поттеру своё решение изменить придётся. И как можно быстрей. Лучше даже прямо сейчас — потому что где-то рядом уже раздались торопливые шаги.

Дробный стук каблучков.

— Милый, с кем ты там разговариваешь?

Джиневра, мать её, Уизли. В смысле давно уже Поттер, дементор её поцелуй.

Нарисованный Гарри в ужасе уставился на Малфоя. Судя по всему, живая и здоровая жёнушка успела здорово ему надоесть. Ещё бы! Ни один нормальный человек не протянул бы с Уизлеттой и месяца, не зря же в школе она меняла парней, как перчатки.

Злорадно ухмыльнувшись, Драко схватил Поттера за шиворот и, пятясь, потащил к портрету Вальбурги. Поттер не сопротивлялся.

* * *

— Папа? — Альбус беспомощно захлопал глазами.

— Ал?

Дурацкое сокращение. Скорпиус недовольно наморщил нос. Если он правильно понял (а Малфой не может понять неправильно), то сейчас будет цирк. В роли зрителей — мистер Поттер, в роли ведущего — мистер Малфой, в роли клоунов — Альбус Северус и Скорпиус Гиперион. Катастрофа.

— Что ты тут делаешь?

— А ты?

Гениально. Разговаривать вне схемы «вопросом на вопрос» Поттеры, похоже, вообще не умеют.

— Меня привёл Малфой.

Нет, всё же умеют. Правда, исключительно об очевидных вещах…

— Меня тоже. — Альбус принял самый невинный вид, на который только был способен.

Выглядело неубедительно. Скорпиус фыркнул.

— Поттер, — это Драко решил завладеть вниманием аудитории, — второй Поттер, Скорпиус.

Потрясающе. Без него никто из троих бы в жизни не вспомнил, кто они такие.

— Папа? — младший Малфой внёс свою лепту в эту постановку театра абсурда.

Его отец театрально возвёл глаза к небу и, оперевшись плечом о раму портрета, совсем не по-слизерински просто сказал:

— Ребят, может, продемонстрируете и мистеру Поттеру то, что мне довелось лицезреть?

По уровню подлости, впрочем, эта фраза была поистине слизеринской.

— Нет, — Альбус и Скорпиус синхронно затрясли головами.

— А что такое? — голос Драко сочился ехидством. — Прошла любовь?

— Нет, — снова хором.

— Вот видишь, Гарри, — притворно вздохнув, режиссёр этого дурацкого спектакля повернулся к своему зрителю. — Наши дети любят друг друга.

* * *

Наблюдать за реакцией шрамоголового было даже интересней, чем Малфой себе представлял.

Поттер бушевал третий час кряду. Он вдребезги расколотил вазу, обнаружившуюся в углу малфоевского портрета, пинками распинал осколки по комнате, спёр из соседней картины шпагу и распорол ей обивку кресла, пытался швыряться свечами в своего сына… Пытался и в Скорпиуса, но Драко, демонстративно покрутив в руках палочку, предостерёг его от необдуманных действий.

У Гарри палочки не было.

Недосмотр художника, сыгравший герою не на руку.

— Что будем делать? — наконец, спросил слизеринец, когда ему надоело бесконечным Репаро сводить на нет усилия гриффиндорца по уничтожению нарисованной комнаты.

— Убью!

— Только попробуй, — Драко сразу стал каким-то взъерошенным, — Скорпиус расстроится. И тогда я тебя сам зааважу.

— Умереть второй раз не получится, — философски заметил Поттер, медленно успокаиваясь.

— А жаль.

Гарри кивнул. Как всё было бы просто, если бы их вообще не нарисовали!

К тому моменту, когда Нарцисса вернулась из магазинов, а Люциус из Министерства Магии, портрет Драко уже опустел. Леди Малфой знала, что волноваться за нарисованного сына не стоит, но материнское сердце всё равно предательски дрогнуло, стоило только Нарциссе заметить отсутствие «жильца» в тёмной картине.

— Скорпиус, ты не знаешь, где твой отец? — спросила она внука за ужином.

Нереальным усилием воли внуку удалось не ляпнуть вслух ехидное и правдивое «Умер». Стараясь выглядеть спокойным, Скорпи пожал плечами и продолжил, как маленький ребёнок, размазывать пюре по тарелке. Есть не хотелось, жить — тоже как-то не очень.

А он ведь, дурак, хотел сам открыться семье!

— У тебя что-то случилось? — Астория с беспокойством заглянула ему в лицо.

Скорпиус отвёл глаза и нехотя произнёс:

— Всё в порядке.

Покачав головой, мать завела беседу с Нарциссой. Люциус, смерив внука задумчивым взглядом, плеснул тому в бокал огневиски.

— Сэр! Люциус! — хор возмущённых женских голосов грянул одновременно.

— Он уже взрослый. — Глава семьи оставался главой семьи, несмотря ни на что.

Волосы Люциуса давно уже были не платиновыми — скорее, седыми, движения — более медленными, а трость всё чаще и чаще становилась настоящей опорой, а не просто дорогим и красивым аксессуаром. Но харизма, магнетизм и ощущение собственной силы, которые были свойственны этому человеку всегда, никуда не делись со временем. Над такими вещами оно просто не властно.

— Спасибо, — Скорпиус сделал глоток, мысленно прикидывая, как бы половчей сегодня вечером утащить всю бутылку в свою комнату.

* * *

— Где отец? — Альбус старался не глядеть на мать, опасаясь, что его секрет уже стал семейным достоянием.

— На картине, — без особого такта ответила Джинни.

Она предпочитала смотреть правде глаза, хотя осознание того, что мужа больше нет, давалось ей тяжело. Иногда волшебница срывалась — и разговаривала с портретом так, будто это был живой Гарри, но… В самом деле, не на вы же ей к нему обращаться, не «портретом моего мужа» ведь его называть!

— Его там нет.

— Значит, ещё не вернулся, — лёгкое пожатие плечами, не отвлекаясь от написания новой статьи.

Закончив свою спортивную карьеру после рождения первенца, Джиневра Поттер вела в «Ежедневном пророке» постоянную колонку о квиддиче.

— Но он никогда не выходит с поля! — сам не зная, зачем, Альбус осознанно и настойчиво рыл себе яму.

— Когда я вернулась домой, его уже не было. — Мать прикусила кончик пера, став похожей на первоклассницу. — Альбус, не надо о нём беспокоиться. С ним теперь ничего не случится.

Кивнув, младший сын самой звёздной пары послевоенной волшебной Британии направился в свою комнату.

Лет с двенадцати он отчётливо понимал, что былой любви между родителями давно уже нет. Есть спокойная привычка и лёгкое раздражение. В смысле, были. С тех пор, как Гарри Поттер из живой легенды превратился в движущуюся фигурку на портрете, остались только воспоминания… Хотя, пожалуй, раздражение тоже осталось.

«Хорошо, что на свете есть огневиски, — мрачно подумал Альбус, доставая из-под подушки заначку. — И хорошо, что Лили с Джеймсом у бабушки».

* * *

— Почему ты такой молодой, Поттер? — Драко дошёл до того, что стащил с картины, висевшей в библиотеке, бутылку вина.

Кроме Астории и Скорпиуса, библиотеку последнее время никто не баловал посещениями, так что обнаруживать пропажу было некому. Астория — не заметит, а Скорпиуса можно шантажировать. Нечего целоваться со всякими прямо перед отцовским портретом!

Впрочем, если бы не этот факт, то привлекательность пасторальных картинок на чердаке в качестве места для алкогольного пикника, так и осталась бы ему не известной.

— Потому что меня так нарисовали, Малфой!

Полбутылки они уже одолели, скоро нужно будет из холста в холст идти за другой. А для этого нужно сначала вспомнить, на какой из картин замка можно эту самую другую бутылку найти.

— Меня нарисовали сразу после войны. — В свете предстоящих совместных поисков слизеринца вдруг потянуло на откровения: — До сих пор не понимаю, зачем.

— Молодой портрет лучше, чем старый. Если бы меня нарисовали дряхлым стариком, вряд ли я бы смог летать на метле.

— Думаю, на моё сидение в кресле даже дряхлости вполне хватило бы.

— Малфой, ты что, всё это время безвылазно просидел на одном месте?

— Сам дурак, Поттер.

— Ты совсем не изменился со школы. — Гарри приложился к вину и тут же протянул его Драко.

— Я повзрослел со школы на тысячу лет, Поттер. То, что я всё ещё считаю тебя идиотом, совсем не значит, что я не изменился. Я прошёл через сотню допросов и столько же слушаний. И через предсвадебные хлопоты, — это прозвучало очень печально. — Maman настояла, чтобы я принимал участие в организации… Это было ужасно.

— Охотно верю, — герой поёжился, вспоминая, как нервничали Гермиона и Джинни, занимавшиеся этим торжеством в его случае. — И всё-таки…

— Я видел, как Тёмный Лорд пытает Круциатусом моего отца. Я четыре года смотрел на то, как мой сын растёт без меня. Думаешь, после этого я всё тот же заносчивый эгоистичный ублюдок?

— И трусливый.

— Как тебе угодно.

— И хорёк.

— Как ска… Не называй меня хорьком, Поттер!

Гарри пьяно улыбнулся:

— Вот видишь.

— Вижу. Знаешь, чем гриффиндорец отличается от свиньи?

— Чем?

— Тем, что свинья не превращается в гриффиндорца, когда напивается, — Драко сделал несколько долгих глотков.

— Язва.

— Кретин.

— Идиот.

— Тупица.

— Шрамоголовый.

— Хорёк.

— Не называй меня хорьком.

— А то что?

Драко прикусил губу, продумывая возможные варианты. Вариантов было много — от «А» (Авада Кедавра) до «Я» (я-просто-убью-тебя).

— А то что? — повторил Поттер.

Несмотря на то, что у него не было волшебной палочки, а у Драко была, Гарри казалось, что Малфой ничего не может ему сделать.

— А то не пойду за второй.

Гарри ошибался: Малфой мог. Поэтому герой предпочёл на время заткнуться.

Поддерживая друг друга для большей устойчивости, школьные враги отправились на поиски выпивки.

— Что делать-то будем? — в который раз за ночь спросил Гарри.

Малфой поморщился:

— Мы — портреты, что мы можем сделать?

— Внушение.

— Поттер!

— Мы можем объявить им бойкот, если тебе не нравится вариант сделать внушение, — кажется, он немного обиделся.

— Бойкот мне тоже не нравится.

— Тебе ничего не нравится!

— Почему? — тот-кого-нельзя-называть-хорьком искренне удивился. — Вино нравится. Будешь?

Кивнув, Гарри принял бутылку, случайно коснувшись при этом тонких пальцев Малфоя. Пальцы были тёплыми — и прикосновение обжигало.

Как будто они — Гарри и Драко — всё ещё были живыми.

Отчего-то рядом друг с другом им действительно именно так и казалось… И потому для обоих не было ничего удивительного в том, что чем меньше оставалось времени до наступления утра, тем меньше оставалось и расстояния между похоже-уже-не-врагами.

* * *

Между Малфой-мэнором и домом на площади Гриммо всю ночь сновали патронусы.

У Скорпиуса — лиса (правда, он утверждал, что это лис), у Альбуса — огромный лохматый пёс, тётя Гермиона называла его мудрёным словом «ньюфаундленд». Голоса у патронусов были пьяными, а движения — путанными. Серебристое свечение то, вспыхивая, становилось невыносимо-ярким, то гасло до практически полной невидимости.

— Поттер, — коротко поскуливал лис.

— Малфой, — через несколько секунд басил в ответ ньюфаундленд.

— Что будем делать? — лис склонял голову набок.

— Я не знаю, — пёс глядел виновато.

— Может, поговорить с портретами? — пушистый хвост раздражённо метался из стороны в сторону.

— Имеешь в виду отцов? — круглые уши вопросительно приподнимались.

— Да, — пушистый хвост раздражённо метался из стороны в сторону.

— Моего нет в картине, — пёс глядел виновато.

— И моего… Думаешь, где они? — лис склонял голову набок.

— Я не знаю, — через несколько секунд басил в ответ ньюфаундленд.

— Плохо, — коротко поскуливал лис.

Серебристое свечение то, вспыхивая, становилось невыносимо-ярким, то гасло до практически полной невидимости. Голоса у патронусов были пьяными, а движения — путанными. У Скорпиуса — лиса (правда, он утверждал, что это лис), у Альбуса — огромный лохматый пёс, тётя Гермиона называла его мудрёным словом «ньюфаундленд».

Между Малфой-мэнором и домом на площади Гриммо всю ночь сновали патронусы.

* * *

— Тебе наплевать? — у Гарри всё никак не получалось закрыть эту тему.

— Нет.

— Но ты спокоен!

— Да.

Так было всегда: стоило Малфою напиться, он становился удивительно неразговорчивым. Это всегда изумляло тех, кто находился рядом в такие моменты: отчего-то все эти люди думали, что язвительный, никогда не лезущий за словом в карман слизеринец в пьяном состоянии должен трепать языком без умолку, становясь ещё более ехидным и откровенным.

Глупости.

Пьяному Малфою было попросту лень разговаривать.

— Почему?

Чёрт. Поттер додумался до вопросов, на которые нельзя ответить односложно. Пытаясь выкрутиться, Драко неопределённо махнул рукой, но почти сразу понял, что маневр абсолютно не удался: собеседник продолжал глядеть на него выжидающе.

Такой ждущий и внимательный Гарри, облачённый в квиддичную форму, пьяный и… привлекательный?

О Моргана.

Яблоко от яблони недалеко падает, так? Выходит, это яблоня была какой-то неправильной.

А Поттер, похоже, крайне серьёзно нацелился узнать у неправильной яблони, что она, в смысле он, думает о ситуации с их сыновьями.

— Почему? — повторил Поттер сосредоточено.

— Пусть, — Малфой чуть пожал плечами, искренне надеясь, что хотя бы такой ответ удовлетворит человека, в котором не к месту проснулись замашки аврора.

— Пусть? — Судя по всему, краткость заразна.

Герой надолго задумался. Запустив обе руки в волосы, он взъерошил и без того лохматые пряди, став похожим на нахохлившегося воробья. Потом поправил очки. Одёрнул мантию. Покусал губы. И всё же решился:

— Малфой?

— А?

— Можно я тебя поцелую?

— Что?

— Ну… — Гарри смутился.

— Да.

— Что?

— Можно.

* * *

Утро наступило после обеда.

Утро наступило внезапно и должно было быть совершенно неловким. А на деле оказалось исключительно совершенным.

Поттер проснулся в объятьях Малфоя, Малфой — в объятиях Поттера, и это не бессмысленная игра слов, а чистая правда: не выдержав пьяного одиночества и наплевав на возможное расщепление, Скорпиус аппарировал к Альбусу, ну, а Гарри и Драко…

Яблоко от яблони недалеко падает. Или яблоня с самого начала была неправильной?

Да неважно.

Главное, что всё хорошо. И в жизни, и на холсте. Более того, между жизнью и холстом — прямо-таки портретное сходство.